W. <Вильде М. Г.> Литература и жизнь. Журнальный песимизмъ и процвѣтанiе общества. «Русскiй Вѣстникъ» и «Гражданинъ». Специфическое свойство ихъ. Сугубое пьянство русскаго народа. Новое средство отъ запоя, изобрѣтенное «Гражданиномъ». «Русскiй Вѣстникъ» и русское общество. Призраки и несказанныя стремленiя. Практическiй нигилизмъ. Нравственная узда. Русскiй помѣщикъ и отсутствiе консервативнаго налога. // Голосъ. 1873. № 212. 2 августа.

ЛИТЕРАТУРА И ЖИЗНЬ.

Журнальный песимизмъ и процвѣтанiе общества. — «Русскiй Вѣстникъ» и «Гражданинъ». — Специфическое свойство ихъ. — Сугубое пьянство русскаго народа. — Новое средство отъ запоя, изобрѣтенное «Гражданиномъ». — «Русскiй Вѣстникъ» и русское общество. — Призраки и несказанныя стремленiя. — Практическiй нигилизмъ. — Нравственная узда. — Русскiй помѣщикъ и отсутствiе консервативнаго налога.

Есть журналы, хотя ихъ и немного, которые имѣютъ специфическое свойство разсѣевать грустныя размышленiя и поселять въ мозгу унывающихъ гражданъ самыя розовыя мысли. Удрученный заботами общественной жизни, россiйскiй гражданинъ изнемогаетъ подъ бременемъ печальныхъ размышленiй, навѣваемыхъ современною русскою печатью. Не будучи даже особымъ оптимистомъ, когда посмотришь вокругъ себя, находишь все, такъ сказать, въ самомъ лучшемъ видѣ: и Петербургъ украшается не по днямъ, а по часамъ, и всяческiя увеселенiя ростутъ точно грибы, и адвокаты процвѣтаютъ, наживая изрядную копейку, и банки созидаются, не десятками, а сотнями, и гласные суды творятъ судъ праведный и милостивый… Чего же еще, прости Господи, нужно? спрашиваешь себя, вспоминая вой, поднимаемый журнальными песимистами… Конечно, при этомъ вспоминается о возростающей дороговизнѣ и о причинахъ ея, изложенныхъ съ надлежащею точностью петербургскою печатью. Чтò правда, то правда: дороговизны никакъ оправдать не могу, потому что всякая дороговизна — безпорядокъ, порождающiй коварныя страсти; но, конечно, дороговизна, отъ которой мы страдаемъ въ настоящее время — минутное зло, преходящая тучка на нашемъ безоблачномъ небосклонѣ. А потомъ все обстоитъ благополучно. Но вотъ являются журнальные песимисты и начинаютъ вамъ пѣть свою пѣсенку: и то нехорошо, и другое неладно; радоваться молъ нечему, плакать надо. Этотъ песимизмъ просто скученъ, такъ какъ нужно же нѣкоторое разнообразiе, даже въ отечественной печати. Только два журнала, вѣрнѣе: одинъ журналъ, «Русскiй Вѣстникъ», и другой полужурналъ, полугазета, т. е. ни журналъ, ни газета, или, какъ говорилъ Гоголь, чортъ знаетъ чтò — «Гражданинъ», не обуяны обычнымъ нашимъ журнальнымъ песимизмомъ.

«Русскiй Вѣстникъ» и «Гражданинъ» не отличаются, конечно, особеннымъ разнообразiемъ. Въ послѣдней книжкѣ, напримѣръ, «Русскаго Вѣстника» напечатано пять романовъ: два историческихъ, два англiйскихъ и одинъ… такъ себѣ, романъ изъ воспоминанiй. Это, пожалуй, слишкомъ, даже для любителя легкаго чтенiя, тѣмъ болѣе, что романы эти читаются вовсе нелегко. Съ другой стороны, и «Гражданинъ» изрядно однообразенъ: тутъ все какiя-то областныя обозрѣнiя, да письма изъ провинцiи, да листки изъ-заграницы… Къ тому же, необходимо прибавить, что эти два почтенные журнала тоже придерживаются песимизма, но существенная заслуга ихъ заключается въ томъ, что песимизмъ ихъ — песимизмъ совершенно особаго сорта и нисколько не вредитъ хорошему расположенiю духа читателя. Это — песимизмъ, который нетолько не поселяетъ въ васъ грустныхъ размышленiй насчотъ непрочности всего земного, а напротивъ, возбуждаетъ веселыя и даже отчасти каверзныя мысли.

