Наши домашнiя дѣла

Современныя замѣтки

I. Журнальные интересы

Былъ споръ литературный, о которомъ мы не очень давно имѣли честь доводить до свѣдѣнiя нашихъ читателей. О чемъ былъ споръ, — это все равно, и не въ томъ теперь дѣло: дѣло только въ томъ, что у одного изъ спорившихъ сорвалось тогда съ языка словечко: "интересы народной массы", т. е. интересы русскаго народа, къ достиженiю которыхъ означенная масса якобы «стремится путемъ всякихъ темныхъ дѣлъ." Другой спорившiй не пропустилъ мимо ушей этого словечка и отвѣтилъ противнику въ такихъ или подобныхъ выраженiяхъ: "Эх, государь мой! да полно знакомы ли вы еще съ интересами–то русскаго народа? знаете ли вы" и проч. Не помнимъ, какъ тамъ дальше было выражено, но смыслъ состоялъ въ томъ, что дескать интересы русскаго народа и пути къ достиженiю ихъ не совсѣмъ то, чтó вы думаете; что если вы будете ихъ мѣрить аршиномъ вашихъ собственныхъ интересовъ и путей, то можете сильно ошибиться и приписать народу такiя свойства, желанiя и стремленiя, какихъ у него вовсе нѣтъ. При этомъ кажется было пояснено и то, что интересы русскаго народа въ сущности очень просты и крайне немногосложны, такъ что если начать умствовать и опрѣделять ихъ издали, прикидывая на свой–то умозрительный аршинъ, то легко можно перехитрить, увлечься, уйти въ сторону и, начавъ во имя народныхъ интересовъ, предаться другимъ интересамъ, народу совершенно чуждымъ...

Впрочемъ не ручаемся, дѣйствительно ли все это было высказано по поводу упомянутаго спора, и не прибавили ли мы послѣднихъ оттѣнковъ той же мысли изъ другого мѣста и изъ другого журнала. Въ самомъ дѣлѣ, было нѣчто подобное и въ другомъ журналѣ, который пошолъ въ этомъ отношенiи далѣе: онъ излилъ горькiе упреки на нѣкоторыхъ журнальныхъ народниковъ зато, что они толкуютъ о народности, сами не зная хорошенько народа, накидываются рѣзко и неумѣренно на людей, высказывающихъ мнѣнiя, противныя ихъ мнѣнiямъ, и тѣмъ мѣшаютъ свободной разработкѣ вопросовъ, а главное — нарушаютъ условiя литературнаго приличiя...

Теперь мы припоминаемъ и каемся, что послѣдняя фраза вышеприведенной мысли, вызванной словомъ "интересы народа", принадлежитъ намъ самимъ. Именно такъ! Читая горькiя жалобы на нарушителей условiй литературнаго приличiя, мы тогда же подумали: какъ легко увлекается вообще человѣкъ! Начнетъ во имя какого–нибудь интереса, искренно, благородно начнетъ, а потомъ незамѣтно и нечувствительно сойдетъ въ сторону, предастся другому, независимому отъ перваго интересу и погрузится въ него почти всецѣло, т. е. отдастъ этому новому интересу главнѣйшiй пылъ своего одушевленiя, а старому уже удѣлитъ одни только тепленькiе остаточки его. Уже не годъ и не два, какъ наши журналы предались интересамъ народа, благородно одушевившись ими и считая ихъ необходимѣйшею и лучшею потребностью читающей публики и всего русскаго общества. Коснувшись такой живой и чувствительной струны, конечно нельзя было избѣжать столкновенiя мнѣнiй, и такъ какъ струна–то была очень чувствительна и жива, то и столкновенiя могли иногда послѣдовать чувствительныя и рѣзкiя... Обидѣлись обидчивые люди и вспомнили о законахъ литературнаго приличiя... Съ тѣхъ поръ законы приличiя сдѣлались преобладающимъ интересомъ обидчивыхъ людей и предметомъ домашнихъ хлопотъ многихъ журналовъ. А извѣстно, что у кого заведутся домашнiя хлопоты, у того, по слабости человѣческой природы, все прочее, постороннее неизбѣжно отойдетъ на второй, если не на третiй планъ. И дѣйствительно, если теперь послушать внимательно говоръ разныхъ журналовъ, то нельзя не замѣтить наибольшаго одушевленiя тамъ, гдѣ изливается негодованiе на бранчивое направленiе нашей журналистики, на крикуновъ и нарушителей литературныхъ приличiй. Досугъ ли же тутъ еще преслѣдовать чужiе интересы, хотя бы напримѣръ интересы поодаль стоящаго народа? Вѣдь этакъ пожалуй и одушевленiя недостанетъ!

