<130>
Кале, в час по полуночи.
Нас привезли в трактир почтового двора. — Я тотчас пошел к Дессеню (которого дом есть самый лучший в городе); остановился перед его воротами, украшенными белым павильйоном, и смотрел на право и на лево. Что вам надобно, государь мой?» спросил у меня молодой Офицер в синем мундире. «Комната, в которой жил Лаврентий Стерн»,001 отвечал я. —
323
«И где в первый раз ел он Французской суп?» — сказал Офицер. — Соус с цыплятами, отвечал я. — «Где хвалил он кровь Бурбонов?» — Где жар человеколюбия покрыл лице его нежным румянцем. — «Где самый тяжелый из металлов казался ему легче пуха»002 — Где приходил к нему отец Лорензо с кротостию святого мужа. — «И где он не дал ему ни копейки?» — Но где хотел он заплатить двадцать фунтов стерлингов2 тому Адвокату, который бы взялся и мог оправдать Йорика в глазах Йориковых. — «Государь мой! эта комната во втором этаже, прямо над вами. Тут живет ныне старая Англичанка с своею дочерью.» —
Я взглянул на окно, и увидел горшок с розами. Подле него стояла молодая женщина, и держала в руках книгу — верно Sentimental Journey!003
Благодарю вас, государь мой — сказал я словоохотному Французу: но естьли позволите, то я спросил бы еще — — «Где тот каретный сарай, перервал Офицер, в котором Йорик познакомился с милою сестрою Графа Л*?» — Где он помирился с отцом Лорензом и... с своею совестию. — «Где Йорик отдал ему черепаховую свою табакерку и взял на обмен роговую?» — Но которая была ему дороже золотой и бриллиянтовой. — «Этот сарай в 50 шагах отсюда, через улицу; но он заперт, а ключ у Господина Дессеня, который теперь... у вечерни.» — Офицер засмеялся, — поклонился, и ушел. — «Господин Дессень в Театре,» сказал мне другой человек мимоходом. «Господин Дессень на карауле (сказал третий): его недавно пожаловали в Капралы Гвардии.» — О Йорик! думал я — о Йорик! как все переменилось ныне во Франции! Дессень Капралом! Дессень в мундире! Дессень на карауле! Grand Dieu!004 — Смерклось, и я возвратился в свой трактир.
Что вам сказать о Кале? Город не велик, но чрезвычайно многолюден — и Англичане составляют по крайней мере шестую часть жителей. Домы не высокие, — в два этажа; а роскошь видна только в одних трактирах. Впрочем все кажется мне здесь печальным и бедным. Воздух напитан сыростию и тонкою морскою солью, которая неприятным образом щекотит нервы обоняния. Ни для чего в свете не хотел бы я жить здесь долго!
За ужином3 ели мы прекрасную рыбу и свежих морских раков, отменно вкусных. Тут4 сидело человек 40; между прочими семь или восемь Англичан, которые только—что переехали через Канал, и намерены странствовать по всей Европе. С ними был один Италиянец, великой говорун и великой трус; худым Английским и Французским языком рассказывал он о многих опасностях, угрожавших ему и товарищам его на море. Англичане смеялись, — и называли его Улиссом, который пугает Царя Альциноя повествованием о страшных небылицах.005 Между тем они беспрестанно
324
кричали трактирщику: 5вина! вина!5 самого лучшего! du meilleur! du meilleur! и розовое Шампанское лилось из урны своей не в рюмки, а в стаканы. Оно так хорошо алело в стекле, так хорошо пенилось, что и умеренной друг ваш, не спрашивая о цене, велел подать себе бутылку — du meilleur! du meilleur! Прекрасное вино! Немец с длинным носом, сидевший подле меня, доказывал убедительным образом, что оно и цветом и вкусом похоже на божественный Нектар, который излился из рогов святой козы Амальтеи006 «Мы давно слышали, сказал один из Англичан, что Немцы ученый народ: теперь верю этому. Vraiment, Monsieur, vous Stes savant соmmе tous les diables!»007 — Германец улыбался, и был сердечно доволен заслуженною похвалою.
Я пришел в свою комнату, бросился на постелю, и заснул; но через несколько минут разбудил меня шум веселых Англичан, которые в другой горнице кричали, топали, стучали и проч. и проч. С полчаса я терпел; наконец кликнул слугу, и послал его напомнить Британцам, что они не одни в трактире, и что соседи их может быть хотят тишины и спокойствия. Сказав несколько раз Год дем, они замолчали. — Рука не пишет более — простите!
_____
325