ЩЕКОТЛИВЫЙ ВОПРОСЪ

 

СТАТЬЯ СО СВИСТОМЪ, СЪ ПРЕВРАЩЕНIЯМИ И ПЕРЕОДѢВАНЬЯМИ

 

_____

 

Въ нашей литературѣ раздался недавно очень щекотливый вопросъ, именно: «кто виноватъЭто «кто виноватъкрикнуло недавно «Современное Слово» и его крикъ немедленно слился съ безчисленнымъ хоромъ тѣхъ голосовъ, которые давно уже спрашиваютъ и справляются, кстати и некстати: «кто виноватъКтожъ наконецъ виноватъ? Статья «Современнаго Слова» продолжалась четыре номера(1); ее многiе читали съ жадностiю; мы тоже съ крайнимъ любопытствомъ прочли ее и всетаки не узнали кто виноватъ. Мало того, намъ показалось, что вопросъ поставленъ сбивчиво и что дѣло затемнѣно. Оговоримся: мы вовсе не хотѣли нападать на «Современное Слово». Вопросъ конечно поставленъ неточно, но намъ понятна и цѣль, съ которой онъ такъ поставленъ. Тутъ точности сознательно была пожертвована извѣстному результату. Собственно съ этой течки зрѣнiя все ясно. Но вопросъ въ томъ: можно ли такимъ способомъ достигать извѣстныхъ и заранѣе поставленныхъ результатовъ? Достигаетъ ли наконецъ статья какогонибудь результата? Такой вопросъ показался намъ въ своемъ родѣ любопытнымъ. Мы соображали, подводили, рѣшали, и нѣкоторую часть нашихъ выводовъ хотимъ теперь сообщить нашимъ читателямъ. Но прежде всего изложимъ содержанiе статьи «Современнаго Слова».

Въ послѣднее время раздавались повсемѣстно крики, обвинявшiе нашу молодежь; раздаются и теперь. Худо то, что рядомъ съ дѣльными, заботливыми вопросами нерѣдко раздавались и предположенiя опасныя, нелѣпыя, вредныя, которыя были даже гораздо вреднѣе для самихъ обвинителей, чѣмъ для обвиненныхъ. Нелѣпица подобныхъ обвиненiй падаетъ каждую минуту и современемъ падетъ окончательно, а нелѣпость иныхъ обвинителей перейдетъ въ исторiю. Это хоть бы и ничего, въ исторiюто, но вѣдь и современное мнѣнiе высказывается. Оно есть и теперь. Нѣкоторые даже рады были приписать все зло молодежи, и конечно на этомъ одномъ не успокоились. Естественно, что тотчасъ же и самъ собою, во всемъ обществѣ, возникъ вопросъ: «Ктожъ виноватъ? Кто наущалъ молодежь и съ пути ее совращалъЭти вопросы раздались и въ литературѣ; посыпались яростныя обвиненiя и обличенiя. Но замѣчательно, что изъ всѣхъ яростныхъ особенною яростiю отличались именно тѣ, которые чувствовали, что у нихъ самихъ рыльце наиболее въ пушкý. Они искали виновныхъ всюду, и вблизи и вдали, ругались, изъ себя выходили и кричали такимъ голосомъ, что ихъ чуть не въ Парижѣ было слышно. Къ нимъ приставало все болѣе и болѣе литературнаго народу (чтожъ дѣлать, мода!) и еще недавно Николай Филиповичъ Павловъ бросилъ всему этому народу, всему этому новому направленiю и новому слову свое горькое слово проклятiя, свой стихъ

 

Облитый горечью и злостью,

 

те. хоть и не стихъ, а прозу, но эта проза стоитъ стиха. Она говоритъ въ своемъ объявленiи объ изданiи газеты «Наше Время» въ 63 году слѣдующее:

 

«Въ литературѣ и въ настроенiи общества произошла перемѣна. Разные общественные вопросы выяснились. Теперь въ нашемъ смыслѣ говорятъ столько голосовъ, что мы боимся остаться назади и уступить имъ въ рвенiи

 

Такая филипика отъ Николая Филиповича многознаменательна. Его обвиняютъ что онъ ретроградъ. Намъ кажется что къ Николаю Филиповичу такое слово какъто нейдетъ: не пò носу табакъ. Впрочемъ положимъ, что онъ и дѣйствительно ретроградъ, если судить его теперь сравнительно съ его прежней дѣятельностью въ то модное прогресивное время лѣтъ пять тому назадъ, когда роль прогресиста сулила почетъ и выгоду. Но къ обвиненiямъ въ ретроградствѣ онъ кажется совершенно равнодушенъ. Есть такiе люди, которые нетолько не жмутся отъ иныхъ обвиненiй, но отъ этого цвѣтъ лица у нихъ становится лучше. Покрайнеймѣрѣ обвиненiя сходили съ него какъ съ гуся вода. Разумѣется защита его одна, какъ и у всѣхъ въ такихъ случаяхъ: «говорю дескать по убѣжденiю». Мы не споримъ и о томъ, что гПавловъ былъ убѣжденъ; даже обходимъ вопросъ: чѣмъ именно онъ былъ убѣжденъ? Вѣдь намъ лично никакого и дѣлато нѣтъ собственно до гПавлова и его убѣжденiй. Заинтересовало насъ только теперешнее интересное его положенiе: вдругъ такой человекъ, какъ онъ, начинаетъ замѣчать, что многiе, даже изъ тѣхъ самыхъ, которые еще такъ недавно смотрѣли на него свысока, которые подчасъ изливали на него свою жолчь, свой ядъ и насмѣшки, что тѣ самые рвутся теперь въ запуски, чтобъ говорить и писать въ томъ же тонѣ и духѣ какъ онъ. Мало того: рвутся до такой степени, что онъ уже опасается, чтобъ эта накинувшаяся вдругъ толпа не оттерла его совсѣмъ отъ тѣхъ благъ и плодовъ, которые онъ завоевалъ своимъ литературнымъ талантомъ. Онъ боится за свою литературную идею, за свою литературную собственность; ею пользуются, ее расхищаютъ и вотъ, съ горькимъ смѣхомъ онъ принужденъ свидѣтельствовать, что онъ, онъ самъ, боится отстать отъ новыхъ литературныхъ талантовъ, онъ! отстать!!! Развѣ это не стоитъ стиха, облитаго горечью и злостью? развѣ это не демоническiй хохотъ изъ Москвы? развѣ зто не монологъ московскаго въ нѣкоторомъ родѣ Гамлета надъ черепомъ Iорика, королевскаго шута:

«Ахъ бѣдный Iорик! Зналъ я его, Горацiо; онъ былъ весельчакъ и умница...»

Шутъ Iорикъ, разумѣется представляетъ въ этомъ случаѣ русскую литературу. Весельчакъ! Умница! Даже самъ г. Краевскiй, наиневиннѣйшiй гКраевскiй, который вовсе никогда не бывалъ ни весельчакомъ, ни... ну и такъ далѣе(1), даже и гКраевскiй и тотъ кричитъ въ своемъ пискливомъ объявленiи о «Голосѣ», что отказывается отъ республики, что онъ не хочетъ вторично впасть въ ошибку, которую уже до него сдѣлала Францiя. Моргенъфри, дескать, теперь ужь не надуешь Андрея Александровича. Какъ будто онъ былъ надутъ и прежде! Какъ будто и преждето ктонибудь стоялъ собственно за республику! Какъ будто собственно республики искала и добивалась Францiя въ сорокъ восьмомъ году? Какъ будто республики желаетъ ктонибудь и теперь! О невинность! о рутина рутинъ! Но... это все покамѣстъ въ сторону. Мы остановились на томъ, что повсемѣстно у насъ раздались вопросы: кто виноватъ? Затѣмъ стали искать виноватыхъ. Затѣмъ стали намекать, указывать, обличать. Ярость распространялась все сильнѣе и сильнѣе; иныхъ и не спрашивали, но они лѣзли сами. Иныхъ обвиняемыхъ, особенно такихъ, которые почемулибо не могли защищаться, окричали наиболѣе, даже съ ругательствами. Всѣхъ злѣе въ этомъ смыслѣ работалъ професоръ отъ литературы «Русскiй Вѣстникъ» и его редакторъ гКатковъ. И вотъ теперь «Современное Слово», занявшись окончательно формулированiемъ и рѣшенiемъ этого вопроса, выводитъ презабавную вещь: именно что г.–то Катковъ и былъ родоначальникомъ всѣхъ нашихъ злокачественныхъ увлеченiй; что онъ, онъ — главнѣйшiй преслѣдователь виновныхъ такъ сказать Немезида всѣхъ неблагомыслящихъ, сыщикъ и изобличитель преступниковъ, совлекавшихъ нашу молодежь съ пути истиннаго, что онъ, этотъ самый гКатковъ и есть этотъ самый главный преступникъ; что онъ началъ первый, что примѣромъ своимъ онъ расплодилъ и послѣднихъ, что отъ него весь сыръборъ загорѣлся, что наконецъ и такъ далѣе, и такъ далѣе, и такъ далѣе. Надо отдать справедливость «Современному Слову»: процесъ гКаткова изложенъ чрезвычайно ясно, удовлетворительно, изобличительно и поразительно. Съ поразительною ясностiю выводится, какъ, еще въ древнiя времена, во времена баснословныя, тотчасъ же послѣ осады Трои, — виноватъ, — Севастополя, начался «Русскiй Вѣстникъ» въ Москвѣ. Общiй духъ всѣхъ русскихъ былъ тогда настроенъ и разстроенъ въ высочайшей степени! Требовали реформъ, заговорили о злоупотребленiяхъ, рѣшали колосальные вопросы въ одинъ присѣстъ, преслѣдовали гВладимiра Зотова, рѣшались докопаться до корня, откопать этотъ корень, и ничего не выкопали. Чтобъ откопать этотъ корень и начался «Русскiй Вѣстникъ», съ англiйскимъ началомъ и проборомъ въ Москвѣ

