РУССКIЙ ТЕАТРЪ

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНIЕ ДРАМАТУРГIИ И СЦЕНЫ

____

IV

Мы начнемъ нашъ нынѣшнiй отчетъ нѣкотораго рода побѣдною пѣснью. Насъ слушаются. Въ прошедшiй разъ мы только–что заявили наше скромное желанiе, чтобы къ числу возобновленныхъ вздоровъ на русской сценѣ, мудрые распорядители репертуарной части прибавили Елену Глинскую и комедiю о войнѣ Федосьи Сидоровны съ китайцами, и чтоже? Половина желанiя нашего уже исполнена: «Елена Глинская», даже уже два раза — 14 декабря и 19 декабря въ бенефисъ инвалидовъ (бѣдные инвалиды!). Сомнѣнiй нѣтъ, что скоро мы насладимся и комедiей «О войнѣ Федосьи Сидоровны»; за симъ вѣроятно дадутъ «Навуходоносора» панаевской «Тли» и

бездыханное Амалафриды тѣло

Низвергнутъ со скалы въ кровавый океанъ,

и постепенно возобновятъ драматическiя произведенiя г. Рафаила Зотова...

Видя съ радостнымъ чувствомъ, что дѣло наше остается не втунѣ, мы спѣшимъ принести свою посильную лепту и напомнить нѣсколько прекрасныхъ и вполнѣ удовлетворяющихъ вкусъ гг. распорядителей, вещей бывалаго времени.

Вотъ что по нашему крайнему разумѣнiю слѣдуетъ возобновить непремѣнно и сколь можно скорѣе:

1) «Боярина Федора Васильевича Басенка», г. Кукольника. Воображаемъ, кàкъ хорошо можетъ произнести г. Степановъ:

быкъ съ бойни сорвался,

Левъ вырвался изъ клѣтки!

2) «Шкуну Нюкарлеби», покойнаго Ф. В. Булгарина, съ восхитительнымъ куплетомъ о томъ, какъ

дѣвицы

летятъ какъ птицы

Въ полки, въ полки.

3) «Разставанье», г. Родиславскаго.

4) «Торквато Тассо», г. Кукольника, вещь хотя и лирическую, но въ которой г. Бурдинъ въ роли Тассо можетъ быть восхитителенъ.

5) Прелестныя комедiйки Н. В. Сушкова, какъ–то: «Комедiю безъ сватьбы», «Трехъ Ракановъ» и проч. Стихъ въ нихъ такъ же изященъ и легокъ, какъ въ драматическихъ произведенiяхъ Куликова, а насчетъ великосвѣтскости онѣ первый сортъ.

6) «Прихоть кокетки», г. Бруннера, въ которой есть такая благодарная роль для нашей русской Плесси — г–жи Снѣтковой З.

7) «Эспаньолетто», причемъ опять–таки несравненный г. Бурдинъ можетъ испытать свои драматическiя средства «въ изображенiи итальянскихъ страстей на сѣверѣ», которое имѣлъ въ виду авторъ пьесы.

8) Драму князя Кугушева: «Нищiй», въ которой тотъ же разнообразный артистъ нашъ можетъ извлечь немало слезъ изъ очей чувствительныхъ.

9) «Майко», драму г. Беклемишева.

10) «Житейскую школу» г. Григорьева 1, эту прекрасную и поэтическую апофеозу палки въ домашнемъ быту.

11) Его же «Героевъ преферанса».

12) Водевиль «Натуральную школу», въ которомъ съ нещаднымъ александрiйскимъ остроумiемъ обличена вредоносная для мiра «Тли» — литература.

13) Драму К. Бахтурина: «Кузьма Рощинъ».

14) Трагедiю г. Аскоченскаго: «Пансiонерка», въ которой съ блистательнымъ успѣхомъ можетъ явиться г–жа Снѣткова 3.

И наконецъ 15) Pour la bonne bouche — «Александра македонскаго», пьесу не оцѣненную въ свое время, но никакъ не менѣе «Елены Глинской» и «Ермака Тимофѣевича», заслуживающую честь возобновленiя.

