ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ

ИТАЛЬЯНСКIЯ ДѢЛА. — Паденiе Гаэты, Мессины и Торонто. — Викторъ–Эммануилъ король Италiи. — Пренiя въ итальянскомъ парламентѣ. — Гарибальди въ Туринѣ.

ФРАНЦУЗСКIЯ ДѢЛА. — Пренiя объ адресѣ въ палатѣ депутатовъ. — Пять голосовъ. — Дѣло Миреса. — Воинственныя приготовленiя. — Епископскiй циркуляръ.

АВСТРIЙСКIЯ ДѢЛА. — Открытiе сеймовъ. — Венгерское собранiе въ Будѣ. Прусскiя дѣла. — Вмѣшательство Германiи въ датскiя дѣла. — Партiи парламента.

ЮЖНЫЯ ДѢЛА. — Возстанiе въ Турцiи. — Сирiйское занятiе. — Iоническiе острова.

ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНIЕ. — ПОСЛѢДНIЯ ИЗВѢСТIЯ.

____

ИТАЛЬЯНСКIЯ ДѢЛА

Въ послѣднее время итальянскiя дѣла не поглощаютъ, какъ прежде, вниманiя политическихъ людей Европы. Дѣло въ томъ, что въ Туринѣ, говорятъ, собрались гарибальдистскiе вожди, подъ предсѣдательствомъ самаго Гарибальди, и рѣшили, что нынѣшнiй 1861 годъ надо провести въ оборонительномъ положенiи, потому что Италiя слишкомъ еще слаба для наступательныхъ дѣйствiй, а снова прибѣгнуть къ помощи Францiи неудобно, по случаю разныхъ нехорошихъ слуховъ касательно уступки острова Сардинiи и тому подобныхъ компликацiй. Такiе слухи заслуживаютъ совершеннаго вѣроятiя, потомучто положенiе Италiи, какъ мы предвидѣли въ предыдущихъ обозрѣнiяхъ, осложнилось до чрезвычайности, такъ что всей дѣятельности, всего вниманiя правительства едва достанетъ теперь на устройство внутреннихъ дѣлъ, и одинъ годъ, назначаемый гарибальдистскими вождями, весь будетъ поглощенъ благотворнымъ дѣломъ организацiи. Признаться надо, что безъ Венецiи и Рима самое дѣло организацiи труднѣе, нежели было бы съ ними; но обстоятельства устроились такимъ образомъ, что безъ особенной счастливой случайности прiйдется еще нѣсколько времени подождать.

Обстоятельства эти — слѣдующiя:

Во время осады Гаэты, Европа имѣла весьма прiятныя извѣстiя изъ этой крѣпости. Если было вѣрить этимъ извѣстiямъ, то войска пользовались превосходнымъ здоровьемъ, изобильно были снабжены всѣмъ необходимымъ, бомбардировка итальянскаго войска производила самый незначительный вредъ, а гарнизонъ, одушевляемый страстною любовью къ королю и отечеству, просилъ только позволенiя умереть за свое святое дѣло. Итальянскими бомбами было взорвано два–три небольшiе склада зарядовъ для двухъ или трехъ пушекъ, и взрывы произошли, будто бы, чрезвычайно безвредно для защитниковъ Гаэты. По извѣстiямъ отъ гарнизона, все обстояло совершенно благополучно. Вдругъ 6–го февраля явился изъ крѣпости въ итальянское войско парламентеръ съ просьбою о перемирiи. Итальянцы послали льду, пiявокъ и лекарства для лазаретовъ непрiятельской крѣпости, а восьмого числа приняли оттуда 400 человѣкъ больныхъ и раненыхъ. 9–го снова началась обоюдная пальба, 11–го начались переговоры объ окончательной сдачѣ крѣпости, а 13–го была подписана капитуляцiя, по которой бывшiй король неаполитанскiй вьгѣзжалъ куда ему было угодно, крѣпость сдавалась итальянскому войску, а защитники Гаэты оставались военноплѣнными до сдачи Мессины и Чивителла дель Торонто.

При входѣ въ крѣпость, оказалось, что она провела время осады вовсе не такъ благополучно, какъ осажденнымъ угодно было описывать; по улицамъ не было возможности ходить: такъ онѣ были завалены ядрами, осколками бомбъ и камнями разрушенныхъ домовъ; больныхъ и раненыхъ оказалось 1700 человѣкъ; 10000 здоровыхъ вышли изъ города съ оружiемъ и знаменами и сложили то и другое передъ итальянскимъ главнокомандующимъ. Плѣнники были въ самомъ жалкомъ положенiи, исхудалые, блѣдные, въ рубищѣ. Жители смотрѣли на итальянскихъ солдатъ съ ужасомъ; женщины думали не шутя, что ихъ изжарятъ и съѣдятъ. 14 числа, въ 7 часовъ утра, бывшiй король со свитой перебрался на французскiй пароходъ и уѣхалъ въ Террачину, а оттуда въ Римъ. Разставаясь съ своею двѣнадцатитысячною армiей, онъ почтилъ ее приказомъ, въ которомъ благодаритъ свое войско, восхваляетъ его храбрость и самоотверженiе, и кончаетъ словами: «Генералы, офицеры и солдаты, благодарю васъ всѣхъ; всѣмъ жму руки съ чувствомъ дружбы и признательности. Не говорю прощайте! но — до свиданiя!»

Этого до свиданiя ни какъ не могла переварить газета Perseveranza. «Чтобы говорить съ такою увѣренностью, — замѣчаетъ она, — надобно имѣть какой нибудь точно постановленный планъ; ясно опредѣленныя намѣренiя касательно свиданiя. Что же это будетъ за свиданiе? Гдѣ? Въ какомъ смыслѣ?.. И разнесутъ генералы, офицеры и солдаты гаэтской армiи по своимъ домамъ свои опасенiя или надежды на новое свиданiе съ королемъ, опасенiе за участь Италiи, боязнь новыхъ междоусобныхъ войнъ; а люди, ремесло которыхъ — ловить рыбу въ мутной водѣ, подъ предлогомъ вѣрности Бурбонамъ будутъ разбойничать, въ ожиданiи свиданiя, до тѣхъ поръ, пока попадутъ на висѣлицу, или пока это свиданiе оправдаетъ ихъ и прикроетъ. Это досвиданiя — или вызовъ на междоусобiя или плачевная, горькая придирка, при помощи которой тѣшится оскорбленное самолюбiе. Но Италiя съ большимъ удовольствiемъ говоритъ прощайте, и разсчитываетъ, опираясь на свой парламентъ и на короля Италiи, что свиданiя больше не будетъ... Въ тоже время бывшiй король неаполитанскiй приказываетъ коменданту мессинской цитадели не сдаваться, а защищать свой постъ до послѣдней крайности. Любопытно бы знать, съ какою это цѣлью? Не для того–ли, чтобы посредствомъ междоусобной войны между итальянцами приблизить время свиданiя? Но едва ли это средство удачно придумано, и тотъ, кто упорствуетъ въ пролитiи крови едва ли хорошо будетъ встрѣченъ при свиданiи. Что же вышло изъ этого приказа? Послѣ сдачи Гаэты и отъѣзда бывшаго короля въ Римъ, главнокомандующiй итальянской армiи предложилъ мессинскому коменданту сдаться, такъ какъ теперь всякое сопротивленiе сдѣлалось безплоднымъ. Комендантъ отвѣчалъ, что сдача Гаэты не можетъ имѣть влiянiя на его обязанность защищаться, что онъ, сверхъ того, помнитъ обѣщанiе Гарибальди, который, въ прошломъ еще году, передъ высадкою въ Калабрiю, обязался не трогать цитадели, за что и цитадель обязалась не трогать города; стало быть, если итальянское войско начнетъ дѣйствовать противъ цитадели, то нарушитъ такимъ образомъ условiе, и онъ, комендантъ, немедленно начнетъ бомбардировать городъ. На это Чiальдини отвѣчалъ ему, что онъ въ заблужденiи касательно своего положенiя, что на него теперь будутъ смотрѣть не какъ на непрiятеля, а какъ на бунтовщика противъ власти короля Виктора–Эммануила, и что за каждаго мирнаго жителя, убитаго въ городѣ, Чiальдини разстрѣляетъ одного офицера бывшаго неаполитанскаго войска. Не съ этою ли цѣлью приказано Мессинѣ защищаться до послѣдней капли крови?.. До свиданiя... Но какимъ же образомъ, когда Францискъ II, при свиданiи съ генераломъ Гойономъ, немедленно по прiѣздѣ своемъ въ Римъ, сказалъ генералу и его офицерамъ: «Генералъ, покидая Неаполь, я понялъ, какъ мое положенiе непоправимо. Защищаясь на Вольтурно, на Гарильяно и въ Гаэтѣ, я думалъ только о томъ, чтобы отомстить, на сколько это было въ моихъ силахъ, честь войска, страны и моей фамилiи. Какъ солдатъ, я считаю, что исполнилъ свою обязанность, и горжусь этимъ». Сознавая свое дѣло непоправимымъ, бывшiй король рѣшается отомстить честь войска, страны и фамилiи. Но надо замѣтить, что уже прошло то время, когда самые заклятые, легкомысленные и ограниченные дуэллисты считали возможнымъ отомщать честь посредствомъ убiйства...»

Черезъ четыре дня послѣ паденiя Гаэты, произошло открытiе итальянскихъ палатъ. Король Викторъ–Эммануилъ, при входѣ своемъ, былъ встрѣченъ единодушными, восторженными кликами: да здравствуетъ король Италiи! Въ своей тронной рѣчи, онъ привѣтствовалъ Италiю какъ свободную и единую; онъ поручалъ ея участь мудрости народныхъ представителей: «Вамъ предстоитъ устроить Италiю; обезпечивая единство, вы установите великiя административныя льготы.» Далѣе, когда король говорилъ о французскомъ союзѣ, слова его были покрыты громкими рукоплесканiями; также были встрѣчены слова о союзѣ съ Англiей и съ Пруссiей. Наиболѣе эффекта произвело то мѣсто рѣчи, когда король, указывая на необходимость итальянцамъ быть благоразумными (намекая на Венецiю), прибавляетъ, что онъ могъ рисковать своею жизнью и короной... При этихъ словахъ произошолъ бѣшеный взрывъ криковъ браво и рукоплесканiй. Потомъ король повторилъ свою фразу и прибавилъ, что онъ, рискуя собою, не имѣлъ права рисковать судьбою народа. Тогда опять раздались рукоплесканiя, но уже не столь громкiя. Въ итогѣ вся королевская рѣчь была воззванiемъ къ разуму и благоразумiю.

За тѣмъ палата приступила къ повѣркѣ избранiй и къ внутреннему приведенiю себя въ порядокъ. Эта важная хозяйственная процедура потребовала много времени, такъ что засѣданiя открылись окончательно только 11 марта.

Мѣсто предсѣдателя занялъ г. Ратацци, извѣстный политическiй противникъ г. Кавура. Онъ открылъ засѣданiе великолѣпною похвальною рѣчью Гарибальди и потомъ выразилъ надежду на разрѣшенiе вопросовъ римскаго и венецiанскаго. Послѣ того г. Кавуръ представилъ парламенту проектъ закона о провозглашенiи итальянскаго королевства, «которое теперь, прибавилъ онъ, приступаетъ къ окончательному своему устройству.»

Докладчикъ проекта закона, г. Джiорджини, произнесъ по этому случаю довольно блѣдную рѣчь. 3а нимъ г. Брофферiо, принадлежащiй къ оппозицiи, импровизировалъ поэтическую рѣчь для произведенiя въ проектѣ закона нѣкоторыхъ измѣненiй. Онъ началъ такъ: «Слава народу! Слава королю, который соединилъ 22 миллiона итальянцевъ!» За тѣмъ онъ дѣлаетъ пылкiй очеркъ восьми сотъ лѣтъ страданiй и несчастiй Италiи, перечисляетъ великiя имена литературы, живописи и военнаго дѣла, и величайшимъ провозглашаетъ Осипа Гарибальди. Нѣтъ нужды говорить, что это имя встрѣчено жаркими рукоплесканiями. Потомъ онъ упоминаетъ о епископахъ и духовенствѣ во Францiи, которые возставали противъ единства Италiи, и переходитъ къ вновь предлагаемому закону. По его мнѣнiю, законъ долженъ быть предложенъ не правительствомъ а палатою депутатовъ, потомучто она представляетъ народъ, и тѣмъ неумѣстнѣе предложенiе этого закона правительствомъ, что первый, провозгласившiй короля Италiи былъ великiй диктаторъ. (Рукоплесканiя). Далѣе онъ сравниваетъ Виктора–Эммануила съ другими историческими лицами, носившими титулъ королей Италiи, и говоритъ, что тѣ были завоеватели, а этотъ — представитель самодержавiя народа и его свободы. Сказавъ нѣсколько похвальныхъ словъ въ честь савойскаго дома, онъ утверждаетъ, что Италiя, провозглашая Виктора–Эммануила своимъ королемъ, не имѣетъ надобности вспоминать его достопочтенныхъ предковъ, которые были савойцами а вовсе не итальянцами, и потому новый король Италiи долженъ называться Викторъ–Эммануилъ Первый а не Второй, какимъ онъ считается въ линiи савойскаго дома.

Собственно говоря, тутъ не о чемъ было слишкомъ долго толковать, потомучто титулъ въ такомъ великомъ дѣлѣ весьма не много значитъ. Но если уже признать за титуломъ какое–нибудь серьёзное значенiе, то конечно г. Брофферiо вполнѣ правъ. Что за нужда возрожденной Италiи, если единство ея укрѣпится на долгое время, вѣчно вспоминать, что ея короли начались съ нумера второго, потомучто первый пришолся въ исторiи Савойи. Какъ–бы то ни было, Викторъ–Эммануилъ былъ единогласно провозглашонъ королемъ Италiи.

Передъ самымъ собираньемъ голосовъ, президентъ получилъ и тутъ же прочелъ палатѣ телеграфическую депешу отъ генерала Чiальдини о сдачѣ мессинской цитадели: «Четыре дня вытерпѣвъ непрiятельскiй огонь, сегодня въ полдень я открылъ огонь изъ своихъ баттарей. Наша артиллерiя дѣйствовала удивительно успѣшно. Мы взорвали въ крѣпости нѣсколько складовъ гранатъ, отчего произошолъ большой пожаръ. Въ пять часовъ цитадель подняла бѣлый флагъ; въ шесть часовъ я отказался отъ всякихъ переговоровъ, и далъ три часа на размышленiе; въ девять часовъ гарнизонъ сдался безусловно. Мы взяли въ плѣнъ 5 генераловъ, 150 офицеровъ, 4 или 5 тысячъ солдатъ и 300 пушекъ, все это приблизительно.»

Такимъ образомъ внутренняя формальность о провозглашенiи итальянскаго королевства кончилась. Покамѣстъ отложенъ вопросъ о подробностяхъ титула, и осталось неизвѣстнымъ, какъ будетъ писаться Викторъ–Эммануилъ II, король Италiи, «Божiею милостiю» или по «волѣ народа?»

Принявъ мѣсто предсѣдателя палаты, г. Ратацци оказалъ дѣлу италъянскаго единства большую услугу. Г. Ратацци партизанъ плотнаго единства на французскiй ладъ, чтобы не было большихъ провинцiй или областей. Онъ хочетъ, чтобъ Италiя была раздѣлена на департаменты и префектуры, чтобы не оставалось и слѣда старыхъ раздѣленiй Италiи, чтобы и помину не было о неаполитанской области, о тосканской области, о ломбардской, римской, пьемонтской и проч.; въ особенности онъ не хочетъ, чтобы въ отдѣльныхъ областяхъ были свои провинцiальныя палаты, что конечно сильно замедлило бы ходъ дѣлъ и, питая старинную раздѣльность, неопредѣленно отдалило–бы дѣло соединенiя Италiи въ одно цѣлое. Вопросъ объ областяхъ — мысль Фарини и Мингетти, къ которой присоединяется до нѣкоторой степени и г. Кавуръ. Предполагалось устроить, кромѣ столицы, еще провинцiальные отдѣльные центры, на томъ основанiи, что старинныя итальянскiя столицы не помирятся съ мыслью сдѣлаться простыми губернскими городами передъ младшею итальянскою столицей, Туриномъ. Говорили, что всѣ преданiя Италiи противятся устройству одной большой столицы, которая поглотитъ всю политическую дѣятельность и всѣ богатства страны. Надо признаться, что во всемъ этомъ есть своя доля правды; но съ другой стороны надо замѣтить, что когда столицею Италiи сдѣлается Римъ, чтó совершенно неминуемо, то мелкая зависть другихъ маленькихъ столицъ исчезнетъ передъ величiемъ такого центра каковъ вѣчный городъ. Сверхъ того, г. Кавуръ, конечно знаетъ очень хорошо всѣ неудобства такой крайней децентрализацiи, какъ устройство провинцiальныхъ парламентовъ, понимаетъ очень хорошо какiя замедленiя произведетъ это въ ходѣ дѣлъ. Но онъ также знаетъ и провинцiальную обидчивость, и безъ сомнѣнiя хочетъ учредить только крупныхъ номинальныхъ губернаторовъ, которые поддерживали бы блескъ мелкихъ столицъ. Эти губернаторы будутъ давать балы и обѣды мѣстнымъ тузамъ и значительнымъ проѣзжимъ путешественникамъ, а дѣйствительнымъ, настоящимъ центромъ будеть все–таки итальянскiй парламентъ, а собранiе этого парламента, въ свое время, будетъ вѣроятно въ Римѣ.

