МЕРИ БАРТОНЪ

 

повѣсть о манчестерскихъ труженикахъ

 

(съ англiйскаго)

 

ПРЕДИСЛОВIЕ ОТЪ АВТОРА

 

Года три тому назадъ (по причинамъ, о которыхъ не считаю нужнымъ распространяться), мнѣ непремѣнно захотѣлось написать романъ. Я жила въ Манчестернѣ, но постоянно чувствовала величайшую склонность къ деревенской жизни и потому рѣшила представить въ своемъ разсказѣ какъ можно болѣе сельскихъ картинъ; я уже написала даже часть романа, дѣйствiе котораго перенесла за сто лѣтъ назадъ, въ предѣлы Йоркшира; какъ вдругъ мнѣ запала въ голову мысль, что вникая въ частную жизнь людей, съ которыми ежедневно сталкивалась я въ улицахъ трудового города, я могу напасть на настоящiй и несравненно болѣе интересный романъ. Я всегда чувствовала влеченiе къ этимъ усталымъ, измученнымъ фигурамъ, которыхъ судьба осудила какъбудто на вѣчную борьбу между тяжкимъ трудомъ и подавляющею бѣдностью: обстоятельства очевидно наложили на этихъ людей руку болѣе тяжолую, нежели на остальныхъ смертныхъ. Давъ нѣкоторую волю своему сердечному влеченiю и съ участiемъ выслушавъ горькiе разсказы нѣсколькихъ труженниковъ, съ которыми столкнулъ меня случай, я тотчасъ нашла доступъ къ сокровеннымъ изгибамъ сердецъ ихъ и коротко познакомилась съ нѣкоторыми изъ самыхъ горемычныхъ и задумчивыхъ.

Чѣмъ болѣе размышляла я о печальномъ ихъ положенiи, тѣмъ болѣе укоренилось во мнѣ желанiе поднять голосъ во имя этой глубокой нищеты, заявить живымъ словомъ о той мукѣ, которая склокочетъ иногда въ груди какогонибудь молчаливаго бѣдняка, стражающаго безъ поддержки и участiя, или по крайней мѣрѣ думающаго что ни участiя, ни поддержки ему ждать неоткуда. Если неправъ онъ, думая что волны житейскихъ бѣдствiй, подобно морскому приливу неизбѣжно и вѣчно должны заливать его, и ни одному изъ мимо идущихъ, кромѣ собрата его по бѣдствiямъ, нѣтъ до него никакого дѣла; если неправъ онъ въ этомъ, то во всякомъ случаѣ мнѣнiе это можетъ имѣть для обоихъ сторонъ такiя горькiя послѣдствiя, что общество должно чтонибудь сдѣлать, — и сдѣлать поскорѣе, для того, чтобы разубѣдить бѣднаго ремесленника въ его печальной увѣренности. Въ настоящую минуту положенiе ихъ кажется мнѣ таково, что хотя жалобы и слезы почитаютъ они безполезными и неумѣстными, но сжатыя уста ихъ готовы изрѣчь страшныя проклятiя.

Я ничего не смыслю въ политической экономiи и вовсе не знаю на какихъ началахъ основывается народное богатство. Но я старалась писать какъ можно ближе къ истинѣ, и если выводы мои не согласуются съ какойнибудь общепринятой системой, то не моя вина.

Что касается до моихъ собственныхъ воззрѣнiй на этотъ предметъ, то событiя, недавно случившiяся на континентѣ по поводу подобнаго положенiя рабочихъ классовъ, кажется достаточно подтверждаютъ мои опасенiя на счетъ манчестерскихъ ремесленниковъ(*).

 

Октября 1848 г.

 

ЮРИДИЧЕСКIЙ ОБЗОРЪ

 

ОДНОГО УГОЛОВНАГО ДѢЛА

 

окончательно рѣшоннаго въ 1849 году

 

часть первая

____

 

Передъ тѣми благими реформами, которыя предпринимаетъ правительство по части судоустройства и судопроизводства, не безполезно оглянуться на прошлое и сознать отъ какихъ вопiющихъ злоупотребленiй избавляемся мы при новыхъ институцiяхъ. Съ этою именно цѣлью и напечатана предлагаемая статья.     Ред.

