Хотя Сумароковъ жилъ въ такое время, когда языкъ нашъ и самое стихосложенiе были уже болѣе обработаны; но въ Сатирахъ онъ долженъ занимать низшее въ сравненiи съ Каншемиромъ мѣсто. Сумароковъ хотѣлъ, кажется, подобно современнику своему Вольтеру, отличиться во всѣхъ родахъ поэзiи; а потому писалъ и Сатиры. Въ немъ вообще видна какая–то принужденность; самыя рифмы увлекали его иногда нетолько отъ того, что мы называемъ вкусомъ, но даже отъ здраваго разсудка: какъ на примѣръ въ первой Сатирѣ подъ названiемъ Пiитъ и другъ его, Пiитъ, рѣшившiйся сочинять Сатиры, говоритъ:

Невѣжи, какъ хотятъ, пускай бранятъ меня;

Ихъ тѣсто никогда въ Сатиру не закиснетъ.

Что означаетъ послѣднiй стихъ? для чего написанъ? Безъ сомнѣнiя, для одной рифмы, которою оканчивается извѣстная Русская пословица:

А брань ни у кого на воротѣ не виснетъ.

Такихъ выраженiй встрѣчается у Сумарокова очень много. — Мы ограничиваемъ себя  краткими выписками изъ разныхъ Сатиръ сего стихотворца, помѣщаемыми единственно для показанiя слога его:

Льстецъ мыслитъ ли когда, что онъ безмѣрно гнусенъ?

Онъ мыслитъ то, что онъ, какъ жить съ людьми искусенъ:

Коль нужда въ комарѣ, зоветъ его слономъ;

Когда въ боярину придетъ съ поклономъ въ домъ,

Сертитъ предъ мухою боярской безъ препоны,

И отъ жены своей ей дѣлаетъ поклоны.

Скупой съ усмѣшкою надежно говоритъ:

Желудку что ни дай, онъ все равно варитъ.

Вина не любитъ онъ, здоровѣе де пиво;

Пить вины фряжскiя, то очень прихотливо;

Отецъ де мой весь вѣкъ все мѣдъ да пиво пилъ,

Однако онъ всегда здоровъ и крѣпокъ былъ.

Безумецъ, не о томъ мы рѣчь теперь имѣемъ,

Что мы о здравiи и крѣпости  жалѣемъ.

Сокровище свое ты заперъ въ сундуки:

И опираяся безноженъ на клюки,

Забывъ здоровъ ли ты теперь, или ты боленъ,

Кончая дряхлый вѣкъ совсѣмъ бы былъ доволенъ,

Когда бы чаялъ ты, какъ станешъ умирать,

Что льзя съ собой во гробъ богатство все забрать.

Здоровье ли въ умѣ? мѣшки ты въ мысли числишь

Не спишь, ни ѣшь, ни пьешь, о деньгахъ только мыслишь,

Въ которыхъ, коль ты ихъ не тратишь, нужды нѣтъ,

Ты мнительно богатъ; такъ мысли твой весь свѣтъ.

Сат. кривой толкъ.

А ты въ комъ нѣтъ ума, безмозглый дворянинъ,

Хотя ты Княжеской, хотя госпотской сынъ,

Какъ будто женщина дурная не жеманься

И что тебѣ къ стыду, предъ нами тѣмъ не чванься!

Отъ Августа пускай влеченъ твой знатный родъ;

Когда прикрасна мать, а дочь ея уродъ,

Полюбишь ли ты дочь, узришь ли въ ней заразы,

Хотя ты по ушы зарой ее въ алмазы?

Коль только для себя ты въ обществѣ живешь,

И въ потъ несвоемъ ты съ масломъ кашу съ масломъ ѣшъ,

И не собой еще ты сверхъ того гордишься,

Не дивноли, что ты, дружечикъ мой, не рдишься?

Сат. о благоробствѣ.

