ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ

 

Французскiя дѣла. — Великодушiе Миреса. — Заботы правительства о спокойствiи нѣкоторыхъ дамъ. — Полицейскiя преобразованiя. — Собачья выставка. — Финансовыя дѣла. — Прiѣздъ египетскаго вицекороля.

Германскiя дѣла. — Гессенскiй вопросъ. — Прусско–австрiйское либеральничанье. — Покорность гессенскаго курфиста. — Открытiе прусскаго парламента.

Итальянскiя дѣла. — Римскiй вопросъ. — Гойонъ–лавалеттовское перемѣщенiе. — Король въ Неаполѣ. — Арестъ волонтеровъ.

Мексиканскiя дѣла. — Распаденiе англо–испано–французскаго союза. — Дѣйствiя и оправданiя французскихъ войскъ.

Американскiя дѣла. — Взятiе Новаго–Орлеана. — Изобрѣтательность въ свободныхъ штатахъ. — Сущность войны.

Послѣднiя извѣстiя.

____

 

ФРАНЦУЗСКIЯ ДѢЛА

 

Нынѣшнiй мѣсяцъ необыкновенно благопрiятенъ по части политики во Францiи. Извѣстiя все такiя прiятныя, успокоивающiя, такъ усладительно дѣйствующiя на благомыслящаго и благонамѣреннаго читателя, что имъ овладѣваетъ умиленiе. Прогресъ дошолъ до того, что высшимъ двигателемъ человѣчества повидимому сдѣлалось чувство приличiя, чувство внѣшняго благообразiя поступковъ. Отъ этого политическiя дѣла имѣютъ теперь прiятно–улыбающiйся видъ, а человѣчество въ своемъ благополучномъ спокойствiи похоже на отдыхающаго капиталиста. Добродушiе проникаетъ во всѣ человѣческiя отношенiя, такъ что даже знаменитый Миресъ сдѣлался добродѣтельнѣйшимъ изъ смертныхъ: онъ теперь заботится о вознагражденiи своихъ бывшихъ довѣрителей и акцiонеровъ за всѣ понесенные ими убытки. О себѣ самомъ никогда онъ не заботился и не хлопоталъ, потомучто вся его дѣятельность обращена была на выгоды людей, ввѣрявшихъ ему свои капиталы; если же у него оказалось немалое количество мильоновъ, а довѣрители разорились, то это такъ только случилось, можетъ–быть потому, что судьба вознаграждала его за прекрасныя намѣренiя, а злонамѣренные люди, изъ зависти, посредствомъ процеса не дали этимъ намѣренiямъ исполниться. Тутъ онъ уже невиноватъ, если у него остались мильоны, а довѣрителямъ досталось разоренье.

Но вотъ онъ вторичнымъ судомъ оправданъ, и совѣстно ему своихъ мильоновъ. Онъ непремѣнно хочетъ доставить и имъ мильоны, только конечно не свои. И вотъ онъ предпринялъ новую продѣлку, которая однакоже ему не удалась, все по злонамѣренности завистниковъ. Онъ объявилъ новый государственный заемъ, величиною въ какую–нибудь сотню мильоновъ франковъ, необозначая, какое это государство занимаетъ. Человѣчество такъ добродушно, что нашлись простяки, которые довѣряли ему, приносили ему деньги въ его знаменитую кассу желѣзныхъ дорогъ. Вотъ что онъ потомъ самъ напечаталъ въ газетахъ:

«Въ своемъ пламенномъ желанiи вознаградить акцiонеровъ кассы желѣзныхъ дорогъ за потери, понесенныя ими вслѣдствiе всѣмъ извѣстныхъ обстоятельствъ, я старался прiискать операцiю, которая была бы и выгодна, и въ тоже время не лежала бы на моей личной отвѣтственности. Мнѣ показалось, что государственные займы заключаютъ въ себѣ это двойное свойство, и чтобы лучше достигнуть своей цѣли, я придумалъ замѣнить обыкновенiе банкировъ, которые договариваются съ государствами, еще неимѣя въ рукахъ капиталовъ, — другою системой: собрать прежде капиталы. Такимъ образомъ будущiй заемный контрактъ долженъ былъ составляться не въ пользу занимающаго государства и банкира, а въ пользу настоящихъ заимодавцевъ, то–есть подписчиковъ займа, которые одни и даютъ капиталы всѣхъ займовъ. Эта операцiя должна была въ тоже время доказать и довѣрiе ко мнѣ, и уже являлись, подобно какъ въ турецкомъ займѣ 1860 года, счастливые симптомы успѣха; стало–быть я пользовался общею симпатiей. Мнѣ ниразу не пришло въ голову, чтобъ эта операцiя, назначавшаяся для вознагражденiя столькихъ потерь, могла возбудить какiя–нибудь затрудненiя. Но вчера поутру политическiя и финансовыя газеты получили слѣдующее сообщенiе (тогда какъ мнѣ ничего не было возвѣщено заранѣе): «Дирекцiя печати приглашаетъ газеты воздерживаться впредь до новаго распоряженiя, говорить съ публикой посредствомъ объявленiй или иначе, о проектѣ займа Миреса.» Я тотчасъ отправился въ министерство внутреннихъ дѣлъ, но не могъ встрѣтить е. пр. г. министра, и долженъ былъ освѣдомиться о поводахъ этого неожиданнаго распоряженiя у г. директора печати. Онъ не могъ сообщить мнѣ никакихъ объясненiй, и я ожидалъ, что отъ меня вѣроятно будутъ требовать объясненiй, такъ какъ самая форма вышеприведеннаго извѣщенiя показываетъ, что вопросъ не окончательно рѣшонъ. Но слѣдующее письмо, полученное мною вчера вечеромъ, показало мое положенiе въ другомъ свѣтѣ. Секретарь французскаго банка письменно объявилъ мнѣ, что данная мнѣ банкомъ возможность помѣщать туда капиталы на текущiе счеты у меня отнята. Ясно, что рѣшенiе постановлено окончательно и мнѣ не позволяютъ исполнить предположенной операцiи. А сегодня утромъ въ «Монитерѣ» напечатано вотъ что: «Нѣкоторыя газеты вчера вечеромъ и сегодня утромъ напечатали програму займа; содержанiе програмы принудило правительство пригласить газеты не перепечатывать ее.» Какъ бы то нибыло, хоть я и невиноватъ въ потеряхъ, понесенныхъ акцiонерами кассы желѣзныхъ дорогъ, но тѣмъ неменѣе я настаиваю на предположенной цѣли: беречь ихъ выгоды. И я надѣюсь еще, что своими объясненiями докажу, въ какомъ охранительномъ духѣ была задумана объявленная мною финансовая операцiя. Но покамѣстъ до новаго объявленiя подписка отлагается.»

Ну гдѣ же встарину можно было найти подобнаго банкира? Онъ и спитъ и видитъ, какъ бы доставить барыши своимъ довѣрителямъ, а правительство связываетъ ему руки, а банкъ даромъ не беретъ отъ него денегъ. И гдѣ же, съ другой стороны, бывали встарину такiя попечительныя правительства, котрыя такъ внимательно охраняли гражданъ и ихъ карманы отъ вожделѣнiй добродѣтельныхъ господъ Миресовъ? Да встарину не было и правительствъ, которыя такъ усердно заботились бы о чистотѣ нравовъ гражданъ!

Напримѣръ въ булонскомъ лѣсу происходили на дняхъ событiя, возбудившiя дѣятельность правительства въ высшей степени. На тамошнихъ гуляньяхъ бываетъ всякiй, отъ рабочаго съ женою до банкира съ супругой; бываютъ и дамы, имѣющiя отъ двухъ до пятнадцати и болѣе мужей. Эти дамы являются на гулянье въ великолѣпнѣйшихъ экипажахъ, въ роскошнѣйшихъ костюмахъ, въ грацiозныхъ полулежачихъ положенiяхъ, съ своими спокойными, маслянистыми а порою и нахальными взглядами. Понятно, что нѣкоторыя группы гуляющихъ, честныхъ, хотя и не очень далекихъ людей оскорбляются присутствiемъ подобныхъ особъ; вокругъ ихъ экипажей образовались даже враждебныя скопища рабочихъ, такъ что эти дамы сочли для себя болѣе удобнымъ удалиться во всю прыть своихъ рысаковъ. Потомъ на гуляньяхъ публика вообще стала дурно встрѣчать этихъ дамъ. Одна изъ нихъ, похрабрѣе и поспокойнѣе другихъ, не уѣзжала и держала себя такъ, какъ–будто презирала свистки публики; за это конечно публика пустила въ нее нѣсколько камней и комковъ грязи. Прискорбныя сцены эти повторялись даже въ театрахъ, такъ что правительство поручило полицейской префектурѣ подвергнуть вопросъ объ этихъ дамахъ тщательному изученiю. Какъ же въ этомъ случаѣ распорядиться? Задача трудная. Попечительно–заботливое правительство Францiи этимъ не довольствуется: оно хочетъ, чтобы всѣмъ на свѣтѣ было хорошо и удобно, и потому обдумываетъ, какъ распорядиться съ этими дамами. Преслѣдовать ихъ роскошь и запрещать ее? Но тогда гдѣ же уваженiе къ личной свободѣ? Или не приставить ли къ каждой публичной женщинѣ по полицейскому сержанту, въ видѣ охранительной стражи и въ видахъ арестованiя любителей кидать грязью? Но эти дамы сами не захотятъ такого почета: это совершенно подорветъ ихъ професiю, которая выгодна только въ такомъ случаѣ, когда онѣ съ виду ничѣмъ не отличаются отъ порядочныхъ женщинъ. Говорятъ, что полицiя намѣрена выгнать этихъ дамъ изъ Парижа. Но тутъ возникаетъ весьма щекотливый вопросъ: какъ доказать, что подобная дама разработываетъ карманы нѣсколькихъ дураковъ? Многiя изъ нихъ, самыя отъявленныя, обработываютъ не вдругъ по нѣскольку простаковъ, а сначала одного, потомъ другого, потомъ третьяго, и такъ далѣе, до безконечности или до слишкомъ рѣзкихъ морщинъ. Какъ бы тутъ на первыхъ порахъ не надѣлать промаховъ? Развѣ принять за правило — выгонять, только извѣстнѣйшихъ вродѣ Ригольбоши? Но тутъ возникаютъ важныя затрудненiя. Вопервыхъ это безполезно, потомучто подниметъ цѣну остающихся, которыя въ скоромъ времени тоже сдѣлаются извѣстными, а вовторыхъ это вредно, потомучто эти дамы будутъ проживать доходы своихъ дорогихъ любителей въ другомъ мѣстѣ, не въ столицѣ роскоши и моды, стало–быть произойдутъ очевидные убытки для промышлености и торговли. Какъ же тутъ быть? Вѣдь скандалёзныя исторiи могутъ повторяться на гуляньяхъ и въ театрахъ. Ужасно мудреная задача! Но въ полицейской префектурѣ засѣдаютъ умныя головы; онѣ вѣрно придумаютъ рѣшенiе къ вящей славѣ Францiи и въ тоже время къ торжеству спокойствiя, порядка и промышлености.

А что полицiя найдетъ рѣшенiе, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнiя: она, несмотря на высокую степень своего совершенства, все стремится еще къ совершенствованiю. Самъ его пр. генералъ–прокуроръ уѣхалъ въ Англiю для изученiя на мѣстѣ тамошнихъ полицейскихъ порядковъ. Ему не давалъ до сихъ поръ спать одинъ случай, бывшiй много лѣтъ тому назадъ съ однимъ принцемъ, изгнаннымъ и жившимъ въ Лондонѣ, именно съ Луи Бонапартомъ. Возвратясь какъ–то вечеромъ домой, этотъ принцъ замѣтилъ, что у него украденъ кошелекъ. На другой день, только–что онъ собирался вставать, является полисменъ съ его кошелькомъ и говоритъ: «Человѣкъ, который васъ обокралъ, былъ остановленъ почти на мѣстѣ. Сведенный въ полицiю, а потомъ въ судъ, онъ приговоренъ къ тюремному заключенiю на нѣсколько мѣсяцевъ, и наказанiе его началось сегодня.» Поражонный такою судебною быстротою, принцъ далъ себѣ слово, что если когда–нибудь судьба вручитъ ему власть, то онъ постарается ввести въ своей странѣ эти быстрые и хорошiе судебные порядки.

Понятно, что генералъ–прокуроръ не спалъ ночей; понятно, что онъ поѣхалъ въ Англiю учиться. А тамъ есть–таки чему поучиться по судебной части. На дняхъ тамъ произнесенъ блистательный приговоръ надъ осьмилѣтнимъ дитятей, приговоръ, который заставилъ бы призадуматься самого царя Соломона и всю мудрость его. Осьмилѣтнее дитя забавлялось разставляньемъ силковъ у кроличьихъ норъ. Но эти норы и эти кролики принадлежатъ не ребенку; въ этомъ весь вопросъ; а то почему не позабавиться устройствомъ силковъ? На–бѣду попадись въ одну изъ петель кроликъ. Вообразите же восторгъ дитяти! Кроликъ! живой, настоящiй кроликъ! Побѣда неоцѣненная! Бѣжитъ дитя домой въ припрыжку, неслыша подъ собою ногъ, и попадаетъ съ добычей своей въ тюрьму и въ судъ. По надлежащемъ разсмотрѣнiи дѣла и по соображенiи подлежащихъ обстоятельствъ, судъ приговорилъ его или къ четырехмѣсячному тюремному заключенiю, или къ уплатѣ шести фунтовъ стерлинговъ штрафу, то–есть около сорока рублей серебромъ. По этому случаю бѣдная мать имѣла полнѣйшее право заложить себя или продать, чтобъ избавить свое дитя отъ тюрьмы.