Но чтожъ такое? Если уже убѣдились люди въ великой важности преступленiй и проступковъ противъ законовъ литературнаго приличiя, то почему жъ имъ не избрать себѣ исключительной, хотя временной цѣлью преслѣдованiе и искорененiе этихъ преступленiй и проступковъ? Но вотъ что непостижимо: бываетъ такъ, что самые строгiе и жаркiе преслѣдователи этого журнальнаго зла, обличая преступника, въ то же время сами нарушаютъ исповѣдуемые ими законы, и какъ нарушаютъ! Не словомъ, а дѣломъ, т. е. не рѣзкостью выраженiй, а выкапыванiемъ фактовъ, неподходящихъ ни подъ какiе законы ни литературнаго, ни общежитейскаго приличiя.

Напримѣръ: наистрожайшiй преслѣдователь крикуновъ, "Русскiй Вѣстнiкъ" однажды отыскалъ въ "Современникѣ" юмористическое стихотворенiе, въ которомъ ради шутки говорится о тяжоломъ положенiи журналиста, о трудности прiобрѣтать хорошiя статьи, украшенныя громкими именами, и между прочимъ есть четверостишiе:

"Дорогъ ужасно Тургеневъ –

Публики первый герой –

Эта Елена, Берсеневъ,

Этотъ Инсаровъ... ой–ой!"

Эти стишки "Русскiй Вѣстникъ" растолковалъ такъ, что "Современникъ" измѣнилъ свой тонъ относительно г. Тургенева и изливаетъ "скорбныя сѣтованiя на дороговизну его произведенiй".

"Современникъ", вѣроятно сообразивъ, что шутить и говорить серьозно — двѣ вещи разныя, замѣтилъ, что "Русскiй Вѣстникъ" своимъ толкованiемъ "ущипнулъ г. Тургенева, и затѣмъ о своихъ отношенiяхъ къ этому писателю объяснилъ такъ:

"Нашъ образъ мыслей прояснился для г. Тургенева не столько, что онъ пересталъ одобрять его. Намъ стало казаться, что послѣднiя повѣсти г. Тургенева не такъ близко соотвѣтствуютъ нашему взгляду на вещи, какъ прежде, когда и его направленiе не было такъ ясно для насъ, да и наши взгляды не были такъ ясны для него. Мы разошлись. Такъ ли? Ссылаемся на самого г. Тургенева."

Заслышавъ такiя рѣчи, "Русскiй Вѣстникъ" говоритъ: "На насъ лежитъ долгъ поправить дѣло." И начинаетъ поправлять дѣло тѣмъ, что извинившись и сказавъ, что онъ не хотѣлъ "щипать" г. Тургенева, тотчасъ же заявляетъ, что г. Тургеневъ не напечаталъ своей послѣдней повѣсти въ "Современникѣ" совсѣмъ не изъ расчета; не потому, что "Русскiй Вѣстникъ" предложилъ ему болѣе выгодныя условiя, а напротивъ несмотря на то, что условiя, которыя предлагались ему съ другой стороны, были несравненно значительнѣе."

Скажите же, развѣ это прилично? Развѣ можно прiискать какое–нибудь разумное побужденiе журналу — доводить серьозно до общаго свѣдѣнiя или публично заявлять, какимъ образомъ и по какимъ причинамъ другой журналъ разошолся съ извѣстнымъ писателемъ и кто отъ кого отвернулся, — журналъ отъ писателя, или писатель отъ журнала?.. Вѣдь такiя заявленiя могутъ пожалуй кому–нибудь напомнить нравы и взаимныя отношенiя двухъ героинь Островскаго: свахи по дворянству и свахи по купечеству? И какъ бы это указать статейку изъ кодекса литературныхъ или какихъ другихъ приличiй, которая бы оправдывала это домашнее заявленiе! Или не оправдаютъ ли его какiе–нибудь общественные интересы? Къ интересамъ какой части публики можетъ оно относиться? Какими общественными нуждами оно могло быть вызвано? Ужь не интересы ли русскаго народа выиграютъ отъ разъясненiя вопроса: кто больше предлагалъ за повѣсть г–на Тургенева — "Современникъ" или "Русскiй Вѣстникъ"?.. Сдѣлавъ не краснѣя это многознаменательное заявленiе, "Русскiй Вѣстнiкъ" какъ будто немножко сконфузился, да и говоритъ:

"Довольно! Намъ очень непрiятно, что мы должны были пускаться въ такiя объясненiя (ктожъ просилъ?)... Но что же однако такое эти объясненiя? Увы, это очень грустно, но мы должны сознаться, что въ нашемъ литературномъ положенiи есть что–то очень ненормальное! Нигдѣ въ цѣломъ мiрѣ нѣтъ того, чтó дѣлается въ нашей литературѣ: нигдѣ журналы не обозрѣваютъ взаимно другъ друга, не перебраниваются, и даже не объясняются между собою. Кромѣ полемики по горячимъ вопросамъ политики въ ежедневныхъ газетахъ, ни въ Германiи, ни во Францiи, ни въ Англiи журналы не вступаютъ ни въ какiя объясненiя между собою. Возьмите какой угодно изъ порядочныхъ европейскихъ журналовъ: вы даже не узнаете изъ него, существуютъ ли еще другiе журналы въ той странѣ, гдѣ онъ издается".

