ВРАЧИ И НАРОДЪ

(по поводу статьи г. Лѣскова)

____

Въ февральской книгѣ «Времени» г. Лѣсковъ помѣстилъ «Вопросъ о народномъ здоровьи», въ которомъ излагаетъ свое мнѣнiе о будущемъ устройствѣ нашей сельской медицины. Мысль автора хотя не новая, тѣмъ неменѣе обнаруживаетъ въ немъ желанiе быть полезнымъ этому важному по общему мнѣнiю дѣлу улучшенiя быта сельскихъ обывателей. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ своей статьи г. Лѣсковъ ссылается на меня, какъ на раздѣляющаго его убѣжденiя, и даже въ подтвержденiе своихъ словъ приводитъ нѣкоторыя изъ моихъ наблюденiй въ «Coвременной Медицинѣ», раскрывающихъ кое–что о томъ, въ какихъ отношенiяхъ другъ къ другу живутъ въ нашихъ провинцiяхъ врачи и народъ. Изъ этихъ наблюденiй г. Лѣсковъ частью выводитъ и свой взглядъ на oбpaзованiе сельскихъ врачей. Соглашаясь дѣйствительно съ нѣкоторыми мыслями его, я долженъ впрочемъ замѣтить, что мои наблюденiя, помѣщенныя въ «Современной Медицинѣ», относились не къ селамъ, а къ городамъ и вообще далеко еще не такъ полны, чтобы изъ нихъ можно было выводить какое–нибудь совершенное заключенiе. Это были ничто иное, какъ бѣглыя, краткiя замѣтки, сказанныя мимоходомъ при очеркѣ жизни провинцiальнаго врача и вовсе неимѣвшiя цѣлью выставить факты, на которыхъ можно основывать что–нибудь для сельской медицины, а потому намъ кажется, что взглядъ автора «Вoпpoca о народномъ здоровьи», основанный на нѣсколькихъ неполныхъ фактахъ или картинахъ, въ нѣкоторомъ отношенiи довольно поверхностный и отвлеченный. Разумѣется мы нисколько не ставимъ ему этого въ вину, но сознаемъ, что чѣмъ болѣе въ литературѣ нашей станутъ раскрываться потребности и бытъ нашихъ врачей и народа въ разныхъ мѣстахъ необъятнаго нашего отечества, тѣмъ многостороннѣе могутъ судить благонамѣренные люди о сближенiи ихъ между собою. Но до сихъ поръ въ этомъ отношенiи сдѣлано очень мало и вопросы болѣе крупные и болѣе солидные, чѣмъ наша сельская медицина, составляютъ еще главный предметъ нашей литературы. Въ самомъ дѣлѣ мысль о примѣненiи научной медицины въ селахъ и деревняхъ и о водворенiи врачей внѣ предѣловъ городовъ проявлялась до сихъ поръ только у немногихъ врачей и нѣкоторыхъ другихъ филантроповъ, а въ самыхъ сельскихъ общинахъ кажется до сихъ поръ объ этомъ еще не было и рѣчи. Покрайней–мѣрѣ мы нигдѣ не читали еще, чтобы вызовъ врачей сдѣлался бы въ наше время уже насущною потребностью самихъ сельскихъ общинъ. Въ газетахъ нашихъ до сихъ поръ попадались статьи о разныхъ способахъ водворенiя у насъ сельской медицины, писанныя врачами и неврачами, но почти всѣ онѣ показываютъ слишкомъ одностороннiй, поверхностный взглядъ на предметъ; оттого эти статьи и остались безъ послѣдствiй и отвѣтовъ. Впрочемъ мы должны быть благодарны и за это начало: односторонность и увлеченiе можно поправить, а изъ ничего — ничего бы и не вышло. Mногiе авторы–врачи, пробовавшiе говорить о провинцiальной медицинѣ, смотрѣли на этотъ предметъ съ своей многосторонне–ученой точки зрѣнiя, и рисуя въ своемъ воображенiи будущую сельскую лечебницу, не могли представить ее себѣ иначе, какъ со всѣми учеными атрибутами: микроскопами, химической лабораторiей, анатомическими кабинетами, кучей ученыхъ дисертацiй о спорныхъ предметахъ и т. п. принадлежностей высшаго ученаго медицинскаго мiра. Нѣкоторые даже вносили сюда какъ необходимую принадлежность и элементъ медицинской бюрократiи, которая такъ глубоко въѣлась въ душу нашего русскаго «дохтура». Авторы–неврачи смотрѣли на предметъ только съ чисто–христiанской точки зрѣнiя, воображая врачей какою–то олицетворенной филантропiей, какими–то существами, постоянно вздыхающими, еслибы имъ подобно Титу неудалось сдѣлать въ такой–то день добра — прописать бѣдному горемычному крестьянину какой–нибудь слабенькой микстуры, отъ которой сейчасъ пройдетъ и весь его недугъ; существами, одно cлово которыхъ, даже прикосновенiе къ пульсу страждущаго собрата, проливаетъ уже цѣлительный бальзамъ во всѣ чувствiя его больного тѣла. Къ такимъ бы существамъ, по мнѣнiю авторовъ–неврачей, могъ приходить нашъ «сѣрый людъ» и за двадцать копѣекъ получалъ бы сегодня лекарство, а завтра уже опять принимался бы за свой привычный тяжолый трудъ въ потѣ лица — и все было бы прекрасно! Все это впрочемъ отзывается пока одною аркадiей. Утопiя, маниловщина какая–то, скажутъ многiе. Развѣ возможно это у насъ, вь нашемъ грубомъ, необразованномъ народѣ? Ничего этого у насъ быть не можетъ. Вѣдь мы слишкомъ eще, по выраженiю нѣкоторыхъ, стадообразны!

Дѣйствительно многiе взгляды этихъ почтенныхъ авторовъ обнаруживаютъ только ихъ глубокое непониманiе быта народной жизни и современнаго значенiя медицины, какъ науки, въ обществѣ. Удивляться этому впрочемъ нечего. Нетолько врачи, но даже и многiе изъ такъ–называемыхъ передовыхъ нашихъ людей, посвятившихъ себя кричанiю на всю православную Русь объ ея современныхъ интересахъ, обнаруживаютъ, какъ замѣтили уже мнoгie, почти тоже самое. Вездѣ мы слышимъ только общiя фразы современнаго прогреса, общiя мѣста о народной пользѣ, общiя примѣненiя нововведенiй и преобразованiй. О частностяхъ же или умалчиваютъ, или стараются поговорить какъ–то вскользь, предоставляя это болѣе компетентнымъ людямъ, или же, вмѣсто того чтобы анализировать, просто начинаютъ кричать: «Впередъ, господа, впередъ! намъ теперь робѣть нечего: мы вышли уже изъ дѣтской одежды; мы на пути прогреса! Само время покажетъ какъ надо дѣйствовать!» Но какъ, съ чего начать, кому взяться прежде и какь дѣйствовать, какiя нужны для этого средства, понимаемъ ли мы наконецъ, чтó станемъ дѣлать и выйдетъ ли изъ этого что–нибудь путное? Эти вопросы, говорятъ намъ, должны уже рѣшить тѣ, которые станутъ дѣйствовать. Намъ нужно только возбудить вопросъ, дать ему такъ–сказать общiй взглядъ, показать идеалъ, къ которому должна стремиться масса, а ужь средства пусть находятъ сами тѣ, кто пойдетъ къ нему. Это не наше дѣло. Мы прогресисты! Намъ некогда останавливаться на мелочахъ, намъ нужно идти еще далѣе... Путь прогреса — путь безконечный!

Господинъ Лѣсковъ не принадлежитъ вполнѣ къ числу этихъ прогресистовъ съ общими фразами и его статья дышетъ неподдѣльнымъ чувствомъ любви къ меньшимъ братьямъ; мы видимъ его искреннее желанiе помочь народу мѣрами, идущими не свыше, а предоставленными самимъ же народнымъ общинамъ, чувству ихъ собственнаго самосохраненiя. Онъ боится только, что его не поймутъ, не прочувствуютъ вмѣстѣ съ нимъ всей важности и необходимости сближенiя народа съ врачами и еще болѣе врачей съ народомъ. Исключенiе онъ дѣлаетъ только для нѣсколькихъ молодыхъ врачей, понимающихъ неестественное положенiе русскаго врачебнаго сословiя въ pyccкомъ обществѣ, въ число которыхъ онъ включилъ и насъ. Смѣемъ утѣшить автора «Вопроса о народномъ здоровьи», что мы поняли все его благородное стремленiе; но къ сожалѣнiю и въ его статьѣ мы нашли нѣсколько общихъ фразъ нашего неугомоннаго прогреса, вытекшихъ собственно изъ несовершеннаго пониманiя жизни нашего народа и состоянiя нашихъ врачей. Эти–то общiя мѣста и могутъ составить пожалуй препятствiе къ тому, что большинство врачей можетъ нетолько не раздѣлять, но даже и не понять мыслей г. Лѣскова, чего онъ такъ хлопочетъ избѣжать. Онъ самъ вызываетъ мнѣнiе о своей статьѣ сотрудниковъ газеты професора Вальтера, и мы съ охотою отзываемся помочь ему въ этомъ дѣлѣ, тѣмъ болѣе что г. Лѣсковъ въ тѣхъ мѣстахъ своей статьи, гдѣ онъ говоритъ объ отношенiи народа къ врачамъ, основываетъ свой взглядъ отчасти на нашихъ же статьяхъ, помѣщенныхъ въ «Современной Медицинѣ». Задача съ нашей стороны трудная и болѣе тяжолая, потомучто намъ приходится сказать, будто мы сами уже вполнѣ изучили жизнь русскаго народа, что у насъ поэтому нѣтъ общихъ фразъ, нѣтъ экзальтированныхъ мыслей, а все такъ прямо, непогрѣшимо и выходитъ изъ многосторонняго знанiя русской избы и ея обитателей съ ихъ сѣрыми свитами и грязными лаптями. Нѣтъ, спѣшимъ оговориться. Мы знаемъ эту жизнь настолько, насколько она сама yспѣла броситься намъ въ глаза и заявить разныя фазы своего существованiя. Мы не старались изучать ее съ напередъ–расчитаннымъ и размѣреннымъ взглядомъ, подводя подъ узкiя рамки нашего собственнаго кругозора, и если мы взялись судить о предметѣ, который долженъ войти въ среду нашей народной жизни, то будемъ говорить о немъ только на основанiи того, чтó сами видѣли и испытали, различая тутъ, насколько можно, отвлеченныя тeopiи отъ практики. Мы также можемъ быть нѣсколько односторонни или общи, ибо не весь же народъ русскiй имѣлъ удовольствiе показать себя передъ нами и раскрыть свои язвы, но зато по мѣрѣ силъ вникнемъ нѣсколько глубже въ ту жизнь нашего сѣраго люда и нашихъ врачей, которая протекла передъ нашими глазами. Начнемъ съ исторiи.