Вотъ пятнадцать болѣе или менѣе капитальныхъ вещей, которыя мы напоминаемъ, движимые чувствомъ ревностнаго усердiя ко благу общему и окрыленные мыслью, что желанiя наши не пропадаютъ втунѣ. Недурно было бы также, но это уже pia desideria, чтобы хорошiя произведенiя романистовъ нашихъ передѣлывались отъ времени до времени для сцены. Укажемъ напримѣръ на «Асмодея нашего времени», г. Колки Сохрана, или на старыя, но хорошiя вещи: «Леонидъ», «Таинственный монахъ», г. Зотова, «Стрѣльцы», г. Масальскаго, даже на «Димитрiя Самозванца», Ф. В. Булгарина. Въ послѣдней передѣлкѣ нужно только допустить нѣкоторыя измѣненiя, которыя предлагалъ сдѣлать въ романѣ Пушкинъ, т. е. назвать Бориса Годунова Хлопоуховымъ, Марину Мнишекъ — княжной Шипохвостовой, Самозванца — Каторжниковымъ. Даже Иванъ Выжигинъ можетъ быть прекрасно передѣланъ для сцены нашими талантливыми драматургами: гг. Куликовымъ и Григорьевымъ 1.

Что желанiя наши вполнѣ сойдутся съ желанiями гг. распорядителей репертуарной части и театральнаго комитета, въ этомъ мы не сомнѣваемся, судя по тому, что дѣется на русскихъ сценахъ.

Нынѣшнiй разъ мы не будемъ въ подрядъ перепечатывать репертуара, а сдѣлаемъ изъ него только извлеченiе.

Капитальною новостью сцены была въ это время драма: «Бояринъ Матвѣевъ» г. Ободовскаго, съ разлитiемъ Печоры и другими чудесами, которыхъ постановка обошлась вѣроятно очень не дешово. Сiя прекрасная драма дана была впрочемъ только четыре раза. 29 ноября въ бенефисъ г. Григорьева, она шла въ первый разъ. Бенефицiантъ игралъ въ ней боярина Матвѣева, какъ онъ играетъ всѣ свои роли, т. е. «нарочно» и не взаправду, какъ и слѣдуетъ играть вообще артисту полезному (grande utilité) и какъ спецiально слѣдовало играть въ этой совершенно незаправской, хотя вполнѣ достойной ея автора, драмѣ.

«Новогородцы» отсвирѣпствовали на осьмомъ разѣ (на Александринскомъ театрѣ) навсегда ли, на время ли, это по кайдановскому выраженiю покрыто мракомъ неизвѣстности. «Не первый и не послѣднiй», г. Дьяченки, тоже на время отсвирѣпствовалъ, именно съ 23 ноября (на Марiинскомъ), и пересталъ

пу... пу... публику плѣнять(1).

«Слово и дѣло», дошло пока до седьмого раза (22 ноября, 27 ноября, 12 декабря, 20 декабря), и несходило съ марiинской, аристократической сцены на плебейскую–александринскую. Изъ высокихъ трагедiй, кромѣ «Елены Глинской» и «Ермака» (9 декабря на Александринскомъ) давались «Велизарiй» (23 ноября на Александринскомъ), «Маркитантка» г. Кукольника (16 декабря на Александринскомъ). Изъ комедiй пошло какъ–то на «Мишуру», г. Потѣхина, senior. (26 ноября, на Александринскомъ, 9 декабря, на Марiинскомъ, 17 декабря, на Александринскомъ). Игрались конечно и произведенiя г. Погосскаго, «Не по носу табакъ», 2 декабря на Александринскомъ, «Легкая надбавка»; 5 декабря тамъ же давались по разу капиталы «Карьера», (6 декабря на Александринскомъ), «Не хуже другихъ» г. Михайлова, 11 декабря тамъ же, «Однодворецъ» г. Боборыкина, 13 декабря тамъ же. По чувствительной части нашъ Фредерикъ Леметръ, г. Бурдинъ далъ въ бенефисъ свой «Парижскаго Вѣтошника», 7 декабря на Александринскомъ, и потомъ два раза приводилъ въ немъ въ восторгъ публику, 10 декабря, и 12 декабря.