Слѣдующiй отрывокъ, по мнѣнiю нашему, есть лучшiй изъ всѣхъ Сатирическихъ произведенiй Сумарокова: — онъ взятъ изъ Сатиры о худыхъ рифмотворцахъ.

Одно ли дурно то на свѣтѣ, что грѣшно?

И то не хорошо, что глупостью смѣшно.

Пiитъ, который насъ стихомъ не утѣшаетъ,

Презрѣнный человѣкъ, хотя не согрѣшаетъ.

Но кто отъ скорби сей насъ можетъ изцѣлить,

Коль насъ бесчестiе стремится веселить?

Когда учились мы, изчезлибъ пухлы оды,

И не ломали бы языка переводы;

Невѣжѣ никогда не льзя переводить:

Кто хочетъ поплясать, сперва учись ходить.

Всему положены и счетъ, и вѣсъ, и мѣра:

Сапожникъ, кажется, поменѣе Гомера;

Сапожникъ учится, какъ дѣлать сапоги,

Пирожникъ учится, как дѣлать пироги:

А поваръ иногда, коль стряпать онъ умѣетъ,

Доходу болѣе Профессора имѣетъ;

Въ поэзiи ль одной уставы таковы,

Что къ нимъ не надобно ученой головы?

Въ другихъ познанiяхъ текли бы мысли дружно,

А во поэзiи еще и сердце нужно.

Въ иной наукѣ вкусъ не стоитъ ничего,

А во поэзiи не можно безъ него.

Не всѣ къ наукѣ сей рожденны человѣки:

Расинъ и Молiеръ во всѣ ль бываютъ вѣки?.... и проч.

Теперь приступимъ къ выпискамъ изъ такихъ произведенiй, которыя, по заключающимся въ нихъ красотамъ и по слогу, могутъ служить надлежащими въ Сатирическомъ родѣ образцами; примѣняясь же къ раздѣленiю Етенбурга, покажемъ преж–

де Сатиры важныя, а потомъ веселыя или шуточныя.

3.) Отрывки изъ Сатиры Воейкова о истинномъ благородствѣ. —

Сатира сiя какъ и многiя другiя, ниже сего помѣщаемыя, имѣетъ видъ Посланiя. Вотъ начало:

Эмилiй, другъ людей, полезный гражданинъ,

Великiй человѣкъ, хотя не дворянинъ!

Ты, славно побѣдивъ людей несправедливость,

Собою посрамилъ и барство и кичливость.

Ты свой возвысилъ родъ; твой гербъ, твои чины,

И слава — собственно тобой сотворены;

Твои послѣ тебя наслѣдуютъ потомки

Любовь къ отечеству, не титлы только громки. —

Однако же нельзя дворянство вздоромъ счесть,

Когда, съ заслугами соединяя честь,

Почтенный дворянинъ, блистая орденами,

Быть хочетъ, такъ какъ ты, полезенъ намъ дѣлами.

Дворянство помнитъ онъ лишь только для того,

Чтобы достойнымъ быть отличiя сего;

Заслуги праотцовъ своими умножаетъ —

И честь ихъ имени еще свѣтлѣй сiяетъ!

100

Напротивъ, не могу я вытерпѣть никакъ,

Чтобы воспитанный Французами дуракъ

Чужимъ достоинствомъ безстыдно украшался,

И предковъ титлами предъ свѣтомъ величался.

Пусть праотцовъ его сiяетъ похвала;

Пускай въ исторiи безсмертны ихъ дѣла;

Пускай Монархи имъ, за вѣрное служенье,

Пожаловали гербъ, дипломы въ награжденье:

Гербы и грамоты въ глазахъ честныхъ людей —

Гнилой пергаментъ, пыль, объѣдки отъ червей,

Коль, предковъ славныя являя намъ дѣянья,

Въ ихъ внукѣ не возжгутъ къ честямъ поревнованья;

Когда безъ славныхъ дѣлъ тщеславiемъ набитъ,

Потомокъ глупой ихъ въ презрѣнной нѣгѣ спитъ;

А между тѣмъ сей Князь, бояринъ этотъ гордой,

Надутый древнею высокою породой,

Глядитъ, какъ будто онъ насъ царствомъ подарилъ,

И Богъ не изъ одной насъ глины сотворилъ;

Какъ будто съ Минихомъ дѣлилъ труды и славу,

Или съ Суворовымъ взялъ гордую Варшаву.

