Бунин И. А. Студент / И. А. Бунин // Божье древо. – Париж : Современные записки, 1927-1930.

 

 

 

СТУДЕНТЪ

 

Студентъ былъ съ большимъ, ровнымъ носомъ, весь какъ будто деревянный, прямоугольный, но стройный, высокiй, носилъ длинный, широкоплечiй сюртукъ темнозеленаго сукна, узкiе (совсѣмъ военные) панталоны со штрипками, щегольскiе николаевскiе ботинки. Студентъ былъ постояннымъ гостемъ, своимъ человѣкомъ во многихъ богатыхъ гостиныхъ, - всегда оживленный, готовый на любезность, на услугу, тѣло держащiй въ постоянномъ наклонѣ впередъ, сiяющiй гладкимъ проборомъ. Студентъ сдержанно появлялся на первыхъ представленiяхъ въ театрахъ, а послѣ нихъ у Кюба, на ты сошелся – и такъ незамѣтно, просто – кое съ кемъ изъ золотой молодежи, бывающей тамъ….

Но вотъ прiѣхалъ въ Петербургъ его землякъ, товарищъ по пензенской гимназiи, сталъ искать его, съ настойчивостью провинцiала домагаться встрѣчи съ нимъ: и оказалось, во-первыхъ, что живетъ студентъ Богъ знаетъ гдѣ, по Шлиссельбургскому шоссе. Добравшись туда, землякъ вошелъ въ глубочайшiй и грязный дворъ громадныхъ кирпичныхъ корпусовъ, темно глядѣвшихъ несмѣтнымъ числомъ голыхъ оконъ, мелкихъ квартиръ. Онъ долго ходилъ, ища дворника, долго добивался на порогѣ полуподземной дворницкой, гдѣ тутъ студентъ такой-то; и оказалось, во-вторыхъ, что надо было спрашивать квартиру не студента, а вдовы такой-то, его матери, что студентъ живетъ при ней, равно какъ и его сестра, мужъ которой уже давно сидитъ въ сумасшедшемъ домѣ.

Послѣ этого товарищъ нашелъ, наконецъ, подъѣздъ // С. 73.

 номеръ девять, вѣрнѣе, просто черный ходъ. И безъ конца поднимался на седьмой этажъ по крутой и темной лѣстницѣ, на одной площадкѣ которой неподвижно сидѣли противъ черной кошки два сѣрыхъ кота: кошка была точно въ нарядномъ траурѣ, съ бѣлыми лапками и пушистой бѣлой грудкой, была чиста, сыта, ежилась уютно и спокойно, жмурилась небрежно, сонно, коты же были тощи, шершавы, сидѣли напряженно, поднявъ плечи, не сводя съ нея узкихъ, злыхъ, кружевенныхъ глазъ, и было видно, что сидятъ они и кошка уже очень давно и могутъ просидѣть еще хоть сутки. А на седьмомъ этажѣ не сразу отворили, - послѣ звонка, какъ это часто бываетъ въ подобныхъ квартирахъ, послышался за дверью женскiй испуганный голосъ: «Мамаша, звонятъ!» и кто-то куда-то побѣжалъ, чѣмъ-то прошлепалъ. Когда же отворили, гость очутился въ крохотной прихожей, передъ пожилой женщиной, которая, при всей своей наружной кротости, стала, однако, такъ, точно была готова на все, лишь бы не дать гостю шагнуть дальше. Это была женщина уже сѣдѣющая и вся какая-то мягкая, съ мягкими подагрическими руками.

- Что вамъ угодно-съ? – спросила она вѣжливо, но стойко.

И гость забормоталъ:

- Простите, здѣсь живетъ студентъ такой-то?

- Здѣсь. А позвольте спросить, вы къ нему по какому дѣлу?

- Я, видите-ли, его землякъ, товарищъ по гимназiи…

- Но простите, я васъ что-то не помню. Я знала всѣхъ товарищей Вити, а вотъ васъ…

И тогда ребенокъ, который стоялъ, прятался за ея юбкой, закрывая лицо рѣшеткой пальцевъ, и сквозь пальцы пристально слѣдилъ за гостемъ, вдругъ кисло, нехотя и съ отвращенiемъ заплакалъ, продолжая, однако, слѣдить за нимъ…. // С. 74.

А дальше оказалось, что живетъ студентъ въ комнатѣ удивительно узкой и длинной, притомъ такой холодной, что даже по воздуху въ ней видно было, какъ она холодна. Между двойными рамами ея единственнаго окна лежалъ толстый валъ дымчатой, дешевой ваты, но это тепла не прибавляло. Зато порядокъ царилъ во всемъ рѣдкiй: на полу ни пушинки, желѣзная койка прикрыта сѣрымъ жесткимъ одѣяломъ безъ единой складки, лекцiи и книги – между ними французскiй самоучитель Туссэна – лежатъ на столикѣ съ полнейшимъ соблюденiемъ симметрiи, завѣтный широкоплечiй сюртукъ, распяленный на деревянной распоркѣ, виситъ на стѣнѣ за чистой простынею, николаевскiе ботинки блещутъ подъ нимъ на колодкахъ…

И былъ студентъ дома вовсе не такой, какъ въ свѣтѣ, въ гостиныхъ: привѣтливъ, но сухъ, серьезно-грустенъ. И все поглядывалъ куда-то въ свое холодное окно. За окномъ же, къ большому удивленiю гостя, не оказалось ровно ничего: за нимъ, съ этой семиэтажной высоты, плоско и грязно бѣлѣли только какiя-то безконечныя снѣжныя пустыни, - нѣчто столь скучное, ненужное, что возможно только возлѣ Петербурга. // С. 75.