Таковъ былъ фондъ репертуара за это время. Зачѣмъ его портили временами Шекспиромъ, да Гоголемъ, да Островскимъ — мы право не знаемъ. Мы умилились теперь душою — и знаете ли что насъ въ особенности умилило, что на насъ подѣйствовало и поучительно и наказательно и исправительно? Двѣ статьи, написанныя любителемъ театра въ «Сѣв. Пчелѣ.»

Съ послѣдней изъ нихъ мы цѣликомъ познакомимъ нашихъ читателей, и извлечемъ изъ нея публично тѣ поученiя, которыя въ сердцѣ нашемъ уже воспитали и возлелѣяли иныя чувства и вслѣдствiе которыхъ всѣ воззрѣнiя наши на искуство и сцену измѣнились радикально.

Вотъ она, эта громовая статья, помѣщенная въ 342 № «Сѣв. Пчелы.» Читайте, оплачьте вмѣстѣ съ нами наши грубыя былыя заблужденiя. Она называется: «По поводу статей, помѣщенныхъ въ журналѣ Время» и гласитъ тако:

«Разборъ игры нашихъ артистовъ въ «Горе отъ ума», помѣщенный въ октябрьской книжкѣ журнала, гдѣ неизвѣстный авторъ къ довершенiю всѣхъ нелѣпостей объявилъ, что даже и Сосницкiй не понялъ роли Репетилова, вызвалъ весьма правдивое возраженiе въ небольшой статьѣ, напечатанной 25 ноября въ «Сѣверной Пчелѣ.» Я былъ убѣжденъ, что искреннiя и горячiя слова отвѣта докажутъ свирѣпому критику всѣ заблужденiя его, всѣ дикiе, нечеловѣческiе взгляды на искуство, но видно — горбатаго излечитъ одна могила. Подобно поклоннику Бахуса, увлеченному запоемъ и дѣйствующему тогда безсознательно, и критикъ, скрывающiйся надъ забраломъ, снова очертя голову выступилъ въ ноябрьской книжкѣ съ безобразною филиппикою противъ артистовъ русскаго театра. Всѣ они, неисключая г. Васильева 2, и Горбунова, объявлены людьми бездарными, никто не понимаетъ и необдумываетъ ролей, никто неспособенъ создать живое, художественное лицо. Всѣмъ понятно, что въ этихъ рѣзкихъ приговорахъ нѣтъ и тѣни справедливости; это какой–то хаосъ, пустота, наборъ словъ, пересыпанныхъ такимъ обилiемъ вопросительныхъ и восклицательныхъ знаковъ, что невольно подумаешь, что авторъ какъ говорится дописался до чертиковъ.

«Ссылаюсь на судъ всѣхъ, кто любитъ русскую сцену, есть ли правда, есть ли какое–нибудь литературное приличiе въ подобныхъ выходкахъ: «Бѣдность не порокъ», было осквернено сопоставленiемъ съ ними водевилей гг. Григорьева 1 и Куликова, впрочемъ мы не смотрѣли этихъ гадостей. Вопервыхъ, мы увѣрены, что самъ г. Григорьевъ 1 конечно никогда не придавалъ особеннаго значенiя своимъ водевилямъ, но всѣ они написаны бойко, игриво, столько лѣтъ не сходятъ со сцены, гдѣ все скучное и бездарное неживуче и скоро попадаетъ въ архивъ, слѣдовательно выраженiе осквернено, гадости слишкомъ нелѣпы и пошлы; вовторыхъ, что касается собственно таланта г. Григорьева 1, какъ актера, то смѣло можно сказать, что въ своемъ амплуа онъ весьма полезный и необходимый дѣятель, что всякую роль онъ исполнитъ съ умомъ и опытомъ, а потому смѣшно и жалко читать приговоръ критика, что и Бурдинъ и Григорьевъ 1 провалились въ роли Дикаго въ «Грозѣ». Роль эта, стоящая далеко не на первомъ планѣ въ драмѣ, напротивъ того, исполнялась обоими артистами весьма самостоятельно и съ большимъ практическимъ смысломъ. Наконецъ будемъ же справедливы: вѣдь г. Бурдину, у котораго критикъ–наѣздникъ находитъ одни фальшивыя ноты, неискренность игры и неспособность къ драматическимъ порывамъ, самъ г. Островскiй не одинъ разъ высказывалъ свое полное одобренiе и публика единодушно и съ полнымъ сочувствiемъ принимала артиста и въ Любимѣ Торцовѣ, и въ Кабановѣ и въ Бородкинѣ.