 

.... Какъ провозвѣстникъ

Московскихъ думъ и англiйскихъ началъ.

 

«Современное Слово» съ необыкновенною послѣдовательностiю повѣствуетъ какъ «Русскiй Вѣстникъ», соблазнилъ сначала все поколѣнiе и всю молодежъ развратной картиной англiйскихъ началъ, а уже потомъ началъ проповѣдывать и московскiя думы. Затѣмъ «Современное Слово» приступаетъ къ исторiи московскихъ думъ и проникаетъ при семъ даже въ самую таинственную сущность вещей. Мало того: пускается въ археологическiя изысканiя, стряхая пыль съ древнѣйшихъ хартiй и цитуетъ древнѣйшихъ мудрецовъ, такъ сказать Гостомысловъ «Русскаго Вѣстника», а именно Николая Филиповича Павлова, гЛеонтьева, гБайбороду, и проч., и проч. Стряхнули даже пыль съ мирнопочивающихъ, но незабвенныхъ статей гГромеки «О полицiи внѣ полицiи». Привели цитаты изъ «Бiографаорiенталиста» и «Чиновника» — статей драгоцѣнныхъ и наполнившихъ въ свое время весь мiръ изумленiемъ. Какъ жаль, что ничего не цитировали при семъ удобномъ случаѣ изъ замѣчательной статьи того же автора о дерзости и нелѣпости посыпанья пескомъ московскихъ тротуаровъ въ iюлѣ мѣсяцѣ. Ужъ все бы одно къ одному! Наконецъ, къ довершенiю картины, изображено было пространно и тоже съ поразительной ясностью, какъ гКатковъ, столь заботящiйся о сохраненiи невинности и нравственнаго цѣломудрiя учащихся юношей, заботящiйся объ укорененiи въ ихъ сердцахъ почтительности къ професорамъ и авторитетамъ, и обличающiй всѣхъ тѣхъ, которые лишь подозрѣваемы были въ соблазнѣ невинности этихъ отроковъ, — какъ этотъ же самый гКатковъ, единственно изъ удовольствiя повредить професору Крылову, помѣщалъ, допускалъ и поощрялъ въ своемъ журналѣ статьи, которыя именно вели къ возбужденiю юношества противъ ихъ наставниковъ и учителей, и тѣмъ самымъ зарождалъ скептицизмъ, цинизмъ и нигилизмъ въ ихъ сердцахъ, достойныхъ лучшей участи. И такъ далѣе, и такъ далѣе, всего не пересчитаешь; однимъ словомъ изъ четырехъ номеровъ «Современнаго Слова» выходитъ ясно какъ день, что г. Катковъ, выдающiй теперь себя въ нѣкоторомъ смыслѣ за генiя хранителя нашего, грѣшнѣе того козла, на которомъ исповѣдывались древнiе евреи, а потомъ навьюченнаго грѣхами своими пускали въ степь. Родоначальникомъ всѣхъ винъ и провинностей, всѣхъ прогресистовъ и нигилистовъ нашихъ, «Современное Слово» выставляетъ гКаткова, великодушно щадя при семъ случаѣ товарища и сотрудника его, гЛеонтьева. Послѣ всего этого отвѣтъ на вопросъ становится ясенъ! Вопр. Кто виноватъ? ОтвКатковъ.

Вотъ безпристрастное и по возможности полное извлеченiе статьи «Современнаго Слова

Какой же вопросъ зародился у насъ послѣ этой статьи? Мы упомянули, что и мы начали соблазняться многоразличными вопросами и привели одинъ изъ этихъ вопросовъ: достигаетъ ли такая статья хоть какогонибудь результата? Въ самомъ дѣлѣ: что руководило публициста? Къ какой цѣли стремился онъ? Неужели къ одному только скандалу? Но вѣдь это все равно, что искуство для искуства. А ужь выше позора, какъ служить искуству для искуства, въ наше время не существуетъ.

Замѣтимъ, что мы уже не станемъ теперь распространяться о томъ, что самъ по себѣ вопросъ неясенъ и поставленъ сбивчиво, хотя мы и упомянули объ этомъ вскользь на первой страницѣ и хотя матерья эта очень интересная. Въ самомъ дѣлѣ, если уже сказано: «кто виноватъзначитъ несомнѣнно признается существованiе «вины», а если признается существованiе «вины», значитъ допускается и виновникъ, какъ отдѣльное лицо, какъ единица. Такъ и дѣлаетъ «Современное Слово», называя и допуская виновника. А это невозможно. Виновника при такой постановкѣ вопроса найти трудно; тутъ можно еще, пожалуй, допустить зло, но не вину, слѣдовательно нельзя найти и первоначальнаго виновника. Въ этомъ смыслѣ гКатковъ въ виновники не годится, — ни гКатковъ, ни Бѣлинскiй, ни ктобыто нибылъ. Въ этомъ столько же какъ и они виноваты и Пушкинъ, и фонъВизинъ, и Кантемiръ, и Ломоносовъ. Пойдемъ дальше: Столько же, именно столько же, если не больше, виноваты и Лапласъ, и Галилей и Коперникъ. Это дѣло – клубокъ. Тутъ дѣйствительно можно добраться до Аргонавтовъ, или покрайнеймѣрѣ до призванiя трехъ князей варяжскихъ, до сихъ поръ неизвѣстно откудова.

Намъ можетъбыть и очень бы хотѣлось распространиться на эту тему побольше, но разныя обстоятельства мѣшаютъ на этотъ разъ. Ктому же насъ особенно завлекаетъ вышепоставленный вопросъ о цѣли статьи «Современнаго Слова», о чемъ мы уже и начали говорить. Мы упомянули о скандалѣ; но мы первые и отвергаемъ эту причину. Статья слишкомъ серьозно и горячо написана. Тутъ цѣль была другая. Какая же? Неужели «Современное Слово» имѣло въ виду подѣйствовать на самого гКаткова лично, на его сознанiе, совѣсть, упрекнуть его, убѣдить его и вывесть на путь истинный? Нѣтъ, и такая цѣль была бы нелѣпою. Такiе господа, какъ гКатковъ, не выводятся такими путями на путь истинный. Прiемъ совершенно не тотъ. Но если и это не такъ, то не имѣло ли въ виду «Современное Слово» подѣйствовать своими доводами на иныхъ спецiалистовъ, чтобъ имъ помочь и направить ихъ при рѣшенiи иныхъ вопросовъ? Но, сколько мы можемъ судить, спецiалисты такихъ извѣщенiй въ руководство не принимаютъ и ими никогда не стѣсняются. Однимъ словомъ, чтобъ не перебирать всѣхъ нашихъ догадокъ, скажемъ одно: мы остановились на единственновозможной причинѣ, а именно: цѣль «Современнаго Слова» была — доносъ публикѣ. Такътаки формальный доносъ, для настоящаго и полнаго обличенiя настоящихъ виновниковъ дѣла, виновниковъ разумѣется въ смыслѣ «Современнаго Слова». Такiе доносы и извѣщенiя разумѣется, сами посебѣ допускаются, потомучго представляются всей публикѣ. Такътаки формальный доносъ, для настоящаго и полнаго обличенiя настоящихъ виновниковъ дѣла, виновниковъ разумѣется въ смыслѣ «Современнаго Слова». Такiе доносы и извѣщенiя разумѣется сами посебѣ допускаются, потому что представляются всей публикѣ. Они — гласность, обличенье, они даже иногда необходимы. Представляется характеръ и образъ дѣятельности извѣстныхъ лицъ, вѣрно рисуется эта дѣятельность, выводится абсурдъ и зазоръ этой дѣятельности, и все это, повозможности, освѣщается бенгальскимъ огнемъ, для удобства разсматриванья.

