РОПАЛИЧЕСКIЙ. Имя сiе придавали древнiе такому стиху, который начинался односложнымъ словомъ и продолжался словами увеличивающимися, такъ что второе длиннѣе было перваго, третье длиннѣе втораго, и такъ далѣе до послѣдняго. Таковъ сей Гомеровъ стихъ:

’W mavkar ’Atreivdh moirhgenez o]l biodaimion

И слѣдующiй Авзонiевъ:

Spes, Deus, aeternae stationis conciliator.

Слово сiе взято отъ roýpajlon, палица, дубина — потому что стихъ Ропалическiй похожъ на палицу, будучи съ одного конца какъ будто тонѣе, а съ другаго толще.

РУНИЧЕСКIЙ. Такъ называются древнiя буквы, находимыя въ нѣкоторыхъ сѣверныхъ Европейскихъ странахъ (какъ то, въ Данiи, Швецiи, Норвегiи) вырѣзанными на камняхъ.

Слово сiе, какъ увѣряютъ, произошло отъ Runo или Runor, что на древнемъ Готфскомъ языкѣ значитъ высѣкать или вырѣзывать.

Въ Шведской провинцiи Блекингiи есть дорога, проведенная между утесовъ, на которой видны различныя руническiя буквы, вырѣзанныя по приказанiю Короля Гаральда Гильдетанда, жившаго въ седьмомъ вѣкѣ.

Древнiе сѣверные народы имѣли большую вѣру къ симъ буквамъ: у нихъ были Руны горькiя, т. е. буквы, могущiя начертанiемъ своимъ произвести всякое зло; руны добрыя или помощницы отвращали непрiятные случаи; руны побѣдоносныя доставляли употреблявшимъ ихъ побѣду; руны врачебныя изцѣляли отъ болѣзней и были писаны на древесныхъ листьяхъ; наконецъ были руны, способствующiя къ избѣжанiю кораблекрушенiя, къ облегченiю родительницъ, къ предохраненiю отъ дѣйствiй яда, къ смягченiю жестокой красавицы. — Буквы сiи употребляемы также были для Епитафiй и прочихъ надписей. — Составленныя изъ нихъ слова писаны были по большей части съ верху въ низъ, улитковою линiею, трiугольникомъ или кругомъ. — См. Введенiе въ Исторiю Данiи Г. Маллета.

Олай Вормiй въ прибавленiи къ книгѣ О Рунической Словесности (De Litteratura Runica) пишетъ, что Руническая поэзiя не имѣла рифмы, но наблюдалось въ ней сходство въ буквахъ и слогахъ, и что всякая строфа состояла изъ равнаго числа строкъ или стиховъ, изъ которыхъ каждый заключалъ шесть слоговъ. Отъ стихотворца требовалось, чтобъ въ каждомъ двустишiи три слова начинались одинаковою буквою; два изъ таковыхъ словъ должны находиться въ первой строкѣ, а третье во второй; также надлежало наблюдать, чтобъ въ каждой строкѣ было по два слога (изключая послѣднiй) состоящихъ изъ одинакихъ гласныхъ либо согласныхъ. Олай приводитъ два Латинскихъ стиха, сложенныхъ имъ нарочно по правиламъ Рунической поэзiи:

Christus caput nostrum

Coronet te bonis.

Начальныя буквы словъ christus, caput, coronet, заключаютъ три соотвѣтствующiя буквы въ двустишiи. Въ первой строкѣ первые слоги словъ christus и nostrum, во второй on въ coronet и въ bonis дѣлаютъ надлежащее соотвѣтствiе въ слогахъ.

Онъ же пишетъ, что Скальды или Скальдеры, стихотворцы древнихъ Скандинавовъ, въ пѣсняхъ своихъ или визахъ (Vyses), употребляли до 136 различныхъ мѣръ, но различiе сiе состояло не въ размѣрѣ или стопахъ, а въ числѣ слоговъ, и въ расположенiи буквъ.

РУНА или РУНЫ. — См. Руническiй.

С.