Костомаровъ (въ статьѣ о значенiи В. Новгорода, «Отеч. Зап.» 1862) раздѣляетъ русскую народность на двѣ совершенно отличныя одна отъ другой: государственную, захватившую въ себя верхнiй слой народа, и народность массы, лишонную своего проявленiя и всякихъ правъ самодѣятельности. Наше служащее врачебное сословiе входило до сихъ поръ въ составъ первой изъ этихъ народностей и долго вращалось только въ ея кругу, забывая, что на Руси существуетъ еще особый мiръ съ его глубоко–затаенными вѣрованiями въ свою самобытность и въ право на собственную самостоятельность. Врачъ считался чиновникомъ. Его водили въ мундирѣ, давали чины и съ самаго момента полученiя диплома налагали на него тяжолую обязанность лечить съ отвѣтственностью и штрафами за неисполненiе; мундиръ и чины впрочемъ не дали врачамъ никакихъ правъ самодѣятельности для народной пользы и только подчинили ихъ безпрекословно различнымъ властямъ и контролямъ. Изъ разныхъ статей нашихъ современныхъ медицинскихъ газетъ видно, что въ городахъ даже самыя мелкiя гражданскiя власти, какой–нибудь Держиморда или тюремный надзиратель могли располагать ими по своему произволу; начальники инвалидныхъ командъ ежегодно атестовали поведенiе врачей при городскихъ больницахъ. Ограничивъ гуманный кругъ дѣйствiй врача формальною обрядностью, дали ему очень незначительное жалованье и предоставили въ тоже время заботу о бѣдной меньшой братiи его собственному человѣколюбiю Врачамъ уѣзднымъ сказано было, чтобы они, если не имѣютъ служебныхъ обязанностей въ уѣздѣ, имѣли постоянное пребыванiе въ городахъ. Впослѣдствiи учреждены врачи окружные, которымъ дано въ распоряженiе отъ трехъ до четырехъ уѣздовъ (часто болѣе тысячи верстъ въ окружности и съ нѣсколькими десятками тысячъ крестьянъ). На разъѣзды и для леченiя этой массы назначали нѣсколько десятковъ рублей, объ расходѣ которыхъ требовалось самаго акуратнаго отчета до копѣйки. Въ имѣнiяхъ удѣльныхъ одному врачу поручали лечить крестьянъ чуть ли не цѣлой губернiи. Принявъ нѣмецкую систему раздѣленiя медицинскаго труда, предоставили приготовленiе лекарствъ и дробную продажу ихъ особому классу — аптекарямъ, причемъ содержанiе послѣднихъ основано единственно на барышахъ, которые можно было извлечь изъ этой продажи: такимъ образомъ въ медицинскiй мiръ, кромѣ бюрократiи, внесенъ спекулятивный духъ торговли и барышничества насчетъ страждущаго человѣчества! Въ городскихъ больницахъ главными начальниками поставлены лица, вовсе незнакомыя съ медициною, стѣснившiя до–нельзя всякое свободное проявленiе гуманной дѣятельности врача и его личности, которая чрезъ то обратилась въ какое–то пассивное лицо, равное нулю. Изъ столичныхъ аптекъ на счетъ казны возили въ больницы такихъ городовъ черезъ сотни верстъ ящики лекарствъ, въ число которыхъ входили конопляное сѣмя, ячмень, медъ, бумага, холстъ и поношеныя тряпки, какъ–будто всего этого нельзя было нигдѣ достать кpомѣ столичныхъ аптекъ!

Тяжолымъ гнетомъ легло на провинцiальное врачебное сословiе наше такое неестественное устройство. Постоянная зависимость отъ бюрократическаго управленiя, ежегодные поборы за право держаться на мѣстѣ дали мундирному врачебному сословiю нашихъ городовъ направленiе совершенно отличное отъ его настоящаго назначенiя. Волей–неволей врачи дѣлались взяточниками — соnditio sine qua non существованiя. Еще недалеко улетѣло то счастливое время, когда за мѣста врачей въ рекрутскiя присутствiя давались большiя деньги съ правомъ прiобрѣтать еще бóльшiя. Сожалѣнiе и состраданiе къ ближнему, которое всѣ привыкли ставить идеаломъ врача, были только однимъ словомъ, маскою, которою покрывалось недоброе, безчувственное сердце, точно также какъ подъ личиною правосудiя скрывалась продажа совѣсти и неправда. Нелегко было каждому входившему въ этотъ омутъ молодому поколѣнiю побороть и изгладить всѣ тѣ добрыя начала, которыя оно выносило изъ своего образованiя; но сила брала свое, ибо выхода не было. Старшее поколѣнiе своею опекою поглощало эти начала; гнетъ, нужда и время показывали, что прямою дорогою идти къ цѣли трудно, а опереться было неначто. Лучшiя силы наши гибли даже безъ всякой борьбы, ибо довольно было и одного страха. Вмѣсто чувства внутренняго долга у насъ была только одна обрядность, безполезная внѣшность, пустой формализмъ. Мы извратились, и въ инерцiи своей исторической жизни мы безотчетно и безгласно неслись по ложной дорогѣ точно такъ же, какъ неслись и другiя извращенныя силы нашего чиновнаго мipa. Общественную пользу замѣнили у насъ узкiй эгоизмъ и личные интересы. Нѣтъ, не до этой пользы было нашимъ офицiальнымъ врачамъ, не до сельскихъ лечебницъ, не до миссiонерства къ православному русскому народу! Да и кому вообще было въ то время дѣло до этого производительнаго населенiя? Почему же только врачи, жившiе сами подъ гнетомъ тяжолыхъ обстоятельствъ, должны были составлять исключенiя? Впрочемъ исключенiя были, но они доставались въ удѣлъ болѣе счастливымъ и болѣе свободнымъ личностямъ.

Въ такомъ состоянiи прожили мы вѣковую жизнь почти до той поры, когда силы наши стали откликаться на общiй зовъ всероссiйскихъ нуждъ. Органомъ нашихъ потребностей сдѣлалась болѣе всего провинцiальная газетка «Современная Медицина». Новое поколѣнiе стало поговаривать въ ней oбъ устарѣвшихъ уже недостаткахъ, стало толковать о господствовавшей до сихъ пopъ страшной духотѣ, сжимающей просторъ свѣжихъ, еще не испорченыхъ силъ медицинской молодежи. Иницiатива этого пробужденiя безспорно принадлежитъ кiевскому професору Вальтеру и доктору Лѣскову. Старое поколѣнiе врачей, привыкшее вполнѣ къ ненормальному порядку вещей, сжившееся съ рутиною, въ первое время жестоко оскорбилось этими стремленiями молодежи и порывалось отстоять свои ветхiя права или лучше свое дряхлое безправiе. Какой–то членъ управы чуть не предалъ проклятiю г. Лѣскова и его послѣдователей. Но свѣжее вѣянiе жизни взяло таки верхъ и теперь мы на рубежѣ новой жизни. Впрочемъ потокъ медицинской журналистики о нашихъ сословныхъ интересахъ неуспѣлъ и до сихъ поръ еще слиться съ общимъ литературнымъ русскимъ потокомъ. Наши интересы до сихъ поръ мало входили въ кругъ литературы или оставались ею незамѣчеными. Авторъ «Вопроса о народномъ здоровьи» въ началѣ своей статьи говоритъ, что причиною этого была односторонность взглядовъ: одни писали о страданiи больного народа, другiе о тяжкомъ положенiи врачей. Мы замѣтимъ при этомъ, что невыносимое положенiе самыхъ врачей давало имъ право заговорить сперва о себѣ самихъ и о способахъ выдти изъ этого положенiя, чтобы имѣть возможность быть вполнѣ полезными народу. Въ самомъ дѣлѣ, пока сами врачи будутъ лишь пассивными орудiями медицинской и немедицинской бюрократiи, лишонными правъ на человѣческое достоинство, до тѣхъ поръ не можетъ быть и рѣчи о сближенiи ихъ съ народною массою. Мы должны пока быть благодарны и зато, что врачи сами уже стали покрайней–мѣрѣ разоблачать свои собственные недуги, хотя и между ними до сихъ поръ существуютъ двѣ партiи, изъ которыхъ старая пожалуй стоитъ противъ всякой реформы. Еще недавно, въ прошломъ году, нашу офицiальную медицину называли «больнымъ организмомъ». Дайте же время этому организму самому избавиться отъ своихъ недуговъ, окрѣпнуть въ своихъ силахъ и тогда уже требуйте отъ него, чтобы онъ началъ дѣйствовать и для народа! Мы сомнѣваемся, чтобы наши офицiальные врачи при теперешнемъ ихъ положенiи могли сдѣлать что–нибудь совершенное для сельской медицины. Въ наше время молодое поколѣнiе врачей, только–что выходящее изъ стѣнъ университетовъ, кажется со страхомь смотритъ на своихъ собратiй, облеченныхъ уже въ гражданскiй мундиръ. Правда, военная медицина наша успѣла уже уйти нѣсколько впередъ и вздохнуть свободнѣе, но въ ней уже нѣтъ мѣстъ: такъ два года назадъ въ военно–медицинскомъ департаментѣ на двѣ вакансiи было 124 прошенiя (Coвp. Мед. 1861 № 36). На это–то молодое, еще неиспорченое, но по неимѣнiю лучшихъ мѣстъ вольнопрактикующее ноколѣнiе врачей, которыхъ г. Лѣсковъ называетъ праздношатающимися, и дòлжно обратить все вниманiе тѣмъ, кто такъ ратуетъ о пользѣ сельской медицины. Странно, что мы, почти ежедневно слыша вопли о ненормальномъ положенiи офицiальныхъ врачей и устарѣломъ, безобразномъ устройствѣ нашихъ госпиталей и больницъ, въ тоже время жаждемъ заводить врачей и лечебницы въ селахъ по примѣру существующихъ въ городахъ. Не значитъ ли это только расширять прежнiй ригоризмъ, вносить въ непочатый еще мiръ рутину, paзpyшающiеся остатки гнилого зданiя? Медицинская молодежь кажется хорошо стала понимать это и предпочитаетъ лучше шататься вскую, чѣмъ вступать въ область мертваго застоя. Зато какое широкое поприще для дѣятельности ея могъ бы открыть собою этотъ непочатый еще quasi–необразованный мiръ, замкнутый въ самомъ себѣ, съ своими грубыми, но дѣтски–простодушными вѣрованiями и тысячелѣтнимъ опытомъ тяжолой исторической жизни!

Оставивъ нашей офицiальной медицинѣ думать о своей реформѣ, хлопотать о новыхъ правахъ на свою самодѣятельность и труднымъ, медленнымъ путемъ совершать свое возрожденiе, мы взглянемъ лучше теперь на то новое дѣло, которое только–что начало занимать наши мысли. Нашему времени предстоитъ разъяснить тѣ возможные пути, которыми слѣдуетъ идти миссiонерамъ–врачамъ на столь трудное дѣло — устройство сельской медицины. Это кажется своего рода новый крестьянскiй вопросъ. Народъ нашъ до сихъ поръ былъ напуганъ нашими чиновными врачами, долго смотрѣвшими на него презрительными взглядами съ высоты своей государственной народности. Онъ до сихъ поръ не понималъ настоящаго значенiя врачей, потомучто видѣлъ по большей части ихъ ложную сторону, ненормальное проявленiе ихъ мнимой чиновной власти, выходящей изъ той народности, къ которой они до сихъ поръ принадлежали. Вмѣсто человѣческаго достоинства онъ видѣлъ въ нихъ чиновную спѣсь, частицу той общей силы, предъ которою онъ вообще привыкъ преклоняться. Намъ приходитъ на умъ одинъ фактъ, который можетъ нѣсколько охарактеризовать это отношенiе нашего простолюдина къ офицiaльнoмy врачу. Нѣсколько лѣтъ назадъ одинъ изъ нашихъ хирурговъ дѣлалъ кровавую операцiю на лицѣ — крестьянину или солдату, ужь не помню. Долго терпѣлъ этотъ послѣднiй, молча снося необходимые разрѣзы; наконецъ стало невмочь. «Ваше вскородiе, позвольте крикнуть! сказалъ онъ: — не могу... не–всутерпъ!» Хирургъ засмѣялся и позволилъ. «А–а–а–ай!» заревѣлъ во все горло оперируемый и чуть не заплакалъ отъ неожидаемой доброты сердца хирурга! А пусть полюбуются защитники стараго порядка хоть тѣми сценами, которыя представлены напримѣръ въ статьѣ «Неспособный», помѣщенной въ «Современникѣ» 1860 г., гдѣ главный докторъ госпиталя тыкаетъ пальцемъ въ животъ больного солдата, а концомъ своей перчатки пробуетъ пульсъ его, и этими прiемами глубокомысленнымъ тономъ pѣшаетъ его участь! А вѣдь все это снято съ натуры! Недай–богъ, если нашему народу навяжутъ этихъ чопорныхъ, надутыхъ quasi–врачей, требующихъ, чтобы больной стоялъ передъ ними на вытяжку. Вообще вопросъ о сближенiи врачей съ народомъ кажется въ сущности почти тотъ же, какъ и вопросъ о сближенiи съ нимъ нашего образованнаго сословiя вообще, который теперь занимаетъ нашу литературу. Какъ тутъ, такъ и тамъ въ настоящее время видно только пока одно желанiе благомыслящихъ людей, — чтобы наше образованное сословiе посбавило съ себя лишнюю гордость и сбросило обветшалыя формы своей барской спѣси, — желанiе, которое нелегко перевести въ дѣйствительность. И тутъ затрогивается вопросъ о вѣковыхъ различiяхъ нашихъ сословiй и ихъ преимуществахъ, о самопожертвованiи, пожалуй и о самоуничтоженiи, объ которомъ недавно возбудилъ столько толковъ органъ славянофиловъ «День». Вотъ почему, говоря о сельской медицинѣ, мы полагаемъ болѣе надежды на врачей, которымъ г. Лѣсковъ придаетъ названiе «праздношатающихся», но у которыхъ наша служебная привилегированная спѣсь можетъ–быть еще не вполнѣ вошла въ плоть и кровь, а неестественное устройство нашей больной медицины еще не лишило обычной энергiи и не привело въ апатiю. Врачебная помощь въ селенiяхъ до сихъ поръ возлагалась на врачей уѣздныхъ, но и то только тогда, когда въ нихъ открывались болѣзни эпидемическiя, вродѣ тифа, оспы и проч. Главными распорядителями тутъ были «уѣздные комитеты народнаго здравiя», въ которыхъ впрочемъ уѣздные врачи играютъ пассивную, совершенно подчиненную роль. Тутъ все зависитъ отъ исправниковъ, предводителей дворянства и прочихъ подобныхъ же блюстителей народнаго здравiя вовсе съ нимъ незнакомыхъ.