Дѣло въ томъ, что стоитъ ли ѣздить за море учиться такой нечеловѣческой юстицiи? Гораздо проще — оставаться дома и заниматься домашними дѣлами, напримѣръ собачьей выставкой.

Эта собачья выставка — вовсе не шутка. Во Францiи дѣла такъ прочно установились, приняли такое однообразно–правильное теченiе, что внутри страны не происходитъ ровно ничего необыкновеннаго, страннаго, замѣчательнаго, выходящаго изъ колеи. Блаженна страна, гдѣ уже замѣчательное событiе составляетъ проектъ выставки собакъ!

11 мая въ ботаническомъ саду въ Парижѣ собралось нѣсколько ученыхъ знаменитостей на важное совѣщанiе. Они рѣшили единогласно: устроить въ Парижѣ всемiрную выставку собачьихъ породъ, разсѣянныхъ  по земному шару. Выставка будетъ въ маѣ мѣсяцѣ будущаго года, чтобы экземпляры успѣли прибыть изъ самыхъ отдаленныхъ странъ свѣта, для устройства зрѣлища столь же новаго, сколь и поучительнаго. Экземпляры европейскихъ породъ должны быть какъ можно чище, то–есть соединять въ себѣ всѣ наиболѣе рѣзкiе отличительные признаки своихъ свойствъ. Полицiя конечно непреминетъ сдѣлать надлежащiя распоряженiя о поддержанiи надлежащаго порядка какъ между субъектами, такъ и между объектами.

Больше и нѣтъ никакихъ политическихъ извѣстiй изъ Францiи. Встарину, при королѣ Луи–Филипѣ была говорливая трибуна и въ значительной степени свободная печать. Къ голосу той и другой прислушивалась Европа. Теперь же нѣтъ ни изустной, ни печатной болтовни, зато дѣла и идутъ какъ по маслу. Никакихъ нѣтъ преградъ на пути гармоническаго развитiя внутреннихъ и внѣшнихъ силъ государства, процвѣтанiя, благополучiя и т. д. Какой–нибудь недочетъ въ нѣсколько сотъ мильоновъ — нипочемъ: потомство будетъ за него платить проценты. Бросить корпусъ войска за океанъ — нипочемъ: потомство заплатитъ проценты на военныя издержки, а слава останется въ чистомъ барышѣ. Перестроить городъ — ничего не значитъ: за все отвѣтитъ потомство. И теперь городъ Парижъ дѣлаетъ новый заемъ во 125 мильоновъ франковъ на новыя работы для общественной пользы. Между этими общеполезными работами первое мѣсто занимаетъ постройка громадной трiумфальной арки въ память побѣдъ французскихъ войскъ во вторую имперiю въ Крыму, въ Италiи, въ Китаѣ, Въ Кохинхинѣ, въ Мексикѣ. На этотъ монументъ пойдетъ 30 мильоновъ, а остальное — опять на перестройки города.

Но не рано ли немножко строить арку въ память побѣдъ второй имперiи? Вѣдь она еще не кончилась, не сошла со сцены, и такъ какъ война составляетъ повидимому необходимое условiе ея существованiя, то побѣды еще впереди. Или можетъ–быть и послѣдующiя побѣды всѣ войдутъ въ эту арку? Надо бы предложить полицейской префектурѣ подвергнуть изученiю и этотъ вопросъ, такъ какъ трiумфальная арка имѣетъ послѣдующее дѣйствiе, а не слыхано еще, чтобы она дѣйствовала на побѣды такъ–сказать предупредительно.

Но для колоссальныхъ перестроекъ Парижа, для трiумфальныхъ арокъ и оперныхъ театровъ далеко недостанетъ на 1863 годъ займа въ 125 мильоновъ. На эти «общеполезныя» вещи сверхъ того положено въ бюджетѣ 139 мильоновъ. Въ концѣ года окажется еще, сколько будетъ передержано сверхъ этихъ 264 мильоновъ. Но чтоже значатъ теперь эти мильоны, когда проценты на нихъ будетъ платить потомство, благодаря системѣ займовъ!

Францiя дѣйствительно чрезвычайно богата. Государственный доходъ ея, или правильнѣе сказать, общественная складчина увеличивается каждый годъ среднимъ счетомъ на 50 мильоновъ франковъ, а въ одинадцать лѣтъ на 550 мильоновъ. Въ 1853 году складчина была 1450 мильоновъ, а на 1863 годъ исчислено 2000 мильоновъ. Съ тѣхъ поръ каждый годъ были передержки, и расходъ на будущiй годъ опредѣленъ въ 2100 мильоновъ, что составляетъ недочетъ во 100 мильоновъ, несчитая того, что будетъ еще передержано. Вотъ смѣта расхода:

 

Уплата процентовъ по государственнымъ зай-

мамъ и пенсiи............................ 667,000,000 фр.

Расходъ по сбору доходовъ и уплатамъ......... 255,000,000 —

Расходъ по провинцiямъ......................... 223,000,000 —

Гражданскiе чины................................ 272,000,000 —

Военные чины.................................... 536,000,000 —

Экстраординарныя работы........................ 139,000,000 —

2,092,000,000 —

 

Если уже невозможно убавить расходы на столько, чтобы убавить сборы, то покрайней–мѣрѣ весьма легко израсходовать небольше того, что будетъ получено. Нетрудно указать, въ которыхъ статьяхъ должно бы сдѣлать сокращенiя. Собрать вмѣсто 100,000 рекрутъ только 80,000, которыхъ съ излишкомъ будетъ довольно: вотъ уже экономiя въ 64 мильона. Отнять отъ построекъ 39 мильоновъ: и то останется почтенная цифра. Убавить по нѣкоторымъ секретнымъ расходамъ на полицiю мильоновъ на двадцать, такъ какъ въ этомъ отношенiи французское правительство дошло уже до неслыханной роскоши въ количественномъ отношенiи. Такимъ образомъ будетъ остатокъ въ 31 мильонъ, который могъ бы пойти на погашенiе долга.

Но никакой нѣтъ надобности и указывать это. Понятно само собою, что налоги дѣлаются сообразно съ предполагаемымъ расходомъ, взносъ ихъ не долженъ быть тягостенъ, чтобы платящiе были повозможности всѣ довольны; поэтому расходъ долженъ быть какъ можно меньше, и передерживать нельзя, неестественно, нелогично.

Но все это не важно. Главное дѣло въ томъ, что во Францiи царствуетъ спокойствiе, что французамъ наконецъ сдѣлалось бы скучно, еслибы отъ времени до времени не развлекались они слухами объ успѣхахъ своего оружiя въ Мексикѣ, въ Китаѣ и въ Кохинхинѣ, да прiѣздами разныхъ вѣнчанныхъ особъ.

Теперь Францiю сильно занимаетъ прiѣздъ египетскаго вице–короля Саида–паши. Навстрѣчу ему въ Марсель было послано нѣсколько важныхъ лицъ. Французовъ очень занимаетъ его наружность, его умѣнье чисто говорить пофранцузски, и любители слуховъ разносятъ по городу различные болѣе или менѣе удачные его отвѣты. Напримѣръ его спросили: благополучно ли онъ совершилъ переѣздъ по Средиземному морю? — «Несовсѣмъ, отвѣчалъ Саидъ–паша, — потомучто мы запасались углемъ въ Неаполѣ и въ Чивитавеккiи; эти два горючiе матерьяла, итальянскiй и римскiй, никакъ не соглашались горѣть вмѣстѣ, и потому мы запоздали».

— Какiя у него счастливыя возраженiя! говорятъ расказчики.

— У него чисто французскiй умъ, замѣчаютъ слушатели.

— Воспитателемъ его былъ французъ, говорятъ болѣе серьозные люди, любящiе во всемъ отыскивать причины и начала.

Путешествiе вице–короля до Парижа было весьма торжественно: народъ вездѣ собирался на его пути и привѣтствовалъ гостя Францiи, какъ у насъ по станцiямъ желѣзныхъ дорогъ сбѣгались смотрѣть Шамиля или друга его Александра Дюма. 17 мая его королевское высочество благополучно прибылъ въ Парижъ въ 5 часовъ вечера. Батальонъ 78 пѣхотнаго полка съ музыкой и знаменемъ стоялъ по обѣ стороны его пути по направленiю ко дворцу. Затѣмъ произошло событiе, разрѣшившее много недоумѣнiй, сомнѣнiй и споровъ.

Многiе любители, принимая дѣятельное участiе въ придворныхъ слухахъ, спорили о томъ, какъ императоръ встрѣтитъ Саида–пашу: въ дверяхъ прiемной, наверху лѣстницы, среди лѣстницы или внизу лѣстницы. Вышло, что наверху, и спорщики успокоились. Остался нерѣшонымъ одинъ вопросъ: кто встрѣтилъ его высочество внизу лѣстницы, первый камерлакей или первый камергеръ? Но послѣ встрѣчи императоръ ввелъ своего гостя въ залъ, гдѣ находилась императрица съ своимъ дворомъ.

Вотъ и всѣ политическiя новости Францiи за послѣднiй мѣсяцъ. Важнѣе этихъ событiй ничего не было. Даже нѣтъ возможности занести въ нашу лѣтопись какихъ–нибудь желанiй, намѣренiй, надеждъ. Ничего этого нѣтъ, а если и есть, то все молчитъ и не выступаетъ наружу, благодаря заведенному порядку. Кое–что происходитъ во внѣшней политикѣ, но корень, источникъ, центръ политики заключается въ головѣ императора; онъ конечно не даетъ никому отчета въ своихъ планахъ и намѣренiяхъ, и потому французы не знаютъ, будетъ ли у нихъ завтра война, или перемѣнится тарифъ, или все останется такъ, какъ сегодня.

 

Германскiя дѣла

 

Роли совсѣмъ перемѣнились. Въ противоположность французскому спокойствiю теперь Германiя находится въ большомъ волненiи. Гессенскiй вопросъ поставилъ на ноги всю германскую дипломацiю, и миролюбивые, спокойные нѣмцы волнуются точно французы — встарину. Въ первый разъ со времени основанiя германскаго союза военная сила собралась для защиты народа противъ вѣроломнаго правительства. Чтобы понять эту бурю, надо нѣсколько оглянуться назадъ: исторiя очень интересная.

Нѣтъ никакой надобности вспоминать далекую старину и подвиги владѣтельныхъ особъ Гессенъ–Касселя. Начнемъ съ герцога Фридриха II, во второй половинѣ прошлаго столѣтiя, когда идеи человѣколюбiя и справедливости проникали уже всюду. Фридрихъ II имѣлъ блестящiй дворъ, содержалъ огромное относительно объема своихъ владѣнiй войско и съ 1776 года до 1784 постоянно имѣлъ 22,000 солдатъ въ распоряженiи Англiи, которая употребляла это войско въ Америкѣ, для покоренiя возставшей колонiи своей, образовавшей потомъ Соединенные–Штаты. По мановенiю своего герцога нѣмецкiе люди отправлялись въ американскiе лѣса умирать за англiйское дѣло. Теперь это уже не дѣлается, это уже невозможно; но въ прошломъ столѣтiи это дѣлалось зачастую. За свои послуги герцогъ получилъ отъ англiйскаго правительства около 80 мильоновъ франковъ. Народъ конечно помнитъ это очень хорошо. Его преемникъ Вильгельмъ IX принималъ участiе въ первыхъ войнахъ противъ французской революцiи и въ 1803 году былъ возведенъ въ званiе курфирста и тогда перемѣнилъ свою цифру: сталъ называться Вильгельмомъ I. Послѣ сраженiя при Iенѣ Наполеонъ, недовольный двусмысленною ролью, которую разыгрывалъ курфирстъ, приказалъ занять его столицу Кассель французскимъ отрядомъ, а тильзитскимъ миромъ курфирстъ гессенъ–кассельскiй вычеркнутъ изъ списка государей: его владѣнiя присоединены къ вестфальскому королевству.

Черезъ семь лѣтъ, въ концѣ 1813 года, курфирстъ Вильгельмъ I возвратился въ свое государство. Ему непремѣнно хотѣлось вовсе выкинуть эти семь лѣтъ изъ исторiи, изъ природы, изъ дѣйствительности, и потому онъ рѣшилъ — не признавать никакой законности въ законодательныхъ, политическихъ и административныхъ актахъ за все то время, когда Гессенъ–Кассель принадлежалъ къ вестфальскому королевству. Отъ этого въ частныхъ отношенiяхъ гражданъ возникло множество тяжбъ, процесовъ, особенно по поводу совершонныхъ въ теченiе семи лѣтъ продажъ и покупокъ земель. Многiе изъ процесовъ не кончены и до сихъ поръ: дѣйствительность не соглашается быть вычеркнутою.

