№ 2 1874 14 Января

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Малая Итальянская, д. № 21, кв. № 6) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

Духовенство, учителя, волостныя правленiя, служащiе (черезъ казначеевъ) и всѣ живущiе въ Петербургѣ, обращаясь прямо въ редакцiю, могутъ подписываться съ разсрочкою, внося: при подпискѣ 2 р., въ маѣ 2 р., въ сентябрѣ 2 р. и въ ноябрѣ 2 р.

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Малая Итальянская, 21. ТРЕТIЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Отъ редакцiи. — Великая Княгиня Марiя Александровна. N. — Петербургское обозрѣние. — Пожертвованiя въ пользу голодающихъ Самарской губернiи. — Проповѣдь, сказанная г. Стенлеемъ, деканомъ вестминстерскимъ въ англиканской церкви въ С.–Петербургѣ 6 (18) января. — Девятое января. Память Великой Княгини Елены Павловны въ Крестовоздвиженской общинѣ. В. — Изъ Москвы. Москвича. — Женщины. Романъ изъ Петербургскаго большаго свѣта. XVI. Балъ. — Севастопольскiя подвижницы. 1–6. Н. Соловьева. — Изъ текущей жизни. — Колонiи почетныхъ гражданъ. (Проектъ). С. A. Б. — Teopiя уравненiя правъ прислуги съ правами хозяевъ. ***. — Послѣдняя страничка. — Объявленiя.

Для новыхъ подписчиковъ «Гражданина” на 1873 годъ, не получившихъ приложенiя к 1–му № (13 главъ романа «Женщины”), разсылается оное при сегоднешнемъ № 2–мъ.

ОПЕЧАТКА. Въ заглавiи статьи на стр. 59 напечатано: «Теорiя уравненiя правъ прислуги съ хозяевами”. Слѣдуетъ читать: «Теорiя уравненiя правъ прислуги съ правами хозяевъ.”

ОТКРЫТА ПОДПИСКА

НА

ЕЖЕНЕДѢЛЬНЫЙ ЖУРНАЛЪ

«ГРАЖДАНИНЪ”

НА 1874 ГОДЪ.

ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ МАРIЯ АЛЕКСАНДРОВНА.

Сегодня, 11 (23) января, Великая Княжна Марiя Александровна обвѣнчалась съ Принцемъ Альфредомъ Великобританскимъ. Какъ напомнилъ о томъ почтенный Деканъ г. Стенлей въ своей проповѣди, 800 лѣть назадъ. Владимiръ Мономахъ просилъ руки Принцессы Гвиды, дочери Короля Саксонскаго Гарольда. Между этими двумя браками, въ теченiе 800 лѣтъ, не было заключено семейныхъ союзовъ Англiйскаго Королевскаго дома съ Русскимъ.

Торжество сегоднешняго вѣнчанiя было и пышно и поэтично. Много чувствъ и много мыслей возбудило оно въ русскихъ. Первою мыслью и первымъ чувствомъ, само собою разумѣется, была радость, радость Царской Семьи, слитая въ одно съ радостью всей семьи Русскаго народа! Но на днѣ этой радости, или, вѣрнѣе, спутникомъ этой радости, какъ всегда въ жизни, было и что–то грустное, при мысли о томъ какъ далеко отъ Россiи увезетъ Молодой Супругъ свою юную Подругу жизни, единственную дочь нашего Государя, въ страну и къ народу, которые насъ такъ мало знаютъ и которыхъ мы такъ мало знаемъ.

Удивляться ли этому чувству, удивляться–ли тому что въ такую минуту, когда радость родительскаго сердца неизбѣжно сливается съ грустнымъ предчувствiемъ скорой разлуки съ единственною дочерью, освѣщавшею Родительскiй Домъ лучами своего дѣтства и своей юности, т. е. самою поэтическою порою жизни, что въ такую минуту всякiй русскiй безъ различiй, придворный–ли онъ или не придворный, хочетъ раздѣлить впечатлѣния Того, Кто все Свое царствованiе преисполнилъ любовью къ русскому человѣку, заботою объ его счастьѣ и семьѣ у домашняго очага. Онъ предъявляетъ на это одно право — свое русское сердце, и ему этого довольно.

Но свѣтлое чувство радости несравненно выше чувства грусти, ибо отдавая Свою единственную дочь Англiйскому Принцу, отдавая Свою Великую Княгиню Англiйскому народу, Государь и Россiя не мoгyтъ не чувствовать какъ свѣтло призванiе этой юной Новобрачной.

Свѣтлыя мысли составляютъ сущность этого призванiя! Пo странному совпаденiю событiй, Великая Княжна Марiя Александровна крещена, какь мы слышали, въ тотъ день когда покойный Государь, получивъ извѣстiе о смерти Верпаховскаго, задумалъ объявить крымскую войну въ которой Англiя игралa такую дѣятельную роль. Война эта была объявлена и была страшною войною.

Нo какъ бы страшна она ни была, — была ли эта ожесточенная война, — войною двухъ ненавидящихъ другъ друга нацiй, нацiй которымъ будто было тѣсно на одной землѣ, и которыя дали будто бы обѣтъ или побѣдить или умереть?

Чѣмъ болѣе мы отдаляемся отъ того времени, тѣмъ яснѣе видимь, что война эта была какъ будто вспышкою возбужденнаго политикою иныхъ государственныхъ людей искусственнаго раздраженiя, внушаемого незнанiемъ Россiи и ложнымъ, вслѣдствiе этого, толкованiемъ замысловъ и видовъ ея политики. Народь въ Россiи и народъ въ Англiи были чужды этой ненависти.

Съ тѣхъ поръ прошло 18 лѣтъ! Опять совпадѣние! Молодой Новобрачной почти столько же лѣтъ, сколько лѣтъ, во имя любви къ Своему Русскому народу, обновляетъ Россiю Ея Родитель. Сердце, которое любило и лелѣяло Её съ колыбели, было тоже сердце, которое въ Pоссiи лелѣяло колыбель ея государственнаго возрожденiя.

И вотъ эта–то Великая Княжна, которая была крещена въ день объявленiя войны Англiи, 18 лѣтъ спустя является въ Англiи женою Англiйскаго Принца. Cъ чѣмъ же она является? Не съ чуднымъ ли призванiемъ быть не только вѣстницею всегда существовавшаго, помимо событiй и политики, между обѣими нацiями мира, нетолько истолковательницею правды этого мира, но и живою представительницею русской души, призванною соединить въ ceбѣ все что Русскiй народъ имѣлъ искони въ себѣ хорошаго, все что онъ пpioбpѣлъ хорошаго въ 18 лѣтъ, словомъ все то чего Англiйскiй народъ не зналъ, и долго не зналъ бы, если бы не случилось этого счастливаго событiя.

Нo еще болѣе радостно это событiе для Русскаго Царя и для Русскаго народа тѣмъ что оба имѣютъ право гордиться что юная Великая Княжна получила отъ Бога и развила воспитанiемъ дары, которые Ее ставятъ на высотѣ этого свѣтлаго призванiя.

Вѣpa въ правду, любовь къ добру и ближнему, инстинктивное отвращенiе ко лжи, къ злу и къ придворнымъ порокамъ, самое искреннее и поэтическое вѣрованie въ прекрасное, привязанность къ семейной жизни, безпредѣльная любовь къ дѣтямъ, которая бывала тѣмъ сильнѣе, чѣмъ бѣднѣе и несчастнѣе эти дѣти, и наконецъ, какъ вѣнецъ всего духовнаго зданiя, — твердая, горячая и глубокая вѣра въ ученiе Христа — вотъ тѣ отличительныя черты души Молодой Новобрачной, которыя Она успѣла проявить здѣсь, въ своей юной жизни, и которыя въ видѣ чудныхъ, даровъ посылали въ Ея колыбель, и вложили въ Ея душу дни новаго счастья Ея возлюбленнаго отечества! На такой почвѣ воспитанiе много могло сдѣлать хорошаго и прочнаго — и оно сдѣлало, ибо поручено было людямъ всецѣло понимавшимъ и значенiе времени въ которое они жили и смыслъ призванiя дочери Русскаго Государя. Съ самыхъ раннихъ лѣтъ дѣтства воспитaнie это поручено было замѣчательной женщинѣ — старшей дочери любимаго Pocciею поэта, Ѳ. И. Тютчева, — Аннѣ Ѳеодоровнѣ Тютчевой, впослѣдствiи вышедшей замужъ за И. С. Аксакова. Подъ непрестаннымъ руководствомъ Государыни Императрицы, воспитанiе это, начатое и доведенное до 13–тилѣтняго возраста А. Ѳ. Тютчевою, и продолженное и оконченное затѣмъ графинею А. А. Толстою, развило, такъ сказать, всѣ до одной струны этой прекрасной души, и вмѣсте съ тѣмь развило ея умъ по самой высокой и полной программѣ образованiя. Семейная тихая жизнь, ученье въ строгомъ и широкомъ смыслѣ слова, и добрыя дѣла — вотъ мiръ, въ которомъ росла, крѣпла и распускалась душа Великой Княжны. Счастливая, какъ только могутъ быть счастливы на землѣ люди, Она знаетъ что такое несчастье, и знакома съ глубиною того мipa гдѣ такъ больно, такъ мрачно и такъ тяжело, и всѣмъ чѣмъ могла, что имѣла въ себѣ, помогала этимъ страданiямъ и отирала эти слезы! Вездѣ гдѣ Она бывала, Она оставляла за собою не одно только воспоминанiе Ея симпатичной личности, но вещественное доказательство того что вотъ здѣсь прошла и, внявъ какой либо нуждѣ посѣяла что либо доброе единственная дочь Русскаго Царя. Живя долго въ Крыму, на южномъ берегу Она много угловъ бѣдныхъ освѣтила своею личною помощью, основала школу для бѣдныхъ дѣтей, пеклась о ней, въ Симферополѣ взяла тоже подъ Свое покровительство воспитанiе бѣдныхъ дѣтей; въ Петербургѣ, среди многихъ дѣлъ, которыя во имя любви къ ближнему, Она дѣлала ежедневно, сколько разъ Ее видѣли въ стѣнахъ такого дѣтскаго заведенiя, которое вмѣщаетъ въ себѣ чуть ли не самую горькую судьбину изъ всѣхъ горькихъ судьбинъ бѣдныхъ дѣтей, — въ стѣнахъ прiюта, гдѣ воспитывались бѣдныя дѣти–сироты изъ евреевъ, принявшихъ православiе. Беспощадная нищета ждала бы этихъ малютокъ, но нынѣ, благодаря тому что этотъ прiютъ былъ озаренъ вниманiемъ Ея Высочества, изъ убогаго онъ сделался прочнымъ и крѣпкимъ, получилъ свой домъ, свою церковь, и отнынѣ обезпеченъ своимъ существованiемъ. И много, много Ея правая рука дѣлала такого добра, о которомъ не знала Ея лѣвая.

За все это добро, за эту весну ея жизни проведенную среди насъ, да дастъ Ей Богъ счастливое лѣто въ странѣ новой. Повторяемъ, если Государь: какъ отецъ, Государыня, какъ мать, имѣютъ право гордиться отданной Ими дочерью Ея мужу, Россiя, Ея отчизна, можетъ гордиться своею Княжною, отдаваемою ею Англiи. Ея жизнь тамъ будетъ дѣлать честь Россiи, и, при непрестанномъ собственномъ Ея о томъ сознанiи, любовь Ея къ Pocciи врядъ ли можетъ получить лучшее и благороднѣйшее удовлетворенiе!

N.

_______

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Сегодня Петербургъ проснулся подъ пушечными выстрѣлами. Какъ сказано было въ церемонiалѣ, эти пушечные выстрѣлы съ Петропавловской крѣпости объявили жителямъ столицы что сегодня совершится бракосочетанiе Принца Альфреда, втораго сына Англiйской Королевы, съ Великою Княжною Mapieю Александровною. Всѣ улицы Петербурга украсились флагами, а въ особенности Невскiй проспектъ и Большая Морская, гдѣ во всѣхъ направленiяхъ и во всѣхъ видахь развѣвались флаги, и почти вездѣ англiйскiе флаги вмѣстѣ съ русскими.

Но прежде чѣмъ говорить о самомъ торжествѣ, мы вернемся назадъ, чтобы подѣлиться съ читателями подробностями, которыя для нихъ имѣютъ живой интересъ. Приготовленiй къ торжеству было много. Какъ мы прежде писали, слѣдуя обычаю Русской семейной жизни, Царская Невѣста нѣсколько недѣль назадъ говѣла и удостоилась причащенiя Св. Тайнъ, за два дня до 11–го числа Ее видѣли, вмѣстѣ съ Августѣйшимъ Ея Родителемъ, отправляющеюся въ Петропавловскую крѣпость, молиться надъ дорогими Ихъ сердцу могилами. Какъ мы слышали, всѣ, всѣ безъ исключенiя служившiе Ей были лично поблагодарены за службу и награждены знакомъ памяти наканунѣ дня, когда ей предстояло сдѣлаться Англiйскою Принцессою. За нѣсколько дней передъ симъ, прибывшая изъ Англiи, по назначенiю Королевы, состоятъ при Августѣйшей Невѣстѣ, молодая госпожа Осборнъ, вступила въ отправленiе своихъ обязанностей, и на всѣхъ окружающихъ произвела весьма симпатическое впечатлѣнiе.

Въ воскресенье, 6–го января, была служба въ 4 часа въ англиканской церкви. Печатаемая нами сегодня проповѣдь была въ этотъ день и на этой службѣ сказана въ присутствiи Принца и Принцессы Валлiйскихъ, Принцевъ Альфреда и Артура и множества лицъ изъ англичанъ и русскихъ — деканомъ Вестминстерскаго аббатства, епископомъ Стенлеемъ, и произвела на всѣхъ весьма сильное впечатлѣнiе.

Г–нъ Стенлей, кромѣ славы проповѣдника, имѣетъ репутацiю одного изъ умнѣйшихъ людей, и пользуется большимъ довѣриемъ Королевы. На видъ онъ небольшаго роста, съ курчавыми сѣдыми волосами, съ весьма умнымъ и характернымъ лицомъ. Носитъ онъ длинный, однобортный черный сюртукъ и бѣлый галстухъ, а во время службы черную суконную рясу съ краснымъ верхомъ; сверхъ того красная лента ордена Бани. Г–нъ Стенли былъ въ Россiи въ 1857 году и въ особенности долго жилъ въ Москвѣ, гдѣ въ бесѣдахъ сь митрополитомъ Филаретомъ знакомился съ русскою церковью, и вообще изучалъ ее. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ говоритъ, все относящееся до Россiи въ немъ возбуждаетъ живѣйшiй интересъ, и на сколько онъ можетъ, онъ читаетъ все что на нѣмецкомъ, французскомъ и англiйскомъ печатается о русской церкви и Россiи. Въ числѣ знатныхъ англичанъ, за нѣсколько дней до свадьбы прибылъ лордъ–камергеръ Королевы, лордъ Сидней, одинъ изъ важнѣйшихъ лордовъ Англiи, кавалеръ ордена Подвязки, и одно изъ ближайшихъ лицъ къ Королевѣ. Какъ говорятъ, онъ прибылъ именно представлять собою Королеву.

Ко дню свадьбы изъ иностранныхъ Принцевъ собрались въ Петербургѣ слѣдующiе: Наслѣдный Принцъ Великобританскiй съ Принцессою Валлiйскою, его супругою. Наследный Принцъ Датскiй, Наслѣдный Принцъ Прусскiй съ супругою, принцессою Викторiею, Принцъ Артуръ, младшiй братъ Жениха, владѣтельный Принцъ Саксенъ Кобургъ–Готскiй, дядя Жениха, Принцъ Александръ Гессенскiй, брать Императрицы, и Герцогиня Марiя Максимилiановна Баденская. Изъ нашей Царственной Семьи всѣ члены, кромѣ Великаго Князя Михаила Николаевича съ Семействомъ, были на лицо. Изъ всѣхъ иностранныхъ Принцевъ, въ первый разъ посѣтили Петербургъ и вообще Россiю Принцессы Валлiйская и Прусская и Принцъ Кобургскiй. О Принцессѣ Валлiйской мы уже говорили: она замѣчательной красоты. Принцъ Валлiйскiй слегка постарѣлъ сравнительно съ тѣмъ когда посѣтилъ Петербургъ въ 1866 году; въ обращенiи онъ любезенъ, привѣтливъ и очень простъ со всѣми. Принцъ Артуръ немного напоминаетъ лицомъ Принца Валлiскаго; оба небольшаго роста, съ широкими плечами, и какъ говорятъ, весьма похожи на Королеву. Принцъ Альфредъ больше ихъ ростомъ, и всѣхъ красивѣе лицомъ. Принцъ Кобургскiй, братъ покойнаго мужа Англiйской Королевы, большаго росту, и на видъ имѣетъ около 50 лѣтъ. Принцъ Валлiйскiй съ Принцессою, Принцъ Датскiй и Принцъ Артуръ живутъ въ Аничковомъ дворцѣ, у Наслѣдника Цесаревича. Принцъ Прусскiй живетъ въ Эрмитажѣ Большаго дворца. Онъ герой дня, ибо только и слышались что толки объ его красотѣ и любезности. И дѣйствительно, хотя онъ похудѣлъ и поблѣднелъ, но замѣчательно хорошъ собою. Къ тому же Принцъ Прусскiй имѣетъ черту сразу завоевывающую ему общую симпатiю: онъ говорить зная съ кѣмь говоритъ, и всегда говорить о томъ что интересуетъ его и то лицо къ кому онъ обращается. На дняхъ всѣ Великiе Князья и Принцы провели вечеръ въ англiйскомъ клубѣ, и какъ мы слышали, Принцъ Прусскiй произвелъ на всѣхъ впечатлѣнiе глубоко симпатическое.

За три дня до свадьбы выставлено было въ залахъ дворца приданое Великой Княжны. Трудно описать его въ подробностяхъ; замѣтимь только, какъ мы слышали, что при составленiи его руководствовались строго прежними придаными нашихъ Великихъ Княженъ. Особенное великолѣпiе составляютъ шубы и, какъ слышно, то что не было выставлено — бриллiанты и серебро.

Приданое выставленное заключалось въ платьяхъ, готовыхъ и не сдѣланныхъ, числомъ около семидесяти, въ бѣльѣ и, какъ мы сказали, въ шубахъ. Шубъ было четыре; изъ нихъ одна поразительно великолѣпна — изъ чернаго какъ смола соболя.

Какъ мы уже говорили, къ числу замѣчательнѣйшихъ драгоцѣнностей приданаго принадлежатъ одно ожерелье изъ сафировъ и одно изъ бриллiантовъ. Императорская Фамилiя по обычаю, дѣлаетъ подарокъ совокупно; на этотъ разъ, какъ слышно, подарокъ ея заключается въ великолѣпномъ серебряномъ столовомъ сервизѣ на 40 персонъ въ русскомъ стилѣ, заказанномъ въ Москвѣ у Овчинникова. Ящики заключающiе въ себѣ приданое — изъ красной кожи, съ бронзовую оправою; если не ошибаемся, ихъ около 40. Ходять нелѣпые толки о какихъ–то громадныхъ размѣрахъ денежнаго приданаго. Мы слышали съ ручательствомъ за вѣрность этого слуха что приданое это, на точномъ основанiи закона, составляютъ 1 мил. изъ казны и та сумма изъ удѣловъ которая приходилась на долю Великой Княжны, такъ что всего, какъ мы слышали, Августѣйшая Новобрачная будетъ получать 120 тысячъ годовыхъ дохода съ капиталовъ остающихся въ Россiи, болѣе половины которыхъ принадлежать удѣламъ. Всего, на англiйскiя деньги, Новобрачные будутъ, какъ слышно, имѣть до 65 тыс. фунт. стерл. дохода.

Въ день свадьбы, то есть сегодня 11 января, стояла оттепель: крещенскихъ морозовъ какъ будто забыты и преданiя, такь что иностранцы, столько слышавшiе о русскомъ морозѣ и санной ѣздѣ, застали въ Петербургѣ погоду общеевропейскую этого времени, и должны были ѣздить въ саняхъ по грязи. Движенiе по городу особенно оживленное началось уже съ 10 часовъ утра. По церемонiалу назначено было на сегодня три съезда во дворецъ: одинъ въ 12¹/₂ къ торжеству вѣнчанiя; второй съѣздъ къ парадному обѣду въ 4 часа; и трѣтiй къ балу, или куртагу, въ 8¹/₂ часовъ вечера. Трудно передать чтó представляла собою большая площадь около 12 часовъ: народу была тьма, и безчисленные ряды кaретъ во всѣхъ направленiяхъ подвигались ко всѣмъ подъѣздамъ. Старожилы говорятъ что они не запомнятъ такого громаднаго стеченiя гостей на выходъ, какъ въ этотъ день. Всѣ залы были переполнены, начиная съ концертной и кончая аванзаломъ у церкви. Въ концертномъ залѣ собрались придворные чины, т. е. первые и вторые чины двора, потомъ камергеры и камеръ–юнкеры; а съ другой стороны фрейлины; изъ этихъ золотыхъ мундировъ по два въ рядъ образовалась цѣпь необъятной длины, растянувшаяся на протяженiи двухъ большихъ залъ; затѣмъ по обѣимъ сторонамъ въ нѣсколькихъ залахъ стояли шпалерами: вся Государева свита, потомъ всѣ генералы въ строю ненаходящiеся, потомъ всѣ гвардейскiе офицеры по полкамъ, за ними всѣ находящiеся въ Петербургѣ военные чины, потомъ всѣ служащiе въ гражданскихъ должностяхъ до 4–го класса включительно; дальше дворянство петербургское и прiѣзжее; затѣмъ русское и иностранное купечество; въ церкви же были собраны члены Государственнаго Совѣта, Святѣйшаго Синода и высшiя — римско–католическое, лютеранское и англиканское — духовенства.

Въ часъ съ половиною цѣпь придворныхъ кавалеровъ, впереди которой шли въ красныхъ мундирахъ камеръ–фурьеры, а за ними два церемонiймейстера съ палками, тронулась съ мѣста; длинную эту цѣпь замыкали два гофмаршала съ золотыми жезлами, а за ними оберъ–гофмаршалъ Гротъ съ большимъ жезломъ, и оберъ–камергеръ Хрептовичъ. Тотчасъ за оберъ–камергеромъ начиналось Царское шествiе, то есть Ихъ Императорскiя Величества, позади которыхъ шли министръ двора и дежурные генералы свиты, и камеръ–пажи, державшiе золотой шлейфъ Императрицы. За Ихъ Величествами шли Государыня Цесаревна, Принцесса Валлiйская и Принцесса Прусская, тоже въ русскихъ платьяхъ съ шлейфами изъ драгоцѣнныхъ тканей; за ними Государь Наслѣдникъ, Принцъ Прусскiй, Принцъ Валлiйскiй и Принцъ Датскiй рядомъ; затѣмъ остальные Члены Императорской Фамилiи и Принцы. При входѣ въ церковь Ихъ Величества были встрѣчены Митрополитомъ С.–Петербургскимъ, съ Крестомъ и Св. водою, и всѣми членами Свят. Синода, въ великолѣпныхъ золотыхъ ризахъ, (про которыя говорятъ что каждый аршинъ этой ткани стоитъ 40 рублей). Всѣ Члены Императорской Фамилiи подходили къ Кресту. Потомъ вошелъ въ церковь Августѣйшiй Женихъ, въ мундирѣ англiйскаго полковника, съ цѣпью Андреевскою на груди и Александровскою лентою черезъ плечо. Государь Императоръ взялъ за руки Августѣйшихъ Жениха и Невѣсту и подвелъ Ихъ, при чудномъ пѣнiи стиха: «Да возрадуется душа моя о Господѣ”, къ возвышенiю на которомъ стоялъ аналой, и гдѣ ожидалъ Августѣйшую Чету духовникъ Ея протопресвитеръ членъ Святѣйшаго Синода Бажановъ, въ сослуженiи четырехъ придворныхъ священниковъ и двухъ протодiаконовъ. Высшее же духовенство заняло мѣста въ алтарѣ. Началось обрученiе. Августѣйшая Невѣста произвела на всѣхъ глубокое впечатлѣнiе своимъ чуднымъ выраженiемъ благоговѣйнаго сосредоточенiя. На головѣ Ея былъ вѣнокъ изъ цвѣтовъ и бриллiантовая великокняжеская корона, платье–сарафанъ было изъ серебрянаго глазета, на которомъ вытканы были букеты, со шлейфомъ, и сверхъ сего великокняжеская мантiя изъ пунцоваго бархата, подбитая горностаемъ, которую держали три камергера и шталмейстеръ. Государь и всѣ Члены Императорской Фамилiи, Принцъ Прусскiй, Принцъ Датскiй, Принцъ Кобургскiй и Принцъ Гессенскiй носили русскiе генеральскiе мундиры съ Андреевскою цѣпью и Александровскою лентою. Принцъ Валлiйскiй былъ въ англiйскомъ генеральскомъ красномъ мундирѣ, тоже съ Александровскою лентою; Принцъ Артуръ имѣлъ на себѣ черный мундиръ, на которомъ не видно было ничего ни цвѣтнаго, ни металлическаго. При этомъ нѣкоторые замѣтили что никогда еще въ Петербургѣ не было такого значительнаго количества кавалеровъ ордена Подвязки. И дѣйствительно кавалеровъ было семь: Государь, Принцъ Прусскiй, всѣ три Англiйскихъ Принца, Принцъ Кобургскiй и Лордъ–Камергеръ Королевы, Лордъ Сидней. Орденъ этотъ какъ намъ говорили, обозначается бѣлыми лентами на обоихъ плечахъ. Послѣ обрученiя началось вѣнчанiе. Вѣнцы держали надъ Августѣйшею Невѣстою Великiе Князья Владимiръ и Алексѣй Александровичи, надъ Женихомъ Принцъ Артуръ и Великiй Князь Сергѣй Александровичъ, въ мундирѣ лейбъ–гвардiи гусарскаго полка. Присутствовавшiе говорили намъ о необыкновенномъ впечатлѣнiи всѣхъ и каждаго въ эти минуты, когда участь нашей Великой Княжны навсегда соединялась, во очiю всѣхъ, съ судьбою англiйскаго народа: было что–то торжественное и величественное и въ тоже время что–то что призывало къ горячей молитвѣ о Вѣнчаемой, о радостяхъ для Нея, о счастьи для Нея!

