№ 29 1873 16 iюля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77. ВТОРОЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Областное обозpѣнie. Бѣдность и пути выхода изъ нея. Черта безучастiя къ тому, что «не для насъ». Заливной околотокъ. Еще крестьянскiе приговоры и участiе земствъ. «Ни одного даже фельдшера!» Мысли священника о земской медицинѣ. Замѣчательная преступница. — О государственномъ долгѣ. I. –ха. — Лотерейный билетъ. (Продолженiе). VI–VIII. К–ова. — Дневникъ писателя. ХIII. Маленькiя картинки: 1, 2, 3. Ѳ. Достоевскаго. — Критика и библiографiя. «О происхожденiи видовъ», соч. Чарльса Дарвина, пер. С. А. Рачинскаго; изд. третье. Къ вопросу о дарвинизмѣ. К. Э. Бэра. Н. Страхова. — Что читаетъ народъ? Евгенiя Бѣлова. — Хивинскiй походъ.

ОБЛАСТНОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Бѣдность и пути выхода изъ нея. — Черта безучастiя къ тому, что «не для насъ». — Заливной околотокъ. — Еще крестьянскiе приговоры и участiе земствъ. — «Ни одного даже фельдшера!» — Мысли священника о земской медицинѣ. — Замѣчательная преступница.

Много на свѣтѣ бѣдныхъ людей, не мало ихъ и на святой Руси! Такое общее впечатлѣнiе выносишь, если поначитаешься вѣстей доставляемыхъ изъ разныхъ, близкихъ и далекихъ краевъ Россiи о мѣстныхъ нуждахъ и потребностяхъ. И вездѣ–то повторяется одно и тоже: бѣдный человѣкъ еще бѣднѣе оттого, что его бѣдностью пользуется небѣдный ближнiй и жметъ изъ него потъ и трудъ для вящшаго устройства собственнаго благосостоянiя. Шенкурскiй уѣздъ Архангельской губернiи и Макарьевскiй — Нижегородской, кажется, не близкiе сосѣди, и промыслы въ нихъ не сходные: тамъ смолу курятъ, тутъ рогожи ткутъ; но и смолу, еще не выкуренную, за безцѣнокъ скупаетъ ловкiй кулакъ у проголодавшагося смолокура, чтобы съ выгодою продать ее потомъ на нѣмецкую контору; и макарьевскiй сытый мiроѣдъ выгодно продаетъ свою мочалу въ долгъ зануждавшемуся рогожнику, чтобы выгодно–же потомъ купить у него сотканную изъ той мочалы рогожу. И шенкурскiй смолокуръ, и макарьевскiй рогожникъ, встрѣтившись, не удивили–бы другъ друга разсказами о своей нескончаемой, на всю жизнь затянувшейся нуждѣ. Въ Новоторжскомъ уѣздѣ, Тверской губернiи, все больше каменщики, идущiе на лѣто работать въ столицы: промыселъ довольно цѣнный, и хорошiй работникъ могъ бы за лѣто обезпечить себя съ семьею на всю зиму, отложивъ что слѣдуетъ и на уплату повинностей, — еслибы только... не обсчитывали его подрядчики, которые, пользуясь крестьянской нуждой, еще по зимѣ закабаляютъ себѣ рабочихъ на всю лѣтнюю пору на прiятныхъ для себя и тяжкихъ для закабаленнаго условiяхъ; а потому и разсказываютъ что «въ Новоторжскомъ уѣздѣ и въ сосѣднемъ съ нимъ уѣздѣ Старицкомъ лицъ живущихъ зимой однимъ подаянiемъ огромное число, и число это постоянно увеличивается”. Изъ Масальскаго уѣзда (Калужской губернiи) слышится голосъ, просто восклицающiй: «народъ крайне бѣденъ! нищенствуетъ нашъ народъ!” А отчего бѣденъ народъ, въ чемъ причина нищенства — того восклицающiй не поясняетъ.

Но всѣ эти одновременно несущiяся съ разныхъ мѣстъ жалобы на народную нужду заканчиваются указанiемъ одного и того–же способа выйти бѣдному люду изъ этой безконечной нужды, вырваться изъ крѣпкихъ объятiй присосавшихся къ нему кулаковъ и мiроѣдовъ. Этотъ способъ (котораго мы нѣсколько коснулись уже въ прошломъ обозрѣнiи) — созданiе мѣстнаго сельскаго кредита посредствомъ ссудо–сберегательныхъ товариществъ. На такое единомыслiе, на такую одинаковость указанiя способа нельзя, кажется, не обратить вниманiя, тѣмъ болѣе, что тутъ–же, между прочимъ, говорится: «въ нѣкоторыхъ мѣстахъ крестьяне сами, безъ постороннихъ внушенiй, поняли пользу ссудо–сберегательныхъ товариществъ”. Поняли, конечно, ее, еще скорѣе и легче, нѣкоторые распорядители дѣлами земства. Такъ, по постановленiю калужскаго губернскаго земскаго собранiя, издано и разослано по волостямъ печатное «руководство къ открытiю сельскихъ ссудо–сберегательныхъ товариществъ”, гдѣ между прочимъ говорится что составившееся товарищество, въ случаѣ недостатка собственныхъ наличныхъ денегъ, можетъ просить мѣстную земскую управу занять для него у земства отъ 500 до 1,000 рублей. Въ другихъ мѣстахъ тоже, говорятъ, «починъ сдѣланъ”, но — не безъ запинокъ. Въ Шенкурскомъ уѣздѣ, напримѣръ, утверждено два устава товариществъ, только съ нѣкоторыми измѣненiями, именно: въ проектѣ полагались взносы на составленiе пая по 15 коп. въ мѣсяцъ, а въ утвержденномъ уставѣ они измѣнены на 25 коп. Это бы еще ничего; но вотъ главное: по проекту допускалась выдача ссудъ въ полтора раза больше полнаго (50–ти рублеваго) пая, независимо отъ того, сколько дѣйствительно на составленiе его внесено; а утвержденный уставъ дозволяетъ выдавать въ три раза больше того только, что дѣйствительно внесено. Выходитъ что достаточный пайщикъ, который въ состоянiи разомъ внести 50 pуб., можетъ вслѣдъ за тѣмъ пользоваться ссудой до 150 руб., а бѣдный, въ пользу котораго, собственно, и должно быть направлено все дѣло, внесши четвертаками какой–нибудь рубль, остается при правѣ на ссуду трехъ–рублевую, которая ни въ чемъ ему не поможетъ. Въ Новоторжскомъ уѣздѣ другая бѣда: тамъ затрудненie видится въ безграмотности. Были, говорятъ, такiе примѣры что «волостные старшины, не смотря на желанiе крестьянъ устроить ссудо–сберегательное товарищество, упорно отклоняли отъ себя починъ въ этомъ дѣлѣ, по той только причинѣ, что они, старшины, — люди безграмотные, и имъ трудно будетъ управиться съ дѣломъ, если оно будетъ возложено на нихъ”.

Въ этомъ упорномъ отклоненiи не трудно впрочемъ запримѣтить нѣчто иное, кромѣ безграмотности. Упорные старшины, безъ сомнѣнiя, люди болѣе или менѣе зажиточные, въ мелочномъ кредитѣ мало нуждающiеся; стало быть дѣло это, смекаютъ они, «не про насъ”, — изъ–за чего–же хлопотать? Вообще есть у насъ эта нехорошая, прошлыми обстоятельствами привитая черта: привычка взирать спокойно, лѣнивыми, полусонными глазами на все то, на всѣ тѣ начинанiя, которыя кажутся намъ «не про насъ”, а «про другихъ”. Черта, повторяемъ, совсѣмъ нехорошая; а она присуща не въ одной средѣ волостныхъ старшинъ. Вотъ напримѣръ, въ Пермской губернiи вводятся теперь мировыя судебныя учрежденiя, — великое благо для такой губернiи, какъ Пермская. И пишутъ оттуда что мѣстные крестьяне особенно сильно одушевлены надеждами на приближающiйся къ нимъ «судъ правый и скорый”; говорятъ даже что многiе, имѣющiе денежныя претензiи, не начинаютъ дѣлъ, именно въ ожиданiи мироваго суда. Казалось–бы одушевленiю надо быть общему; между тѣмъ, «къ крайнему сожалѣнiю (такъ говоритъ одинъ корреспондентъ), внимательное наблюденiе надъ характеромъ отношенiя влiятельныхъ людей къ предстоящему открытiю мировыхъ судебныхъ учрежденiй не обѣщаетъ много хорошаго: многiе изъ нихъ думаютъ почему–то, что мировой судъ — «не для нихъ”, что имъ не доведется имѣть дѣло съ этимъ судомъ; поэтому изъ среды общества найдете у насъ людей, которые относятся къ новому суду не только безучастно, но даже съ нѣкоторымъ пренебреженiемъ”. Это–то безучастiе и пренебреженiе исключаетъ, конечно, всякую думу и заботу о томъ, чтобы выборъ мировыхъ судей на первый разъ былъ сколько возможно удаченъ, и потому–то оно, по мнѣнiю мѣстнаго наблюдателя, не обѣщаетъ много хорошаго.

Такое «безучастiе и пренебреженiе” къ мировому суду можно пожалуй счесть особенностiю, — замѣчательною, конечно, — Перми; но равнодушiе ко всему, что не для насъ, прорывается и ближе къ намъ. Знаемъ мы напримѣръ, по слухамъ, а частiю и непосредственно, что въ городѣ Твери есть одинъ, — и не очень удаленный отъ центра города, — кварталъ, обитатели котораго, вопреки велѣнiямъ природы, зимою процвѣтаютъ, а лѣтомъ чувствуютъ себя постоянно въ осадномъ и притомъ фальшивомъ положенiи: по долгу человѣчества слѣдуетъ имъ желать чтобы небо дождило, для изобилiя плодовъ земныхъ; а чувство самохраненiя велитъ втайнѣ желать совершеннаго бездождiя, и всякая идущая туча приводитъ ихъ въ страхъ и ужасъ. Такое чудное душевное раздвоенiе объясняется тѣмъ, что среди квартала лежитъ нѣкоторая низина, въ которую, по соображенiямъ мѣстныхъ техниковъ, когда–то признано было за благо устроить стокъ воды со многихъ близъ–лежащихъ улицъ; въ низинѣ сдѣланъ для того колодезь и изъ него проведена подземная водосточная труба въ какое–то болото. Но колодезь и труба устроены какъ–то такъ хитро, что не вмѣщаютъ вдругъ большаго наплыва воды; поэтому при каждомъ сильномъ дождѣ несущiеся по улицамъ квартала шумные потоки въ какiе–нибудь четверть часа превращаютъ всю низину въ обширное озеро, и ближайшая къ ней часть квартала всплываетъ,

.... «какъ Тритонъ,

По поясъ въ воду погружонъ».

Дождь прошелъ, а озеро все стоитъ — часъ и два. Тогда бываетъ очень весело живущимъ въ залитомъ околоткѣ мальчишкамъ: засучивъ босыя ноги до колѣнъ, они съ наслажденiемъ бродятъ по краямъ разлива, или, бросивъ на воду какую–нибудь сорвавшуюся съ петель стapyю дверь, переплываютъ на ней, пихаясь шестиками, съ одной стороны улицы на другую. Эти увесетительныя занятiя, конечно, сопровождаются звонкимъ дѣтскимъ смѣхомъ; но взрослые обыватели не смѣются ни въ началѣ, ни въ концѣ разлива. Какъ только покажется на улицѣ вода, идущая на прибыль, они всею массою домашнихъ силъ, подъ проливнымъ дождемъ, бросаются къ воротамъ и калиткамъ — закладывать ихъ досками и заваливать землей, чтобы вода не ворвалась на дворъ; ибо, ворвавшись на дворъ, она зальетъ ихъ погреба и ледники и загубитъ всѣ содержимые въ нихъ припасы. Особенно суматошное бываетъ дѣло, если ударитъ громъ и застучитъ въ окна крупный дождь среди темной ночи, пробуждая спящихъ мирнымъ сномъ обитателей заливнаго квартала. Такъ живутъ они уже многiе годы; не разъ прибѣгали къ городскимъ и губернскимъ властямъ, прося защиты отъ наводненiй: терпимъ, говорятъ, убытки и безпокойства; вода размываетъ наши фундаменты, заводитъ въ нихъ сырость, заноситъ мостовую иломъ, и жить никто не идетъ къ намъ по этому самому случаю. И власти отвѣчали: странное дѣло! да скажите намъ, когда васъ зальетъ; мы посмотримъ, что это за наводненiе такое, — тогда и мѣры надлежащiя примемъ. Дѣйствительно, говорятъ, удалось разъ властямъ увидѣть — не самое наводненiе, а свѣжiе слѣды его; мѣръ же они еще не приняли, потому вѣроятно, что надобности въ томъ особенной для себя не усматриваютъ.

И такъ, говоря словами Гоголя (не измѣненными и въ знаменитыхъ варiантахъ, надѣлавшихъ столько хлопотъ «Русской Старинѣ”), приходится намъ изображать все бѣдность, да бѣдность, да несовершенства человѣческой жизни”. Впрочемъ, сказавъ такiя слова, самъ Гоголь попытался же выйти изъ заколдованнаго круга бѣдности и несовершенствъ. Что бы ни побуждало его къ этой попыткѣ, но мы въ правѣ думать что чувствовалась ему потребность выхода, что чуяла душа его, рядомъ съ бѣдностью и несовершенствами, присутствie чего–то инаго. А у него душа была необычайно чуткая и не могла она обмануть его, не смотря на увѣренiе новѣйшей критики что онъ совсѣмъ не зналъ Россiи. Если–же такъ, то и всякiй, безпристрастно наблюдающiй русскую жизнь, непремѣнно натолкнется на что–нибудь, кромѣ бѣдности и несовершенствъ. Масальскiй наблюдатель не объяснилъ причины замѣченной имъ крайней бѣдности народа; за то «Калужскiя Губ. Вѣдомости” напечатали приговоръ крестьянъ Земницкой волости Жиздринскаго уѣзда, въ которомъ причиною бѣдности и разоренья крестьянъ прямо выставлено пьянство, а потому и постановлено: «на будущiй 1874 г. по волости во всѣхъ селенiяхъ питейныхъ заведенiй не открывать”.

Что бы ни говорили остряки легкаго нрава, а эти крестьянскiе приговоры, эти усилiя народа уйдти изъ подъ растлѣвающаго дѣйствiя размножающихся «питейныхъ заведенiй” стоютъ того, чтобы слѣдить за ними и говорить о нихъ долго и неустанно, пока успѣхъ усилiй не сдѣлается вполнѣ несомнѣннымъ. Какъ, напримѣръ, не обратить вниманiя на то, что явленiе это началось не здѣсь гдѣ–нибудь, не на бойкихъ мѣстахъ, а вдали, въ затишьѣ, въ такихъ губернiяхъ, какъ Пензенская, чисто–земледѣльческая, куда фабричность почти совсѣмъ не проникала и гдѣ, по послѣднимъ свѣдѣнiямъ, насчитывается уже 402 приговора объ отреченiи отъ пьянства и кабаковъ, взамѣнъ которыхъ, по словамъ, мѣстныхъ «Губ. Вѣдомостей”, уже начинаютъ распространяться въ селенiяхъ чайныя лавочки, освобожденныя, по распоряженiю министра финансовъ, отъ налога. Такимъ, болѣе сосредоточеннымъ въ себѣ yгламъ не указъ подмосковныя села, которымъ, можетъ быть, еще долго не сообщится идущее изъ глуши отрезвляющее движенiе. Здѣсь–же, по близости, если появляется подобное движенiе, то оно возникаетъ иначе и направляется инымъ путемъ: такъ напримѣръ, по словамъ «Московск. Вѣдомостей”, владимiрское губернское земство ходатайствуетъ «объ измѣненiи акцизной системы и объ уменьшенiи числа питейныхъ заведенiй въ губернiи до возможно–меньшей цифры”.

Въ этомъ случаѣ, стало быть, починъ принадлежитъ земству; ему же должна принадлежать вся честь и слава за этотъ починъ, за эту заботливость и старанiе помочь народу подняться и обновить свои упавшiя нравственныя силы.

Говоря о заботливости земскихъ дѣятелей, не можемъ не указать еще на одно распоряженiе другаго земства, распоряженiе стоющее, не смотря на его кажущуюся неважность, самаго обширнаго подражанiя, потому что, привившись въ народѣ, оно можетъ современемъ сильно повлiять на уменьшенiе одного изъ ужасныхъ золъ. Вотъ это распоряженiе, недавно сообщенное въ «Правит. Вѣстникѣ”. «Козловское, Тамбовской губ., уѣздное земское собранiе, выслушавъ докладъ уѣздной управы о застрахованiи и признавая полезнымъ, въ видахъ предотвращенiя пожаровъ, устройство лѣтнихъ кухонь (топлюшекъ), и въ видахъ уменьшенiя гибельныхъ дѣйствiй пожаровъ, посадку около домовъ деревьевъ, постановило: поручить волостнымъ правленiямъ о непремѣнномъ устройствѣ означенныхъ кухонь и о насажденiи деревьевъ”.

Пожары, между тѣмъ, идутъ своимъ чередомъ, и ихъ не перечесть; но, читая извѣстiе объ одномъ изъ нихъ, мы встрѣтили особенное обстоятельство, которое производитъ впечатлѣнiе, такъ что умолчать о немъ нѣтъ силъ. Въ Уфимскомъ уѣздѣ, въ Воскресенской волости, въ деревнѣ Бекетовой 10 iюня былъ пожаръ, отъ котораго сгорѣло 33 двора. «Во время пожара, гласитъ извѣстiе, обгорѣлъ 80–ти лѣтнiй старикъ, спасавшiй пожитки своего семейства; черезъ два дня онъ умеръ въ страшныхъ мученiяхъ. Ему не было оказано никакой медицинской помощи, потому что во всей Воскресенской волости, съ 10–ти тысячнымъ населенiемъ (обоего пола), нѣтъ ни одного даже фельдшера, какъ и во многихъ волостяхъ губернiи”.

Одна фигура этого восьмидесятилѣтняго старика, спасающаго изъ огня пожитки своей семьи, поражаетъ какою–то силой (перенесите воображенiемъ этотъ случай изъ крестьянской въ вашу собственную среду, и вы согласитесь съ нами); а мысль о его двухдневныхъ «страшныхъ мученiяхъ”, безъ всякой медицинской помощи просто приводитъ въ содраганie. Ни одного даже фельдшера!.. При этомъ слышится намъ, изъ «Кишиневскихъ Епарх. Вѣдомостей”, благороднѣйшiй голосъ священника, о. Сергiя Богославскаго, съ жаромъ доказывающаго вопiющую необходимость лучшаго и на прочныхъ основанiяхъ устройства земской медицины. «Нѣкоторыми изъ земствъ, говоритъ о. Богославскiй, разновременно были возбуждаемы вопросы о необходимости земскихъ врачей и акушерокъ въ средѣ сельскаго населенiя, и вопросы эти болѣе или менѣе рѣшались теоретическими лишь положенiями, безъ дѣйствительно–полезнаго примѣненiя ихъ къ практикѣ, или откладывались и откладываются до болѣе удобнаго времени”. «Существованiе у насъ, продолжаетъ онъ потомъ, въ настоящее время земскихъ врачей, безцѣльно летающихъ по своимъ участкамъ и тѣмъ успокоивающихъ и услаждающихъ только гуманное чувство земскихъ представителей, безъ всякой существенной пользы для сельскихъ обществъ, на нашъ взглядъ, далеко неудовлетворительно. Разъѣзжая по селамъ и останавливаясь у сборныхъ избъ для полученiя свѣдѣнiй о больныхъ отъ полупьяныхъ большею частiю сельскихъ старостъ и сотскихъ, которые не медлятъ заявлятъ что все–молъ обстоитъ благополучно, будучи мало заинтересованы вопросомъ о народномъ здравiи вообще, а тѣмъ болѣе въ частности, врачи считаютъ себя вполнѣ выполнившими свою обязанность”... «Многолѣтнiй, неудавшiйся опытъ существованiя уѣздныхъ врачей едва–ли можетъ перемѣниться къ лучшему при одномъ только измѣненiи названiя уѣздныхъ въ земско–участковые, безъ дѣйствительнаго участiя въ судьбѣ больныхъ и страждующихъ, наполняющихъ наши веси и преждевременно умирающихъ сотнями”.

Такое–то впечатлѣнiе на мыслящаго и чувствующаго наблюдателя производитъ дѣйствительность, далеко иногда уходящая отъ того, что воображаютъ пишущiе и постановляющiе въ кабинетахъ и собранiяхъ, и проникшiйся этимъ впечатлѣнiемъ наблюдатель восклицаетъ: «Пора освободить салонныхъ мыслителей отъ прiятнаго заблужденiя — представленiя деревенской народной жизни отраднымъ оазисомъ безмятежiя и идилизма; — пора быть повнимательнѣе къ вопiющимъ нуждамъ нашихъ братiй и поглубже взглянуть на дѣйствительную жизнь нашего простолюдина, наружное спокойствiе котораго не есть отпечатокъ довольнаго состоянiя его души”...

Существенная мысль о. Богославскаго выражена такъ: «главное условiе успѣшнаго приложенiя медицины къ сельской жизни есть основательность и доступность... Нецѣлесообразность, неосновательность нынѣ существующей земской медицины вполнѣ объясняетъ ту холодность и то недовѣрiе къ ней со стороны поселянъ, которыя присущи имъ сплошь и рядомъ; а особенно если вспомнимъ что въ понятiи народа нынѣ странствующiй врачъ тѣсно отождествляется съ несимпатичнымъ для него лицомъ, которое въ былое время наводило страхъ процессомъ перетаскиванiя изъ дома въ домъ и анатомированiя мертвыхъ тѣлъ”... «Земскiй врачъ, поясняетъ далѣе о. Богославскiй, долженъ вполнѣ принадлежать земству, какъ священникъ — приходу, жена — мужу, и, кромѣ основательнаго изученiя мѣстной народной жизни, съ ея черными и розовыми оттѣнками, знакомство его съ участковою мѣстностью съ гигiенической точки зрѣнiя должно составлять немаловажное примѣненiе къ его практикѣ. Однимъ словомъ, въ виду успѣшнаго привитiя медицины къ народной жизни намъ желательно видѣть земскихъ врачей вполнѣ доступными и глубоко преданными своему призванiю”, что, по несомнѣнно–справедливому мнѣнiю о. Богославскаго, только и «могло бы быть при постоянномъ жительствѣ врача среди сельскаго люда”.

Высказавъ такимъ образомъ сущность своей мысли, цитируемый нами авторъ не ограничивается этимъ, а идетъ прямо къ ея осуществленiю и говоритъ:

«Устройство, на первый разъ, хотя волостныхъ больницъ на десять кроватей, вполнѣ соотвѣтствующихъ своему назначенiю; содержанiе постоянно жительствующихъ при оныхъ волостныхъ врачей, при возможно большемъ распространенiи вольныхъ и казенныхъ аптекъ въ мѣстахъ многолюдности, а равно при имѣнiи въ каждомъ селѣ фельдшера, оспопрививателя и акушерки, поставили–бы сразу дѣло земской медицины на томъ прочномъ основанiи, отъ котораго только и можно ожидать въ будущемъ утѣшительныхъ результатовъ”.

Далѣе, замѣтивъ что «вопросъ объ эмансипацiи женщинъ съ несомнѣнною пользою могъ–бы быть примѣнимъ къ увеличенiю числа ученыхъ акушерокъ для селъ”, авторъ предполагаетъ возможнымъ соединенiе въ одномъ лицѣ обязанностей акушерки и учительницы, а также соединенiе фельдшерской обязанности съ занятiями сельскаго писаря.

Конечно, это предполагается съ цѣлiю экономiи, въ виду той цифры, какая вышла у автора по проектированной имъ смѣтѣ на содержанiе всего медицинскаго учрежденiя волости. Вотъ эта смѣта:

А. Годовой расходъ. 1) Въ жалованье врачу (при квартирѣ, отопленiи и освѣщенiи) 1,200 р. 2) Ему–же по должности смотрителя и эконома больницы 300 р. 3) Полагая пять селъ въ волости, пяти акушеркамъ (при общественной квартирѣ и отопленiи) каждой по 300 р., всего 1,500 р. 4) Старшему фельдшеру при больницѣ 300 р. 5) Четыремъ фельдшерамъ по селамъ (при квартирахъ и отопленiи) по 250 р. каждому, всего 1,000 р. 6) Прислугѣ при больницѣ (2 женщ., 2 мужч. и 1 кухаркѣ) 375 р. 7) На ремонтъ зданiй 60 р. 8) На медикаменты и непредвидимые расходы 400 р. 9) На стирку и починку бѣлья 50 р. 10) на пищу, чай и сахаръ для 10 больныхъ 600 р. 11) На освѣщенiе и отопленiе больницы и квартиры смотрителя 80 р. Итого на годовое содержанiе учрежденiя 5,865 р.

