<Бунин И. А. Весной, в Иудее; Роза Иерихона [и др. рассказы]. — Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1953. С. 33-35>

.«В ТАКУЮ НОЧЬ...»

Под Одессой, в светлую, теплую ночь конца августа.

Шли, гуляя, по высоким обрывам над морем. Глядя на его широкую сияющую равнину, начал с шутливой важностью декламировать:

Луна блестит. В такую ночь, как эта...

Она взяла его под руку и продолжала:

В такую ночь

Тревожно шла в траве росистой Тизба...

— Позвольте, позвольте: откуда это вы такая ученая, что даже Шекспира знаете?

— Оттуда же, откуда и вы. Не всегда же была добродетельной супругой и обывательницей богоспасаемого Конотопа. Киевскую гимназию с золотой медалью кончила.

— Ну, знаете, это так давно было... 

— Это что же — милые дерзости? Ошибаетесь — всего двенадцать лет.

Он покосился на ее высокую, прямую фигуру, на оживленное лицо в веснушках:

— Правильно. Я еще позавчера, как только с вами познакомился, дал вам лет тридцать. Но это для хохлушки уже старость.

— Оставьте в покое мою старость. И я вовсе не хохлушка, а казачка. Лучше скажите, кто это Тизба, я забыла.

// 33

— А чорт ее знает. Все равно — дальше что-то чудесное, насколько помню.

— Совершенно чудесное:

И тень от льва увидев прежде льва,

Вся ужасом объятая, пустилась

Стремительно бежать...

Он грустно продолжал:

В такую ночь печальная Дидона

Стояла на пустынном берегу...

Она кончила в тон ему:

В такую ночь

Медея шла, в полях сбирая травы,

Волшебные, чтоб юность возвратить

Язону старику...

— Господи, как хорошо! Тень от льва, какая-то Медея, какие-то травы волшебные... И никого-то нет, кто б полюбил меня!

— А я-то на что?

— Вы циник и прозаик. А мне нужен поэт. Да и не к чему — две недели моего отпуска вот-вот пролетят стрелой, а там опять Конотоп!

— Не беда. Хорошо только короткое счастье.

Как сладко спит сияние луны

Здесь на скамье!

То есть не на скамье, а на этом обрыве. Посидим немного, Медея.

— Посидим, Язон...

Свернув с тропинки, сели на пересохшую траву над самым обрывом.

— Что хорошо у вас, Дидона, так это ваш грудной, хохлацкий голос. И потом, вы умница, веселая...

Она сняла с голой ноги татарский башмачок, вы-

// 34

тряхивая из него пыль, и пошевелила пальцами продолговатой ступни, до половины темной от загара. 

— И нога чудесная. Можно поцеловать?

— Ни в коем случае. В такую ночь печальная Медея... В такую ночь... Ну что это за безобразие, даже не дает договорить...

Возвращались медленно, поздно, когда луна стояла уже совсем низко, золотая вода сумрачно светилась у берега внизу, и было так тихо, что слышны были ее полусонные приливы и отливы.

7. 4. 1949

// 35