№ 38 1873 17 сентября
Гражданинъ
Газета–журналъ политическiй и литературный.
Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.
Редакцiя (Малая
Итальянская, д. № 21, кв. № 6)
открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня
ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.
Рукописи доставляются исключительно
въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются
только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.
Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина”
при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ
Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.
Подписная цѣна:
За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.
« полгода « « ..4 » « « .....5 »
« треть года. « « ..3 » « « .....4 »
(На другiе сроки
подписка не принимается. Служащiе
пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).
Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.
Годъ Редакцiя: С.–Петербургъ, Малая Итальянская, 21. Второй
СОДЕРЖАНIЕ: Иностранныя событiя. — Петербургское oбозренie. Наше
извиненiе. Попытка оправдаться. Удивленiе читателя когда онъ узнаетъ
съ чего мы начинаемъ. Почему мы придаемъ такую
важность концертамъ Арбана. Петербургъ облагораживается, Москва опошливается. Сумасшествiе квартирныхъ цѣнъ. Банкроты гостинницъ. Кредитъ на яства и питiя. Образцы крупныхъ счетовъ нашихъ аристократовъ. Театральный сезонъ. Три перiода въ жизни этого сезона. Поговорка
насчетъ Александринки. Кое–что и
многое о русской oпepѣ. Что надѣлала одна старушка. Легенда. Холера. Кого она губитъ. Общество покровительства животнымъ даетъ себя знать г. Щапину. Политическая жизнь. — Разсказъ застрѣлившагося гимназиста. I–II. — О государственном
долгѣ. Время Императора
Павла I. П. Шторха. — Невѣдомыя пустыни. Вайгачь–островь. В. Н.–Д. — Вопiющее насилiе надъ русскiмъ учителемъ въ остзейскомь
краѣ. К..... — Критика и библiографiя. Отчетъ
рижскаго православнаго Петропавловскаго братства за 1872 годъ. А. Наумова. — Еженедѣльная хроника. —
Изъ текущей жизни. — Послѣдняя страничка. — Объявленiя.
Въ самое послѣднее время въ Европѣ
произошли три весьма крупныя событiя:
1) Фрошдорфское свиданiе,
2) окончательное очищенiе французской территорiи отъ вражескаго нашествiя съ выходомъ
послѣднихъ нѣмецкихъ войскъ и 3) чрезвычайное
посѣщенiе Вѣны и Берлина королемъ итальянскимъ. Эти три весьма важныя событiя могутъ
имѣть чрезвычайныя послѣдствiя для всей Европы
и, что важнѣе всего, даже
въ самомъ ближайшемъ будущемъ.
Во Францiи, теперь, почти у всѣхъ, конечно одинъ только вопросъ: что именно
сейчасъ–же, теперь–же, можетъ случиться? Тутъ ужь не до отдаленнаго будущаго, не
до окончательнаго устройства; текущiя
событiя дошли до высшей точки своего напряженiя.
4–го сентября, напримѣръ, на парижской биржѣ распространился слухъ (потомъ оказавшiйся ложнымъ) что графъ Шамборскiй рѣшился отречься
отъ своихъ притязанiй въ пользу графа Парижскаго. Слухъ этотъ тотчасъ же вызвалъ довольно значительное повышенiе курсовъ.
И такъ, бѣдные
французы въ такомъ положенiи, что
сами уже не сомнѣваются что съ ними рѣшительно все можетъ теперь
случиться. Они вѣрятъ даже въ возможность графа Шамборскаго
и малѣйшая поправка дѣлу (?), то есть графъ
Парижскiй, принимается ими какъ
за нѣчто радостное.
Но у нихъ на дняхъ произошелъ одинъ фактъ, конечно предвидѣнный и знаемый всѣми уже давнымъ–давно, но непремѣнно смутившiй всѣхъ какъ нѣчто неожиданное.
Въ офицiальномъ журналѣ отъ 4–го (16–го) сентября
было напечатано:
«Конфланъ
и Жарни, послѣднiя занятыя
мѣстности были очищены вчера въ 7 часовъ вечера. Въ 9 часовъ нѣмецкiя войска перешли границу. Территорiя освобождена окончательно”.
Для этого, почти
три года назадъ, и собиралось теперешнее французское нацiональное собранiе; погибавшая
нацiя поручала ему тогда — возстановить
возможный порядокъ, уплатить миллiарды
и очистить территорiю. Правда, нацiональное собранiе, все время, а
въ послѣднiй годъ болѣе чѣмъ когда нибудь, всегда въ большинствѣ своемъ отрицало ограниченiе своихъ полномочiй.
Очень много разъ почти прямо высказывалось о необходимости устроить окончательно
судьбы Францiи, прежде чѣмъ
разойтись. Но огромное меньшинство собранiя (почти вся лѣвая сторона) принимало за предѣлы своихъ полномочiй
лишь освобожденiе территорiи. Огромная и наибольшая можетъ быть часть общественнаго мнѣнiя Францiи, конечно, въ этомъ вопросѣ, на сторонѣ
меньшинства палаты. Но пока еще нѣмецкiе солдаты оставались во Францiи — вопросъ оставался только спорнымъ вопросомъ, а дѣло дѣломъ. Согласны
или не согласны, а разойтись все–таки
нельзя пока послѣднiй нѣмецкiй солдатъ не оставитъ территорiи. И вотъ теперь, 3–го сентября, — дѣло
оканчивается и всѣ вдругъ разомъ чувствуютъ что вопросъ:
«Что же теперь еще остается сдѣлать?”
непремѣнно и немедленно долженъ быть разрѣшенъ.
Разумѣется разрѣшенiе необходимо будетъ насильственное. Никакое
соглашенiе невозможно, что уже доказало
соглашенiе двадцать четвертаго мая, при
низверженiи Тьера. За насильственное
разрѣшенiе принялись уже давно, но
теперь, при новомъ и уже слишкомъ настоятельномъ повторенiи вопроса: что дѣлать? — дѣятельность всѣхъ партiй, и разумѣется все враждебныхъ одна другой, должна, конечно, въ
десять разъ усилиться. До новыхъ засѣданiй разошедшагося на отдыхъ собранiя, судя по тревогѣ событiй, слишкомъ далеко. И если бы хоть одна
изъ теперешнихъ партiй нашла хоть малѣйшую возможность
произвесть переворотъ насильственно, то навѣрно бы
это исполнила.
Насильственный переворотъ могъ бы произвести
одинъ только маршалъ Макъ–Магонъ, имѣя
въ своихъ рукахъ войско... Но объ этомъ послѣ. Есть вѣроятность предполагать что нацiональное собранiе будетъ созвано раньше
срока.
Насилiе въ разрѣшенiи насущнаго вопроса: «Что сейчасъ
дѣлать?”— первыми было произведено
легитимистами. Тутъ произошло явленiе
даже не политическое — произошло что–то горячее, нетерпѣливое, нервное безъ мѣры, лихорадочное, что бываетъ иногда съ людьми радикально и уже цѣлый вѣкъ, напримѣръ, непонимающими своего
положенiя. (Похоже на то какъ дѣйствуютъ
у насъ иногда поляки). Теперь слишкомъ очевидно что союзъ 24 мая заключенъ былъ рѣшительно для одного только
низверженiя Тьера. Почти навѣрно
можно сказать, что они даже и не заикались о будущемъ и
о томъ какъ будутъ относиться другъ къ другу сейчасъ по низверженiи Тьера. Они не давали другъ другу никакихъ
обѣщанiй, кромѣ самыхъ
насущныхъ, единственно только завтрашнихъ и къ настоящему
дѣлу не относящихся. Они слишкомъ хорошо знали
что каждый будетъ дѣйствовать лишь для своей партiи
и, можетъ быть сейчасъ–же, завтра–же если понадобится, вцѣпится другъ другу въ волосы. Самая
горячая и многочисленная изъ этихъ партiй тотчасъ же начала
дѣйствовать, съ странною, ничѣмъ
неоправданною вѣрою въ свои силы. Но легитимисты и
особенно клерикалы всегда такъ дѣйствовали, во всю
послѣднюю исторiю Францiи. Началось тогда, какъ и всегда у легитимистовъ
и клерикаловъ, съ полнаго презрѣнiя къ общественному мнѣнiю: притѣсненiе печати, сборищъ, преслѣдованiя начались тотчасъ–же. Во французскомъ народѣ, сельскомъ
и частью городскомъ (но не фабричномъ)
дѣйствительно началось въ послѣднiе годы
довольно замѣтное религiозное движенiе. Духовенство тотчасъ–же эксплуатировало фактъ, — но безъ
мѣры, безъ пониманiя общественнаго
мнѣнiя, съ наглостью вредящею
самой религiи. Стали устраивать
и искуственно вызывать по всей Францiи церемонiи богомолья, архiепископы
разсылали возмутительныя воззванiя, требовали
кредита для постройки новыхъ соборовъ, хотѣли было
ввести въ законъ начинать каждое засѣданiе нацiональнаго собранiя молитвою, — что немыслимо и дико для французовъ.
Они преглупо, и даже зная что это глупо (т. е. уже
не щадя себя) запрещали всѣ овацiи
и благодарственные адрессы Тьеру и преслѣдовали за нихъ.
Они не позволяли нигдѣ праздновать день освобожденiя территорiи, сами
давая тѣмъ знать что въ освобожденiи этомъ не считаютъ
себя дѣятелями или участниками. Они отказались по
поводу этого громаднаго и радостнаго для Францiи событiя отъ самой малѣйшей амнистiи, хотя бы только для виду, политическимъ
преступникамъ — въ чемъ не отказываетъ ни одно правительство
въ Европѣ своимъ подданнымъ, во дни великихъ нацiональныхъ торжествъ или радостей. Однимъ
словомъ дѣйствовали презирая среду, съ непостижимою
увѣренностiю въ своихъ силахъ. И
вотъ вдругъ теперь все это уже совершенно открыто ринулось къ графу Шамборскому. Произошло свиданiе представителей династiи, — орлеанской и бурбонской. Трудно представить себѣ даже до сихъ поръ: что именно хотѣлъ этимъ сказать графъ Парижскiй? Орлеанская династiя, имѣющая нѣкоторое число
приверженцевъ въ нацiональномъ собранiи, почти менѣе всѣхъ партiй, терзающихъ теперь Францiю, имѣетъ шансовъ къ престолу. Эта
династiя, самая благодѣтельная
для Францiи въ этомъ столѣтiи, давшая ей 18 блаженныхъ лѣтъ, тѣмъ неменѣе нестерпимо ей надоѣла и Францiя ни за что теперь на нее не согласится. Къ
тому же она вполнѣ отжила свой вѣкъ и требованiя
страны теперь совершенно иныя. Орлеанская династiя, съ ея мягкостью въ правленiи и разумнымъ либерализмомъ, не въ мѣрку
теперешнимъ событiямъ. Тѣмъ
не менѣе свиданiе произошло и обѣ партiи, слившись, надѣются
на большинство въ нацiональномъ собранiи. Но что такое это собранiе, провозглашающее графа Шамборскаго Генрихомъ V, еслибъ даже это и было возможно? Есть
историческiе факты, давно совершившiеся, которые нельзя игнорировать. Хороши ли, нѣтъ ли эти факты, живительны или несутъ съ собой смерть —
это все равно въ настоящемъ вопросѣ. Главное
въ томъ что они есть и ихъ нельзя перейти. Вслѣдствiе этихъ фактовъ, графа Шамборскаго, съ его авторитетомъ «Божiею милостiю” (и
правомъ завоеванiя въ V столѣтiи, прибавимъ мы) не
могутъ никакъ принять французы. О, они
можетъ быть и приняли бы! Ибо только 1/8–я какая нибудь доля
нацiи вѣритъ въ принципы 89 года
и знаетъ о нихъ. Остальные лишь жаждутъ покоя и сильнаго
правительства, и до такой степени, что
согласились бы на какой угодно авторитетъ, — былъ бы
только это несомнѣнный авторитетъ. Но въ томъ–то и дѣло что и въ несомнѣнность авторитета графа
Шамборскаго никто кромѣ легитимистовъ не можетъ серьозно вѣрить. Конечно теперь все, рѣшительно все можетъ случиться и даже Шамборъ можетъ
въѣхать въ Парижъ на бѣломъ конѣ... но
не болѣе какъ на два дня, да единственно только въ
томъ случаѣ, если маршалъ Макъ–Магонъ
положитъ въ избирательную урну свой маршальскiй жезлъ. Но — и это весьма важный фактъ, — кажется Фрошдорфъ и все это легитимистское движенiе происходитъ внѣ всякаго участiя
маршала Макъ–Магона. По крайней
мѣрѣ нѣтъ ни откуда объ этомъ какихъ нибудь точныхъ свѣденiй. Однимъ словомъ агитаторы надѣются
рѣшительно лишь на однѣ свои силы. Замѣчательно
тоже что изъ всѣхъ легитимистовъ — самые нетерпѣливые, нетерпимые, самые горячiе и самонадѣянные и самые оторванные отъ почвы — это клерикалы, духовенство.
Съ графомъ Шамборскимъ ведутся представителями
монархическихъ партiй самые дѣятельные переговоры, — точно все дѣло только въ немъ и въ его согласiи. О мнѣнiи
нацiи никто изъ нихъ ничего не думаетъ.
Да такъ и должно быть: — чистые легитимисты
по крайней мѣрѣ всегда отрицали Францiю и доказали
это вполнѣ, исторически. «L'Etаt с'еst mоi, lа nаtiоn с'еst nоus”. Чрезвычайно комично начинаетъ выступать
фигура и самого графа Шамборскаго! Кажется онъ тоже вполнѣ
увѣренъ что все дѣло въ одномъ только его согласiи
идти царствовать и стоитъ лишь ему согласиться, какъ вся
Францiя тотчасъ же станетъ передъ нимъ на колѣна. Увѣряютъ, что онъ, на дняхъ, переговариваясь съ депутатами
правой стороны относительно приписываемаго ему намѣренiя
начать войну съ Италiей, отвѣчалъ, что это было бы съ его стороны безразсудствомъ потому что онъ
знаетъ что Францiя не можетъ вести войны. Необходимо, заключилъ онъ, чтобы Францiя собралась съ силами и
устроилась, но что сверхъ того «надобно
оставить князю Бисмарку полную свободу дѣйствiй, такъ какъ онъ самъ разрушитъ свое творенiе”.
Если такiя слова
о Бисмаркѣ дѣйствительно были сказаны графомъ Шамборскимъ, то конечно это человѣкъ и глубокiй
и умный. Объ огромности ума его однако никто и никогда не
имѣлъ извѣстiй, такъ
что можетъ быть слова о Бисмаркѣ и не его (если были
сказаны) и графъ повторилъ лишь чужое слово, — и кто знаетъ можетъ быть нарочно для него придуманное. Иногда королямъ, возвращающимся къ своимъ
народамъ, нарочно придумываютъ словечки для первой встрѣчи. Если не измѣняетъ намъ память, кажется
Людовику ХVIII–му при въѣздѣ
его въ Парижъ, въ 1814 году, послѣ долгаго отсутствiя, придумано было княземъ Талейраномъ словцо:
«Riеn n'еst сhаngé, il n'у а qu'un fгаnçаis
dе рlus”. (Ничто не измѣнится. Стало только однимъ фрацузомъ больше). Такъ
или этакъ, но графъ Шамборскiй, хотя бы и былъ чрезвычайно умнымъ человѣкомъ, все–таки можетъ ничего не понимать въ
своей нацiи. Тутъ ужь не умъ, а обстоятельства. Нѣтъ ничего
труднѣе какъ подобному наслѣдственному королю узнать свою нацiю. Тамъ гдѣ приверженцы короля
обращаются въ партiю, тамъ такой
король, съ самаго дня своего рожденiя
до дня своей смерти, видитъ лишь людей своей партiи, и хоть и слышитъ о людяхъ иныхъ партiй, но навѣрно считаетъ ихъ только
за поврежденныхъ умомъ. Графъ Шамборскiй
обѣщаетъ не объявлять войну Италiи (т. е. за
папу). Но вѣдь онъ говоритъ только про настоящую минуту, про то что Францiя не готова теперь
къ бою. Такой оборотъ фразы именно долженъ означать что
когда Францiя отдохнетъ и изготовится къ бою, то... Да и можетъ–ли «законный” настоящiй Бурбонъ, король французскiй,
отказаться отъ вѣковаго своего титула «христiаннѣйшаго короля”? Старая Францiя издавна, съ глубины вѣковъ, жила католическою идеею и провозглашала ее, держала высоко ея знамя, стояла за Римъ
въ противоположность германской идеѣ, ставшей наконецъ
за реформацiю со всѣми ея послѣдствiями. Это до того неотъемлемо отъ истой
французской идеи и отъ нацiи — главной
представительницы германо–романскаго племени, что не смотря на 89 годъ, Францiя, во
все продолженiе ХIХ–го столѣтiя (Людовикъ–Филиппъ, Наполеонъ III, Тьеръ) постоянно продолжала стоять въ своей политикѣ за католичество, за Римъ, за свѣтское владычество
папы. Теперь же, именно въ эту минуту, можно предчувствовать, что первое столкновенiе съ Германiей Францiи, во главѣ другихъ католическихъ
державъ (если только подобный союзъ католическихъ державъ
состоится) произойдетъ именно изъ за Рима, изъ за воскресенiя римскаго католичества
во всей его древней идеѣ... Не даромъ же въ Берлинѣ
предпринятъ крестовый походъ «кровью и желѣзомъ” для
окончательнаго искорененiя «римской
идеи” въ Германiи, такъ что даже
нарочно придумали вмѣсто стараго римскаго католичества, новое (книжное) «старокатоличество”, для отпору и противуположности. И не
могли бы одни только германскiе римскiе
католики, сами по себѣ, до
такой степени взволновать и озлобить противъ себя графа Бисмарка. Тутъ другое; тутъ именно можетъ быть
тоже предчувствуется что римская идея возродится опять и знамя ея подыметъ именно
крайнiй западъ Европы, — вотъ
тотъ самый откуда они вывели недавно послѣднихъ своихъ солдатъ... Впрочемъ идею нашу мы не станемъ теперь развивать и подробно
доказывать. Пусть останется она лишь предположенiемъ...
Насчетъ знамени —
трехцвѣтнаго, французскаго, республиканскаго знамени, графъ
Шамборскiй еще ничего не рѣшилъ.
Кажется впрочемъ ему былъ голосъ отъ папы что надо–бы
согласиться, не упрямиться, уступить. Онъ ничего не рѣшилъ, но есть
слухи что вотъ какъ будетъ: нацiя (нацiональное собранiе) явится къ нему вручать корону и объ
знамени не скажетъ ни слова и вотъ тутъ то онъ возьметъ и подаритъ Францiи самъ столь дорогое ей трехцвѣтное ея знамя, въ видѣ милости на радостяхъ. Объ
конституцiи онъ выразился что если старую хартiю (1814–го года), съ которою уже разъ приходили Бурбоны (т. е. былъ уже прецедентъ) поизмѣнить капельку сообразно теперешнимъ обстоятельствамъ, то кажется этого будетъ довольно. Разумѣется
въ такомъ случаѣ всеобщая подача голосовъ, столь дорогая
французамъ (впрочемъ неизвѣстно почему; ибо болѣе нелѣпаго изобрѣтенiя, конечно, никто
не можетъ указать даже изъ всѣхъ нелѣпостей, бывшихъ
въ нашемъ вѣкѣ во Францiи) —
устраняется. Но до Францiи
какое ему дѣло? Сомнѣнiя
нѣтъ что графъ Шамборскiй возвращается во Францiю съ самою святою увѣренностiю
осчастливить ее и вѣритъ что осчастливитъ; но возвращенiе его чрезвычайно похоже, въ мечтахъ
его, какъ бы на возвращенiе благодѣтельнаго
помѣщика въ свою деревню.
О, онъ не допуститъ
ихъ стать на колѣни! Т. е. когда въ замкѣ Шамборѣ (слышно
что къ тому времени онъ хочетъ переѣхать въ Шамборъ) нацiональное собранiе, съ короной въ рукахъ, начнетъ умолять его «возвратить себя
Францiи”, то ужь разумѣется
онъ не дастъ имъ стать на колѣни. Онъ слишкомъ, слишкомъ понимаетъ свой вѣкъ! Но... еслибъ все–таки они обнаружили видъ
что хотятъ будто бы склонить колѣна, то это было бы
вовсе недурно. А ужь въ благодарность онъ ихъ тотчасъ же
ни за что и недопуститъ, такъ что какъ будто бы они и не
начинали становиться. За то ужь навѣрно, въ тиши Фрошдорфа, невинному воображенiю графа, не разъ мечталось въ послѣднее
время что когда онъ въѣдетъ въ Парижъ, на бѣломъ
конѣ, то парижанки будутъ бросать цвѣты, а народъ бросится цаловать копыта его лошади. Тутъ ужь онъ даже и не остановитъ и все допуститъ, ибо это лишь натурально, и дѣлаетъ
только честь обѣимъ сторонамъ. Цалуютъ же копыты коня
другаго Бурбона, его родственника, претендента
испанскаго, Донъ–Карлоса. Тамъ дѣйствительно это случалось уже нѣсколько разъ, въ деревняхъ...
Кто же можетъ однако прежде всѣхъ
этому помѣшать, всѣмъ этимъ въѣздамъ и
другимъ фантастическимъ картинамъ, ожидаемымъ въ столь близкомъ
будущемъ? Разумѣется послѣ такого вопроса на
первомъ планѣ тотчасъ же является фигура стараго маршала Макъ–Магона, о которомъ мы уже и начали было
говорить. Но прежде чѣмъ заговоримъ снова, упомянемъ объ одномъ чрезвычайномъ политическомъ обстоятельствѣ, о которомъ доселѣ кажется никто еще не сказалъ ни слова
въ Европѣ, хотя оно продолжается уже три мѣсяца
съ половиною, и на которое, такимъ
образомъ, «Гражданинъ” укажетъ первый.
Вотъ въ чемъ оно состоитъ.
Маршалъ Макъ–Магонъ, «старый маршалъ”, «честный маршалъ”, «храбрый маршалъ”, «честный старый солдатъ”
и т. д. и т. д. до самаго
24 мая сего года былъ, конечно, всѣмъ извѣстнымъ въ Европѣ лицомъ, но только съ одной, весьма ограниченной
стороны. Онъ служилъ, онъ дрался, онъ отличился, и когда надо было, объ немъ всегда объявляли въ газетахъ, но
ровно столько же сколько и о другихъ служившихъ и отличившихся маршалахъ. Даже и менѣе чѣмъ о другихъ: Базенъ, напримѣръ, былъ всегда болѣе
его извѣстнымъ, а послѣ франко–прусской войны, въ которой онъ такъ отличился, имя его стало даже чрезмѣрно извѣстнымъ, — напримѣръ, теперь, когда готовится его окончательный процессъ въ Трiанонѣ, заранѣе волнующiй Европу и Америку чуть не пуще вѣнской всемiрной выставки или путешествiя шаха, о которомъ, къ слову сказать, такъ вдругъ всѣ и забыли (да когда
въ самомъ дѣлѣ было путешествiе шаха — десять лѣтъ назадъ, не правда–ли?). И вотъ вдругъ,
столь много и столь обыкновенно извѣстный маршалъ Макъ–Магонъ, съ 24–го мая, т. е. съ выборомъ его въ президенты Французской республики на мѣсто
Тьера — становится необыкновенно извѣстнымъ, громадно, колоссально извѣстнымъ. Извѣстность эта продолжается уже почти 4 мѣсяца. И вотъ, во все это время, съ самаго перваго, до самаго послѣдняго сегоднишняго дня, всѣ газеты всего мiра, а французскiя по преимуществу, въ запуски принялись называть маршала всѣми тѣми
прозвищами, которыя мы выписали нѣсколько строкъ выше: «старый маршалъ”, «честный маршалъ”, «храбрый маршалъ”, «честный старый солдатъ”
и проч. Всего болѣе упирали на два слова, «честный и храбрый” и всего чаще повторяли ихъ. Ничего бы кажется не могло быть лестнѣе для стараго, храбраго солдата; а между тѣмъ
въ томъ–то и дѣло, что навѣрно
вышло наоборотъ. Тутъ всегда являлось какъ бы какое–то коварство, — самое впрочемъ невольное, почти нечаянное и неизбѣжное, а
между тѣмъ точно всѣ сговорились. Именно: всѣ эти прекрасные эпитеты, — «честный, храбрый” и т. д. появлялись
какъ бы для того только чтобъ избѣжать слова: «умный”. И всегда это какъ будто именно точь въ точь такъ и было. Да кажется и дѣйствительно такъ было.