Б. Единовременный расходъ. На постройку больничнаго зданiя о четырехъ отдѣленiяхъ, съ квартирой для врача–смотрителя и съ необходимыми службами 4,000 р.; на мебель, посуду, приборы и пр. 500 р., итого 4,500 р.

Всего же въ первый годъ потребуется 10,365 р.

Изложивъ эту смѣту, о. Богославскiй говоритъ: «Ярые экономисты земства, при видѣ такой громадной цифры, невольно пожалуй придутъ въ смущенiе”, и затѣмъ указываетъ средство, т. е. источникъ для покрытiя этой громадной цифры. Предлагаемый источникъ, по выраженiю о. Богославскаго — «не новая пѣсня”; это — сельскiе и посадскiе кабаки, находящiеся въ рукахъ евреевъ. «Намъ кажется, говоритъ авторъ, что передача по посадамъ и селамъ питейныхъ заведенiй въ полное распоряженiе и благонамѣренность земства или самыхъ сельскихъ обществъ, подъ контролемъ приходскихъ попечительствъ, безъ всякихъ налоговъ, съ избыткомъ могла бы покрыть расходы по содержанiю земской медицины. Предположенiе это основывается на неопровержимыхъ, фактическихъ данныхъ: каждый кабакъ въ селахъ, не говоря уже о посадахъ, кромѣ уплаты обществу арендныхъ денегъ въ количествѣ 600–1,000 р., выручаетъ отъ 2–хъ до 3–хъ и болѣе тысячъ рублей; и не лучше–ли потовыя деньги эти обращать на пользу общественную, нежели обогащать ими тунеядцевъ, высасывающихъ возмутительнымъ пронырствомъ кровный грошъ неразвитаго умственно мужичка!..”

Это, какъ извѣстно, въ самомъ дѣлѣ не новая пѣсня. Было предложено обратить тотъ–же самый источникъ на устройство школъ, и предложенiе возбудило тогда большое разномыслiе въ печати. Мы не будемъ повторять и не примемъ на себя ни защиты, ни осужденiя этой мысли. Напомнимъ только читателю, въ оправданiе нашего автора, одушевленнаго такимъ добрымъ христiанскимъ чувствомъ, — напомнимъ о цѣли, къ которой онъ направляетъ предлагаемый источникъ, и затѣмъ прибавимъ тоже давно не новую истину, что нечистыхъ промысловъ нѣтъ, а есть нечистые способы веденiя ихъ. Торговля виномъ, какъ торговля всякимъ другимъ предметомъ, если она ведется разумно, правильно и добросовѣстно, не можетъ, кажется, заключать въ себѣ ничего ни предосудительнаго, ни вреднаго... Впрочемъ, пусть этотъ вопросъ остается открытымъ вопросомъ.

Насъ поразила силою фигура обгорѣвшаго въ пожарѣ восьмидесяти–лѣтняго старика. Но вотъ недавно уголовная хроника представила образчикъ исполинской силы русской женщины, въ лицѣ крестьянки Костромской губернiи Евстигнѣевой, преступницы, убившей мужа и оправданной судомъ присяжныхъ, можетъ быть именно подъ впечатлѣнiемъ этой силы. Кто не хочетъ коверкать и перевирать чужiя мысли, тотъ, конечно, знаетъ что ни мы, ни кто другой не возставали и не будемъ возставать огуломъ противъ всѣхъ оправдательныхъ приговоровъ; впрочемъ настоящiй приговоръ имѣлъ и юридическое основанiе. Вотъ въ какомъ свѣтѣ представилась Евстигнѣева въ засѣданiи временнаго отдѣленiя костромскаго окружнаго суда, происходившемъ въ г. Кологривѣ. Она прожила съ мужемъ 15 лѣтъ и имѣла четырехъ дѣтей; во все время супружеской жизни была вѣчной страдалицей, а мужъ — пьяницей и буяномъ; свидѣтели отозвались о ней что она честная женщина, хорошая хозяйка, трудолюбивая работница, добрая мать; сама она характеризовала свою прошлую жизнь тѣмъ, что со времени выхода замужъ только ту ночь спала спокойно, которая слѣдовала за убiйствомъ мужа. Убiйство совершилось такъ. Въ праздникъ, поздно вечеромъ, Евстигнѣева воротилась домой съ поля, гдѣ пахала; — потому что она работала и по праздникамъ, — иначе не хватило бы у ней времени и силъ на исполненiе всѣхъ работъ. Пьяный мужъ встрѣтилъ ее ругательствами и, схвативъ топоръ, приказывалъ ей лечь на полъ, говоря что хочетъ отрубить ей голову... Послушайте какъ Евстигнѣева разсказала суду о происходившемъ у ней на душѣ въ эту минуту: «Подумала я себѣ: онъ пьянъ, топоръ у него въ рукахъ, а врагъ горами качаетъ; не согласна я ему свою голову давать рубить: у меня дѣтки есть; а ужъ лучше пусть будетъ мой грѣхъ, — отрублю ему голову тѣмъ–же топоромъ и буду молиться; можетъ умолю свой грѣхъ...” Она толкнула мужа, выхватила у него топоръ и ударила его обухомъ по головѣ... Кончено! осталось молиться, умолять грѣхъ.

Присяжные признали, что Евстигнѣева совершила убiйство спасая свою жизнь.

Какимъ–то, въ вашемъ воображенiи, читатель, нарисуется образъ этой женщины — 15 лѣтъ не спавшей спокойно, одиноко работавшей изо дня въ день въ полѣ, не захотѣвшей умереть потому, что «у ней дѣтки есть”, и — сознательно сдѣлавшейся убiйцею, для спасенья себя и дѣтей!

_______

О ГОСУДАРСТВЕННОМЪ ДОЛГѢ^*).

I.

Государственный долгъ Россiи имѣлъ всегда могущественное влiянiе на финансовое положенiе страны, полезное или вредное, смотря по употребленiю занятыхъ суммъ.

Это противоположное въ разное время дѣйствiе государственнаго долга выразится ясно изъ помѣщаемаго здѣсь обзора онаго, которому мы предпосылаемъ бѣглый взглядъ на долговыя отношенiя предшествовавшаго времени.

До учрежденiя государственной казны, при патрiархальномъ бытѣ, всѣ расходы края сосредоточивались въ царской казнѣ, составлявшей царскую, а не государственную собственность. Но даже и въ то отдаленное время война, непорядокъ денежнаго прихода и расхода, а также неплатежъ частнымъ лицамъ суммъ, причитающихся имъ изъ казны за личную службу и по царскимъ подрядамъ, выказывали постоянный недостатокъ въ средствахъ и имѣли уже влiянiе на образованiе долга. Для примѣра приведемъ хотя одинъ весьма наглядный случай, именно выпускъ въ обращенiе, въ 1655 году, мѣдныхъ денегъ, съ обязательнымъ ихъ прiемомъ за серебряныя деньги, предпринятый для покрытiя накопившихся долговъ и недостатка въ доходахъ. Результатъ этой мѣры, имѣвшей невыразимыя вредныя послѣдствiя на народное хозяйство страны, несомнѣнно выражаетъ опасность смѣшенiя понятiй о звонкой монетѣ съ понятiемъ о денежныхъ знакахъ, независимо отъ матерiала, изъ котораго они изготовлены, изъ мѣдныхъ ли кружковъ, кожи, мѣха или бумаги. За серебряный рубль, имѣвшiй въ 1655 году равную стоимость съ мѣднымъ рублемъ, платили въ 1663 году пятьдесятъ рублей мѣдными деньгами. Къ сожалѣнiю, этотъ весьма поучительный примѣръ остался забытымъ, а то бы, вѣроятно, не была допущена у насъ подобная мѣра уравненiя денежнаго знака со стоимостью звонкой монеты, въ началѣ текущаго столѣтiя и въ продолженiи послѣднихъ пятнадцати лѣтъ.

Петръ I, отдѣливъ царскую казну отъ государственной, избѣгалъ по возможности накопленiя претензiй на казнѣ, съ тѣмъ чтобы не дать образоваться внутреннему долгу, на погашенiе коего надеждъ не было. Сверхсмѣтные расходы покрывалъ обыкновенно этотъ государь временными сборами съ разныхъ сословiй, рублевыми и копеечными и успѣлъ даже этимъ способомъ положить прочное во всѣхъ отношенiяхъ основанiе, на которомъ стоитъ нынѣшняя Россiйская Имперiя. Но чтобы не отягощать народъ сверхъ силъ податями, выпускалъ онъ, находясь постоянно въ денежныхъ нуждахъ, большое количество мѣдныхъ пятикопѣечниковъ, коихъ вѣсъ не соотвѣтствовалъ выбитой на нихъ номинальной цѣнности. Этими, такъ сказать, мѣдными грошами, генiй его сумѣлъ побить на голову враговъ Россiи, расширить предѣлы имперiи и поставить ее на высокую степень политическаго и матерiальнаго могущества.

При преемникахъ Петра I, финансовая дѣятельность не могла превозмочь накопленiе долга, хотя доходы возрастали, но ихъ все–таки не доставало на положенныя издержки. Кромѣ того, улучшенiе денежнаго дѣла, которое разстроивали выпуски пятикопѣечниковъ, было постоянною заботою правительства. Въ предположенiи устраненiя этого существеннаго недуга, составляемъ былъ одинъ проектъ за другимъ, пока, наконецъ, въ царствованiе Елисаветы не приступили къ перечеканкѣ пятикопѣечниковъ въ четырехъ– и трехъ–копѣечники, то есть къ обращенiю легковѣсной мѣдной монеты въ тяжеловѣсную, съ тѣмъ чтобы возвратить ей прежнюю внутреннюю ея стоимость, не вѣдая что частые переходы отъ одной цѣнности монеты или денежныхъ знаковъ къ другой ихъ цѣнности вызываютъ неизбѣжно денежные и экономическiе кризисы. Впрочемъ эти намѣренiя правительства были вскорѣ оставлены по причинѣ предпринятыхъ военныхъ дѣйствiй, на которыя потребовались экстренныя деньги и которыя добыты были посредствомъ вновь сдѣланнаго выпуска легковѣсныхъ пятикопѣечниковъ.

Въ царствованiе Екатерины II государственные доходы значительно умножились, вслѣдствiе разныхъ полезныхъ мѣръ и денежное дѣло приняло отличный оборотъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ положено начало и нынѣшнему государственному долгу.

Денежное дѣло поставлено было весьма удачно учрежденiемъ государственнаго ассигнацiоннаго банка, билеты коего поддерживали какъ кредитъ банка, такъ и прочное финансовое положенiе страны, безъ участiя государственнаго казначейства, почему въ ту пору ассигнацiи не могли считаться государственнымъ долгомъ, въ который они обратились впослѣдствiи, удовлетворяя денежнымъ нуждамъ казначейства. Сама императрица слѣдила за ходомъ этихъ билетовъ въ народѣ, умѣряла или усиливала ихъ выпуски съ рѣдкимъ пониманiемъ дѣла и имѣла постоянно бдительный за ними надзоръ. Вслѣдствiе такого попеченiя ассигнацiи оказали огромнѣйшую услугу странѣ, ожививъ ея производительность и торговлю, служа при томъ мѣриломъ ценностей во внутреннемъ обращенiи.

Манифестъ 29 декабря 1768 года, возвѣстившiй объ учрежденiи ассигнацiоннаго банка, говоритъ, между прочимъ, что «въ столь обширной имперiи, какова Россiя, не можно довольно давать способовъ къ обращенiю денегъ, отъ котораго много зависитъ благоденствiе народа и цвѣтущее состоянiе торговли. Мы удостовѣрились, присовокупляетъ императрица, что тяжесть мѣдной монеты, затрудняетъ ея обращенiе и дальнiй провозъ всякой монеты неудобенъ по обширности края, мы убѣдились также, что для Россiи нужны банки, на подобiе заграничныхъ, которые могли бы переводить всюду капиталы частныхъ людей безъ малѣйшаго замедленiя и согласно съ пользою каждаго. Выпускъ въ публику печатныхъ билетовъ, гласящихъ на предъявителя, замѣнитъ, пользуясь кредитомъ, наличную монету въ обращенiи. Соображая эти вкратцѣ приведенныя обстоятельства съ пространствомъ Россiи и чувствуя сколь необходимо облегчить въ ней обороты денегъ, мы съ удовольствiемъ приступаемъ къ учрежденiю въ имперiи нашей промѣнныхъ банковъ”.

Съ 1 января 1769 года установлены были, въ С.–Петербургѣ и Москвѣ, ассигнацiонные банки, выдававшiе свои билеты въ размѣрѣ поступающихъ въ нихъ денежныхъ суммъ. Ассигнацiямъ присвоено было обращенiе во всей имперiи наравнѣ съ ходячею монетою. Кредитъ ихъ былъ столь твердъ, что они шли наравнѣ съ серебрянымъ рублемъ.

Долги, накопившiеся при прежнихъ управленiяхъ, уплачены были посредствомъ этихъ ассигнацiй, военные и другiе неожиданные расходы покрывались ими же, заемный банкъ и опекунскiе совѣты снабжены были также ассигнацiями, которыми производились ссуды. Но всѣ эти, на различныя нужды употребленныя ассигнацiи, отпускались изъ банка не безусловно, но съ тѣмъ, чтобы онѣ въ оный возвращаемы были въ установленные сроки. Такимъ образомъ выпускъ ассигнацiй самъ собою погашался, что не мало способствовало къ упроченiю кредита этихъ бумажныхъ денегъ.

Первый государственный заграничный долгъ сдѣланъ былъ въ 1769 году, чрезъ посредство амстердамскихъ банкировъ де–Семетъ. Занято на 10 лѣтъ четыре миллiона голландскихъ гульденовъ, или около двухъ миллiоновъ рублей, изъ 5⁰/₀, безъ назначенiя процента погашенiя, не употребительнаго въ то время. Причины, побудившiя императрицу приступить къ этому займу, изложены въ указѣ, данномъ правительствующему сенату 2 апрѣля 1769 года, въ коемъ между прочимъ сказано что «разсматривая наши настоящiе и впредь могущiе быть государственные доходы и соображая оные съ нынѣшними военными издержками, хотя и находили ихъ достаточными къ исправленiю оныхъ, но какъ обширность государства дѣлаетъ затрудненiе въ скоромъ ихъ свозѣ, а также съ вящею силою противу непрiятеля можно было дѣйствовать, равномѣрно предостерегая какъ вывозъ за–границу серебряной монеты, такъ и курсъ отъ крайняго униженiя, а главнѣйше же чтобы имѣть собственные свои источники доходовъ запасными на непредвидѣнные случаи: заблагоразсудили въ займѣ нѣкоторой суммы денегъ постановить съ иностранцами негоцiацiю, всемилостивѣйше опредѣляя къ тому нашихъ генералъ–аншефа и военной коллегiи вице–президента графа Чернышева, дѣйствительнаго тайнаго совѣтника вице–канцлера князя Голицына и генералъ–прокурора князя Вяземскаго, давая имъ полную мочь и силу именемъ нашимъ и престола нашего преемниковъ, сколько потребно будетъ денегъ, набрать внѣ государства и для того адресоваться къ одному или болѣе банкирамъ въ Голландiи, и чрезъ оныхъ негоцировать потребныя суммы на слѣдующихъ кондицiяхъ: 1. Мы даемъ за себя и за нашихъ преемниковъ престола, въ надежный залогъ за капиталъ и проценты сей денежной негоцiацiи и для совершеннаго спокойствiя участниковъ въ оной, чрезъ сильнѣйшее удостовѣренiе изъ всѣхъ нашихъ доходовъ на толикую сумму, сколько занято будетъ, а особливо эстъ и лифляндскiе и пошлины за привозные и отвозные товары городовъ Риги, Пернова, Ревеля и Нарвы, и для того къ платежу процентовъ и капитала мы ciи доходы, когда и сколько въ положенные сроки потребно будетъ, учреждаемъ и опредѣляемъ такъ, что намъ и нашимъ преемникамъ, нынѣ и впредь, въ семъ отнюдь ничего не перемѣнять и изъ помянутыхъ пошлинъ платить установленные проценты.

2. Обѣщаемъ и утверждаемъ императорскимъ нашимъ словомъ, что въ случаѣ неожиданнаго разрыва дружбы съ генеральными штатами (Голландiею) облигацiи сей негоцiацiи ни аресту, ни конфискацiи отъ насъ не подвержены. 3. Такимъ же образомъ освобождаются эти облигацiи отъ всякаго ареста и конфискацiи, хотя хозяева будутъ подданные въ войнѣ съ нами находящихся державъ. 4. Облигацiи сей негоцiацiи выпущены будутъ въ 500.000 гульденовъ голландскаго куранта, которыя у банкировъ въ Амстердамѣ останутся до подлиннаго выкупа и заплаты. 5. Для способнѣйшаго производства сей негоцiацiи могутъ банкиры и мы ихъ уполномочиваемъ на написанную въ облигацiяхъ сумму, давать отъ себя мелкiя ассигнацiи, каждую въ 1.000 гульденовъ, съ припискою процентныхъ купоновъ, и оныя негоцировать какъ заблагоразсудятъ, но съ тѣмъ, чтобы каждая изъ нихъ была явлена и засвидѣтельствована у нашего, пребывающаго въ Гагѣ, министра, при присяжномъ нотapiycѣ и не превосходила бы суммы, прописанной въ нашей облигацiи. 6. Проценты съ облигацiй нашихъ платить исправно по пяти на годъ, по прошествiи каждаго года, считая со дня отмѣченнаго въ облигацiи, изъ тѣхъ же банкирскихъ конторъ, безъ учиненiя содержателямъ малѣйшихъ убытковъ, для чего къ облигацiямъ процентные купоны или квитанцiи прiобщить. 7. Сiю негоцiацiю для окончательнаго платежа заключить на 10 лѣтъ, оставляя въ соизволенiи нашемъ начинать выплачивать и по прошествiи 5 лѣтъ, такими суммами, какъ намъ заблагоразсудится. 8. Мы всегда за три мѣсяца будемъ давать знать о сей уплатѣ чрезъ тѣхъ же банкировъ и когда намъ заблагоразсудится нѣкоторую часть уплатить, то черезъ нихъ же будетъ лотированiе (тиражъ) облигацiй въ присутствiи нотapiуca съ свидѣтелями. 9. Банкиры будутъ особо награждены, дабы участники отъ всѣхъ убытковъ, какъ при прiемѣ облигацiй, полученiи годовыхъ процентовъ и при возвращенiи капитала, освобождены были и никакого отягощенiя не имѣли. 10. Обѣщаемъ паки, наконецъ, что первый и готовый доходъ нашихъ государственныхъ пошлинъ къ платежу процентовъ и капитала, сколько потребно будетъ, отъ насъ назначенъ для отдачи банкирамъ, чрезъ нашего банкира Фридрихса, безъ всякой перемѣны, не взирая ни на какiя обстоятельства, и для того уполномочиваемъ сказанныхъ лицъ къ принятiю по сей негоцiацiи денегъ и къ платежу процентовъ и капитала изъ государственныхъ доходовъ чрезъ показаннаго банкира”. — Если мы приводимъ цѣликомъ указъ 2 апрѣля 1769 г., то дѣлаемъ это по важности документа, положившаго не только начало нашему государственному долгу, но и служащаго, такъ сказать, основанiемъ всѣхъ послѣдующихъ внѣшнихъ займовъ. Къ тому же этотъ указъ въ первый разъ появляется въ печати и объясняетъ нѣкоторымъ образомъ тогдашнее финансовое положенiе Россiи.

Одновременно съ помянутымъ указомъ состоялся рескриптъ, послѣдовавшiй на имя помянутыхъ сановниковъ, изъ коихъ составленъ былъ комитетъ уполномоченныхъ въ производствѣ внѣшнихъ негоцiацiй, исполненiе постановленiй коего возложено было на генералъ–прокурора князя Вяземскаго, завѣдывавшаго также финансовою частью. Этимъ рескриптомъ императрица ставитъ комитетъ въ извѣстность, что «амстердамскiе банкиры де–Сметъ присланнымъ письмомъ представляютъ свою готовность къ дачѣ намъ заимообразно нѣсколькихъ миллiоновъ. Находя ихъ предложенiе полезнымъ при нынѣшнихъ обстоятельствахъ и представленныя кондицiи для насъ сходными” поручаетъ она комитету негоцiацiю произвести на семь съ половиною миллiоновъ голландскихъ гульденовъ, и приступить къ оной немедленно, «дабы тѣмъ скорѣе диспонировать капиталами”.

Вслѣдствiе сего комитетъ, журналомъ отъ 8 апрѣля, постановилъ: послать тотчасъ же къ банкирамъ де–Сметъ четыре облигацiи, въ 500.000 гульденовъ каждую, съ тѣмъ чтобы на оныя въ маѣ получить въ натурѣ 10.000 червонцевъ, а остальныя суммы трассировать сюда для поднятiя курса, на который не могъ имѣть влiянiя выпускъ ассигнацiй, начавшiйся въ скромномъ размѣрѣ. Въ iюнѣ комитетъ положилъ выслать въ Амстердамъ еще четыре облигацiи и получить за нихъ 300.000 червонцевъ, употребя прочую сумму вновь на трассированiе векселей, затѣмъ въ iюлѣ мѣсяцѣ отправить еще двѣ облигацiи, съ тѣмъ чтобы на нихъ высланы были въ натурѣ 177.000 червонцевъ и векселя. По соображенiямъ комитета соберутся такимъ образомъ пять миллiоновъ гульденовъ, а 2.500.000 гульденовъ останутся въ резервѣ на могущiя случиться надобности.

Изъ занятыхъ и уже трассированныхъ денегъ велѣно указами: отъ 18 мая 1769 г., держать на диспозицiю графа Орлова 120.000 руб. на чрезвычайные по армiи расходы; 15 iюня отпустить 190.000 руб. на тѣ же расходы; 1 iюля, передать 100.000 руб. князю Волконскому, находившемуся въ Варшавѣ; 11 iюля, ему же 150.190 червонцевъ, графу Панину перевесть векселя на 201.246 р. и отпустить на издержки по армiи 50.000 червонцевъ; 21 сентября доставить Панину 94.810 червонцевъ и 17 декабря назначить на армiю 60.000 руб. Въ слѣдующемъ же году заемъ этотъ помогъ истребить турецкiй флотъ при Чесмѣ.

Не смотря на яркiй свѣтъ, который бросаетъ переписка о займахъ съ разными банкирами на денежныя и кредитныя обстоятельства главныхъ государствъ въ Европѣ, на многочисленныя донесенiя нашихъ посланниковъ, на примѣчательныя событiя политики и кредита, мы все–таки не рѣшаемся включать ихъ въ настоящую статью, дабы не прерывать нашего сжатаго обзора о государственномъ долгѣ.

Обѣщанный банкирами де–Сметъ заемъ въ 7¹/₂ миллiоновъ гульденовъ не состоялся однако въ полной суммѣ, такъ какъ въ счетъ онаго поступило въ 1769 году всего 4 миллiона гульденовъ. Де–Сметъ и посланникъ нашъ въ Гагѣ графъ Мусинъ–Пушкинъ оправдывали непоступленiе остальной суммы по оказавшемуся недостатку въ наличныхъ средствахъ Голландiи и приводили въ доказательство того «безплодныя покушенiя” французскаго двора въ прiисканiи тамъ денегъ. Но комитетъ уполномоченныхъ не довольствовался такими отзывами и находилъ, 22 августа 1769 года, «что голландскимъ капиталистамъ всегда безопаснѣе вѣрить нашему двору нежели другимъ людямъ”.

Эти «непреодолимыя затрудненiя” въ наборѣ остальной суммы займа, имѣли свою причину отчасти въ критическихъ денежныхъ обстоятельствъ какъ Лондона, такъ и Швецiи и въ займѣ у генеральныхъ штатовъ свыше 50 мил. гульденовъ на разныя заграничныя предпрiятiя, изъ коихъ упомянемъ о 30 мил. гульденовъ, взятыхъ на суринамскiя населенiя. При такомъ состоянiи денежнаго дѣла въ Голландiи, банкиры де–Сметъ не рѣшались открыть подписку вновь на pyсскiй заемъ, тѣмъ болѣе что этотъ первый заемъ можно было почесть опытомъ кредита Россiи въ Голландiи; но желая исполнить принятое ими обязательство по займу, обратились они за деньгами въ Геную, съ тѣмъ чтобы, въ случаѣ благопрiятныхъ извѣстiй, выданныя комитетомъ облигацiи на гульдены переведены были на пiастры.