САТИРА. О происхожденiи Сатиры у Грековъ. — Сатира въ началѣ своемъ имѣла цѣлiю одно только увеселенiе, однѣ сельскiя забавы людей, собиравшихся послѣ жатвы или снятiя винограда. Въ сихъ играхъ грубыя насмѣшки и стихи, наскоро сочиняемые и пѣтые во время пляски, произвели тотъ родъ поэзiи, которому Аристотель даетъ названiе плясоваго и насмѣшливаго. Отъ сихъ–то забавъ родилась Трагедiя, которая не только одно происхожденiе имѣла съ Сатирою, но долгое время заключала въ себѣ болѣе шуточнаго, нежели важнаго. Когда же Трагедiя начала изображать одни предметы величественные, тогда перешли на театръ и сатирическiе увеселенiя, какъ будто для смягченiя суровости ея. — И какъ сiи позорища производимы были въ честь Бахуса, бога веселости, то почли за приличное ввести въ оныя Сатировъ, товарищей его шалостей, и придать имъ всѣ свойства, могущiя наиболѣе смѣшить зрителей. — Отъ сего–то Горацiй называетъ Сатиры agresles satiros по происхожденiю, и resores satires по цѣли. — Вообще можно сказать, что Греческая Сатира, какъ представленiе театральное, составляла средину между Трагедiи и древней Комедiи.

О Сатирѣ у Римлянъ. Сатиру перенесли въ Римъ Тосканцы. Она была тогда въ видѣ пѣсеннаго разговора, и все достоинство ея заключалось въ силѣ и живости возраженiй. Сiи сочиненiя писаны были безъ всякаго порядка и безъ правилъ — и потому нѣкоторые писатели слово Сатира производятъ отъ Satura, (большая чаша, тазъ, блюдо) сосудъ, въ которомъ приносили богамъ въ жертву безъ разбора всякiе плоды.

Примѣч. Муравьевъ–Апостолъ, въ примѣчанiи на переведенную имъ Горацiеву Сатиру, говоритъ: «Сатира, Satira, на Латинскомъ языкѣ имѣетъ значенiе весьма схожее на то, что по Французски называется Pot–pourri, смѣсь всякой всячины. Въ такомъ смыслѣ и Ювеналъ опредѣляетъ ее, называя книгу свою Farrago, т. е. сѣмена разнаго хлѣба, смѣшанныя вмѣстѣ:

Quidquid agunt homines, votum, timor, ira, voluptas,

Gaudia, discursus, nostri est farrago libelli.

т. е. все, что ни бываетъ съ людьми, надежда ихъ и страхъ, любовь и ненависть, веселья, беспокойства, какъ смѣсь разныхъ сѣмянъ, найдутся въ моей книжкѣ.

Названiе Сатиры, продолжаетъ означенный писатель, происходитъ безъ всякаго сомнѣнiя отъ слова Satur, сытый, насыщенный; отъ него, блюдо наполненное разными плодами, приносимое на олтари Вакха и Цереры, называлось Laux Satura, а въ переносномъ смыслѣ и родъ сочиненiя, въ коемъ всякая всячина могла находиться: — Satura или Satira, поелику буква и часто на Латинскомъ языкѣ измѣнялась на i, что мы видимъ въ правописанiи Цицерона, Саллюстiя и пр. которые, кажется, съ умысломъ сохраняли Археизмъ въ нѣкоторыхъ словахъ, на пр: Pessumus, optumus, maxumus etc вмѣсто pessimus, optimus, maxumis или Purrus, Sulla, Phruges вм. Pyrrus, Sylla, Phryges.»

Начало Сатиры Латинской можно назначить съ Ливiя Андроника, родомъ Грека. Онъ своими правильными театральными представленiями послужилъ къ перемѣнѣ формы Сатиры, которая у него приняла видъ нѣсколько похожiй на драматическiй, и показывалась прежде или послѣ главнаго представленiя, иногда и между актами. Въ первомъ случаѣ называли ее jsode (eVisoVdon), представленiе при входѣ, при началѣ; во второмъ exode (exioVdon), представленiе при выходѣ, или при окончанiи, а въ третьемъ, то есть между актами, embolon (ejmboVlon).

