ВОПРОСЪ ОБЪ
УНИВЕРСИТЕТАХЪ.
«Стой,
братцы, стой! кричитъ мартышка: погодите! Какъ музыкѣ идти, вѣдь вы
не такъ сидите!»
I.
Въ первомъ нумерѣ газеты «День»
помѣщена была статья объ университетахъ покойнаго Хомякова. Статья эта
отрывочная, недоконченная. Она и помѣщена какъ отрывокъ. Въ ней много
чрезвычайно дѣльныхъ мыслей, но рядомъ с ними встрѣчаются и удивительные
недосмотры, явившiеся какбы умышленно, какбы съ затаенною
цѣлью. Объ этой чрезвычайно важной статьѣ мы теперь не будемъ
распространяться. Но по поводу ея профессоръ Костомаровъ написалъ свою статью
объ университетахъ. Разумѣется статья Хомякова была только поводомъ,
предлогомъ для начатiя рѣчи объ университетахъ. Университетскiй вопросъ
самъ по себѣ уже начался въ нашемъ обществѣ. Какъ только г.
Костомаровъ появился съ своей статьей въ 237 № «С. Петербургскихъ
вѣдомостей», такъ тотчасъ же со всѣхъ сторонъ, какъ водопадъ,
полились статьи объ университетахъ. Кажется нѣтъ журнала, газеты, которые
не заявили бы своего мнѣнiя объ этомъ новомъ вопросѣ. А тѣ,
которые не высказали своего, пересказывали
чужое. Мы не хотимъ предположить,
чтобъ одна только мода на новый вопросъ заставляла всѣхъ говорить о немъ;
чтобъ одно только желанiе
неотстать отъ другихъ было причиною повсемѣстныхъ толковъ объ университетахъ.
По–нашему, смыслъ этого явленiя гораздо глубже, чѣмъ даже кажется съ
перваго взгляда. Вопросъ объ университетахъ въ послѣднее время
вѣроятно былъ на умѣ у всей Россiи. Онъ явился самъ собою и
потребовалъ разрѣшенiя. Но однакожъ представимъ сперва въ порядкѣ
ходъ всего этого дѣла въ нашей литературѣ, начиная съ самой статьи
г. Костомарова подробно и съ выписками. Для тѣхъ кто незнакомъ съ этимъ
вопросомъ, или знакомъ отрывочно, полное изложенiе его, по фактамъ, будетъ
весьма не лишнее. Мы посвящаемъ этому изложенiю цѣлую главу.
Разумѣется вся сущность вопроса
состоитъ въ преобразованiяхъ. Г. Костомаровъ отрицаетъ теперешнюю форму
университета. Онъ находитъ ошибку въ самомъ ея основанiи. Онъ требуетъ, чтобъ
университетъ былъ образовательно–ученымъ заведенiемъ, а не
воспитательно–учебнымъ.
«Университеты наши представляютъ собою
что–то неопредѣленное, неустановившееся, какую–то середину между школою и
ученою академiею, и очень многiе не рѣшили себѣ задачу, чѣмъ
они должны быть: воспитательно–учебными или образовательно–учеными заведенiями?
До сихъ поръ они имѣютъ претензiю быть тѣмъ и другимъ
вмѣстѣ, а въ самомъ дѣлѣ — они ни то, ни
другое, потомучто то и другое несовмѣстимо, по своей сущности».
Слѣдовательно какъ скоро, по
мнѣнiю г. Костомарова, мы примемъ университетъ за
образовательно–ученое заведенiе, то стало–быть ненадо будетъ и всѣхъ
тѣхъ воспитательныхъ предосторожностей, ферулъ, надзоровъ за учащимися,
присмотровъ за ихъ образованiемъ и поведенiемъ, особыхъ правъ и правилъ и пр. и
пр., а слѣдственно ненужно будетъ и корпоративнаго устройства
университета. Корпорацiя студентовъ, какъ особое званiе, безполезна, по
мнѣнiю г. Костомарова.
«Корпорацiя студентовъ, какъ особое
званiе, безполезна. Употребляя слово «корпорацiя», мы не разумѣемъ
здѣсь свободнаго сближенiя между собою людей, занятыхъ однимъ
дѣломъ, идущихъ къ одной обязательной цѣли, ничѣмъ другъ къ
другу необязанныхъ, кромѣ взаимнаго соглашенiя убѣжденiй и
потребности взаимнаго труда. Корпорацiя напротивъ связуетъ своихъ членовъ во
всѣхъ фазахъ жизни, налагаетъ на нихъ обязанности поступать такъ, а не
иначе, вслѣдствiе заранѣе поставленнаго правила, даже противъ
индивидуальныхъ требованiй и убѣжденiй, принадлежать къ извѣстному
сообществу, а не къ другому, и держаться своихъ сочленовъ какъ братьевъ. Такая
корпорацiя можетъ имѣть мѣсто тамъ, гдѣ идетъ рѣчь о
взаимной защитѣ общаго дѣла или о сохраненiи извѣстныхъ
привилегiй. Понятно, что въ среднiе вѣка въ Европѣ жизнь вызывала
образованiе корпорацiй, когда личность каждаго подвергалась случайностямъ,
когда каждый поневолѣ долженъ
былъ искать въ другомъ опоры и охраненiя. Понятно, что у насъ въ XVII вѣкѣ, въ южной и
западной Руси, образовались братства, корпорацiи, для защиты отъ
ультра–римскаго католичества. Чѣмъ общество благоустроеннѣе,
тѣмъ менѣе представляется необходимости корпорацiй: съ одной
стороны — съ развитiемъ мѣръ общаго охраненiя безопасности
каждаго изъ согражданъ, съ другой — съ прекращенiемъ исключительности
привилегiй, которое всегда бываетъ слѣдствiемъ распространяющагося
просвѣщенiя».
И далѣе:
«Если смотрѣть на университетъ
какъ на образовательно–ученое заведенiе, то корпорацiя слушателей лишаетъ его этого
высокаго значенiя: онъ перестаетъ быть органомъ прямого сообщенiя со стороны
науки съ общественной жизнью, и дѣлается школою. Корпорацiя эта въ
нравственномъ отношенiи даже вредна, ибо она отрываетъ слушателей отъ
остального общества, побуждаетъ ихъ говорить о себѣ мы, въ противоположность съ тѣми, которые находятся за ея
предѣлами; а это ведетъ скорѣе къ заблужденiямъ, къ незнанiю
общества, къ отчужденiю отъ его интересовъ, чѣмъ къ согласной съ нимъ
дѣятельности. Корпорацiя вредна для науки, ибо дѣлаетъ ее
какъ–будто особой привилегiей избранныхъ, тогда какъ идеалъ ея есть наибольшее
распространенiе въ обществѣ ея благодѣтельныхъ результатовъ. Корпорацiя
будетъ въ этомъ случаѣ стѣсненiемъ общественной свободы въ самомъ
достойнѣйшемъ уваженiя человѣческомъ
дѣлѣ — просвѣщенiи; она склоняетъ науку къ
отрѣшенiю отъ жизни, тогда–какъ посвящающiй себя наукѣ долженъ
помнить, что его занятiя именно тогда и будутъ плодотворны, когда онъ будетъ
трудиться въ прямомъ интересѣ для общества».
Въ отвѣтъ на это мнѣнiе, въ
Современной Лѣтописи «Русскаго Вѣстника» въ № 44 тотчасъ же
явилось возраженiе. «Русскiй Вѣстникъ» отзывается, по обыкновенiю своему,
свысока, язвительнымъ тономъ. Онъ подсмѣивается надъ г. Костомаровымъ.
«Если мы не ошибаемся, передовому
человѣку поставлено у насъ въ обязанность отрицать воспитательное
значенiе университетовъ. Можетъ ли въ самомъ
дѣлѣ русскiй передовой человѣкъ не отрицать того,
чтó признается всѣмъ свѣтомъ? Этимъ онъ обнаружилъ бы свою
несамостоятельность, показалъ бы, что онъ недостаточно прогресивный
человѣкъ».
Вслѣдъ затѣмъ «Русскiй
Вѣстникъ» особенно старается отстоять воспитательное значенiе
университета и увѣряетъ, что г. Костомаровъ предлагаетъ учредить
подъ именемъ университетовъ то, чтó кое–гдѣ существуетъ на
бѣломъ свѣтѣ. Онъ увѣряетъ, что университетъ
г. Костомарова обращается самъ собою въ заведенiе для публичныхъ лекцiй,
неимѣющихъ чисто–ученаго значенiя, а имѣющихъ цѣлью только
популяризировать науку между людьми взрослыми.
«Отъ университетскихъ лекцiй онѣ
отличаются составомъ аудиторiй, но также какъ и университетскiя лекцiи,
имѣютъ учебное значенiе.
Ученые, читающiе эти публичныя лекцiи, служатъ посредниками между наукой и
обществомъ; поэтому очевидно, что публичныя лекцiи этого рода могутъ быть
полезны для народнаго просвѣщенiя только въ тѣхъ странахъ,
гдѣ уже есть истинная наука. Безъ этого условiя не было бы повода къ
посредничеству, и популяризованiе науки неизбѣжно превратилось бы въ
популярничанье. Сперва нужна строгая наука, и лишь вслѣдъ затѣмъ
можетъ придти ея популяризованiе, требующее отъ ученаго высшей степени
зрѣлости.»
«Въ Парижѣ есть Collège de
France, — говоритъ «Современная
Лѣтопись», — гдѣ читаются публичные курсы, и гдѣ,
особенно въ дурную погоду, бываетъ очень много публики, самой
разнохарактерной.»
«Въ Петербургѣ напримѣръ,
были тоже устроены публичныя лекцiи, но публика на слѣдующiй же годъ
выказала равнодушiе къ нимъ, и онѣ не пошли въ ходъ, вслѣдствiе
чего мы и теряемъ надежду на процвѣтанiе «образовательно–ученаго»
университета въ нашемъ прогресивномъ городѣ Петербургѣ.»
Г. Костомаровъ говоритъ въ своей
статьѣ, что умноженiе у насъ въ Россiи воспитательныхъ заведенiй съ
болѣе широкимъ преподаванiемъ чѣмъ въ гимназiи, принесетъ намъ
пользу, но въ такомъ случаѣ требуетъ отдѣленiя этихъ новыхъ заведенiй
отъ университета, заведенiя не воспитательнаго, а образовательно–ученаго.
«Современная Лѣтопись» по этому поводу замѣчаетъ:
«Такимъ образомъ самъ
г. Костомаровъ опять приходитъ къ университетамъ, то есть къ тому,
чтò вездѣ называется этимъ именемъ. Сущность его предложенiя
состоитъ стало–быть въ слѣдующемъ: «Теперешнiе университеты
сдѣлайте не университетами, а учрежденiями для чтенiя публичныхъ лекцiй,
удержавъ за ними однакоже имя университетовъ; но наряду съ этими учрежденiями
устройте новыя высшiя воспитательно–учебныя заведенiя, которыя
соотвѣтствовали бы иностраннымъ
университетамъ, но не носили бы этого имени». Не понимаемъ, кчему такой маскарадъ, но съ самымъ
дѣломъ были бы готовы согласиться, еслибъ авторъ указалъ средства
избѣгнуть слѣдующихъ затрудненiй: при нашемъ недостаткѣ въ людяхъ
мы не видимъ возможности основать въ Россiи нѣсколько новыхъ университетовъ,
если наши теперешнiе университеты превратятся въ учрежденiя для публичныхъ
лекцiй; поэтому мы опасаемся, что при преобразованiи русскихъ университетовъ по
плану г. Костомарова, Россiя нѣкоторое время останется вовсе безъ
высшихъ воспитательныхъ за-веденiй, а воспитательныя
заведенiя съ болѣе широкимъ преподаванiемъ чѣмъ въ гимназiяхъ
гораздо нужнѣе для русскаго просвѣщенiя, чѣмъ тѣ образовательно–ученые органы, которые
проектируетъ г. Костомаровъ.»