Въ теченiе 1770 года банкиры де–Сметъ собрали въ Голландiи еще одинъ миллiонъ гульденовъ, а въ слѣдующемъ году 500,000 гульденовъ.

Медленность поступленiя суммъ навела комитетъ уполномоченныхъ на мысль что банкиры де–Сметъ вѣроятно не пользовались достаточнымъ влiянiемъ на капиталистовъ въ Голландiи и не довольно усердно принимались за реализацiю займа, но назначенный въ Гагу новый нашъ посланникъ князь Голицынъ разувѣрилъ въ этомъ членовъ комитета, донеся имъ 10 апрѣля 1770 года, что не смотря на кратковременное свое пребыванiе въ генеральныхъ штатахъ, ему все–таки извѣстно что банкирскiй домъ де–Сметъ находится по состоянiю и по веденiю своему «въ немалой консидерацiи” и почитается за основательную и богатую контору.

По мнѣнiю князя Голицына затрудненiе набрать всю условленную сумму происходитъ не отъ неимѣнiя нами въ Голландiи кредита, такъ какъ мы пользуемся онымъ предпочтительно предъ всѣми прочими государствами. «Всякъ видитъ и чувствуетъ”, пишетъ князь, «что Россiя по сихъ поръ еще въ долгу не бывала и что наборъ помянутыхъ денегъ, по изобилiю оныхъ, маловаженъ и могъ бы быть оплаченъ безъ затрудненiя, ежели бы многочисленныя банкрутства во Францiи и Англiи не настращали до того голландскихъ капиталистовъ, что они рѣшились прiостановиться передачею капиталовъ въ чужiя государства. Обратиться же къ другимъ банкирамъ насчетъ займа и пустить въ ходъ одновременно двѣ негоцiацiи и при разныхъ «кондицiяхъ”, повредитъ необходимо дѣлу, коему противятся преимущественно жители Брабанта и вообще католики, несочувствующiе нашимъ займамъ по «извѣстному ихъ суевѣрiю, почитавшему худымъ употребленiемъ денегъ, коль скоро онѣ употребляются въ пользу диссидентовъ”.

По всѣмъ этимъ уваженiямъ, князь Голицынъ полагалъ что слѣдуетъ обратиться къ банкирскому дому Гопе, который поведетъ наши негоцiацiи успѣшнѣе чѣмъ домъ де–Смета, которому не удалось занять денегъ въ Генуѣ. Подъ предлогомъ покупки картинъ, князь ѣздилъ въ Амстердамъ для переговоровъ съ домомъ Гопе, объявившемъ ему что всегда за крайнее удовольствiе почтетъ принять на себя денежныя порученiя нашего двора. Для усвоенiя вполнѣ нашего кредита въ генеральныхъ штатахъ, Гопе предлагали обезпечить платежъ процентовъ по сдѣланному уже долгу высылкою въ Амстердамъ русскаго желѣза, мѣди и вообще товаровъ находившихъ вѣрный сбытъ въ томъ торговомъ городѣ. Этого способа придерживались, какъ объясняли Гопе, съ большимъ успѣхомъ какъ Австрiя, такъ и Швецiя, занимавшiя неоднократно деньги въ Голландiи.

Комитетъ уполномоченныхъ, опасаясь что банкиры Гопе преданы денежнымъ интересамъ Францiи, а потому могли бы пренебречь таковыми же интересами Россiи, сообщили объ этомъ князю Голицыну, который однако донесъ комитету что впослѣдствiе операцiй контролеръ–генерала аббата Тере, Гопе отъ всѣхъ французскихъ дѣлъ удалились, а равно что французскiй кредитъ въ совершенномъ упадкѣ въ Голландiи. Что–жъ касалось собственно банкировъ, открывавшихъ займы для иностранныхъ дворовъ, то всѣ они не имѣютъ обычая помѣщать свои деньги въ подобныя предпрiятiя, успѣхъ коихъ зависитъ преимущественно отъ кредита страны и отъ склонности къ заемщику публики генеральныхъ штатовъ. Впрочемъ блистательныя побѣды россiйскаго оружiя, пишетъ Голицынъ изъ Гаги отъ 9 сентября 1770 года, открыли наконецъ глаза тайнымъ нашимъ непрiятелямъ и опровергли ихъ умыслы, такъ что вѣроятно найдется нынѣ болѣе охотниковъ на снабженiе Россiи деньгами.

Такъ какъ по указанiю банкировъ де–Сметъ была надежда занять деньги въ Генуѣ, то комитетъ уполномоченныхъ для внѣшнихъ негоцiацiй предпочелъ самъ прямо обратиться, по сему предмету, къ маркизу Мавруцiю, который тотчасъ оный увѣдомилъ что соберетъ въ Италiи для Россiи одинъ миллiонъ пiастровъ. Встрѣтивъ однако въ Генуѣ и Венецiи затрудненiя къ прiисканiю этой суммы, вслѣдствiе неудавшейся негоцiацiи де–Сметъ въ Голландiи и вмѣшательства ихъ въ генуэзскiй заемъ, а также по причинѣ открывавшейся войны, обѣщалъ маркизъ все–таки собрать 500,000 пiастровъ, и по совершенiи этой операцiи приступить къ набору другой такой же суммы.

Условiя контракта на поставку этихъ денегъ утверждены были еще въ 1770 году почти на одинаковыхъ началахъ съ амстердамскою негоцiацiею, за исключенiемъ пунктовъ относившихся до гарантiи займа, облигацiи и платежа процентовъ. Въ обезпеченiе долга назначены были винные доходы, простиравшiеся до шести съ половиною миллiоновъ рублей, а касательно облигацiй комитетъ выдалъ часть оныхъ въ 50,000, а остальныя въ 10,000 пiастровъ, съ предоставленiемъ маркизу Мавруцiю права взамѣнъ оныхъ выдать отъ себя частныя облигацiи въ 1,000 и 500 пiастровъ. Проценты же по займу условлено платить по полугодно.

Высочайшимъ рескриптомъ, послѣдовавшимъ на имя комитета, 23 августа 1770 года, уполномочивался оный договориться въ Италiи о займѣ такихъ суммъ, которыя при тогдашнихъ военныхъ обстоятельствахъ могли быть потребны къ наискорѣйшему снабженiю русскаго флота въ Средиземномъ морѣ необходимыми денежными средствами.

Изъ счета, приложеннаго къ письму маркиза Мавруцiя отъ 10 августа 1771 года, усматривается что отпущено было графу Алексѣю Орлову 368,375 цехиновъ, или приблизительно 200,000 рублей.

3атрудненiе, встречаемое реализацiею этого займа, происходило именно отъ пребыванiя русскаго флота въ Средиземномъ морѣ и въ наступательномъ его движенiи противъ Турцiи, ибо Венецiя и нѣкоторые другiе города Италiи не хотѣли участвовать въ займѣ, дающемъ средства вооруженiя противъ дружеской имъ нацiи. Но кромѣ того дѣйствовала тутъ ненависть католическаго духовенства къ православной Россiи и къ ея съ каждымъ годомъ возрастающему могуществу.

По сказанному генуэзскому займу поступило въ 1771 году 307,525 пiастровъ и еще въ 1772 году 192,475 пiастровъ, а всего 500,000 пiастровъ, или 585,000 рублей. Такъ какъ къ исходу 1773 года новыхъ поступленiй по этому займу не было, то князь Вяземскiй почелъ нужнымъ спросить высочайшее соизволенiе считать эту негоцiацiю оконченною, а по прошествiи двухъ лѣтъ состоялось высочайшее повелѣнiе, отъ 12 ноября 1775 года, объ уплатѣ всего этого долга частью векселями въ 13,125 фунтовъ стерлинговъ и въ 80,000 банковыхъ гульденовъ, изъ контрибуцiонной суммы Оттоманской Порты, частью изъ денегъ, вырученныхъ продажею товаровъ, консигнованныхъ на приготовленiе запасныхъ фондовъ для войны съ Турцiею, столь славно оконченною истребленiемъ, 26 iюня 1770 года, турецкаго флота при Чесмѣ и заключеннымъ, 10 iюля 1774 года, миромъ при Кучукъ–Кайнарджи.

–хъ.

(Продолженiе будетъ).

_______

ЛОТЕРЕЙНЫЙ БИЛЕТЪ.

VI.

Прошли двѣ недѣли. Наступило 22 число, вожделеннѣйшее для Ѳедора Петровича, — число, въ которое онъ считалъ себя чуть не Крезомъ, получивъ 39 рублей 20 коп. за свои труды и подвиги въ архивѣ въ теченiе мѣсяца. Въ этотъ день онъ вышелъ изъ департамента нѣсколько ранѣе и спешилъ по Невскому домой... Онъ подходилъ уже къ Пассажу, когда ему подвернулся мальчикъ съ предложенiемъ купить таблицу розыгрыша лотереи.

— Какой лотереи? спросилъ машинально Ѳедоръ Петровичъ.

— А вотъ что разыгрывалась ноньче, отвѣчалъ мальчикъ, купите, всего десять копѣекъ стоитъ...

Мѣлкинъ быстро вынулъ изъ кармана требовавшуюся сумму, схватилъ листокъ и поспѣшилъ съ нимъ въ подъѣздъ, гдѣ и началъ торопливо просматривать его.

— Выигралъ! почти вскрикнулъ Ѳедоръ Петровичъ... да, точно, продолжалъ онъ, вѣдь мой нумеръ 13,276... Что же я однако выигралъ?

Въ таблицѣ значился подъ этимъ нумеромъ третiй изъ главныхъ выигрышей. Мѣлкинъ развернулъ бумaжникъ, вынулъ билетъ, посмотрѣлъ на оборотную его сторону, гдѣ значились главнѣйшiе выигрыши... и что же? тамъ онъ ясно прочелъ, что третiй выигрышъ составлялъ сто двадцать билетовъ внутренняго займа.

— Да вѣдь это теперь двадцать тысячъ! проговорилъ счастливый обладатель билета за нумеромъ 13,276 и, какъ помѣшанный, выбѣжалъ изъ подѣъзда...

— Извощикъ! извощикъ! кричалъ Ѳедоръ Петровичъ, хотя это было совершенно лишнее, такъ какъ цѣлая толпа извощиковъ стояла тутъ же...

— Куда, баринъ?! отвѣчало нѣсколько голосовъ...

— Въ девятую улицу...

— Сорокъ копѣекъ!... тридцать!!... четвертакъ!!! кричало въ одно и то же время нѣсколько возницъ.

Ѳедоръ Петровичъ вскочилъ въ первыя попавшiяся сани и покатилъ.

— А со мною–то что же?! вѣдь я первый рядился... Эхъ, баринъ! вѣдь не довезетъ! раздавалось ему вслѣдъ, но Мѣлкинъ ничего не слышалъ и только погонялъ извощика, обѣщая дать ему прибавку.

Лихо подкатилъ Ѳедоръ Петровичъ къ дому, такъ что даже озадачилъ Александру Никитишну, сидѣвшую у окна.

— Что это съ тобою? спросила она его, когда онъ вошолъ или, лучше сказать, вбѣжалъ въ комнату.

Въ отвѣтъ на это Ѳедоръ Петровичъ проговорилъ только: «двадцать тысячъ! двадцать тысячъ!” и какъ изнеможенный кинулся на диванъ.

Александра Никитишна испугалась: ей представилось что супругъ ея сошолъ съ ума.

— Что ты тамъ болтaeшь? спросила она.

— Выиграли!... слышишь выиграли! отвѣчалъ Мѣлкинъ отрывисто, и вмѣстѣ съ этимъ вынулъ изъ кармана таблицу выигрышей и пальцемъ указалъ на нумеръ 13,276...

— Рѣшительно ничего не понимаю, хоть убей.

— Вотъ наказанье–то! не понимаетъ! когда дѣло совершенно ясно... мы выиграли двадцать тысячъ!!...

— Выиграли двадцать тысячъ?

— Да! да! да!...

— Стало–быть это наша лотерея разыгралась?

— Ну, наконецъ–то поняла.

— Что же и деньги уже получилъ?

— За деньгами дѣло не станетъ, главное надо было выиграть.

— Да правда–ли, что мы выиграли, не ошибся ли ты?... мнѣ что–то не вѣрится, шутка–ли? двадцать тысячъ!... ухъ, просто духъ захватываетъ!

— А вотъ повѣришь, какъ получимъ денежки; что же до того что духъ захватываетъ, такъ и у меня голова идетъ кругомъ: cчaстьe свалилось какъ снѣгъ на голову.

— Когда же получимъ–то?

— Надо полагать, что не задержатъ.

Александра Никитишна снова взяла таблицу, потомъ билетъ, и пересмотрѣла нѣсколько paзъ то и другое. Сомнѣваться было болѣе нельзя: билетъ былъ за нумеромъ 13,276 и въ таблицѣ розыгрыша значился въ числѣ выигравшихъ.

— Ну, не правду ли я говорилъ что выиграемъ? началъ Ѳедоръ Петровичъ.

— Да ужъ пускай бы твоя правда, только бы не обмануться.

Новость была такъ неожиданна что супруги забыли о своемъ обѣдѣ, и много прошло времени, пока они успѣли нѣсколько успокоиться.

— Что же мы обѣдать–то? спохватилась Александра Никитишна, вѣдь щи совсѣмъ простынутъ.

— Нѣтъ, ужъ не до обѣда мнѣ теперь, отвѣчалъ Ѳедоръ Петровичъ, развѣ послѣ чего нибудь...

— Правда что и у меня–то весь аппетитъ пропалъ, замѣтила съ своей стороны cyпpугa.

— А вотъ что, началъ немного спустя Ѳедоръ Петровичъ, не худо бы купить бутылочку чего–нибудь да спрыснуть выигрышъ... чего бы купить, Сашура?

— Куда ни шло, спрыснуть то слѣдуетъ, только чего купить не знаю, pазвѣ наливочки кiевской? отвѣчала Александра Никитишна.

— Потомъ вотъ еще что, купи въ прибавку хоть шоколаду; да тамъ еще чего нибудь, продолжалъ Ѳедоръ Петровичъ.

— Охъ, ты мнѣ затѣйникъ, да дѣлать то нечего, надо потѣшить тебя; кстати вотъ и Ульяновна куда то пошла, прибавила она, взглянувъ случайно въ окно, не попросить ли ее сходить купить?

— И прекрасно, подтвердилъ Ѳедоръ Петровичъ.

Александра Никитишна отворила форточку и позвала Ульяновну, старушку жившую въ одномъ съ Мѣлкиными домѣ и иногда прислуживавшую имъ.

Ульяновна вошла.

— Послушай, голубушка, начала Александра Никитишна, обращаясь къ ней, зайди пожалуйста въ погребъ, купи тамъ кiевской наливки, да потомъ въ булочную и спроси десятокъ пирожныхъ, вотъ тебѣ и деньги; при этомъ Александра Никитишна подала ей трехрублевую бумажку.

Ульяновна взяла деньги, молча посмотрѣла на Мѣлкину, какъ бы спрашивая: какой это у васъ сегодня праздникъ?

— Ну, ступай же, Ульяновна, да поскорѣе! Ахъ, постой, совсѣмъ забыла, купи еще во фруктовомъ магазинѣ полфунта шоколаду, да клюквенной пастилы фунта два, а въ булочной захвати сухарей копѣекъ на десять, да четверть фунтика бисквитъ...

Ульяновна, какъ говорится, и ротъ разинула отъ удивленiя и не вытерпѣла чтобы не спросить Александру Никитишну, что ужъ нельзя ли поздравить съ чѣмъ нибудь.

— Послѣ узнаешь, Ульяновна, отвѣчала та, за одно и поздравишь, а теперь сбѣгай поскорѣе, да не забудь что я говорила, и Александра Никитишна опять пересчитала всѣ покупки.

Ульяновна отправилась, ломая себѣ голову что бы такое могло случиться у Мѣлкиныхъ.

Закупивъ что слѣдовало въ погребѣ и булочной, она зашла въ овощенную и спросила тамъ шоколаду и пастилы...

Во фруктовой были въ это время и другiе покупатели, нашлись и знакомые.

— Куда это закупаешь, Ульяновна? спросила какая–то кумушка.

— Да вотъ Мѣлкинымъ, отвѣчала она.

— Что же это у нихъ? поди–ка гости?

— Кажись что будутъ, навѣрно не знаю.

— Ужь должно быть что будутъ, а то съ какой бы стати расходоваться понапрасну, чай покупокъ то не мало? вмѣшалась другая знакомая.

— Покупокъ то порядочно, вотъ почитай двухъ рублевыхъ бумажекъ и нѣтъ, пояснила Ульяновна.

— Шутка ли?.. Что же у нихъ за торжество такое? продолжала допрашивать первая знакомая.

Отозваться совершеннымъ незнанiемъ показалось Ульяновнѣ почему то неудобнымъ; тѣмъ болѣе что случай былъ и для нея необыкновенный: она и прежде дѣлывала покупки для Мѣлкиныхъ, но такихъ ей давно не приходилось... Помнилось ей только что года два тому назадъ, когда Ѳедоръ Петровичъ получилъ награду, она тоже закупала для нихъ кой–что изъ десерта; и вотъ она нашла что награда была причиною хлопотъ и въ настоящемъ случаѣ, а потому и отвѣчала любопытствующимъ кумушкамъ: «caмъ–то деньги какiя то получилъ, кажись что награду”...

— Должно быть большую? замѣтила первая знакомая.

— Что–то рублевъ полтораста, али и всѣ двѣсти...

— То–то я давича смотрю, нашъ Ѳедоръ Петровичъ катитъ себѣ на извощикѣ, да еще на какомъ, словно и не–вѣдь кто...

Потараторивъ еще немного, Ульяновна вышла наконецъ изъ лавки и поспѣшила къ Мѣлкинымъ.

— Ну, вотъ спасибо, Ульяновна, поди–ка устала, начала встрѣтившая ее Александра Никитишна.

— Если и устала, такъ не важное дѣло, успѣю отдохнуть, да къ тому же и сидѣть–то сложа руки я не очень люблю...

— А что? прервала Александра Никитишна, никто не попадался тебѣ?

— Кому же попасться–то? да если бы кто и попался, такъ досугъ ли мнѣ толковать, особенно на морозѣ; сдѣлала дѣло, такъ и къ дому скорѣе.

— Положимъ, на улицѣ не до бесѣды, однако можно встрѣтиться съ кѣмъ нибудь и въ лавкѣ, а тамъ не холодно.

— Можетъ быть кто другой любитъ, а я терпѣть не могу лавошныхъ разговоровъ: весь разговоръ въ томъ только и состоитъ что другъ другу бока моютъ, да сплетничаютъ; наконецъ, если бы кто и встрѣтился мнѣ, такъ я бы и сама сказала вамъ объ этомъ.

— Ну отдыхай же теперь, да кстати, не останешься ли вечерокъ то у насъ, можетъ быть и пособишь мнѣ въ чемъ нибудь?

— Отчего же и не остаться, дѣлать–то мнѣ дома нечего; только что это у васъ сегодня? гостей кажется нѣтъ, а хлопоты большiя?

— Такъ и быть, Ульяновна, скажу тебѣ, только ты никому не говори пока.

— Кому же я стану говорить–то? матушка вы моя, ужь неужели я васъ промѣняю на кого?

— Мы выиграли въ лотерею.

— Неужто? и много?

— Порядочно, домовъ пять такихъ можно купить, какъ нашъ.

— Значитъ тысячъ пятнадцать?

— Больше.

— Ну, и слава Богу, что и вамъ наконецъ пришло утѣшенiе.

— Подожди, Ульяновна, и на твою долю кой–что выпадетъ.

Принявъ принесенныя покупки Александра Никитишна пошла къ мужу.

Ѳедоръ Петровичъ раскупорилъ бутылку и затѣмъ наполнилъ наливкою двѣ рюмки...

— И такъ, Сашура, сказалъ онъ, взявъ одну и подавая другую женѣ, поздравляю тебя съ выигрышемъ.

Супруги чокнулись, потомъ отпили немного изъ рюмокъ.

— Вотъ то мы заживемъ теперь, замѣтилъ Ѳедоръ Петровичъ.

— Какъ бы только не случилось ошибки, отвѣчала Александра Никитишна.

— Ты вотъ все еще не вѣришь, когда дѣло вѣрное.

Между тѣмъ Александра Никитишна налила еще рюмку и позвала Ульяновну.

— Выпей, Ульяновна, обратилась она къ ней, когда та вошла, да поздравь насъ.

Ульяновна не заставила повторить приглашенiя и, пожелавъ хозяевамъ здоровья на сто лѣтъ, генеральcкiй чинъ и по сту тысячъ капитала, выпила наливку съ видимымъ удовольствiемъ.

— Теперь можно и за шоколадъ приняться, продолжала Мѣлкина, и вслѣдъ за тѣмъ отправилась, въ сопровожденiи Ульяновны, въ кухню.

— Вотъ прекрасно! собираемся варить шоколадъ, а молока то и нѣтъ, совсѣмъ забыла, проговорила Александра Никитишна; дѣлать нечего, обратилась она къ Ульяновнѣ, тебѣ опять придется идти.

— Что же? съ удовольствiемъ схожу, отвѣчала Ульяновна.

— Да ужь сходи, пожалуйста, въ сливочную; возьми тамъ двѣ бутылки молока, да спроси цѣльнаго, и, за одно уже, купи масла и сыру; можетъ быть, Ѳедоръ Петровичъ захочетъ послѣ закусить; только ужь потрудись сходить въ ту, что возлѣ овошенной, тамъ и товаръ то получше... знаешь, недалеко отъ Кромскихъ?

— Какъ не знать!

Ульяновна отправилась. Въ сливочной была только одна покупательница, которая вела съ продавцомъ о чемъ–то разговоръ, интересовавшiй, по видимому, обоихъ.

— Повѣрьте что такъ, Парфенъ Микитичъ, увѣряла покупательница; мнѣ Сидоровна говорила что ея сестра собственными ушами слышала какъ говорили объ этомъ во фруктовой.

— Такъ и говорили, что двѣ тысячи? возразилъ продавецъ.

— Такъ и говорили, да вотъ, чего лучше, и сама Ульяновна, продолжала покупательница, когда та показалась въ дверяхъ сливочной, она то и разсказывала...

— Дайте–ка поскорѣе двѣ бутылки цѣльныхъ сливокъ... то бишь молока, потомъ сыру фунтъ, да получше, и полъ–фунта сливочнаго масла! быстро проговорила Ульяновна... А! Палагея Силишна, продолжала она, замѣтивъ покупательницу и обратившись къ ней, мое почтенiе! Здорова–ли барыня Татьяна Ильинишна?

— Барыня–то здорова, отвѣчала Палагея Силишна, а вы какъ поживаете?

— Ничего себѣ живу, только вотъ сегодня устала, то и дѣло что бѣгаю, то туда, то сюда; просто съ ногъ сбилась.

— Что же у васъ за хлопоты?

— У меня то какiя могутъ быть хлопоты? все для людей стараешься, въ чужомъ пиру похмѣлье принимаешь.

— Кто же это пируетъ?

— Кому же теперь пировать кромѣ Мѣлкиныхъ.

— Такъ это значитъ правда что они получили двѣ тысячи рублей?

— Двѣ тысячи? какъ бы не такъ, а не хотите ли тридцать?!

— Тридцать тысячъ!! вырвалось въ одно и тоже время у обоихъ слушателей: да откуда же это? дополнилъ продавецъ.

— А вотъ Александра Никитишна говорила что въ какую–то лотерею выиграли.

— Неужели? вотъ, подумаешь, счастье то людямъ, замѣтила Пелагея Силишна, не даромъ я все хотѣла взять билетъ, можетъ и я бы давно уже выиграла... Непремѣнно достану хоть одинъ.

— Однако, что же это вы, Парфенъ Микитичъ, товаръ–то не отпускаете? вѣдь я, почитай, цѣлый часъ жду, обратилась Ульяновна къ продавцу, право некогда...

— Да не сама ли разболталась тутъ? возразилъ продавецъ, я же вышелъ и виноватъ; вотъ получай что спрашивала.

Расплатившись за покупки и простившись съ прiятельницею, Ульяновна поспѣшно вышла изъ лавки.

VII.

Въ то время какъ Мѣлкины собирались вспрыскивать выигрышъ, слухи о полученiи ими какихъ–то денегъ, благодаря болтовнѣ Ульяновны, начали уже доходить до нѣкоторыхъ изъ ихъ знакомыхъ, только въ слухахъ этихъ не было ничего опредѣленнаго: одни говорили что Мѣлкинъ получилъ отъ кого–то наслѣдство, другiе — что онъ нашолъ деньги гдѣ то на улицѣ. Несогласны были также слухи и о самой суммѣ, доставшейся Ѳедору Петровичу: кто увѣрялъ что сумма эта составляетъ не болѣе двухъ сотъ рублей; нѣкоторые — что рублей триста или пятьсотъ, но были и такiе, которые утверждали что слышали изъ вѣрнаго источника что Мѣлкины получили двѣ тысячи рублей.