Ни разу не было сказано: «нашъ умный маршалъ, нашъ дальновидный маршалъ”. И всегда
это говорилось какъ нарочно съ самою искреннею, т. е. съ самою обидною наивностью, а стало быть и — ясностiю. Именно когда хвалили другихъ за политическiй умъ, за дальновидность, или разбирали путаницу предстоящихъ труднѣйшихъ событiй — всегда тутъ–то какъ разъ: «честный маршалъ”, «храбрый, честный солдатъ”; на него будетъ можно понадѣяться. Работать–то, конечно, будетъ
не онъ, а мы (да и не его ума это
дѣло), но храбрый солдатъ намъ не измѣнитъ, честный солдатъ насъ сбережетъ, мы у
него какъ у Христа за пазухой, ну а когда придетъ время
мы у него сбереженное–то и отберемъ, а
ему откланяемся и онъ будетъ этому очень радъ, потому что
это «храбрый маршалъ”, «честный
маршалъ”, «честный, храбрый старый
солдатъ”!
Однимъ словомъ мы твердо увѣрены что
какъ бы ни былъ маршалъ Макъ–Магонъ храбръ и честенъ, тѣмъ не менѣе ничего нѣтъ противнѣе
для него, въ настоящее мгновенiе, какъ эти эпитеты храбрый, да честный. Тутъ не много надо знанiя психологiи и вообще человѣка, и особенно
храбраго и честнаго солдата, чтобъ согласиться съ этимъ.
Мы опять и откровенно повторяемъ, что считаемъ этотъ, проявившiйся съ 24 мая фактъ — чрезмѣрно важнымъ, но незамѣченнымъ
доселѣ политическимъ обстоятельствомъ, и что уже конечно
онъ повлiяетъ даже на важнѣйшiя
дѣла Европы, можетъ быть въ самомъ ближайшемъ будущемъ. Ибо что, напримѣръ, было бы теперь всего прiятнѣе
честному и храброму маршалу? Ужь безъ сомнѣнiя всего прiятнѣе было бы вдругъ
и неожиданно доказать всей Европѣ и особенно Францiи, что онъ не только старый и честный, но
вмѣстѣ съ тѣмъ и довольно–таки умный маршалъ. Это человѣкъ кажется прекрасный и безукоризненно благородный, но кажется тоже и молчаливый, то–есть изъ умѣющихъ молчать, и таить
про себя. Скажутъ что это низко такъ обижаться, особенно на такомъ величавомъ мѣстѣ. Но вѣдь это совершенно безсознательно дѣлается; и къ тому же — кто знаетъ? — можетъ быть онъ даже и правъ, то–есть въ томъ что онъ и дѣйствительно довольно–таки умный маршалъ. Нѣкоторые факты
какъ бы уже намекаютъ на то. Сначала разумѣется, то–есть сейчасъ послѣ 24 мая, онъ не могъ очень высказаться, не доходило до слишкомъ важнаго: онъ
только представлялъ собою какъ бы узелъ, связавшiй несвязуемое, благодаря чему всѣ
могли жить и кое какъ двигаться. Но вотъ всѣ дѣйствительно
стали жить и сильно двигаться. Партiи
обнажились и обнажаются чѣмъ дальше тѣмъ больше. Явился
Фрошдорфъ, а за тѣмъ явились уже совершенно обозленные
и остервенившiеся бонапартисты. Республиканцы
всѣхъ оттѣнковъ тоже ждутъ сдѣлать свой главный ударъ и заявить
себя; не умѣютъ, по обыкновенiю, но сильно ждутъ.
Ну что если нацiональное собранiе
дѣйствительно выберетъ Шамбора? Тогда честный солдатъ
встанетъ, поклонится и отдастъ избранному возжи въ руки? И вотъ намъ все болѣе и болѣе начинаетъ казаться
что онъ сдѣлаетъ это только въ томъ случаѣ, если
онъ дѣйствительно всего только честный солдатъ. Напротивъ, намъ думается что онъ непремѣнно захочетъ показать свой
умъ, доказать всей Европѣ что именно онъ то и можетъ
выдумать что нибудь гораздо поумнѣе избранiя графа
Шамборскаго. И главное имѣя въ рукахъ такую силу — войско! По нашему онъ даже именно
поставленъ въ такое безвыходное положенiе, что непремѣнно даже обязанъ выдумать самъ, своимъ умомъ, что нибудь очень остроумное
и оригинальное и не можетъ ни за что сдѣлать иначе —
подъ опасенiемъ остаться —
и уже на вѣки — «нашимъ старымъ солдатомъ, нашимъ честнымъ солдатомъ, нашимъ храбрымъ
солдатомъ”, но — и только...
____
Но объ этомъ положенiи
президента Францiи, о причинахъ
этого положенiя и обо всемъ что касается почтеннаго маршала
въ его отношенiяхъ къ современной минутѣ, мы поговоримъ особо въ будущей статьѣ; теперь же, кажется,
и безъ того перешли указанныя намъ редакцiей предѣлы
нашей статьи. За то въ каждомъ № «Гражданина”
неуклонно будемъ продолжать наше описанiе иностранныхъ событiй, такъ что надѣемся по возможности
не отстать отъ нихъ... Но кончая хронику, забѣжимъ впередъ и прочтемъ чрезвычайно важную недавнюю
телеграму изъ Берлина.
Берлинъ (24 сентября). На вчерашнемъ парадномъ обѣдѣ въ бѣлой залѣ
берлинскаго дворца, императоръ Вильгельмъ провозгласилъ
тостъ: «За здоровье моего брата и друга — короля итальянскаго», на что король
Викторъ–Эммануилъ отвѣтилъ тостомъ: «За здоровье моего друга, давняго союзника, его величества императора германскаго!»
Князь Бисмаркъ прибудетъ въ Берлинъ сегодня, въ шесть часовъ вечера.
О королѣ итальянскомъ и о путешествiи его мы обѣщаемъ поговорить особенно обстоятельно, ибо событiе это одно изъ самыхъ важнѣйшихъ
за весь, можетъ быть, нынѣшнiй годъ. Теперь же замѣтимъ только, опять таки забѣгая впередъ, что
король Викторъ–Эммануилъ весьма не любитъ путешествовать. Это король–джентльменъ, простой, гордый и съ чрезвычайнымъ тактомъ. Онъ ни за что не бросилъ бы Италiю, еслибъ не самыя важныя соображенiя. Разумѣется всегда принято съ поспѣшностью увѣрять
въ такихъ случаяхъ что ничего нѣтъ политическаго; французскiй посланникъ формально освѣдомлялся у итальянскаго правительства: «что дескать это значитъ, это путешествiе?” и получилъ въ отвѣтъ, что это означаетъ горячiя и дружескiя чувства, которыя издавна питаютъ другъ
къ другу оба монарха и проч. и проч. въ
этомъ родѣ. На дипломатическомъ языкѣ это означаетъ
точь въ точь: «вы слишкомъ любопытны–съ”. Да и дѣйствительно слишкомъ ужь невинное любопытство отъ
дипломата!
За то рѣдко кому бывалъ такой восторженный
прiемъ въ Берлинѣ какъ итальянскому королю. Прiѣздъ его въ Берлинѣ популяренъ
и нацiоналенъ. Въ Вѣнѣ
принимали хорошо, но все–таки не
такъ какъ въ Берлинѣ — и тому есть причины...
Д.
__________
ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.
Наше извиненiе. — Попытка оправдаться. — Удивленiе читателя когда онъ узнаетъ съ чего мы начинаемъ. — Почему мы придаемъ такую важность концертамъ Арбана. — Петербургъ облагораживается, Москва
опошливается. — Сумасшествiе
квартирныхъ цѣнъ. — Банкроты гостинницъ. — Кредитъ на яства и питiя. — Образцы крупныхъ счетовъ нашихъ аристократовъ. — Театральный сезонъ. — Три
перiода въ жизни этого сезона. — Поговорка
насчетъ Александринки. — Кое–что
и многое о русской оперѣ. — Что надѣлала
одна старушка. — Легенда. — Холера. — Кого она губитъ. — Общество
покровительства животнымъ даетъ себя знать г. Щапину. — Политическая жизнь.
Давно мы въ долгу передъ читателями касательно обозрѣнiй жизни собственно петербургской. Извиняемся
и даже пытаемся оправдаться тѣмъ, что Петербургъ лѣтомъ — это что то въ родѣ покинутаго муравейника: отъ времени до времени пробѣжитъ по немъ какой нибудь
муравей, но глядь — и слѣдъ
простылъ, и куда ни заглянешь, все
отзывается пустотою. Всего болѣе замираетъ такъ–называемая политическая жизнь, и въ особенности та область, которая
ближе всего можетъ интересовать зрителей провинцiи — область творчества петербургской политической жизни. Всѣ министры разъѣзжаются, государственный
совѣтъ получаетъ отпускъ, и только комитетъ министровъ, съ товарищами ихъ, остается маленькимъ
центромъ государственной дѣятельности для дѣлъ текущихъ и неинтересныхъ. Одни только газеты и журналы продолжаютъ свое житье–бытье въ Петербургѣ, — а слѣдовательно
и цензурное вѣдомство — и даже получаютъ предостереженiя, какъ видно изъ судебъ постигшихъ «Вѣстникъ Европы”, получившiй за статью г. Пыпина второе
уже предостереженiе во время лѣтняго сезона. Но за то газеты пользуются этимъ сезономъ чтобы дѣлаться
еще скучнѣе чѣмъ бываютъ зимою, и за неимѣнiемъ новостей изобрѣтаютъ ихъ, и
почти всегда весьма неудачно.
Теперь лѣто, по календарю минуло
три дня назадъ и начался сезонъ осеннiй. Начинаютъ съѣзжаться въ Петербургъ, съѣзжаясь
начинаютъ оглядываться кругомъ: что–де
новаго? и встрѣчаясь задаютъ себѣ вопросъ: какъ они провели лѣто, прiятно или непрiятно?
Сдѣлаемъ и мы тоже самое. Взглянемъ назадъ
на минувшее лѣто, и оглянемся кругомъ, съ вопросомъ, что произошло въ Петербургѣ
новаго за это мертвое лѣтнее время? Не удивляйтесь, читатель, если скажу вамъ что крупнѣйшимъ
событiемъ въ Петербургѣ за лѣто былъ успѣхъ
концертовъ г. Арбана въ саду дома Тарасова у Измайловскаго
моста. Мы всегда были того мнѣнiя
что характеръ публичныхъ зрѣлищъ въ столицѣ есть весьма важный симптомъ
общественнаго настроенiя: когда
театръ, въ серьозномъ значенiи этого
слова, падаетъ — это значитъ
что падаетъ и нравственный уровень общества; когда Буффы
и театры Берга съ ихъ канканами берутъ верхъ надъ остальными зрѣлищами, — это значитъ что развязность нравовъ,
какъ общественная потребность, беретъ верхъ надъ
нравственностью и т. д. Есть
въ Петербургѣ своего рода генiй:
генiй этотъ г. Егаревъ, — если не ошибаемся, почтенный
русскiй купецъ по происхожденiю. Его призванiе устраивать увеселительныя
заведенiя въ Петербургѣ; его
генiальность же заключается въ томъ, что
онъ, подобно великимъ людямъ исторiи, умѣетъ находить людей, и
въ тоже время прозрѣвать и «прочуивать” общественныя
потребности, говоря притомъ только на одномъ языкѣ, на родномъ — русскомъ. Личность эта весьма интересна, какъ
этюдъ петербургской жизни; ибо она есть нѣчто въ родѣ
барометра, по которому можно судить: чего
требуетъ Петербургъ для своего развлеченiя? За нынѣшнее лѣто съ этимъ г. Егаревымъ
вотъ что случилось: онъ открылъ просто музыкальные ежедневные
вечера у Измайловскаго моста, безъ всякихъ плясокъ и канкановъ, пригласилъ изъ Парижа отличный оркестръ г. Арбана
и, какъ говорятъ, сводя итоги за
минувшее лѣто, остался не въ убыткѣ, а въ барышѣ. Фактъ этотъ — очень крупный общественный фактъ; онъ
доказалъ что въ Петербургѣ есть многочисленное общество,
вовсе не признающее потребностью публичный развратъ на сценѣ. За это открытiе нельзя не быть признательнымъ
г. Егареву. Par contre другаго
рода фактъ обнаружился въ Москвѣ: тамъ нынѣшнимъ
лѣтомъ вся Москва яростно бросилась на Шато–де–Флёръ, — увеселительное заведенiе, гдѣ она упивалась, и страстно упивалась, всѣми гадостями
новаго музыкальнаго искуства. И вотъ сопоставленiе этихъ обоихъ фактовъ (къ которымъ прибавился
еще третiй — паденiе такъ–называвшихся Минерашекъ, гдѣ тоже каскадныя увеселенiя
играли главную роль) — процвѣтанiе въ Петербургѣ приличныхъ и просто–музыкальныхъ
вечеровъ, а въ Москвѣ, наоборотъ, апогей славы для самыхъ отвратительныхъ сценическихъ представленiй — сопоставленiе этихъ двухъ событiй, говоримъ мы, имѣетъ своего рода
историческiй интересъ и доказываетъ что въ извѣстномъ
отношенiи Петербургъ облагораживается,
а Москва опошливается.
Но затѣмъ, что же еще новаго? Еще новаго то, что всѣ почти прiѣзжiе бѣгаютъ по городу какъ
угорѣлые, ищутъ себѣ квартиръ и не находятъ
ихъ, потому что квартиры хотя и есть, но
возмутительно дороги! Маленькiя
квартиры въ 3 и 4 комнаты возвысились
въ цѣнѣ отъ 300 до 600 и
даже 1,000 руб.; средняя отъ 1,000 руб. до
2,000 и 3,000 руб., большiя отъ 2,000 руб. до 5,000 и 7,000 руб. А между тѣмъ постройка домовъ все увеличивается. За нынѣшнее лѣто было предпринято до 600 крупныхъ построекъ и перестроекъ частныхъ домовъ, а квартиръ все нѣтъ доступныхъ! Замѣчательно, что большая часть этихъ построекъ поручена новому нашему строительному
Обществу, которое все болѣе и болѣе начинаетъ
входить въ моду, потому что имѣть съ нимъ дѣло
удобно и даже выгодно, до извѣстной степени; это удобство и эта выгода заключаются въ томъ, что домовладѣлецъ избавляется, во–первыхъ, отъ всякихъ хлопотъ по постройкѣ, а во–вторыхъ освобождается отъ обязанности
разомъ платить всю сумму на постройку дома необходимую. Утвердивъ
планъ представленный ему Обществомъ и смѣту соотвѣтствующую этому плану, домовладѣлецъ заключаетъ съ строительнымъ Обществомъ условiе, на основанiи
котораго Общество обязуется въ извѣстный срокъ выстроить домъ, съ правомъ домовладѣльца контролировать и постройку и
матерiалы, а домовладѣлецъ
обязывается всю сумму по смѣтѣ уплатить Обществу или по постройкѣ, или въ теченiе извѣстнаго перiода времени, не свыше десятилѣтняго, съ процентами соразмѣрно разсрочкѣ.
Заговоривъ о квартирахъ, нельзя не остановиться
на явленiи довольно курьозномъ въ петербургской жизни. Потребность въ хорошихъ гостинницахъ столько же ощутительна, какъ нужда въ квартирахъ: всѣ
жалуются на то, что гостинницъ слишкомъ мало, и прiѣзжимъ въ Петербургъ негдѣ
останавливаться. Вслѣдствiе
этой–то потребности устроилось въ нынѣшнемъ году акцiонерное Общество для постройки громадной гостинницы: дома куплены, какъ извѣстно, на Михайловской улицѣ, въ центрѣ
города, приступлено къ постройкамъ; а
между тѣмъ за нынѣшнее лѣто двѣ вновь открывшiяся гостинницы, — одна на Невскомъ, другая въ Большой Конюшенной, — успѣли
прожить и закрыться! Чѣмъ объяснить этотъ курьозный
фактъ? — неизвѣстно; но
во всякомъ случаѣ, онъ не предвѣщаетъ ничего
добраго для громаднаго предпрiятiя
Европейской Гостинницы, успѣвшаго уже затратить, какъ говорятъ, болѣе 2 милл. рублей на одну лишь покупку
домовъ. Вопросъ объ отпускѣ въ кредитъ играетъ
важную роль въ игрѣ нашихъ петербургскихъ гостинницъ и ресторановъ; въ особенности забирать въ кредитъ и ѣсть въ
кредитъ — два процесса весьма и весьма присущiе петербургскому мiру. Благодаря этому процессу иныя гостинницы лопаются, потому что не отпускаютъ никому и ничего въ кредитъ, другiя банкротятся,
потому что дѣлаютъ кредитъ слишкомъ легко и щедро,
и въ свою очередь принуждены волею или неволею кредитоваться у своихъ поставщиковъ; а такъ какъ кредиторы содержателей гостинницъ — купцы, то есть народъ неумолимый, а должники содержателей гостинницъ и ресторановъ тоже народъ
неумолимый въ дѣлѣ платежа долговъ, то выходитъ
что содержателей гостинницъ тянутъ въ долговое, а должниковъ
ихъ, нашу блестящую молодежь, гладятъ
по головкѣ за то что такъ отлично и такъ джентльменски умѣютъ ѣсть, пить и не платить. У насъ все до
сихъ поръ еще это качество, въ извѣстномъ слоѣ
общества, считается высшей степенью проявленiя джентльменской удали и благородства. Въ
Петербургѣ въ началѣ лѣта распространился слухъ что 15 октября будетъ отмѣнено заключенiе за долги въ долговое отдѣленiе. Извѣстiе это съ радостью было
принято будущими кандидатами на жительство въ этомъ благочестивомъ домѣ, но со страхомъ тѣми, которые не
имѣютъ другаго средства принуждать къ уплатѣ долговъ. Будетъ ли или не будетъ закрыто на вѣки–вѣчные долговое отдѣленiе 15 октября — не знаемъ; но знаемъ что крупнѣйшiе наши
рестораны въ Петербургѣ, рестораны блестящаго и аристократическаго
свѣта — Дюссо и Борель прекратили отпускъ
своихъ яствъ и питей въ кредитъ.
Чтобы судить о томъ какое значенiе имѣютъ
эти отпуски въ долгъ, мы можемъ привести для примѣра
два видѣнныхъ нами счета, одинъ у Бореля, на имя двадцати–двухъ лѣтняго
аристократа, въ 42,000 р.; а другой у Одинцова, хозяина фруктовой
и овощной лавки, съ распивочною продажею, — мѣсто для rendezvous и
попоекъ нашей аристократической молодежи, — на имя
молодаго барчика въ 18,000 р. Но
не менѣе любопытно то, что потребность въ нашемъ high–life къ ѣдѣ въ кредитъ такъ велика, что нѣкоторые именитые гости такихъ ресторановъ, какъ Дюссо и Борель, за невозможностью
получать въ кредитъ у хозяина заведенiя, принуждаютъ лакеевъ этого заведенiя
платить за нихъ, и принимаютъ на себя почетное званiе лакейскихъ должниковъ, разумѣется
платя за эту честь довольно крупные проценты.
Не правда ли мiрокъ этотъ не лишонъ своего
рода интереса?
Театральный сезонъ начался прежде всѣхъ другихъ. Открылись спектакли русскiй, французскiй и нѣмецкiй; открылась и русская опера; итальянская опера начнется въ концѣ этого мѣсяца.
Театральная эпоха въ Петербургѣ имѣетъ нѣсколько
перiодовъ; каждый изъ нихъ имѣетъ
свою отличительную черту и можетъ носить свое названiе; въ особенности это относится къ русскому театру. Первый перiодъ можетъ быть названъ перiодомъ надеждъ и иллюзiй; онъ предшествуетъ открытiю театра: всѣ говорятъ и думаютъ что вотъ–де
начнется русскiй театръ, начнется
русская опера, мы увидимъ новыя хорошiя
пьесы, услышимъ новыхъ пѣвцовъ и пѣвицъ. Но начинается второй перiодъ, перiодъ грустнаго разочарованiя: пьесы или стары или новы, но одинаково бездарно написаны и бездарно съиграны; пѣвцы и пѣвицы подобраны изъ худшихъ, и съ особеннымъ тщанiемъ всѣ хорошiе пѣвцы и пѣвицы устранены подъ тѣмъ или другимъ
предлогомъ; устранены подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ; наконецъ третiй перiодъ слѣдуетъ за закрытiемъ театровъ; его можно назвать перiодомъ печальныхъ
воспоминанiй.
Какъ мы сказали, всего болѣе это
раздѣленiе на перiоды относится
къ русскимъ театрамъ. Но изъ нихъ всего ощутительнѣе
для петербургской публики то что происходитъ съ русскою петербургскою оперою. Къ безобразiямъ Александринскаго драматическаго
русскаго театра публика привыкла до такой степени, что установилась
даже поговорка, когда нужно выразить порицанiе дурной драматической игрѣ: «они
играютъ какъ въ Александринкѣ”. Но съ тѣмъ
что творится съ русскою оперою никакая публика мириться не можетъ, кромѣ развѣ публики редакцiи «Голоса”, которая пренаивно увѣряетъ
что наконецъ–то русская опера къ нынѣшнему сезону
устроилась, тогда какъ оказывается что никогда она
не была такъ разстроена, эта злополучная русская
опера, какъ именно въ ту минуту, когда «Голосъ” и театральныя афиши признаютъ ее устроившеюся. Сезонъ открывается, и мы узнаемъ что
на этотъ разъ уже рѣшительно и окончательно отстранены отъ участiя въ оперѣ: Лавровская, Левицкая и Никольскiй, то есть лучшiе артисты, изъ которыхъ первыя по голосу и таланту, а
послѣднiй по голосу, немного
имѣютъ себѣ подобныхъ даже и за границей. Воля
ваша, но съ такими сюрпризами никто не мирится легко. Впрочемъ, когда начинаютъ сѣтовать
на эти непостижимыя проявленiя участiя
къ русской оперѣ, тогда вамъ отвѣчаютъ: «убирайтесь вы съ вашею русскою оперою;
будьте довольны что ее еще терпятъ, не то совсѣмъ
похерятъ”. А что и это весьма возможно и даже не невѣроятно, то доказательствомъ служитъ то, что
не далѣе какъ въ нынѣшнемъ году, весною, вопросъ о похеренiи русской оперы
въ Петербургѣ до такой степени былъ sur les tapis, что даже императору германскому, который
сильно пожелалъ видѣть русскую оперу, и которому было
обѣщано представленiе русской оперы, пришлось отказать въ этомъ удовольствiи, потому что русской оперы въ эту пору въ Петербургѣ
не существовало вовсе. Не существовала же она уже съ 1–го января
1873 года; и еслибы не этотъ эпизодъ съ императоромъ
германскимъ, обратившимъ вниманiе
на то, что русской оперы нѣтъ, —
и нѣтъ гдѣ же? — въ столицѣ
русской имперiи! — то вѣроятно
нынѣшнею осенью «Голосу” пришлось бы объявлять что–де русская опера наконецъ–то «устроилась”.
Но читатели въ правѣ спросить: да
почему же это русской оперѣ въ Петербургѣ такъ не везетъ? — вопросъ очень естественный, потому
что сколько извѣстно, въ политическомъ отношенiи она не заявила себя ни ультра–русскою, ни нигилисткою. На этотъ вопросъ отвѣтить
весьма нелегко; мы знаемъ, напримѣръ, навѣрное, что дирекцiя императорскихъ театровъ весьма искренно желаетъ успѣха
русской оперѣ; въ высшихъ сферахъ общества въ Петербургѣ
тоже къ ней благоволятъ; но говорятъ что несмотря на всѣ
эти благопрiятныя условiя, русской оперѣ не здравствовать, потому
что контрольное вѣдомство министерства двора будто не особенно благоволитъ
къ русской оперѣ. Причина эта, думаемъ
мы, нелѣпый слухъ; но слухами
вѣдь земля полна, а о другой причинѣ намъ слышать
не приходилось; а если приходилось, то
мы еще болѣе къ ней относились скептически. Напримѣръ, намъ говорили что русской оперѣ потому не везетъ въ Петербургѣ, что какая–то старушка, которая захотѣла играть роль вѣдьмы въ русскихъ
операхъ, и которой было отказано въ ангажементѣ, вышла изъ зданiя русской оперы и прокляла
ее слѣдующими словами: «быть тебѣ всегда въ
загонѣ, отнынѣ и во вѣки, быть тебѣ всегда безъ голоса, быть
тебѣ всегда въ лохмотьяхъ, быть тебѣ всегда
посмѣшищемъ и посрамленiемъ русскаго искуства!” Согласитесь что и эта причина несовсѣмъ правдоподобна! Тѣмъ не менѣе несомнѣненъ одинъ фактъ: въ Кiевѣ русская опера въ рукахъ
частнаго антрепренера лучше петербургской. Въ заключенiе остается спросить: почему, если дирекцiя императорскихъ театровъ
признала возможнымъ итальянскую оперу сдать въ частныя руки итальянскаго антрепренера, — почему она не пытается и русскую оперу сдать въ частныя
руки, если не русскаго, то хотя
бы нѣмецкаго или итальянскаго антрепренера?