«Увлеченный своими юпитеровскими приговорами, неумолимый наѣздникъ нашъ идетъ все crescendo и въ концѣ своей филиппики доходитъ до такого безусловнаго и слѣпого поклоненiя г. Васильеву 2–му, что ставитъ его въ роли Любима Торцова выше Садовскаго, а въ роли Кабанова объявляетъ его равнымъ excusez du peu — генiальному Мартынову! Да подумайте наконецъ, чтó вы говорите! Вѣдь г. Васильевъ 2–й артистъ даровитый, а Мартыновы родятся вѣками; вѣдь имя этого художника столь же высоко и дорого въ искуствѣ какъ имена Пушкина, Бѣлинскаго, Гоголя, Брюлова, Глинки.

«Вѣдь смотря на Мартынова, мы забывали и театръ и сцену; это была сама жизнь съ ея плотiю и кровью, а вамъ угодно ставить Васильева 2–го на одну съ нимъ доску! Нѣтъ, воля ваша, а это такое безобразiе, такая злая насмѣшка надъ г. Васильевымъ 2–мъ, что невольно скажешь: не поздоровится отъ этакихъ похвалъ.

«Что касается взглядовъ критика на искуство вообще, то у меня рѣшительно опускаются руки. Отдавая полную справедливость огромному дарованiю г. Островскаго, произведенiя котораго оживили и обновили нашу сцену, я однако не могу согласиться съ неизвѣстнымъ критикомъ, что какая–нибудь дюжинная, хотя и типическая купчиха Анна Ивановна «Бѣдность не порокъ», представляетъ поэтическiй образъ русской женщины, что это одинъ изъ самыхъ яркихъ типовъ, натура блестящая, размашистая, способная увлечь.

«Я понимаю поэзiю и увлеченiе въ женщинахъ, созданныхъ Пушкинымъ, Тургеневымъ, наконецъ въ «Катеринѣ», «Бѣдной Невѣстѣ», Островскаго, но чтобъ Анны Ивановны могли увлечь, чтобъ такiя женщины представляли поэтическое созданiе, это такая клевета, такая ложь, которую можно высказать только не имѣя никакого понятiя объ искуствѣ.

«Въ заключенiе повторяю, что общественное мнѣнiе съ отвращенiемъ смотритъ на эти бездоказательныя и бранныя статьи, что наши артисты раскусили и поняли, съ какимъ рыцаремъ они имѣютъ дѣло.

«Впрочемъ голосъ мой вѣроятно останется голосомъ вопiющаго въ пустынѣ и наѣздникъ–критикъ попрежнему выступитъ съ своимъ удушливымъ словоизверженiемъ; ему какъ говорится, къ стѣнѣ горохъ, какъ съ гуся вода.

«И оскорбляться вамъ смѣшно бы,

Окромѣ честности есть множество отрадъ,

Ругаютъ здѣсь, а тамъ благодарятъ.

Любитель театра.»

Мы считали бы грѣхомъ, еслибы нашихъ читателей — т. е. читателей «Времени», мы лишили хотя одного изъ перловъ, которыми блещетъ статья Любителя театра, и потому выписали ее съ дипломатическою точностью.