Вслѣдъ за двумя этими
противоположными мнѣнiями явилось третье
мнѣнiе — г. професора Стасюлевича, помѣщенное въ
№ 241 «С. Петербургскихъ вѣдомостей». Г. Стасюлевичъ
раздѣляетъ вполнѣ мнѣнiе г. Костомарова о необходимости
преобразованiя — но не университетовъ, а въ
университетахъ, — и думаетъ, что преобразованiе должно состоять не въ
уничтоженiи того вида, въ какомъ находился преобразуемый предметъ; что всякое
такое преобразованiе рискуетъ вмѣстѣ со зломъ уничтожить и доброе,
и замѣчаетъ, что было бы лучше ограничиться уничтоженiемъ одного зла и
притомъ именно настолько, насколько оно зло. Слѣдственно г. Стасюлевичъ очевидно полагаетъ, что основная форма
устройства теперешнихъ университетовъ отнюдь не есть зло. Онъ говоритъ, что
г. Костомаровъ ищетъ причинъ неудовлетворительности университетовъ въ неправильномъ
составѣ аудиторiй, а слѣдовательно и преподаванiя, и предлагаетъ
для реформы именно то положенiе, въ которомъ мы уже находимся. Г. Стасюлевичъ
утверждаетъ, что напримѣръ нашъ петербургскiй университетъ въ своихъ аудиторiяхъ
и безъ того уже соединялъ лица всѣхъ возрастовъ отъ юношества до
старческаго, всякаго званiя, всякой спецiяльности и иногда даже обоего пола, что вопросъ долженъ повидимому идти не
о преобразованiи университетовъ, а о сохраненiи того состоянiя и
процвѣтанiя, котораго они достигли. Въ этомъ случаѣ кажется
консерваторъ былъ бы намъ нужнѣе реформатора, замѣчаетъ
г. Стасюлевичъ.
Чтó обязывало професора
имѣть до сихъ поръ въ виду однѣ воспитательно–учебныя цѣли?
спрашиваетъ Стасюлевичъ. Онъ утверждаетъ, что не было ни одной офицiальной жалобы
на то, что существованiе званiя студента препятствовало образовательно–ученому
характеру лекцiй какого–нибудь професора. Чтó обязывало професора
имѣть въ виду воспитательно–учебныя цѣли? спрашиваетъ онъ. «Были ли
мы должны наблюдать за порядкомъ въ аудиторiи, или прибѣгать къ элементарному
объясненiю?»
«По опредѣленiю
Н. И. Костомарова, прiемъ въ воспитательно–учебныхъ заведенiяхъ
состоитъ «въ урокѣ, руководствѣ, наставленiи То чтó даетъ
учитель ученику, имѣетъ для послѣдняго качество необходимости;
ученикъ долженъ принимать сказанное учителемъ на–вѣру, такъ–сказать жить
умомъ учителя, руководствоваться буквально его наставленiями, развиваться подъ
его указанiемъ». Все это справедливо само по себѣ, но развѣ было
чтó–нибудь подобное въ положенiи професора у насъ до сихъ поръ?
развѣ мы задавали уроки, подчиняли слушателей какому–нибудь одному
руководству, и читали имъ наставленiя? Въ чемъ же заключался
воспитательно–учебный характеръ нашей аудиторiи, который долженъ быть
уничтоженъ по предложенiю Н. И. Костомарова?»
Высказавъ это, г. Стасюлевичъ
крѣпко отстаиваетъ корпорацiю и званiе студента. Онъ признаетъ, что
званiе студента имѣетъ въ себѣ воспитательное значенiе; но признаетъ
тоже, что такое значенiе совершенно необходимо для университетской жизни.
Разница только въ томъ, — говоритъ онъ, — что воспитательный
характеръ университета долженъ быть совершенно отличный отъ воспитанiя
такъ–называемыхъ среднихъ учебныхъ заведенiй; что студенту предстоитъ трудъ самовоспитанiя. Для составленiя полнаго
типа студента — говоритъ онъ — недостаточно однихъ лекцiй:
его развитiю неменѣе содѣйствуетъ то самовоспитанiе, которое можетъ
совершиться только при существованiи студентскаго мiра.
«Неудовлетворительность университетовъ
должна искать свои причины въ отсутствiи правильнаго самовоспитанiя студентовъ.
Уничтожить званiе студента значило бы совершенно уничтожить такое
самовоспитанiе. А главное дѣло состоитъ въ томъ, что и самое уничтоженiе
званiя студента не было бы уничтоженiемъ самовоспитанiя; оно проявилось бы
снова и въ университетѣ безъ студентовъ, но въ какой–нибудь произвольной
и, часто, безобразной формѣ. Не лучше ли было бы уничтожить въ томъ или
другомъ явленiи именно его дурную сторону? Исправить чтò–нибудь
уничтоженiемъ — дѣло весьма легкое; но тогда нужно отказаться
отъ надежды создать чтó–нибудь прочное. Наше творчество всегда
ограничивается формами, но матерьялъ, снабжонный извѣстными законами,
дается намъ готовымъ, и бóльшая часть творчества всегда неудается именно
потому, что самихъ себя принимаютъ за матерьялъ творчества. Потому я предлагаю
не радикальное преобразованiе, а рацiональное; аудиторiи наши имѣли уже
образовательно–ученый характеръ, слѣдовательно преобразованiе не
относится къ нимъ; можно сказать многое противъ самовоспитанiя студентовъ, въ
томъ видѣ, какимъ оно представлялось до сихъ поръ, а именно руководимое
однимъ полицейскимъ надзоромъ университетскаго начальства; реформировать его
уничтоженiемъ значило бы перенести зло съ одного мѣста на другое; но
учрежденiе напримѣръ университетскаго суда сдѣлало уже первый шагъ
къ рацiональной реформѣ; университетскiй судъ будетъ однимъ изъ важныхъ воспитательныхъ учрежденiй, какъ то
можетъ быть допущено въ университетѣ. Не наше дѣло говорить о томъ,
чтò еще можетъ быть сдѣлано, но мы позволимъ себѣ указать на
то, чтó уже приведено въ исполненiе.»
Вслѣдъ за этой статьей
г. Барсовъ въ № 245 «Спб. Вѣдомостей», совершенно соглашаясь съ
г. Костомаровымъ, утверждаетъ, что изъ русскихъ университетовъ надобно
сдѣлать tabula rasa*, дабы сама жизнь выработала новое устройство. «Русскiй
Вѣстникъ» въ № 45 «Современной Лѣтописи» сильно возстаетъ
противъ этого мнѣнiя.
«Нѣтъ ничего ошибочнѣе того
взгляда, будто бы для свободнаго движенiя нуженъ разрывъ съ прошедшимъ.
Нѣтъ ничего противоположнѣе истинному движенiю какъ эта малодушная
готовность, при первой неудачѣ, бросать начатое дѣло и начинать работу сызнова. Нѣтъ
ничего убiйственнѣе для жизни какъ этотъ духъ ломки и презрѣнiя къ
прошедшему, признающiй всѣ права за несуществующимъ и только возможнымъ и
отказывающiй въ нихъ тому, чтó уже существуетъ.
Наши русскiе университеты конечно
далеко не идеальныя учрежденiя, но
намъ жаль, что съ ними обращаются
такъ слегка и такъ свысока. Мы несогласны съ г. Стасюлевичемъ насчетъ
высокаго процвѣтанiя русскихъ университетовъ, но каковы бы они ни были,
они занимаютъ въ русскомъ бытѣ такое мѣсто, что говоря о ихъ
преобразованiи, никакъ
непозволительно разумѣть подъ преобразованiемъ — разрушенiе.
Что–нибудь да найдется въ нихъ такого, чтò можетъ упрочить за ними
впослѣдствiи мѣсто въ ряду европейскихъ университетовъ, по образцу
которыхъ они были устроены.»
Однимъ словомъ, «Современная
Лѣтопись» и въ этой второй статьѣ своей отстаиваетъ и корпорацiю, и
воспитательное значенiе университетовъ. Она
замѣчаетъ, что невозможно
требовать, чтобы каждый отдѣльный професоръ дѣйствовалъ на
студентовъ въ воспитательномъ смыслѣ, что это невозможно, что не ферула,
не школьный надзоръ составляютъ это воспитательное значенiе, а университетъ,
взятый какъ цѣлое; что влiянiе професоровъ на слушателей очень велико, но
особенно плодотворно бываетъ влiянiе не отдѣльныхъ професоровъ, а общаго
духа, живущаго въ университетской корпорацiи.
«Мѣра воспитательнаго значенiя
университета зависитъ отъ того, въ какой степени университетъ есть корпорацiя,
въ какой степени онъ хранитъ въ себѣ живой духъ добрыхъ преданiй,
выработанныхъ его исторiей. Этотъ–то общiй, исторически выработывающiйся
университетскiй духъ и оказываетъ на студентовъ то нравственное дѣйствiе,
котораго нельзя ожидать отъ отдѣльныхъ професоровъ, если всѣ они,
вмѣстѣ взятые, по выраженiю императора Калигулы, неболѣе какъ
песокъ безъ извести. Этого общаго
духа нельзя предписать закономъ, но тѣмъ неменѣе онъ оказываетъ
дѣйствiе, всѣми чувствуемое, всѣхъ сдерживающее, для
всѣхъ благотворное, оживляющее и сближающее всѣхъ, какъ
професоровъ, такъ и студентовъ. Во всѣхъ процвѣтающихъ
университетахъ есть этотъ общiй, могущественно–дѣйствующiй духъ, есть эта
университетская атмосфера, оказывающая воспитательное дѣйствiе на
молодежь, и ассимилирующая <курсив
Ф. Достоевского. — Ред.> всѣ разнообразные элементы,
которые ежегодно притекаютъ къ университету съ разныхъ сторонъ. Сущность
дѣла показываетъ, что этотъ общiй духъ долженъ храниться преимущественно
въ сословiи професоровъ, но опытъ показываетъ также, что несмотря на постоянный
приливъ и отливъ обучающагося юношества, студенческiй бытъ неменѣе
способенъ хранить университетскiя преданiя. Университетъ безъ студентовъ
перестанетъ быть университетомъ; уничтожая
студенчество, вы убиваете университетъ. Университетское
корпоративное устройство должно обнимать собой
нетолько професоровъ, но и студентовъ. Студенческiй бытъ есть одинъ изъ
воспитательныхъ элементовъ этого устройства. Если онъ дуренъ въ томъ или
другомъ университетѣ, то надобно заботиться объ его улучшенiи, но
уничтожать его неслѣдуетъ.