Не ужъ ли вѣчно мнѣ глупца сего щадить?

.........

101

За симъ приводитъ Авторъ дворянскому сынку на память многихъ соотечественниковъ, прославившихъ себя разными знаменитыми подвигами и безсмертными творенiями. Стихъ, сказанный по сему случаю о Державинѣ, можно почесть прекраснѣйшею Надписью къ портрету сего великаго поэта:

Онъ нѣженъ какъ любовь и звученъ какъ перуны.

И потомъ продолжаетъ:

Наслѣдникъ бабушкинъ и маминькинъ сынокъ,

Не на однихъ словахъ, будь баринъ самымъ дѣломъ;

Великихъ сихъ мужей поставь себѣ примѣромъ;

Будь честенъ, какъ они — и Княжествомъ хвались;

Полезенъ обществу — и предками гордись и пр.

4.) — Изъ сокращеннаго перевода Ювенаволой Сатиры о благородствѣ.

Скажи мнѣ, Понтикусъ, какая польза въ томъ,

Что ты, обиженный и сердцемъ и умомъ,

Богатъ лишь прадѣдовъ и предковъ образами,

Прославившихъ себя великими дѣлами?

Что видимъ ихъ вездѣ во храминѣ твоей?

102

Здѣсь Галба безъ носу, Корванусъ безъ ушей;

А тамъ, въ торжественной Эмилiй колесницѣ,

Съ лавровой вѣтвiю и копiемъ въ десницѣ;

Иль Курiи въ пыли, въ лоскутьяхъ на стѣнѣ?

Что прибыли, что ты, указывая мнѣ

Шестомъ иль хлыстикомъ на ветхiе портреты,

Которы у тебя коптятся многи лѣты,

Надувшись, говоришь: «смотри, вотъ предокъ мой,

Начальникъ Римскихъ войскъ — великiй былъ герой!

А это прадѣдъ мой, разумный былъ Диктаторъ!

А это дѣдушка, вотъ прямо былъ Сенаторъ!»

А самъ ты внучекъ что? герои на стѣнахъ,

А ты предъ ними ночь всю пьянствуешь въ пирахъ;

А ты ложишься спать тогда, какъ тѣ вставали

И къ бою со врагомъ знамена развивали.

Возможно ль Фабiю гордиться только тѣмъ,

Что предъ Иракловымъ*) взлелѣянъ олтаремъ,

103

И съ жизнью получилъ названье Альборога,

Когда сей правнучекъ законный полубога

Честолюбивъ и гордъ лишь славой праотца,

А самъ вялѣе, чѣмъ Падуйская овца?

Когда онъ дряблостью прапрадѣдовъ безславитъ,

Когда его ихъ шлемъ обыкновенный давитъ,

Коль тѣни самыя дрожатъ героевъ сихъ

Съ досады, видя ликъ его между своихъ?

Надменный! титла, родъ — пустое превосходство!

Но духъ, великiй духъ — вотъ наше благородство! и пр.

.........

Достоинство другихъ намъ блеска не даетъ:

Отъ зданья отними столпы, — оно падетъ,

А скромный плющъ растетъ безъ страха, и не гнется,

Хотя и срубишь вязъ, вкругъ коего онъ вьется.

.........

По мнѣ, такъ лучше будь потомкомъ ты Терсита*),

Но съ мужествомъ, съ душей Ахилла именита.

Дмитрiевъ.

104

5.) — Изъ подражанiя, (написаннаго Г. Маринымъ) второй Сатирѣ Буало.

.........

Да будетъ проклятъ тотъ, кто впервые рѣшился,

Чтобъ умъ его въ стихѣ размѣрномъ заключился;

Кто выдумалъ словамъ границы положить,

И съ рифмой захотѣлъ разсудокъ согласить!