Восхитительное пѣнiе въ два хора придавало торжеству еще болѣе прекраснаго. Когда кончилось вѣнчанiе, Августѣйшiе Новобрачные подошли къ Государю и Государынѣ. Въ эту минуту многiе изъ присутствовшихъ не могли удержать волненiя и слезъ: ибо въ тѣхъ долгихъ поцѣлуяхъ и въ тѣхъ взглядахъ которыми привѣтствовали Царь и Царица своихъ дѣтей, всякiй понялъ, всякiй почувствовалъ какъ много ими сказалось! Благоговѣйное и свѣтлое лицо Молодаго Супруга въ эти минуты казалось предвѣстникомъ того чувства, которое всю жизнь Молодой Супруги призвано озарить счастiемъ! Послѣ принятiя поздравленiй отъ всѣхъ Членовъ Императорской Фамилiи Новобрачные заняли свое мѣсто въ ряду Семьи, и митрополиты петербургскiй, московскiй, киевскiй, архiепископы Макарiй и Василiй, а также члены Святѣйшаго Синода, протоiереи Бажановъ и Рождественскiй вышли на амвонъ служить благодарственный молебенъ. Когда оба хора запѣли «Тебѣ Бога хвалимъ”, раздались сто одинъ пушечныхъ выстрѣла съ Петропавловской крѣпости. Послѣ молебна тѣмъ же порядкомъ шествiе направилось въ Александровскую залу дворца, гдѣ устроенъ былъ англиканскiй алтарь, и гдѣ по прибытiи Императорской Фамилiи, Новобрачной Четы, членовъ государственнаго совѣта, членовъ Святѣйшаго Синода, стоявшихъ безъ облаченiя съ правой стороны алтаря, свиты Государя и первыхъ и вторыхъ чиновъ Двора, начался обрядъ англиканскаго вѣнчанiя, совершенный деканомъ Стенлеемъ, въ сослуженiи съ священникомъ англиканской церкви и одного дiакона. Когда Новобрачные приблизились къ алтарю Леди Стенлей подала Великой Княгинѣ, отъ имени Королевы, букетъ полученный въ этотъ день изъ Англiи, изъ бѣлыхъ камелiй съ миртами, которые Королевою вырощены были изъ букета миртовыхъ вѣтокъ, полученныхъ Ею во время Ея свадьбы. Вмѣстѣ съ букетомъ поданъ Ей былъ молитвенникъ, который тоже Ей прислала Королева. Этотъ молитвенникъ тотъ самый который сама Королева получила на свою свадьбу и съ которымъ стояла во время обряда, съ собственноручною надписью Королевы. Другой экземпляръ, съ подобною же надписью, присланъ былъ Жениху. Обрядъ англиканскаго вѣнчанiя заключается въ простой проповѣди, въ торжественномъ опрашиванiи жениха и невѣсты ихъ согласiя на принятiе на себя взаимныхъ обязательствъ, потомъ въ чтенiи евангелiя, и наконецъ, въ пѣнiи псалмовъ. Нововѣнчанные стояли на колѣняхъ согласно обряду англиканской церкви, и читали молитвы по лежавшимъ передъ Ними молитвенникамъ. Псалмы были пѣты придворными пѣвчими.

Около трехъ часовъ кончился выходъ. Въ четыре часа съ половиною, въ тѣхъ же залахъ все было вновь въ полномъ блескѣ праздничнаго наряда. Обѣдъ былъ на 700 гостей. На хорахъ пѣли итальянцы и во главѣ артистокъ пѣла Патти. Всѣ дамы были на обѣдѣ, какъ и вечеромъ, въ русскихъ платьяхъ. Стекла оконъ загремѣли когда начались тосты. Ихъ было четыре: первый за Государя Императора, Императрицу и Королеву Англiйскую: раздались 51 выстрѣлъ; второй за Новобрачныхъ — 31 выстрѣлъ; третiй за Членовъ Царскаго Дома и Императорскихъ Принцевъ — 31 выстрѣлъ и четвертый — за духовенство и за весь народъ — 31 выстрѣлъ. Въ девять часовъ былъ третiй праздникъ. Продолжался онъ около часа. На этомъ балѣ не танцуютъ, а бываетъ только полонезъ, открываемый Государемъ Императоромъ и Императрицею. Къ 10–ти часамъ все было кончено. Въ 11¹/₂ Новобрачные, сопутствованные до станцiи всѣми членами Императорской Фамилiи, сѣли въ вагонъ и отправились въ Царское Село, гдѣ, какъ слышно пробудутъ до вторника, 15–го, въ Александровскомъ дворцѣ 15–го и 16–го Новобрачные будутъ принимать поздравленiе Двора, войска, дворянства и купечества; за симъ 19–го будетъ балъ въ дворянскомъ собранiи; за тѣмъ, какъ слышно, будутъ балы въ Аничковомъ дворцѣ, у Великихъ Князей Константина и Николая Николаевичей и у англiйскаго посла. Отъѣздъ въ Москву, какъ слышно, назначенъ на 23–го января.

12 января. Главнымъ событiемъ нынѣшняго дня явилось назначенiе генералъ–губернатора Новороссiйскаго края генер–адъют. Коцебу варшавскимъ генералъ–губернаторомъ и командующимъ войсками варшавскаго военнаго округа. На мѣсто генералъ–адъют. Коцебу, какъ начальника одесскаго военнаго округа, назначенъ генералъ–адъютантъ Семека. Должность же генералъ–губернатора Новороссiйскаго края, какъ слышно, замѣщена не будетъ, такъ какъ предполагается къ упраздненiю.

Итакъ намѣстничество Царства Польскаго и самое слово: «Царство Польское” исчезаетъ навсегда! Замѣчательно что за 4 дня до смерти, покойный графъ Бергъ, чувствовалъ себя до такой степени здоровымъ и бодрымъ, что говорилъ: «слава Богу, я чувствую себя отлично”, и по поводу будущаго упраздненiя немѣстничества въ Царствѣ Польскомъ сказалъ: «да, оно будетъ, но послѣ моей смерти, а это не скоро еще случится”.

_______

Сегодня много послѣдовало, по случаю торжества, Царскихъ милостей и наградъ, и главнымъ образомъ по придворному вѣдомству. Такъ, четыре дамы, а именно графиня Толстая, супруга министра нар. просвѣщенiя, камеръ–фрейлина Ея Величества графиня Антонина Дмитрiевна Блудова, княгиня Воронцова и графиня Толстая — бывшая воспитательница Великой Княгини Марiи Александровны, получили орденъ Св. Екатерины меньшаго креста; семь дѣвицъ пожалованы въ званiе фрейлинъ Ея Величества; графъ Потоцкiй произведенъ изъ гофмейстеровъ въ оберъ–шенки; графъ Стенбокъ изъ гофмейстеровъ въ оберъ–гофмейстеры; графъ Апраксинъ и графъ Вiелепольскiй и тайный совѣтникъ А. Озеровъ въ шталмейстеры; пять новыхъ камергеровъ и 10 новыхъ камеръ–юнкеровъ.

Сегодня же Великiй Князь Сергѣй Александровичъ произведенъ въ поручики, Великiй Князь Павелъ Александровичъ въ подпоручики; а Герцогъ Эдинбургскiй зачисленъ въ 14 Ямбургскiй Великой Княгини Марiи Александровны уланскiй полкъ.

Кстати о балахъ. Мы слышали о томъ что кiевскiй городской голова, П. П. Демидовъ князь Сан–Донато, предположивъ по прiѣздѣ въ Петербургъ употребить до 25 т. р. на прiемы и балъ въ своемъ домѣ по случаю нынѣшнихъ торжествъ, испросилъ Высочайшее разрѣшенiе эти деньги посвятить доброму дѣлу, и cъ Высочайшаго соизволенiя, на эту сумму 25 т. р. учреждены стипендiи для бѣдныхъ студентовъ въ кiевскомъ университетѣ, которые будутъ носить имя жертвователя.

Среди нынѣшнихъ празднествъ и европейскихъ гостей, прiѣхавшiй въ Петербургъ бухарскiй посланникъ Абдулъ–Кадырь–Бей совсѣмъ забытъ. А между тѣмъ онъ, говорятъ, весьма интересная личность, по своимъ чувствамъ преданности русскому правительству. Мы слышали также что въ ожиданiи счастья быть представленнымъ Государю Императору онъ никуда не хотѣлъ ѣздить, и отказывался отъ всѣхъ предлагавшихся ему удовольствiй, отвѣчая: «пока Царь не помилуетъ, никуда не поѣду”. Говорятъ что онъ поднесъ государственному канцлеру великолѣпную трость, покрытую бирюзою.

Прiѣздъ Австрiйскаго Императора ожидается, говорятъ, 28 января. Говорятъ что на возвратномъ пути въ Австрiю, онъ проѣдетъ черезъ Москву и Кiевъ.

Обществомъ попеченiя о раненыхъ, съ Высочайшаго одобренiя, избранъ для отправленiя на мѣсто и для завѣдыванiя раздачею пособiй въ Самарской губ. тайный совѣтникъ графъ Владимiръ Петровичъ Орловъ–Давыдовъ.

Въ самарскую губернскую управу поступило пожертвованiй по 15 декабря 202,254 р.

Въ Остзейскомъ краѣ въ пользу самарцевъ собрано было по 3–е января до 38,000 р.

По 11 января поступило въ Общество попеченiя о раненыхъ въ С.–Петербургѣ 95,000 р.

_______

Въ пользу голодающихъ самарцевъ въ редакцiю журнала «Гражданинъ” поступили слѣдующiя приношенiя:

Отъ священника Бутовича Кiевск. губ. Чигир. у. села Калабарки собранные отъ прихожанъ 10 р.; отъ священника Мясищева Воронежской губ. Павловскаго у. села Гороховаго, собранные отъ прихожанъ 10 р.; отъ г. Торонцова, изъ Каменецъ–Подольска, 3 р.; Отъ Петра Захарова, Тобольской губ., съ Петропавловскаго винокуреннаго завода, 2 р.; отъ священника Демиденкова, Елизаветградск. у., мѣстечка Татаровки, собранные въ церкви, отъ него и отъ причта 2 р. 55 к.; отъ подполк. Степановой 6 р.; отъ супруги ген.–маiора Савицкой 2 р.; отъ поручика Варунъ 3 р.; отъ колл. секр. Галагана 4 р.; отъ студ. Козицкаго 50 к.; отъ шт.–ротм. Рогозина 1 р.; отъ прихожанъ на блюдѣ 13 р. 93 к.; всего 32 р. 98 к. Всего же съ прежде поступившими получено 108 р., которые вмѣстѣ съ собранными отъ розничной продажи, будутъ отосланы въ самарскiй дамскiй комитетъ, для выдачи духовенству и крестьянамъ.

_______

ПРОПОВѢДЬ

сказанная г. Стенлеемъ, деканомъ вестминстерскимъ въ англiйской церкви въ С.–Петербургѣ 6 (18) января.

Получивъ позволенiе отъ почтеннаго проповѣдника напечатать въ переводѣ его проповѣдь, мы помѣстимъ ее въ слѣдующемъ № нашего изданiя. Сегодня же передаемъ только ея содержанiе, и приводимъ нѣкоторыя изъ нея мѣста.

Текстомъ своей бесѣды проповѣдникъ избралъ слово изъ Евангелiя Iоанна о бракѣ въ Канѣ Галилейской. Событiе это проповѣдникъ разсматриваетъ съ двухъ сторонъ, во первыхъ, какъ проявленiе славы Божiей, во вторыхъ, въ его особенномъ примѣненiи къ настоящимъ обстоятельствамъ.

Проповѣдникъ, дѣлая описанiе Каны Галилейской, говоритъ:

«Кана Галилейская была, и есть еще, селенiе висящее на краю скалы, горнаго хребта парящаго надъ одной изъ тѣхъ богатыхъ плоскихъ возвышенностей, чрезъ которыя проходитъ путешественникъ на дорогѣ между Назаретомъ и Капернаумомъ. На этой равнинѣ вѣтеръ колыхалъ тогда и продолжаетъ колыхать понынѣ высокiй тростникъ (canes — откуда заимствовала свое названiе «Кана”). На краю горы былъ и существуетъ до сихъ поръ глубокiй колодезь изобилующiй водою. Среди садовъ и околицъ росла извѣстная смоковница, раскинувшая вокругъ свои широкiе, зеленѣющiе листья; подъ ней, за нѣсколько дней передъ тѣмъ, сидѣлъ уроженецъ этого селенiя, Наѳанаилъ изъ Каны Галилейской, въ исповѣданьи тайны своего сердца, замѣченный Тѣмъ Кого онъ не вѣдалъ, но Который думалъ и заботился о немъ болѣе нежели онъ самъ о себѣ заботился. Позади селенiя, углубляясь въ самую средину горъ, открывается дикое, скалистое ущелье, заросшее густою зеленью и ярко цвѣтущими кустами, — уголокъ полный поэзiи, вѣчный какъ будто свидѣтель какихъ–то счастливыхъ надеждъ первой жизненной весны, какихъ–то обѣтовъ безгрѣшной любви.

«Въ этомъ счастливомъ и прекрасномъ селенiи было брачное торжество”. Затѣмъ описавъ самъ праздникъ и припомнивъ всѣ брачные обряды того времени, проповѣдникъ спрашиваетъ:

«Чему учитъ насъ это первое знаменiе общественнаго служенiя нашего Господа? Это былъ случай не горя или испытанiя, а чистой, невинной радости. Несомнѣнно, Онъ по преимуществу былъ человѣкомъ горя и страданiя, несомнѣнно, что Онъ въ особенномъ, частномъ смыслѣ Утѣшитель безутѣшныхъ, Отецъ сиротъ и всѣхъ тѣхъ, сердце которыхъ съ счастiемъ незнакомо. Несомнѣнно и то что тѣнь креста осѣняла какъ самые высокiе, такъ и самые простые Его подвиги и дѣянiя. И этотъ–то крестъ и глубокая мысль о значенiи жизни и смерти и намъ приноситъ утѣшенiе и опору какъ въ счастливѣйшiе, такъ и въ самые тяжелые и печальные дни нашей жизни. Но подобно тому, какъ въ нашей обыденной жизни встрѣчаются мгновенiя ничѣмъ неомрачаемаго, полнаго счастiя, такъ было и съ Нимъ. Особенная, высокая задача христiанства призываетъ насъ не только плакать съ плачущими, но и радоваться съ радующимися. Его жезлъ и палица ведутъ насъ черезъ горькую долину смерти, но не Онъ–ли тоже приготовилъ намъ трапезу среди земной пустыни, не Онъ–ли наполняетъ черезъ край наши чаши, не Онъ–ли не оставляетъ насъ своими милостями и щедротами во всѣ дни нашей жизни. Ученики Iоанна Крестителя и фарисейскiе постились часто, Онъ же не постился; Онъ былъ какъ бы счастливый женихъ всѣхъ окружающихъ Его. Его земная жизнь даже среди горя и страданiй походила на безпрерывный брачный пиръ. Дѣти брачнаго чертога не могли грустить и плакать пока женихъ былъ съ ними.

«Изъ этихъ радостныхъ общественныхъ собранiй Онъ охотно, до самаго конца земнаго Своего поприща, заимствовалъ лучшiя картины и украшенiя своихъ рѣчей, какъ–то: притчи о брачномъ пирѣ, о брачной одеждѣ, о наполненныхъ чертогахъ царскихъ. И что еще знаменательнѣе: торжественнѣйшее установленiе въ Его Церкви, наканунѣ самой Его смерти и страданiй, является воспоминанiемъ празднества, вечерней прощальной трапезы, на которой «возлюбивъ Своя сущiя въ мiрѣ до конца возлюби ихъ”.

«Такимъ образомъ, говоритъ проповѣдникъ, я на нѣсколько минутъ, въ настоящее праздничное время, остановился на этой особенной сторонѣ земной жизни Спасителя, потому что она служитъ удивительнымъ доказательствомъ Божественнаго Его призванiя, потому что она ярко обрисовываетъ то необыкновенное общественное положенiе, которое отличаетъ Его земное поприще отъ поприщъ основателей всѣхъ другихъ вѣроисповѣданiй. Этотъ урокъ полезенъ для всѣхъ насъ, для вѣрующихъ, столько же какъ для невѣрующихъ, потому что онъ учитъ насъ, что не только святая, ангельская, но даже Божественная жизнь, можетъ быть проведена среди увеселенiй и искушенiй мiра сего, что столько же черезъ радости, сколько черезъ испытанiя, Господь укрѣпляетъ наши характеры, смягчаетъ наши сердца, просвѣтляетъ наши умы, возвышаетъ наши мысли. Оно научаетъ насъ что самая религiозная жизнь есть жизнь тѣхъ которые, неся всю тяжесть общественныхъ обязанностей устраиваютъ счастiе другихъ, и наслаждаясь всѣмъ что есть добраго и прекраснаго на свѣтѣ, умѣютъ бороться противъ зла, съ твердою рѣшимостiю и съ тѣмъ же сильнымъ и праведнымъ негодованiемъ, которое выказывалъ въ подобныхъ случаяхъ Спаситель.”

Затѣмъ проповѣдникъ переходитъ ко второй главной мысли своего слова: онъ напоминаетъ что пиръ Каны Галилейской былъ не простой, а брачный пиръ, и что первое чудо Имъ сотворенное было на брачномъ пирѣ.

«Постановленiе христiанскаго брака”, говоритъ проповѣдникъ, «и благословенiе заключающееся въ христiанской семьѣ были какъ–бы достойны того, чтобы Христосъ освятилъ ихъ первымъ Своимъ чудомъ. Они служатъ основою народовъ и церквей, они соль развращеннаго общества, которое безъ нихъ распалось бы и уничтожилось! Они служатъ крѣпкими преградами противъ суевѣрiя съ одной стороны и безвѣрiя съ другой, ими Богъ противодѣйствуетъ всепокоряющему господству матерiальнаго мiра и его суеты!”

Потомъ остановившись на объясненiи и описанiи понятiй «счастливый домъ, счастливый бракъ”, которые онъ называетъ «подобiемъ неба на землѣ”, почтенный деканъ говоритъ, что «бракъ, гдѣ бы онъ ни совершался, въ высокихъ ли положенiяхъ жизни, или въ смиренныхъ, есть не только слiянiе двухъ человѣческихъ душъ для взаимнаго общенiя и помощи, не только постоянный обмѣнъ чистѣйшаго счастья, но также новый источникъ обновленiя и спасенiя; да, это есть какъ бы послѣднiй великiй призывъ разъ навсегда отбросить отъ себя прошедшее со всѣми его заблужденiями, ошибками и безумiемъ, отбросить далеко, далеко, назадъ, чтобы съ новыми надеждами, новымъ мужествомъ и новою энергiею идти впередъ и взирать на будущность открывающуюся передъ нами”.

Выяснивъ понятiе о бракѣ и опредѣливъ его обязанности проповѣдникъ говоритъ: «Мы въ то же время еще болѣе радуемся, и еще серьознѣе смотримъ на сегодняшнее торжество потому, что оно не только есть сочетанiе двухъ человѣческихъ сердецъ, но есть какъ бы союзъ мира двухъ могущественныхъ нацiй.

«Въ этомъ–то и заключается чудесное дѣйствiе сего важнаго обряда, что когда онъ совершается не необдуманно, не легкомысленно, не въ шутку, но съ благоговѣньемъ и въ страхѣ Божiемъ, и въ чистой любви одного къ другому, — онъ освящаетъ и объединяетъ все, что къ нему прикасается — онъ золотитъ хижину бѣднѣйшаго крестьянина; и если прежде дѣйствiе его связывало и объединяло между собою государства на ихъ общемъ историческомъ пути, то еще болѣе благотворнымъ кажется намъ его связующее дѣйствiе, когда оно устанавливаетъ отношенiя между государствами, стоявшими другъ отъ друга раздѣленными, — какъ два полюса христiанской цивилизацiи на двухъ концахъ Европы.

«Сегодня празднуемый нами брачный союзъ не имѣетъ себѣ подобнаго въ Европѣ въ теченiе 800 лѣтъ; послѣднiй бракъ между королевскимъ англiйскимъ домомъ и Россiею теряется въ туманѣ отдаленной отъ насъ исторiи, когда величайшiй изъ древнихъ Русскихъ Князей, Владимiръ Мономахъ, просилъ руки Принцессы Гитъ, дочери Гарольда, послѣдняго изъ саксонскихъ королей.

Какъ мало тотъ и другой монархъ могли провидѣть тѣ великiя судьбы, коихъ совершителями въ исторiи мiра явятся обѣ эти нацiи, при другомъ принцѣ и при другой княжнѣ, и то значенiе, которое посредствомъ семейной связи получитъ союзъ этихъ двухъ государствъ. И въ правду, могли ли они предвидѣть, что маленькiй островъ гдѣ то въ дали океана, открытый для всѣхъ вѣтровъ и для всякаго вооруженнаго нападенiя, сдѣлается владыкою морей и страхомъ изнѣженнаго Востока, и что княжество въ дикихъ лѣсахъ Славянскихъ выростетъ въ могущественное и образованное государство протягивающее руку преемникамъ Англо–Саксонской расы въ центрѣ Азiи и на границахъ Америки.

Какое предвидѣнiе въ грядущемъ величiи и безконечнаго успѣха внушаетъ намъ этотъ взглядъ брошенный на вѣка давно уже минувшiе. Если отъ той поры понынѣ пилось «доброе вино” христiанскаго просвѣщенiя, теперь еще лучшее вино ждетъ впереди дѣтей нашихъ дѣтей!”

Сказавъ эти слова, проповѣдникъ указываетъ на тѣ черты, въ которыхъ онъ видитъ общенiе Россiи съ Англiею, и воскрешая передъ слушателями историческiя личности Петра I–го и Альфреда Великаго, становитъ ихъ какъ бы передъ нынѣшнимъ событiемъ и говоритъ что оба привѣтствовали бы этотъ счастливый день, какъ залогъ мира и благоденствiя между первенствующими народами и другъ другу сочувствующими церквами.

«Посредствомъ этого дома молитвы, такъ давно существующаго въ Россiи, да низойдетъ же благословенiе Англiи на союзъ, который въ продолженiи этой недѣли долженъ совершиться.”

Затѣмъ напомнивъ словами изъ Товiи тѣ обязанности которыя ангеломъ возложены были на юнаго странника, пришедшаго за женою въ отдаленную страну, проповѣдникъ заключилъ свою проповѣдь слѣдующими словами:

«Благословенiя обѣихъ церквей и обѣихъ странъ да пребываютъ на грядущихъ судьбахъ этихъ двухъ юныхъ жизней, да соединятся онѣ неразрывною связью для взаимныхъ, неослабныхъ заботъ объ общемъ благоденствiи и для неусыпнаго стремленiя къ высокимъ и святымъ цѣлямъ, которыя охраняютъ семейныя узы, возвышаютъ народы и утверждаютъ государства и царства!”

_______

ДЕВЯТОЕ ЯНВАРЯ.

Память Великой Княгини Елены Павловны въ Крестовоздвиженской общинѣ.

9 января 1874 года исполнился годъ съ того дня какъ преставилась въ вѣчность Великая Княгиня Елена Павловна. Дѣла ея пошли вслѣдъ за нею. Здѣсь, въ сердцахъ знавшихъ ее и одушевлявшее ее чувство добра и благоволенiя, — осталась благословенная ея память. Многiе, конечно, въ этотъ день поминали имя ея съ живою молитвою въ сердцѣ; но въ особенности, на тѣхъ мѣстахъ гдѣ она при жизни являлась съ словомъ возбужденiя и одобренiя, въ тѣхъ учрежденiяхъ которыя были ею созданы и одушевлены, возносились, въ день ея кончины, горячiя молитвы объ упокоенiи души ея.

Въ ряду всѣхъ этихъ мѣстъ и учрежденiй, во первыхъ, и всего явственнѣе приходитъ на мысль небольшая домашняя церковь у Калинкина моста, въ домѣ Крестовоздвиженской общины сестеръ милосердiя. Сонмъ сестеръ, созванныхъ когда–то усопшею на великое служенiе человѣчеству и отечеству, — давно уже разошелся въ разныя стороны. Иныя скончались въ самомъ служенiи своемъ, стоя такъ сказать, на кровяхъ севастопольскихъ; многiя отошли въ вѣчность, совершивъ дѣло къ которому были призваны; нѣкоторыя еще продолжаютъ служенiе больнымъ въ другихъ учрежденiяхъ и въ самой Крестовоздвиженской общинѣ. Но гдѣ бы ни жили оставшiяся отъ великой брани севастопольскiя сестры, — отовсюду, конечно, въ этотъ день, мысль ихъ стремилась съ молитвою къ этому освященному мѣсту, къ этой маленькой церкви, гдѣ до сихъ поръ, на жертвенникѣ стоитъ, памятникомъ великой эпохи, севастопольская бомба, когда–то разразившаяся между сестрами, съ водруженнымъ на ней крестомъ. И на этомъ мѣстѣ, въ день посвященный памяти рабы Божiей Елены, въ средѣ служащихъ и служившихъ указанному ею дѣлу, приходятъ на память «нѣкая ученица, именемъ Тавиѳа, исполнена благихъ дѣлъ и милостынь яже творяше — и вдовицы собранныя около бездыханнаго ея тѣла, плачуще и показующе Петру ризы и одежды елика творяше съ ними сущи Серна”...

Въ 1854 году, въ разгаръ крымской войны и осады Севастополя, стали доходить до Петербурга страшныя вѣсти. Люди гибли сотнями и тысячами не столько отъ непрiятеля, сколько отъ недостатка помощи и ухода за ранеными и больными. Врачи, фельдшера, прислуга, падали отъ изнеможенiя, и рукъ не хватало для перевязки раненыхъ и для ухода за ними. Въ ту пору не только у насъ, но и во всей Европѣ не было еще и въ заводѣ, помимо оффицiальнаго устройства врачей и фельдшеровъ, частныхъ санитарныхъ учрежденiй, для помощи раненымъ и больнымъ во время войны. Миссъ Найтингель появилась уже гораздо позже въ англiйской армiи съ своею организованною дѣятельностью. Отдѣльныя лица желавшiя посвятить себя на служенiе для этого дѣла, при всей своей ревности, не могли ничего достигнуть, потому что некуда было имъ примкнуть, не къ чему приложить силу труда и самопожертвованiя, да и личныя средства у отдѣльныхъ лицъ были для того недостаточны. Необходимо было не только задумать дѣло горячею душою, но и организовать его разумно. При томъ надобно перенестись въ ту пору когда всякая новая мысль, особливо въ примѣненiи къ военному дѣлу, представлялась съ перваго раза страшною въ виду существующей, утвердившейся привычной организацiи, когда всѣ сторонились съ недовѣрiемъ отъ всякой новой мысли, и для того чтобы провести ее въ дѣло — требовалась чрезвычайная энергiя съ чрезвычайнымъ умѣньемъ.

Но когда горячая мысль зарождалась въ душѣ у Великой Княгини, она не давала ей покою, покуда не переходила въ дѣло и не вырабатывалась въ организацiю. Сколько безсонныхъ ночей провела она съ этою мыслью, сколько тревожныхъ дней прожила она съ нею, посреди доходившихъ отовсюду извѣстiй и слуховъ о бѣдствiяхъ войны.

Вотъ что сама она писала, незадолго до кончины, вспоминая объ этой эпохѣ.