Чтобы дать читателямъ понять, какъ обезпечивается въ нашихъ селенiяхъ народное здоровье даже и теперь, мы приводимъ слѣдующiй отрывокъ изъ жизни уѣзднаго врача.

Если въ какой–нибудь деревенькѣ откроется людской моръ или скотскiй падежъ, то вотъ какой затѣвается длинный процесъ для его прекращенiя. Десятскiй этой деревни, видя что людъ или скотъ мретъ уже ненашутку и что уже многiя Акулины, Ховри, Степаниды воютъ во весь голосъ по своимъ мужьямъ и отцамъ или по коровамъ и бычкамъ, отправляется, почесавъ затылокъ, къ сотскому. Coтскiй долженъ прiѣхать въ эту деревню и освѣдомиться въ дѣйствительности факта; потомъ въ свою очередь обязанъ отправиться къ становому съ приличными поклонами для донесенiя ихъ милости, что вотъ такъ и такъ. Становой, поругавъ сотскаго, зачѣмъ онъ допустилъ въ свой участокъ чортъ–знаетъ какiя болѣзни, о донесенiи сотскаго доноситъ земскому суду, а сей въ лицѣ исправника, какъ главы комитета народнаго здравiя, извѣщаетъ уѣзднаго врача и проситъ его отправиться въ такую–то деревню для прекращенiя зловреднаго опустошенiя «чернаго населенiя или рогатаго скота». Процедура эта тянется обыкновенно недѣли двѣ. Уѣздный врачъ отвѣчаетъ суду, чтобы тотъ сдѣлалъ распоряженiе о выдачѣ ему изъ казначейства на оный проѣздъ прогонныхъ денегъ. Судъ увѣдомляетъ, что денегъ оныхъ выдать нельзя, ибо о семъ не было разрѣшенiя высшаго начальства. Врачъ снова проситъ судъ объ отысканiи какой–нибудь возможности доставить его на мѣсто происшествiя (а людъ–то или скотъ между тѣмъ все отправляется да отправляется въ елисейскiя). Наконецъ судъ присылаетъ врачу обывательскихъ лошадей. И вотъ наконецъ–то уѣздная медицина выѣхала на парѣ деревенскихъ клячъ!

Прiѣзжаютъ на перемѣнный пунктъ.

— Лошадей! кричитъ врачъ на какую–то бородатую фигуру.

— Пожалуйте, ваше высокое... благо... билетъ? вмѣсто отвѣта спрашиваетъ въ свою очередь фигура.

— Какой билетъ?

— Билетъ... изъ суда билетъ... на полученiе стало–быть лошадей билетъ. Нонѣ безъ билета лошадей давать не велѣно. Ишь тепереча, нужно–ненужно, разные... то–есть... стали на нашихъ лошадяхъ вѣтеръ гонять: окромя значитъ станового и...

— Да какъ ты смѣешь еще расказывать? Давай лошадей — вотъ и все! Я по казенной надобности! Мнѣ часъ дорогъ! кричитъ со взрывомъ гнѣва уѣздный медикъ.

— Не могимъ знать! отвѣчаетъ мужикъ. — Сами можемъ пострадать за ефто... отъ начальства значитъ приказъ, чтобы безъ билета...

Часовой споръ впрочемъ оканчивается мировою. Въ городъ обратно посылается гонецъ, что дескать прiѣхалъ какой–то баринъ и кричитъ значитъ что–нинаесть мочи — подавай лошадей! вотъ–де и записку прислалъ къ исправнику. Исправникъ, прочитавъ записку, заливается смѣхомъ. — «Ха–ха–ха! восклицаетъ онъ. — Нашему доктору мужики не даютъ лошадей! Вотъ умора! Да ктожъ это сдѣлалъ? Эй! позвать, кто тамъ привезъ эту записку? Скажи ты братецъ своимъ, — обращается онъ къ гонцу — что я вамъ, мерзавцы, всѣ бороды прикажу выщипать, передеру васъ всѣхъ до единаго! Какъ вы смѣли распоряжаться тамъ по–своему? Сейчасъ чтобъ была тройка, слышишь? И билетъ отдай въ руки самому барину. Вотъ потѣха! скажите право!» продолжаетъ исправникъ, радуясь въ душѣ, что успѣлъ показать свое служебное превосходство передъ своимъ врачемь.

Разсерженный врачъ, просидѣвъ часовъ пять въ ожиданiи отвѣта, прiѣзжаетъ кой–какъ въ деревню прекращать моръ. Мужики обыкновенно стараются не пустить его кѣ себѣ на квартиру, по той простой причинѣ, что нашествiе иноплеменниковъ въ деревнѣ вообще похоже на появленiе саранчи вѣ полѣ; но раболѣпный десятскiй, если онъ только еще случится на–лицо, отводитъ ему наконецъ квартиру въ лучшей избѣ, выгоняя изъ нея все живущее и выбрасывая все лишнее, могущее оскорбить взоръ уѣздной власти. Глупый десятскiй! ему и въ умъ не приходитъ что уѣздному врачу по дѣламъ его службы квартиры въ селенiи по закону не полагается.

— Ну что, ребята, сколько васъ перемерло? обращается наконецъ успокоившись врачъ–чиновникъ къ созванному деревенскому мipy.

— Таперя слава–богу не такъ стало, отвѣчаетъ мiръ: — а вотъ въ первый–то мѣсяцъ, неча–сказать, валило! У Прохора Лыкодерова двѣ бабы да пару ребятишекъ въ одну недѣлю на погостъ снесли, у Дениса...

— Всего–то сколько, всего? что ты мнѣ Дениса припутываешь! перебиваетъ врачъ, которому для своего годового отчета нужна болѣе всего цифра.

— Хтожъ ихъ считать–то будетъ? Извѣстное дѣло, помретъ, — ну и похоронятъ, а считать ихъ кому дѣло? Мертвыхъ душъ, кормилецъ, нечего считать! Это уже по ревизiи будетъ видно.

— Чѣмъ же вы лечитесь?

— Да что, ваше благородiе! всѣмъ, кто что раетъ: острую водку съ дегтемъ давали, рѣдькой терли; да нѣтъ, не беретъ: брехня это все!

— Покажите–жъ мнѣ хоть одного. Гдѣ ваши больные?

— Извольте, ваше благородiе, вотъ хоть сюда, въ первую хату! отзывается все тотъ же десятскiй. — Тутъ у Пантелея Сидорова невѣстка шестой день на ноги не встаетъ.

Входятъ. Дворовыя собаки первыя привѣтствуютъ почтенную компанiю, заливаясь своимъ визгливымъ лаемъ. Законченая курная изба полна дыму, выходящаго изъ затопленой соломою печи и вылетающаго во всѣ возможныя отверстiя избы. На полу возлѣ стола лежитъ больная крестьянка на соломѣ, уткнувшись носомъ въ подушку, покрытая какою–то грязною поддевкой. Рядомъ съ нею теленокъ, привязаный къ лавкѣ и лежащiй на матерiяхъ собственнаго приготовленiя. Самъ дядя Пантелей, чинившiй на дворѣ хомутъ, оставилъ свою работу, снялъ шапку и вопросительно смотритъ, что будетъ дальше?

— Куда–жъ тутъ идти–то? спрашиваетъ подойдя къ двери докторъ, которому пахнувшiй въ носъ и глаза дымъ загородилъ дорогу.

— Вотъ больная–то, ваше высокородiе, на полу лежитъ, указываетъ десятскiй.

— Ахъ вы изверги! Развѣ жъ можно больную держать въ дыму–то? вѣдь она задохнется.

— Ничего, ничего, баринъ, вмѣшивается дядя Пантелей: — намъ не привыкать–стать; дымъ не доходитъ до полу, не то еще бываетъ, а сносимъ...

— Тащи же ее сюда!

Дядя Пантелей первый входитъ въ избу и кое–какъ выводитъ больную невѣстку предъ свѣтлыя очи доктора.

— Ну скажи, чѣмъ ты, матушка, больна? спрашиваетъ этотъ.

— А? отвѣчаетъ ошеломленная баба, сама незная о чемъ ее спрашиваютъ и чего имъ отъ нея нужно.

— Что акаешь–то? Что ты чувствуешь теперь, спрашиваю я? Ѣсть хочешь?

— Нѣтъ, баринъ, не ѣстъ она уже денъ пять, перебиваетъ вздыхая дядя Пантелей.

— Что ты, что ты, Сидорычъ! не грѣши, батюшка! вдругъ отзывается старуха, жена пантелеева. — Вчера ввечеру она два огурочка соленыхъ съѣла, сердешная, и то не всѣ, отъ другого половинка осталась; а что пить, такъ вотъ, баринушка, все гущу квасную да гущу; кажется она бы ее ведро въ день выпила.

— Вотъ и лечи васъ! начинаетъ опять докторъ, которому послѣ богатыхъ городскихъ будуаровъ становится какъ–то оскорбительно–неловко глядѣть на этотъ будуаръ русскаго мужика: — вы живете, прости–господи, какъ свиньи; больная ничего не ѣстъ, а вы ей на пустой желудокъ суете огурцы да квасъ и хотите, чтобъ выздоравливать. Тáкъ вамъ и надо. Всѣ перемрете, коли будете кормить ее всякою дрянью.

— Ахъ, батюшка! вновь заговариваетъ, скрещивая руки, жена пантелеева: — сама она проситъ, сама; нèшто–жъ ей помирать–стать не ѣмши? Стало–быть нутро ея требуетъ, коли проситъ. Какая–жъ я мать–то ей, что отказывать стану? Вѣдь всякая скотина, кормилецъ ты мой, и та... Но Пантелей, толкнувъ ее въ бокъ, шепчетъ ей: — Молчи, дура баба; иди себѣ, ишь языкъ–то у тебя длинный!

А докторъ прибавляетъ, указывая на больную: — Ну, убирай ее опять къ телятамъ. А гдѣже другiе больные?

Мужики переглядываются: кому стало–быть опять идти на очередь? потому видятъ, что дѣло идетъ уже съ начала несовсѣмъ ладно.

Обойдя дворовъ пять, докторъ опять обращается къ мiру со слѣдующими словами:

— Нуте, ребята, вижу что дѣло–то у васъ плохо; больныхъ вашихъ надо лечить. Вотъ вы выберите–ка кого–нибудь, да пусть онъ съѣздитъ въ городъ за лекарствами, а я пропишу, да раскажу вамъ, что съ ними надо дѣлать; слышите?

— А съ кого же, ваше высокородiе, деньги будутъ брать за эти лекарства? спрашиваетъ десятскiй.

— Съ кого деньги? это, братецъ, ужь не мое дѣло. Послѣ будете вѣдаться: тамъ ваше начальство само разберетъ, съ кого деньги. Васъ лечить, съ васъ и деньги.

— Нѣтъ, баринъ, ужь помилосердствуйте вы надъ нами, начинаетъ хоромъ все собранiе: — окажите уже намъ эдакую, что–нина–есть милость! Неизвольте вы лечить насъ бѣдныхъ–то, горемычныхъ: и такъ мы уже поистратились! мы за васъ вѣчно будемъ Бога молить! Неутруждайте вы насъ лекарствами; обдерутъ они съ насъ за нихъ цѣну–то непомѣрную! Нерады мы будемъ и жисти своей черезъ нихъ, да и болѣсть–то наша проходить уже сама стала! Авось, Богъ милостивъ, скоро и совсѣмъ перестанетъ! Ваше благородiе! мы вамъ ужь и лошадокъ–то изготовили. Гдѣ вамъ жить тутъ у насъ, въ хатахъ–то нашихъ закопченыхъ, марать свои бѣлыя руки! Недостойны мы значитъ, чтобы ваше благородiе пребывали тутъ. Извольте вотъ откушать у насъ винца да хлѣба–соли, что Богъ послалъ, да и не безпокойтеся тутъ!..