                                                    

                             ________                   

 

Мысль о правдѣ въ судахъ, какъ мысль современная, основанная на любви ближняго, стремящаяся къ благу не одного, не двухъ, не трехъ лицъ, а къ благу всей семьи, составляющей народъ или государство, не можетъ и не должна быть отвергаема никѣмъ: отвергать мысль эту въ малѣйшихъ ея оттѣнкахъ было бы нетолько нелѣпо, но грѣшно! Она отъ малаго и до стараго должна найти сочувствiе въ благомыслящихъ людяхъ, обязанныхъ развивать ее со всевозможною точностью и во всѣхъ ея отрасляхъ. Конечно это дѣло не одного лица; общими силами мы должны стараться достигнуть этой [1]цѣли. Но какъ ее достигнуть, когда есть люди, которые находятъ тысячу средствъ подавить правду самымъ благовиднымъ образомъ и скрыть неправыя свои дѣйствiя формами, въ силу закона облекаемыми?

Я избираю дѣло самое многосложное, заключающее въ себѣ нѣсколько преступленiй: неестественную смерть, расхищенiе богатствъ

 

 

[2]

ПРОЦЕССЪ ЛАСЕНЕРА(*)

 

Пьеръ Франсуа Ласенеръ родился въ 1880 году, въ Франшвилѣ, маленькой деревенькѣ департамента р. Роны. Отецъ его былъ почетный купецъ въ Лiонѣ и составилъ состоянiе торговлею железомъ. Удалившись въ деревню, онъ женился, будучи уже немолодъ, и отъ этого брака имѣлъ тридцать человѣкъ дѣтей. Всего, что скопилъ онъ, не хватало на содержанiе многочисленнаго семейства; пришлось снова взяться за торговлю, но дѣла не пошли. Новый родъ торговли, который онъ избралъ, былъ ему незнакомъ, притомъ и года ушли, и дѣятельности прежней, и удачи не стало. Чтобы наверстать значительныя потери, онъ пустился на препрiятiя отчаянныя, которыя довели его до конечнаго разоренiя.

 

 

ОЧЕРКИ ПОСЛѢДНЯГО ЛИТЕРАТУРНАГО ДВИЖЕНIЯ

 

во Францiи(1)

 

I

Всякому извѣстно, какою всемiрною славою пользуется Парижъ; справедливо ли, нѣтъ ли, но его считаютъ столицею цивилизованнаго мiра. Появленiе новаго имени, новой книги — хотя бы эта книга принадлежала къ числу такихъ, которыя въ другихъ странахъ запрещены полицiей изъ уваженiя къ общественному стыду — однимъ словомъ все что исходитъ изъ Парижа, получаетъ въ глазахъ Европы особый родъ очарованiя и всѣ немедленно присвоиваютъ себѣ это съ довѣрiемъ, достойнымъ похвалы, съ неразборчивостью, доходящею до наивности.

Очарованiе это основано на предразсудкѣ, слишкомъ глубоко укоренившемся, чтобы пробовать возставать противъ него. Ктото сказалъ: “Великiе люди только потому велики, что другiе стоятъ передъ ними на колѣняхъ”. Нельзя ли сказать, что въ Парижъ потому только великъ, что вся Европа предъ нимъ на колѣняхъ?

Преобладанiе Парижа надъ цивилизованнымъ мiромъ идетъ издавна. Оно началось еще въ XVII вѣкѣ. Какойто шутникъ увѣрялъ, что Людовикъ XIV одержалъ въ жизни своей только одну побѣду — надъ гжой делаВальтеръ. Съ этимъ нельзя согласиться: если

 

 

МАДАМЪ ЛАФАРЖЪ(*)

 

(изъ уголовныхъ дѣлъ Францiи)

 

Въ январѣ 1840 года, въ селѣ Бойсакъ, въ департаментѣ Коррезы, умеръ въ нѣсколько дней заводчикъ Лафаржъ, болѣзни котораго не могла опредѣлить медицина. Друзья и родственники покойнаго обвинили жену его въ томъ, что она отравила своего мужа мышьякомъ.

Кто былъ этотъ Лафаржъ и что за личность Марiя Каннель, которой приписываютъ это убiйство?

МарiяФортуната Коннель родилась въ Villers Hellon, въ Пикардiи, въ 1816 году. Отецъ ея былъ артиллерiйскiй подполковникъ старой императорской гвардiи. Семейство Каннель было извѣстно и уважаемо. Бабушка Марiи пользовалась уроками, которые гжа Жанлисъ давала принцессѣ Орлеанской; дѣдъ ея, съ матерней стороны, былъ поставщикомъ въ республиканской армiи и пользовался покровительствомъ Талейрана. Тетки Марiи были замужемъ: одна за барономъ Мартенъ (Martens), прусскимъ дипломатомъ, извѣстнымъ по нѣкоторымъ замѣчательнымъ сочиненiямъ, другая за гномъ Гара (Garat), оберъ секретаремъ французскаго банка.

