СТАРЫЙ ПОРТЪ
Отель «Бретань» еще пустъ, деревня Старый Портъ, близъ которой странно высится на голомъ холмѣ это новое многоэтажное зданiе, живетъ пока тихо, своей простой рыбачьей жизнью.
Стоитъ та прекрасная погода, когда солнечный зной, припекающiй гдѣ-нибудь на склонѣ холма, обращеннаго къ югу, еще мѣшается съ морской свѣжестью, которой тянетъ съ сѣвера, какъ только поднимешься повыше и увидишь вокругъ другiе холмы, а впереди – голубое море. Стоитъ та радостная пора, когда еще поютъ жаворонки и всюду цвѣтутъ цвѣты, - не только въ поляхъ, но даже на окраинахъ шоссе и на самыхъ кремнистыхъ косогорахъ, когда вьются мирiады мотыльковъ надъ этими цвѣтами и надъ жесткими кустарниками, тоже цвѣтущими мелкимъ цвѣтомъ въ какой-нибудь безплодной лощинѣ или вдоль заглохшаго проселка съ высокимъ крестомъ изъ почернѣвшаго камня на перекресткѣ… Край пустынный, скудный; но теперь на суглинистые поля и холмы его, покрытые молодой, чистой зеленью густѣющихъ хлѣбовъ, на мѣловыя прибрежныя скалы и спокойные лазоревые заливы не наглядишься.
И вотъ появляются въ деревнѣ первые иностранцы: старикъ шотландецъ съ женой и дочерью и какой-то одинокiй норвежецъ. Онъ прiѣхалъ съ тѣмъ же поѣздомъ и остановился въ той же «Бретани», что и шотландцы; однако, онъ не знакомъ и даже не ищетъ знакомства съ ними, хотя они замѣтили, что онъ преслѣдуетъ ихъ съ самаго Лондона, гдѣ онъ оказался ихъ случайнымъ сожителемъ // С. 35.
тоже по отелю. Человѣкъ онъ вообще необщительный. На вопросъ портье, сколько онъ думаетъ пробыть въ отелѣ, онъ отвѣтилъ неопредѣленно:
- Не знаю. Можетъ быть, сутки, двое….
Но проходитъ три, четыре дня, потомъ недѣля – онъ все живетъ и все той же одинокой, странной жизнью.
Онъ рано ложится и рано встаетъ. Раньше всѣхъ пьетъ кофе въ большой пустой столовой, освѣщенной утреннимъ солнцемъ, и, пока пьетъ, пристально читаетъ какую-нибудь книгу, наугадъ взятую изъ библiотечки отеля. Потомъ, сунувъ ее въ карманъ, захвативъ пледъ и палку, спускается на берегъ. Тутъ онъ бросаетъ пледъ на мелкiй бѣлый песокъ подъ мѣловымъ обрывомъ прибрежнаго холма, и до самаго завтрака лежитъ, облокотясь на руку и глядя то на широкiй пляжъ и на изгибъ моря, въ эти часы еще синяго, то на солнечную бѣлую дорогу отъ отеля, по которой онъ спустился.
Онъ глядитъ, слушаетъ. Вотъ въ деревнѣ бьетъ восемь часовъ; вотъ половина девятаго; вотъ девять… Въ девять двадцать приходитъ, шумитъ на маленькой станцiи за деревней утреннiй поѣздъ. А какъ только онъ свистнетъ и тронется дальше, на дорогѣ отъ отеля показывается дочь тѣхъ шотландцевъ, за которыми онъ прiѣхалъ. И тогда онъ тотчасъ развертываетъ книгу и притворяется, что читаетъ, искоса слѣдя за тѣмъ, какъ она подходитъ, - за развѣвающимися полами ея купального халата.
Это высокая, худощавая дѣвушка. У нея длинныя, стройныя ноги и удивительно милое въ своей ласковой простосердечности и даже наивности выраженiе веснущатаго, немного блѣднаго лица. И онъ жадно глядитъ на нее исподлобья, - на то, какъ она быстро спускается съ пригорка, идетъ къ нему вдоль пляжа, затѣмъ, шагахъ въ ста отъ него, сбрасываетъ съ себя халатъ, остается въ одномъ черномъ трико и бѣжитъ къ водѣ. Тѣло у нея тоже блѣд- // С. 36.