Посмотрите въ самомъ дѣлѣ, какiе благовоспитанные люди эти иностранцы!.. Да ужь полно правда ли это? Впрочемъ должно–быть правда, если такъ говорятъ бывалые люди. Вотъ и г. Жевакинъ, тоже бывалый человѣкъ, долго стоявшiй съ эскадрой у сицилiйскихъ береговъ, разсказывалъ собравшемуся кружку искателей руки Агафьи Тихоновны, что у нихъ въ Сицилiи живетъ такой образованный народъ, что тамъ даже отъ простого мужика не услышишь русскаго слова: всѣ говорятъ пофранцузски...

Да! дѣйствительно, не припомнимъ мы, чтобы между какими–нибудь порядочными европейскими журналами выходили перекоры из–за сотрудника или возникали объясненiя о томъ, который журналъ предлагаетъ и платитъ за статьи больше и который меньше. А вотъ, что касается до столкновенiя и борьбы мнѣнiй и направленiй, не однихъ политическихъ, но также нравственныхъ, эстетическихъ и иныхъ, то не постигаетъ разумъ нашъ, отчего бы неприлично было одному журналу поспорить, и горячо поспорить съ другимъ, особенно у насъ, среди не установившихся мнѣнiй и направленiй! Въ подобныхъ случаяхъ почемужъ бы одному журналу и не объяснится съ другимъ? Почему не сказать ему, что вы дескать изволите гнуть не въ ту сторону, что ваши мнѣнiя принадлежатъ такому–то направленiю, которое мы считаемъ невѣрнымъ потому–то, потому–то и пр.? Сверхъ того, не должно забывать, что въ западной литературѣ главную роль играютъ ежедневныя газеты, а у насъ наоборотъ, ежемѣсячные изданiя. А потомъ, долго ли же намъ обезьянничать? Помилуйте, совѣтовать не вести полемики, потомучто на западѣ этого не водится!

Въ числѣ предметовъ жалобъ есть рѣзкость выраженiй, которую у насъ называютъ бранью, свистомъ, нелитературнымъ тономъ, и приписываютъ ее отсутствiю благовоспитанности, невѣжеству, грубости нравовъ. Но и тутъ вѣдь нельзя же не принять въ расчетъ предмета, по поводу котораго засвистятъ люди. Вотъ напримѣръ исторiя г–на Чернышевскаго съ Токвилемъ — какой она произвела свистъ даже въ лагерѣ коренныхъ противниковъ свиста! Послѣднiя книги журналовъ всѣ наполнены полемикой противъ г. Чернышевскаго. Августовская книга "Отеч. Записокъ", напримѣръ, даже вся посвящена ему. Въ ней мы насчитали до шести статей, старающихся доказать, что онъ ничего не знаетъ. Въ одной московской газетѣ есть даже статейка подъ слѣдующимъ заглавiемъ: "Чернышевскiй и его время". Говорите послѣ этого, что г. Чернышевскiй не есть явленiе въ нашей литературѣ! Неудивительно послѣ этого, если 172 № "Спб. Вѣдомостей" перещеголялъ всѣхъ возможныхъ свистуновъ, сравнивъ г–на Чернышевскаго съ человѣкомъ... подгулявшимъ. Тутъ конечно иной умѣренный человѣкъ и подумаетъ: "положимъ Токвиль великiй человѣкъ, да зачѣмъ же стулья–то ломать?..”

Покорнѣйше просимъ обратить вниманiе на существенный предметъ нашей настоящей рѣчи: мы собираемъ литературные, или выражаясь тѣснѣе, журнальные интересы, которые должны войти въ нашу лѣтопись въ числѣ другихъ современныхъ интересовъ. Подъ журнальными интересами, отличными отъ всѣхъ прочихъ, мы разумѣемъ на этотъ разъ тѣ собственно интересы, которые, касаясь исключительно журнальнаго мiра, чужды всему остальному человѣчеству, которые начинаются тамъ, гдѣ кончаются интересы остального человѣчества, и которые являются въ мiръ только въ тѣхъ случаяхъ, когда журналъ захлопочется по своему домашнему хозяйству, да и выбѣжитъ въ люди весь подъ влiянiемъ этихъ хлопотъ, забывъ навремя тѣ болѣе общiе интересы, во имя которыхъ онъ открылъ мiру свое существованiе и свою дѣятельность. Мы указываемъ на эти частные или домашнiе интересы вопервыхъ потому, что они, будучи обнародованы, становятся общественнымъ достоянiемъ, а вовторыхъ потому, что внутреннiй процесъ ихъ обнародованiя нерѣдко представляетъ любопытное психологическое явленiе, как читатели могли замѣтить изъ вышеизложеннаго. Пытаясь уяснить себѣ это явленiе, мы можемъ сдѣлать такое предположенiе, что когда совершается процессъ означеннаго обнародованiя, тогда воображенiю лица обнародывающаго представляется только извѣстная малая группа читателей, напримѣръ членовъ какой–нибудь редакцiи, а все остальное читающее человѣчество для него въ эту роковую минуту какъ бы перестаетъ существовать; если же оно и припоминается ему смутно, то вѣроятно тутъ же является успокоительная мысль, что завѣтную публикацiю, непричастную дѣлу человѣчество читать не будетъ, по чувству скромности, все равно какъ бы это было чужое, не къ нему адресованное письмо...