Мiръ студенческихъ отношенiй есть
особенный мiръ, въ тысячу разъ менѣе сложный чѣмъ общество, и
потому въ тысячу разъ болѣе удобный для прiобрѣтенiя первыхъ
опытовъ жизни. Товарищескiя связи,
товарищескiя столкновенiя, происходящiя въ тѣсномъ кругу студенческаго
быта, подъ влiянiемъ вѣковыхъ студенческихъ преданiй и на глазахъ
доброжелательной корпорацiи наставниковъ, воспитываютъ и развиваютъ
нравственныя силы молодого человѣка. Студенческая жизнь недаромъ
принадлежитъ къ дорогимъ воспоминанiямъ всякаго, учившагося въ порядочномъ
университетѣ. Это пора безкорыстнаго размѣна первыми мыслями и
чувствами, та пора, когда легко завязывается дружба, когда проза жизни еще не
вступаетъ въ свои права, когда человѣкъ только предвкушаетъ тяжкую
борьбу, ожидающую его въ дальнѣйшей жизни, и собирается съ силами, чтобъ
успѣшно выдерживать житейское испытанiе. Пульверизацiя <курсив Ф. Достоевского. — Ред.> студенческаго быта значительно уменьшила бы ту нравственную
пользу, которую получаютъ студенты отъ пребыванiя въ университетѣ. Но
чтобы не было пульверизацiи, для этого необходимы болѣе тѣсныя
связи между студентами, а не одно слушанiе университетскихъ лекцiй; необходимо,
чтобъ и въ студенчествѣ были корпоративныя связи, не тѣ конечно
лже–корпоративныя связи, которыя нуждаются во внѣшней одеждѣ или
внѣшнихъ мѣткахъ, возбуждающихъ реакцiю противъ себя въ самомъ
студенчествѣ европейскихъ университетовъ, а тѣ
истинно–корпоративныя связи, благодаря которымъ корпоративное начало
составляетъ такой важный элементъ въ общественномъ и политическомъ бытѣ.
Сущность корпорацiи состоитъ въ храненiи преданiй; непрерывная преемственность
преданiй, постоянная работа ассимиляцiи условливаются влiянiемъ, которое
старшiе члены корпорацiи оказываютъ на младшихъ. Оканчивающiе курсъ должны
дѣйствовать на нововступающихъ, окончившiе курсъ — на оканчивающихъ,
и такъ далѣе до професоровъ. Между всѣми должны быть и взаимныя связи, и въ этихъ связяхъ должны
быть степени, отъ професора до нововступающаго студента.»
Затѣмъ «Современная
Лѣтопись» сильно заботится о томъ, чтобъ усилить корпоративную связь въ
университетахъ и прямо говоритъ, что успѣхъ преобразованiй долженъ
состоять именно въ усиленiи, а не въ ослабленiи корпорацiи. При этомъ она
дѣлаетъ одно довольно дѣльное замѣчанiе:
«Трудность заключается здѣсь въ
томъ, что наши университеты возникали не сами собой, не вслѣдствiе
потребностей общества, которому естественно принадлежитъ право воспитывать
молодыя поколѣнiя, а благодаря волѣ правительства, нуждавшагося въ
людяхъ, годныхъ для государственной службы. Такое происхожденiе нашихъ
университетовъ отзывается на всемъ ихъ характерѣ; оно даетъ университетской
наукѣ видъ чужеземнаго растенiя, искуственно пересаженнаго на русскую
почву, оно затрудняетъ попытки къ улучшенiю русскихъ университетовъ. Но съ
другой стороны неслѣдуетъ и преувеличивать затрудненiй.»
И затѣмъ, какъ–будто для того, чтобъ
доказать это, «Современная Лѣтопись» сама въ свою очередь пускается въ
преобразованiя.
Такъ какъ уже довольно было
ломки, — говоритъ она, — такъ какъ пора остепениться и начать
пользоваться какъ нравственными, такъ и денежными средствами университетовъ съ
меньшею поспѣшностью и съ бòльшимъ уваженiемъ къ существующему, то на первый случай, въ видахъ усиленiя корпоративной связи и
облагороженiя, возвышенiя корпоративнаго духа, слѣдовало бы обратить
вниманiе именно на тѣ элементы, которые уже есть въ университетахъ и этими
элементами подкрѣпить университеты. Въ московскомъ напримѣръ
университетѣ есть стипендiаты изъ лучшихъ студентовъ, окончившихъ курсъ
въ университетѣ и оставляемыхъ теперь при университетахъ такъ какъ эти
стипендiаты уже оказывали помощь студентамъ въ ихъ занятiяхъ древними языками,
то въ такомъ случаѣ надобно усиливать сближенiе стипендiатовъ съ
студентами и способствовать ему всѣми средствами. На самихъ же стипендiатовъ
обратить особое вниманiе. Отборные изъ нихъ уже посылались заграницу; но чтобъ заграницей они не теряли даромъ времени, не
разъѣзжали тамъ въ качествѣ туристовъ, то желательно обратить
особое вниманiе, чтобъ они поступали заграницей подъ руководство къ
извѣстнымъ ученымъ, по выбору русскаго правительства, какъ уже и было
дѣлаемо графомъ Сперанскимъ.
Но и кромѣ этихъ стипендiатовъ
есть множество лицъ, получившихъ ученыя степени магистра и доктора, и остающихся
съ московскимъ университетомъ только въ идеальныхъ
связяхъ. Для этого надо эти связи матерiялизировать. А именно: безвозмездно эти молодые ученые не могутъ заниматься съ студентами,
подобно стипендiатамъ, поэтому развить бы приватъ–доцентство и ввести
професорскiй гонорарiй. Да кромѣ того обсудить бы вопросъ: нельзя ли
сдѣлать ихъ членами университетской корпорацiи и дать имъ нѣкоторое
участiе въ управленiи
университетомъ, напримѣръ въ выборѣ ректора, въ избранiи
професоровъ на пятилѣтiя, въ повышенiи изъ экстраординарныхъ въ ординарные… И такъ далѣе; все въ этомъ
духѣ реформы.
Наконецъ по «Современной Лѣтописи»
есть много хорошихъ элементовъ въ самихъ студентахъ; но они скрываются,
прячутся отчасти изъ скромности, отчасти изъ страха, отчасти изъ
ложно–понимаемаго товарищества. А между тѣмъ тонъ даютъ люди плохо
учащiеся. Поэтому надо позаботиться о томъ, чтобъ лучшiе студенты пользовались
почетомъ между своими товарищами.
«Не въ одномъ университетѣ
случается, что безграмотные получаютъ шагъ впередъ передъ грамотными. Но университетъ
долженъ заботиться о томъ, чтобы лучшiе студенты пользовались почетомъ между
своими товарищами. Въ прежнiя времена эта цѣль достигалась влiянiемъ
попечителя. Графъ С. Г. Строгановъ лично зналъ всѣхъ лучшихъ
студентовъ, постоянно слѣдилъ за ними, оказывалъ имъ вниманiе во время
студенчества и поддержку по выходѣ ихъ изъ университета. Мы можемъ
засвидѣтельствовать, что такая внимательность попечителя сильно помогала
университету. Но этотъ порядокъ былъ связанъ съ лицомъ попечителя и
слѣдовательно не могъ быть проченъ.»
Слѣдственно случайную
дѣятельность одного лица, говоритъ «Современная Лѣтопись», нужно
замѣнить какими–нибудь общими мѣрами. Эти мѣры, по
мнѣнiю ея, должны быть на первый случай: раздача стипендiй и экзамены,
переводные и вступительные, которыхъ ни въ какомъ случаѣ и ни подъ какимъ
видомъ ненадо уничтожать.
Но все это только усиленiе
внѣшней формы корпорацiй, по словамъ «Современной Лѣтописи».
Главное же состоитъ въ духѣ этой корпорацiи, а этотъ духъ есть духъ
науки. Духъ этотъ долженъ связывать професоровъ и студентовъ. Но само собою
разумѣется, что этотъ духъ науки можно встрѣтить только тамъ,
гдѣ наука пользуется уваженiемъ.
И вотъ, чтобъ наука пользовалась
уваженiемъ и, главное, чтобъ достойнымъ образомъ заключить свои реформы въ университетѣ,
«Современная Лѣтопись» уже въ 46 своемъ номерѣ придумываетъ чрезвычайно
хитрую вещь.
До сихъ поръ — говоритъ
она — живой и дѣятельной связи между членами университета не
было, университетская корпорацiя была лишь отдаленнымъ, слабымъ и едва
вразумительнымъ намекомъ на то, чѣмъ ей быть слѣдуетъ.
«Университетскiй совѣтъ былъ
болѣе формою нежели серьознымъ дѣломъ; члены совѣта не
сознавали ни правъ, ни обязанностей своихъ. Все чтó касалось науки,
преподаванiя, университетскаго устройства, совершалось помимо ихъ и падало имъ
на голову; и когда представлялась надобность въ ихъ серьозномъ
содѣйствiи, они весьма естественно оказывались не очень способными къ
совокупной дѣятельности. Чувство общаго дѣла не одушевляло ихъ, и
все распадалось на мелкiе интересы, на тѣсные кружки, все превращалось въ
интриги. Каждый, дурно ли, хорошо ли, отправлялъ свое дѣло, съ разныхъ
кафедръ преподавались разныя науки, но духъ науки не жилъ самостоятельною жизнью
въ университетской средѣ и не связывалъ ея членовъ въ одно живое
цѣлое. Всякiй зналъ только себя и мало интересовался дѣлами,
имѣющими общее значенiе. Въ университетахъ нашихъ повторялось въ маломъ
видѣ то, чтó происходило во всей нашей общественной жизни.»
Есть въ этихъ отношенiяхъ что–то
неправильное, говоритъ «Современная Лѣтопись», есть какая–то чуждая
примѣсь, препятствующая имъ установиться надлежащимъ образомъ. Чтó
это за примѣсь и откуда она?
Вотъ откуда: «Университеты у насъ
служатъ не просто высшими учебными заведенiями, но и мѣстами, сообщающими
молодымъ людямъ права на чинъ. Такимъ образомъ наши университеты, вмѣстѣ
съ собственнымъ своимъ назначенiемъ, соединяютъ еще характеръ служебнаго
мѣста, въ которомъ выслуживаются чины».
Это конечно нехудо, замѣчаетъ
«Современная Лѣтопись», но въ томъ–то
и дѣло, что лишнiй и несвойственный учрежденiю элементъ не
увеличиваетъ, а уменьшаетъ его силу, не обогащаетъ его организацiю, а
ослабляетъ и портитъ ее. Такъ стало–быть надо отнять у университетовъ тѣ
привилегiи, которыми они пользуются относительно государственной службы?
Нѣтъ, совсѣмъ не надо, отвѣчаетъ сама себѣ «Современная
Лѣтопись», и предлагаетъ особый проектъ для разрѣшенiя этого
чрезвычайнаго затрудненiя.
