И. А. Бунинъ. Избранные стихи. Изд-во «Современныя записки», Парижъ, 1929

ВЕНЕЦIЯ

Восемь лѣтъ въ Венецiи я не былъ...

Всякiй разъ, когда вокзалъ минуешь

И на пристань выйдешь, удивляетъ

Тишина Венецiи, пьянѣешь

Отъ морского воздуха каналовъ.

Эти лодки, барки, маслянистый

Блескъ воды, огнями озаренной,

А за нею низкiй рядъ фасадовъ

Какъ бы изъ слоновой грязной кости,

А надъ ними синiй южный вечеръ,

Мокрый и ненастный, но налитый

Синевою мягкою, лиловой, —

Радостно все это было видѣть!

Восѣмь лѣтъ... Я спалъ въ давно знакомой

Низкой, старой комнатѣ, подъ бѣлымъ

Потолкомъ, расписаннымъ цвѣтами.

Утромъ слышу, — колоколъ: и звонко

И пѣвуче, но не къ намъ взываетъ

Этотъ чистый одинокiй голосъ,

Голосъ давней жизни, отъ которой

Только красота одна осталась!

Утромъ косо розовое солнце

Заглянуло въ узкiй переулокъ,

Озаряя отблескомъ отъ дома,

// 107

Отъ стѣны напротивъ — и опять я

Радостную близость моря, воли

Ощутилъ, увидѣевши надъ крышей,

Надъ бѣльемъ, что по вѣтру трепалось,

Облаковъ сиреневые клочья

Въ жидкомъ, влажно-бирюзовомъ небѣ.

А потомъ на крышу прибѣжала

И бѣлье снимала, напѣвая,

Дѣвушка съ раскрытой головою,

Стройная и тонкая... Я вспомнилъ

Капри, Грацiэллу Ламартина...

Восемь лѣтъ назадъ я былъ моложе,

Но не сердцемъ, нѣтъ, совсѣмъ не сердцемъ!

Въ полдень, возлѣ Марка, что казался

Патрiархомъ Сирiи и Смирны,

Солнце, улыбаясь въ свѣтлой дымкѣ,

Перламутромъ розовымъ слѣпило.

Солнце пригрѣвало стѣны Дожей,

Площадь и воркующихъ, кипящихъ

Сизыхъ голубей, клевавшихъ зерна

Подъ ногами щедрыхъ форестьеров.

Все блестѣло — шляпы, обувь, трости,

Щурились глаза, сверкали зубы,

Женщины, весну напоминая

Свѣтлыми нарядами, раскрыли

Шелковые зонтики, чтобъ шелкомъ

Озаряло лица... Въ галлереѣ

Я сидѣлъ, спросилъ газету, кофе

И о чемъ-то думалъ... Тотъ, кто молодъ,

Знаетъ, что онъ любитъ. Мы не знаемъ, —

Цѣлый мiръ мы любимъ... И далеко,

За каналы, за лежавшiй плоско

И сiявшiй въ тускломъ блескѣ городъ,

// 10

За лагуны Адрiи зеленой,

Въ голубой просторъ глядѣлъ крылатый

Левъ съ колонны. Въ ясную погоду

Онъ на югѣ видитъ Апеннины,

А на сизомъ сѣверѣ — тройныя

Волны Альпъ, мерцающихъ надъ синью

Платиной горбовъ своихъ ледяныхъ...

Вечеромъ — туманъ, молочно-сѣрый,

Дымный, непроглядный. И пушисто

Зеленѣютъ въ немъ огни, столбами

Фонари отбрасываютъ тѣни.

Траурно Большой каналъ чернѣетъ

Въ розсыпи огней, туманно-красныхъ,

Маркъ тяжелъ и древенъ. Въ переулкахъ —

Слякоть, грязь. Идутъ посерединѣ, —

Въ оперѣ какъ будто. Сладко пахнутъ

Крепкiя сигары. И уютно

Въ свѣтлыхъ галлереяхъ — ярко блещутъ

Ихъ кафэ, витрины. Англичане

Покупаютъ кружево и книжки

Съ толстыми шершавыми листами,

Въ переплетахъ съ золоченой вязью,

Съ грубыми застежками... За мною

Дѣвочка пристряла — все касалась

До плеча рукою, улыбаясь

Жалостно и робко: «Mi d'un soldo!»

Долго я сидѣлъ потомъ въ тавернѣ,

Долго вспоминалъ ея прелестный

Жаркiй взглядъ, лучистые рѣсницы

И лохмотья... Можетъ быть, арабка?

Ночью, въ часъ, я вышелъ. Очень сыро,

Но тепло и мягко. На пьяцеттѣ

// 109

Камни мокры. Нѣжно пахнетъ моремъ,

Холодно и сыро вонью скользкихъ

Темныхъ переулковъ, отъ канала —

Свѣжестью арбуза. Въ свѣтломъ небѣ

Надъ пьяцеттой, противъ папскихъ статуй

На фасадѣ церкви — блѣдный мѣсяцъ:

То сiяетъ, то за дымомъ таетъ,

За осенней мглой, бѣгущей съ моря.

«Не заснулъ, Энрико?» — Онъ беззвучно,

Медленно на лунный свѣтъ выводитъ

Длинный черный катафалкъ гондолы,

Чуть склоняетъ станъ — и вырастаетъ,

Стоя на кормѣ ея... Мы долго

Плыли въ узкихъ коридорахъ улицъ,

Между стѣнъ высокихъ и тяжелыхъ...

Въ этихъ коридорахъ — баржи съ лѣсомъ,

Барки съ солью: стали и ночуютъ.

Подъ стѣнами — сваи и ступени,

Въ плесени и слизи. Сверху — небо,

Лента неба въ мелкихъ блѣдныхъ звѣздахъ...

Въ полночь спитъ Венецiя, — быть можетъ,

Лишь въ притонахъ для воровъ и пьяницъ,

За вокзаломъ, свѣтятъ щели въ ставняхъ,

И за ними глухо слышны крики,

Буйный хохотъ, споры и удары

По столамъ и столикамъ, залитымъ

Марсалой и вермутомъ... Есть прелесть

Въ этой поздней, въ этой чадной жизни

Пьяницъ, проститутокъ и матросовъ!

«Но amato, amo, Desdemona»,

Говоритъ Энрико, напѣвая,

И, быть можетъ, слышитъ эту пѣсню

Кто-нибудь вотъ въ этомъ темномъ домѣ —

// 110

Та душа, что любитъ... За оградой

Вижу садикъ; въ чистомъ небосклонѣ —

Голыя, прозрачныя деревья,

И стекломъ блестятъ они, и пахнетъ

Садъ виномъ и медомъ... Этотъ винный

Запахъ листьевъ тоньше, чѣмъ весеннiй!

Молодость груба, жадна, ревнива,

Молодость не знаетъ счастья — видѣть

Слезы на рѣсницахъ Дездемоны,

Любящей другого...

Вотъ и свѣтлый

Выходъ въ небо, въ лунный блескъ и воды!

Здравствуй, небо, здравствуй, ясный мѣсяцъ,

Переливъ зеркальныхъ водъ и тонкiй

Голубой туманъ, въ которомъ сказкой

Кажутся вдали дома и церкви!

Здравствуйте, полночные просторы

Золотого млѣющаго взморья

И огни чуть видного экспресса,

Золотой бегущiе цѣпочкой

По лагунамъ къ югу!

30. VІІІ. 13

// 111