<71>

Берн, 10 Сентября 1789.

Возвратись с Альпийских гор, прожил я в Берне семь дней и притом не скучно:¹ то посещал своих знакомцев, которые обходились со мною очень дружелюбно: то прогуливался за городом — читал — писал. Третьего дня водил меня Пастор Штапфер к Господину Шпренгли, имеющему полное собрание Швейцарских птиц, множество древних медалей и других редкостей. Сам он, по жизни своей, достоин примечания не менее своего кабинета. Домик у него прекрасный, за городом, на высоком месте, откуда видны окрестныя селения и снежныя горы. ²Ему теперь около семидесяти лет. В доме,² кроме его самого, мы никого не видали; пожилая служанка отправляет должность приворотника. Комнаты прибраны со вкусом, и все отменно чисто. Сей старик богат — наслаждается Натурою, изобилием, спокойствием. За несколько лет пред сим он был беден, и разбогател от наследства, подученного им нечаянно после одного дальнего свойственника. — Учася Орнитологии в молодых своих летах, покупал он разных птиц, анатомировал их и отдавал делать из них чучелы: вот основание того полного собрания, которое ныне привлекает к нему в дом почти всех путешественников, и которого не отдаст он ни за пятьдесят тысяч рублей! — Ему очень знаком наш Доктор Оз*.³

Вчера ходил я пешком в деревню Гиндельбанк, находящуюся в двух Французских милях отсюда. В тамошней церкви сооружен монумент так называемой прекрасной жене. Думаю, что вы читали или слыхали о сем памятнике, которого история достойна примечания. Господин Эрлах, знатный Бернской гражданин и помещик деревни Гиндельбанк,

143

призвал Немецкаго художника Наля, и подрядил его сделать мраморный монумент отцу своему. Наль, занимаяся сею работою, жил в доме у Проповедника той деревни, Г. Ланганса. Когда работа совершилась, пышный Эрлах вздумал прибегнуть к золоту, чтобы придать памятнику более великолепия. Наль говорил, что золото все испортит; но его не слушали, и гордый художник, сжав сердце, должен был повиноваться. В сие время умерла родами жена Лангансова, молодая прекрасная женщина, которую Наль любил сердечно за милыя свойства ея. Он плакал вместе с неутешным супругом; но вдруг, подобно молнии, блеснула в голове его мысль: искусство мое да сохранит память ея в течение времен! Обняв Ланганса, сказал он: «Слезы паши текут, и в прахе исчезают; изящныя произведения художеств живут вовеки — рука моя, повинуясь сердцу, изобразит на камне твою любезную; жители отдаленных земель захотят видеть сие изображение и в сравнении с ним будут презирать Эрлахской памятник.» — Сказал, и сделал.

Он представил мать (прекрасная Греческая фигура!), воскресающую вместе с младенцем. Камень гробный распался. Она поднимает голову; одною рукою держит сына, а другою хочет отвалить камень, и между тем с великим вниманием слушает небесную музыку, пробуждающую мертвых. Сия мысль прекрасна, и доказывает пиитической дух Художника; работа отвечает ей. Галлер сочинил к памятнику следующую надпись ⁴(заставляя говорить воскресающую):⁴ «Се трубный глас! он проницает в могилу. Пробудись, сын мой, и сложи с себя тленность! Спеши во сретение твоему Искупителю, от Которого бежит смерть и время! В вечное благо превращается все страдание.» Надпись хороша; но для первого мгновения, в котором представлена воскресающая, слишком плодовита. Лучше, естьли бы она сказала только: Трубный глас!... Пробудись, сын мой! се Спаситель! — Некоторые думают, что Художник не искусственно представил распадшийся камень, а в самом деле разломил его, вырезав прежде на нем надпись; но ревностные защитники искусства смеются над сею мыслию. Повыше Галлеровой надписи вырезан стих из Св. Писания: Се аз и чадо мое, еже дал ми ecu Ты. Жаль только, что сей прекрасный монумент стоит⁵ очень дурно! Он скрыт⁶ под полом, и чтобы видеть его, то надобно поднять две доски. Об Эрлахском пышном памятнике не скажу ни слова: Художник не хотел, чтобы об нем говорили. — Нынешний Гиндельбанкской Проповедник не мог бы подружиться с Налем; в физиогномии его не приметил я ⁷ничего пастырского.⁷ Как он учит своих поселян, не знаю. — В Гиндельбанке есть бедный трактир, в котором я едва мог утолить свой голод; отобедав там, возвратился к вечеру в город.

Кажется, я еще не писал к вам о здешнем славном Цейггаузе. Там видите вы множество всякого оружия и всех воинских потребностей; но более внимания заслуживают латы древних Бернских Героев, славных храбростию и делами своими. Самыя большия из них принадлежали основателю Берна, Герцогу Церингенскому. Надобно, чтобы он был Гигант — и естьли не хотел взять приступом неба, то по крайней

144

мере ужас был его предтечею, когда он шел против неприятелей. Не знаю, любезные друзья мои, какой хлад разливается по моим жилам при виде памятников рыцарского времени, когда люди всего более верили руке своей и — Провидению; когда число побед бывало числом достоинств человека, и когда в храбрости вмещалось понятие всех добродетелей. — Пистолеты Карла Смелого, Герцога Бургундского, украшенные серебром и слоновою костью, показались мне также примечания достойными; я смотрел на них несколько минут, и воображал руку, их некогда державшую. —

Здесь нравы не так уже строги, как в Цирихе. Женщины и мущины сходятся вместе — обыкновенно после обеда, часа в четыре — и первыя говорят свободно, шутят и бывают душею общества. Некоторыя девицы играют на клавесине, поют, и восхищают слушателей. Знакомцы мои два раза водили меня в сии собрания, которыя были довольно многочисленны. ⁸Но в карты здесь также не играют.⁸ С иностранцами говорят всегда по—Французски, и притом гораздо лучше, нежели в других городах Швейцарии; что же принадлежит до здешнего Немецкого языка, то он весьма испорчен и неприятен слуху.

Бернской Аристократизм почитается самым строжайшим в Швейцарии. Некоторыя фамилии присвоили себе всю власть в Республике; из них составляется Большой Совет и Сенат (из которых первый имеет законодательную, а последний исполнительную власть); из них выбираются судьи, так называемые Ландфохты или правители в округах, на которые разделен Бернской Кантон; все прочие жители не имеют участия в правлении. Число сих аристократических или господствующих фамилий беспрестанно уменьшается; oнe могут сообщать свои права другим фамилиям, но это⁹ редко бывает. —

По вечерам обыкновенно выходил я на террассу, и гулял при свете лунном под ветьвями каштановых дерев, будучи углублен в приятную задумчивость. Ах, любезные друзья мои! только на горах сердце мое не было сиротою! Там казалось мне, что я к вам ближе.

Завтра поеду в Лозану, и простился уже со всеми своими знакомыми, кроме Проповедника Штапфера. ¹⁰Сей добрый Швейцар¹⁰ полюбил меня и мне полюбился. Всякой день проводил я в его кабинете несколько приятных часов. Все семейство его очень мило. Он запретил мне сказывать, когда я выеду¹¹ из Берна, и не хочет прощаться со мною. Чувствительный человек!

Здесь расстаюсь с Немецким языком, и не без сожаления.

Простите, мои друзья! Пакет свой ¹²отнесу я¹² на почту. Естьли бы вы с таким удовольствием читали мои письма, с каким я пишу их!

_____

145