Возьмемъ самый современный вопросъ — о пьянствѣ. Чего-чего не наговорили только русскiе газеты и журналы по поводу пьянства! Съ суровостью римлянъ временъ Муцiя Сцеволы, передовыя статьи громили этотъ народный нашъ порокъ и предвѣщали самое отчаянное будущее нашему отечеству, потому-де, что въ Россiи слишкомъ много… кабаковъ. Правительство, какъ бы внимая голосу общественнаго мнѣнiя, немедленно приступило къ реформѣ: министерство финансовъ вошло, говорятъ, съ представленiемъ объ ограниченiи, въ видѣ опыта, питейныхъ заведенiй въ Петербургѣ и его окрестностяхъ, и состоялся законъ объ увеличенiи налога на вино. Но нетолько правительство вняло голосу нашей печати: случилось нѣчто еще болѣе необыкновенное — сами крестьяне, точно вразумленные нашими публицистами (хотя и не читаютъ ихъ творенiй), встревожились страшными послѣдствiями возростающаго пьянства, и вотъ къ намъ стали доходить извѣстiя съ разныхъ сторонъ, что крестьянскiя общества составляютъ приговоры касательно ограниченiя пьянства своихъ членовъ. Чего бы, казалось, лучше? Печать сдѣлала свое дѣло: указала на недугъ, и немедленно было приступлено къ уврачеванiю его самымъ энергическимъ образомъ. Такъ нѣтъ же, и тутъ печать нашла средство остаться недовольною и реформами, и приговорами крестьянскихъ обществъ. По мнѣнiю печати, реформа не приведетъ ни къ какимъ желательнымъ результатамъ: вино вздорожаетъ, а вмѣстѣ съ нимъ увеличится и пьянство, на основанiи того, замѣченнаго, будто бы, факта, что при вздорожанiи вина уменьшается умѣренное и правильное его употребленiе, но увеличивается пьянство, и кабаки, всетаки, процвѣтаютъ. Въ послѣднее время, говорятъ наши публицисты, мы выработали два радикальныя средства противъ пьянства: увеличенiе акциза, или стоимости вина, и уменьшенiе числа мѣстъ его продажи, и наша мысль не можетъ оторваться отъ этихъ двухъ средствъ. При неудачѣ одного мы переходимъ къ другому и снова возвращаемся къ первому, и будемъ такъ дѣлать до тѣхъ поръ, пока не перейдемъ границы, т. е. пока не остановится въ своемъ развитiи акцизный доходъ. Вотъ-молъ, камень преткновенiя, дальше котораго мы, вѣроятно, не пойдемъ. Чтò же собственно нужно этимъ публицистамъ? Одно сдѣлаешь — недовольны, другое сдѣлаешь — недовольны; на нихъ не угодишь, они вѣчно будутъ недовольны. Чтò же касается крестьянскихъ приговоровъ, то русская печать и тутъ старается разрушить самыя прiятныя для насъ илюзiи. Недавно появилось извѣстiе, отчасти объясняющее процесъ составленiя тѣхъ приговоровъ крестьянъ о закрытiи кабаковъ, которые въ послѣднее время довольно часто появляются въ печати. Одинъ мировой посредникъ объявилъ на сходкѣ, что льготы, испрашиваемыя губернскимъ присутствiемъ по разсрочкѣ крестьянамъ недоимки, обусловливаются составленiемъ общественнаго приговора о закрытiи существующаго въ сельцѣ кабака; вслѣдствiе этого, крестьяне немедленно составили приговоръ: закрыть кабаки, а кто станетъ водку пить штрафовать каждый разъ на 50 к.; если же эта мѣра окажется неуспѣшною, то передавать такихъ лицъ въ распоряженiе волостныхъ судовъ для наказанiя розгами. Конечно, пользуясь этимъ, поистинѣ, страннымъ извѣстiемъ, печать не замедлитъ доказать, что крестьяне сами по себѣ и не думали никогда прекращать пьянство, что они, пожалуй, и не прочь имѣть по близости кабакъ и что приговоры крестьянскихъ обществъ были навѣяны, такъ сказать, свыше. Поди, разсуждай послѣ этого съ песимизмомъ русской печати!