«Меня мучили мысли о бѣдствiяхъ войны, мучило желанье сдѣлать съ моей стороны все что было въ моихъ силахъ, для облегченiя страданiй. День и ночь я объ этомъ думала, и наконецъ, въ день Альмскаго сраженiя, на Каменномъ острову — меня точно озарила мысль собрать и послать на самое мѣсто войны сестеръ для ухода за больными и ранеными. Я тотчасъ же написала записку Пирогову, который въ ту пору находился въ Петербургѣ, спрашивала его мнѣнiя, что онъ думаетъ объ этой мѣрѣ, и просила его, если онъ со мной согласенъ, всячески мнѣ содѣйствовать. Тутъ же написала я другое письмо военному министру, кн. Долгорукову, чтобъ онъ испросилъ соизволенiя на эту мѣру отъ Государя Императора. Государь съ перваго раза усумнился въ успѣхѣ моего плана: это дѣло представлялось ему неосуществимымъ. Но я, въ личномъ объясненiи съ Государемъ, продолжала настаивать на своей мысли; я обязалась передъ нимъ положительно, что сестры мои будутъ подчинены во всей точности всему управленiю и порядку военныхъ госпиталей и состоять будутъ подъ распоряженiемъ военныхъ медиковъ: Государь разрѣшилъ мнѣ сдѣлать опытъ. Потомъ передъ своею кончиною, и во время болѣзни, Государь не разъ приказывалъ благодарить меня за ту пользу которую сестры приносятъ на войнѣ и за утѣшенье которое получаютъ отъ нихъ раненые: объ этомъ имѣлъ онъ самое положительное свидѣтельство въ донесенiяхъ съ мѣста военныхъ дѣйствiй”.

На воззванiи Великой Княгини къ христiанской любви и патрiотизму русскихъ женщинъ отозвалось уже въ октябрѣ 1854 года 30 особъ знакомыхъ съ уходомъ за больными. Изъ нихъ составилось первое зерно общины сестеръ милосердiя, названной Крестовоздвиженскою, устроенной исключительно на иждивенiе Вел. Княгини. Только христiанскимъ чувствомъ могло быть возбуждено и поддержано самоотверженiе, потребное для подвига предстоявшаго сестрамъ, и на этомъ чувствѣ была основана первая данная имъ инструкцiя. Надлежало спѣшить, но необходимо было и приготовить сестеръ, по возможности, къ главнѣйшимъ техническимъ прiемамъ ихъ дѣятельности. Нѣкоторое время онѣ обучались, подъ руководствомъ врачей, къ уходу за ранеными, во 2–мъ военно–сухопутномъ госпиталѣ, и сама Великая Княгиня, прiѣзжая туда, занималась вмѣстѣ съ ними перевязкою ранъ, для ихъ поощренiя. — 6–го ноября (памятный день!), послѣ молебствiя въ Михайловскомъ дворцѣ, на каждую изъ сестеръ возложенъ былъ крестъ, и Великая Княгиня, снарядивъ ихъ, отпустила на великое дѣло, со слезами и благословенiемъ, въ распоряженiе Пирогова, уже находившагося на мѣстѣ военныхъ дѣйствiй. За этимъ первымъ отрядомъ послѣдовало въ томъ же году еще два, и въ слѣдующемъ году еще нѣсколько, такъ что къ концу 1855 года въ Крымъ и въ Финляндiю отправлено всего 203 сестры, на полномъ иждивенiи Великой Княгини. Сверхъ того почти каждую недѣлю, попеченiями Великой Княгини отправляемы были въ Крымъ, черезъ морское министерство, запасы корпiи, медикаментовъ, бѣлья, и т. под. вещей, необходимыхъ для ухода за больными и для удовлетворенiя нуждъ. — Великая Княгиня сама входила во все и обо всемъ заботилась, не ослабляя въ себѣ ни на одинъ часъ того одушевленiя, которымъ было проникнуто съ начала до конца великое, предпринятое ею дѣло. Дѣятельность Крестовоздвиженскихъ сестеръ въ Севастополѣ и въ Крыму принадлежитъ исторiи. (Ниже помѣщается краткiй ея очеркъ). Она составляетъ цѣлую поэму, которая тѣмъ драгоцѣннѣе для насъ что представляетъ непрерывный рядъ дѣлъ, совершавшихся въ простотѣ, безъ всякой мысли о подвигѣ и заслугѣ. Таково должно быть, въ духѣ любви христiанской, и по народному чувству, всякое дѣло служенiя ближнему и отечеству. Оно просто, какъ цвѣтокъ выростающiй на стеблѣ дѣйствiемъ природной силы: надобно со стороны подойти къ нему чтобы подивиться въ немъ чудному художеству которымъ природа его изукрасила.

Когда война кончилась и сестры вернулись, Великая Княгиня собрала ихъ снова на продолженiе прежняго служенiя страждущимъ. Крестовоздвиженская община стала постояннымъ учрежденiемъ, которое учредительница прiютила сначала у себя во дворцѣ, покуда оно не устроилось въ своемъ домѣ. Учрежденiе составилось изъ 80 сестеръ, и ему указана по мысли Великой Княгини троякая дѣятельность:

1. Уходъ въ мирное время за больными въ больницахъ и госпиталяхъ — въ Николаевскомъ военномъ, въ Морскомъ Калинковскомъ госпиталѣ, въ Чернорабочей больницѣ, въ Елисаветинской дѣтской больницѣ и т. п.

2. Лѣченiе бѣдныхъ больныхъ при самой общинѣ, гдѣ устроена больница на 16 кроватей для бѣдныхъ женщинъ. — При ней учредилась мало по малу лѣчебница для приходящихъ, въ которой ежедневно пользуются врачебнымъ пособiемъ и даровыми лѣкарствами люди самаго бѣднаго класса (до 30,000 взрослыхъ и до 7,000 дѣтей ежегодно).

3. Попеченiе о бѣдныхъ. При общинѣ содержатся: небольшая первоначальная школа для обученiя 24 бѣднѣйшихъ дѣвочекъ, безплатная квартира для 10 неимущихъ старушекъ, рукодѣльня для обученiя 20 бѣдныхъ дѣвочекъ шитью, и прiютъ–ясли, куда бѣдные люди, уходя на работу, приносятъ на цѣлый день малолѣтнихъ дѣтей своихъ, оставляя ихъ на попеченiе сестеръ.

Но кромѣ всего этого, пособiе бѣднымъ всякаго рода по мѣрѣ и по свойству нужды, входитъ въ дѣятельность общины. Гдѣ является болѣзнь, тамъ изъ самой болѣзни и вслѣдствiе ея открываются всевозможныя нужды и лишенiя. Гдѣ есть состраданiе къ нуждамъ какого бы то ни было рода, туда обращаются и нужды всякаго рода за сочувствiемъ и пособiемъ. Не въ свойствахъ Великой Княгини было — стѣснять свободное дѣйствiе благотворительности: сама она, въ виду нужды и бѣдствiя, слѣдовала всегда влеченiю сердца, и рука ея никогда не сжимала и не задерживала даровъ своихъ и не мѣрила ихъ узкою мѣрой. Община служила ей посредствомъ для благотворенiй всякаго рода. Одна изъ сестеръ занята была въ общинѣ исключительно посѣщенiемъ бѣдныхъ и снабженiемъ нуждающихся по роду нужды, особливо въ двухъ смежныхъ съ общиною частяхъ города — Нарвской и Московской. Изо дня въ день состояла она въ ближайшихъ, непосредственныхъ сношенiяхъ съ Великою Княгиней, и ей одной известны были тайны многихъ сердечныхъ движенiй къ добру, которыми такъ изобиловала душа усопшей благотворительницы. Сколько разъ случалось, когда недостовало наличныхъ средствъ на нужду, требовавшую немедленнаго пособiя, сестра шла прямо къ Великой Княгинѣ за помощью, и Великая Княгиня сама, мимо людей своихъ, разъискивала и отдавала свои домашнiя вещи для того только, чтобъ не стояло доброе дѣло. Передъ праздниками Пасхи и Рождества Христова сестрѣ посѣтительницѣ бѣдныхъ всегда предстояли особыя хлопоты: отъ 300 до 400 бѣдныхъ семействъ получали изъ общины на счетъ Великой Княгини, пасху, куличь и яйца. Къ Рождеству Христову бѣднымъ многосемейнымъ людямъ разсылались, по распоряженiю Великой Княгини, корзины съ съѣстными припасами, чаемъ, кофеемъ, подарками для дѣтей и платьемъ.

Крестовоздвиженскiя сестры работаютъ на такомъ полѣ, которое всегда обильно, никогда не выпахивается. Это поле болѣзни и смерти, поле нужды, горя и бѣдствiя, наконецъ — когда Богу угодно будетъ — поле военной брани. Жатва великая — лишь бы были дѣлатели. Великое утѣшенье видѣть, что въ нужное время Господинъ жатвы посылалъ такихъ дѣятелей какихъ нужно было, и мы не сомнѣваемся что когда нужно будетъ, Крестовоздвиженская община вышлетъ снова на поле брани такихъ же подвижницъ, какихъ выслала въ 1854 году усопшая учредительница общины. Только бы не угасалъ посреди общины огонь, ея рукою зажженный, только бы не забывался данный ею завѣтъ для будущей дѣятельности сестеръ: ради Бога, ради Отечества!

В.

_______

ИЗЪ МОСКВЫ.

Французская актриса и русское народное выраженiе. — Мнимая глупость Рашели. — Нѣчто о музыкѣ. — Оперно–драмматическiе классы въ московской консерваторiи. — Разныя пожеланiя. — Прiятная новость изъ области живописи. — Губернское земское собранiе. — Московское дворянство. — Московское купечество и новая военная повинность. — Пожертвованiя въ пользу самарцевъ. — Справедливъ–ли возгласъ мантуанскаго поэта о Венецiи? — Благотворительныя дѣла. — Ожиданiе прiѣзда Высокихъ Гостей.

Разъ въ Парижѣ, на Сен–Мортенскомъ бульварѣ, въ ненастную погоду, бѣдная дѣвушка–еврейка, дрожа отъ холода и голода, пѣла пѣснь В. Гюго («Богъ всегда есть”); бѣдная пѣвица подобрала къ этой пѣснѣ торжественную и высоко–трогательную мелодiю; одинъ проходившiй мимо учитель музыки, услышавъ дѣвочку, остановился и съ усиленнымъ вниманiемъ дослушалъ ея глубоко–прочувствованное пѣнiе; онъ заинтересовался судьбою пѣвицы, и вотъ, благодаря его содѣйствiю, послѣдняя поступаетъ въ музыкальную школу. Дѣвочка воображаетъ что ей суждено быть музыкантшей и пѣвицей; но случайно попадается ей въ руки книга сочиненiй Расина; достаточно было нашей музыкантшѣ воспроизвести роль Гермiоны въ Расиновой «Андромахѣ”, какъ призванiе ея опредѣлилось въ иномъ видѣ: музыкантша преображается въ драматическую артистку; вскорѣ она пожинаетъ лавры на своемъ новомъ поприщѣ, заслуживая восторженныя одобренiя отъ лучшихъ театральныхъ критиковъ и отъ извѣстныхъ артистовъ, какова, напримѣръ, была прославленная Марсъ. На пути ко всемирной извѣстности, юная артистка такъ вспоминала о своемъ прошломъ: «какъ глупо было съ моей стороны убиваться изъ–за того что не могу учиться музыкѣ; музыка — не мое призванiе; мое назначенiе сдѣлаться актрисой...” Жизнь оправдала эти послѣднiя три слова знаменитой Рашели; но если не даромъ существуетъ русское народное выраженiе: «играть пѣсни”, вмѣсто пѣть пѣсни, то справедливо–ли укоряла себя Рашель въ глупости? Нѣтъ, она была въ этомъ отношенiи неправа. Своими вдумчиво и страстно выполняемыми пѣснями она лишь болѣе и болѣе пробуждала въ себѣ, сама того не сознавая, талантъ драматическiй, для выраженiя котораго, между прочимъ, необходимы хорошо обработанныя вокальныя средства и развитое чутье правды въ выборѣ тѣхъ или другихъ голосовыхъ интонацiй; съ этой стороны сценическое искуство, можно сказать, родственно музыкальному: какъ для музыканта нужно умѣнье, по выраженiю поэта, «перебирать трели въ сухомъ и звонкомъ тростникѣ, оживлять ихъ мыслью, чувствомъ, повышать и понижать”, такъ актеру нужно умѣнье распоряжаться своимъ голосомъ, конечно съ присоединенiемъ мимики и пластики; но послѣднiя все свое хорошее значенiе имѣютъ лишь при помянутомъ умѣньѣ. Несомнѣнно что Рашели сразу не удалось бы превосходно воспроизвести роль Гермiоны, если бъ артистка прежде того умѣла только пѣть безъ особенной выразительности въ пѣнiи. Перейдемъ къ той мысли, что внутреннее, душевное настроенiе личности подлежитъ разнообразнымъ музыкальнымъ выраженiямъ; особливо пѣвучимъ выраженiямъ въ области искуства оперно–драматическаго; въ этомъ смыслѣ можно многое говорить за тему, указанную покойнымъ Сѣровымъ словами: «о совпаденiи музыки со всѣми глубочайшими требованiями истинной драматургiи”. Замѣтимъ что это совпаденiе главнымъ образомъ возможно именно въ музыкѣ оперной, что увлеченiе самого же Сѣрова рисовать музыкою «эпическую обстановку драмы, колоритъ мѣстности и эпохи” разумно и плодотворно лишь какъ противодѣйствiе крайнему взгляду на оперу, такъ высказанному Вольтеромъ: ce qui est trop bête pour étre dit, on le chante... А вообще извѣстно, какъ злоупотребляютъ своимъ талантомъ иные современные композиторы, увлекаясь желанiемъ рисовать музыкою то что послѣдней недоступно, и не желая сознать, что лиризмъ, въ широкомъ смыслѣ этого слова, — исключительное и основное достоянiе музыки... Но это à propos. Несомнѣнно только что «для сильной и вѣрной передачи душевныхъ движенiй” оперные пѣвецъ и пѣвица должны отличаться извѣстною силою, извѣстными качествами драматическаго исполненiя; достигнуть же умѣнья въ такомъ исполненiи невозможно безъ серьознаго спецiальнаго изученiя сценическаго искуства, принимая послѣднее, конечно, не съ одной его внѣшней стороны...

Указанное серьозное изученiе ведется въ оперно–драматическихъ классахъ, устроенныхъ полгода слишнимъ назадъ при московской музыкальной консерваторiи. Въ прошлогоднихъ своихъ замѣткахъ мы имѣли случаи высказывать наше искреннее сочувствiе даровитому артисту московскаго Малаго театра, И. В. Самарину, за его замѣчательное умѣнье вести помянутые классы. Въ настоящее время, все болѣе и болѣе опредѣляется успѣхъ и важное значенiе послѣднихъ: изъ учащихся пѣнiю теперь образуются, въ сравнительно короткое время, хорошiе актеры и актрисы. Если мечта о возрожденiи русской оперы — не утопiя; если затѣмъ иные изъ воспитанниковъ и воспитанницъ московской консерваторiи, прошедшихъ помянутые классы, обновятъ ветхую деньми и красотами русскую оперную труппу, хоть бы въ Москвѣ: то русская опера при этомъ возрожденiи заявитъ себя, помимо необходимыхъ музыкальныхъ достоинствъ, еще достоинствомъ внѣшней и внутренней правдивости, въ драматическомъ исполненiи, т. е. естественностью въ игрѣ. Мы убѣждены въ этомъ также, какъ убѣждены въ современномъ постыдномъ положенiи русской оперы и почти всей русской сцены въ нашихъ столичныхъ театрахъ. Намъ нѣсколько разъ довелось видѣть успѣхи учащихся у г. Самарина въ консерваторiи. Не можемъ забыть, какъ удовлетворительно былъ разыгранъ «Севильскiй цырюльникъ” Бомаршэ: за исключенiемъ роли доктора Бартоло, не совсѣмъ удавшейся исполнителю, роли Альмавивы, Розины, Фигаро и Донъ–Базилiо разыграны живо, естественно, что обличало серьозную обдуманность каждой фразы исполнявшими комедiю; «il n’y a que les petits hommes qui craignent les petits écrits” — говорилъ Бомаршэ, возставая противъ интригъ придворныхъ Людовика XVI, когда хотѣли помѣшать появленiю «Свадьбы Фигаро” на сценѣ; всего болѣе онъ могъ бы лично разувѣриться во мнѣнiи о ничтожности его комедiи «Севильскiй цырюльникъ”, если бы могъ видѣть къ ней такое усердное отношенiе исполнителей, какое мы видѣли въ юныхъ, начинающихъ дарованiяхъ консерваторiи; напр., намъ живо вспоминается монологъ учителя Розины, Донъ–Базилiо, о постепенномъ разростанiи сплетни въ клевету, о торжествѣ послѣдней (8–е явл. 2–го дѣйс.), монологъ, исполненiе котораго невольно вызвало дружныя рукоплесканiя въ небольшой группѣ зрителей, присутствовавшихъ во время испытанiя учащихся въ оперно–драматическихъ классахъ консерваторiи. Замѣтимъ что пьесы выбираются для этихъ испытанiй, конечно, соотвѣтствующiя серьозной цѣли классовъ. Затѣмъ, видно уже изъ этихъ испытанiй что будущiе оперные артисты не станутъ на настоящей сценѣ томить зрителей псевдоклассической, исполненной гусиной важности, походкой, производитъ какiе–то неестественные, до смѣшнаго величавые жесты, и т. д., что все такъ часто теперь выступаетъ на представленiяхъ итальянской оперы и опротивѣло до тошноты; далѣе, изученiе серьозныхъ драматическихъ произведенiй должно отзываться подъемомъ общаго образованiя въ учащихся, должно содѣйствовать развитiю и облагороженiю ихъ эстетическаго вкуса, чего недостаетъ пока въ особенности большинству разныхъ современныхъ русскихъ художниковъ и артистовъ... Наконецъ, иные изъ учащихся пѣнiю въ московской консерваторiи не всѣ могутъ оказаться артистами и артистками для оперы; въ такомъ случаѣ имъ представляется исходъ въ служенiи драматической сценѣ, гдѣ особенно должны быть цѣнимы дарованiя, владѣющiя, кромѣ литературнаго, и музыкальнымъ образованiемъ... И вотъ когда, напр., казенный московскiй драматическiй театръ видимо готовъ спускаться (не вѣкъ же прослужатъ въ немъ немногiе высокiе таланты прежней счастливой поры!) къ низинамъ á la Александровъ, Лентовскiй и т. п., и еще ниже — á la Рѣшимовъ, отрадно было бы думать что есть цѣлая хорошая школа, приготовляющая обновленiе и улучшенiе драматической московской сцены. Въ заключенiе остается питать разныя добрыя желанiя для этой школы, напр. чтобы оно преобразилось въ самостоятельное отдѣленiе при консерваторiи, чтобы въ это отдѣленiе въ видѣ «класса сценическаго искуства” — поступали на ученье не одни пѣвцы и пѣвицы... Читатель извинитъ насъ что мы такъ долго говорили по поводу оперно–драматическихъ классовъ консерваторiи; рѣдко приходится намъ говорить о музыкѣ и театрѣ; мы будемъ позволять себѣ и впредь говорить обстоятельнѣе о предметахъ музыки и театра, когда представится важный и рѣдкiй поводъ, подобный настоящему, къ разговору.

Передадимъ теперь прiятную новость изъ другой художественной области: въ скоромъ времени должна выйти въ свѣтъ первая тетрадь рисунковъ къ сочиненiямъ Гоголя, составляемыхъ въ Москвѣ художниками Маковскимъ, Прянишниковымъ и Трутовскимъ и издаваемыхъ А. Н. Голяшкинымъ. Рисунки печатаются въ литографiи В. Е. Маковскаго, и дай Богъ, чтобы литографiя не испортила всѣхъ прелестей, какими отличаются оригинальные рисунки! Говоримъ такъ потому, что литографскiя работы рѣдко у насъ на Руси удаются хорошо. Каждую тетрадь, величиною въ большую четверку (около 10 вершковъ длины и 8–ми ширины листъ), предполагается продавать по 3 р. Слѣдовательно, при постепенномъ выходѣ тетрадей, покупка ихъ по одной будетъ легче для многихъ лицъ изъ публики. Все изданiе должно состоять изъ 30 съ чѣмъ–то тетрадей. Мы видѣли въ студiи В. Е. Маковскаго нѣкоторые рисунки для первой тетради («Пропавшая грамота”) и для второй («Страшная месть”). Намъ живо вспомнились превосходные рисунки Дорэ къ Дантову «Аду”, тѣ рисунки, гдѣ роскошь и изящество фантазiи нераздѣльны съ превосходнымъ выполненiемъ художественныхъ замысловъ. И тѣмъ дороже для насъ вполнѣ художественная работа московскихъ живописцевъ что она воспроизводитъ родныя для русскаго человѣка картины и сцены малороссiйской жизни, столь живо и содержательно воспроизведенныя генiальнымъ русскимъ поэтомъ въ его «Вечерахъ на хуторѣ”. Теплотою жизни вѣетъ отъ помянутыхъ рисунковъ; они вынуждаютъ зрителя читать и перечитывать разсказы Гоголя, вникать въ поэтическiя красоты послѣднихъ; они освѣжаютъ мысль и чувство притокомъ новыхъ представленiй; нужно было художнику–живописцу глубоко прочувствовать тотъ живой, добродушный и здоровый юморъ, какимъ проникнуты въ особенности нѣкоторые изъ малороссiйскихъ разсказовъ Гоголя, чтобы воспроизвести его въ рисункахъ; этимъ юморомъ, можно сказать, дышатъ нѣкоторые рисунки и этотъ юморъ далекъ отъ современнаго болѣзненнаго quasi–юмора, не проникающаго въ самый смыслъ жизненныхъ явленiй. Посмотрите на рисунокъ (изъ 1–й тетради), гдѣ герой «Дѣдъ” играетъ въ карты: «козырь! вскричалъ онъ, ударивъ по столу картою, такъ что ее свернуло коробомъ...” А еще рисунокъ: «вотъ и чудится ему, что изъ сосѣдняго воза что–то выказываетъ рога”; а еще этотъ рисунокъ, на которомъ изображенъ концертъ нечистой силы и чертовъ трепакъ!.. Затѣмъ, замѣчательно въ рисункахъ воспроизведенiе чисто фантастическихъ образовъ, выступающихъ въ разсказѣ «Страшная месть”: напр., когда казакъ Данило плыветъ по Днѣпру: «пошатнулся третiй крестъ, поднялся третiй мертвецъ”; или сцена, когда колдунъ отецъ вызываетъ тѣнь дочери, или образъ проклятаго рыцаря на утесѣ, одѣваемаго облакомъ, и т. д. Все это можно назвать перлами художественной фантазiи, открытыми поэтомъ и еще опредѣленнѣе воспроизведенными рукою живописца.

Окончу свои замѣтки передачею о нѣсколькихъ болѣе видныхъ фактахъ изъ московской жизни за послѣднее время. Скоро окончатся совѣщанiя московскаго губернскаго земскаго собранiя; по ихъ окончанiи мы познакомимъ читателей съ общими результатами этихъ земскихъ совѣщанiй; теперь лишь укажемъ на выдающiйся и, такъ сказать, отдѣльный фактъ передачи земской учительской семинарiи въ вѣдомство министерства народнаго просвѣщенiя. Земство выслушало на одномъ изъ засѣданiй откровенную исповѣдь коммиссiи о печальномъ состоянiи этой семинарiи, и ничего нѣтъ дурнаго въ его рѣшимости отказаться отъ завѣдыванiя столь серьознымъ и дорогимъ для интересовъ народнаго просвѣщенiя учрежденiемъ: ибо ничѣмъ еще не доказано, чтобы казенныя учительскiя семинарiи плохо вели свое дело; земство же можетъ съ большою энергiею заняться дѣломъ народныхъ сельскихъ училищъ; здѣсь требуется земской энергiи больше и больше... Но о томъ до другаго раза. Московское дворянство, движимое чувствомъ благодарности къ Верховной Власти за новый знакъ ея довѣрiя къ россiйскому дворянскому сословiю, выраженный въ извѣстномъ рескриптѣ Государя Императора на имя г. министра народнаго просвѣщенiя (о надзорѣ за сельскими школами), на особомъ совѣщанiи составило адресъ Государю; Высочайшiй сочувственный отвѣтъ на этотъ адресъ уже на дняхъ полученъ дворянствомъ. Изъ всѣхъ разговоровъ по поводу новой роли предводителей дворянства въ качествѣ надзирателей хода народнаго образованiя въ деревняхъ и селахъ, можно только заключить что съ нетерпѣнiемъ ожидается обнародованiе особыхъ о семъ надзорѣ постановленiи; тогда видно будетъ чтò это за надзоръ, какiя его бытовыя условiя. Теперь же пока о всѣхъ разглагольствiяхъ за и противъ, по этому поводу, говорить не стоитъ. Московское купечество ликуетъ, потому что на четыре года избавлено отъ обязательной военной повинности по недавно изданному «Уставу”. Впрочемъ, мы уже слышали изъ среды его наивные спросы: «почему–де не на вѣкъ насъ избавили отъ солдатчины?” Но извѣстно что люди никогда ничѣмъ не довольны. Во всякомъ случаѣ можно вѣрить, что помянутая льгота, данная степенному россiйскому купечеству, послужитъ сильнѣйшимъ рычагомъ къ подъему и распространенiю общаго образованiя въ его массахъ, дабы тѣмъ скорѣе уничтожить среди нихъ какiе–то типы «гробовъ повапленныхъ”, снаружи и разукрашенныхъ, а внутри преисполненныхъ «хищенiя и злобы”, по слову евангельскому. Только едва ли разумно желать подъема этого образованiя чрезъ заведенiя, подобно недавно проектированному московскимъ купечествомъ: взамѣнъ практической академiи какой–то сословный негоцiантскiй университетъ, съ красивыми, правда, мундирными фуражками для воспитанниковъ, но съ плохимъ устройствомъ «связей въ головѣ” (негоцiантское московское выраженiе для обозначенiя ума и глупости: «крѣпкiя связи” — умникъ; «нѣтъ связей” — глупъ!), ибо сотни предметовъ, которые должно пройти въ этомъ чаемомъ университетѣ въ короткiй срокъ, оглушатъ и очумятъ какую угодно крѣпкую юную голову, хотя бы она и избиралась лишь изъ купечества!

Пожертвованiя въ пользу самарцевъ увеличиваются въ Москвѣ; «Моск. Вѣд.” собрали до 80,000 р.; за тѣмъ нѣтъ почти ни одного учрежденiя, которое чего нибудь не сдѣлало бы въ пользу голодающихъ. Пока казенные театры продолжаютъ только побирать публику всегда въ свою пользу. Балъ, данный московскимъ дворянствомъ и навлекшiй административную кару на московскую газету («Русск. Вѣд.”), далъ въ пользу самарцевъ 2,000 слишкомъ рублей; 28 декабря былъ устроенъ одною москвичкой, М. П. Ададуровой, любительскiй спектакль въ частномъ «Нѣмчиновскомъ” театрѣ, и собрано было до 900 р. въ пользу самарцевъ: цифра огромная для любительскаго спектакля, подобной мы не слыхивали прежде никогда. Даются спектакли и въ частныхъ театрахъ и чисто домашнiе въ пользу голодающихъ; данъ былъ такой же спектакль и въ артистическомъ кружкѣ... А теперь можно перейти къ «Венецiанскому карнавалу”, на святкахъ, устроенному послѣднимъ уже въ свою пользу. Заманчивая афиша привлекла въ залы благороднаго собранiя тысячи посѣтителей; члены входили даромъ, гости платили за входный билетъ — кавалеры 4 р., дамы 1 р. Говорятъ что посѣтителей набралось до 4,000 слишнимъ. Что же это за карнавалъ? «Венецiя, Венецiя, только кто тебя не видалъ — не восхваляетъ тебя” — пѣлъ одинъ мантуанскiй поэтъ (въ концѣ XV в. — Vinegia, Vinegia, chi non te vede, ei non te pregia); но это не была Венецiя, устроенная въ залѣ московскаго дворянскаго собранiя.