Но если и такъ, чтоже выходитъ и изъ этого? Неужели въ самомъ дѣлѣ «Современное Слово» работало только для того, чтобъ изобличить гКаткова лично и выставить всю его суть. Но если такъ, то понашему, оно оказало гКаткову даже услугу. Вопросъ теперь именно такъ поставленъ, что гКатковъ имѣетъ превосходный предлогъ отвѣчать на него со всѣми выгодами на своей сторонѣ, между прочимъ и потому, что вопросъ заданъ ему въ самомъ крайнемъ видѣ:

— Ты виноватъ? признавайся.

— Кто, я виноватъ? можетъ спросить гКатковъ, — въ чемъ? въ томъ, что отъ меня сыръборъ загорѣлся? — Хорошо, пусть; но вѣдь я раскаялся. Въ томъ ли, что я преслѣдую теперь моихъ же послѣдователей? Но чѣмъ же другимъ могъ бы я сильнѣе заявить мое раскаянiе, заявить поворотъ въ моихъ убѣжденiяхъ? Преслѣдую зло, — значитъ ненавижу его; преслѣдую моихъ же послѣдователей, — значитъ преслѣдую самого себя за прежнюю дѣятельность. Въ томъ ли, что я перемѣнилъ убѣжденiя, но...»

Но тутъ намъ внезапно представилась другая картина. Это было видѣнье, сонъ, мечта, что угодно, но фактъ тотъ, что она намъ представилась. Предъ нами явилась величественной архитектуры комната, блистательно освѣщенная огнями. Что это: клубъ, манежъ, парламентъ? Нѣтъ, это не парламентъ; пьютъ и ѣдятъ, а въ парламентѣ только говорятъ. Длинные столы тянутся черезъ всю комнату, а за столами сотни гостей. Это вѣрно какойнибудь обѣдъ по подпискѣ, чтото торжественное, клубное, пахнетъ митингомъ. Кушать кончили, но по британскому обычаю все еще пьютъ. Вдругъ подымается издатель журнала и проситъ слова. Онъ желаетъ самъ передъ почтеннымъ собранiемъ изложить свое дѣло; онъ хочетъ объясниться; онъ говоритъ, что его принуждаютъ къ тому его обвинители (слушайте, слушайте!) онъ присовокупляетъ, что ихъ находится немало и въ числѣ гостей... (шумъ), что вся Москва, а слѣдовательно и вся планета интересуются рѣшенiемъ вопроса. (Слушайте, слушайте!) онъ хочетъ сказать рѣчь... (браво! bis!) Раздаются вопли одобренiя и радости. Поспѣшно назначается президентъ (лицо безъ рѣчей и занимающееся римскими древностями), воздвигается трибуна. Ораторъ всходитъ на нее съ торжественною важностью. Онъ бодръ, въ лицѣ его сiяетъ самоувѣренность; нѣсколько насмѣшливая, но чрезвычайно идущая къ дѣлу улыбка бродитъ на губахъ его. Онъ прилично щуритъ глаза, пытливо обводитъ взглядомъ все общество и нѣсколько минутъ наблюдаетъ молчанiе. Въ это время усилiями президента и нѣсколькихъ джентльменовъ, его помощниковъ, молчанiе и тишина возстановляются. Взоры всѣхъ жадно устремлены на оратора. Онъ начинаетъ:

 

                Милорды и господа!

 

Я намѣренъ говорить о себѣ. Меня побуждаютъ къ тому мои обвинители. Не думайте впрочемъ, что я хочу защищаться, оправдываться. О нѣтъ! Я просто хочу поговорить о своихъ дѣлахъ, такъ, послѣ обѣда, такъ сказать за бокаломъ вина. Очень прiятно говорить о себѣ въ такомъ почтенномъ собранiи. Но не думайте однакоже, что я особенно люблю говорить о себѣ. Не скрою, я самолюбивъ и очень люблю помечтать иногда о своемъ значенiи и о своей славѣ. Но говорить, — о, я говорю только въ рѣдкихъ случаяхъ, когда надо, такъ сказать, выпалить изъ пушки, когда надо раздавить, скосить, уничтожить. И я раздавливаю, скашиваю и уничтожаю. Но кчему скрывать? Признаюсь вполнѣ: если я взошолъ теперь на эту трибуну и объявилъ, что начну говорить о дѣлахъ моихъ, и о себѣ лично, то единственно въ томъ убѣжденiи, что такимъ разговоромъ доставлю необыкновенное удовольствiе всему почтенному собранью (шумъ). Скажу болѣе: я увѣренъ, что съ тѣхъ поръ, какъ стали существовать на свѣтѣ собранья, клубы, парламенты, митинги и проч., не было и не будетъ предмета болѣе интереснаго, любопытнаго, важнаго и благороднаго, какъ тотъ, о которомъ я намѣренъ сейчасъ повести рѣчь передъ почтеннымъ собраньемъ.

 

(Начинается страшный шумъ. Нѣсколько сотъ членовъ собранья ревутъ во все горло. Президентъ тщетно звонитъ въ колокольчикъ. Шумъ не умолкаетъ. Во все это время ораторъ гордо стоитъ въ благородной позѣ и снисходительно улыбается. Онъ не сердится за шумъ и какъбы любуется имъ; онъ увѣренъ въ побѣдѣ. Лѣвая рука его опирается на столъ, правая заложена за жилетъ. Но въ собраньи чрезвычайно много приверженцевъ и обожателей оратора. Малопомалу они одерживаютъ верхъ и шумъ затихаетъ. Нѣсколько ярыхъ прогресистовъ съ лѣвой стороны еще долго не могутъ успокоиться. Особенно отличается своимъ волненiемъ одинъ джентльменъ изъ нигилистовъ, съ растрепанными волосами, крайнiй лѣвый. Онъ рѣшительно не можетъ успокоиться. Ораторъ прикладываетъ къ глазу стеклышко и минуты двѣ его разсматриваетъ какъ букашку. Повидимому это выводитъ противниковъ его изъ послѣдняго терпѣнiя. Раздаются возгласы: «Ретроградъ! отступникъ! милордъНо молчанiе всетаки наконецъ возстановляется и ораторъ продолжаетъ, уже увѣренный въ побѣдѣ).

 

Милорды и господа! Я совершенно былъ увѣренъ, что вы затѣете изъза моихъ словъ шумъ, и вовсе не сержусь за него. Не думаю, рѣшительно не думаю, чтобъ я хоть чѣмънибудь могъ нарушить законы парламентскихъ формъ. Они для меня священны. Прошу вникнуть въ дѣло: я признаюсь, что очень уважаю себя и считаю свои интересы выше всего на свѣтѣ. Но развѣ найдется здѣсь хоть одинъ нобльменъ, изъ всего почтеннаго собранья, который бы не уважалъ себя и не считалъ своихъ интересовъ выше всего на свѣтѣ? Чтоже, если я сверхъ того признàюсь, что нетолько люблю и уважаю, но даже нѣсколько обожаю себя? Скажу болѣе: я даже желаю, чтобъ всѣ обожали меня и считаю, что это только мнѣ должное. Обращаюсь опять къ почтенному собранью: есть ли здѣсь хоть одинъ нобльменъ, который бы не желалъ себѣ того же самого? Вся разница въ томъ, что я говорю объ этомъ публично, а другiе нѣтъ, потомучто не умѣютъ говорить о себѣ публично. Но вопервыхъ, почему же не говорить объ этомъ публично? Всякiй британецъ имѣетъ привилегiю оригинальности. Я хочу говорить то, что думаю, и увѣренъ, что выражая мнѣнiе о важности моей особы и моихъ интересовъ, нетолько не манкирую передъ почтеннымъ собранiемъ, но даже дѣлаю ему честь моею снисходительною откровенностью.

 

Г о л о с ъ  с ъ  п р а в о й  с т о р о н ы (сквозь зубы). Остроумно и... и.. и забавно.

 

Д р у г о й  г о л о с ъ. Чувства настоящаго британца.