Между тѣмъ, бывшiй министръ иностранныхъ дѣлъ бывшаго короля неаполитанскаго поспѣшилъ воспользоваться отвѣтомъ генерала Чiальдини генералу Фергола, мессинскому коменданту, чтобы еще разъ обратить вниманiе европейскихъ кабинетовъ на вопiющую несправедливость сардинскаго вторженiя и на нечеловѣческую жестокость сардинскихъ начальниковъ. «Я считаю безполезнымъ какое бы то ни было толкованiе на отвѣтъ генерала Чiальдини. Онъ объявляетъ, что законные защитники монархiи будутъ признаваемы бунтовщиками и разстрѣляетъ всѣхъ офицеровъ и солдатъ, которые избѣгнутъ смерти въ бомбардировкѣ...» Далѣе министръ описываетъ возвышенное поведенiе своего государя, который приказалъ мессинскому гарнизону не разрушать города и положить оружiе. «Вотъ, — добавляетъ онъ, — поведенiе государя, котораго описываютъ Европѣ противникомъ Италiи и жестокимъ. Онъ слагаетъ на разрушителей всякаго принципа, на вторгшихся въ его владѣнiя отвѣтственность за разрушенiе Анконы, Капуи, Гаэты, и всѣхъ городовъ, составляющихъ преграду ихъ честолюбiю.»

Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ Чiальдини исполнилъ свою угрозу касательно разстрѣлянiя, это было бы величайшимъ варварствомъ. Однако надо войдти и въ его положенiе, какъ въ положенiе всякаго, командующаго дѣйствующимъ войскомъ. Задача состоитъ въ томъ, чтобы нанести какъ можно больше вреда непрiятелю и какъ можно лучше сохранить своихъ. Между тѣмъ, по какимъ–то сбивчивымъ понятiямъ, говорится, что надо вести войну какъ можно человѣколюбивѣе, что въ переводѣ на логическiй языкъ выходитъ: быть человѣколюбиво–безчеловѣчнымъ. Какъ примирить такое противорѣчiе? Стрѣлять въ крѣпость, стараться убивать какъ можно больше народу, стѣснять осажденныхъ, вгонять ихъ въ лихорадки и тифъ, и потомъ посылать лекарства, лечить, съ тѣмъ чтобы потомъ выздоровѣвшихъ убивать какъ можно вѣрнѣе, цѣля штуцеромъ въ грудь, въ лобъ, въ глазъ. Что–нибудь одно: или лекарство помогаетъ въ болѣзни, и тогда осаждающiй, присылкою лекарствъ, помогаетъ непрiятелямъ противъ самого себя, поднимая больныхъ и ставя ихъ въ ряды сражающихся, т. е. даетъ непрiятелю противъ себя оружiе, все равно, что присылаетъ имъ подкрѣпленiя, даетъ боевые припасы. Или лекарство ничему не пособляетъ и тогда присылка его — наглая насмѣшка надъ человѣколюбiемъ. Нечего обманывать себя, нечего рыцарствовать, чтобы прикрасить звѣрство войны. Особеннаго рода воинская честь требуетъ, говорятъ, того, чтобы во время перемирiя противники не питали другъ къ другу ненависти и отъ сердца протягивали бы одинъ другому руку. Но опять таки что–нибудь одно: или нѣтъ возможности цѣлить въ лобъ человѣку, которому часъ назадъ честнымъ образомъ протягивалъ руку, или эта протянутая рука была фанфаронада, опять насмѣшка надъ человѣческими чувствами, въ родѣ рыцарствованья дуэлистовъ, которые встарину безъ особеннаго гнѣва, только для удовлетворенiя чувству какихъ–то безсмысленныхъ приличiй вздѣвали другъ–друга на шпаги. Къ тому же Чiальдини едвали исполнилъ бы свою угрозу, уже и потому, что Фергола не осмѣлился бы стрѣлять въ городъ; а если бы осмѣлился, то на войнѣ чтоже можетъ быть справедливѣе ветхозавѣтнаго правила: зубъ за зубъ. Мессинскiй комендантъ написалъ итальянскому главнокомандующему, что онъ сопротивляется только по чувству воинской чести, и будетъ щадить городъ сколько возможно. На это главнокомандующiй поздравилъ его съ перемѣною чувствъ и рѣчей, и прибавилъ, что послѣ осады онъ съ удовольствiемъ пожметъ ему руку, такъ какъ онъ любитъ вести войну безъ ненависти и кончать ее безъ сердцовъ. На свѣжаго человѣка эти два послѣднiя письма наводятъ настоящiй ужасъ, несравненно сильнѣе того, который возбуждается первою угрозою Чiальдини: разстрѣлять по офицеру за каждаго убитаго мирнаго жителя. Въ этой рѣзкой выходкѣ видно, по крайней мѣрѣ, сильное желанiе предохранить мирныхъ жителей отъ раззоренiя и смерти, видна страстность увлеченiя. Страстные подвиги гверильясовъ и волонтеровъ понятны, какъ понятно всякое увлеченiе, и несмотря на всю жестокость этихъ людей, имъ сочувствуешь, потомучто видишь въ нихъ людей, а рыцарскiя увертки, молодечество хладнокровнаго и равнодушнаго убиванья производятъ на свѣжаго человѣка такое же впечатлѣнiе, какое онъ чувствуетъ при внимательномъ разсматриваньи старинныхъ орудiй пытки, щипцовъ, клещей, колодокъ, жаровень и т. п. инструментовъ, которые честно и безъ ненависти отправляли свою службу. Но довольно объ этомъ.

Война въ Италiи кончилась, крѣпость Чивителла дель Торонто занята 20 марта итальянскими войсками. Два раза бывшiй король неаполитанскiй присылалъ гарнизону приказанiе сдаться; но гарнизонъ продолжалъ держаться и дождался того, что крѣпость была превращена итальянскими пушками въ одну груду развалинъ. О защитникахъ Торонто нельзя даже сказать, что они болѣе роялисты, нежели самъ король; они сражались вопреки приказанiямъ своего короля, какъ настоящiе диллетанты. Но и послѣ того спокойствiе въ Италiи не возстановилось. Въ Неаполѣ продолжаются весьма серьёзныя волненiя. Тамъ осталось множество солдатъ–волонтеровъ армiи Гарибальди, которые, до нѣкоторой степени справедливо считаютъ себя весьма важными людьми, и ничего не дѣлая, получаютъ отъ мѣстнаго правительства денежное вспомоществованiе. Деньги создали множество такихъ гарибальдистовъ, которые никогда не были волонтерами, а надѣли красныя фланелевыя рубашки только для полученiя казенныхъ денегъ. Оказалось, что невозможно удовлетворить ихъ всѣхъ, и они стали ходить по Неаполю толпами, крича: да здравствуетъ Гарибальди! долой министерство! Сверхъ того въ Калабрiяхъ поднимаются порою возстанiя въ роялистскомъ смыслѣ, и этимъ возстанiямъ не чуждо влiянiе бывшаго короля и его сродниковъ. Какъ бы въ отвѣтъ на возмущенiя и подержку междоусобiй, нѣкоторые благородные прусаки напечатали циркуляръ, которымъ приглашаютъ своихъ друзей къ складчинѣ для поднесенiя Франциску II почетнаго подарка. Этотъ циркуляръ такъ любопытенъ, что мы его выпишемъ сполна.

«Съ горестью и въ тоже время съ законною гордостью всякаго честнаго сердца передъ гаэтской катастрофой, мы обращаемся ко всѣмъ намъ равнымъ по рангу и ко всѣмъ, кто раздѣляетъ наши чувства, въ твердомъ убѣжденiи, что нашъ проектъ найдетъ откликъ въ рыцарскихъ и прямыхъ сердцахъ. Цитадель, которую король Францискъ II защищалъ съ такою славою, не только есть цитадель короля Обѣихъ Сицилiй, но и оплотъ законности. Если законные монархи Европы не хотѣли предохранить отъ паденiя этотъ оплотъ, ни протянуть руку помощи геройскимъ защитникамъ ихъ принципа, мы однакоже громко признаемъ покинутое племя; и чѣмъ глубже чувство вѣрности нашему монарху пустило въ насъ свои корни, тѣмъ откровеннѣе должны мы поднять знамя законности передъ лицомъ клятвопреступничества и беззаконiй, которыя теперь торжествуютъ въ Италiи, а завтра нахлынутъ на Германiю. Поэтому мы съ довѣрчивостью обращаемся къ всѣмъ, кто раздѣляетъ нашъ образъ мыслей съ предложенiемъ исповѣдать его во всеуслышанiе рыцарскимъ поднесенiемъ рыцарской королевской четѣ Обѣихъ Сицилiй. И такъ какъ мы не можемъ извлекать свой мечъ иначе какъ по приказу, мы можемъ, по крайней мѣрѣ, и мы должны прикрыть хорошее и справедливое дѣло эгидою чувствъ вѣрныхъ, неколебимыхъ, мы не въ состоянiи лучше выразить наши чувства къ защитнику вещей, существующихъ на основанiи священнѣйшихъ принциповъ, какъ поднести рыцарской королевской четѣ почетный щитъ, золотой или серебрянный, смотря по средствамъ, украшенный аллегорiями, приспособленными къ случаю, предметъ, который сдѣлается для его величества Франциска II прочнымъ памятникомъ удивленiя и живого сочувствiя, какими его геройская храбрость исполнила наши сердца. И такъ мы приглашаемъ всѣхъ, кто расположенъ принять участiе въ этомъ поднесенiи, присылать какъ можно скорѣе добровольныя приношенiя тѣмъ, отъ кого они получатъ настоящее приглашенiе. Въ потребное время мы будемъ имѣть честь дать отчетъ о результатахъ всего предпрiятiя.»

Подписали: князь Эмиль фонъ Сайнъ–Виттгенштейнъ, князь Карлъ Эгонъ фонъ Фюрстенбергъ, графъ Альфредъ фонъ Эрбакъ–Фурстенау, графъ Карлъ фонъ Лейнингенъ–Биллингеймъ, графъ Эбергардъ фонъ Штольбергъ–Вернигероде.

Надо замѣтить, что почти всѣ эти особы, по рангу своему принадлежатъ къ числу немногихъ счастливцевъ, изъ домовъ древнихъ императорскихъ князей, которые, въ силу постановленiя германскаго сейма 13 августа 1825 года, получили право носить титулъ свѣтлѣйшихъ высочествъ, altesse sérénissime, Durchlaucht; стало быть ихъ предложенiе ни въ какомъ случаѣ до простыхъ смертныхъ не касается. Но газета Perservanza принимаетъ, это предложенiе въ серьёзную сторону, и тоже не можетъ его переварить. «Прекрасно, говоритъ она, — если щитъ будетъ художественно сработанъ, на что въ Германiи найдутся хорошiе мастера. Но художественно онъ можетъ быть сдѣланъ и изъ бронзы, для этого нѣтъ особенной надобности именно въ золотѣ. Злополучный король, потерявшiй престолъ, сохранилъ 318 миллiоновъ франковъ, взятыхъ его отцомъ и имъ изъ государственныхъ суммъ и благоразумнымъ образомъ разосланныхъ въ два или въ три разные банка. Жаль только, что свѣтлѣйшiе авторы циркуляра, тоже люди большею частью очень богатые, говоря о своихъ рыцарскихъ чувствахъ, такъ мѣщански усчитываютъ свои копѣйки и толкуютъ о щитѣ золотомъ или серебряномъ, смотря по количеству подписки, по величинѣ складчины, какъ будто у нихъ однихъ не достало бы средствъ на десять золотыхъ щитовъ, а говоря о рыцарской чести королевской четы, не упоминаютъ о 318 миллiонахъ благоразумно припрятанныхъ франковъ. Это было бы очень кстати.»

Въ самомъ Неаполѣ и въ провинцiяхъ прежняго королевства Обѣихъ Сицилiй дѣла все болѣе и болѣе запутываются: недовольныхъ безчисленное множество и, надо правду сказать, туринское правительство отчасти заслужило это. Оно не имѣло привычки управлять такою обширною страною, какъ вся Италiя, не имѣло и достаточнаго числа чиновниковъ для этого управленiя, а ихъ было нужно много, особенно потому, что съ другой стороны населенiя вновь присоединеннаго къ Италiи королевства не имѣютъ никакой привычки къ самоуправленiю, не умѣютъ обращаться съ своей свободой и не могутъ обойтись безъ того, чтобы ими не управляли сверху. Въ неаполитанской области оказывается теперь обширная роялистская партiя, не только въ низшемъ классѣ народа, но въ особенности и гораздо больше, въ высшемъ, который пользовался по близкому положенiю своему къ престолу, крупицами королевскихъ милостей. Правительство г. Нигра, въ Неаполѣ, совершенно неожиданно узнало обо всемъ этомъ, вечеромъ, 5 апрѣля, когда въ туже ночь должны были открыться политическiя тюрьмы; стража была уже подкуплена. Въ восемь часовъ вечера стражу смѣнили, удвоили караулы. Въ туже ночь городъ долженъ былъ запылать въ разныхъ мѣстахъ: противъ этого несчастiя, которому такъ сочувствуютъ члены юнкерской прусской партiи, подписавшiе вышеприведенный циркуляръ о почетномъ щитѣ, приняты были дѣятельныя мѣры. Однако зданiе Карла II, аббатство бѣдныхъ, въ Форiя, загорѣлось, и огонь едва былъ остановленъ. Ночью же, въ Портичи, въ Понтичелли, въ Масса, въ Сомма, во всей долинѣ Соренто и Амальфи подняты были бѣлые бурбонскiе флаги. Подробности дѣла еще неизвѣстны, но положительно увѣряютъ, что было много убитыхъ и раненыхъ. Войска были собраны въ казармахъ; многiе караулы нацiональной гвардiи удвоены; два батальона этой гвардiи, всю ночь стояли бивакомъ на Марсовомъ полѣ. Цѣлый день потомъ ходили усиленные патрули. Полицейскiе коммисары тщательно обыскиваютъ дома, особенно тѣ, въ которыхъ живутъ чиновники прежняго правительства. Въ полночь полицейскiй коммисаръ забралъ бумаги герцога Гаянелло, который тутъ же арестованъ. Этотъ господинъ былъ послѣднимъ чрезвычайнымъ посломъ отъ Франциска II къ Наполеону III. Въ туже ночь арестовано множество священниковъ и монаховъ. Все это показываетъ, что положенiе напряжено до невозможности, и что Неаполь составляетъ покамѣстъ не силу, а слабость итальянскаго королевства. Что будетъ дальше, — неизвѣстно, но г. Кавуръ и съ нимъ всѣ лучшiе люди въ Италiи (а въ числѣ ихъ первое мѣсто занимаетъ Гарибальди) думаютъ, что все уладится очень легко и удобно, когда столицею Италiи сдѣлается Римъ. Г. Кавуръ говоритъ объ этомъ постоянно и особенно краснорѣчиво говорилъ 27 марта въ палатѣ депутатовъ, въ отвѣтъ на разные запросы.