Еще разъ дѣлаемъ оговорку, что гдѣ хотя слегка замѣшались какая–нибудь человѣческая идея, или общественный вопросъ, или отдѣльный фактъ, имѣющiй значенiе въ жизни общества, или что–нибудь подобное, лишь бы оно носило сколько–нибудь свойственную публичности физiономiю, — тамъ всѣ возможные журнальные споры, безъ свиста и съ присвистомъ, принадлежатъ въ нашихъ глазахъ къ области общихъ, а не исключительно журнальныхъ интересовъ и, во имя этихъ интересовъ, имѣютъ законное право существованiя. Если же насъ попрекнутъ тѣмъ, что мы такимъ образомъ допускаемъ свистъ и покрываемъ нарушителей законовъ литературнаго приличiя, да если еще заговорятъ о необходимости и священномъ долгѣ литературы — воспитывать общественные вкусы, то мы попросимъ прежде опредѣлить поточнѣе и посознательнѣе, чѣмъ именно воспитываются общественные вкусы, и при этомъ пораздумать хорошенько, не слишкомъ ли много приписываемъ мы, въ дѣлѣ этого воспитанiя, благоприличiю тона, чистотѣ и сладости звуковъ безъ крика и свиста? Да еще — не успѣшнѣе ли воспитываются и не яснѣе ли опредѣляются общественные вкусы суммою усвоенныхъ понятiй, мыслей и чувства? А если такъ, то прежде нежели воздвигать гоненiе на свистуновъ, сопровождаемое горькими жалобами на зловредное и ведущее къ растлѣнiю нравовъ нарушенiе законовъ литературнаго приличiя, слѣдовало бы кажется всякому, предназначающему себя въ воспитатели общественныхъ вкусовъ, освободить свои помыслы отъ всѣхъ домашнихъ хлопотъ, съ которыми наразлучны нѣкоторые мелочные, непрiятно развлекающiе дрязги, въ родѣ расчетовъ за статьи, и потомъ уже выступить на поприще съ помыслами чистыми, воспитателя достойными; да, при этомъ, помнить также слово, сказанное Спасителемъ: "не называйте себя учителями". Выступивъ такимъ образомъ, воспитатель, если онъ вооружонъ и наукой, и твердыми убѣжденiями, а главное — вѣрнымъ пониманьемъ воспитываемой среды, не будетъ имѣть причины бояться или считать себѣ помѣхою какой бы то ни было свистъ: свиснетъ ли человѣкъ заигравшись словомъ, или онъ свиснетъ заигравшись мыслью; какъ бы ни показалось воспитателю, или какъ бы ни было на самомъ дѣлѣ дико это заигрыванье, оно не раздразнитъ его, не выведетъ изъ себя и не помѣшаетъ его благимъ урокамъ, потомучто чѣмъ рѣзче дикость, тѣмъ труднѣе обмануть ею воспитываемую среду, тѣмъ кратковременнѣе ея успѣхъ и тѣмъ легче восторжествовать благимъ урокамъ, если въ нихъ дѣйствительно кроется источникъ блага, если въ нихъ въ самомъ дѣлѣ таится зерно истины...

Однако мы кажется начинаемъ сбиваться на тонъ проповѣди, чего, признаться, ужасно боимся. Попытаемся отдѣлаться отъ такого настроенiя и перемѣнить хоть тонъ, если не самый предметъ рѣчи, потомучто... вóтъ эти литературныя приличiя все еще мелькаютъ передъ нами...

"Московскiя Вѣдомости" недавно посвятили довольно большую статью разсужденiю о журнальныхъ объясненiяхъ. Это разсужденiе — нѣчто въ родѣ обвинительнаго акта, обличающаго нѣкоторые журналы въ спекулятивномъ направленiи, въ духѣ торгашества, такъ какъ ихъ "широковѣщательныя" объявленiя — ничто иное, какъ зазыванье подписчиковъ посредствомъ пышныхъ обѣщанiй, невсегда или даже очень рѣдко исполняемыхъ. Говорится въ этомъ актѣ, что такимъ образомъ журналы роняютъ свое достоинство и подрываютъ кредитъ другихъ перiодическихъ изданiй; что публика давно перестала вѣрить въ пышныя обѣщанiя и уже смѣется надъ ними, между тѣмъ какъ тѣ журналы, которые "скромно и просто заявляютъ о своемъ существованiи", расходятся въ тысячахъ экземпляровъ.