Безъ ремесла сего я жизньюбъ наслаждался,

Ни зависти людей, ни злобы не боялся;

Смѣялся, пилъ и ѣлъ и веселилсябъ я,

Какъ взятокъ нахватавъ безсовѣстный судья;

Ночь спалъ бы хорошо, а въ день не зналъ работы,

И сердце бы мое, безъ страсти, безъ заботы,

Умѣло положить для гордости конецъ:

Я знатныхъ бѣгалъ бы, не зналъ бы гдѣ дворецъ,

И словомъ, былъ бы всѣхъ счастливѣе межъ вами!.....

Но заразясь къ бѣдамъ проклятыми стихами,

Въ писатели попалъ. Съ того печальна дня

Спокойствiе мое оставило меня,

Враждующiй мнѣ духъ прельстилъ меня желаньемъ,

Что бы прославиться мнѣ правильнымъ писаньемъ!

105

Съ тѣхъ поръ съ перомъ моимъ минуты провожу,

И за бумагою прикованный сижу;

Самъ у себя весь вѣкъ я находясь въ неволѣ,

Завидую твоей, о Патрекѣичъ!*) долѣ.

А ты, что на потопъ поэму сочинилъ,

И цѣлый книжный рядъ стихами затопилъ!

Ты дару твоему препоны не встрѣчаешь,

И мѣсяцъ каждый намъ по тóму выставляешь;

Счастливымъ чту тебя! хоть въ томахъ чепуха,

Но рифма на концѣ есть каждаго стиха!

Чтожъ нужды, что твои творенья осуждаютъ:

Ихъ Глазуновъ продастъ — а глупые читаютъ!

Ты пишешь весело, не мыслишь никогда,

И очищать стихи не дашь себѣ труда;

Бывъ новой пораженъ въ писаньи красотою,

Дивишься въ немъ себѣ, доволенъ ты собою.

Но какъ несчастливъ тотъ, кто хочетъ сочинять,

И строгимъ правиламъ свой разумъ подчинять!

106

Умъ пылкой, не терпя ни въ чемъ себѣ равенства,

Стремится достигать до цѣли совершенства;

Но не смотря на то, что нравится онъ всѣмъ,

Ошибки видитъ всѣ въ творенiи своемъ,

И часто тотъ, кого свѣтъ цѣлый прославляетъ,

Что былъ писатель онъ, забыть на вѣкъ желаетъ. и проч.

6.) — Изъ посланiя Англiйскаго стихотворца Попа къ доктору Арбутноту.

.........

Мнѣ часто говорятъ: ужъ быть бѣдѣ съ тобою!

Не тронь ты тѣхъ и тѣхъ, не схватывайся съ тою! —

Какая нужда мнѣ до глупости людей?

Пусть хвастаетъ оселъ длиной своихъ ушей,

Что можетъ сдѣлать онъ? — что можетъ онъ? лягаться!

Таковъ–то и глупецъ. — Я колокъ, можетъ статься;

Но можно ль говорить о глупости слегка?

Покрайней мѣрѣ мнѣ все сноснѣй дурака.

Неустрашимый Кодръ! гдѣ есть тебѣ примѣры?

Весь свѣтъ противъ тебя: и ложи и партеры!

107

Со всѣхъ сторонъ бранятъ, зѣваютъ и свистятъ,

И шляпы на тебя и яблоки летятъ.

Ни съ мѣста! ты сидишь! честь Кодру исполину!

Съ какимъ трудомъ паукъ мотаетъ паутину!

Смети ее, паукъ опять начнетъ мотать:

Равно и рифмача не думай обращать!

Брани его, стыди; а онъ, доколѣ дышетъ,

Пока чернила есть, перо, все пишетъ, пишетъ,

И гордъ своимъ тканьемъ — нѣтъ нужды, что оно,

Дохни, такъ улетитъ — враль мыслитъ: мудрено!