Въ своемъ крѣпкомъ пристрастiи къ старымъ формамъ курфирстъ даже возвратилъ своему войску мундиры того покроя, какiе были до войнъ революцiи: на три угла загнутую шляпу, косу и пудру на волосахъ. Возстановлены были и палки при обученiи солдатъ прiемамъ. Восходя снова на тронъ своихъ предковъ, курфирстъ торжественнымъ манифестомъ обѣщалъ своимъ подданнымъ возвратить имъ собранiя государственныхъ чиновъ, какъ было до 1806 года, но съ уничтоженiемъ всѣхъ вольностей и привилегiй, которыя установились при старинномъ порядкѣ вещей. Дѣйствительно, въ 1815 и 1816 годахъ собирались государственные чины. Тогда было повѣтрiе на дарованiе конституцiй; курфирстъ хотѣлъ также дать свою, и назначилъ комиссiю важныхъ чиновниковъ, для сочиненiя уставной грамоты. Сочиненiе это было уже совершенно готово и утверждено, какъ вдругъ курфирстъ замѣтилъ, что государственные чины выказываютъ поползновенiе къ независимости по поводу вопроса о финансахъ, и потому объявилъ, что конституцiи имъ никакой не будетъ. Вмѣсто нея въ 1817 году онъ издалъ нѣчто вродѣ органическаго статута, отрывки изъ выработанной конституцiи, но государственныхъ чиновъ не созывалъ, собиралъ подати и выдавалъ законы безъ нихъ. Смерть его въ 1821 году не измѣнила положенiя дѣлъ. Его сынъ и преемникъ Вильгельмъ II увеличилъ число чиновниковъ, увеличилъ расходы и сдѣлалъ себѣ множество затрудненiй. Общественное мнѣнiе было возмущено между прочимъ и связью курфирста съ графинею фонъ–Рейхенбахъ, и въ сентябрѣ 1830 года, когда курфирстъ съ графиней возвращались въ Кассель, свою столицу, вспыхнуло маленькое возстанiе. Потомъ возстанiе приняло такiе размѣры, что власти вынуждены были предоставить гражданамъ устроить изъ среды себя гражданскую стражу, чтобы возстановить порядокъ на улицахъ и спокойствiе въ домахъ. Подобные безпорядки были и въ другихъ городахъ, такъ что произошло маленькое подобiе революцiи. Курфирстъ понялъ, что одно спасенiе — въ конституцiи. Составленная и подписанная имъ тогда грамота была въ высшей степени монархическая, однако тѣмъ неменѣе онъ былъ сердитъ на своихъ подданныхъ, и чтобы наказать ихъ всѣхъ, онъ рѣшился впредь не жить въ своемъ добромъ городѣ Касселѣ, котораго населенiе все–таки было непрiязненно къ его графинѣ фонъ–Рейхенбахъ. Жители Касселя не очень печалились отсутствiемъ своего курфирста; но ходъ дѣлъ значительно замедлялся отъ того, что государь не жилъ въ томъ городѣ, гдѣ помѣщались всѣ центральныя и высшiя власти. Поэтому курфирстъ былъ приглашонъ вернуться въ свою столицу. Но безъ графини онъ не хотѣлъ жить, а графиня сдѣлалась предметомъ общей ненависти и общаго презрѣнiя, такъ что кратковременное пребыванiе ея въ загородномъ дворцѣ близь Касселя вызвало самыя оскорбительныя уличныя демонстрацiи, вродѣ тѣхъ, которыя изучаются теперь въ парижской полицейской префектурѣ. Вслѣдствiе этого курфирстъ рѣшился объявить своего сына соправителемъ и раздѣлить съ нимъ верховную власть до тѣхъ поръ, пока самъ не будетъ жить въ столицѣ. Манифестъ объ этихъ распоряженiяхъ и о нѣсколько бóльшихъ правахъ гражданъ обнародованъ былъ 30 сентября 1831 года, а черезъ недѣлю принцъ–соправитель торжественно въѣхалъ въ Кассель. Само собою разумѣется, что вечеромъ городъ былъ блистательно илюминованъ. Можно было думать, что подъ влiянiемъ новыхъ учрежденiй правительственныя дѣла пойдутъ легко и правильно. Ничуть не бывало. Власть, дѣлая уступки, соглашаясь опредѣлить границы своихъ правъ, соглашаясь отдавать странѣ отчетъ въ своихъ дѣянiяхъ, никогда не поступала добросовѣстно. Конституцiя въ ея глазахъ была клочкомъ ничего незначущей бумаги, которой смысъ и значенiе можно было толковать какъ угодно. Страна, напротивъ, серьозно смотрѣла на конституцiю, какъ она ни была неудовлетворительна. Отъ этого тотчасъ же начались столкновенiя между правительствомъ и парламентомъ. На–бѣду еще принцъ–соправитель женился морганатически на женѣ прусскаго поручика Лемана, купивъ согласiе мужа на разводъ. Парламентъ очень огорчился этимъ, и его отношенiя къ правительству сдѣлались хуже: образовалась дѣятельная опозицiя. Борьба завязалась по поводу годовой смѣты, общественныхъ расходовъ, какъ это всегда бываетъ въ государствахъ конституцiонныхъ. Министръ Гассенпфлугъ въ 1833 году былъ подвергнутъ формальному обвиненiю за то, что опоздалъ созвать третiй сеймъ. Въ отвѣтъ на эту рѣшительную мѣру парламента собранiе было распущено правительствомъ. Слѣдующее собранiе опять обвинило министра, но верховный судъ оправдалъ его. Съ 1834 года до 1847 въ исторiи Гессенъ–Касселя однообразно повторяется одно и тоже. Съ одной стороны власть дѣлаетъ что хочетъ, нестѣсняясь въ случаѣ нужды поступить вопреки конституцiи, упрямо держитъ министровъ, явно ненавидимыхъ, и тратитъ денегъ какъ можно больше; съ другой стороны парламентъ борется противъ беззаконiй власти, противъ злоупотребленiй и безумныхъ тратъ: народъ все это видитъ, платитъ огромныя подати — и поневолѣ молчитъ, раздавленный нуждою.

Въ концѣ 1847 года курфирстъ Вильгельмъ II умеръ, и мѣсто его заступилъ соправитель, подъ именемъ Фридриха–Вильгельма I.

Министры никакъ не могли согласиться съ парламентомъ по денежнымъ дѣламъ. Такъ въ началѣ 1848 года они требовали на придворные расходы громадную сумму, чуть не треть всего государственнаго сбора. Палата не согласилась платить столько. Тогда приказомъ 22 февраля 1848 года палата была распущена подъ тѣмъ предлогомъ, что она бунтуетъ. Но черезъ два дня послѣ того произошла въ Парижѣ февральская революцiя, и вся Германiя вспыхнула. Всѣ маленькiе германскiе владѣтели подписали акты разныхъ уступокъ. Фридрихъ–Вильгельмъ I уничтожилъ цензуру газетъ и журналовъ, а черезъ пять дней принялъ либеральное министерство. Парламентъ, распущенный 22 февраля, снова началъ свои засѣданiя 13 марта. Составъ его пополнился депутатами, которые сначала не были допускаемы правительствомъ. Это собранiе тотчасъ постановило рядъ органическихъ законовъ, соотвѣтственно тогдашнимъ обстоятельствамъ. Министерство принуждено было бороться уже не съ парламентомъ, а съ курфирстомъ, который послѣ перваго движенiя уже сталъ жалѣть о сдѣланныхъ уступкахъ. Однакоже 1848 годъ и слѣдующiй прошли настолько мирно, сколько это было возможно среди общаго раздраженiя нѣмецкихъ умовъ по случаю успѣховъ германской революцiи и стремленiя къ единству. Но въ 1850 году повсюду началась реакцiя, поворотъ на старый ладъ, вслѣдствiе ошибокъ и преувеличенiй людей, ставшихъ во главѣ прогреса и свободы. 22 февраля курфирстъ безъ церемонiи прогналъ свое либеральное министерство и составилъ новое, подъ предсѣдательствомъ того же Гассенпфлуга, отца всякой реакцiи.

Этотъ Гассенпфлугъ сначала хотѣлъ обмануть парламентъ довольно умѣренною програмой; но собранiе не далось въ обманъ и отвѣчало единогласнымъ выраженiемъ недовѣрiя, послѣ чего палата была распущена. Вновь созванная, она тотчасъ опять была распущена, опять созвана, опять разогнана, и 12 сентября 1850 года вся страна объявлена въ осадномъ положенiи, за то только, что народные представители не соглашались платить громадныхъ придворныхъ смѣтъ. Генералу Бауэру, главнокомандующему гессенскими войсками, дана была неограниченная власть распоряжаться усмиренiемъ бунта. Очевиднымъ образомъ Гассенфлугъ дѣйствовалъ незаконно противъ народа; но народъ, несмотря на вызовы, оставался спокоенъ. Но довольно было малѣйшей искры, чтобы произвести взрывъ и пожаръ: такъ общее положенiе было натянуто. Въ такихъ обстоятельствахъ постоянный комитетъ парламента обвинилъ министровъ, за нарушенiе конституцiи, въ измѣнѣ отечеству. 13 сентября городъ Кассель съ великимъ удивленiемъ узналъ, что ночью курфирстъ и совѣтникъ его Гассенпфлугъ убѣжали въ Гановеръ. Изъ своего прекраснаго замка курфирстъ и любимый его министръ хотѣли продолжать управленiе, для чего и опредѣлили на мѣсто отставленнаго генерала Бауэра — другого, генерала Гайнау, брата знаменитаго венгерскаго диктатора Гайнау, окончившаго свое достославное поприще въ лондонской пивоварнѣ Берклея и Перкинса. Но гессенскiй братъ не былъ въ состоянiи оправдать славу своей фамилiи. Напрасно уговаривалъ онъ своихъ офицеровъ оказать надлежащее усердiе и стрѣлять въ невооружонныхъ мирныхъ гражданъ, спокойно занимающихся своими дѣлами, зато что они злокозненнымъ образомъ не даютъ денегъ на ненужные расходы. Его воля разбилась о пассивное и законное сопротивленiе народа, и правительственное возстанiе противъ гражданъ обошлось безъ кровопролитiя.

Оставалось только обратиться къ германскому сейму, который тогда только–что опять преобразовался на старыхъ основанiяхъ, какъ постановлено было на вѣнскомъ конгресѣ. Голосъ Гассенпфлуга былъ услышанъ. 1 ноября 1850 австрiйско–баварскiй корпусъ перешолъ гессенскую границу и занялъ городъ Ганау, а съ сѣвера вступилъ прусскiй корпусъ и занялъ Кассель и Фульду. Тогда гессенское войско было обезоружено и распущено, свобода печати уничтожена и положено силою собирать налоги, на которые представители не соглашались. Когда обезоружена была и гражданская стража, а присутственныя мѣста были очищены отъ чиновниковъ, которые считали себя связанными присягою конституцiи, курфирстъ торжественно вступилъ въ Кассель 27 декабря.

Несмотря на все это, народъ продолжалъ себя держать съ благороднымъ спокойствiемъ. Газеты цѣлой Европы, особливо англiйскiя, выражали чрезвычайное негодованiе. А правительство принимало свирѣпыя мѣры. Обыкновенные суды были замѣнены произволомъ иностранныхъ офицеровъ, и хотя конституцiя должна была считаться окончательно отмѣненною фактомъ насилiя, однако законное сопротивленiе продолжалось; и когда правительство пропустило назначенный закономъ срокъ для созванiя новаго парламента, постоянный парламентскiй комитетъ опять объявилъ министра Гассенпфлуга измѣнникомъ и потребовалъ его къ суду. Затѣмъ комитетъ былъ арестованъ. Жители продолжали существовать внѣ законовъ. Къ реакцiи политической присоединилась и религiозная нетерпимость: пiэтисты получили полнѣйшее влiянiе на всѣ дѣла религiи и народнаго просвѣщенiя. Вслѣдствiе этого ничего нѣтъ удивительнаго, что изо всей Германiи ниоткуда не было столько переселенiй, сколько изъ курфиршества, гдѣ развилась страшная бѣдность вслѣдствiе расходовъ на содержанiе австрiйско–баварско–прусскихъ войскъ. Явилось множество политическихъ процесовъ, и самый вопiющiй изъ нихъ былъ противъ четверыхъ членовъ постояннаго перламентскаго комитета; пятый успѣлъ выѣхать. Всѣ четверо приговорены были къ тюремному заключенiю на многiе годы. Наконецъ, чтобы привести дѣла нѣсколько въ порядокъ, франкфуртскiй сеймъ постановленiемъ 27 марта 1852 года отмѣнилъ совершенно конституцiю 1831 года со всѣми дополненiями и измѣненiями 1848 и 1849 годовъ, и пригласилъ курфирста даровать новый государственный законъ. Онъ былъ данъ 13 апрѣля 1852 года.

По конституцiи 1831 года была одна законодательная палата. Въ 1852 году положено, чтобы было ихъ двѣ: въ первой засѣдаютъ принцы владѣтельнаго дома, крупные собственники и старинное дворянство; вторая палата состоитъ изъ 16 крупныхъ собственниковъ, 16 городскихъ депутатовъ и 16 депутатовъ изъ крестьянъ. Чиновники (стало–быть и министры) отвѣтственны только въ такомъ случаѣ, когда дѣйствуютъ сами, безъ приказанiя свыше. Обвиненiе чиновника въ нарушенiи конституцiи можетъ быть произведено только съ согласiя обѣихъ палатъ. Но на дѣлѣ верхняя палата всегда противорѣчитъ нижней, придерживаясь, по самому существу своему, стороны министерства.

Надо однакоже замѣтить, что вся эта исторiя происходитъ на небольшомъ пространствѣ, на 166 квадратныхъ миляхъ, съ 726,000 жителей. Стало–быть это равняется нашему ямбургскому уѣзду съ половиною нарвскаго и съ населенiемъ нѣсколько болѣе псковской губернiи и значительно менѣе витебской. Страна эта богатая, плодородная, прекрасная, но сильно страдающая отъ постоянной распри власти съ народомъ. Въ послѣднее время происходитъ розыгрышъ этой печальной исторiи.

