ПОДВИГИ НАШИХЪ КОЛУМБОВЪ ВЪ ВОСТОЧНОМЪ ОКЕАНѢ

____

Историческое обозрѣнiе образованiя Россiйско–Американской компанiи и дѣйствiя ея до настоящаго времени. Составилъ П. Тихменевъ. Часть I. Спб. 1861. стр. V, 386 и 66.

Матерiалы для исторiи русскихъ заселенiй по берегамъ Восточнаго океана. Четыре выпуска. Приложенiе къ Морскому Сборнику, 1861.

Восточный океанъ, и именно сѣверный его уголъ, давно знакомъ русскимъ служилымъ людямъ. За сто лѣтъ до Беринга служилые люди плавали съ Анадыра въ Колыму моремъ, на баркахъ, называвшихся кочами и возили государеву казну, ясакъ; точно также плавали они изъ Колымы на Анадыръ, по Ледовитому океану, черезъ Беринговъ проливъ (а отецъ Беринга тогда еще не родился) и по Камчатскому или Берингову морю и возили тоже государеву казну, муку, порохъ и свинецъ. Въ своихъ рапортахъ или отпискахъ въ случаѣ какого нибудь несчастья на морѣ, они такъ наивно разсказывали о своихъ приключенiяхъ; съ такимъ изумительнымъ самоотверженiемъ добраго стараго времени они спасали казенное имущество съ коча, затертаго въ океанѣ льдами, что невозможно читать этихъ поэмъ безъ истиннаго удивленiя. Промышленники уже въ тѣ далекiя времена вели на Колымѣ и на Анадырѣ дѣятельный торгъ пушнымъ товаромъ, вымѣнивая шкуры на желѣзо и муку; и въ тѣ далекiя времена неутолимая корысть тянула въ тундры и въ снѣга толпы удальцовъ, которые наживались непомѣрно и за то непомѣрно тѣснили бѣдныхъ туземцевъ, миролюбивый, незлобивый народъ, — чукчей, коряковъ, юкагировъ, тунгусовъ. Промышленники въ дальнихъ краяхъ сами терпѣли всевозможныя лишенiя, голодъ, холодъ, цынгу, и ожесточенные страданiями, съ большою легкостью заставляли тоже самое терпѣть и другихъ. Такъ напримѣръ одинъ изъ государевыхъ кочей носило вѣтромъ по морю нѣсколько недѣль, такъ что люди наконецъ изнемогли отъ голоду и цынготной болѣзни. Наконецъ кочъ остановился, затертый льдами. Экипажъ забралъ государеву казну, состоящую изъ соболей и лисицъ, и потащилъ ее на берегъ по льду. Придя на берегъ, служилые люди нашли, что промышленники, знавшiе о ихъ несчастiи, скупили у туземцевъ всю рыбу и не продавали имъ иначе, какъ за ужасную цѣну, по пяти гривенъ за фунтъ, и служилые люди, шатаясь отъ болѣзни и голоду, бродили по юкагирскимъ юртамъ, выпрашивая ради Христа кусокъ рыбы.

Потомъ, въ началѣ прошлаго столѣтiя, знаменитый Данило Анцыфоровъ открылъ и завоевалъ подъ высокую царскую руку Камчатку. Съ горстью казаковъ онъ прошолъ по этой странѣ до самаго южнаго мыса, и уѣхалъ въ Россiю съ собранными въ государеву казну мѣхами. Его преемникъ Иванъ Козыревъ открылъ и занялъ первые острова курильской гряды, основалъ осѣдлость на островѣ Парамуширѣ, и сильно ограбивъ туземцевъ, послалъ въ государеву казну нѣсколько сороковъ мѣховъ. Вслѣдъ за казаками явились и промышленники, какъ стая вороновъ. Вмѣстѣ съ промышленниками явились водка, оспа и сифилисъ, и здѣсь повторилось тоже самое явленiе, которое замѣчается вездѣ, гдѣ только племя болѣе цивилизованное соприкасается съ дикимъ: послѣднее исчезаетъ какимъ–то роковымъ образомъ, уступая мѣсто первому. Въ концѣ первой половины прошлаго столѣтiя промышленники стали пускаться на острова и вывезли множество мѣховъ съ алеутской и съ курильской гряды. По Россiи ходили слухи о баснословныхъ богатствахъ драгоцѣнными мѣхами тѣхъ острововъ: дикари отдавали за простой, дрянной ножикъ два и три морскiе бобра, или десятокъ и два десятка великолѣпнѣйшихъ лисицъ. Явилось множество такъ называемыхъ компанiй для промысла мѣховъ. Кто нибудь снаряжалъ корабликъ, такой, на которомъ теперь едва ли кто рѣшится плыть по рѣкѣ, и спускалъ его въ морѣ, обыкновенно въ Охотскѣ. Являлось много охотниковъ, которые обыкновенно назывались промышленниками; происходилъ уговоръ, въ силу котораго промышленники обыкновенно получали половину всѣхъ тѣхъ мѣховъ, какiе добудутъ, и корабликъ пускался въ море. Промышленники были обыкновенно изъ презрѣннѣйшихъ слоевъ низшаго населенiя восточной Сибири. Чаще всего это были бѣглые каторжники, или прощенные, выжившiе свой срокъ на каторгѣ убiйцы, воры и разбойники. Это были первые представители Россiи, съ которыми познакомились алеуты и жители американскаго берега, аляскинцы, кенайцы, чугачи и угалахмюты. Понятно, что они получили о насъ не совсѣмъ выгодное понятiе.

Различныя компанiи, производившiя промыслы на алеутскихъ островахъ, поступали съ жителями несправедливо, очень часто жестоко; но все–таки многiя компанiи, дѣйствовавшiя въ одномъ мѣстѣ, были для жителей полезнѣе одной большой компанiи, распоряжавшейся безо всякой конкуренцiи. Сначала конечно дикари не имѣли понятiя объ относительной цѣнности своихъ мѣховъ; но нѣсколько компанiй, старавшихся наперерывъ вымѣнять товары въ свою пользу, набавляли цѣну, и алеуты получали за мѣха все болѣе и болѣе тѣхъ предметовъ, въ которыхъ нуждались. Такимъ образомъ мало–помалу алеуты сдѣлались бы по своему богаты и пожалуй стали бы считать себя равноправными со всѣми остальными русскими гражданами.

Но явился очень хитрый, пронырливый и оборотливый человѣкъ, купецъ Шелеховъ. Онъ преобразовалъ тамошнiй край, и подвиги его чувствуются до сихъ поръ. Вмѣстѣ съ двумя другими купцами онъ образовалъ на десять лѣтъ компанiю; на складочный капиталъ онъ построилъ три кораблика и отправился на «аляскинскую землю, называемую американскою, на знаемые и незнаемые острова для производства пушнаго промысла и всякихъ поисковъ, и заведенiя добровольнаго торга съ туземцами.»