ное, голубоватое, но не слабое. Она далеко уплываетъ въ море, сидитъ на камнѣ, торчащемъ вдали среди залива, потомъ, возвратясь на берегъ, долго лежитъ на пескѣ навзничь, закрывъ глаза отъ солнца. Однажды она неожиданно крикнула ему на смѣшномъ французскомъ языкѣ:
- Почему вы не купаетесь?
Онъ густо покраснѣлъ и неловко крикнулъ въ отвѣтъ, что холодно, что еще никто не купается.
Въ двѣнадцать она уходитъ домой, къ завтраку. Онъ тоже поднимается и въ отдаленьи идетъ слѣдомъ за ней.
Мать съ отцомъ, въ свободное отъ завтрака и обѣда время, гуляютъ, пишутъ письма, читаютъ, сидя въ креслахъ-будкахъ на дорожкахъ большого цвѣтника, разбитаго передъ отелемъ и радующаго глазъ необыкновенно свѣжимъ, зеленымъ, какъ мѣдянка, газономъ. А что дѣлаетъ она? Онъ видитъ ее только на берегу, утромъ, и въ столовой. Въ часъ и въ семь съ половиной. Проходя въ эти часы мимо ихъ стола, онъ сдержанно кланяется. Ему отвѣчаютъ тѣмъ же. Дѣвушка даже глядитъ ему прямо въ глаза – долгимъ и вопросительнымъ взглядомъ, въ которомъ можно уловить расположенiе, готовность къ знакомству. Но онъ, поклонившись, краснѣетъ и, нахмурясь, быстро проходитъ мимо.
Послѣ завтрака онъ бродитъ по деревнѣ, - она очень живописна, стара, черна, первобытна, - иногда заходитъ въ пустую церковь, снаружи имѣющую видъ очень дикiй. Тамъ онъ подолгу сидитъ на соломенномъ стулѣ и слушаетъ ту великую и спокойную тишину, которая бываетъ только въ пустыхъ церквахъ. Впереди, за рядами темныхъ дубовыхъ скамеекъ, блеститъ и высится все то церковно-сложное, что составляетъ престолъ, алтарь, украшенный бумажными розами и такими же кружевами, трогательный въ своемъ деревенскомъ, бѣдномъ убранствѣ. Надъ нимъ, въ полукруглой стѣнѣ, остро зеленѣетъ, гранатно краснѣ- // С. 37.
етъ и густо синѣетъ узкое цвѣтное окно, новое, довольно грубое. Новы, дешевы и всѣ эти сусально позолоченныя или малярно раскрашенныя въ голубое и розовое гипсовыя статуетки Мадонны, Орлеанской Дѣвы, Христа въ терновомъ вѣнцѣ, святыхъ монаховъ съ четками въ рукахъ. Однако и въ этомъ есть нѣкая деревенско-католическая прелесть. А какъ прекрасны въ своей простотѣ, дикости древнiе каменные своды, ухабистый каменный полъ, толстыя стѣны со слѣдами сырости, долгихъ зимнихъ дождей, свирѣпыхъ вѣтровъ съ сѣвера, съ моря, при мысли о которыхъ сладко и уютно замираетъ сердце! Всего же лучше – эта глубокая, какъ бы чего-то съ неземнымъ безстрастiемъ ждущая тишина.
Часто ходитъ онъ и въ маленькую гавань деревни, полную неуклюжихъ лодокъ и парусныхъ барокъ, дѣлаетъ прогулки въ поля, въ сосѣднiе поселки и на дальнiя фермы. Зеленѣетъ волнистая равнина, мирно синѣетъ море, поютъ жаворонки… Очень странно видѣть въ этой кроткой, слегка грустной, безлюдной глуши безобразные деревянные щиты на столбахъ-ножкахъ, съ которыхъ смотритъ и сладострастно жмется, хохочетъ отъ прiятной зябкости, отъ предвкушенья ванны, голый большеголовый ребенокъ, рядомъ съ древними каменными крестами, простирающими въ просторъ поля свои скорбныя и милосердныя объятiя.