Статья совершенно измѣнила всѣ наши воззрѣнiя на искуство вообще и на театръ въ особенности, значитъ намъ не все равно, не «къ стѣнѣ горохъ». Мы со всѣмъ простодушiемъ изложимъ только рядъ перемѣнъ, произведенныхъ въ насъ безчисленными драгоцѣнными истинами его статьи, по пунктамъ.

1) До этой капитальной статьи (признаемся откровенно, что первой, упоминаемой любителемъ театра, мы вовсе не читали), мы полагали, что даже и Сосницкiй подлежитъ суду критики, если какой–либо роли онъ не понималъ втеченiе 50–ти лѣтъ; думали, что пьяный нюня, изображаемый имъ въ Репетиловѣ вовсе не выражаетъ идеи грибоѣдовскаго лица, азартнаго крикуна, говорящаго по «торжищамъ» о томъ, что

Есть государственное дѣло,

Оно вѣдь видишь не созрѣло,

Нельзя же вдругъ;

принадлежащаго къ «секретнѣйшему союзу по четвергамъ», взводящаго на себя отрицанiе всего: законовъ, совѣсти, вѣры, и проч. и проч.; съ ожесточенiемъ и непремѣннымъ краснымъ жестомъ говорящаго о томъ, что

Радикальное потребно тутъ лекарство,

Желудокъ больше не варитъ,

того Репетилова, который тѣмъ–то и комиченъ, что у него «глаза въ крови, лицо горитъ» какъ у одного изъ его идеаловъ, который въ восторгѣ типическомъ отъ того, что

Умный человѣкъ не можетъ быть не плутомъ!

и который тушуется передъ Анфисой Ниловной. Теперь мы отъ нашего взгляда отрѣшимся: 1) признаемъ непогрѣшимость г. Сосницкаго; 2) отказываемся искать исторически–бытового смысла въ комедiи Грибоѣдова, и 3) соглашаемся думать, что грибоѣдовскiя лица можно играть такъ же нарочно, какъ «Житейскую школу» г. Григорьева 1–го и сочиненiя г. Куликова.

2) До сихъ поръ мы полагали, что гг. Бурдинъ, Григорьевъ 1, Шемаевъ, г–жи Снѣтковы, Струйская — далеко не всѣ артисты русскаго театра, но есть еще, кромѣ высокоуважаемой нами молодой четы — г. Васильева 2 и вѣрнаго по тону г. Горбунова, блестяще–даровитые артисты, каковы г. Самойловъ, г–жа Линская, артисты очень даровитые, хотя и молодые, какъ г. Нильскiй, артисты вполнѣ добросовѣстные, какъ г. Зубровъ, въ роляхъ своихъ, — и заявили уже полное къ нимъ сочувствiе въ томъ, въ чемъ они, по крайнему нашему разумѣнiю, хороши, и по множеству дѣйствительныхъ заслугъ г. Сосницкаго неостанавливались долго на одной неудачной его роли. Теперь мы убѣдились, что

qui meprise Cottin, meprise son roi,

что гг. Бурдинъ, Григорьевъ 1, всепожирающiй Шемаевъ, г–жа Снѣткова — всѣ артисты русскаго театра, что о другихъ говорить не стоитъ, или что о нихъ говорится implicite, когда говорится о гг. Бурдинѣ и прочихъ исчисленныхъ свѣтилахъ, что быть недовольными этими великими артистами могутъ только «поклонники Бахуса, увлечонные запоемъ.»

3) Доселѣ мы думали, что о ерундѣ не слѣдуетъ говорить много, что вопросительные и восклицательные знаки, единственный литературный способъ говоренiя объ этомъ предметѣ. Отнынѣ... но нѣтъ ужь! мы привыкли къ этому способу, и по слабости нашей, должно быть не будемъ имѣть силъ отстать отъ него.