Это компанiя была зерномъ, изъ котораго впослѣдствiи развилась Россiйско–Американская компанiя. Г. Тихменевъ, въ своей книгѣ, заглавiе которой выписано въ началѣ этой статьи, излагаетъ исторiю этой компанiи. Къ несчастiю, вышла только первая часть этого сочиненiя, и панегирикъ неполонъ, незаконченъ. Но можно утѣшиться тѣмъ, что исторiя доведена до 1841 года, когда въ послѣднiй разъ возобновлена привилегiя компанiи на двадцать лѣтъ, такъ что и послѣднiя извѣстiя — почти современность. Ктому же еще, по самому существу дѣла, по одинаковости обстановки, подвиги компанiи за послѣднiя двадцать лѣтъ не могутъ вовсе ничѣмъ отличаться отъ подвиговъ за все прошедшее время.

Нѣтъ надобности обращать особенное вниманiе на всѣ мелочи и подробности книги г. Тихменева; въ нихъ весьма немного интереснаго, потомучто большого интереса въ панегирикѣ и быть не можетъ. Всякiй фактъ, всякое событiе истолковано въ хорошую сторону, къ вящему прославленiю имени Россiйско–Американской компанiи; но при небольшомъ вниманiи, все это разоблачается и истина оказывается во всемъ блескѣ и во всей полнотѣ, особенно при помощи изданныхъ въ приложенiи къ Морскому Сборнику «матерiаловъ для исторiи русскихъ заселенiй по берегамъ восточнаго океана.» Г. Тихменевъ имѣлъ въ виду показать, что съ легкой руки Шелехова, Россiйско–Американская компанiя оказала чуть ли не благодѣянiе Россiи и сѣвернымъ частямъ Восточнаго океана тѣмъ, что собирала съ нихъ впродолженiи шестидесяти лѣтъ хорошiе барыши.

Такъ, разсказывая о путешествiи Шелехова на Кадьякъ, г. Тихменевъ прибавляетъ:

«Всякiй конечно согласится, что не одна выгода, но и самопожертвованiе на пользу общую могли внушить смѣлому странствователю мысль о подобномъ путешествiи и придать ему силы къ перенесенiю всѣхъ трудностей, опасностей и лишенiй, которыя надлежало ему испытать, при неуклонномъ стремленiи къ достиженiю предназначенной имъ цѣли.»

Еслибы г. Тихменевъ потрудился сблизить съ этой пышной фразой количество вывезеннаго Шелеховымъ груза, то онъ вѣроятно сумѣлъ бы нѣсколько воздержаться. Три корабля первой компанiи Шелехова обошлись въ 70 тысячъ рублей, стало быть каждый около 23,000 руб. Возвращаясь изъ перваго вояжа, два только изъ этихъ кораблей, по собственной оцѣнкѣ промышленника, привезли въ Охотскъ грузу на 732,000 рублей. Когда основной капиталъ послѣ первой операцiи увеличивается слишкомъ въ пятнадцать разъ, то понятнымъ становится въ торговомъ человѣкѣ умѣнье выдержать «всѣ трудности, опасности и лишенiя.» Ктому же объ этой поѣздкѣ Шелехова мы имѣемъ свѣденiя только изъ его собственнаго журнала и донесенiя. Трудности состояли въ томъ, что пришлось выдержать нѣсколько бурь; но человѣкъ, пустившiйся въ море, поневолѣ выдерживаетъ бури, какими бы намѣренiями онъ ни былъ одушевленъ. Опасности состояли въ томъ, что дикари на островѣ Кадьякѣ вовсе не обрадовались прибытiю Шелехова, вѣроятно зная по опыту, что посѣщенiе русскихъ не приносило имъ счастья. Жители Кадьяка, коняги, требовали, чтобы наши искатели приключенiй или барышей удалились отъ острова. Несмотря на то, что Шелеховъ началъ съ ними хитрить и пустился въ переговоры, коняги пустили въ нашихъ нѣсколько стрѣлъ, и черезъ два или три дня ночью напали на промышленныхъ. Произошла драка, въ которой русскiе одержали верхъ. Коняги собрались на одномъ островкѣ и совѣщались о томъ, чтó имъ дѣлать: вѣроятно, они предполагали опять напасть на пришлецовъ, чтобы истребить ихъ, точно также какъ и всякiй народъ имѣетъ право отражать незваныхъ гостей. У Шелехова было пять двухъ–фунтовыхъ пушекъ. Онъ осадилъ конягъ на ихъ неприступномъ каменистомъ островкѣ и началъ стрѣлять изъ пушекъ по ихъ шалашамъ. Бѣдняки не имѣли понятiя о пушкахъ и считали себя на утесахъ въ совершенной безопасности. Они обратились въ бѣгство, оставивъ въ рукахъ сѣвернаго Кортеса множество убитыхъ и плѣнныхъ. У сѣверо–американскихъ племенъ до сихъ поръ сохранился обычай плѣнныхъ обращать въ рабство; Шелеховъ такъ и распорядился. Онъ поселилъ своихъ плѣнниковъ близь гавани, снабдилъ ихъ всѣмъ, чтó нужно для промысла пушныхъ звѣрей и сталъ пользоваться ихъ трудами. При этомъ онъ обезпечилъ себя заложниками, забравъ у нихъ дѣтей, человѣкъ двадцать.

Далѣе въ своемъ донесенiи Шелеховъ говоритъ, что по его убѣжденiю «свѣтъ истинной вѣры Христовой скорѣе всего могъ положить въ нихъ добрыя начала», и потому онъ объяснялъ дѣтямъ и взрослымъ законъ божiй и такимъ образомъ возбудилъ въ нихъ желанiе креститься. Передъ отъѣздомъ изъ Кадьяка онъ окрестилъ сорокъ человѣкъ туземцовъ.

Видно, что ловкiй Шелеховъ изукрасилъ свое донесенiе всѣмъ тѣмъ, чтò могло понравиться тогдашнему правительству. Понятно, что онъ могъ окрестить человѣкъ сорокъ дикарей, или даже больше. Обращеннымъ въ рабство людямъ нельзя было сопротивляться своему владѣльцу. Ктому же дикари получали при крещенiи по холщевой рубашкѣ и по пяти листовъ табаку. Это имъ очень нравилось, и многiе туземцы говорили впослѣдствiи (около 1810 г.) Головнину, что они готовы принимать крещенiе хоть каждый день, только бы получать рубашки и табакъ, который они такъ любятъ жевать. Понятно тоже, что Шелеховъ открыто лгалъ, увѣряя, будто онъ объяснялъ конягамъ законъ божiй: для этого нужно было прежде всего узнать ихъ языкъ, а потомъ самому быть истиннымъ христiаниномъ. Ничего этого не было, и новообращенные христiане послѣ того были обращаемы еще нѣсколько разъ. Но не въ христiанствѣ въ самомъ дѣлѣ заключались цѣли Шелехова: дѣло–то состояло въ томъ, что капиталъ его компанiи въ первую операцiю увеличился въ пятнадцать разъ. А гдѣ до барышей коснется, тамъ достается не только алеутамъ и конягамъ, но и всѣмъ другимъ пацiентамъ.

На островѣ Кадьякѣ, на островѣ Афогнакѣ и на Кенайскомъ берегу Шелеховъ поселилъ своихъ промышленныхъ, и для сохраненiя ихъ (а съ ними и барышей) построилъ небольшiе острожки, состоящiе изъ бревенчатаго частокола, какъ до сихъ поръ у насъ строятся остроги для арестантовъ. Для управленiя своими заведенiями и невольниками, онъ оставилъ своего прикащика Самойлова и уѣхалъ въ Охотскъ, а оттуда въ Иркутскъ.