До сихъ поръ, сколько разъ ни собираема была нижняя палата, всякiй разъ оказывалось, что всѣ 48 членовъ или наибольшая ихъ часть несогласна разрушать конституцiю и дѣлать отъ нея отступленiя. Очень точно расчитывая, сколько страна можетъ издерживать на свои правительственныя нужды, палата не соглашалась на чрезмѣрные расходы. За это правительство палату распускало, но въ постановленный конституцiею срокъ почти всегда созывало ее снова, чтобы вытребовать согласiе на поборы. По поводу несогласiя палата снова распускалась, и такъ продолжалось постоянно, а деньги собирались насильно, причемъ не обращалось вниманiя на то, что народъ вовсе несогласенъ со всѣмъ существующимъ порядкомъ. Ныньче предстояли опять выборы во вторую палату. Чтобы избиратели опять не прислали такихъ непокорныхъ депутатовъ, курфирстъ выдалъ декретъ 26 апрѣля, которымъ повелѣвается, чтобы всякiй избиратель и каждый избранный заранѣе отказался отъ всякихъ притязанiй и заранѣе призналъ законность законовъ, изданныхъ для ограниченiя и искаженiя конституцiи. Такимъ образомъ самые выборы сдѣлались невозможны, потомучто избиратели постоянно имѣли въ виду законность, и никакъ не хотятъ разстаться съ своимъ правомъ протестовать противъ самовластiя министровъ и требовать законности. Но передъ тѣмъ еще, именно 8 марта, австрiйское и прусское правительства предлагали курфирсту обратить его милостивое вниманiе на пламенныя и законныя желанiя его подданныхъ. Декретъ 26 апрѣля былъ со стороны курфирста презрительнымъ отвѣтомъ на желанiя великихъ германскихъ державъ. Затѣмъ избиратели послали франкфуртскому сейму адресъ, въ которомъ съ твердостью и почтительно объявили, что они не могутъ и ни въ какомъ случаѣ не согласны сообразоваться съ декретомъ, окончательно отнимающимъ у конституцiи всякiй смыслъ, а будутъ придерживаться основныхъ правъ своихъ, основанныхъ на конституцiи 5 января 1831 года.

Вслѣдствiе этого Пруссiя вступила въ переговоры съ Австрiей и другими германскими державами, чтобы вызвать на франкфуртскомъ сеймѣ рѣшительный приговоръ противъ самовластiя гессенскаго министерства. А между тѣмъ на представленiя сейма о необходимости обращаться съ подданными нѣсколько снисходительнѣе и впредь до дальнѣйшихъ распоряженiй приостановить выборы, гессенское правительство отвѣчало насмѣшкой, ссылаясь на законность, которую попирало много лѣтъ сряду. Оно писало, что очень радо принять въ соображенiе общее предложенiе Австрiи и Пруссiи, но теперь пока не можетъ еще понять сущности предложенiй обоихъ кабинетовъ.

Собственно говоря, намѣренiя кабинетовъ понять было мудрено. Немногимъ болѣе одинадцати лѣтъ передъ тѣмъ австрiйско–баварско–прусскiя войска поспѣшили на помощь выѣхавшему изъ Гессена курфирсту, притиснули мирныя населенiя, разорили ихъ постоями, ввели порядокъ, разыграли чисто–полицейскую роль. А теперь, когда обстоятельства нисколько не перемѣнились, когда точно такъ же народъ несогласенъ на мѣры, предпринимаемыя правительствомъ, мѣры совершенно въ духѣ 1850 года, кабинеты идутъ на помощь не курфирсту, а народу. Это вовсе непонятно. Почемуже такая перемѣна, когда самъ курфирстъ не перемѣнился нисколько и даже не замѣтилъ, что самое время перемѣнилось, что прошлое прошло невозвратно и наступило другое, совсѣмъ новое время? Самъ прусскiй король сдѣлалъ уступки общественному мнѣнiю, само австрiйское правительство даровало конституцiю. Какова эта конституцiя — это другой вопросъ; но она дана, существуетъ.

Для предупрежденiя такого безпорядка, который вдобавокъ еще имѣетъ непрiятное свойство быть заразительнымъ, Пруссiя и Австрiя приняли рѣшительныя мѣры, чтобы гессенское правительство непремѣнно прекратило выборы. Пруссiя придвинула къ Гессену два корпуса своихъ войскъ. Курфирстъ отмѣнилъ свой декретъ 26 апрѣля. Но этого мало, и этимъ дѣло не кончилось. Въ этой исторiи задѣто еще самолюбiе, и потому — будетъ продолженiе.

Прусское правительство послало генерала Виллизена съ письмомъ прусскаго короля къ курфирсту. Сначала курфирстъ рѣшительно отказался принять генерала, и только вечеромъ, по совѣщанiи съ министрами, принялъ его, взялъ изъ рукъ его письмо, и нераспечатывая отложилъ его въ сторону. Такое неуваженiе къ пославшему заставило генерала Виллизена требовать удовлетворенiя: именно онъ требовалъ втеченiе 24 часовъ новой аудiенцiи, росписки въ полученiи королевскаго письма и отставки министровъ. Генералъ не получилъ этихъ удовлетворенiй, и потому гессенскiй посланникъ вызванъ изъ Берлина, а прусскiй въ Касселѣ получилъ приказанiе воротиться въ Берлинъ.

Ясно, что продолженiе будетъ.

Это происшествiе, повидимому весьма незначительное, будетъ имѣть однако весьма важныя послѣдствiя. Пруссiя и Австрiя дѣйствовали вмѣстѣ въ либеральномъ направленiи, вступились за народъ, приняли мѣры противъ притѣснителей. Дѣйствуя такъ благородно по отношенiю къ чужому народу, эти правительства конечно будутъ точно такъ же благородно поступать и въ отношенiи къ своимъ подданнымъ. Исторiя гессенскаго курфиршества отразится на всѣ слѣдующiя дѣла въ Германiи.

19 мая открытъ прусскiй парламентъ рѣчью президента совѣта. Эта до нѣкоторой степени тронная рѣчь поясняетъ уступки, сдѣланныя правительствомъ на всѣ тѣ требованiя, какiя заявлены были прогресистскою партiею распущенной палаты. Только неизвѣстно зачѣмъ въ концѣ рѣчи говорится, что правительство не дастъ себя одолѣть перемѣнчивымъ партiямъ и совѣстливо будетъ поддерживать права короны. Правда, что эти безполезныя фразы смягчены потомъ еще тѣмъ, что правительство точно такъ же добросовѣстно будетъ поддерживать и конституцiонныя права народнаго представительства. Дѣло состоитъ въ томъ, что ни въ одномъ конституцiонномъ государствѣ представители не имѣютъ поводовъ желать уменьшенiя правъ короны, которая оберегается какъ прекраснѣйшее олицетворенiе всего государства, какъ фокусъ, въ которомъ скопляются всѣ лучи государственнаго блеска.

По окончанiи рѣчи собранiе три раза прокричало: «да здравствуетъ король!»

ИТАЛЬЯНСКIЯ ДѢЛА

Нѣкоторыя газеты расказывали, будто король Викторъ–Эммануилъ, проѣздомъ въ Неаполь черезъ Геную, сказалъ, что «прежде истеченiя половины 1862 года вѣчный городъ будетъ возвращенъ итальянцами». Другiя газеты утверждаютъ, будто король сказалъ только, что «можно надѣяться на хорошее направленiе римскаго вопроса».

Первая фраза оживила надеждою всѣ итальянскiя сердца; второй варьянтъ простужаетъ эту надежду, показывая, что дѣла попрежнему тянутся и близкаго разрѣшенiя невидать. Французскiя газеты отъ этого въ восторгѣ и тяжеловѣсно подшучиваютъ. «Имѣется какъ–видно — говорятъ онѣ — довольно значительная разница между этими двумя варьянтами.» Такъ умирающiй отъ жажды въ степи путникъ, увидѣвъ въ миражѣ воду, оживляется надеждой, принимаетъ миражъ за дѣйствительность и уже надѣется, что невыносимыя муки его кончились; но потомъ съ величайшею, раздирающею тоской узнаётъ, что это онъ ошибся, что разгоряченное воображенiе нарисовало ему небывалую картину. Тутъ встрѣчается ему другой путникъ, сытый и напившiйся, и ухмыляясь говоритъ: «Что, любезнѣйшiй? померещилось? Какъ–видно есть значительная разница между тѣмъ, что есть и тѣмъ, что мерещится.»

Затѣмъ французскiя газеты стараются подробно растолковать положенiе Францiи въ отношенiи къ Риму и Италiи, растолковать политику Луи–Наполеона. Великiя ихъ усилiя чрезвычайно забавны: имъ кажется, будто можно объяснить и какимъ–нибудь образомъ истолковать проявленiе силы иначе, какъ сущностью самой этой силы. «Францiя — говорятъ газеты — не отвѣчаетъ за политику Пьемонта; она не одобряла ее ниразу со времени вилла–франкскаго мира; но Францiя совѣтовала итальянской революцiи требовать себѣ Рима, какъ столицы (будто можно совѣтовать или не совѣтовать кому–нибудь считать свою голову своею головой), и никогда не обѣщала этой столицы. Впродолженiе четырнадцати лѣтъ французское знамя покровительствуетъ въ Римѣ свѣтскую власть папы, и цѣль этого покровительства — примиренiе папы съ королемъ Викторомъ–Эммануиломъ. Но еслибы французскiя войска вышли изъ Рима, то это значитъ, что они отдали бы Виктору–Эммануилу то, что отняли бы насильно у папы. Развѣ это было бы примиренiе? Согласится ли Францiя разбить то, что оберегала четырнадцать лѣтъ, разбить вѣковую власть, окружонную благочестивымъ ея уваженiемъ, чтобъ увеличить владѣнiя и силу державы, о которой императоръ сказалъ въ знаменитомъ письмѣ своемъ, что она дурно устроена, что ранѣе провозглашенiя единства Италiи слѣдовало совершить соединенiе итальянцевъ? Правдоподобно ли, чтобы Францiя согласилась опрокинуть римское правительство, какъ бы оно несовершенно ни было, чтобы поставить на его мѣсто другое правительство, признанное, но порицаемое точно такъ же? Приверженцы итальянскаго единства увѣряютъ, будто Римъ долженъ быть столицею Италiи для того, чтобы итальянское правительство могло укрѣпиться на твердыхъ основанiяхъ и имѣть дѣйствительное влiянiе на всю страну. Только въ Римѣ — говорятъ они — можетъ быть крѣпко связанъ узелъ единства. На это католичество отвѣчаетъ и Францiя отвѣчала до сихъ поръ, что если Римъ необходимъ для прочнаго устройства королевства итальянскаго, то свѣтская власть папы необходима для римско–католической религiи, которой папа есть и долженъ оставаться верховнымъ и независимымъ главою; что интересы католичества выше интересовъ одной страны; что ежели наконецъ чувство единства такъ глубоко врѣзалось въ сердца всѣхъ итальянцевъ, то они могутъ избрать себѣ столицею другой городъ, не Римъ, потомучто выбрали же они себѣ государя въ Туринѣ.»

Итальянскiя газеты отвѣчаютъ на эти доводы на тысячу ладовъ. То является карикатура, въ которой изображонъ семейный совѣтъ: прекрасная дѣвушка, миссъ Италiа, робко увѣряетъ, что она уже совершеннолѣтняя и желаетъ вступить во владѣнiе своимъ свадебнымъ вѣнцомъ. Почтенный старикъ–опекунъ съ лицомъ Пiя IХ говоритъ, что онъ уже такъ давно носитъ этотъ драгоцѣнный вѣнецъ, что привыкъ считать его своимъ, а на старости лѣтъ такъ трудно отставать отъ старыхъ привычекъ! Другой опекунъ, съ лицомъ императора Луи–Наполеона, говоритъ, что онъ никогда не совѣтовалъ миссъ Италiа считать принадлежащiй ей вѣнецъ своимъ. Третiй, претендентъ, съ лицомъ Виктора–Эммануила, замѣчаетъ, что хотя опека и невыносима, но онъ готовъ подождать, хотя даже до тѣхъ поръ, пока миссъ Италiа сама прогонитъ своихъ опекуновъ.

Но главнѣйшее возраженiе состоитъ въ томъ, что религiозныя убѣжденiя всего католичества ни въ какомъ случаѣ не находятся въ связи съ тѣмъ обстоятельствомъ, что гдѣ–нибудь въ маленькомъ городкѣ близь Рима, въ какой–нибудь Палестринѣ или Чивитавеккiи городничiй не свѣтскiй человѣкъ, а монахъ. Чтоже касается до независимости папы, то объ этомъ смѣшно теперь говорить, когда его поминутно оберегаютъ иноземные штыки, и безъ нихъ онъ ни минуты не усидитъ на мѣстѣ.

Что бы однакоже ни говорили ревностно–преданныя газеты, духъ времени неотразимо требуетъ своей дани. Главнокомандующiй французскихъ войскъ въ Римѣ генералъ Гойонъ отозванъ въ Парижъ, а маркизъ де–Лавалеттъ уѣхалъ въ Римъ. Маркизъ, какъ извѣстно, прiѣхалъ въ Римъ съ какимъ–то невѣдомымъ для обыкновенныхъ смертныхъ порученiемъ императора Луи–Наполеона, а генералъ, совершенно покоренный клерикальнымъ влiянiемъ, противодѣйствовалъ переговорамъ, начатымъ маркизомъ. Изъ этого можно догадываться, что маркизу поручено было что–нибудь не особенно прiятное для клерикаловъ, стало–быть весьма прiятное для Италiи. Такимъ образомъ клерикальная партiя получила жестокiй толчокъ, и горько призадумавшись надъ своимъ пораженiемъ, въ тоже время не упала духомъ, а всячески старается противодѣйствовать новымъ стремленiямъ. Въ этомъ впрочемъ всегда заключалась главная задача ея жизни. Но что выйдетъ изъ этого перемѣщенiя, велико ли окажется на дѣлѣ значенiе вызова изъ Рима генерала преданнаго папскому престолу для итальянскаго дѣла, это вовсе неизвѣстно, какъ неизвѣстны никому изъ смертныхъ намѣренiя и планы, гнѣздящiеся въ головѣ Луи–Наполеона. Впрочемъ вѣстовщики увѣряютъ, что нынѣшнимъ лѣтомъ не можетъ произойти въ Европѣ ничего особенно важнаго, потомучто весна прошла, время года позднее, когда его величество обыкновенно отдыхаетъ отъ государственныхъ трудовъ и заботъ, живетъ въ Бiарицѣ или въ Виши, помышляетъ только объ укрѣпленiи своего, впрочемъ не слабаго, здоровья. Стало–быть Италiя тоже можетъ успокоиться, отложить свои надежды и не ждать никакихъ перемѣнъ покрайней–мѣрѣ до осени.