 

Лицо оратора выражаетъ ощущенiе удовлетвореннаго самолюбiя. Собранье очевидно склоняется, въ огромномъ большинствѣ, въ его пользу, а на лѣвой сторонѣ ропотъ усиливается. Начинаютъ кричать: «безъ лишнихъ словъ, безъ фразерства! къ вопросу, къ вопросу»!

 

О р а т о р ъ. Начну съ необходимыхъ объясненiй. Я даже занимался литературой. Я перевелъ Ромео и Джульету, я написалъ еще одну статью, кажется о Пушкинѣ. Я писалъ еще... но право я уже забылъ, объ чемъ я писалъ. Тѣмъ неменѣе мнѣ очень хотѣлось быть извѣстнымъ. Кчему ложная деликатность: я откровенно считалъ себя и считаю выше всѣхъ моихъ современниковъ. Надѣюсь, что никого не оскорбляю въ почтенномъ собраньи. Но случая для меня не было. Онъ наступилъ во время нашего всеобщаго обновленiя. Я затѣялъ тогда мой удивительный журналъ, и пустилъ въ ходъ англiйскiя начала. Само собою, что я тотчасъ же завоевалъ значенiе, деньги и безсмертную славу. И вдругъ, теперь, нѣсколько странныхъ джентльменовъ (не скажу жалкихъ, хотя и сожалѣю о нихъ) объявляютъ... намекаютъ... однимъ словомъ, вздумали нафискалить на меня публикѣ и доносятъ, что я веду дѣла свои по послѣднимъ вопросамъ несовсѣмъ... какъ бы это выразиться понятнѣе... однимъ словомъ, будто бы несовсѣмъ честно.

Разъяренный нигилистъ съ лѣвой стороны громкимъ голосомъ: «совсѣмъ нечестно

Ропотъ пробѣгаетъ по собранью. Ораторъ нѣсколько смущается отъ такого прямого и громкаго восклицанiя. Улыбка впрочемъ не сходитъ съ устъ его. Разъяренный членъ, чувствуя что совершилъ подвигъ, смотритъ на него отчаянно, прямо въ упоръ. Воцаряется глубокое молчанье. Всѣ ждутъ съ напряженiемъ, чѣмъ разрѣшится ссора.

 

О р а т о р ъ (сдержаннымъ, но глубоко внушительнымъ голосомъ): Я не вслушался и желаю, чтобъ почтенный членъ повторилъ слова свои.

Н и г и л и с т ъ (громовымъ и страшно внушительнымъ голосомъ): На вашу уклончивую фразу: «несовсѣмъ честно», я возразилъ, что совсѣмъ нечестно! Ну, что вы на это скажете?

О р а т о р ъ. Въ такомъ случаѣ я принужденъ обратиться къ нашему почтенному спикеру и препоручить ему спросить у почтеннаго члена: въ обидномъ или не въ обидномъ для меня смыслѣ сказаны слова его?

Н и г и л и с т ъ Пусть понимаетъ какъ хочетъ, въ какомъ угодно смыслѣ.

0 р а т о р ъ. При всемъ уваженiи къ почтенному члену, я не могу удовлетвориться его отвѣтомъ, и потому принужденъ снова утруждать высокороднаго спикера. Я желаю положительно знать: въ обидномъ или не въ обидномъ смыслѣ сказаны были слова почтеннаго опонента?

Н и г и л и с т ъ (сверкая глазами и стукнувъ кулакомъ объ столъ): Въ обидномъ! и жалѣю что не могу еще сильнѣе выразиться.

 

(Сильный шумъ. Нигилистъ вскакиваетъ съ мѣста, какъ бы не помня себя отъ ужаса. Ораторъ, хотя нѣсколько блѣдный, еще разъ спокойно обращается къ спикеру).

 

О р а т о р ъ. Въ такомъ случаѣ я долженъ особенно просить уважаемаго друга моего передать почтенному опоненту, что я, къ величайшему моему сожалѣнiю, долженъ буду немедленно упомянуть о четвертакѣ, внезапно пропавшемъ со стола редакцiи.

Неистовый шумъ. Опонентъ въ высшей степени ярости. Его успокоиваютъ всѣми средствами. Кричатъ со всѣхъ сторонъ, что онъ мѣшаетъ, что чрезъ него можетъ прекратиться рѣчь, чтобъ онъ убирался вонъ. «Вонъ его, вонъПрогресисты на этотъ разъ уступаютъ. Ораторъ пытливо и съ достоинствомъ оглядываетъ собранье.

 

 

Н и г и л и с т ъ (въ волненiи съ видимымъ отвращенiемю). Я говорилъ не въ обидномъ, а во всеобщемъ смыслѣ.

О р а т о р ъ (съ поспѣшностью): Въ такомъ случаѣ я объявляю почтенному члену, что съ своей стороны готовъ взять назадъ вопросъ о внезапно пропавшемъ четвертакѣ.

Н и г и л и с т ъ. Отвяжитесь съ вашимъ четвертакомъ!.. Я говорилъ не въ обидномъ, а во всеобщемъ смыслѣ и... и довольно съ васъ!

 

Ораторъ торжествуетъ, и объявляетъ, что онъ совершенно доволенъ; онъ предлагаетъ даже выпить съ почтеннымъ опонентомъ рюмку вина. Опонентъ чтото рычитъ про себя въ знакъ согласiя. Подымаютъ бокалы, выпивается вино. Спокойствiе возстановляется совершенно. Ораторъ продолжаетъ внушительнымъ голосомъ, ударяя на каждомъ словѣ:

— Итакъ я говорилъ, что нѣсколько странныхъ, скажу болѣе, — жалкихъ (язвительно смотря на нигилиста) вредныхъ, сумашедшихъ крикуновъ, (надѣюсь, что слова мои не могутъ быть приняты за личную обиду почтеннымъ опонентомъ) вздумали стоять на томъ, что будто бы я поступаю теперь не совсѣмъ честно. Да, не совсѣмъ честно; я стою на выраженiи хотя можетъ быть оно все еще не имѣетъ счастья нравиться почтенному джентльмену. Но на чемъ же основываются ихъ обвиненiя? Вопервыхъ, если я и проповѣдывалъ англiйскiе начала, то ктоже увѣрилъ ихъ, что и поступать буду по этимъ началамъ? (Смѣхъ.) Но это въ сторону. Это только вопросъ о свободѣ личности и дѣйствiй. Признаюсь, я до такой степени презираю всѣхъ моихъ обвинителей, настоящихъ и будущихъ, что никогда не соглашусь сдѣлать имъ честь защищаться передъ ними. И если говорю теперь передъ такимъ почтеннымъ собраньемъ. то единственно для того, что самъ хочу позабавиться. Нашъ митингъ дѣло семейное и я увѣренъ, что ни одно слово, произнесенное здѣсь, не перейдетъ за эти двери. А впрочемъ мнѣ все равно... (коегдѣ раздаются крики одобренiя. Слушайте! Слушайте!)

Нигилистъ ворчитъ заглушеннымъ голосомъ: Да вѣдь это маскарадъ... Мы не въ Англiи... шутовство!

О р а т о р ъ. Продолжаю со всѣмъ достоинствомъ, которымъ я обязанъ самому себѣ. Вопервыхъ: утверждаютъ, что будто бы я изложенiемъ англiйскихъ началъ развратилъ общество и особенно юную часть его, что я возбуждалъ... и проч. и проч. Это мнѣ просто смѣшно. Обхожу на время вопросъ о возбужденiи общества и займусь его «юною частiю», те. школьниками. Точно никто не знаетъ эту юную часть, точно никто самъ изъ нихъ не былъ юнымъ и не помнитъ какъ развивается юношество, особенно на нашей почвѣ! Но развѣ можно чтонибудь скрыть отъ нашего юношества, отъ этихъ не сформировавшихся, но вострыхъ, пытливыхъ, скептическихъ умовъ? Замѣчательно, что все наше юношество полно скептицизма и недовѣрiя къ авторитетамъ. Это кажется законъ нашей почвы. Но кому они ввѣрятся, кто заслужитъ ихъ уваженiе, затѣмъ они идутъ съ энтузiазмомъ. Признаюсь мнѣ некогда было заслуживать ихъ энтузiазмъ къ моей персонѣ. Ктомуже пришлось бы пожалуй заслуживать средствами неприличными моей особѣ, моему значенiю въ свѣтѣ, моему достоинству. Фамильярности и всего этого прочаго я не терплю; а всѣ эти нравственныя равенства, духовныя братства и проч. и проч. все это уже фамильярность. Тѣмъ не менѣе я желалъ поклоненiя, хотя бы и отъ этихъ безтяглыхъ мальчишекъ. Я вообще люблю поклоненiе. Я люблю его даже отъ тѣхъ, которыхъ въ высшей степени неуважаю и презираю. Я слишкомъ гордъ, чтобъ скрывать чтонибудь въ этомъ случаѣ передъ почтеннымъ собранiемъ.