Тутъ–то начинаются его продѣлки и подвиги для прiобрѣтенiя монополiи. Онъ зналъ очень хорошо, что соперничество другихъ промышленниковъ не дастъ ему спокойно наслаждаться прiобрѣтенными алеутами и конягами, не позволитъ ему одному вывозить изъ страны, богатой пушными звѣрями, всѣ тѣ сокровища, которыя такъ удобно сбывались въ Китай и на всѣхъ русскихъ рынкахъ. Онъ началъ съ того, что представилъ генералъ–губернатору Якоби подробное описанiе своего путешествiя, карту посѣщенныхъ имъ земель и планы воздвигнутыхъ и заложенныхъ имъ укрѣпленiй. Новозавоеванныя страны въ донесенiи его оказались многолюдными и плодородными, острожки оказались крѣпостями, невольники его коняги — россiйскими подданными, христiанство распространеннымъ. Онъ просилъ генералъ–губернатора снабдить его инструкцiей относительно того, какъ ему обращаться съ приведенными имъ въ россiйское подданство народами, и главное, объ исходатайствованiи милостиваго благоволенiя ея величества къ трудамъ его на пользу отечества.

«Безъ монаршаго одобренiя малъ и недостаточенъ будетъ трудъ мой (говоритъ въ своемъ донесенiи Шелеховъ), поелику и къ дѣлу сему приступалъ и приступаю единственно съ тѣмъ, чтобы въ означенномъ морѣ землямъ и островамъ сдѣлать собою обозрѣнiе и угодьямъ оныхъ учинить замѣчанiя, а въ пристойныхъ мѣстахъ, въ отвращенiе другихъ державъ, расположить надежнѣйшiя наши, служащiя къ славѣ премудрой нашей государыни въ пользу свою и нашихъ соотечественниковъ, занятiя. И не безъ основанiя питаюсь надеждою, что такое намѣренiе и на будущiя времена въ тѣхъ странахъ, по мѣрѣ моего стремленiя, сколько силъ и возможности будетъ, открою непредвидѣнные государству доходы, съ пользою притомъ и своею.»

Послѣ того правительство предписало сибирскому генералъ–губернатору Якоби изложить свое мнѣнiе о лучшихъ способахъ къ утвержденiю владычества Россiи на островахъ восточнаго океана и на берегахъ Америки, объ образованiи управленiя туземными народами и объ улучшенiи ихъ быта. Отвѣтъ на это въ Иркутскѣ былъ готовъ и обработанъ самимъ Шелеховымъ. Якоби представилъ, что Шелехову и товарищамъ его «необходимо дать исключительное право на производство промысла въ вышесказаннныхъ мѣстахъ». Такое мнѣнiе Якоби подтверждалъ разными высшими соображенiями, и между прочимъ упоминалъ, что другiе промышленники разстроютъ и опровергнутъ все такъ успѣшно начатое Шелеховымъ. Онъ кончаетъ свое донесенiе словами: «слѣдовательно нельзя не убѣдиться, что лучше ввѣрить обращенiе съ туземцами одному человѣку, извѣстному уже по трудамъ своимъ, чѣмъ многимъ, руководимымъ большею частiю корыстолюбiемъ».

Коммерцъ–коллегiя, разсмотрѣвъ это мнѣнiе Якоби, совершенно съ нимъ согласилась, и при помощи дѣятельнаго искательства Шелехова, придумала даже выдать ему въ ссуду изъ казны безъ процентовъ, на двадцать лѣтъ, двѣсти тысячъ рублей. Дѣло было обдѣлано и обдумано во всѣхъ подробностяхъ и частностяхъ. Въ добавокъ ко всѣмъ выгодамъ, Шелеховъ и Голиковъ получили похвальныя грамоты, шпаги и золотыя медали. Затѣмъ начинается однообразнѣйшая исторiя о томъ, какъ снаряжались въ Охотскѣ корабли, отправлялись на острова за промышленными шкурами, возили на острова хлѣбъ и разные предметы мѣны, оттуда возили мѣха. Очень многiе корабли гибли, пропадало пропасть людей. То тамъ разобьется корабль, то здѣсь погибнетъ весь экипажъ съ грузомъ; но все это были обстоятельства неважныя, потомучто корабль можно выстроить новый, а грузовъ можно добыть множество. Больше всего поражена была компанiя, когда у нея пропала цѣлая партiя покорныхъ и кроткихъ алеутовъ, человѣкъ 120, наѣвшись гдѣ–то на промыслѣ ядовитыхъ ракушекъ. Это была потеря невознаградимая, потомучто лишала компанiю значительнаго числа отборныхъ рабочихъ рукъ.

Удивительно, какъ дешево еще цѣнился хорошiй, здоровый алеутъ. Въ 1818 году лейтенантъ Рокфель, французъ, былъ въ Ситхѣ. Тамъ правитель заключилъ съ нимъ условiе для промысла бобровъ, съ тѣмъ, что вся добыча будетъ раздѣлена на двѣ равныя части: одна часть Рокфелю, а другая — россiйско–американской компанiи; за свою долю Рокфель долженъ былъ взять на свой корабль 30 байдарокъ, 60 алеутовъ и двухъ приказчиковъ, везти ихъ къ югу, къ берегамъ американскихъ, тамъ, во время промысла морскихъ бобровъ, защищать ихъ въ случаѣ нападенiя колюшей и потомъ привезти назадъ въ Ситху. За каждаго алеута, который будетъ убитъ колюшами, онъ обязывался внести по 200 испанскихъ талеровъ. Въ этой экспедицiи было убито двадцать алеутовъ, и два пропало безъ вѣсти. Потомъ еще одинъ умеръ отъ ранъ. Экспедицiя вовсе не удалась. Рокфель проигралъ въ эту лотерею; ему пришлось заплатить компанiи 4,600 испан. талеровъ.

Добрый правитель колонiй вошолъ въ положенiе Рокфеля, и для поправки его дѣлъ, предложилъ ему снова алеутовъ и байдарки на тѣхъ же самыхъ условiяхъ. Алеуты немедленно были снаряжены, но матросы рокфелева корабля взбунтовались, потомучто не хотѣли подвергать жизнь свою новымъ опасностямъ среди колюшей. «Рѣшительный отказъ моихъ матросовъ — пишетъ Рокфель — принимать дальнѣйшее участiе въ этомъ дѣлѣ, заставилъ меня поневолѣ отказаться отъ столь выгоднаго предпрiятiя». — Долгъ, лежавшiй на Рокфелѣ, 4600 талеровъ за 23 алеута, правитель согласился принять хлѣбомъ.