.........

За критику моихъ стиховъ я не сержуся:

Надъ вздорною смѣюсь, отъ правильной учуся;

Но кто нашъ Аристархъ? кто важные судьи,

Которыхъ трепетать должны стихи мои?

Обильные творцы безплодныхъ примѣчанiй,

Уставщики кавыкъ, всѣхъ строчныхъ препинанiй.

Терпѣньемъ, памятью, они богаты всѣмъ,

Окромѣ разума и вкуса; — между тѣмъ

И мертвымъ и живымъ судъ грозный изрекаютъ,

108

Сiянiемъ чужимъ свой мракъ разсѣяваютъ,

И съединенiемъ безвѣстныхъ сихъ именъ

Съ славнѣйшими, дойдутъ до будущихъ временъ.

.........

Какъ Фебъ средь чистыхъ дѣвъ сiяетъ съ двухъ холмовъ,

Дебелый Меценатъ сидитъ въ кругу льстецовъ,

И услаждается куренiя ихъ паромъ;

Святилище его, украшенно Пиндаромъ

Съ отбитой головой, отверзто лишь тому,

Кто пишетъ вопреки и сердцу и уму,

И каждый враль въ него вступаетъ безъ препоны;

Отъ вкуса Бардуса тамъ всѣ берутъ законы;

И чтобы разъ хотя попасть къ его столу,

Иной по мѣсяцу поетъ ему хвалу....

.........

Вельможи! славьтеся хвалами рифмачей;

Дарите щедро тѣхъ, кто васъ еще тупѣй....

........

Въ слѣдующихъ стихахъ прекрасно описаны свойства истиннаго поэта:

Но кто по чувствiямъ сердечнымъ говоритъ,

Привѣтливъ, а не подлъ, не гордъ, а сановитъ,

И знаемъ безъ чиновъ, безъ знатности и злата?

109

Поэтъ: онъ ни за что не будетъ другъ разврата;

Всегда великъ душей и мыслями высокъ,

Ласкать самимъ царямъ считаетъ за порокъ;

Онъ добродѣтелямъ талантъ свой посвящаетъ,

И въ самыхъ вымыслахъ прiятно поучаетъ:

Стыдится быть врагомъ совмѣстниковъ своихъ,

Талантомъ лишь однимъ смиряетъ дерзость ихъ;

Съ презрѣнiемъ глядитъ на ненависть безсильну,

На мщенье критики, на злость, вредомъ обильну,

На промахъ иногда коварства и хулы,

На ложную прiязнь и глупыя хвалы.

Пускай сто разъ его ругаютъ и поносятъ,

И глупости другихъ на счетъ его относятъ;

Пусть безобразитъ кто, въ глаза его не знавъ,

Въ эстампѣ видъ его, иль въ сочиненьи нравъ,

И если не стихи, порочитъ ихъ уроки;

Пускай не престаютъ сплетать хулы жестоки

На прахъ его отца, на изгнанныхъ друзей;

Пусть даже, наконецъ, доводятъ до ушей

И самаго царя шишикалы придворны

И толки злыхъ объ немъ и небылицы вздорны;

110

Пусть ввѣкъ томятъ его въ плачевнѣйшей судьбѣ,

О добродѣтель! онъ не измѣнитъ тебѣ:

Онъ страждетъ за тебя, тобой и утѣшаемъ. —

Но знатный мной бранимъ, но бѣдный презираемъ!

Да! подлый человѣкъ, ктобъ ни былъ онъ такой,

Есть подлъ въ моихъ глазахъ и ненавидимъ мной:

Копейкуль онъ укралъ, иль близко миллiона;

Наемный ли писецъ, иль продавецъ закона,

Подъ митрою ли онъ, иль просто въ клабукѣ,

За краснымъ ли сукномъ сидитъ, иль въ шишакѣ,

На колесницѣ ли торжественной гордится,

Иль по икру въ грязи по мостовой тащится,

Предъ трономъ, иль съ доской на площади стоитъ. и пр.