Н и г и л и с т ъ. Да мы не въ Англiи! что вы! Вы просто заигрались.

О р а т о р ъ (съ презрительнымъ взглядомъ на нигилиста и дѣлая намѣренно видъ что подавляетъ насмѣшливую улыбку). Продолжаю: я надѣялся, что у меня достанетъ ума, чтобъ овладѣть нашими юношами безъ большого труда. Но они увлеклись въ другую сторону и пошли за моими послѣдователями. Такъ и должно было быть; я тотчасъ же увидѣлъ что это трудъ потерянный, да и собственно выгоды приноситъ не много. Школьниками можно всегда овладѣть, хоть бы и розгой. (Браво, браво!) Кажется моему почтенному опоненту розги не нравятся? (Язвительно смотритъ на нигилиста, тотъ отвѣчаетъ ему тѣмъ же). Итакъ я предпочелъ заняться самимъ обществомъ, о чемъ и поведу теперь рѣчь передъ почтеннымъ собранiемъ. Положимъ я и дѣйствовалъ на него англiйскими началами. Но, вопервыхъ, я остановился на извѣстномъ пунктѣ. Разумѣется я во все время поступалъ и поступаю чрезвычайно ловко, такъ что сначала все думали, что я никогда не остановлюсь въ прогресивномъ движенiи; но вольножъ имъ думать! Тогда поднялись разные общественные вопросы. Мы разрѣшили ихъ въ извѣстной степени и въ извѣстномъ видѣ представляли свой идеалъ. Мы знали, что мы могли это дѣлать и пользовались обстоятельствами? О томъ, о чемъ мы говорили, можно всегда говорить и мы это знали. Иначе надо уничтожить и математику, и желѣзныя дороги, и инженеровъ, и все. Ну, я и трактовалъ до извѣстной степени объ извѣстныхъ матерьяхъ. Ктожъ виноватъ, что они сунулись дальше? Чѣмъ въ этомъ случаѣ я зачинщикъ? Я остановился на извѣстной точкѣ и знать ничего не хочу. (Браво!) Кто мнѣ велѣлъ идти дальше? Какое мнѣ дѣло? Мы въ сторонѣ. Мало того: мы должны преслѣдовать ихъ, обвинять ихъ для нашей же пользы, для нашего самосохраненiя. Это вообще выгодно, даже во всѣхъ отношенiяхъ. А я люблю выгоду во всякомъ случаѣ и прежде всего придерживаюсь практической стороны во всѣхъ обстоятельствахъ. (Страшные аплодисменты. Лѣвая сторона выражаетъ сильное безпокойство.)

О р а т о р ъ (продолжая съ наслажденiемъ): Сейчасъ я сослался на практицизмъ. Практицизмъ — свойство всякаго истиннаго британца. Но сознаюсь съ гордостью: Есть одинъ пунктъ, на которомъ я страшный идеалистъ, и даже, при случаѣ, готовъ пожертвовать и практической стороной дѣла. Этотъ пунктъ — собственное мое самолюбiе. Не совѣтую въ этомъ случаѣ раздражать меня. Тутъ ужь я несмотрю на выгоды, и рука моя, готовая всегда пожать дружески руку моего обожателя, — рука моя, всегда и вездѣ найдетъ непочтительнаго къ моимъ достоинствамъ. Будь онъ хоть подъ землей, за морями, я достану его вездѣ и задамъ ему такой боксъ, что до новыхъ вѣниковъ не забудетъ! Вотъ этимъто самолюбiемъ и объясняется вся моя литературная дѣятельность. Изъ самолюбiя я и журналъ основалъ. Я хотѣлъ первенствовать, блистать, и покорять.

Я ввелъ англiйскiя начала. Разскажу вамъ откровенно какъ было дѣло: Англiйскiя начала для насъ тѣмъ хороши, что тутъ и то, и другое, и третье, и парламентъ, и пресса, и присяжные и тд. и тд. а тогда, съ непривычки, все это было какъто особенно соблазнительно, всѣ этимъ бредили, начинали съ азовъ; я очень хорошо зналъ до чего дойдутъ.

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ (съ своего мѣста). Или лучше ни до чего не дойдутъ.

О р а т о р ъ. Я совершенно согласенъ съ высокороднымъ баронетомъ и очень благодаренъ за его замѣчанiе... Итакъ, я очень хорошо зналъ до чего дойдутъ; но какъ же было не воспользоваться случаемъ? Ктому же англiйскiя начала, — это для насъ, не совсѣмъ приготовленныхъ, (те. я разумѣется говорю о публикѣ; ято приготовленъ) нусъ, это для насъ есть до такой степени чтото неуловимое, растяжимое, — и свободой пахнетъ, и аристократическимъ элементамъ льститъ, — до такой степени способное, въ крайнемъ случаѣ (те. когда припрутъ къ стѣнѣ) къ переливанiю изъ пустого въ порожнее, что невозможно было упустить случай и не схватиться за нихъ. Наконецъ и то, что эти начала способны вполнѣ отвлечь общество отъ начала народнаго, нацiональнаго, а я его терпѣть не могу (браво, браво, yes, yes). Скажу болѣе: я ненавижу его. Я уже объявилъ разъ, что даже самой народности не признаю и очень былъ радъ, когда петербургскiе передовые ревѣли со мною заодно во все горло и называли ретроградами тѣ, которые стоятъ за народъ и признаютъ его самостоятельность, те. желаютъ освободить его отъ будущаго, вторичнаго, нравственнаго крѣпостного состоянiя, отъ будущей опеки иностранныхъ книжекъ, отъ всѣхъ говоруновъ, желающихъ его осчастливить, отнявъ у него напередъ самостоятельность и свободу. Всѣ эти крошечные Петры великiе возбуждали во мнѣ ужасный смѣхъ, но я радъ былъ за нихъ: пусть идутъ впередъ, думалъ я, пусть идутъ; пусть идутъ! (Смѣхъ и крики одобренiя).

Н и г и л и с т ъ. Вздоръ! болтовня!

О р а т о р ъ (сiяя самодовольствомъ и намѣренно не замѣчая нигилиста). Но я отвлекся. Я сказалъ что въ Россiи англiйскiя начала вообще имѣютъ нѣчто обаятельное. Въ Москвѣ же они популярны. Не помнитъ ли кто изъ почтенныхъ джентльменовъ князя Григорiя, того самого, о которомъ упоминаетъ поэтъ въ своей комедiи, въ разговорѣ Репетилова съ этимъ безтолковымъ Чацкимъ (впрочемъ превосходнымъ и истиннымъ джентльменомъ)

 

                Вопервыхъ князь Григорiй,

Вѣкъ съ англичанами, вся англiйская складка;

 

И также онъ сквозь зубы говоритъ,

И также коротко обстриженъ для порядка.

 

Я зналъ этого превосходнаго и незабвеннаго нобльмена, князя Григорiя. Онъ даже занялъ у меня книгу, которую и забылъ отдать; но я уже давно простилъ ему это. Онъ тоже стоялъ на англiйскихъ началахъ. Тѣже которые шли далѣе его, ушли потомъ очень далеко (смѣхъ, браво, браво!) Князь Григорiй испугался и уѣхалъ въ свою деревню. Помню я видѣлъ его потомъ въ деревнѣ, въ его развалившемся деревянномъ замкѣ. Онъ разорился, и носилъ стеганый ватный халатишка, хандрилъ, кисъ и расправлялся на конюшнѣ съ своимъ камердинеромъ Сенькой, ходившимъ въ сюртукѣ съ продранными локтями. Отъ англiйскихъ началъ почти ничего не осталось. Вся англiйская складка исчезла безвозвратно. И послѣ этого обвиняютъ меня, что я развращалъ общество? Я очень хорошо зналъ, что англiйская складка у насъ въ Москвѣ, когда доходитъ до дѣла, исчезаетъ тотчасъ же и безвозвратно. Разумѣется я самъ смотрю на дѣло неизмѣримо серьознѣе... гм... да, я всегда уважалъ Великобританiю... (браво, браво, yes, yes). Я только въ томъ смыслѣ сейчасъ говорилъ, что за нее ужь никакъ нельзя обвинять въ развращенiи. Почемужъ не позабавиться этой складкой когда она такъ невинна и прилична? Конечно общество требовало обновленiя серьознаго. Но на первыхъ порахъ и англоманiя могла послужить. Я и употребилъ ее въ дѣло. Въ англоманiи есть и еще одно драгоцѣнное свойство (о боже, сколько въ ней драгоцѣнныхъ свойствъ!) именно: она — дѣло готовое, устроенное, оконченное. Говоришь, проповѣдуешь и разумѣется ни одной iоты не уступаешь изъ своихъ убѣжденiй (именно потому, что ничего уступить нельзя, ничего измѣнить, потомучто все безъ насъ уже сдѣлано, а мыто форсимъ и куражимся надъ готовымъ! однимъ словомъ дѣло цѣльное и устроенное). А тѣмъ самымъ вы тотчасъ же достигаете двухъ выгодъ. Вопервыхъ прослываете крѣпкоубѣжденнымъ и стойкимъ, потомучто ничего не уступаете, а вовторыхъ, можно проповѣдывать безъ конца, а на дѣлѣ...