«Я сообщу мнѣнiя правительства о различныхъ предложенiяхъ, представленныхъ палатѣ, отвѣчу ораторамъ, говорившимъ передо мной, и объяснюсь касательно нѣкоторыхъ неясныхъ пунктовъ. Я не стану отвѣчать почтенному депутату Феррари, не потому чтобы рѣчь его не была весьма прилична и сообразна съ парламентскими формами и обычаями, но потому, что она перенесла вопросъ на почву теоретическую. По неимѣнiю ли спецiальныхъ знанiй или по особенному предпочтенiю къ вещамъ практическимъ, я за нимъ слѣдовать не буду. Но онъ вывелъ на кабинетъ два обвиненiя, требующiя отвѣта. Онъ сказалъ, что не любитъ заговорщиковъ, даже на скамьѣ президента совѣта. Стало быть, онъ сдѣлалъ мнѣ честь, причисливъ меня къ заговорщикамъ. И я объявляю, что я двѣнадцать лѣтъ составлялъ заговоры изо всѣхъ моихъ силъ, чтобы дать свободу и независимость моему отечеству. Я составлялъ заговоры, объявляя свою цѣль въ печати, въ парламентѣ, въ совѣтахъ Европы; сообщникомъ моимъ былъ пьемонтскiй парламентъ; итальянскiя провинцiи снабдили насъ безчисленными и знаменитыми соумышленниками; въ прошломъ году еще я былъ въ заговорѣ съ нацiональнымь обществомъ, и ныньче я въ заговорѣ съ 26 миллiонами итальянцевъ. Г. Феррари сверхъ того критикуетъ нашу политику присоединенiй; онъ говоритъ, что присоединенiе для насъ только увертка, будто мы присоединили Парму, чтобы заставить замолчать Ломбардiю, недовольную нѣкоторыми законами; Тоскану присоединили мы будто–бы потому, что у насъ недостало храбрости разрѣшить вопросъ о гражданскомъ бракѣ, будто мы пойдемъ въ Римъ только для избѣжанiя другихъ затрудненiй. Это очень ловкiе доводы, но я позволю себѣ считать ихъ не совсѣмъ прочными. Когда гарнизонный солдатъ станетъ жаловаться передъ сраженiемъ генералу, что у него платье совсѣмъ износилось, то генералъ сдѣлаетъ очень хорошо, если отложитъ до другого раза вопросъ объ одеждѣ остающагося дома отряда, а тѣмъ не менѣе поведетъ войско въ дѣло. Г. Мауро–Мекка представилъ другое предложенiе; оно, не противорѣча, отличается отъ предложенiя г. Буонкомпаньи. Требуя, чтобы Римъ былъ возвращенъ Италiи, онъ опирается особенно на прошенiе 8000 римскихъ гражданъ. Я признаю важность этого прошенiя; но не слѣдуетъ уменьшать вопроса, связывая его съ прошенiемъ. Всѣ остальныя предложенiя въ сущности между собою согласны: Римъ признается естественною столицей Италiи, и правительство приглашается употребить всѣ усилiя, чтобы присоединить его къ Италiи. Да, Римъ долженъ быть нашей столицей, мы провозглашаемъ это безъ замедленiя и колебанiй. Нѣкоторые говорятъ, что теперь еще не время объ этомъ хлопотать, что благоразумiе совѣтуетъ требовать Рима не потому, что это наша столица, а потомучто мы имѣемъ право на Римъ, что онъ нашъ по справедливости. По моему, это важная ошибка: неизбѣжная необходимость этой столицы, невозможность иначе поддержать въ Италiи спокойствiе есть единственный доводъ, который можетъ побѣдить сопротивленiе католическаго мiра... Говорятъ еще, что опасно тотчасъ перенести столицу въ Римъ, что надо еще воспитать римскiй народъ, прежде нежели намъ туда перейдти, стало быть переждать одно или два поколѣнiя. Я не хочу связать ни министерства, ни палату обязательствомъ немедленно перебраться въ Римъ, только что онъ будетъ свободенъ; ясно, что этотъ переходъ будетъ предметомъ разсужденiй палаты, потомучто это дѣло не исполнительной власти. Дѣло будетъ зрѣло обсужено и исполнено со всѣми необходимыми предосторожностями. Между–тѣмъ я попробую прибавить еще кое–что ко всему тому, что такъ краснорѣчиво выражено депутатами, говорившими передо мной. Предположимъ, что Римъ присоединенъ къ Италiи, а столица въ него не перенесена, по случаю какихъ–нибудь непреодолимыхъ препятствiй: вся Италiя была бы въ волненiи; была бы постоянная борьба между тѣми, кто хочетъ тамъ столицы, и тѣми, кто не хочетъ. Развѣ не могло бы случиться, что 180 или 200 южныхъ депутатовъ, дорогою къ сѣверу, остановятся въ вѣчном городѣ, задержанные какою–то таинственною, неодолимою силой? Эта перспектива меня смущаетъ, признаюсь; и когда намъ можно будетъ, безъ опасности для государства, перебраться въ Римъ, то чѣмъ скорѣе это будетъ, тѣмъ лучше. (Рукоплесканiя.) Спрашивается, какiя средства мы употребимъ для достиженiя этой цѣли? Вчера я уже говорилъ объ этомъ. Угодно ли, чтобы я разсказалъ всѣ подробности переговоровъ, которые могутъ существовать по этому предмету между Римомъ, Парижемъ и Туриномъ? Чтобы я прочиталъ здѣсь депеши?.. Я скажу палатѣ маленькiй секретъ. (Смѣхъ.) Оффицiальныя депеши, въ томъ видѣ, какъ онѣ пишутся теперь, не длинны и не заключаютъ въ себѣ многаго. Съ тѣхъ поръ, какъ ихъ печатаютъ въ газетахъ и сообщаютъ парламентамъ, онѣ потеряли всю свою цѣну. (Смѣхъ.) Онѣ могутъ быть изложенiемъ совершившихся фактовъ, описанiемъ общаго положенiя дѣлъ; но пишущiй депешу думаетъ болѣе о впечатлѣнiи, какое она произведетъ на европейскую публику, чѣмъ на того, кто ее получитъ первый. Часто депеша есть почти журнальная статья. За то иная парламентская рѣчь есть отличная дипломатическая нота. Стало быть нечего желать сообщенiй такого рода. Сверхъ того министерство изложило свои виды какъ можно яснѣе. Надо увѣрить истинно–вѣрующихъ католиковъ въ той истинѣ, что присоединенiе Рима къ Италiи не будетъ причиною угнетенiя церкви; надо увѣрить, что напротивъ, независимость церкви увеличится, и тогда мы дойдемъ до согласiя съ Францiей, которая естественно представляетъ католическое общество въ этомъ великомъ спорѣ. Тогда произойдетъ и соглашенiе съ папой, въ этомъ я твердо увѣренъ; а если бы соглашенiе не совершилось, то вина этого пала бы не на насъ. Доказано, что независимость папы вслѣдствiе свѣтской его власти — ошибка. Когда свѣтская власть даетъ оружiе и деньги, да, тогда она можетъ дать и независимость; но когда, вслѣдствiе свѣтской власти, приходится выпрашивать Христа–ради оружiя и денегъ у другихъ, и то не для спасенiя независимости, а только для поддержки именно этой свѣтской власти, то это именно одна изъ сильнѣйшихъ причинъ зависимости. (Очень хорошо!) Человѣкъ, спокойно живущiй въ мирѣ съ сосѣдями, безъ долговъ, гораздо независимѣе богача, который изнуряетъ своихъ крестьянъ и дурно обращается съ ними и не смѣетъ выходить иначе, какъ въ сопровожденiи жандармовъ. (Браво! Смѣхъ.) Остается крѣпко убѣдить, что церковь и папа не будутъ угнетены. Мы скажемъ папѣ: Святой отецъ, свѣтская власть не обезпечиваетъ вамъ независимости; откажитесь отъ свѣтской власти, мы вамъ дадимъ духовную свободу, которой вы напрасно добивались втеченiе трехъ вѣковъ у всѣхъ католическихъ державъ и которой несколько клочковъ вы съ трудомъ вырвали посредствомъ конкордатовъ, которые связываютъ васъ самихъ; эту свободу мы вамъ дадимъ сполна, и провозглашаемъ великiй принципъ: «свободная церковь въ свободномъ государствѣ.» (Браво!) Добросовѣстные друзья ваши предлагаютъ вамъ реформы, которыхъ вы произвесть не можете, совѣтуютъ вамъ издать законы, противные вашимъ правиламъ; они настаиваютъ, упрекаютъ васъ въ отказахъ; вы сопротивляетесь и дѣлаете прекрасно. Вы не хотите набирать солдатъ, чтобы не принуждать своихъ подданныхъ въ возрастѣ страстей къ безбрачной жизни, по этому у васъ нѣтъ своего мѣстнаго войска; это справедливо. У васъ требуютъ свободы совѣсти, свободы преподаванiя; вы не можете дать свободы мысли, не можете позволить преподавать то, что противно католическому догмату: это очевидно. Вынужденный оставаться въ такомъ неестественномъ положенiи, вы поставлены въ необходимость, сдерживать своихъ сыновъ иноземными штыками. Святой отецъ, то, что мы вамъ предлагаемъ, гораздо лучше!» Когда мы скажемъ все это святому отцу, мнѣ кажется невозможнымъ, чтобы наши откровенныя, честныя предложенiя не были приняты. Предложенiя эти чистосердечны, это легко доказать самымъ невѣрующимъ. Я говорю тоже самое съ 1850 года. Предложенiя чистосердечны, потомучто они сообразны со всею нашею системой, которая требуетъ свободы во всемъ, свободы экономической, свободы административной, полной и совершенной свободы совѣсти, свободы политической, наконецъ полной свободы въ отношенiяхъ церкви и государства. (Очень хорошо!) Когда эти истины будутъ приняты общественнымъ мнѣнiемъ, то я увѣренъ, мы войдемъ въ согласiе съ Францiей; тогда можно будетъ согласиться и съ римскимъ дворомъ. Я не хочу предвидѣть возможности несогласiя съ Римомъ. Но если бы это и случилось безъ вины съ нашей стороны, то послѣдствiя не были бы для насъ опасны. Чтобы достигнуть этой цѣли, правительству необходимо имѣть всевозможную нравственную силу. Всѣ предложенiя депутатовъ, о которыхъ идетъ рѣчь, могутъ быть выражены коротко такимъ образомъ: провозгласить Римъ столицею Италiи, установить полную и совершенную свободу церкви, признать необходимость согласiя съ Францiей. Если палата, своимъ единодушiемъ, дастъ намъ необходимую силу, то мы достигнемъ тогда одного изъ самыхъ великолѣпныхъ результатовъ, какiе только были занесены въ исторiю. Если, по стеченiю роковыхъ для церкви и для Италiи обстоятельствъ, убѣжденiя папы не перемѣнятся и онъ непоколебимо будетъ отталкивать всякое согласiе, мы все–таки не перестанемъ провозглашать только–что выраженные принципы, мы не перестанемъ повторять, что, какимъ бы образомъ Италiя ни достигла Рима, едва до него добравшись, она объявитъ уничтоженiе свѣтской власти, принципъ отдѣленiя государства отъ церкви, и принципъ немедленно приложитъ на самыхъ широкихъ основанiяхъ начало свободы церкви...»

Г. Кавуръ говорилъ съ большою увѣренностью, а между–тѣмъ за десять дней до него, въ консисторiи 18 марта, папа называлъ смертнымъ грѣхомъ посягательство на его свѣтскую власть, даже смертнымъ грѣхомъ — всякое приглашенiе къ уступкамъ и примиренiю; онъ отрекался отъ современной цивилизацiи, за то будто бы, что она идетъ не однимъ путемъ съ римско–католическою церковью, которая «на землѣ одна только и есть истинная и святая, единый истинный путь къ вѣчному блаженству;» онъ говорилъ, что «ему предъявляютъ незаконныя требованiя, но онъ не можетъ на нихъ согласиться, отталкиваетъ и проклинаетъ предъявляющихъ...» Святѣйшему отцу черезъ мѣсяцъ (13 мая) будетъ 69 лѣтъ и онъ уже давно страдаетъ нервными припадками. 30 марта ему сдѣлалось дурно въ Сикстинской капеллѣ, во время службы; но этотъ обморокъ прошолъ благополучно.

Затрудненiя итальянскаго правительства увеличились еще въ послѣднее время неожиданнымъ прiѣздомъ въ Туринъ знаменитаго диктатора, самаго Гарибальди. Онъ нездоровъ, страдаетъ ревматизмомъ, и сидитъ дома. Газеты приписываютъ ему разныя намѣренiя, какихъ вѣроятно у него никогда не было. Во первыхъ говорятъ, что онъ поѣдетъ въ Акви, на тамошнiя воды, лечиться отъ ревматизма. Ну, это положимъ, очень правдоподобно. Гарибальди живетъ чрезвычайно скромно, видается, говорятъ, только съ прежними вождями своихъ волонтеровъ, и этому–то обстоятельству газеты придаютъ весьма большое значенiе, тогда какъ это очень понятно, иначе и быть не можетъ. Эти вожди ближайшiе для него и любимые имъ люди, а онъ не такого рода человѣкъ, который умѣлъ бы дѣлать визиты приличiй. Къ тому же онъ недавно очень круто выразился о политическихъ людяхъ, разумѣя вѣроятно г. Кавура; но вся палата депутатовъ приняла это на свой счетъ и многiе глубоко обидѣлись: «Представителямъ рабочихъ итальянскихъ артелей. Представители рабочихъ итальянскихъ артелей являлись ко мнѣ, въ моемъ уединенiи, чтобъ доказать сочувствiе сильной и работящей половины народа. Не могло быть событiя, прiятнѣе этого для моего сердца, потомучто я всегда разсчитываю на мозолистую руку людей нашего сословiя а не на лживыя обѣщанiя обманщиковъ–политиковъ. Поклонъ и братство! О. Гарибальди.»

Всякiй, считающiй себя сколько–нибудь политикомъ, принялъ эту выходку за личное оскорбленiе. Говорятъ, что онъ прiѣхалъ въ Туринъ въ качествѣ депутата за Неаполь, и на дняхъ принесетъ палатѣ узаконенную присягу. Говорятъ, что онъ не намѣренъ предлагать министерству запросовъ, а хочетъ внести проектъ закона, а въ чемъ состоитъ этотъ проектъ — никто не знаетъ. Газеты догадываются, что законъ будетъ относиться до вооруженiя нацiи. Отчего же не предположить скорѣе, что своимъ проектомъ онъ предложитъ какую–нибудь страшную кару министерству въ случаѣ уступки чужеземной державѣ острова Сардинiи или какой–нибудь другой части Италiи. Это было бы несравненно ближе къ правдѣ, особливо потому, что въ совѣтѣ гарибальдистскихъ вождей рѣшено провести мирно 1861 годъ, потомучто время не настало. Но министерство, говорятъ, очень сильно занято положенiемъ, какое принялъ диктаторъ въ Туринѣ. Явилось въ городѣ множество красныхъ рубахъ, и потому, будто–бы, гарнизонъ увеличенъ цѣлымъ батальономъ берсальеровъ. Но все это газетныя утки. Главные наперстники Гарибальди давно уже сблизились съ г. Кавуромъ, и без сомнѣнiя теперь имѣютъ примирительное и умѣряющее влiянiе на диктатора. Медичи, Козенцъ, Биксiо и другiе живутъ въ Туринѣ въ качествѣ депутатовъ. Но тѣмъ не менѣе газеты пугаютъ читателей смутными извѣстiями о военныхъ приготовленiяхъ, и, не имѣя никакихъ данныхъ, увѣряютъ даже, что въ воздухѣ пахнетъ войной.

Французскiя дѣла

Нѣкоторыя газеты, въ глубочайшей наивности своей, полагаютъ что министерство согласилось составить для Гарибальди особенную армiю изъ однихъ волонтеровъ, какъ будто бывшiй диктаторъ дитя, которое охотно играетъ въ солдаты. Другiя находятъ, что нѣтъ, неправда, что армiя Гарибальди будетъ состоять на половину изъ регулярнаго войска. Правда, что Гарибальди долженъ быть сильно озабоченъ участью своихъ бывшихъ товарищей по оружiю, и что на правительствѣ лежитъ обязанность какъ–нибудь ихъ пристроить. Съ другой стороны, положенiе итальянскаго правительства значительно облегчено тѣмъ, что итальянское королевство окончательно признано англiйскимъ министерствомъ 30 марта, и на дняхъ маркизъ д’Азелiо, представитель сардинскаго короля при сен–джемскомъ кабинетѣ, будетъ принятъ королевою Викторiей въ качествѣ посланника Виктора–Эммануила II, короля Италiи.

Сенатскiя пренiя объ адресѣ на тронную рѣчь, въ сущности, кончились тѣмъ, что мы сообщали въ прошломъ мѣсяцѣ, именно мнѣнiемъ генерала Гюссона, что «надо во всемъ довѣриться мудрости императора.» Но въ палатѣ представителей многiе депутаты считали, что надо въ адресѣ заявить нѣкоторыя существенныя потребности и желанiя страны. Вотъ ихъ измѣненiя на различные параграфы адреса:

«§ 1. Чтобы право контроля, возвращенное представителямъ страны, въ ограниченныхъ предѣлахъ послѣдняго декрета, могло принести свои плоды, — необходимо отмѣнить законъ общественной безопасности и всѣ прочiе исключительные законы; освободить печать отъ произвола; муниципальной власти возвратить жизнь, а поголовному праву избирательства возвратить силу посредствомъ искренности веденiя дѣла и уваженiя къ закону. § 2. Мы сожалѣемъ, что несмотря на единодушныя, много разъ выражаемыя желанiя, до сихъ поръ удерживается разсмотрѣнiе бюджета по министерствамъ. Разсмотрѣнiе его въ палатѣ по главамъ и статьямъ — единственное средство дойти до серьёзнаго и дѣйствительнаго контроля государственныхъ финансовъ. § 12. Города Парижъ и Лiонъ съ безпокойствомъ взираютъ на неумѣренныя предпрiятiя своихъ городскихъ управленiй, лишонныхъ всякаго обузданiя и контроля. Никогда они болѣе живо не жалѣли объ отсутствiи избранныхъ жителями городскихъ совѣтовъ и о забвенiи первоначальнаго принципа нашихъ правъ, выбирать тѣхъ, кто подаетъ голоса о лежащихъ на насъ налогахъ и распоряжаются этими налогами. § 13. Мы съ сожалѣнiемъ видѣли, что Алжирiя опять поставлена подъ военное управленiе и лишена, какъ и наши колонiи, представительнаго устройства и права посылать депутатовъ въ законодательную палату. § 14. Пришла пора приложить въ Римѣ мудрыя начала системы невмѣшательства и немедленнымъ отозванiемъ нашихъ войскъ, оставить Италiю распорядительницею своихъ судебъ.»