Она возвратила прежнее свое свойство и прежнее имя при Еннiи и Пакувiи, показавшихся чрезъ нѣсколько времени послѣ Андроника — по причинѣ различныхъ или смѣшанныхъ видовъ, даваемыхъ ей наиболѣе Еннiемъ, ибо онъ употреблялъ въ ней безъ разбора и безъ всякаго порядка разные роды стиховъ.

Теренцiй Варронъ еще смѣлѣе былъ Еннiя въ Сатирѣ, названной имъ Мениппея, по сходству съ Сатирою Мениппа, Греческаго Циника. Онъ смѣшивалъ стихи съ прозою, и слѣдовательно болѣе другихъ имѣлъ право назвать свои творенiя Сатирами, по данной имъ формѣ.

Наконецъ явился Луцилiй; онъ установилъ видъ Сатиры, какой находится у Горацiя, Персiя и Ювенала, и даже у новѣйшихъ народовъ. Тогда значенiе слова Сатира перемѣнилось; его стали придавать смѣшенiю предметовъ, а не формъ, ибо дѣйствительно въ сихъ сочиненiяхъ находится осмѣянiе и самихъ людей, и различныхъ странностей ихъ и пороковъ. — Каiй Луцилiй (Caius Licilius), Римскiй всадникъ, родился въ Италiйскомъ городѣ Аврунцiи за 147 лѣтъ до Р. Х. Бывши поведенiя совершенно строгаго, онъ объявилъ себя врагомъ пороковъ и прилѣпился къ Сатирѣ. Онъ написалъ болѣе тридцати книгъ Сатиръ, изъ которыхъ осталось только нѣсколько отрывковъ; но сiя потеря, по словамъ Горацiя, не заслуживаетъ большаго сожалѣнiя: слогъ его грубъ и стихи слабы.

Горацiй (Horatius Flaccus) былъ счастливѣе своихъ предшественниковъ, ибо родился въ самое цвѣтущее время Латинской словесности: онъ довелъ Сатиру до возможнаго совершенства — и употреблялъ въ ней строгости къ порокамъ не болѣе того, сколько нужно для содѣланiя злыхъ и глупцовъ людьми презрительными. Въ Сатирахъ его видѣнъ философъ чувствительный, смотрящiй съ прискорбiемъ на человѣческiя погрѣшности, и только изрѣдка позволяющiй себѣ надъ оными посмѣяться. Онъ назвалъ свои Сатиры и Сатирическiя посланiя Sermones (рѣчи, разговоры, разсужденiя) — и сiе одно достаточно объясняетъ ихъ характеръ. Горацiй родился въ 689 году отъ построенiя Рима. Августъ и Меценатъ удостоивали его особенной благосклонности. Онъ умеръ 57 лѣтъ.

Персiй (Aulus Persius Flaccus) родился въ Етрурскомъ городѣ Волатеррѣ въ 34 году Христiанскаго лѣтосчисленiя; умеръ тридцати лѣтъ, въ осмое лѣто царствованiя Нерона. Въ Сатирахъ его видны чувства возвышенныя. Слогъ его силенъ, но теменъ отъ частыхъ Аллегорiй и Метафоръ. Хотя старался онъ подражать Горацiю, но совершенно отъ него отличенъ: не имѣетъ столько прiятности, и вообще въ Сатирахъ его видна какая–то злоба противъ тѣхъ, которыхъ осмѣиваетъ.

Ювеналъ (Decimus Junius Juvenalis) родился въ Неаполитанскомъ городѣ Аквино около половины перваго столѣтiя, и жилъ въ Римѣ при концѣ царствованiя Домицiана. Получивши всеобщее одобренiе за сочиненную имъ Сатиру на какого–то Париса, онъ совершенно предался сему роду; но сатирики и въ старину любимы не были; его опредѣлили въ военную службу, и подъ видомъ отличiя или милости, послали въ Египетъ. Тамъ, снѣдаемый скукою, возсталъ онъ противъ несправедливост ей фортуны и противъ людей знатныхъ, употреблявшихъ во зло свое могущество. Слогъ Ювенала силенъ; Ипербола есть любимѣйшая его фигура. Юлiй Скалигеръ называетъ его царемъ Сатирическихъ поэтовъ, и говоритъ, что онъ ardet, instat, jugulat, воспламеняется, наступаетъ, поражаетъ.