Такъ, такъ! слѣдуетъ карать его, журнальное шарлатанство, потомучто оно роняетъ достоинство литературы, не соблюдаетъ законовъ литературнаго приличiя. Но... подумаешь, какiе бываютъ оригиналы! У насъ есть одинъ прiятель, который не подписывается ни на одинъ журналъ, заимствуясъ ими отъ добрыхъ людей, но страстно любитъ читать журнальныя объявленiя. Осень для него едва ли не самое лучшее время года; по крайней мѣрѣ съ наступленiемъ сентября, онъ какъ–то особенно оживляется, какъ бы предчувствуя близкое наслажденiе. Всѣ его знакомые, получающiе какiе–то газеты или журналы, зная страсть чудака, собираютъ для него всѣ объявленiя и вручаютъ ихъ ему иногда цѣлыми пачками. Садится онъ за эти пачки точно такъ, какъ гастрономъ садится за роскошный обѣдъ; въ числѣ блюдъ этого обѣда попадаются ему иногда и великолѣпныя объявленiя отъ книжнаго магазина Маврикiя Осиповича Вольфа, и прейсъ–куранты китайскихъ чаевъ; но онъ хладнокровно откладываетъ эту примѣсь въ сторону, и очистивъ пачку, приступаетъ къ чтенiю собственно–журнальныхъ объявленiй, а потомъ, начитавшись всласть, составляетъ краснорѣчиво. "Вѣдь нельзя думать, говоритъ онъ, чтобы какой–нибудь журналъ могъ издаваться и редактироваться людьми ограниченными, — это совсѣмъ невѣроятно. А гдѣ же найдете вы самыя–то, что называется, сливки редакторскаго ума, какъ не въ объявленiи объ изданiи журнала? Тутъ ужь онъ весь, въ сосредоточенномъ такъ–сказать видѣ. Въ книгѣ иногда капитальное произведенiе посторонняго автора красуется на первомъ планѣ, какъ звѣзда первой величины, и замѣняетъ собою редакцiю или выкупаетъ ея слабыя стороны; а въ объявленiи редакцiи спрятаться нéзачто: тутъ она сама является лицомъ къ лицу съ публикой и рекомендуется, и старается высказать самую лучшую, самую горячую свою мысль. Ну, вотъ мнѣ и любопытно послушать, чтó скажутъ умные люди, чтó они думаютъ и чтó намѣрены дѣлать. Изъ того, чтó они наговорятъ, у меня составляется цѣлая группа свѣтлыхъ надеждъ, — и мнѣ весело! Положимъ, что половина этихъ надеждъ можетъ–быть и не сбудется; да послушайте: вѣдь еслибы наши надежды сбывались всѣ до одной, то мы ужь давно шагнули бы за предѣлы мелкой житейской суеты и очутились бы въ идеальномъ мiрѣ...

– Чтóже толку, возражаютъ нашему оригиналу, — обольщать себя надеждами, если знаешь напередъ ихъ несбыточность?

– Какъ несбыточность?

– Да вѣдь вы сами говорите, что половина вашихъ надеждъ не сбудется.

– Я допускаю возможность такого несчастiя; но пока оно не случилось, передо мною желанiя редакцiй — исполнить мои надежды.

– А если у нихъ совсѣмъ нѣтъ тѣхъ желанiй, какiя вы предполагаете, а есть одно только желанiе — наловить побольше подписчиковъ?