Другiе депутаты предложили измѣнить параграфъ, начинающiйся словами: «средства Францiи неисчерпаемы...» такимъ образомъ: «средства Францiи огромны, равно какъ ея дѣятельность и энергiя, но предусмотрительная политика вашего величества съумѣетъ приберечь и обезпечить себѣ запасы на возможныя случайности въ будущемъ. Мы надѣемся, что кромѣ необходимыхъ и не предвидѣнныхъ надобностей, добавочные и чрезвычайные кредиты не будутъ нарушать гармонiи бюджета.»

Особенно яснымъ взглядомъ на вещи отличился извѣстный адвокатъ и ораторъ Жюль Фавръ. Мы приведемъ здѣсь небольшiя извлеченiя изъ его рѣчей, чтобъ ознакомиться съ нынѣшнимъ духомъ законодательной французской палаты, которая не одобрила ни одного замѣтнаго измѣненiя въ проектѣ адреса, и совершенно согласна съ мнѣнiемъ генерала Гюссона.

«Самый печальный умъ не упрекнетъ редакторовъ проекта адреса въ излишней смѣлости. По моему мнѣнiю следовало бы держать рѣчь болѣе твердую, и это было бы сообразно съ великостью и новостью нашего положенiя: вѣдь ныньче въ первый разъ впродолженiе двѣнадцати лѣтъ палаты призваны къ изложенiю своихъ чувствъ и мыслей о ходѣ общественныхъ дѣлъ. Правда, насъ предувѣдомили, что совѣты наши не будутъ имѣть никакого влiянiя на высокiя рѣшенiя. Однако, таково могущество всякой свободы, что это возвращенiе къ нашимъ правамъ, хотя и частное и ограниченное, произвело въ Европѣ законное и глубокое сочувствiе, было привѣтствовано всѣми, кто предпочитаетъ прогрессъ, происходящiй вслѣдствiе разсужденiй, тому, который бываетъ результатомъ революцiонныхъ толчковъ. Редакторы адреса начинаютъ свой проектъ изъявленiемъ благодарности главѣ государства. Прошу позволить мнѣ съ ними не соглашаться. Втеченiе десяти лѣтъ, власть не встрѣчала никакого серьёзнаго сопротивленiя. У нея были и надо сказать правду, свои безкорыстные сторонники; она могла тоже иной разъ замѣтить, что у нея были и противники, но въ полнотѣ своихъ верховныхъ актовъ она не встрѣчала сопротивленiя. Власть могла одна рѣшать величайшiе вопросы. Но всегда ли это дѣлалось сообразно съ нацiональнымъ чувствомъ? Трудно отвѣтить на это безусловно; по крайней мѣрѣ я утверждаю, что рѣшенiя были не всегда согласны съ желанiями большинства. Еслибъ, напр., власть посовѣтовалась съ палатой объ итальянскомъ вопросѣ, можетъ быть рѣшенiе законодательнаго корпуса не было бы согласно съ намѣренiями власти. (Отрицанiя.) Вы сознаетесь по крайней мѣрѣ, что съ нами не совѣтовались, потомучто французскую палату нечего призывать къ разсужденiю о мирѣ или о войнѣ, когда мечъ обнажонъ. И такъ я утверждаю, что дѣйствiе власти было свободно и верховно, и что она старательно направляла общественныя силы къ тому, чтобы избиратели не выходили изъ повиновенiя, чтобы не было нигдѣ ни волненiй, ни независимой мысли. (Нѣтъ! нѣтъ!) Въ самомъ дѣлѣ, возстановлена была безконтрольная власть... Но теперь насъ приглашаютъ прямо и откровенно высказать свое мнѣнiе, и если вѣрить офицiальнымъ объясненiямъ, которыя мы здѣсь слышали, мы весьма свободны въ своихъ объясненiяхъ. Намъ говорятъ, что не надо смѣшивать настоящее съ прошедшимъ. Встарину, у оппозицiи были тщеславныя и корыстныя побужденiя, которыя ослабляли оппозицiю и лишали ее нравственной силы. Не общественная польза, а желанiе добиться министерскаго портфеля поддерживали борьбу. Ныньче безличность министровъ разрушила эти разсчеты, и слова депутатовъ возвращаютъ свою нравственную силу и свою свободу. Никто лучше коммисаровъ правительства не можетъ оцѣнить сколько правды въ ихъ собственныхъ замѣчанiяхъ, потомучто они прiобрѣли свое нынѣшнее положенiе тою извѣстностью, которую они прiобрѣли въ старинныхъ парламентскихъ пренiяхъ. Конечно, тогда ихъ намѣренiя были чисты, но они никогда не будутъ клеветать на свое прошедшее ради выгодъ настоящаго. (Шумъ и смѣхъ на нѣкоторыхъ скамьяхъ.) Но замѣчательные люди, которые теперь представляютъ правительство передъ палатами, принуждены будутъ въ нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, поддерживать мысли, противныя ихъ чувствамъ... (Шумъ.)

Президентъ. Обсуживайте политику правительства, но не касайтесь ни прошедшаго, ни личности представителей правительства въ этой палатѣ; это не будетъ честнымъ и приличнымъ пренiемъ, и я вамъ не позволю продолжать въ этомъ направленiи. (Живое одобренiе).

Жюль Фавръ. Я отдаю справедливость, господинъ президентъ, безпристрастiю, съ какимъ вы ведете настоящiя пренiя; но я не хотѣлъ дѣлать оскорбительныхъ намековъ. Я только излагалъ, въ чемъ нынѣшнее положенiе отлично отъ прошлаго, и я утверждаю только, что люди, представляющiе правительство, не говорятъ лично отъ себя и за себя. Я прибавлю, что это неудобство теперь еще наименьшее; въ самомъ дѣлѣ, спрашиваютъ нашего мнѣнiя о политикѣ, правительства, и мы должны высказаться откровенно и твердо. Но что будетъ, если наше мнѣнiе не согласно съ мнѣнiемъ верховной власти? Произойдетъ ли столкновенiе? Нѣтъ, говорятъ, конституцiя ясна. Императортъ совѣтуется съ палатами, но не связанъ ихъ рѣшенiями. Но въ тотъ день, когда случилось бы, что собранiя держались бы одной стороны, а императоръ другой, его нравственная сила не была ли бы нѣсколько подорвана? Чтобы выйти изъ такого положенiя нужно было бы или употребить силу, поработить собранiя, или, — уменьшить императорскую власть. Мнѣ кажется, что было бы разумнѣе въ такомъ случаѣ, вмѣсто перемѣны политики, перемѣнить министерство. (Шумъ и смѣхъ). — Эти размышленiя внушены мнѣ современными фактами, возбуждающими самое законное безпокойство. Хотѣлось бы знать законы Францiи, ея управленiе не находятся ли въ совершенномъ противорѣчiи съ новымъ порядкомъ вещей, какого должно ждать отъ декрета 24 ноября? Для народа всего хуже — быть игрушкою обольщенiй; всего опаснѣе — быть подъ управленiемъ не тѣхъ учрежденiй, какiя кажутся. Мы именно въ этомъ положенiи, въ нѣкоторыхъ отношенiяхъ. Въ самомъ дѣлѣ, въ чемъ состоитъ принципъ, служащiй основанiемъ всей правительственной политики? Недоразумѣнiе невозможно послѣ всего, что мы слышали вчера: знамя правительства, его принципъ — народное самоуправленiе, идеи 1789 года. Я читаю на фронтонѣ храма эти принципы 89, а внутри нахожу ихъ опроверженiе. По этому то я и представилъ свое измѣненiе перваго параграфа адреса: мнѣ хочется возстановить симетрiю, хочется чтобы гармонiя была возстановлена». (Смѣхъ).

Далѣе ораторъ необыкновенно краснорѣчиво доказывалъ, что личная свобода во Францiи не существуетъ, потомучто отъ воли министра, префекта зависитъ изгнать и разорить отца семейства; доказывалъ, что Францiя не знаетъ мѣры, что она убѣжала оть безграничной свободы и кинулась въ объятiя отчаяннаго произвола; — что муниципальныя учрежденiя не уважаются; что народъ, не принимающiй участiя въ управленiи, народъ слабый, образующiй государство, которое не можетъ не погибнуть. «Шатобрiанъ, великiй консерваторъ, говорилъ еще въ 1818 году: «что можетъ быть нелѣпѣе, какъ кричать народу: бросьте энтузiазмъ, зачѣмъ вамъ увлеченiя? Хлопочите только о своихъ выгодахъ!» Но съ подобною политикой, когда прiйдетъ пора самоотверженiя, всякiй запретъ свою дверь, сядетъ у окошка и станетъ смотрѣть какъ проходитъ монархiя. Далѣе г. Фавръ доказывалъ, что надо прекратить деспотизмъ префектовъ, уничтожить ихъ прямое влiянiе на выборы и дать свободу печати. Тутъ онъ напомнилъ, что недавно г. Ганеско, иностранецъ, издававшiй журналъ Courrier du dimanche, быль изгнанъ изъ Францiи за какую–то статью. Палата довольно дружными возгласами доказала, что она вполнѣ одобряетъ мѣру, принятую министромъ. Господинъ министръ правъ! Развѣ не правъ господинъ министръ? раздавалось на разныхъ скамьяхъ справа и слѣва.

Отвѣчалъ на эту рѣчь г. Барошъ, министръ–президентъ государственнаго совѣта. Онъ доказывалъ, что Францiя процвѣтаетъ, что ей нечего желать лучшаго, что префекты конечно имѣютъ нѣкоторое влiянiе на выборы, но что это уже такъ выходитъ само собою, по ихъ положенiю; что печать пользуется совершенно достаточнымъ количествомъ свободы, далѣе которой идти нельзя безъ опасности, для нынѣшняго правительства и для всякаго. Раздались голоса: «да! да! да!» а кто–то, неизвѣстный, прибавилъ: «и для общества!» Когда г. Барошъ кончилъ, стѣны палаты законодательной потряслись отъ дружныхъ рукоплесканiй законодателей.

За тѣмъ говорилъ Эмиль Оливье, и въ особенности о свободѣ печати. «Я и не требую абсолютной свободы печати, да и никогда не слѣдуетъ требовать ничего абсолютнаго; политика есть исключительно наука относительнаго. (Живое одобренiе). Для относительной свободы печати нужно чтобы не было предупредительнаго препятствiя къ изданiю книги или журнала, и чтобы преступленiя по части печати были судимы присяжными. Въ дополнительномъ актѣ Наполеонъ I говоритъ (а я надѣюсь, что это авторитетъ), что въ этомъ отношенiи надо вернуться къ припципамъ 89 года. Статья 64 дополнительнаго акта гласитъ: «Всякiй гражданинъ имѣетъ право печатать и издавать свои мысли, за своею подписью, безо всякой предварительной ценсуры, отвѣчая законнымъ образомъ послѣ изданiя передъ судомъ присяжныхъ, даже если приговаривается къ наказанiю исправительному». Мы держимся тѣхъ же принциповъ; мы не хотимъ ничего абсолютнаго; мы хотимъ какого нибудь закона особенно такого, который былъ бы согласенъ съ двумя вышеприведенными принципами. Скажутъ, что для правительства опасно, когда о немъ разсуждаютъ. Но мы и не просимъ, чтобы вы позволили о васъ разсуждать; мы просимъ только, чтобъ администрацiя не была нашимъ судьей; мы просимъ, чтобы дѣло шло законнымъ порядкомъ, словомъ сказать, мы просимъ суда, а не ценсуры. (Возгласы на разныхъ скамьяхъ. Продолжительная пауза). Вчера г. министръ Бильо говорилъ, къ своей опытности, что онъ видѣлъ паденiе многихъ правительствъ, и что всѣ они пали по своей винѣ; и онъ былъ правъ. Развѣ отъ печати пала древняя французская монархiя? Развѣ отъ печати пали диктаторскiя власти, называвшiяся конвентомъ, директорiей, имперiей? Развѣ печать свергла iюльскую монархiю?.. (Многiе голоса: да! да!) Господа! я предоставляю отвѣчать мнѣ на это министерскому оратору — г–ну Бильо (смѣхъ); онъ вамъ скажетъ, припоминая великолѣпныя рѣчи, произнесенныя имъ въ другое время, рѣчи, которыя въ юношествѣ я такъ страстно любилъ, что iюльское правительство пало, потомучто упорно шло противъ общественнаго мнѣнiя, потомучто во время не произвело необходимыхъ преобразованiй. А какъ же ему было бы безъ печати знать общественное мнѣнiе?.. Одинъ извѣстный государственный человѣкъ въ Англiи расказывалъ мнѣ слѣдующую характеристическую черту: когда въ Лондонъ пришло извѣстiе о февральской революцiи, парламентъ былъ въ засѣданiи; человѣкъ, тогда уже историческiй, сэръ Робертъ Пиль, былъ въ палатѣ депутатовъ. Ему сказали, что пало правительство Людовика–Филиппа, которое одинъ прусскiй дипломатъ сравнивалъ въ прочности съ алмазомъ. Г. Пиль отвѣчалъ: «г. Гизо великiй государственный умъ; но онъ палъ по незнанiю того, что если министръ и опирается на парламентское большинство, все–таки онъ не долженъ бороться противъ общественнаго мнѣнiя». А какъ же узнать это мнѣнiе безъ свободной печати? Приведу еще одно историческое воспоминанiе, именно о Наполеонѣ; побѣжденный, онъ ѣхалъ на островъ Эльбу и слышалъ проклятiя народа, о которомъ говорили ему, будто онъ души не чаетъ въ маленькомъ капралѣ. Слезы текли изъ глазъ убитаго великаго человѣка. Черезъ нѣсколько времени послѣ того, когда онъ опять, по счастливому обороту судьбы, вернулся въ Тюльери, кого же онъ прежде всѣхъ позвалъ къ себѣ? Бенжамена Констана, который былъ его пламеннѣйшимъ врагомъ. Первыя слова Наполеона были: «Публичныхъ пренiй намъ надо, свободныхъ избранiй, отвѣтственныхъ министровъ, и особенно свободу печати». Послѣ, еще болѣе испытанный неудачами, онъ отправляясь на скалу св. Елены, писалъ своему брату Жозефу, въ Соединенные Штаты. «Скажите моему сыну, чтобы онъ далъ Францiи столько же свободы, сколько я далъ ей равенства». Вотъ чего мы теперь просимъ у императора; и если бы слова наши имѣли какое–нибудь влiянiе, мы сказали бы ему: государь, вы избраны, какъ васъ увѣряютъ всякiй день, 35 миллiонами голосовъ; вы управляете мiромъ въ томъ смыслѣ, что увлекаете фортуну туда, куда сами идете; вы исчерпали всѣ блага и всѣ уроки фортуны; вы имѣли единственное въ исторiи счастье, вступить на престолъ, пройдя черезъ изгнанiе; такъ знайте же, что есть еще одна несказанная и невѣдомая для васъ радость: быть мужественнымъ наставникомъ народа въ дѣлѣ свободы, оттолкнуть робкiе совѣты и стать лицомъ къ лицу съ самою нацiей. Въ тоть день, когда вы обратитесь съ этимъ къ Францiи, можетъ быть найдутся люди, вѣрные воспоминанiямъ прошедшаго; но огромнѣйшее большинство станетъ вамъ горячо удивляться и страстно помогать, и поддержка нацiи, государь, будетъ тѣмъ болѣе дѣйствительна, что она будетъ безкорыстна». (Очень хорошо! очень хорошо!)

Вслѣдъ за этимъ (не дожидаясь отвѣта г. Бильо), пустили на голоса предложенное измѣненiе и первый параграфъ проекта адреса. Измѣненiе отвергнуто, первый параграфъ принятъ въ его первоначальномъ видѣ.

На дняхъ тѣло Наполеона I опять тронули съ мѣста и перенесли въ той же церкви инвалиднаго дома, на особенно устроенное для этого и чрезвычайно великолѣпно изукрашенное возвышенiе. Перенесенiе совершено было съ надлежащею торжественностью.

У насъ нѣтъ мѣста, чтобы пересказать здѣсь все, что было сказано хорошаго въ защиту предложенныхъ измѣненiй въ адресѣ. Нѣтъ нужды приводить и всего того, чтò возражали на измѣненiя правительственные коммисары; они, по словамъ Жюля Фавра, принимались говорить только, чтобы любоваться на собственное свое самодовольство. Особенно хороши были рѣчи г. Фавра объ Алжирiи и колонiяхъ, о свѣтской власти папы, но неоцѣненное зрѣлище представляла палата во время рѣчи маркиза де Пьерра. Эта рѣчь и мнѣнiя о ней палаты въ высшей степени поучительны. Все это даетъ такое вѣрное понятiе о палатѣ, можетъ быть даже и обо всемъ французскомъ обществѣ, особенно о буржуазiи, что мы приведемъ ее сполна. Маркизъ де Пьерръ говорить не умѣетъ; съ трудомъ онъ выражается, слова у него часто бываютъ безъ связи, онъ конфузится, но рѣчи своей не написалъ заранѣе, хотя это въ законодательной палатѣ и водится. Шла рѣчь о томъ мѣстѣ адреса, въ которомъ восхваляется декретъ 24 ноября, возвращающiй палатѣ даръ слова. Многiе хвалили декретъ, и нахвалились вдоволь, когда президентъ позволилъ говорить маркизу де Пьерру.