Но не такъ относятся къ вопросу о пьянствѣ истинно благонамѣренные òрганы. Такъ, «Гражданинъ», этотъ вѣчно юный и вѣчно интересный журналъ-газета, скорбя о пьянствѣ и изъискивая средства къ прекращенiю его приходитъ къ заключенiю, поистинѣ, христiанскому. Вотъ, подлинныя излюбленныя имъ слова: «Самоубiйство можетъ быть вольное и невольное. Къ невольному самоубiйству приводятъ людей разнаго рода болѣзни; но смерть отъ пьянства есть вольное самоубiйство. Пьютъ много водки люди всегда здоровые, и они знаютъ, что излишнее употребленiе водки бываетъ нерѣдко причиною скоропостижной смерти. Спрашивается: зачѣмъ же они пьютъ такъ много, когда знаютъ, что отъ этого имъ предстоитъ смерть? Итакъ, пьянство должно отнести къ вольному самоубiйству, а потому и опившихся водкой не слѣдуетъ удостоивать христiанскаго погребенiя. Мы, притомъ, еще вполнѣ убѣждены, что лишенiе христiанскаго погребенiя опившихся сильно подѣйствовало бы на народъ и было бы одною изъ самыхъ лучшихъ мѣръ къ сокращенiю пьянства между крестьянами». И тутъ же «Гражданинъ» торжественно прибавляетъ: «чтò вы противъ этого возразите? Ничего нельзя возразить! Мѣра!..» Еще бы! конечно, мѣра, противъ которой нельзя ничего возразить — можно развѣ только сказать, что лiонскiй префектъ Дюкрò, преслѣдующiй гражданскiе похороны, находитъ себѣ достойныхъ послѣдователей въ русской печати. Впрочемъ, дѣло тутъ вовсе не въ послѣдователяхъ, а такъ сказать, въ тонѣ  и прiемѣ. Неожиданностью мѣры, предлагаемой «Гражданиномъ», устраняется отчаянiе, вызываемое во всякомъ благонамѣренномъ гражданинѣ вопросомъ о пьянствѣ, потому что онъ пришолъ къ пристанищу и видитъ радикальное его устраненiе примѣненiемъ мѣръ, которыя прославили въ обоихъ полушарiяхъ префекта Дюкрò. Ничего, что тутъ является нѣкоторое подражанiе; извѣстно, что подражательность — существенная черта русскаго характера; важно то, что подражанiе какъ разъ вышло кстати, а перспектива скораго сокращенiя пьянства, какъ выражается «Гражданинъ», можетъ внушить читателю самыя веселыя мысли.

Такiя же веселыя мысли внушаетъ и «Русскiй Вѣстникъ», несмотря на многочисленность прескучныхъ романовъ, помѣщаемыхъ на его столбцахъ или хранящихся въ «портфёлѣ» редакцiи. Въ составѣ редакцiи есть даже спецiальный сотрудникъ, г. А., имѣющiй обязанность веселить читающую публику. Подъ видомъ критическихъ этюдовъ, громящихъ петербургскую растлѣнную журналистику, г. А. даетъ неистощимый матерьялъ веселью, нетолько неожиданностью заключенiя, но и оригинальностью мыслей. Его «Поэзiя журнальныхъ мотивовъ», какъ извѣстно, прославилась именно въ этомъ отношенiи. Въ стихотворенiяхъ г. Фета онъ отъискалъ какую-то несовсѣмъ понятную женщину-малютку. «Эта малютка — говоритъ онъ — созданная изъ серебристо–снѣжнаго сiянiя зимней ночи, съ печалью на скорбномъ лицѣ, съ слѣдами слезъ на ясныхъ глазахъ, съ послѣдними блеклыми цвѣтами въ рукѣ, съ очарованiемъ молитвенной благодати, вѣющимъ отъ всего существа ея, эта женщина особенно близка и дорога для больного сына вѣка, ищущаго выхода изъ чувства неудовлетворенiя и сомнѣнiя, уязвленнаго жаломъ мiровой скорби и полнаго несказаннаго стремленiя…» Авторъ, естественно, считаетъ себя этимъ больнымъ сыномъ вѣка, уязвленнымъ жаломъ мiровой скорби, и никакъ не можетъ примириться съ… петербургскою журналистикой. Авторъ вообще —  песимистъ и мрачно смотритъ на настоящее, но его песимизмъ того особеннаго рода, которымъ отличается «Гражданинъ». Онъ самъ не можетъ удовлетвориться сомнѣнiемъ и мiровой скорбью, но желаетъ, чтобъ читатель неособенно къ сердцу принималъ «несказанныя стремленiя». Съ этою цѣлью онъ и придумалъ затѣять борьбу на жизнь и на смерть съ «практическимъ нигилизмомъ».