Послѣднiя свѣдѣнiя дошли и до Татьяны Ильинишны Кромской, которая нашла что это многовато для Мѣлкиныхъ; но вотъ она узнаетъ что Мѣлкины выиграли, — и не какiя нибудь двѣ тысячи, а тридцать тысячъ рублей... Еще съ двумя тысячами можно было помириться, но тридцать тысячъ!... это уже слишкомъ много...

— Ну, какая тутъ справедливость судьбы? разсуждала тутъ Татьяна Ильинишна: какой нибудь помощникъ архиварiуса будетъ имѣть тридцать тысячъ, а мужъ мой, начальникъ отдѣленiя и притомъ статскiй совѣтникъ, имѣетъ всего только тысячъ пять. Можетъ ли быть тутъ даже какое нибудь почтенiе къ старшимъ? Это ужасно! Вѣрно что нибудь да не такъ!.. Отъ кого бы это узнать пообстоятельнѣе?..

Тутъ въ комнату вошелъ ея мужъ.

— Что это ты такъ встревожена? обратился къ ней Петръ Аѳанасьевичъ.

— Вообрази что я сейчасъ узнала!

— Что же, мой другъ? вѣроятно что нибудь непрiятное?

— Будто бы Мѣлкинъ выигралъ...

— Только–то? что же тутъ тревожнаго?

— Ты лучше спроси сколько выигралъ?

— Да что же онъ могъ выиграть?..

— Ну, если, примѣрно, тысячъ пять?

— Пять тысячъ? неужели?

— А! ты удивляешься? а чтобы ты сказалъ когда бы онъ выигралъ пятнадцать тысячъ?..

— Пятнадцать тысячъ?!.. Мѣлкинъ?!..

— Постой, постой, это вѣдь я говорю примѣрно.

— То–то, а я думалъ и въ самомъ дѣлѣ...

— На самомъ–то дѣлѣ онъ выигралъ вдвое болѣе!

— Да что это?! Татьяна Ильинишна, или я васъ не понимаю, или вы смѣетесь надо мною!

Кромской, когда сердился на жену, начиналъ говорить ей «вы”.

— Ты, я вижу, уже сердишься? замѣтила Татьяна Ильинишна, какъ же ты меня–то спрашивалъ почему я встревожена?

— Еще бы вамъ вздумалось объясняться такъ что...

— Поневолѣ будешь такъ объясняться, когда, кажется, все наизворотъ идетъ: кому надо, такъ ничего не удается, а у другаго ничего не было и вдругъ дѣлается тысячникомъ...

— Такъ что же Мѣлкинъ выигралъ?

— Тридцать тысячъ!

— Не можетъ быть!

— Однако случилось.

— Да вѣдь съ такими деньгами въ настоящее время можно сдѣлать многое!..

— Можетъ быть что нибудь сдѣлаетъ и твой Мѣлкинъ.

Петръ Аѳанасьевичъ задумался... И дѣйствительно ему было надъ чѣмъ задуматься: онъ былъ, по пословицѣ, въ долгу какъ въ шелку.

— Ты, кажется, что–то раздумываешь? замѣтила Татьяна Ильинишна.

— Да, это правда.

— О чемъ же это?

— Вотъ что, началъ Кромской, мнѣ бы необходимо было поговорить съ тобою.

Татьяна Ильинишна нѣсколько испугалась даже, такъ какъ мужъ рѣдко обращался къ ней за совѣтомъ, а тутъ ясно было, что онъ имѣлъ сообщить ей что–то...

— Только, пожалуйста, не пугайся, оговорился Кромской, стараясь улыбнуться, такъ какъ то, о чемъ я хочу поговорить съ тобою, не заключаетъ въ себѣ ничего худаго... Дѣло вотъ въ чемъ, продолжалъ онъ, немного подумaвъ. И Петръ Аѳанасьевичъ передалъ ей, разумѣется въ смягченномъ видѣ, положенie своихъ дѣлъ... Какъ бы то ни было, заключилъ онъ, если дѣйствительно правда что Мѣлкины выиграли, необходимо сблизиться съ ними; хорошо бы, если бы ты побывала у нихъ и поскорѣе.

— Къ сожалѣнiю, отвѣтила Татьяна Ильинишна, это, кажется, не совсѣмъ удобно, покрайней мѣрѣ теперь: мы съ ними въ послѣднее время какъ–то разошлись, и я давно у нихъ не была.

— Что же за важное дѣло? возразилъ Петръ Аѳанасьевичъ, мало ли что бываетъ; иногда необходимо и обстоятельствамъ покоряться... Скажи, напр., что ѣхала мимо, такъ вздумала спровѣдать; вѣдь ты, кажется, прежде была очень близка съ Александрою Никитишною?.. Можетъ быть, у нихъ никого и не будетъ, такъ никто и не узнаетъ о твоемъ посѣщенiи, а между тѣмъ ты разузнаешь что слѣдуетъ... Во всякомъ случаѣ ты не откажешь въ моей просьбѣ? прибавилъ Кромской.

Татьяна Ильинишна знала что мужъ отказовъ не любитъ. Какъ ни нехотѣлось ей, а дѣлать было нечего, надо было ѣхать.

— Хорошо, я отправлюсь, отвѣчала она.

— Благодарю тебя, другъ мой, проговорилъ Петръ Аѳанасьевичъ и, поцаловавъ руку жены, вышелъ изъ комнаты.

Статская совѣтница начала собираться къ помощнику архиварiуса.

VIII.

Изъ всѣхъ знакомыхъ Александры Никитишны, жившихъ на Пескахъ, только Дарья Ивановна Глазина позже другихъ узнала о доставшемся имъ выигрышѣ. Извѣстiе это принесла ей одна изъ племянницъ, навѣстившая ее по этому случаю, и какъ разъ въ то самое время когда та усѣлась за кофе. Новость такъ подѣйствовала на Дарью Ивановну что у ней едва не выпало изъ рукъ блюдечко, изъ котораго она только что собиралась хлебнуть.

— Чтó–бы тебѣ сказать объ этомъ немного погодя, замѣтила она племянницѣ, а то и аппетитъ пропалъ къ кофею...

— Что же, тетушка, прервала ее племянница, я развѣ испугала васъ новостью?

— Пугаться нечего, возразила Дарья Ивановна, тутъ можно только радоваться что хоть кому нибудь улыбается счастье.

Нá–скоро допила Дарья Ивановна свою чашку и сказавъ что ей необходимо сходить не на долго по дѣлу, одѣлась, впрочемъ довольно тщательно, и затѣмъ дѣйствительно куда–то отправилась.

Прошло не болѣе часа послѣ возвращенiя Ульяновны изъ сливочной, когда къ Мѣлкинымъ кто–то постучался. Ульяновна, находившаяся съ Александрою Никитишною въ кухнѣ, вышла чтобы отворить дверь, и вслѣдъ затѣмъ въ передней послышался женскiй голосъ, спрашивавшiй, дома–ли Александра Никитишна, которая и поспѣшила встрѣтить гостью.

— А, Дарья Ивановна! начала она, очень прiятно васъ видѣть, пожалуйте! и затѣмъ, когда гостья сняла салопъ, вмѣстѣ съ нею вошла въ комнату.

— Какими судьбами вздумали къ намъ? продолжала Мѣлкина.

— Да вотъ соскучилась, отвѣчала Глазина, усаживаясь на диванѣ, давно не видала васъ, кстати была здѣсь неподалеку, дай, думаю, зайду, да спровѣдаю... Ну, какъ поживаете, моя родная?

— Благодарю васъ что и объ насъ вспомнили, замѣтила Александра Никитишна.

— Помилуйте, Александра Никитишна, тутъ и благодарить не за что: о хорошихъ людяхъ грѣхъ и не помнить.

— Вы сегодня особенно любезны, проговорила Мѣлкина улыбаясь, только, должно быть, мы принадлежимъ не совсѣмъ къ хорошимъ людямъ, иначе насъ бы чаще вспоминали.

— Ну, Александра Никитишна, возразила какъ будто обидясь Дарья Ивановна, до меня этотъ упрекъ не касается, такъ какъ я всегда дорожила знакомствомъ съ вами; если же и случалось иногда что не побываешь у васъ нѣсколько времени, такъ, сами знаете, сколько на мнѣ лежитъ заботъ; иной день и не увидишь какъ пройдетъ; но, не смотря на это, я все–таки часто думаю о васъ...

Мѣлкина не вѣрила сама себѣ что все это она слышитъ отъ Глазиной.

«Знала что ты мастерица врать, раздумывала она, но чтобы ты могла такъ лисить какъ теперь, не полагала.. Только съ чего это такая вдругъ перемѣна? Неужели успѣла провѣдать о выигрышѣ?..”

— А что это я не спрошу о Ѳедорѣ Петровичѣ, продолжала между тѣмъ Глазина, здоровъ–ли онъ?

Необходимо замѣтить что Мѣлкинъ, не ожидая никого изъ посѣтителей и находя нѣкоторыя части своего костюма излишними, счелъ за лучшее освободиться отъ нихъ и облачиться въ любимый свой халатъ; а потому, едва только послышался изъ передней голосъ Дарьи Ивановны, онъ и поспѣшилъ въ спальню, чтобы привести свой туалетъ въ надлежащiй порядокъ.

— Благодарю васъ, отвѣчала Александра Никитишна, на послѣднiй вопросъ Глазиной, слава Богу здоровъ.

— Должно быть дома нѣтъ? поди–ка все по дѣламъ хлопочетъ?

— Нѣтъ, послѣ обѣда, онъ никуда не уходилъ и все сидѣлъ здѣсь; только вѣроятно, какъ я была въ кухнѣ, прилегъ со скуки да и заснулъ.

— Что мудренаго! цѣлый день въ хлопотахъ, такъ часокъ другой не мѣшаетъ и отдохнуть. А между тѣмъ какъ его вознаграждаютъ? кажется, если бы только это отъ меня зависѣло, я все бы сдѣлала для Ѳедора Петровича; я никогда не забуду что мужъ мой сдѣлался замѣтно спокойнѣе съ того времени какъ Ѳедоръ Петровичъ поступилъ къ нему въ помощники... Будь Николай Егорычъ на мѣстѣ, напримѣръ, Кромскаго, онъ бы съумѣлъ отблагодарить его. Впрочемъ я не столько виню тутъ Петра Аѳанасьевича, сколько Татьяну Ильинишну.

— Что же она могла бы сдѣлать? перебила Мѣлкина.

— Вы говорите! что бы она могла сдѣлать? да все; что бы для нея значило упросить своего мужа, т. е., что я говорю упросить, — просто настоять, чтобы Ѳедору Петровичу дано было мѣстечко повыгоднѣе, да выхлопотать лишнiй разъ награду... вѣдь Петръ Аѳанасьевичъ всѣмъ ворочаетъ въ департаментѣ и директоръ–то чуть не по его дудкѣ пляшетъ; такъ нѣтъ, какъ будто и не до нея касается это дѣло, а еще подругою вашею считалась, вмѣстѣ росла съ вами... Нѣтъ, какъ хотите, это не хорошо!

Монологъ Глазиной былъ прерванъ появленiемъ Ульяновны, возвѣстившей о приходѣ новой гостьи.

Александра Никитишна поспѣшила въ переднюю и встрѣтила Татьяну Ильинишну Кромскую.

Если Мѣлкина была удивлена приходомъ Дарьи Ивановны, то приходъ Кромской просто поразилъ ее.

Недоумѣнiе Александры Никитишны не скрылось отъ гостьи и вызвало съ ея стороны замѣчанiе что вѣроятно она попала не вó–время.

— Вы обижаете меня, Татьяна Ильинишна, возразила Мѣлкина, вашъ приходъ не можетъ быть некстати; а что я удивляюсь, такъ не скрою, дѣйствительно правда, и это потому, что уже и не помню, когда я имѣла удовольствiе видѣть васъ у себя... Но что это я? заставляю васъ оставаться въ передней — пожалуйте вотъ сюда! и она ввела Кромскую въ комнату гдѣ находилась и Глазина.

Кромская сначала не замѣтила Дарьи Ивановны, которая, заслышавъ ея голосъ, до того смѣшалась, что не знала что и придумать: ей вообразилось что Татьяна Ильинишна должна была слышать только что прервавшiйся разговоръ ея съ Александрою Никитишною. Въ замѣшательствѣ она пересѣла съ дивана на одинъ изъ стульевъ, стоявшихъ вдоль стѣны, которая отдѣляла комнату отъ передней, при чемъ, на бѣду свою, попала на стулъ, требовавшiй безотлагательнаго ремонта.

— Вы вотъ дѣлаете мнѣ выговоръ, щебетала Татьяна Ильинишна, входя въ комнату и обращаясь къ Александре Никитишнѣ, что я не была у васъ давно; а сами–то что дѣлаете? вспомните–ка когда вы были у меня? не правда–ли, вѣдь тоже очень давно? продолжала она улыбаясь; а между тѣмъ кто изъ насъ первый постарался загладить вину?..

Въ это время позади Татьяны Ильинишны послышался какой–то трескъ; она быстро повернулась и ея изумленнымъ взорамъ представилась совершенно растерявшаяся Дарья Ивановна, а на полу развалившiйся стулъ.

Видъ Глазиной былъ до того комиченъ, что Александра Никитишна едва не расхохоталась, взглянувъ на нее, и только серьозное и даже нѣсколько смущенное лицо Кромской помогло ей сохранить наружное спокойствiе.

Что же касается до Дарьи Ивановны, то она не замѣтила смущенiя Кромской и только находила что на ея лицѣ выражалось сильнѣйшее неудовольствiе, а это еще болѣе утвердило ее въ предположенiи, что Татьяна Ильинишна слышала ея разговоръ съ Александрою Никитишною.

Однимъ словомъ прiятельницы Александры Никитишны находились въ крайне неловкомъ положенiи.

Неловкость положенiя чувствовала и Александра Никитишна и тщетно придумывала средства поправить дѣло. Тутъ какъ нельзя болѣе кстати явился Ѳедоръ Петровичъ.

— Вотъ хорошо! началъ онъ, у меня такiя дорогiя гостьи, а я почиваю себѣ спокойно. Хоть бы ты разбудила меня, продолжалъ онъ, обращаясь къ женѣ, а то, какъ будто, и думать забыла обо мнѣ!

— А ты полагалъ, прервала его Александра Никитишна улыбаясь, что я все только о тебѣ и думаю!

— Да ужь тамъ думай не думай, а безъ меня все же не совсѣмъ ладно, отвѣчалъ шутя Мѣлкинъ; — вотъ, напримѣръ, еслибы я былъ здѣсь, такъ не заставилъ бы стоять гостей,— и съ этими словами онъ усадилъ Кромскую и Глазину на диванъ.

— Ахъ, и въ самомъ дѣлѣ! что же это со мною сдѣлалось, вотъ разсѣянная–то! Ну да я надѣюсь, продолжала Мѣлкина обращаясь къ мужу, — что ты постараешься загладить мою вину, а теперь я попрошу моихъ гостей позволить мнѣ оставить ихъ не надолго.

— Вы пожалуйста не хлопочите, начала Татьяна Ильинишна, — по крайнѣй мѣрѣ для меня; вѣдь я къ вамъ на минутку: ѣхала мимо, такъ, думаю, дай спровѣдаю, а теперь пора и домой, поди–ка муженекъ давно уже ждетъ меня, я же изъ дому почти съ утра.

— И мнѣ также пора, замѣтила Глазина, — я тоже давно изъ дому, была у Смольнаго, такъ по дорогѣ зашла и къ вамъ...

— Ну ужь извините меня, возразилъ Ѳедоръ Петровичъ, обращаясь къ гостьямъ, — я васъ не отпущу: такъ рѣдко удается васъ видѣть, а вы не хотите удѣлить намъ даже часика; я увѣренъ что не Петръ Аѳанасьичъ, ни Николай Егоровичъ ни слова не скажутъ если вы и погостите у насъ немного.

Слова Ѳедора Петровича пришлись какъ нельзя болѣе по сердцу обѣимъ посѣтительницамъ, такъ какъ ни та, ни другая не успѣли еще удовлетворить свое любопытство, а между тѣмъ оно сильно мучило ихъ, — такъ мучило, что были забыты и неожиданная встрѣча и промахи, — и уйти отъ Мѣлкиныхъ, ничего не узнавши, имъ не хотѣлось; однако и оставаться безъ особаго приглашенiя было тоже неловко, а потому гостьи и не противорѣчили желанiю Ѳедора Петровича.

— Вы говорите такъ убѣдительно, отвѣчала Татьяна Ильинишна, — что хоть кто согласится съ вами.

— И такъ рѣшено, перебилъ Мѣлкинъ. — Ну, Александра Никитишна, мы васъ увольняемъ, только не на долго...

Мѣлкина съ нетерпѣнiемъ ждала минуты когда ей представится возможность отправиться въ кухню: приходъ Кромской окончательно убѣдилъ ее что новость всѣмъ извѣстна и что виновницею этого никто другой какъ Ульяновна. Получивъ эту возможность, она поспѣшила въ кухню и тутъ же обратилась къ Ульяновнѣ.

— Ты не утерпѣла таки, чтобы не разболтать?

Ульяновна, застигнутая въ расплохъ, не скоро нашлась что отвѣтить, и только спустя нѣсколько могла проговорить: «Что же я разболтала, Александра Никитишна?”

— Какъ что? а о выигрышѣ?

— Я?!.. да чтобъ мнѣ...

— Оставь, оставь свои увѣренiя, меня не разувѣришь...

— Отъ кого же вы узнали?

— А вотъ барыни–то эти прилетѣли — какъ ты думаешь почему?

— Должно быть повидать васъ захотѣли...

— Ты лучше прямо сознайся, а вилять нечего.

— Я ужь и не знаю, какъ могло это случиться? развѣ нечаянно какъ нибудь...

— А еще я просила молчать пока, продолжала Александра Никитишна... хорошо же ты сдѣлала, вотъ повѣряй тебѣ секреты...

Послѣ разговора съ Ульяновною Александра Никитишна нашла что умалчивать о выигрышѣ болѣе уже не стоило.

К–овъ.

(Окончанiе бyдeтъ).

_______

ДНЕВНИКЪ ПИСАТЕЛЯ.

XIII.

Маленькiя картинки.

1.

Лѣто, каникулы; пыль и жаръ, жаръ и пыль. Тяжело оставаться въ городѣ. Всѣ разъѣхались. На дняхъ принялся–было за перечитыванiе накопившихся въ редакцiи рукописей... Но о рукописяхъ послѣ, хотя о нихъ есть что сказать. Хочется воздуху, воли, свободы; но вмѣсто воздуха и свободы бродишь одинъ безъ цѣли по засыпаннымъ пескомъ и известкой улицамъ и чувствуешь себя какъ–бы кѣмъ–то обиженнымъ — право, ощущенiе какъ будто похожее. Извѣстно что половина горя долой лишь бы подыскать кого нибудь виноватаго въ немъ передъ вами, и тѣмъ досаднѣе если подыскать рѣшительно некого...

На дняхъ переходилъ Невскiй проспектъ съ солнечной стороны на тѣневую. Извѣстно что Невскiй проспектъ переходишь всегда съ осторожностью, не то мигомъ раздавятъ, — лавируешь, присматриваешься, улучаешь минуту, прежде чѣмъ пуститься въ опасный путь, и ждешь чтобы хоть капельку разчистилось отъ несущихся одинъ за другимъ, въ два или три ряда, экипажей. Зимой, за два–за три дня передъ Рождествомъ, напримѣръ, переходить особенно интересно: сильно рискуете, особенно если бѣлый морозный туманъ съ разсвѣта опустится на городъ, такъ что въ трехъ шагахъ едва различаешь прохожаго. Вотъ проскользнулъ кое–какъ мимо первыхъ рядовъ каретъ и извощиковъ, несущихся въ сторону Полицейскаго моста и радуешься что уже не боишься ихъ: топотъ и грохотъ и сиплые окрики кучеровъ остались за вами, но однако и некогда радоваться: вы только достигли середины опаснаго перехода, а дальше — рискъ и полная неизвѣстность. Вы быстро и тревожно осматриваетесь и наскоро придумываете какъ бы проскользнуть и мимо втораго ряда экипажей, несущихся уже въ сторону Аничкова моста. Но чувствуете что и думать ужь некогда и къ тому же этотъ адскiй туманъ: слышны лишь топотъ и крики, а видно кругомъ лишь на сажень. И вотъ вдругъ, внезапно раздаются изъ тумана быстрые, частые, сильно приближающiеся твердые звуки, страшные и зловѣщiе въ эту минуту, очень похожiе на то какъ если бы шесть или семь человѣкъ сѣчками рубили въ чанѣ капусту. «Куда дѣваться? Впередъ или назадъ? Успѣю иль нѣтъ?” И — благо вамъ что остались: изъ тумана, на разстоянiи лишь одного шагу отъ васъ вдругъ вырѣзывается сѣрая морда жарко–дышущаго рысака, бѣшено несущагося со скоростiю желѣзнодорожнаго курьерскаго поѣзда: пѣна на удилахъ, дуга на отлетѣ, возжи натянуты, а красивыя сильныя ноги съ каждымъ взмахомъ быстро, ровно и твердо отмѣриваютъ по сажени. Одинъ мигъ, отчаянный окрикъ кучера и — все мелькнуло и пролетѣло, изъ тумана въ туманъ, и топотъ и рубка и крики все исчезло опять, какъ видѣнiе. Подлинно петербургское видѣнiе! Вы креститесь и уже почти презирая второй рядъ экипажей, такъ пугавшiй васъ за минуту, быстро достигаете желаннаго тротуара еще весь дрожа отъ перенесеннаго впечатлѣнiя и, — странно, — ощущая въ тоже время неизвѣстно почему и какое–то отъ него удовольствiе, и вовсе не потому что избѣгли опасности, а именно потому что ей подвергались. Удовольствiе ретроградное, я не спорю, и къ тому же въ нашъ вѣкъ безполезное, тѣмъ болѣе что надо бы было напротивъ протестовать, а не ощущать удовольствiе, ибо рысакъ въ высшей степени не либераленъ, напоминаетъ гусара или кутящаго купчика, а стало быть неравенство, нахальство, la tyrannie и т. д. Знаю и не спорю, но теперь я хочу лишь докончить. И такъ на дняхъ, съ привычною зимнею осторожностiю, сталъ–было я переходить черезъ Невскiй проспектъ и вдругъ, очнувшись отъ задумчивости, въ удивленiи остановился на самой серединѣ перехода: ни кого–то нѣтъ, ни одного экипажа, хоть бы какiя нибудь дребезжащiя извощичьи дрожки! Мѣсто пусто сажень на пятьдесятъ въ обѣ стороны, хоть остановитесь разсуждать съ прiятелемъ о русской литературѣ — до того безопасно! Даже обидно. Когда это бывало?