Но кто не видалъ даже современной, настоящей Венецiи, тотъ, поглядѣвъ на воспроизведенную въ Москвѣ площадь Св. Марка артистическимъ кружкомъ, только удивится возгласу мантуанскаго поэта: плохiя декорацiи, изображавшiя какъ–то плоско, почти безъ тѣней, безъ иллюзiй, производимой театральными кулисами, соборъ Св. Марка и дворцы къ нему прилегающiе, тщетно освѣщались электрическимъ солнцемъ, коего свѣтъ исчезалъ при освѣщенiи залы собранiя à giorno. Затѣмъ на эстрадѣ, предъ соборомъ, фигурировали гимнасты и балетные танцоры и танцовщицы, увеселяя очи публики. Вотъ вамъ, читатели, и весь венецiанскiй карнавалъ! Хорошо что еще онъ, безъ сомнѣнiя, дешево обошелся артистическому кружку, хотя на устройство его ассигновано 3,500 р. Отчеты покажутъ, сколько выгадалъ кружокъ...

Исправительный прiютъ для малолѣтнихъ преступниковъ, устроенный при Обществѣ распространенiя полезныхъ книгъ и извѣстный читателямъ нашихъ замѣтокъ, недавно получилъ пособiе отъ московскаго земства, благодаря посредничеству г. губернскаго предсѣдателя дворянства, 3,000 р. Такая сумма будетъ отпускаема ежегодно земствомъ прiюту. Въ настоящее время помянутое Общество хлопочетъ въ Петербургѣ у правительства о наименованiи этого прiюта Рукавишниковскимъ, по фамилiи нынѣшняго директора прiюта, г. Рукавишникова, приведшаго прiютъ въ образцовое состоянiе. Въ пятницу, 11–го января, должно послѣдовать на Арбатѣ открытiе новой мастерской портнихъ отъ Общества поощренiя трудолюбiя; цѣль мастерской — доставлять бѣднымъ женщинамъ вѣрный и выгодный заработокъ рукодѣльемъ. Много говорятъ объ ожидаемомъ прiѣздѣ Царственныхъ Гостей въ Москву. Билеты на балъ въ собранiи и на торжественный спектакль уже теперь всѣ разобраны. Особенно блестящiй балъ будетъ у г. генералъ–губернатора. Недавно въ магазинѣ Овчинникова, на Кузнецкомъ мосту, толпы посѣтителей любовались золотыми и серебряными издѣлiями, назначенными въ подарокъ молодой Царственной Четѣ.

Москвичъ.

_______

ЖЕНЩИНЫ.

Романъ изъ петербургскаго большаго свѣта.

XVI.

БАЛЪ.

I.

Ровно въ одиннадцать часовъ вечера княгиня Мытищева вышла, застегивая перчатки, изъ своей уборной въ свой кабинетъ, и оттуда черезъ гостиныя на лѣстницу, чтобы взглянуть все–ли готово.

На лѣстницѣ зрѣлище было весьма красивое. Сверху до низу вся лѣстница была съ обѣихъ сторонъ уставлена цвѣтами и растенiями: камелiи и гiацинты красовались вездѣ. Коверъ былъ съ иголочки. На каждой изъ четырехъ ступеней стоялъ лакей въ темно–зеленой ливреѣ, съ золочеными гербовыми галунами, краснымъ жилетомъ и бархатными полуштанами; на головѣ у каждаго изъ нихъ было насыпано немного пудры; на ногахъ были шелковые бѣлые чулки и башмаки съ золочеными пряжками. Оффицiанты были во фракахъ, въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ, а также въ башмакахъ съ пряжками. Съ лѣстницы графиня прошла въ бальную залу, надѣвши предварительно на себя соболью шубку; зала была залита огнемъ. Зрѣлище было великолѣпное, такъ какъ двѣ главныя стѣны залы и мѣстами потолокъ были въ зеркалахъ, и отражали въ себѣ и свѣтъ и зелень украшавшую залу; на противоположной входу сторонѣ, въ нишѣ устроена была маленькая эстрада гдѣ помѣщался оркестръ изъ 25 человѣкъ. На княгинѣ было изъ сѣро–лиловаго атласа платье, сверху котораго, начиная съ тальи во всю длину шлейфа, разстилались чудные points de Venise, во многихъ мѣстахъ закрѣпленныя букетами изъ сирени, на груди такiя же кружева, и вдоль всего верхняго края платья, въ видѣ гарнитюры, блистали, на небольшомъ разстоянiи одинъ отъ другаго, бриллiанты, а на шеѣ прекрасное ожерелье изъ изумрудовъ и бриллiантовъ, которое княгиня называла: les diamants de la couronne des Мытищевъ. Въ ту минуту когда княгиня стояла посреди залы, въ дверяхъ появилась княжна. Она робко и съ легкимъ наклономъ впередъ взглянула въ залу, и испытала что–то такое, что помѣшало ей ступить далѣе. Она была прелестна въ эту минуту: какая–то боязнь, какой–то страхъ читались на ея лицѣ, точно лань забѣжавшая въ такое мѣсто, гдѣ природа перестала быть дикою; но вмѣстѣ съ тѣмъ ее какъ будто носила на крыльяхъ какая–то смѣлая рѣшимость къ чему–то, и бой между этими двумя силами виднѣлся въ каждомъ ея взглядѣ, въ каждомъ ея движенiи. На княжнѣ было бѣлое тарлатановое платье съ легкимъ голубымъ отливомъ отъ шелковаго платья подъ низомъ; по всему платью были букеты, гирлянды и отдѣльными цвѣтками блѣдно–розовыя розы, чуть–чуть раскрывшiяся; на головѣ тѣже розаны; слегка дрожавшiя ея руки держали бѣлый съ голубымъ шелкомъ вѣеръ, а на чудной бѣлизны шеѣ былъ на маленькой золотой цѣпочкѣ скромный медальонъ. Другаго украшенiя, болѣе цѣннаго, княжна не хотѣла надѣть. Лицо ея было очень блѣдно, но глаза казались оживленными.

«Вотъ она, эта бальная зала. Ну, Mary, иди, иди; тебѣ страшно, да, я это знаю, но ты рѣшилась, ты обѣщала себѣ — иди, храбро выступай впередъ” — вотъ что какъ будто говорили глаза княжны; но вдругъ страхъ сдѣлался какъ будто сильнѣе: глаза ея закрылись и всѣмъ тѣломъ княжна пошатнулась назадъ, и не облокотись она на дверь въ эту минуту, она бы упала, но дверь ее удержала. Что–же случилось? Да ничего особеннаго; оркестръ настраивалъ свои инструменты, и раздался первый аккордъ: напомнилъ–ли ей этотъ звукъ что–нибудь, или просто возбудилъ онъ самостоятельное потрясенiе въ душѣ княжны, но этотъ звукъ произвелъ на нее сильное впечатлѣнiе. Потомъ, еще аккордъ, княжна очнулась отъ этого втораго аккорда, она взглянула въ даль, ей припомнились слова отца Iоанна, она увидѣла его спокойное, мужественно–свѣтлое лицо, и внезапно вспыхнувшая буря какъ будто столь же внезапно улеглась. Княжна бодро и храбро вошла въ залу и подошла къ матери. Княгиня оглянула ее съ головы до ногъ, потомъ слегка нагнулась къ ней и поцаловала ее въ лобъ.

— Что это ты такъ блѣдна? спросила княгиня.

— Ничего, отвѣчала княжна, это не надолго.

Въ это время раздались первые два звонка. Было одиннадцать часовъ и двадцать минутъ.

— Что ты Всеволода не видѣла? спросила княгиня выйдя изъ бальной залы, и сбросивъ въ руки своего камердинера свою шубку.

— Видѣла, онъ на минутку заходилъ ко мнѣ, сказала княжна.

— Drôle de corps! сказала княгиня. Я надѣюсь что онъ будетъ на балѣ, а то онъ способенъ...

— Онъ мнѣ сказалъ что будетъ, если не очень устанетъ.

— Устанетъ! Въ наше время этого слова мы и не знали.

Въ это время въ дверяхъ появились князь и княгиня Свѣтозаровы.

— Buona sera, сказала княгиня Свѣтозарова, средняго роста, чуть–чуть полная, съ прiятнымъ и оживленнымъ лицомъ дама, протягивая руку своей belle–soeur. Какъ свои люди, мы прiѣхали раньше.

— Раньше, le mot est bon! сказалъ князь, вынувъ свои часы и смотря на нихъ: теперь черезъ пять минутъ половина двѣнадцатаго и никого еще нѣтъ.

— Ахъ, Поль, какой ты скучный, все ворчишь, все критикуешь! Здравствуй, моя милая, сказала княгиня Свѣтозарова обращаясь къ княжнѣ. Comme nous sommes à notre avantage — ta, ta, ta — просто прелесть! un peu palotte, (немного блѣдна), но и это ничего, это придаетъ тебѣ интересную физiономiю. Ну, Мери, вотъ тебѣ мой первый совѣтъ: не выходи замужъ за такого человѣка какъ твой почтенный дядя Поль: это медвѣдь, а не человѣкъ, слышишь. Ахъ, à propos de медвѣдь, слышали вы la grande uouvelle de jour? князя Косинскаго на охотѣ чуть не съѣлъ медвѣдь; и его привезли полумертваго, но говорятъ, il est hors d’affaires. Я ужь мужу объявила что ни за что его больше на медвѣжью охоту не пущу.

— Какъ же, такъ тебя и послушаюсь, сказалъ князь.

— Ахъ, chère amie, продолжала княгиня Свѣтозарова, ты видишь во мнѣ самую несчастную женщину на свѣтѣ. Вообрази, мое чудное платье отъ Ворта, помнишь которое я тебѣ показывала, совсѣмъ испорчено; Богъ знаетъ что изъ него сдѣлала мадамъ Андрье: то есть эти модистки просто ужасъ что за народъ. Я не знаю въ чемъ я поѣду на придворный балъ. Говорятъ это небольшой балъ?

— Балъ съ жардиньерками, всегда одно и тоже: 500 персонъ, сказала княгиня Мытищева, съ видимымъ равнодушiемъ въ тонѣ.

— А гдѣ же Всеволодъ? спросила княгиня Свѣтозарова. Ну ужь наслышалась я про него: écoutez, ma bonne amie, это ни на что не похоже; надо спасти ce garçon, во что бы то ни стало; во первыхъ, его женить какъ можно скорѣе, а во вторыхъ, его надо опредѣлить на службу.

— Да, я это–то и намѣрена сдѣлать, сказала княгиня.

— Непремѣнно, а то онъ пропадетъ, я это предвидѣла: провинцiя, деревня — это все равно что смерть, замѣтила княгиня Свѣтозарова.

— А ты–то откуда, не съ неба–ли свалилась? сказалъ ея мужъ.

— Да если–бы я осталась въ провинцiи, умерла бы навѣрное! отвѣтила княгиня своему мужу.

Въ это время раздался еще звонокъ; стали появляться кавалеры; кавалергардовъ человѣкъ пять, конногвардейцевъ человѣкъ шесть, лейбъ–гусаровъ человѣка три, кирасировъ, и такъ далѣе; каждый входилъ, останавливался въ пяти шагахъ отъ княгини, расшаркивался, княгиня кивала головою, и говорила: bonsoir, затѣмъ кавалеръ отходилъ.

Княжна стояла возлѣ дяди точно притаившись; она съ ужасомъ видѣла что никого не знала изъ этихъ блестящихъ кавалеровъ.

Но вотъ стали показываться и дамы; было безъ 10 минутъ двѣнадцать когда появились первыя мамаши съ своими дочерьми. Княжна вышла впередъ на встрѣчу дѣвицамъ. Но вотъ показался молодой кавалергардъ, появленiе котораго вызвало у княгини–хозяйки слово «enfin” (наконецъ–то); вмѣстѣ съ кавалергардомъ вошелъ намъ знакомый уже князь Гоницынъ.

— Пьеръ, сказала княгиня, обращаясь къ молодому, только что вошедшему кавалергарду, представляй пожалуйста кавалеровъ Mary.

— Сейчасъ, ma tante, отвѣтилъ Пьеръ, оказавшiйся княземъ Петромъ Васильевичемъ Лубянскимъ, племянникомъ княгини Мытищевой.

Пьеръ немедленно отправился къ кавалерамъ, стоявшимъ особою группою, и сказалъ имъ два слова.

Княжна бѣдная слѣдила робкимъ взглядомъ за этою сценою: она задрожала когда увидѣла какъ Пьеръ подошелъ къ кавалерамъ, что–то имъ сказалъ, тѣ на нее взглянули, и тронулись; ей послышалось что Пьеръ сказалъ и что они сказали, взглянувъ на нее: «она должна быть прескучная”, и вся дрожа какъ листъ, она сдѣлала два шага впередъ на встрѣчу Пьеру.

Пьеръ ловко подошелъ, пожалъ руку сестрѣ, и шепнувъ ей на ухо: «Mary, гляди веселѣе”, началъ: — Позволь тебѣ представить: Сабининъ, Вороненко, князь Кирилинъ, князь Ляпуновъ, графъ Ангальтъ, баронъ Зитчи, Мировинскiй, и такъ далѣе. Княжна каждому изъ нихъ кланялась, и несмотря на то что заставила себя вслѣдствiе словъ Пьера улыбаться, видно было что она страдала ужасно.

Къ двѣнадцати часамъ оказалось около двѣнадцати барышень уже на лицо, и до тридцати кавалеровъ. Пьеръ велѣлъ открыть бальную залу, дамы и кавалеры слѣдуя за княгинею направились къ дверямъ: трое дверей разомъ открылись; пахнуло холодомъ, и точно отъ множества бриллiантовъ сверкнули тысячи лучей свѣта; въ тотъ же мигъ раздались первые звуки изъ «Фауста”; Пьеръ подошелъ къ княжнѣ, взялъ ее ловко за талью, и первый выступилъ по гладкому и скользкому какъ ледъ паркету; за нимъ двинулась вторая пара, а тамъ и третья; словомъ въ 10 минутъ 1–го утра балъ начался.

Послѣ Пьера подошелъ къ княжнѣ князь Гоницынъ, и предложивъ ей туръ де–вальсъ, въ то же время пригласилъ ее на мазурку.

Мало по малу гостиныя и входъ у бальной залы начали наполняться. Генералы и пожилыя дамы облѣпили уже въ нѣсколько рядовъ стѣны бальной залы; другiе менѣе любопытные отправились въ одну изъ гостиныхъ искать партнеровъ для ералаша и буфетъ.

Въ половину перваго начали прiѣзжать львицы, то есть молодыя замужнiя дамы, съ своими мужьями. Здѣсь остановимся на минуту, чтобы видѣть какъ онѣ входятъ, кто ихъ мужья, какъ онѣ одѣты, чѣмъ онѣ смотрятъ, и что онѣ собою выражаютъ.

Первою появилась княгиня Ляпунова, молодая женщина лѣтъ 27–ми: она была средняго роста, скорѣе худая чѣмъ полная, съ блѣднымъ лицомъ, усталымъ выраженiемъ въ глазахъ, съ добротою во взглядѣ и съ улыбкою на губахъ, которая означала все что хотите, но въ тоже время ничего особеннаго. На головѣ была очень высоко построенная куаффюра изъ собственныхъ и чужихъ волосъ, въ формѣ башни средневѣковыхъ замковъ, у подошвы которой была дiадема изъ золота съ довольно крупными рубинами; на вершинѣ и по бокамъ этой башни были чуднаго розоваго цвѣта розаны; корсажъ платья былъ изъ points d’Alençon; начинался онъ очень низко, такъ что на одну треть грудь была обнажена; сзади спина была обнажена еще больше; платье было двойное: одно верхнее, было изъ бѣлой газовой матерiи, сверху которой были банты изъ лентъ всѣхъ цвѣтовъ; а подъ этимъ платьемъ — ярко–зеленое шелковое платье съ длиннымъ шлейфомъ, покрытымъ широкими разноцвѣтными лентами.

Мужъ этой львицы былъ князь Ляпуновъ, человѣкъ лѣтъ тридцати двухъ, статскiй, во фракѣ, съ маленькою ленточкою на бутоньеркѣ, съ жилетомъ вырѣзаннымъ и обнажавшимъ рубашку гораздо ниже того мѣста гдѣ желудокъ соединяется съ брюшною полостью; бѣлые рукава выступали изъ подъ рукавовъ фрака; на груди рубашки было три жемчуга, а бѣлый галстухъ на шеѣ имѣлъ въ ширину четверть вершка. Князь Ляпуновъ былъ большаго роста, худой, но стройный и красивый молодой человѣкъ; носъ у него былъ длиннѣе обыкновеннаго; усы были тщательно завиты; бороды не было; бѣлокурые волосы зачесаны были назадъ съ особеннымъ шикомъ. По его наружности было видно что онъ служилъ на какомъ нибудь легкомъ мѣстѣ; и дѣйствительно легкое это мѣсто была должность чиновника–консультанта по садоводству въ министерствѣ государственныхъ имуществъ.

Вторая львица была графиня Кудрявцына, тоже съ статскимъ мужемъ; на головѣ у нее была корзина, на волосахъ пудра; на бѣломъ лицѣ черныя брови; подъ глазами тоже было темно; носъ прелестный и маленькiй; губы складывали очаровательно наивную улыбку; общее выраженiе доброе, простодушное и любезное; это была львица–ученица, въ ученьи у княгини Безродной–Славородной, которая явится ровно въ часъ ночи, такъ какъ танцуетъ только мазурку. Туалетъ у нея былъ тоже замѣчательный, и замѣчательный именно тѣмъ что на ней одно изъ платьевъ было шелковое изъ двухъ цвѣтовъ: полоса зеленая, полоса розовая.

Шлейфъ былъ въ полтора аршина. Мужъ ея былъ однимъ аршиномъ больше шлейфа: фигура была дерзкая, глупая и до нельзя самодовольная. Пуговицы на жилетѣ были шатоны. На замѣчанiе что этихъ шатоновъ мужчины не носятъ, онъ отвѣчалъ что вывезъ эту моду изъ Лондона и что, d’ailleurs, un comte Кудрявцынъ peut se permettre le luxe d’introduire des nouvelles lois de mode (можетъ позволить себѣ роскошь вводить новые законы модъ). Графъ служилъ въ государственной канцелярiи, и говорилъ что онъ занимается политико–экономическими соображенiями и работами.

Третья львица была княгиня Заборовская. Мужъ ея былъ человѣкъ лѣтъ сорока двухъ, полурыжiй и полусѣдой; она же была до выхода за него замужъ никѣмъ незамѣченною смазливою дѣвицею Чернявскою; по выходѣ же за князя Заборовскаго, возведена она въ санъ очень красивой женщины, и съумѣла изъ самаго обыкновеннаго курносаго носа сдѣлать носикъ, въ которомъ, какъ говорили въ свѣтѣ, было много оригинальнаго и пикантнаго. Пикантность была ея отличительною чертою; она говорила не договаривая фразъ, она скрежетала великолѣпными зубами когда дѣлала видъ что сердилась; она умѣла подымать и опускать брови такъ же легко какъ подымаютъ и опускаютъ сторы; она иногда чуть–чуть лаяла, въ минуты особеннаго вдохновенiя; вдругъ ни съ того ни съ сего начинала говорить плаксиво–пѣвучимъ голосомъ; вдругъ очень быстрымъ и энергичнымъ движенiемъ отпихивала свой шлейфъ и показывала свою прелестную ножку, ломала по три вѣера въ одинъ вечеръ, бросала обломки вѣера въ лицо мужа, и разъ даже чуть–чуть не выколола ему праваго глаза, словомъ сдѣлалась и оригинальною женщиною и прелестною львицею большаго свѣта. «Que fait votre mari?” (что дѣлаетъ вашъ мужъ?) спрашивали у молодой княгини: «Il m’énnuie” отвѣчала она, и всѣ находили этотъ отвѣтъ чрезвычайно остроумнымъ. Дѣло въ томъ что дѣйствительно мужъ ея былъ не изъ очень забавныхъ; онъ былъ сносный человѣкъ, когда занимался своими дѣлами и считалъ доходы на доходы; но когда, женившись, поручилъ этимъ дѣломъ — считать доходы — заниматься другому, а самъ захотѣлъ заняться и женою и свѣтскими занятiями, онъ сдѣлался до нельзя скучнымъ, ибо ничего не умѣлъ другаго какъ хвастаться подарками, которые дѣлалъ женѣ, и надоѣдать разсказами о томъ какъ тотъ или другой бѣднѣе или богаче его!

Когда эти дамы входили, мужья точно отъ нихъ отпадали или отклеивались, какъ отпадаютъ приклеенныя къ сахарницѣ ручки, и женъ ихъ внезапно обхватывали два–три самыхъ модныхъ кавалера, по большей части изъ военныхъ. Мужья же съ мантильями въ рукахъ исчезали куда–то.

Но вотъ въ часъ ночи появились почти одновременно двѣ львицы, настоящiя львицы, появленiе которыхъ произвело сенсацiю не только въ гостиныхъ, но и въ бальной залѣ. Львицы эти были княгиня Безродная–Славородная, съ мужемъ средняго роста и съ обыкновенною физiономiею хорошаго малаго, свитскимъ генераломъ, и великолѣпная графиня Трубецкая.

Первая была поразительно одѣта. Вторая не представляла ничего особеннаго въ своемъ костюмѣ; вообще графиня Трубецкая туалетомъ своимъ не занималась; она занималась только своимъ лицомъ и чужими дѣлами! Въ нѣсколькихъ словахъ вотъ въ чемъ заключался поразительный костюмъ княгини Безродной. Всѣхъ платьевъ на ней три: изъ нихъ одно доходило до ногъ и было шелковое caca–dauphin цвѣта, другое, сверху, начиная съ тальи съ разрѣзомъ посрединѣ, съ воланами позади, съ рюшами и лентами изъ зеленаго и краснаго бархата, кончалось шлейфомъ въ два аршина; и наконецъ, сверхъ этого, въ видѣ четырехъ волановъ изъ кружевъ, перекрещивающихся въ разныхъ направленiяхъ, какъ бы наброшено было третье платье, доходившее до половины втораго платья; затѣмъ на верхнемъ или третьемъ, на второмъ и спереди на третьемъ красовались всевозможные цвѣты, начиная отъ розановъ и кончая васильками. На головѣ была сдѣлана ваза, и въ ней были опять–таки всевозможные цвѣты!

— Princesse, on va commencer bientôt la mazurka, подлетѣлъ къ ней Пьеръ (сейчасъ начнутъ мазурку). Княгиня лѣниво ему протянула руку, и лѣнивымъ голосомъ сказала.

— Bonjour, ami de mon coeur; je suis morte, et si vous croyez que je vais danser... (здравствуйте другъ моего сердца; я умерла, и если вы думаете что я буду танцовать...)

Здѣсь княгиня остановилась, какъ будто нéхотя дала руку Пьеру, и сказала: — Enfin, traФnez moi jusqu’au lieu du supplice! (тащите меня до мѣста казни). Гри–Гри, cher Gri–Gri! вдругъ болѣе живымъ голосомъ запѣла княгиня. Къ ней подбѣжалъ какой–то очень красивый, въ кавказскомъ мундирѣ, молодой генералъ; она протягиваетъ ему руку. — Vous êtes un gros animal (вы большая скотина), mon cher Gri–Gri! сказала вдругъ княгиня.

— Moi? приподымая слегка брови отъ удивленiя, сказалъ тотъ къ кому эти любезныя слова относились.

— Qui, vous; отчего вы не были вчера? Я васъ ждала,  — понимаете, я васъ ждала! сказала княгиня, протягивая каждое слово и вѣеромъ слегка ударяя себя въ грудь.

— Pardonnez, princesse, mais l’on se m’arrache, que voulez vous? (простите, княгиня, но что мнѣ дѣлать, меня рвутъ на части).

— Fat! съ энергiею сказала княгиня и треснула по рукаву князя вѣеромъ такъ сильно, что вѣеръ сломался по поламъ.

— Merci, и притомъ вы генеральша, княгиня, сказалъ молодой генералъ, а я принялъ себѣ за правило ухаживать только до чина капитана.

Въ это время кто–то крикнулъ Гри–Гри, и молодой генералъ исчезъ. Княгиня опять сдѣлалась лѣнивою и съ умирающимъ видомъ отправилась въ бальную залу.

Въ бальной залѣ былъ антрактъ; двигались стулья; кавалеры съ платками въ рукахъ бѣгали и разставляя стулья завязывали два стула платками: это означало приготовленiе къ мазуркѣ. Въ гостиной, возлѣ бальной залы, въ одномъ изъ угловъ стояла княжна Мери. Блѣдность ея не исчезла, но какъ будто покрылась краснаго отлива облакомъ; глаза ея были также грустны какъ въ началѣ бала; отъ времени до времени она улыбалась, но видно было что въ сущности между ею и этою улыбкою ничего не было общаго. Возлѣ нея стоялъ князь Гоницынъ, и что–то ей разсказывалъ. Послушаемъ–ка на минуту что это былъ за разговоръ. Онъ происходилъ разумѣется на французскомъ языкѣ.

— Нѣтъ, по моему только и есть что двѣ прелести въ жизни: музыка и сонъ. Ахъ, нѣтъ, виноватъ: третья еще, лошади; остальное для меня не существуетъ. Чтенiе, — да, чтенiе тоже, прибавилъ князь, вспомнивъ что княжна считается серьозною барышнею. Но знаете, княжна, не знаю какъ вы, но я нахожу что жизнь слишкомъ коротка для чтенiя: просто не успѣваешь; еще хорошо, когда попадешь на какую–нибудь интересную книгу, но а если начнешь читать скучную, вѣдь это убiйственно! Ну въ деревнѣ, еще куда ни шло. Вы вѣрно любите деревню?

— Я никогда не была въ деревнѣ, но думаю...

— Какъ? вы никогда не были въ деревнѣ, быть не можетъ! А вотъ вашъ братъ, вѣдь это campagnard enragé: нѣтъ, деревня это хорошая вещь: воздухъ, лѣсъ, садъ, ну и вообще знаете совсѣмъ иначе дышется; но разумѣется долго жить въ деревнѣ невозможно. Ахъ, à propos, неужели въ самомъ дѣлѣ вашъ братъ, того, думаетъ жениться?

— Не знаю, право, сказала княжна.

Въ это время раздался второй сигналъ къ мазуркѣ.