Вообще, журналамъ въ родѣ «Гражданина» и «Русскаго Вѣстника» надобно отдать справедливость: не желая поселять печали въ сердца своихъ читателей, они устремляютъ стрѣлы своего негодованiя на созданныя собственною фантазiей чудовища. Г. А., въ послѣдней книжкѣ «Русскаго Вѣстника», придумалъ особенный и совершенно новый видъ чудовища: «Практическiй нигилизмъ», и изучаетъ его въ романѣ и двухъ послѣднихъ комедiяхъ г. Писемскаго.

«Водоворотъ» Писемскаго, по нашему — романъ какъ романъ, а по толкованiю г. А. — это русское общество, заражонное язвою теоретическаго нигилизма. Тутъ онъ находитъ «прожжонную» нигилистку, Елену, которая «тѣмъ привольнѣе чувствуетъ себя, чѣмъ болѣе въ окружающей ее обстановкѣ все становится вверхъ дномъ». Призванiе прожжонной нигилистки заключается въ томъ, чтобъ «стремительнѣе замутить обуявшiй русское общество водоворотъ», существенное правило котораго заключается въ томъ, чтобъ все дѣлать какъ можно «либеральнѣе, но не умнѣе». Но такъ какъ подобное правило 

нѣсколько туманно и можетъ возбудить нѣкоторыя сомнѣнiя насчотъ умственнаго здоровья автора, то г. А. коментируетъ его слѣдующимъ образомъ: «Въ самомъ дѣлѣ, «умнѣе, но не либеральнѣе», развѣ не выражается этимъ квинтэсенцiя всей лжи, выработанной въ нигилистической лабораторiи и заражающей панургово стадо? Развѣ это — не то самое, чтò проповѣдуетъ, чѣмъ руководствуется тенденцiозная печать, давно разорвавшаяся (?) со здоровымъ смысломъ и объявившая, что для нея тенденцiя гораздо важнѣе ума и таланта? Развѣ не этимъ самымъ аргументируется всякая ложь, всякое искаженiе, всякая ломка человѣческаго смысла во имя тенденцiи?..» Потомъ мы встрѣчаемъ мнѣнiе, что нигилистки — женщины не любви, а политики (чтò бы это могло значить?). Легковѣрный читатель, который никогда не видѣлъ въ дѣйствительности и въ русскомъ обществѣ всѣхъ этихъ прожжонныхъ нигилистокъ, вѣритъ нà слово характеристикѣ «Русскаго Вѣстника», который, какъ извѣстно — спецiалистъ по части всякихъ нигилистовъ. Но оказывается, что это — только одна сторона картины, что существуетъ еще другая — такъ сказать, «практическiй нигилизмъ». Это еще чтò за птица? Теоретическiе нигилисты — такiя чудовища, которыхъ, очевидно, трудно представить въ образѣ живыхъ практическихъ людей. Интересно бы знать, какъ же они практикуютъ свои воззрѣнiя?.. Г. А. отвѣчаетъ на это: недугъ безпринципности и нравственнаго безобразiя, заразивъ теоретическихъ нигилистовъ, воплотился въ дѣйствительной жизни и въ современномъ русскомъ обществѣ въ петербургскомъ чиновникѣ, комерсантѣ, биржевикѣ, земцѣ, адвокатѣ, вообще въ «новомъ дѣятелѣ». Эти люди, по мнѣнiю г. А., рѣшительно не сознаютъ, чтò хорошо или дурно, чтò честно или безчестно. «Въ воздухѣ носится чувство распущенности, какое испытываетъ человѣкъ, попавшiй въ двусмысленное общество: все кругомъ стоѝтъ ниже того уровня, къ которому мы привыкли; поэтому, нѐчѣмъ стѣсняться, нечѣмъ церемониться…» И читатель опять находится въ недоумѣнiи: положимъ, гражданская скорбь — вещь прекрасная и громить пороки — похвально, но «зачѣмъ же стулья-то ломать?» Положимъ, что нѣкоторые биржевики и стряпаютъ тёмныя дѣлишки, положимъ, канцелярская интрига и царствуетъ; но гдѣ же тутъ ваши фантастическiе нигилисты? То обвиняете вы ихъ въ отсутствiи всякихъ принциповъ, то вдругъ взваливаете на нихъ биржевыя продѣлки! То говорите о какихъ-то принципахъ всемiрнаго отрицанiя, то замѣчаете отсутствiе «нравственной узды»! Очевидно, что-то неладно, что-то не вяжется, и вашъ походъ противъ фантастическихъ нигилистовъ — какая-то чепуха, въ которой ясно видно только одно: вамъ хочется нетолько нравственной, но и физической узды… противъ чего, конечно, возражать не слѣдуетъ, да и нельзя, потому что узда для нѣкоторыхъ критиковъ — дѣло насущной потребности.