«Я очень радъ, сказалъ онъ, — всѣмъ тѣмъ объясненiямъ, которыя слѣдовали за замѣчанiями г. де Шазелля, потомучто, къ вашей великой, господа, выгодѣ, онѣ избавляютъ меня отъ ораторскихъ увертокъ. Я не умѣю ни написать впередъ, ни выучить наизустъ своей рѣчи. Я повинуюсь неодолимому желанiю высказаться, что у меня бываетъ послѣ противорѣчивыхь пренiй. (Смѣются). Къ несчастiю, мѣры я не знаю. (Опять смѣются). Отъ этого я такъ холодно принялъ декретъ. Я очень любилъ старинные отчеты о нашихъ засѣданiяхъ. Теперь я выражаю имъ свою благодарность, хотя и нѣсколько поздно. Когда я начинаю говорить, то можетъ быть стану поддерживать мнѣнiя, которыя покажутся парадоксальными, странными. (Смѣются). Но еслибы здѣсь было десять человѣкъ одного со мною мнѣнiя, то я оставилъ бы имъ заботу говорить. Но я одинъ. Надо же объясниться. (Новая веселость палаты). Старинные отчеты давали порядокъ, тактъ и мѣру всегдашнему безпорядку моихъ рѣчей. (Смѣются). А ныньче я очень безпокоюсь о томъ, что слова мои разнесутся по цѣлой Европѣ. Многiе за это благодарны, и вѣроятно всѣ коммисары адреса, благодаря стенографическому воспроизведенiю ихъ словъ и печати, будутъ наслаждаться эхомъ своихъ рѣчей. (Веселость). Прошу извиненiя палаты: что касается до меня, то я не увѣренъ въ своихъ новыхъ правахъ, чтò не мѣшаетъ мнѣ быть благодарнымъ государю за его либеральныя начинанiя. Со времени декрета 24 ноября, я не могъ еще добиться прямого отвѣта на вопросъ: какой надобности соотвѣтствуетъ этотъ декретъ? какой свободѣ даетъ онъ удовлетворенiе? Я не получилъ еще отвѣта, и къ величайшему сожалѣнiю, я долженъ возобновить его, то есть мой вопросъ, здѣсь, хотя и ужасно боюсь Монитера, который мою рѣчь напечатаетъ цѣликомъ. (Смѣются). Я спрашиваю себя, что вѣдь мы не адвокаты, не ораторы (я говорю о меньшинствѣ нашей палаты), такъ что же намъ за выгода въ великой публичности нашихъ словъ? Я такъ чувствую отъ этого скорѣе робость, чѣмъ ободренiе. Говорятъ, что честные люди, для того, чтобы говорить правду, имѣли нужду въ подстреканiи общественнаго мнѣнiя; ну а мнѣ для этой цѣли общественнаго мнѣнiя вовсе не нужно. Вотъ что я могу сказать о первой половинѣ декрета; перехожу ко второй, къ приглашенiю отвѣчать на тронную рѣчь. Исчерпайте всѣ вопросы, говоритъ намъ государь. Это насъ приглашаютъ на великое ораторское пиршество, (смѣются), и мы приняли въ этомъ пиру участiе такое жадное, которое обозначаетъ, конечно, давнишнiй голодъ. (Веселость). Когда я въ своемъ отдѣленiи хотѣлъ предложить вопросъ, на который теперь намекаю, я никакъ не могъ заставить себя выслушать. Сочлены мои разбѣжались кто въ Римъ, кто въ Неаполь... (Смѣются).

Одинъ голосъ. Кто въ Сирiю: вы забываете.

Маркизъ де Пьерръ. Кто въ Сирiю. (Продолжительная веселость). Я продолжаю. Я предвидѣлъ эту жадность; однако можетъ быть мы сохранили бы свое достоинство не кидаясь на приглашенiе съ такою жадностью. Я говорилъ себѣ: во всякомъ случаѣ, декретъ будетъ изученъ, мы научимся употреблять его благоразумно. Я не могъ добиться этого изученiя, и если настаивалъ на томъ, чтобы имѣть свою очередь говорить, то это лишь для того, чтобъ объяснить какой я подамъ голосъ. Уговаривали меня присоединиться къ предлагаемымъ измнѣненiямъ адреса; я постоянно отказывался. Я постановилъ себѣ подать голосъ противъ всего адреса, противъ самаго адреса. (Смѣются). Я не могу принять не въ шутку приглашенiе — выразить свое мнѣнiе о самыхъ запутанныхъ вопросахъ внѣшней политики; эти вопросы принадлежатъ и должны принадлежать власти исполнительной. Болѣе нежели кто–либо другой во Францiи нашъ государь можетъ нести на себѣ эту отвѣтственность; онъ уже сказалъ одинъ разъ: «Въ своихъ дѣйствiяхъ я никому до обязанъ отчетомъ, кромѣ своей совѣсти, Бога и потомства.» Съ меня этого и довольно. Адресъ хочетъ давать совѣты касательно внѣшней политики; но мы можемъ давать эти совѣты безъ знанiя, безъ собственнаго достоинства, безъ большой пользы. (Прерываютъ оратора.) Въ адресѣ останется немного, если свести его только на вопросы внутренней политики. Но и то было бы много. Часть надобно отвергнуть. Законодательный корпусъ, собственно говоря, не политическое собранiе... (Шумныя отрицанiя, ораторъ прерванъ на нѣсколько минутъ.)

Г. О’Кенъ. А принципы 89 года?

Г. виконтъ де Лемерсье. Что же мы? Общинный совѣтъ, что ли?

Г. маркизъ де Пьерръ. Мнѣ кажется, что общее движенiе палаты показываетъ... по крайней мѣрѣ... сомнѣнiя, которыя соотвѣтствуютъ моей мысли.

Г. президентъ. Не ошибайтесь касательно чувствъ палаты: ваши слова возбудили только нѣкоторый родъ любопытства; но вы унижаете роль палаты. (Очень хорошо! Очень хорошо!)

Г. Шнейдеръ. Я замѣчу, что въ началѣ рѣчи г. де Пьерръ замѣтилъ самъ, что онъ привыкъ говорить только въ уединенiи. (Смѣхъ и одобренiе).

Г. президентъ. Теперь покамѣстъ я еще не отниму у г. де Пьерра права говорить; но я повторяю, что говорить такимъ образомъ — не значитъ принимать серьёзно роль палаты: это значитъ унижать ее до какой–то роли илотовъ. (Да! да! хорошо! Очень хорошо!)

Г. де Беллеймъ. Развѣ это значитъ серьёзно смотрѣть на палату — говорить ей такiя вещи, когда императоръ спрашиваетъ ея мнѣнiя.

Г. маркизъ де Пьерръ. Сейчасъ, слушая меня, вы, господа, смѣялись; я не смѣялся; я постановилъ дать себѣ отчетъ о декретѣ 24 ноября, и вслѣдствiе анализа дѣла, если я говорилъ умѣренно, то тѣмь не менѣе я чувствовалъ свои обязанности и свои права. Пусть извинятъ меня, если стану говорить теперь съ нѣкоторымъ одушевленiемъ. Я принялъ декретъ 24 ноября съ благодарностью за чувство, которое его внушило; но подумавъ, я объявляю, что этотъ декретъ — подводный камень для палаты, и я испыталъ это, какъ и всякiй другой, послѣ рѣчей, здѣсь произнесенныхъ, о которыхъ я не стану объясняться. Я понялъ чувства членовъ, которые говорили: «Никогда въ палатѣ не было произнесено болѣе сильныхъ нападокъ на правительство!» Однако ораторы не говорили ничего рѣзкаго. (Смѣются.) Что я сказалъ — совсѣмъ не смѣшно. Ораторы ничего не сказали сильнаго. Когда передъ нами одинъ государь, то всякое противорѣчiе его дѣйствiямъ похоже на бунтъ. По этому я испытывалъ чувства министровъ, но извинялъ ораторовъ. Да позволено намъ будетъ сказать: дверь должна быть отворена или затворена; не даютъ мнѣ вольностей за тѣмъ, чтобы потомъ ихъ отнять. И такъ я объявляю, что ежели передъ нами постоянно находится лицо государя, который долженъ оставаться сильнымъ и уважаемымъ, когда мы безпрестанно обращаемся къ нему, безъ посредства министра, то всякое пренiе о дипломатической депешѣ, написанной министромъ, за котораго отвѣчаетъ государь, всякое пренiе похоже на возмущенiе. (Отрицанiе. Различные возгласы.) Утверждая это, я не думаю унижать характеръ палаты. Я былъ свидѣтелемъ большого безпристрастiя въ веденiи пренiй; я ожидалъ такого же безпристрастiя и для себя. Я хотѣлъ только сказать, что мнѣ невозможно принимать въ серьёзную сторону условiй, при которыхъ намъ дается свобода. Никогда, ни въ какомъ случаѣ не стану я противорѣчить государю; я хочу отвѣтственнаго министра, къ которому я могъ бы обращаться съ запросами, объясненiями и разборомъ его дѣйствiй; и выражая это желанiе, я объявляю, что никогда еще я лучше теперешняго не понималъ и живѣе не цѣнилъ старинныхъ конституцiонныхъ учрежденiй. (Движенiе. Смѣхъ.)

Г. президентъ. Г. де Пьерръ сказалъ, что я былъ безпристрастенъ ко всѣмъ членамъ палаты кромѣ него самаго. Мнѣ нужно объясниться объ этомъ, потомучто я болѣе всего стремлюсь къ почтенiю и уваженiю палаты. Вчера я прервалъ г. де Пьерра съ нѣкоторою живостью, когда онъ требовалъ слова, и вотъ почему: вчера г. де Пьерръ подошолъ ко мнѣ требовать слова, объясняя мнѣ, чтò онъ хотѣлъ сказать палатѣ и чтó палата теперь знаетъ. Я съ самою дружескою настойчивостью старался его отговорить, замѣчая ему, что не всякая правда годится на то, чтобы ее высказывать (que toute vérité n’est pas bonne à dire)...

Но довольно. Палата, внимательно ловившая каждое слово г. де Пьерра, смѣявшаяся дѣтскимъ или дерзкимъ смѣхомъ на неловкiе, не замѣтила, какъ неудачно проговорился г. президентъ, признавъ слова оратора правдой, которую однако не ловко высказывать, и покрыла дружными рукоплесканiями окончанiе его рѣчи, точно также, какъ и всѣ рѣчи правительственныхъ ораторовъ. Ни одно изъ серьёзныхъ измѣненiй не было принято, и адресъ утвержденъ 22 марта большинствомъ 213 голосовъ противъ 13.

То измѣненiе, которое относилось до очищенiя Рима и предложено было Жюлемъ Фавромъ съ четырьмя другими товарищами, отвергнуто большинствомъ 246 голосовъ противъ 5, стало–быть краснорѣчивый ораторъ не убѣдилъ ни одного изъ своихъ сочленовъ въ необходимости строгаго примѣненiя принципа невмѣшательства въ Италiи, и за измѣненiе подали голоса только тѣ, которые его подписали. Какъ видно, большая часть французскихъ сердецъ съ сочувствiемъ стремится туда, гдѣ звучитъ военная труба, гдѣ гремятъ барабаны и маршируютъ солдаты. Жюль Фавръ говорилъ между прочимъ:

«Противорѣчiй безчисленное множество въ этомъ дѣлѣ. Генералъ Ламорисьеръ и съ нимъ множество французовъ опредѣлилось въ папскую службу, а у насъ есть законъ, что всякiй французъ, поступающiй въ иностранную службу, лишается права гражданства во Францiи. (Смутный шумъ). У насъ просили денегъ, добровольныхъ приношенiй, для поддержанiя святѣйшаго отца, увѣряли при этомъ, что онъ находится во власти злыхъ, увѣряли, что онъ просто мученикъ, тогда какъ онъ находился подъ покровительствомъ Францiи. (Движенiе.) Что же изъ этого вышло? Святѣйшiй отецъ собралъ войско, которое со дня на день увеличивалось, кидая вызовы итальянскому движенiю. Задача была въ томъ, чтобы схватить итальянское движенiе за горло, притащить его къ стопамъ св. Петра въ Римѣ и принесть его въ жертву католичеству. (Смутный шумъ.) Пьемонтъ долженъ былъ принять свои мѣры. На границахъ составлялось угрожающее войско; онъ вызываетъ кардинала Антонелли разсѣять это скопище. (Смѣются.) Да знайте, что войско было собрано не для защиты папы, потомучто Францiя была въ Римѣ. Я повторяю, Пьемонтъ сдѣлалъ то, что долженъ былъ сделать. Если бы въ Брюссель собралось 50,000 пруссаковъ, развѣ вы ничего не стали бы дѣлать? За что же вы хотите, чтобы Пьемонтъ держался другой политики, нежели мы сами? (Прерываютъ. Смутный шумъ.) Пьемонтъ разсѣялъ скопище... По конкордату, заключенному въ Фонтенебло 25 января 1813 г., папа рѣшился жить въ Авиньонѣ съ ежегоднымъ доходомъ въ два миллiона. Скажутъ можетъ быть, что папа былъ къ этому принужденъ, потомучто былъ въ плѣну? Неправда. Никогда папа не согласился бы сдѣлать уступку въ догматѣ вѣры. Вѣдь католичество совершенно отлично отъ свѣтской власти, между ними ничего нѣтъ общаго; и какъ же дерзки тѣ, которые хотятъ соединенiя двухъ такихъ противоположностей. Католическая религiя стоитъ превыше всего нашего житейскаго. Заставить ее принимать участiе въ условiяхъ свѣтскихъ властей, оставить ея участь въ зависимости отъ всего, что такъ измѣнчиво въ житейскихъ дѣлахъ, это, смѣло сказать, — недостатокъ благоговѣнiя къ вѣрѣ, который странно видѣть у защитниковъ папства...»

Только пять голосовъ поддержали измѣненiе г. Жюля Фавра, и изъ нихъ еще одинъ былъ его собственный. Видно, что палата сочувствуетъ французскимъ орламъ, гдѣ бы они ни были и во что бы–то ни стало, и сверхъ того видно, что если императору Наполеону III и нужно было сочувствiе палатъ для продолженiя римскаго занятiя, то онъ теперь имѣетъ полное право на него разсчитывать съ величайшею увѣренностью.

Въ последнее время французское общество выказалось, и если дѣло не будетъ искусственнымъ образомъ замято, выкажется еще въ банкротствѣ Миреса, извѣстнаго банкира. Это одинъ изъ самыхъ ловкихъ биржевыхъ людей во Францiи и, стало быть, въ цѣломъ свѣтѣ, потомучто нигдѣ на свѣтѣ не производится биржевая игра въ такихъ отчаянныхъ размѣрахъ какъ въ Парижѣ. Миресъ первый возымѣлъ богатую мысль основать на акцiяхъ общество для биржевой игры, и въ самомъ дѣлѣ основалъ его въ 1848 году. Оно называлось Кассою соединенныхъ акцiй. Понятно, что большое число акцiй различныхъ обществъ въ однихъ рукахъ не могутъ въ итогѣ разорить человѣка: потерявъ на однихъ акцiяхъ онъ выигрываетъ на другихъ. Сверхъ того, при большихъ средствахъ, онъ покупаетъ множество акцiй какого–нибудь новаго общества; отъ этой покупки цѣна акцiй поднимается, и при усиленной въ этомъ смыслѣ операцiи, поднимается неестественно, выше того, что въ самомъ дѣлѣ стоютъ акцiи. Доведя ихъ такимъ образомъ до высшей возможной точки, онъ сбываетъ ихъ понемногу, за противуестественную цѣну, самъ или черезъ своихъ агентовъ, а за тѣмъ акцiи опять падаютъ въ цѣнѣ и доходятъ до дѣйствительной стоимости, т. е. представляютъ тотъ капиталъ, съ котораго, въ качествѣ процентовъ, получается ежегодный дивидендъ. Такимъ образомъ тотъ, кто купитъ искусственно взбитую акцiю, попадется, потеряетъ, можетъ быть, половину или двѣтрети своего капитала, а выиграетъ тотъ, кто первоначально скупилъ много акцiй по дешевой цѣнѣ. По просту, это называется играть въ крапленыя карты, съ передергиваньемъ и передержками; но эта продѣлка — еще самая невинная изо всѣхъ тѣхъ, къ которымъ прибѣгаютъ крупные биржевые спекуляторы въ Парижѣ. Разумѣется, чѣмъ бóльшiй капиталъ употребляется на такого рода спекуляцiи, тѣмъ легче производить перевороты, дающiе баснословно высокiя выгоды. Миресъ это понялъ, и посредствомъ своей Кассы соединенныхъ акцiй дѣлалъ на биржѣ чудеса и наживалъ миллiоны.

