НѢЧТО О ШИЛЛЕРѢ.

Поговоримъ о бурныхъ дняхъ Кавказа,

О Шиллерѣ, о славѣ, о любви.

Пушкинъ.

_________

Въ первомъ номерѣ газеты «Вѣкъ», изданiя, заслуживающаго во многихъ отношенiяхъ полнаго уваженiя, которому мы сочувствуемъ, какъ новому голосу въ нашей литературѣ, и которому потому желаемъ всякихъ успѣховъ, — встрѣчается коротенькая, ничѣмъ не поясненная фраза такого рода: «мы не очень высоко ставимъ Шиллера, какъ поэта», и проч.

Если бы такiя слова попались намъ въ «Современникѣ», мы нисколько не удивились бы. Но «Вѣкъ»? Ужели и онъ туда же?

Что за странная манера писать! Скажите на милость, кому же какое дѣло до того, что «Вѣкъ» не уважаетъ Шиллера? Чему и кого научитъ «Вѣкъ» этими словами? Они показываютъ только одно притязанiе на авторитетъ, на роль учителя передъ учениками.

«Вѣкъ» заговорилъ о Шиллерѣ по поводу изданiя г. Гербеля. Это изданiе должно было привести ему на память, что Шиллеръ принадлежитъ къ главнымъ любимцамъ нашей молодой литературы и нашей читающей публики, что безъ этогои изданiе Гербеля было бы невозможно. Но очевидно на эту любовь нашихъ читающихъ и пишущихъ людей къ Шиллеру, любовь, идущую отъ Жуковскаго и продолжающуюся до нашихъ дней, «Вѣкъ» смотритъ неблагосклонно. Ему кажется, изволите видѣть, что любовь пала на человѣка, мало ея достойнаго. Поэтому «Вѣкъ» принимается толковать о томъ, что не дурно бы перевести Гёте, Байрона и проч. Совѣтъ очень хорошiй, да только не лишнiй ли? Такiя вещи по совѣтамъ, да по указамъ не дѣлаются. Между–тѣмъ «Вѣкъ», кажется, серьёзно думаетъ, что все это передѣлать очень легко, что можно сейчасъ уничтожить любовь къ Шиллеру и заставить читателей полюбить какого угодно другого поэта. Этотъ взглядъ на литературу свысока, это желанiе учить ее и распоряжаться ею — представляютъ и смѣшную и вмѣстѣ несносную черту, которая часто является въ нашей журналистикѣ.

Между–тѣмъ, если на литературу смотрѣть съ уваженiемъ, то дѣло явится совсѣмъ въ другомъ свѣтѣ. Мы должны особенно цѣнить Шиллера, потомучто ему было дано не только быть великимъ всемiрнымъ поэтомъ, но сверхъ того быть нашимъ поэтомъ. Поэзiя Шиллера доступнѣе сердцу, чѣмъ поэзiя Гёте и Байрона, и въ этомъ его заслуга; отъ этого ему многимъ обязана и русская литература.

Вообще же, если какой бы то ни было генiй находитъ у насъ сильный отголосокъ, то тутъ остается одно: должно радоваться его влiянiю, а не выступать впередъ съ фразами: мы де его не очень цѣнимъ. Если и впередъ какой–нибудь властитель думъ овладѣетъ нашими думами, то конечно это будетъ зависѣть не отъ «Вѣка» или какого–нибудь другого скораго цѣнителя; такiя явленiя опредѣляются внутреннею жизнью литературы и всего общества.

Вообще многiе поэты и романисты запада являются передъ судомъ нашей критики въ какомъ–то двусмысленномъ свѣтѣ. Не говоря уже о Шиллерѣ, вспомнимъ напримѣръ Бальзака, Виктора Гюго, Фредерика Сульè, Сю и многихъ другихъ, о которыхъ наша критика, начиная съ сороковыхъ годовъ, отзывалась чрезвычайно свысока. Передъ ними былъ виноватъ отчасти Бѣлинскiй. Они не приходились подъ мѣрку нашей слишкомъ уже реальной критики того времени. Если самъ Байронъ избѣжалъ жосткаго приговора, то этимъ онъ обязанъ во–первыхъ Пушкину, а во–вторыхъ протесту, который вырывался изъ каждаго стиха его. А то и его бы мы развѣнчали. Онъ–то ужь никакъ не подходилъ подъ мѣрку.

Все это чрезвычайно интересно и современно. Мы скоро надѣемся представить большую статью подъ слѣдующимъ заглавiемъ: Поэты и романисты запада передъ судомъ нашей критики.