«Вѣкъ безъ идеаловъ, вѣкъ безъ будущности, безъ имени, какое-то тусклое пятно въ исторiи» — таково краснорѣчивое и безпощадное заключенiе «Русскаго Вѣстника». Странно, я нахожу, что, напротивъ, въ нашемъ вѣкѣ вообще и въ русскомъ обществѣ въ частности, есть, и идеалы, и будущность, есть даже и имя — развѣ вамъ недовольно имени хоть бы и «Гражданина»? Развѣ у насъ нѣтъ идеала «женщины-малютки»? Развѣ будущность вѣка не сосредоточивается въ нравственной и физической уздѣ, къ которой вы такъ неудержимо стремитесь? А такъ какъ, по мнѣнiю «Русскаго Вѣстника» и г. А., «общество вездѣ и во всѣ времена заимствуетъ свои идеалы изъ литературы», то очевидно, что всѣ эти блага у насъ есть или будутъ. Не понимаю я только одного: именно этого, такъ сказать, напускного и фантастическаго негодованiя со стороны двухъ «столбовъ» русской перiодической журналистики — «Русскаго Вѣстника» и «Гражданина». Въ прогресѣ, слава Богу, мы преуспѣваемъ, гласныя кассы ссудъ размножаются въ надлежащемъ числѣ, пьянство среди крестьянства прекращается (мѣрами сверху или снизу — все равно), бумажныхъ денегъ видимо-невидимо, во всѣхъ сферахъ гражданской и общественной жизни все идетъ какъ нельзя лучше и даже и въ военной славѣ у насъ нѣтъ недостатка, такъ что собственно недоумѣваешь: зачѣмъ наши столбы громятъ неповинное ни въ чомъ общество, которое ведетъ себя такъ примѣрно? Зачѣмъ они выдумываютъ какiя-то небывалыя язвы, которыя не заражали даже истлѣвшiй Западъ? На всѣ эти вопросы я нахожу только одинъ отвѣтъ: «Русскiй Вѣстникъ» и «Гражданинъ» — песимисты только по привычкѣ или, лучше, по модѣ; теперь уже такъ завелось, чтобъ громить пороки и безнравственность вѣка, хотя, въ сущности, не видишь ни пороковъ, ни безнравственности. Но и предметъ дiатрибъ долженъ быть сдѣланъ съ выборомъ, въ гармонiи со всѣми остальными. Заниматься какимъ-нибудь простымъ мошенничествомъ, хотя бы и крупнымъ, — нестòитъ: нужно придумать чтò-нибудь цѣльное. Тутъ возможны и краснорѣчивыя отступленiя, и порывы благороднаго негодованiя, и совѣты обществу возвратиться на путь истины, указываемый г. Катковымъ… Но, всетаки, я долженъ сказать, что, несмотря на все старанiе, «Русскiй Вѣстникъ» блѣднѣетъ въ сравненiи съ «Гражданиномъ», который и оригинальнѣе, и несравненно остроумнѣе.