Всѣ вошли въ залу и начали разсаживаться.

Князь Гоницынъ подалъ руку княжнѣ Мытищевой и оба направились на середину залы, гдѣ усѣлись.

II.

Въ гостиныхъ тѣмъ временемъ происходило что–то въ видѣ громкаго жужжанья тысячей разнаго рода мухъ и пчелъ: дамскiе голоса, громкiй смѣхъ, хихиканье старичковъ, отъ времени до времени всеобщее вдругъ замиранье этого жужжанья, и звуки «пасъ” или «черви”, или «безъ козырей”, раздающiеся у карточныхъ столовъ, все это выражало, если хотите, великосвѣтскую жизнь въ гостиной, но никакъ не всеобщее веселье. Какiе–то кавалеры между двумя возрастами блуждали какъ тѣни, и казались столько же оживленными, сколько тѣ складныя шляпы, которыя они держали въ рукахъ. Мамаши по большей части скучились въ одномъ изъ уголковъ бальной залы, запрудили собою всѣ двери, и съ лорнетками и безъ лорнетокъ усѣлись жадно смотрѣть кàкъ и съ кѣмъ пляшутъ ихъ дочери; другiя, менѣе нѣжныя, расположились шпалерами въ сосѣдней комнатѣ, и истощивъ между собою весь запасъ интересныхъ разговоровъ, начинали укладываться въ то счастливое состоянiе, когда подъ сладкiя звуки бальной музыки такъ сладко дремлется въ ожиданiи хорошаго ужина, и пробуждались только тогда, когда оффицiанты съ подносами предлагали почтеннымъ матронамъ мороженное, конфекты или прохладительныя питья. То были благоразумнѣйшiя изъ матерей: избравши благую часть, онѣ ничего не видѣли что могло ихъ въ дѣйствительности разстроивать, напримѣръ видъ дочерей не танцующихъ, или пляшущихъ съ кавалерами «такъ себѣ”, или вовсе не интересными; напротивъ, запирая очи, онѣ видѣли только то, что хотѣлось видѣть, въ какомъ то прiятномъ туманномъ отдаленiи, и состоянiе этого полусна было такъ легко, что уносясь въ самыя невообразимыя царства мечты, эти счастливыя мамаши не переставали махать вѣерами.

Два–три генерала расхаживали рядышкомъ и между собою толковали, благо о сегоднешнемъ смотрѣ, а то нѣтъ, о прочитанной ими сегодня въ «Голосѣ” статьѣ о влiянiи на землю диска солнца, причемъ одинъ генералъ увѣрялъ что солнце непремѣнно задѣнетъ землю, другой исправлялъ заблужденiе его превосходительнаго товарища тѣмъ что не солнце, а Уранъ, комета, задѣнетъ собою землю; а третiй генералъ молча шагалъ возлѣ, весь погруженный въ раздумье о томъ что онъ сдѣлаетъ, коли въ самомъ дѣлѣ солнце или Уранъ сцѣпятся съ землею, и въ какомъ онъ видѣ тогда предстанетъ передъ своимъ непосредственнымъ начальствомъ. Въ другомъ мѣстѣ двѣ дамы просили одного министра объ опредѣленiи бѣднаго человѣчка на мѣсто, и министръ думая что обѣ просятъ за одного, обѣщалъ имъ на одно и тоже мѣстечко опредѣлить обоихъ бѣдныхъ человѣчковъ. Возлѣ одна полумолодая дама–вдова, одинъ генералъ–адъютантъ, и одинъ молодой тайный совѣтникъ разговаривали о воспоминанiяхъ.

— Помните, говорила дама, какъ въ наше–то время отплясывали, чудо!

— Еще бы не помнить, когда я въ васъ былъ влюбленъ.

— Да, вздохнувъ сказалъ тайный совѣтникъ, les jours se suivent et ne se ressemblent pas; жаль смотрѣть что теперь за молодежь: какiя–то рыбы.

— Рыбы! vous etes bien bon, сказала дама: устрицы, все устрицы, и дѣвицы и мужчины.

— А вѣдь не умнѣе насъ, вотъ что грустно! сказалъ генералъ–адъютантъ. Столько прокричали про молодое поколѣнiе, ну я и думалъ — умные по крайней мѣрѣ молодые люди; я и давай раздавать мѣста, и обжегся: неучи, глупые, самодовольные, обидчивые, ну просто никуда не годятся!

— Я имъ и это прощаю, прервала дама; ну неучи, ну глупые, все что хотите, но вѣдь вотъ что: любить не умѣютъ, то есть азбуки не знаютъ, ma parole d’honneur, — точно изъ другаго свѣта.

Генералъ что–то шепнулъ дамѣ на ухо, и расхохотался.

— Fi, quelle horreur! нѣтъ, это было бы слишкомъ, а впрочемъ...

— Хе, хе, хе, продолжалъ генералъ, могу васъ увѣрить что такъ.

— Да впрочемъ женщины сами виноваты: у нихъ тоже нѣтъ капли крови въ жилахъ. Помните въ наше время, господинъ сенаторъ, какъ мы любили другъ друга, — c’etait un drame, et un charme (это была драма и прелесть). Ну сознайтесь, вѣдь не было дня что вы были увѣрены, что вотъ, вотъ, сейчасъ меня побѣдите.

— Сознаюсь, сказалъ тайный совѣтникъ; да, ужь такъ...

— Ну, а теперь, посмотрите хоть бы на княжну, дочь хозяйки дома, сказала дама: развѣ въ ней есть хоть атомъ желѣза въ крови; да ничего, ровно ничего: она не живетъ, а спитъ; это все какiя–то сомнанбулы, нѣтъ это просто ужасно...

Графиня Трубецкая разговаривала съ княземъ Свѣтозаровымъ.

— Послушайте, князь, сказала она ему: вы меня любите или нѣтъ?

— Нѣтъ, сказалъ князь.

— Ну, и отлично! значитъ все что я отъ васъ буду требовать вы исполните?

— Все, кромѣ приказанiя васъ любить и съ вами танцовать.

— Ну, вотъ видите, comme ça se trouve bien: мнѣ ни того ни другаго не нужно; мнѣ нужно чтобы вы пригласили меня къ себѣ обѣдать завтра или послѣ завтра съ человѣкомъ котораго я ненавижу.

— Ужь не съ вашимъ ли мужемъ?

— Нѣтъ, съ вашимъ племянникомъ.

— Съ Всеволодомъ? Извольте, я васъ приглашаю, только врядъ ли онъ прiѣдетъ, когда узнаетъ что вы будете.

— Умный вы человѣкъ и вдругъ говорите такiя наивныя вещи! онъ не долженъ знать что я буду.

— Какъ, вы хотите меня взять себѣ въ союзники для какого нибудь заговора?

— Да–съ, я того хочу; но дѣло въ томъ что это не заговоръ, а маленькая шутка. Я хочу наказать вашего племянника за то что онъ позволилъ возмутительный, противъ меня, поступокъ: моего мужа здѣсь нѣтъ. Я женщина, полъ мой слабъ, какъ вы знаете, и вы, какъ мужчина, да еще мужчина меня ненавидящiй — вы должны меня защитить.

— Непремѣнно.

— Послушайте, au fond, что вы здѣсь на балу дѣлаете?

— Я? Я дѣлаю то что дѣлаютъ индѣйцы, когда, въ наказанiе себѣ за грѣхи, приговариваютъ самихъ себя къ стоянiю на одной ногѣ.

— Ну, а вашъ племянникъ неужели такъ и не покажется?.. Что, что, что? вдругъ сказала графиня, и быстро подошла къ группѣ двухъ дамъ и двухъ мужчинъ. Я слышу что вы говорите дурное о моемъ дворѣ; предупреждаю что я этого не позволю. Я ихъ обожаю, и возненавижу всякаго кто про нихъ скажетъ дурное! Вы меня знаете, преданность моя сдѣлалась пословицею: on dit maintenant: être devoué aux grands de ce monde comme la comtesse Troubetzkoy, сказала графиня съ декламацiею въ тонѣ.

— Aurait du être, продолжилъ князь Свѣтозаровъ, подойдя сзади графини.

Всѣ губы стали на точкѣ между полуулыбкою и полусерьознымъ выраженiемъ.

— Вы мнѣ кое въ чемъ завидуете, господинъ врагъ мой, отвѣтила графиня, оттого меня и ненавидите.

— Въ одномъ отношенiи завидую: что всѣ вѣрятъ вамъ на слово, даже тогда когда вы говорите правду, сказалъ князь Свѣтозаровъ, и отошелъ.

Графиня расхохоталась; стоявшiе возлѣ сдѣлали видъ сочувственнаго смѣха.

Графиня обернулась: въ это время въ дверяхъ направо показался князь Всеволодъ; его появленiе вызвало разные «ахъ” и «охъ” въ его прежнихъ знакомыхъ.

— Гри–Гри, Гри–Гри! крикнула въ это время графиня проходившему молодому генералу.

Князь Всеволодъ встрепенулся при этомъ крикѣ. Онъ взглянулъ невольно въ то направленiе, откуда долетѣлъ до него голосъ графини; и она взглянула, но взглядъ ея вѣроятно былъ страшенъ, ибо князь немедленно отвернулся, а графиня, взявъ руку князя Гри–Гри, направилась къ бальной залѣ.

Княгиня стояла въ средней двери бальной залы и глядѣла на танцующихъ. По неподвижному лицу ея трудно было угадать что она испытывала, и наслаждалась ли она тѣмъ что видѣла передъ собою или нѣтъ.

Но вдругъ раздалось: «place, place!” (мѣсто, мѣсто). Княгиня обернулась и увидѣла какъ грацiозно наклонясь на руку того кавказскаго генерала, котораго мы назвали Гри–Гри, и который былъ никто иной какъ князь Григорiй Сергѣевичъ Юрьевъ, — входила въ залу графиня Трубецкая.

Она подошла прежде всего къ княгинѣ.

— Я сейчасъ увидѣла вашего сына, сказала графиня, и по его физiономiи догадалась что вы уже не имѣете надъ нимъ никакой власти, княгиня.

— Отчего? спросила княгиня, какъ будто уколотая въ больное мѣсто.

— Да помилуйте, кто–же приходитъ на балъ къ своей родной матери во второмъ часу: это черезъчуръ уже по провинцiальному! И вѣдь я пари держу что онъ даже не сдѣлаетъ вамъ честь танцовать, ха, ха, ха!

Послѣднiя слова графиня произносила уже уходя.

Княгиня что–то почувствовала такое, что заставило ее очень энергически обернуться, и пойти въ гостиныя. Графиня, увидѣвъ это движенiе, улыбнулась.

Князь Всеволодъ, съ тѣхъ поръ какъ мы его оставили сидящимъ передъ каминомъ, пробылъ съ полъ–часа въ этомъ положенiи въ какомъ–то смутно–размышляющемъ состоянiи, когда думаешь, думаешь, и ничего не придумываешь, потому что мысли становятся похожими на тѣ облака въ небѣ, которыя несутся, несутся, другъ съ другомъ сходятся, образуютъ какiе–то виды, какiя–то фигуры, и въ тотъ мигъ когда фигура образована, расходятся и несутся дальше. За два часа до обѣда онъ всталъ, одѣлся, пошелъ гулять по Невскому, зашелъ къ Дюфуру и Базунову чтобы купить книги, обѣщанныя Елизаветѣ Николаевнѣ, потомъ отправился къ дядѣ, не засталъ его, къ теткѣ не зашелъ, хотя она была дома, ибо не чувствовалъ себя въ состоянiи слушать ея болтливыя рѣчи и допросы. Обѣдалъ у Дюссо одинъ, потомъ поѣхалъ въ театръ, оттуда заѣхалъ въ клубъ играть въ кегли и въ карты, послѣ выпилъ нѣсколько рюмокъ коньяку чтобы дать себѣ бодрость къ предстоявшему ему балу, заигрался, выигралъ семь тысячъ рублей, и наконецъ около часа ночи вернулся домой, чувствуя себя бодрѣе, гораздо болѣе не въ духѣ чѣмъ прежде.

Одѣвшись онъ вошелъ въ гостинную, гдѣ мы и застали первую сцену свиданiя съ графинею Трубецкою.

Мгновенное это свиданiе наполнило его душу какимъ–то отвратительнымъ чувствомъ: для него яснымъ становилось предчуствiе что всѣ эти свиданiя не случайны, и имѣютъ какой–то таинственный, роковой смыслъ и значенiе чего–то сквернаго. Во взглядѣ графини князь Всеволодъ не могъ не прочитать мести и ненависти; онъ отчасти зналъ что значитъ графиня когда она такъ смотритъ, и это производило на него непрiятное дѣйствiе. Онъ не боялся ея ненависти, но онъ чувствовалъ то, что долженъ испытывать человѣкъ усѣвшiйся отдыхать послѣ долгой ходьбы, и усѣвшiйся спокойно и удобно, когда вдругъ его зовутъ карабкаться на дерево для какой нибудь вовсе ненужной цѣли.

Вотъ почему, покончивши съ поклонами и съ бальными привѣтствiями въ гостиной, князь Всеволодъ съ какимъ–то особенно–сладкимъ чувствомъ бросился въ объятiя своего дяди князя Свѣтозарова, въ которомъ онъ зналъ что найдетъ непремѣнно отголосокъ тому душевному состоянiю, въ которомъ находился.

— Ну, братъ, пора тебѣ было прiѣхать, сказалъ дядя.

— Я начинаю думать что напротивъ, я сдѣлалъ глупость прiѣхавъ теперь въ Петербургъ: надо было прiѣхать въ посту.

— А ты мнѣ вотъ что скажи: правда что ты собираешься жениться на одной изъ Гагариныхъ?

— Правда; но мать моя и слышать не хочетъ.

— Это вопросъ второстепенный; главный — увѣренъ ли ты въ этой дѣвушкѣ?

— Еще бы нѣтъ!

— То–то; ты можетъ быть не знаешь что я больше всякаго другаго въ правѣ тебя объ этомъ спрашивать; ибо я тоже, въ твои годы, былъ увѣренъ въ томъ что моя невѣста обожаетъ семейную жизнь, не любитъ свѣта; а вотъ, какъ видишь, мы двадцать лѣтъ женаты, и ни разу, ни на одинъ день жена моя не оставалась въ семейной жизни; et ma foi, признаюсь тебѣ что это не совсѣмъ для меня счастливая жизнь; если бы не удалось устроить свою жизнь иначе, я давно бы повѣсился.

— Vsévolod, cher ami, что это ты поздно являешься? сказала княгиня подойдя къ сыну.

— Не все ли равно когда я являюсь? отвѣтилъ сухо князь.

— Нѣтъ, не все равно; ты хозяинъ дома, и три дамы не танцуютъ мазурку.

— Какъ, я долженъ танцовать? съ ужасомъ сказалъ князь Всеволодъ.

— Еще бы! отвѣтила княгиня тономъ недопускавшимъ ни возраженiя, ни ослушанiя. A moins, развѣ тебѣ доставляетъ удовольствiе огорчать твою мать? тогда...

Князь Всеволодъ всталъ и направился не говоря ни слова въ бальную залу.

— Ну что ты наслаждаешься? спросилъ князь Свѣтозаровъ у сестры, съ ироническою улыбкою.

— Какой глупый вопросъ! отвѣтила княгиня и отошла.

Князь Всеволодъ подошелъ къ средней двери въ бальную залу. Бросивъ въ нее взглядъ, слушая музыку, окруженный всею этою атмосферою, разомъ охватившею все его существо, онъ сталъ неподвижно, ничего не видѣлъ и испытывалъ какое–то странное состоянiе. Вдругъ ему припомнилась свѣтская его жизнь года три назадъ, когда онъ отдавался ей съ упоенiемъ, тысячи эпизодовъ какъ будто пронеслись передъ нимъ съ быстротою какой–то волшебной фантасмагорiи; вдругъ все стихло... Вотъ зелень, вотъ яркое синее небо, вотъ обвалившiяся на бокъ деревушки, вотъ садъ симаковскiй, и та дорожка, по которой они идутъ съ Елизаветою Николаевною въ оранжерею; и птички запѣли, и пчела гдѣ–то возлѣ жужжитъ, и какiя–то насѣкомыя прорѣзываютъ полетомъ воздухъ, и черезъ рѣку доносится издалека мужицкая рабочая пѣсня, и Елизавета Николаевна, въ соломенной шляпкѣ, идетъ возлѣ него, и разсказываетъ ему ея грезы насчетъ того, какъ она будетъ жить въ деревнѣ, какъ она будетъ вставать на зарѣ, отправляться на ферму, какъ день и работы тамъ начнутся съ общей молитвы... Но вдругъ что–то случилось, раздался какой–то шумъ, всѣ засуетились. Князь Всеволодъ очнулся, онъ взглянулъ и видитъ кто–то лежитъ на полу; быстрымъ движеньемъ онъ бросился въ залу; кучка разошлась; упавшее лицо оказалось дѣвицею; дѣвица эта была его сестра. Князь увидѣлъ ея выраженiе: Боже, сколько страданiя онъ прочелъ въ ея лицѣ, и именно въ той улыбкѣ, которою она такъ неумѣло, такъ невинно, такъ неловко хотела показать себя молодцомъ. Князь Всеволодъ былъ когда–то знатокъ и улыбокъ и физiономiй; онъ зналъ какъ много сожалѣнiя и смѣшнаго возбуждаетъ паденiе дѣвушки вообще; но онъ зналъ и то, какъ убiйственно паденiе на балѣ дѣвушки такой, которая не умѣетъ падать, не умѣетъ оправляться отъ паденiя, не умѣетъ, какъ говорятъ въ свѣтѣ, braver le ridicule, и не умѣетъ скрывать своего смущенiя. Вотъ почему, въ его душу вошло не простое, а горячее сожалѣнiе къ сестрѣ. Онъ бросился къ ней, взялъ ее за руку, поправилъ ей платье, подалъ ей руку, взглянулъ какъ–то убiйственно презрительно на молоденькаго, раскраснѣвшагося кавалерика сестры, и держа ее за руку довелъ ее до мѣста.

Это была чудная минута. Всѣ поняли ея красоту. Разомъ впечатлѣнiе смѣшнаго исчезло, и вниманiе всѣхъ занялось появленiемъ и поступкомъ князя Всеволода; а это–то и нужно было чтобы спасти княжну въ эту минуту; ибо не будь этого новаго впечатлѣнiя, первое смѣшное осталось бы живымъ.

Свѣтъ страненъ, говорили мы не разъ! Да, онъ страненъ! Что въсущности могло быть естественнѣе того, что сдѣлалъ князь?

Но нѣтъ, это не было естественно; это было чудесно хорошо и необыкновенно прекрасно; ибо всякiй восхитившiйся тѣмъ что онъ увидѣлъ сознавалъ внутри себя что онъ бы этого не сдѣлалъ; увидѣвъ сестру свою падающею, онъ бы спрятался, чтобы не видать ее въ смѣшномъ положенiи, и самому не показаться смѣшнымъ.

Но и другое еще помогло въ этомъ случаѣ. Князя Всеволода никто не ждалъ въ эту минуту: онъ явился какимъ–то волшебнымъ фантастическимъ лицомъ, откуда–то; и въ эту минуту князь Всеволодъ былъ удивительно хорошъ; каждый изъ его жестовъ былъ такъ правдивъ, такъ вдохновленъ какимъ–то аристократическимъ благородствомъ, что показался всѣмъ прекрасною картиною. Между мамашами, какъ между рядами новыхъ усачей ветерановъ, вдругъ воодушевленныхъ фигурою какого нибудь любимаго генерала, пробѣжало что–то въ родѣ восторженнаго шопота; у нихъ показались въ глазахъ слезы; у дѣвицъ ярко засверкали молодые глазки. Посадивши свою сестру, князь подошелъ къ одной пренехорошенькой барышнѣ, робко запрятанной въ уголокъ, чтобы скрыть свой позоръ отсутствiя кавалера для мазурки и пригласилъ ее. Личико бѣдной дѣвушки просiяло, и она вдругъ показалась многимъ совсѣмъ не такъ дурною.

Мазурка была уже въ полномъ разгарѣ. Князь очень вѣжливо протолкался черезъ три ряда мамашъ, принесъ два стула и посадилъ свою даму на правой сторонѣ залы такъ, чтобы онъ и его дама могли быть видны со всѣхъ сторонъ и всѣхъ бы могли видѣть сами.

Графиня Трубецкая все это видѣла, и не упустила ни одной изъ мельчайшихъ подробностей этого неожиданнаго для нее зрѣлища. Но у ней въ душѣ происходило совсѣмъ иное чѣмъ у другихъ, и происходили въ ней прелюбопытныя явленiя.

Увидѣвъ впечатлѣнiе которое князь произвелъ своимъ поступкомъ на всѣхъ, графиня еще сильнѣе возненавидѣла его, ибо почувствовала какъ будто что его презрѣнiе къ ней получало вдвое большую нравственную силу. Въ то же время она не могла не найти его прекраснымъ наружностью; она вспомнила что этотъ человѣкъ былъ когда–то у ея ногъ, а теперь онъ ее презираетъ, и похоть мозга къ князю Всеволоду усилилась до самыхъ баснословныхъ размѣровъ; но и этого мало: ей въ эту минуту надо было, во что бы то ни стало надо было, чтобы подъ обаянiемъ всеобщаго къ нему восторга, князь Всеволодъ тутъ же и какъ можно скорѣе заплатилъ ей дань первенства, и чтобы всѣ это видѣли, и чтобы этимъ зрѣлищемъ она, графиня, могла насладиться.

Все это въ двѣ–три какiя нибудь минуты разгорѣлось въ графинѣ вулканомъ. Она дала минутокъ пять пройти. Потомъ встала, взяла одного кавалера, взяла другую даму, и направилась къ тому мѣсту гдѣ сидѣлъ князь. Но князь какъ нарочно въ эту минуту увидѣлъ движенiе графини, быстро всталъ, и въ свою очередь подошелъ къ двумъ дамамъ, чтобы дѣлать фигуру мазурки, столь извѣстную подъ именемъ les qualités. Изъ глазъ графини блеснула молнiя. Ее приводила въ бѣшенство эта быстрая находчивость въ князѣ Всеволодѣ, котораго она всегда считала тряпкою.

Прошло съ четверть часа. Князю по необходимости пришлось быть героемъ этой эпохи вечера, ибо всѣ дамы съ нимъ танцовали, и звали его дѣлать фигуры нарасхватъ.

И вотъ князь стоитъ посреди залы, и держа за руку одну дѣвицу, ожидаетъ пока она выберетъ втораго кавалера.

Вдругъ къ нему подходитъ кавалеръ графини Трубецкой, князь Гри–Гри, беретъ князя за руку и отводитъ въ сторону.

— Mon cher, говоритъ онъ, j’ai deux mots à vous dire (мнѣ нужно вамъ сказать два слова).

— Ordonnez! сказалъ князь (прикажите).

— Je suis envoyé par la comtesse Troubetskoy en ambassadeur vous annoncer qu’elle voudrait avoir l’honneur et le plaisir de se rappler à votre bienveillant souvenir, et qu’elle vous invite à venir danser avec elle. (Я присланъ графинею Трубецкою васъ извѣстить что она желала бы имѣть счастье и честь танцовать съ вами). Сказавъ эти слова, князь Гри–Гри сдѣлалъ слегка ироническую улыбку.

Графиня въ это время дѣлала видъ что смотритъ въ лорнетку въ другую сторону.

— D’autant plus, добавилъ князь Гри–Гри, que je dois filer et qu’elle reste sans cavalier (тѣмъ болѣе что я долженъ ѣхать, и она останется безъ кавалера).

Послѣдовалъ мигъ молчанiя.

— Et bien? спросилъ князь Гри–Гри, продолжая иронически улыбаться.

Князь Всеволодъ почувствовалъ приливъ крови въ голову.

— Dites à la comtesse que c’est un plaislr pour moi auquel je suis trop modèste d’aspirer (скажите графини что я слишкомъ скроменъ претендовать на такое счастье), отвѣтилъ онъ.

У князя Гри–Гри какъ–то странно раздулись ноздри.

— Vous venez de la campagne? спросилъ онъ (вы изъ деревни).

— Oui, je viens de la campagne; et qu’est–ce que cela vous fait d’oЭ je viens? спросилъ съ оттѣнкомъ нетерпѣнiя въ голосѣ князь Всеволодъ (да, изъ деревни; а вамъ какое дѣло откуда я прiѣхалъ).

— Non, ce n’est rien; je comprends maintenant pourquoi vous vous permettez de répondre à une femme, comme nous autres nous ne le permettons pas, (нѣтъ, это ничего; я понимаю теперь почему вы позволяете себѣ говорить съ женщинами тономъ который мы себѣ позволять не смѣемъ), отвѣтилъ князь Гри–Гри съ видомъ притворнаго добродушiя.

— Dites à la comtesse et à vous même, mon prince, que je ne permets à personne, pas même à ses courtisans, de me donner des leçons de savoir vivre! сказалъ задыхающимся отъ гнѣва голосомъ князь Всеволодъ.

— Vous le direz demain à mes témoins qui auront l’honneur de se présenter chez vous à dix heures du matin, (вы это скажете моимъ секундантамъ завтра утромъ въ десять часовъ), сказалъ на ухо князю Всеволоду князь Гри–Гри и громко затѣмъ прибавилъ: c’est entendu — à demain (и такъ, до завтра).

— A demain, отвѣтилъ князь Всеволодъ, и подойдя къ своей барышнѣ, извинился.

Никто этой сцены не замѣтилъ и не понялъ, кромѣ графини Трубецкой и сестры князя, княжны Mary. И странная вещь, обѣ ее угадали предчувствiемъ и провидѣнiемъ: первая слѣдила за каждымъ движенiемъ въ лицѣ у обоихъ; вторая съ минуты ея эпизода не переставала глядѣть на своего брата съ какимъ–то восторженнымъ обожанiемъ. О дуэли она ничего не отгадала, но о томъ, что что–то произошло непрiятное между братомъ и княземъ Гри–Гри, она поняла.

— Et bien? спросила графиня.

— Et bien quoi? отвѣтилъ князь Гри–Гри. Rien du tout.

— Vous l’avez provoqué? (вы его вызвали на дуэль) сказала лихорадочно графиня.

— Moi, provoquer pour vous, allons donc! (какъ, я стану его вызывать изъ–за васъ полноте).

— Vous n’êtes qu’ un bonnet de nuit! (Вы ночной колпакъ и больше ничего), сказала графиня, быстро встала и прямо направилась къ князю Всеволоду, который въ эту минуту застигнутъ былъ врасплохъ, ибо разговорился со своею дамою.

— Mon prince! раздался голосъ графини.

Князь всталъ, и легкая дрожь пробѣжала по его тѣлу.

— Voulez–vous me faire l’honneur de danser avec moi? (хотите мнѣ сдѣлать честь со мною танцовать) и графиня пристально взглянула на князя.

— Je ne danse pas, madame, (я не танцую), отвѣчалъ князь, глядя тоже пристально въ глаза графинѣ.

Въ этомъ обмѣнѣ пристальныхъ взглядовъ выразилось объявленiе войны съ обѣихъ сторонъ.