Отъ одной язвы перейдемъ къ другой. Холера
гуляла по Европѣ и, разумѣется, перескочила тридевять земель, чтобы
не обидѣть роднаго ей пепелища, и съ быстротою молнiи прибыла въ Петербургъ. Но Петербургъ
проученъ и обученъ дѣйствовать энергично, и послѣ
первыхъ дней сильнаго проявленiя холеры не столько количествомъ
болѣзни, сколько быстротечнымъ качествомъ болѣзни, холера вдругъ ослабѣла. По наблюденiямъ въ больницахъ оказывается что значительный процентъ заболѣвающихъ
холерою и привозимыхъ въ больницы уже въ трудный перiодъ
болѣзни составляютъ чернорабочiе трехъ категорiй: землекопы, каменьщики
и дровокаты. Очевидно что здѣсь главная
причина этого явленiя заключается въ томъ, что именно этого рода рабочiе лишены
теплой пищи и спятъ на землѣ или въ сыромъ мѣстѣ. Изъ этого слѣдуетъ что въ виду предупрежденiя появленiя холеры осенью и пресѣченiя ея въ корнѣ, желательно было
бы увидѣть общественную заботу о доставленiи именно
этимъ рабочимъ того, въ чемъ они нуждаются, то есть теплой пищи и сухаго жилья. Но какъ это сдѣлать? Намъ кажется
что для этого есть два способа: во–первыхъ, хозяева могутъ быть обязаны доставлять своимъ рабочимъ
теплую пищу, то есть горячiя
щи, а во–вторыхъ, вновь учредившееся Общество ночлеговъ можетъ принять
на себя заботу наблюдать за тѣмъ чтобы осенью рабочiе
на баркахъ и въ строющихся домахъ и на земляныхъ работахъ лежали бы на доскахъ, и прикрыты были теплою одеждою.
Уже второй ночлежный прiютъ, съ платою по 5 коп. за ночь и за порцiю чая съ хлѣбомъ, открытъ въ теченiе нынѣшняго лѣта. Учрежденiе это привилось какъ нельзя
лучше, и ведетъ дѣла свои въ порядкѣ, о чемъ мы узнали по тому, что на дняхъ
неутомимый и вездѣсущiй нашъ градоначальникъ прибылъ
въ ночлежное помѣщенiе внезапно,
произвелъ самую тщательную ревизiю, и нашелъ все въ порядкѣ.
На дняхъ пришлось узнать еще отрадную вѣсть: существующее у насъ уже нѣсколько летъ Общество покровительства
животныхъ наконецъ–то заявило о своемъ существованiи серьозно; доселѣ мы въ
правѣ были сомнѣваться въ его общественной силѣ, ибо мы знали что это покровительство бѣднымъ животнымъ
было только платоническое; теперь оно становится
осязательнымъ и, вѣроятно, вскорѣ
заслужитъ даже адреса благодарности отъ покровительствуемыхъ, и
опять же благодаря энергическому содѣйствiю нашего
градоначальника. Члены Общества, вмѣстѣ
съ полицiею, произвели внезапный
осмотръ лошадей и экипажей одного изъ содержателей дилижансовъ въ Петербургѣ, г. Щапина, и
застали у него такое множество изуродованныхъ, искалѣченныхъ, измученныхъ, умирающихъ съ голода и
больныхъ лошадей, что пришли въ ужасъ,
и немедленно обо всемъ найденномъ составили подробный актъ. Къ счастью, дѣло обошлось безъ
мировыхъ судей, а кончилось просто тѣмъ что содержателя
экипажей обязали впредь содержать лошадей человѣколюбивѣе, и лишили права ѣздить по двумъ трактамъ весьма
оживленнымъ и выгоднымъ, что и требовалось.
По принятому обычаю, мы должны кончить
политическою жизнью. Но она еще не началась. Министры финансовъ, внутреннихъ дѣлъ, иностранныхъ дѣлъ, государственныхъ
имуществъ, народнаго просвѣщенiя
отсутствуютъ; начались только засѣданiя департамента законовъ государственнаго совѣта, а когда будетъ засѣданiе перваго
общаго собранiя неизвѣстно; полагаютъ
что не ранѣе конца этого мѣсяца; во всякомъ
случаѣ, въ первыя засѣданiя
будутъ разсматриваться все дѣла незначительной государственной важности. Впрочемъ на дняхъ, то есть около 10–го, ожидался прiѣздъ
министра путей сообщенiя, имѣющаго, какъ слышно, присутствовать при разсмотрѣнiи представленныхъ имъ восьми проектовъ концессiй желѣзныхъ дорогъ по новымъ правиламъ, въ числѣ которыхъ находятся: дерптская, фастовская, привислянская, сумская, донецкая,
старорусская. Говорятъ о предстоящемъ въ непродолжительномъ
времени переводѣ горной части изъ министерства финансовъ въ министерство
государственныхъ имуществъ. Вѣроятно вы спросите насъ
о результатахъ трудовъ сельско–хозяйственной коммиссiи, столь много написавшей подъ предсѣдательствомъ
П. А. Валуева? На это пока мы можемъ отвѣтить что о существенныхъ какихъ либо мѣропрiятiяхъ ничего не слышно; не слышно даже о проектѣ упраздненiя мировыхъ посредниковъ. Впрочемъ
трудно и предвидѣть какiя–либо
мѣры вслѣдствiе трудовъ вышеназванной коммиссiи, ибо «Голосъ”
и «Русскiй Мiръ”
показали что доселѣ еще не рѣшенъ главный вопросъ:
улучшилось или ухудшилось сельское хозяйство? Первый
говоритъ и доказываетъ ссылками на труды коммиссiи что улучшилось, второй — ссылаясь на тѣ же
труды, доказываетъ, что ухудшилось. А безъ разрѣшенiя этого вопроса, врядъ ли могутъ приступить къ какимъ–либо
практическимъ мѣропрiятiямъ.
12–го сентября.
__________
РАЗСКАЗЪ ЗАСТРѢЛИВШАГОСЯ ГИМНАЗИСТА.
I.
Мнѣ семнадцать лѣтъ. Въ минуту
отчянiя я застрѣлился. Три
выстрѣла изъ револьвера въ грудь казалось не могли не убить меня. Но Богъ меня помиловалъ и спасъ: двѣ
пули остались; одну доктора вынули, и, послѣ долгой болѣзни, я
оправился и кажется совсѣмъ выздоровѣлъ.
Теперь разскажу чтò и какъ со
мною случилось. Пускай вѣрятъ, пускай
не вѣрятъ,— мнѣ все равно!
Можетъ быть эти строки прочтетъ когда нибудь такой же несчастный юноша, какимъ былъ я до минуты выстрѣла; и
тогда – кто знаетъ – можетъ
быть ему будетъ отъ нихъ польза.
Я незаконнорожденный сынъ. Зналъ я только
одну свою мать; объ отцѣ никогда и не слыхивалъ. У меня также сестра, тремя годами старше
меня. Мать мою я любилъ отъ всего сердца, ибо добрѣе моей матери я никого не могу представить; но кромѣ доброты, она была и умна, благородна и религiозна. Цѣль ея жизни была наше счастье; съ
утра до вечера она работала, чтобы на заработанныя деньги
отъ шитья, стирки тонкого бѣлья и другихъ бѣлошвейныхъ
работъ намъ было хорошо въ ея квартиркѣ.
Жили мы въ Москвѣ. Мать учила насъ
первая; отъ нея мы выучились грамотѣ, выучились читать и узнали кое–что о
религiи. Потомъ я сталъ ходить въ
приходское училище, и такъ какъ я учился очень прилежно, то мать моя этому очень радовалась и обѣщала еще больше
работать, чтобы я могъ поступить въ гимназiю; когда сестрѣ минуло 13 лѣтъ, она стала работами
помогать мамашѣ, и квартирка наша, какъ я помню, сдѣлалась еще веселѣе
и уютнѣе.
Одиннадцати лѣтъ я поступилъ въ N... гимназiю, послѣ переименованную въ классическую. Тамъ я началъ учиться еще прилежнѣе;
греческому языку было немного трудно, но одинъ товарищь, старше меня, предложилъ мнѣ помочь, и послѣ нѣсколькихъ репетицiй
мнѣ стало гораздо легче.
Такъ я прошелъ первые классы и дошелъ до четвертаго. Господи, какой ужасный былъ этотъ годъ! Мать моя заболѣла тифомъ; долго
еще прежде она чувствовала себя дурно, но скрывала это отъ
насъ, и продолжала выходить и работать.
5–го февраля 1871 года
я проснулся, и мнѣ странно показалось что мамаши какъ
будто не слыхать въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ
она обыкновенно приготовляла намъ чай. Я поскорѣе
одѣлся, и выбѣжалъ къ ней;
вижу мамаша въ постели, а сестра спитъ; я подхожу, она меня услыхала, подозвала, и говоритъ мнѣ: «Сережа, душа моя,
я сегодня что–то расхворалась, скажи
Авдотьѣ (Авдотья была наша кухарка) чтобы поставила самоваръ, а Лизу будить
не надо, она ночью почти не спала, все
изъ–за меня". Я испугался, ибо лицо у матушки совсѣмъ измѣнилось, и сейчасъ же побѣжалъ искать доктора.
Было восемь часовъ утра. Въ сосѣдствѣ
нашемъ былъ домъ, гдѣ на двери написано было «докторъ"; я побѣжалъ туда; но докторъ отказался идти, говоря что
онъ кь незнакомымъ не ходитъ; я долго умолялъ его, и онъ согласился наконецъ, сказавъ что
требуетъ три рубля. Онъ пришелъ къ моей матери, осмотрѣлъ ее, покачалъ головою, какъ–то нехорошо даже улыбнулся, и сказалъ ей: «ну,
матушка, вамъ плохо". Когда
онъ это сказалъ, у меня какъ будто отнялись ноги и отуманилась
голова; я бросился къ доктору, и
самъ не знаю почему схватилъ его за руку и хотѣлъ увести въ другую комнату. Сестра уже проснулась и плакала. Я ничего
не понималъ хорошенько, но глядя на доктора, слыша слезы сестры, я понималъ что что–то ужасное происходить во мнѣ и кругомъ насъ, и помню что это былъ первый разъ въ моей жизни, когда я почувствовалъ что такое значитъ несчастiе. Докторъ вышелъ въ сосѣднюю комнату
и взялъ меня съ собою: «ну–съ, я вамъ долженъ сказать что мама ваша очень плоха; у нея тифъ, и судя по тому что я вижу
– вы люди бѣдные, воздуха
у васъ мало, денегъ тоже, конечно, немного; самое лучшее вамъ ее перевезти
въ больницу". При этомъ словѣ «больница", я пришелъ въ себя; сестра выбѣжала къ намъ, и мы
оба объявили доктору что пока мы живы, мать нашу не перевезутъ
въ больницу: отъ одной мысли что мать наша для насъ работала
всю свою жизнь, а мы ее повеземъ въ больницу, когда она можетъ быть изъ–за насъ заболѣла, дѣлалось мнѣ какъ будто дурно.
Мы просили доктора ее посѣщать, онъ опять отвратительно
улыбнулся, и сказалъ: «не стоитъ, тутъ лечить нечего, прописывать ничего
не стоитъ; купите зельтерской воды, и
давайте ей почаще пить маленькими глотками; къ головѣ
прикладывайте уксусъ, и больше ничего;
а тамъ что Бог дастъ". Мы ему дали три рубля, и онъ ушелъ.
Съ этой минуты, то я то сестра — мы не отходили отъ мама ни на одну минуту. Но она почти была безъ памяти, и все
какъ будто спала; просила пить, мы
ей давали зельтерской воды и чаю; но говорить она почти
не могла. Денегъ у мама оказалось 78 р., такъ что мы считали себя богатыми, и
все что могли сдѣлали чтобы ей было лучше. Въ тотъ
же день я позвалъ другаго доктора, добраго старика изъ нашей
гимназiи; онъ тоже сказалъ что и
первый докторъ: что лекарствъ давать нечего, но что надо только провѣтривать комнаты и курить почаще
уксусомъ и обѣщался заходить чтобы наблюдать за состоянiемъ
мамаши; денегь онъ отказался отъ насъ взять, говоря что онъ изъ старыхъ докторовъ, которые
берутъ деньги только съ тѣхъ, которые богаче его. Ужасные были эти дни и эти ночи; матушка
когда просыпалась, только и говорила:
«бѣдныя дѣти, вы утомились!" А мы глядя на нее ждали все чтобы она еще что нибудь сказала; но едва она хотѣла говорить, какъ
опять засыпала. Добрый старичокъ докторъ приходилъ два раза
въ день, но ни pазy онъ не сказалъ намъ что мамашѣ даже немного лучше, и видно было что онъ самъ какъ будто насъ жалѣлъ, но не хотѣлъ вь тоже время насъ обманывать. На четвертый день сдѣлался ужасный бредъ; мама начала кидаться въ постели и xотѣлa все одѣваться и уходить на улицу. Докторъ
сказалъ намъ тогда, что по его мнѣнiю надо мамашу отправить въ больницу, потому
что присмотра здѣсь за нею не можетъ быть такого, какой
нужно, и что оставить ее на квартирѣ даже опасно, ибо бредъ и горячка могутъ усилиться и нельзя отвѣчать
за жизнь мамаши. Мы съ сестрой были поражены этимъ извѣстiемъ ужасно: мы знали что докторъ этотъ
добрый человѣкъ и не могъ намъ дать дурнаго coвѣтa. Когда онъ уходилъ въ этотъ вечеръ, мы
его просили подождать до завтpa насчетъ рѣшенiя о больницѣ. Какъ будто сговорившись, мы съ сестрою, по уходѣ доктора, бросились оба на колѣни и я сталъ молиться Богу отъ всего
сердца чтобы Онъ такъ сдѣлалъ, чтобы мать нашу не
увозили въ больницу. Часа черезъ два послѣ этого матушка
успокоилась; бредъ прошелъ совсѣмъ. Ночь была спокойна, мы ей давали пить, и въ первый разъ она сказала нѣсколько словъ; но какiя это были слова все ужасныя, ибо теперь, и всякiй
разъ что я вспоминаю объ нихъ, я воображаю себѣ что
въ этомъ безсознательномъ состоянiи она все понимала и слышала, и чтó она должна была за насъ
перестрадать! «Что – я очень видно
плоха", говорила она намъ, и
слабенькiя руки ея приподнимались и гладили меня по волосамъ. «Бѣдный Сережа, въ гимназiю ты ходишь? пожалуйста ходи, а то отстанешь. Ну а ты, Лиза, вѣрно ты утомилась: не работай теперь, береги глаза, у меня деньги есть, а потомъ..." и тутъ опять какъ будто мамаша забылась. На другой день когда докторъ пришелъ и она была такъ спокойна, мы сказали ему: «неправда ли что теперь
въ больницу не надо везти мамашу?" Докторъ взглянулъ
на насъ, въ его глазахъ я увидѣлъ какъ будто слезинку, и онь сказалъ голосомъ, котораго никогда
не забудy: «да, теперь не надо". Потомъ я отъ него узналъ что онъ все надѣялся на
кризисъ и думалъ что при переѣздѣ въ больницу отъ перемѣны воздуха
онь ускорится; но что на другое утро онъ увидѣлъ такой
рѣшительный поворотъ къ худшему, что потерялъ всякую
надежду. Хотя я былъ гораздо моложе сестры, но въ эту минуту, когда докторъ намъ
сказалъ: «да, теперь не надо" — я помню что бѣдная сестра обрадовалась этимъ
словамъ, но на меня они произвели какое–то дѣйствiе громоваго удара; я хотѣлъ спросить у доктора разъясненiя этихъ словъ, но стоялъ какъ прикованный и не смѣлъ
спросить, ибо предчувствовалъ что если спрошу и узнаю все, то не въ силахъ буду перенести что узнаю. Но
докторъ какъ будто угадалъ въ эту минуту всѣ мои мысли и сказалъ мнѣ, перемѣнивши
и тонъ и выраженiе лица: «Это не
значитъ что больной хуже, — совсѣмъ нѣтъ, но если она спокойна, то пускай остается
здѣсь; мнѣ кажется что она сегодня чуть–чуть покрѣпче". Какъ странно: я только что пришелъ въ отчаянiе отъ
первыхъ словъ доктора; но едва онъ сказалъ: «мнѣ кажется что она сегодня чуть–чуть
покрѣпче" какъ вдругъ вся надежда вернулась и
отчаянiе исчезло. Но не долго мы
могли надѣяться; на шестой день вечеромъ, около шести часовъ, какъ разъ въ ту
минуту, когда мы услышали благовѣстъ сосѣдней
нашей церкви, матушку какъ будто этотъ первый ударъ колокола
разбудилъ; она открыла глаза и вотъ что произошло. Напившись воды, она какъ будто совсѣмъ
пришла въ себя и сказала намъ что какъ–то особенно хорошо
спала; потомъ твердымъ голосомъ позвала Авдотью и попросила
ее сходить за священникомъ, и попросить его прiйти ее причастить; потомь она насъ просила
уйти въ другую комнату, говоря что хочетъ остаться одна
и приготовиться къ исповѣди. Какъ въ туманѣ
я все это помню, ибо пока оно происходило, я слышалъ и двигался какъ будто машинально.
Черезъ четверть часа пришелъ священникъ; мы съ сестрою
сидѣли въ углу комнаты и плакали, не сознавая какъ
будто ничего что кругомъ насъ происходило; намъ казалось
что мы умирали, или были уже мертвы, и
что все, что происходило кругомъ насъ,
происходило въ какомъ–то другомъ мipѣ. Но вдругъ мы услышали голосъ
мамаши; мы вскочили и побѣжали...
О, какъ я помню эту минуту; она
была и страшна и торжественна. Я вошелъ; передъ постелью стоялъ священникъ; его
освѣщали три восковыя свѣчи, и въ рукахъ его
были святые дары, лицо моей матери было какъ будто необыкновенно
свѣтло, руки сложены были крестомъ на груди и тихимъ
голосомъ вслѣдъ за священникомъ она повторяла: «Вѣрую, Господи, и исповѣдую". Когда мы вошли, то упали на колѣна
у матушкина изголовья, и я не могъ оторвать глазъ моихъ
оть лица ея, такъ оно было свѣтло и красиво. Послѣ причастiя священникъ прочиталъ
молитву, и затѣмъ спросилъ матушку, хочетъ ли она чтобы онъ прочелъ «отходную"? Я иногда слышалъ это слово «отходную", но никогда я на немъ не останавливался; но здѣсь, помню, что когда я его услыхалъ, со мной сделался
припадокъ какого–то отчаяннаго бѣшенства противъ священника, и я бросился къ нему самъ не зная для чего;
потомъ ужь не помню что со мною случилось, но когда
я пришелъ въ себя, то былъ въ своей кровати, а старичокъ докторъ сидѣлъ и смотрѣлъ на меня очень
ласково и назвалъ меня шалуномъ. Проснувшись, я вдругъ все припомнилъ, — о, что была это за минута! — вскакиваю
съ кровати, бѣгу къ матушкѣ, — подбѣжалъ къ кровати, взглянулъ
и здѣсь опять потерялъ сознанiе.
Она была уже мертвая! Сестра ушла заказывать гробъ.
Послѣ погребенiя матери, сестра мнѣ отдала ея письмо, которое
мать продиктовала ей за три часа до смерти и которое назначила для меня. Вотъ это письмо. Пускай его читаютъ; мнѣ кажется что чѣмъ больше его будутъ читать, тѣмъ святѣе будетъ память этой женщины! Къ тому же письмо это объяснитъ многое что случилось со мною
послѣ. «Мой дорогой Сережа, Богъ
послалъ мнѣ передъ смертью знакъ своего безконечнаго милосердiя, давши мнѣ силы къ ней приготовиться, и благословить васъ, мои милые, въ послѣднiй разъ и на всю вашу
жизнь. Лизѣ я передала все что ея касается; она обѣщала исполнить мою волю. Тебѣ, Сережа мой, завещаю одно: помнить, дружочекъ мой милый, что я всю свою жизнь трудилась для васъ, и
твердо вѣрила что Богъ не оставляетъ уповающихъ на Него и любящихъ Его. Сестру твою прiютятъ добрые люди; но тебѣ предстоитъ съ самыхъ раннихъ лѣтъ пpiобрѣтать свой хлѣбъ и учиться самому, безъ всякой помощи, кромѣ Божеской! Трудись же и учись, не унывая и не упадая
духомъ; а когда станетъ тебѣ тяжело, или начнешь унывать, молись Богу, и вспоминай обо мнѣ; я увѣрена
что Богъ услышитъ и твои и мои молитвы; смерть не разлучитъ
насъ никогда; я всегда буду съ тобою, но
и ты, другъ мой, Сережа, всегда будь со мною! Прощай, милый мой Сережа, благословляю тебя
на всю твою жизнь. Твоя мать."
Я прочелъ это письмо нѣсколько разъ, облилъ
его слезами, покрылъ поцалуями, и
какъ святыню для меня самую дорогую, вмѣстѣ
съ крестикомъ зашилъ въ кусочекъ шелка, и повѣсилъ
на грудь. Горе мое было ужасное, —
не дай Богъ никому такое претерпѣть; но отчаянiе и прежнее чувство озлобленiя прошли; я могъ плакать, могъ молиться, — и то и другое меня очень облегчало.
Старичокъ докторъ нашъ взялъ на себя всѣ заботы по погребенiю нашей матушки, и добрая жена его предложила
сестрѣ моей и мнѣ немедленно перебраться къ нимъ послѣ похоронъ; что мы и сделали.
Черезъ мѣсяцъ послѣ этого сестру мою увезли въ Ковенскую
губернiю, въ семейство брата моей
матери, и я остался одинъ въ Москвѣ, на квартирѣ добраго доктора. Разставанье
съ сестрою моею было для меня новымъ, почти невыносимымъ
страданiемъ; но какъ бы тяжело оно
ни было, какое–то внутреннее чувство
говорило мнѣ что я долженъ смириться передъ волей Божiей
и желанiемъ моей матери; въ то же
время я сказалъ сестрѣ что буду трудиться для нея и присылать ей деньги, какъ только ихъ заработаю, и эта мысль
удивительно какъ утѣшала и подкрѣпляла меня; мнѣ
казалось тогда, что прiобрѣсть
деньги очень легко и что непремѣнно я прiобрѣту
очень много, и я радовался при мысли, какъ
сестра моя будетъ этимъ довольна.
Отъ товарищей въ гимназiи я узналъ какъ
нѣкоторые изъ нихъ даютъ уроки, и деньгами за уpоки содержатъ себя, и даже излишекъ отдаютъ
своимъ родителямъ; и я захотѣлъ давать уроки, и объявил объ этомъ старичку доктору; но
онъ мнѣ на это сказалъ что на нынѣшнiй годъ
я долженъ отказаться отъ этой мысли, потому что слишкомъ
еще молодъ, и слишкомъ разстроенъ случившимися въ моей жизни
событiями; что гораздо лучше мнѣ
укрѣпиться здоровьемъ, успокоиться, и уже въ будущемъ году, если понадобится
давать уроки ученикамъ самыхъ младшихъ классовъ, то пускай
я за это возьмусь, а пока лучше мнѣ оставаться у него, сдать экзаменъ, и затѣмъ лѣтомъ
отдохнуть. Я подчинился его совету. Какой
отличный онъ былъ человѣкъ! Онъ разсказалъ объ нашемъ
несчастьи директору гимназiи, и
всѣ тамъ выказали ко мнѣ столько теплaгo участiя, что
я не зналъ какъ каждаго изъ нихъ благодарить. Нѣкоторые
учителя предложили мнѣ даже чтобы я приходилъ къ нимъ, для
облегченiя мнѣ репетицiи уроковъ
за то время, которое я поневолѣ пропустилъ во время
болѣзни матушки. Cлoвoмъ, какъ бы ни было тяжело положенiе, я какъ будто чувствовалъ что дѣйствительно
мы съ мамашею не разлучены, и что духъ ея со мною, а сестра мнѣ писала что ей хорошо и что всѣ обходятся
съ нею ласково и дружески.
Весною начались наши экзамены; я приготовлялся
къ нимъ очень усердно. Наканунѣ отправился на могилу
матери, и долго тамъ молился. Когда
вернулся домой, помню что получилъ письмо отъ сестры, и что въ этомъ письмѣ она писала мнѣ между прочимъ: «не унывай, милый братъ, за тебя молится мамаша, и я молюсь за
тебя, и я имѣю предчувствiе
что ты отлично выдержишь экзамены". Не знаю почему, но мнѣ показалось, что письмо
это я именно потому получилъ въ эту минуту, что такъ долго
молился и думалъ о матери, и я чувствовалъ себя точно также
хорошо какъ тогда, когда мы жили на нашей квартиркѣ
всѣ вмѣстѣ и не знали еще что такое значитъ несчастiе.
Первый экзаменъ я выдержалъ отлично и получилъ пять. Это дало мнѣ еще болѣе надежды и увѣренности
для другихъ экзаменовъ; и дѣйствительно всѣ
экзамены мнѣ удалось выдержать очень хорошо, такъ
что я попалъ въ число воспитанниковъ, которымъ предназначались
награды при переходѣ въ пятый классъ. Не могу выразить
какъ я былъ счастливъ, и съ какою благодарностью я молился
Богу въ день послѣдняго моего экзамена на могилкѣ матери! Къ тому же день былъ такой великолѣпный, птички пѣли на кладбищѣ такъ весело, cтолькo было кругомъ цвѣтовъ, и я чувствовалъ себя такъ легко, что
вся будущность казалась мнѣ непременно будетъ также хороша какъ настоящее!