Умилостивленный чѣмъ Богъ послалъ, докторъ не возражаетъ.

— Хорошо, хорошо! Я сейчасъ ѣду; только ты, десятскiй, поди сосчитай, сколько умерло и сколько всѣхъ больныхъ — для статистики государственной вѣдь нужно, понимаешь? Да живѣе!

— Слушаю–съ.

— А вы, ребята, ступайте по домамъ: дѣла больше нѣту! Да огурцовъ не давать! а то я къ вамъ опять прiѣду.

— Не будемъ, не будемъ! отвѣчаетъ расходящiйся съ поклономъ мiръ, радуясь, что баринъ–то человѣкъ еще добрый, много зла не сдѣлалъ.

— Во, черти его принесли! Ливизоръ! мертвыхъ ему подавай! слышится потомъ между расходящеюся толпою. — Не горюй, Ерема; скоро принесли, скоро и вынесутъ!

И докторъ, выѣзжая за околицу деревни, также радуется, что исполнилъ съ точностью свой служебный долгъ, возложенный на него судомъ по званiю уѣзднаго врача, и можетъ теперь донести, что имъ приняты всѣ возможнныя и зависѣвшiя отъ него мѣры къ прекращенiю болѣзни.

— Удружу же и я тебѣ когда–нибудь, думаетъ онъ только, припоминая исправника. — Постой, будешь и ты пыхтѣть!

Мы нарочно привели этотъ небольшой эпизодъ изъ жизни уѣзднаго врача, чтобы хотя нѣсколько познакомить тѣхъ, которые не отвыкли еще смотрѣть на все сквозь радужные цвѣты призмы. Это одна изъ картинъ нашей современной офицiальной медицины въ нѣкоторыхъ провинцiальныхъ городахъ, обнаруживающая то отношенiе, въ какомъ доселѣ стояли между собою наши служебные врачи и народъ. Понятно, что эти врачи непримѣнимы для сельской медицины. Хорошо еще, что они по закону обязаны жить постоянно въ городахъ и выѣзжать въ уѣзды только по дѣламъ службы (для «потрошенiя» и «уничтоженiя падежей») и то не по своей волѣ. Если г. Лѣсковъ вотируетъ за избирательный, или что тоже, за наемный способъ введенiя врачей въ селахъ, то очевидно, что этого при настоящемъ порядкѣ вещей нельзя примѣнить къ нашимъ уѣзднымъ врачамъ, не очень любимымъ народомъ. Почти подобнымъ же образомъ практикуются у насъ и обязанности врачей окружныхъ и кажется удѣльныхъ. Недостаточность средствъ на содержанiе и на разъѣзды, обширность пространства ввѣреннаго района, ограниченный кругъ въ дѣйствiяхъ, скудный каталогъ медикаментовъ, наконецъ требованiе строгой отчетности въ численныхъ данныхъ относительно заболѣвшихъ, умершихъ, выздоровѣвшихъ, прибывшихъ и пр., заставляющее врачей выдумывать и писать наобумъ ни къ чему неведущiя числа, наконецъ суевѣрiе, невоздержность, безпечность, недовѣрiе и бѣдность самихъ крестьянъ — суть причины, по которымъ и тутъ стоитъ на первомъ планѣ одна формальность. Оттого этимъ врачамъ выгоднѣе сидѣть у себя дома, чѣмъ разъѣзжать безъ всякой пользы. Да это кажется и справедливо. Впрочемъ здѣсь обстановка все–таки лучше и потому исключенiй найдется гораздо больше, чѣмъ между уѣздными врачами. Bѣроятно наши сельскiя общины при свободѣ найма вовсе не будутъ имѣть желанiя избирать себѣ врачей изъ того класса, который входитъ въ разрядъ его начальства. Мысль нанять себѣ начальника покажется всякому странною, а офицiальныхъ врачей простонародiе до сихъ поръ считало дѣйствительно начальниками. Всѣ же попытки сближенiя, которыя были до сихъ поръ сдѣланы врачами, поселившимися въ селахъ, по большей части принадлежатъ врачамъ вольнопрактикующимъ. Итакъ вольнонаемными врачами въ селахъ могутъ быть только неофицiальные, т. е. сложившiе или еще не возложившiе на себя бюрократической одежды современнаго покроя. Эти только врачи могутъ еще принести себя въ жертву народной пользѣ и вмѣстѣ съ собою внести свѣжiе плоды науки въ невоздѣланное поле народной жизни, поросшее до сихъ поръ бурьяномъ. Они могутъ положить собою сѣмена для дальнѣйшаго развитiя научной сельской медицины. Этихъ только врачей и можетъ пожалуй принять къ себѣ народъ. Надобно желать только, чтобы обстоятельства для этого развитiя были болѣе благопрiятны, нежели тѣ, при которыхъ, какъ показываетъ наша исторiя, развилась у насъ бюрократическая медицина. Въ особенности надобно желать этого потому, что первый шагъ всегда бываетъ труденъ и что все зависитъ отъ начала: тутъ что посѣешь, то и пожнешь. Прежде всего нужно повозможности опредѣлить и уничтожить разныя препятствiя, которыя могутъ встрѣтиться имъ на пути нововведенiя. Со стороны молодыхъ врачей кромѣ самоотверженiя потребуется прежде всего извѣстнаго рода практичность и знанiе условiй народной жизни: безъ этого они не могутъ скоро сблизиться. Народъ нельзя перемѣнить сразу; но для того, чтобы измѣнить его къ лучшему, необходимо, по словамъ г. Лѣскова, жить его жизнью т. е. его интересами, обычаями, преданiями, пожалуй даже его суевѣрiемъ и предразсудками: тутъ нужно пожалуй дѣйствовать сперва съ подходцемъ, нужна нѣкотораго рода двуличность, но вмѣстѣ съ тѣмъ и искуство не казаться двуличнымъ, и выводить народъ изъ cyевѣрiя. Врача, который взросъ не на почвѣ народной, народъ своимъ и не признаетъ и будетъ смотрѣть на него какъ на барина, котораго не грѣшно и надуть, потомучто онъ хотя и живетъ съ нами, да все же не свой братъ. Однимъ словомъ, чтобы быть врачемъ крестьянина нужно самому пересоздать самого себя въ крестьянина, сохранивъ только превосходство своего образованiя. Таковы требованiя отъ будущаго сельскаго врача, проводимыя и г. Лѣсковымъ. Задача и трудъ несовсѣмъ–то легкiя и не всякимъ выполнимыя.

Разберемъ дальнѣйшiя примѣненiя наемной системы.

Всякiй наемъ требуетъ знанiя взаимныхъ условiй, а главное — взаимное пониманiе требованiй другъ друга. Такъ, если вы хотите нанять себѣ домъ, то прежде всего узнаете всѣ его подробности и цѣну, а въ свою очередь узнаютъ и о васъ, о вашей честности на расплату, умѣньи пользоваться домомъ безъ вреда хозяину и пр. Это заставляетъ и насъ вникать нѣсколько глубже въ тѣ условiя введенiя сельской медицины, знанiе которыхъ необходимо для взаимной пользы обѣихъ сторонъ. Посмотримъ сперва съ медицинской точки зрѣнiя, какова та масса народонаселенiя, которая готовится для нашихъ будущихъ сельскихъ врачей, каковы въ настоящее время принципы ея жизни, какой взглядъ ея на самое сословiе врачующихъ?

Масса эта, составляющая собой сѣрое населенiе, представляетъ, какъ извѣстно, и до сихъ поръ еще загадку для образованныхъ людей несовсѣмъ–то легко позволяющую разгадывать свой внутреннiй мiръ даже тѣмъ, которые вертятся ежедневно въ ея средѣ. Масса эта, прожившая тысячу лѣтъ, выработала свой собственный взглядъ на всякiй предметъ, взглядъ пожалуй странный и непонятный для насъ, но глубоко запавшiй въ ея духовное созерцанiе жизни, вошедшiй въ ея кровь, воплотившiйся въ ея нравахъ, обычаяхъ и составляющiй ту загадочную особенность русскаго крестьянина, которою мы всѣ такъ интересуемся. Эта же масса имѣетъ свой особенный взглядъ и на медицину и на врачей. Взглядъ этотъ выработывался не теорiею науки, а постепенно самъ собою выходилъ изъ натуры русскаго человѣка, изъ его исторической жизни, точно также какъ выработывался у народа его взглядъ на своего батюшку царя, на духовенство, барина–помѣщика, чиновника, молодого купчину, на добраго молодца, на свѣтъ красную дѣвицу. И у него образовалась своя народная медицина, точно также какъ народная поэзiя, свои колдуны–знахари, дѣды–порченики, старухи–заговорщицы и шепотухи, свои чáры и зелья, свой особенный гербарiй приворотныхъ снадобiй и кореньевъ. Не на нѣмецкой наукѣ было все это основано, а на преданiи старины, на наслѣдственной передачѣ, на боязни непосвященныхъ въ силу непостижимаго и необъяснимаго обыденною жизнью; на глубокомъ знанiи семейной жизни и умственныхъ недостатковъ народа со стороны его знахарей. О медицинскомъ анализѣ почти не имѣли никакого понятiя. Вѣра въ чудесное, разукрашенная пылкою, живою народною фантазiею, была одною изъ тѣхъ обыкновенныхъ пружинъ, за которыя крѣпко держались народные врачи. Обычаи, cyeвѣрiе вѣка, отчасти таинственный страхъ и особенно вѣра во всемогущество знахарства поддерживали этихъ врачей въ мнѣнiи народа и въ свою очередь были ими поддерживаемы. Контроль во всѣхъ дѣйствiяхъ отдавался одному Богу и суду собственной совѣсти, неосвѣщаемой высшимъ, духовно–образованнымъ чувствомъ. Ясно, что все знанiе этихъ врачей основывалось отчасти на грубой эмпирiи, отчасти на безсознательномъ приобрѣтенiи разныхъ секретовъ врачеванiя. Дѣйствiя ихъ сосредоточивали въ себѣ и добро и зло, и пользу и вредъ; но не всѣ знахари могли привести себѣ въ coзнанiе свои дѣйствiя и дать себѣ полный отчетъ: чего они доставляли больше — пользы или вреда? Низкiя побужденiя страстей заставляли ихъ иногда злоупотреблять своими доморощенными знанiями съ умысломъ. Народъ могъ ихъ любить и наказывать по–своему; нѣкоторые пользовались у него авторитетомъ, зато наказанiя были часто жестоки и колдуновъ иногда топили въ рѣкахъ и жгли на кострахъ. Иные занимали въ одно и тоже время мѣсто и врачей и шутовъ; но главная особенность ихъ состояла въ томъ, что всѣ они не составляли собою никакой отдѣльной, привилегированной касты съ особыми правами, а принадлежали самому же народу. Медицина составляла для нихъ тоже что умѣнье играть; у иныхъ была даже искуствомъ для искуства, хотя у насъ она не достигла такого значенiя, какъ напримѣръ у египтянъ и грековъ, гдѣ она попала въ руки жрецовъ и прiютилась въ языческихъ храмахъ, исходныхъ точкахъ будущей науки.

Болѣзнь народъ почиталъ чѣмъ–то единичнымъ (ens), олицетворяя ее въ видѣ какой–то неясной силы, загадочныхъ существъ, которымъ безграничная фантазiя его придавала видъ то страшныхъ чудовищъ, гнѣздящихся въ извѣстныхъ мѣстахъ тѣла, то какой–то невѣдомой порчи, напущенной злымъ колдуномъ–недругомъ, то просто недоброму глазу. Весьма многiя болѣзни различнаго рода сводились въ одно неопредѣленное слово — кровь или простуда. Вообще болѣе заботились о словахъ, чѣмъ о сущности болѣзней, которыя считали чѣмъ–то враждебнымъ, находящимся внѣ природы человѣка. Объяснять зависимость происхожденiя болѣзней отъ ненормальнаго образа жизни, воздуха, пищи, жилища имъ и въ умъ не приходило. Было ли хорошо, худо, а всѣ жили такъ же какъ жили и предки, и то–же ѣли и пили чтò дѣды и отцы: а предки наши, какъ извѣстно, любили, невѣдая никакой гигiены, поѣсть и попить въ волю, начиная отъ столицы до послѣдней деревеньки.