Гнъ Каннель, бывшiй сперва провiантмейстеромъ въ Мезьерѣ, потомъ подполковникомъ въ Дуэ (Douai), полковникомъ въ Валансѣ и Стразбургѣ, долженъ бытъ часто покидать свое семейство, по дѣламъ службы; но первые года дѣтства Марiи протекли въ мирномъ Villers Hellon.

Villers Hellon было прекрасное мѣсто: замокъ окружонный богатыми лугами, которые пересѣкались цѣлыми аллеями орѣшника и яблонь. Неподалеку былъ прудъ, изъ котораго вытекалъ маленькiй игривый ручей.

Въ этой прекрасной рамкѣ росла и развивалась Марiя. По слабости здоровья, она была баловнемъ всего дома. Запрещено было противорѣчить ей въ чемъ то бы то ни было, исполнялись малѣйшiе капризы ея, но, не смотря на это, сердце ея осталось добрымъ; шалила одна голова, что не мѣшало окружающимъ искренно привязываться къ ней.

Марiя Коннель отличалась искусствомъ нѣсколькими штрихами нарисовать удачный портретъ, и до сихъ поръ сохранились многiе изъ этихъ портретовъ, напр. старой Мами (Mamie), ключницы, коротенькой, толстой, съ связкой ключей за поясомъ и изломанными очками на носу; или Лало, которая выняньчила цѣлое поколѣнiе, худой, длинной, искусной разсказщицы, философа въ юбкѣ, страстно преданной своимъ господамъ и обожающей ихъ молодое потомство. Марiя съ рукъ няньки переходила въ руки солдатъ, которые учили ее класть фитиль на пушку, радовались ея храбрости и выражали преданность своему начальнику, по своему, балуя его дочку, маленькую артиллеристку, какъ они ее называли.

Скромная и боязливая дома, она дѣлалась храброю въ полѣ и паркѣ и смѣло садилась верхомъ на любую лошадь.

Приходя въ возрастъ, она заимствовала отъ окружающаго ее общества прекрасныя манеры, а живой умъ ея отличался чѣмъто своебытнымъ, оригинальнымъ. Еще ребенкомъ, она составляла удачныя остроты. Однажды къ нимъ заѣхалъ Талейранъ. Il boite avec espirit, сказала маленькая Марiя.

Семейство ея было въ связяхъ съ лучшими и богатѣйшими домами въ окрестностяхъ. У нихъ часто бывали: гжа д Ельморъ (Elmore), дочь знаменитаго Сегена (Seguin), поставщика въ испанской армiи, миллiонера прославившагося своими эксцентричными выходками; генералъ Домениль (Daumesnil) венсеннскiй герой, маршальша Жераръ, гжа Комонъ(Caumont) и многiе другiе.

Не подалеку отъ замка, было помѣстье Long Pont, принадлежащее Виконту Монтескью, съ великолѣпными развалинами и парками. Виконесса была прiятельницей гжи Каннель, а братья ея, маркизъ Жюль де Морне, женившiйся на дочери маршала Сульта, посѣщая Long Pont, встрѣчался иногда съ Марiей и былъ плѣненъ ея грацiей.

Годы полной деревенской свободы смѣнились для Марiи годами серьёзныхъ занятiй. Когда отецъ ея уѣхалъ въ Валансъ, ее отпра

 

 

ЗАМѢТКИ ПО ВОПРОСУ ОБЩЕСТВЕННОЙ НРАВСТВЕННОСТИ(1)

 

(письмо къ редактору)

 

МГ! Въ августовской книжкѣ издаваемаго вами журнала помѣщена статья г. Родевича, по поводу книжки эстляндскаго дворянина и барона гШтейнгеля “Наша общественная нравственность. Мысли объ устройствѣ убѣжища, или общества для обращающихъся съ пути заблужденiя женщинъ въ Россiи”. Статья читается съ интересомъ, и очевидно, писана съ участiемъ къ дѣлу, но въ ней встрѣчаются нѣкоторые мысли, которыя могутъ возбудить недоумѣнiе, или которыя, во всякомъ случаѣ, спорны. Между тѣмъ, почтенный авторъ рѣшаетъ ихъ категорически, и тѣмъ вызываетъ на объясненiе. Позвольте мнѣ, м. г. въ вашемъ же журналѣ представить мои сображенiя на этотъ счетъ, которыя можетъбыть дополнятъ то, что кажется упущеннымъ изъ виду гРодевичемъ.