4) Доселѣ мы «худородные и худоумные», разумѣли неправильно литературное приличiе. А именно вотъ какъ мы его разумѣли, надо же объяснить дѣло. Мы думали очень просто, что: а) Есть литература дѣло серьозное, и есть литературная промышленность, дѣло болѣе или менѣе постыдное. б) Что когда почтеннѣйшей публикѣ безразлично и совокупно подаются блюда той и другой, то изъ уваженiя къ литературѣ надо же называть другiя блюда ихъ настоящимъ именемъ, т. е. гадостями, и смѣло сознаваться, что приѣхавши въ театръ для того, чтобы видѣть дѣло, мы гадостей не видѣли. Отнынѣ мы замѣнимъ названiе и будемъ называть произведенiя гг. Григорьева 1, Куликова, Родиславскаго, Тарновскаго, Руднева, П. Федорова, Дьяченки и tutti quanti — «репертуарными сливками». Мы постараемся даже внутренно исправиться, войти во вкусъ «водевиля съ переодѣваньемъ»: идя по гороховой мы будемъ непремѣнно повторять прелестные стихи г. Григорьева 1:

По гороховой я шолъ

И гороху не нашолъ,

а на морской:

Видѣть море захотѣлъ

И въ морскую полетѣлъ,

Но ни въ Малой, ни въ Большой

Капли нѣтъ воды морской.

Мы постараемся изгладить изъ памяти нашей всѣ эти ничтожныя стихотворенiя разныхъ поэтовъ, отъ Пушкина и Лермонтова до Фета и Огарева, признаваемыхъ этою надменною выскочкой, русской литературой, и потщимся приучить ухо наше къ гармонiи стиля и красотѣ содержанiя водевильныхъ куплетовъ.

Вотъ недавно напримѣръ намъ попалось къ счастiю и исправленiю нашему стихотворенiе изъ артистически–театральнаго кружка. Мы такъ восхитились имъ, что выучили даже наизусть и дѣлимся имъ съ нашими читателями въ залогъ того, что «взглядъ нашъ на искуство и вкусъ достигли до точки»... Вотъ оно, это стихотворенiе:

Другъ почтенный!

Посланiе ныньче къ вамъ пишу

И въ часъ отъ дѣлъ освобожденный

Прочесть внимательно прошу.

Отъ васъ съ надеждой жду отвѣта

И благодаренъ буду ввѣкъ,

Коль въ положенiе поэта

Войдете вы, любезный человѣкъ.

С.... В.... покойный

Меня любилъ и отличалъ

Талантъ и стихъ игриво стройный,

Мои посланья сберегалъ,

Въ минуты жъ дружескихъ признанiй,

Когда богатство такъ росло,

Давалъ мнѣ много обѣщанiй;

Но онъ угасъ — увы — все прошло

Я не фразеръ и не расказчикъ,

Смиренно долженъ былъ молчать,

Но вы его душеприкащикъ,

Вамъ я теперь могу сказать:

Я не искалъ ни въ чемъ излишка,

С.... В.... узнавши мой удѣлъ,

Мою семью поразсмотрѣлъ

И деревянный мой домишко

Изъ долга выкупить хотѣлъ;

Благодаря его за это

Я ждалъ стыдясь напоминать,

Онъ захворалъ и такъ все лѣто

Прошло.... увы! чего теперь мнѣ ждать?

Покойный по духовной слышно

Всѣхъ совершенно надѣлилъ

Рукою щедрой очень пышно,

А насъ больной къ несчастiю забылъ.

Про свой должишко я тяжолый

С.... Г.... писалъ,

Но въ часъ кончины не веселый

Ей о свой нуждѣ сказалъ.

Она — добрѣйшее созданье,

А вы добрѣйшiй изъ людей,

Скажите жъ на мое посланье

Ждать ли чего семьѣ моей?

Я человѣкъ безъ притязанья,

Но грустно убѣдиться въ томъ,

Что тѣни нѣтъ воспоминанья

О другѣ, хоть и не родномъ;

Ему хоть былъ я и не нуженъ,

Но съ нимъ безъ подкупа былъ друженъ.

Ефимъ Данилычъ, дай отвѣтъ:

Надежда есть ли мнѣ иль — нѣтъ,

Иль смолкнуть какъ могила,

Которая Семена прахъ сокрыла.