Изъ денегъ оставшихся послѣ матери я взялъ у доктора тридцать
рублей, сестра мнѣ прислала еще пять, и я на эти деньги долженъ былъ на другой же день поѣхать
къ сестрѣ въ Ковенскую губернiю.
При разставаньи со старичкомъ докторомъ я горько плакалъ; не знавъ никогда что значитъ любить отца своего, я чувствовалъ и думалъ что питалъ къ Ивану Карловичу именно
такую же любовь, какую имѣлъ бы къ своему отцу, а онъ любилъ меня, какъ онъ самъ говорилъ, точно роднаго сына, и мнѣ было
необыкновенно прiятно, когда онъ
называлъ меня своимъ сыномъ и своимъ Сережею. Экзаменамъ
моимъ и успѣхамъ онъ радовался почти больше меня, и
какъ только прiѣзжалъ домой въ день экзaмeнa, прямо прибѣгалъ
ко мнѣ, и еще не доходя до двери,
кричалъ мнѣ: «ну, Сережа, какъ экзаменъ?" и когдa узнавалъ объ моемъ успѣхѣ, открывалъ
свои объятiя, и цаловалъ меня нѣсколько
разъ, а за обѣдомъ въ послѣднiй день велѣлъ принести бутылку шампанскаго, чтобы выпить за мое здоровье. Въ день
отъѣзда милый Иванъ Карловичъ проводилъ меня, вмѣстѣ
съ женою своею, на желѣзную дорогу, и тамъ и онъ и она меня благословили по–русски, хотя оба были лютеране, — сказавъ, что благословляютъ такъ, какъ благословила
бы меня моя мать, если бы была жива. Я
бросился въ его объятiя и зарыдалъ какъ ребенокъ; и бѣдный старичокъ, — я это
замѣтилъ, — прослезился тоже, ибо любилъ меня и привыкъ ко мнѣ. Я
обѣщался имъ писать, поблагодарилъ ихь какъ могъ и
умѣлъ, и поѣздъ тронулся.
Въ вагонѣ мнѣ стало очень грустно: припоминать сталъ я мое дѣтство и всѣ тѣ годы, когда жилось мнѣ безъ малѣйшей заботы о будущемъ; я зналъ и чувствовалъ что я прошелъ черезъ большiя несчастiя, но
съ какимъ то тяжелымъ чувствомъ я спрашивалъ себя: есть
ли это настоящее несчастiе, или
есть еще несчастiя гораздо xужe чѣмъ тѣ чрезъ которыя я прошелъ? Почему я сталъ объ этомъ думать, я самъ
не знаю, но помню, что я разсуждалъ
объ этомъ съ самимъ собою очень много; много было горя во
всемъ что со мною случилось, но вмѣстѣ съ тѣмъ
столько приходило въ тоже время утѣшенiй и отрадныхъ
чувствъ, что во мнѣ все было свѣтло; несмотря на это мнѣ ужасно хотѣлось какь будто заглянуть
гораздо дальше, — нѣтъ ли тамъ мрака? и угадать, неужели будутъ такiя несчастiя, когда
все будетъ горько и тяжело, и ничего не будетъ отраднаго? Помню эти разсужденiя потому, что послѣ, когда я очнулся вь
первый разъ послѣ выстрѣла которымъ хотѣлъ убить себя, всѣ эти мысли пришли мнѣ въ голову, и я припомнилъ совершенно ясно, когда
именно въ первый разъ я объ нихъ подумалъ.
Сестра моя жила на станцiи варшавской
желѣзной дороги К..., какъ я сказалъ, у брата моей матери, который былъ помощникомъ
начальника станцiи. Жили они очень
бѣдно, и я помню что эта бѣдность потому произвела
на меня сильное впечатлѣнiе, что
у нихъ было восемь человѣкъ дѣтей, которыя ходили
въ изорванныхъ платьяхъ; и у бѣдной сестры моей въ
первый разъ въ своей жизни я увидѣлъ совершенно истертое и въ заплаткахъ черное
платье.
II.
Здѣсь, въ этой семьѣ, гдѣ жила сестра моя, я какъ будто
сдѣлался гораздо старше чѣмъ былъ, и сталъ часто
задумываться надъ тѣмъ что бѣдная сестра моя не можетъ быть счастлива, а только увѣряетъ что счастлива, чтобы
не огорчить меня. Почти ежедневно и по нѣскольку разъ
въ день я замѣчалъ что она внутренно какъ будто чѣмъ то недовольна и
чѣмъ то страдаетъ, но я боялся спросить ее; она же, какъ только замѣчала на
моемъ лицѣ что я въ нее всматриваюсь, принимала веселую
физiономiю, и
начинала говорить о томъ что ей здѣсь очень хорошо. Дѣти
нашего дяди ее повидимому очень любили; дядя обходился съ
нею очень ласково, но жена его, —
я не могъ не замѣтить этого, — была съ
сестрою очень суха и сдержанна, и мнѣ казалось что cecтрѣ моей при ней очень неловко.
На второй недѣлѣ моего пребыванiя
случай навелъ меня на ужасное открытiе.
Возвращаясь домой съ прогулки въ полѣ, я прошелъ
мимо оконъ той комнаты гдѣ жила сестра и проходя тихо не былъ ею услышанъ; вдругъ мнѣ послышалось какъ будто кто–то сильно плакалъ; я тихо подошелъ къ
окну, и увидѣлъ что сестра сидѣла у стола, и закрывши лицо руками, плакала навзрыдъ, и какъ будто что–то говорила; я прислушался; мнѣ показалось
что слова эти были молитвою. Немедленно я вошелъ къ ней
въ комнату; она испугалась и улыбнулась; но я подошелъ къ ней, упрекнулъ ее за
то что она скрываетъ отъ меня свое горе, и просилъ ее разсказать
мнѣ все что у нея на душѣ,— тѣмъ болѣе, говорилъ я, что я давно уже подозрѣваю, глядя на нее, что у ней какое–то скрытое горе. Сестра хотѣла
меня увѣрить что плакала такъ, сама не зная почему, что она совершенно счастлива, но я бросился
къ ней на шею, должно быть самъ заплакалъ, и сталъ умолять ее именемъ нашей матушки не скрывать отъ меня, единственнаго ея друга, все что она
въ себѣ таитъ; и хотя она старше меня, но я чувствовалъ что сердцемъ могу все понять что до нея касается, и — кто знаетъ, можетъ быть могу ей помочь. Никогда
не забуду, какъ горько она улыбнулась въ эту минуту и отвернула
отъ меня голову, при чемъ я увидѣлъ какъ двѣ
крупныя слезы стояли въ ея темныхъ глазахъ.
— Нѣтъ, ты не можешь мнѣ помочь, бѣдный
Сережа, сказала она.
— Лиза, другъ мой, довѣрься мнѣ, теперь я вижу что ты скрываешь отъ меня большое несчастiе.
— Сережа, не распрашивай меня, несчастья никакого
нѣтъ; правда, мнѣ иногда
бываетъ грустно, но это такь, мимоходомъ, я думаю о...
— Лиза, ты хочешь произнесть мамашино имя, и
въ тоже время хочешь меня обмануть; нѣтъ, ты этогo не сдѣлаешь, ты слишкомъ бы меня огорчила...
Слова эти подѣйствовали на сестру мою.
Она призадумалась, потомъ сдѣлала нѣсколько
шаговъ по комнатѣ; вь ней происходила борьба.
— Послушай, Cepежа, тeбѣ
пятнадцать лѣтъ, но несчастiе
наше сдѣлало тебя гораздо старше, ты мужчина къ тому
же, а я женщина; ты правъ, ты одинъ можешь быть моимъ защитникомъ,— слушай
же! Да, я несчастна, и жизнь моя здѣсь, въ этомъ семействѣ, для меня ужасное мученье.
— Тетка тебя не любитъ, я это замѣтилъ, прервалъ я ее, полагая что отгадалъ ея горе.
— Да,
она меня не любитъ; но знаешь почему не любитъ? ты замѣтилъ что дядя...
Здѣсь какъ молнiя блеснула въ моей
головѣ мысль, которая ни разу еще не приходила.
— Дядя въ тебя влюбленъ! крикнулъ я.
— Да,
сказала сестра тихимъ голосомь, и вотъ уже мѣсяцъ
что нѣтъ дня чтобы онъ не приходилъ ко мнѣ съ объясненiями, и не пытался...
— Довольно, сестра, довольно, сказалъ
я; я все понялъ; о, ты не думай что я дитя, что я мальчишка; — нѣтъ, ты посмотришь что
я совершенно взрослый мужчина! началъ я говорить, и какой–то жаръ все болѣе и болѣе
наполнялъ мою голову, и глаза какъ будто наполнялись кровью. Должно быть лицо мое сильно перемѣнилось въ эту минуту, потому что сестра взглянула на меня съ испугомъ, и, взявъ меня за руку, сказала: Сережа, —
что съ тобою?
Я опомнился; дѣйствительно это
извѣстiе меня всего потрясло до такой степени, что я ничего не чувствовалъ кромѣ ужаснаго чувства ненависти
къ дядѣ.
— Со мною, ничего, ангелъ мой,
отвѣтилъ я, я спокоенъ; но
что теперь дѣлать?..
— Я потерплю еще не много, а потомъ буду искать себѣ другаго мѣста.
— Ты потерпишь еще, ты... нѣтъ! прервалъ
я ее, я не потерплю чтобы ты долѣе оставалась въ этомъ
проклятомъ домѣ; ты не знаешь что съ тобою могутъ
здѣсь сдѣлать!
— Но куда мнѣ дѣться? прошептала сестра.
Не могу сказать какимъ впечатлѣнiемъ
отозвались во мнѣ эти шопотомъ произнесенныя слова; въ
нихъ было столько отчаянiя, что
мнѣ сперва стало невыразимо больно, а потомъ мнѣ
показалось что я въ одинъ мигъ выросъ на нѣсколько лѣтъ; какая–то рѣшимость, какая–то необыкновенная сила явились
вдругъ во мнѣ, и я сказалъ сестрѣ: — Мы уѣдемъ вмѣстѣ въ Москву и тамъ я
прiищу тебѣ мѣсто, и
самъ буду для тебя работать.
Лицо сестры на мгновенье просiяло. О, какое счастье я испыталъ вдругъ, увидѣвъ это сiянiе на лицѣ сестры, и сознавая что
оно произошло отъ моихъ словъ.
Но потомъ лицо ея опять приняло грустное выраженiе.
— Нѣтъ, сказала она, — бѣдный Сережа, это невозможно.
— Невозможно, — почему?
— Ты долженъ учиться, ты самъ до сихъ поръ жилъ у чужихъ людей, гдѣ
же тебѣ...
Слова эти потрясли меня своею правдою: да, я самъ потому и могъ жить въ Москвѣ и учиться, что добрый нашъ Иванъ Карловичъ былъ моимъ благодѣтелемъ, но безъ него я не только не могъ бы содержать сестру, но и самого себя содержать не могъ.
Должно быть потрясенiе это было сильно, ибо я весь погрузился въ эту ужасную для меня мысль, съ перваго же раза показавшую мнѣ всю безвыходность моего
положенiя. Но мало по малу отчаянiе начало проходить и снова чувство что я гораздо сильнѣе, чѣмъ былъ прежде, стало возвращаться.
— Слушай, сестра, сказалъ я, —
теперь я не могу тебѣ объяснить въ подробности чтó
могу сдѣлать для тебя, когда мы вернемся въ
Москву, но знаю одно, что я чувствую
что Богъ намъ поможетъ, что мамаша на насъ смотритъ и вѣрно
за насъ въ эту минуту молится. Твой долгь отсюда уѣхать, а мой долгъ — тебя взять и за тебя
отвѣчать, пока я живъ; а потомъ
ты сама увидишь что все устроится къ лучшему для тебя и для меня; я въ этомъ убѣжденъ. Сегодня же
съ вечернимъ поѣздомъ мы отсюда уѣдемъ. У тебя
есть деньги?
У сестры были деньги на ея проѣздъ, но
на меня не хватало.
Открытiе это насъ ошеломило.
Но я былъ въ слишкомъ напряженномъ состоянiи
чтобы дать этому открытiю, какъ
бы тяжело оно ни было, себя раздавить.
Въ головѣ промелькнула мысль — и я въ
одинъ мигъ бросился изъ комнаты чтобы привести ее въ исиолненiе. Я отправился къ теткѣ, въ увѣренности
найти у нея деньги, ибо помочь намъ выѣхать отъ нея — подумалъ я — было бы ей очень
приятно.
Я не ошибся. Не говоря ничего о томъ, почему сестрѣ моей надо было сейчасъ же уѣхать, я прямо сказалъ ей что мы сегодня же должны ѣхать въ Москву
и что я прошу ее одолжить мнѣ на проѣздъ деньги, которыя
при первой возможности возвращу ей изъ Москвы.
Она молча подошла къ ящику своего комода, вынулa изъ него портмонэ и дала мнѣ деньги.
Бѣдная женщина, подумалъ я, глядя на нее: и ты вѣдь много
перестрадала, никому ничего не сказавши. Она была, казалось мнѣ, въ сущности, хорошею женщиною, ибо, какъ потомъ мнѣ разсказывала
сестра, ни разу она ей не сказала ни одного жесткаго слова, хотя и обращалась съ нею сухо и холодно; видно
было что она страдала и превозмогала себя въ своемъ безотрадномъ угадываньи мужниныхъ
чувствъ къ племянницѣ.
Я взялъ отъ нея деньги, поцаловалъ ея
руку очень нѣжно, и хотѣлъ уже уйти, когда вдругъ она схватила меня за руку и дрожащимъ сквозь слезы
голосомъ сказала: — Ты долженъ знать, Сережа, что я отдала тебѣ половину
всего что у меня есть; ты видишь что мы почти нищie; дѣти мои ходятъ въ лохмотьяхъ; жалованья
твоего дяди я почти никогда не вижу (потомъ я узналъ что
дядя по ночамъ пилъ и кутилъ въ кабакѣ), но я даю
тебѣ эти деньги потому что знаю что сестра твоя не можетъ дольше у насъ оставаться, — и здѣсь она вдругъ заплакала навзрыдъ, и какъ будто стыдясь того что заплакала, отошла
отъ меня въ уголъ комнаты. Я подошелъ къ ней, нѣжно ее обнялъ и сказалъ: — Я
все знаю, тетушка, и обѣщаю
вамъ что первыя деньги, которыя будутъ въ моихъ рукахъ, будутъ вамъ высланы.
— Я знаю что ты честный
мальчикъ, Сережа! Мнѣ жаль
тебя когда подумаю чтò васъ обоихъ ожидаетъ. О, это ужасно начинать жизнь въ бѣдности; но Богъ вамъ поможетъ. Одно только не
забывай: главное твое сокровище —
это твоя сестра; она красива —
на ея счастье и на ея несчастье! На ея счастье — если женится на ней честный и хорошiй
человѣкъ; а на несчастье — если
ей придется проходить черезъ всѣ искушенiя бѣдности; о, не дай Богь ей даже понять этого... бѣдная дѣвочка! И вотъ
тебѣ–то и предстоитъ не только охранять ея честь, но и отдалять отъ нея искушенiя. Богъ да поможетъ тебѣ!..
Она меня обняла въ сильномъ волненiи.
Каждое изъ словъ бѣдной тетушки я выслушалъ совершенно
отчетливо; я горячо полюбилъ ее за эти слова, но они не испугали меня: я безъ всякаго
сомнѣнiя былъ увѣренъ въ своихъ силахъ.
Сестра обрадовалась извѣстiю о
деньгахъ, и съ этой минуты ожила.
Дядя, когда вернулся со станцiи и узналъ о нашемъ рѣшенiи, сталъ упрашивать мою сестру остаться хотя бы до завтраго; я не отходилъ отъ сестры ни на шагъ; тетка
была съ нами тоже, такъ что дядя наконецъ понялъ что замыслы
его отгаданы и, хлопнувъ дверью, вышелъ
изъ комнаты; мы услыхали какъ онъ взялъ изъ шкафа водку
и, конечно, принялся ее пить.
Въ 8 часовъ вечера мы уѣхали
въ Москву.
К.
(Продолженiе будетъ).
__________
О ГОСУДАРСТВЕННОМЪ
ДОЛГѢ*).
VI.
Время Императора
Павла I**).
Высочайшiй указъ, отъ 4 декабря 1796 года, соединилъ, подъ управленiемъ государственнаго казначея, всѣ
отдѣльныя финансовыя части, состоявшiя изъ разныхъ экспедицiй, завѣдывавшихъ доходами и расходами, вмѣстѣ
съ подчиненными имъ местами, съ тою целью «чтобы государственный казначей приложилъ старанiе собрать свѣденiя наискорѣе
о всѣхъ доходахъ и расходахъ, дабы Его Величество, разсмотря ихъ сообразно прямымъ нуждамъ, могъ
поставить его въ лучшую удобность управлять ввѣренною ему частiю и отвратить всякiй недостатокъ и затруденiе”.
Комитетъ, учрежденный
при дворѣ 8–го мая 1796 года, упраздненъ былъ 10 декабря того же года, а состоявшая
при немъ счетная экспедицiя переименована въ экспедицiю для разбора долговъ, которая, въ теченiе года, привела
въ приблизительную извѣстность сумму внутренняго долга, послѣ
чего ее закрыли 19 февраля 1790 года; дѣла же велѣно было передать въ экспедицiю о государственныхъ доходахъ, имѣвшую
покончить разборъ долговъ.
Внутреннихъ долговъ, утвержденныхъ
по всеподаннѣйшему докладу 13 марта 1798 года, значилось 16.668,155 руб., къ которымъ 18 августа 180 года присоединено
еще 787,615 руб., такъ что
приведенный тогда въ извѣстность долгъ опредѣлилися въ 17.455,770 руб., которые задолжала
казна разнымъ подрядчикамъ и поставщикамъ. Эти долги были
слѣдующiе:
по кабинету Его Величества... 3.616,468 руб.
по придворной Его Величества конторѣ 2.841,420 «
по провiантскому
депертаменту военной коллегiи 5.868,653 «
по адмиралтейской коллегiи:
по балтийскому флоту 1.542,71 р.
по черноморскому флоту 1.756,741 «
3.299,453
«
по одесскому порту 65,966 «
по разнымъ мѣстамъ 1.763,810
«
итого 17.455,770
руб.
Разборъ долговъ по провiантскому департаменту и по разнымъ мѣстамъ не былъ еще
оконченъ къ 18 февраля 1800 года.
Сверхъ этихъ долговъ, составившихся
по разнымъ претензiямъ, на казнѣ
числились еще слѣдующiе долги, вошедшiе въ составъ внутреннихъ долговъ, а именно:
по покупкѣ имѣнiй:
у герцога курляндскаго 3.113,388
руб.
у князя Любомирскаго 5.000,000 «
заемному банку 7.000,000 «
долговъ короля польскаго 1.500,000 «
итого . 16.613,388 руб.
Уплата первыхъ показанныхъ нами долговъ
возложена была на учрежденную, 18 декабря 1797 года, учетную контору при государственномъ
ассигнацiонномъ банкѣ. Цѣль
этой конторы состояла собственно во «вспомоществованiи и усиленiи ремеслъ и торговли”, то есть, въ выдачѣ ссудъ торговымъ
и ремесленнымъ людямъ, но оной поручена была одновременно
и выплата помянутыхъ внутреннихъ долговъ, ежегодно на сумму 3 милл. руб.
Этотъ разрядъ внутреннихъ долговъ уплачивался
учетною конторою по предварительномъ разсмотрѣнiи
въ экспедицiи правильности предъявленныхъ претензiй и счетовъ, по выдаваемымъ государственнымъ
казначеемъ свидѣтельствамъ, въ декабрѣ мѣсяцѣ
каждаго года. Для того учетной конторѣ отпущены были, изъ ассигнацiоннаго банка, 15 милл. руб.,
съ тѣмъ, чтобы добываемые чрезъ учетъ барыши
прiобщались къ этой суммѣ. Такъ
какъ это погашенiе производилось на счетъ государственнаго
казначейства, то это послѣднее обязано было вносить
ежегодно по миллiону рублей въ учетную контору, имѣвшую передавать эти деньги въ ассигнацiонный банкъ по принадлежности. Такимъ
образомъ, вмѣсто единовременной уплаты казначействомъ
исчисленной суммы долга, оно вносило ее въ продолженiи пятнадцати лѣтъ. Получателямъ
свидѣтельствъ не возбранялось получать деньги до декабря мѣсяца, но въ такомъ случаѣ удерживалось, за
каждый впередъ выданный мѣсяцъ, по полупроценту съ
отпускаемой суммы. По свидѣтельствамъ же, въ коихъ назначенъ былъ срокъ уплаты въ послѣдующихъ годахъ, можно было получить деньги тотчасъ, но
не иначе какъ съ удержанiемъ изъ оныхъ,
сверхъ полупроцента за каждый мѣсяцъ, еще трехъ
процентовъ одновременно съ выдачи. Такихъ долговъ уплачено
было съ 1 марта 1798 года, то есть со дня открытiя учетной конторы
по 26–е сентября 1802 года, 13.813,459 руб. — Быстрая уплата долга, показываетъ
какъ охотно кредиторы казны жертвовали частью причитающейся имъ претензiи, чтобы скорѣе выручить слѣдующiе имъ деньги.
Второй разрядъ упомянутаго нами внутренняго
долга, составлявшiй 16.613,338 руб., погашался непосредственно
государственнымъ казначействомъ, на счетъ котораго долгъ
герцогу курляндскому выплачивался изъ остатковъ доходовъ Курляндiи, долгъ князю Любомирскому, въ продолженiи четырехъ лѣтъ и
въ теченiи 11–ти лѣтъ сумма 7 миллiоновъ, занятая у заемнаго банка на расплату
долговъ придворной конторы, сдѣланныхъ въ 1787 году, во время турецкой войны. О долгахъ же короля польскаго производились сношенiя съ Варшавою, по полученiю коихъ полагалось, въ 1800 году, удовлетворить кредиторовъ
Его Величества.
Третiй разрядъ внутренняго
долга составляли заборныя деньги, взятыя государственнымъ
казначействомъ ассигнацiями, изъ
ассигнацiоннаго банка. Прежнихъ
такихъ долговъ считалось 94.852,617 руб.; къ нимъ вступили въ 1798 году:
на выкупъ облигаций вспомогательнаго
банка........40.000,000 «
отпущенные въ учетную контору . 15.000,000 «
взятыхъ въ пособiе
коммисарiатскому и
провiантскому департаментамъ. 11.500,000 «
итого . 161.352,617 руб.
Въ числѣ этой суммы уплачено было
по 1800 годъ 17 милл. рублей. При каждомъ займѣ изъ
ассигнацiоннаго банка, установлялось
погашенiе его въ теченiе извѣстныхъ
годовъ, которое вообще соблюдалось, такъ
что вмѣсто уменьшенiя долга онъ напротивъ возрасталъ. И понятно что онъ достигъ большой суммы. Вслѣдствiе разныхъ уплатъ и зачетовъ, этотъ долгъ
къ 8 апрѣля 1799 года
сократился до 144.352,617 руб. Весь
же выпускъ ассигнацiй по 1800 годъ
доходилъ до 210 милл. рублей, изъ коихъ 65.647,383 руб. составляли собственно капиталъ обращения, а 144.352,617 руб. принадлежали ссудамъ, выданнымъ въ пособiе казнѣ. Впрочемъ яснаго понятiя о значенiи выпусковъ ассигнацiй не имѣлось
въ исходѣ прошедшаго столѣтiя, тѣмъ болѣе что ассигнацiи
считались деньгами, а не денежными знаками, замѣнявшими деньги.
Удешевленiе ассигнацiй отъ избытка ихъ въ обращенiи отзывалось
однако вредно не только внутри страны, гдѣ все предметы
общаго потребленiя вздорожали, но
и на вексельномъ курсѣ на заграничныя мѣста. Стоимость
рубля ассигнацiями опредѣлилась,
въ 1796 году, въ 70 серебряныхъ копѣекъ. Это
разница 30% противъ серебрянаго рубля побудила правительство
къ мѣропрiятiямъ въ видахъ
уравненiя этихъ двухъ мѣрилъ цѣнностей.