«Не лишайте университетскаго
образованiя тѣхъ служебныхъ преимуществъ, которыми оно до сихъ поръ
пользовалось, но постарайтесь освободить эти преимущества отъ всего того,
чтò сообщаетъ имъ несвойственный характеръ и вредитъ университетскому
образованiю. Пусть преимущества остаются; но пусть будетъ устраненъ характеръ
монополiи, который до сихъ поръ составляетъ ихъ принадлежность. Пусть
университетскiй экзаменъ сообщаетъ, если нужно, извѣстныя служебныя
права; но тѣмъ неменѣе университетскiй экзаменъ долженъ возвратить
свой чисто–педагогическiй характеръ.»
Какъ же это сдѣлать? А вотъ какъ:
У насъ
молодой человѣкъ, вступая въ университетъ, не имѣетъ, какъ въ нѣмецкихъ университетахъ, права
выбора, кого ему слушать по той или другой наукѣ. Студенты у насъ по
необходимости становятся въ обязательныя отношенiя къ преподавателю. Наконецъ
професоръ есть рѣшитель участи студента. Отъ професора зависитъ отчасти
вся будущая его карьера. Студентъ прiучается видѣть въ професорѣ
притѣснителя.
«Въ студентѣ, подходящемъ къ экзаминацiонному
столу, сказывается совсѣмъ не то чувство, котораго требуетъ это важное
педагогическое пособiе. Онъ забываетъ о пользѣ экзамена и видитъ въ немъ
только практическую помѣху на своемъ пути. Это не педагогическая
провѣрка его занятiй, возбуждающая и поддерживающая его молодую
дѣятельность; нѣтъ, въ глазахъ студента это испытанiе, которымъ
рѣшается житейскiй вопросъ, неимѣющiй ничего общаго съ наукой и
университетскимъ образованiемъ. Строгость экзамена, самая справедливость его,
чувствуется студентомъ съ оттѣнкомъ чего–то непрiязненнаго и злого; не съ
благодарностью, а съ досадой и озлобленiемъ принимаетъ онъ заботливость
педагога объ его образованiи, — заботливость, которая можетъ
имѣть тѣмъ худшiя житейскiя послѣдствiя для студента,
чѣмъ она дѣятельнѣе и добросовѣстнѣе.
«Сдѣлайте милость, думаетъ про себя молодой человѣкъ, стоя передъ професоромъ–экзаминаторомъ,
оставьте ваши заботы о моемъ умственномъ образованiи да только не придирайтесь
ко мнѣ и не вредите моей карьерѣ».
Такимъ образомъ, замѣчаетъ
«Современная Лѣтопись», отношенiя между професорами и студентами не
могутъ сохранять правильный и добрый характеръ; экзамены тоже теряютъ свою
настоящую пользу. Чтоже дѣлать? Ничего другого какъ учредить особые экзамены
на государственную службу и оставить за кончающими университетскiй курсъ только
преимущество обходиться безъ этихъ особыхъ экзаменовъ.
«Но легко сказать: учредите экзаминацiонныя
комиссiи. Экзаменъ на государственную службу долженъ соотвѣтствовать
окончательному университетскому экзамену; гдѣ же найти экзаминаторовъ для
такихъ комиссiй, — не говоримъ въ губернскихъ
городахъ, — даже въ столицахъ? Какъ найти экзаминаторовъ по
всѣмъ университетскимъ наукамъ, когда съ такимъ трудомъ замѣщаются
у насъ университетскiя кафедры?
Мы думаемъ, что учрежденiе комиссiй съ
вышесказанною цѣлью не такое трудное дѣло, какъ кажется съ перваго
взгляда. Мы думаемъ даже, что нѣтъ невозможности устроить подобныя
комиссiи не только въ столицахъ, но
и въ губернскихъ городахъ, еслибъ это потребовалось, при всѣхъ
неблагопрiятныхъ условiяхъ нашего общественнаго образованiя.
Экзаминаторовъ, которые
соотвѣтствовали бы университетскимъ преподавателямъ по своему ученому
образованiю, дѣйствительно было бы трудно набрать для такихъ комиссiй. Но
этого и не требуется. Нужны не испытатели въ разныхъ наукахъ, а три–четыре
человѣка, которые могутъ даже вовсе не быть посвящены въ таинства университетскихъ
наукъ, во всякомъ случаѣ могутъ не отличаться особыми учеными
достоинствами, — три–четыре человѣка, способные добросовѣстно
и отчетливо исполнить данное имъ предписанiе. Экзаменъ на государственную
службу въ подобныхъ комиссiяхъ долженъ быть письменный, по общей обнародованной
програмѣ для каждаго предмета. Вся обязанность членовъ комиссiи должна
состоять только въ соблюденiи, чтобы письменные отвѣты на выпавшiе по
жребiю вопросы были писаны самимъ испытуемымъ безъ всякой посторонней помощи и
безъ подлога. Это не экзаминаторы въ собственномъ смыслѣ, а присяжные,
которые не оцѣниваютъ отвѣтовъ, а только препровождаютъ ихъ куда
слѣдуетъ, съ ручательствомъ за ихъ подлинность. Оцѣнка же
отвѣтовъ можетъ принадлежать или университетскимъ совѣтамъ, или
центральной комиссiи, членами которой могутъ быть отчасти и професоры, но уже
не въ качествѣ професоровъ, а
съ особымъ служебнымъ назначенiемъ. Экзаминацiонныя комиссiи должны быть
постоянно открыты, и экзамены на государственную службу должны производиться во
всякое время, чтобъ единовременно стеченiе множества лицъ не могло затруднить
комиссiю въ добросовѣстномъ отправленiи ея присяжной обязанности.»
Ну–съ, каковъ проектикъ? Но удержимся
до времени. Мы излагаемъ покамѣстъ только простую исторiю нашего вопроса
объ университетѣ, сообщаемъ читателю, повозможности ясно и полно, все
чтó сказали до сихъ поръ объ этомъ вопросѣ наши журналы и газеты.
Разумѣется мы не беремся сообщать непремѣнно все, чтó у насъ явилось по этому поводу во всѣхъ
газетахъ. Мы представляемъ читателю обзоръ только статей замѣчательнѣйшихъ. И намъ остается
еще передать статью
«Педагога» и професора А. Бекетова. Обѣ статьи были
помѣщены въ С.–Петербургскихъ Вѣдомостяхъ.
Но прежде статьи «Педагога» упомянемъ
еще о замѣткѣ, сдѣланной г. Сухомлиновымъ въ 245 №
«Петербургскихъ Вѣдомостей». Г. Сухомлиновъ допускаетъ корпорацiю
студентовъ, но свободную, которая сама собою составилась, и отрицаетъ,
вмѣстѣ съ г. Костомаровымъ, всякую узаконенную корпорацiю. По поводу того, что вмѣшательство
закона въ то, чтó само собою должно выходить изъ нравовъ и обычаевъ, онъ
приводитъ слова Екатерины II: «весьма худая та политика, которая передѣлываетъ
то законами, чтó надлежитъ перемѣнять обычаями. Мы ничего лучше не
дѣлаемъ, какъ то, чтó дѣлаемъ вольно, непринужденно и
слѣдуя природной нашей склонности».
Мнѣнiе «Педагога» въ 252 №
«С. Петербургскихъ Вѣдомостей» довольно замѣчательно. Онъ
полагаетъ самымъ необходимымъ условiемъ развитiя нашихъ университетовъ какъ
можно большее ослабленiе студентской корпорацiи. Въ тоже время онъ предлагаетъ
повозможности укрѣпить связь професорской корпорацiи. Между прочимъ онъ
говоритъ:
«Связью профессорской корпорацiи, по
уставу 1835 года, служатъ одинаковыя права и преимущества службы,
одинаковость условiй для вступленiя въ корпорацiю, колегiальное рѣшенiе
дѣлъ въ факультетскихъ собранiяхъ и совѣтѣ, и особыя
привилегiи, принадлежащiя университету какъ ученой корпорацiи.
Студентская корпорацiя, по тому же
уставу, основывается также на одинаковости условiй, требуемыхъ для полученiя
званiя студента, для успѣшнаго прохожденiя курса и для прiобрѣтенiя
ученой степени на одинаковости правъ, преимуществъ и даже одежды, и на одинаковомъ
подчиненiи студентовъ университетской полицiи какъ въ самомъ зданiи
университета, такъ и внѣ университета*.
Единственною связью между тою и другою
корпорацiею, т. е. професорскою и студентскою, служатъ научные интересы.
Затѣмъ, внѣ этихъ корпорацiй, какъ нѣчто постороннее, стоитъ
университетская полицiя, состоящая не изъ членовъ, принадлежащихъ къ учебному
сословiю университета.»
Затѣмъ онъ выводитъ, что хотя и
нельзя сомнѣваться въ томъ, что сила науки заключается въ хорошихъ
професорахъ, но что только полное собранiе ученыхъ, взаимно дополняющихъ другъ
друга, подвергающихся взаимному контролю, дѣйствующихъ
по одному, сообща обдуманному плану, можетъ доставить наукѣ достаточную
гарантiю и силу. Но совсѣмъ другое дѣло, по его
мнѣнiю, корпорацiя студентовъ. Заимствована она у насъ изъ Германiи.
Возникла она тамъ вначалѣ по необходимости обороны отъ внѣшнихъ
влiянiй; впослѣдствiи же, съ развитiемъ государственнаго устройства, первоначальная цѣль
студентской корпорацiи прекратилась и замѣнилась другою, принявъ характеръ воспитательный.
Характеръ этотъ, по уставу 1835 года, имѣетъ студентская корпорацiя
въ нашихъ университетахъ. Поэтому защитники корпоративнаго устройства, какъ
замѣчаетъ «Педагогъ», совершенно логически считаютъ университетъ
воспитательно–учебнымъ заведенiемъ. «Педагогъ» тоже признаетъ главною
цѣлью университетскаго ученiя воспитанiе, но, по его мнѣнiю, сила
воспитательная должна заключаться почти исключительно въ наукѣ, а вовсе
не въ надзорѣ университетскаго начальства за студентами внѣ университета. Надзоръ же въ стѣнахъ университета
«Педагогъ» считаетъ необходимымъ.
Сочувствуя ослабленiю студентской
корпорацiи, «Педагогъ» дѣлаетъ довольно любопытное разсужденiе. Онъ
говоритъ, что студенту прежде всего надо учиться. Дѣло его изучать науку
по професорскимъ лекцiямъ и тѣмъ источникамъ, которые будутъ ему указаны
професоромъ или отысканы имъ самимъ. На все это нужно много доброй воли и
усидчивости. Но до того ли студенту, чтобы тратить дорогое время на предметы
чуждые его занятiю? Къ числу этихъ чуждыхъ предметовъ «Педагогъ» съ
рѣзкостью относитъ даже необходимыя сходки студентовъ, чтобы цѣлою
корпорацiею обсуживать какъ научные, такъ и разные другiе вопросы. Онъ
отрицаетъ даже, что въ такого рода разсужденiяхъ и диспутахъ развивается ихъ мыслительность и
образуется самостоятельность сужденiй. Кружки студентовъ онъ допускаетъ, и то
кажется по самой естественной необходимости, потомучто невозможно, чтобы
три–четыре человѣка не сошлись вмѣстѣ. Но этими кружками онъ
ограничиваетъ все право сходокъ. Онъ допускаетъ даже кружки большiе, какъ
напримѣръ музыкальные, литературные и прочiе, т. е. вообще
соединенiя студентовъ по однородности
занятiй, по взаимной симпатiи, по единству происхожденiя и т. д. Но
чуть только дѣло коснется до общей сходки студентовъ, то ужь тутъ
«Педагогъ» совершенно противъ нея.