Возвратясь въ отель за полчаса до обѣда, онъ бреется, подстригаетъ рыжiе усы, надѣваетъ смокингъ и бальныя туфли. За обѣдомъ онъ много пьетъ. Лицо его багровѣетъ, полнѣетъ, синiе глаза наливаются блескомъ. Потомъ онъ идетъ въ курильню, беретъ газету и тонетъ въ густомъ пахучемъ дыму жарко раскаленной сигары…
И такъ проходитъ дней десять. А затѣмъ онъ внезапно требуетъ однажды передъ обѣдомъ счетъ. Прямой поѣздъ на Парижъ отходитъ въ пять часовъ утра изъ ближайшаго прибрежнаго города. Онъ заявляетъ портье, что // С. 38. отправляется туда на парусной лодкѣ, и проситъ разбудить его въ три часа.
До часу онъ не спитъ, лежитъ при огнѣ и пристально смотритъ передъ собою. Потомъ, при огнѣ же, крѣпко засыпаетъ – и вдругъ слышитъ: кто то стучитъ, сперва осторожно, точно заговорщикъ, потомъ все громче и громче… Онъ вскакиваетъ и поспѣшно начинаетъ одѣваться, въ послѣднiй разъ оглядывая свой тѣсный номеръ съ широкой ясеневой кроватью, съ яркой и уютной лампой подъ желтымъ шелковымъ колпакомъ, съ зеркальнымъ шкафомъ, съ большимъ умывальникомъ изъ палеваго мрамора, гдѣ свѣжая вода, налитая въ большую фаянсовую чашу, кажется хрустальной. Но вотъ опять стукъ въ дверь – это уже за вещами. Онъ поспѣшно надѣваетъ пальто, шляпу, на прощанье оглядывается еще разъ…
Въ слабо освѣщенномъ корридорѣ, устланномъ толстымъ ковромъ, у одной двери стоятъ двѣ пары большихъ башмаковъ, мужскихъ и женскихъ, у другой – пара маленькихъ, имѣющихъ какое-то особое выраженiе, возбуждающихъ восхищенiе, нѣжность. Онъ останавливается, быстро пишетъ въ записной книжкѣ: «good night!» - вырываетъ листокъ, суетъ его подъ дверь и бѣжитъ внизъ по широкой лѣстницѣ вслѣдъ за носильщикомъ, быстро идущимъ впереди съ однимъ чемоданомъ на лѣвомъ плечѣ и съ другимъ въ правой рукѣ.
Хрустя въ темнотѣ по гравiю, они обходятъ цвѣтникъ, легкимъ бѣгомъ спускаются по бѣлѣющей въ звѣздномъ свѣтѣ дорогѣ къ заливу и направляются къ деревнѣ, въ гавань. Навстрѣчу тянетъ сладкимъ вѣтромъ лѣтней ночи и моря. Звѣздъ въ небѣ необыкновенно много, - крупныхъ, предразсвѣтныхъ, неизвѣстныхъ. Черной равниной лежитъ до звѣзднаго, прозрачнаго горизонта море, чернѣетъ и медленно клонится, качается лѣсокъ мачтъ въ бухтѣ. Вѣтеръ пахнетъ раками, волны съ ночной непривѣтливостью плещутъ въ каменныя глыбы, наваленныя въ водѣ за узкой и // С. 39.
длинной полосой мола. Впереди невысоко висятъ въ небѣ два крупныхъ огня, мутно-синiй и сумрачно-красный.
Торчащая въ небѣ мачта лодки, ожидающей въ концѣ пристани, клонится, шатается, ходитъ по звѣздамъ шире всѣхъ, то высоко выростая, то глубоко падая внизъ. Носильщикъ негромко окликаетъ людей, что-то дѣлающихъ въ лодкѣ, шагающихъ съ валкой кормы на носъ и съ носа на корму. Они кидаютъ въ отвѣтъ ему что-то односложное. Въ этотъ позднiй часъ они кажутся людьми, тайкомъ затѣвающими что-то недоброе. Все же уѣзжающiй довѣрчиво хватаетъ чью-то жесткую руку и прыгаетъ на качающуюся корму. За нимъ падаютъ его чемоданы. И тотчасъ же блѣдное полотнище паруса, вдругъ потянувшееся вверхъ съ шумомъ и трепетомъ, закрываетъ звѣздное небо, лодка ныряетъ такъ глубоко, что съ головы до ногъ обдаетъ холодными брызгами, затѣмъ круто валится на бокъ и быстро несется впередъ, остро рубя, разсѣкая шумно взлетающую и быстро кипящую вдоль бортовъ воду, широко заворачивая навстрѣчу свѣжему, тугому вѣтру, водянисто холодящему лицо, - на какiе-то безконечно далекiе, блѣдные огни… // С. 40.