– Э, полноте! Наловить подписчиков!.. Какъ вамъ не стыдно питать такiя мысли и во всемъ видѣть одну темную сторону!.. Конечно, нельзя же представить себѣ такую безплотную редакцiю, которая бы оставалась совершенно равнодушною къ числу своихъ подписчиковъ, которой было бы все равно, составитъ ли это число пять единицъ или пять тысячъ единицъ. Для кого же и издается журналъ, какъ не для подписчиковъ, т. е. читателей? Кому придетъ охота проповѣдывать въ пустынѣ? Стало быть эта — какъ вы говорите — ловля подписчиковъ неизбѣжно должна входить въ число цѣлей всякой, даже самой честной и добросовѣстной редакцiи. Всѣ ли редакцiи равно достигаютъ этой цѣли — это уже другой вопросъ; да это–то и зависитъ отъ существенныхъ достоинствъ редакцiи, о которыхъ я сужу по объявленiю, и, знаете ли, сужу довольно вѣрно. Вѣдь есть же для чего–нибудь у насъ съ вами и смыслъ, и вкусъ, и наблюдательность. Неужели вы думаете, что всѣ журнальныя объявленiя мнѣ одинаково нравятся и возбуждаютъ во мнѣ одинаковыя надежды? Если вы такъ думаете, значитъ вы никогда не вчитывались какъ слѣдуетъ въ журнальныя объявленiя, не дѣлали надъ ними достаточно–внимательныхъ наблюденiй. Тутъ, я вамъ скажу, не только видишь разныя степени умственныхъ сил и встрѣчаешь разнообразiе мыслей и направленiй, но открываешь также разнообразiе личныхъ характеровъ, даже темпераментовъ и сердечныхъ свойствъ. Бываютъ напримѣръ характеры мрачные, склонные къ лаконизму; эти характеры большею частiю съ достоинствомъ, но они сухи и къ нимъ какъ–то не тянетъ, — сердце не лежитъ. Бываютъ и наоборотъ — характеры открытые, которымъ ужасно хочется, чтобъ ихъ хорошенько поняли; они иногда повторяются, но это ничего; я ихъ люблю: въ нихъ жизни много. Иногда бываетъ замѣтно, что прежде чѣмъ приступить къ объявленiю, редакцiя какъ–будто раздумывала: какой бы оттѣнокъ дать ей своей дѣятельности? подумала — и придумала извѣстный оттѣнокъ, разумѣется болѣе или менѣе соотвѣтствующiй ея индивидуальной личности... Вотъ личность–то и прорвалась наружу, я ее и подмѣтилъ, а потомъ — симпатизировать ли ей или нѣтъ, это уже мое дѣло. Впрочемъ случается и такъ, что индивидуальная–то личность спрячется, если она не довольно рельефна, а вмѣсто нея выступятъ "современныя потребности образованной публики", или "новѣйшее направленiе умовъ", или "послѣднiе выводы науки", за которыми дескать мы, редакторы, почтемъ священнымъ долгомъ слѣдить неустанно и неусыпно... Ну, къ этимъ высокимъ цѣлямъ я уже прислушался, и онѣ не производятъ на меня впечатлѣнiя... дѣло извѣстное! Что касается до поименныхъ обѣщанiй, т. е. реестровъ капитальныхъ статей съ именами, то я ихъ тоже сортирую; они имѣютъ для меня значенiе не по ихъ буквальному смыслу, а по извѣстнымъ заключенiямъ, которыя я вывожу изъ нихъ, т. е. изъ цѣлыхъ реестровъ, снабжонныхъ поясненiями, что вотъ тó и тó въ рукахъ редакцiи, а это или нѣчто обѣщано. Подъ нѣчто я разумѣю то чтó не озаглавлено, т. е. еще не написано, а можетъ–быть даже и не задумано, стало быть находится въ полной зависимости отъ вдохновенiя автора, которое, какъ извѣстно, никакихъ обязательствъ и даже властей надъ собою не признаетъ. Все это и многое другое, — какъ напримѣръ степень искренности, на которую у меня есть–таки кой–какое чутье, — все это я соображаю, и повѣрьте, мои соображенiя рѣдко меня обманываютъ".

Ну чтó вы будете дѣлать съ такимъ оригинальнымъ господиномъ? Впрочемъ можетъ–быть онъ оттого только такъ разсуждаетъ, что самъ никогда на журналы не подписывается, и наслаждается объявленiями и зарождающимися отъ нихъ свѣтлыми надеждами — даромъ. А вотъ есть у насъ другой знакомый, человѣкъ провинцiальный, который также долго не подписывался на журналы, но однажды увлеченный рокомъ, подписался на журналъ "Современность" и былъ кажется изъ числа первыхъ подписчиковъ этого обѣщавшаго быть прекраснымъ журнала. Этотъ господинъ до сихъ поръ не можетъ успокоиться, и какъ только зайдетъ рѣчь о журналахъ, непремѣнно одушевится и предастся излiянiю своихъ сожалѣнiй. "Никогда, говоритъ, не прощу себѣ!.. Этакъ промахнуться! Одураченъ, совсѣмъ одураченъ: два нумера — и только! Если ужь онъ (то–есть г. Кореневъ, редакторъ) какъ–нибудь тамъ въ дѣлахъ что ли запутался, такъ лучше бы обратился прямо къ намъ, подписчикамъ: мы бы ему помогли, непремѣнно помогли бы: вѣдь программа–то была какая — чудо!.. Я все ждалъ, не возобновится ли какъ–нибудь: нельзя же, думаю, такъ–таки ни съ того, ни съ сего, безнаказанно... Нѣтъ! ни слуху, ни духу! Вонъ и теперь лежитъ два нумера: только два нумера и получилъ... Да вѣдь наглость–то какая: хоть бы извинился человѣкъ, — такъ нѣтъ! Право, и жаль, и досадно!.. Теперь и чувствуешь, что слѣдовало бы подписаться еще на что–нибудь, да нѣтъ! и боишься, и расположенiя нѣтъ, потомучто досадно: вспомнишь — и досадно!"