Дешево еще цѣнились алеуты, когда изъ нихъ можно было извлекать весьма большiя выгоды. Но надо полагать, что они были поставлены дешево для того, чтобы заохотить иностраннаго капитана принимать участiе въ бобровомъ промыслѣ. Никто на свѣтѣ лучше алеута не умѣетъ и не можетъ умѣть охотиться за морскимъ бобромъ. Алеуты даже страстно любятъ эту охоту; въ ней поэзiя ихъ печальной жизни. Алеутъ, увидѣвшiй на морѣ бобра, дрожитъ весь, какъ охотничья собака, и не смотря ни на какую бурю, готовъ броситься на свою байдарку, сшитую изъ сивучьей кожи, чтобы плыть на свою любимую охоту. Обыкновенно нѣсколько байдарокъ окружаютъ то мѣсто, гдѣ видѣли бобра; кругъ онѣ дѣлаютъ очень большой, въ версту или больше въ дiаметрѣ. Какъ скоро бобръ покажется на поверхность воды, чтобы вздохнуть, ближайшiй къ нему алеутъ бросаетъ въ него свою аспидную стрѣлку съ необычайною ловкостью, и тотчасъ поднимаетъ весло, давая этимъ знать своимъ товарищамъ, что бобръ здѣсь. Тотчасъ перемѣняется дирекцiя, и счастливецъ становится центромъ перемѣстившагося круга байдарокъ. Бобръ можетъ пробыть въ водѣ четверть часа, а потомъ непремѣнно гдѣ–нибудь вынырнетъ, чтобы подышать. Но раненый, онъ такъ долго оставаться подъ водою не можетъ. Только–что онъ покажется, летитъ въ него новая стрѣлка, и онъ тотчасъ опять ныряетъ, если еще въ силахъ. Между тѣмъ кругъ байдарокъ сближается, и добычу вытаскиваютъ съ великимъ торжествомъ. — Колюши тоже бьютъ бобровъ, но они бьютъ ихъ изъ ружей, и потому охота ихъ не бываетъ такъ успѣшна. Бобры боятся ружейныхъ выстрѣловъ, при звукѣ которыхъ цѣлая большая стая уплываетъ и пропадаетъ изъ виду на нѣсколько мѣсяцевъ. У алеутовъ же напротивъ, уйдетъ немного бобровъ и большая часть стаи остается въ ихъ рукахъ. Русскiе промышленники пробовали учиться бить бобровъ стрѣлками; но оказалось, что на это нуженъ особенный, природный талантъ, на это нужно родиться на алеутскихъ и другихъ подобныхъ островахъ и вырости на байдаркѣ, среди волнъ бурнаго и туманнаго моря. Бобръ качается на волнѣ; точно такъ же качается байдарка, повинуясь движенiю послѣдняго удара весломъ, движенiю волны и наконецъ вѣтру; сверхъ того полетъ самой стрѣлки зависитъ отъ направленiя и силы вѣтра. Не смотря на всѣ эти сложныя движенiя, охотникъ долженъ ихъ предвидѣть всѣ на нѣсколько мгновенiй впередъ, и твердою, вѣрною и сильною рукою бросить свою стрѣлку прямо въ цѣль. Это умѣнье въ алеутахъ такъ важно для успѣховъ промысла, что вѣрно оцѣнить его нѣтъ возможности, и 200 талеровъ за алеута — цѣна ничтожная. Но это было уже въ 1818 году, когда пушные звѣри и алеуты значительно были выбиты и повывелись; а раньше, именно въ послѣднее десятилѣтiе прошлаго столѣтiя, цѣна на алеутовъ была еще ниже.

Въ 1790 году правителемъ промысловъ сдѣлался, по контракту съ Шелеховымъ, разорившiйся купецъ Барановъ. Какъ водится, въ контрактѣ было упомянуто для виду, что Барановъ будетъ обращаться съ туземцами кротко и снисходительно. Это конечно была пустая фраза, лишонная всякаго значенiя. Обращаться кротко и снисходительно долженъ былъ правитель; положимъ, что такъ; но въ то же время онъ долженъ былъ употреблять ихъ въ работу, посылать на дальнiе промыслы. Уже это одно было и некротко, и неснисходительно. Тутъ выходило противорѣчiе, и еслибы правителемъ колонiй былъ не Барановъ, человѣкъ слишкомъ двадцать лѣтъ прожившiй въ тѣхъ далекихъ краяхъ, и тамъ одичавшiй, а кто–нибудь другой, человѣкъ идеально–добрый, человѣкъ возвышеннѣйшихъ чувствъ, и тотъ поступалъ бы съ завоеванными невольниками жестоко и безчеловѣчно, или — не былъ бы правителемъ. Такимъ образомъ мы здѣсь винимъ не Баранова, не Деларова, не Гагемейстера, не кого бы то ни было изъ правителей, изъ которыхъ нѣкоторые были тоже люди не безъ недостатковъ. Мы винимъ систему, монополiю, которая уже сама собою портитъ человѣка, искажаетъ его наклонности, дѣлаетъ его деспотомъ болѣе или менѣе рѣзкаго характера.

Дѣло въ томъ, что главный правитель долженъ былъ прежде всего творить волю пославшихъ его купцовъ, то–есть добывать имъ какъ можно больше барышей. Для этого въ его распоряженiе безотвѣтственно давалось цѣлое народонаселенiе алеутовъ, курильцовъ, аляскинцовъ, чугачей, кенайцовъ, угалакмютовъ, колюшей и другихъ прибрежныхъ жителей въ сѣверномъ углу восточнаго океана. Если беречь этихъ туземцевъ, то не только не будетъ барышей, но будутъ убытки, и конечно, компанiя не потерпѣла бы такого правителя. Если же давать барыши, то — не было никакой возможности не притѣснять для этого туземцевъ, не заставлять ихъ работать черезъ силу, не разорять ихъ, не увозить ихъ на промыслы верстъ на 500 и на 1000 отъ дома, на вѣчную разлуку съ семействами.

Обстоятельства компанiи устроились такимъ образомъ, что безъ невольничества туземцевъ не было бы никакихъ барышей. Дикари довольствовались очень немногимъ, и намѣнявъ себѣ на мѣха сколько имъ нужно было желѣза, котловъ, горшковъ, иголокъ, топоровъ, рубашекъ, — весьма желали бы жить спокойно въ своихъ земляныхъ юртахъ. Тогда мѣна останавливалась сама собою. Ктому же еще доставка предметовъ мѣны изъ Россiи была дорога до чрезвычайности. Нѣкоторые предметы приходилось везти изъ Москвы сухимъ путемъ до Охотска, а оттуда въ Кадьякъ или въ Ситху на корабляхъ до Камчатки, тамъ зимовать, а оттуда уже на слѣдующiй годъ въ Кадьякъ или въ Ситху. Отъ этой перевозки цѣна товаровъ возвышалась неимовѣрно, и на нѣкоторые товары цѣна утроивалась, на другiе, дешевѣйшiе, даже удесятерялась. Въ такихъ обстоятельствахъ мѣна была вовсе невозможна, тѣмъ болѣе, что вымѣненный пушной товаръ приходилось везти тѣмъ же самымъ путемъ, съ тѣми же громадными издержками. Пушной товаръ обходился бы такъ дорого, что никто не былъ бы въ состоянiи покупать алеутскихъ бобровъ и лисицъ. Приходилось принять другiя мѣры, и именно насильно заставлять алеутовъ добывать дорогiе мѣха, брать у нихъ эти мѣха и продавать въ Россiи и въ Китаѣ. Тутъ на товаръ падала только цѣна перевозки его въ одинъ конецъ. При отсутствiи конкуренцiи, морскiе бобры продавались у насъ на шапки и на воротники по баснословно высокимъ цѣнамъ. Были любители, которые платили за одинъ воротникъ до двухсотъ, четырехсотъ и пятисотъ рублей; а такъ какъ изъ одного большого бобра выходитъ четыре хорошiе воротника и столько же воротниковъ нисшаго достоинства, то каждая шкурка приносила компанiи барыши неестественные. Требовались и большiе расходы. Для правителя и его подчиненныхъ требовались нѣкоторыя вещи, къ которымъ они привыкли въ Европѣ. Надо было возить въ Кадьякъ и въ Ситху всѣ эти вещи и самый хлѣбъ. Пробовали посылать все это изъ Россiи моремъ, черезъ Атлантическiй океанъ, вокругъ мыса Горна. Оказалось, что и это непомѣрно дорого. Но все–таки это окупалось сторицею отъ непомѣрно дорогой продажи бобровъ и другихъ мѣховъ, какъ въ Кяхтѣ, такъ и въ Россiи.