Пыль и жаръ, удивительные запахи, взрытая мостовая и перестраивающiеся дома. Все больше отдѣлываютъ фасады со стараго на новое, для шику, для характеристики. Удивительна мнѣ эта архитектура нашего времени. Да и вообще архитектура всего Петербурга чрезвычайно характеристична и оригинальна и всегда поражала меня, — именно тѣмъ что выражаетъ всю его безхарактерность и безличность за все время существованiя. Характернаго въ положительномъ смыслѣ, своего собственнаго, въ немъ развѣ только вотъ эти деревянные, гнилые домишки, еще уцѣлѣвшiе даже на самыхъ блестящихъ улицахъ, рядомъ съ громаднѣйшими домами и вдругъ поражающiя вашъ взглядъ словно куча дровъ возлѣ мраморнаго палаццо. Что же касается до палаццовъ, то въ нихъ–то именно и отражается вся безхарактерность идеи: вся отрицательность сущности петербургскаго перiода, съ самаго начала его до конца. Въ этомъ смыслѣ нѣтъ такого города какъ онъ; въ архитектурномъ смыслѣ онъ отраженiе всѣхъ архитектуръ въ мiрѣ, всѣхъ перiодовъ и модъ; все постепенно заимствовано и все по своему перековеркано. Въ этихъ зданiяхъ, какъ по книгѣ, прочтете всѣ наплывы всѣхъ идей и идеекъ, правильно или внезапно залетавшихъ къ намъ изъ Европы и постепенно насъ одолѣвавшихъ и полонившихъ. Вотъ безхарактерная архитектура церквей прошлаго столѣтiя, вотъ жалкая копiя въ римскомъ стилѣ начала нашего столѣтiя, а вотъ и эпоха возрожденiя и отысканный, будто бы, архитекторомъ Тономъ, въ прошлое царствованiе, типъ древняго византiйскаго стиля. Вотъ затѣмъ нѣсколько зданiй — больницъ, институтовъ и даже дворцовъ, первыхъ и десятыхъ годовъ нашего столѣтiя, — это стиль времени Наполеона перваго — огромно, псевдо–величественно и скучно до невѣроятности, что то натянутое и придуманное тогда нарочно, вмѣстѣ съ пчелами на наполеоновской порфирѣ, для выраженiя величiя вновь наступившей тогда эпохи и неслыханной династiи, претендовавшей на безконечность. Вотъ, потомъ, дома, или почти дворцы иныхъ нашихъ дворянскихъ фамилiй, но гораздо позднѣйшаго времени. Это ужь на манеръ иныхъ итальянскихъ палаццо или не совсѣмъ чистый французскiй стиль до–революцiонной эпохи. Но тамъ, въ венецiанскихъ или римскихъ палаццо, отжили или еще отживаютъ жизнь свою цѣлыя поколѣнiя древнихъ фамилiй, одно за другимъ, въ теченiе столѣтiй. У насъ же поставили наши палаццы всего только въ прошлое царствованiе, но тоже, кажется, съ претензiей на столѣтiя: слишкомъ ужь крѣпкимъ и ободрительнымъ казался установившiйся тогдашнiй порядокъ вещей, и въ появленiи этихъ палаццо какъ бы выразилась вся вѣра въ него: тоже вѣка собирались прожить. Пришлось однако же все это почти наканунѣ крымской войны, а потомъ и освобожденiя крестьянъ... Мнѣ очень грустно будетъ если когда нибудь на этихъ палаццахъ прочту вывѣску трактира съ увеселительнымъ садомъ или французскаго отеля для прiѣзжающихъ. И наконецъ — вотъ архитектура современной, огромной гостинницы — это уже дѣловитость, американизмъ, сотни нумеровъ, огромное промышленное предпрiятiе: тотчасъ же видно что и у насъ явились желѣзныя дороги и мы вдругъ очутились дѣловыми людьми. А теперь, теперь... право не знаешь какъ и опредѣлить теперешнюю нашу архитектуру. Тутъ какая–то безалаберщина, совершенно, впрочемъ, соотвѣтствующая безалаберности настоящей минуты. Это — множество чрезвычайно высокихъ (первое дѣло высокихъ) домовъ подъ жильцовъ, чрезвычайно, говорятъ, тонкостѣнныхъ и скупо–выстроенныхъ, съ изумительною архитектурою фасадовъ: тутъ и Растрели, тутъ и позднѣйшее рококо, дожевскiе балконы и окна, непремѣнно Ъль–де–бёфы и непремѣнно пять этажей и все это въ одномъ и томъ же фасадѣ. «Дожевское–то окно ты мнѣ, братецъ, поставь неотмѣнно, потому чѣмъ я хуже какого нибудь ихняго голоштаннаго дожа; ну а пять то этажей ты мнѣ все–таки выведи жильцовъ пускать; окно–окномъ, а этажи чтобы этажами; не могу же я изъ–за игрушекъ всего нашего капиталу рѣшиться”. Впрочемъ я не петербургскiй фельетонистъ и не объ томъ совсѣмъ заговорилъ. Началъ объ редакцiонныхъ рукописяхъ, а свелъ на чужое дѣло.

2.

Пыль и жаръ. Говорятъ для оставшихся въ Петербургѣ открыто нѣсколько садовъ и увеселительныхъ заведенiй, гдѣ можно «подышать” свѣжимъ воздухомъ. Не знаю есть ли тамъ чѣмъ подышать, но я нигдѣ еще не былъ. Въ Петербургѣ лучше, душнѣе, грустнѣе. Ходишь, созерцаешь, одинъ одинешенекъ — это лучше чѣмъ свѣжiй воздухъ увеселительныхъ петербургскихъ садовъ. Къ тому же и въ городѣ открылось вдругъ множество садовъ, тамъ гдѣ ихъ вовсе не подозрѣвали. Почти на каждой улицѣ встрѣтите теперь, при входѣ въ какiя–нибудь ворота, иногда заваленныя известкой и кирпичемъ, надпись: «входъ въ садъ трактира”. Тамъ, на дворѣ, гдѣ нибудь передъ старымъ флигелькомъ былъ, лѣтъ сорокъ назадъ, отгороженъ какой нибудь палисадникъ, шаговъ десяти длиною и пяти шириною; ну, вотъ это то и есть теперь «садъ трактира”. Скажите, отчего въ Петербургѣ гораздо грустнѣе по воскресенiямъ, чѣмъ въ будни? отъ водки? Отъ пьянства? Оттого что пьяные мужики валяются и спятъ на Невскомъ проспектѣ среди бѣлаго... вечера какъ я самъ это видѣлъ? Не думаю. Гуляки изъ рабочаго люда мнѣ не мѣшаютъ и я къ нимъ, оставшись теперь въ Петербургѣ, совсѣмъ привыкъ, хотя прежде терпѣть не могъ, даже до ненависти. Они ходятъ по праздникамъ пьяные, иногда толпами, давятъ и натыкаются на людей — не отъ буянства, а такъ, потому что пьяному нельзя не натыкаться и не давить; сквернословятъ вслухъ, не смотря на цѣлыя толпы дѣтей и женщинъ, мимо которыхъ проходятъ — не отъ нахальства, а такъ, потому что пьяному и нельзя имѣть другаго языка кромѣ сквернословнаго. Именно это языкъ, цѣлый языкъ, я въ этомъ убѣдился недавно, языкъ самый удобный и оригинальный, самый приспособленный къ пьяному или даже лишь къ хмѣльному состоянiю, такъ что онъ совершенно не могъ не явиться, и еслибъ его совсѣмъ не было — il faudrait l’inventer. Я вовсе не шутя говорю. Разсудите: Извѣстно что въ хмѣлю, первымъ дѣломъ, связанъ и туго ворочается языкъ во рту, наплывъ же мыслей и ощущенiй у хмѣльнаго, или у всякаго не какъ стелька пьянаго человѣка почти удесятеряется. А потому естественно требуется чтобы былъ отысканъ такой языкъ, который могъ бы удовлетворять этимъ обоимъ, противуположнымъ другъ другу состоянiямъ. Языкъ этотъ уже споконъ вѣку отысканъ, и принятъ во всей Руси. Это просто за просто названiе одного нелексиконнаго существительнаго, такъ что весь этотъ языкъ состоитъ изъ одного только слова, чрезвычайно удобно–произносимаго. Однажды въ воскресенiе, уже къ ночи, мнѣ пришлось пройти шаговъ съ пятнадцать рядомъ съ толпой шестерыхъ пьяныхъ мастеровыхъ, и я вдругъ убѣдился что можно выразить всѣ мысли, ощущенiя и даже цѣлыя, глубокiя разсужденiя, однимъ лишь названiемъ этого существительнаго, до крайности къ тому же немногосложнаго. Вотъ одинъ парень рѣзко и энергически произноситъ это существительное, чтобы выразить объ чемъ то, объ чемъ раньше у нихъ общая рѣчь зашла, свое самое презрительное отрицанiе. Другой въ отвѣтъ ему повторяетъ это же самое существительное, но совсѣмъ уже въ другомъ тонѣ и смыслѣ, — именно въ смыслѣ полнаго сомнѣнiя въ правдивости отрицанiя перваго парня. Третiй вдругъ приходитъ въ негодованiе противъ перваго парня, рѣзко и азартно ввязывается въ разговоръ и кричитъ ему тоже самое существительное, но въ смыслѣ уже брани и ругательства. Тутъ ввязывается опять второй парень въ негодованiи на третьяго, на обидчика, и останавливаетъ его въ такомъ смыслѣ, «что дескать чтожь ты такъ парень влетѣлъ? мы разсуждали спокойно, а ты откуда взялся — лѣзешь Фильку ругать!” И вотъ всю эту мысль онъ проговорилъ тѣмъ же самымъ однимъ заповѣднымъ словомъ, тѣмъ же крайне односложнымъ названiемъ одного предмета, развѣ только что поднялъ руку и взялъ третьяго парня за плечо. Но вотъ вдругъ четвертый паренекъ, самый молодой изъ всей партiи, доселѣ молчавшiй, должно быть вдругъ отыскавъ разрѣшенiе первоначальнаго затрудненiя, изъ–за котораго вышелъ споръ, въ восторгѣ, приподымая руку кричитъ... Эврика, вы думаете? Нашелъ, нашелъ? Нѣтъ, совсѣмъ не Эврика и не нашелъ; онъ повторяетъ лишь тоже самое не лексиконное существительное, одно только слово, всего одно слово, но только съ восторгомъ, съ визгомъ упоенiя, и кажется слишкомъ ужъ сильнымъ, потому что шестому, угрюмому и самому старшему парню это не «показалось” и онъ мигомъ осаживаетъ молокососный восторгъ паренька, обращаясь къ нему, и повторяя угрюмымъ и назидательнымъ басомъ... да все тоже самое запрещенное при дамахъ существительное, что впрочемъ ясно и точно обозначало: «чего орешь, глотку дерешь!” И такъ не проговоря ни единаго другаго слова они повторили это одно только излюбленное ими словечко шесть разъ къ ряду, одинъ за другимъ, и поняли другъ друга вполнѣ. Это фактъ, которому я былъ свидѣтелемъ. Помилуйте! закричалъ я имъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, (я былъ въ самой серединѣ толпы) всего только десять шаговъ прошли, а шесть разъ (имя рекъ) повторили! Вѣдь это срамежъ! Ну не стыдно ли вамъ?

Всѣ вдругъ на меня уставились, какъ смотрятъ на нѣчто совсѣмъ неожиданное и на мигъ замолчали; я думалъ выругаютъ, но не выругали, а только молоденькiй паренекъ, пройдя уже шаговъ десять, вдругъ повернулся ко мнѣ и на ходу закричалъ:

— А ты что же самъ–то семой разъ его поминаешь, коли на насъ шесть разовъ насчиталъ?

Раздался взрывъ хохота и партiя прошла уже не безпокоясь болѣе обо мнѣ.

3.

Нѣтъ я не про этихъ гулякъ говорю, и не отъ нихъ мнѣ такъ особенно грустно по воскресенiямъ. Я недавно съ большимъ удивленiемъ открылъ что есть въ Петербургѣ мужики, мѣщане и мастеровые совершенно трезвые, совсѣмъ ничего не «употребляющiе” даже и по воскресенiямъ; и не это собственно меня удивило, а то что ихъ несравненно кажется больше, чѣмъ я предполагалъ до сихъ поръ. Ну вотъ на этихъ то мнѣ смотрѣть еще грустнѣе, чѣмъ на пьяныхъ гулякъ, и не то чтобъ отъ состраданiя къ нимъ; вовсе нѣтъ и причины имъ сострадать; а такъ приходитъ въ голову все какая–то странная мысль... По воскресенiямъ къ вечеру (по буднямъ ихъ совсѣмъ не видать) очень много этого, всю недѣлю занятаго работою, но совершенно трезваго люда выходитъ на улицы. Выходитъ именно погулять. Я замѣтилъ что на Невскiй они никогда не заходятъ, а такъ все больше прохаживаются около своихъ же домовъ, или идутъ «прохладно” возвращаясь съ семействами откудова нибудь изъ гостей. (Семейныхъ мастеровыхъ, тоже кажется очень въ Петербургѣ много). Идутъ они степенно и съ ужасно серьозными лицами, точно и не на прогулкѣ, очень мало разговаривая другъ съ другомъ, особенно мужья съ женами, почти совсѣмъ молча, но всегда разодѣтые по праздничному. Наряды плохи и стары, на женщинахъ пестры, но все вычищено и вымыто къ празднику, нарочно можетъ быть къ этому часу. Есть которые и въ русскихъ платьяхъ, но много и въ нѣмецкихъ и брѣющихъ бороду. Досаднѣе всего что они кажется дѣйствительно и серьозно воображаютъ что этакъ прохаживаясь доставляютъ себѣ несомнѣнное воскресное удовольствiе. Ну какое бы кажется удовольствiе на этой широкой, оголенной, пыльной улицѣ, пыльной еще послѣ заката солнца? То–то и есть, что имъ и это кажется раемъ; всякому значитъ свое.

Очень часто они съ дѣтьми; дѣтей тоже очень много въ Петербургѣ, а еще говорятъ что они въ немъ ужасно какъ мрутъ. Всѣ эти дѣти, какъ я замѣтилъ, большею частью всегда почти маленькiя, перваго возраста, едва ходятъ или совсѣмъ еще не умѣютъ ходить; не потому ли и такъ мало дѣтей постарше, что не доживаютъ и умираютъ? Вотъ замѣчаю въ толпѣ одинокаго мастерового, но съ ребенкомъ, съ мальчикомъ, — одинокiе оба и видъ у нихъ у обоихъ такой одинокiй. Мастеровому лѣтъ тридцать, испитое и нездоровое лицо. Онъ нарядился по праздничному: нѣмецкiй сюртукъ, истертый по швамъ, потертыя пуговицы и сильно засалившiйся воротникъ сюртука; панталоны «случайные”, изъ третьихъ рукъ съ толкучаго рынка, но все вычищено по возможности. Коленкоровая манишка и галстухъ, шляпа цилиндръ очень смятая, бороду брѣетъ. Должно быть гдѣ нибудь въ слесарной или чѣмъ нибудь въ типографiи. Выраженiе лица мрачно–угрюмое, задумчивое, жосткое, почти злое. Ребенка онъ держитъ за руку, и тотъ колыхается за нимъ, кое–какъ перекачиваясь. Это мальчикъ лѣтъ двухъ съ небольшимъ, очень слабенькiй, очень блѣдненькiй, но одѣтъ въ кафтанчикъ, въ сапожкахъ съ красной оторочкой и съ павлиньимъ перышкомъ на шляпѣ. Онъ усталъ; отецъ ему что–то сказалъ, можетъ быть просто сказалъ, а вышло что какъ будто прикрикнулъ. Мальчикъ притихъ. Но прошли еще шаговъ пять и отецъ нагнулся, бережно поднялъ ребенка, взялъ на руки и понесъ. Тотъ привычно и довѣрчиво прильнулъ къ нему, обхватилъ его шею правой ручкой и съ дѣтскимъ удивленiемъ сталъ пристально смотрѣть на меня: «Чего дескать я иду за ними и такъ смотрю?” Я кивнулъ было ему головой и улыбнулся, но онъ нахмурилъ бровки и еще крѣпче ухватился за отцовскую шею. Друзья должно быть оба большiе.

Я люблю, бродя по улицамъ, присматриваться къ инымъ совсѣмъ незнакомымъ прохожимъ, изучать ихъ лица и угадывать: кто они, какъ живутъ, чѣмъ занимаются и что особенно ихъ въ эту минуту интересуетъ. Про мастерового съ мальчикомъ мнѣ пришло тогда въ голову, что у него, всего только съ мѣсяцъ тому, умерла жена и почему–то непремѣнно отъ чахотки. За сироткой–мальчикомъ (отецъ всю недѣлю работаетъ въ мастерской) пока присматриваетъ какая нибудь старушонка въ подвальномъ этажѣ, гдѣ они нанимаютъ каморку, а можетъ быть всего только уголъ. Теперь же, въ воскресенiе, вдовецъ съ сыномъ ходили куда нибудь далеко на Выборгскую къ какой нибудь единственной оставшейся родственницѣ, всего вѣрнѣе къ сестрѣ покойницы, къ которой не очень то часто ходили прежде и которая замужемъ за какимъ нибудь унтеръ–офицеромъ съ нашивкой и живетъ непремѣнно въ какомъ нибудь огромнѣйшемъ казенномъ домѣ и тоже въ подвальномъ этажѣ, но особнячкомъ. Та можетъ быть повздыхала о покойницѣ, но не очень; вдовецъ навѣрно тоже не очень вздыхалъ во время визита, но все время былъ угрюмъ, говорилъ рѣдко и мало, непремѣнно свернулъ на какой нибудь дѣловой спецiальный пунктъ, но и о немъ скоро пересталъ говорить. Должно быть поставили самоваръ, выпили въ прикуску чайку. Мальчикъ все время сидѣлъ на лавкѣ въ углу, хмурился и дичился, а подъ конецъ задремалъ. И тетка и мужъ ея мало обращали на него вниманiя, но молочка съ хлѣбцомъ наконецъ–таки дали, при чемъ хозяинъ унтеръ–офицеръ, до сихъ поръ необращавшiй на него никакого вниманiя что нибудь съострилъ про ребенка въ видѣ ласки, но что нибудь очень соленое и неудобное, и самъ (одинъ впрочемъ) тому разсмѣялся, а вдовецъ, напротивъ, именно въ эту минуту строго и неизвѣстно за что прикрикнулъ на мальчика, вслѣдствiе чего тому немедленно захотѣлось аа и тутъ отецъ уже безъ крику и съ серьознымъ видомъ вынесъ его на минутку изъ комнаты... Простились также угрюмо и чинно какъ и разговоръ вели, съ соблюденiемъ всѣхъ вѣжливостей и приличiй. Отецъ сгребъ на руки мальчика и понесъ домой, съ Выборгской на Литейную. Завтра опять въ мастерскую, а мальчикъ къ старушонкѣ. И вотъ ходишь — ходишь и все этакiя пустыя картинки и придумываешь для своего развлеченiя. Никакого въ этомъ нѣтъ толку и «ничего поучительнаго нельзя извлечь”. Оттого и беретъ хандра по воскресенiямъ, въ каникулы, на пыльныхъ и угрюмыхъ петербургскихъ улицахъ. Что, не приходило вамъ въ голову что въ Петербургѣ угрюмыя улицы? Мнѣ кажется это самый угрюмый городъ какой только можетъ быть на свѣтѣ!

Правда и въ будни выносятъ дѣтей во множествѣ, но по воскресенiямъ къ вечеру ихъ является на улицахъ чуть не въ десятеро болѣе. Какiя все испитыя, какiя блѣдныя, худосочныя, малокровныя и какiя у нихъ угрюмыя личики, особенно у тѣхъ, которыя еще на рукахъ; а тѣ которыя уже ходятъ — всѣ съ кривыми ножками и всѣ на ходу сильно колыхаются изъ стороны въ сторону. Почти всѣ, впрочемъ, тщательно прiодѣты. Но Боже мой, ребенокъ что цвѣтокъ, что листокъ завязавшiйся весною на деревѣ; ему надо свѣту, воздуху, воли, свѣжей пищи и вотъ, вмѣсто всего этого, душный подвалъ, съ какимъ нибудь кваснымъ или капустнымъ запахомъ, страшное зловонiе по ночамъ, нездоровая пища, тараканы и блохи, сырость, влага текущая со стѣнъ, а на дворѣ — пыль, кирпичъ и известка.

Но они любятъ своихъ блѣдныхъ и худосочныхъ дѣтей. Вотъ маленькая трехлѣтняя дѣвочка, хорошенькая и въ свѣжемъ платьицѣ, спѣшитъ къ матери, которая сидитъ у воротъ, въ большомъ обществѣ, сошедшемся со всего дома часокъ–другой поболтать. Мать болтаетъ, но глазомъ наблюдаетъ ребенка, играющаго отъ нея въ десяти шагахъ. Дѣвочка нагнулась что–то поднять, какой–то камушекъ, и неосторожно наступила на свой подолъ ножками и вотъ никакъ распрямиться не можетъ, раза два попробовала, упала и заплакала. Мать приподнялась было къ ней на помощь, но я поднялъ дѣвочку раньше. Она выпрямилась, быстро и любопытно на меня посмотрѣла, еще со слезинками на глазахъ, и вдругъ бросилась, немного въ испугѣ и въ дѣтскомъ смущенiи, къ матери. Я подошелъ и учтиво освѣдомился сколько дѣвочкѣ лѣтъ; мать привѣтливо, но очень сдержанно мнѣ отвѣтила. Я сказалъ что и у меня такая же дѣвочка; на это уже не послѣдовало отвѣта: «Можетъ ты и хорошiй человѣкъ” — молча глядѣла на меня мать — «да только что–жъ тебѣ тутъ стоять, проходилъ–бы мимо”. Вся разговорившаяся публика тоже затихла и тоже какъ будто это же самое думала. Я притронулся къ шляпѣ и прошелъ мимо.

Вотъ другая дѣвочка на бойкомъ перекресткѣ отстала отъ матери, которая до сихъ поръ ее вела за руку. Правда бабенка вдругъ увидала, шагахъ въ пятнадцати отъ себя товарку, пришедшую ее навѣстить, и надѣясь что ребенокъ знаетъ дорогу, бросила его ручку и пустилась бѣгомъ встрѣчать гостью, но ребенокъ, оставшiйся вдругъ одинъ, испугался и закричалъ, въ слезахъ догоняя мать.

Сѣдой и совсѣмъ незнакомый прохожiй мѣщанинъ съ бородой вдругъ останавливаетъ на дорогѣ незнакомую ему бѣгущую женщину и схватываетъ ее за руку:

— Чего разбѣжалась! Вишь ребенокъ сзади кричитъ; такъ нельзя; испужаться можетъ.

Бабенка хотѣла что–то бойко ему возразить, но не возразила, одумалась; безо всякой досады и нетерпѣнiя взяла на руки добѣжавшую къ ней дѣвочку и уже чинно пошла къ своей гостьѣ. Мѣщанинъ строго выждалъ до конца и направился своей дорогою.

Пустыя, самыя пустыя картинки, которыя даже совѣстно вносить въ дневникъ. Впредь постараюсь быть гораздо серьознѣе.

Ѳ. Достоевскiй.

(Продолженiе будетъ).

_______

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

О происхожденiи видовъ, сочиненiе Чарльса Дарвина. Перевелъ съ англiйскаго С. А. Рачинскiй. Изданiе третье, исправленное. Москва 1873.

Zum Streit Яber den Darwinismus Von К. Е. von–Baer. (aus der «Augsburger Allgemeinen Zeitung»). Dorpat. 1873. (Къ спору о дарвинизмѣ. К. Э. Бэра [изъ «Всеобщей Аугсбургской Газеты»]. Дерптъ. 1873).

Русскiй переводъ главнаго сочиненiя Дарвина вышелъ уже третьимъ изданiемъ. Другое его сочиненiе, О происхожденiи человѣка, появилось у насъ, какъ извѣстно, въ трехъ переводахъ разомъ. И такъ, Дарвинъ у насъ популярный писатель; онъ читается не только спецiалистами, а массою публики, людьми питающими притязанiе на образованность и просвѣщенiе. Къ сожалѣнiю, никакъ нельзя радоваться подобному pacпpоcтpaненiю любви къ серьозному чтенiю; нынѣшняя страсть къ Дарвину есть явленiе глубоко–фальшивое, чрезвычайно уродливое. Дарвинъ повидимому пишетъ ясно и отличается большою точностiю и простотою выраженiй; но нельзя сказать чтобы онъ писалъ толково; онъ не указываетъ хода своихъ мыслей, ихъ отношенiя къ существующимъ понятiямъ, ихъ точнаго объема. Два его сочиненiя О происхожденiи видовъ и О происхожденiи человѣка имѣютъ совершенно неправильное заглавiе; они никакого просхожденiя не объясняютъ; первоe приличнѣе было бы назвать трактатомъ о вымиранiи видовъ, а второе о чертахъ сходства, существующаго между человѣкомъ и животными.

Какъ бы то ни было, путаница въ умахъ читателей, возбужденная Дарвиномъ, невѣроятно велика; это одинъ изъ самыхъ жалкихъ примѣровъ уродливостей, порождаемыхъ наукою, когда она перестаетъ быть дѣломъ строгаго изслѣдованiя. Естественно что въ массѣ публики вопросы ставятся грубо, рѣзко, господствуютъ предразсудки, дѣйствуетъ авторитетъ — и вотъ ученiе нетвердое и одностороннее возводится на степень доказанной истины и набираетъ множество приверженцевъ, которые вѣрятъ даже не тому, чтó имъ доказано и чтó заключается въ словахъ ихъ авторитета, а собственнымъ своимъ выдумкамъ.

Относительно Дарвина можно сказать, что его не знаютъ и не понимаютъ не только обыкновенные читатели, но и сами ученые, ставшiе его послѣдователями. Въ Германiи самый извѣстный изъ дарвинистовъ есть нѣкто Геккель, авторъ многихъ объемистыхъ ученыхъ сочиненiй. Между тѣмъ его пониманiе Дарвиновой теорiи ужасно по своей грубости. Вотъ, напримѣръ, какъ онъ излагаетъ сущность дѣла:

«Необыкновенная заслуга Дарвина, котораго сочиненiе О происхожденiи видовъ вдругъ возбудило къ новой сильной жизни совершенно замолкшую теорiю перерожденiя, состоитъ не только въ томъ, что онъ изложилъ ее обширнѣе и полнѣе своихъ предшественниковъ и вооружилъ ее всѣми собранными до сихъ поръ доказательствами разныхъ отраслей зоологической и ботанической науки^*). Еще большая заслуга великаго англiйскаго натуралиста состоитъ въ томъ, что онъ въ первый разъ создалъ теорiю, которая обьясняетъ механически процессъ происхожденiя видовъ, т. е. сводитъ его на физическiя и химическiя причины, на такъ называемыя слѣпыя, безсознательныя и безъ плана дѣйствующiя силы природы. Эта теорiя, составляющая вѣнецъ и довершенiе всего зданiя механическаго пониманiя природы, есть ученiе о естественномъ подборѣ”.