Изъ правительственныхъ мѣръ, принятыхъ въ послѣднее время въ Италiи, первое мѣсто занимаетъ присоединенiе прежнихъ волонтеровъ къ регулярному войску и контрактъ на постройку желѣзныхъ дорогъ. Остальныя событiя принадлежатъ болѣе къ разряду торжественныхъ представленiй, которыя однакоже занимаютъ далеко не послѣднее мѣсто въ администрацiи всякаго народа, а тѣмъ болѣе народа южнаго, впечатлительнаго и восторженнаго, каковы итальянцы.

Король Викторъ–Эммануилъ предпринялъ поѣздку въ южныя провинцiи королевства итальянскаго. Влекли его туда не дѣла, а необходимость только показать, вызвать своимъ присутствiемъ нѣсколько патрiотическихъ возгласовъ и такимъ образомъ подновить чувства вѣрноподданничества и стремленiе къ единству Италiи.

Короля ожидали въ Неаполь къ тремъ часамъ, 28 апрѣля, но уже съ утра народъ толпился по набережнымъ и прилежно смотрѣлъ на ясно–синее море. Вода близь берега сплошь покрыта была лодками. Въ четыре часа пушка возвѣстила прибытiе королевскаго парохода, и въ тоже время на берегу раздался восторженный возгласъ, состоявшiй изъ трехсотъ тысячъ криковъ. Король вышелъ на берегъ въ сопровожденiи г. Ратацци, генерала Ламармора, адмирала Персано и свиты. Синдикъ Неаполя сказалъ привѣтственную рѣчь, король отвѣтилъ на нее нѣсколькими словами, на которыя отвѣчали безчисленные восторженные клики. По всей дорогѣ короля ко дворцу народъ стоялъ на улицѣ, въ окнахъ, на балконахъ, на крышахъ, и провожалъ криками торжественный поѣздъ. Цвѣты сыпались изъ оконъ, дамы махали платками, и слышалось только: «да здравствуетъ король! да здравствуетъ Викторъ–Эммануилъ!» Другихъ кликовъ не было.

И весьма достойно замѣчанiя, что полумильонное населенiе Неаполя, обожающее своего народнаго героя, спасителя и избавителя, ниразу не крикнуло: «да здравствуетъ Гарибальди!» Народъ понялъ, что въ присуствiи короля возглашать другое имя было бы почти невѣжливо, или можетъ–быть этимъ воздержанiемъ онъ выражалъ покорность волѣ своего бывшаго диктатора.

Во дворцѣ король вышелъ на балконъ, и передъ нимъ торжественнымъ маршемъ прошла гражданская стража, превосходнымъ образомъ вооружонная, числомъ до пятнадцати тысячъ. Затѣмъ прошолъ неаполитанскiй гарнизонъ съ военною школою впереди, а потомъ шли сардинскiе берсальеры, особенно отличавшiеся истребленiемъ разбойничьихъ шаекъ. Замѣчательно, что этотъ отрядъ, который отличается весьма воинственнымъ видомъ, былъ встрѣчаемъ и провожаемъ рукоплесканiями и криками: браво! Пусть говорятъ что хотятъ противники итальянскаго единства, а жители Венецiи никогда еще не аплодировали австрiйскимъ содатамъ, хотя это тоже прекрасное войско. Выходитъ, что клерикалы сильно ошибаются, увѣряя, будто сардинское войско въ Неаполѣ играетъ туже самую роль, что австрiйцы въ Венецiи. Какъ–видно есть нѣкоторая разница.

Вмѣстѣ съ королемъ прибыла въ портъ французская эскадра, состоящая изъ девяти кораблей. Видъ этой морской силы произвелъ довольно сильное впечатлѣнiе на бурбонскую партiю, которая съ великою наивностью воображала, будто императоръ Луи–Наполеонъ къ ней благоволитъ.

Все время пребыванiя короля въ Неаполѣ было рядомъ праздниковъ, баловъ, илюминацiй. Къ дополненiю торжествъ, съ королемъ былъ въ Неаполѣ весь дипломатическiй корпусъ, посланники державъ, признающихъ итальянское королевство, именно представители Францiи, Англiи, Швецiи, Грецiи, Португалiи, Бразилiи, Голландiи и Турцiи. Французская эскадра особенно много заставила о себѣ говорить. Кромѣ того, что ея присутствiе доказывало сочувствiе императора французовъ къ итальянскому единству, она еще дала великолѣпное представленiе: образчикъ большого морского сраженiя. Корабли двигались, пушки гремѣли, и менѣе нежели въ четверть часа было выпалено до пяти тысячъ пушечныхъ выстрѣловъ и до десяти тысячъ ружейныхъ. Дѣло было вечеромъ, и въ концѣ маневровъ, когда уже смеркалось, французы, по обычной своей любезности, устроили маленькiй сюрпризъ для зрителей, плотно наполнявшихъ набережную: вся эскадра въ одно мгновенiе освѣтилась разноцвѣтными бенгальскими огнями. На палубахъ, на марсахъ и на реяхъ разставлено было человѣкъ восемьдесятъ матросовъ, съ плошками, въ которыхъ горѣлъ бенгальскiй огонь. Всѣ эти огни тысячу разъ отразились въ волнахъ спокойно волновавшагося моря, и все это вмѣстѣ составило зрѣлище такое великолѣпное, что десятки тысячъ зрителей принялись аплодировать, и эхо Позилипова грота еще разъ повторило эти рукоплесканiя. Этотъ маленькiй праздникъ обошолся Францiи покрайней–мѣрѣ въ 60,000 франковъ. Да еще наканунѣ король Викторъ Эммануилъ ѣздилъ съ визитомъ на французскiй адмиральскiй корабль. Тогда его прибытiе привѣствовано было салютомъ въ 4800 пушечныхъ выстрѣловъ, которыя обошлись Францiи въ 48,000 франковъ, считая каждый выстрѣлъ по 10 франковъ. Вся канонада стоила болѣе ста тысячъ франковъ, стало–быть на нее пошло съ каждаго совершеннолѣтняго французскаго работника неболѣе полутора сантима, или по 1/3 фунта хлѣба, а считая всѣ издержки этой эскадры — около 1/2 фунта хлѣба. Надо признаться, что не слишкомъ дорого покупаютъ французы удовольствiе слышать, что на такомъ–то морѣ ихъ пушки гремѣли для удовольствiя такого–то короля и его подданныхъ.

Судя по тому прiему, какой вездѣ дѣлался королю, можно заключить, — какъ доноситъ французскiй посланникъ своему правительству, — что единство Италiи достигнуто и можетъ считаться совершившимся фактомъ. Что королю аплодировли бѣлыя перчатки и махали кружевные платки, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго: всякiй, кто знаетъ и понимаетъ дѣло, стоитъ за Виктора–Эммануила. Но можно было сомнѣваться въ народѣ. Можно было ожидать, что онъ выкажетъ опозицiю крикомъ очень легкимъ, привычнымъ, вовсе не возмутительнымъ, а такъ–сказать непокорнымъ: «да здравствуетъ Гарибальди!» Правда, что вездѣ еще поютъ и играютъ обычный гимнъ Гарибальди, но не въ видѣ опозицiи, а просто потому, что онъ вошолъ уже въ привычки, въ натуру неаполитанцевъ. Король точно такъ же популяренъ. Онъ очень часто выѣезжаетъ въ коляскѣ, и всякiй разъ его встрѣчаетъ и провожаетъ толпа народу. Своими руками онъ принимаетъ прошенiя. Одинъ разъ онъ даже всталъ въ коляскѣ и протянулъ руку за прошенiемъ, которое подавалось ему изъ–за четвертаго ряда людей, окружавшихъ экипажъ. Это движенiе возбудило такой восторгъ, что толпа едва не задушила лошадей, запряжонныхъ въ королевскую коляску. Теперь Викторъ–Эммануилъ смѣло можетъ сказать, что Италiя сдѣлана. Весь вопросъ только въ томъ, чтобы вывести изъ Рима враждебный Италiи гарнизонъ.

А папа кажется не думаетъ разрѣшать этого вопроса въ утвердительномъ смыслѣ, хотя несовсѣмъ веселъ и повидимому готовится къ чему–то непрiятному. Въ понедѣльникъ на святой недѣлѣ папа уѣзжалъ въ Порто–Анцiо и передъ отъѣздомъ принималъ множество разныхъ лицъ, домогавшихся чести быть ему представленными. Такъ какъ онъ очень торопился, то не могъ принимать каждаго изъ посѣтителей отдѣльно, а принималъ группами, по шести или по семи человѣкъ. Послѣдняя изъ этихъ аудiенцiй замѣчательна по одному обстоятельству, которое, по словамъ вѣстовщиковъ, бросаетъ яркiй свѣтъ на римскiй вопросъ. Говоря съ нѣсколькими французами, которые очень извѣстны своею преданностью папѣ, онъ въ припадкѣ откровенности взялъ двоихъ изъ нихъ за руки и печально возвѣстилъ имъ, что «грядетъ часъ», намекая на переворотъ, который скоро долженъ совершиться. «Господь нашъ — сказалъ онъ еще — не провелъ ни одного дня своей жизни безъ страданiй... И потому будемъ готовы всякую минуту, ибо не вѣсте ни дня, ни часа, въ оньже сынъ человѣческiй прiидетъ.» — Эти слова и печальный видъ и вздохи, съ какими они были сказаны, до нѣкоторой степени подтверждаютъ слухи о скоромъ окончательномъ выѣздѣ папы изъ Рима. Замѣчено было еще, что въ эту поѣздку папа взялъ съ собою очень много вещей для личнаго своего ежедневнаго употребленiя и множество драгоцѣнностей. Кардиналъ Антонелли обдумалъ уже все на случай прибытiя въ Римъ Виктора–Эммануила: онъ немедленно отправится въ Венецiю. Назначены уже и три кардинала, которымъ ввѣрено будетъ управленiе въ отсутствiе папы. Это монсиньоръ Раушеръ, архiепископъ вѣнскiй, монсиньоръ Визсманъ и еще одинъ монсиньоръ нѣмецкаго происхожденiя. Но окружающiе папу не согласились еще между собою въ томъ, какимъ образомъ произойдетъ это бѣгство изъ Мекки въ Медину. Одни хотятъ, чтобы папа уѣхалъ тайкомъ, а другiе напротивъ требуютъ при этомъ большой пышности, торжественности и громкаго протеста.

А между тѣмъ, пока еще все это совершится, дѣла идутъ своимъ чередомъ, и въ день пасхи происходило обычное торжество благословенiя съ балкона церкви св. Петра, послѣ обѣдни.

На огромной площади передъ церковью собрались всѣ крестьяне изъ окрестностей Рима, всѣ жители вѣчнаго города и построенныя въ каре французскiя и папскiя войска, съ генералами и съ музыкой. Ровно въ полдень, когда назначено благословенiе, всѣ взоры обратились къ балкону. Сначала вынесли папскiй шестиконечный крестъ, потомъ вынесли тiары, митры и прочiя папскiя регалiи и расположили ихъ на балконѣ, потомъ вышли кардиналы, по два въ рядъ, мимоходомъ посмотрѣли на громадную массу народа и скрылись въ другую дверь. Наконецъ является папа. Въ это мгновенiе колокола замолкаютъ, пушки въ крѣпости перестаютъ гремѣть, вся толпа преклоняетъ колѣна и въ торжественномъ молчанiи принимаетъ пастырское благословенiе. Затѣмъ тотчасъ же въ замкѣ Сант–Анджело начинаютъ гремѣть пушки, колокола звонятъ во весь размахъ, военная музыка играетъ, а народъ, большой любитель всего театральнаго, кричитъ: «да здравствуетъ Пiй IХ!»

Послѣ того, 24 числа папа обозрѣвалъ лагерь своихъ зуавовъ. Его святѣйшество заходилъ въ палатки, а потомъ дѣлалъ смотръ. Церемонiальнымъ маршемъ и другими маневрами и построенiями зуавовъ командовалъ кардиналъ Меродъ: все было исполнено съ величайшею исправностью подъ начальствомъ генерала Канслера.

Если подумаешь, что папа есть, въ понятiяхъ католиковъ, представитель Христа на землѣ, глава религiи любви, прощенiя, братства, а что зуавы отличаются свирѣпою храбростью и неумолимою жестокостью, то этотъ папскiй смотръ по командѣ кардинала покажется какимъ–то дикимъ, нелѣпымъ, безтолковымъ сномъ, а нѣмецкiй генералъ — домовымъ, который мучительно давитъ и душитъ и не даетъ проснуться.

Францiя разумѣется не можетъ дать погибнуть такимъ прiятнымъ воинственнымъ зачаткамъ, и вотъ 24 мая доставлена была въ Римъ нота французскаго министра иностранныхъ дѣлъ Тувенеля, въ которой сказано, что «Францiя ничего не перемѣнитъ въ нынѣшнемъ положенiи римскаго вопроса и приглашаетъ папу имѣть болѣе довѣрiя къ правительству императора Наполеона III.»