Мѣры принятыя въ этомъ смыслѣ
Екатериною II намъ уже извѣстны, остается поэтому показать подобныя предпрiятiя, сдѣланныя съ 1797 по 1801 годъ, подъ названiемъ операцiи обращенiя ассигнацiй въ монету. Она, такъ
сказать, началась съ изданiя указа 20 января 1797 года, въ коемъ между прочимъ сказано: «мы
повелѣли бить, вмѣсто существующей до сего серебряной
монеты, содержавшей въ рублѣ внутренняго достоинства 361/2 штиверовъ, лучшую
монету 831/3 пробы, равняющейся 50 штиверамъ”. Чеканка этого лучшаго
рубля подняла тотчасъ стоимость тѣсно съ нимъ связаннаго ассигнацiоннаго рубля, на 9%
во внутреннемъ обращенiи, который, впрочемъ, уже на слѣдующiй годъ, упалъ на
6%, а въ 1799 году курсъ ассигнацiй былъ уже на 20% ниже курса 1796 года. Возвышенiе стоимости серебрянаго рубля, въ отношенiи къ вексельному курсу, было еще менѣе
благопрiятно. Среднiй годовой курсъ на Амстердамъ поднятъ былъ,
въ 1797 году, на одинъ
штиверъ, курсъ на Лондонъ понизился на одинъ пенсъ, а курсъ на Гамбургъ остался въ прежнемъ положенiи. На слѣдующiй
годъ всѣ эти курсы сильно опустились въ сравненiи
съ курсами 1796 года. Въ томъ
же 1797 году, 7 ноября
и 18 декабря, послѣдовали
повелѣнiя объ увеличенiи капитала
ассигнацiоннаго банка до 200,000 р., что значило увеличить выпускъ ассигнацiй
на эту сумму, какъ и о составленiи
особой запасной суммы въ 32 мил. руб., независимо отъ предъидущей суммы.
За этими тремя указами послѣдовалъ
четвертый указъ, отъ 1 января 1798 года, объ учрежденiи при ассигнацiонномъ банкѣ особой
экспедицiи для сохраненiя кредита
ассигнацiй, которой предоставлено
было право сноситься съ государственнымъ казначеемъ и, помимо
всѣхъ властей, отдавать отчетъ о дѣйствiяхъ своихъ исключительно Его Величеству. Экспедицiи придана была контора о покупкѣ металловъ, для подряда и закупки мѣди, покупки
и выписки золота и серебра, на преобразованiе государственныхъ ассигнацiй въ монету. Количество драгоцѣннныхъ металловъ, прiобрѣтенныхъ этою конторою, было
однако весьма умѣренное.
Для поднятiя вексельнаго
курса, государственный казначей предложилъ, отъ 22 iюня
1797 года, переводить посредствомъ векселей
изъ Гамбурга, гдѣ казна имѣла звонкiй фондъ, разныя суммы. Для этого поручено было одному банкиру объявлять на биржѣ, въ случаѣ пониженiя курса, что у него можно получать векселя на Гамбургъ по болѣе
выгодному курсу. Всеподданнѣйшiй
докладъ государственнаго казначея, отъ
12 марта 1799 года, сознаетъ
что эта операцiя не произвела ничего полезнаго, почему полагалъ болѣе выгоднымъ обратиться къ арбитражной
операцiи, то есть переводить суммы
не прямо на какое либо торговое мѣсто, но посредствомъ
третьяго мѣста. Эта операцiя
помогла перевести за границу 5.101,518 руб. казенныхъ денегъ съ небольшимъ даже барышемъ 62,185 руб., но нисколько не способствовала
улучшенiю курса. Все–таки съ цѣлью достигнуть возвышенiя
его, разрѣшенъ былъ нѣкоторый размѣнъ
червонцевъ и талеровъ на ассигнацiи, которыя
переводились за границу, но и это распоряженiе не помогло улучшить курса.
Такъ какъ посредствомъ монетной конторы
и богатой правами экспедицiи никакъ не удалось обратить
ассигнацiи въ монету, то придумана
была, 22 декабря 1800 года, новая операцiя обмѣна ассигнацiй стараго образца на новую форму. Этой
операцiи придано было весьма большое значенiе, въ надеждѣ на большiя выгоды. Расчитывали на то, что, при промѣнѣ старыхъ
ассигнацiй на новыя, останется въ
пользу казны до миллiона рублей, по
непредъявленiю ихъ на эту сумму. Слухъ
объ этой операцiи повсюду распространился, и купечество вошло съ просьбою о выпускѣ въ этомъ случаѣ
новой партiи ассигнацiй, такъ какъ, по его мнѣнiю, вся бѣда заключалась въ недостаткѣ
ассигнацiй въ обращенiи. По составленiи объ этомъ акта, правительство рѣшилось увеличить массу ассигнацiй, примгрно на 70 милл. рублей.
Императоръ Александръ I,
въ царствованiе котораго эта операцiя продолжалась, повѣлелъ въ 1801 году помянутую просьбу купечаства,
какъ неимѣвшаго ни потребныхъ свѣденiй, ни нужныхъ государственныхъ соображенiй, оставить безъ исполненiя, равно какъ и все дѣло. Впрочемъ
онъ все таки былъ того мнѣнiя, что
польза отъ перемѣны образца ассигнацiй составляетъ
важный предметъ для государственнаго хозяйства. Въ наше
же время подобная операцiя представляется механическимъ
обмѣномъ одной бумажной формы на другую.
Если возьмемъ въ совокупности приведенныя
мѣры улучшенiя денежнаго обращенiя
и вексельныхъ курсовъ, съ 1797 по 1801 годъ, то дойдемъ до весьма
страннаго и неожиданнаго результата. До 1796 года, серебряный рубль соотвѣтствовалъ
ценности 361/2 штиверовъ, какъ говоритъ самъ указъ 20 января 1797 года, между тѣмъ какъ
новый, высшаго достоинства рубль равнялся 50 голландскимъ штиверамъ, слѣдовательно
превышалъ цѣнностью прежнiй рубль на 131/2 штиверовъ. Новый
рубль поднялъ вексельный курсъ на Амстердамъ, въ 1797 году, на одинъ штиверъ, слѣдовательно новый лучшiй рубль
уронилъ курсъ на 121/2 штиверовъ, а въ слѣдующiй за тѣмъ годъ
на 151/2 штиверовъ. Такимъ
образомъ общiй результатъ мѣръ обращенiя ассигнацiй въ монету былъ отрицательный, противоположный намѣренiямъ государственнаго
казначея, который въ защиту свою приводилъ что тогдашнее
политическое положенiе Европы совершенно подбило торговлю
и вексельные курсы, особенно по заключенiи мира Австрiйской имперiи съ французами. Хотя нельзя опровергнуть
этого факта, но все таки онъ не можетъ служить оправданiемъ, ибо внѣшняя торговля Россiи, за 1797 годъ, показываетъ вывозъ русскихъ товаровъ на
56.680,000 руб., а ввозъ въ 34.930,000 р.; въ 1798 году вывозъ простирался на
63.370,000 р., привозъ же на 48.180,000 руб., такъ что излишекъ
вывоза надъ привозомъ составлялъ, въ
1797 году, 21.750,000 руб., а въ 1798 году 15.190,000 рублей. Такой весьма
выгодный для насъ торговый балансъ долженъ бы также влiять
на улучшенiе курсовъ и ассигнацiй, ибо въ оба года отпустили мы болѣе товаровъ за границу, чѣмъ ихъ было привезено къ намъ, на 36.940,000 руб. Слѣдовательно
по какой же причинѣ могли понизиться ассигнацiи и
вексельные курсы при столь выгодныхъ обстоятельствахъ? Причины
этому заключаются отчасти во взаимномъ противорѣчiи
принятыхъ мѣръ. Такъ между прочимъ, правительство, направляя свои усилiя на улучшенiе денежной части, одновременно выпустило ассигнацiй на 52.966,815 руб., то есть на третью
часть бывшихъ уже въ обращенiи. Подобный
выпускъ долженъ парализовать даже самую рацiональную мѣру
улучшенiя денегъ. Вексельное производство
и размѣнъ наличныхъ денегъ на ассигнацiи совершался
въ весьма скромныхъ размѣрахъ, но и крупныя подобныя
операцiи остались бы столь же безплодными, такъ какъ предпринятыми способами нельзя вообще улучшить денежнаго
дѣла. Государственный казначей, дѣлая
сказанныя распоряженiя, не отличалъ
денежныхъ знаковъ отъ наличныхъ денегъ, которыя обращаются
при различныхъ условiяхъ. Въ 1763 году, Екатерина II понизила внутреннее достоинство серебрянаго рубля съ 77 на 72 пробу или на 8% и такое ухудшенiе монеты прошло безвредно
и безслѣдно, ибо стоимость ни ассигнацiй, ни вексельныхъ курсовъ оттого не пострадала. Императрица, принимая непосредственное
участiе въ семъ дѣлѣ, подобно
волшебницѣ, сдѣлала оное успѣшнымъ. Какiя могла она имѣть побужденiя къ ухудшенiю монеты неизвѣстно, но данное ею по этому поводу объясненiе
удовлетворило вполнѣ какъ нашу, такъ и заграничную
публику. Въ 1797 году прибѣгли
къ проитвоположной мѣрѣ улучшенiя серебрянаго
рубля, послѣдствiемъ котораго
было пониженiе цѣнности ассигнацiй
и вексельныхъ курсовъ. Нужно на все умѣнiе, ибо «дѣло
мастера боится”...
Разсмотрѣвъ внутреннiе долги и принятые способы погашенiя
ихъ, обратимся теперь къ внѣшнему государственному
долгу.
По требованiю Императора
Павла I, представлена была на его усмотрѣнiе, 7 января
1797 года, подробная записка о всѣхъ государственныхъ
долгахъ, какъ о внутреннихъ, такъ
и о внѣшнихъ. На погашенiе
этихъ послѣднихъ опредѣлено было ежегодно 6 милл. рублей, начиная съ сказаннаго года. Но такъ какъ по тогдашнему распредѣленiю доходовъ, такiе
же 6 миллiоновъ, назначенные на 1798 годъ, могли поступить лишь въ исходѣ года,
то рѣшено было изъ первыхъ 6 миллiоновъ уплатить, сколько окажется возможнымъ, срочные капиталы и проценты. По недостатку
средствъ, говорится въ запискѣ, необходимо
разсужденiе: какимъ удобнѣйшимъ
образомъ расположить нужные платежи по долгу и пересрочить капиталы, кои за неимѣнiемъ суммъ не могутъ
быть выплачены. Комитету уполномоченныхъ поручено было составить
планъ погашенiя внѣшняго долга, по
которому комитетъ полагалъ заплатить, въ теченiе 1797 и 1798 годовъ, только одни проценты по займамъ и часть генуэзскаго долга, чтобы такимъ образомъ подготовить достаточное количество фондовъ
за границею, изъ переводимыхъ туда 6 милл. рублей, и укрѣпя себя ими начать
выкупъ долговъ съ 1799 года и покончить его въ 1809 году. Для обезпеченiя же выкупа, пересрочить первый, второй, третiй
и десятый займы всего на 12 милл.
гульденовъ, срокомъ на 10 лѣтъ, но съ тѣмъ, чтобы ихъ также выкупить
къ 1809 году.
Всѣхъ внѣшнихъ долговъ сосчитано
было 61.815,000 гульденовъ, а
съ причисленiемъ къ этой суммѣ процентовъ и коммиссiи за пересрочку займовъ слѣдовало къ уплатѣ 82.571,960 гульд., или, если считать рубль примѣрно въ 30 штиверовъ, — 55.047,973 руб. Во вниманiе того, что Императоръ уклоняется отъ
продолженiя вновь займовъ, полагалось
вытребовать обратно облигацiи, оставшiяся нереализированными у Гопе на 3.500,000 гульденовъ
и у Лизакевича въ Генуѣ на 1.200,000 пiастровъ, высланныхъ на пересрочку займа. По утвержденiи этого плана, состоялся, въ смыслѣ послѣдовавшего
указа 28–го февраля 1797 года, и журналъ комитета о
приведенiи его въ исполненiе. Но этотъ планъ вскорѣ отмѣненъ былъ и принята была
совершенно другая мѣра, по причинѣ недостатка
государственныхъ средствъ къ погашенiю займовъ, невыгодности курса на заграничныя мѣста и по принятому
предложенiю о пересрочкѣ голландскихъ займовъ.
Послѣ продолжительной переписки, многочисленныхъ переговоровъ и возникавшихъ разныхъ проектовъ, состоялся наконецъ именный указъ, отъ 15 января 1798 года, который далъ внѣшнему долгу другой оборотъ. Указъ, въ начальной своей части, говоритъ, что Императоръ, разсмотрѣвъ указы о займахъ въ Голландiи, данные въ предшествовавшее царствованiе, отъ имени Императрицы и ея наслѣдниковъ, съ удовольствiемъ увидѣлъ «колико оные послужили къ пользѣ и славѣ Имперiи”. Изъ этого же указа видно что вмѣсто
всѣхъ прежде выданныхъ банкирамъ Гопе долговыхъ обязательствъ, послѣдовала выдача одной облигацiи
въ 88.300,000 гульд.
Нужно замѣтить что въ прежнее царствованiе Гопе не требовалъ никакой гарантiи
по займамъ, между тѣмъ какъ въ
1798 году предоставленъ былъ для обезпеченiя
долга весь доходъ казны, въ числѣ коего упомянутъ
также и доходъ съ вина, котораго казна не имѣла права
отдать подъ гарантiю, потому что
онъ служилъ уже обезпеченiемъ генуэзскому займу.
Комитетъ уполномоченныхъ, отъ 25 февраля 1800 года, прописывая условiя погашенiя голландскаго долга, доводитъ до свѣденiя Императора
что съ 1798 года протекло уже два года,
но уплаты долга не послѣдовало по причинѣ недостатка государственныхъ
доходовъ. Впрочемъ, скуплено было
облигацiй у частныхъ лицъ на 1.277.000 гульд., не смотря на невыгодность курса, съ
выгодою противъ ихъ номинальной цѣнности отъ 30 до 15%. 1800 годъ, по мнѣнiю комитета, былъ столь же затруднителенъ, какъ и предыдущiе годы, ибо на платежъ долговъ не только никакихъ остатковъ доходовъ
не состояло, но еще нѣсколько не доставало, а потому члены комитета полагали начать погашенiе внѣшняго долга съ 1800 года, по мѣрѣ остатковъ, сколько
ихъ могло быть отъ убавки другихъ расходовъ, при продолженiи скупа облигацiй. Причины
заставившiя комитетъ произвести не вдругъ платежъ долга
слѣдующiя: 1) обязательство
на голландскiй долгъ выдано на 12 лѣтъ, а не на болѣе краткiй срокъ; 2) не стало возможности произвести вдругъ платежъ, по недостатку на то средствъ, а ежели
они даже были, то переводъ всей этой великой суммы нельзя
было совершить безъ подрыва торговли и отягощенiя подданныхъ; 3) отправить же въ натурѣ деньги, значило бы возвысить заграницею золото и серебро; къ тому же нельзя было собрать столько монеты чтобы разомъ уплатить
долгъ. Доказательствомъ этому служила самая пересрочка прежняго
голландскаго займа, сдѣланная по невыгодности курса. Выплачивая же долгъ въ теченiе 12 лѣтъ, вмѣсто 32, предполагали его погасить сполна въ
1811 году, надѣясь что казна выиграетъ
этимъ 20 лѣтъ и сверхъ того,
чрезъ сокращенiе срока, сбережетъ
процентовъ на 10.892.925 руб.
Этому плану, подобно
нѣкоторымъ другимъ, не суждено было осуществиться. Рескриптомъ императора Александра I, на
имя государственнаго казначея, отъ 11 iюня 1801 года, велѣно было остановить
исполненiе плана по обстоятельствамъ препятствующимъ привести
его въ исполненiе.
Относительно генуэзскаго долга комитетъ
находилъ что этотъ долгъ самъ по себѣ нечувствительнымъ образомъ очистится, чрезъ погашенiе, въ
шесть лѣтъ. Между тѣмъ капиталисты, помѣстившiе свои деньги въ этотъ
заемъ, просили Лизакевича произвести уплату процентовъ лишь
по отбытiи французскаго войска изъ Генуи, какъ о томъ увѣдомилъ Лизакевичъ отъ
16 апрѣля 1798 года. Затѣмъ извѣщаетъ онъ 25 iюня
и изъ Пизы, отъ 16 сентября 1799 года, что банкиры Реньи представили
ему счетъ по сдѣланной ими уплатѣ капиталовъ на первый срокъ 2–го займа, а
также что Реньи отступился отъ всѣхъ своихъ банковыхъ и торговыхъ дѣлъ, для избѣжанiя всякаго сношенiя съ французскимъ правительствомъ, а
потому поручилъ всѣ свои дѣла товарищу своему Траверсу, именемъ коего основанъ банкирскiй домъ.
Вслѣдствiе
дѣйствительно большаго затрудненiя въ производствѣ
процентныхъ платежей по генуэзскому долгу, государственному
казначею дано повелѣнiе 8 сентября 1800 г. отложить такой платежъ, равно какъ и уплату капитала, до будущаго
примиренiя въ Италiи, и эти отложенныя деньги, составлявшiя 1.127.171 руб., обратить на платежъ процентовъ по голландскому займу и на уплату
прусскаго долга; взамѣнъ же этой суммы внести въ заемный
банкъ, для обращенiя изъ процентовъ, по мѣрѣ вступленiя доходовъ, равную тому сумму, съ тѣмъ чтобы
имѣть эти деньги въ готовности для выдачи, въ случаѣ
надобности, по генуэзскому долгу, и
такимъ же образомъ поступать съ прочими суммами, которыя
впредь подлежать будутъ къ платежу.
По поводу закрытiя
дѣлъ дома Реньи, маркизъ Дураццо,
съ которымъ заключены были контракты на второй и третiй
генуэзскiе займы, адресовался къ
Лизакевичу, какъ доноситъ онъ изъ Флоренцiи, отъ 4 августа 1800 года, прося его произвести
платежи по займамъ. На это Лизакевичъ ему отвѣтилъ
чтобы онъ преподалъ способъ этой уплаты, на чтó не послѣдовало извѣщенiя. А такъ какъ назначенныя къ выдачѣ деньги находились уже
въ Италiи и дожны были быть переведены обратно на Гамбургъ, то Лизакевичъ, передъ отъѣздомъ
своимъ въ Римъ, далъ 17 декабря
инструкцiю банкиру Ламбрускини какъ поступить съ этими деньгами.
Воинственное увлеченiе
французовъ и нападенiе ихъ на всѣ сосѣдственные
страны побудили Россiю заключить, въ
декабрѣ 1798 года, трактатъ
съ Англiею, послѣ котораго
войска наши и флотъ выступили за–границу для дѣйствiя противъ французовъ. Въ вознагражденiе возникавшихъ по этому случаю расходовъ, правительство
согласилось получать отъ Англiи субсидiи, но не иначе какъ только за то число войскъ,
которое находится на лицо. За каждаго солдата въ
различныхъ нашихъ дѣйствующихъ корпусахъ, получалось
по 2 фун. 10 шил., или 15 р. 50 коп. ежемѣсячно. Кромѣ того по
дополнительнымъ статьямъ трактата, еще субсидiи на содерженiе флота, какъ и единовременное пособiе. На всѣ эти вступающiя суммы выдаваемы
были квитанцiи за подписью государственнаго казначея.
Этихъ субсидiй вступило, сколько видно изъ счетовъ, въ 1799 году 1.388.320 фунтовъ
стерл., или 12.815.261 рубль, а въ 1800 году 1.084.805 фунт. стерл., или 10.013.583 рубля. Кромѣ употребленiя этихъ субсидiй на войско, возвращены изъ нихъ:
ассигнацiонному
банку, взамѣнъ
отпущенныхъ изъ него въ провiантское
вѣдомство и коммиссарiатъ.........2.500.000 руб.
Уплачено прусскаго долга 700.000
рублей серебромъ......1.055.662 «
Назначено на уплату прусскаго
и голландскаго долговъ....2.966.587 «
________________
Итого 6.522.249
руб.
По происшедшему недоразумѣнiю со стороны Англiи относительно того: поставлено ли было полное число условленнаго войска, началась переписка, въ которой съ нашей
стороны доказывалось что мы недополучили 463.000 фунт. стерл., или
2.893.750 р., помимо коихъ переведено было въ 1799 году изъ Россiи въ Амстердамъ
еще 4.163.392 гульд. Такъ какъ
англiйское правительство отказывалось уплатить сказанную
сумму, то Лизакевичъ, заступавшiй должность посланника въ Лондонѣ, получилъ
изъ Павловска, отъ 11 iюня 1800 года, слѣдующiй рескриптъ: «Г. дѣйствительный
статскiй совѣтникъ Лизакевичъ. Опредѣляя
на заплату долговъ нашихъ въ Голландiи слѣдующiе къ полученiю отъ Англiи 463.000 фунтовъ стерлинговъ, объявите о семъ англiйскому министерству, не входя ни въ какое съ онымъ объясненiе. Пребываю вамъ благосклонный Павелъ”.
Вслѣдъ за этимъ англiйское правительство выплатило сiю сумму
чрезъ лондонскихъ банкировъ Гармана и К°.
Не смотря на то что вслѣдствiе трактата, заключеннаго между Россiею и Англiею, Суворовъ
одержалъ надъ французами побѣды 17 iюня 1799 года — при Требiи и 17 iюля —
при Нови, и не взирая на увѣренiя лорда Гренвиля, отъ 19 ноября того же года, что король
и министерство въ Великобританiи непоколебимо преданы союзу
Россiи съ Англiею, возникъ между этими двумя государствами раздоръ, заставившiй англiйское
посольство выѣхать изъ столицы Имперiи. Впрочемъ, спустя нѣсколько времени, отношенiя между этими двумя странами
много улучшились.
Намѣренiя
указа 4 декабря 1796 года, установившаго должность государственнаго казначея, съ тѣмъ чтобы отвратить недостатки въ деньгахъ, не исполнились. Время съ 1797 по 1801 годъ характеризуется
сильнымъ желанiемъ уплаты долговъ, составившихся
при Екатеринѣ II. Сколь ни похвально такое намѣренiе, но оно было въ рѣзкой противоположности
со средствами коими можно было располагать. Можетъ быть
это желанiе не было бы столь пламенно,
еслибы государственный казначей не питалъ оное надеждами, при полной сознательной невозможности въ проведенiи этой мѣры. Часть внутренняго
долга была погашена, но за то внѣшнiй долгъ возросъ, сверхъ суммъ долженствующихъ
въ него войти, на 12 милл. гульденовъ, занятыхъ вновь. Долгъ ассигнацiонному банку также увеличился
въ огромной пропорцiи вслѣдствiе
выпуска ассигнацiй на 56 милл. рублей. Предпринятыя денежныя мѣры
поставлены были на почву, которая для государственнаго казначея
была terra incognita. И такъ мы должны отказаться отъ приведенiя какого либо успѣшнаго финансоваго факта, при очевидномъ стремленiи того времени
привести денежное дѣло въ порядокъ и погасить образовавшiйся
долгъ.
П. Шторхъ.
__________
Невѣдомыя пустыни.
ВАЙГАЧЬ–ОСТРОВЪ.
Въ глуши Сѣвернаго Ледовитаго океана,
въ тѣхъ малоизвѣстныхъ водахъ, гдѣ
только изрѣдка показывается убогая ладья мезенскаго промышленника, да шкуна предпрiимчиваго норвежскаго
китолова, между пустынею Новой Земли и пустынею материка, лежитъ большой, богатый, но почти никому, внѣ предѣловъ
Архангельской губернiи, неизвестный
Вайгачь–островъ. Наши отдаленные
предки твердо вѣровали что здѣсь въ привольѣ никому недоступныхъ
захолустiй живетъ чудное племя, только
въ лѣтнее время выходящее на свѣтъ Божiй. Зиму, т. е. 8 мѣсяцевъ въ году, оно спитъ
безпросыпно во тьмѣ черныхъ пещеpъ, въ расщелинахъ, куда не зайдетъ ничто
живое, гдѣ даже чайка — этотъ
цыганъ сѣверныхъ морей не вьетъ гнѣзда, куда
мятель не заноситъ пушистаго, бѣлаго снѣга. Теперь мы не вѣримъ въ спящихъ чудовищъ, но больше ли мы знаемъ объ этой суровой и безлюдной пустынѣ
арктическаго пояса? Скандинавскiе
поэты островъ Вайгачь и всѣ прилегающiя къ нему страны
континента называли однимъ именемъ Iотунгейма, населяя его магами и чародѣями. Наши
лѣтописцы, со словъ новгородскаго купца Гурята–Роговича, писали: «Югра
же рѣкоша моему отроку: дивно мы находимъ чюдо, его же нѣсьмы слышали прежде сихъ лѣтъ, се же третье лѣто поча быти; суть
горы зайдуче луку моря имъ же высота яко до небесе и въ горахъ тѣхъ кличь
великъ и говоръ, и сѣкуть гору, хотяще
высѣчися и въ гopѣ той просѣчено оконце
мало и тудѣ молвять и есть не разумѣти языку ихъ, но
кажутъ на желѣзо и помавають рукою, просяще желѣза
и аже кто даетъ имъ ножъ ли или сѣкиру, даютъ скоро
противу". Смѣлые новгородскiе
ушкуйники не останавливаются передъ ужасами невѣдомой имъ пустыни. Въ ихъ разсказахъ часто слышатся ссылки на сѣверное лукоморье (берега Карской земли), а это еще далѣе
Вайгача. Затѣмъ извѣстно, что
новгородцы не разъ отваживались розыскивать серебряныя руды не только на Новой Землѣ, но и на Колгуевѣ и на Вайгачь–островѣ. Для отважныхъ купцовъ–разбойниковъ не
существовало препятствiй, они кидались
всюду, гдѣ чуяли прибытокъ, они
изъ удальства стремились и туда гдѣ ждали ихъ однѣ опасности. Этимъ пиратамъ дѣвственныхъ пустынь Заволоцкой чуди — Pocciя обязана первыми свѣденiями
о Cѣверѣ. Они его колонизировали
и во всякомъ случаѣ гораздо производительнѣе пользовались его богатствами, чѣмъ жалкое и дряблое поколѣнiе
нашего времени.