На одну оригинальность «Гражданина» я уже указалъ; теперь позволю себѣ указать на нѣчто еще болѣе оригинальное и остроумное, именно на письма нѣкоего «вольнодумца», который въ каждомъ нумерѣ «Гражданина» бесѣдуетъ съ читателями. Этотъ вольнодумецъ — поистинѣ, удивительный вольнодумецъ, и я думаю, что во всей русской литературѣ не найдется писателя болѣе остроумнаго. Въ этомъ вы убѣдитесь, прочитавъ одно только оглавленiе его письма: тамъ вы найдете и «страшный сонъ про съѣденнаго предсѣдателя управы», и «бабу на четверинкахъ», и «практическую дрянь», и «людоѣда въ лицѣ русскаго помѣщика», и «кàкъ священникъ съѣдаетъ дьякона»… Все это такъ дословно и красуется въ послѣднемъ нумерѣ этого удивительнаго журнала, который точно созданъ на потѣху всѣхъ петербургскихъ фёльетонистовъ.

Впрочемъ, не мѣшаетъ также углубиться и въ самое содержанiе статьи вольнодумца, которая блещетъ перлами необузданной находчивости. Вольнодумецъ такъ же, какъ и г. А., негодуетъ, но на этотъ разъ не по поводу нигилизма, а по поводу кое-чего болѣе реальнаго: именно, по поводу русскаго помѣщичества, отъ котораго авторъ не ожидаетъ ничего хорошаго, какъ отъ асоцiацiи или сословiя, потому что въ два цѣлые вѣка оно могло бы чтò-нибудь сдѣлать путное, а на повѣрку вышло, что ничего не сдѣлало. И если, паче чаянiя, вы найдете подобныя мысли, по мѐньшей мѣрѣ, глупыми, то вольнодумецъ прямо вамъ отвѣтитъ: «— Глупыми! вы называете это глупыми, мой почтенный собратъ? Ну, нѣтъ, извините, несовсѣмъ-таки глупыми! Вопервыхъ… впервыхъ, мы живемъ на Руси въ такое время, когда нѣтъ ничего безусловно глупаго, ибо вы не можете, ложась спать сегодня, поручиться за то, что, вставая завтра, самое глупое не будетъ признано умнымъ»… Въ чомъ же, однако, дѣло? Помѣщики, видите ли — самый безпутный народъ, они не связаны между собою даже своими хозяйственными интересами — откуда и главный недугъ, ощущаемый ежеминутно теперь въ провинцiи: «отсутствiе консервативнаго начала». Не правда ли, трудно не восхищаться оригинальностью выводовъ «Гражданина»? Но пока все — это только одни цвѣтки; съ ягодками вы сейчасъ же познакомитесь, особенно когда узнаете, что весь хаосъ современнаго русскаго общества зависитъ… отъ чего бы вы думали?.. отъ желѣзныхъ дорогъ! Отъ желѣзныхъ дорогъ вольнодумецъ, въ качествѣ настоящаго вольнодумца, переходитъ опять безъ всякой видимой причины къ консервативному началу, утверждая, что другого консервативнаго начала, кромѣ помѣщиковъ и, притомъ, крупныхъ, съ преданiями, быть не можетъ. А его-то именно у насъ и нѣтъ. Банкиръ и купецъ, скажете вы, могутъ его замѣнить — совсѣмъ нѣтъ: банкиръ можетъ лопнуть и тогда становится отчаяннымъ радикаломъ; купецъ — не консерваторъ, потому что онъ всѣмъ существомъ своимъ кулакъ, тиранъ и деспотъ, а деспотъ и тиранъ никогда не могутъ быть представителями разумнаго консервативнаго начала… Духовенство, можетъ быть? Духовенство, любезный читатель, увы! оно не есть нѣчто самостоятельное, крѣпкое; да оно и не на землѣ, а гдѣ-то въ воздухѣ, между дворяниномъ-помѣщикомъ, который на него «плюетъ», какъ на все русское, и между крестьянами, которые любятъ кабакъ и неособенно теперь занимаются духовенствомъ… Господи! да чтò же это такое? этотъ поклонникъ  консервативнаго начала что-то похожъ на отчаяннаго революцiонера, считаетъ купца какимъ-то кулакомъ да деспотомъ, и увѣряетъ, что духовенство живетъ въ воздухѣ!..