Но оставалась еще значительная конкуренцiя: иностранцы, именно англичане и американцы, съ своими кораблями часто посѣщали тѣ края и вымѣнивали мѣха гораздо сходнѣе русскихъ. Причинъ этого было много. Предметы мѣны для колюшей, — ружья, порохъ, свинецъ и шерстяныя одѣяла, — доставлялись англичанами очень дешево и въ большомъ количествѣ, и потому уже, что ближе, и потому, что иностранные купцы покупали эти товары у себя дома безъ пошлины, тогда какъ американская компанiя должна была грузить шерстяныя вещи въ Петербургѣ, заплативъ за нихъ провозныя пошлины. Ктому же у насъ было правиломъ — ни въ какомъ случаѣ не продавать колюшамъ и какимъ бы то ни было туземцамъ ни ружей, ни пороху, ни свинцу. Русская компанiя хотѣла владѣть туземцами безусловно и беззавѣтно, которые потому и не должны были имѣть оружiя. Англичане и американцы, напротивъ, хотѣли имѣть въ туземцахъ только союзниковъ, совершенно свободныхъ, и мѣняться съ ними на основанiи добровольнаго соглашенiя. Понятно, что такимъ образомъ отношенiя гораздо легче, удобнѣе, проще, но зато при нихъ не можетъ быть такихъ колоссальныхъ выгодъ, какими пользовалась наша компанiя.

Нашей компанiи хотѣлось во что бы то ни стало избавиться въ тѣхъ краяхъ отъ конкуренцiи иностранцевъ, и она хлопотала объ этомъ очень дѣятельно. Дѣла компанiи представлены были правительству съ самой благовидной стороны. Показано было, что компанiя оказала Россiи огромныя услуги, открыла дальнiе острова, поддерживаетъ своими мѣхами кяхтинскую торговлю съ Китаемъ, даетъ такимъ образомъ въ казну большiя пошлины и т. д., и еслибы не иностранцы, которые своею конкуренцiей въ восточномъ океанѣ портятъ все дѣло, то еще не то было бы... Компанiя сначала выхлопотала, чтобы запрещенъ былъ ввозъ въ Россiю котиковъ, съ тѣмъ, чтобы одна наша компанiя имѣла право ихъ привозить. Вслѣдствiе этого, конечно, потребители стали платить компанiи за мѣха еще дороже прежняго, а пользы для Россiи не было никакой. Вредъ же заключался въ томъ, что мы платили за котиковъ гораздо дороже, нежели платили бы тогда, когда на нашемъ рынкѣ было бы этого товару больше и иностранные продавцы соперничали бы въ продажѣ съ компанiей. Запрещенiе ввоза котиковъ не остановило однакоже соперничества иностранцевъ въ промыслахъ компанiи на восточномъ океанѣ. Въ 1800 году приходилъ англiйскiй корабль, и въ глазахъ русскихъ англичане вымѣняли у колюшей болѣе двухъ тысячъ бобровъ. Надо замѣтить, что колюши были не то, что простодушные алеуты, съ которыми можно было дѣлать чтò угодно. Это тѣ краснокожiе, съ которыми познакомилъ Европу Куперъ. Это не низкорослые, сгорбленные, кривоногiе алеуты; это народъ крупный, гордый, смѣлый, страстно любящiй свою независимость, воинственный, ловко владѣющiй огнестрѣльнымъ оружiемъ, томагавкомъ и ножомъ. Ихъ свирѣпыя лица, расписанныя арабесками красной и черной краской, наводили ужасъ на робкихъ, миролюбивыхъ алеутовъ.

Въ морѣ алеутскомъ стало убавляться количество бобровъ; но по слухамъ, бобры были южнѣе и въ огромномъ количествѣ. Партiи алеутовъ отсылались къ югу на промыселъ, и добычи было неимовѣрно много. Партiя въ семнадцать байдарокъ промыслила какъ–то болѣе двухъ тысячъ бобровъ близь острова Ситхи. Кадьякскiй правитель Барановъ рѣшился устроить заселенiе на Ситхѣ. Одна изъ выгодъ тамошней мѣстности состояла въ томъ, что гавань ситхинская круглый годъ не замерзаетъ; но невыгодъ было немало: колюши не поддавались промышленникамъ, какъ поддавались бѣдные алеуты; напротивъ, они смотрѣли на русскихъ и на пригоняемыхъ ими алеутовъ какъ на злѣйшихъ своихъ враговъ, которые соперничали съ ними въ добыванiи пушного товара, такъ–сказать отбивали у нихъ хлѣбъ. Поэтому понятно, что когда Барановъ устроилъ на островѣ Ситхѣ небольшой острожекъ, то колюши воспользовались первою оплошностью поселенныхъ тамъ людей и истребили ихъ, а острожекъ сожгли. Погибло 130 человѣкъ алеутовъ и 20 русскихъ. Осталось въ живыхъ только трое русскихъ, пятеро алеутовъ, восемнадцать женщинъ и шестеро дѣтей.

Черезъ два года послѣ того, въ 1804, Барановъ съ сильною партiею напалъ на колюшей въ ситхинскомъ заливѣ, сначала разогналъ ихъ пушками съ своихъ судовъ, потомъ высадился и тотчасъ занялся постройкою новаго острога, Новоархангельска. При этомъ нападенiи съ нашей стороны было убито трое, ранено двѣнадцать русскихъ и нѣсколько алеутовъ: сколько именно ранено и убито было алеутовъ — и не говорится, потому, вѣроятно, что этого добра было еще тогда довольно. Съ тѣхъ поръ колюши постоянно враждуютъ съ поселившимися между ними русскими и алеутами. Много разъ они нападали на наши промысловыя партiи врасплохъ и уничтожали ихъ беспощадно. Взамѣну истраченныхъ алеутовъ привозились другiе, и конечно Барановъ принималъ только людей бодрыхъ, здоровыхъ, способныхъ къ тяжолой работѣ, къ заготовкѣ лѣса, къ охотѣ на пушныхъ звѣрей, къ мореходнымъ трудамъ. Отъ этого конечно на островахъ убавлялось число рабочихъ рукъ, оставались дома калѣки, старики, женщины и дѣти. Кстати замѣтимъ, что по уставу своему компанiя имѣла право употреблять на свои промыслы половину всѣхъ людей, способныхъ къ работѣ. Нѣтъ никакого основанiя полагать, чтобы эта статья устава исполнялась со всею точностью, потомучто дѣло шло о барышахъ, при чемъ, какъ извѣстно, достается не однимъ гусямъ. Да сверхъ того еще, еслибы человѣколюбивый правитель и рѣшился строго исполнять уставъ, то и тогда онъ обезлюдилъ бы острова во всей точности закона. Половина всѣхъ здоровыхъ людей, забранныхъ въ нынѣшнемъ году, не возвращается на родину. Черезъ пять лѣтъ берется половина остальныхъ, черезъ два года — еще половина остальныхъ и такъ далѣе. У стариковъ, женщинъ и дѣтей весьма часто не было куска рыбы для утоленiя голода, и потому народонаселенiе уменьшалось уже независимо оттого, что оно не увеличивалось по естественной причинѣ отсутствiя съ острововъ молодыхъ и здоровыхъ людей. Это было нерасчетливо, конечно, но всякiй правитель хлопоталъ въ особенности о томъ, чтобы въ нынѣшнемъ и въ слѣдующемъ году получить много пушнаго товару, и такимъ образомъ быть хорошимъ правителемъ, доставляя большiе барыши директорамъ.