Дмитрiевъ.

7.) — Изъ посланiя графа Хвостова къ И. И. Дмитрiеву.

.........

Не ставя въ рядъ себя къ пѣвцамъ вѣнчаннымъ славой,

Довольно, что стихи считаю я забавой.

111

Хвала правительству! — на рифмы пошлинъ нѣтъ!

Ни чей отъ нихъ меня не отвратитъ совѣтъ.

Какъ можетъ Бабочкинъ, съ поблеклыми власами,

Клименѣ докучать свиданiя часами?

Съ подагрой, кашлемъ онъ къ Амуру подлетя,

Пугаетъ, иль смѣшитъ коварное дитя.

Бичевъ, въ Петрополѣ, явясь отъ края свѣта,

Сiяетъ на бѣгу, какъ новая планета.

Онъ носится какъ вихрь, ристанья чинъ храня,

Онъ, выю извернувъ неистова коня,

Мечтаетъ, что ему завидуютъ всѣ боги,

Коль бѣгуна его резвѣе прочихъ ноги.

Обжоркинъ каждый день для всѣхъ твердитъ одно,

Что сытный былъ обѣдъ и вкусное вино;

Изволитъ завтракать бифстексомъ и росбифомъ;

Потомъ въ Милютины*), не справяся съ тарифомъ,

112

Отколѣ и когда приходятъ корабли,

За кажду устрицу бросаетъ два рубли.

Готовясь пировать на свадебномъ обѣдѣ,

Успѣетъ завернуть пить шоколадъ къ Ларедѣ*).

Онъ счастливъ, внѣ себя за лакомымъ столомъ;

Онъ любитъ перигю, онъ съ стерлядьми знакомъ;

Глазами жадными всѣ блюды пожираетъ:

На гуся цѣлитъ, ѣстъ пирогъ, форель глотаетъ,

Котлетовъ требуетъ, или заводитъ рѣчь,

Чѣмъ сдобрить винегретъ, какъ вафли должно печь;

А послѣ кинется на виноградъ и сливы,

На дули, яблоки, на сочныя оливы.

Тамъ время полдничать, тамъ ужинать пора;

Онъ упражненъ ѣдой до полночи съ утра.

Обжоркину жена, и совѣсть, и разсудокъ,

Дары и почести — одинъ его желудокъ. и пр.

8.) Сатира. Соч. Кн. Шаховскаго.

Мольеръ! твой даръ ни съ чьимъ на свѣтѣ несравненный

113

Въ отчаянье меня приводитъ всякой разъ,

Какъ, страстью сочинять къ несчастью ослѣпленный,

Я за тобой хочу взобраться на Парнассъ.

Комедiю пишу, тружусь, соображаю,

По правиламъ твоимъ мой планъ располагаю;

Характеръ, драмы ходъ, развязку, разговоръ,

Все, все обдумаю и самъ собой доволенъ;

Мнѣ кажется мой слогъ прiятенъ, чистъ и воленъ,

Смѣшнаго множество, прелестныхъ шутокъ сборъ,

И словомъ, все въ моей комедiи мнѣ мило.

Но на столѣ моемъ, какъ будто на бѣду,

Нечаянно твои творенiя найду,

Невольно разверну, прочту, вздохну уныло,

Новорожденное дитя мое беру,

Бѣшусь, кляну его, и въ лоскутки деру!

Такъ, ты одинъ, Мольеръ, безъ злобы и безъ шутства,

Смѣялся надъ людьми, умѣлъ людей смѣшить!

Твой быстрый взглядъ проникъ въ умы, въ сердца и въ чувства,

Чтобъ забавляя насъ, насъ разуму учить.

114

Твой даръ божественный далъ душу, жизнь и силу

Искуству Талiи; ты тайны въ немъ открылъ,

Которыхъ до тебя никто не находилъ:

Но тыжъ, къ бѣдѣ моей, ихъ взялъ съ собой въ могилу!