«Отдѣльные кружки не то что
корпорацiя: каждый членъ кружка вступаетъ въ него свободно, съ
опредѣленною цѣлью; такъ же свободно онъ и оставляетъ кружокъ, если
цѣль, съ которою онъ вступилъ, не достигается въ немъ. Въ корпорацiи же,
какъ въ юридической единицѣ, имѣющей общiя всѣмъ права и
обязанности, каждый членъ порабощается общему духу; въ ней люди различныхъ
мнѣнiй обязываются къ одинаковымъ дѣйствiямъ, преслѣдованiе одного члена возбуждаетъ противодѣйствiе всей
массы, оскорбленiе, причиненное одному, принимается всѣми. Отсюда въ
обширныхъ студентскихъ корпорацiяхъ необходимо возникаютъ столкновенiя съ
лицами, непринадлежащими къ нимъ, и съ разными мѣстными властями, и въ самыхъ корпорацiяхъ, безъ
руководителей, въ которыхъ всегда будетъ недостатокъ, являются всѣ элементы
раздора между членами, ихъ составляющими. За доказательствами этой истины
ходить недалеко.»
Вслѣдствiе всего этого «Педагогъ»
вполнѣ сочувствуетъ принятымъ у насъ въ послѣднiе годы мѣрамъ
къ ослабленiю студентской корпорацiи, заключавшимися въ подчиненiи студентовъ
внѣ университета общей полицiи и въ уничтоженiи ихъ форменной одежды.
Однимъ словомъ онъ желаетъ теперь совсѣмъ порѣшить студентскую
корпорацiю, уничтоживъ въ университетахъ всѣ испытанiя, кромѣ
испытанiя на ученыя степени, и сдѣлавъ университетъ открытымъ для
всѣхъ учебнымъ заведенiемъ. Развивая эту идею далѣе, онъ старается
доказать (и не безосновательно), что надзоръ надъ студентами внѣ стѣнъ
университета почти невозможенъ, что для этого
слишкомъ много надо надъ ними надзирателей, а слѣдовательно надо ихъ
всѣхъ подчинить общей полицiи; прiемные экзамены тоже уничтожить;
переводные экзамены, по «Педагогу», совершенно безполезны, что они больше
ничего какъ принудительная мѣра къ ученiю и что въ этомъ
опредѣленiи ихъ заключается ихъ смертный
приговоръ, что они наконецъ почти невозможны. Возможно ли — спрашиваетъ
«Педагогъ» — професору произвести строгое испытанiе тремстамъ
напримѣръ студентамъ въ одинъ или въ два дня?
«Если онъ будетъ удѣлять на это,
втеченiи двухъ дней, въ каждый день по пяти часовъ, при полномъ вниманiи (а
больше нельзя), то на каждаго экзаменующагося придется только по двѣ
минуты. Спрашивается, кчему послужитъ такой экзаменъ? не будетъ ли онъ пустою
формою, при которой и совершенно–слабые будутъ легко переходить въ слѣдующiе
курсы? Еслиже на переводныя испытанiя назначать столько времени, сколько нужно,
то въ такомъ случаѣ пришлось бы двѣ трети годичнаго курса
употреблять на одни только экзамены (чтò легко доказать), и
затѣмъ, у професоровъ не осталось бы времени на самое существенное,
т. е. на чтенiе курсовъ. Нѣкоторые предполагаютъ, частью для
устраненiя этого неудобства, частью въ видахъ усиленiя строгости испытанiй,
учредить особыхъ экзаменаторовъ, не изъ професоровъ. Но для осуществленiя
такого плана у насъ нѣтъ вопервыхъ достаточнаго числа
ученыхъ — такъ–какъ и при замѣщенiи наличныхъ професорскихъ
кафедръ встрѣчаются неодолимыя затрудненiя; вовторыхъ такое
учрежденiе было бы нескончаемымъ источникомъ столкновенiй между професорами и экзаменаторами; втретьихъ, и такимъ экзаменаторамъ нужно
было бы столько же времени на испытанiя какъ и професорамъ, т. е. двѣ трети учебнаго года, и наконецъ вчетвертыхъ, все это
потребовало бы, безъ всякой пользы, затраты огромныхъ суммъ».
Послѣ всѣхъ этихъ
разсужденiй «Педагогъ», оканчивая
свою статью, еще разъ формулируетъ всѣ свои мнѣнiя слѣдующимъ
образомъ:
«а) Корпорацiя професоровъ
сохраняется во всей силѣ.
б) Студентская корпорацiя
уничтожается отмѣною прiемныхъ и переводныхъ испытанiй, обязательнаго
посѣщенiя лекцiй и всѣхъ особыхъ студентскихъ правъ.
в) Къ слушанiю лекцiй допускаются
всякаго рода лица, безъ различiя званiя, пола и возраста; съ извѣстною
умѣренною за то платою отъ которой было бы однако желательно освобождать
лицъ дѣйствительно недостаточнаго состоянiя.
г) Опредѣленныхъ сроковъ на
слушанiе курса не полагается.
д) Испытанiя слушателей на ученыя
степени производятся съ усиленною строгостью, и къ испытанiямъ этимъ допускаются только лица, предъявившiя
свидѣтельства, выданныя имъ изъ гимназiй, о знанiи полнаго гимназическаго
курса.
Не можемъ не замѣтить при этомъ,
что приведенiе всѣхъ этихъ мѣръ въ исполненiе не было бы и
рѣзкимъ переворотомъ; на такомъ почти основанiи въ нашихъ университетахъ
и теперь слушаютъ лекцiи такъ–называемые вольнослушающiе; значитъ вся реформа
состояла бы только въ томъ, чтобы положенiе о вольнослушающихъ сдѣлать общимъ
для всѣхъ слушателей лекцiй, безъ различiя.»
Наконецъ замѣчательно еще
мнѣнiе професора А. Н. Бекетова. Онъ совершенно противъ
организацiи и офицiальной корпорацiи студентовъ.
«Многiе думаютъ, что въ нашихъ
университетахъ студентскiя корпорацiи отнюдь не должны походить на корпорацiи
студентовъ западной Европы; многiе думаютъ, что русскiе студенты должны нести особыя обязанности, неимѣя особыхъ правъ. Обязанности эти должны заключаться въ слѣдующемъ:
ходить постоянно на лекцiи и учиться; вести себя внутри и внѣ
университета согласно особымъ правиламъ; платить деньги за слушанiе лекцiй;
повиноваться особому начальству. Однимъ словомъ студенты, по этому мнѣнiю,
уже составляютъ не корпорацiю, а ученическое
сословiе, неотличаясь нимало отъ
гимназистовъ. Мнѣнiе это основано на слѣдующемъ: въ Россiи
образованiе и цивилизацiя вообще находятся на весьма низкой степени развитiя,
главная часть небольшого учащагося общества не имѣетъ серьознаго
стремленiя къ наукѣ, а между тѣмъ для Россiи необходимы ученые
спецiалисты и серьозно–образованные люди вообще, слѣдовательно необходимо
даже насильственными педагогическими
средствами заставлять учиться. Пусть
университеты будутъ пока высшими
гимназiями, пусть упрекаетъ насъ въ этомъ Европа; иначе мы дѣйствовать не
можемъ, ибо наше общество стоитъ еще черезчуръ низко и не можетъ обходиться въ
дѣлѣ образованiя безъ строгой
опеки».
И затѣмъ онъ опровергаетъ это.
«Если студенты не чтó иное, какъ
гимназисты высшихъ класовъ (положимъ 8, 9, 10 и 11), то между ними и
гимназистами не должно быть никакихъ существенныхъ отличiй. Вопервыхъ, каждому бросается тутъ въ
глаза различiе лѣтъ. Въ университетѣ слушаютъ лекцiи молодые люди
отъ 17–ти до 23–хъ и 25–ти лѣтъ, въ гимназiи учатся дѣти. Кончившiй
курсъ въ гимназiи можетъ поступить, и часто поступаетъ, на дѣйствительную
службу, если не вступаетъ въ университетъ. Слѣдовательно студенты
признаны государствомъ зрѣлыми гражданами, способными приносить
дѣйствительную пользу правительству гимназисты являются и тутъ
дѣтьми. Студенты, по закону, владѣютъ недвижимою собственностью — гимназисты
нѣтъ; слѣдовательно государство и тутъ признаетъ студентовъ
зрѣлыми членами гражданскаго общества. Спрашивается: возможно ли
послѣ этого, логично ли принуждать къ ученiю, школьными педагогическими
средствами, людей, пользующихся самыми существенными гражданскими правами? я
могу участвовать въ администрацiи государства, могу покупать и продавать
имѣнiе, а учиться долженъ по указкѣ!
Превращенiе совершеннолѣтнихъ,
хотя и юношей, въ дѣтей, превращенiе гражданина въ школьника есть
источникъ всѣхъ университетскихъ безпорядковъ, а вслѣдствiе этого
главная причина остановки просвѣщенiя. Между студентами есть дѣти, это
несомнѣнно; но слѣдуетъ ли поэтому держать взрослыхъ какъ
дѣтей? Долженъ ли професоръ превращать
свою лекцiю въ урокъ, если къ нему въ аудиторiю кромѣ студентовъ придутъ
и гимназисты? Взрослые всегда имѣютъ перевѣсъ надъ дѣтьми,
они всегда увлекутъ дѣтей за собою, какъ въ дѣлѣ науки, такъ
и во всемъ остальномъ. Должно ли стараться, чтобы дѣти не ходили въ
университетъ, или изгонять оттуда взрослыхъ? Одно изъ двухъ: если университетъ
высшая гимназiя, то его должны населять дѣти; въ противномъ случаѣ
въ него нельзя вводить школьныхъ учрежденiй.»
Однимъ
словомъ г. Бекетовъ полагаетъ, что нельзя и не слѣдуетъ заставлять учиться въ
университетахъ насильственными педагогическими правилами. Пусть лекцiи отличаются
ученостью и дѣльностью, говоритъ онъ, какъ это требуется для окончившихъ
уже курсъ въ среднихъ учебныхъ заведенiяхъ; пусть экзамены на степени будутъ
строги и взыскательны: вотъ все, чтò слѣдуетъ со стороны
университета. Если, вслѣдствiе этого, государство и общество будутъ
оказывать людямъ съ университетскимъ
образованiемъ больше довѣренности чѣмъ остальнымъ, то это заставитъ
заниматься студента несравненно дѣйствительнѣе, чѣмъ всякiя
принудительныя педагогическiя мѣры.
Развивая свою мысль, авторъ статьи
говоритъ далѣе, что университетъ приготовляетъ молодыхъ людей къ жизни, а
гимназiя подготовляетъ дѣтей къ дальнѣйшему образованiю воспитанiемъ.
Слѣдственно студентъ отнюдь не долженъ удаляться отъ жизни и
педагогическiя правила не должны устанавливать для него искуственныхъ
отношенiй. Юноша, котораго ведутъ на помочахъ къ житейской цѣли,
предохраняя его искуственно отъ житейскихъ соблазновъ, непремѣнно
утратитъ часть своихъ способностей.