Черезъ три съ половиною года послѣ него нѣсколько богатѣйшихъ банкировъ основали подобное же общество, подъ названiемъ: Главное общество кредита на движимости (Société générale de crédit mobilier). Во главѣ его стояли Эмиль Перейра, Исаакъ Перейра, Бенедиктъ Фульдъ, Адольф Эйхталь и многiе другiе финансовые тузы. Кредитомъ на движимости названо общество въ противоположность съ Кредитомъ на недвижимыя имѣнiя, и будто бы по сходству этихъ двухъ операцiй. Какъ банкъ для залога земель, домовъ и фабрикъ ссужаетъ деньги или свои облигацiи подъ залогъ этихъ имѣнiй, такъ мы будемъ ссужать деньги и потомъ свои облигацiи подъ залогъ акцiй и бумагъ, т. е. движимостей, принадлежащихъ обществамъ, существующимъ или только что образующимся. Такое громадное общество съ капиталомъ въ 60 миллiоновъ франковъ и съ правомъ выпустить облигацiй на 600 миллiоновъ, держало въ своихъ рукахъ всю промышленность, стало имѣть могучее влiянiе на дѣла всѣхъ существующихъ и въ особенности всѣхъ вновь учреждаемыхъ обществъ. Но очевидно, что все это общество, къ великой выгодѣ основателей и директоровъ, построено на воздухѣ. Оно покупаетъ различныхъ акцiй на 660 миллiоновъ, 60 миллiоновъ выдаетъ деньгами, а 600 миллiоновъ своими облигацiями. Въ видѣ залога этой выдачи, оно хранитъ акцiи, которыя точно такъ же пускаетъ въ ходъ, смотря по потребностямъ биржи и конечно, главное, по своимъ выгодамъ. При упадкѣ дѣлъ на биржѣ, цѣнность бумагъ понижается иногда на цѣлые 30%; но уже и при упадкѣ на 10% общество должно считаться вполнѣ и совершенно безъ денегъ, потомучто оно обязано выплачивать по своимъ облигацiямъ наличныя деньги, а въ портфелѣ имѣющiяся акцiи не стоютъ тѣхъ денегъ, какiя надо выплатить по облигацiямъ. Такое учрежденiе, какъ общество кредита на движимости можетъ существовать только при величайшемъ внутреннемъ порядкѣ государства, при твердомъ мирѣ съ сосѣдями; но замѣтимъ мимоходомъ, что физическая возможность существованiя не доказываетъ еще нравственной законности предмета. Общество кредита на движимости поддерживается только правительствомъ, которое посредствомъ этого общества держитъ въ рукахъ безчисленное множество мелкихъ капиталистовъ, заинтересованныхъ во всевозможныхъ предпрiятiяхъ, существующихъ теперь во Францiи. А извѣстно, что капиталисты во 100, въ 200 франковъ, если это возможно, еще болѣе консерваторы, чѣмъ люди, участвующiе въ дѣлахъ большими суммами.

Какъ бы то ни было, общество кредита на движимости было явнымъ подрывомъ Миресовой Кассѣ соединенныхъ акцiй. Однако же, при помощи своей ловкости, Миресъ держался, только долженъ былъ увеличить капиталъ общества съ 12 до 50 миллiоновъ, и такъ какъ правительство не сочло нужнымъ покровительствовать ему на столько же, сколько Кредиту на движимости, то онъ и получилъ право выпустить облигацiй на сумму не въ десять разъ превышающую капиталъ, а только равную капиталу. При этомъ, такъ какъ первоначальныя дѣла Кассы соединенныхъ акцiй были сдѣланы въ особенности на бумаги желѣзныхъ дорогъ, то и самое общество съ 1856 года стало называться главною кассою желѣзныхъ дорогъ. Дѣла этой кассы или Миреса, что все равно, состояли въ продажѣ и покупкѣ всевозможныхъ бумажныхъ цѣнностей, въ совершенiи займовъ и т. д. Между прочими дѣлами, Миресъ взялъ на себя устроить заемъ для турецкаго правительства, которое давно уже потеряло кредитъ. Это ему не удалось, подписка далеко не покрыла той суммы, которую онъ обязался къ извѣстному сроку турецкому правительству. Дѣла запутались, и вдругъ парижское общество было глубоко огорчено и страшно взволновано: прошолъ слухъ, что Миреса взяли, что Миресъ въ тюрьмѣ, что касса желѣзныхъ дорогъ запечатана. Любители новостей стали разсказывать, что поражены ужасомъ особенно высшiя сферы, что оказывается по кассѣ множество злоупотребленiй, подкуповъ, безпорядковъ всякаго рода. Прошолъ еще болѣе страшный слухъ: заговорили, будто императоръ непремѣнно хочетъ все дѣло вывести на чистую воду, раскрыть всю подноготную всѣхъ интригъ, при помощи которыхъ Миресъ обдѣлывалъ свои дѣла. Въ газетахъ даже какъ–то проскользнуло, будто въ великомъ страхѣ разныхъ обличенiй, которыя непремѣнно должны были воспослѣдовать при подробномъ и публичномъ изслѣдованiи дѣла, разныя важныя лица стали возвращать въ кассу Миреса разныя болѣе или менѣе законно полученныя суммы, и будто сынъ г. министра–президента государственнаго совѣта Бароша (а не самъ онъ), возвратилъ въ тотъ же день въ кассу 200 тысячъ франковъ. Теперь назначена ликвидацiя кассы Миреса; ликвидаторы опредѣлены отъ правительства, а Миресъ все еще содержится въ тюрьмѣ.

Но сынъ г. Бароша напрасно поторопился. Въ дѣлахъ такого рода, какъ дѣло Миреса, не будетъ особенно скандалёзныхъ разоблаченiй и обличенiй, потомучто дѣло вышло бы слишкомъ гласно, въ судѣ произносились бы имена слишкомъ крупныя, слишкомъ высоко стоящiя въ совѣтахъ правительства, и хотя нынѣшнiй порядокъ вещей во Францiи довольно проченъ, чтобы выдержать и не такiе толчки, однако все же лучше безъ скандала: и спокойнѣе, и вѣрнѣе. Навѣрное, все кончится благополучно для высшихъ сферъ, но ежели что замѣчательное будетъ, мы конечно передадимъ все читателямъ. Теперь пока еще неизвѣстны и результаты ликвидацiи. Въ кассѣ должно быть разныхъ акцiй и бумажныхъ цѣнностей на сто миллiоновъ франковъ, а въ обращенiи — на 50 милл. франковъ Миресовыхъ облигацiй. Все ли такъ и окажется — еще не извѣстно.

А между–тѣмъ парижское и французское общество было озадачено страннымъ, давно небывалымъ явленiемъ. Высшее духовенство, по самому положенiю своему, держитъ сторону папы; иначе оно и быть не можетъ; но французскiе законы предвидѣли возможность вмѣшательства духовенства въ свѣтскiя дѣла и постановили на этотъ случай извѣстныя наказанiя: ст. 201. «Духовное лицо, за произнесенiе во время церковной службы и въ общественномъ собранiи рѣчи, заключающей въ себе разборъ или порицанiе правительства, закона, императорскаго декрета или всякаго другого акта общественной власти, подвергается заключенiю въ тюрьмѣ отъ трехъ мѣсяцовъ до двухъ лѣтъ.» Далѣе сказано: ст. 204. «Всякое сочиненiе, которое заключаетъ въ себѣ пастырскiя наставленiя въ какой бы то ни было формѣ и въ которомъ духовное лицо разбираетъ или порицаетъ правительство или какой–либо актъ общественной власти, ведетъ за собою наказанiе изгнанiемъ духовнаго лица, издавшаго такое сочиненiе.» Законъ ясенъ, и если слишкомъ строгъ, такъ–что не можетъ прилагаться къ дѣлу, то долженъ быть замѣненъ другимъ, или уничтоженъ, а простое неисполненiе показываетъ или невниманiе власти къ своему положенiю, или слабость. Въ томъ случаѣ, о которомъ идетъ рѣчь, таинственная, необъясняющая своихъ цѣлей политика Наполеона III поставила его въ ложное положенiе, въ которомъ онъ оказывается до нѣкоторой степени слабымъ, не смотря на безграничную свою власть. Защитникъ особы папы и свѣтской его власти, императоръ французовъ уговариваетъ его къ измѣненiю формы правленiя. Въ отвѣтъ на это папа проклинаетъ своего защитника на ряду со всѣми, уговаривающими его къ уступкамъ. Французскiя войска продолжаютъ защищать того, кто ихъ проклинаетъ. Роли, такъ сказать, перемѣнились: за зло платятъ добромъ свѣтскiе и сверхъ того военные люди высшему своему духовному лицу. Между–тѣмъ, распоряженiями папы духовныя лица во Францiи поставлены въ странное положенiе: ихъ глава порицаетъ французское правительство, а между–тѣмъ они по закону этого права не имѣютъ, хотя съ другой стороны обязаны всячески содѣйствовать своему главѣ. Но законъ не дѣйствуетъ; епископы разсчитываютъ на сочувствiе къ папѣ своихъ прихожанъ и одинъ изъ нихъ, именно епископъ пуатьерскiй, въ отвѣтѣ своемъ на извѣстную брошюру ла–Героньера, о которой мы говорили въ своихъ обозрѣнiяхъ, позволилъ себѣ порицанiе императорской политики. Въ отвѣтъ на это 3 апрѣля вышелъ декретъ, которымъ порицается пастырское посланiе пуатьерскаго епископа. «Такъ такъ, — сказано въ декретѣ, — глава церкви и самая церковь имѣютъ власть только надъ дѣлами духовными а не надъ свѣтскими, то пастырскiя посланiя епископовъ къ прихожанамъ епархiи должны имѣть предметомъ только поученiя касательно религiи. Въ пастырскомъ посланiи 22 февраля епископъ пуатьерскiй дозволилъ себѣ порицать политику и критиковать дѣйствiя нашего правительства; въ его посланiи заключаются сверхъ того оскорбленiя нашей особы и сближенiя, которыя могутъ произвести смятенiе въ убѣжденiяхъ католическихъ нашихъ подданныхъ. Такимъ образомъ, епископъ превысилъ свою власть, нарушилъ законы имперiи и могъ самовольно смутить совѣсти гражданъ. Вслѣдствiе этого постановляемъ, что въ сказанномъ пастырскомъ посланiи есть злоупотребленiе, почему и самое посланiе уничтожается.» Этотъ декретъ, дѣйствительно, смутилъ совѣсти гражданъ, потомучто придавалъ посланiю чрезвычайно большую важность, и подданные не знали, чьей же стороны держаться въ своихъ убѣжденiяхъ, епископской или императорской, такъ какъ онѣ вступили въ открытую борьбу и, повидимому, съ равными силами. Тогда догадались, что дѣло надо было повести иначе, и 9 апрѣля явился простой циркуляръ министра юстицiи прокурорамъ. Въ циркулярѣ говорится, что противъ злоупотребленiй въ пастырскихъ посланiяхъ есть законы, которые до сихъ поръ не прилагались, потомучто духовенство не мѣшалось въ свѣтскiя дѣла, а теперь наступила пора, когда законность должна вступить въ свои права, и потому прокурорамъ предлагается слѣдить за подобными нарушенiями закона, и, по надлежащемъ доказательствѣ фактовъ, представлять виновныхъ суду въ подлежащiя мѣста. Послѣ этого совѣсти католическихъ подданныхъ успокоились, и хотя трудно представить себѣ епископа представленнымъ передъ гражданскiй судъ, однако робкiя совѣсти стали понимать, чего имъ держаться, увидѣли, что есть законъ, и колебанiе между авторитетомъ императора и епископа кончилось. Друзья Италiи видятъ въ этомъ дѣлѣ одинъ изъ симптомовъ приближенiя развязки римскаго вопроса. Ждутъ отвѣта папы на циркуляръ министра юстицiи, и потомъ болѣе ѣдкаго и рѣшительнаго циркуляра, съ надеждою на дипломатическую растраву этого вопроса, и вслѣдствiе этого на удаленiе французскихъ войскъ изъ Рима.

АВСТРIЙСКIЯ ДѢЛА

Передъ открытiемъ засѣданiй венгерскаго сейма, многiя вѣнскiя газеты выражали преувеличенный страхъ и неестественныя опасенiя. Имъ казалось: или что венгерцы, не понимая благодѣянiй нѣмецкаго владычества, тотчасъ постараются отъ него освободиться, или представятъ такiя желанiя, что императору непремѣнно окажется необходимымъ переѣхать въ Пестъ. Опасенiя доходили до того, что многiе жители Вѣны продавали свои дома съ уступкою 20%, разсчитывая на то, что скоро Вѣна перестанетъ быть столицею имперiи. Нѣмцы, живущiе въ Пестѣ и въ Будѣ, приготовили экипажи, чтобы бѣжать въ первую же минуту опасности. Страхъ объялъ всю нѣмецкую часть населенiя Венгрiи. Говорили, что въ сеймъ, какъ нарочно, выбраны такiя лица, съ которыми правительство никакъ не сладитъ, не добьется ни до какихъ результатовъ. Сильное меньшинство, — говорили газеты, — будетъ, вѣроятно, имѣть сильное влiянiе на сеймъ; онъ получаетъ инструкцiи отъ Кошута и повинуется ему безусловно. Предводителемъ этой партiи въ сеймѣ будетъ Владиславъ Телеки, недавно помилованный императоромъ. Противорѣчiя ожидаются на каждомъ шагу, и между прочимъ по важному вопросу о назначенiи палатина. Извѣстно, что сеймъ долженъ выбрать трехъ кандидатовъ, изъ которыхъ одинъ будетъ уже выбранъ императоромъ. Званiе палатина чрезвычайно важно, потомучто по закону 1848 г., когда король не въ Венгрiи, то палатинъ имѣетъ за него почти всѣ права исполнительной власти, что онъ лицо не отвѣтственное, и такимъ образомъ власть короля почти уничтожается. Теперь уже нѣтъ надежды, чтобы сеймъ избралъ палатиномъ эрцгерцога Максимилiана; говорятъ, что партiя Кошута первымъ кандидатомъ представитъ графа Телеки, что онъ откажется, и тогда предложатъ г. Коломана Гичи, который извѣстенъ за человѣка либеральнаго, но неспособнаго противиться напору противодинастическаго движенiя.

Но теперь оказывается, что всѣ эти догадки были неудачны и опасенiя напрасны, потомучто здраво–либеральное направленiе никогда не можетъ довести населенiя и ихъ правительства до серьёзной опасности, которая скорѣе возможна при другой крайности. 6 апрѣля сеймъ открылся въ Будѣ совершенно благополучно, при чемъ не было выражено ни малѣйшаго противодинастическаго или противозаконнаго желанiя. Но старинный припципъ не удался на этотъ разъ въ своемъ примѣненiи. Приходится перемѣнить систему и окончательно отказаться отъ преданiй политики Меттернихъ–Бахъ, и принять политику прямую, правдивую, открытую, справедливую.

Когда было разрѣшено собранiе сербскаго нацiональнаго конгресса, то правительство надѣялось, что сербы, вмѣстѣ съ кроатами, уже изъявлявшiе неудовольствiе на венгерцовъ, устремятся своими симпатiями къ Вѣнѣ, и что они скорѣе пошлютъ своихъ представителей въ Вѣну, чѣмъ въ Пестъ. Но при этомъ забыто было два обстоятельства, во–первыхъ, что система Баха была для сербовъ еще тяжелѣе, чѣмъ для венгерцовъ, и потому тамъ боятся и тѣни ея возвращенiя, а во–вторыхъ, что новая австрiйская конституцiя представляла для сербовъ еще меньше гарантiй, чѣмъ конституцiя венгерская.

Сербскiй конгрессъ долженъ былъ открыться 28 марта; но когда начальство узнало, что сербы постановили неизбѣжнымъ условiемъ дальнѣйшихъ совѣщанiй — соединенiе съ Венгрiей, то сеймъ былъ отсроченъ, а въ Вѣну посланы были сообразные съ дѣломъ запросы. Въ отвѣтъ получено было предписанiе: сеймъ открыть, но совѣщанiя его сдѣлать негласными и ограничить ихъ нѣкоторыми заранѣе назначенными незначительными пунктами. Такое ограниченiе произвело глубочайшее, хотя и сдержанное неудовольствiе, такъ что ни патрiархъ, ни императорскiй коммисаръ не посмѣли открыть сейма такого озлобленнаго. Опять дали знать въ Вѣну, и надо полагать, что инструкцiи были измѣнены: сеймъ былъ открытъ 2 апрѣля; тотчасъ же назначена была коммисiя для сношенiй съ венгерскимъ сеймомъ и выраженiя желанiй сербовъ. Желанiя эти въ короткихъ словахъ, слѣдующiя: соединенiе съ Венгрiей во всякомъ случаѣ; недостаточность австрiйскаго государственнаго министерства для сербскихъ дѣлъ; участiе въ сербскомъ сеймѣ; образованiе изъ сербской воеводины неотдѣлимой части Венгрiи; административная самостоятельность воеводины; признанiе сербскаго языка офицiальнымъ языкомъ въ странѣ; избранiе воеводы.