«Слѣпыя, безсознательно и безцѣльно дѣйствующiя силы природы, которыя, какъ доказываетъ Дарвинъ, составляютъ естественныя дѣйствующiя причины всѣхъ сложныхъ и повидимому столь цѣлесообразно устроенныхъ формъ въ животномъ и растительномъ царствѣ, суть жизненныя свойства наслѣдственности и приспособленiя или измѣняемости. Оба эти жизненныя свойства принадлежатъ всѣмъ организмамъ безъ исключенiя, и составляютъ лишь особыя обнаруженiя или частныя явленiя двухъ другихъ, болѣе общихъ жизненныхъ дѣятельностей, отправленiй paзмноженiя и питанiя, и именно — приспособленiе тѣсно связано съ питанiемъ, а наслѣдственность съ размноженiемъ. Но такъ какъ всѣ явленiя питанiя и размноженiя суть чисто механическiе процессы природы и производятся только однѣми физическими и химическими причинами, то то же можно сказать и о ихъ частныхъ явленiяхъ, объ отправленiяхъ приспособленiя и наслѣдственности. Исключительно только взаимодѣйствiе этихъ отправленiй и тѣ внѣшнiя обстоятельства, подъ влiянiемъ которыхъ совершается это взаимодѣйствiе, — суть причины органическихъ образованiй и преобразованiй.” (Ueber die Enstehung und der Stаmmbаum des Menschengesch–lechts. Dr. Ernst Наecкеl, Berl. 1868. s. 23, 24).

Вотъ изложенiе, противъ котораго долженъ бы жестоко вооружиться самъ Дарвинъ, если бы заботился о точномъ смыслѣ своей теорiи, а не объ одной извѣстности, не объ одномъ прiбрѣтенiи поклонниковъ, каковы бы они ни были. Но противъ словъ Геккеля вооружится и всякiй физикъ, всякiй физiологъ. Какъ? — наслѣдственность и измѣняемость суть силы природы! Большей безсмыслицы въ употребленiи слова сила еще не бывало. «Питанiе и размноженiе суть чисто механическiе процессы”; но кто же и когда это доказалъ? Какой физiологъ не скажетъ, что не сдѣлано ни шагу для этого доказательства? И Дарвинъ, выдумавшiй для обьясненiя роста и размноженiя организмовъ особую гипотезу пангенезиса, не долженъ ли прямо сказать, что онъ понимаетъ питанiе и размноженiе никакъ не механически, а скорѣе чисто органически?

Мысль Дарвина очевидно получила у Геккеля самый превратный смыслъ. Но мы видимъ отсюда, чего бы хотѣлось Геккелю, и почему, какъ онъ, такъ и множество другихъ, стали такими ревностными приверженцами Дарвина. Дарвинъ сдѣлалъ только шагъ къ устраненiю понятiя цѣлесообразности въ организмахъ; онъ вовсе не проповѣдовалъ слѣпыхъ, механически–дѣйствующихъ силъ измѣняемости и наслѣдственности, а только попытался свести чудесное устройство организмовъ на случайное приспособленiе. Но его послѣдователи уже трубятъ, что зданiе механическаго взгляда на природу закончено и увѣнчано, что найдены силы, объясняющiя всѣ формы организмовъ.

Ничего не найдено, и ничего не объяснено. Въ томъ главномъ сочиненiи Дарвина, заглавiе котораго стоитъ въ началѣ нашей статьи, онъ не говоритъ ни единаго слова, которое имѣло бы цѣлью объясненiе роста и наслѣдственности. И вообще этого объясненiя нѣтъ нигдѣ въ его сочиненiяхъ, кромѣ предпослѣдней, ХХVII главы его сочиненiя «The variation of animals and plants”; а въ этой главѣ онъ объясняетъ ростъ и наслѣдственность не механически, а посредствомъ гипотезы, состоящей изъ очень хитраго и невѣроятнаго усложненiя органическихъ процессовъ. Такъ что Дарвинъ и не думалъ и не могъ говорить такой глупости, что ростъ и наслѣдственность суть механическiя силы природы, не думалъ и не могъ говорить, что онъ объяснилъ эти явленiя какъ механическiй процессъ.

Но если такъ, то что же сдѣлалъ Дарвинъ? Оказывается что это гораздо труднѣе понять, чѣмъ обыкновенно думаютъ. И въ самомъ дѣлѣ его послѣдователи большею частiю защищаютъ не его мнѣнiя, а свои собственныя, и его противники нападаютъ на то, чего онъ вовсе не думалъ. Чтобы кратко указать въ чемъ состоитъ дѣйствительная мысль Дарвина, мы приведемъ слова Гельмгольца, старавшагося, въ одной изъ своихъ рѣчей, объяснить, чтó новаго внесъ въ науку Дарвинъ.

«Теорiя Дарвина”, говоритъ Гельмгольцъ, «сдѣлала возможнымъ совершенно новое объясненiе органической цѣлесообразности”.

«Эта замѣчательная и съ развитiемъ науки все болѣе и болѣе раскрывавшаяся цѣлесообразность въ строенiи и отправленiяхъ живыхъ существъ была главною причиною побудившею сравнить жизненные процессы съ дѣйствiями сознательнаго и разумнаго принципа. Мы знаемъ во всемъ окружающемъ насъ мiрѣ только одинъ рядъ явленiй, имѣющихъ подобный характеръ, — именно дѣйствiя и созданiя разумнаго человѣка; и мы должны признать, что во множествѣ случаевъ цѣлесообразность органическаго мipa на столько превосходитъ способности человѣческаго разума, что ей можно приписать скорѣе высшiя, чѣмъ низшiя свойства”.

«До Дарвина извѣстны были только два объясненiя органической цѣлесообразности, которыя оба предполагали вмѣшательство свободнаго разума въ ходъ естественныхъ процессовъ. Первое обьясненiе, совпадающее съ виталистическою теорiей, предполагаетъ, что всѣ жизненные процессы управляются постоянно жизненною душою; другое же обьясненiе прибѣгаетъ къ сверхъестественному разумному существу, творческiй актъ котораго произвелъ въ отдѣльности каждый существующiй видъ организмовъ. Послѣднее воззрѣнiе, хотя и принимаетъ болѣe рѣдкiя нарушенiя законной связи естественныхъ явленiй и позволяетъ относиться строго–научнымъ образомъ къ тѣмъ процессамъ, которые наблюдаются въ живущихъ теперь органическихъ видахъ, но и оно не могло вполнѣ устранить всякое нарушенiе естественной закономѣрности, и поэтому едва ли имѣетъ значительное преимущество сравнительно съ виталистическимъ воззрѣнiемъ, которое, съ другой стороны, имѣетъ сильную поддержку въ естественномъ стремленiи человѣка искать за одинаковыми явленiями одинаковыя причины”.

«Теорiя Дарвина заключаетъ въ ceбѣ существенно новую плодотворную идею. Она показываетъ, какъ цѣлесообразность въ строенiи организмовъ можетъ произойти безо всякаго вмѣшательства внѣшняго pазума, единственно черезъ необходимое дѣйствiе закона природы, — именно закона наслѣдственности индивидуальныхъ особенностей, — закона давно извѣстнаго и признаннаго, но нуждавшагося въ болѣе опредѣленномъ формулированiи.” («Беседа”, 1871, iюнь, стр. 265, 266).

И такъ вотъ въ чемъ дѣло, вотъ узелъ вопроса. Главный вѣсъ и смыслъ Дарвиновой теорiи заключаются въ отрицанiи цѣлесообразности организмовъ, въ предположенiи, что эта цѣлесообразность произошла отъ накопленiя случайныхъ измѣненiй, оказавшихся выгодными для существъ, въ которыхъ эти измѣненiя случились. Ростъ и наслѣдственность не объясняются въ этой теорiи, а предполагаются какъ данныя явленiя, изъ которыхъ нужно объяснить остальныя. Дарвинъ собственно стремится свести сложныя и частныя органическiя явленiя на болѣе простыя и общiя, на измѣняемость и наслѣдственность. Но такъ какъ онъ не знаетъ, въ чемъ состоитъ сущность этихъ простѣйшихъ явленiй, и даже не знаетъ какихъ–нибудь точныхъ и общихъ законовъ по которымъ они совершаются, то онъ и не могъ сдѣлать этого сведенiя надлежащимъ образомъ, а прибѣгнулъ къ уловкѣ, состоящей въ отрицанiи того, чтó требуется для объясненiя. Дарвинъ предполагаетъ собственно, что наслѣдственность и измѣняемость не слѣдуютъ никакимъ законамъ, движутся по всевозможнымъ направленiямъ, и что правильность и цѣлесообразность получаются только отъ исчезанiя формъ, не могущихъ выдержать борьбы за существованiе. Вотъ почему всякiй законъ, открываемый въ явленiяхъ измѣнчивости и наслѣдственности, ведетъ къ опроверженiю теорiи Дарвина. Сила этой теорiи, вся ея привлекательность для умовъ заключается именно въ предположенiи отсутствiя законовъ, въ сведенiи явленiй на игру случайностей.

Простодушные читатели часто думаютъ и говорятъ, что Дарвинъ что–то доказалъ или открылъ или опровергъ; между тѣмъ ничего подобнаго объ немъ сказать нельзя; онъ только внесъ въ эту область естественныхъ наукъ свой взглядъ, идею случайности, идею совершенно несостоятельную, но которая увлекла умы своимъ отрицательнымъ характеромъ, освобожденiемъ отъ другихъ идей. Что–же касается до фактовъ, то они остались тѣ–же, какъ и были — загадочные, безконечно–таинственные и сложные; объяснить ихъ смыслъ еще никому не дано; можно только отрицать его — что и сдѣлалъ Дарвинъ.

Въ маленькой брошюркѣ знаменитаго Бэра, отца научной эмбрiологiи, приводится отзывъ Агасиза, что дарвинизмъ есть цѣлое болото голословныхъ утвержденiй. «Конечно, говоритъ Бэръ, это очень жестко; но бѣда въ томъ, что эта жесткость высказана натуралистомъ, котораго никто не можетъ упрекнуть въ неспособности къ общимъ идеямъ, и который сверхъ того обладаетъ основательнѣйшими свѣдѣнiями въ палеонтологiи, въ исторiи развитiя и въ сравнительной анатомiи, то есть именно въ областяхъ науки наиболѣе нужныхъ при рѣшенiи вопроса о филогенетическомъ развитiи животныхъ формъ” (стр. 5).

Самъ Бэръ очень хорошо видитъ въ чемъ заключается узелъ Дарвиновой теорiи, зерно ея силы, и весьма остроумно разсуждаетъ объ этомъ.

«Въ чемъ состоятъ”, спрашиваетъ онъ, тѣ условiя, которыя по теорiи Дарвина должны намъ объяснить цѣлесообразность устройства органическихъ тѣлъ? Конечно, въ томъ, что все менѣе цѣлесообразное въ формахъ, происшедшихъ отъ безконечно продолжающейся измѣнчивости, уничтожается въ борьбѣ за существованiе? Смутно припоминается мнѣ при этомъ, что я уже когда–то читалъ или слышалъ о попыткѣ достигнуть цѣлесообразнаго и даже глубокомысленнаго черезъ исключенiе всего негоднаго, производимаго случайною измѣнчивостiю. Это смутное воспоминанiе я стараюсь перетянуть за порогъ сознанiя, — и вотъ оно встаетъ передо мной живо и ясно! Въ Академiи города Лагадо, одинъ философъ, основываясь на вѣрной мысли, что всякая достижимая для людей истина можетъ быть выражена только словами, написалъ всѣ слова своего языка во всѣхъ ихъ грамматическихъ формахъ на сторонахъ кубиковъ, и выдумалъ машину, которая не только переворачивала эти кубики, но и ставила ихъ въ рядъ. Послѣ каждаго поворота машины, слова, показывавшiяся рядомъ, прочитывались, и если три или четыре слова имѣли вмѣстѣ какой–нибудь смыслъ, они заносились въ книгу, чтобы такимъ образомъ достигнуть всевозможной мудрости, которая вѣдь ни въ чемъ иномъ не могла выразиться кромѣ словъ. Такимъ образомъ исключенiе негоднаго было тоже механическое и совершалось несравненно быстрѣе, чѣмъ въ борьбѣ за существованiе. Но чего же достигли этимъ съ теченiемъ временъ? Къ сожалѣнiю извѣстiй объ этомъ у насъ нѣтъ. Единственный историкъ Академiи Лагадо есть Гулливеръ въ своихъ путешествiяхъ къ отдаленнымъ народамъ, именно въ третьемъ путешествiи. Въ то время, какъ онъ былъ тамъ, уже было наполнено отдѣльными изрѣченiями нѣсколько фолiантовъ, но предполагалось, въ интересѣ общества и ради его просвѣщенiя, построить и принести въ дѣйствiе 500 такихъ машинъ на казенный счетъ! Долго принимали этого разказчика за шутника, такъ какъ само собою разумѣется, что цѣлесообразное и глубокомысленное никакъ и никогда не можетъ возникнуть изъ случайныхъ частностей, но уже съ самаго начала должно быть мыслимо какъ нѣчто цѣлое, хотя и способное къ усовершенствованiю. А вотъ теперь мы должны признать, что этотъ философъ былъ глубокiй мыслитель, что онъ предвидѣлъ нынѣшнiе трiумфы науки!” (стр. 6, 7).

Такъ говоритъ генiальный старецъ, который — удивительно подумать — пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ основалъ научную эмбрiологiю. Не безъ горькаго чувства онъ видитъ, что то великое движенiе идей, которое воодушевляло его юность и привело его къ созданiю новой науки, — теперь изсякло, что прежде, чѣмъ оно принесло плоды, которыхъ отъ него ждали, произошелъ наплывъ новыхъ идей, въ борьбѣ съ которыми широкiя и величавыя идеи былаго времени обнаружили странное, поражающее безсилiе. Зрѣлище чрезвычайно поучительное для того, кого интересуетъ исторiя идей и развитiе наукъ. Изъ брошюрки мы узнаемъ, что Бэръ пишетъ противъ дарвинизма и что всѣ его статьи относящiяся къ этой полемикѣ, и явившiяся и еще приготовляемыя, будутъ напечатаны во второмъ томѣ Reden und AufsКtze (рѣчи и статьи), — сборника, котораго первый и третiй томъ уже вышли.

Скажемъ теперь нѣсколько словъ о русскихъ переводахъ Дарвина. Дарвинъ у насъ переводится и издается съ такою небрежностiю, которая странно противорѣчитъ великому уваженiю, повидимому питаемому къ нему и переводчиками и публикой. Изъ всѣхъ переводовъ и изданiй, мы не знаемъ ни одной книги Дарвина, которою можно бы было удобно читать порусски. Лучшимъ еще можно считать переводъ о происхожденiи видовъ, хотя и тутъ читатель на каждой стравицѣ спотыкается о такiе обороты:

«Весьма сожалѣю, что недостатокъ мѣста лишаетъ меня удовлетворенiя выразить мою признательность” и пр. (стр. 2).

«Не могу удержаться отъ того, чтобы привести еще примѣръ” и пр. (стр. 57).

«Одинъ полновѣсный авторитетъ, сэръ Чарльсъ Лейелль, по дальнѣйшему размышленiю впалъ на этотъ счетъ въ сильныя сомнѣнiя” (стр. 233).

Это совсѣмъ не порусски. Но есть и такiя мѣста, гдѣ нескладица происходитъ отъ слишкомъ большаго усердiя переводчика къ русскому языку. Напримѣръ:

«Нѣтъ непогрѣшимаго вѣдала для распознаванiя вида отъ рѣзкой разновидности” (стр. 44).

Имя существительное вѣдало встрѣтилось намъ въ первый разъ въ этой книгѣ; оно очевидно должно замѣнять слово критерiй, которое переводчикъ нашелъ помѣхою для ясности и красоты русской рѣчи. Точно такъ изъ новаго третьяго изданiя онъ изгналъ даже слово натуралистъ и замѣнилъ его будто–бы болѣе благозвучнымъ и понятнымъ словомъ естествоиспытатель. Вотъ труды по истинѣ напрасные! Ужь если вы такъ любите pyсскiй языкъ, то прежде всего и больше всего старайтесь сохранить его строй, русскiй синтаксисъ, позаботьтесь о томъ, чтобы согласованiе словъ и теченiе рѣчи было точно, живо и ясно; а отдѣльныя иностранныя слова есть самое меньшее изъ золъ, возможныхъ въ русской книгѣ. Притомъ натуралистъ, критерiй не суть англiйскiя слова, а слова всемiрныя, которыя поэтому должны употребляться въ каждомъ образованномъ языкѣ. Напротивъ, если вы англiйское слово satisfaction перeведете буквально yдовлетворенiе, то вы сдѣлаете англицизмъ, который ни въ русскомъ и ни въ какомъ другомъ языкѣ терпимъ быть не долженъ.

Въ новомъ изданiи, хотя оно именуется исправленнымъ, кажется не сдѣлано никакого исправленiя, кромѣ изгнанiя слова натуралистъ: ошибки, которыя мы привели, повторены въ третьемъ изданiи въ томъ самомъ видѣ, какъ онѣ явились въ первомъ. Опечатками новое изданiе кишитъ гораздо болѣе перваго.

Мы боимся утомлять читателей указанiемъ замѣченныхъ нами сверхъ того неточностей, пропущенныхъ словъ, неправильной передачи терминовъ и т. д. Но упомянуть объ этихъ неисправностяхъ считаемъ своимъ долгомъ. Горькiй опытъ убѣдилъ насъ, что вообще изучать Дарвина по русскимъ переводамъ невозможно, что очень часто встрѣчается надобность обращаться къ подлиннику. Мы знаемъ, что xорошie переводы вообще большая рѣдкость и всегда были рѣдкостiю не въ одной нашей, но и во всякой другой литературѣ; но, соображая всѣ возможности и зная примѣры хорошихъ переводовъ, мы должны все–таки съ сожалѣнiемъ сказать, что Дарвину какъ–то непосчастливилось въ русской литературѣ.

Н. Страховъ.

______

Что читаетъ народъ?

Одинъ фельетонистъ, дѣлающiй страшныя усилiя казаться забавно–игривымъ, выразилъ желанiе быть Ротшильдомъ, чтобы заставить раззориться всѣ ходячiя процентныя бумаги и подорвать всѣ банки. На желанiя и фантазiи закона нѣтъ; но откуда и зачѣмъ такое желанiе у игриваго фельетониста? На это отвѣчаетъ самъ фельетонистъ... «Я сталъ бы,” говоритъ онъ, «показывать тогда картины моего волшебнаго фонаря; но я показывалъ бы не восходъ солнца, не лѣто и зиму, я сталъ бы показывать историческiя картины”. Вѣроятно веселый фельетонистъ думаетъ, что его историческiя картины были бы вразумительнѣе для ходячихъ процентныхъ бумагъ. Въ числѣ картинъ онъ желалъ бы, между прочимъ, показать какъ вредно для здоровья гулять въ садахъ, возбуждающихъ воспоминанiе о прошломъ...

Мы такъ думаемъ совершенно наоборотъ: гулянье въ садахъ, которые напоминаютъ о прошломъ, дѣйствуетъ на здоровье превосходно, это лучшее лекарство противъ несбыточныхъ фантазiй и странныхъ желанiй. Поэтому мы думаемъ что надобно показывать историческiя картины, доказывающiя полезность такихъ прогулокъ, ибо еслибы люди почаще заглядывали въ сады напоминающiе о прошломъ, то наполовину было бы менѣе глупостей. Все это намъ невольно пришло въ голову; потому что фельетонистъ «Недѣли”, веселый à lа Гейне, — конечно, не первый и не послѣднiй человѣкъ, который думаетъ что гулять въ садахъ напоминающихъ о прошломъ вредно дѣйствуетъ на здоровье. Такъ вѣроятно думали въ недавнее время составители разныхъ книжекъ, книжечекъ, книжонокъ для народа, ибо иначе нельзя объяснить поползновенiя просвѣщать народъ на основанiяхъ той или другой мнимо–философской системы, помимо его живыхъ историческихъ преданiй и религiозныхъ вѣрованiй. Не любопытно ли и не поучительно ли поэтому заглянуть въ садъ, напоминающiй о прошломъ? Не любопытно ли припомнить что вышло изъ вышеупомянутыхъ поползновенiй?

Почти четырнадцать лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ какъ въ русской литературѣ поднялся шумъ изъ–за правдивыхъ и непонятыхъ словъ В. И. Даля, который говорилъ: «нѣтъ спору, что ученье свѣтъ, а неученье тьма, и что грамотѣ учиться всегда пригодится, однако на одной грамотѣ далеко не уѣдешь. Нужно для народа чтенiе, а гдѣ оно? Не въ тѣхъ ли книжкахъ московскаго издѣлiя, что офени по деревнямъ въ коробьяхъ разносятъ?” Оказывается, какъ увидимъ ниже, что именно въ нихъ–то и до сихъ поръ заключается матерiалъ для народнаго чтенiя; да еще черезъ четырнадцать лѣтъ послѣ этихъ словъ оказывается что оныя пресловутыя московскiя издѣлiя, съ примѣсью петербургскихъ, разносятся и во славномъ городѣ Питерѣ, а не то что по деревнямъ.

Было на Руси время, когда литература съ высокомѣрнымъ пренебреженiемъ относилась къ книгамъ, попадавшимъ въ бѣдный обиходъ бѣднаго матерiала для народнаго чтенiя, когда только глумились надъ глупыми произведенiями глупой сѣробумажной литературы. Сенковскiй, человѣкъ впрочемъ съ большими литературными заслугами, выписавши заглавiе одной глупой книжонки, прибавилъ: «Ванька, возьми, это для тебя”. Тогда еще многiе изъ такъ называемыхъ образованныхъ людей наивно еще были убѣждены что для Ванекъ годится всякая печатная чепуха! Отъ вышеприведеннаго отзыва такъ и разитъ самодовольствiемъ своимъ quasi–пpоcвѣщенiемъ большой части тогдашней интеллигенцiи. Но въ сороковыхъ годахъ литература посмотрѣла на дѣло иначе, въ ея произведенiяхъ отразилось оскорбленное чувство человѣческаго и народнаго сознанiя при видѣ приниженiя Ванекъ. Время шло. 19 февраля 1861 года превратило Ванекъ въ Ивановъ, Васекъ въ Васильевъ и Палашекъ въ Палагей, нельзя было уже говорить, стыдно было говорить: «Ванька, возьми, это для тебя”. Да пожалуй и Ванька не оглянулся бы на такую книжку.

Пришлось для Ивановъ, Васильевъ и Палагей писать книжки, а уже не для Ванекъ, Васекъ и Палашекъ. Начали писать; но, увы, подобно фельетонисту «Недѣли,” большая часть составителей книжекъ для народа находили вреднымъ для здоровья гулять въ садахъ напоминающихъ о прошломъ... Мнѣнiе фельетониста, его кувырканье передъ публикой, подъ коимъ якобы скрывается глубокомыслiе, — вздоръ,

Пустая и глупая шутка!

Да притомъ зачѣмъ же мѣшать человѣку и позабавиться? Фельетонисту, получающему построчную плату, пришло въ голову вообразить себя Ротшильдомъ, и, какъ новый Альнаскаръ, онъ себя, можетъ быть, уже и вообразилъ человѣкомъ ворочающимъ миллiонами и въ тоже время показывающимъ фокусы, подъ именемъ историческихъ картинъ! На здоровье, ему и въ голову не приходитъ что мы уже довольно наглядѣлись таковыхъ... Конечно, готовясь къ такимъ историческимъ фокусамъ, онъ читаетъ теперь «исторiю философiи исторiи” Стасюлевича.