«Общество предлагаетъ студенту многiя
выгоды, а для достиженiя ихъ даетъ средства и ставитъ условiя; средства заключаются
въ посѣщенiи лекцiй, условiя — въ сдачѣ экзаменовъ. За это
оно обѣщаетъ ему умноженiе его нравственнаго и матерьяльнаго
благосостоянiя; отъ него не требуется ни малѣйшаго подчиненiя; онъ можетъ
не пользоваться предлагаемыми средствами, если они ему не нравятся — но
ученая степень и сопряжонныя съ нею выгоды суть необходимыя
слѣдствiя лишь одного факта: хорошо
выдержаннаго экзамена, также какъ доходъ честнаго ремесленника есть
слѣдствiе хорошо исполненной работы. Отъ студента требуется только, чтобы
онъ умѣлъ разсуждать, какъ купецъ, какъ ремесленникъ, какъ всякiй членъ
гражданскаго общества. Университетъ есть общественное заведенiе, въ
которомъ учатся по собственному побужденiю вслѣдствiе собственныхъ
соображенiй. Тотъ, кто хочетъ слушать университетскiя лекцiи, долженъ
умѣть разсуждать слѣдующимъ образомъ: наука въ соединенiи съ жизнью
способна развить мои умственныя силы, насколько я самъ къ тому способенъ,
снабжая меня, этимъ самымъ, нравственными и
матерьяльными выгодами. Кто
не умѣетъ этого сознать, тотъ
не студентъ — ему мѣсто въ гимназiи. Еслиже въ университетъ и
будутъ ходить иные, вслѣдствiе постороннихъ побужденiй, то они или
вскорѣ прекратятъ свои посѣщенiя, или дойдутъ черезъ годъ, черезъ
два, пусть даже черезъ три, до сознательнаго занятiя науками, сдѣлавшись настоящими студентами. Изъ
послѣдняго слѣдуетъ между прочимъ, что курсы не должны быть
ограничиваемы какимъ бы то ни было числомъ годовъ.
Постоянство, твердость и усилiя,
требуемыя для достиженiя ученой степени — вотъ главные воспитательные
элементы, вводимые университетомъ въ среду, образующую характеръ студента;
общенiе съ товарищами — вотъ еще одинъ сильный элементъ воспитанiя; а кромѣ того жизнь внѣ
университета со всѣми ея приманками и тяжкими
испытанiями — вотъ могучiй воспитательный элементъ, неоставляющiй
человѣка до гробовой доски.
Изъ всего сказаннаго я считаю
возможнымъ вывести, что всѣ педагогическiя принудительныя средства въ
университетахъ должны замѣниться обязательною
дѣльностью лекцiй и обязательною строгостью экзаменовъ на ученыя степени.
Мнѣ кажется, что весь ключъ для поднятiя уровня нашего высшаго
образованiя заключается въ двухъ высказанныхъ правилахъ, съ присоединенiемъ
третьяго: строгости выпускныхъ гимназическихъ экзаменовъ. Слѣдовательно
все зависитъ отъ учителей и професоровъ. Къ нимъ нужно обратиться, ихъ должно
просить о примѣненiи этихъ трехъ правилъ. Я полагаю, что пока все или хоть бóльшая часть
преподающаго сословiя не предприметъ этого, до тѣхъ поръ никакiя
искуственныя мѣры не въ состоянiи будутъ поднять, ни на одинъ волосъ,
уровня высшаго образованiя въ Россiи; оставаясь же на одной точкѣ, оно
естественно будетъ все болѣе и болѣе отставать.»
Наконецъ г. Бекетовъ заключаетъ къ
совершенному уничтоженiю университетской корпорацiи, и формулируетъ всѣ
свои реформы слѣдующимъ образомъ:
«Къ слушанiю лекцiй допускаются
всѣ, безъ различiя возрастовъ и половъ. Плата за лекцiи — если
она взимается — распредѣляется по числу курсовъ и предметовъ,
которые каждый желаетъ слушать.
Прiемные экзамены уничтожаются; остаются
одни экзамены на дѣйствительнаго студента, кандидата и проч.
Устройство университетскаго сословiя и
факультетовъ остается прежнее, со всѣми его правами и обязанностями, за
исключенiемъ тѣхъ, которыя отходятъ сами собою, вслѣдствiе уничтоженiя
офицiальнаго званiя студента.
Экзамены на степени производятся со
всевозможною строгостью. Къ нимъ допускаются всѣ желающiе, на тѣхъ
же основанiяхъ и въ томъ же порядкѣ, въ какомъ это производится до сихъ
поръ для вольнослушателей, съ тою разницею, что дозволяется держать и на
дѣйствительнаго студента, чтò впрочемъ само–собою
разумѣется.
Экзамены производятся публично:
присутствовать при нихъ допускаются всѣ лица, имѣющiя какую–нибудь
ученую степень и занимающiяся какою–нибудь ученою спецiальностью.
Нелишне будетъ замѣтить, что такъ
какъ лекцiи и экзамены публичны, то общество весьма легко и удобно можетъ
контролировать професоровъ и экзаминаторовъ съ помощью
журналовъ — т. е. гласности.»
Вотъ мы выписали и изложили,
повозможности подробнѣйшимъ образомъ,
почти всѣ мнѣнiя, высказанныя
по новому вопросу тѣми, которые наиболѣе способны судить о немъ.
Почти всѣ авторы статей, нами изложенныхъ, знакомы съ вопросомъ объ университетахъ спецiально. Удовлетвориться ли намъ этимъ изложенiемъ, въ сознанiи совѣстливо
исполненной передъ читателями обязанности журнала (потомучто журналъ все–таки
исполнилъ свою обязанность: онъ тщательно изложилъ всю исторiю вопроса и
познакомилъ съ нимъ своихъ читателей), или непремѣнно
высказать и свое мнѣнiе, подать и свой проектъ реформы, — хоть
какой–нибудь, да реформы? Вѣдь иной пожалуй судитъ, что
неприлично даже, въ настоящее время, журналу выйти безъ своего проекта. Мы
знаемъ это. Мы даже слышали подобныя мнѣнiя. Мундирность и офицiальность
насъ проѣла до костей. Статью! хоть для парада, а подавай статью о томъ,
какъ перестроить университетъ.
Но увы, читатель! мы рѣшаемся
выйти безъ проекта объ
университетскомъ вопросѣ. Не потому, чтобъ ужь совсѣмъ у насъ
ничего не было сказать объ университетахъ, а потому, что мы на весь вопросъ этотъ
смотримъ съ совершенно другой точки зрѣнiя.
— А коли такъ, стало–быть у васъ
ужь и есть проектъ? скажутъ намъ.
— Вотъ то–то и есть,
отвѣчаемъ мы, что даже самый взглядъ нашъ на все это дѣло
совершенно противорѣчитъ всей этой проектировкѣ.
Мы именно думаемъ, что дѣло не въ одной только перестройкѣ
университетовъ. Не въ томъ только дѣло, думаемъ мы, что вотъ тутъ
законопатить щель, а тутъ открыть новую отдушину. Требованiя университетовъ
гораздо глубже, преобразованiе ихъ гораздо кореннѣе чѣмъ кажется, и
мы очень ошибемся, если только одной перемѣной мѣстъ и
нѣкоторыми домашними передѣлками думаемъ достигнуть цѣли,
такъ что
У насъ пойдетъ ужь музыка не та!
Но объяснимся повозможности.
Именно то, что возникъ вопросъ объ университетахъ и такъ глубоко
откликнулся въ нашемъ обществѣ, — именно это показываетъ, что
наступило для нашихъ университетовъ то время, когда они сами стремятся сознать
себя частью живого организма всей Россiи, а не искуственной пересадкой изъ иностранной
земли, чѣмъ они и были долгое время, т. е. по крайней
мѣрѣ столько же, сколько была этимъ пересадкомъ наша литература,
нашъ европеизмъ и весь новый русскiй человѣкъ, только теперь, только въ
нашъ вѣкъ начавшiй понемногу сознавать себя, свою личность, свое положенiе;
только недавно осмотрѣвшiйся кругомъ и спросившiй себя, точно проснувшись
отъ сна: «гдѣ жъ я и кто такой я самъ?» и наконецъ, еще недавнѣе
почувствовавшiй, что онъ дѣйствительно живетъ и имѣетъ неотъемлемое
право жить.
Университетъ тѣсно связанъ съ организмомъ
всей земли нашей, какъ неотъемлемая часть ея. Слѣдственно болѣзни
всего организма — его болѣзни, процвѣтанiе всего
организма — и его процвѣтанiе. Если все тѣло
здорово — и онъ здоровъ; еслиже оно
больное, то нельзя вылечить напримѣръ одинъ
только носъ.
Вотъ почему всѣ средства улучшить
университеты, превосходныя, обдуманныя
и искреннiя, средства
выше–предложенныя и нами изложенныя, по нашему мнѣнiю имѣютъ
характеръ какой–то пальятивности. Мы сплошь хвалимъ всѣ эти выше изложенныя
мнѣнiя, хотя большая часть изъ нихъ одно съ другимъ несогласны. Но зато
въ каждомъ мнѣнiи есть своя доля правды; главное, что всѣ эти
мнѣнiя — плодъ добросовѣстнѣйшихъ изученiй: а
добросовѣстность въ этомъ дѣлѣ чрезвычайно важная вещь.
Ктó говоритъ! множество изъ предложенныхъ мыслей могло бы и должно бы
было даже сейчасъ быть приложено къ дѣлу о передѣлкѣ
университетовъ. Вотъ почему мы такъ и цѣнимъ всѣ эти мнѣнiя,
такъ подробно и изложили ихъ публикѣ. Но все–таки мы съ своей стороны
крѣпко увѣрены, что еслибъ измѣнился въ нашемъ
организмѣ основнымъ образомъ взглядъ на дѣло просвѣщенiя и
развитiя нашего вообще, — измѣнился бы радикально и взглядъ на
преобразованiе университета, и многiя изъ очень дѣльныхъ теперь
предложенiй по части реформъ оказались бы совершенно ненужными, механическими,
пальятивными, слабыми и почти бездушными.
Напримѣръ: многiе, то–есть почти
всѣ изъ этихъ проектовъ новыхъ реформъ имѣютъ задачей возвысить
науку, усовершенствовать професоровъ, а главное, возвысить бодрый духъ, жажду
образованiя и уваженiе къ наукѣ въ самихъ студентахъ. Безъ сомнѣнiя
нѣкоторыя изъ предложенныхъ къ тому мѣръ могутъ сильно тому и
теперь способствовать. Но возьмите вопросъ хоть немного поглубже: вотъ напримѣръ учащiйся
юноша, сгорающiй жаромъ къ наукѣ, съ энтузiазмомъ изучающiй свой
предметъ. Онъ готовится быть чиновникомъ, юристомъ напримѣръ; вотъ онъ
кончилъ курсъ, онъ стремится на службу — и чтожъ? съ перваго шагу онъ
видитъ, что чуть ли не напрасны были всѣ его хлопоты. Кчему въ самомъ
дѣлѣ было такое глубокое изученiе? Передъ нимъ заведенная
административная машина, на все готовая издревле форма, канцелярская тайна,
порядки. На него смотрятъ недовѣрчиво. Старшiе начальники говорятъ, что
всѣ его стремленiя вовсе не къ мѣсту и не по мѣсту, младшiе
надъ нимъ даже посмѣиваются… «Прытокъ больно дескать». Но положимъ юноша
терпѣливъ и благоразуменъ, недовѣряетъ первому впечатлѣнiю;
онъ рѣшается ждать, онъ самъ нарочно втягивается въ колею: «хоть черезъ
десять, хоть черезъ пятнадцать лѣтъ, думаетъ онъ, — достигну
того, что въ состоянiи буду приносить пользу!» Но черезъ десять лѣтъ онъ
настолько прiобрѣтаетъ опытности, что ужь и самъ видитъ всю невозможность своихъ юношескихъ мечтанiй. Административное колесо заведено разъ
навсегда и — много–много если онъ будетъ только спицей въ этой
колесницѣ… А для такой цѣли нечего и было
изучать Санхоньятона,
Зубрить «республику» Платона и т. д., и
т. д.