Остальные провинцiальные сеймы тоже открыты. Венгерскiй сеймъ открытъ въ Будѣ 6–го апрѣля, но не самимъ императоромъ–королемъ, какъ–то было обѣщано, а великимъ судьей графомъ Аппони, который прочелъ королевское посланiе, стоя на послѣдней ступени трона. Въ посланiи сказано, что король, сдержавшiй свое обѣщанiе, посылаетъ венгерской законодательной палатѣ свое привѣтствiе, въ полномъ убѣжденiи, что нѣтъ препятствiй, нѣтъ недоразумѣнiй, которыя не исчезли бы передъ доброй волей и откровенностью. Король возлагаетъ свою надежду на сеймъ, созванный имъ для возстановленiя и обезпеченiя конституцiи, созванный для того, чтобъ сообразить конституцiю съ потребностями времени, но въ особенности для того, чтобы, принеся присягу на дипломѣ открытiя, короноваться священною короною перваго короля. Тѣмъ болѣе король хочетъ удовлетворить законнымъ желанiямъ нацiи, что онъ надѣется съ ея стороны на уваженiе къ власти короля и къ существованiю монархiи. Далѣе королевское посланiе упоминаетъ о развитiи октябрскаго диплома, о распространенiи конституцiоннаго устройства на всю имперiю, при чемъ уважены были права Венгрiи. Король сожалѣетъ о томъ, что не можетъ возстановить конституцiю въ той мѣрѣ, какъ желало бы его отеческое сердце, изъ уваженiя къ цѣлости монархiи. За тѣмъ было прочитано отреченiе отъ престола короля Фердинанда I, 2 декабря 1848 г., равно какъ и тотъ актъ, которымъ августѣйшiй отецъ нынѣшняго короля, эрцгерцогъ Францъ–Карлъ, отказывается отъ своего права на престолонаслѣдiе.

Въ Прагѣ, въ Троппау, въ Зальцбургѣ открылись тоже сеймы, съ самыми миролюбивыми изъявленiями преданности и любви къ австрiйской монархiи. Еще прежде, 14 марта, открылось кроатское генеральное собранiе. Тамъ начальникомъ комитата сдѣланъ извѣстный въ славянскомъ мiрѣ ученый, Кукулевичъ. Въ собранiи онъ былъ встрѣченъ съ необычайною торжественностью, съ самыми пышными изъявленiями уваженiя. Передъ принесенiемь присяги епископъ сказалъ, что онъ весьма счастливъ, принимая присягу человѣка, знаменитаго своею ученостью и заслугами передъ народомъ и отечествомъ, и потомъ описалъ достоинства и заслуги Кукулевича. Затѣмъ начальникъ комитата произнесъ рѣчь, которая была принята слушателями съ выраженiемъ самаго пламеннаго сочувствiя.

«У меня нѣтъ ни богатствъ, ни высокихъ титуловъ, — сказалъ онъ; — я не занималъ въ государствѣ никакого высокаго поста, когда императору угодно было назначить меня начальникомъ комитата; но у меня есть любовь къ согражданамъ и къ отечеству. Я останусь кроатомъ, я буду вѣренъ своей странѣ, которая теперь мала, но была нѣкогда знаменита, велика, а съ помощью Божiею опять будетъ велика и знаменита, въ непродолжительномъ времени... Прежде всего мы должны быть самими собой, а потомъ мы можемъ войдти въ дружескiя связи съ народами венгерскими, которые съ древнихъ временъ были нашими ближайшими союзниками. Наши отцы любили свободу выше всего и оберегали права кроатской короны; они завѣщали тоже самое дѣло своимъ потомкамъ. Горе намъ, если мы не пойдемъ по стопамъ своихъ отцовъ, если дозволимъ какое нибудь посягательство на наши права и на вольности нашей короны: мы осквернили бы этимъ священный прахъ нашихъ предковъ. Не забудемъ однакоже, что свобода нашихъ предковъ была свобода конституцiонная, которая умѣла держаться между абсолютизмомъ и анархiей. Необдуманный шагъ можетъ погубить насъ; мы знаемъ это по недавнему опыту: послѣ 1848 года наступилъ германскiй абсолютизмъ. Мы теперь наканунѣ великой будущности, и за неимѣнiемъ другихъ причинъ, ручается намъ за это наше географическое положенiе. Куда ни посмотримъ, вездѣ видимъ единокровныя племена южныхъ славянъ, которые ждутъ нашей помощи и покровительства: одни противъ ига нѣмецкаго, другiе противъ ига азiатскаго, и нѣкоторые противъ ига итальянскаго...»

Въ слѣдующихъ засѣданiяхъ рѣшены были вопросы о возстановленiи кроатской земли въ ея древнихъ границахъ и о собранiи сейма далмато–кроато–славонскаго. Особенно шумно и замѣчательно было засѣданiе 19 марта, когда шла рѣчь объ отношенiяхъ Кроацiи къ Венгрiи. Въ 1848 году кроаты не согласились соединиться съ венграми и возстали противъ нихъ, потомучто Венгрiя не признавала кроатскихъ законовъ, лишала Кроацiю всякой самостоятельности и у короны отнимала независимость. Кроаты присоединились къ мадьярамъ только въ силу прагматической санкцiи, которою императоръ Карлъ III призналъ самостоятельность и независимость королевства кроатскаго, и сверхъ того въ силу трактата съ венгерскимъ королемъ Коломаномъ, который за себя и за всѣхъ своихъ преемниковъ присягнулъ въ вѣчномъ охраненiи правъ народа кроатскаго, именно: самостоятельности и независимости королевства, свободное избранiе высшихъ свѣтскихъ и духовныхъ сановниковъ, древнiе народные законы, удаленiе мадьяровъ, которые не могутъ жить въ странѣ безъ согласiя кроатовъ; обязательное для преемниковъ коронованiе королевскою короною Звонимiра; участiе народа въ обсужденiи того, что до него касается. Магнаты, обыкновенно не признающiе никого и ничего, кромѣ самихъ себя, не обращали вниманiя на просьбы и домогательства кроатовъ, и тѣмъ оттолкнули отъ себя нацiю и погубили собственное свое дѣло 1848 года. Но теперь венгерскiй сеймъ одушевленъ нѣсколько другими принципами, и домогаясь самостоятельности для себя, вѣроятно будетъ снисходительнѣе смотрѣть на самостоятельность другихъ.

«И вотъ наконецъ мы присутствуемъ, говоритъ газета Sun, при окончательной организацiи народовъ, входящихъ въ составъ Австрiйской имперiи, до сихъ поръ составлявшихъ неорганическое скопленiе частей, сплоченныхъ силою штыковъ и пушекъ. Теперь каждая изъ частей принимаетъ свои, сообразныя съ внутренними законами формы, а потомъ, если освѣжонныя такимъ процессомъ части найдутъ это удобнымъ, онѣ составятъ одно въ самомъ дѣлѣ сильное цѣлое, сильное потому, что оно будетъ не искусственно, а естественно».

ПРУССКIЯ ДѢЛА

Любимая и важнѣйшая забота прусскаго министерства состоитъ теперь въ увеличенiи числа своего войска, въ предвидѣнiи разныхъ военныхъ случайностей, въ особенности со стороны Рейна и отчасти со стороны Данiи, по поводу давнишняго, много разъ поднятаго и нѣсколько разъ оставленнаго вопроса о Голштинiи. Мы постараемся разсказать дѣло какъ можно короче, хотя и приходится начать весьма издалека. Въ XII вѣкѣ Шлезвигъ былъ независимымъ герцогствомъ, точно также, какъ и Голштинiя. Датскiй король Магнусъ убилъ шлезвигскаго герцога Кнуда. Потомъ шлезвигцы отомстили ему убiйствомъ его отца. Потомъ Вальдемаръ, сынъ Кнуда, побѣдилъ и убилъ Свенда, короля датскаго, и самъ сдѣлался датскимъ королемъ, и потомъ еще завоевалъ себѣ сосѣднюю Голштинiю. Общее несчастiе Шлезвига и Голштинiи соединили ихъ судьбы; и та и другая страна до сихъ поръ питаютъ къ Данiи самую искреннюю ненависть, которая не исчезла отъ множества разнообразнѣйшихъ переворотовъ въ судьбѣ этихъ трехъ странъ, начиная съ XII столѣтiя.

Были договоры, которыми датскiе короли обязывались за себя и за всѣхъ своихъ преемниковъ, что Шлезвигъ и Голштинiя никогда не будутъ соединены съ Данiей подъ властью датскаго короля. Другими договорами Шлезвигъ и Голштинiя обязывались быть вѣчно и неразрывно соединенными. Вслѣдствiе войны, оба герцогства отпадали отъ королевства съ торжественнымъ обоюднымъ обѣтомъ никогда больше, ни подъ какимъ предлогомъ не соединяться; потомъ опять были обѣты вѣчнаго соединенiя, съ извѣстными ограниченiями королевской власти въ герцогствахъ, наконецъ сама Голштинiя распалась на двѣ части, королевскую и герцогскую. Великiй князь, въ послѣдствiи императоръ, Павелъ Петровичъ, уступилъ Данiи свою часть Голштинiи, въ обмѣнъ на графства Ольденбургъ и Дельменгорстъ, которыя и отдалъ младшей Гольштейнъ–Готторпской линiи. Съ тѣхъ поръ Голштинiя связана съ судьбами датскаго королевскаго дома. Потомъ, актомъ вѣнскаго конгресса, Голштинiя вошла въ составъ германскаго союза, все–таки подъ верховнымъ владычествомъ Данiи, вслѣдствiе чего Голштинiя постоянно стремится къ отдѣленiю отъ королевства. Революцiя 1830 года еще усилила отвращенiе Голштинiи, потомучто данные тогда полупредставительныя учрежденiя развили и усилили чувство нацiональностей. Въ бурномъ 1848 году ненависть разразилась войной, въ которой предпослѣднее слово было сказано дипломатами, а послѣднее Австрiей. Сначала прусскiя войска помогали Голштинiи, а потомъ, когда рѣшено было, что Голштинiя не имѣетъ права заявлять свою нацiональность, когда дипломацiя рѣшила, что возстанiе Голштинiи должно быть подавлено, то Пруссiи было уже неудобно принять на себя роль жандарма, когда она была соучастникомъ, и потому роль эту приняла на себя Австрiя. Корпусъ австрiйскихъ войскъ прошолъ черезъ всю Германiю, вступилъ въ Голштинiю и, вмѣстѣ съ датскими войсками, заставилъ патрiотовъ положить оружiе, около конца 1850 года. Не смотря на это, датское правительство постоянно встрѣчало отпоръ своимъ распоряженiямъ; Голштинiя всегда признавала датскаго короля своимъ государемъ, она постоянно возставала противъ данизированiя, противъ поглощенiя нѣмецкаго своего элемента датскимъ; Германiя долго не вступалась въ голштинскiя дѣла. Наконецъ Пруссiя съ Австрiей согласились въ 1858 году на столько, что при союзномъ совѣтѣ устроенъ былъ особый комитетъ для разсмотрѣнiя голштинскихъ желанiй. Голштинскiй комитетъ для составленiя уложенiя объявилъ въ 1859 году свои представленiя въ смыслѣ самостоятельности и равенства, такъ что общими съ королевствомъ оставались только военныя силы, флотъ и финансы, притомъ съ нѣкоторыми ограниченiями и Голштинiя соединяется съ Шлезвигомъ опять навсегда и опять неразрывно. Датскiй кабинетъ воспользовался тѣмъ, что вниманiе Германiи было отвлечено итальянскими дѣлами, и закрылъ собранiе. Въ январѣ 1860 опять открытъ былъ сеймъ, который изъявлялъ законнымъ путемъ, и съ надлежащимъ по закону большинствомъ голосовъ, свои желанiя соединиться съ Шлезвигомъ и ввести въ преподаванiи и въ церквахъ нѣмецкiй языкъ, какъ наиболѣе понятный огромному большинству. Началось полицейское слѣдствiе по поводу проекта адреса, начались аресты, и собранiе, созванное правительствомъ для совѣщанiй, для изложенiя своихъ мнѣнiй, было распущено именно за свои мнѣнiя и желанiя. Тогда прусское министерство назвало поступки Данiи несправедливостью, на что копенгагенскiй кабинетъ отвѣтилъ рѣзкою нотою, требуя объясненiй, а берлинскiй кабинетъ отвѣтилъ еще болѣе жостко. Дѣло дошло до угрозъ войны, вторженiя; стали собирать войска, снаряжать корабли. Само собою разумѣется, что иностранныя, болѣе или менѣе дружественныя державы приняли въ спорѣ участiе, и вотъ наконецъ что отвѣчалъ 12 апрѣля г. Джонъ Россель на запросы въ палатѣ депутатовъ о положенiи переговоровъ касательно голштинскихъ дѣлъ.

«Переговоры послѣ вмѣшательства германскаго союза въ 1851 году повели къ совершенному, повидимому соглашенiю; но, какъ это часто бываетъ съ соглашенiями, изъ него вышло значительное разногласiе. Датское правительство обѣщало общую конституцiю, которою обезпечены были бы права Голштинiи. Къ несчастiю, такая конституцiя никогда не была дана. Правительство предложило общее для всей монархiи собранiе, въ которое Голштинiя присылала бы своихъ членовъ пропорцiонально своему народонаселенiю. Это было довольно справедливо, но народъ голштинскiй не принялъ предложенiя, полагая, что его права такимъ образомъ не будутъ достаточно обезпечены. Представлены были другiе проекты соглашенiй; между прочимъ г. Пальмерстонъ предлагалъ отдѣлить отъ Шлезвига нѣмецкiе округи и присоединить ихъ къ Голштинiи. Данiя отъ этого отказалась, точно такъ же какъ Германiя постоянно противится слитiю Голштинiи съ Данiей. Король датскiй всегда утверждалъ, что онъ всячески старался исполнить свои обязательства 1851 года. Германiя отвѣчала, что эти старанiя не были чистосердечны, потомучто ни въ одномъ предложенiи датскаго правительства не было гарантiй нѣмецкой нацiональности Голштинiи. Въ концѣ прошлаго года датское правительство обратилось къ правительству ея величества съ предложенiями, которыя надо было передать Пруссiи. Предложенiя эти не были приняты; на томъ дѣло и остановилось. Германскiй союзъ предложилъ Данiи согласиться на двѣ вещи: 1) чтобы смѣта общихъ расходовъ, падающая на Голштинiю, была представляема сейму этого герцогства; 2) чтобы никакой законъ, касающiйся Голштинiи, не былъ постановленъ безъ разсмотрѣнiя сеймомъ ея. Эти предложенiя весьма понятны, и я думаю, что союзъ имѣлъ право ихъ сдѣлать. Я долженъ только сказать, что съ той и съ другой стороны употреблялись фразы чрезвычайно темныя, отчего ссора и продолжается такъ долго и отчего становится труднѣе примиренiе. Датское правительство истолковало предложенiе Германiи такъ, какъ будто никакой въ монархiи законъ не долженъ былъ быть изданъ безъ согласiя голштинскаго сейма. Пруссiя отвѣчала, что никогда и не думала дѣлать такого предложенiя. Тогда французское правительство спросило насъ, что мы намѣрены дѣлать. Въ отвѣтъ на это, я сообщилъ г. Тувенелю всю переписку, а тотъ отвѣчалъ, что французское правительство дѣйствуетъ въ гармонiи съ нами. Тогда вмѣстѣ съ Францiей (Россiя и Швецiя раздѣляли наши мнѣнiя) Англiя послала ноту, въ которой приглашала Данiю сообщать голштинскому сейму часть бюджета, приходящуюся на долю Голштинiи. Датскiй министръ отвѣчалъ, что его правительство уже утвердило справедливыя и разумныя предложенiя, которыя имѣютъ быть сообщены Голштинiи. Но впослѣдствiи оказалось, что предложенiя эти были такъ неясны и сложны, что не могли быть приняты голштинскимъ сеймомъ по причинѣ разныхъ ограничивающихъ оговорокъ... Мнѣ кажется, что истинное разрѣшенiе вопроса будетъ состоять въ томъ, чтобы датскiй король въ самомъ дѣлѣ и добросовѣстно исполнилъ то, что обѣщалъ. Для Европы было бы великимъ несчастiемъ, сопряжоннымъ съ большими опасностями, если бы изъ–за Голштинiи возникла борьба, которая можетъ подвергнуть опасности независимость и неприкосновенность Данiи. До сихъ поръ я старался употреблять влiянiе британскаго правительства въ смыслѣ мира и примиренiя. Такова наша обязанность въ качествѣ друзей Германiи и Данiи.»

Никакого нѣтъ сомнѣнiя, что Пруссiя не будетъ воевать съ Данiей изъ–за Голштинiи, хотя нѣкоторые любители страховъ и ужасовъ составляютъ множество разнообразнѣйшихъ догадокъ, будто Францiя намѣрена начать войну, принявъ сторону Данiи противъ Голштинiи, и пользуясь этимъ случаемъ, захватить прирейнскiя прусскiя земли, и т. п., но это все лишь газетные толки, основанные на собственномъ соображенiи или воображенiи публицистовъ.