О новѣйшихъ Сатирикахъ. Изчислять новѣйшихъ Сатирическихъ писателей было бы излишне: у каждаго народа было и есть ихъ множество. И потому упомянемъ здѣсь объ одномъ — единственномъ въ семъ родѣ Буало Депрео, который столь удачно подражалъ древнимъ, и особенно Горацiю, что самъ почитается образцемъ неподражаемымъ. Онъ родился близь Парижа въ 1636 году, умеръ въ 1711, Марта 11 дня. Людовикъ XIV былъ ему покровителемъ. — Сверхъ Сатирическихъ творенiй, Буало извѣстенъ Наукою Стихотворства и поэмою подъ названiемъ Налой.

Буало, говоритъ Аббатъ Батте, въ выраженiяхъ кратокъ, пристоенъ, точенъ, не терпитъ ничего безполезнаго и темнаго. Цѣль его Сатиры состояла въ охужденiи пороковъ вообще, и худыхъ писателей въ особенности. Онъ не называетъ злодѣя, но именуетъ худаго автора, ему не нравящагося, и выказываетъ его другимъ для поддержанiя здраваго смысла и хорошаго вкуса. — Чтобы судить о достоинствѣ Буало, продолжаетъ Батте, надобно только взглянуть на его творенiя. Его Наука Стихотворства есть соединенiе ума, вкуса, воображенiя, гармонiи. Всѣ стихи его суть изрѣченiя, пословицы, выраженныя со всею ясностiю и всевозможною силою. — Налой есть совершенное произведенiе Генiя, зданiе, построенное, по словамъ Ламуаньона, на острiѣ иглы; это воздушный замокъ, поддерживаемый однимъ искуствомъ и силою зодчаго. — Его Сатиры и посланiя исполнены колкости, живости и смѣлыхъ изображенiй.

О Русской Сатирѣ. На нашемъ языкѣ первый сталъ писать въ Сатирическомъ родѣ Князь Антiохъ Дмитрiевичъ Кантемиръ, родившiйся въ 1709 году, и скончавшiйся въ Парижѣ 34 лѣтъ. — Мы имѣемъ въ Кантемирѣ, говоритъ Жуковскiй, нашего Ювенала и Горацiя. Сатиры его чрезвычайно прiятны, не смотря на то, что онѣ писаны слогами, также какъ и Псалмы Симеона Полоцкаго и почти всѣ старинныя Русскiя пѣсни, и что языкъ стихотворца уже нѣсколько устарѣлъ: въ нихъ видѣнъ не токмо остроумный философъ, знающiй человѣческое сердце и свѣтъ, но вмѣстѣ и стихотворецъ искусный, умѣющiй владѣть языкомъ своимъ, и живописецъ, вѣрно изображающiй для нашего воображенiя тѣ предметы, которые самаго его поражали.

Кантемиръ оставилъ намъ восемь Сатиръ, которыя можно раздѣлить на два класса: на Философскiя и на живописныя; въ однѣхъ, именно въ VI и VII Сатирикъ представляется намъ философомъ Моралистомъ, а въ другихъ, какъ то, въ I, II, III, IV, искуснымъ живописцемъ людей порочныхъ. Мысли свои, почерпнутыя изъ общежитiя, выражаетъ онъ сильно и кратко, и почти всегда оживляетъ ихъ или картинами или сравненiями.

Князь Кантемиръ былъ Тайнымъ Совѣтникомъ и Полномочнымъ Посломъ при Французскомъ дворѣ. Изъ книжки же Тредiаковскаго Новый и краткiй способъ къ сложенiю Россiйскихъ стиховъ видно, что онъ отправлялъ таковуюже должность и при Англинскомъ Дворѣ, а упоминаетъ о семъ Тредiаковскiй по слѣдующей причинѣ: онъ перемѣнилъ первый стихъ Кантемировой Сатиры къ Уму своему

Уме слабый, плодъ трудовъ не долгой науки!^*)

Такимъ образомъ:

Умъ толь слабый, плодъ трудовъ краткiя науки!