Дѣйствительно, когда слушаешь эти горькiя сожалѣнiя, то даже вчужѣ становится и жаль и досадно. Правда, примѣръ "Современности" — примѣръ довольно исключительный, не можетъ служить опредѣленiемъ характера журнальныхъ объявленiй (особенно если припомнить нѣсколько противоположныхъ примѣровъ, гдѣ прекратившiяся изданiя съ честью оставили поприще, расчитавшись дочиста съ подписчиками); но мы все–таки ничего не говоримъ противъ филипики "Московскихъ вѣдомостей": пускай нашъ оригинальный прiятель смотритъ на объявленiя съ одной стороны, а "Московскiя вѣдомости" съ другой, — публика такимъ образомъ будетъ ближе къ истинѣ и рѣже будетъ ошибаться.

Имѣя въ виду нѣсколько извѣстiй о вновь возникающихъ журналахъ, мы должны упомянуть о нихъ, — хоть бы это было въ угоду нашему другу, любителю объявленiй (который изъ прiязни постоянно читаетъ наше писанье), да притомъ надо признаться, что его "свѣтлыя надежды" и на насъ иногда дѣйствуютъ заразительно.

Вопервыхъ — наша духовная повременная литература обогащается новымъ журналомъ: "Духъ Христiанина". Можетъ быть въ то время, когда слова наши дойдутъ до читателя, передъ нимъ уже будетъ первый нумеръ "Духа Христiанина", потомучто журналъ этотъ издается съ перваго наступающаго сентября.

Затѣмъ слѣдуютъ журналы народные: "Грамотѣй", уже объявленный и назначенный къ выходу съ октября нынѣшняго года, въ Петербургѣ, подъ редакцiею Я. Ивановскаго, и другой — "Крестьянскiй Листокъ", о которомъ идутъ только слухи, предполагающiйся въ Москвѣ, подъ редакцiею Л. Муратова, и намѣревающiйся принять преимущественно характеръ сельско–хозяйственный. Говорить объ этихъ будущихъ журналахъ пока нечего. Въ объявленiи объ изданiи "Грамотѣя" мы не почуяли никакой новой мысли: цѣль извѣстная — "удовлетворенiе насущныхъ потребностей народа", точно такъ какъ цѣль всѣхъ возможныхъ журналовъ — удовлетворять насущнымъ потребностямъ общества или той части его, для которой журналъ въ особенности назначается. Дѣло стало–быть въ исполненiи, въ которомъ мы все еще не можемъ принаровиться къ народу.

Объ этомъ много было говорено и безъ сомнѣнiя еще много будетъ говориться и безъ насъ; а мы (т. е. я, составитель этой лѣтописи), какъ уже сказали разъ, не беремъ на себя разрѣшенiя мудреныхъ вопросовъ.

Есть еще слухи о предполагаемыхъ журналахъ мѣстныхъ, напримѣръ въ Одессѣ затѣвается учено–литературный журналъ "Югъ", цѣль котораго — "открыть новый органъ для самостоятельнаго и безпристрастнаго обсужденiя вопросовъ, возникающихъ въ общественной жизни Одессы"; въ Харьковѣ составлена, говорятъ, програма литературно–политической газеты "Харьковскiй Вѣстнiкъ", основная мысль которой — "проявить и осуществить матерьяльныя и духовныя побужденiя края". Стало быть цѣли того и другого изданiя очень сходны между собою, а изъ этого можно заключить, что потребность въ новыхъ мѣстныхъ органахъ есть...

"Вѣкъ" говоритъ, что онъ "рѣшительно не вѣритъ въ возможность процвѣтанiя литературной дѣятельности въ нашихъ провинцiальныхъ городахъ". Очень жаль, что сказавъ о своемъ невѣрiи, "Вѣкъ" (за недостаткомъ мѣста) не намекнулъ, даже вскользь, о причинахъ этого невѣрiя, и разсужденiе о нихъ отложилъ до другого времени. Хотѣлось бы послушать этого разсужденiя; оно, намъ кажется, было бы очень поучительно какъ для насъ, такъ и для провинцiальныхъ городовъ, жизнь которыхъ безъ сомнѣнiя коротко знакома "Вѣку"... Извѣстно, что Наполеонъ I не вѣрилъ въ возможность пароходовъ. У насъ въ настоящее время создать цвѣтущую литературную дѣятельность въ провинцiальныхъ городахъ — было бы можетъ–быть такимъ же исполинскимъ подвигомъ ума человѣческаго, какъ во времена Наполеона I — пустить по волнамъ морскимъ паровую машину. Однако великiй вождь ошибся и машина пошла; чтó мудренаго, что и наша провинцiально литературная машина пойдетъ... Чтожъ, тогда "Вѣкъ" можетъ сказать, что не онъ первый, не онъ послѣднiй, — и при этомъ сослаться на Наполеона I...