Такъ точно и во всемъ. Наука у насъ
почти не требуется на практикѣ. Есть у насъ нѣкоторыя спецiальныя
требованiя, въ весьма несложномъ видѣ, но тѣ восполняются спецiальными
заведенiями. И ктому же отъ нашего научнаго дѣятеля практика первымъ условiемъ требуетъ отсутствiя само–малѣйшей оригинальности,
малѣйшаго само–начала, чтó съ самаго перваго шагу подавляетъ
всякое развитiе, всякую струйку генiальности и вдвигаетъ прямо дѣятеля въ
общую колею, въ условныя формы, для соблюденiя порядка. Ктому же и общественныя
требованiя ничтожны. Уровень образованiя до крайности низокъ. Въ
дѣйствительную жизнь наука не перешла и ее еще покамѣстъ не
требуется. Собственнаго взгляда у насъ нѣтъ ни на что, собственной
дѣятельности тоже. Денегъ наука получаетъ ужасно мало. Кромѣ того
до сихъ поръ еще какъ–будто опасаются у насъ науки въ большомъ
количествѣ. Ей какъ–то недовѣряютъ. Что за жалкая судьба быть
напримѣръ у насъ педагогомъ! Взгляните на участь учителей. А между
тѣмъ вѣдь педагогика можетъ возбудить къ себѣ страстное
стремленiе въ дѣятелѣ, желающемъ непремѣнно приносить пользу.
А между тѣмъ дѣйствительность страшно отрезвляетъ всѣ эти
стремленiя: ни преподавать, ни самому изучать предмета нельзя. Какая ужь тутъ
иной разъ наука, тутъ склады позабудешь! И какъ иные наши лекаря, иногда даже
много обѣщающiе по выпускѣ изъ университета и даже дѣйствительно
способные, забываютъ иногда науку въ своемъ уѣздномъ уединенiи, такъ и
ученый нашъ, даже професоръ, даже наконецъ адептъ всякой другой
науки — способенъ просто забыть ее хоть бы черезъ одну только апатiю,
неговоря уже о другихъ неудобствахъ.
Образованiе требуетъ къ себѣ
довѣрiя. Надобно, чтобъ само общество сознало всю силу его,
не подозрѣвало его, не становилось къ нему въ враждебныя отношенiя.
Говорятъ: отчего нѣтъ промышлености, отчего нѣтъ торговли? Но на
все надобны гарантiи и общая гармоническая связь съ тѣмъ, чтó въ
данную минуту движетъ обществомъ. Положимъ промышленость и торговля требуютъ
науки. Наука въ промышлености и торговлѣ находитъ свое примѣненiе.
Нѣтъ торговли и промышлености — науки теряютъ огромную часть
своихъ примѣненiй, и мы даже не подозрѣваемъ ея полезности, и смотримъ
на нее отвлеченно. У насъ всѣ смотрятъ на науку какъ–то
отвлеченно.
Но вѣдь я знаю, что на эту тему
можно написать тридцать пять печатныхъ листовъ, а потому лучше и не писать,
потомучто всего не напишешь… Замѣчу только одно: неужели въ университетахъ
не знаютъ объ этихъ всѣхъ обстоятельствахъ? Конечно знаютъ, потомучто все
это прямо до университета касается. Да хоть бы даже и не знали, все–таки это и
безсознательно отразилось бы на университетахъ, потомучто университетъ есть
неотъемлемая часть всего организма, а не забавная оранжерейная пересадка для
одной только красы. Если образованiе принимаетъ видъ какой–то отвлеченности,
если наука не можетъ укорениться въ дѣйствительности, если въ
дѣйствительности нѣтъ на нее прямыхъ непосредственныхъ требованiй,
если она не можетъ сейчасъ найти себѣ примѣненiя и заявить
себя, — спрашивается, не замретъ ли она сама собою? Если не замретъ
совершенно, то во всякомъ случаѣ не разовьется нормально. Вотъ почему и
ослабѣваетъ духовная корпорацiя учащихся. Но еще въ учащихся не такъ
скоро: неопытность, юношескiй жаръ, любовь къ наукѣ, взглядъ на нее сквозь
европейскую призму, разныя несбыточныя надежды, — все это еще
поддерживаетъ юношу. Но въ сословiи учащихъ, професоровъ, разумѣется все это
недоумѣнiе способно отразиться сильнѣе. Наклонность къ отвлеченностямъ, апатiя, равнодушiе и
наконецъ привычка, пробираются потихоньку и въ ихъ корпорацiю... Духовная связь
всѣхъ членовъ университета ослабѣваетъ, потомучто ея нѣтъ съ
дѣйствительностью. Уровень образованiя, иницiативы въ наукѣ,
открытiй, самодѣятельности падаетъ, и... и по крайней мѣрѣ
наши университеты въ настоящее время ни
при какихъ собственныхъ усилiяхъ не могутъ сравняться съ европейскими...
Вотъ почему мы и сами не предлагаемъ
никакихъ реформъ, да и о предложенныхъ реформахъ не очень распространимся.
Впрочемъ что–нибудь и скажемъ. Напримѣръ, насъ ужасно поражаетъ во
всѣхъ этихъ реформахъ одно обстоятельство, чрезвычайно важное, именно:
этотъ духъ ломки, перестройки,
вырыванья съ корнемъ, пересадки, эта готовность хоть сейчасъ же ломать и перестроивать
сызнова, и можетъ–быть даже не легкомысленная.
По–нашему это многознаменательный и отчасти очень грустный фактъ. Значитъ мы не
прижились ни къ чему, ничего еще не цѣнимъ, ко всему своему равнодушны,
ничто намъ не мило, свой уголъ постылъ, ничего мы не ростили, ничего не
поливали, были какими–то наемщиками, а не дѣятелями. Какой хозяинъ не любитъ
дерева, которое онъ посадилъ, дома, который онъ выстроилъ, въ которомъ онъ жилъ
и вывелъ дѣтей? По–нашему хоть сейчасъ ломать, хоть сейчасъ и на
переселенiе. Какое равнодушiе! А кто виноватъ?
Но однакожъ всѣ хлопочутъ объ
образованiи: видно что ужь всѣхъ заживо задираетъ новый вопросъ. И хоть
всѣ предлагаютъ только одни внутреннiя перестройки, но за спасенiе самаго зданiя нашей науки
всѣ стоятъ горячо. Всѣ желаютъ ей роста и укорененiя на нашей
землѣ. Вездѣ видна страстная, горячая преданность дѣлу. Хоть это
отрадно. Вѣдь это все–таки обнадеживаетъ. А мы и безъ
того такiе мечтатели! Безъ практической
дѣятельности человѣкъ поневолѣ станетъ мечтателемъ.
Но скажемъ хоть что–нибудь… Конечно
всѣ наши прожектеры и реформисты университетовъ совершенно не берутъ въ
соображенiе главнаго: это того практическаго состоянiя (если только можно такъ
выразиться) и положенiя, въ которомъ находится теперь наша наука. Но чтобъ
начать сначала, то–есть съ г. Костомарова, скажемъ, что по нашему
мнѣнiю онъ слишкомъ произволенъ, теоретиченъ и отвлечененъ въ своемъ
дѣленiи всѣхъ русскихъ учебныхъ заведенiй, съ высшаго до низшаго,
на воспитательно–учебныя и образовательно–ученыя. Конечно, въ высшихъ
заведенiяхъ, какъ напримѣръ въ университетахъ, совершенно негодятся
тѣ воспитательные прiемы, которые употребляются въ среднихъ и низшихъ
заведенiяхъ; но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что кромѣ тѣхъ прiемовъ нѣтъ уже
совершенно другихъ. Они есть, и главное потому, что воспитанiе юноши, во всемъ
объемѣ этого слова, вовсе не оканчивается какъ только юноша перешагнулъ
въ университетъ. Это ужь что–то слишкомъ по щучьему велѣнью, и разграниченiе
слишкомъ произвольно и рѣзко. Г. Костомаровъ ломаетъ все и
совершенно уничтожаетъ почти всякую форменную корпорацiю (кромѣ
естественной, духовной корпорацiи, научной, если можно такъ выразиться). Онъ бы
и былъ можетъ–быть даже и очень правъ въ этомъ, въ нѣкоторомъ отношенiи
разумѣется, еслибъ только не придавалъ такого важнаго значенiя и такихъ
огромныхъ послѣдствiй всей этой ломкѣ. Кажется по мнѣнiю
г. Костомарова только въ этомъ, и единственно въ этомъ и состоитъ вся
бѣда университета. Впрочемъ, разбирая одну только идею г. Костомарова,
намъ кажется, что онъ не во всемъ справедливъ, гоня всякую форменную корпорацiю.
Ужь она тѣмъ однимъ заслужила хоть отчасти, что защищала во имя науки
учащагося мѣщанина отъ полицейскихъ розогъ. Говорятъ иные, поддерживающiе
идею г. Костомарова, что студенту нужна дѣйствительная жизнь, что въ ея школѣ
онъ благодатнѣе, практичнѣе
разовьется, не уйдетъ въ маленькiй мiрокъ тѣсныхъ
университетскихъ интересовъ и не пожертвуетъ своимъ гражданствомъ своей корпорацiи;
что корпорацiя обезличиваетъ. Можетъ–быть тутъ есть и много справедливаго, но
намъ кажется, что и при корпорацiи нашъ студентъ былъ вовсе не чуждъ
дѣйствительной жизни, даже много переносилъ отъ нея. Что не такой духъ
русскаго студента, чтобъ онъ обезличился для своей корпорацiи; что это ужь
болѣе по–германски, гдѣ прежде всего царитъ форма, а нѣмецкiя
формы намъ и вчужѣ–то надоѣли. И наконецъ: чѣмъ гарантируетъ
г. Костомаровъ, что и между преобразованными по его плану студентами не
заведется корпорацiи, если ужь у насъ это такъ въ духѣ? То–то и есть, что
кажется всѣ эти корпоративныя исключительности не въ нашемъ духѣ. А
впрочемъ что касается излишнихъ стѣсненiй, излишнихъ отчетовъ и
обязанностей, отъ которыхъ г. Костомаровъ хочетъ избавить студента, то въ этомъ
онъ совершенно правъ. Науку неслѣдуетъ вести на помочахъ и присматривать
за нею. Ей надо дать побольше иницiативы.