На Вайгачь и теперь отправится не всякiй
промышленникъ.
— Молодецъ–парень, на Вайгачь–островѣ
побывалъ, говорятъ пустозерцы о смѣльчакахъ, осмѣливающихся пробраться въ эту пустыню.
— На Вайгачѣ побывать — смерть узнать.
— Вайгачь — горю матка.
— Плачь — коль пошелъ на Вайгачь, значитъ
счастливъ — коль вернулся живъ.
Даже самоѣды, легко выносящiе цѣлые годы одинокаго странничества по пустырямъ, прилегающимъ къ pp. Коротанхѣ, Пай и Осова–яга, неохотно
рѣшаются перебраться на зимнiй промыселъ черезъ Югорскiй шаръ въ скалистыя пространства лежащаго по ту сторону острова. Правда, на сосѣднемъ берегу континента
пустозерцы и ижемцы выстроили нѣсколько промысловыхъ избушекъ, но далѣе они не часто ходятъ, развѣ
явится какая нибудь разудалая голова, которой все трынь–трава, жизнь —
копѣйка, а море по колѣно.
Одинъ изъ такихъ промышленниковъ, посѣщавшiй западный берегъ Вайгача, восторженно
описывалъ его эффектныя картины. Онѣ были бы похожи
на описанные уже нами пейзажи Новой Земли въ «Гражданинѣ" если бы здѣсь не поражали внезапные и неожиданные
контрасты едва замѣтныхъ сливающихся съ волнами океана отмелей и громадныхъ, словно цѣлыми грудами, въ безпорядкѣ, однѣ на другiя наброшенныхъ скалъ. Иногда цѣлый рядъ такихъ утесовъ, словно
зубцы чудовищнаго гребня, далеко вдается въ море, образуя узкую, но длинную линiю, называемую на мѣстномъ арго — хвостовина. Море неугомонно бьется
между этими зубцами подмывая и безъ того тонкiя ихъ основанiя. Въ одномъ мѣстѣ такая
хвостовина напоминаетъ правильный рядъ позвонковъ какого–то
мистическаго звѣря. Иногда берегъ тянется передъ мореходомъ
мягкоочерченными, но безплодными холмами. Они становятся все выше и сумрачнѣе,
и наконецъ, вдругь развертываютъ поразительно эффектную
картину отвѣснаго и гладкаго каменнаго обрыва, на
громадную высоту подымающагося изъ вѣчной толчеи пѣнящихся волнъ. Черныя расщелины и трещины, какъ невѣдомыя
письмена гигантовъ, чернѣютъ на этой вертикальной
скрижали, сiяющей во время заката
словно громадная золотая доска, раскалившаяся въ огнѣ
и поставленная посреди розоваго, яркимъ сiянiемъ зари охваченнаго океана. Внизу волны выбили цѣлые ряды черныхъ пещеръ; входъ въ нихъ почти заросъ морскою травою,
но когда вѣтеръ отпахнетъ эту живую завѣсу въ сторону, передъ вами явится такая адская щель, что
вы съ ужасомъ уйдете отсюда къ болѣе гостепрiимнымъ
берегамъ. Одинъ изъ промышленниковъ видѣлъ, плывя мимо, разбитое бурею и брошенное
въ такую черную дыру, судно. Экипажъ
окликалъ его — отвѣта не было. Только волны глухо шумѣли, вбѣгая
въ сiяющую пасть пещеры. Были–ли тамъ люди? — Едва ли. Море давно своими водорослями оцѣпило корпусъ этой шкуны. Если тамъ кто нибудь и оставался въ моментъ крушенiя, то его или смыло водою, или онъ умеръ болѣе ужасною, голодною
смертью. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ берега видны
полукружiя стоящихъ рядомъ и ровныхъ, съ
плоскими вершинами скалъ. Глядя на нихъ невольно приходить
въ голову сравненiе съ гигантскою челюстью. А тамъ, гдѣ берега сливаются съ
океаномъ низменными мелями, туда приступить еще опаснѣе. Того и гляди что попадешь на мель. За
то здѣсь же есть и бухты, гдѣ во время самыхъ
ужасныхъ штормовъ царитъ невозмутимое спокойствiе и подъ
защитою каменныхъ массъ — море остается недвижно какъ
ясное зеркало. Шкуна заштилѣвшая посреди такой бухты
можетъ считать себя совершенно безопасной.
— Съ оглядкой плывемъ, ежечасно поминая Господа, Христа милосердаго. Нe доглядишь и читай со святыми упокой. Такое мѣсто, въ емъ, въ этомъ мѣстѣ разуму нѣтъ. Воронкой на дно и пойдешь.
— Водовороты вѣрно?
— По нашему сувой. И море покойно, а попадешь на эту точку — разомъ завертитъ. Оно издали видно. Округомъ лежитъ, словно кто его край
бороздой провелъ. Енъ шутить не любитъ.
Енъ на дно шхуны присасывается...
— Кто онъ?
— Извѣстно... нечисть... Ей въ этихъ сувояхъ — нерушимое царство. Кто какъ ежели, да безъ молитвы — бяда. Опять ежели непочтителенъ кто къ ей —
тоже не любитъ. Енъ — нечистый — нравный, сила ему дана губить
христiанскiя души, онъ это и чувствуетъ. Ты и понимай и
остерегись ежели что. Присосется —
на дно притянетъ, къ себѣ...
Таковы окраины этой пустыни, простирающейся
въ длину до 150 и въ ширину до 40 верстъ. Вся ея площадь составляетъ около 8,000 кв. верстъ. Некоторые географы умаляли почти
на 3/4 размѣры
этого острова, но разсказы мезенскихъ промышленниковъ и
норвежскихъ китолововъ даютъ возможность добыть болѣе точные факты. Географическое положенiе Вайгача опредѣляется 690 21' и 700 5' сѣверн. широты и 700 10' и 780 9' вост. долготы (отъ Ферро). Онъ составляетъ среднее
звено громаднаго хребта, начинающагося въ южныхъ острогахъ
Урала и оканчивающагося на крайнемъ Сѣверѣ конечнымъ мысомъ Новой Земли. Впрочемъ, нѣкоторые идутъ еще
далѣе, утверждая что отъ Новой Земли вплоть до Груманта*) тянется
по дну океана тотъ же хребетъ. Вся эта горная цѣпь
прерывается только въ трехъ мѣстахъ: Корсаемъ или
Карскими (желѣзными) воротами, Югорскимъ шаромъ и Маточкинымъ шаромъ**). По дну этихъ проливовъ отъ
Вайгача на Сѣверъ къ Новой Землѣ и отъ него же на Югъ кь континенту
тянутся каменистыя подводныя гряды, соединяющiя между собою эти звенья колоссальнаго Урала. Поразительную картину представляетъ Корсай***) проливъ
въ 68 верстъ длины и оть 20 до 80 футовъ ширины****). Вь этихъ узкихъ дефилеяхъ
вода иногда мчится съ невыразимою быстротою. Теченiе такъ стремительно, что желѣзныя
ворота никогда не замерзаютъ. Громадныя льдины, заносимыя сюда изъ океана западными и сѣверо–западными вѣтрами, крошило въ дребезги. Одинъ промышленникъ самоѣдъ, зимовавшiй на крайней оконечности Вайгача, ближайшей
къ Новой Землѣ, съ ужасомъ разсказывалъ о борьбѣ
громадной ледяной массы съ теченiемъ Карскаго пролива. Ее несло какъ гигантскую гору и въ самомъ узкомъ мѣстѣ, опрокинувъ, смололо почти моментально. Мценскiй звѣроловъ говорилъ мнѣ (насколько можно этому вѣрить?) что
во время самаго сильнаго, видѣннаго имъ, теченiя громадный стволъ лиственницы, вынесенный въ океанъ какою нибудь рѣкою континента, раздробило въ щепу только силою воды. Впрочемъ
такое теченiе бываетъ не особенно часто. Его промышленникъ пережидаетъ въ одной изъ бухтъ Кусовой земли. Другой южный проливъ Югорскiй шарь — гораздо шире. Его считаютъ въ 45 верстъ длины и въ 15 верстъ
ширины. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и онъ впрочемъ
съуживается до 3 верстъ. Плаванiе по Югорскому шару было бы безопасно, если
бы на немъ не было двухъ совершенно противоположныхъ теченiй, одновременно стремящихся: первое вдоль
континента изъ океана въ Карское море и второе вдоль Вайгача изъ Карскаго моря въ
Океанъ. Фарватеръ при этомъ опредѣляется весьма неточно. Не говоря уже о рифахъ, усѣевающихъ
его, корабль легко можетъ попасть въ теченiе обратное своему кругу и тогда его не выручатъ и паруса; развѣ ужь очень силенъ попутный вѣтеръ, если какъ нибудь ему и удастся миновать эту Сциллу и Харибду
сѣвера. Островъ Вайгачь внутри сплошь покрытъ скалами
и горами. Кряжи, пересѣкающiе его во всѣхъ направленiяхъ, состоять изъ каменныхъ стержней, едва–едва прикрытыхъ скудною почвой. На Югѣ
тянутся Пѣтушки — высокiе
гребни, окаймляющiе Югорскiй шаръ. На юго–западѣ — подымается Карповскiй камень. Самыя высокiя горы здѣсь — Осьминкинскiя. Это цѣпь высокихъ конусовъ проходящихъ внутри острова. На голыхъ «плѣшкахъ" ихъ вершинъ часто возносятся фантастическiе четыреугольные и круглые утесы, напоминающiе издали развалины замковъ и обломки колоннъ. Они рѣзко отдѣляются отъ голубаго фона неба, рисуясь передъ глазами наблюдателя во всей своей величавой наготѣ, незагромождаемые верхушками лѣсныхъ деревьевъ или грудами
осыпавшагося щебня. Самоѣды смотрятъ на эти горы съ
суевѣрнымъ ужасомъ, считая утесы ихъ вершинъ сѣдалищами
невидимыхъ, но грозных духовъ. Вообще
для этихъ номадовъ нашего Сѣвера — островъ Вайгачь
былъ нѣкогда громаднымъ храмомъ, гдѣ совершались
всѣ таинства ихъ языческаго и малопонятнаго культа. Впрочемъ
объ этомъ ниже.
Намъ удалось слышать въ Архангельскѣ разсказъ о партiи промышленниковъ, заблудившихся посреди
этихъ горъ зимою. Они на берегахъ Лямчинской губы выстроили
себѣ становую избу и разошлись въ разныя стороны, позабывъ
маточку, т. е. компасъ. Настала ночь, ни одинъ изъ нихъ не возвращался. Оставшiйся въ становищѣ ихъ товарищъ стрѣлялъ на воздухъ, зажигалъ костры — ничто не помогало. Никто не приходилъ на огонь и выстрѣлы. Нѣсколько самоѣдовъ, пробиравшихся
съ своими оленями вдоль морскаго берега, наткнулись на избенку. Войдя туда они нашли полумертваго парня, второй
уже день ничего не ѣвшаго и не раскладывавшаго огня. Самоѣды
выспросили все что тотъ зналъ и отправились на розыски. Трое
изъ промышленниковъ нашлись замерзнувшими въ разных положенiяхъ. Они заблудились у Лямчинскаго камня въ собственныхъ своихъ слѣдахъ. На другой день еще отъ одного отыскались кровавые слѣды
и остатки изодранной одежды. Этотъ, вѣроятно, попалъ на встрѣчу ушкую (бѣлому
медвѣдю) — совершенно безоружнымъ. Двое пропали безслѣдно и кости ихъ навѣрно до сихъ
поръ бѣлѣютъ гдѣ–нибудь на голыхъ скалахъ
этого острова. Теперь на Вайгачѣ постоянно живутъ
самоѣды и островъ этотъ доставляетъ имъ обильныя средства къ жизни. При нѣкоторыхъ условiяхъ и русскiе могли бы поселиться тамъ, еслибы не
общая вѣра въ неминуемую гибель, какая ждетъ всякаго
промышленника, осмѣливающагося пробыть здѣсь
хотя одну зиму. Правда, Вайгачь
крайне непривлекателенъ даже для неприхотливаго пустозерца или ижемца, но дѣло вѣдь не въ красотѣ страны, а въ ея естественныхъ богатствахъ.
Растительность острова ничтожна. Передъ
вами просторъ — неоживляемый яркими цвѣтами, свойственными даже и альпiйской флорѣ. На склонахъ горъ — ковры однообразнаго
ягеля устилаютъ скудную почву, перемежаясь съ приземистымъ
ивнякомъ, подымающимся на солнечномъ припекѣ до 7 и 8 футовъ высоты. Въ понизьяхъ, пропитанныхъ влагою, болотная трава и зеленый мохъ только и оживляютъ угрюмое величiе этого пейзажа. Близь юго–западныхъ береговъ — поросль лучше
и разнообразнѣе. Тутъ — щавель, дикiй лукъ, ложечная
трава, ивановъ цвѣтъ, зори, осока, морская капуста (лапуха), морской горохъ, первоцвѣты и даже незабудки. Отсутствiе яркихъ красокъ, подавляющая тишина
производятъ тяжелое впечатлѣнiе и на привычнаго къ
мертвому сѣверу островитянина. Мысль перестаетъ работать, сонливое спокойствiе и равнодушiе ко всему охватываютъ душу. А зимою, когда вся окрестность устлана бѣлою пеленою снѣга
и только черные утесы подымаются изъ этой однообразной массы —
еще тяжелѣе, еще невыносимѣе. Уйти некуда. Вплоть до лѣта оставайся, лицомъ къ лицу — съ этимъ царствомъ
смерти, гдѣ одна только вьюга нарушаетъ дикимъ воемъ
и грохотомъ мрачное могильное молчанiе непривѣтливой
природы.
— На Вайгачѣ, — разсказывалъ мнѣ ижемецъ, встрѣченный
на ярмаркѣ въ Архангельскѣ, только разъ попалъ
я на мѣсто сплошь поросшее цвѣтами. Бывали дни, когда только и встрѣтишь что щепоть травки, да и то треплется она изъ камня, сухая
да желтая... Богомъ проклятый край.
Въ концѣ тридцатыхъ годовъ на Новой Землѣ были открыты
залежи каменнаго угля. Есть основанiе
предполагать что и Вайгачь не бѣденъ ими — еще
одно доказательство иной температуры этого острова въ доисторическiя времена. По свидетельству самоѣдовъ
въ почвѣ здѣсь попадаются мамонтовы кости и клыки,
достигающiе иногда одиннадцати футовъ длины. За то если эта пустыня бѣдна растительностью, если царство ископаемое дало ей весьма мало, она поразитъ васъ обилiемъ промысловыхъ
зверей и птицъ. Въ водахъ омывающихъ острова ловятся неводами
омули и гольцы, бьютъ бѣлухъ, моржей, морскихъ зайцевъ, лысуновъ, нерпъ и тюленей. Изъ птицъ здѣсь
водятся чайки, гагарки, гагки, нырки, сокола, совы, даже орлы. Весною прилетаютъ сюда куропатки
и разнаго рода утки (савки, шилохвостки, турпаны), лебеди, гуси, гагары и кулички. Это птичье царство, разумѣется, только близь береговъ. Внутри страны — мертвая глушь, недвижная, неисходная. Тутъ же охотники добываютъ бѣлыхъ и голубыхъ песцовъ, красныхъ лисицъ, пеструшекъ и оленей. Здѣсь пропасть волковъ и царь арктическихъ пустынь — бѣлый медведь властно странствуетъ по громаднымъ
пустырямъ Вайгача. Особенно много здѣсь промышляется
рыбы, звѣря и птицы лѣтомъ.
Съ 8–го мая по 20–е iюля солнце надъ островомъ
не закатывается и тогда–то сюда собираются пустозеры, устьцилемы, ижемцы и самоѣды. Русскiе и зыряне при этомъ ограничиваются
одною южною частью острова, не покушаясь проникать на дальнiй Сѣверъ. Здѣсь ими выстроена
часовня, гдѣ они и собирались прежде для молитвы въ
праздничные дни.
Норвежскiй кептейнъ,
побывавшiй здѣсь въ прошломъ столѣтiи и знавшiй что Вайгачь незаселенъ, придумалъ сказку — о невидимыхъ
жителяхъ этого острова. Когда онъ плылъ близь южной оконечности
его, то ему послышалась долгая, заунывная
пѣсня. Отсюда — преданiе о духахъ, переговаривающихся между
собою въ туманахъ осени — пѣснями. Изъ этой легенды скандинавскiй поэтъ
сдѣлалъ прелестное стихотворенiе.
Сказка разрѣшается весьма просто. Норвежцу
пришлось слышать какую нибудь мезенскую пѣсню, пѣтую
цѣлою артелью промышленниковъ, отдыхавшихъ послѣ
утомительной работы на суднѣ, укрытомъ въ безопасной
бухтѣ утесами и мысами берега. Не это ли же самое
послужило основанiемъ для преданiя
о людяхъ, заключенныхъ въ горѣ и переговаривающихся
оттуда? Югра на Вайгачѣ промышляла такъ же, какъ теперь тамъ промышляютъ русскiе. Ушкуйники, проѣзжавшiе мимо скалъ, слышали незнакомыя имъ
пѣсни и создали миѳъ объ узникахъ каменныхъ горъ. На
островѣ до сихъ поръ отыскиваются слѣды пребыванiя
какого–то племени — желѣзныя
и мѣдныя копья, посуда и др. Извѣстно
что вдоль по теченiю р. Печоры, по рр. Колвѣ, Коротанхѣ и др. жило нѣкогда
племя Пещоры, — народъ троглодитовъ обитавшихъ въ пещерахъ. Пещоpa была гораздо цивилизованнѣе
настоящихъ обладателей тундръ, она знала употребленiе желѣза и мѣди, выдѣлывала
изъ этихъ металловь различныя вещи. Пещоpa въ доисторическiя времена, въ свою очередь, истреблена Самоядью. По всей вѣроятности и Вайгачь былъ нѣкогда занятъ
какимъ нибудь отдѣльнымъ родомъ этой, нынѣ исчезнувшей, расы аборигеновъ крайняго Сѣвера.
Вайгачь для самоѣдовъ долго былъ священнымъ островомъ. Тутъ, на различныхъ пунктахъ, преимущественно же на выдающихся высотахъ береговыхъ скалъ, и до сихъ поръ встрѣчаются ихъ идолы.
Такiе же деревянные обрубки ставятъ и нынѣшнiе самоѣды–промышленники у лисьихъ
и песцовыхъ норъ острова Вайгача. Мореходы, особенно же иностранцы, посѣщавшiе эти отдаленные бepeгa, изумлялись встрѣчая на безлюдьѣ группы каменныхъ, деревянныхъ идоловъ, безобpaзно изсѣченныхъ самоѣдами. Окровавленные
жертвенною кровью истуканы, кровь на скалахъ окружающихъ
ихъ, кровью пропитанная почва вокругъ —
все внушало ужасъ несвѣдущимъ чужеземцамъ, воображавшимъ
что они попали въ страну каннибаловъ. Дѣло объясняется
весьма просто. Самоѣды въ опредѣленныя времена
года сходились сюда прежде для своихъ общественныхъ богослуженiй. Какъ особенно святое мѣсто, въ
этомъ отношенiи славился мысъ Болванскiй — полукруглая каменная масса, далеко
выдающаяся въ море на юго–западной оконечности острова. Въ этомъ мысѣ чернѣетъ громадная и глубокая пещера
съ двумя выходами, однимъ широкимъ —
кь морю и другимъ узкимъ, открывающимся въ вершинѣ
утеса. Вихри врываясь въ пещеру производятъ въ ней и теперь
оглушительный гулъ, поражающiй ужасомъ
дикаря, слышащаго въ немъ голосъ своего божества. Тутъ–то самоѣды и поставили свой
главный идолъ — Весакъ. Онъ
былъ*) «деревянный, трехгранный, высокiй
и тонкiй, о седьми лицахъ, которыя были вырѣзаны на двухъ отлогихъ гранахъ, одно надъ другимъ; само собою разумѣется
что рѣзьба лица была грубымъ подражанiемъ природы — и то самоѣдской. Щеки у
идола вырѣзаны впадинами, съ выдавшимися скулами. Нижняя часть идола оканчивалась трехграннымъ остроконечiемъ, которымъ онъ и былъ утвержденъ въ
почвѣ. Въ полукружiи близь
этого главнаго идола поставлено было двадцать средней величины и около 400 маленькихъ деревянныхъ, a за
ними, въ разстоянiи пятидесяти сажень, 20 каменныхъ однообразныхъ идоловъ. Передъ
главнымъ идоломь плотно набросана была большая груда оленьихъ головъ съ цѣльными
рогами и тридцать череповъ бѣлыхъ медвѣдей. Къ
оленьимъ рогамъ привѣшаны были топоры, стрѣлы, мѣдныя кольца, пуговицы, гвозди, разноцветные суконные лоскутки
и другiе тому подобные дары богамъ. Противу
Болвановскихъ идоловъ на выступѣ материка тоже находилось 4 каменныхъ и 356 деревянныхь
идоловъ. По словамъ очевидцевъ океанiйскiе идолы Мораи совершенно похожи на идоловъ самоѣдскихъ".
Въ настоящее время Вайгачь начинаетъ колонизироваться самоѣдами. Вытѣсняемые безпощадною эксплоатацiею
зырянъ изъ своихъ заповѣдныхъ тундръ, они уходятъ
въ эти арктическiя пустыни, въ безплодныя
приволья оленьихъ пастбищъ. Царство смерти мало по малу
обращается въ кочевья дикихъ инородцевъ, и тамъ гдѣ
прежде неудержимо ревѣли одни волки — носится
нынѣ самоѣдская нарта и слышатся хриплые крики этихъ суровыхъ номадовъ.
В. Н.–Д.
__________
Вопiющее насилiе надъ русскимъ учителемъ въ остзейскомъ краѣ.
Пищущiй эти строки принадлежитъ къ числу
людей не страдающихъ недугомъ кваснаго патрiотизма и уважающихъ
всякую нацiональность. Мы уважаемъ
нѣмецкую нацiональность, гдѣ
бы она ни была, въ Германiи или
у насъ въ Россiи.
Но уваженiе къ этой нацiональности въ предѣлахъ Pоссiи основано на убѣжденiи что представители
нѣмецкой нацiональности, въ
остзейскомъ краѣ напримѣръ, уважаютъ и нашу
нацiональность, и только подъ этимъ
условiемъ мыслимо уваженiе къ ней
всякаго уважающаго себя русскаго.
Полагаемъ также что никто болѣе нѣмцевъ, у насъ въ Pocciи, не
имѣетъ права быть довольнымъ тѣмь уваженiемъ, которымъ каждый изъ нихъ пользуется, когда
онъ является членомъ русскаго общества и раздѣляетъ съ нимъ его права и его
обязанности.
Но что бы сказали эти нѣмцы если бы ежедневно, — сегодня въ Архангельскѣ, завтра
въ Ялтѣ, иослѣ завтра въ Казани, и такъ далѣе, — кто–нибудь изъ нихъ являлся бы жертвою какого либо умышленнаго насилiя или оскорбленiя со стороны русскихъ, только потому что эти лица — нѣмцы, а не русскiе?
Но объ этихъ оскорбленiяхъ нигдѣ
и никто никогда не слыхалъ, потому что ихъ нѣтъ, а ихъ нѣтъ потому что представители нѣмецкой нацiональности
уважаются изъ конца въ конецъ Россiи.
А между тѣмъ, къ глубокому сожалѣнiю, не разъ приходится намъ узнавать изъ
источниковъ самыхъ достовѣрныхъ, что далеко не тѣмь
же платятъ намъ за
уваженiе къ ихъ нацiональности нѣмцы
нашего остзейскаго края.
Было время когда общественное мнѣнiе
въ Россiи было раздражено противъ тѣхъ или другихъ
проявленiй остзейскаго вопроса въ печати: тогда за нѣмцами оставалась возможность ссылаться на это
общественное настроенiе, и оправдываться
въ каждомъ взводимомъ на нихъ дѣйствiи — раздраженiемъ русской печати противъ
нѣмецкой нацiональности вообще.