Другое дѣло вышло когда въ садъ, напоминающiй о прошломъ, не захотѣли взглянуть составители книжекъ для народа и пустили въ ходъ свои фантазiи... Теоретическiя фантазiи не могли, разумѣется, привиться къ народу и нужно было крайне дѣтское пониманiе людей и дѣлъ, чтобы мечтать построить воспитанiе громадной массы народа на шаткихъ, взаимно другъ друга исключающихъ гипотезахъ. Мы не думаемъ считать такихъ мечтателей дурными людьми, но только дѣтьми, играющими въ большихъ. Имъ только не приходило въ голову что шаткiя гипотезы, способныя потрясти въ неразвитомъ человѣкѣ вѣру, должны были бы дурно подѣйствовать на народъ и въ нравственномъ отношенiи, уничтоживъ единственную опору нравственныхъ началъ — вѣру... Мы говоримъ, конечно, о большинствѣ, а не объ исключенiяхъ, и въ этомъ большинствѣ внезапныхъ просвѣтителей такое направленiе было просто увлеченiемъ и необдуманностiю... Уже давно чувствовалась потребность народнаго образованiя, съ сороковыхъ годовъ о немъ толковали и мечтали, и вдругъ растворились настежь двери на поприще давно ожидаемое: всѣ бросились съ тѣмъ, съ чѣмъ застала кого минута... Тогда казалось что исчезли и сады, напоминавшiе о прошломъ, точно они провалились сквозь землю...

Большая часть книжекъ, написанныхъ въ то время, вызвала справедливое и строгое сужденiе лицъ, серьозно смотрѣвшихъ на дѣло и знавшихъ народъ. Вотъ что говоритъ, между прочимъ, объ этихъ книжкахъ П. И. Мельниковъ: «знакомили народъ преимущественно съ естественными науками, а пуще всего съ физiологiей и съ рефлексами мозга”. «Въ этихъ книжкахъ обо всемъ говорилось въ поученiе народу, обо всемъ, кромѣ закона Божiя и закона государственнаго, много говорилось о правахъ, но ни слова объ обязанностяхъ”. («Воспоминанiе о Влад. Иван. Далѣ”). — Мы обратимъ вниманiе преимущественно на серьозность послѣдняго замѣчанiя. Нравственное воспитанiе народа немыслимо безъ строгаго пониманiя своихъ обязанностей: безъ него и полученныя права не прочны, оно одно обезпечиваетъ ихъ за народомъ. Тенденцiозное же ознакомленiе народа съ естественными науками только и могло вызвать одно порицанiе; а между тѣмъ знакомство съ естественными науками, въ извѣстныхъ предѣлахъ, для народа необходимо, особенно въ примѣненiи къ сельскому быту. Составъ почвы, ея удобренiя, свѣдѣнiя изъ зоологiи, касающiяся преимущественно домашнихъ животныхъ, свѣдѣнiя изъ ботаники, преимущественно о хлѣбныхъ и огородныхъ растенiяхъ и тому подобныя должны входить въ элементарный курсъ народнаго образованiя... А вмѣсто всего этого суютъ народу подъ носъ рефлексы мозга и ничто такъ не повредило распространенiю необходимыхъ научныхъ естественно–историческихъ свѣдѣнiй, какъ подобныя поползновенiя! Заблужденiя теоретиковъ принимали характеръ какого–то тупаго фанатизма, благодаря которому не пошли въ ходъ и дѣйствительно полезныя книги; ибо содержанiе ихъ строго фактическое было неспособно, по мнѣнiю нѣкоторыхъ педагоговъ, искоренять суевѣрiя въ народѣ. Такой отзывъ мы, напр., слышали о книжкахъ для нapодa по русской исторiи профессора Бестужева–Рюмина... Вы улыбаетесь, читатель? И я тоже съ вами; но тѣмъ неменѣе это правда... Одинъ педагогъ, напр., настаивалъ, чтобы учитель русской исторiи обращалъ особенное вниманiе на искорененiе суевѣрiй въ лѣшихъ, домовыхъ и пр. — Подумайте, между прочимъ, каково понятiе у таковыхъ педагоговъ о человѣческой головѣ: въ школѣ читалась естественная исторiя, географiя съ объясненiями вида земли, ея движенiй, мѣста во вселенной и почтенный педагогъ все еще думалъ что его воспитанники будутъ вѣрить въ лѣшихъ и домовыхъ. — Такъ и хочется сказать такимъ педагогамъ: «да научитe вашихъ воспитанниковъ чему должно, а съ домовыми они и безъ васъ сладятъ”.

И вотъ, благодаря дѣтскимъ увлеченiямъ теоретиковъ, благодаря такого сорта педагогамъ, немногiя дѣльныя книги, написанныя для народа, не пошли въ ходъ и народу все еще предлагается пища съ толкучаго рынка литературы... Мы случайно встрѣтили мальчика, продающаго спички фосфорныя и съ ними вкупѣ книжки, и безъ разбору, подрядъ взяли семь книжекъ, съ которыми и хотимъ познакомить читателя, дабы онъ видѣлъ что

возъ и нынѣ тамъ,

гдѣ стоялъ четырнадцать лѣтъ тому назадъ, когда В. И. Даль писалъ вышеприведенныя строки.

Изъ семи книжекъ, попавшихся подъ руку, пять изданы въ Москвѣ и двѣ въ Петербургѣ. Изъ московскихъ двѣ — одна о Петрѣ Великомъ, другая о Сусанинѣ, трактуютъ о предметахъ важныхъ; но обѣ написаны крайне плохо. Вотъ обращикъ изложенiя изъ первой книжки: «Софiя еще не была ублаготворена, что сдѣлалась соправительницей”. Колокольно–гостиннодворское слово ублаготворена, вѣроятно, кажется автору весьма народнымъ! «Только тѣ мѣры и могутъ быть дѣйствительны, которыя смогутъ потрясти и содрогнуть сильно грубую натуру его современниковъ”. Или: «я забылъ еще сказать, что считаю нелишнимъ, что воюя съ Швецiею, Петръ нашелъ себѣ жену”. Разумѣется къ этому должно прибавить, что въ изложенiи нѣтъ ни порядка, ни послѣдовательности, ни руководящей мысли. Таково произведенiе Сергѣя Толстопятова.

Не лучше и книжка объ Иванѣ Сусанинѣ. Авторъ хотѣлъ, въ видѣ повѣсти, передать историческое преданiе о подвигѣ Ивана Сусанина. Мы говоримъ историческое преданiе въ томъ смыслѣ, что мы знаемъ только фактъ самопожертвованiя Ивана Сусанина; но не знаемъ его подробностей. Для того, чтобы передать народу историческое преданiе о Сусанинѣ, въ видѣ повѣсти, для этого нуженъ большой талантъ. За дѣло же взялся видимо человѣкъ и безъ литературнаго таланта и безъ знанiя народнаго языка и даже полуграмотный... Вотъ какъ разговариваютъ у автора Шевелкина дѣйствующiя лица: «Вѣдь ты знаешь, Савельичъ, что бывшiй нашъ бояринъ, а теперешнiй митрополитъ ростовскiй, когда засѣдалъ въ былое время въ думѣ царской, отличался умомъ твердымъ и полнымъ уменьемъ заправлять государственными дѣлами”. Сусанинъ выражается съ красноречiемъ мелодраматическаго героя: «отпущу тебя, Ваня, на службу царскую для того, что каждый православный безпремѣнно долженъ принести свою жертву на престолъ отечества”. Xорошо еще что не на алтарь! Другой крестьянинъ бранитъ поляковъ папистами!

Ко всему этому книжка издана небрежно и встрѣчаются весьма грубыя опечатки; напр., вотъ какъ напечатанъ текстъ изъ апостольскаго посланiя: «Нѣсть бо власть аще не отъ Бога, сущiи же власти не отъ Богa учинены суть”.

Но вообще эти двѣ книжки, по крайней мѣрѣ, относительно безвредны, благодаря предметамъ, о которыхъ онѣ трактуютъ.

Остальныя же три книжки московскаго издѣлiя изъ рукъ вонъ плохи и положительно вредны уже по одной безтолковости содержанiя. «Любовь казака или погибель Емельки Пугачева”, повѣсть изъ оpeнбургскихъ преданiй. Это какая–то жалкая и пошлая пародiя на «Капитанскую дочку” Пушкина. Пошлая пародiя оканчивается пошлыми куплетцами:

Казаки свой умъ имѣютъ,

Жизнь прекрасную ведутъ;

Пикой, саблею владѣютъ

И гоpѣлку славно пьютъ!

.........

.........

Съ пикой, саблею и водкой,

Онъ умѣетъ въ дружбѣ жить,

И съ молоденькой красоткой

Онъ умѣетъ пошалить.

«Полицiонъ и Милитина, рыцарская повѣсть, воспѣтая бардомъ Октавiемъ Скальдомъ, въ XI столѣтiи, (!!) въ присутствiи Ричарда Львиное сердце”.

Конечно въ рыцарскихъ повѣстяхъ хронологiя не требуется; но какой смыслъ передавать, да еще въ искаженномъ видѣ, рыцарскiя повѣсти русскому народу? Что толку въ такихъ безсмыслицахъ: «Когда–то въ Египтѣ былъ славный царь Ассониберъ, резиденцiей котораго былъ городъ Астрахимъ. Ассониберъ имѣлъ супругою Раввѣнiю, съ которой онъ жилъ въ совершенномъ согласiи”. И подобный вздоръ идетъ все кресчендо на шестидесяти восьми страничкахъ. Въ такомъ же совершенно родѣ и

«Сказка о разбойникѣ южной страны Египта Буро”.

Приключенiя одно другаго нелѣпѣе, сцены одна другой глупѣй и пошлѣе. Вотъ какъ торгуется разбойникъ Буро съ дожемъ Кипро (!):

«За какую сумму оставишь ты республику?

— Можешь ли ты думать, чтобы требованiе Буро было столь низко? Нѣтъ, Андрей! Я прошу у тебя того, что драгоцѣннѣе всѣхъ твоихъ сокровищъ! Я люблю Розабеллу — отдай ее мнѣ!

— Какъ дерзаешь ты, чудовище, говорить мнѣ это? и пр. и пр.

Сцена оканчивается выстрѣломъ изъ пистолета, изъ которой можно повидимому заключить, что разбойники Нижняго Египта стрѣляютъ нелучше петербургскихъ дѣвицъ; но Буро стрѣлялъ холостымъ зарядомъ. «Разбойникъ выстрѣлилъ Дожу въ лицо: оглушенный нечаяннымъ выстрѣломъ, Дожъ отступилъ назадъ и упалъ почти безъ чувствъ на землю”... И Дожъ былъ не изъ xpaбpaго десятка, вѣрно чувствовалъ наслѣдственный страхъ предъ огнестрѣльнымъ оружiемъ...

Москва даритъ народъ только бездарными и безтолковыми произведенiями, Петербургъ безтолковыми сборниками пѣсенъ съ примѣсью морали Chateau des Fleurs и тому подобныхъ увеселительныхъ мѣстъ.

Одинъ сборникъ называется: «Собранiе романсовъ и пѣсенъ” а другой просто «Новѣйшiй пѣсенникъ”. Безобразная смѣсь господствуетъ въ томъ и другомъ.

Въ первомъ сборникѣ почти рядомъ напечатаны: «Въ полдневный жаръ, въ долинѣ Дагестана” и куплеты изъ «Орфея въ аду”: «Когда я былъ Аркадскимъ принцемъ”. «Во саду ли, въ огородѣ” рядомъ съ пѣснiю Офелiи, въ переводѣ Полеваго. — Рядомъ съ извѣстнымъ стихотворенiемъ Некрасова:

Что такъ жадно глядишь на дорогу,

Въ сторонѣ отъ вeceлыхъ подругъ...

Какой–то хоръ изъ какого–то Риголяра (?):

Да здравствуетъ веселье,

Да здравствуетъ вино,

Кто пьянствуетъ съ похмѣлья

Тотъ дѣйствуетъ умно!

Можно надѣяться что этотъ припѣвъ скоро раздастся во всѣхъ кабакахъ фабричныхъ городовъ и селенiй Московской, Владимiрской и Нижегородской губернiй. Работницы же на фабрикахъ тоже не оставлены безъ назиданiя и безъ сомнѣнiя скоро запоютъ изъ «Прекрасной Елены”:

Что я борюсь — никто не знаетъ,

Но какъ въ борьбѣ намъ устоять?

Когда Венера пожелаетъ сердцами вашими играть?..

Конечно для забавы Венеры откроется еще болѣе широкое поприще!

Другой сборникъ въ этомъ же родѣ!

Вотъ чѣмъ подчуютъ народъ! А между тѣмъ, чтó бы издать попроще и подешевле для народа нѣкоторыя изъ произведенiй русской литературы! Для этого были бы пригодны прежде всего почти всѣ сочиненiя В. И. Даля, за тѣмъ можно издать «Юрiя Милославскаго” (что бы ни говорили о его литературныхъ недостаткахъ, романъ этотъ прочелся бы народомъ съ удовольствiемъ), «Капитанскую дочку” Пушкина, «Тараса Бульбу” Гоголя, его же «Сорочинскую ярмарку”, «Ночь передъ Рождествомъ”. Цѣна разумѣется не должна превышать 25–ти или 30–ти коп. за книжку. За 30–ть коп. можно было бы издать и «Юрiя Милославскаго”, самое большое изъ названныхъ сочиненiй.

Всѣ эти произведенiя были–бы, безъ сомнѣнiя, доступны грамотному и толковому простолюдину. — Чтенiе народное должно быть разнообразно и заключать въ себѣ отъ серьознаго и поучительнаго до веселаго и забавнаго, лишь бы послѣднее было пристойно и нравственно.

Но, говоря о серьозномъ чтенiи, мы не можемъ не упомянуть одного факта, который приводитъ П. И. Мельниковъ въ своихъ воспоминанiяхъ о В. И. Далѣ. Этотъ фактъ показываетъ печальный примѣръ недоразумѣнiй, чтобы не сказать болѣе, вслѣдствiе которыхъ встрѣчаютъ затрудненiя книги весьма и весьма полезныя для народа. П. И. Мельниковъ говоритъ что «Бытописанiе” Даля, пройдя множество мытарствъ цензурныхъ, осталось неизданнымъ. Иныхъ смущало, говоритъ онъ, что вмѣсто непонятной народу «скинiи” у него стоитъ палатка, вмѣсто брада Ааронова — борода и пр. — А жаль, приведенное П. И. Мельниковымъ толкованiе синайскаго законодательства отличается у В. И. Даля именно той простотой и ясностiю, какiя нужны въ подобномъ дѣлѣ. Объясняя четвертую заповѣдь, Даль говоритъ, что «святить установленные праздники должно не гульбой, не пьянствомъ и обжорствомъ, а добрыми дѣлами и помышленiями о Богѣ. Но если, прибавляетъ онъ, ты все это исполнишь, то исполнишь только половину Божьей заповѣди, другая за тобой. Въ ней сказано: шесть дней дѣлай и сотвориши въ нихъ вся дѣла твоя. Значитъ каждый день трудись, опохмѣляться въ понедѣльникъ и думать не смѣй, всѣ шесть дней работай, сотвори всѣ свои дѣла до единаго, никакой работы не смѣй оставлять до другой недѣли. Такъ Богъ велѣлъ. Онъ сказалъ не просто сотвори дѣла, а сотвори вся дѣла”.

И вотъ такая–то книга лежитъ подъ спудомъ и между прочимъ потому, что В. И. Даль былъ лютеранинъ. Да въ книгѣ–то его во первыхъ нѣтъ и не могло быть ничего антиправославнаго, да онъ и умеръ–то православнымъ.

Вотъ и приходится народу пѣть:

Кто пьянствуетъ съ похмелья,

Тотъ дѣйствуетъ умно!

Евгенiй Бѣловъ.

11 iюля 1873 года.

_______

ХИВИНСКIЙ ПОХОДЪ^*).

Движенiе оренбургско–мангышлакскаго отряда къ Хивѣ. — Дѣла съ непрiятелемъ 26 и 27 мая. — Общее наступленiе войскъ генерала Веревкина къ Хивѣ. — Канонада со стороны города. — Бой съ непрiятелемъ и заложенiе батарей у самыхъ стѣнъ Хивы. — Бѣгство хана и явка посланнаго къ генералу Веревкину для переговора о сдачѣ города. — Дѣйствiя 29 мая: пробитiе бреши въ воротахъ и стѣнахъ города и вступленiе въ него. — Появленiе подъ стѣнами (съ другой стороны) города туркестанскаго отряда. Встрѣча генералъ–адъютанта фонъ–Кауфмана высшими сановниками хивинскаго ханства съ заявленiемъ покорности и съ извѣстiемъ объ избранiи новаго Хана. — Прекращенiе военныхъ дѣйствiй и торжественное вступленiе русскихъ войскъ въ столицу ханства. — Явка 2 iюня въ лагерь хивинскаго хана съ заявленiемъ покорности Государю Императору. — Возстановленiе хана на престолѣ. — Состоянiе нашихъ войскъ.

7 iюля получено, съ курьеромъ изъ Хивы подробное донесенiе генералъ–адъютанта фонъ–Кауфмана о дѣйствiяхъ экспедицiонныхъ отрядовъ всѣхъ трехъ округовъ при занятiи ими города Хивы. Поэтому, въ настоящее время мы имѣемъ возможность сообщить нашимъ читателямъ болѣе полныя свѣдѣнiя о событiяхъ послѣднихъ дней хивинской экспедицiи, т. е. съ 25 мая по 2 iюня.

Для того, чтобы удобнѣе слѣдить за послѣдовательнымъ ходомъ событiй, мы обратимся сначала къ обозрѣнiю дѣйствiй соединеннаго оренбургско–мангышлакскаго отряда подъ командою генералъ–лейтенанта Веревкина. 25 мая мы застаемъ этотъ отрядъ въ Кошъ–Купырѣ, верстахъ въ 20 отъ Хивы. На другой день генералъ Веревкинъ рѣшился двинуться далѣе по направленiю къ Хивѣ, въ тѣхъ видахъ, чтобы, расположившись верстахъ въ 8 отъ Хивы, на выгодной позицiи, наблюдать вблизи за городомъ и произвести, когда представится надобность, рекогносцировку ближайшихъ окрестностей городской стѣны. — Пройдя верстъ восемь отъ мѣста ночлега, отрядъ генерала Веревкина расположился для стоянки у канала Хатыръ–тутъ. Отъ этого отряда высланъ былъ авангардъ изъ двухъ сотенъ, подъ начальствомъ подполковника Скобелева. Авангарду приказано было, на случай встрѣчи съ непрiятелемъ, оттѣснить его къ городу, но отнюдь не увлекаться преслѣдованiемъ. Не успѣлъ еще отрядъ расположиться лагеремъ, какъ въ авангардѣ послышались выстрѣлы и получено было донесенiе, что непрiятелемъ произведено нападенiе. Вслѣдствiе этого генералъ Веревкинъ поручилъ полковнику Саранчеву поспѣшить къ авангарду, куда вслѣдъ затѣмъ направился и самъ. Полковникъ Саранчевъ заставъ непрiятеля въ значительныхъ силахъ отступающимъ по направленiю къ городу, почему въ ожиданiи прибытiя генерала Веревкина, приказалъ артилерiи открыть стрѣльбу. Подъѣхавшiй въ это время къ авангарду генералъ Веревкинъ поручилъ полковнику Леонтьеву преслѣдовать непрiятеля, но убѣдившись, что послѣднiй, подъ артиллерiйскими выстрѣлами поспѣшно бѣжитъ, приказавъ сотнямъ вернуться въ лагерь. — 27 числа, утромъ, густыя толпы хивинцевъ и туркменовъ, пробравшись стороной вдали отъ авангарда, сдѣлали нападенiе на оба фланга лагеря оренбургско–мангышлакскаго отряда, напирая въ особенности на лѣвый флангъ, вблизи котораго паслись верблюды. Въ то время, какъ толпы непрiятеля ворвались въ верблюжiй табунъ, стараясь его отогнать, командиръ 2 оренбургскаго линейнаго баталiона подполковникъ Гротенгельмъ, не ожидая приказанiй, быстро направилъ двѣ роты своего баталiона на встрѣчу непрiятеля. Непрiятель, тѣснимый цѣпью стрѣлковой роты, бросилъ верблюдовъ и обратился въ бѣгство. Генералъ Веревкинъ, поручивъ четыремъ сотнямъ оренбургскаго отряда, подъ начальствомъ полковника Леонтьева, преслѣдовать непрiятеля, самъ поспѣшилъ къ авангарду, откуда были слышны выстрѣлы. Между тѣмъ, подполковникъ Скобелевъ, замѣтивъ движенiе непрiятеля въ обходъ лѣваго фланга лагеря, — съ двумя авангардными сотнями двинулся влѣво и наскочивъ на непрiятельскую пѣхоту и на массу кавалерiи, которая съ частью захваченныхъ верблюдовъ спѣшила пробраться въ городъ. Обѣ сотни успѣли настигнуть непрiятельскую конницу и бросились въ шашки; непрiятель, бросивъ верблюдовъ, обратился въ бѣгство, но часть его была изрублена въ свалкѣ (причемъ особенно отличились дагестанцы). Послѣ того подполковникъ Скобелевъ обратился къ преслѣдованiю непрiятельской пѣхоты и будучи поддерживаемъ прибывшей 3 оренбургской сотней, предупредилъ новую попытку непрiятеля съ фронта, тогда какъ полковникъ Леонтьевъ очистилъ отъ непрiятеля лѣвый флангъ. — Результатомъ дѣла 27 мая была полная неудача дерзкаго нападенiя непрiятеля, въ числахъ не менѣе 3,000 человѣкъ, и значительный уронъ, нанесенный ему въ рукопашной схваткѣ. Потери наши въ этомъ дѣлѣ состояли: изъ одного убитаго и 9 раненыхъ казаковъ. Сверхъ того ранены 12 лошадей и частью убиты и изранены, частью же искалѣчены до 70 верблюдовъ.

Образъ дѣйствiй непрiятеля въ теченiе 26 и 27 мая обнаружилъ что дерзость его возростаетъ съ каждымъ днемъ, и что, вслѣдствiе этого, войска изнуряются въ постоянныхъ стычкахъ. Въ тоже время эта смелость непрiятеля наводила на мысль что туркестанскiй отрядъ еще далеко отъ Хивы. Поэтому признавая необходимымъ дѣйствовать рѣшительно и тѣмъ повлiять на настроенiе хивинцевъ, генералъ Веревкинъ рѣшилъ предпринять, 28 мая, съ ввѣреннымъ ему оренбургско–мангышлакскимъ отрядомъ, общее наступленiе къ Хивѣ, имѣя въ виду произвести рекогносцировку въ окрестностяхъ города въ ожиданiи приказанiя генералъ–адъютанта фонъ–Кауфмана.

Войска были двинуты по дорогѣ въ общей колоннѣ, имѣя пѣхоту съ артилерiей впереди, кавалерiю сзади; обозъ съ прикрытiемъ слѣдовалъ въ особой колоннѣ. Какъ только голова отряда вышла на поляну, ограниченную слѣва садами, а справа песчаными барханами и впереди ихъ болотомъ, изъ–за садовъ стали показываться непрiятельскiе всадники въ значительномъ числѣ. Нѣсколько удачныхъ выстрѣловъ, сдѣланныхъ по распоряженiю генерала Веревкина, заставили непрiятеля броситься частью къ городу, частью же вправо, за болото, откуда онъ также былъ выбитъ тремя–четырьмя мѣткими гранатами. — Войска продолжали направленiе, принятое снова влѣво; непрiятеля между тѣмъ не было видно; не видно было и города, закрытаго садами. Наконецъ, съ высоты кирпичеобжигательной печи, въ разстоянiи около 1,200 саженъ отъ стѣны, изъ–за садовъ обнаружились минареты и башни г. Хивы. Войска выстроены были въ окончательный боевой порядокъ и двинуты для занятiя позицiи; но едва только головныя части показались изъ–за стѣнъ, ограждавшихъ дорогу, со стороны города послышалась сильная артилерiйская канонада со стороны города и ядра стали ложиться между рядами войскъ; вскорѣ послышались фальконетные выстрѣлы и свистъ пуль. Послѣ нѣсколькихъ выстрѣловъ изъ орудiй, непрiятельскiй артилерiйскiй огонь ослабѣлъ; тогда приказано было артилерiи продолжать наступленiе до новой позицiи.