Вопросъ о нравственности — прежде всего вопросъ чистонравственный. Я хочу сказать этимъ, что для оцѣнки нравственнаго значенiя какого нибудь поступка, проступка, преступленiя или просто дѣйствiя, — намъ гораздо важнѣе знать побужденiя къ нимъ, чѣмъ самый фактъ.

Внѣшнiя проявленiя разврата существенно разняться отъ внутреннихъ, и ихъ нельзя связывать въ одно неразрывное звено. Можно встрѣтить въ одинъ вечеръ сотню публичныхъ женщинъ на какойлибо великолѣпной, яркоосвѣщенной улицѣ, и всетаки не имѣть ни малѣйшаго понятiя о состоянiи ихъ нравственности. Чтобы получить это понятiе, необходимо переселиться въ ихъ внутреннiй мiръ, и оттуда, подъ угломъ новой точки зрѣнiя, взглянуть на ихъ поступки. Одинъ голый внѣшнiй фактъ, оторванный отъ своей почвы, отъ корней, которыми онъ держится въ нравственной природѣ человѣка, ничего еще не доказываетъ. И сужденiя о нравственности чрезвычайно условны, потомучто для оцѣнки ее нужно принять во вниманiе всѣ психическiе и физiологическiе моменты въ жизни человѣка, совершавшаго какойнибудь поступокъ, подпадающiй подъ разрядъ общепринятаго понятiя о развратѣ. Что изъ этого выходитъ, постараюсь представить послѣ, а теперь приведу замѣтки изъ статьи гРодевича, вызвавшiя мое недоумѣнiе.

“Всякому извѣстно (говоритъ авторъ), что бѣдность есть главная причина, препятствующая заключенiю брачныхъ союзовъ”. На это мы замѣтимъ, что причина эта условна; бѣдность въ какомъ быту? въ нашемъ крестьянскомъ, напримѣръ, она не помѣха. Даже напротивъ, бѣдный крестьянинъ вступая въ бракъ, прiобрѣтаетъ себѣ помощницу въ трудахъ, которая зимою стряпаетъ обѣдъ и ужинъ, исполняетъ разныя домашнiя работы, а лѣтомъ помогаетъ ему въ полевыхъ работать. Совсѣмъ другое мы видимъ въ среднихъ сословiяхъ и въ быту фабричныхъ. Для первыхъ, если и существуютъ препятствiя къ браку, то скорѣе — общепринятыя понятiя, рутина, а не бѣдность. Мы, конечно, не представляемъ себѣ такой абсолютной бѣдности, которая прямо ведетъ къ нищенству, къ просьбѣ куска хлѣба у прохожихъ. Такая бѣдность, у насъ покрайнеймѣрѣ, нѣсколько исключительна, и ужь прямо касается благотворителности. Нѣтъ, мы говоримъ вообще о нашихъ среднихъ сословiяхъ, къ которымъ относимъ купцовъ, чиновниковъ, учителей, ученыхъ, журналистовъ, землевладѣльцевъ средней руки, и тд., словомъ, людей приобрѣтающихъ средства къ существованiю трудомъ, но не исключительно физическимъ, какимъ приобрѣтаютъ ихъ крестьяне и ремесленники. Дѣйствительно в этомъ кругу, по увѣренiю многихъ, замѣчается годъ отъ году уменьшенiе числа браковъ. если это и справедливо, то на чемъ основано такое явленiе? гдѣ его причины? Скажутъ, въ бѣдности. Но бѣдность если только нейдетъ дѣло о кускѣ хлѣба — понятiе слишкомъ условное. Для А. тысяча рублей въ годъ, значитъ бѣдность, а для Б. пятьсотъ — богатство. Чтобы не слишкомъ распространяться, скажемъ коротко: дѣло идетъ не о бѣдности, а о невыгодной обстановкѣ брачнаго союза въ его общепринятыхъ формахъ. Живя въ обществѣ, въ городѣ, А. невольно подчиняется ходячимъ понятiямъ о приличiяхъ и обязанностяхъ

 

ПОВѢСТЬ ОБЪ ОДНОМЪ СУМАШЕДШЕМЪ ПОЭТѢ(*)

посвящается А. И. Чой

 



   (*) Печатаемъ этотъ интересный романъ потому, что въ немъ живо очерчены бытъ и страданiя рабочаго класса въ Англiи. Изъ всѣхъ европейскихъ государствъ, одна только Россiя можетъ смотрѣть съ братскимъ участiемъ на всѣ эти бѣдствiя, на всю эту сословную ненависть, благодаря Бога ей самой вовсе неизвѣстныя. Надѣлъ крестьянъ нашихъ землею спасаетъ насъ навсегда отъ этой страшной, по всюду зiяющей теперь язвы, — которая называется пауперизмомъ или пролетарiатомъ.