Точно также какъ болѣзнь олицетворили въ злую, нечистую, разрушающую силу, инстинктъ или опытъ выставлялъ какъ антагонизмъ ея — добрую, цѣлительную силу, олицетворивъ ее во всемогущемъ словѣ знахаря или его снадобьяхъ. Сила выгоняетъ силу — вотъ девизъ нашей народной медицины, и какъ первая внѣдряется въ тѣло почти мгновенно, такъ требовалось, чтобы и противоположная ей лекарственная сила дѣйствовала какъ можно скорѣе. Тотъ изъ колдуновъ почитался болѣе всемогущимъ, кто однимъ уже наговоромъ успѣвалъ ex abrupto, сразу, какъ рукой снять всѣ козни, напущенныя злымъ человѣкомъ. Какъ во время вечерней или утренней зари знахарь можетъ силою невѣдомой власти распускать болѣзни во всѣ четыре стороны, также точно можетъ онъ и снимать ихъ единымъ словомъ своего могущества, но уже болѣе сильнымъ, чѣмъ то, которымъ болѣзнь напущена. Потому допускались знахари съ различною степенью могущества и силы. Они могли накликать ихъ и снимать ихъ по произволу. Народъ отчасти уважалъ ихъ, отчасти боялся, но не тѣмъ дрожащимъ страхомъ, какъ предъ лицомъ воеводы или капитанъ–исправника, а внутренимъ инстинктивнымъ страхомъ собственной фантазiи. Очевидно, что въ кругу знахарей былъ произволъ дѣйствiй, которому не было границъ.

Замѣчательно, что знахари были у насъ всегда враждебны другъ другу, отчего у насъ никогда не успѣла образоваться народная врачебная корпорацiя, и всѣ ихъ знанiя и чары, будучи скрытымъ достоянiемъ только немногихъ, представляли собою какой–то хаосъ, изъ котораго никогда не могла выработаться никакая наука. Сколько они доставляли народу пользы или вреда, мы не знаемъ, но видимъ покрайней–мѣрѣ, что дѣйствiя ихъ были безсознательны и основывались на одномъ произволѣ. Въ ихъ рукахъ польза и вредъ были безразличны, потомучто знахари не объясняли себѣ ни сущности, ни законовъ болѣзненныхъ разстройствъ, ни дѣйствiй своихъ чаръ и зелiй иначе, какъ одними невѣдомыми силами и вѣрою въ то, чего сами не понимали. Всѣ они своимъ влiянiемъ на народъ поддерживали въ немъ суевѣрiе и были настоящею помѣхою для проведенiя въ народѣ истинъ, выработанныхъ врачебною наукою. Народъ не имѣлъ никакого понятiя о важности гигiены и о простѣйшемъ взглядѣ на здоровье и болѣзнь, основанномъ на законахъ разума. Не разумность, а вѣра руководила имъ, когда ему нужно было обратиться къ врачу. Знахари превращали эту вѣру въ суевѣрiе. На знахаря народъ смотрѣлъ какъ на особеннаго человѣка, знанiе котораго дано откуда–то свыше и состояло во всевѣдѣнiи и всемогуществѣ. Такой же взглядъ народъ имѣетъ и на врачей.

Все это въ нашихъ городахъ, селахъ и деревняхъ сохранилось въ основныхъ своихъ чертахъ и донынѣ, съ разными оттѣнками, зависящими отъ времени, мѣстностей, понятiй, обычаевъ и ycпѣховъ цивилизацiи, cъ тою только разницею, что нѣкоторые колдуньи ходятъ теперь даже въ кринолинахъ и что знахарей уже не топятъ и не жгутъ, а сѣкутъ и сажаютъ въ тюрьмы, а самое занятiе ихъ получило названiе «шарлатанскаго леченья».

Нынѣшняя научная медицина и ея современные послѣдователи имѣютъ взглядъ совершенно противоположный вышесказанному нами вѣрованiю народа. Не безотчетное слѣдованiе преданiю, не cyeвѣрiе и мистицизмъ составляютъ нынѣ ея принципы, а пытливый анализъ, законы разума, даже отрицанiе человѣческаго могущества, которымъ такъ гордятся послѣдователи знахарства. Болѣзнь не считаютъ за силу, напущенную невѣдомымъ лиходѣемъ и находящуюся внѣ природы человѣка, a нарушенiемъ гармоническаго устройства его тѣла и его отправленiй, подлежащимъ общимъ законамъ природы. Болѣзнь не признаютъ за что–либо единичное, особое существо, котораго удалить мы можемъ словомъ или невѣдомыми чарами. И лекарство (въ тѣсномъ смыслѣ) также не есть сила, противоположная разрушительной силѣ, а такое же вещество, какъ и всѣ тѣла природы съ физическими и химическими свойствами. Въ нихъ нѣтъ ничего сверхъестественнаго, и назначая ихъ, мы дѣйствуемъ не на болѣзнь, какъ силу или существо, а только на самую матерiю или на процесы, которые совершаются въ ней, измѣняя ихъ качественно или количественно, чѣмъ собственно и обусловливается выздоровленiе. Такъ мы нисколько не можемъ дѣйствовать на самое воспаленiе, но можемъ поставить больного въ тѣ условiя, при которыхъ этотъ процесъ могъ бы окончиться безъ вреда для тѣла, но и то не абсолютно. Тутъ дѣло идетъ не въ обладанiи всемогущею тайною силою, сосредоточивающеюся въ лекарствѣ и изгоняющей другую, также невѣдомую силу, а только объ условiяхъ, при которыхъ возможно выздоровленiе. Мы доставляемъ пользу собственно не лекарствами, а извѣстными дѣйствiями (methodus medendi), которыя производятъ лекарства. Такъ лекарства могутъ доставлять сонъ, успокоивать, увеличить или уменьшить какое–нибудь отдѣленiе или выдѣленiе организма, произвести жаръ или холодъ въ немъ и тѣмъ только могутъ дѣйствовать на ходъ и причины болѣзни, но не на самую болѣзнь, напримѣръ воспаленiе. Вся разница между врачами не въ большей или меньшей силѣ ихъ невѣдомаго всемогущества, а въ умѣньи примѣнять эти методы. Не «сила должна выгонять силу» служитъ девизомъ нынѣшней медицины, а возможность поставить больного въ хорошiя условiя, при которыхъ болѣзнь могла бы окончиться выздоровленiемъ силами самой природы человѣка, причемъ лекарства могутъ только помогать природѣ, а не измѣнять ее, и дѣйствуютъ не на болѣзненную силу, а на организмъ человѣка. Врачъ поэтому есть не мгновенный цѣлитель, а руководитель для исцѣленiя. Понятно, что не отъ назначенiя одного только лекарства зависитъ излеченiе.

Мы привели эти два противоположные взгляда — народа и врачей — для того, чтобы показать, какъ разнятся ихъ пониманiя одного и того же предмета и какъ различны между собою должны быть ихъ требованiя, а въ виду предстоящаго введенiя научной медицины въ селахъ и основаннаго еще на наймѣ, т. е. на взаимномъ согласiи взаимныхъ сторонъ, знанiе этихъ противоположностей намъ казалось необходимымъ. Тутъ дѣло не въ одномъ только назначенiи лекарствъ за 20 коп. сер.: это будетъ лишь одна внѣшняя сторона, которая можетъ нравиться развѣ людямъ, глядящимъ на предметъ весьма поверхностно. Условiя выздоровленiя состоятъ главнымъ образомъ не въ эликсирахъ долгоденствiя, но въ устраненiи всего чтó можетъ препятствовать этимъ условiямъ; а препятствiй для выздоровленiя (или чтó тоже, для успѣшныхъ дѣйствiй врача) въ нашемъ простонародьи очень много: одна бѣдность да суевѣрiе стóятъ всѣхъ другихъ. Мы желали поэтому показать, что будущимъ нашимъ сельскимъ врачамъ предстоитъ много труда при самыхъ невыгодныхъ условiяхъ для свободнаго сближенiя съ народомъ, и что прежде нежели броситься въ село, нужно многое пообсудить и поразмыслить, какъ еще примѣнить свои познанiя въ новой обстановкѣ и въ тоже время неударить себя лицомъ въ грязь. Съ другой стороны мы хотѣли показать, чего должно и можно требовать и отъ самихъ врачей.

Поэтому, некасаясь еще экономическихъ расчетовъ, мы теперь уже спросимъ: возможно ли при такихъ условiяхъ вполнѣ примѣнить въ селенiяхъ избирательный способъ введенiя врачей, какъ предлагаетъ авторъ «Вопроса о народномъ здоровьи», т. е. способъ избирать и удалять врача по произволу? На чемъ будетъ основываться это избранiе и удаленiе? Народъ пожалуй скажетъ: если хорошъ — будемъ держать, если негоденъ — удалимъ; но на чемъ будетъ основываться это сужденiе: хорошъ или худъ? Это не наемъ работника или учителя, и не избранiе сельскаго старосты, и не приобрѣтенiе пожарной трубы! Дѣло какъ–видно не такъ легко, какъ бы думалось съ перваго раза. Тутъ нужно вочто бы нистало угодить какому–нибудь дядѣ Пантелею и угодить какъ можно скорѣе, несмотря на то, что его невѣстка будетъ лежать въ дыму вмѣстѣ съ телятами и ѣсть огурцы да квасную гущу! Иначе дядя Пантелей пожалуй закричитъ: «нехорошъ, долой его! деньги беретъ, а пользы съ него нѣтути!» Докторскiй дипломъ, для полученiя котораго нужно убить половину жизни, обратится при этихъ словахъ дяди Пантелея въ совершенный нуль. Самый послѣднiй деревенскiй знахарь станетъ поддерживать мнѣнiе дяди Пантелея и всѣми силами стараться о томъ, какъ бы скорѣе сбыли съ рукъ нанятого врача, а г. Лѣсковъ между тѣмъ будетъ вотировать за освобожденiе врачей отъ обязанности противодѣйствовать какимъ бы то нибыло образомъ доморощеннымъ врагамъ научной медицины. И вотъ изъ–за двухгривеннаго да десятка яицъ и куска масла начинается страшная конкуренцiя между образованнымъ студентомъ, невѣрующимъ въ могущество своей науки, и сѣденькимъ старичкомъ, наивно нашоптывающимъ заговорную водицу и въ простотѣ сердца прибавляющимъ въ нее «мелкаго сахарцу» съ порошкомъ бѣлены и смѣло увѣряющимъ, что лихо пройдетъ черезъ три зори. Старичку знанiе не стоило ни гроша, студенту медицинское образованiе обошлось тысячи. На чьей сторонѣ будетъ перевѣсъ, мы рѣшать не беремся; мы знаемъ только, что въ медицинѣ нѣтъ ничего абсолютнаго и что въ жизни врача, какъ говоритъ почтенный ветеранъ нашей науки, Н. И. Пироговъ, бываетъ время разочарованiя.