Н и г и л и с т ъ (съ лѣвой стороны). Ни съ мѣста!

О р а т о р ъ. Именно ни съ мѣста! я совершенно согласенъ съ джентльменомъ.

Н и г и л и с т ъ. А еще лучше два шага впередъ, а три назадъ.

О р а т о р ъ (съ нѣкоторой злобой). Я вдвойнѣ согласенъ съ почтеннымъ джентльменомъ, который любитъ такъ часто меня прерывать, и благодарю его за его замѣчанiе.

П о ч т е н н ы й  н о б л ь м е н ъ  с ъ  п р а в о й  с т о р о н ы. Два шага впередъ и три назадъ, это значитъ ровно одинъ шагъ назадъ.

О р а т о р ъ (нетерпѣливо и не безъ иронiи). Я совершенно согласенъ съ высокороднымъ маркизомъ и нахожу догадку его чрезвычайно остроумною. Но продолжаю...

П р е з и д е н т ъ (прерывая оратора). Такъ какъ пошло на перерывы, то и я осмѣлюсь позволить себѣ одно замѣчанiе. Высокородный лордъ и почтенный другъ мой вѣроятно позволитъ ему замѣтить, что онъ отчасти на себя клевещетъ. Теперь онъ выпилъ нѣсколько бокаловъ вина и увлекается нѣкоторыми великосвѣтскими замашками. Онъ видимо форситъ передъ нами и ставитъ себя гораздо хуже, чѣмъ онъ есть на самомъ дѣлѣ. Надѣюсь благородный другъ мой не разсердится за мое замѣчанiе. Подымаю этотъ бокалъ за его здоровье и считаю за честь во всеуслышанiе провозгласить, что благородный лордъ искалъ истинной пользы при основанiи своего журнала и уже многократно заявлялъ себя самой разнообразной полезной дѣятельностью. (Хнычетъ отъ умиленiя).

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ (съ своего мѣста). Мнѣ хочется сдѣлать одно сравненiе по вопросу о полезной общественной дѣятельности. Въ нашемъ дѣтствѣ я думаю мы всѣ любили играть съ котятами. Если привязать бумажку къ ниточкѣ и дергать ее передъ котенкомъ, онъ начинаетъ ловить ее. Потомъ раздражается, увлекается игрой и наконецъ совершенно принимаетъ ее за настоящую мышь, ловитъ ее, грызетъ, теребитъ лапками. Вотъ точно также бываетъ и съ нами по поводу этой общественной пользы. Мы большею частью эгоисты (и это прекрасно) люди положительные и самолюбивые. Я не про насъ однихъ говорю; я говорю про весь свѣтъ, про всѣхъ безъ исключенiя, даже про самыхъ передовыхъ нашихъ прогресистовъ. Ну кто изъ насъ въ самомъ дѣлѣ способенъ увлечься общественной пользой? Что до меня, такъ я даже убѣжденъ, что заботы объ общественной пользѣ и быть не можетъ ни у кого на свѣтѣ, да никогда и не было; все это обманъ и надуванье, но надуванье превосходное и необходимое; оно законъ природы. Но несмотря на это, при случаѣ, мы дѣйствительно можемъ увлечься игрой, какъ и тотъ котенокъ. При всѣхъ начинанiяхъ нашихъ мы увѣряемъ публику, что стремимся къ ея пользѣ и даже готовы за нее свою жизнь отдать. Такъ какъ у насъ бываютъ всегда и конкуренты, то мы до того иногда раздражаемся и увлекаемся этой игрой, что наконецъ даже самихъ себя увѣряемъ, что служимъ общественной пользѣ, что хлопочемъ только о ней, и что онато и есть вѣнецъ всѣхъ нашихъ желанiй. Такъ ли я говорю? Обращаюсь къ совѣсти всего почтеннаго собранiя и спрашиваю: есть ли хоть одинъ джентльменъ на свѣтѣ, который поступалъ бы иначе! Впрочемъ предупреждаю, мнѣ даже прiятнѣе будетъ, если вслухъ со мной никто не согласится. Это будетъ гораздо приличнѣе. А формы приличiя — это все, самое главное. Всѣ мы вѣдь такая дрянь (я говорю про всѣхъ, тоесть пожалуй хоть про все человѣчество) что не будь этихъ спасительныхъ формъ, мы бы тотчасъ же передрались и перекусались. И потому блаженно общество, которое выжило себѣ эти формы, остановилось на нихъ и умѣетъ ихъ отстоять. Я за формы. Но вся бѣда, что мы русскiе еще до нихъ не доросли. Чтоже касается до мнѣнiя моего объ общественной пользѣ, то я въ немъ убѣжденъ совершенно.

 

(Громкiй крикъ одобренiя. Но прогресисты вскакиваютъ съ мѣстъ своихъ и неистово протестуютъ. Многiе кричатъ, что готовы сейчасъ на костеръ за свои убѣжденiя. Имъ отвѣчаютъ съ правой стороны: «чтò костеръ! и костеръ изъ самолюбiя, все изъ самолюбiяШумъ продолжается долго, наконецъ малопомалу старанiями президента видимое спокойствiе возобновляется.)

 

О р а т о р ъ. Милорды и господа! Я торжественно объявляю, что совершенно согласенъ съ высокороднымъ баронетомъ, сдѣлавшимъ свое остроумное замѣчанiе о бумажкѣ и котенкѣ. Да, въ основанiе всеобщей пользы полагается всегда наша собственная. Это совершенно согласно съ личнымъ началомъ, те. началомъ западнымъ, а слѣдственно и британскимъ, въ противоположность началу стадному, общинному, котораго я никогда не пойму. Кстати, по поводу чисто личной выгоды: припоминаю теперь одно безсмысленное обвиненiе, которое воздвигаютъ на меня мои опоненты. Говорятъ что будтобы я, когдато преслѣдуя моимъ гнѣвомъ и сарказмами одного професора, старался повредить его авторитету даже въ стѣнахъ аудиторiи, и тѣмъ самымъ нарушалъ въ студентахъ уваженiе къ професору. Но это дичь, совершенная дичь! Развѣ я того именно добивался, чтобъ искоренить въ студентахъ уваженiе къ професору и вообще къ авторитету наставника? Я просто былъ увлеченъ самолюбiемъ, положимю раздражительнымъ, мелкимъ (я слишкомъ гордъ, чтобъ скрывать это); но мнѣ надо было излить свой гнѣвъ на професора и я не остановился даже и передъ аудиторiей, потомучто въ такихъ случаяхъ не останавливаюсь ни передъ чѣмъ. Я не пощадилъ юношей, говорятъ мнѣ. Но что значатъ для меня юноши, когда меня самого задѣваютъ? Зачѣмъ они сами подвернулись мнѣ на дорогѣ! (уеs, уеs, браво! браво!) Развращалъ, возбуждалъ, возмущалъ! Но это смѣшно и противно. Кромѣ того, что вы уже знаете мой взглядъ на юношество и мое мнѣнiе, что они и безъ нашихъ возбужденiй и развращенiй все видятъ и понимаютъ насквозь, кромѣ этого, спрашиваю васъ окончательно: хотѣлъ ли я ихъ возбуждать? У меня было въ виду только доконать професора и я доконалъ его! (вторичные аплодисменты.)

Г о л о с а  с ъ  л ѣ в о й с т о р о н ы. Это наконецъ несносно! все только о себѣ! Къ дѣлу, къ дѣлу!