Проснись, Мольеръ! возстань и умъ мой просвѣти;

Скажи, какъ мнѣ писать? мой духъ горитъ желаньемъ

Полезнымъ сдѣлаться порока осмѣяньемъ:

Хочу я чудаковъ на разумъ навести.

Что дѣлать? — не могу я видѣть безъ досады

Пороки, слабости и странности людей!

Одни довольны всемъ, всему на свѣтѣ рады;

Несчастiе гнѣтетъ ихъ ближнихъ и друзей,

Бѣды со всѣхъ сторонъ, родные ихъ въ обидѣ,

Въ гоненьи, въ гибели: да имъ въ томъ нужды нѣтъ;

Не трогай ихъ однихъ, гори огнемъ весь свѣтъ;

Имъ это фейерверкъ, въ большомъ лишь только видѣ.

Другiе все бранятъ; все въ свѣтѣ не по нихъ;

115

Что хочешь дѣлай ты, ничто имъ не въ угоду,

Сердиты на морозъ, на жаркую погоду;

Изволятъ гнѣваться на малыхъ, на большихъ;

Нѣтъ спуску никому; друзья и сопостаты,

И мертвой и живой, и умной и глупецъ,

Коль къ рѣчи къ нимъ придутъ, разруганы въ конецъ;

И словомъ, безъ вины у нихъ всѣ виноваты.

Мнѣ скажутъ: «пусть ихъ врутъ, какая въ томъ бѣда?

Всѣ знаютъ, что они за то на свѣтъ озлились,

Что сами ни къ чему на свѣтѣ не годились.» —

Согласенъ: не былобъ въ ихъ болтовнѣ вреда,

Когда бы люди всѣ о всемъ судили сами,

И не лѣнились бы своими жить умами,

Иль еслибъ родились глупцы безъ языка;

А то къ несчастiю, что зависть вымышляетъ,

То лѣность слушаетъ, а глупость разглашаетъ.

Увидѣвъ вѣстовщикъ меня изъ–далека,

Спѣшитъ, бѣжитъ ко мнѣ и машетъ мнѣ руками;

Кричитъ, толкаетъ всѣхъ, боится опоздать.

Бѣднякъ! задохся онъ, потъ льетъ съ него ручьями!

А для чего? — чтобъ ложь чужую перелгать.

116

Онъ по три четверни перемѣняетъ въ сутки,

Чтобъ побывать вездѣ, наслушаться вѣстей,

И къ вечеру собравъ чужiе толки, шутки,

Ихъ выдать за свои между своихъ гостей.

Имѣя пылкой умъ, разсказа онъ чужова,

Какъ эхо, какъ скворецъ, не любитъ повторять,

Услышитъ слова два, прибавитъ къ нимъ три слова,

А въ добрый часъ и сплошь изволитъ сочинять.

Вотъ мой сосѣдъ идетъ. Съ готовою улыбкой

Для всѣхъ, кто встрѣтится немного познатнѣй,

Какъ кланяется имъ, какой хребетъ прегибкой!

Спина его совсѣмъ какъ будто безъ костей!

Онъ знатнымъ радъ служить и честью и душою,

Все хвалитъ, такаетъ, лишь толькобъ угодить

Тому, кто иногда изволитъ брать съ собою

Его, по улицамъ отъ скуки походить

И на вечеръ въ свой домъ изрѣдка приглашаетъ.

А въ немъ весь Свѣтъ за картами сидитъ,

Или подъ музыку охотничью зѣваетъ,

Иль въ вальсѣ бѣшеномъ себя какъ вихрь кружитъ.

117

Хоть картъ нашъ такальщикъ не бралъ ни разу въ руки,

Не любитъ музыки, для танцовъ не рожденъ,

Но радуясь, что въ домъ презнатный приглашенъ,

Онъ нюхаетъ табакъ, чтобъ не уснуть отъ скуки......

И счастливъ! — но едваль не счастливѣй его,

Тамъ шпорами бренча, хватъ такту бъетъ ногою!