Казалось все шло хорошо. Италiя была въ медовомъ мѣсяцѣ; король блаженствовалъ въ Неаполѣ, вкушая всю прелесть народныхъ восторговъ; министры, прiѣхавшiе тоже въ Неаполь, упражнялись въ сочиненiи разныхъ прiятныхъ проектовъ. Вдругъ надъ отдыхающимъ правительствомъ неожиданно разразился громъ.

Сдѣлалось извѣстнымъ, что готовится на сѣверѣ Италiи экспедицiя волонтеровъ, собравшаяся заграницу. Доносили также, что происходитъ тайный какой–то наборъ, что собирается оружiе. Вслѣдствiе подобныхъ слуховъ приняты были мѣры, чтобы предотвратить возможную бѣду. Въ Палаццоло 14 мая одинъ капитанъ королевскихъ карабинеровъ арестовалъ гг. Нулло и Амбивери, бывшихъ офицеровъ южнаго волонтернаго войска, по подозрѣнiю въ томъ, что они — начальники готовящейся экспедицiи. Въ слѣдующую ночь арестовано было еще пятдесятъ четыре человѣка по тому же дѣлу въ Сарнико, на слѣдующiй день еще тридцать человѣкъ въ Альцано Маджiоре. Всѣ арестованные составляли будтобы часть будущей колоны волонтеровъ. Полковникъ Нулло съ товарищами на время заперты были въ тюрьму въ Брешiи и были поводомъ къ народной демонстрацiи. Народъ хотѣлъ ворваться въ тюрьму и освободить заключенныхъ, а стража защищала входъ и наконецъ сдѣлала залпъ по толпѣ своихъ земляковъ. Трое было ранено, одинъ убитъ на мѣстѣ. Затѣмъ арестованныхъ свезли въ крѣпость Алессандрiю, и началось судебное слѣдствiе. Пятнадцатаго же числа напечатанъ циркуляръ министерства внутреннихъ дѣлъ къ префектамъ:

«Правительство узнало, что во многихъ частяхъ королевства многiя лица дурно направленныя дѣлаютъ военныя приготовленiя и тайно набираютъ волонтеровъ для экспедицiи, которая по ихъ словамъ предпринимается съ согласiя будтобы правительства. Для оправданiя такого предпрiятiя выставляется впередъ имя, дорогое странѣ и высокоуважаемое правительствомъ, чтобы народъ считалъ, будтобы эта безумная попытка поднята и направлена имъ. Правительство имѣетъ полное право объявить, что знаменитый генералъ не принимаетъ никакого участiя въ подобныхъ предпрiятiяхъ, которыя поведутъ только къ тому, чтобы разстроить все что Италiя до сихъ поръ приобрѣла своею мудростью.» Далѣе говорится, что префекты должны совѣтами, а въ случаѣ нужды и силою предотвращать подобныя попытки и внимательно слѣдить, чтобы онѣ не повторялись.

Только–что Гарибальди узналъ объ этихъ арестахъ, какъ прiѣхалъ въ Бергамо и потребовалъ, чтобы арестованные были освобождены. Но ему было наотрѣзъ отказано. Тогда онъ напечаталъ въ газетахъ за своею подписью такое письмо:

«Полковникъ Каттабени, храбрый офицеръ, покрытый благородными ранами, безупречнаго поведенiя, арестованъ въ прошлую ночь безъ формальностей, требуемыхъ закономъ, и отвезенъ въ Миланъ какъ разбойникъ. Взываю къ странѣ! Если правительство обязано требовать уваженiя къ справедливости, то оно также обязано уважать достоинство гражданъ, и особенно тѣхъ, кто оказалъ услуги отечеству.»

Австрiйскiй императоръ, только–что прiѣхавшiй въ Венецiю на нѣсколько дней, поспѣшно выѣхалъ въ Вѣну.

Между тѣмъ аресты продолжались и семнадцатаго числа остановлено было до 180 человѣкъ. Гарибальди написалъ имъ слѣдующее письмо:

«Дорогiе друзья мои, совѣтую вамъ вести себя спокойно и уполномочиваю васъ сказать, что вы мною созваны были въ Бергамо. Я не сомнѣваюсь, что нацiя будетъ благодарна за вашъ патрiотическiй порывъ и ваше самоотверженiе. Кланяюсь вамъ всѣмъ. Весь вашъ на всю жизнь Осипъ Гарибальди.»

Затѣмъ Гарибальди возвратился въ Трескорре.

Нацiональныя общества стрѣльбы въ цѣль закрыты. Въ Генуѣ былъ обыскъ въ помѣщенiи общества освобожденiя и бумаги его забраны. Во Флоренцiи забрано сорокъ четыре ящика ружей и произведено множество арестовъ. Король поспѣшно возвратился въ Туринъ, чтобы быть ближе къ мѣсту опасности. Министры вернулись тоже, и затѣмъ все обстоитъ благополучно.

Чѣмъ же это кончится? Знающiе характеръ Гарибальди знаютъ очень хорошо, что этотъ человѣкъ, по любви своей къ Италiи, уступитъ, не разгорячится, поживетъ еще на островѣ Капрерѣ и выждавъ удобную минуту, не остановится ни передъ чѣмъ, когда затѣетъ новый походъ на выручку Венецiи. Нынѣшняя неудавшаяся экспедицiя очевидно затѣяна не имъ. Онъ знаетъ очень хорошо, что войско волонтеровъ должно освобождать Венецiю не черезъ Тироль, а черезъ Герцеговину, Триединое королевство и Венгрiю. Тамъ успѣхъ его не подлежитъ никакому сомнѣнiю.

 

МЕКСИКАНСКIЯ ДѢЛА

 

Тройной союзъ англо–испанско–французскiй болѣе не существуетъ. Войско императора Наполеона III осталось въ Мексикѣ устроивать престолъ для эрцгерцога Максимилiана, а войска англiйское и испанское отправились восвояси. Это сдѣлано совершенно наперекоръ лондонской конвенцiи; французы остались дѣйствовать только отъ себя, и предлогомъ своего нарушенiя конвенцiи взяли необходимость будтобы оказать покровительство разнымъ мексиканскимъ выходцамъ вродѣ генерала Альмонте и подобныхъ ему людей, которые высадились въ Вера–Круцѣ съ явно провозглашаемымъ намѣренiемъ: уничтожить республику и устроить монархическiй престолъ въ пользу эрцгерцога Максимилiана. 10 апрѣля французскiе уполномоченные объявили, что они впредь не будутъ вступать ни въ какiе переговоры съ правительствомъ президента Хуареза.

Испанскiй главнокомандующiй генералъ Примъ потребовалъ кораблей изъ Гаваны, чтобы везти назадъ свое войско. Но губернаторъ Гаваны отказалъ; тогда генералъ Примъ нанялъ купеческiе корабли. Англiйскiя войска уплыли на собственныхъ корабляхъ, и теперь французскiе орлы будутъ одни пожинать лавры: съ высоты мексиканскихъ снѣговыхъ горъ, какъ въ высоты пирамидъ, «сотни вѣковъ будутъ взирать на подвиги французовъ»; они тамъ покроются «чистѣйшею славой, проливая чистѣйшую свою кровь» и т. д., сообразно смыслу или безсмыслицѣ давно принятыхъ и освященныхъ частымъ употребленiемъ фразъ.

Затѣяна была мексиканская экспедицiя подъ предлогомъ покровительства англичанъ, испанцевъ и французовъ, торговавшихъ въ Мексикѣ. Предполагалось силою оружiя вытребовать у мекскиканскаго правительства вознагражденiя за разныя потери, понесенныя подданными державъ, вступившихъ въ договоръ. А этимъ договоромъ обезпечивалось правильное употребленiе союзныхъ силъ, предотвращалось ихъ употребленiе въ смыслѣ честолюбiя чьего бы то нибыло, или одной изъ державъ, или одной изъ политическихъ партiй, существующихъ въ мексиканской республикѣ. Именно сказано было, что право получить вознагражденiе за разные убытки отнюдь не можетъ быть предлогомъ для вмѣшательства въ устройство или въ администрацiю Мексики. Англiйское правительство очень твердо держится принципа невмѣшательства, особенно когда въ отступленiи отъ этого принципа нѣтъ прямыхъ, непосредственныхъ торговыхъ выгодъ. Такъ Англiя не вмѣшалась въ итальянское дѣло; такъ она требовала вывода французскихъ войскъ изъ Сирiи; такъ въ сѣвероамериканской междоусобной войнѣ она не приняла никакого участiя; такъ она поступила ныньче и въ Мексикѣ. Въ Соледадѣ заключенъ былъ договоръ, которымъ правительство Хуареза обязалось въ непродолжительномъ времени исполнить требованiе союзниковъ. Затѣмъ оставалось только дожидаться исполненiя, пожалуй невыходя изъ Мексики. Испанiя и Англiя не входили во внутреннiя дѣла Мексики и выполнили такимъ образомъ лондонскую конвенцiю съ точностью.

Но Францiя поступила иначе: ея правительство не одобрило соледадскаго договора, и взяло подъ свое покровительство, если только не спецiально для этой цѣли пригласило, генерала Альмонте съ роялистскими стремленiями. Мексиканское правительство отказалось вести переговоры съ уполномоченными сюзныхъ державъ, прежде нежели генералъ Альмонте и другiе эмигранты не будутъ высланы изъ страны, какъ явные и заклятые враги существующаго въ ихъ отечествѣ порядка. Англiйскiй и испанскiй уполномоченные сочли это требованiе совершенно законнымъ, а французскiе отвергли его, такъ что изъ самаго отвѣта ихъ сдѣлалось ясно, что генералъ Альмонте былъ ими приглашонъ. Въ такихъ обстоятельствахъ генералъ Примъ, испанскiй уполномоченный, и г. Уайкъ, уполномоченный со стороны Англiи, объявили французамъ, что они не могутъ принимать дальнѣйшаго участiя въ общей экспедицiи. Французы остаются воевать одни. Они уже успѣли дать блестящее кавалерiйское сраженiе и вступили въ Оризабу. Между тѣмъ въ Мексикѣ уже вспыхнуло междоусобiе: монархическая партiя признала генерала Альмонте своимъ главою; пять туземныхъ генераловъ объявили свою готовность ему повиноваться и уже напечатали манифестъ, которымъ они свергаютъ президента Хуареза; только–что французскiя войска вступятъ въ столицу, генералъ Альмонте будетъ провозглашонъ временнымъ главою правительства, а потомъ, посредствомъ поголовной подачи голосовъ, будутъ окончательно опредѣлены желанiя мексиканскаго народа. По всему видно, что планъ этотъ былъ въ Парижѣ задуманъ давно, и нѣтъ надобности сказывать, кто его авторъ.

Въ Монитерѣ напечатано письмо, которымъ пытаются оправдать принятыя мѣры, и покровительство генерала Альмонта объясняютъ тѣмъ, что честь французскаго знамени требуетъ, чтобы всѣ находящiеся подъ его защитой были оберегаемы какъ свои и отнять у него это покровительство нельзя безъ оскорбленiя французскихъ орловъ. Но въ дѣйствительности честь Францiи вовсе не замѣшана въ этомъ вопросѣ, а если и замѣшана, то совершенно въ другомъ смыслѣ. При исполненiи ясно и точно обозначенныхъ условiй конвенцiи, честь великой державы требуетъ того, чтобы съ величайшею точностью держаться духа и буквы этой конвенцiи. Положимъ, что Англiя и Францiя вступили бы въ союзъ съ точно опредѣленною цѣлью — получить напримѣръ отъ Австрiи удовлетворенiе за какiе–нибудь убытки, посредствомъ занятiя Трiеста союзнымъ корпусомъ. Съ какимъ чувствомъ во Францiи получено было бы извѣстiе, что англiйское правительство пригласило Кошута и Клапку принять участiе въ экспедицiи, причемъ Англiя старалась бы о возведенiи на будущiй венгерскiй престолъ какого–нибудь изъ многихъ германскихъ принцевъ? Развѣ австрiйское правительство не имѣло бы полнѣйшаго права отказаться отъ переговоровъ съ союзными уполномоченными до тѣхъ поръ, пока Кошутъ и Клапка не будутъ отосланы назадъ въ Англiю? Въ случаѣ еслибы Англiя отказалась исполнить такое благоразумное требованiе, развѣ представители Луи–Наполеона не имѣли бы права, не были бы обязаны бросить экспедицiю, которая уже несоотвѣтствуетъ первоначальнымъ своимъ цѣлямъ? — Нѣчто совершенно подобное этому произошло ныньче по отношенiю къ Мексикѣ.

Когда французскiе уполномоченные говорятъ о существующемъ въ Мексикѣ правительствѣ какъ объ угнетающемъ меньшинствѣ; когда они указываютъ на насилiя, къ которымъ тамъ прибѣгаютъ, чтобы задушить истинныя желанiя страны и направленiе общественнаго мнѣнiя; когда они объявляютъ сверхъ того, что воздерживаясь отъ враждебныхъ дѣйствiй, они были бы участниками того угнетенiя, подъ которымъ страдаетъ большинство мексиканскаго народа, — то все это отзывается схоластическими уловками, изъ–за которыхъ ясно видно намѣренiе бросить мечъ Францiи на политическiе вѣсы Мексики.

Всѣ европейскiя газеты, кромѣ офицiальныхъ французскихъ и вѣнскихъ, возстаютъ противъ этого отступленiя отъ лондонской конвенцiи. Между прочимъ «Times» печатаетъ рядъ превосходныхъ статей о мексиканскихъ дѣлахъ. Вотъ одинъ отрывокъ.