Графиня быстро отвернулась и удалилась.

Князь сѣлъ на свое мѣсто.

(Продолженiе слѣдуетъ).

^_______

СЕВАСТОПОЛЬСКIЯ ПОДВИЖНИЦЫ^*).

I.

Сестры Крестовоздвиженской общины прибыли въ Крымъ въ разное время и отдѣльными партiями. Святое служенiе ихъ подъ знаменiемъ креста, говоритъ Пироговъ, началось съ 1 декабря 1854 г., въ городѣ Симферополѣ. Сюда прибыло 28 сестеръ подъ управленiемъ г–жи Стаховичъ. Онѣ скоро привыкли къ госпитальному порядку и съ энергiей принялись за дѣло. Въ восемь часовъ утра онѣ обыкновенно отправлялись на перевязки, которыя продолжались не въ очень горячее время до 12 часовъ. Затѣмъ дежурныя шли по палатамъ, принимая приказанiя отъ докторовъ. Въ 6 часовъ вечера сестры опять всѣ собирались для перевязокъ. Въ полночь старшая сестра, вмѣстѣ съ дежурною, обходила всѣхъ больныхъ съ тѣмъ, кто не спитъ, поговорить, утѣшить, а иногда и напутствовать послѣднимъ словомъ умирающаго. Но такая правильность была, конечно, поддерживаема только во время не особенно сильнаго наплыва раненыхъ и больныхъ. Когда же скопленiе ихъ очень увеличивалось, то сестры оставались въ палатахъ безвыходно.

Эти непрерывныя занятiя, чрезмѣрное утомленiе, а также и влiянiе господствовавшихъ эпидемiй такъ подѣйствовали на сестеръ, что онѣ скоро переболѣли почти всѣ тифомъ; оставшiяся же здоровыми должны были ухаживать за больными. 20 декабря дѣятельность Крестовоздвиженской общины въ Симферополѣ прекратилась такимъ образомъ совершенно. Ихъ мѣсто заняли сердобольныя вдовы, прибывшiя въ то время изъ Петербурга. Онѣ состояли подъ непосредственнымъ покровительствомъ Императрицы Александры Ѳеодоровны, содержались, по Ея волѣ, отъ опекунскаго совѣта и подчинены были тоже Пирогову.

Эта прекращенная дѣятельность сестеръ милосердiя въ Симферополѣ скоро, впрочемъ, снова проявилась въ Бахчисараѣ, куда было отправлено нѣсколько сестеръ съ г–жею Лоде; сестры эти тоже переболѣли почти всѣ, а одна изъ нихъ (Лашкова) умерла.

Наконецъ 13 января 1855 года сестры милосердiя появились въ самомъ центрѣ военныхъ дѣйствiй, въ Севастополѣ: туда прибылъ въ это время второй отрядъ сестеръ подъ управленiемъ г–жи Меркуловой. «Вчера ночью, пишет Меркулова, прибыли мы на сѣверную сторону Севастополя подъ громомъ выстрѣловъ, которые здѣсь не прекращаются; здѣсь мы не могли отыскать себѣ пристанища, но доктора уступили намъ свою маленькую комнату, гдѣ мы, числомъ 14, и улеглись, такъ что, казалось, уже булавкѣ не нашлось бы мѣста. На другой день я отправила донесенiе Пирогову о нашемъ прибытiи. Онъ тотчасъ же приказалъ переправиться намъ черезъ бухту въ самый Севастополь, что исполнено было темнымъ вечеромъ”. На другой день, вставши по утру и не успѣвши выпить чашки чаю, Меркулова получила приказанiе отъ Пирогова явиться къ нему, что и исполнила немедленно. Вообще Пироговъ, что называется, шутить не любилъ, но это, однако, не мѣшало сестрамъ милосердiя уважать его безмѣрно, потому что строгость эта совершенно совпадала съ ихъ ревностнымъ стремленiемъ служить долгу. «Надобно удивляться этому человѣку, пишетъ Меркулова. Подобныхъ ему рѣдко встрѣтишь. Онъ весь прикованъ къ дѣлу и, кажется, у него нѣтъ другой мысли, какъ о раненыхъ”. Въ другихъ мѣстахъ переписки сестеръ Крестовоздвиженской общины, когда–то изданной, встрѣчаются еще болѣе рекомендующiя нашего знаменитаго хирурга–мыслителя выраженiя. Письма эти вообще, не смотря на недостатокъ литературной обработки, отзываются такою правдой, что имъ трудно не повѣрить и по нимъ не судить о тѣхъ впечатлѣнiяхъ, которыя были пережиты сестрами. «Здѣшнiя событiя бываютъ ужасны, пишетъ одна изъ нихъ, только что прибывшая въ Севастополь. Недавно влетѣла бомба въ домъ и ранила мать и двухъ дѣточекъ, а одного мальчика 14 лѣтъ убила на повалъ”.

Эти чисто женскiя или, такъ сказать, материнскiя слова лучше всего выражаютъ ту силу участiя, которое принимали сестры къ бѣдствiямъ осажденнаго города съ самаго начала ихъ дѣятельности.

17 января 1855 года прибыло въ Севастополь еще три отдѣленiя сестеръ подъ руководствомъ Бакуниной. Оба эти отдѣленiя вскорѣ соединены были въ одно и размѣщены на главномъ перевязочномъ пунктѣ дворянскаго собранiя, въ Николаевской батареѣ и въ отдѣленiи безнадежно–раненыхъ, въ домѣ Гущина и Орловскаго, получившихъ съ того времени печальную извѣстность. Напряженная дѣятельность сестеръ скоро однако произвела на нихъ свое дѣйствiе. Около 10 февраля почти всѣ сестры втораго отдѣленiя занемогли тифомъ, а двѣ изъ нихъ, Протопопова и Кузнецова, поплатились жизнiю. 21 февраля прибыли, наконецъ, изъ Симферополя и сестры перваго отряда или отдѣленiя, еще слабые и едва поправившiяся отъ болѣзни; ихъ помѣстили на Сѣверной сторонѣ въ военно–сухопутный госпиталь. 28 марта, подъ надзоромъ сестры Будбергъ, прибыло вновь въ Севастополь еще четвертое отдѣленiе. Съ тѣхъ поръ происходило по временамъ передвиженiе различныхъ группъ женской общины или, въ отдѣльности, сестеръ то въ тѣ, то въ другiя мѣста. Но всѣ эти мѣста были безъисключительно мѣста самыя опасныя и требующiя самой напряженной энергiи и безпрерывной дѣятельности. Тамъ, гдѣ война теряла до нѣкоторой степени свое грозное значенiе, туда онѣ не шли. Болѣе почтеннаго возраста Сердобольныя вдовы оставались еще въ Симферополѣ и другихъ отдаленныхъ отъ театра войны мѣстахъ; но тѣ, которыя были помоложе, шли почти прямо въ огонь. Дѣятельность ихъ поэтому сосредоточена была, во все продолженiе осады, около главныхъ перевязочныхъ пунктовъ, которыми завѣдывали въ различное время профессора Пироговъ и Гюббенетъ и главный хирургъ армiи Рудинскiй. Послѣ паденiя Севастополя главная масса перевязокъ опять упала на нихъ, совмѣстно, конечно, съ фельдшерами: онѣ именно тутъ дѣйствовали въ лагерномъ госпиталѣ на Инкерманскихъ высотахъ, куда была свезена и большая часть раненыхъ отъ послѣдняго штурма, и гдѣ производилось Рудинскимъ и его помощниками, какъ передаетъ Пироговъ, отъ 80 до 100 операцiй въ день.

Дѣла поэтому было много и тѣмъ болѣе что перевязка раненыхъ производилась нерѣдко или на открытомъ воздухѣ, подъ дождемъ, стоя на колѣняхъ въ грязи, или на мокрой землѣ^*). Преимущественно отличались въ этомъ отдѣленiи сестры Чупати. Это было, быть можетъ, самое трудное время для врачей и сестеръ милосердiя. Пироговъ, только–что возвратившiйся въ это время изъ Петербурга, былъ свидѣтелемъ ревностнаго, какъ онъ выражается, служенiя сестеръ. Замѣтивъ въ тоже время что тысячи транспортируемыхъ, по взятiи Севастополя, отправляются въ разныя стороны безъ особаго надзора, онъ предложилъ общинѣ позаботиться объ участи этихъ отправляемыхъ въ дальнiй путь. Предложенiе было принято сестрами съ полною готовностью, что и послужило къ основанiю транспортнаго отдѣленiя Крестовоздвиженской Общины Сестеръ милосердiя. Тогда–то онѣ, разсказываютъ врачи, стали путешествовать по непроходимымъ дорогамъ Крыма за обозами, въ высокихъ сапогахъ и нагольныхъ полушубкахъ, часто увязая въ грязи, но все–таки не переставая переходить отъ одной телѣги больныхъ къ другой, чтобы кого напоить чаемъ, кому дать вина, или призвать священника, если была къ тому возможность.

Затѣмъ известно что сестры милосердiя дѣйствовали въ Бахчисараѣ, Перекопѣ, Николаевѣ, Херсонѣ и, наконецъ, присоединили потомъ свои труды къ трудамъ Сердобольныхъ вдовъ въ Симферополѣ. Число послѣднихъ отъ болѣзни тоже значительно уменьшилось въ продолженiе войны; и покойною Императрицей сдѣлано было распоряженiе, чтобы Сердобольныя вдовы выбирались изъ женщинъ, живущихъ въ Крыму, по назначенiю главной начальницы.

Къ 30 бывшимъ, въ началѣ кампанiи, присоединилось еще впослѣдствiи 36 вдовъ. Такимъ образомъ всѣхъ Сердобольныхъ считалось 66, а сестеръ Крестовоздвиженской общины 140, итого въ обѣихъ общинахъ состояло 206 женщинъ. Умерло и убито было изъ нихъ 17. По процентному отношенiю смертность ихъ была такая же, какъ и смертность врачей. Во всякомъ случаѣ цифра женщинъ, принимавшихъ участiе въ оборонѣ Севастополя, была очень почтенная, особенно если принять во вниманiе тотъ страшный недостатокъ, который чувствовался во врачахъ и фельдшерахъ. Изъ 206 женщинъ, жаждущихъ дѣятельности и готовыхъ на всякое самопожертвованiе, можно было что–нибудь приготовить, на что–нибудь разсчитывать, — и Пироговъ не сомнѣвался въ этомъ, а потому и дѣйствовалъ.

2.

Еще въ началѣ своего перваго пребыванiя въ Севастополѣ, онъ раздѣлилъ всѣхъ сестеръ и вдовъ на три категорiи — на перевязывающихъ, на аптекаршъ и хозяекъ. Перевязывающiя обязаны были помогать врачамъ при исполенiи перевязокъ и отчасти приготовлять самый матерiалъ. Аптекарши должны были имѣть всѣ необходимыя лѣкарства, приготовленiе которыхъ не терпитъ отлагательства; онѣ обязаны были также надзирать за тѣмъ, чтобы лѣкарства были раздаваемы правильно и вó время, контролируя при этомъ и дѣйствiя фельдшеровъ. Что же касается до хозяекъ, то онѣ смотрѣли за чистотою бѣлья, за исполнительностiю служителей и вообще за содержанiемъ больныхъ. Кромѣ того сестры милосердiя обязаны были вести въ нѣкоторыхъ госпиталяхъ, какъ, напримѣръ, въ Симферополѣ, журналъ всѣмъ замѣченнымъ ими недостаткамъ или упущенiямъ по службѣ.

Но эта идея Пирогова не скоро была приведена въ исполненiе. Лица коммиссарiатскаго и провiантскаго вѣдомства естественно были сначала удивлены этимъ неожиданнымъ надзоромъ со стороны женщинъ, и многiе изъ чиновниковъ рѣшительно отказались устранять подмѣченные ими недостатки въ хозяйствѣ. Вслѣдствiе этого, Пироговъ, 26 января 1855 года, принужденъ былъ отнестись къ генералъ–штабъ–доктору крымской армiи, чтобъ онъ сообщалъ циркулярно по госпиталямъ, что «обязанности Сердобольныхъ вдовъ состоятъ не только въ хожденiи за больными въ дежурствѣ, но что онѣ должны также присутствовать при раздачѣ порцiй и наблюдать за надлежащимъ качествомъ пищи и за чистотою”. Вообще посредничество Пирогова между сестрами и вдовами съ одной стороны и властями съ другой имѣло не мало значенiя въ отношенiи поддержанiя чистоты и порядка вокругъ больныхъ. И действительно, до тѣхъ поръ пока Пироговъ не уѣзжалъ изъ Крыма, замѣчанiя по хозяйству, дѣлаемыя сестрами милосердiя и вдовами, имѣли силу. Сестры сообщали помѣченное ими Пирогову, а Пироговъ — директору госпиталей, и разныя болѣе или менѣе важныя злоупотребленiя устранялись. Но, когда, въ концѣ мая, Пироговъ уѣхалъ изъ Севастополя, надзоръ по хозяйству со стороны сестеръ потерялъ рѣшительно всякое значенiе. Безпорядки подмѣчались, открывались, и безпорядки такiе, какiе могли бы быть легко устраняемы даже и при тогдашнемъ печальномъ состоянiи госпиталей; но ихъ никто не устранялъ. Г–жа Распопова, начальница Сердобольныхъ вдовъ, убѣдившись что ея словесныя замѣчанiя немного значатъ, отнеслась, наконецъ, оффицiально къ генералъ–маiору Остроградскому^*). Въ этомъ отношенiи говорилось именно о тѣхъ легко устраняемыхъ злоупотребленiяхъ, которыхъ теперь уже не существуетъ, но которыя тогда еще были въ полномъ ходу.

«Покорнѣйше прошу, ваше превосходительство, писала Распопова къ Остроградскому, сдѣлать зависящее отъ васъ распоряженiе, дабы Сердобольныя получали для отдѣленiй (т. е. для больныхъ) мясо по числу порцiй, сколько слѣдуетъ на отдѣленiе, прямо отъ подрядчика, а не отъ надзирателей, которые доставляютъ однѣ кости, жилы и плеву, а лучшiя мягкiя части вырѣзаются для начальства... Вѣсы необходимо имѣть въ каждомъ отдѣленiи, продолжаетъ далѣе Распопова, съ чисто женскою горячностiю. Вотъ уже второй годъ, какъ я прошу вѣсы, мнѣ все обѣщаютъ, и по сiе время нѣтъ вѣсовъ; а безъ вѣсовъ нѣтъ никакой возможности провѣрить приносимое надзирателями и унтеръ–офицерами. Надзиратель военно–временнаго госпиталя № 14 отвѣчалъ даже Сердобольнымъ что вырѣзано мясо и для него и прочихъ, и увѣрялъ что порцiи должны быть въ 36 золотниковъ, а не въ 48 и 50, какъ въ нѣкоторыхъ отдѣленiяхъ раздаютъ”. Далѣе г–жа Распопова, входя во всѣ подробности хозяйства, проситъ Остроградскаго, чтобы онъ приказалъ подрядчикамъ разрубать вола для приготовленiя порцiй не поперекъ, а вдоль — для равномѣрной раздачи одинаковаго достоинства мяса всѣмъ больнымъ. Говоритъ также, что низшiе чиновники, изъ опасенiя контроля сердобольныхъ, нарочно не даютъ знать о времени, когда слѣдуетъ свидѣтельствовать припасы въ сыромъ видѣ, и почти умоляетъ Остроградскаго, чтобы онъ не вѣрилъ тѣмъ несчастнымъ, которые изъ страха быть наказанными за высказанную правду, всегда скажутъ ему и посланнымъ отъ него что они довольны.

Письмо г–жи Распоповой генералъ Остроградскiй разослалъ циркулярно по конторамъ всѣхъ симферопольскихъ госпиталей, потребовавъ отъ нихъ объясненiй. Конторы госпиталей въ донесенiяхъ своихъ старались, конечно, опровергнуть всѣ обстоятельства, на которыя указывала Распопова; но при этомъ не удержались, чтобы не употребить разныя обидныя для сестеръ и вдовъ выраженiя. Такъ, одною конторой, между прочимъ, было сказано, что Сердобольныя вдовы будто бы не выдаютъ въ достаточномъ количествѣ больнымъ чай и сахаръ, находящiеся въ ихъ распоряженiи. Обвиненiе, очевидно, несправедливое, потому что бывшiй главный докторъ всѣхъ симферопольскихъ госпиталей въ своемъ сообщенiи положительно говоритъ объ избыткѣ, который существовалъ въ этомъ отношенiи въ госпиталяхъ, и при этомъ съ величайшею похвалой отзывается объ уходѣ и вниманiи къ больнымъ со стороны сестеръ. Далѣе одна изъ госпитальныхъ конторъ сообщила генералу Остроградскому, что будто бы сердобольныя вдовы неправильно распоряжаются деньгами, остающимися послѣ умершихъ. Но какiя–же такiя деньги оставались послѣ солдатъ? Солдаты, умирая, и сами нерѣдко оставляли свои гроши сестрамъ и вдовамъ, какъ пишетъ Гюббенетъ. И не грѣхъ было бы со стороны сестеръ принимать эти копѣечныя наслѣдства при томъ скудномъ содержанiи, которымъ онѣ пользовались. Какъ бы то ни было, исторiя, поднятая г–жею Распоповой, по поводу госпитальныхъ безпорядковъ, не окончилась мирно. Генералъ Остроградскiй препроводилъ всѣ донесенiя госпитальныхъ конторъ, а равно и свой отзывъ о сестрахъ милосердiя, неблагопрiятный для нихъ, дежурному генералу Ушакову. Дежурный генералъ Ушаковъ, однако, отвѣчалъ (7 февраля 1856 года, за № 3,618), что, по его мнѣнiю, не слѣдовало бы вовсе требовать объясненiй отъ конторъ госпиталей, а лично или письменно отвѣчать конторамъ. Это было бы гораздо короче и не повлекло бы за собою тѣхъ оскорбительныхъ для сестеръ и вдовъ выраженiй, которыя были употреблены въ видѣ оправданiй со стороны конторъ. Вмѣстѣ съ этимъ генералъ Ушаковъ находилъ что въ сообщенiяхъ г–жи Распоповой есть значительная доля правды, потому что онъ и самъ замѣчалъ нерѣдко, при посѣщенiи, большiе безпорядки и упущенiя, и что потому полагалъ бы необходимымъ сдѣлать смотрителямъ строгiй выговоръ за способъ выраженiй, допущенный ими насчетъ сестеръ, и подтвердить вмѣстѣ съ тѣмъ, что за всякую неисправность они будутъ немедленно отрѣшаемы отъ должности и предаваемы суду.

И такъ, Распопова и подчиненныя ей сердобольныя вдовы выиграли. Но вражда между женщинами и чиновниками чрезъ это еще болѣе возрасла и стала сопровождаться иногда самыми прискорбными сценами. По поводу одной изъ такихъ исторiй Остроградскiй отдалъ было приказъ, которымъ совсѣмъ запрещалось конторамъ госпиталей допускать сестеръ до вмѣшательства въ хозяйство. Но старшая сестра милосердiя, находившаяся при херсонскомъ госпиталѣ, донесла объ этомъ исключенiи изъ госпитальнаго хозяйства Великой Княгинѣ Еленѣ Павловнѣ, и генералу Остроградскому сдѣланъ былъ строгiй выговоръ.

Таково было значенiе дѣятельности женскихъ общинъ по хозяйственной части госпиталей. Значенiе это было не малое, если предположить что онѣ своимъ надзоромъ уменьшили хоть сколько нибудь злоупотребленiя и поддерживали врачебный порядокъ, столь ослабляющiй силу болѣзней. «Опытъ меня убѣдилъ, говоритъ Пироговъ, что весь успѣхъ лѣченiя раненыхъ во время военныхъ дѣйствiй зависитъ еще болѣе отъ правильной врачебно–административной дѣятельности, чѣмъ отъ самаго искуства; что смертность въ госпиталяхъ ничѣмъ такъ не сокращается, какъ хорошимъ, вполнѣ гигiеническомъ содержанiемъ раненыхъ и больныхъ”. Поэтому–то Пироговъ такъ и старался вдвинуть женщину въ сферу госпитальнаго хозяйства. — Эта идея Пирогова еще не доросла до полнаго развитiя, — женщинъ еще не дѣлаютъ смотрительшами и коммиссаршами; но идея эта навѣрно уже не пропадетъ.

3.

Обращаясь собственно къ занятiямъ врачебнымъ нашихъ женщинъ, принимавшихъ участiе въ крымской кампанiи, мы можемъ сказать что дѣятельность ихъ въ этомъ отношенiи не подлежитъ уже ни малѣйшему сомнѣнiю. Даже враги сестеръ (а таковыхъ у нихъ было не мало во время веденiя войны ими съ чиновниками) отдаютъ имъ въ этомъ справедливость. Опасность, которою были онѣ окружены, возбудила въ нихъ такую энергiю, какой никто и не ожидалъ. И если сестры внесли въ госпиталь болѣе тщательный и, такъ сказать, нѣжный присмотръ, то на баттареяхъ и перевязочныхъ пунктахъ онѣ явились настоящими героинями, ободряя своимъ спокойнымъ видомъ даже храбрецовъ.

«Признаюсь, меня возмущаетъ мое хладнокровiе, писала сестра Бакунина къ одной изъ своихъ знакомыхъ. Я стою у операцiоннаго стола, подаю лигатурный шелк; кровь течетъ по моимъ рукамъ, по моему платью, и я остаюсь равнодушна”. Эта Бакунина, слова которой мы здѣсь привели, была дѣйствительно одной изъ храбрѣйшихъ соучастницъ севастопольской кампанiи. Мы такъ и называемъ ихъ соучастницами, потому что ихъ участiе было хотя и не активное, но тѣмъ не менѣе очень важное. Видъ бѣлыхъ капюшоновъ, мелькавшихъ между солдатскими шинелями, взглядъ усталыхъ отъ труда, но сохраняющихъ бодрость женскихъ лицъ и рукъ, — все это дѣйствовало неотразимо на суровыхъ защитниковъ Севастополя. Но скажемъ–же нѣсколько словъ о Бакуниной, держась въ этомъ отношенiи единственно только свидѣтельства очевидцевъ.

Каждый день днемъ и ночью, въ продолженiе страшной пасхальной бомбардировки, хирурги главнаго перевязочнаго пункта видѣли Бакунину въ операцiонномъ залѣ. Въ то время, когда бомбы, то перелетая, то не долетая, ложились кругомъ всего дворянскаго собранiя, она со своими сообщницами обнаруживала такое присутствiе духа, какое едва свойственно женской натурѣ. Ночью, когда обыкновенно усиливалась бомбардировка, положенiе ихъ въ особенности было жутко.

Чтобы составить о немъ хотя приблизительное понятiе, нужно представить себѣ огромную танцовальную залу со стѣнами изъ бѣлаго мрамора и пилястрами изъ розоваго, паркетъ, залитый кровью и заваленный тюфяками, парадный входъ, а за нимъ длинные ряды носильщиковъ, пробирающихся, при тускломъ свѣтѣ фонарей, сквозь толпу раненыхъ пѣшеходовъ, тѣснящихся у входа, и надъ всѣмъ этимъ — ночь темную, южную, освѣщаемую лишь отблескомъ выстрѣловъ и роковыми факелами бомбъ. Въ залѣ было свѣтлѣе, но едва ли еще не болѣе ужасно. Кровь лилась на нѣсколькихъ столахъ; стоны и крики смѣшивались съ выстрѣлами. Врачи въ кожаныхъ фартукахъ оперировали, хлороформировали, приводили въ чувство; фельдшера и служители суетились. Огромная танцовальная зала безпрестанно наполнялась и опоражнивалась. «На столъ! На койку! Въ домъ Гущина!” (въ отдѣленiе безнадежныхъ) — раздавалось безпрестанно тамъ, гдѣ еще недавно все шумѣло и ликовало. Бакунина со своими подругами тутъ неизмѣнно присутствовала, всегда готовая слѣдовать призыву врачей.

Когда бомбардировка нѣсколько притихала, то ночныя дежурства Бакуниной съ ея подругами принимали уже другой характеръ. Покоя, сна она тоже имѣла тутъ мало, потому что когда горячая хирургическая дѣятельность прекращалась, то уходъ–то сестеръ и оказывался особенно необходимымъ. По цѣлымъ ночамъ ходили онѣ безъ устали изъ одной палаты въ другую, чтобы подавать лѣкарства и удостовѣриться, не открылось–ли у кого изъ больныхъ кровотеченiя. Палаты, при которыхъ онѣ служили, отдѣлялись одна отъ другой дворомъ, и часто случалось проходить имъ по этому двору и видѣть, какъ среди мрака и тишины вдругъ блеснетъ точно зарница, но вмѣстѣ съ тѣмъ раздается и зловѣщiй грохотъ и предвѣщаетъ новыя страданiя и новыя жертвы.

«Боже мой, что за ужасъ — война, что за звѣрство!” восклицаетъ Бакунина въ одномъ изъ своихъ прелестныхъ писемъ, изъ которыхъ мы позволимъ себѣ сдѣлать нѣкоторыя извлеченiя. «Еще съ понедѣльника на вторникъ наши выходили рыть новыя траншеи и устраивать баттареи подъ прикрытiемъ войска. Мы были на готовѣ всю ночь; но ночь прошла благополучно, и вотъ вторникъ цѣлый день тихо, но вечеромъ ждутъ. И вотъ все приготовляютъ: тюфяки безъ кроватей лежатъ рядами; поставлено нѣсколько столиковъ съ бумагой, чернилами и готовыми свѣчами, на одномъ изъ нихъ находятся примочки, груды корпiи, компресовъ, бинтовъ и стеариновыхъ нарѣзанныхъ свѣчей; въ углу — большой самоваръ, который кипитъ и долженъ кипѣть всю ночь; два столика съ чашками и чайниками; въ другой сторонѣ столъ съ водой, виномъ, кислымъ питьемъ, рюмками и стаканами, но все это въ полумракѣ и въ какой–то странной тишинѣ, какъ предъ грозой. Человѣкъ пятнадцать докторовъ сидятъ въ операцiонной, возлѣ Пирогова, или попарно ходятъ по залѣ. Офицеръ и смотритель торопливымъ шагомъ входятъ и выходятъ, распоряжаясь, чтобы было больше служителей... И когда посмотришь, замѣчаетъ вдругъ неожиданно Бакунина, — въ дверь или черезъ рядъ высокихъ оконъ по обѣимъ сторонамъ залы, — видишь ночь тихую, ясную; тоненькая луна такъ блеститъ, звѣзды такiя ясныя... Но вотъ, въ десятомъ часу, точно молнiя блеснула въ окнахъ и раздался трескъ, — даже стекла задребезжали въ рамахъ. Вотъ еще и еще, все чаще и чаще. Нельзя уже разслышать отдѣльныхъ ударовъ. Всѣ сидятъ и слушаютъ, и все въ томъ же полумракѣ. Проходитъ около часу... Вотъ носилки, другiя, третьи, — и началось... Свѣчи зажглись, люди забѣгали, засуетились, и скоро вся эта большая зала наполнилась народомъ, полъ покрылся ранеными; вездѣ, гдѣ можно сѣсть, сидятъ тѣ, которые притащились сами. Пальбы уже не слыхать за крикомъ и стонами. Тотъ кричитъ безъ словъ; другой: «ратуйте, братцы, ратуйте!” иной, увидя штофъ съ водкой, кричитъ: «будь мать родная, дай водки!” Во всѣхъ углахъ слышны возгласы докторамъ, которые осматриваютъ раны: «Помилуйте, ваше благородiе!..” Вотъ принесли офицера: у него все лицо облито кровью. Сестра милосердiя его обмываетъ, а онъ изъ порт–монэ достаетъ деньги, чтобы дать солдатамъ, которые его принесли. Вотъ становится она на колѣно посвѣтить доктору: пуля прошла въ грудь, и чтобъ узнать, не навылетъ–ли, докторъ суетъ руку подъ спину и отыскиваетъ другой выходъ”... «Наконецъ, разсвѣло; пальба прекратилась, замѣчаетъ какъ–бы съ чувствомъ отдыха Бакунина. — У насъ есть маленькiй садикъ. Вообрази, и тамъ лежатъ раненые, и тамъ, при чудномъ солнечномъ восходѣ изъ–за горы, надъ бухтой, при веселомъ чириканьи птицъ, подъ бѣлыми акацiями въ полномъ цвѣту, — въ разныхъ мѣстахъ человѣкъ до 30 очень тяжело раненыхъ, а всего больше уже умирающихъ, Боже мой, что за контрастъ съ этимъ весеннимъ утромъ!” — Нѣкоторыя изъ болѣе осторожныхъ начальницъ, желая дать отдыхъ изнуреннымъ сестрамъ, совсѣмъ хотѣли прекратить ночныя дежурства: но неутомимая Бакунина отъ этого отказалась и продолжала дежурить до послѣдней крайности. Подъ конецъ, чтобы принимать болѣе дѣятельное участiе на перевязочныхъ пунктахъ, она совсѣмъ сложила съ себя старшинство, хотя и продолжала имѣть нравственное влiянiе на сестеръ. Она была послѣднею изъ сестеръ, вышедшихъ послѣ падѣнiя Севастополя на Сѣверную сторону.