Говоря о народныхъ журналахъ, мы неумышленно, но можетъ–быть кстати пропустили одно извѣстiе, въ которомъ, — кто знаетъ, не таится ли зародышъ явленiя, долженствующаго когда–нибудь повести къ сближенiю "Вѣка" съ Наполеономъ I. Графъ Л. Толстой объявляетъ о предпринятомъ имъ изданiи новаго журнала: не вдаваясь ни въ какiя сужденiя объ этомъ предпрiятiи, мы изложимъ сущность его словами самаго объявленiя.

"Съ 1 октября 1861 года въ сельцѣ Ясной полянѣ, тульской губернiи крапивенскаго уѣзда, будетъ издаваться ежемѣсячный журналъ подъ названiемъ "Ясная Поляна".

"Ежемѣсячное изданiе будетъ состоять изъ двухъ отдѣльныхъ выпусковъ: "Школа Ясной Поляны" и "Книжка Ясной Поляны". Школа будетъ заключать въ себѣ статьи педагогическiя, Книжка будетъ содержать статьи народныя, т. е. удобопонятныя и занимательныя для народа... Вотъ вся наша программа (продолжаетъ объявленiе), съ тою лишь особенностью, что по нашему убѣжденiю, непедагогика есть наука опытная, а не отвлеченная, и что для народа, по выраженiю Песталоци, самое лучшее только какъ разъ въ пору.

"Мы убѣдились, что почти всѣ руководства школъ дурны, но вмѣстѣ съ тѣмъ, что и по существующимъ плохимъ руководствамъ въ большей части школъ чтенiе идетъ успѣшно. Стараясь разъяснить для себя это кажущееся страннымъ противорѣчiе, мы убѣдились, что успѣхъ ученiя основанъ не на руководствахъ, а на духѣ организацiи школъ, на томъ неуловимомъ влiянiи учителя, на тѣхъ отступленiяхъ отъ руководствъ, на тѣхъ ежеминутно измѣняемыхъ въ классѣ прiемахъ, которые исчезаютъ безъ слѣда, но которые и составляютъ сущность успѣшнаго ученiя. Уловить эти прiемы и найдти въ нихъ законы, составитъ задачу нашей школы и ея отголоска — отдѣла нашего журнала, называемаго "Школой Ясной–Поляны".

"Сотрудниками нашими поэтому будутъ преимущественно учителя ясно–полянской школы, и могутъ быть только учителя, смотрящiе на свое занятiе не только какъ на средство существованiя, не только какъ на обязанность обученiя дѣтей, но и какъ на область испытанiя для науки педагогики.

"По части народной литературы, мы убѣдились, что для того, чтобы писать книги для народа, нужно болѣе чѣмъ необыкновенный талантъ и кабинетное изученiе народа, — нужно живое сужденiе самаго народа, нужно, чтобъ назначаемыя для него книги были имъ самимъ одобряемы. Съ этою цѣлью мы намѣрены представлять на судъ народа, собирающагося въ нашей школѣ, всѣ тѣ книги, которыя, по нашему крайнему разумѣнiю, ближе подходятъ къ нему, и не стѣсняясь ничѣмъ, печатать въ отдѣлѣ "Книжекъ Ясной–Поляны" только тѣ статьи книги, которыя будутъ ими одобрены". Намъ остается отъ души желать, чтобъ удался этотъ смѣлый опытъ выбора книгъ и статей для народа.

Если случалось вамъ, читатель, натыкаться въ журналахъ на статьи, посвященныя ихъ личнымъ дѣламъ и отношенiямъ, никакого общаго значенiя не имѣющимъ и никакого любопытнаго факта не представляющимъ, въ такiя минуты, когда вы были подъ впечатлѣнiемъ отъ шумѣвшихъ вкругъ васъ устныхъ голосовъ, вызванныхъ горячими и шибко–ростущими нуждами дѣйствительной жизни, — то вы безъ сомнѣнiя поймете и оправдаете побужденiе, по которому мы заговорили и такъ много наговорили объ этихъ исключительно–журнальныхъ интересахъ. Можетъ–быть въ подобныя минуты вамъ самимъ приходилось подумать такъ: еслибы авторы этихъ статей знали, какимъ глубокимъ равнодушiемъ озабоченное человѣчество можетъ встрѣтить ихъ счеты, — они вѣроятно иначе взглянули бы на свое право публичныхъ заявленiй и положили бы себѣ пользоваться имъ съ большею разборчивостью. Если же съ вами этого не бывало, и вамъ непонятно наше побужденiе, въ такомъ случаѣ простите, что мы поддались впечатлѣнiю минуты.