Затянутъ, вытянутъ, любуяся собою,

Кобенясь, ни во что не ставитъ никого;

Лишь дай здоровье Богъ его четверкѣ чалой,

Тарасу кучеру, да пристяжной удалой,

А впрочемъ дѣла нѣтъ ему ни до кого.

Близь хвата франтъ сидитъ съ премоднымъ воспитаньемъ,

Съ ухваткой дамскою, съ сорочьимъ щебетаньемъ,

Головку изкривя, такъ нѣженъ, такъ унылъ,

И молча говоритъ: «смотрите, какъ я милъ!»

Какъ милымъ и не бытъ! легколи! три Аббата

На разныхъ языкахъ учили молодца,

И выпуская въ свѣтъ, увѣрили отца,

118

Что рѣдкость сынъ его, что въ немъ ума палата.

И правда! затвердилъ онъ имена всѣхъ книгъ,

Парижскiй дворъ, театръ, онъ вамъ опишетъ вмигъ,

Хотя не вѣдаетъ, кто былъ Ермакъ, Пожарской,

Олегъ и Ярославъ. Да и не хочетъ знать;

Ихъ шутки никакой нельзя пересказать;

Они же Русскiе, а онъ — сынокъ боярской.

Кто можетъ описать всѣхъ нашихъ чудаковъ!

Чья Муза отъ труда такого не устанетъ?

И какъ ни плодовитъ, какъ ни живущъ Вралевъ,

А даже и его на это не достанетъ.

Ихъ столько развелось — за наши всѣ грѣхи —

Заморскихъ и своихъ, что тѣсно жить приходитъ;

И всякъ изъ нихъ на свой обычай колобродитъ.

Одинъ ударился писать на все стихи,

И душитъ ими всѣхъ, хоть грамоти не знаетъ.

Другой политикъ сталъ: мудритъ и разсуждаетъ,

Въ очкахъ, нахмуря бровь, надъ картою сидитъ,

119

И будто какъ на смѣхъ въ попадъ не скажетъ слова.

Тотъ захозяйничалъ и деревняхъ мудритъ:

Изъ иностранныхъ книгъ и съ образца чужова,

Безъ толку, безъ пути, онъ сѣетъ Русской хлѣбъ;

Да на чужой манеръ хлѣбъ Русской не родится.

Иной, забывъ, что онъ и старъ и чуть не слѣпъ,

Задумалъ всѣхъ плѣнять и въ щегольство пуститься.

А этотъ выдаетъ себя за мудреца:

Всклокатилъ голову, въ чернилахъ замарался,

Хоть много книгъ прочелъ, ума не начитался.

Всѣмъ странностямъ людскимъ, нѣтъ счету, ни конца!

И я смотря на нихъ сержусь, бѣшусь всечасно;

Хочу исправить всѣхъ, пороки осмѣять;

Начну комедiю, но ахъ! тружусь напрасно:

Умѣю чувствовать, но не могу писать!

Почто, Мольеръ, почто въ нашъ вѣкъ ты не родился,

Здѣсь твоему перу труда довольно есть,

Или когдабъ со мной умомъ ты подѣлился,

Ябъ пользу сдѣлалъ всѣмъ — себѣ безсмертну честь.

120

9.) — Изъ Сатиры Дмитрiева Чужой толкъ. Сатира сiя имѣетъ форму Драматическую. Дѣйствующими лицами въ ней: авторъ и двое спорющихъ, ихъ которыхъ одного назовемъ мы старикомъ, а другаго Аристархомъ, ибо другихъ именъ имъ не дано. Дѣйствiе начинается удивленiемъ и вопросомъ старика: отъ чего въ наше время нѣтъ хорошихъ лирическихъ произведенiй, когда мы гораздо прилѣжнѣе и терпѣливѣе древнихъ писателей; они, по словамъ его, рѣзвясь писали, а наши иногда по цѣлому году сидятъ надъ одною одою, и сохраняютъ при томъ всѣ принадлежащiя сему роду правила

.....Сперва прочтешь вступленье,