«Францiя вѣроятно думаетъ и о себѣ точно такъ же, какъ о Мексикѣ. Хотя она ведетъ войну за идею, однако вѣдь должно же быть, что если Францiя жертвуетъ для Мексики французскими войсками и французскими деньгами, то она можетъ по справедливости расчитывать на свои выгоды неменѣе того, какъ на славу предпрiятiя. Мы не оспориваемъ у нея этого права; напротивъ, желаемъ ей всевозможныхъ успѣховъ. Если французы 1862 года настолько отличаются отъ нынѣшнихъ же англичанъ, что смотрятъ на заграничныя побѣды и завоеванiя съ удовольствiемъ и съ надеждой, то — пусть наслаждаются. Занятiе Мексики французскими войсками будетъ конечно стоить денегъ Францiи, но зато оно можетъ–быть будетъ прiятно французскому народу, а всему остальному мiру оно навѣрное будетъ выгодно.

«Въ Мексикѣ Францiя можетъ сдѣлать чрезвычайно много добра, весьма мало рискуя сдѣлать вредъ, развѣ самой себѣ. Тамъ можетъ–быть придется уничтожить нацiональность, придушить свободу и перекричать народный голосъ; да это не бѣда: дѣлается же это теперь въ Италiи. Но мексиканцы показали чрезвычайную неспособность управляться самимъ собою. Если имъ суждено когда–нибудь организоваться въ государство, то ясно, что кто–нибудь долженъ это сдѣлать за нихъ, а сами они до этого никогда не добьются. Можно сказать, что такой конецъ всѣми считался неизбѣжнымъ, хотя соображенiя выражались въ весьма различныхъ формахъ. Американцы знали очень хорошо, что Мексика никогда противъ нихъ не удержится; они расчитывали, что ей выгодно будетъ присоединиться къ могущественной республикѣ. Испанцы тоже очень хорошо знали, что ихъ древняя колонiя удобно можетъ быть взята, и горесть, которая проглядываетъ въ словахъ генерала Прима происходитъ скорѣе отъ того, что Испанiя была тутъ замѣщена, чѣмъ отъ его антипатiи къ предложенному разрѣшенiю вопроса. Всѣ знали вѣроятно съ самаго начала, что если вся экспедицiя была не пустая шутка, то она должна была кончиться вмѣшательствомъ какой–нибудь силы, для измѣненiя желѣзною рукою всего положенiя Мексики. Такъ какъ Францiя была къ этому особенно расположена, то дѣло и досталось на ея долю, а такъ какъ Испанiи такимъ образомъ не оставалось ни мѣста, ни надежды, то испанцы и удалились.

«Ни къ чему не повели бы догадки относительно того, какъ пойдутъ дѣла далѣе, при новыхъ условiяхъ, и въ какой формѣ Францiя получитъ вознагражденiе за свои жертвы и труды. Вопросъ о томъ, можетъ ли восшествiе австрiйскаго принца на мексиканскiй престолъ входить въ какiя–нибудь европейскiя политическiя соображенiя, или скорѣе французское влiянiе будетъ играть важнѣйшую роль въ будущемъ королевствѣ, — это задачи, которыя намъ разсматривать не любопытно. Мы готовы думать, что Францiя расчитываетъ на какое–нибудь равномѣрное вознагражденiе за свои издержки и усилiя, не отрицаемъ справедливости подобныхъ расчетовъ и безъ опасенiй смотримъ на результаты этого предпрiятiя. Если границы французской имперiи слишкомъ тѣсны для народной энергiи, то Мексика представляетъ прекрасное поле для ея употребленiя. Торговля и цивилизацiя могутъ тамъ развиваться въ одно и тоже время, и всякiй изучавшiй Мексику за послѣднiя тридцать лѣтъ согласится, что она тутъ не можетъ не выиграть. Мы сами такого труда не предпримемъ; но если нашимъ сосѣдямъ это удобно, то мы отъ души желаемъ имъ успѣха. Французское войско найдетъ несравненно лучшее и полезнѣйшее дѣло въ Мексикѣ, чѣмъ въ Римѣ.»

Газетѣ «Times» и другимъ англiйскимъ газетамъ очень легко подшучивать такимъ образомъ, но Францiи отъ этого не легче. Какъ–видно французамъ до нѣкоторой степени прiѣлась слава, за которую надо платить кровныя, трудовыя деньги, и уже очень многiя газеты, именно не получающiя денежнаго пособiя отъ правительства, находятъ, что Францiя очень удобно могла бы обойтись безъ мексиканскаго похода, который только–что начинается, а конца невидно ни ему, ни сопряжоннымъ съ нимъ издержкамъ. Поговариваютъ даже, что министръ финансовъ Фульдъ выходитъ въ отставку, нежелая нести на себѣ нравственной отвѣтственности за полное разстройство сочиненной имъ смѣты расходовъ. А что смѣта разстроится, въ этомъ не сомнѣвается никто. Но французское правительство знаетъ очень хорошо, что весьма легко одолѣть растущее неудовольствiе посредствомъ подогрѣванья воинственнаго жара. Для этой цѣли помѣщаются въ газетахъ «преданныхъ» самыя цвѣтистыя описанiя французскихъ подвиговъ. Напримѣръ первое сраженiе при Оризабѣ покрыло французское оружiе новымъ свѣтомъ славы, такимъ ослѣпительнымъ свѣтомъ, какой и не снился ни Леониду при Термопилахъ, ни Эпаминонду при Мантинеѣ, ни Гарибальди при Капуѣ, ни одному изъ извѣстныхъ и неизвѣстныхъ полководцевъ. Французская кавалерiя состояла изъ отряда африканскихъ егерей и небольшого отряда жандармомъ, всего около 300 человѣкъ. Передъ ними находилось болѣе 2000 хорошо вооружонныхъ всадниковъ, составляющихъ первую дивизiю генерала Зарагоза. Непрiятель занималъ равнину, закрывая собою входъ въ ущелье, ведущее къ городу Оризаба. Онъ имѣлъ — говорятъ французскiя газеты — забавную претензiю остановить наше мѣрное и твердое шествiе. Но наша кавалерiя, которой нѣтъ равной въ мiрѣ, бросилась съ быстротою и съ силою молнiи въ атаку, и послѣ краткаго сраженiя смяла непрiятеля и проглотила его въ одинъ глотокъ, запивъ потомъ глоткомъ бургонскаго вина, которое съ такою любезностью предлагается нашими красавицами–маркитанками въ живописнѣйшихъ полувоенныхъ, полуженскихъ костюмахъ. Мы вступили въ городъ и были приняты жителями съ восторгомъ. Непозже 15 мая мы будемъ въ Мехико, въ столицѣ. Знамя наше, развѣваясь въ центральной Америкѣ, еще разъ покажетъ изумленному мiру, что вездѣ, гдѣ только есть справедливое дѣло, тамъ за него стоитъ французское знамя; гдѣ только есть угнетенные, тамъ всегда имъ готова помощь французскихъ штыковъ; гдѣ только царитъ наглая несправедливость — слышите! — карающiй громъ! Это громъ французскихъ пушекъ.

Генералъ Альмонте дѣйствуетъ съ своей стороны. Онъ уже образовалъ кавалерiйскiй корпусъ почти въ шесть тысячъ человѣкъ. Подъ его начальство вступаютъ члены самыхъ богатыхъ, аристократическихъ и землевладѣльческихъ фамилiй, всегда такъ преданныхъ монархическому началу. Надо надѣяться, что при помощи такихъ союзниковъ дѣло Францiи, дѣло порядка, дѣло законности, состоящее въ разрушенiи существующей власти и возстановленiи другой, монархической, восторжествуетъ весьма скоро.

Но оставя шутки, положенiе несчастной Мексики становится невыносимымъ; безпорядки со дня на день увеличиваются — отъ кринолиновъ. Это преувеличивающее, упругое и топорщащееся украшенiе женскаго костюма послужило поводомъ къ названiю цѣлой политической партiи достаточныхъ людей, которыхъ средства позволяютъ жонамъ носить кринолины. Недавно въ провинцiи Тамаулинасѣ были выборы губернатора. Большинство голосовъ было въ пользу г. Серна, кандидата партiи рабочихъ, рохо. Выборъ былъ утвержденъ конгресомъ и верховнымъ судилищемъ въ Мехико. Но партiя кринолиновъ въ городѣ Матаморосъ стала утверждать, будто выборы были произведены неправильно, и не признала новаго губернатора. Съ обѣихъ сторонъ схватились за оружiе. Генералъ партiи рохо, Карваялъ, явился съ двухтысячнымъ отрядомъ осаждать Матаморосъ. Съ обѣихъ сторонъ служились умилостивительныя обѣдни, съ просьбами оказать покровительство правдѣ и покарать нечестiе. Полилась кровь, и дѣло могло бы очень худо кончиться для кринолиновъ, еслибы одинъ изъ нихъ не догадался откопать старинную испанскую пушку, врытую гдѣ–то на площади вмѣсто столба. Тайно устроили нѣчто вродѣ лафета, положили пороху, начинили пушку по горло картечью и стали ожидать нападенiя. Дѣйствiе этой машины было самое рѣшительное: огромное количество мертвыхъ и раненыхъ осталось на мѣстѣ; нападающiе, никакъ не ожидавшiе пушечнаго выстрѣла, разбѣжались и не показывались болѣе. Кринолины одержали побѣду, губернатора не признали; но партiя рохо, говорятъ, намѣрена тоже гдѣ–то добыть себѣ пушку и выместить свое пораженiе.

Вотъ въ какомъ положенiи находится Матаморосъ, и точно также вся Мексика. Трудно будетъ эрцгерцогу Максимилiану завести тамъ какiе–нибудь, хоть австрiйскiе порядки.

 

СѢВЕРО–АМЕРИКАНСКIЯ ДѢЛА

 

Рабовладѣльцы вездѣ разбиты. Свободные одолѣваютъ и все подвигаются впередъ. Понятно, составляетъ ли это поводъ къ радости для цѣлаго человѣчества. Рабовладѣльцы разумѣется считаютъ свое дѣло правымъ, точно также какъ и свободные, и считаютъ себя вправѣ выражать благородное негодованiе на завоевательныя движенiя свободныхъ. И дѣйствительно, съ рабовладѣльческой точки зрѣнiя, негодованiе ихъ благородно. Вотъ напримѣръ что пишетъ меръ города Новаго–Орлеана, когда рабовладѣльческiя войска должны были удалиться и главнокомандующiй свободныхъ потребовалъ сдачи города:

«Въ силу принятой нами рѣшимости для сохраненiя жизни женщинъ и дѣтей, остающихся въ нашей столицѣ, генералъ Ловель вышелъ отсюда съ своими войсками, поручивъ мнѣ управленiе и охрану его чести. (?) Вмѣстѣ съ городскими старшинами я разсмотрѣлъ ваше требованiе сдать вамъ городъ безусловно и поднять на общественныхъ зданiяхъ флагъ Соединенныхъ–Штатовъ, опустивъ флагъ, теперь еще развѣвающiйся на городской ратушѣ. Я обязанъ вамъ отвѣчать сообразно съ чувствами моихъ довѣрителей и съ тѣмъ, что подсказываетъ мнѣ мое сердце въ нынѣшнихъ прискорбныхъ и торжественныхъ обстоятельствахъ. Городъ не имѣетъ средствъ къ защитѣ; онъ вовсе не имѣетъ ни войскъ, ни оружiя, при помощи которыхъ онъ могъ бы сопротивляться огромнымъ стоящимъ передъ нимъ силамъ. Я не солдатъ. У меня одна только власть — исполнять законы Новаго–Орлеана. Съ моей стороны было бы огромною опрометчивостью — вести въ бой войско, еслибъ у меня войско было. Еще менѣе того сумѣю я сдать городъ беззащитный, оставленный на произволъ вашихъ пушекъ и мортиръ. Въ такихъ обстоятельствахъ сдача города была бы ничего незначащею, безполезною церемонiей. Городъ вашъ, вслѣдствiе силы вашей, а не по согласiю его жителей. Вы и скажите, какая судьба насъ ожидаетъ. Чтоже касается до поднятiя непринятаго нами флага, то позвольте вамъ сказать, что между нами не найдется ни одного человѣка, у котораго не отнялись бы и рука и сердце при мысли о подобномъ поступкѣ. Между здѣшнимъ населенiемъ, даже между самыми испорченными его членами, нѣтъ ни одного отступника, который рѣшился бы осквернить своею рукою священный символъ нашихъ желанiй. (Надо замѣтить, что такая пышная фраза говорится — о чемъ же? О флагѣ невольничества, о символѣ презрѣненiя къ половинѣ человѣческаго рода! Послѣ этого обо всемъ на свѣтѣ можно говорить съ благоговѣнiемъ, съ извѣстной точки зрѣнiя.) Вы выразили чувства, которыя могли бы принадлежать человѣку, сражающемуся за лучшее дѣло. Я увѣренъ, что источникъ этихъ чувствъ — природа, хотя заблуждающаяся, но благородная, и умѣю ихъ цѣнить. Занимая нашъ городъ, вы будете управлять народомъ храбрымъ, чувствительнымъ ко всему, что можетъ сколько–нибудь оскорбить его самоуваженiе. Прошу васъ осторожно обращаться съ его щекотливостью. То, въ чемъ я буду ручаться отъ имени народа, будетъ свято исполняемо. Вы можете положиться на честь этого народа, хотя не можете расчитывать, чтобы онъ покорялся незаслужоннымъ оскорбленiямъ. Короче сказать, прошу васъ понять хорошенько, что населенiе Новаго–Орлеана хотя и не можетъ противиться вашимъ силамъ, однако оно не дастъ себя въ обиду людямъ, которые подлымъ образомъ покинули наши ряды въ минуту грозившей намъ опасности; оно не будетъ также выносить людей, которые насильно будутъ напоминать ему, что оно покорено, а вы — завоеватели. Миръ можетъ быть сохраненъ, неприбѣгая къ мѣрамъ, которыхъ отстранить я не буду въ состоянiи. Ваше занятiе города не переноситъ нашей присяги избранному нами правительству на другое, обдуманно отринутое нами правительство. Расчитывайте только на повиновенiе, которое можетъ быть вытребовано побѣдителемъ у побѣжденнаго.»