Если ввести избирательный способъ, то примѣненiе его возможно только тогда, если опредѣлятся въ точности требованiя народа; а удовлетворить имъ при наймѣ могутъ и не одни врачи образованные: на эти условiя могутъ явиться и знахари, и фельдшера, и даже люди, ищущiе разныхъ приключенiй; а по теоpiи г. Лѣскова никто не вправѣ запретить народу избирать кого ему угодно. Народъ прежде всего станетъ смотрѣть на цѣну; чѣмъ дешевле, тѣмъ оно и лучше. Пожалуй онъ припомнитъ и свою пословицу: дорого да мило, дешево да гнило; но кто же его узнаетъ, которое тутъ мило, которое гнило? въ голову къ нему не влѣзешь! А народъ нашъ и до сихъ поръ не знаетъ никакого различiя между своимъ простякомъ–знахаремъ или фельдшеромъ и заморскими лекарями и докторами. Для него это рѣшительно все равно. Ему нуженъ только тотъ, кто скоро лечитъ да дешево беретъ, а не ученые теоретики съ докторскимъ дипломомъ, проповѣдывающiе отрицанiе могущества науки, которыхъ число на земномъ шарѣ размножается съ каждымъ годомъ. Народъ пожалуй разсуждаетъ о какомъ–нибудь врачѣ и такъ: «онъ, когда тверёзъ, ничего не понимаетъ, а коли порядкомъ выпьетъ, то насквозь видитъ все въ человѣкѣ: тутъ–то у него и самый умъ!» Мы не думаемъ, чтобы кто–нибудь изъ образованныхъ врачей, въ виду сближенiя съ народомъ, сталъ бы исполнять это требованiе его. Кромѣ того избирательный способъ предполагаетъ уже понятiе о нѣсколькихъ врачахъ, явившихся къ народу на конкурсъ, а не объ одномъ лицѣ. Совмѣстить это въ одно время очень трудно; но если община, избравъ одного врача, дастъ ему извѣстный участокъ земли, который онъ успѣетъ обработать и станетъ уже ожидать жатвы, и въ тоже самое время вдругъ изберетъ другого, то этимъ рушится всякое довѣрie врачей къ обезпеченiю своего труда со стороны общинъ, тѣмъ болѣе что право избранiя и удаленiя будетъ основываться на одномъ произволѣ. Вотъ почему намъ и казалось, что сказать: «врача должна избирать сама община», непояснивъ разныхъ частностей, какiя при этомъ могутъ встрѣтиться, какъ сдѣлалъ авторъ «Вопроса о народномъ здоровьи», будетъ только общее мѣсто. Г. Лѣсковъ сравниваетъ введенiе врачей въ селенiяхъ съ общественнымъ устройствомъ пожарной части; но намъ кажется, что ни одинъ изъ врачей не согласился бы поставить себя въ одну паралель съ инструментомъ, изъ котораго можно только выкачивать воду! Время сравненiй кажется ушло у насъ уже далеко вмѣстѣ съ своимъ представителемъ Марлинскимъ. Мы требуемъ уже не сравненiй, а анализа. Пожарный снарядъ есть вещь, которою дѣйствуетъ народъ для охраненiя собственности, а врачъ есть лицо, которое дѣйствуетъ на народъ для сохраненiя его здоровья. Разница тутъ весьма велика какъ въ сущности, такъ и въ способѣ содержанiя.

Первообразомъ нашей сельской научной медицины, несостоявшей въ вѣдѣнiи общихъ правительственныхъ медицинскихъ учрежденiй, были у насъ до уничтоженiя крѣпостного права врачи въ помѣщичьихъ имѣнiяхъ, которые почти всюду теперь отживаютъ уже свое время. Тутъ также существовалъ наемный или избирательный способъ. Цензомъ этого избранiя были качество диплома на ученую степень, отчасти личный взглядъ помѣщика и болѣе или менѣе хорошая плата деньгами и натурою. Врачъ тутъ зависѣлъ единственно отъ воли помѣщика; единица зависѣла отъ единицы. Въ помѣщичьихъ имѣнiяхъ были свои и больницы, и аптеки, и прислуга, и лошади для разъѣздовъ врача. Въ наше время воля одного лица уже переходитъ въ цѣлую общину: воля прежней единицы дробится на части. Прежде эти части должны были принимать участiе въ дѣлѣ цѣлой единицы, такъ какъ содержанiе больницы и врача невольно падало на долю каждаго крестьянина. Прежде плата врачу шла огуломъ; теперь она должна дробиться на части. Прежде каждая часть неминуемо должна была платить; теперь это можно дѣлать или вовсе отказаться: никто не принудитъ извѣстныхъ членовъ общины нанимать врача, потомучто наемъ желаютъ сдѣлать свободнымъ, необязательнымъ отъ правительства. Г. Лѣсковъ, предлагая свой избирательный способъ, именно упустилъ изъ виду это обстоятельство: если общинамъ дать право избирать врачей, необязавъ имѣть ихъ, то можно быть увѣреннымъ, что никакого избранiя не послѣдуетъ.

Взглянемъ теперь на экономическiя условiя найма, которыя разумѣется составляютъ его главную основу.

Всего болѣе надобно бы было желать, чтобы въ нашихъ селенiяхъ поселились врачи, одушевленные истиннымъ человѣколюбiемъ къ своимъ меньшимъ братьямъ и посвятившiе всю жизнь свою и средства на уходъ и утѣшенiе страждущихъ за самую ничтожную плату или, если можно, даже вовсе безвозмездно. Это было бы съ ихъ стороны высокое христiанское самоотверженiе. Такимъ oбыкновенно и представляютъ идеалъ врача. Но къ сожалѣнiю такiе идеалы въ свѣтѣ попадаются рѣдко, точно также какъ очень рѣдко въ жизни можно встрѣтить такого богача, который бы роздалъ все свое имѣнiе нищимъ и взялъ на себя тяжолый крестъ жизни. Въ нашемъ обществѣ, какъ извѣстно, обыкновенно смотрятъ на науку не какъ на цѣль, а какъ на средство жизни. Справедливъ или нѣтъ такой взглядъ, но обыкновенно изученiю медицины посвящаютъ себя небогатые люди, предполагая, что примѣненiе ея къ практикѣ можетъ доставить болѣе выгодъ, чѣмъ изученiе другихъ наукъ. На изученiе медицины тратится капиталъ, который, предполагается, впослѣдствiи долженъ приносить огромные проценты. Довольство, выпавшее на долю нѣкоторымъ счастливымъ практикамъ, обыкновенно служитъ примѣромъ, подстрекающимъ молодежь безотчетно изучать эту трудную, но довольно вѣтреную науку. О сельской медицинѣ нѣтъ у ней тогда еще и помину. Большая часть молодыхъ людей прежде всего стараются по большей части отыскать — золотую арену практики! Люди же, посвятившiе себя одной наукѣ, часто избѣгаютъ практики вовсе. Это отчасти опровергаетъ тотъ взглядъ, что медицина есть наука чисто–практическая. Золотая арена практики основывается такимъ образомъ на мѣнѣ приобрѣтенныхъ куплею знанiй на матерьяльныя выгоды.

Такой взглядъ на жизнь впрочемъ присущъ нашему времени во всемъ и во всѣхъ и потому не станемъ слишкомъ строго осуждать, если и послѣдователи медицины также слѣдуютъ этому направленiю своего вѣка. Самоотверженiе очень похвально, но ни для кого не обязательно, а человѣколюбiе и состраданiе къ ближнему составляютъ вообще принадлежность всякаго человека, а не одного врача, и составляя проявленiе одного сердца, не приобрѣтаются никакимъ знанiемъ и образованiемъ ума. Правда, разсматривая предметъ съ такой точки зрѣнiя, мы отступаемъ отъ представленiя идеала врача, но мы разсматриваемъ не идеалы, а живыхъ людей съ ихъ слабостями и недостатками, а потому и смотримъ на жизнь неупуская изъ виду и темной стороны ея.

Итакъ чѣмъ болѣе приобрѣтенныя знанiя доставляютъ врачу матерьяльныхъ выгодъ, тѣмъ и старанiе его бываетъ усерднѣе, даже самое человѣколюбiе его можетъ тогда обнаружить себя въ болѣе широкихъ размѣрахъ. Вообще и здѣсь вполнѣ примѣнимо то правило политической экономiи, по которому чѣмъ больше вознагражденiе, тѣмъ трудъ производительнѣе, хотя наоборотъ (чѣмъ трудъ производительнѣе, тѣмъ болѣе вознагражденiе) случается вообще гораздо рѣже. Изъ этого слѣдуетъ, что привлечь въ селенiя врачей можно только ничѣмъ другимъ, какъ выгодными условiями жизни и хорошимъ вознагражденiемъ за трудъ. Если же въ настоящее время, по словамъ г. Лѣскова, въ университетскихъ городахъ молодые врачи сидятъ сотнями безъ дѣла и не идутъ въ села, подобно г. Тулушеву, то это показываетъ только, что или они къ этому не приготовлены своимъ образованiемъ, или что для нихъ такая служба невыгодна, что вознагражденiе за трудъ въ селахъ вѣрно неможетъ соотвѣтствовать цѣнности предполагаемаго труда и времени и нескоро можетъ вознаградить потерянный капиталъ на изученiе медицины. Разумѣется имъ можно сдѣлать упрекъ, что у нихъ мало человѣколюбiя къ своимъ низшимъ братьямъ, которые, какъ говоритъ г. Лѣсковъ, гибнутъ безъ врачебной помощи; но замѣтимъ, что заставить кого бы то нибыло приносить себя въ жертву другому никто не имѣетъ права. Заставить любить другого наружно еще можно, но внутренно никогда: это житейская истина. И кажется, что лучше основать устройство сельской медицины на прочныхъ экономическихъ началахъ, чѣмъ на какомъ–то неопредѣленномъ чувствѣ, которое въ примѣненiи къ медицинѣ — въ сущности общая фраза. Человѣколюбiе въ медицинѣ есть что–то неопредѣленное и существуетъ только въ идеѣ: кто не знаетъ какiе нечеловѣколюбивые прiемы употребляетъ она изъ человѣколюбiя! Этимъ мы впрочемъ нисколько не отрицаемъ у врачей ихъ человѣколюбiя и милосердiя, но желаемъ только замѣтить, что неслѣдуетъ также требовать со стороны врачей и coвершеннаго отрицанiя самихъ себя въ пользу народа. Вообще ревнители народной пользы въ порывѣ увлеченiя требуютъ для народа жертвъ, между тѣмъ какъ это должно быть предоставлено на волю каждаго. Два года назадъ, когда составлялось общество вспомоществованiя нуждающимся литераторамъ, наши первые журналы пожертвовали только по одной копѣйкѣ cъ подписчика, а когда дошло дѣло до врачей, то уже и кричатъ, чтобы они жертвовали всѣмъ, чѣмъ можно; между тѣмъ какъ въ тоже самое время университетское образованiе, а слѣдовательно и изученiе медицины, становится съ каждымъ годомъ все дороже и дороже, и на это не обращается уже никакого вниманiя. Врачи поэтому требуютъ для себя большаго вознагражденiя, а для пользы народа желаютъ, чтобы оно было сколь возможно малое, даже если можно равное нулю: требованiя, противоположныя совершенно одно другому! Но должно замѣтить, что дѣятельность практическаго врача принесетъ пользу только при извѣстномъ количествѣ платы, потребномъ на покрытiе его издержекъ, необходимыхъ при подобнаго рода службѣ, втеченiи всей жизни. Всякое вознагражденiе ниже этого уровня будетъ производить ущербъ и для его дѣятельности: уменьшите вознагражденiе, уменьшится и трудъ и польза. Можно пожалуй и за ничтожную плату найти охотника, но въ сущности это будетъ лишь удовлетворенiе одной внѣшней сторонѣ, другими словами — только замѣщенiе вакансiи; а будетъ ли изъ этого польза — это вопросъ уже другой. Г. Лѣсковъ предлагаетъ обезпечить сельскаго врача какъ обезпеченъ сельскiй священникъ; мы замѣтимъ, что наше сельское духовенство очень бѣдно: кто не знаетъ, какъ часто наши сельскiе священники пашутъ сами землю и молотятъ вмѣстѣ съ своими прихожанами? Наконецъ обязанность священника большею частью ограничивается однимъ отправленiемъ требъ; искуства, особаго знанiя и опытности отъ него никто не требуетъ. Дѣло врача coвсѣмъ другое: отъ него требуется постоянное занятiе наукою, ycoвершенствованiе въ ней, чтó сопряжено всегда съ издержками, тѣмъ болѣе что сельскiй врачъ долженъ уже поневолѣ быть спецiалистомъ по всѣмъ частямъ своей науки; а ежели онъ будетъ такъ же бѣденъ, какъ сельскiй священникъ, то пользы для народа ожидать отъ него нельзя.

Плата врачамъ можетъ быть денежная, и что гораздо выгоднѣе для народа, — натурою: землею, сѣнокосами и другими произведенiями; но это не такъ важно. Важнѣе рѣшить, чтò выгоднѣе — плата ли огуломъ или дробная, подобно тому, какъ ее получаетъ сельское духовенство? И та и другая имѣетъ свои выгоды и невыгоды. Плата огуломъ при круговой порукѣ выгоднѣе для врача, потому–что вполнѣ можетъ гарантировать его существованiе и заставить его имѣть условiе съ одною общиною, а не съ каждымъ членомъ ея въ отдѣльности; для народа она невыгодна потому, что тогда врачъ будетъ дѣйствовать въ пользу отвлеченной идеи общины, часто минуя интересы отдѣльныхъ личностей, хотя эти послѣднiя будутъ въ отношенiи его имѣть всѣ и всегда одинаковое, равное значенiе. Плата дробная невыгодна для врача потому, что слишкомъ хлопотлива и неможетъ его вполнѣ обезпечить, ибо многiя личности найдутъ выгоднымъ для себя и не взносить ее; а не взнесетъ одинъ, тоже сдѣлаетъ и другой, и третiй; прибѣгать же всякiй разъ къ судебному разбирательству общины тутъ вовсе нейдетъ. Невыгодна она и для народа, потомучто врачи будутъ тогда оказывать предпочтенiе людямъ богатымъ и равенство отдѣльныхъ членовъ общины предъ врачемъ исчезнетъ: на первомъ планѣ будетъ тогда уже интересъ врача, а не интересъ цѣлой общины.