Г. Тихменевъ, становясь совершенно на точку зрѣнiя директоровъ, между прочимъ очень наивно разсказываетъ, что на одномъ изъ курильскихъ острововъ, на Урунѣ, было устроено компанейское заселенiе еще въ 1795 году, подъ командою передовщика Звѣздочетова. Всего свезено было туда и оставлено 35 мужчинъ и 3 женщины. Черезъ десять лѣтъ послѣ того Рязановъ хотѣлъ подойти къ Урупу, чтобы узнать, чтó сдѣлалось съ этими несчастными. Г. Тихменевъ увѣряетъ, будто неизвѣстность объ этомъ заселенiи сильно озабочивала правленiе компанiи, но не говоритъ, чтó же мѣшало правленiю освѣдомиться объ этихъ людяхъ. Рязанову тоже не удалось подойти къ острову. Тѣмъ и кончились заботы правленiя о промышленной партiи, которая съ тѣхъ поръ должна была истратить всѣ свои запасы, издержать заряды и т. д. Впослѣдствiи уже сдѣлалось извѣстнымъ, что передовщикъ Звѣздочетовъ варварски обращался съ своими подчиненными и «жестокости его достигли крайнихъ предѣловъ» (замѣчаетъ г. Тихменевъ). Промышленные возстали противъ своего притѣснителя и были такъ великодушны, что только отрѣшили его отъ должности и отвезли его на семнадцатый островъ, съ тѣмъ, чтобы туземцы отвезли его въ Камчатку, вмѣстѣ съ донесенiемъ о его поступкахъ. Звѣздочетовъ умѣлъ обмануть курильцовъ, склонилъ ихъ на свою сторону и при ихъ помощи захватилъ власть опять въ свои руки. Но наконецъ этотъ тиранъ умеръ, а оставшiеся въ живыхъ люди его команды, «не имѣя никакихъ средствъ къ существованiю, черезъ нѣсколько времени послѣ смерти Звѣздочетова, оставили Урупъ и тѣмъ надолго лишили компанiю выгодъ, извлекавшихся отъ промысла на Курильскихъ островахъ» (стр. 110 и 111).

Наивный разсказъ г. Тихменева и его негодованiе на то, что люди Звѣздочетова лишили компанiю выгодъ, потомучто у нихъ не было никакихъ средствъ къ существованiю — очень мило. Въ самомъ дѣлѣ, встарину правители такъ называемыхъ колонiй, или лучше–сказать приказчики на компанейскихъ промыслахъ, смотрѣли на людей какъ на орудiе благосостоянiя компанiи, а стало–быть и правителей. Взгляда государственнаго тутъ быть не могло, какъ по невѣжеству правителей, такъ и потому, что въ такомъ случаѣ колонiи прямо приносили бы убытокъ. Компанiя пользовалась монополiею промысловъ на мѣстѣ, неограниченною властью надъ людьми и наконецъ монополiею продажи туземныхъ товаровъ въ Россiи и въ Кяхтѣ. Всѣ эти благопрiятнѣйшiя для торговли обстоятельства были причиною огромныхъ выгодъ. Продажею товаровъ, добывавшихся въ севѣрномъ углу Тихаго океана, завѣдывало правленiе; его операцiи, какъ водится въ такихъ случаяхъ, покрыты мракомъ неизвѣстности: говорятъ даже, что для успѣха въ торговыхъ дѣлахъ это очень выгодно, даже необходимо. Положимъ покамѣстъ, что такъ; но акцiонеры и не хотѣли разстроивать торговаго дѣла неумѣстнымъ любопытствомъ касательно будущихъ предпрiятiй; они можетъ–быть и не хотѣли знать, чтó было въ прошломъ году или за пять лѣтъ тому назадъ. Но весьма любопытно, поучительно и нисколько не вредно для будущаго хода дѣлъ было бы знать, какъ велись дѣла десять лѣтъ назадъ, напр. кому проданъ чай, вымѣненный въ Кяхтѣ и потомъ въ Шанхаѣ на пушные товары, почемъ онъ продавался, въ какое время и на какихъ основанiяхъ. Не взводя никакого подозрѣнiя на директоровъ компанiи за всѣ истекшiя шестьдесятъ лѣтъ ея существованiя, напротивъ, признавая ихъ лицами въ высшей степени добросовѣстными, честными, благородными, никакъ нельзя однакоже не замѣтить, что безотчетное и безотвѣтное распоряженiе чужимъ имуществомъ вводитъ человѣка въ великiя искушенiя и не избавляетъ отъ лукаваго. Есть люди, между самыми правдивыми и прямыми, которые низачто не хотѣли бы безъ контроля распоряжаться чужимъ добромъ, ни подъ какимъ видомъ не приняли бы на себя такой тяжкой обязанности. Многiе изъ такихъ людей не признавали бы вовсе правильнымъ — держать свои распоряженiя по Правленiю въ тайнѣ, для самой пользы дѣла, уже не говоря о чувствѣ справедливости. Положимъ, что въ Шанхаѣ вымѣненъ чай, десять тысячь мѣстъ, и чай этотъ приходитъ въ Петербургъ. Для какой–же цѣли держать это втайнѣ? Зачѣмъ не продавать этотъ чай прямо за шанхайскiй, по опредѣленной ли цѣнѣ за каждый цибикъ, или — кто больше дастъ? Почему не объявить, что привезено столько–то бобровъ, и продаются они по такимъ–то цѣнамъ? Вѣдь бобры такой товаръ, на который не найдется конкурентовъ.