Не будемъ разсматривать въ подробности
и совершенно противоположныхъ костомаровскимъ идей «Русскаго Вѣстника»,
страстно отстаивающаго корпорацiю. Насчетъ усиленiя корпоративнаго духа
«Русскiй Вѣстникъ» сказалъ нѣсколько хорошихъ, но уже слишкомъ
отвлеченныхъ словъ. Какъ дошло дѣло до практическихъ проектовъ «Русскаго
Вѣстника», отвлеченность его проявилась довольно сильно… Мы
разумѣемъ здѣсь отвлеченность въ томъ ея смыслѣ, когда
человѣкъ при всякомъ удобномъ случаѣ начинаетъ ужасно много и
красно говорить, такъ–сказать даже парить выше облака ходячаго; когда же
дойдетъ до самаго дѣла, то онъ очутится уже гораздо ниже лѣсу стоячаго,
подъ какой–нибудь кочкой, въ трясинѣ, и изъ–за этой кочки ничего не
видитъ. Въ одномъ слишкомъ воспарилъ, въ другомъ заслонился. Поневолѣ придется
разсуждать въ иныхъ случаяхъ отвлеченно. Впрочемъ чтожъ? мы не хотимъ разбирать
трехъ статей «Современной Лѣтописи» подробно. Авторъ этихъ статей часто
слишкомъ нехладнокровенъ, слишкомъ горячъ. Онъ даже ужасно любитъ преувеличивать.
Вотъ онъ напримѣръ говоритъ о храненiи преданiй. Преданiя конечно
прекрасная вещь, они связываютъ; они дороги, какъ все въ самомъ
дѣлѣ выжитое: не фиктивною, но дѣйствительною жизнью. Но
преданiя и мертвятъ, преданiя уже слишкомъ ассимилируютъ и обезличиваютъ, и во
всемъ есть мѣра. А вы ужь кажется слишкомъ
заходите. Напримѣръ: вѣдь ужь конечно вы разумѣете
одни хорошiя преданiя. А вѣдь
чтобъ знать во всякой моментъ, чтó хорошо, надобно и во всякой моментъ
разсуждать и относиться къ дѣлу критически: ну а такое отношенiе исключаетъ
исключительную цѣль сохраненiя преданiй; иначе ихъ придется сохранять вочто бы нистало потому только, что
онѣ преданiя. Вотъ напримѣръ вы говорите насчетъ стипендiатовъ. Все
это конечно немного искуственно; но положимъ, что все это дѣйствительно
хорошо, для университета, хотя немного и пальятивно. Вы желаете, чтобъ стипендiатовъ
посылали заграницу; для того чтобъ
они не обращались въ туристовъ,
требуете, чтобъ правительство само выбирало имъ тамъ хорошихъ
професоровъ въ руководители. Такъ дѣлалъ
графъ Сперанскiй, прибавляете вы. Замѣтьте, что вы посылаете кандидатовъ,
да еще отборныхъ. Неужели вы ужь и на
отборныхъ–то не надѣетесь?
Вспомните: вѣдь вы сами ихъ отбирали. Вѣдь это грустно, если и
изъ отборныхъ–то нельзя ничего выбрать путнаго. Чуть отвернулось отъ
него бдительное око надзора, какъ ужь онъ тотчасъ въ bal–Mabile и за
гризетками! Если ужь отбирали, сами нашли, что онъ изъ достойнѣйшихъ, то
ужь и не оскорбляйте его недовѣрiемъ, имѣйте хоть къ его юношеской–то
чистотѣ уваженiе. Вѣдь если вся русская наука не можетъ образовать
ни одного молодого человѣка достойнаго уваженiя и довѣрiя, то нестоитъ
и хлопотать такъ много изъ–за нея, и
заграницу посылать нестоитъ. Шалопай и заграницей не исправится. Неуваженiемъ
къ нему, въ видѣ неустаннаго надзора за нимъ, вы его не исправите и отнюдь
не заставите его смотрѣть на самого себя съ уваженiемъ. Одинъ
нѣмецъ–професоръ не образуетъ изъ него человѣка, какъ вы
надѣетесь. Онъ только надоѣстъ ему подъ вашей ферулой, а
стипендiатъ будетъ на него рисовать карикатуры, да еще пожалуй займется его
дочкой. Чтоже касается собственно выбора заграницей професора, то вѣдь
вашъ стипендiатъ — кандидатъ. Онъ достаточно просвѣщенъ, что
можетъ и самъ сдѣлать выборъ, даже лучше всякаго посторонняго, хотя бы этотъ
постороннiй былъ и самъ графъ Сперанскiй. Тутъ поможетъ преданность къ
наукѣ, энтузiазмъ, професоръ, который наиболѣе симпатиченъ. Неужели
и въ наукѣ–то лучшаго кандидата все еще водить на помочахъ? Вѣдь мы
дойдемъ наконецъ до того, что намъ хлѣбъ будутъ въ ротъ класть чужiе,
хлѣбъ нами же заработанный. Хоть науку–то уважайте, гг. професора.
Вы вотъ говорите еще о переводныхъ экзаменахъ,
и главное, о томъ, чтобъ не шалопаи и негодяи между студентами давали общiй
тонъ всему университету, а лучшiе. Да мы просто возмущаемся противъ этой идеи.
Вы въ высшей степени неуважаете юношество; какже вы хотите послѣ этого,
чтобъ оно само себя уважало? Какъ могли вы подумать, что негодяи могутъ давать
общiй тонъ и имѣть на него влiянiе?
Мы рѣшительно не вѣримъ этому;
если это и бываетъ
случайно, то обманомъ, слишкомъ ненадолго, да и берутъ–то эти негодяи именно
чѣмъ–нибудь тѣмъ, что драпируются во что–нибудь благородное и
ослѣпляютъ остальныхъ, слишкомъ имъ довѣряющихъ. Слѣдовательно
благороднымъ же ослѣпляютъ. Юношество чище, благороднѣе, чѣмъ
вы думаете. Оно еще не такъ привыкло къ гадости и не смотритъ на предметы
такимъ пошло–матерьяльнымъ взглядомъ, какъ иные взрослые мудрецы. Вы требуете
отличiй между студентами, требуете, чтобъ отличались начальствомъ тѣ,
которые оказали несомнѣнные успѣхи въ благонравiи и прилежанiи къ наукамъ. Отличенные начальствомъ естественно
будутъ въ почетѣ и между студентами, говорите вы. Итакъ мы входимъ въ
систему наградъ и похвальныхъ листовъ.
Наконецъ, говоря о противорѣчiи
между чисто–научнымъ интересомъ экзаменовъ и раздачею патентовъ на чинъ черезъ эти
же экзамены, «Современная Лѣтопись», чтобъ разрѣшить это
недоумѣнiе, предлагаетъ младенческiй проектъ особенныхъ экзаминацiонныхъ
комиссiй, открытыхъ вездѣ и даже по губернiямъ. «Молодой человѣкъ,
желающiй поступить на службу, идетъ въ эти комиссiи и экзаменуется письменно. Комиссiи
не должны состоять изъ ученыхъ и знающихъ дѣло людей, говорите вы: иначе недостало бы экзаменаторовъ повсемѣстно; а достаточно, чтобъ
они были только люди честные, правдивые и гарантировали правительству, что поступающiй на службу молодой человѣкъ все это самъ
написалъ.» Читаешь и не вѣришь. Да какъ же гарантировать, что молодой
человѣкъ это все самъ написалъ? А заказные отвѣты? Чтожъ, онъ такъ
и долженъ будетъ писать на ихъ глазахъ, а они слѣдить какъ онъ перомъ
водитъ? Да живали–ль вы въ губернiяхъ? Знаете ли, что вашъ проектъ матерьяльно
невозможенъ? Мы вовсе не хотимъ сказать, что ужь такъ трудно найти четырехъ
честныхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ неученыхъ людей въ каждомъ
губернскомъ городѣ. Но знаете ли вы губернскую жизнь? Знаете ли сколько
можно сотворить сдѣлокъ при сдачѣ такого отвѣта? Да и
найдется ли хоть одна такая комиссiя, которая не стала бы наконецъ смотрѣть
на всѣ эти экзамены, какъ на забавную шутку, сквозь пальцы? И вовсе бы это
не считалось безчестiемъ. Есть много честнѣйшихъ людей изъ докторовъ; а
между тѣмъ врядъ ли кто–нибудь изъ этихъ честнѣйшихъ докторовъ
почтетъ себѣ за безчестiе выдать медицинское свидѣтельство о
болѣзни своему знакомому, да даже и
незнакомому, и безъ всякихъ
денегъ, безъ всякаго подкупа. Такъ
точно будетъ и при новыхъ экзаменаторахъ. А провинцiальное гостепрiимство? а
партiйка въ преферансъ, въ видѣ взяточекъ? а дочки, которыхъ надо выдать
замужъ, и тысяча другихъ домашнихъ обстоятельствъ, и въ довершенiе всего
комическое и нѣсколько унизительное положенiе экзаменаторовъ, честныхъ, но не ученыхъ,
передъ молодымъ человѣкомъ совершенно ученымъ и поневолѣ
смотрящимъ на всю ихъ честность, но неученость съ высоты одной только своей
учености...
Не будемъ
много говорить и о замѣчательной
статьѣ «Педагога» въ «Спб.
Вѣд.», который тоже не за корпорацiю и горячо желаетъ уничтоженiя ея. Не
скажемъ и про то, что онъ напримѣръ допускаетъ кружки между
студентами — музыкальные, литературные,
научные и т. д., и т. д. А чуть дѣло дойдетъ до большого
кружка, то–есть до соединенiя всѣхъ студентовъ между собою съ какою–нибудь цѣлью, хотя бы во имя науки,
то ужь онъ этого и боится. Впрочемъ мы такъ подробно изложили эту статью и
сдѣлали столько изъ нея выписокъ, что читатель навѣрное
познакомится съ ней надлежащимъ образомъ самъ, особенно разсматривая ее въ
связи съ другими статьями. Статья професора Бекетова еще замѣчательнѣе;
это горячее и честное убѣжденiе. Невозможно не согласиться въ очень
многомъ съ г. Бекетовымъ. Конечно мы не можемъ съ нимъ во всемъ согласиться,
какъ можетъ–быть уже и понялъ читатель. По–нашему, не совсѣмъ справедлива
мысль г. Бекетова, что все зависитъ отъ учителей и професоровъ и вовсе не
достаточно просить ихъ и даже обязать ихъ
дѣльностью лекцiй и т. д. Професоръ есть только часть университетскаго
организма, а университетъ есть часть всеобщаго организма. Слѣдовательно
не въ одномъ професорѣ дѣло. Впрочемъ дѣльностью лекцiй и
строгостью экзаменовъ А. Н. Бекетовъ хочетъ замѣнить только
одни принудительныя педагогическiя средства въ университетахъ. Онъ правъ,
говоря, что плохо водить науку на помочахъ и учиться чуть ли не изъ–подъ розги.
Но если несостоятельна принудительная система, то несостоятельны и системы пальятивныя… однимъ словомъ, вопросъ
университетскiй достигъ живого, дѣйствительнаго своего значенiя, и мы этому
очень рады. Значитъ пустило корни, значитъ живетъ!..