Но однимъ условiемъ найма врачей въ селенiя еще не кончается все дѣло устройства сельской медицины. Мы обращаемся теперь къ другимъ вспомогательнымъ средствамъ врачеванiя. На первомъ планѣ тутъ стоитъ устройство аптекъ и лечебницъ. Какъ завести въ селенiяхъ аптеки? Принять ли тутъ за основанiе нынѣшнее учрежденiе офицiальныхъ аптекъ въ городахъ, или искать другихъ средствъ? Если учредить въ селенiяхъ аптеки подобно существующимъ въ городахъ, то для народа не будутъ уничтожены тѣ препятствiя, какiя существуютъ теперь; разница будетъ только въ уменьшенiи разстоянiя въ полученiи лекарствъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ неминуемо рушится вся теперешняя система содержанiя аптекъ въ городахъ, основанная на монополiи, признанной правительствомъ. Bъ статьѣ своей «о провинцiальныхъ аптекахъ» (Совр. Мед. 1862, № 7) мы показали, что нарушенiе монополiи аптекъ, т. е. увеличенiе количества ихъ ведетъ къ ухудшенiю качества ихъ, т. е. къ недостаткамъ, которые не могутъ быть терпимы безъ вреда для общественнаго здоровья, хотя плата за худой матерьялъ остается все–таки тою же самою, какъ и за xopoшiй. По нашему мнѣнiю вовсе не слѣдуетъ отнимать отъ врача права отпускать лекарства, въ чемъ мы совершенно согласны съ г. Лѣсковымъ; но прибавимъ къ этому, что слѣдуетъ предоставить врачу полное право и имѣть самому аптеку. Общины должны нанимать врача со всѣми его принадлежностями, а раздѣленiе труда будетъ зависѣть уже отъ него самого; не нанимать же общинѣ отдѣльно аптекаря, хирурга, химика и пр.; объ этомъ она не имѣетъ и понятiя. Но предоставивъ врачу самому приготовлять и отпускать, община должна платить ему уже огуломъ; дробная же плата въ такомъ случаѣ поведетъ къ самимъ мелкимъ безпорядкамъ и системѣ мелкаго барышничества. Г. Лѣсковъ предлагаетъ увеличить количество аптекъ, но онъ не предвидитъ, что это имѣетъ то вредное послѣдствiе, что при конкуренцiи аптекари вмѣсто приготовленiя и отпуска лекарствъ займутся сами леченiемъ. Впрочемъ авторъ и не желаетъ предоставлять монополiи научному врачебному сословiю: изъ его статьи видно, что онъ защищаетъ свободу всѣхъ возможныхъ людей, претендующихъ на професiю врача. Не говоритъ онъ также, кому долженъ принадлежать и надзоръ за аптеками, безъ котораго вредныя послѣдствiя неминуемы. По нашему мнѣнiю, если аптеки сосредоточатся въ рукахъ самихъ врачей, то выгоды будутъ очень велики для всѣхъ: 1) для народа уничтожится такса, которая въ наше время представляетъ самыя крайнiя несоразмѣрности; 2) при платѣ врачу огуломъ, поселянинъ не будетъ платить вовсе за лекарство; 3) лекарства будутъ идти отъ самого врача, а не изъ разныхъ мѣстъ, гдѣ они могутъ имѣть разное качество, часто вовсе несогласное съ намѣренiемъ врача; 4) лекарства не будутъ назначаться попусту, для пользы одной аптеки, и повозможности будутъ употребляться въ простомъ видѣ, недорогiя, слѣдовательно по большей части незаграничныя. Этимъ самымъ установится простота леченiя, о которой такъ много хлопочетъ современная наука, и въ тоже время сберегутся въ рукахъ общины аптекарскiе барыши и уничтожится привозъ изъ заграницы веществъ дорогихъ и часто лишнихъ. 5) Уничтожатся многiя мелкiя аптеки, неудовлетворяющiя самымъ необходимымъ потребностямъ и только обманывающiя врачей и народъ; зато возвысятся хорошiя; уничтожится конкуренцiя мелкихъ аптекъ, зато сохранится монополiя лучшихъ и богатыхъ столичныхъ или губернскихъ аптекъ, а конкурсъ между ними долженъ возвысить ихъ еще болѣе. Врачи могутъ получать все нужное для себя уже изъ этихъ послѣднихъ, а не изъ провинцiальныхъ, гдѣ часто бываетъ только гниль да негодный бракъ. Даже желательно бы было вовсе изгнать изъ нашихъ рецептовъ латинскiя названiя лекарствъ, а писать ихъ порусски; французы уже давно пишутъ ихъ на своемъ отечественномъ языкѣ. Зачѣмъ скрывать отъ народа то, что должно быть извѣстно всякому? Если же не дать врачу никакой самодѣятельности, то безъ лекарствъ и другихъ необходимыхъ принадлежностей леченiя онъ дѣйствительно будетъ похожъ на пустую пожарную трубу: какъ эта послѣдняя сама по себѣ нисколько не можетъ обезпечить зданiе отъ пожара, такъ наемъ и персоны врача самой по себѣ нисколько нe будетъ полезенъ для народнаго здоровья.

Устройство лечебницъ въ селенiяхъ составляетъ также дѣло не легкое, хотя необходимое. Уже одно то, что лечебница, правильно устроенная, можетъ представить многiя удобства для выздоровленiя въ отношенiи воздуха, чистоты, пищи, правильнаго ухода и пр., чего не найдется во всякой крестьянской избѣ, доказываетъ ея необходимость. Сколько крестьянъ совершенно теряетъ зрѣнiе единственно оттого, что во время болѣзни глазъ живутъ въ дымной хатѣ, а разныя заразительныя болѣзни кожи, поддерживаемыя постоянною нечистотою, распространяются въ деревняхъ часто на всю семью только оттого, что въ первое время некуда отдѣлить заражоннаго! Тутъ назначенiе лекарствъ нетолько безполезно, но и составляетъ лишнiя издержки. Народъ нашъ не любитъ больницъ; но это оттого, что у насъ онѣ представляли до сихъ поръ уродливое устройство, что сами врачи лишены въ нихъ всякаго значенiя, а больные подчинены фрунтовому порядку. Въ нынѣшнемъ уставѣ о больницахъ изложены даже правила, въ какомъ положенiи долженъ находиться больной въ постелѣ; расчитано кажется даже разстоянiе отъ ножекъ кровати, гдѣ должны стоять его туфли и даже сказано, въ какую сторону они должны быть обращены носами! Вообще вездѣ проведена военная субординацiя. Поэтому устройство сельскихъ лечебницъ съ такимъ же уставомъ для народа разумѣется есть дѣло совершенно лишнее. Народъ такъ же будетъ чуждаться какъ и прежде. Наконецъ въ нашихъ больницахъ нестерпимая скука; въ нихъ не существуетъ никакого различiя между больными и выздоравливающими, которымъ приходится часто сидѣть сложа руки по недѣлѣ и по двѣ, даже запрещается прогуляться внѣ больницы. Я самъ однажды не могъ въ одной изъ лучшихъ казенныхъ больницъ быть болѣe недѣли, между тѣмъ какъ болѣзнь моя, хотя требовала мѣсяца для излеченiя, но позволяла мнѣ ходить и работать. Въ этомъ отношенiи наши больницы похожи на тюрьмы; между тѣмъ, еслибы не сознавали пользы существованiя больницъ, то ихъ бы не заводили. Чтобы онѣ приносили дѣйствительную пользу, нужно только устроить ихъ попрактичнѣе, неруководствуясь однѣми кабинетными и отвлеченными идеями. Впрочемъ нашъ офицiальный уставъ относится собственно для больницъ губернскихъ городовъ; для уѣздныхъ даже нѣтъ собственно никакого устава: велѣно только руководствоваться тѣмъ, который написанъ для губернскихъ, хотя между тѣми и другими больницами огромная разница. Впрочемъ въ настоящее время кажется еще рано думать объ устройствѣ сельскихъ лечебницъ; онѣ могутъ быть основаны только при обстоятельствахъ лучшихъ, нежели теперь, когда процвѣтутъ и возьмутъ настоящую силу сельскiя общины, когда образуются сельскiе банки и свободные капиталы. Вообще медицинское устройство можетъ процвѣтать только при изобилiи и привольѣ извѣстнаго края. Бѣдность же не создаетъ ничего, а особливо бѣдность, соединенная съ невѣжествомъ и стѣсненiемъ свободы.

Изъ всего этого мы видимъ, что процесъ введенiя врачей въ селенiя довольно сложенъ и не можетъ обойтись кажется дешево для народонаселенiя, если только хотятъ, чтобы это введенiе было не одною формальностью, а приносило существенную пользу.

На многихъ дворянскихъ выборахъ былъ уже предложенъ вопросъ о сельской медицинѣ, но намъ къ сожалѣнью нигдѣ не приходилось читать, какъ онъ рѣшился. Мы напрасно перелистывали разныя перiодическiя изданiя и не нашли ровно ничего.

Такъ мало занимаютъ нашу литературу медицинскiе вопросы! А дѣло требуетъ участiя не однихъ врачей. Оно касается собою многихъ сторонъ нашего быта и не можетъ быть рѣшено односторонними выводами. Здѣсь нужны будутъ посредники, безъ которыхъ дѣло не обойдется, ибо интересы врачей и народа не кажутся совершенно одинаковыми, какъ утверждаютъ судя по теорiи, и жертвы должны быть обоюдныя. Такъ покрайней–мѣрѣ кажется намъ, смотрящимъ на предметъ безъ всякаго пристрастiя къ какой–либо одной сторонѣ.