и послѣ объяснялся сими словами:

«За сiе дерзновенiе у остроумнаго, и глубоко мною всегда почитаемаго автора, покорно прошу прощенiя..... При томъ же и сiе мнѣ къ тому дало поводъ, то есть, дабы чрезъ сiю перемѣну объявитъ оному благородному, и никогда между нашими, нынѣшними и будущими, пiитами въ памяти умереть не имѣющему автору, что коль чрезъ малую перемѣну и легкiй способъ, можно изъ старыхъ нашихъ стиховъ новые сдѣлать, буде онъ благоволяетъ еще когда забаву имѣть, для перепровожденiя своего времени, въ сложенiи стиховъ, и буде высокiя, къ томужъ и важныя упражненiя и дѣла, (которыя острой его прозорливости и доброму попеченiю при Дворѣ Великобританскомъ въ характерѣ Полномочнаго Министра нынѣ ввѣрены) къ тому его допускаютъ.»

Послѣ Кантемира слѣдуетъ по теченiю времени упомянуть о А. П. Сумароковѣ. Онъ также между прочими родами стихотворенiй упражнялся и въ Сатирѣ. — Онъ оставилъ сверхъ Сатирическихъ Епистолъ, десять Сатиръ, подъ слѣдующими названiями: Пiитъ и другъ его, кривой толкъ, о благородствѣ, о худыхъ Рифмотворцахъ, о худыхъ судьяхъ, о Французскомъ языкѣ, о честности, о злословiи, наставленiе сыну, и ода отъ лица лжи. — О достоинствѣ ихъ можно судить по примѣрамъ, ниже сего приводимымъ.

Изъ нынѣшнихъ писателей съ успѣхомъ упражнялись въ Сатирическомъ родѣ: Капнистъ, Дмитрiевъ, Воейковъ, К. Вяземскiй, Милоновъ, Кн. Шаховскiй и пр. Въ Посланiяхъ Графа Хвостова также много находится Сатирическаго, удачно выраженнаго.

Правила и свойства Сатиры.

Сатира есть рѣчь въ стихахъ, или поэма, въ которой открыто возстаютъ на человѣческiе пороки, заблужденiя и странности. Здѣсь сказано открыто потому, что Басня и Комедiя также имѣютъ предметомъ осмѣянiе или исправленiе пороковъ, заблужденiй, странностей; но онѣ нападаютъ, такъ сказать, стороною, либо подъ видомъ Аллегорiи, либо въ изображенiи такихъ характеровъ, кои не имѣютъ въ природѣ настоящаго образца; а въ Сатирѣ, какъ выражается одинъ Литтераторъ, кошку называютъ прямо кошкою и Нерона тираномъ.