Но теперь, кода нѣтъ атома этого
раздраженiя ни въ печати, ни въ
обществѣ, когда слѣдовательно нѣтъ никакой
возможности тотъ или другой возмутительный фактъ, оскорбляющiй русскую нацiональность вь остзейскомъ
краѣ, ослаблять или прятать за обвиненiями русской печати въ неумѣренности противъ нѣмцевъ, — теперь, спрашиваемъ мы, что означаютъ такiе факты какъ нижеслѣдующiй?
Въ томъ что онъ вѣренъ, мы ручаемся; но неужели приходится намъ ручаться и за то что этотъ фактъ
прямо указываетъ на все еще непрiязненныя и враждебныя огношенiя нѣмецкой интеллигенцiи въ остзейскомъ
краѣ къ русской нацiональности?
Въ приходѣ Анзе, Верроскаго уѣзда
Лифляндской губернiи, опредѣленъ
былъ православнымъ епархiальнымъ начальствомъ на должность
учителя при русской приходской школѣ молодой эстъ.
Этотъ молодой человѣкъ, для дополненiя своихъ педагогическихъ свѣденiй, отправился въ С.–Петербургъ и принять
былъ, съ любезнаго согласiя начальника
придворной пѣвческой капеллы, въ ученики къ г. Рожнову, для обученiя церковному пѣнiю.
Недавно онъ получаетъ изъ своего прихода приказанie немедленно вернуться домой, и вернувшись
узнаетъ что волостное начальство назначило его къ сдачѣ въ рекруты. Молодой человѣкъ готовъ былъ
уже исполнить это требованiе, но
мѣстный священникъ, въ виду закона воспрещающаго отдавать
въ рекруты штатныхъ учителей, — просилъ мѣстныя
власти прiостановить сдѣланное ими распоряженiе, впредь до полученiя на то разрешенiя епархiальнаго, губернскаго и учебного начальства.
Но въ отвѣтъ на это заявленiе волостные
судьи явились къ священнику, и самымъ грубымъ образомъ требовали
выдачи имъ учителя; когда же священникъ повторилъ имъ свою
просьбу, тогда они отправились съ жалобою къ приходскому
своему начальству, которое немедленно потребовало отъ православнаго
благочиннаго, въ г. Верро, приказанiя на имя священника согласиться
на сдачу въ рекруты учителя. Благочинный отвѣтилъ
что приказанiя дать не можетъ, ибо
священникъ въ своемъ заявленiи руководствовался въ точности
существующими на зтотъ предметъ законами.
Между тѣмъ гражданское и епархiальное
начальства Лифляндской губернiи, по
полученiи донесенiй священника, признали его протестъ правильнымъ, и
немедленно предписали возвратить вышеозначеннаго учителя въ Петербургъ.
Такимъ образомъ дѣло это, благодаря
случайнымъ обстоятельствамъ, кончилось благополучно.
Но развѣ изъ этого слѣдуетъ что завтра и послѣ
завтра точно такiя же возмутительные насилiя надъ русскими учителями не повторятся въ другой какой–либо мѣстности?
При всемъ желанiи, назвать
этотъ фактъ недоразумѣнiемъ со стороны лютеранскихъ
властей — нельзя, ибо въ той
мѣстности о которой идетъ рѣчь, три лютеранскихъ
учителя и одинь только русскiй, и именно этотъ–то русскiй опредѣляется къ сдачѣ въ рекруты!!
Но если это недоразумѣнiе, если неправда то что мы склонны подозрѣвать — т. е. что
представители нѣмецкой нацiональности сознательно–де и умышленно оскорбляютъ русскую нацiональностъ, — то пусть нѣмецкiя власти
въ краѣ докажутъ это намъ, не замедляя дѣла
подвергнувъ законному взысканiю тѣхъ, которые позволили себѣ это насилiе
надъ русскимъ учителемъ.
Другаго доказательства для убѣжденiя
русскихъ въ своей благонамѣренности они дать не могутъ.
К.....
____________
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФIЯ
Отчеть рижскаго православнаго Петропавловскаго
братства за 1872 г.
Пo параграфу второму устава, братство рижскаго православнаго Петропавловскаго братства обязано
заботиться о распространенiи между православными христiанскаго просвѣщенiя заведенiемъ и поддержанiемъ училищъ въ православныхъ
приходахъ; поэтому, въ отчетномъ 1872 году братство и сосредоточило свое попеченiе на открытомъ уже прежде русско–эсто–латышскомъ училищѣ, о состоянiи котораго въ настоящемъ отчетѣ находятся нѣкоторыя
подробности. Братская школа состоитъ въ настоящее время
иэъ трехъ классовъ, въ которыхъ обучаются всего 124 ученика. Братское русское эсто–латышское училище служитъ вмѣстѣ съ тѣмъ и
практическою школою для упражненiя воспитанниковъ прибалтiйской учительской семинарiи въ преподаванiи; поэтому и всѣ предметы, исключая закона Божiя, русской исторiи (въ
старшемъ классѣ) и латышскаго языка, преподаются воспитанниками этой семинарiи
подъ непосредственнымъ наблюденiемъ и руководствомъ директора
семинарiи. Воспитанники учительской
семинарiи въ братской школѣ имѣютъ двоякаго
рода практику: какъ учителя предметовъ во 2 и 3 классахъ и какъ учителя классовъ
въ 1 классѣ. Къ предметамъ
обученiя въ школѣ принадлежатъ: законъ
Божiй, ариѳметика, русскiй языкъ, географiя, русская гражданская исторiя, письмо, наглядное
обученiе и пѣнie. Съ основанiя братской русско–эсто–латышской школы, съ
1869 по 1873 годъ включительно, въ ней обучалось всего 348 учениковъ. Въ этомъ числѣ было 134 русскаго
происхожденiя, 206 латышскаго
и 8 эстонскаго. Изъ общаго
числа 348 учениковъ поступило въ школу совершенно неграмотныхъ 193, въ томъ числѣ 121 русскаго
и 72 латышскаго происхожденiя. Въ числѣ 348, прiѣзжихъ изъ различныхъ мѣстностей Лифляндiи и Курляндiи, съ
цѣлiю изученiя русскаго языка, было въ школѣ 55 латышскаго
происхожденiя и 4 эстонскаго. Bсѣ прiѣзжiе, какъ латыши, такъ
и эсты, при поступленiи въ школу, оказались знающими читать и писать на родномъ языкѣ, а нѣкоторые изъ нихъ знали даже читать и писать по русски (лифляндцы). Всего вышло изъ школы, въ продолженiе времени съ сентября 1869 года, по
iюль 1872 года, 224 мальчика. Изъ этого числа девять были уволены въ разное время за шалость
и совершенную неспособность. Изъ остальныхъ же 215: 76 русскаго происхожденiя были
выпущены изъ школы умѣющими бѣгло читать, писать
и съ достаточными свѣденiями по закону Божiю и ариѳметикѣ. Нѣкоторые
изъ нихъ поступили для продолженiя ученiя въ другiя заведенiя, иные же были отданы родителями въ мастерства и въ работники
на фабрики. Латышскаго происхожденiя
прошло чрезъ школу 134. Всѣ они,
за исключенiемъ 8 человѣкъ, вышли изъ школы съ умѣньемъ читать, писать, а также въ состоянiи были безъ затрудненiя понимать русскую разговорную рѣчь и довольно свободно
объясняться порусски. Часть изъ нихъ поступила въ другiя учебныя заведенiя для продолженiя ученiя, остальные
же пошли въ мастеровые и рабочiе. Эстонскаго
происхожденiя прошло чрезъ школу пять человѣкъ. Всѣ пятеро научились читать, писать
и нѣсколько объясняться порусски. Такимъ образомъ, со дня основанiя братской русско–эсто–латышской школы, въ ней научилось грамотѣ всего 193 человѣка, изъ числа которыхъ 126 латышскаго
происхожденiя и пять эстонскаго, и
сверхъ того научились и русской разговорной рѣчи. Что
касается расходовъ и приходовъ братства, то всего въ приходѣ, вмѣстѣ съ остаткомъ отъ 1871 года, въ 1872 году было 9,138 руб. 99 коп. Въ томъ же 1872 году въ расходѣ
по 4 февраля 1873 года
было 8,614 руб. 25 коп., въ остаткѣ по 4 февраля
наличными 524 руб. 74 коп. Братство имѣетъ долгъ въ 1,300 руб., такъ что, за вычетомъ остаточныхъ, въ 1873 году дефицитъ заключался
въ 775 руб. 26 коп.
___________
ЕЖЕНЕДѢЛЬНАЯ ХРОНИКА.
— 11 сентября, какъ видно изъ тел. «Прав. Вѣстн.", Государь Императоръ изволилъ осматривать, въ Севастополѣ, вновь построенную
поповку «Новгородъ", затѣмъ
Его Величество произвелъ смотръ собраннымъ
въ Севастополѣ войскамъ.
— 12 сентября «Петерб. Газетѣ" дано первое предостереженiе. Оно мотивировано тѣмъ, что эта
газета, «не смотря на три данныя ей предостереженiя" и прiостановку
ея на четыре мѣсяца, вновь печатаетъ «статьи, исполненныя голословныхъ осужденiй цѣлыхъ служебныхъ вѣдомствъ и что такой характеръ
газеты въ особенности выразился въ передовой статьѣ № 68
оной, направленной къ оскорбленiю
личнаго состава русскаго флота".
— Въ
«Голосъ" пишутъ что въ Одессѣ 4 сентября открыто новое реальное училище, и что 400 учениковъ остались непринятыми
за неимѣнiемъ мѣстъ. Училище
же открыто всего на 160 чел. и
только въ слѣдующемъ году будетъ мѣсто для 200 чел.
— Въ
«С.–Пб. Вѣд." съ восточныхъ береговъ Каспiя
пишутъ что въ степи до сихъ поръ еще не совсѣмъ спокойно.
Хотя небольшое число ауловъ и влiятельныхъ лицъ смирилось, но съ возвращенiемъ отряда изъ похода
разбойничьи шайки снова начали появляться около Красноводска и нѣкоторыхъ
другихъ мѣстностей.
— 11 сентября
возобновилась сессiя засѣданiй «комитета грамотности" при «Императорскомъ вольномъ экономическомъ Обществѣ". Результатъ дѣятельности бюро комитета за послѣднiе четыре мѣсяца слѣдующiй: безплатно разослано книгъ въ наиболѣе нуждающiяся школы 28,065 томовъ; пожертвовaнiй
же книгами поступило 1,664 т.
— Въ Ростовѣ на Дону
на дняхъ, какъ видно изъ телеграммъ на имя упр. мин. нар. просв., открыто шестиклассное «Петровское" реальное училище, съ основнымъ
и коммерч. отдѣленiями, на счетъ города и уѣзднаго земства, на
правахъ правительственныхъ училищъ.
— »Прав. Вѣстн." сообщаетъ что, 30 августа, въ Калугѣ освящены
вновь устроенныя помѣщенiя женской больницы (на 70 кроват.)
и дома страждущихъ душевными болѣзнями женщинъ (на 25 кроват.).
«Зданiя выстроены весьма изящно,
въ оригинальномъ стилѣ, со внутренними приспособленiями всего того, что выработала современная
наука для больничныхъ помѣщенiй".
— 13 сентября
Его Высочество герцогъ эдинбургскiй Альфредъ прибыль
въ 4 ч. пополудни въ Ливадiю.
— Указомъ отъ 30 минувшаго августа пожалованы: шталмейстеръ
двора Великаго Князя Константина Николаевича
Викторъ Бибиковъ —
въ оберъ–гофмейстеры двора Его Величества; камеръ–юнкеръ Павелъ Голенищевъ–Кутузовъ–Толстой — въ егермейстеры двора Его Величества; флигель–адьютантъ,
полковникъ лейбъ–гвардiи
Иванъ Грейгъ — въ
шталмейстеры двора Великаго Князя Константина
Николаевича, съ переименованiемъ
въ статскiе советники.
— Изъ приказа управляющаго
морскимъ министерствомъ видно что на содержанiе
вновь учрежденнаго севастопольскаго градоначальника и командира Севастопольскаго
порта ассигновано 5000 р.
— Газета «Русскiй Мiръ" слышала что на будущiй 1874 годъ министръ внутреннихъ дѣлъ испрашиваетъ кредитъ
въ 2.276.550 на покрытiе расходовъ
по тюремной части, а на церковно–строительное дѣло 1,206.585 р., изъ которыхъ 518.571 руб. на храмъ Спасителя въ Москвѣ; на
устройство православныхъ церквей въ Западномъ краѣ
50.028 р., на устройство православныхъ храмовъ
въ Привислянскомъ краѣ 100.000 руб.; и на Исаакiевскiй
соборъ 87.726 рублей.
— »Русскiй Mipъ" на
основ. слуховъ сообщаетъ что въ комитетѣ иррегулярныхъ
войскъ на прошлой недѣлѣ окончательно разсмотрѣнъ проектъ о введенiи въ Области Войска Донскаго земскихъ учрежденiй, и что проектъ этотъ въ самомъ непродолжительномъ
времени будетъ внесенъ сначала въ военный совѣтъ, а
потомъ на окончательное утверждениiе въ государственный
совѣтъ. Главная отличительная черта проекта заключается
въ томъ, что земскiя учрежденiя Войска Донскаго предполагается подчинить не министерству внутреннихъ
дѣлъ, какъ слѣдовало бы по общепринятому порядку, а военному министерству. Особенность
эта, говорятъ, вынуждена тѣмъ, что отбыванiе казаками военной службы
находится въ тѣсной связи съ земскими повинностями, вводимыми
новымъ положенiемъ, такъ какъ казачье
населенiе снаряжается на службу на собственный счетъ.
— Таже газета слышала что
въ военномъ министерствѣ допущенъ, впредь до особаго
распоряженiя, прiемъ вольноопредѣляющихся сверхъ комплекта въ армейскiя части пѣхоты, кавалерiи и артиллерiи, съ
тѣмъ чтобы въ число сверхкомплектныхъ были принимаемы только такiя лица, которыя выдержатъ экзаменъ, установленный для принятiя вольноопредѣляющихся
на службу званiемъ унтеръ–офицера
или фейерверкера.
— 4 сентября
праздновался 50–лѣтнiй служебный
юбилей бывшаго министра юстицiи, нынѣ
члена государственнаго совета Д. Н. Замятнина. Представители столичнаго
суда поднесли, по словамъ «Голоса", юбиляру поздравленiе и, желая ознаменовать память о дѣятельности этого перваго
исполнителя судебной реформы, рѣшили открыть между
чинами суда подписку на устройство въ «земледѣльческой
колонiи для малолѣтнихъ преступниковъ" особаго дома имени юбиляра. Подписка, говорятъ, идетъ чрезвычайно успѣшно.
— »Русскiй Инвалидъ" сообщаетъ что 24 августа, въ
Kieвѣ, праздновали 50–лѣтнiй юбилей службы генерала–отъ–кавалерiи Г. В. Новицкаго, который служилъ при
трехъ Императорахъ, принималъ участiе
въ 50 дѣлахъ противъ непрiятеля, участвовалъ въ трехъ штурмахъ, въ двухъ
занятiяхъ непрiятельскихъ крѣпостей
и въ одной опаснѣйшей экспедицiи,
предпринятой для изученiя земель полудикихъ кавказскихъ
горцевъ.
— Въ
«Кiевскомъ Телеграфѣ"
напечатано что мѣстный городской голова П. П. Демидовъ, князь Санъ–Донато, пожертвовали до 10,000 р. на устройство въ Kieвѣ народнаго гулянья по случаю прiѣзда
туда Государя Императора съ Августѣйшимъ
семействомъ.
— »Русскiй Мiръ", на
основанiи слуховъ, передаетъ что
государственный банкъ открываетъ съ 1 января 1874 года въ Ташкентѣ свое отдѣленiе, въ которомъ, безъ
сомнѣнiя, Туркестанскiй край не можетъ не нуждаться.
— О сильномъ пожарѣ
въ Калугѣ въ «Русскихъ Вѣдомостяхъ" читаемъ: «Съ
7–го на 8–е сентября, въ 111/4 часовъ ночи, у насъ вспыхнулъ пожаръ, который продолжается
и теперь; горятъ улицы: Воскресенская, Архангельская. Начался пожаръ на постояломъ
дворѣ Козлова; сгорѣли, между
прочимъ, аптека Фосса, помѣщенiе торговаго Общества «Подспорье", помѣщенiе палаты государственныхъ
имуществъ, фотографiя и нѣсколько
магазиновъ; книжный магазинъ Мясникова сильно пострадалъ. Убытку около 200 т. р. Въ то же время загоралось еще
въ двухъ мѣстахъ. Пламя усиливается при страшномъ
вѣтрѣ. Городъ въ паникѣ.
— Таврическое губернское
земское собранiе послѣдней очередной сессiи назначило въ пособie учебнымъ заведенiямъ въ губернiи
18,070 рублей.
— На дняхъ, при возобновленiи засѣданiй въ варшавскихъ департаментахъ прав. сената, оберъ–прокуроръ г. Хвалибогъ
произнесъ свою рѣчь порусски, — и
вслѣдъ затѣмъ введенъ былъ русскiй языкъ и во
все судопроизводство сената.
— 28 августа, по словамъ «Петерб.
Листка", въ селѣ Усть–Ижорѣ открыто двухклассное коммерческое училище, на собственныя средства сельскаго Общества,
безъ всякой помощи со стороны правительства, причемъ
Общество, на основанiи своего приговора, будетъ oтпускать ежегодно на содержанiе училища по 1,000 р.
— »Русскiй Mipъ" передаетъ
въ видѣ слуха, что изъ числа 30 губернiй, въ которыхъ находятся имѣнiя, прiобрѣтенныя
въ казну отъ частныхъ лицъ, выданы владѣнныя записи
и окончены расчеты по губернiямъ: Владимiрской, Костромской,
Московской, Нижегородской, Псковской, Смоленской, Тульской и Херсонской. Въ означенныхъ восьми губернiяхъ оброкъ
замѣненъ оброчною податью и выкупными платежами; по
Московской, Тульской и Херсонской губернiямъ съ 1872 года въ размѣрѣ 15,142 рублей 74 коп., а остальнымъ губернiямъ съ 1873 года въ размѣpѣ 21,912 руб. 40 коп., вошедшими въ смѣты министра финансовъ, согласно сообщеннымъ мѣстными управленiями министерства государственныхъ имуществъ выпискамъ изъ выданныхъ
крестьянамъ данныхъ или владѣнныхъ записей. Къ 1 января 1874 года должны окончиться
работы и быть выданы крестьянамъ владѣнныя записи и данныя по губернiямъ: Курской, Новгородской
и Тверской, а оброкъ въ 1874 году
замѣненъ выкупными платежами и оброчною податью; по
губернiямъ же Вологодской и Черниговской, въ которыхъ хотя работы и начаты производствомъ, но къ 1874 году окончены быть не
могутъ, доходъ съ имѣнiй исчисляется
по смѣтѣ временнаго отдѣла министерства государственныхъ имуществъ
и обусловливается оброчными съ 9,436 душъ по различному
размѣру окладовъ, независимо платимыхъ податей и поступленiями съ имѣнiй,
состоящихъ въ хозяйственномъ управленiи, въ количествѣ всего 45,934 руб.
— Къ общей суммѣ
пожертвованiй для сооруженiя памятника
Пушкину — простиравшейся къ 1 числу
минувшаго iюля до 73,796 р. 131/4 к., зa послѣднiе два мѣсяца (по 1–е сентября) собрано 286 р.
10 коп.
— Какъ извѣстно, памятникъ Пушкину, на собранныя деньги, Высочайше утвержденный комитетъ для сооруженiя этого памятника предполагаетъ поставить въ Москвѣ, на одномъ изъ бульваровъ, по которому
особенно часто прогуливался поэтъ. Въ виду приближающагося
окончанiя дѣла по сооруженiи
памятника не мѣшало бы принять къ свѣденiю кому
слѣдуетъ слѣдующiя любопытныя строки псковскаго
корреспондента «Еженедѣльника".
«Во время лѣта, мнѣ пришлось быть въ
святогорскомъ монастырѣ, говоритъ этотъ корреспондентъ, — гдѣ погребенъ нашъ любимый поэтъ Александръ Сергѣевичъ
Пушкинъ, составляющiй славу и гордость
Россiи. Послѣ обѣдни, бывшей въ монастырской церкви, я обратился
къ одному изъ послушниковъ монастыря и попросилъ его провести меня на могилу поэта
А. С. Пушкина. Но послушникъ наотрѣзъ отказалъ мнѣ въ этомъ, такъ какъ онъ не знаетъ могилы какого–то
поэта Пушкина. «У насъ, правда, есть могила Пушкина — прибавилъ онъ — но не поэта, а какого–то помѣщика. Если хотите, такъ я сведу". Я изъявилъ соглacie. Мы отправились. И вотъ, не доходя до могилы, еще за нѣсколько шаговъ, я встрѣтилъ
цѣлый лѣсъ крапивы и репейника, чрезъ который
мы съ трудомъ проложили себѣ дорогу. Надгробный мавзолей
Пушкина едва быль замѣтенъ изъ этой непроходимой чащи. Дойдя
до могилы, я увидѣлъ что могила нашего великаго поэта
значительно осѣла, да и самый мавзолей довольно замѣтно
покачнулся на бокъ, такъ что близокъ былъ къ паденiю. Не смотря на травянистую чащу, окружавшую памятникъ, я успѣлъ, однако, разобрать изъ надписи на памятникѣ
слѣдующее: «Я памятникь себѣ воздвигъ нерукотворный. Къ нему не заростетъ народная тропа"...
Какая злая иронiя! подумалъ
я, и слеза невольно выкатилась у меня.
Въ Москвѣ создаютъ тебѣ, поэтъ, памятникъ, стоющiй
десятки тысячъ, а мѣсто могiлы
твоей остается неизвѣстнымъ даже ближайшему населенiю
и предоставлено на произволъ — бурямъ и непогодамъ, и ни одной доброй душѣ не придетъ на умъ позаботиться
объ улучшенiи твоей могилы"...
— С–Петербургское купеческое Общество взаимнаго вспоможенiя и купецъ Герасимъ Самолетовъ, по словамъ «Прав. Bѣстн." заявили с.–петербургскому градоначальнику о готовности своей предоставить
въ распоряженiе учрежденной, по
Высочайшему повелѣнiю, министромъ
народнаго просвѣщенiя постоянной коммисiи народныхъ чтенiй помѣщенiя свои, первое —
на углу Кирпичнаго переулка, по Мойкѣ, въ д. Кононова, и второе у Семеновскаго моста, въ д. Яковлева, для открытiя въ оныхъ публичныхъ чтенiй для народа, съ устройствомъ необходимыхъ приспособленiй
на свой счетъ.
— Въ
«Вѣд. С.–Петерб. Градонач." объявлено, что народныя чтенiя будутъ открыты въ
залѣ Купеческаго Общества 16–го,
а въ д. Яковлева 23–го сего сентября.
— 8 сентября
с.–петербургскiй градоначальникъ
произвелъ внезапный осмотръ публичныхъ швейныхъ мастерскихъ; находящихся
въ домѣ «Общества доставленiя
дешевыхъ квартиръ и другихъ пособiй нуждающимся жителямъ
Петербурга", при чемъ все найдено
«въ совершенномъ порядкѣ".
— По словамъ «Спб. Вѣд.",
въ настоящее время особая коммиссiя обходитъ существующiя трактирныя и питейныя заведенiя и самымъ
тщательнымь образомъ осматриваетъ ихъ. Въ нѣкоторыхъ
заведенiяхь обнаружены безпорядки и значительныя отступленiя отъ устaнoвлeнныxъ правилъ. Заведенiя эти будутъ закрыты.
— По сообщенiю «Тульск. Губ. Вѣд.", съ 24 по 31 августа взято пьяныхъ
до безпамятства на улицахь Тулы 63 человѣка, изъ нихъ 5 женщинъ.
— »Биржа" сообщаетъ что 6 сентября успенская
ярмарка въ Харьковѣ окончилась. Торговля была посредственная. Лучше другiхъ торговали мануфактуристы. Болѣе 10 крупныхъ банкротствъ. Сумма ихъ превышаетъ миллiонъ
руб. Хлѣбъ покупается
бойко для Таганрога.
— Въ
«Голосъ" пишутъ изь Ревеля что 5 сентября тамъ происходило открытiе
городскаго трехкласснаго училища, съ преподаванiемъ всѣхъ предметовъ на русскомъ языкѣ. Принято было учениковъ православнаго
исповѣданiя 15, а лютеранскаго 46. При этомъ магистратъ сообщилъ учебному начальству, что ревельское купечество «на будущее
время отказывается отъ взноса пожертвованныхъ имъ въ 1868 году 100 руб. на содержанiе нѣмецкаго приходскаго училища, закрытаго
съ учрежденiемъ этого трехкласснаго училища".
— Желающихъ поступить въ
медико–хирургическую академiю въ
нынѣшнемъ году оказалось 717 человѣкъ. Такого числа будущихъ медиковъ, говорятъ, никогда не было, — даже во время
наибольшаго спроса на врачей — въ крымскую кампанiю. Изъ этогo числа
поступающихъ представили аттестаты зрѣлости только 62 человѣка.