О р а т о р ъ. Кстати, насчетъ возбужденiй. Вотъ уже болѣе мѣсяца какъ высокородный маркизъ Андрью выпустилъ свое объявленiе о новой газетѣ: «Умѣренный Басокъ». Но послѣ этого и этотъ почтенный нобльменъ возбуждаетъ общество? Посмотрите, въ объявленiи сказано:

«Мы вѣримъ, что хорошiя учрежденiя способствуютъ къ развитiю въ обществѣ гражданскихъ доблестей, но вмѣстѣ съ тѣмъ убѣждены, что даже наилучшiя учрежденiя останутся мертвою буквою, если само общество будетъ равнодушно къ дѣламъ общественнымъ. Дѣятельная иницiатива самого общества необходима.

Вслѣдствiе этого, мы съ своей стороны постараемся постоянно и настойчиво возбуждать дѣятельность общества на такихъ предметахъ, которые указаны ей закономъ и тд. и тд.

— Слышали? Онъ хочетъ, да еще постоянно и настойчиво возбуждать общество къ дѣятельности и когда же? Теперь, теперь, когда мы не знаемъ куда дѣваться отъ дѣятелей и отъ жажды дѣятельности? А онъ еще возбуждать хочетъ? (Смѣхъ.) Положимъ уважаемый маркизъ написалъ это отъ невинности...

Г о л о с ъ  с ъ  п р а в о й  с т о р о н ы. Позвольте! Высокородный лордъ очевидно забываетъ, что высокородный и уважаемый маркизъ говоритъ о дѣятельности, указанной закономъ. Слѣдственно тутъ возбужденiе иного рода.

О р а т о р ъ. Я ничего не забываю. Но всетаки не могу понять объявленiя.

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ. Я совершенно его понимаю. Маркизъ конечно говоритъ о гражданскихъ и военныхъ чиновникахъ и хочетъ ихъ возбуждать къ лучшей дѣятельности, те. чтобъ они служили вѣрно и прилежно и тд. и т. д. Однимъ словомъ это тирада изъ прописей, чтобъ чѣмънибудь наполнить объявленiе. Впрочемъ иначе и понять нельзя.

О р а т о р ъ. Во всякомъ случаѣ я хотѣлъ только поставить на видъ какъ легко можно злоупотреблять словомъ «возбужденiе». Но оставимъ это. Я…

Г н ѣ в н ы е  г о л о с а  с ъ  л ѣ в о й  с т о р о н ы. Да кончите ли вы наконецъ! все я, да я! это несносно! къ вопросу! къ вопросу!

О р а т о р ъ. Джентельмены, я полагаю, что нахожусь въ самой сущности вопроса. Я защищаюсь, или лучше сказать забавляюсь анализированiемъ всѣхъ способовъ, которыми могу защищаться. Это такъ сказать игра... И такъ какъ собственно меня она забавляетъ, то надѣюсь что и почтенное собранiе съ удовольствiемъ меня слушаетъ (Yes, yes!). Я именно хочу разсмотрѣть тотчасъ же еще одинъ способъ къ моей защитѣ. Неловкiе враги мои оборачиваютъ на меня теперь мое же оружiе и хотятъ меня добить упреками въ неблагонамѣренности. Но ужь если на то пошло, то съ этой точки зрѣнiя мои способы къ защитѣ великолѣпны: вы доказываете, друзья мои, что я теперь тó и тó, но что я самъ былъ неблагонамѣренъ и возбуждалъ... Но божемой, вѣдь это было да сплыло. Теперь я благонамѣренъ и не возбуждаю. Я одумался, я воротился (хотя я никогда не возвращался, а всегда стоялъ на той же точкѣ, какъ и теперь. Вольножъ было имъ самимъ еще сначала меня выпихнуть на такой пьедесталъ. Но это только способъ защиты). Я принесъ наконецъ богатые и сладкiе плоды:

 

«Съ плодами сладкими принесъ кошницу Тавръ

 

Наконецъ я...

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ. Я тоже принесъ плоды, но за мой десертъ расчитываю на весь обѣдъ.

О р а т о р ъ, Кричатъ: зачѣмъ я не объявилъ, что измѣняю убѣжденiя. Смѣшной вопросъ. Но если вы и безъ того замѣтили что я ихъ измѣнилъ, кчемужъ объявлять? И однакоже въ чемъ и когда я ихъ измѣнилъ? повторяю, я точно таковъ же какъ и былъ въ сáмомъ началѣ. Но положимъ еще разъ, что я измѣнился. Кричатъ, что я преслѣдую тѣхъ, которые пошли дальше меня. Но вопервыхъ, чѣмъ же иначе я бы могъ заявить мои новыя убѣжденiя? А вовторыхъ, я именно преслѣдую ихъ за то, что они пошли дальше меня.

Г о л о с а (браво, браво, ловко, хорошо!)

О р а т о р ъ. Но я все насчетъ этихъ убѣжденiй, милорды. Признаюсь, подчасъ меня это даже начинаетъ бѣсить: всѣ съ убѣжденiями! у всѣхъ какаято мода, какаято ярость убѣжденiй. И все это шарлатанство, и вздоръ!

С ъ  л ѣ в о й  с т о р о н ы (не вздоръ! не вздоръ.)

Н и г и л и с т ъ  с ъ  лѣвой стороны. Нѣтъ! здѣсь невозможно сидѣть; я уйду!

О р а т о р ъ. Кстати: я намѣренъ еще разъ повеселить почтенное собранiе. Тотъ же самый высокородный маркизъ, о которомъ мы сейчасъ говорили, подписался и подъ другимъ объявленiемъ вмѣстѣ съ однимъ, чрезвычайно почтеннымъ и уважаемымъ нобльменомъ. Они оба издавали и продолжаютъ издавать вмѣстѣ одинъ извѣстный своею древностiю толстый журналъ: «Старухины записки». Вотъ слово въ слово тирада изъ объявленья объ изданiи этого журнала въ будущемъ году. Все это по поводу убѣжденiй:

«Вопросы общественные, политика внѣшняя и интересы литературные и историческiе — вотъ главные предметы, которымъ обыкновенно посвящены всѣ перiодическiя изданiя, ежемѣсячныя, точно также, какъ и ежедневныя. Если газета преимущественно слѣдитъ за интересами дня и летучими извѣстiями, то журналъ, по нашему глубокому убѣжденiю, долженъ быть преимущественно посвященъ болѣе подробному, менѣе торопливому разсмотрѣнiю вопросовъ, возникающихъ въ жизни. Иначе какая же его цѣль при существованiи ежедневныхъ газетъ, гораздо раньше овладѣвающихъ событiями, фактами

— Чтожъ и это убѣжденiе, что ли? Оба думали цѣлый годъ и выдумали удивительную новость: что газета говоритъ только про ежедневныя новости, а журналъ за весь мѣсяцъ. Да еще увѣряютъ, что это ихъ глубокое убѣжденiе. (Смѣхъ). Это какаято мода на убѣжденiя, манiя...

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ. А я такъ просто думаю, что это сатира. Оба нобльмена хотѣли написать пародiю на современныя объявленiя.

П о ч т е н н ы й  н о б л ь м е н ъ (съ правой стороны). Непремѣнно... Высокородный маркизъ очень остроуменъ... когда захочетъ.

О р а т о р ъ. Совершенно готовъ согласиться съ высокороднымъ нобльменомъ, сдѣлавшимъ это замѣчанiе, но ужъ если пошло на примѣры, то я приведу сейчасъ одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ примѣровъ неловкости враговъ нашихъ. Въ журнальномъ мiрѣ существуетъ одинъ джентльменъ...

Г о л о с а  с ъ  л ѣ в о й  с т о р о н ы. Но вы злоупотребляете терпѣнiемъ нашимъ! Къ вопросу, къ вопросу!

О р а т о р ъ (съ досадою). Джентльмены, я убѣжденъ, что я нахожусь въ самомъ центрѣ вопроса и продолжаю...

Г о л о с а  с ъ  п р а в о й  с т о р о н ы, yes, yes, все это очень забавно.

О р а т о р ъ. Я знаю, что это забавно. Случай, который я хочу расказать, имѣетъ даже нѣкоторое сходство съ моими собственными обстоятельствами (браво! браво!). И такъ: въ журнальномъ мiрѣ существуетъ одинъ, впрочемъ весьма почтенный джентльменъ, издающiй одинъ журналъ съ весьма мрачнымъ направленiемъ. Человѣкъ онъ ловкiй, а потому выѣзжаетъ на благонамѣренности. Враги его отыскали, что когдато у него была какаято Лурлея, полногрудая Лурлея, къ которой онъ писалъ въ свое время стишки...

О д и н ъ  г о л о с ъ. Ахъ это тотъ... какъ его... изъ кувыркателей.