Подражая словамъ упрямаго мера, можно было бы сказать, что выраженныя имъ чувства должны бы принадлежать человѣку, стоящему не за такое скверное дѣло, какъ рабовладѣльчество. Подробности военныхъ дѣйствiй для насъ весьма мало любопытны; во всѣхъ войнахъ, и въ этой, повторяется одно и тоже: люди стрѣляютъ въ людей, рѣжутъ людей, колютъ; ядра разбиваютъ головы, пули пробиваютъ грудь, ломаютъ кости. Смрадъ крови разносится въ жаркомъ воздухѣ, слышны стоны, топотъ лошадей заглушается артилерiйскою канонадой; народъ умираетъ, страдаетъ; тамъ лежитъ живой человѣкъ съ оторваной рукой и истекаетъ кровью; тамъ христiанинъ, спрятавшись за кустъ, старательно цѣлится изъ нарѣзного ружья, заряжоннаго пулей. Во всемъ этомъ всего удивительнѣе то обстоятельство, что въ случаяхъ бѣгства съ поля сраженiя, бѣгутъ не обѣ стороны, чтобы только не видѣть этихъ отвратительныхъ картинъ, чтобы только не быть въ нихъ дѣйствующими лицами.

Какъ бы то нибыло, результаты таковы, что рабовладѣльцы стѣснены со всѣхъ сторонъ; множество городовъ ихъ взято, множество фортовъ завоевано; во многихъ мѣстахъ были кровавыя стычки, даже цѣлыя сраженiя, въ которыхъ съ обѣихъ сторонъ люди падали тысячами, десятками тысячъ; истреблено множество кораблей, канонерскихъ лодокъ, мортирныхъ батарей. Устье Мисисипи, отца рѣкъ, находится въ свободныхъ рукахъ; рабовладѣльцы, спасаясь бѣгствомъ изъ Норфолька, истребили всѣ свои корабли и даже взорвали свой прославленный Меримакъ, панцырный корабль, надежду и опору всѣхъ ихъ морскихъ силъ, которыхъ теперь уже и нѣтъ. Со всѣхъ сторонъ стѣснены рабовладѣльцы съ своими невольниками, но до сихъ поръ не унываютъ, покрайней–мѣрѣ еще не думаютъ о сдачѣ. Вездѣ они истребляютъ, когда приходится отступать, свои запасы хлопка и сахарнаго песку: хлопокъ они жгутъ, сахарный песокъ бросаютъ въ рѣку. Опустошенiя такого рода сдѣланы въ Мемфисѣ, въ Новомъ–Орлеанѣ, въ Норфолькѣ.

Дѣла ихъ однакоже не такъ хороши, какъ они ихъ выставляютъ. Рабовладѣльческiй президентъ предложилъ своему конгресу сдѣлать военную службу обязательною для всѣхъ безъ исключенiя свободныхъ гражданъ отъ 18 до 50 лѣтъ, способныхъ носить оружiе. Это показываетъ конечно большой недостатокъ въ солдатахъ. Свободные напротивъ объявили, что они больше не принимаютъ волонтеровъ, потомучто въ войскѣ ихъ уже имѣется полмильона солдатъ, и болѣе ненужно.

Свободные продолжаютъ строить новые панцырные корабли, поминутно придумывая новыя системы, новыя формы, выгоднѣйшiя для дѣйствительнѣйшей защиты своихъ и истребленiя непрiятеля. Теперь въ Нью–Iоркѣ достраивается батарея Стевенса, отъ которой ждутъ чудесъ. Это корабль, одѣтый желѣзомъ, съ желѣзною съ стальнымъ наконечникомъ подводною шпорой, сидящiй въ водѣ до самой верхней палубы, такъ что на поверхности помѣщаются только пушки. Пушекъ этихъ восемь, громаднѣйшаго калибра; онѣ спрятаны за толстыми желѣзными стѣнами. Но главная сила этого корабля заключается въ огромной силѣ его двигательной паровой машины, отъ которой получается скорость исключительная. Такимъ образомъ ударъ подводной шпоры въ подводную часть непрiятельскаго корабля будетъ ужасенъ, причемъ сама батарея не пострадаетъ нисколько, благодаря прочному своему устройству и перегородкамъ, которыми онъ снабжонъ внутри. Двигатель состоитъ изъ пары винтовъ, помѣщенныхъ по бокамъ корабля, въ задней узкой его части. Паровая машина, приводящая въ движенiе этотъ корабль и составляющая тутъ нетолько двигательную, но и боевую силу, устроена на 8.000 силъ. Это самая сильная паровая машина, какая только помѣщена на кораблѣ, и больше ея — одна только, приводящая въ движенiе знаменитый Левiафанъ или Гретъ–Истернъ.

Но несмотря на огромныя средства свободнаго сѣвера, несмотря на плодовитѣйшую изобрѣтательность его, на неукротимую дѣятельность, неслѣдуетъ ждать слишкомъ скораго окончанiя нынѣшней войны. Свободный сѣверъ не жалѣетъ денегъ, жертвуемыхъ добровольно разными богачами, не колеблется производить громаднѣйшiе займы, на которые очень исправно уплачиваются проценты, но до сихъ поръ еще не избавился отъ предразсудка, который можетъ продлить войну еще на многiе годы или покрайней–мѣрѣ, если война и кончится скоро, то затрудненiя и непрiятности будутъ еще продолжительныя. Этотъ гибельный предразсудокъ состоитъ въ томъ, что вашингтонскiй конгресъ до сихъ поръ еще уважаетъ права рабовладѣльцевъ на безотчотное владѣнiе ихъ невольниками. При нынѣшнемъ ходѣ войны чрезвычайно было бы полезно объявить, что если рабовладѣльческiе штаты не покорятся добровольно, то во всѣхъ тѣхъ мѣстностяхъ, округахъ или провинцiяхъ, которые будутъ заняты свободными войсками, невольничество уничтожается безвозвратно и навсегда. Это заставило бы южные штаты прекратить кровопролитiе, которое до сихъ поръ не объяснено еще откровенно.

Всякiй американецъ знаетъ очень хорошо, что война начата изъ–за невольничества. Рабовладѣльческiе штаты отложились отъ союза вслѣдъ затѣмъ, какъ провозглашонъ былъ предсѣдателемъ извѣстный аболицiонистъ Линкольнъ. До него ни одинъ президентъ не былъ явнымъ противникомъ невольничества, потомучто каждый былъ выбранъ подъ влiянiемъ рабовладѣльческой партiи. Тамъ гдѣ существуетъ обязательный трудъ, промышленость невозможна, и въ южныхъ штатахъ ея нѣтъ, или нѣтъ никакой, кромѣ земледѣльческой. По этому рабовладѣльцамъ выгодно получать произведенiя европейской промышлености безъ пошлинъ, тогда какъ жителямъ сѣвера нужно еще нѣкоторое покровительство для ихъ несовсѣмъ установившихся фабрикъ. Выходитъ, что защитники невольничества защищаютъ въ тоже время свободу торговли, а противники невольничества въ тоже время противятся свободѣ заграничной торговли. Обстоятельства сложились такъ, что свобода торговли выгодна для рабовладѣльцевъ, составляетъ нѣчто вродѣ покровительственной системы для ихъ рабовладѣльческихъ правъ, а съ другой стороны внѣшняя торговля, ограниченная покровительственнымъ тарифомъ, поощряетъ свободный трудъ и угнетаетъ рабовладѣльческiе интересы. Какъ бы то нибыло, вся разгадка дѣла заключается въ невольничествѣ, а до сихъ поръ война ведется все еще такъ, что невольничество будто въ сторонѣ, будто оно не составляетъ сущности войны. Предполагается даже, что въ случаѣ успѣшнаго окончанiя войны невольничество останется тамъ, гдѣ оно есть. Неоткровенность, сопряжонная съ тысячами смертей и съ мильярдами расходовъ, чрезвычайно вредна, какъ она вредна впрочемъ и вездѣ. Либо сейчасъ же прекратить войну и приступить къ выкупу невольниковъ, либо продолжать войну и освобождаеть рабовъ по мѣрѣ занятiя свободными войсками рабовладѣльческихъ провинцiй.

Но вслѣдствiе ложныхъ понятiй или предразсудковъ касательно собственности и войны, вашингтонскiй конгресъ не смѣетъ высказаться прямо, не рѣшается принять твердыя и логическiя мiры. На дняхъ въ конгресѣ постановлено, что впредь въ територiяхъ Союза невольничество допускаемо не будетъ, а територiя, какъ извѣстно, есть только пространство земли, которое только–что начинаетъ заселяться колонистами и еще не заключаетъ въ себѣ столько жителей, чтобы можно было образовать изъ нея отдѣльный штатъ. Газеты, въ восторгѣ отъ этой рѣшительной мѣры, принятой конгресомъ, увѣряютъ будто это рѣшительный, великiй шагъ, разгадка всѣхъ будущихъ затрудненiй и т. д. Конечно въ новомъ законѣ много хорошаго, но это только полумѣра или лучше–сказать начало мѣры, которая должна бы съ самаго начала войны быть распространена на весь Союзъ, на територiи, точно также какъ и на штаты.

 

ПОСЛѢДНIЯ ИЗВѢСТIЯ

 

Въ Португалiи совершилось счастливое для страны событiе: король донъ Луисъ I объявилъ палатамъ, что онъ намѣренъ вступить въ законный бракъ. Извѣстно, что король донъ Луисъ I есть второй сынъ королевы доны Марiа да–Глорiя, умершей въ 1853 году, и короля дона Фердинанда, герцога саксенъ–кобургскаго. Нынѣшнiй король наслѣдовалъ брату своему королю дону Педро V, столь рано похищенному смертью у своего народа. Король Луисъ I родился 31 октября 1838 года, стало–быть ему теперь двадцать четыре года.

Будущая королева португальская — дочь итальянскаго короля Виктора–Эмануила и покойной королевы Аделаиды, эрцгерцогини австрiйской, умершей въ 1855 году. Принцеса Марiя–Пiя родилась 6 октября 1847 года, стало–быть ей теперь пятнадцать лѣтъ. Она младшая сестра принцесы Клотильды, супруги принца Наполеона. Такимъ образомъ она становится новою связью между королевско–португальскимъ и императорско–французскимъ домами, которые однакоже и безъ того находятся уже въ родствѣ: принцеса дона Антонiя, сестра короля дона Луиса I, находится въ супружествѣ съ наслѣднымъ княземъ гогенцоллернъ–зигмарингенскимъ, который приходится сродни (cousin–germain) императору Луи–Наполеону.

____

 

Въ Испанiи для страны совершилось радостное событiе: палатѣ депутатовъ сообщено отъ правительства извѣстiе, что ея величество королева изволила вступить въ девятый и послѣднiй мѣсяцъ своей беременности и продолжаетъ находиться въ вожделѣнномъ здравiи.

____

 

Въ Грецiи случилось событiе, которое могло бы имѣть ужасныя послѣдствiя, но къ счастiю для страны, все кончилось благополучно. 28 апрѣля, въ 5 часовъ вечера, королева каталась верхомъ, въ сопровожденiи одной придворной дамы, ординарца, адъютанта и великаго начальника конюшень (оберъ–шталмейстера). Во время этой прогулки королева упала съ лошади и ушибла себѣ голову повыше виска. Непотерявъ сознанiя, ея величество встала и была отведена въ находившiйся тутъ домъ сенатора Паксимоди, гдѣ и была подана помощь, состоявшая изъ холодной воды. Причина паденiя заключается въ томъ, что когда королева ѣхала крупной рысью, черезъ улицу переходило дитя. Въ высокомъ человѣколюбiи своемъ, королева, нежелая задавить ребенка, вдругъ остановила свою лошадь, но сама не удержалась въ сѣдлѣ и упала головой впередъ, на мраморную мостовую.

Одинъ англiйскiй журналъ спорта, скачекъ и охоты, пересказывая этотъ случай по другимъ газетамъ, увѣряетъ, что упасть такимъ образомъ нѣтъ возможности, что когда приходится остановить лошадь, корпусъ всадника подается назадъ, этимъ уже движенiемъ напрягаются поводья, чтò и заставляетъ лошадь остановиться, такъ что упасть впередъ нѣтъ возможности, если только лошадь не остановится сама собою.

____

 

Чтó происходитъ въ Герцеговинѣ — никакой нѣтъ возможности понять. По однимъ извѣстiямъ возстанiе христiанъ противъ мусульманъ совершенно подавлено; христiане, разбитые при Дугѣ и въ другихъ мѣстахъ, потеряли нѣсколько тысячъ убитыхъ и раненыхъ и бѣжали. По другимъ извѣстiямъ христiане вездѣ торжествуютъ, и турки, разбитые тоже при Дугѣ и въ разныхъ другихъ встрѣчахъ, потеряли несмѣтное множество народу убитыми и ранеными, бѣгутъ съ позоромъ. Въ тоже время получается извѣстiе, что султанъ слышать не хочетъ о самостоятельности Черногорья и далъ Омеру–пашѣ строгое повелѣнiе покорить черногорцевъ. Неизвѣстно только, какимъ образомъ Омеръ–паша возьмется за исполненiе этого повеленiя.

____

 

О лондонской выставкѣ извѣстiя не очень блестящiя. Говорятъ, что она далеко не такъ выгодна какъ первая, что предметовъ выставлено гораздо больше, зато посѣтителей бываетъ ежедневно вдвое и втрое меньше. Французы надѣются, что ихъ собачья выставка будетъ несравненно удачнѣе.

 

 

 

_________