Сатира, собственно такъ называемая, (говоритъ Жуковскiй въ сочиненiи о Сатирѣ и Сатирахъ Кантемира) отлична отъ всѣхъ другихъ Сатирическихъ произведенiй — и въ прозѣ и въ стихахъ — своею дидактическою формою. Вольтеровъ Кандидъ, Сервантовъ Донъ Кишотъ, Эразмова Похвала дурачеству, Свифтовъ Гулливеръ, Ботлеровъ Гудибрасъ, Мольеровъ Тартюфъ, имѣютъ предметомъ — какъ Сатира — осмѣянiе пороковъ и глупостей; но Кандидъ, Гулливеръ и Донъ Кишотъ, романы, Гудибрасъ поэма, Тартюфъ Комедiя! Сатира должна быть Сатирою, слѣдовательно, имѣть собственную, ей одной принадлежащую форму. Сатирикъ, можно сказать, заимствуетъ эту форму у философа; но онъ заимствуетъ какъ стихотворецъ, и сверхъ того пользуется нѣкоторыми особенными способами. Избравши предметъ свой, онъ примѣняется къ нему тономъ, слогомъ и расположенiемъ; на примѣръ: нападая на странности, онъ вооружается легкою и колкою шуткою, смѣшитъ и изцѣляетъ прiятнымъ лѣкарствомъ смѣха; напротивъ, имѣя въ виду какой нибудь вредный, заразительный порокъ, онъ возвышаетъ тонъ, выражается съ жаромъ, и тогда самая насмѣшка его принимаетъ на себя наружность негодованiя. — Разность сiю можно видѣть между Сатирами Горацiя и Ювенала. — Что касается до предметовъ, которыми приличнѣе заниматься Сатирику, то онъ долженъ изъ безчисленнаго множества пороковъ, странностей и заблужденiй, выбирать только такие, которыхъ влiянiе и общее и самое обширное: частныя заблужденiя и пороки, будучи мало замѣтны, потому именно и не могутъ быть заразительны, ибо они произходятъ по большей части отъ нѣкоторыхъ особенныхъ недостатковъ ума и характера, которые надлежитъ почитать изключенiями. Личность есть тоже, что низкое мщенiе; она уничтожаетъ нашу довѣренность къ Сатирику, который въ глазахъ нашихъ долженъ быть проповѣдникомъ истины и добрыхъ нравовъ. Одинъ человѣкъ не можетъ быть образцемъ для другихъ ни въ добрѣ, ни въ злѣ: стихотворецъ изображаетъ намъ только то, что свойственно всему человѣчеству, соблюдая однако всѣ тѣ отличiя, которыя человѣческая натура заимствуетъ отъ нравовъ и обычаевъ его вѣка: слѣдовательно, будучи наблюдателемъ тонкимъ, онъ долженъ изображать человѣка вообще, то есть, представлять намъ въ добродѣтеляхъ и въ порокахъ идеалъ цѣлаго, составленный изъ множества мѣлкихъ, въ разное время замѣченныхъ имъ частей: таковы должны быть нравственныя картины Сатирика. Личная Сатира только что оскорбляетъ; а оскорбленiе почти никогда не можетъ быть дѣйствительнымъ лѣкарствомъ. Не думаю также, чтобы въ Сатирахъ было полезно нападать на пороки, слишкомъ отвратительные, и потому именно выходящiе изъ порядка натуры: такiя картины только возмущаютъ чувство; но польза ихъ весьма ограничена, ибо нѣтъ никому нужды остерегаться отъ того, что необходимо должно казаться неестественнымъ и производить отвращенiе.

Етенбургъ раздѣляетъ Сатиры на важныя и веселыя. Въ первыхъ стихотворецъ сражается только съ такими пороками, которые гибельны для общества: слогъ его долженъ быть силенъ, негодованiе должно быть его генiемъ. Въ Сатирахъ веселыхъ стихотворецъ имѣетъ передъ глазами однѣ забавныя странности, одни пороки смѣшные, и слогъ его долженъ быть легкой, исполненный того остроумiя, которое Цицеронъ называетъ солью. Важная Сатира можетъ въ иныя минуты заимствовать легкость у веселой, а веселая заимствовать силу у важной: разнообразiе почитается одною изъ главныхъ прелестей слога. Замѣтимъ здѣсь, что важная Сатира вообще легче для стихотворца, нежели веселая, именно потому, что въ первой изображаетъ онъ такiе предметы, которыхъ характеръ разительный, слѣдовательно и болѣе замѣтный; а въ послѣдней занимается мѣлкими, слѣдовательно требующими особенной остроты зрѣнiя и занимательности предметами.»

Когда же Сатирическiй стихотворецъ разбираетъ въ видѣ критика какiя либо произведенiя, относящiяся до наукъ и художествъ, то, строго соблюдая всѣ правила здравой критики, обязанъ избѣгать пристрастiя и язвительности, обязанъ говорить съ хладнокровiемъ философа — объ однѣхъ только произведенiяхъ, не именуя самаго автора. Къ сожалѣнiю, Буало погрѣшалъ противъ сего правила.

Форма Сатиры сама по себѣ не заслуживаетъ большаго вниманiя; иногда, какъ видно изъ приводимыхъ разсужденiй, бываетъ она Епическою, иногда Драматическою, иногда имѣетъ названiе рѣчи, Епистолы, и пр. — Также всякой размѣръ, всякiе стихи въ ней употреблены быть могутъ; но разумѣется, что для важныхъ Сатиръ приличнѣе стихъ шестистопный, а для шуточныхъ сверхъ шестистопныхъ, могутъ быть приличны стихи четырехстопные и даже вольные.

Примѣры.