О р а т о р ъ. Совсѣмъ не изъ кувыркателей. Почтенные члены ошибаются положительно: вовсе не изъ кувыркателей и трясучекъ. Именно на благонравiи онъ и основалъ свою защиту. Я хочу показать на какую подходящую для него же самаго точку опоры его ставятъ враги его. Откопали они эту Лурлею и ужасно обрадовались. «А! такъ вотъ какъ! Толкуешь о благонравiи, а у тебя Лурлея была полногрудая». «Да что жъ такое» могъ бы отвѣчать имъ издатель мрачной газеты, чтожъ такое что была. Она была, а теперь и нѣтъ. Чѣмъ же можетъ такой случай поколебать направленiе моего мрачнаго журнала? Да тѣмъ паче (я увлекаюсь и говорю даже слогомъ почтеннаго журналиста) тѣмъ паче, что она была. Тѣмъ явственнѣе спасенiе мое, ибо утопалъ въ смрадной нечистотѣ, а теперь прозрѣлъ и просiялъ. Тѣмъ внушительнѣе обращенiе мое, и тѣмъ паче оправдалось то, что обратило меня. Что тычете вы мнѣ теперь сiю Лурлею? О моего окаянства! О смрада бѣсовскаго! Да пусть я похотствовалъ съ Лурлеей за ея полногрудiе. Но теперь ея нѣтъ и неужели вы, окаянные невѣгласи, не видите, что тѣмъ паче слава спасенiя моего объявляется?..

Г о л о с ъ  с ъ п р а в о й  с т о р о н ы: Да, пожалуй...

Д р я х л ы й,  к о з л и н ы й  г о л о с ъ (оттуда, же отъ дряхлаго джентельмена съ вставными зубами). И... и... полногрудая?

О р а т о р ъ. На этотъ счетъ, къ сожалѣнью, я не могу доставить почтенному виконту точнѣйшихъ свѣдѣнiй. Но однакоже, милорды и джентльмены: Не похожъ ли хоть отчасти этотъ случай на мой? Я тоже могу защищаться въ этомъ же родѣ. Что упрекаете вы меня за прежнее, скажу я имъ всѣмъ: прежнее давно прошло и теперь я не только принесъ плоды, но даже сами вы замѣчаете, что пробиваюсь статьями «о сухихъ туманахъ». Въ портфелѣ редакцiи...

Н и г и л и с т ъ (съ лѣвой стороны). Просто въ шкапу. Какой тамъ еще портфель редакцiи!

О р а т о р ъ (нѣсколько язвительнымъ тономъ). Мнѣ кажется почтенный членъ еще не привыкъ къ парламентскимъ формамъ выраженiй.

Н и г и л и с т ъ. И славабогу, если они только въ этомъ и состоятъ! Какiя тутъ формы! По моему и въ парламентѣ рѣжь правду.

О р а т о р ъ. Правду? А четвертакъ?

Н и г и л и с т ъ (въ изступленiи). Послушайте, если вы еще разъ скажете слово объ этомъ проклятомъ четвертакѣ, то я... я...

О р а т о р ъ. Что?

Н и г и л и с т ъ. Я... я ужь и не знаю, что тогда сдѣлаю!

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ (язвительно). Почтенный членъ, хоть и не любитъ парламентскихъ формъ, но очевидно наблюдаетъ ихъ… въ крайнихъ случаяхъ...

Н и г и л и с т ъ. Вздоръ! Я ничего не наблюдаю... Я... я… я требую, положительно требую, чтобъ ораторъ немедленно объяснился объ этомъ проклятомъ четвертакѣ! Онъ до меня не касается! ни до кого изъ нашихъ!.. Вся моя жизнь на виду... Я требую, я настаиваю! Я обращаюсь къ президенту!..

 

(Начинается чрезвычайный шумъ, но опоненты поднялись всѣ вмѣстѣ и на этотъ разъ не хотятъ уступить. Президентъ, по ихъ требованiю, принужденъ формально поднять вопросъ о пропавшемъ четвертакѣ. Ораторъ отдѣлывается сначала парламентскими формами; но опоненты на этотъ разъ не хотятъ парламентскихъ формъ. Ораторъ утверждаетъ, что сказалъ не въ обидномъ смыслѣ. «Вздоръ! кричатъ опоненты, это все формы, а намъ надо правду. Правду! правдуОраторъ сознается наконецъ, что онъ самъ не знаетъ про что говорилъ, и что четвертакъ надо принимать въ какомъто аллегорическомъ смыслѣ, а что прямое значенiе придали ему крикуны. Прогресисты удовлетворены. Обиженный, но удовлетворенный нигилистъ громко говоритъ: «Это сонъ! Это невыносимо! Прочь изъ этого звѣринцаИ съ негодованiемъ выходитъ изъ залы. Собранье взволновано. Члены очевидно перессорились. Ораторъ чувствуетъ себя почти обиженнымъ.)

 

О р а т о р ъ (язвительно). Это все отъ убѣжденiй… вотъ примѣръ... Мы были въ такомъ прекрасномъ, джентльменскомъ настроенiи духа, такъ свободно, такъ легко говорили... и что же!..

К р и к и  с ъ  л ѣ в а. Нѣтъ, нѣтъ, не отвертитесь. Вы нападаете на убѣжденiя! Вы смѣете не признавать убѣжденiй!

О р а т о р ъ. Напротивъ, я именно требую къ нимъ уваженiя, и если я перемѣнилъ ихъ, то можете не уважать моихъ новыхъ убѣжденiй, но свободу перемѣны ихъ не ставьте въ порокъ.

К р и к и  с ъ  л ѣ в а. Свободу такъ. Но развѣ всякое убѣжденiе почтенно? И развѣ вы свободно мѣняете ихъ?

О р а т о р ъ. Джентльмены, я даже не понимаю чего вы хотите. Игнорирую совершенно. Говорю окончательно, я убѣжденъ только въ одномъ: былобъ мнѣ хорошо, а если и другимъ, то пожалуй хоть и другимъ, но только въ такомъ случаѣ, когда это лично мнѣ не мѣшаетъ.

К р и к и  съ  п р а в а (yes, yes, браво, урре! урре! Это чувства настоящаго британца.

К р и к и  съ  л ѣ в а. Вздоръ! вздоръ!.. Это не такъ...

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ. Но, джентльмены, я убѣжденъ, совершенно убѣжденъ, что вы тоже самое исповѣдуете; подумайте!

К р и к и  с ъ  л ѣ в а. Вздоръ! Только честныя убѣжденiя почтенны! Прочь, прочь! мы довольно наслушались!.. assez causé.

Подымается шумъ, какого еще не было. Президентъ принужденъ прекратить засѣданiе; джентльмены и нобльмены, послѣ многихъ препинанiй, схватываются наконецъ за палки...

Н и к о л а й  Ф и л и п о в и ч ъ. Вотъ этогото я и боялся! Драка за убѣжденья, бѣда! Нѣтъ ужь давай Богъ ноги!

 

Москва, Россiи дочь любима,

Гдѣ равную тебѣ сыскать!

 

Цитуя эти стихм, онъ тихонько пробирается между сражающимися и выходитъ коварно улыбаясь.

О р а т о р ъ (въ смущенiи наблюдавшiй съ трибуны всю кашу). Не дозрѣли до формъ, не доросли! Это противно, это абструзно! А можно бы было такъ хорошо, такъ сладко проболтать, хоть до утра! (печально сходитъ съ трибуны).

Затѣмъ начинается страшная нелѣпость, которую можно только увидѣть во снѣ. Это наводитъ меня на мысль, что я можетъ быть дѣйствительно вижу сонъ. Палки, президенты, парламентскiя формы, высокородные маркизы, лурлеи и милорды блѣднѣютъ, перемѣняютъ лица, стушовываются и исчезаютъ сами собой; усилiе съ моей стороны и я просыпаюсь окончательно. Уже часъ за полночь, свѣчи догораютъ, на столѣ начатая статья и 102 номеръ «Современнаго слова» съ вопросомъ: кто виноватъ?

Невозможно чтобъ я заснулъ отъ статьи «Современнаго Слова»; статья чрезвычайно любопытная; нѣтъ, это былъ сонъ магнитическiй.  Но не явись въ «Современномъ Словѣ» эта статья, я бы не видалъ и такого сна, те. нѣтъ, хоть и увидѣлъ бы, но можетъбыть не записалъ бы его.

 

 

____________



(1) «Современное Слово» №№ 99, 100, 101, 102.

(1) Въ своей литературной дѣятельности разумѣется; никогда не позволимъ мы себѣ коснуться частной жизни литературныхъ дѣятелей нашихъ, ибо она для наъ священна.