Кто же возьметъ на себя иницiативу введенiя сельской медицины? Само ли правительство, или врачи, или наконецъ общины и особые посредники? Г. авторъ «Вопроса» говоритъ, что вся работа не можетъ быть возложена на правительство, ибо дѣло не таково, чтобы его можно было устроить одними какими–нибудь мѣрами или распоряженiями. Онъ желаетъ, чтобы врачи первые сами сдѣлались миссiонерами къ народу. Нельзя не сочувствовать этому желанiю почтеннаго автора, но въ тоже время нельзя и не замѣтить непрактичность такого желанiя въ отношенiи всей массы врачей. Чтобы быть миссiонеромъ, нужно сперва быть къ этому достаточно приготовленнымъ и имѣть всѣ средства для выполненiя трудной обязанности, нерасчитывая на извѣстное вознагражденiе; а достаточно ли мы приготовили себя для этого дѣла? Вѣдь одной тeopiи науки еще кажется слишкомъ мало. Неслѣдуетъ также утѣшать себя мыслью, что народъ (въ общемъ смыслѣ) не можетъ оставить безъ награды того, кто посвятилъ себя для него самого. Кто знаетъ духъ нашего народа, тотъ легко повѣритъ хотя напримѣръ тому анекдоту, помѣщенному во «Времени», гдѣ pyccкiй мужичекъ, увидѣвъ своего избавителя, который вытащилъ его утопающаго изъ воды, вмѣсто выраженiя благодарности равнодушно говоритъ ему: «Ишь, собачiй сынъ, вытащилъ!» Отчего наконецъ въ самой же средѣ нашего народа выработалась пословица: «не кормя, не поя, врага не наживешь?» Покрайней–мѣрѣ по теopiи вѣроятностей мы не думаемъ, чтобы одни миссiонеры имѣли много шансовъ создать собою сельскую медицину на такомъ огромномъ пространствѣ, какъ Pocciя. Исключенiе, и то для немногихъ мѣстъ, могутъ развѣ сдѣлать тѣ врачи, которые приложенiе медицины не считаютъ средствомъ къ жизни; но этого нельзя отнести къ большинству врачей, которымъ образованiе обходится не дешево, а на однихъ исключенiяхъ далеко не уѣдешь. Виною этого разумѣется тѣ ненормальные принципы, на которыхъ основана отчасти жизнь нашего общества; но если этого не принять въ расчетъ, говоря о предметѣ чисто–практическомъ, то можно впасть только въ однѣ отвлеченности, которыя легче сказать, чѣмъ примѣнить къ дѣлу. Если возстановленiе здоровья съ одной стороны, а изученiе медицины съ другой никому необходится безъ издержекъ, то нельзя избѣгнуть и финансовыхъ воззрѣнiй. Г. Лѣсковъ говоритъ, что не общество создано для врачей, а врачи для общества. Мы не смѣемъ оспаривать эту великую истину, но прибавимъ, что врачи могутъ быть созданы для общества только на счетъ этого же самаго общества. Иначе не можетъ быть никакой справедливости; а гдѣ нѣтъ справедливости, тамъ и невозможны никакiя прочныя основанiя жизни. Изъ этого очевидно вытекаетъ, что иницiативы со стороны однихъ только врачей еще недостаточно для устройства сельской медицины. Нужно желанiе и содѣйствiе и со стороны самаго народа или его общинъ, и еще больше чѣмъ со стороны врачей. Г. Лѣсковъ дѣлаетъ выводъ, что народъ гибнетъ безъ врачебной помощи. Мы несовсѣмъ раздѣляемъ этотъ выводъ. По нашему мнѣнiю народъ живетъ только безъ врачей, имѣющихъ университетскiе дипломы, но гибнетъ ли онъ потому только, что у него нѣтъ этихъ врачей, а не по другимъ причинамъ – это еще вопросъ. Изъ того же, что къ народу пойдутъ миссiонеры–врачи, еще не слѣдуетъ, что онъ перестанетъ уже и гибнуть. Необходимо еще, чтобы врачи приносили пользу: а для этого, кромѣ ихъ присутствiя, нужно много и другихъ условiй, которыя отъ нихъ не зависятъ. Всякiй согласится, что сами по себѣ врачи не могутъ еще гарантировать народное здоровье. Въ наше время помощь народу, кромѣ разныхъ дилетантовъ на врачебную науку, оказываютъ ему и фельдшера, число которыхъ въ селенiяхъ сравнительно велико. Они обладаютъ бòльшими правами, нежели сами врачи, хотя эти права въ смыслѣ закона составляютъ контрабанду. Фельдшерамъ законъ далъ право ходить за больными, запретивъ въ тоже время писать рецепты. Въ практикѣ вышло то, что фельдшера не пишутъ рецептовъ, но просто продаютъ лекарства и лечатъ. Они владѣютъ давно уже тѣмъ, чѣмъ врачи пока еще домогаются владѣть. Во многихъ селенiяхъ фельдшера распоряжаются полновластно и почти безконтрольно; власть же врачей стѣснена и подлежитъ постоянному контролю. Во многихъ селенiяхъ фельдшера давно уже живутъ, почти на тѣхъ же условiяхъ со стороны народа, которыя теперь только–что стали предлагать врачамъ, хотя правительство объ этомъ ничего не знаетъ. Законъ, въ виду охраненiя принятой имъ монополiи врачей и аптекъ, запрещаетъ фельдшерамъ заниматься леченiемъ, но нисколько не наказываетъ за преступленiе себя, и этимъ самымъ гарантируетъ ихъ вполнѣ. Фельдшера говорятъ: «законъ запрещаетъ намъ лечить и продавать лекарства; но если мы не исполняемъ этого закона, то онъ не ставитъ намъ этого въ вину, ergo — мы можемъ лечить, т. е. имѣемъ такiя же права, какъ врачи и аптекари вмѣстѣ и ничѣмъ отъ нихъ не отличаемся.» О томъ, каковы ихъ дѣйствiя въ отношенiи народнаго здоровья, мы распространяться не будемъ, но скажемъ, что народъ безъ врачебной помощи гибнетъ далеко не вездѣ и не весь, какъ думаетъ г. Лѣсковъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ онъ гибнетъ и при помощи фельдшеровъ! Результатъ слѣдовательно сводится къ тому, что общины могутъ paзвѣ замѣнить врачами фельдшеровъ на тѣхъ же условiяхъ жизни, на какихъ существовали эти послѣднiе, т. е. врачи должны замѣнить или лучше–сказать войти въ конкуренцiю съ фельдшеризмомъ, который въ настоящее время de facto имѣетъ за собою гораздо болѣе хорошихъ ycловiй, нежели какiя встрѣтятъ нововводимые врачи. Taкъ покрайней–мѣрѣ выйдетъ по теорiи доктора Лѣскова, отрицающаго монополiю научнаго врачебнаго сословiя. Но тѣ условiя, какiя выгодны для фельдшеровъ, могутъ быть невыгодными для врачей и для самыхъ общинъ. Послѣднимъ естественно придется возвысить бюджетъ на содержанiе медицинской части, отчего общины могутъ и отказаться и оставить дѣло in stato quo.

Такимъ образомъ кажется трудно обойтись безъ влiянiя посредниковъ. Только посредники не должны быть крайними сторонниками и увлекаться отвлеченностями дѣла. Надобно судить безпристрастно, принимая во вниманiе требованiя, интересы и экономическiй бытъ обѣихъ сторонъ, чтобы было такъ–сказать для каждаго «безобидно». Врачи разумѣется охотно пойдутъ въ селенiя, но въ особенности тогда, если устранятся многiя препятствiя для свободы ихъ дѣйствiй, въ особенности конкуренцiя съ фельдшеризмомъ и знахарствомъ.

Авторъ «Вопроса о народномъ здоровьѣ», допуская неприкосновенность послѣдняго, основывался на одной статьѣ «Русской Рѣчи» за прошлый годъ. И «Русская Рѣчь», и г. Лѣсковъ, позаимствовавъ у насъ выраженiе, что «знахари умѣютъ успокоить и капризную жену, и дерзкаго мужа», вывели заключенiе, будто знахари горячо принимаютъ къ сердцу страданiя народа и составляютъ для него чуть ли не ангеловъ–хранителей. Но въ нашей статьѣ это выраженiе имѣетъ совсѣмъ другой смыслъ, который незнаю почему «Русской Рѣчи» угодно было переиначить. Мы приводимъ это мѣсто цѣликомъ изъ № 22 «Совр. Мед.» 1861 г.:

«Къ числу причинъ, поддерживающихъ знахарей во мнѣнiи народа, надобно отнести ихъ умѣнье жить, извѣстный тактъ аккомодацiи къ народнымъ нравамъ и обычаямъ: разумѣется, что этого никто не исполнитъ лучше бабушекъ, покрытыхъ морщинами, съ лукавою улыбкою, съ прибаутками, поговорками и обаятельными рѣчами, успокоивающими и плаксивое дитя, и капризную жену, и дерзкаго мужа.»

И далѣе:

«Врачи–самоучки въ свою очередь всѣми силами стараются усилить (къ врачамъ) антипатiю въ народѣ. Но еслибы они ограничились только вышоптыванiемъ и невинными травами съ непремѣннымъ атрибутомъ ихъ — настаиванiемъ на водкѣ, а главное, если–бы они имѣли необходимое качество врача — добросовѣстность, то бѣда была бы не очень велика. Тогда бы ихъ надобно было еще поддерживать въ народѣ и оставалось бы только дать имъ хорошее направленiе. Но для исполненiя этого непреодолимымъ препятствiемъ служитъ: 1) вражда этихъ людей противъ врачей, порожденная корыстолюбiемъ; 2) желанiе совершенной свободы въ своихъ дѣйствiяхъ, безконтрольность дѣйствiй, между тѣмъ какъ въ этихъ дѣйствiяхъ лежитъ часто ужасный источникъ зла...» Затѣмъ въ нашей статьѣ слѣдуютъ примѣры этого зла.

Ясно, что мы тутъ хотѣли выразить наше сожалѣнie о томъ, что невѣжество народа допускаетъ гнѣздиться въ себѣ вреду и обману, дѣйствующему на него во имя пользы и умѣющему наружною ласкою влѣзть ему въ душу. Мы хотѣли сказать, что бѣдный народъ нашъ не въ состоянiи понять, какое пагубное дѣйствiе часто происходитъ отъ его безсознательнаго довѣрiя лицамъ, берущимся за дѣло, котораго они не понимаютъ, но которое можетъ удовлетворять ихъ корыстолюбивымъ цѣлямъ. Очень часто намъ приходилось видѣть ужасные примѣры слѣдствiй знахарскаго леченiя: совершенную слѣпоту, обезображенiе лица, медленное отравленiе на всю жизнь ядовитыми лекарствами, самые мучительные прiемы во время родовь, ведущiе не къ пользѣ, а вреду и пр., предъ которыми успокоенiе пьянаго мужа или крика дитяти ровно ничего незначитъ. Мы сожалѣли о томъ, что врачи не могутъ замѣнить у народа его знахарей, находящихся въ самомъ бытѣ нашей общественной жизни. Ошибка автора «Вопроса о народномъ здоровьи» состоитъ именно въ томъ, что онъ не замѣтилъ этихъ грустныхъ для человѣчества фактовъ, которые мы приводили въ нашей статьѣ, и что говоря о народной пользѣ, онъ самъ старается поддержать тѣхъ, которые приносятъ народу одинъ вредъ. «Русская Рѣчь» пошла еще далѣе: въ послѣднiй день своей земной жизни (31 дек. 1861) она извергла на насъ за тоже самое такую ожесточенную брань, что сама даже не перенесла ее и въ тотъ же самый день и умерла. Мы хотѣли возражать ей, но вспомнили, что de mortuis aut bene, aut nihil, и намъ осталось только утѣшать себя развѣ тѣмъ, что умерла «Русская Рѣчь», но никогда не умретъ «русская рѣчь»! Есть еще одинъ способъ, могущiй по нашему мнѣнiю мирнымъ путемъ сблизить народъ съ научными врачами и въ тоже время скорѣе и глубоко подѣйствовать на народную жизнь самымъ живительнымъ образомъ. Этотъ способъ состоитъ въ соединенiи сельского священника и сельскаго врача въ одну личность. Намъ покрайней–мѣрѣ расказывали объ одномъ подобномъ примѣрѣ, который сдѣланъ бывшимъ орловскимъ apxieпископомъ Смарагдомъ, дозволившимъ одному врачу выслушать двухлѣтнiй богословскiй курсъ въ семинарiи и сдѣлаться потомъ священникомъ. Матерьяльное вознагражденiе такого лица въ селенiи тогда бы дѣйствительно удвоилось и могло вполнѣ обезпечить его существованiе. Такой священникъ–врачъ соединялъ бы въ себѣ врачеванiе души и тѣла, былъ бы образованъ многостороннѣе нынѣшнихъ воспитанниковъ семинарiй и многостороннѣе могъ бы дѣйствовать на народную нравственность, проводя въ народѣ религiозно–гигiеническiя правила жизни. Тогда бы быть–можетъ и при самыхъ храмахъ образовались бы у насъ и домы для призрѣнiя разныхъ несчастныхъ и лечебницы; тогда бы можетъ–быть уничтожилось само–собою и знахарство, и разныя суевѣрiя, которыхъ въ настоящее время не совершенно чуждо и самосельское духовенство. Припомнимъ, что медицина родилась въ языческихъ храмахъ подъ влiянiемъ мистицизма жрецовъ: отчего же и христiанскимъ храмамъ не дать у себя мѣста этому благодѣтельному генiю человѣколюбiя подъ влiянiемъ христiанскихъ началь священниковъ–врачей?

Разсмотрѣвъ разбираемый нами предметъ насколько было возможно по мѣрѣ нашихъ наблюденiй народной жизни, мы въ свою очередь заявляемъ, что далеко не исчерпали всего, чтò предстоитъ сдѣлать для сельской медицины. Это дѣло анализа не одного, а многихъ и компетентныхъ людей. Можетъ–быть мы и сами многое упустили изъ виду, поговоривъ только общими мѣстами, но всякое дѣло вначалѣ бываетъ не легко. Мы желаемъ только одного: чтобы вопросъ о сельской медицинѣ возбудилъ участiе людей, желающихъ добра нашему народу и чтобы наша литература не чуждалась оказать ему свое многостороннее содѣйствiе. Тогда сами собою устранятся всѣ недоразумѣнiя и недостатки, въ которыя могутъ впадать одностороннiе взгляды.

П. ДОБЫЧИНЪ

________