____________
ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.
Можетъ иногда выйти нѣчто весьма любопытное, если поставить рядышкомъ высшiя соображенiя ума и непосредственное выраженiе сердечнаго
порыва. — Ну! замѣтитъ
вѣроятно кто–нибудь, — опять
эта «сердечность”? Да, опять. Да что–же
дѣлать? Куда намъ съ ней дѣваться, съ этой сердечностью, съ этимъ слабымъ
сердцемъ, которое все мѣшаетъ умнымъ людямъ погружаться
въ ихъ высшiя соображенiя! Слѣдовало–бы,
конечно, укрѣпить слабое сердце, чтобы оно, укрощая свои порывы, не всегда совалось подъ ноги шествующему уму, погруженному въ свои высшiя соображенiя; но... посудите, какъ это трудно.
Г. Н. Колюпановъ пишетъ изъ Самары въ «С.–Пб. Вѣд.”, что онъ, проѣхавъ самъ нѣкотрыя
голодающiя волости Самарской губернiи, можетъ только вполнѣ подтвердить разсказъ графа Л. Н. Толстаго (въ извѣстномъ нашимъ читателямъ письмѣ его къ издателямъ «Моск.Вѣд.”); потому что «положенiе въ самомъ дѣлѣ ужасно”. Далѣе
онъ говоритъ что въ этомъ крайнемъ положенiи мѣстная
администрацiя не могла оставаться равнодушною: надо было принять мѣры къ обезпеченiю
народнаго продовольствiя, и дѣйствительно — мѣра принята; она выражена
въ циркулярѣ начальника губернiи мировымъ посредникамъ
отъ 19 iюля. Циркуляръ обилуетъ
содержанiемъ. Въ немъ прежде всего
объясняются причины, отъ чего произошли неурожаи: оттого что крестьяне не заботятся объ улучшенiи своего хозяйства, мало сѣютъ
озимаго хлѣба, дурно обработываютъ и засѣваютъ
земли, послѣ хорошихъ урожаевъ не оставляютъ запасовъ
хлѣба и пр. Послѣ того предложены агрономическiе совѣты, какъ улучшить хозяйство; а за тѣмъ уже слѣдуетъ самая мѣра, единственная, «практически испытанная”: учрежденiе общественныхъ запашекъ. Мировые посредники приглашаются —
лично разъяснить крестьянамъ на волостныхъ сходахъ необходимость и пользу
предлагаемыхъ запашекъ и послѣ того, чрезъ мѣстныя
волостныя правленiя, объявить сiе распоряженiе губернскаго начальства
на сельскихъ сходахъ, которымъ предписать составить общественныя
приговоры о желанiи или нежеланiи
общества принять предлагаемую мѣру; при чемъ «предварить крестьянъ, что тѣ
сельскiя общества, которыя откажутся
отъ введенiя у себя общественныхъ запашекъ, тѣмъ самымъ лишатъ себя права на какую–либо помощь правительства въ случаѣ неурожая”.
Вотъ что значитъ —
дойти, путемъ высшихъ соображенiй, до убѣжденiя въ необходимости
и пользѣ извѣстной мѣры! Г. Колюпановъ не вѣритъ, чтобы
эта мѣра, то–есть этотъ циркуляръ
облегчилъ настоящее положенiе крестьянъ, напримѣръ, Бузулукскаго и Николаевскаго
уѣздовъ, то–есть утолилъ–бы сколько–нибудь ихъ голодъ; онъ даже уподобляетъ сей циркуляръ человѣку, который, при свѣтѣ пылающаго
пожара, призналъ–бы «необходимымъ и полезнымъ” внушать хозяевамъ горящихъ домовъ
мысль объ улучшенiи пожарныхъ инструментовъ. Но вольно–же ему быть такимъ невѣрующимъ! Въ писанiи сказано:
«не отъ хлѣба единаго живъ будетъ человѣкъ”;
душеспсительное или просто умное слово много значитъ: можетъ
умилить душу, пролить бальзамъ утѣшенiя...
Между тѣмъ нѣкоторая «мать семества”, въ письмѣ въ редакцiю «Моск. Вѣд.”, безъ сомнѣнiя увлеченная порывомъ материнскаго сердца, предлагаетъ
совсѣмъ другую мѣру. Она желаетъ, чтобы были публикуемы именные списки голодающихъ семей, особенно тѣхъ, въ которыхъ есть
маленькiя дѣти, и чтобы люди
состоятельныя брали на свое попеченiе и прокормленiе отдѣльно по одной такой семьѣ;
а чтобы подать примѣръ для осуществленiя этой
мѣры, она, «мать семейства”, объявляетъ, что беретъ на свое попеченiе одну изъ семей, помѣщенныхъ въ
подворной описи графа Толстого, именно семью крестьянъ Макаровыхъ, и будетъ доставлять до будущаго урожая въ редакцiю «Моск. Вѣд.” по 21 рублю въ мѣсяцъ на
хлѣбъ и соль этой семьи.
Семья крестьянъ Макаровыхъ въ Подворной
описи, подъ № 8, описана такъ:
«Ѣдоковъ 10 и трое дѣтей, работникъ
одинъ.
«Скотины: 3 лошади, 1 корова, 4 овцы.
«Посеву 2 десятины, ничего не родилось, только ржи намолотили 4 мѣры.
«Долгу 85 рублей”.
Для желающихъ теперь же послѣдовать
примѣру «матери семейства”, въ
той же подворной описи есть и другiе экземпляры, ожидающiе, попеченiя и прокормленiя. Напримѣръ:
№ 6 Егорцевы.
«Ѣдоковъ 8 и одниъ грудной, работниковъ 3.
«Скотины: лошадей 2, овецъ 7.
«Посѣву 9 десятинъ — все пропало.
«Всего долгу 99 рублей”.
Или:
№ 23. Дехтеревы.
«Ѣдоковъ 7, работникъ одинъ и одинъ младенецъ.
«Скотины: 2 лошади и 1 корова.
«Посѣву: 7 десятинъ, собрано 3 пуда ячменю, а болѣе ничего
не соберутъ.
«Долгу 70 руб. 6 к.”.
_________
А есть сердца, успѣвшiя совершенно исцѣлиться отъ порывовъ,
и какое безмятежное житiе должны вкушать они! Вотъ, напримѣръ, на московско–курской желѣзной
дорогѣ (какъ освѣдомилась газета «Биржа”) на полустанцiи Шарапова–Охота, товарнымъ
поѣздомъ разрѣзало пополамъ начальника полустанцiи Владимiрскаго; служилъ
человѣкъ очень усердно, да нечаянно попалъ подъ паровозъ. Осталась совершенно безпомощная вдова съ десятимѣсячнымъ
ребенкомъ, да еще беременная, и
обратилась она къ правленiю дороги съ просьбою о помощи; правленiе же дороги отказало ей въ этомъ. Какое совершенство безмятежiя!
_________
Есть и такiя явленiя изъ нравственнаго мiра, которыя не знаешь чѣмъ считать —
плодомъ ли размышленiя, или
потребности сердца: они могутъ истекать изъ того и другаго
источника, а который источникъ чище и свѣтлѣе, этотъ вопросъ различные философы рѣшали различно. Вотъ случай на нижегородской ярмаркѣ,
разсказанный корреспондентомъ «Новостей”: Въ конторѣ Юнкера и Комп. артельщикъ–кассиръ выдалъ кому–то по ошибкѣ, вмѣсто 1,000 р., пачку въ 10,000 р.; по заключенiи кассы оказался недочетъ
въ 9,000 р., а кому выданъ
излишекъ — дознаться было невозможно. Чрезънѣсколько дней явился въ контору какой–то пермскiй купецъ,
возвратившийся изъ Перми въ Нижнiй только для того
чтобы отдать обратно излишне полученные 9,000. Онъ пожелалъ
только чтобъ контора заплатила ему расходы на вторичную его поѣздку изъ Перми
въ Нижнiй и обратно. И уѣхалъ
обратно сей чудный незнакомецъ... имени и фамилiи его мы не знаемъ.
__________
Совсѣмъ иначе «выглядитъ”
нравственный мiръ нѣкоторыхъ дуббельнскихъ кавалеровъ, недавно изображенныхъ въ «Рижскомъ Вѣстникѣ”. Газета разсказываетъ что 26–го августа, въ Дуббельнѣ, купались въ морѣ двѣ дѣвушки, оставивъ свое платье на берегу. Какiе–то «прилично
одѣтые” господа вздумали потѣшиться надъ ними: остановились
у платья и стали ждать пока тѣ выйдутъ изъ воды. Дѣвушки
не выходили и кричали о помощи; но на берегу никого не было. Проходившая по берегу какая–то пожилая
женщина стала стыдить прилично одѣтыхъ господъ, и
пристыженные господа ушли. Но дѣвушкамъ пришлось такъ
долго быть въ значительно–холодной водѣ, что онѣ совсѣмъ окоченѣли и едва были въ силахъ
одѣться. Одна изъ нихъ, старшая, была посильнѣе и выдержала, уцѣлѣла, а другая не выдержала: въ тотъ же день
захворала и умерла. Любопытно было бы знать, какую нацiю украшаютъ собою эти милые
господа, съ такими игривыми «сердечными
порывами”, такъ легко, шутя уморившiе человѣка. «Прилично одѣтые”! Гмъ! По крайней мѣрѣ!..
__________
Въ поэтическомъ олицетворенiи Россiи Петербургъ,
какъ извѣстно, представляетъ ея голову, а Москва — сердце. Зная это, они такъ уже и ведутъ себя. Петербургъ въ настоящее время сосредоточивается въ себѣ, — se recueille, какъ сказано было о самой Россiи послѣ крымской войны. (Лѣтняя
перекочевка для иныхъ петербургскихъ рядовыхъ стоитъ изряднаго похода). Развлекшись временно отъ своихъ неотвязныхъ думъ на лонѣ
природы и ощутивъ что лоно уже не грѣетъ, а только
обдаетъ холодною сыростью, Петербургъ вспомнилъ про свои
думы–заботы, сдвинулъ, прилично случаю, брови и началъ отступленiе. Все отступающее воинство тотчасъ раздѣлилось
на двѣ рѣзко различныя по настроенiю духа колонны: на не имѣющихъ надобности мѣнять квартиры и на имѣющихъ
таковую неизбѣжно. Первые составили предметъ пожирающей
зависти вторыхъ; вторые... сколько
ни случалось намъ встрѣчать рядовыхъ изъ этой колонны, у
всѣхъ на лицѣ недоумѣнiе, испугъ, оторопѣлость. Газета «Голосъ” сосчитала, что въ теченiе августа въ Петербургѣ
не было ни одного убiйства, но было 9 самоубiйствъ и 11 покушенiй на самоубiйство. Дай–то
Господи, чтобъ въ сентябрѣ не увеличились эти цифры! Извѣстно, что характерный костюмъ
Петербурга — вицмундиръ; характеризующiй его элементъ — служащiй, чиновничiй
людъ. Этотъ людъ, водворясь на квартирахъ, добытыхъ если не за половину, то за
треть всего годоваго содержанiя, сугубо
сдвигаетъ брови, и его думы–заботы
дѣлятся мѣжду сведенiемъ концовъ съ концами
и усиливающейся служебной суетой по тому случаю, что и въ
высшемъ служебномъ мiрѣ все прибываетъ изъ отсутствiя, все вступаетъ въ должность, все требуетъ немедленныхъ докладовъ, справокъ, объясненiй... Время, стало быть, пришло рабочее; а тамъ, между тѣмъ, открывается «сезонъ”, готовятся тоже зимнiя развлеченiя, начавшiяся
уже «невидимыми слезами” — не
петербуржцевъ, платящихъ треть содержанiя за квартиру, а тѣми, кои пролились на сценѣ Александринскаго театра: пьеса такая поставлена... Да куда намъ
до развлеченiй! Мы думаемъ, мы озабочены «соображенiями и заключенiями”;
а если, увлеченные друзьями или домочадцами, и пойдемъ изрѣдка развлечься, то
сдѣлаемъ это не раздвигая бровей, а такъ, только нà скоро пристроивъ какую
нибудь натянутую полуулыбку, собственно для приличiя. За исключенiемъ
избраннаго, изъятаго самою судьбою отъ всякихъ думъ и заботъ
петербургскаго меньшинства, таковы мы въ нашихъ развлеченiяхъ. А тоже ропщемъ на застой въ искуствахъ!
Не такова сердечная Москва. Тамъ... Конечно о томъ, что дѣлается тамъ, мы должны были
бы вѣрить туземцу, жителю Москвы;
но — знаете? прочли
мы въ одной петербургской газетѣ одинъ московскiй
разсказъ и съ диву дались. Ужь не порожденiе ли московской сердечности самый этотъ разсказъ? подумалось намъ. Не зарапортовался ли
разсказчикъ до краснаго словца? «Всѣхъ, говоритъ онъ, обуяла самая отчаянная
спектаклеманiя, развивающаяся
въ послѣднее время въ такихъ размѣрахъ, что
еще годъ–другой, и члены драматическихъ
обществъ и «кружковъ” станутъ всѣхъ поголовно вербовать
въ актеры”. Далѣе разсказчикъ изображаетъ различнѣйшiе образчики зараженныхъ манiей: почтенную мать шести взрослыхъ дочерей, подпрыгивающую
отъ восторга, говоря о составляющемся любительскомъ спектаклѣ; усатаго старика–солдата, посылающаго племянницу Матрёшу въ кiатръ
приставлять, — «потому — на
эту работу нонѣ спросъ большущiй”; армейскаго офицера, которому «служба надоѣла” и который сбирается попробовать счастья — въ актеры махнуть”.
Что за чудо! Въ
какой это мiръ попали мы? И это
характеристика московскаго настроенiя?...
Поѣдемте въ Москву: тамъ должно быть очень
весело, — тамъ живутъ люди, у
которыхъ
«Только думъ, заботы,
У царя–головки:
Погулять по свѣту,
Пожить на распашкѣ».
Счастливые люди! И
посмотрите: они не «изсушатъ умъ
наукою безплодной” и не превратятся въ «тощiй плодъ, до времени созрѣлый”. А мы? не подсыхаемъ ли уже въ какихъ–либо частяхъ и отношенiяхъ, — какъ вы думаете?
__________
ПОСЛѢДНЯЯ СТРАНИЧКА.
Разговоръ не лишенный меткости, а пожалуй
и правды. Разговариваютъ: въ изношенномъ, длинномъ, истертомъ сюртучкѣ отставной К... уѣздный судья Б..., 61 года отъ роду, и въ щегольскомъ
сѣромъ пальто съ бархатнымъ воротникомъ, и съ тросточкою
въ рукахъ, предсѣдатель окружнаго суда города К..., 22 лѣтъ отъ роду.
— Да,
можетъ быть, но тогда всѣ брали взятки, а теперь не берутъ, съ презрѣнiемъ на старину и съ видимымъ самодовольствомъ говоритъ щеголь — юноша–судья.
— Эхъ,
батюшка! вотъ вы, молодые
люди, все взятки, да взятки, и тычете этимъ направо и налѣво нашу братiю стариковъ. Да вы,
сударь мой, только подумайте: легко
вамъ взятокъ нонче не брать, коль вотъ напримѣръ хоть
вы — 5,000 рублей изволите получать, и никакъ холостой человѣкъ, да
лѣтъ вамъ, кажись, около двадцати; а вѣдь мы получали 480 рублей, да по десяти человѣкъ было у насъ семьи, собственно моихъ, кровныхъ; ну развѣ можно было жить не бравши взятокъ?.. Помилуйте, — да дайте мнѣ
ваше мѣсто, я бы и теперь взятокъ не бралъ, даромъ что внучата есть; а посади вашего
брата на наше мѣсто, — ну, ей
Богу, какiе бы вы тамъ благородные
ни были, изо ста 98 стали бы брать, совершенно какъ и мы брали–съ... Да и не взятки, а благодарность–съ; двѣ вещи совсѣмъ различныя–съ.
* * *
Рекомендуемъ объявленiе изъ разряда современныхъ
педагогическихъ курьозовъ; оно взято нами изъ одной бельгiйской газеты:
«Ищутъ пансiона для
двухъ мальчиковъ, 17 и 12 лѣтъ; оба изъ Саксонiи. Требуютъ
чтобы они учились французскому и англiйскому языкамъ; сверхъ сего для перваго — естественныя
науки; а для втораго — обыкновенный
школьный курсъ и немного музыки; надзоръ за ихъ поведенiемъ и уроками; хорошую и сытную пищу, но безъ вина и кофе; если можно, вовсе не давать, или очень мало, — мяса. Желаютъ сверхъ того, чтобы устранены были всякое, даже малѣйшее
утомленiе тѣла и ума, а также
религiозные обряды. Цѣна за
содержанiе въ пансiонѣ по
соглашенiю и т. д.”.
* * *
Словечко 8–ми–лѣтняго
мальчика, созрѣвшаго прежде времени. Отецъ его сильно бранитъ за кражу конфетъ изъ комнаты матери.
— Помни, другъ мой Коля, что если ты еще разъ
украдешь, — я тебя высѣку.
— Ну нѣтъ, папа, я украду, а
ты меня не высѣчешь.
— Это что такое?
— Да потому что я на тебя
пожалуюсь мировому судьѣ! Нынче я право имѣю.
* * *
Газета «Новости” не лишена остроумiя.
Ея любимый фельетонъ озаглавленъ: «Ни
о чемъ”.
Ея крупнѣйшая новость дня начинается такъ: «Сегодня опять нѣтъ ничего новаго”.
* * *
Образецъ прелестнаго прошенiя.
«Въ главное казначейство
отставнаго колл. ассес. капитана П...
прошенiе.
По соглашенiю жены моей, Натальи Ивановны, по отставкѣ
моей, жить со мною и оставить прежнюю ея кочующую жизнь
и раздѣлить со мною дарованный мнѣ за безпорочную службу пенсiонъ, въ количествѣ 416 руб. 76 коп.; но какъ по прошествiи нѣкотораго
времени, она ( какъ извѣстно
всѣмъ, что въ супружескомъ ложѣ, жена мужа можетъ привести въ самое нѣжнѣйшее положенiе) что было сдѣлано моей женою; а именно: она въ сладостныя единовременныя
минуты выпросила у меня подписку о полученiи 1/3 моего пенсiона, которую я и далъ ей; но, при полученiи, она
скрылась, почему прошу остановить эту подписку и возвратить
мнѣ оную по адресу” и т. д.
Съ подлиннымъ вѣрно.
* * *
Любопытныя свѣденiя о замыслахъ
англiйскихъ и американскихъ газетъ относительно процесса
Базена, имѣющаго, въ октябрѣ, начаться въ Трiанонѣ возлѣ
Парижа. Газета «Times” посылаетъ
туда двухъ стенографовъ и одного репортера, отпустивъ имъ
на первый разъ кредитивъ въ 40,000 рублей; ежедневно они должны подробно телеграфировать изъ Трiанона въ Лондонъ. Американскiя газеты «New–York–Herald” и «Tribune” обязали своихъ корреспондентовъ въ Парижѣ ежедневно
телеграфировать имъ въ Нью–Iоркъ по
2,000 словъ, что составитъ ежедневнаго расхода
до 1,500 р. на каждую газету.
* * *
Изъ замѣтокъ одного путешественника (Бресто–смоленская желѣзная дорога).
...»На слѣдующей станцiи въ вагонъ вошелъ русскiй священникъ
очень массивной комплекцiи, съ своей
супружницей и съ молоденькой, лѣтъ семнадцати дочкой. Потомъ оказалось что они ѣдутъ изъ какого–то захолустья Западнаго края въ Сѣдльце (Сѣдлецкой губ., 10,000 жителей) исключительно въ интересахъ дочки, которая
только что кончила курсъ въ какой–то духовной школѣ, а теперь, по выраженiю мамаши, должна быть «введена въ свѣтъ”. Всѣ они
говорили съ сильнѣйшимъ польскимъ акцентомъ, вставляя
по временамъ въ разговоръ польскiя слова и даже цѣлые
фразы. Я мало по малу вступилъ въ разговоръ. Но на всѣ вопросы мои дочка убiйственно
молчала, ограничиваясь только скучными
«да–съ” и «нѣтъ–съ”. Смотрѣла недовѣрчиво
и какъ бы высокомѣрно. На лицѣ ея словно написана
была цѣлая вереница надеждъ и ожиданiй, вызванныхъ въ ней предстоящимъ введенiемъ
ея въ «свѣтъ” города Сѣдльце. Бьюсь объ закладъ что ей мерещились танцы,
танцы и женихи, однимъ словомъ все то что уже два
года можетъ быть какъ мерещилось ей и не давало спать въ школѣ. Наконецъ, на вопросъ мой: «вамъ должно быть очень хочется быть въ Сѣдльцахъ?” — она закусила губку и съ презрительною
живостью отвѣтила: «Ахъ, Богъ
мой, кому–жь не желательно быть
въ Сѣдльцахъ!” — Этотъ
отвѣтъ тотчасъ напомнилъ мнѣ отвѣтъ одного дьячка, ставшаго извѣстнымъ мѣстной епархiи чрезвычайно добросовѣстнымъ исполненiемъ своихъ обязанностей. На вопросъ архiерея, пожелавшаго наградить его: «Хочешь–ли быть дьякономъ?” — честный дьячокъ отвѣчалъ: «Помилуйте, ваше преосвященство, какой же человѣкъ не желаетъ быть дьякономъ?”.
* * *
Говорятъ что русскiе не сочувствуютъ
нововведенiямъ, равнодушны къ нимъ. Мнѣ кажется — напротивъ... Замѣтьте что ни одно нововведенiе
не пройдетъ безъ того, что бы по поводу его не появилось
какое–нибудь меткое словцо, прозвище; а вѣдь для этого нужно вниманiе
и даже нѣкоторое изученiе, отысканiе характеристической черты.
Помните, были въ Петербургѣ (теперь что–то не видныя) общественныя маленькiя одноконныя каретки, ходившiя отъ угла Невскаго и Адмиралтейской
площади на Васильевскiй островъ. Онѣ
были прозваны скворешницами.
Появились было еще въ одно время наемныя двухколесныя кабрiолетки, съ кучеромъ,
сидящимъ назади, который, по
отдаленности его сидѣнья отъ лошади, былъ вооруженъ
англiйскимъ хлыстомъ на длинной рукояткѣ. Кто–то и почему–то
прозвалъ эти кабрiолетки кукушками, а ихъ возницъ, по торчащимъ вверхъ, на подобiе удилищъ,
хлыстамъ, извощики окрестили рыболовами.
Экипажцы не привились и исчезли; исчезли
съ ними и характерныя прозвища. Записываемъ ихъ на память.
Теперь носятъ очень узкiя брюки. Въ Пензѣ, говорятъ, ихъ прозвали юридическими. Почему
бы это? Не появилась–ли тамъ эта
мода одновременно съ новыми судебными учрежденiями, не завезли–ли ее туда прiѣзжiе юристы,
или просто въ воображенiи мѣстныхъ гражданъ
понятiе о юристѣ сочеталось съ чѣмъ–то узкимъ, стѣсняющимъ движенiе?
—
Отъ редакцIи.
Редакцiя «Гражданина” переведѣна въ Малую Итальянскую
домъ № 21, кварт. № 6. — Гг. иногородные
благоволятъ адресоваться просто: «въ редакцiю «Гражданина”, —
адресъ почтамту извѣстенъ.
Продается
у всѣхъ книгопродавцевъ С.–Петербурга и въ Москвѣ
у Соловьева и Глазунова Полное собранiе стихотворенiй А Н. Майкова, великолѣпное изданiе въ 3 томахъ. Цѣна 4 р. 50 к. за всѣ три тоиа, за пересылку платятъ особо.
Подписчики «Гражданина”, желающие
получить полное собранiе сочиненiй
А. Н. Майкова, могутъ адресоваться въ редакцiю и черезъ
нее получить всѣ 3 тома за 4 р., съ пересылкою на счетъ редакцiи.
Продается у всѣхъ книгопродавцевъ
романъ «Бѣсы” Ѳедора Достоевскаго, въ трехъ частяхъ. Цѣна 3 р. 50 к.
Изданiе 1873 г. Иногородные подписчики «Гражданина”, желающiе получить этотъ романъ, адресуются прямо
въ редакцiю, и за пересылку ничего
не платятъ.
Типографiя А. Траншеля, Стремянная ул. д. № 12. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.
*) См. «Гражд.» № 29–33.
**) Этою
статьею заканчивается обзоръ государственнаго долга Павловскаго времени. Къ новѣйшему времени мы не замедлимъ приступить.
Ред.
*) Груманть–Шпицбергенъ.
**) Маточкинъ шаръ уже описанъ нами въ 2 статьяхь о Новой Землѣ.
***) Kopcaй отдѣляетъ Новую Землю отъ Baйгача.
****) Разумѣется это только въ болѣе узких мѣстахъ.
*) Очевидецъ — М. Заринский.