4.

Не менѣе замѣчательна въ своемъ родѣ была дѣятельность почтенной сестры милосердiя Будбергъ. Въ тотъ же печальный для русскихъ день, когда произошелъ послѣднiй штурмъ непрiятеля, Будбергъ получила контузiю въ лѣвое плечо осколкомъ бомбы провожая одного раненаго на Николаевскую баттарею. Она же опять и сестра Смирнова 2–я еще наканунѣ имѣли значительныя контузiи осколками стеколъ, разбившихся отъ взрыва пороха. При этомъ Смирнова едва ли не лишилась зрѣнiя, а Будбергъ завалена была обломками выпавшихъ отъ сотрясенiя стеколъ и, несмотря на это, все–таки пошла на другой день подъ выстрѣлы. Г–жу Будбергъ, когда она лежала подъ обломками, спасъ одинъ ампутированный за которымъ она ухаживала во время его болѣзни. Такова–то была нравственная связь, которая образовалась между сестрами и больными. Во время отступленiя, старушка Будбергъ едва не упала на мосту отъ утомленiя; она спасла имущество и деньги, принадлежавшiя всей общинѣ.

Замѣчательна была тоже въ своемъ родѣ дѣятельность главной начальницы Крестовоздвиженской общины, г–жи Стаховичъ. Своею распорядительностiю, неустаннымъ исполненiемъ разныхъ сложныхъ обязанностей по общинѣ, и наконецъ, присутствiемъ духа въ опасныхъ случаяхъ — она заслужила общее уваженiе. По имѣющимся у насъ свѣденiямъ и разсказамъ, она такъ и представляется намъ то переправляющеюся черезъ бухту съ больными и ранеными, то перебѣгающею опасныя мѣста отъ госпиталя до госпиталя, то обходящею по ночамъ палаты, то, наконецъ, пишущею разныя дѣловыя письма въ Петербургъ о томъ, напримѣръ, что онѣ нуждаются въ шелкѣ для перевязки артерiй, что цвѣтъ шелка лучше всего долженъ быть красный, потому что другiе цвѣта линяютъ, и притомъ шелкъ не сученый, которымъ вышиваютъ; что у нея было два мотка, но они всѣ вышли, и хирурги просятъ еще достать такого же шелку для приготовленiя лигатуръ. Она вообще была большая хлопотунья и хозяйка, отличавшаяся, впрочемъ, отъ обыкновенныхъ хозяекъ тѣмъ что всѣ ея хлопоты исполнялись при ежеминутной опасности для жизни. Пойдетъ бывало она во время сильнѣйшей бомбардировки съ сестрою Лоде на базаръ, въ городъ, а бомбы въ недалекомъ разстоянiи отъ нихъ такъ и лопаются. Преспокойно окончатъ онѣ покупки для больныхъ, обойдутъ госпитали, распорядятся, расцѣлуются, прощаясь, быть можетъ навсегда, со своими подругами и отправятся на Павловскiй мысокъ, чтобы сопровождать раненыхъ на пароходѣ. Между тѣмъ бомбардировка усиливается. Стаховичъ уже съ трудомъ добирается до пристани. Но нужно еще дойти до мыска — пространство роковое... И вотъ Стаховичъ, чтобы скорѣе перейти опасное мѣсто, бѣжитъ къ самому берегу, оглушаемая выстрѣлами и ослѣпляемая дымомъ, и достигаетъ, наконецъ, цѣли. Пароходъ уже разводитъ пары; она на немъ. Съ Черной рѣчки дуетъ сильный вѣтеръ и дымъ застилаетъ отъ нихъ и бухту, и городъ. Непрiятель, замѣтивъ движенiе парохода, учащаетъ выстрѣлы, наши тоже отвѣчаютъ ему съ баттарей, мимо которыхъ долженъ пройти пароходъ. Только–что поравнялся онъ съ Павловской баттареей, какъ съ нея раздается оглушительный залпъ. Ѣхать дальше нельзя. Наконецъ, баттарея, изрыгнувши сотни ядеръ и бомбъ, затихаетъ. Ѣдутъ дальше къ Михайловской баттареѣ: тамъ таже исторiя и тотъ же адъ разверзается въ ихъ глазахъ. Выстрѣлы непрiятеля свирѣпѣютъ. Ядра съ брызгами падаютъ въ бухту, надъ пароходомъ стоитъ тьма кромѣшная, освѣщаемая лишь залпами да извивающимися змѣею ракетами. Сестра милосердiя читаетъ молитву и торопитъ матросовъ. А тамъ, гдѣ–то вдали раздается батальный огонь сражающихся и слышны отчаянные крики ура... Измученная и истерзанная достигаетъ, наконецъ, г–жа Стаховичъ до пристанища и бросается со слезами на шею своимъ подругамъ. А завтра — завтра опять ѣдетъ обратно на южную сторону.

Г–жа Стаховичъ была очень религiозна, а потому въ ея письмахъ выходятъ особенно интересны сцены, относящiяся до этой стороны жизни, принявшей тогда невольно самое выспреннее развитiе. Приведемъ нѣкоторыя короткiя извлеченiя изъ ея писемъ въ этомъ родѣ: «Въ четвергъ на ночь, къ двѣнадцати евангелiямъ, пишетъ Стаховичъ, — я отправилась въ Александровскiя казармы. Всѣ сестры уже ожидали меня; едва мы напились чаю, какъ прислали сказать намъ, что началась служба. Служба совершалась въ огромной комнатѣ, гдѣ стоитъ нѣсколько образовъ изъ разбитой церкви, налой съ евангелiемъ, два большихъ подсвѣчника съ сотнями мелкихъ свѣчей. Всенощную совершалъ флотскiй iеромонахъ. Во время чтенiя двѣнадцати евангелiй была такая сильная бомбардировка, со стороны непрiятелей, что залпы и свистъ ядеръ, бомбъ и длиннохвостыхъ ракетъ буквально оглушали. Я смотрѣла часто, что дѣлается съ моими сестрами. Онѣ были совершенно покойны и одна только молитва отражалась на ихъ лицахъ. При сильныхъ и частыхъ выстрѣлахъ, слушая чтенiе евангелiя, можно было сказать что истинныя страсти Господни отражаются на его вѣрныхъ воинахъ. По окончанiи всенощной, мы отправились на покой, и всѣ такъ устали, что, не обращая вниманiя на громъ пушечныхъ залповъ, заснули прекрѣпко; не спали только дежурныя сестры”...

Или вотъ сцена заутрени въ ночь на страстную субботу на Малаховомъ Курганѣ. «Отецъ Серафимъ ожидалъ насъ на лѣстницѣ. Мы всѣ перекрестились и отправились, — онъ былъ нашимъ вожатымъ. Благополучно взойдя на гору, мы вошли во внутрь этого укрѣпленiя. Выстрѣлы не умолкали ни на минуту. Моимъ глазамъ представилось огромное укрѣпленiе, которое можно назвать цѣлою крѣпостью. Всѣ матросы и солдаты были уже на работѣ; мы подходили ко многимъ канавамъ, гдѣ они, какъ муравьи, рыли землю. Многiе изъ нихъ усердно просили благословенiя у добраго отца Серафима. Разными извилинами мы дошли до разбитой башни, гдѣ была квартира храбраго адмирала Корнилова. Здѣсь же и блиндажъ, въ которомъ живутъ матросы и совершается служба: это длинное зданiе въ землѣ; ходь очень низкiй, — надо нагибаться, чтобы войти въ него. Мы почти ползкомъ вошли въ темный, длинный корридоръ, съ колоннадой столбовъ по обѣимъ сторонамъ. Нѣсколько секундъ я ничего не видѣла; меня подвели къ образамъ и плащаницѣ, освѣщенной свѣчами; хоръ пѣвчихъ спѣвался, и довольно хорошiе голоса согласно пѣли: «Слава въ вышнихъ Богу”. Я помолилась и отъ усталости присѣла. Нѣсколько минутъ я была въ какомъ–то странномъ положенiи — не отъ страха, а отъ чувства состраданiя къ окружающимъ меня. Благоговѣнiе наполняло мою душу при видѣ плащаницы. Длинный же коридоръ мнѣ живо напомнилъ Кiевскiя Пещеры, и я, глядя на всѣхъ молящихся, думала сколько между ними есть мучениковъ, искупившихъ кровiю свои прегрѣшенiя. Вся эта картина навела невольно грустныя, тяжелыя и безотчетныя думы. Въ эти минуты я не принадлежала землѣ, и, кажется, ежели–бы смерть явилась ко мнѣ, я съ спокойнымъ духомъ перекрестилась и перешла–бы въ тотъ мiръ... Мои размышленiя были прерваны началомъ заутрени; я поднялась. Солдаты и матросы наполняли блиндажъ, каждый входилъ съ благоговѣнiемъ, горячая и усердная мольба отражалась на всѣхъ лицахъ. Царствовала глубокая тишина. Пѣвчiе пѣли подъ дирекцiей одного лейтенанта. Мы молились; неумолчаная стрѣльба не развлекала нашего вниманiя. Отецъ Серафимъ спросилъ у капитана Юрковскаго, можно ли съ плащаницею идти кругомъ; тотъ разрѣшилъ, и мы, подъ тихое пѣнiе молитвы: «Святый Боже”, вышли изъ блиндажа со свѣчами въ рукахъ. Въ это время раздался выстрѣлъ, и надъ нами со свистомъ пролетѣло ядро. Но мы спокойно продолжали шествiе, обошли одну сторону и вошли въ блиндажъ. — Заутреня кончилась. Эти минуты не повторяются дважды въ жизни человѣка”.

5.

Но были въ Севастополѣ подвижницы и другаго рода: подвижницы терпѣнiя и сверхчеловѣческаго состраданiя даже къ такимъ больнымъ, которые, подобно разлагающемуся остову человѣка, ничего кромѣ ужаса отвращенiя не возбуждали. Къ таковымъ слѣдуетъ отнести сестеръ, ухаживавшихъ за гангренозными пiэмическими больными, а также и на смерть ранеными; между ними особенно были извѣстны подвигами самопожертвованiя: Перовина, Григорьева, Травина, Голубцова и Богданова. Страшную исторiю въ этомъ родѣ разсказываетъ также Гюббенетъ о г–же Поджидаевой. Когда, въ послѣднiе дни осады, ненадежныхъ къ выздоровленiю больныхъ перевели въ Малый Екатерининскiй дворецъ и потомъ въ Николаевскую батарею, то ими завѣдывала эта самая г–жа Поджидаева. Уходъ за этими несчастными больными былъ въ высшей степени трудный и изнурительный и соединялся при томъ съ безпрерывною опасностiю отъ бомбъ. Постоянный видъ борьбы, страданiя и смерти, такъ разрушительно подѣйствовалъ на ея здоровье, что предложили было взять ея должность другой сестрѣ милосердiя, но та отказалась, и Поджидаева оставалась до послѣдней минуты въ отдѣленiи неизлѣчимыхъ, не встречая въ глазахъ ихъ ни луча надежды, ни радостной улыбки и не слыша ни одного живаго слова. Впрочемъ и не одну Поджидаеву изъ сестеръ милосердiя видѣли врачи наклоненною надъ постелью умирающаго, вперившаго въ нее свой угасающiй взоръ и принимающаго отъ нея послѣднее утѣшенiе. Жизнь уходила, родные далеко, а тутъ стоитъ надъ нимъ чужая женщина и шепчетъ ему молитвы утѣшенiя, и умирать становилось легче.

Но не мало было также и свѣтлыхъ явленiй посреди этихъ скорбныхъ и темныхъ картинъ, на фонѣ которыхъ такъ ярко обрисовалась Русская Женщина. Между сестрами милосердiя выдавалась тогда нѣкая г–жа Мещерская; она была любимицей всѣхъ медиковъ и больныхъ. Всегда ласковая, неутомимая, кроткая, готовая на всякiя услуги, помогающая, какъ ассистентъ, при самыхъ трудныхъ операцiяхъ, она воодушевляла не только больныхъ, но и врачей своимъ ободряющимъ видомъ. Дни проходили въ такомъ кровавомъ однообразiи что больнымъ и врачамъ по неволѣ приходилось прибѣгать даже къ шуткамъ, имѣвшимъ впрочемъ, глубокiй сердечный смыслъ. Такъ, одну изъ сестеръ милосердiя, нѣкую Александру Крыжановскую (младшую изъ трехъ сестеръ) раненые солдаты прозвали малюткой. И подъ этимъ названiемъ она была извѣстна всѣмъ, такъ что подъ этимъ же именемъ генералъ–адъютантъ Философовъ представилъ ее къ наградѣ (22 декабря 1854 года, № 393). Раненые всегда ждали съ нетерпѣнiемъ, когда дойдетъ до нихъ очередъ быть перевязанными этою крошкою, составлявшею долго утѣшенiе цѣлаго перевязочнаго пункта вмѣстѣ со своими сестрами.

Была также извѣстна въ Севастополѣ дочь одного матроса, убитаго въ синопскомъ бою, по имени дѣвица Дарья. Неутомимая дѣятельность этой сироты обратила на себя даже вниманiе Великихъ Князей, бывшихъ тогда въ Севастополѣ, которые и писали о ней къ покойному Государю Николаю Павловичу. Ей было впослѣдствiи назначено самое щедрое вознагражденiе.

6.

Не мало было въ Севастополѣ и такихъ женщинъ, которыя оставались какъ бы совершенно въ тѣни, не носили даже званiя сестеръ милосердiя, а потому и не пользовались содержанiемъ, а просто такъ приходили на перевязочные пункты, изъ одного глубокаго чувства состраданiя. Такъ почтенный Гюббенетъ передавалъ намъ что когда онъ прибылъ, въ началѣ декабря 1854 года, на главный перевязочный пунктъ дворянскаго собранiя, то засталъ тамъ жену одного чиновника или офицера, г–жу Бларренбергъ, которая съ необыкновеннымъ рвенiемъ ухаживала за ранеными. Этотъ сообщенный намъ фактъ имѣетъ тѣмъ больше значенiя что тогда еще въ Севастополѣ совсѣмъ не было сестеръ милосердiя; послѣднiя появились тамъ только 13 января 1856 года. Изъ этого надо заключить что участiе женщинъ въ уходѣ за ранеными и умирающими возникло естественнымъ образомъ и совершенно совпадало съ явленiемъ тѣхъ женскихъ общинъ, которыя прибыли изъ Петербурга подъ руководствомъ Пирогова. И дѣйствительно, помимо сестеръ Крестовоздвиженской общины, на перевязочныхъ пунктахъ, постоянно трудилось много матросскихъ женъ, вдовъ и дочерей, лишившихся родителей и приходившихъ искать утѣшенiя въ помощи ближнимъ. Докторъ Добряковъ, въ своихъ воспоминанiяхъ о Севастополѣ, разсказываетъ что даже въ послѣднiй день передъ взятiемъ Малахова кургана онъ видѣлъ на перевязочномъ пунктѣ Гюббенета одну жену матроса, которая доставала ему откуда–то и бинты и корпiи и помогала при перевязкахъ. Самъ Гюббенетъ сообщилъ намъ также интересное свѣденiе о двухъ дѣвицахъ, фамилiи которыхъ онъ, къ несчастiю, не помнитъ. Онѣ рекомендованы были генераломъ Хрулевымъ и неустанно трудились вездѣ, гдѣ было только можно, не смотря на встрѣчаемыя непрiятности. Между общинами сестеръ и женщинами приходившими на перевязочные пункты было вообще своего рода соревнованiе, хотя убыль въ общинахъ обыкновенно и пополнялась только этими храбрыми подвижницами, являвшимися сами собою въ опаснѣйшiя мѣста. Одной изъ такихъ, и именно изъ тѣхъ двухъ сестеръ, которымъ покровительствовалъ храбрый генералъ Хрулевъ, оторвало, разсказываетъ Гюббенетъ, ядромъ бедро, отчего она и умерла 26 марта 1855 года. Почтемъ же память этой въ безъизвѣстности оставшейся женщины.

Вообще, не смотря на всѣ ужасы осады Севастополя, женщины рѣшительно не хотѣли совсѣмъ оставлять этого многострадальнаго города. Когда отъ безпрерывной бомбардировки жители уже совершенно лишились возможности ходить по улицамъ, и безъ явной опасности нельзя было даже показаться за дверь, когда, наконецъ, отъ нескончаемаго града ядеръ и бомбъ дома начали падать, и пороховые погреба взрываться — женщины все–таки продолжали тамъ жить и дѣйствовать. Военные начальники стали уже подъ конецъ принимать особыя мѣры, чтобы какъ нибудь избавиться отъ раздирающихъ сценъ, обыкновенно сопровождающихъ раненiе женщинъ и дѣтей. Сдѣлано было именно распоряженiе, чтобы ни одной женщины не принимали на пароходы, отправляющiеся съ сѣверной стороны Севастополя на южную. Распоряженiе это приведено было въ дѣйствiе, а женщины все–таки продолжали появляться какимъ–то чудомъ подлѣ раненыхъ и умирающихъ. Такова–то сила женскаго сочувствiя и самопожертвованiя! Оно, конечно, не мало поддержало энергiю въ защитникахъ Севастополя, потому что и менѣе храбрѣйшiе изъ нихъ чувствовали себя смѣлѣе, когда видѣли что физически слабая женщина не боится смерти. Иностранцы, попавшiе въ плѣнъ и ничего подобнаго у себя не видавшiе, въ особенности съ изумленiемъ смотрѣли на эту безбоязненность севастопольскихъ героинь. Вообще можно сказать что присутствiе женщины въ Севастополѣ и дѣятельное, такъ сказать, сердечное участiе ихъ въ оборонѣ придавало этой войнѣ что–то истинно–поэтическое, въ самомъ точномъ смыслѣ слова, смягчающее ея ужасы и жестокости, и не даромъ соучастники и очевидцы обороны называютъ ее севастопольскою эпопеей.

_______

ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.

Какъ–то на праздникахъ навѣстилъ меня одинъ давнишнiй знакомый, причисляющiй себя, съ нѣкоторой гордостью, къ «людямъ сороковыхъ годовъ”. Усѣвшись у стола, забросаннаго кой–какими повременными листами, онъ обратилъ вниманiе на залежавшiйся между ними нумеръ «С.–Петербургскихъ Вѣдомостей” отъ 23–го декабря.

— Читали этотъ фельетонъ? спрашиваетъ онъ меня.

— Мелькомъ. А что?

— Изображенъ субъектъ изъ нашихъ временъ, — да не совсѣмъ для меня понятный. Субъекту видимо угрожаетъ, въ «близкомъ будущемъ”, delirium tremens: у него уже начинается какой–то дикiй литературный бредъ. Наружность его очень живописна: «растерзанныя панталоны” и «опорки” на ногахъ, и «сизоватый носъ”, и «щетинистая, небритая борода”, и «затекшiе глаза съ кровяными жилками на бѣлкахъ”, — все какъ слѣдуетъ. Но сколько ни напрягалъ я мое воображенiе, чтобы возстановить эту личность въ ея первобытномъ видѣ, т. е. въ видѣ еще не спившагося и молодаго человѣка — не могу и не понимаю! Не понимаю, изъ какого мiра могъ выйти такой субъектъ. А бредъ его вертится около 1848 года... Вамъ можетъ быть кажется страннымъ или смѣшнымъ, что я такъ привязался къ этому фельетонно–фантастическому образу? Но на это есть причина: этотъ фантастическiй образъ оживилъ въ моей памяти другой, дѣйствительный образъ; онъ напомнилъ мнѣ одно «погибшее, но милое созданье,” шедшее довольно долго со мной рядомъ, а потомъ удалившееся и скрывшееся отъ меня... подъ верстакъ.

— Подъ какой верстакъ? спросилъ я.

— Подождите. Вы знаете, можетъ быть, мой обычай сохранять всѣ прiятельскiя письма и даже записочки; у меня они наполняютъ цѣлый объемистый ящикъ. Этотъ фельетонъ, этотъ «Жанъ Провiантовъ” заставилъ меня углубиться въ ящикъ и отрыть тамъ нѣсколько писемъ моего погибшаго, теперь уже несуществующаго даже подъ верстакомъ Родiоши. Прочелъ я письма и онъ ожилъ передо мною весь: какъ теперь вижу его небольшiе, карiе, блестящiе и бѣгающiе глазки, его остренькiй носъ, его губы, всегда освѣщенныя тонкой усмѣшкой и какъ будто каждую минуту готовящiяся что–то сказать, его живыя, юркливыя движенiя; слышу его бойкую, своеобразную, полную юмора рѣчь и, главное, его мастерское чтенiе. У меня бережется подаренный имъ въ одну игривую минуту экземпляръ басенъ Крылова, съ надписью на заглавномъ листкѣ: «Съ хорошимъ человѣкомъ мы всегда свои люди, тонкiе прiятели... Р. Ш.” Вы, конечно, помните, что это изреченiе принадлежитъ кучеру Павла Ивановича Чичикова, Селифану. Гоголя особенно умѣлъ читать Родiоша. Помню, разъ... все это было между свѣжей молодежью, — прочелъ онъ намъ вечеромъ «Вiя”, и я почти всю ночь не могъ заснуть: все слышался страшно–всхлипывающiй голосъ: «Приведите Вiя! ступайте за Вiемъ!... «Да и не одного Гоголя. Басни Крылова онъ подарилъ мнѣ по случаю моего признанiя, что когда онъ читаетъ стихи:

«Неблагодарная! примолвилъ дубъ ей тутъ,

Когда бы вверхъ могла поднять ты рыло,

Тебѣ бы видно было,

Что эти жолуди на мнѣ растутъ”

тогда дубъ непремѣнно представляется живымъ существомъ съ опредѣленной и необыкновенно благородной физiономiей... Удивительно воспрiимчивая и чуткая душа былъ этотъ Родiоша. Вотъ хоть бы это напримѣръ: знаете, въ ту пору, именно въ половинѣ сороковыхъ годовъ, итальянская опера только что успѣла проникнуть въ самую массу петербургской публики; избранные, т. е. люди болѣе или менѣе достаточные, года за три передъ тѣмъ небрезгавшiе верхами, спустились пониже, а на верхи хлынулъ пролетарiатъ. Мы тогда считали верхомъ наслажденiя 80–ти копѣчныя боковыя мѣста въ галереѣ 5–го яруса; сидя въ нихъ мы упивались сладкими звуками, забывали весь мiръ и нетолько не завидовали партеру, но даже съ своей 80–ти копѣечной высоты взирали на него съ нѣкоторымъ пренебреженiемъ. Вотъ разъ я увлекъ туда нашего Родiошу. Сидимъ. Давали теперь уже выброшенную изъ репертуара чувствительную оперку Беллини: «Беатриче–ди–Тенда.” На половинѣ первой выходной арiи Фреццолини... Не знаю, застали ли вы эту пѣвицу; у самого, правду сказать, къ ней, несмотря на многiя ея достоинства и страстность, какъ–то не очень лежала душа... На половинѣ, говорю, ея арiи слышу — подъ самымъ моимъ ухомъ что–то слабо пискнуло, какъ будто подавленный крикъ слегка раненаго человѣка. Я оглянулся — мой Родiоша закусилъ нижнюю губу, подбородокъ дрожитъ и на рѣсницахъ висятъ слезы. — Что съ вами, Родiонъ Васильевичъ? — «Не знаю, что со мной”, отвѣчалъ онъ, тихо засмѣявшись и опустивъ голову къ борту: — «Что–то за сердце схватило.” Въ другой разъ онъ ужь не хотѣлъ идти слушать Фреццолини... Да постойте: мнѣ хочется разсказать вамъ его краткую бiографiю. Родiоша родился «на брегахъ Невы”; росъ и воспитывался дома, готовясь въ университетъ подъ надзоромъ суроваго отца, почему–то его гнавшаго, и былъ нерѣдко укрываемъ отъ его свирѣпости подъ теплымъ крылышкомъ чадолюбивой и чрезвычайно чувствительной матери. Поступилъ въ университетъ, но и тамъ все какъ–то ежился, чувствуя на себѣ грозные родительскiе взоры; поэтому, протянувъ кое–какъ два курса, и ухватившись за нечаянно представившiйся случай, вышелъ изъ университета и уѣхалъ на югъ, въ Малороссiю, въ качествѣ домашняго секретаря и компаньона нѣкоего большаго барина. Пробывъ тамъ года два и вернувшись въ Петербургъ, сбирался онъ готовиться къ экзамену на кандидата; готовился, но экзамена не держалъ, а занялся писательствомъ, прильнувъ къ одному изъ тогдашнихъ молодыхъ литературныхъ кружковъ. Нѣкоторое время печатались его небольшiя, но живыя библiографическiя статейки. Случайное распаденiе кружка сбило его и съ этой дороги; задумалъ онъ тогда прочесть пробную лекцiю на право преподавателя въ военно–учебныхъ заведенiяхъ; взялъ тему, приготовилъ лекцiю, но... не читалъ ея, а занялся частными уроками, внеся въ нихъ всю бойкость и одушевленность своей рѣчи и всю свою юркость. Между тѣмъ родитель его, уже давно отказавшiй въ своемъ лицезрѣнiи гонимому сыну, умеръ. Родiоша почувствовалъ себя свободнѣе, засуетился и развернулся. Тутъ скоро я потерялъ его изъ вида, потому что онъ вдругъ скрылся изъ Петербурга — кажется въ Москву. Прошло нѣсколько лѣтъ. Разъ, какъ–то лѣтомъ, я неожиданно встрѣчаю его на Адмиралтейской площади. На немъ свѣтло–сѣренькое пальто и самъ онъ весь свѣтлосѣренькiй: гладко–выбритый, прилизанный.