Но потомъ, можетъ быть, спросите вы: чтò же остается въ несчастной Россiи? Остается «петербургскiй чиновникъ» и «русскiй народъ». «Вдвоемъ они сидятъ на пиршествѣ; остальные, т. е. помѣщики и наши «литераторы» были званы, но отказались придти и занять мѣсто и  отосланы хозяиномъ-судьбою на плачь и скрежетъ зубовъ, которые, рано или поздно, непремѣнно услышатся! И пируютъ они очень ладно, и каждый посвоему». Въ этомъ и заключается «гармонiя» общаго движенiя, но далѣе не ищите этой гармонiи въ подробностяхъ, потому что гармонiя въ подробностяхъ была бы возможна только въ такомъ случаѣ, еслибъ между петербургскимъ чиновникомъ и русскимъ народомъ стояли «живыми» русскiе помѣщики… Чтò же они мертвые, повашему, чтò ли? Отвѣтъ на этотъ вопросъ немыслимъ, потому что все это — пророческое ясновидѣнiе, котораго вправѣ не понимать простые смертные. Не пора ли, поэтому, кончить? Но нѣтъ! Въ заключенiе, вольнодумецъ высказываетъ одну мысль — самую, можетъ быть, оригинальную во всей его удивительной статьѣ. Вотъ его подлинныя слова: «Ужь не потому ли помѣщики сидятъ сложа руки, что чего-то ждутъ... и это что-то не есть ли конституцiя, парламентъ, боярская дума, повѣнчанная съ земскою? Вотъ тогда сдѣлаютъ они честь заняться Россiею! Но нѣтъ, великъ Богъ земли русской! Спасетъ насъ отъ злого часа; отъ этихъ думъ и парламентовъ, и конституцiи до той поры, пока или помѣщики спохватятся за умъ-разумъ и примутся за свое и земское хозяйство или пока всѣ земскiя управы и собранiя не наполнятся исключительно крестьянами. А дотолѣ не дай Богъ ничего подобнаго конституцiи и думѣ; хоть и не хочешь, а видишь ясно, чтò изъ этого выйдетъ: каждый членъ думы будетъ по очереди грызть своего сосѣда и доканчивать его доносомъ, пока всѣ не лягутъ костьми, къ удивленiю, уже не двухъ-трехъ русскихъ литераторовъ, какъ теперь, при видѣ земскихъ управъ обращаемыхъ въ дворянскiя кладбища, а — всего мiра, при видѣ цѣлаго русскаго дворянства съѣденнаго самимъ собой!» Эта послѣдняя мысль–пророчество повергаетъ меня въ полнѣйшее удивленіе, такъ какъ, читая статью вольнодумца я потерялъ способность разсуждать и парю по примѣру русскаго духовенства, въ воздухѣ. Не могу только не замѣтить, что, по моему соображенiю, опасенiя автора насчотъ помѣщичьей конституцiи — недоразумѣнiе, если конечно, въ немъ не скрывается таинственнаго смысла, до котораго мнѣ нѣтъ никакого дѣла. Еслибъ  вольнодумецъ спросилъ перваго попавшагося полицейскаго и высказалъ бы ему свои опасенiя насчотъ парламента, то нѣтъ никакого сомненѣнiя, что полицейскiй разрѣшилъ бы все его недоумѣнiя приглашенiемъ пожаловать въ участокъ. Во всякомъ случаѣ, русскiе помѣщики слишкомъ благонамѣренны чтобъ желать парламента; къ тому же, я думаю, пользуясь совѣтами вольнодумца, они обойдутся и безъ парламента при своемъ консервативномъ началѣ.

Не правъ ли я былъ, говоря, что «Гражданинъ» — самый занимательный журналъ!

W.