Послѣ разсказанныхъ нами замѣчательныхъ пренiй въ прусской палатѣ депутатовъ объ адресѣ, въ которомъ выражено сочувствiе палаты итальянскому движенiю, пренiя, большею частью, направлены были на предметы мѣстныхъ интересовъ. Партiи въ палатѣ окончательно опредѣлились, но упоминая о нихъ, не слѣдуетъ забывать, что онѣ далеко не имѣютъ того значенiя, какое имѣютъ партiи англiйскаго парламента или прежняго французскаго. Здѣсь министерство не отвѣтственно, стало быть независимо отъ палаты, и потому палаты могутъ думать что хотятъ, говорить такъ краснорѣчиво, какъ умѣютъ, — министерство будетъ дѣйствовать съ полною независимостью, и ни въ какомъ случаѣ не подастъ въ отставку, если палата съ нимъ будетъ несогласна, т. е. если оно не пользуется довѣрiемъ страны. Между тѣмъ, палата уже выслушала проектъ закона, представленный однимъ членомъ, назначила коммисiю для его разсмотрѣнiя, и коммисiя одобрила его. Онъ состоитъ въ томъ, чтобы пригласить правительство представить палатѣ, въ слѣдующемъ ея собранiи законъ на основанiи министерской отвѣтственности, на основанiи ст. 61 конституцiоннаго акта. Любопытно будетъ слѣдить за пренiями по поводу этого проекта, но можно сказать заранѣе, что онъ будетъ принятъ, и тогда Пруссiя окончательно вступитъ на конституцiонный путь. Въ палатѣ явственнѣе другихъ обозначалась партiя Финке, къ которой принадлежитъ 140 членовъ. Въ остальныхъ шести партiяхъ 191 членъ, и сверхъ того 12 членовъ подаютъ голоса независимо отъ партiй. Партiя Финке можетъ по справедливости назваться чисто конституцiонною, такъ какъ онъ съ своею партiею крѣпко держится точнаго смысла конституцiи; по этому–то можно смѣло разсчитывать, что его партiя будетъ держать сторону предположеннаго закона объ ответствѣнности министровъ, какъ–то постановлено 61–ю статьею конституцiоннаго акта. Г. Финке далеко не демократъ, и недавно онъ высказалъ это совершенно ясно: «Законъ существуетъ для того, чтобы уравнять права всѣхъ прусскихъ гражданъ, или лучше сказать, всѣхъ подданныхъ. Демократы дѣлаютъ различiе между этими двумя понятiями. Я подданный, и при томъ подданный моего прирожденнаго государя.» Члены либеральной партiи возражали на это, что въ конституцiи нѣтъ подданныхъ, а г. Финке отвѣчалъ изложенiемъ различiя между демократами и конституцiоналистами. Остальныя партiи палаты незначительны и главное, не имѣютъ надлежащей парламентской дисциплинировки.

ЮЖНЫЯ ДѢЛА

На западѣ дѣла, для насъ южныя, называются обыкновенно восточными; для жителей запада, дѣйствительно, Грецiя, Европейская Турцiя, Сирiя, Египетъ — лежатъ на востокѣ, а для насъ все это на югѣ. Такъ какъ мы стараемся смотрѣть на вещи съ своей точки зрѣнiя, то и не видимъ, почему бы югъ называть востокомъ.

Наша южная сосѣдка Турцiя недавно (27 марта) объявила блокаду своихъ албанскихъ береговъ, въ Адрiатическомъ морѣ. Это не совсѣмъ обычное явленiе, хотя примѣры этому и бывали. Обыкновенно блокируютъ непрiятельскiй портъ или берегъ, а тутъ — свой собственный, точно какъ будто онъ непрiятельскiй. Дѣло въ томъ, что народонаселенiя, по случаю всеобщаго пробужденiя нацiональностей, начинаютъ волноваться, будучи не въ силахъ терпѣть ненавистное мусульманское владычество. Дѣло въ томъ, что турецкое правительство въ отвѣтъ на различныя представленiя европейскихъ державъ о трудномъ положенiи турецкихъ христiанъ, послало на ревизiю христiанскихъ областей Киприсли–пашу. Этотъ сановникъ долженъ былъ обозрѣть провинцiи, выслушать жалобы обижаемыхъ, если таковые окажутся, вникнуть подробно въ положенiе дѣлъ, и донести высокой Портѣ все такъ, какъ найдетъ. Въ тоже время ему дано было полпомочiе смѣнять чиновниковъ, не заслуживающихъ довѣрiя правительства и назначать на ихъ мѣсто другихъ. По возвращенiи въ Константинополь, онъ донесъ, что все обстоитъ совершенно благополучно, что христiанскiя населенiя блаженствуютъ подъ мусульманскимъ владычествомъ, что имъ рѣшительно не остается ничего болѣе желать. Изъ его донесенiя весьма удобно можно было понять, что ежели и бывало нѣсколько случаевъ, что мусульмане насильно увозили христiанскихъ дѣвушекъ, насиловали ихъ и заставляли принять мухамеданство, то на эти мелочи не стоитъ обращать вниманiя. Въ тоже время онъ доносилъ, что во многихъ мѣстахъ онъ разспрашивалъ недовольныхъ и жалующихся, и ему вездѣ и всѣ говорили, что напротивъ, не только жаловаться нечего, а еще благодарить надо турецкiя власти за благополучiе, какимъ пользуются христiане. Очевидно, что Киприсли–паша былъ посланъ турецкимъ правительствомъ только для удовлетворенiя общественному мнѣнiю въ Европѣ: пусть видятъ, какъ мусульмане пекутся о своихъ подданныхъ, христiанахъ. Это донесенiе вызвало ноту русскаго правительства; въ этой нотѣ съ величайшею простотою и въ тоже время съ достоинствомъ указывалось, что Киприсли–паша доносилъ неправду, что во время быстраго своего объѣзда турецкихъ областей, онъ нигдѣ не останавливался даже на столько, чтобъ имѣть физическую возможность, хотя поверхностно, разспросить недовольныхъ, что ему недовольныхъ христiанъ приводили какъ бы къ допросу турецкiе полицейскiе, стало быть допрашиваемые передъ допросомъ были надлежащимъ образомъ напуганы, и потому говорили не то, что есть. За тѣмъ, въ подтвержденiе этого приведено множество фактовъ, съ именами различныхъ безнаказанно убитыхъ въ разныхъ мѣстахъ Турцiи христiанъ. Турецкое правительство обратилось къ англiйскому съ запросомъ, что дѣлать по поводу этой ноты. Англiйскiй посланникъ сказалъ, что это ничего, что слѣдуетъ только отписаться, тоже составить ноту. Этотъ послѣднiй отвѣтъ отличается большою наивностью: изъ него видно, будто всѣ свѣденiя, собранныя Киприсли–пашей совершенно вѣрны, и это сказано такимъ тономъ, как будто само министерство не вѣритъ тому, что пишетъ. Послѣдствiя оправдали русскую ноту. Болгары возстали: то тамъ, то здѣсь слышно о жестокихъ проявленiяхъ кровомщенiя, и понятно, что если населенiя не могли добиться справедливости законными путями, и не видятъ и впредь никакого исхода изъ своего положенiя, то взялись за оружiе. Черногорцы, всегда готовые подраться съ турками, помогаютъ возставшимъ, и дѣло принимаетъ довольно серьёзный оборотъ. Между тѣмъ дѣло осложняется тѣмъ, что одно время носились слухи, будто волонтеры Гарибальди явятся возставшимъ на помощь, съ тѣмъ, что такъ какъ тутъ близко австрiйская граница, то они потомъ перейдутъ и въ славянскiя австрiйскiя земли, подвигаясь такимъ образомъ къ своей желанной Венецiи, на освобожденiе своего Iерусалима на лагунахъ. Выходитъ, что теперь турецкiе корабли держатъ въ блокадѣ свои собственные берега для защиты отъ предполагаемаго вторженiя волонтеровъ со стороны моря.

Сирiйское занятiе продолжается; срокъ его послѣдними конференцiями въ Парижѣ продленъ еще на три мѣсяца; но этотъ срокъ не основанъ ровно ни на чемъ, или, вѣрнѣе сказать, только на томъ, что англiйское министерство согласилось и соглашается на занятiе съ величайшимъ неудовольствiемъ, по разнымъ соображенiямъ. Сущность вопроса для него состоитъ въ томъ, чтобы какъ нибудь французскiя силы не утвердились съ нѣкоторою прочностью въ странѣ, столь близко лежащей къ Индiи и къ новому пути, туда пролагаемому, черезъ Суэцскiй перешеекъ. Силы эти могутъ имѣть большое влiянiе и на успѣшность работъ по прорытiю канала, и на расположенiе египетскаго правительства, и на духъ азiатскихъ населенiй, которыя привыкаютъ уважать французское оружiе. Все это до крайности непрiятно для Англiи, которая теперь сильнѣе прежняго вооружаетъ островъ Мальту, увеличиваетъ тамъ число войскъ, доводя ихъ до восьми тысячъ, и все это, какъ догадываются французскiе журналы, чтобы успѣть, въ случаѣ нужды, занять какой нибудь прибрежный пунктъ Сирiи, между Бейрутомъ и Суэцскимъ перешейкомъ. Тутъ дѣла нѣтъ до того, что христiанамъ въ Сирiи грозитъ поголовное истребленiе, въ случаѣ удаленiя французскихъ войскъ. Для нихъ это статья второстепенная, когда рѣчь идетъ о выгодахъ торговыхъ.

ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНIЕ

«Въ воздухѣ пахнетъ войною» — говорятъ западныя газеты. Но слѣдуетъ надѣяться, что это только такъ кажется. Правда, что нацiональности вездѣ шевелятся, желанiе самостоятельности начало ярко проявляться вездѣ, гдѣ только нацiональность была подавлена. Славяне хотятъ положительно избавиться отъ нѣмецкаго ига, и немудрено полагать, что когда они достигнутъ этой первой, ближайшей своей цѣли, они будутъ хлопотать о слитiи отдѣльныхъ славянскихъ частей между собою. Iоническiе острова тяготятся протекторатомъ Англiи и хотятъ соединиться съ Грецiей. На это англичане совершенно справедливо и честно представляютъ имъ, что подъ греческимъ управленiемъ имъ будетъ гораздо хуже, что они не будутъ пользоваться такимъ количествомъ личной свободы и благосостоянiя, какъ теперь; что имъ теперь желать нечего, что у нихъ свой нацiональный парламентъ, свободная печать, что всѣ сборы съ острововъ употребляются на нихъ же. Но жители Iоническихъ острововъ ничего не хотятъ слышать, и допуская даже все это, соглашаясь, что имъ будетъ несравненно хуже, все–таки стремятся къ соединенiю съ Грецiей: дѣло въ томъ, что грекамъ хочется быть греками, хотя это и не такъ выгодно, какъ быть англичанами. Голштинiя стремится къ самостоятельности, съ тѣмъ, чтобы возсоединиться съ своимъ элементомъ, съ Германiей. Венецiя рвется въ объятiя Италiи, не смотря на то, что австрiйское правительство обѣщало области представительное устройство... Вся Европа исполнена страстныхъ, давно сдерживаемыхъ стремленiй; но благоразумiе кабинетовъ не дремлетъ: тамъ дружеское вмѣшательство, здѣсь принципъ невмѣшательства, далѣе вмѣшательство вооружонной силой, обмѣнъ дипломатическихъ нотъ, и благоразумныя уступки, все это предупреждаетъ могущiя возникнуть столкновенiя. А если ко всему этому прибавить, что современная огнедышущая гора, Италiя, на время погасла, притаилась, по сознанiю собственнаго безсилiя, то можно почти навѣрное разсчитывать, что еще нѣсколько мѣсяцевъ войны не будетъ. Кромѣ того, такъ какъ въ нѣсколько мѣсяцевъ утечетъ много воды и перемѣниться много обстоятельствъ, то можетъ быть, что эта египетская казнь человѣчества, война, отсрочится еще на неопредѣленно далекое время.

ПОСЛѢДНIЯ ИЗВѢСТIЯ

Искреннiе почитатели неаполитанскаго диктатора были глубоко огорчены послѣднею его выходкой въ Туринѣ. Гарибальди попробовалъ свои силы въ новой для себя борьбѣ, и былъ разбитъ на голову. Теперь объясняется, для чего онъ прiѣхалъ въ Туринъ. Телеграфъ извѣщаетъ насъ, что онъ 18 апрѣля присутствовалъ въ палатѣ депутатовъ. Генералъ Фанти давалъ объясненiе по поводу запроса о распущенiи неаполитанскаго войска. Потомъ Гарибальди произнесъ сильную рѣчь, оскорбительную для министерства, вслѣдствiе чего произошолъ въ палатѣ шумъ. Г. Кавуръ протестовалъ. Чтобы положить этому конецъ, президентъ долженъ былъ накрыться, и такимъ образомъ засѣданiе было прервано. Потомъ, когда оно вновь было открыто, Гарибальди опять началъ говорить, но уже гораздо умѣреннѣе, и требовалъ вооруженiя нацiи, точно также какъ это сдѣлано въ Англiи, гдѣ корпусъ волонтеровъ составляетъ весьма почтенную силу; онъ сказалъ между–прочимъ, что французы, занимающiе Римъ, враги Италiи, и что министерство можетъ съ нимъ помириться не иначе, какъ снова сформировавъ армiю волонтеровъ и пославъ его въ Римъ. Послѣ этого г. Кавуръ поддерживалъ мнѣнiе о необходимости принять слова Гарибальди къ соображенiю, что въ парламентскихъ обычаяхъ значитъ, что министръ не отвергаетъ предложенiе, какъ нестоющее вниманiя, или какъ невозможное, а готовъ обсуживать его съ палатой, предоставляя себѣ потомъ согласиться съ нимъ или не согласиться. Примирительныя слова, сказанныя 19 апрѣля г. Кавуромъ и г. Биксiо, были покрыты рукоплесканiями всѣхъ партiй. Гарибальди, въ своей возвышенной, почти дѣтской простотѣ, объявилъ себя удовлетвореннымъ. Но 20 апрѣля, примирившись наканунѣ съ Гарибальди въ своей рѣчи, г. Кавуръ говорилъ противъ его предложенiя. Онъ сказалъ, что предлагаемое немедленное сформированiе армiи волонтеровъ будетъ чѣмъ–то въ родѣ объявленiя войны, тогда какъ Англiя положительно объявила себя противъ всякаго подобнаго вызова. Потомъ г. Риказоли сдѣлалъ предложенiе, благопрiятное министерству, и оно было принято большинством 194 голосовъ противъ 77. Отъ 21 апрѣля извѣщаютъ, что Гарибальди ѣдетъ на нѣсколько времени въ Кремону, по случаю разстроеннаго своего здоровья.

Подробности этихъ любопытныхъ дней 18, 19 и 20 апрѣля еще неизвѣстны; но по всему видно, что Гарибальди потерпѣлъ полнѣйшее пораженiе въ своемъ парламентѣ, и истинные друзья его горько сожалѣютъ, что онъ попробовалъ вступить въ борьбу на новомъ для себя поприщѣ и новымъ оружiемъ съ противникомъ, которому и поприще знакомо со всѣми его изворотами и условiями, и оружiе извѣстно съ давнихъ поръ.

____

Бывшая республика Сан–Доминго 18 марта, чрезъ своего президента, генерала Сантана, присоединилась къ Испанiи. Теперь это уже совершившiйся фактъ. Но такъ какъ онъ совершился без согласiя или безъ вѣдома Италiи и Францiи, то надо ждать по поводу его обширной и довольно раздражительной дипломатической переписки.

____

Въ неаполитанской области реакцiя, по извѣстiямъ отъ 20 апрѣля, была разбита на всѣхъ пунктахъ; послѣднiя мѣста, гдѣ укрывались инсургенты, заняты пьемонтскими войсками. Особенно большiя услуги оказала нацiональная гвардiя. Арестовано множество духовныхъ лицъ, и оказывается, что возстанiе подготовлялось въ огромныхъ размѣрахъ.

____

Турецкое правительство, давно уже идущее быстрыми шагами къ своему разоренiю, выпустило ныньче новыхъ бумагъ на 300 миллiоновъ пiастровъ, а вся начатая теперь операцiя, дойдетъ до 1250 миллiоновъ пiастровъ.

____

Въ засѣданiи верхней палаты лордъ Водгусъ, товарищъ министра иностранныхъ дѣлъ, объявилъ, что англiйское правительство взираетъ на положенiе Рима съ большимъ неудовольствiемъ, потомучто свѣтская власть папы номинально уважается во время французскаго занятiя, и тотчасъ прекратится, какъ только французы выведутъ свои войска. Правительство было бы очень радо, — прибавилъ благородный лордъ, — если бы французы оставили Римъ; но протестантская Англiя не можетъ быть посредницею переговоровъ, когда съ вопросомъ связана духовная власть папы.