Между тѣмъ, пѣхотная цѣпь со своими резервами, двигаясь въ страшной пыли, по лабиринту, образованному садами, строенiями, каменными стѣнками и канавами, попала подъ сильный непрiятельскiй огонь: ядра, фальконетная картечь и ружейныя пули, хотя мало дѣйствительныя, направлялись массой изъ садовъ и зданiй, окружающихъ стѣну. Оказалось что непрiятельская батарея, дѣйствовавшая противъ отряда, расположена была внѣ городской стѣны, въ разстоянiи не болѣе 200 саженъ отъ цѣли. Не желая повергать войска безполезной потерѣ, генералъ Веревкинъ отдалъ приказанiе овладѣть батареею. Стоявшiя въ первой линiи двѣ роты 2–го оренбургскаго и двѣ роты апшеронскаго баталiоновъ двинулись стремительно въ атаку. Когда цѣпь находилась уже въ разстоянiи 100 саж. отъ непрiятельской батареи, слѣва, изъ садовъ, показалась толпа непрiятельскихъ всадниковъ, устремившихся на нашъ лѣвый флангъ. Видя это, полковникъ Саренчевъ, слѣдовавшiй съ цѣпью лѣваго крыла, приказалъ прiостановить движенiе и направить огонь стрѣлковъ и казачьей ракетной команды на встрѣчу непрiятеля. Толпы обратились въ бѣгство; роты же 2–го баталiона бросились снова на батарею. Но роты апшеронскаго полка, подъ командою маiора Буравцова, двигаясь безостановочно, уже успѣли ихъ предупредить: давъ нѣсколько залповъ по прикрытiю, роты быстро овладѣли мостомъ и находящимися за нимъ орудiями, въ то время, когда 2–й баталiонъ подходилъ къ мѣсту схватки. Мѣжду тѣмъ, непрiятель открылъ сильный ружейный и фальконетный огонь съ городской стѣны. Видя это, полковникъ Саранчевъ приказалъ стрѣлкамъ 2–го баталiона залечь за канавой влѣво отъ моста, расположивъ резервы за закрытiями. Эти атаки дали возможность разъяснить вполнѣ положенiе наше относительно непрiятеля и ознакомиться съ мѣстностью. Городская стѣна оказалась въ разстоянiи 100 саж. отъ занятаго нами моста; для овладѣнiя открытою силою она была малодоступна, тѣмъ болѣе, что такъ какъ штурма производить вовсе не предполагалось, то штурмовыя лѣстницы не были заготовлены; а такъ какъ отбитiемъ непрiятельской батареи и изслѣдованiемъ мѣстности генералъ Веревкинъ считалъ цѣль рекогносцировки болѣе чѣмъ достигнутою, то въ этихъ видахъ онъ рѣшился: выставивъ батарею у моста, открыть сильный огонь по городу и воротамъ, какъ для произведенiя нравственнаго впечатлѣнiя, такъ и для подбитiя непрiятельскихъ орудiй и поврежденiя стѣны и воротъ; затѣмъ, подъ прикрытiемъ огня батареи и стрѣлковой цѣпи, залегшей за каналомъ, вывести людей изъ–за канала; и, наконецъ, выбравъ позицiю въ ближайшемъ сосѣдствѣ отъ города, но внѣ непрiятельскихъ выстрѣловъ, отвести сюда войска, выставивъ впереди, подъ сильнымъ прикрытiемъ, демонтирную и мортирную батареи, для бомбардированiя города, имѣя въ виду на другой день, если не послѣдуетъ мирныхъ заявленiй, заложить ночью брешь–батарею для производства обвала.

Въ это время, не успѣвъ еще отдать соотвѣтствующихъ приказанiй, генералъ Веревкинъ былъ раненъ и принужденъ удалиться на перевязочный пунктъ, передавъ начальство надъ войсками начальнику штаба отряда, полковнику Саранчеву. Во исполненiе изложенныхъ предположенiй предположенiй генерала Веревкина, полковникъ Саранчевъ, выбравъ позицiю для расположенiя лагеря и батарей, возвратился къ мѣсту боя и сдѣлалъ соотвѣтствующiя распоряженiя.

Но прежде чѣмъ войска успѣли сняться съ позицiй, а артилерiя прекратить огонь, изъ города высланъ былъ главный ишанъ, для мирныхъ переговоровъ. Приказавъ прекратить огонь и отводить войска, полковникъ Саранчевъ заявилъ ему слѣдующiя условiя: 1) дѣйствiя наши прекращаются на три часа; 2) по истеченiи ихъ изъ города должна выйти депутацiя почетныхъ лицъ и привезти съ собою, для выдачи, сколько успѣютъ собрать орудiй и другаго оружiя; 3) такъ какъ генералъ Веревкинъ не уполномоченъ прекратить совершенно военныя дѣйствiя, то старшее въ городѣ лицо (такъ какъ, по заявленiю ишана, ханъ бѣжалъ наканунѣ) немедленно должно отправиться къ генералъ–адъютанту фонъ–Кауфману за рѣшенiемъ своей участи; 4) если, по истеченiи трехъ часовъ, не послѣдуетъ отвѣта, то городъ будетъ бомбардированъ. Предложенiя эти были одобрены генераломъ Веревкинымъ. Между тѣмъ войска были отведены на позицiю, и немедленно было приступлено къ возведенiю демонтирной и мортирной батарей. Батареи, заложенныя по указанiю полковника Саранчева, къ ночи были совершенно готовы, и направленiе выстрѣловъ, для ночной стрѣльбы, точно опредѣлено. По истеченiи назначеннаго срока, явился изъ Хивы новый посланецъ, съ заявленiемъ что въ городѣ полнѣйшiй безпорядокъ, что туркмены не слушаются хана, который, по его словамъ, былъ въ городѣ, и что жители просятъ прекратить дѣйствiя до утра; выстрѣлы, которые непрiятель между тѣмъ производилъ по нашимъ работамъ, посланецъ объяснялъ также неповиновенiемъ туркменъ. Видя въ этомъ обычную у азiатцевъ уловку затянуть дѣло, полковникъ Саранчевъ, съ разрѣшенiя генерала Веревкина, приказалъ открыть огонь съ мортирной батареи. Тотчасъ же снова явилась депутацiя съ просьбой отсрочки; но, желая потрясти духъ непрiятеля и тѣмъ понудить его къ рѣшительной сдачѣ, полковникъ Саранчевъ не прекращалъ огня въ теченiи цѣлаго часа, и затѣмъ уже, уступая настоятельнымъ просьбамъ депутатовъ и обѣщанiямъ что ни одного выстрѣла не будетъ сдѣлано изъ города, далъ имъ снова отсрочку на три часа, съ тѣмъ, что, при первомъ же выстрѣлѣ со стѣны, будетъ начато бомбардированiе. Вскорѣ послѣ этого получено было отъ генералъ–адъютанта фонъ–Кауфмана предписанiе о прекращенiи огня, если непрiятель стрѣлять не будетъ.

Дѣло 28–го мая, стоившее, къ сожалѣнiю, многихъ жертвъ, хотя и искупленныхъ достигнутыми результатами, блистательно доказало присущую русскимъ войскамъ воинскую доблесть и непоколебимое мужество: неудержимая и стремительная атака пѣхоты, поддержанная спокойнымъ содѣйствiемъ артилерiи, навела паническiй ужасъ на непрiятеля, по его собственному сознанiю. Потери наши въ этотъ день составляютъ: убитыми — одинъ рядовой и одинъ казакъ; кромѣ того, убито три лошади. Ранеными: начальникъ отряда генералъ–лейтенантъ Веревкинъ; штабъ–офицеровъ 2, оберъ–офицеровъ 3; нижнихъ чиновъ 44. Контужено: штабъ–офицеръ 1 (полковникъ Константиновичъ), оберъ–офицеровъ 3 и нижнихъ чиновъ 11.

На другой день, 29–го мая, часть войскъ оренбурго–мангышлакскаго отряда, именно: двѣ роты и четыре сотни при двухъ конныхъ орудiяхъ, отправлены были, мимо города, на встрѣчу войскъ туркестанскаго отряда, такъ какъ передвиженiе всего отряда, при современномъ положенiи дѣлъ и съ значительнымъ числомъ раненыхъ, признано было ген.–лейт. Веревкинымъ невозможнымъ. Батареи съ ихъ прикрытiемъ остались на занимаемой ими позицiи.

Еще прежде ген.–лейт. Веревкину было извѣстно что въ городѣ происходитъ сильная борьба партiй, что среди полнаго безначалiя берутъ верхъ туркмены и другiе пришлецы, чуждые интересамъ города, и что, за отъѣздомъ хана съ ближайшими къ нему лицами, власть его дяди, Сеидъ–Эмиръ–Уль–Умара, заступившаго его мѣсто, не представляетъ достаточной гарантiи въ исполненiи принятыхъ имъ условiй. Вмѣстѣ съ тѣмъ, изъ авангарда получено было донесенiе что непрiятель готовится къ оборонѣ: задѣлываетъ пробоины въ стѣнахъ и воротахъ, выставляетъ подбитыя орудiя и не прекращаетъ огня съ крѣпостной стѣны. Поэтому, получивъ извѣстiе, что ген.–адъют. фонъ–Кауфманъ, съ соединенными войсками всѣхъ трехъ отрядовъ, въ тотъ же день предполагалъ вступить въ городъ, и предвидя возможность возникновенiя въ немъ при этомъ безпорядковъ, ген.–лейт. Веревкинъ далъ разрѣшенiе полк. Константиновичу овладѣть городскими стѣнами, въ случаѣ, если, при ближайшемъ наблюденiи за тѣмъ, что происходитъ на стѣнахъ, это признается нужнымъ для того, чтобы имѣть достаточную гарантiю къ безпрепятственному занятiю города.

Утромъ, 29–го мая, по указанiю полк. Константиновича, приступлено было къ возведенiю брешь–батареи, на два орудiя, въ 250 шагахъ отъ городской стѣны. Батарея, возведенiе которой было поручено шт.–кап. Сѣдякину, окончена къ 10 часамъ утра, и вскорѣ изъ нея былъ открытъ огонь. Послѣ 24 выстрѣловъ, въ стѣнѣ и въ воротахъ удалось пробить отверстiя, черезъ которыя могли пролѣзать одиночные люди. Увидя пробоины въ воротахъ подполк. Скобелевъ двинулъ на штурмъ 8–ю роту самурскаго и 4–ю роту оренбургскаго линейнаго баталiоновъ, которыя пробѣжавъ подъ огнемъ непрiятеля 250 шаговъ вмигъ овладѣли валомъ, взявъ съ боя три орудiя.

Подполк. Скобелевъ первый пролѣзъ чрезъ пробоины, за нимъ, состоявшiй при немъ въ качествѣ его помощника, адъютантъ Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Владимiра Александровича, поруч. графъ Шуваловъ.

Лишь только войска ворвались чрезъ пробоину, непрiятель далъ по нимъ залпъ съ кладбища и бросился съ крикомъ «аламанъ” на выстраивавшуюся пѣхоту. Напоръ непрiятеля былъ въ это мгновенiе необыкновенно силенъ, большинство нашихъ людей переранено въ эту минуту. Между тѣмъ, послѣ чрезвычайныхъ усилiй, удалось выломать ворота, и въ городъ введенъ былъ артилерiйскiй взводъ поручика Сташевскаго. Здѣсь произведено было нѣсколько картечныхъ выстрѣловъ и пущены двѣ ракеты для очищенiя улицъ отъ стрѣлявшихъ по войскамъ вооруженныхъ кучекъ. Въ это время получено было приказанiе ген.–адъют. фонъ–Кауфмана прiостановить военныя дѣйствiя. Потери наши въ этотъ день состояли: ранеными оберъ–офицеровъ 1 и 10 рядовыхъ; изъ нихъ три тяжело.

Чтобы уяснить направленiе событiй во время занятiя Хивы, мы должны обратиться къ дѣйствiямъ туркестанскаго отряда...

Изъ прежнихъ сообщенiй извѣстно что войска туркестанскаго отряда, по овладѣнiи гор. Хазаръ–аспомъ, 23 мая были отведены отъ него и расположены лагеремъ по дорогѣ къ Шейхъ–арыку, между переправою черезъ Аму–дарью и Хазаръ–аспомъ. Простоявъ здѣсь 24, 25 и 26 мая, туркестанскiй отрядъ направился къ Хивѣ и послѣ двухдневнаго перехода, 29 мая, въ 8 час. утра, остановился въ двухъ верстахъ отъ городской стѣны.

На послѣднемъ ночлегѣ туркестанскаго отряда предъ Хивой, вечеромъ, 28 мая, къ ген.–ад. фонъ–Кауфману явился новый посланный отъ хана, двоюродный братъ его, инакъ Иртазали–ханъ, съ письмомъ отъ Селдъ–Рахимъ–хана, которымъ ханъ, объявляя себя сдающимся со всѣмъ ханствомъ Бѣлому Царю, уполномочивалъ названнаго родственника своего выслушать отъ ген.–ад. Кауфмана всѣ условiя мира и дать на нихъ соотвѣтствующiе отвѣты. На словахъ инакъ Иртазали передалъ просьбу хана приказать ген.–лейт. Веревкину, подошедшему уже съ войсками къ Хивѣ и открывшему по городу канонаду, прекратить, такъ какъ ханъ передаетъ себя, г. Хиву и все ханство на милосердiе Государя Императора.

Объявивъ посланному что заявленiе нашихъ требованiй и условiя мира онъ желаетъ лично передать хану, а потому и проситъ его, со свитою въ 100 чел., выѣхать къ нему на встрѣчу, утромъ, 29–го мая, когда туркестанскiя войска будутъ подходить къ Хивѣ, ген.–ад. фонъ–Кауфманъ вмѣстѣ съ тѣмъ передалъ инаку Иртазали, для отправки въ оренбургскiй отрядъ, предписанiе ген.–лейт. Веревкину, которымъ предлагалось прекратить пальбу по городу, и не открывать огня, если по его отряду не будутъ стрѣлять изъ города.

На разсвѣтѣ, 29–го мая, туркестанскiй отрядъ выступилъ съ бивака у Янги–арыка, и около 8 ч. утра вошелъ въ раiонъ садовъ, непосредственно прилегающихъ къ стѣнѣ г. Хивы. Здѣсь ген.–ад. фонъ–Кауфманъ встрѣченъ былъ выѣхавшими изъ города высшими сановниками ханства: Сеидъ–Эмиръ–Уль–Умаромъ, дядею хана (второе послѣ хана лицо), среднимъ братомъ хана, Ата–Джаномъ, инакомъ Иртазали (двоюродный братъ хана), прiѣзжавшимъ къ нему наканунѣ, и другими почетными лицами, со свитою. Они явились къ г.–а. фонъ–Кауфману съ подарками и съ заявленiемъ, что такъ какъ ханъ, не выждавъ наканунѣ его отвѣта, выѣхалъ съ iомудами и съ нѣсколькими приближенными, въ томъ числѣ съ диванъ–беги Матъ–Мурадомъ, изъ города въ сторону, откуда дѣйствовалъ отрядъ ген.–лейт. Веревкина, и затѣмъ уже не возвращался въ него, то жители города, освободивъ бывшаго арестованнымъ ханомъ, въ теченiе семи мѣсяцевъ, средняго брата его, Ата–Джана, провозгласили его ханомъ, подъ регентствомъ дяди и тестя бывшаго хана, Сеидъ–Эмиръ–Уль–Умара. Эта послѣдняя личность, весьма почтенныхъ — за 70 уже — лѣтъ, въ настоящее время представляя изъ себя слабаго, хилаго старца издавна, еще при отцѣ настоящаго хана и во все время ханствованiя Сеидъ–Мухамедъ–Рахимъ–хана, былъ всегда представителемъ мирной партiи въ Хивѣ, настаивавшей у хана на необходимости жить въ добрыхъ сосѣдскихъ отношенiяхъ съ Россiею. Сеидъ–Эмиръ–Уль–Умара, былъ вслѣдствiе этого постояннымъ врагомъ ближайшему совѣтнику и фавориту хана, диванъ–беги Матъ–Мураду, который, напротивъ, всегда, и въ послѣднее время въ особенности, подстрекалъ хана на враждебныя дѣйствiя его по отношенiю къ Россiи. Подъ влiянiемъ тѣхъ же обстоятельствъ, Сеидъ–Эмиръ–Уль–Умара, особенно въ послѣднее время, былъ въ большой немилости у хана. Сановникъ этотъ, здоровье котораго разрушено дѣйствiемъ опiума и хашиша, лишенъ теперь всякаго значенiя, хотя и пользуется въ народѣ почетомъ и уваженiемъ и главнымъ образомъ за его мирное настроенiе по отношенiю къ русскимъ. Ноборотъ, диванъ–беги Матъ–Мурадъ ненавидимъ народомъ, который, вынеся на себѣ всѣ бѣдствiя войны, въ настоящее время клянетъ и презираетъ его.

Въ то время какъ ген.–ад. фонъ–Кауфманъ велъ переговоры съ выѣхавшею къ нему на встрѣчу депутацiею отъ города, въ сторонѣ гдѣ расположенъ былъ отрядъ ген.–лейт. Веревкина, снова послышалась орудiйная и ружейная перестрѣлка. Находя нужнымъ остановить военныя дѣйствiя кавказскаго и оренбургскаго отрядовъ, ген.–адъют. фонъ–Кауфманъ тотчасъ же послалъ ген.–лейт. Веревкину приказанiе прекратить огонь, такъ какъ городъ, въ лицѣ явившихся его представителей и уполномоченныхъ, сдавался безусловно, молилъ о пощадѣ и отворялъ войскамъ ворота. Вскорѣ канонада прекратилась и ген.–ад. фонъ–Кауфманъ отдалъ приказанiя о вступленiи въ Хиву соединенныхъ войскъ отъ трехъ отрядовъ: оренбургскаго, кавказскаго (мангышлакскаго) и туркестанскаго. Въ исполненiе его предписанiя, посланнаго наканунѣ, 28–го мая, ген.–лейт. Веревкинъ, для возстановленiя связи между туркестанскими и подчиненными ему войсками, выслалъ къ мосту Сарра–Кутрукъ двѣ роты, два конныя орудiя и четыре сотни, подъ начальствомъ генеральнаго штаба полк. Саранчева; самъ же ген.–лейт. Веревкинъ не могъ выѣхать къ ген.–ад. фонъ–Кауфману на встрѣчу съ этимъ отрядомъ, такъ какъ наканунѣ, 28–го мая, во время производства подъ стѣнами Хивы усиленной рекогносцировки, онъ былъ раненъ (пулею въ лицо, около лѣваго глаза), и потому оставался у себя въ лагерѣ.

Въ 2 часа дня, 29–го мая, войска туркестанскiя, оренбургскiя и кавказскiя, подъ общимъ начальствомъ начальника туркестанскаго отряда, г.–м. Головачева, торжественно, подъ звуки музыки ширванскаго полка, вошли въ гор. Хиву.

Занявъ частью войскъ отъ туркестанскаго отряда входныя, хазаръ–аспскiя, ворота и затѣмъ двое другихъ еще воротъ въ городѣ и въ цитадели, остальныя войска, вошедшiя въ городъ, остановились на время въ крѣпости, на площадкѣ предъ ханскимъ дворцомъ. Здѣсь ген.–адъют. фонъ–Кауфманъ поздравилъ доблестныя войска, Именемъ Государя Императора, съ побѣдою, успѣшнымъ достиженiемъ цѣли экспедицiи и благодарилъ ихъ за славную, честную, вѣрную долгу и присягѣ службу. Мощное русское «ура”, широко и громко раздавшееся въ стѣнахъ ханскаго дворца и цитадели г. Хивы, было отвѣтомъ войскъ на привѣтствiя главнаго ихъ начальника.

Общее смятенiе, неурядицы и безпорядокъ въ ханствѣ и въ Хивѣ, вызванныя и произведенныя военными дѣйствiями, начинаютъ понемногу улегаться. Жители города и окрестностей успокоиваются, возвращаются въ свои дома, собираютъ свои пожитки, имущество и приступаютъ къ работамъ. Базаръ, лавки и торговля въ городѣ открыты уже вполнѣ; часть лавокъ была открыта въ первый же день занятiя города войсками. Приказомъ ген.–ад. фонъ–Кауфмана, отъ 2–го сего iюня, воспрещены войскамъ всякiя фуражировки; все необходимое для нихъ прiобрѣтается отъ жителей и на городскомъ базарѣ за деньги. Депутацiямъ, являвшимся къ нему безпрерывно изъ разныхъ мѣстъ и городовъ ханства, ген.–ад. фонъ–Кауфманъ объявлялъ, чтобы населенiе жило мирно, спокойно; чтобы жители возвращались вездѣ къ своимъ жилищамъ, имуществу, къ полямъ и спокойно занимались дѣломъ. Именемъ Государя Императора ген.–ад. фонъ–Кауфманъ объявилъ также всему населенiю ханства милосердiе Его Императорскаго Величества, съ непремѣннымъ условiемъ мирной, спокойной жизни и занятiя дѣломъ и полевыми работами.

О ханѣ между тѣмъ опредѣленныхъ свѣдѣнiй, гдѣ онъ находится и куда скрылся, сначала не было никакихъ. Извѣстно было только что онъ въ средѣ iомудовъ, которые имѣютъ въ виду, съ ханомъ Сеидъ–Мухамед–Рахимъ во главѣ, продолжать, во что бы ни стало, борьбу съ нами. Не довѣряя вполнѣ этимъ слухамъ, ген.–ад. фонъ–Кауфманъ рѣшился самъ написать хану письмо, въ которомъ совѣтовалъ хану явиться къ нему. Письмо ген.–ад. фонъ–Кауфмана было послано утромъ 1–го iюня, а 2–го числа, вечеромъ, ханъ согласно требованiя, не заѣзжая въ гор. Хиву, прямо прибылъ въ лагерь туркестанскаго отряда и тотчасъ же представился ген.–ад. фонъ–Кауфману.

Ген.–адъют. фонъ–Кауфманъ принялъ хана съ подобающимъ его сану почетомъ и допустилъ его къ управленiю страною. Изъ лицъ имѣвшихъ влiянiе на веденiе дѣлъ въ ханствѣ ген.–адъют. фонъ–Кауфманъ назначилъ въ совѣтъ управленiя диванъ–беги Матъ–Нiаза, который одинъ изъ всѣхъ бывшихъ ближайшихъ совѣтниковъ хана обратилъ на себя вниманiе умомъ, пониманiемъ и вѣрною оцѣнкою совершившихся событiй; Матъ–Нiазъ и въ населенiи пользуется почетомъ и уваженiемъ. Онъ представился ген.–адъют. фонъ–Кауфману еще до вступленiя войскъ въ Хиву и до возвращенiя хана; все трудное, смутное время, когда жители города Хивы были въ сильно напряженномъ состоянiи, и не могли еще опомниться отъ постигшей ихъ катастрофы, Матъ–Нiазъ былъ единственный разумный, толковый человѣкъ изъ всѣхъ сановниковъ и приближенныхъ хана, съ которымъ можно было говорить, имѣть дѣло и который помогъ до нѣкоторой степени успокоить населенiе.

Войска трехъ отрядовъ: туркестанскаго, оренбургскаго и кавказскаго, расположены тремя лагерями, съ сѣверной и восточной стороны г. Хивы, внѣ городской стѣны, въ садахъ, на трехъ смежныхъ дорогахъ. Всѣ три лагеря, и въ хозяйственномъ, и въ тактическомъ отношенiяхъ, расположены вполнѣ удовлетворительно.

Общiй видъ войскъ, духъ ихъ, санитарная часть — не оставляетъ желать ничего лучшаго. Больныхъ во всѣхъ трехъ отрядахъ очень немного; силы и людей, и лошадей сбережены отлично; войска веселы, видъ ихъ здоровый, бодрый, какъ будто они и не дѣлали по тысячѣ слишкомъ верстъ неимовѣрно труднаго, до сихъ поръ небывалаго въ Средней Азiи и въ высшей степени поучительнаго похода.

Такое блистательное состоянiе экспедицiонныхъ войскъ, равно какъ и достигнутые результаты, ген.–адъют. фонъ–Кауфманъ относитъ къ замѣчательному, по истинѣ, единодушному всѣхъ и каждаго, отъ старшаго до младшаго, усердiю и рвенiю въ исполненiи своихъ обязанностей, а также въ примѣрной распорядительности и заботливости частныхъ начальниковъ о сбереженiи ввѣренныхъ имъ частей войскъ.

_______

Отъ редакцiи. Въ слѣдующемъ № «Гражданина” мы готовимся сообщить нашимъ читателямъ самыя подробныя и точныя свѣдѣнiя, тщательно собранныя нами, по поводу на дняхъ облѣтевшаго всю Россiю радостнаго извѣстiя о помолвкѣ Ея Императорскаго Высочества Великой Княжны Марiи Александровны съ Его Королевскимъ Высочествомъ Принцемъ Эдинбургскимъ, вторымъ сыномъ Ея Величества Королевы Великобританской.

_______

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пp. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) Подъ этимъ заглавiемъ мы предполагаемъ помѣстить нѣсколько статей, имѣющихъ предметомъ историческiй очеркъ нашего государственнаго долга и сопряженныхъ съ этимъ долгомъ финансовыхъ мѣропрiятiй, начиная съ прошлаго столѣтiя до послѣдняго времени. Ред.

^*) Похвала, какъ мы увидимъ, несправедливая.

^*) Составлено на основанiи подробнаго донесенiя генералъ–адъютанта фонъ Кауфмана о дѣйствiяхъ экспедицiонныхъ отрядовъ под стѣнами Хивы. См. «Русскiй Инвалидъ» № 150.