Неправда ли, что это посланiе дышетъ благородствомъ мiросозерцанiя, блещетъ вкусомъ и остроумiемъ, отличается изяществомъ выраженiя, достойнымъ водевилей г. Григорьева 1 и великосвѣтскихъ комедiй г. Куликова.

Да, мы измѣнимся совершенно, мы истребимъ изъ памяти нашей зловѣщiе приговоры гоголевскаго разъѣзда на счетъ забавныхъ пьесъ, въ которыхъ одинъ залѣзъ подъ столъ, а другой вытащилъ его оттуда за ногу. О результатахъ такой добросовѣстной работы надъ собою мы незамедлимъ увѣдомить любителей театра. Мы убѣдимся въ томъ, что пьесы г. Григорьева написаны бойко и живо, увѣримся, что онѣ никогда не сойдутъ со сцены, и нельзя не увѣриться! Репертуаръ сцены хоть кого убѣдитъ въ томъ, что хорошiя вещи, какъ напримѣръ «Ермакъ», «Елена» и «Федосья», безсмертны, постоянно воскресаютъ... Какъ же не держаться пьесамъ г. Григорьева.

5) До сихъ поръ, мы въ слѣпотѣ нашей думали, что лица типическiя, какъ Дикой, главныя ли они или не главныя, должны быть ввѣряемы артистамъ, умѣющимъ создавать типы, да и видѣли чтó изъ неглавныхъ лицъ дѣлывали порою Мартыновъ, Садовскiй и Самойловъ. Увы! мы грубо заблуждались. Катайте же во все, гг. Бурдинъ и Григорьевъ 1.

6) Глубоко уважая покойнаго Мартынова при его жизни не меньше тѣхъ, для кого онъ сталъ дорогъ по смерти, мы думали, что духъ его радуется, видя себѣ достойнаго преемника въ г. Васильевѣ 2. Отнынѣ мы должны затвердить одну пѣсню: Мартыновъ, Мартыновъ и еще Мартыновъ.

7) Мы полагали, что a) Гуслинъ, человѣкъ умный и артистически–даровитый не могъ влюбиться въ натуру ему несоотвѣтствующую, и b) что сама Анна Ивановна вовсе не какая–нибудь, а то поэтически–веселое лицо, которое создала г–жа Косицкая на основанiи данныхъ драмы Островскаго, который не даромъ же вложилъ въ ея уста нѣсколько поэтическихъ отрывковъ изъ пѣсенъ, нетолько веселыхъ, но и грустныхъ (одинъ ведетъ за рученьку и проч., послѣ сцены прощанья Мити), да и въ жизни немало видѣли мы такихъ фигуръ грацiозно–бойкихъ. Отнынѣ мы увѣровали, что лица веселыя не могутъ быть поэтическими, и рекомендуемъ для роли Анны Ивановны любую торговку съ сѣнной площади.

Видите ли какъ радикально измѣнились наши воззрѣнiя вслѣдствiе статьи любителя театра!

Какъ мы жалѣли, что сходили въ Александринскiй театръ въ Ветошника до появленiя этой статьи!.. Мы бы воспѣли восторженный гимнъ нашему Фредерику Леметру; мы бы, слыша хохотъ публики при его обращенiяхъ къ вѣхѣ и при его размышленiяхъ надъ корзинкой тряпья, полагали бы, что такъ и слѣдуетъ: мы бы безъ отвращенiя слушали сентиментально–селадонскiя излiянiя его чувствiй къ Марiи, и проч., и проч. Мы бы тоже не предложили себѣ вопроса: чѣмъ г–жа Снѣткова 2 хуже г–жи Снѣтковой 3, и не подумали бы грубо, слушая пискъ г–жи Снѣтковой 2 въ Марiи, что этотъ пискъ совершенно одинаковъ у нея съ г–жей Снѣтковой 3.

Да! много пользы сдѣлаетъ всегда искренняя и горячая статья!

---

(1) Впрочемъ виноваты: эта прелестная вещь на этихъ дняхъ еще разъ плѣнила публику.