Дѣло въ томъ, что встарину, до 1841 года, не было возможности объявить всѣхъ дѣлъ компанiи. Правленiе само не могло опредѣлить, во сколько обошлась ему каждая бобровая шкура, потомучто въ цѣну добытаго бобра входитъ безчисленное множество разныхъ данныхъ, издержки на содержанiе главнаго правителя, рабочихъ, чиновниковъ, служителей, содержанiе корабликовъ, выстроенныхъ по правиламъ средневѣковой морской архитектуры, содержанiе правленiя, канцелярiй и т. д. Все это, вмѣстѣ съ барышами, платили покупатели бобровыхъ воротниковъ и шапокъ. Но какъ же велики были барыши? Сколько процентовъ набавлялось на сумму издержекъ въ видѣ торговаго барыша? Очевидно, что мѣры тутъ не было, потомучто мѣра эта въ нормальной торговлѣ опредѣляется конкуренцiей, соперничествомъ, а въ монополiи ровно столько же причинъ набавить 20%, сколько и 75%, и 200%. Прозволъ неограниченный, а когда уже пошло дѣло на прiобрѣтенiе, то — ктоже останавливается на полдорогѣ? И что же за причина остановиться? Тутъ уже — чѣмъ больше, тѣмъ лучше.

Г. Тихменевъ, въ своемъ «Историческомъ обозрѣнiи Россiйско–Американской компанiи» останавливается на 1841 годѣ, когда въ послѣднiй разъ была продолжена привилегiя компанiи на двадцать лѣтъ, до нынѣшняго 1861 года. Чтó было въ эти двадцать лѣтъ, были ли освобождены алеуты изъ рабства, или это вожделѣнное время настало для нихъ только теперь, съ окончанiемъ срока привилегiи — мы не знаемъ. Но встарину правители и приказчики дѣлали съ бѣдными туземцами и съ русскими, у нихъ служившими, чтó имъ было угодно, и очень многiе дѣйствовали подобно Звѣздочетову; не было ни законовъ, ни правительственныхъ мѣстъ и лицъ, не говоря уже о совѣсти.

Сначала русскiе промышленники нанимались за извѣстную долю промысла и сами контролировали свои расчеты. Впослѣдствiи съ ними расчитывались деньгами; но въ сущности это было одно и тоже, потому что имъ деньги вовсе не были нужны. Компанiя держитъ лавку, изъ которой отпускаетъ промышленникамъ все, чтó имъ нужно, въ счетъ будущихъ расчетовъ. Водка, ромъ, сапоги, иголки, холстъ, хлѣбъ (ежели кто хочетъ брать сверхъ своего пайка) — все это выдается промышленнику безпрепятственно. Казалось бы, что ничего нѣтъ лучше и удобнѣе этого; но дѣло въ томъ, что всѣ необходимые для промышленныхъ товары оцѣниваетъ само правленiе, и опять–таки за недостаткомъ соперничества другихъ купцовъ, оцѣниваетъ во сколько хочетъ. Здѣсь тоже остановиться не на чемъ, и хотя для формы главное правленiе назначаетъ цѣну только 50% дороже того, во что вещи обошлись себѣ; но на другой сторонѣ земного шара кто за этимъ усмотритъ? Поэтому случалось, что промышленники, получавшiе жалованье особенными марками, отдавали эти марки въ лавкѣ за товары, и жили такимъ образомъ благополучно до гибели въ морѣ, или до колюшнаго скальпировальнаго ножа, или наконецъ до окончательнаго расчета, происходившаго при отправленiи въ Россiю. При расчетѣ оказывалось, что промышленный, втеченiе шести или семи лѣтъ, задолжалъ въ лавочку столько, что ему надо заживать забранные товары. Поневолѣ остается промышленный, и заживаетъ расчетъ, и опять входитъ въ неоплатный долгъ.

Такимъ образомъ разъясняются дѣла. Сущность оборотовъ американской компанiи заключается въ лавочномъ заборѣ въ Новоархангельскѣ, въ спекуляцiи на жизнь алеутскихъ и кадьякскихъ семействъ и въ несмысленномъ хвастовствѣ людей, носящихъ дорогiе бобровые воротники и бобровыя шапки.

Самовольство правителей въ Новоархангельскѣ и ихъ приказчиковъ при промыслахъ въ разныхъ другихъ мѣстахъ доходило до размѣровъ едва вѣроятныхъ. Иногда они нанимали людей на извѣстные сроки и не отпускали ихъ всю жизнь, дѣлая съ ними безотчетно все чтó хотѣли. Они расчитывали на удаленiе правительственныхъ властей, на свое полномочiе, и наконецъ на защиту въ петербургскомъ главномъ правленiи, къ которому благоволили разные древнiе милостивцы. Для примѣра приведемъ только одинъ разсказанный Головнинымъ случай съ тунгузскимъ княземъ Шихирдинымъ.

Ѳедоръ Шихирдинъ, глава угжурскаго тунгузскаго рода, началъ дѣло въ 1801 году. Племянникъ этого князька, Петръ Шихирдинъ, былъ въ Охотскѣ нанятъ Шелеховымъ, еще въ 1783 году, на четыре года, на острова, съ тѣмъ чтобы по прошествiи этого времени доставить его обратно. Съ тѣхъ поръ, втеченiи восемнадцати лѣтъ, Петра Шихирдина держали на островахъ, въ разныхъ работахъ. Князекъ Ѳедоръ доказывалъ, что отсутствiе племянника причинило большiе убытки всему угжурскому роду, требовалъ возвращенiя племянника и вознагражденiя 3000 рублей. Черезъ шесть лѣтъ послѣ подачи этого прошенiя охотскiя власти писали въ охотскую контору американской компанiи объ удовлетворенiи просителя и о высылкѣ на родину съ острововъ князька Петра Шихирдина. Черезъ два мѣсяца охотская контора отвѣчала, что тунгуза Петра Шихирдина ни по выпискамъ, ни по алфавитнымъ книгамъ не значится въ работныхъ людяхъ на островахъ. Черезъ годъ послѣ того, уже въ 1808 году, истецъ опять прiѣхалъ въ Охотскъ и повторилъ свою просьбу. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ охотская контора компанiи опять отвѣчала, что тунгуза Петра Шихирдина никогда между рабочими не было, а былъ тунгузъ тоже Петръ, но не Шихирдинъ, а Бабцовъ, отъ котораго самъ проситель отказался незнанiемъ. Еще черезъ годъ проситель узналъ, что его племянникъ злонамѣренно названъ Бабцовымъ, и опять требовалъ племянника и денегъ. Охотскiя власти опять требовали исполненiя его просьбы. Черезъ два мѣсяца охотская контора просила выдать ей копiю съ этихъ требованiй, а охотскiя власти въ этомъ отказали и перенесли дѣло въ Иркутскъ. Тамъ оказалось, что тунгузскiй работникъ Петръ Шихирдинъ давно умеръ, еще въ 1786 году, оставя за собою долгу компанiи 55 р. 57 к. Въ дѣлахъ оказалась еще записка, сюда относящаяся, уже 1810 года; изъ нея видно, что Бабцовъ оказался настоящимъ Шихирдинымъ, но что искъ перешолъ въ Петербургъ, въ главное правленiе компанiи, и по обычаю затягивающихся тяжбъ, принялъ другой характеръ: правленiе стало обвинять охотскiя власти въ томъ, что онѣ не только не оказываютъ ни въ чемъ пособiя, какъ должны были бы по уставу, но чинятъ разныя насилiя. Чѣмъ дѣло кончилось — покрыто мракомъ неизвѣстности. Вѣроятно, Петръ Шихирдинъ наконецъ умеръ, старый дядя его конечно послѣдовалъ его примѣру, и дѣло кануло въ вѣчность, а требуемыя 3000 руб. были раздѣлены между акцiонерами или директорами.