                                                                                                     Прим. Ред.

[1]

[2]

   (*) Мы думаемъ угодить читателямъ, если отъ времени до времени будемъ помѣщать у себя знаменитые уголовные процессы. Не говоря уже о томъ, что они занимательнѣе всевозможныхъ романовъ, потомучто освѣщаютъ такiя темныя стороны человѣческой души, которыхъ искусство не любитъ касаться, а если и касается, то мимоходомъ, въ видѣ эпизода, — не говоря уже объ этомъ, чтенiе такихъ процессовъ намъ кажется будетъ не безполезно для русскихъ читателей. Мы думаемъ, что кромѣ теоретическихъ разсужденiй, помѣщаемыхъ такъ часто въ нашихъ журналахъ, узнанiе практическаго, нагляднаго примѣненiя этихъ теорiй къ разнымъ процессамъ на западѣ было бы тоже не безполезно для нашихъ читателей. Выбирать процессы мы будемъ самые занимательные. За это ручаемся. Въ предлагаемомъ процессѣ дѣло идетъ о личности человѣка феноменальной, загадочной, страшной и интересной. Низкiе инстинкты и малодушiе передъ нуждой сдѣлали его преступникомъ, а онъ осмѣливается выставлять себя жертвой своего вѣка. И все это при безграничномъ тщеславiи. Это типъ тщеславiя, доведеннаго до послѣдней степени. Процессъ былъ веденъ доблестнобезпристрастно, переданъ съ точностью дагерротипа, физiологическаго чертежа... Ред.

(1) Статья эта главнымъ образомъ заимствована нами изъ публичныхъ лекцiй Уильяма Реймона, читанныхъ имъ въ 1861 году въ Берлинѣ и изданныхъ подъ заглавiемъ: Etudes sur litterature du second francais, depuis le coupdEtat du deux Decembre. Взглядъ автора на многiя современныя явленiя литературы — французскiй, и потому иногда расходится съ нашею русскою критикою. Тѣмъ неменѣе статья эта весьма любопытна, и потому мы представляемъ ее на судъ нашихъ читателей.                                                            Ред.

   (*) Имя госпожи Лафаржъ извѣстно во всемъ свѣтѣ. У насъ его тоже знаютъ, но вмѣстѣ съ этимъ знаютъ только одно: что она отравила своего мужа. Мы увѣрены, что весь этотъ возмущающiй душу процессъ извѣстенъ очень и очень немногимъ. Вотъ почему мы рѣшились напечатать его, не смотря на его кажущуюся извѣстность. Онъ стоитъ того по многимъ причинамъ.           Ред.

(1) Помѣщаемъ это письмо, вопервыхъ потому, что мысль автора показалась намъ сама по себѣ замѣчательною, а вовторыхъ потому, что вопросъ объ общественной нравственности такъ мало еще выясненъ и опредѣленъ въ нашей литературѣ, что мы съ охотою даемъ мѣсто еще статьѣ по этому предмету. Хотя эта статья и противорѣчитъ статьѣ г. Родевича, недавно напечатанной въ нашемъ журналѣ, но такъкакъ она прогресивна и гуманна и трактуетъ о дѣлѣ съ особенной и оригинальной точки зрѣнiя, то намъ кажется, что подобныя противорѣчiя служатъ къ дальнѣйшему разрѣшенiю вопроса, въ которомъ окончательнаго слова еще долго ждать.

(*) “Повѣсть объ одномъ сумашедшемъ поэтѣ” есть воспоминанiе друга о другѣ, уже не существующемъ. Мы не имѣли чести знать лично самаго поэта и потому всѣ похвалы, всѣ достоинства и похвальные качества, приписываемыя поэту его другомъ, оставляемъ на его совѣсть. Мы помѣщаемъ эти воспоминанiя, потомучто изложенiе ихъ показалось намъ довольно оригинальнымъ... Впрочемъ объ этомъ пусть судятъ читатели.