Этотъ случай довольно подробно разсказанъ въ запискѣ изъ дѣлъ канцелярiи охотскаго портоваго начальника, напечатанной въ приложенiи къ «Морскому Сборнику» (стр. 17–23). Тамъ же напечатано еще нѣсколько подобныхъ разсказовъ. И это только примѣры, а не всѣ такого рода случаи; конечно, многiе люди были задерживаемы и не находили никакихъ средствъ подать голосъ, дать о себѣ какую–нибудь вѣсть въ Россiю. И погибали они среди тумановъ и морозовъ, среди лишенiй и недостатковъ, съ длиннымъ спискомъ мелочныхъ долговъ въ лавочкѣ компанiи; они погибли, но такъ–какъ на этомъ свѣтѣ ничто не пропадаетъ, то они возрождались въ видѣ великолѣпныхъ бобровыхъ воротниковъ съ просѣдью и прогуливались по Невскому проспекту, или въ видѣ драгоценныхъ чернобурыхъ лисицъ, и покрытые изумруднаго цвѣта бархатомъ, съ теплотою ласкали спѣлыя плечи красавицъ.

Намъ неизвѣстны подвиги россiйско–американской компанiи послѣ 1841 года; г. Тихменевъ разскажетъ ихъ намъ въ второмъ томѣ своей книги. Говорятъ, что втеченiе послѣднихъ двадцати лѣтъ сдѣланы большiе успѣхи въ человѣколюбiи относительно алеутовъ и другихъ туземцовъ сѣвернаго края Восточнаго океана; а до того времени россiйско–американская компанiя, весьма выгодная для своихъ акцiонеровъ и правленiя, была явленiемъ оскорбительнымъ для человѣчества и разорительнымъ для Россiи.

Говорятъ, она была полезна въ томъ отношенiи, что оживила торговлю нашу съ Китаемъ въ Кяхтѣ и заплатила съ своего основанiя до 1841 года столько–то мильоновъ пошлины съ отпускныхъ и привозныхъ товаровъ. Но дѣло въ томъ, что въ ея рукахъ была большая часть мягкой рухляди, и еслибы всякiй имѣлъ право промышлять мѣха въ тѣхъ моряхъ и на тѣхъ островахъ, которые были отданы во владѣнiе купеческой компанiи, то мѣховъ было бы добыто не меньше и пошлины съ нихъ были бы уплачены разными промышленниками, а не однимъ приказчикомъ компанiи. Если же мѣховъ и было бы меньше, особенно когда бы алеуты и прочiе туземцы были подъ покровительствомъ правительства, зато алеуты были бы цѣлы; вѣроятно даже ихъ было бы больше прежняго, по извѣстному закону природы, тогда какъ теперь число ихъ уменьшилось болѣе нежели вдесятеро. Курильцевъ, на всей грядѣ, теперь осталось не болѣе 56 душъ, тогда какъ въ прошломъ столѣтiи они считались тысячами.

Компанiя не сдѣлала ровно ничего для развитiя нашего кораблестроенiя, тогда какъ на островахъ и по берегамъ моря нельзя ей было обходиться безъ кораблей. Иностранные мореходы и русскiе морскiе офицеры, бывавшiе въ тѣхъ моряхъ, единогласно утверждаютъ, что суда, выстроенные компанiей въ Охотскѣ, въ Ситхѣ, на Кадьякѣ заслуживаютъ полнѣйшаго удивленiя по невѣжественности строителей. Всего же удивительнѣе — говорятъ они — что эти суда совершаютъ переѣзды черезъ значительныя моря, каково Охотское, Курильское, и тотчасъ по выходѣ въ море не опрокидывются и не тонутъ. Но чтó совершенно озадачиваетъ опытнаго, стараго моряка, напримѣръ китобоя, которому случается держаться въ морѣ по нѣскольку лѣтъ сряду, это — поразительная, отважная безпечность или безпечная отважность людей, которые рѣшаются ввѣрить свою жизнь этимъ баркамъ. Корабли строились по указанiямъ старовояжныхъ промышленниковъ, и по преданiю сохраняли уже однажды придуманную для нихъ форму.

Компанiя не обратила никакого вниманiя на огромныя богатства своихъ морей — на китовъ. Безчисленное множество этихъ животныхъ кишитъ тамъ круглый годъ; американскiе и англiйскiе корабли ходятъ туда за китовымъ жиромъ какъ въ свою кладовую; флотилiи въ сто, во сто двадцать, въ полтораста кораблей ежегодно заглядываютъ въ тѣ моря на короткое время, грузятся жиромъ и уходятъ домой. Одинъ разъ какъ–то компанiя выписала китобоя для обученiя алеутовъ, невольниковъ. Но наука не принялась, потомучто она была не по натурѣ этимъ бѣднымъ, робкимъ добрякамъ. Тѣмъ и кончилась эта осторожная попытка, потому можетъ–быть, что лавочный заборъ отъ этого не увеличился бы и пришлось бы для китоваго промысла перемѣнять систему: строить порядочные корабли, приглашать образованныхъ шкиперовъ, а въ качествѣ матросовъ посылать не невольниковъ, кадьякцевъ или алеутовъ, а нанимать желающихъ, охотниковъ, и расчитываться съ ними деньгами, а не заборомъ по лавочкѣ.

Никакого нѣтъ сомнѣнiя, что компанiя лучше и справедливѣе прежняго вела свои дѣла впродолженiе послѣдняго истекающаго двадцатилѣтняго срока своей возобновленой привилегiи. Это было неизбѣжно уже по самому времени, вслѣдствiе невольнаго прогресса нашего вмѣстѣ со всѣмъ человѣчествомъ. Этому способствовалъ и выборъ правителей, которые всегда были образованные офицеры нашего флота, служили въ компанiи, но въ тоже время состояли на службѣ правительства. Поэтому мы съ нетерпѣнiемъ будемъ ждать второго и послѣдняго тома книги г. Тихменева, чтобы изучить дѣла этой компанiи. Сквозь панегирикъ иногда видна бываетъ сущность дѣла.

Но признаемся, мало у насъ надежды на то, чтобы улучшенiя послѣднихъ двадцати лѣтъ соотвѣтствовали требованiямъ человѣчества, и тутъ уже виноваты не столько люди, сколько система. Извѣстно, что и въ эти двадцать лѣтъ осталась въ Новоархангельскѣ лавочка и расчетъ происходилъ на лавочный заборъ, что никто кромѣ компанiи не имѣлъ права привезти на наши острова и прибрежья ни булавки; стало–быть цѣны въ лавочкѣ назначались произвольныя. Извѣстно также, что въ разныхъ заселенiяхъ и промыслахъ начальниками были промышленники–приказчики, съ неограниченнымъ произволомъ, съ правомъ безотчетнаго распоряженiя трудами и личностью подчиненныхъ имъ туземцовъ; стало–быть туземцы страдали, потомучто власть въ рукахъ невѣжды опаснѣе ножа.

Любопытно будетъ взглянуть на второй томъ г. Тихменева, особенно если онъ отложитъ тонъ панегирика и возьмется за правду. При доступности для него офицiальныхъ документовъ, это было бы и не очень трудно.

___________