— Родiонъ Васильичъ! Гдѣ скрывались и гдѣ обрѣтаетесь?

— Обрѣтаюсь, батинька, въ самомъ пеклѣ.

— Что значитъ?

— Служу въ канцелярiи полицiймейстера; трудимся рукъ не покладывая. А чего насмотрѣлся!.. Увидимся — разскажу.

Я шелъ не одинъ, и мы разстались... разстались опять лѣтъ на пять. Лѣтъ черезъ пять вдругъ явился онъ ко мнѣ уже совершенно въ иномъ видѣ: весь заросъ бородой, носъ и скулы изукрашены тонкими красными жилками; на плечахъ было что–то бывшее нѣкогда драповымъ пальто съ талiей и съ пуговицами назади, отъ которыхъ теперь остались только ниточки; одежда ярко лоснилась, дополняемая «растерзанными” панталонами и неопредѣленной, стоптанной обувью. Съежившись пуще прежняго, онъ пришелъ просить помочь ему достать работы. Достали мы съ нимъ кой–какую работу, на которой онъ держался... мѣсяца три, и впродолженiе ихъ развалины драповаго пальто замѣнились приличнымъ сюртучкомъ, а на ногахъ появились сапоги нѣмецкой работы, которые, по его выраженiю, заимствованному у Макара Алексѣевича Дѣвушкина (героя «Бѣдныхъ Людей”), онъ «надѣвалъ съ нѣкоторымъ сладострастiемъ”. Черезъ три мѣсяца работа повалилась изъ рукъ, уже замѣтно дрожавшихъ; Родiоша скрылся, и за тѣмъ началъ я получать отъ него, чрезъ небольшiе промежутки времени, тѣ письма и записочки, писанныя все на одну и туже болѣзненно–тяжелую тему, изъ которыхъ кое–что отрылъ я въ моемъ ящикѣ и ношу теперь въ карманѣ. Не хотите–ли послушать?.. Гость мой вынулъ изъ кармана нѣсколько лоскутковъ и сталъ читать:

«26–е февраля”. Человѣкъ, отъ крайности, продалъ свои волосы и бороду, остригся и обрился à la Louis Napoléon, чуть не давши въ томъ подписку капризному благодѣтелю... Это добровольное обезображенiе себя отзовется полученiемъ работы, довольно хорошо оплачиваемой, кой–какой одеженки и, зачастую, питательнымъ обѣдомъ. Вчера, совершивъ постриженiе и обритiе, я обращался къ онымъ милостивцамъ, былъ хорошо принятъ, обнадеженъ, но — просили обождать денька три. А въ эти «три денька” въ томъ положенiи, какъ я нахожусь, не спасется никакая тварь... Въ занимаемомъ мною углу, подъ чужимъ впрочемъ комодомъ, лежитъ свертокъ моей рукописи: оригинальный трудъ, за который дали бы, не торгуясь, рублей 200; но его надо прочесть добрымъ людямъ, нужно прибавить одну главу... а я принужденъ изворачиваться для снисканiя куска хлѣба и подчасъ просить милостыньки... Послѣ восьми годовъ нищеты, христарадничанья, больничнаго страданiя и странствiя по петербургскимъ угламъ — помогите мнѣ, убогому нынѣ, но когда–то довольно свѣженькой личности, продержаться денька три–четыре, пока мой капризный благодѣтель, откупившiй у меня бороду, не поставитъ меня на «задѣльную”.

Le pain est cher et la misère est grande, — знаю, но такой недостатокъ въ хлѣбѣ, такую бѣдность, какъ у меня, — врядъ–ли гдѣ встрѣтите. Въ полномъ упованiи, что на эти, съ страшной душевной болью написанныя строки не воспослѣдуетъ энергическаго отвѣта «Богъ пошлетъ”, остаюсь и проч.

«4–го октября, 5 часовъ веч....” Въ больницу не попалъ. Сначала препятствiемъ явился совершенный недостатокъ верхней одежды и такая слабость, что невозможно было отважиться ѣхать въ больницу, безъ увѣренности примутъ–ли и, если нѣтъ, то на чемъ тогда тащиться въ другую, можетъ быть въ третью... А на третiй день стало полегче, опухоль опала, и теперь я сижу въ кухнѣ на полатяхъ весь обмотанный разнымъ тряпьемъ. До сихъ поръ острая боль — ломота въ суставахъ — осиливала самый голодъ, а теперь онъ подступаетъ, и что со мною будетъ — ума не приложу. Около меня тоже народъ полуголодный, полуодѣтый и частiю пьяный: нетолько помощи попросить, но даже послать эти строки, съ условiемъ вознагражденiя, не предвижу возможности. Самому выйти на морозъ въ одномъ вѣтхомъ сюртученкѣ, лѣтней фуражкѣ и сквозящихъ сапогахъ — значитъ подготовить себѣ потерю ногъ или рукъ... Будьте такъ добры, ассигнуйте нѣчто на продовольствiе въ теченiе 3–4 сутокъ... Повторяю: голодъ подступаетъ; все продовольствiе мое сегодня состояло изъ ¹/₃ фунта хлѣба, на что издержана послѣдняя копѣйка...

«P.S. Пишу почти совсѣмъ въ потьмахъ: ни свѣчи, ни масла, ни керосину нѣтъ”.

— И такъ–то корреспонденцiя длилась у насъ съ нимъ года четыре. При личныхъ встрѣчахъ сколько ни пытался я поднять падшаго — ничего не могъ сдѣлать; онъ все толковалъ о задавившей его нуждѣ, — которую, конечно, онъ самъ себѣ создалъ и которой покорился безвозвратно. «Вѣдь чего я не испыталъ и до чего не доходилъ!” Говорилъ онъ мнѣ однажды. — «Вотъ хоть бы нынѣшнимъ лѣтомъ что случилось. Есть у меня, видите–ли, должничокъ, изъ промышленниковъ... писалъ я ему кое–что, хлопоталъ по его дѣламъ; обязался заплатить хорошо. Навѣдался я, — говоритъ: въ красносельскомъ лагерѣ торгуетъ. Какъ быть? подошло такъ, что перекусить нечего и въ виду ничего нѣтъ. Рѣшился идти въ Красное–Село. Собрался пораньше, пошелъ. День выдался жаркiй; пекло меня, однако доплелся; спрашиваю. Говорятъ: въ городъ уѣхалъ за товаромъ; — вернется черезъ день. Ну, знаете, эти слова прослушалъ я почти какъ смертный приговоръ. Что буду дѣлать — измученный, голодный? Ужь не знаю, видъ ли мой былъ очень жалокъ, или наши солдатики вообще очень зорки къ нуждѣ и горю, только приняли участiе... «Отдохни, говорятъ, добрый человѣкъ, войди въ палатку”. Ввели, покормили, позволили полежать. Отдохнулъ я, а къ вечеру надо было пуститься въ обратный путь. Шагалъ всю ночь и часамъ къ шести утра прибылъ въ столицу; но какимъ прибылъ — не спрашивайте! Что было подъ подошвами, и съ частью собственныхъ подошвъ, — все осталось на шоссе; рубашка на мнѣ — это была не рубашка, а какая–то дохлая кошка. Перемѣниться нечѣмъ. Прошу хозяйку... я, видите–ли, живу въ столярной подъ верстакомъ... т. е. мнѣ тамъ позволяютъ ночевать... Прошу хозяйку, нельзя–ли простирнуть рубашку. Согласилась. Я снялъ, надѣлъ пальтишко на голое тѣло, отдалъ рубашку. Ну, думаю, что же теперь буду ѣсть, — потому что голоденъ. Есть у меня тутъ, въ Кирпичномъ переулкѣ, знакомая мясная лавка... тоже кой–какiя послуги оказывалъ... пойти бы, не удѣлятъ ли фунтикъ мяса; да какъ безъ рубашки? Однако запахнулъ я пальтишко поплотнѣе чтобъ не видно было моей наготы, и пошелъ. Заглянулъ въ лавку, покупатели все чистые — повара, кухарки изъ богатыхъ домовъ. Суета; молодцы едва успѣваютъ отпускать товаръ. Я вошелъ да и остановился въ сторонкѣ у дверей: думаю — пережду, пусть поуменьшится публика, будетъ посвободнѣе, а то имъ теперь не до меня. Однако вижу — все входятъ новыя лица, долго не дождаться. Что–жь мнѣ тутъ торчать? зайду лучше черезъ часокъ; — и вышелъ тихонько. Только что успѣлъ я притворить за собой дверь, кто–то меня сзади за плечо... Оглянулся — городовой. — Что, говорю, угодно? — «Пожалуйте въ участокъ”. — За что, позвольте спросить? — «За прошенiе милостыни”. — Да я, смѣю васъ увѣрить, не просилъ. — «Все равно, пожалуйте, тамъ разберутъ”. Пошли... Участковый тутъ. «Кто вы?” спрашиваетъ. Я сталъ объяснять, да какъ–то не спохватившись пораскрылъ пальто, — онъ и замѣтилъ что на мнѣ ничего нѣтъ. Его передернуло. «Подите, говоритъ, сюда”. Отвелъ въ другую комнату, дверь притворилъ. «Въ какомъ вы, говоритъ, положенiи? Что довело?” Я разсказалъ что могъ. «Подождите, говоритъ, здѣсь; принесутъ бѣлье – надѣньте”. Вышелъ. Принесъ мнѣ солдатикъ бѣлье, — я надѣлъ. Стаканъ чаю принесли мнѣ, съ хлѣбомъ, — выпилъ. Входитъ участковый. «Ступайте, говоритъ, а дня черезъ два зайдите: я можетъ быть что нибудь для васъ сдѣлаю. Я кланяюсь и благодарю, а черезъ два дня зашелъ по приказанiю. «Идите, говоритъ участковый, къ книгопродавцу–издателю: я говорилъ о васъ; онъ даетъ работу”. Я еще поблагодарилъ. Да что–жь? вѣдь я знаю книгопродавца–издателя, и онъ меня знаетъ. Какъ я пойду?”

— Это было одно изъ моихъ послѣднихъ свиданiй съ Родiошей, заключилъ мой гость. — Скоро, — и это было года три назадъ, — изъ подъ верстака переселился онъ, одержимый какимъ–то воспаленiемъ, въ знакомую ему уже больницу, а изъ нея — прямо на кладбище, и память объ немъ не знаю осталась ли гдѣ, кромѣ моего ящика. Такъ–то погибла «свѣженькая личность”, жертва собственной слабости. И я все это къ тому разсказалъ вамъ, что изъ нашихъ сверстниковъ вотъ какого рода субъекты, при неудачной постановкѣ жизни, облекались въ «растерзанныя” панталоны; а такихъ, какъ «Жанъ Провiантовъ”, я не знавалъ и не понимаю. Впрочемъ, можетъ быть были гдѣ–нибудь и такiе...

Я понялъ что мой добрый знакомый затѣмъ только и навѣстилъ меня, чтобы излить огорченiе, причиненное ему личностью «Жана Провiантова”, затесавшагося въ общество «людей сороковыхъ годовъ”.

_______

Изъ этой, недавно–минувшей жизни, въ которую я непростительно позволилъ прiятелю увести меня, спѣшу, по долгу, возвратиться въ жизнь нынѣ текущую, въ которой найдутся своего рода любопытные субъекты и явленiя.

Во первыхъ, не далѣе, какъ наканунѣ сего новаго года, петербургскiй столичный мировой съѣздъ разсматривалъ дѣло о дѣйствительномъ статскомъ совѣтникѣ баронѣ Франкенштейнѣ... Любопытнѣйшее дѣло и любопытнѣйшее явленiе — г. дѣйствительный статскiй совѣтникъ баронъ Франкенштейнъ! При существованiи мировыхъ судей и съѣздовъ, онъ не страшится гласнаго суда и бьетъ 18–ти–лѣтнюю дѣвицу, крестьянку Иванову, въ первый разъ прибывшую въ Петербургъ и, по неопытности, поступившую къ нему въ услуженiе, — бьетъ и не соглашается ни за что освободить ее отъ услуженiя, приговаривая: «нѣтъ, ты будешь служить; мы напишемъ матери письмо, чтобы она прiѣхала и выдрала тебя хорошенько”; а такъ какъ дѣвица продолжаетъ упорствовать въ желанiи освободиться, то его превосходительство, не ожидая матери и дранья, дѣлаетъ экстренное заключенiе: «у тебя волоса большiе, слѣдовательно, тебя нужно таскать”, и таскаетъ дѣвицу, бiя ее головой о плиту до бесчувствiя; когда же дворникъ съ городовымъ, показавшiе себя, вопреки просвѣщенной волѣ барона, людьми настойчивыми, проникли въ храмину, гдѣ лежала на полу лишенная чувствъ дѣвица, то имъ представилось зрѣлище умилительное: его превосходительство, являя знакъ своего нѣжнаго сердца, оказывалъ дѣвицѣ «первоначальное медицинское пособiе”, посредствомъ возлiянiя на ея голову холодной воды, а незваннымъ посѣтителямъ, обязаннымъ, по своему званiю, безусловно вѣрить баронскому слову, съ твердостiю возвѣстилъ, что — дѣвица въ припадкѣ. Все это было въ виду мироваго судьи, но онъ, судья, не оцѣнилъ нѣжнаго сердца барона, забывъ его рангъ и достоинство, приговоривъ его превосходительство къ 14–ти–дневному заключенiю въ тюрьмѣ! Можете представить, съ какимъ негодованiемъ долженъ былъ выслушать баронъ сей приговоръ! Конечно, онъ аппелировалъ въ съѣздъ, и съѣздъ, проникшись чувствомъ уваженiя къ рангу и достоинству, постановилъ: подвергнуть подсудимаго (!) аресту при тюрьмѣ (такъ не заключенiю–же!) на 14 дней. По крайней мѣрѣ! Арестъ, конечно, не унижаетъ такъ, какъ заключенiе; но все–же, баронъ, — вамъ ли выносить такой порядокъ вещей, при которомъ васъ называютъ «подсудимымъ” и дѣлаютъ «осужденнымъ” — за что? Вѣдь могъ–же судъ удостовѣриться что у дѣвицы Ивановой дѣйствительно большiе волоса, а какую другую цѣль могла имѣть природа, снабжая ее такими волосами, какъ вящее удобство для благородныхъ рукъ, долженствующихъ таскать ее? Нѣтъ! бѣгите лучше изъ мѣстъ, населенныхъ мировыми и ихъ съѣздами, и прахъ отъ ногъ вашихъ отрясите; спѣшите туда, «въ тотъ мiръ идеальный”, гдѣ цвѣтутъ наиудобнѣйшiе «герихты”, которые навѣрное не пригласятъ васъ въ тюрьму за какое нибудь ничтожное тасканье длинноволосой крестьянки!..

_______

Знаете ли вы слово о томъ человѣкѣ «кѣмъ въ мiръ соблазнъ входитъ?” Духовенство села Мыта (Гороховецкаго уѣзда Владимiрской губернiи), которое, сотворивъ совѣтъ, порѣшило сдать на 1874 годъ усадебную церковную землю для открытiя на ней питейнаго заведенiя, каковое рѣшенiе, говорятъ, сельскому обществу не понравилось, и оно просило священника винной торговли не открывать, а священникъ, будто бы, на ту просьбу обидѣлся... Да! горе тому человѣку кѣмъ соблазнъ входитъ... Тяжелъ также и камень жерновый...

_______

Но довольно о всякихъ соблазнахъ! Вѣдь не защитить намъ отъ нихъ свѣтъ и не унять творимыхъ чрезъ нихъ безобразiй, пока сами творящiе не сознаютъ въ душѣ логической и нравственной невозможности творимаго. Полюбуемтесь лучше на лицедѣйствующихъ ребятишекъ; это — любопытное явленiе совсѣмъ въ другомъ родѣ, — веселенькое, смягчающее. Въ Звенигородскомъ уѣздѣ, въ селѣ Покровскомъ, данъ, на третiй день праздника, благотворительный спектакль въ пользу самарцевъ. Играли «ребятишки” — ученики и ученицы мѣстной народной школы. Поставлено было нѣсколько живыхъ картинъ изъ сказокъ Пушкина и разыгранъ шутка–водевиль, написанный для этого спектакля г–жею Голохвастовой. Плата за входъ была — 10 коп.; сборъ составилъ 50 р.; слѣдовательно, зрителей было 500. Спектакль, говорятъ, имѣлъ полный успѣхъ. Если такъ, то почему бы, кажется, ему не повториться, хоть бы, напримѣръ, на масляницѣ? Вѣдь это увеселенiе, въ случаѣ настоящаго успѣха, дѣйствуетъ отрезвительно; а если еще и актеры и зрители знаютъ, какое назначенiе имѣетъ сборъ, то оно — для однихъ наставительно, для другихъ успокоительно. Г–жа Голохвастова вѣроятно не откажетъ для добраго дѣла еще сочинить — не только шутку–водевиль, но даже комедiйку, хоть крошечную, и сказокъ Пушкина (именно ихъ) хватитъ на много живыхъ картинъ.

_______

КОЛОНIИ ПОЧЕТНЫХЪ ГРАЖДАНЪ.

(ПРОЕКТЪ).

Въ виду скораго введенiя новой реформы по духовному вѣдомству и неизбѣжнаго при этомъ сокращенiя числа причтовъ и числа членовъ каждаго причта, самъ собою рождается вопросъ: куда должны будутъ дѣваться — всѣ эти тысячи сверхштатныхъ причетниковъ и, главное, ихъ семейств?.. Въ нашей, напримѣръ, В. губернiи сверхштатныхъ причетниковъ оказалось по раскомплектованiи болѣе 800. Положимъ, они доживутъ свой вѣкъ хоть кое–какъ въ духовномъ вѣдомствѣ; а затемъ?.. Полагая каждое семейство въ три души мужескаго пола, наша губернiя дастъ впослѣдствiи ни мало, ни много — 2,400 душъ мужескаго пола пролетарiату. А вся Россiя? Доселѣ пролетарiатомъ Русь наша не была еще особено богата; но въ недалекомъ будущемъ пролетарiатъ разовьется въ ней, въ громаднѣешемъ размѣрѣ. Это безспорно. Вотъ почему на обсужденiе печати мы и рѣшаемся предложить свое NB: — какiя бы принять мѣры къ предупрежденiю неминуемой опасности, нами сейчасъ указанной? Мы не за духовенство хлопочемъ, хотя и это вещь далеко не лишняя.

Но даже и въ интересахъ государственныхъ, намъ кажется, давно бы необходимо обратить вниманiе на это обстоятельство: куда должны дѣваться семейства сверхштатныхъ причетниковъ, за смертiю послѣднихъ? Съ церковной земли ихъ попросятъ выбраться, на основанiи 8 п. 18 §§ Правилъ Высочайше утвержденнаго въ 24 день марта 1873 года журнала присутствiя по дѣламъ православнаго духовенства: такъ какъ въ сихъ правилахъ указано выдѣлять часть земли сиротствующимъ съ общаго лишь согласiя всего причта и жалобъ епархiальному начальству со стороны сиротъ на невыдѣлъ имъ такой части не допускается, то это тоже что рѣшительно отказать заштатнымъ въ долѣ церковной земли, — по крайней мѣрѣ въ большинствѣ случаевъ. Мы съ своей стороны полагали бы вотъ что устроить по всей Россiи: изъ казенныхъ дачъ нарѣзать участки, конечно удобные, и предоставить желающимъ изъ духовенства заселять эти участки, на правахъ ли собственниковъ или обязанныхъ правительству уплатить за нихъ извѣстный процентъ, но во всякомъ случаѣ съ льготой на первыхъ порахъ. И вотъ явились бы у насъ на Руси колонiи «почетныхъ гражданъ”. Думаемъ, правительство этимъ путемъ достигнетъ даже и не одной лишь мѣры — предупрежденiя пролетарiата: тутъ и матерiальная будетъ выгода. Фактъ всѣмъ извѣстный, что казенныя дачи для казны должной пользы не приносили никогда, служа источникомъ обогащенiя лицъ, ближе къ ней, въ тѣхъ или другихъ отношенiяхъ, стоящихъ. Тогда какъ съ передачей ихъ новымъ колонистамъ онѣ дадутъ кусокъ насущный, во первыхъ, этимъ несчастнымъ, а затѣмъ, по упроченiи ими своей осѣдлости, онѣ, само собой, отзовутся благодѣтельно и въ общей экономiи того или другаго края. А главное, предупреждено будетъ развитiе въ Россiи пролетарiата, — этого, по духу времени, въ высшей степени опаснаго въ государственной жизни элемента. Намъ, можетъ быть, возразятъ: хотѣли, дескать, нѣкогда подобнымъ образомъ благоустроить бытъ сверхштатныхъ чиновниковъ, но не удалось предпрiятiе. Согласны. Но то чиновники, а это сверхштатные и штатные причетники съ ихъ дѣтьми. Наши причетники и теперь только отъ земли и имѣютъ содержанiе. Вѣдь не можетъ же въ самомъ дѣлѣ существовать человѣкъ съ семьей на 50–70 руб. въ годъ, а у насъ въ епархiи — большинство приходовъ, гдѣ денежный доходъ дьячка едва достигаетъ 50 руб., 70–100 руб. рѣдко; а о 150 руб. и говорить нечего. Стало быть хлѣбопашество для нашихъ клириковъ родное дѣло. Къ тому–жь, для чиновнаго люда хотѣли въ одномъ мѣстѣ, помнится въ Самарской губернiи, отвести участки; а мы говоримъ: въ каждой губернiи нужно такъ сдѣлать. А то, конечно, кто же поѣдетъ безъ гроша въ карманѣ, да и на чемъ ѣхать–то? — за тридевять земель, искать себѣ прiюта? Другое дѣло, если бы правительство согласилось выдавать на подъемъ извѣстную сумму денегъ; тогда мы увѣрены желающiе ѣхать и вдаль нашлись бы въ средѣ духовенства. Во всякомъ случаѣ, мы выставляемъ на обсужденiе прессы вопросъ, кажется, довольно важный. Если этому вопросу суждено будетъ возбудить въ обществѣ сочувствiе, найдутся, конечно, люди готовые и о проектируемой нами мѣрѣ сказать свое слово. А тогда и мы потолкуемъ объ этомъ пообстоятельнѣе. А пока, будетъ...

С. А. Б.

_______

ТЕОРIЯ УРАВНЕНIЯ ПРАВЪ ПРИСЛУГИ СЪ ХОЗЯЕВАМИ.

По поводу одного рѣшенiя постановленнаго московскимъ мировымъ съѣздомъ, по жалобѣ горничной на хозяйку, отпустившую ее отъ себя безъ предупрежденiя, съ высылкою вечеромъ изъ дому, поднялась внезапно въ нашей печати полемика, по истинѣ поучительная, и свидѣтельствующая, къ сожалѣнiю, еще разъ, о дѣтскомъ состоянiи нашей журналистики и такъ называемаго у насъ общественнаго мнѣнiя. Одна московская газета, разбирая приговоръ мироваго суда, справедливо возмутилась высказанными въ немъ общими взглядами на отношенiя нанимателей съ прислугою. Цѣлый полкъ остальныхъ газетъ въ свою очередь возмутился этимъ сужденiемъ московскаго журнала: какъ смѣла редакцiя позорить почтеное учрежденiе суда строгою критикою такого приговора! — И на редакцiю посыпались бранные укоры всевозможнаго свойства.

Московская газета обсуждая воззрѣнiя мироваго суда въ этомъ дѣлѣ, причислила ихъ къ продуктамъ неправильной мысли. Но мировой судъ явился въ этомъ случаѣ козломъ отпущенiя изгоняемымъ въ пустыню; можетъ быть надлежало бы, взглянувъ поглубже и пошире на обсуждаемое рѣшенiе, признать что лежащiе на немъ грѣхи — въ сущности — суть грѣхи народа. Если въ немъ есть признаки помянутой московскою газетой сатурналiи мысли, то сатурналiи такого же свойства обнаруживаются не въ одномъ судѣ а во множествѣ проявленiй такъ называемаго общественнаго мнѣнiя: это видно уже изъ того, что подобнымъ приговорамъ рукоплещутъ почти поголовно всѣ наши журналы, вмѣстѣ съ извѣстною массою читателей. Странно было–бы отдѣлять наши журналы отъ этой массы, и въ нихъ однихъ видѣть источникъ какого–то разврата и смущенiя мысли въ читателяхъ. Журналы живутъ читателями и служатъ имъ. Большая часть ихъ — родные братья тѣмъ ефесскимъ серебреникамъ, которые когда–то хотѣли растерзать Павла за то, что онъ, проповѣдуя единаго Бога, разоряетъ культъ и храмъ Дiаны. Съ бѣшенствомъ, потерявъ разсудокъ, бѣгали они по городу и кричали: велика Артемида ефесская — кричали не отъ того, что сами вѣровали въ Артемиду превыше всего, но отъ того, что по ремеслу своему занимались фабрикацiей и продажей минiатюрныхъ храмовъ Дiаны, и этимъ ремесломъ жили.

Увлеченiя и крайности нашего общественнаго мнѣнiя происходятъ не отъ инаго чего, какъ отъ молодости нашей и невѣжества, при отсутствiи школы — во всемъ, и при натуральной нашей пылкости и воспрiимчивости. Съ тѣхъ поръ, какъ снята благодѣтельною рукой лежавшая на насъ строгая дисциплина формы, и расклепаны узлы историческаго, отжившаго свою пору, крѣпостнаго учрежденiя, въ которое укладывалось наше общество, мы увидѣли около себя — и въ средѣ своей — пустоту которую сразу нечѣмъ наполнить — она можетъ быть наполнена только трудомъ и развитiемъ цѣлыхъ поколѣнiй: пустоту умственнаго образованiя, пустоту невоспитанной мысли, пустоту досуга который дѣвать еще некуда, пустоту фактовъ которыхъ не можетъ еще осилить и осмыслить неокрѣпшая мысль, пустоту знанiя и опыта въ новыхъ учрежденiяхъ, — и вмѣстѣ с тѣмъ ширь необъятную, въ которой мысли и ощущенью полный просторъ гулять гдѣ угодно. И мы пошли гулять мыслью въ пространствѣ, вывѣтривая въ себѣ по дорогѣ, до поры до времени, единственное что могло дать намъ на всякую пору — твердую основу: — простое органическое чувство и чутье здраваго смысла народнаго. Голова у насъ закружилась, и главный пунктъ на которомъ она кружится до сихъ поръ, это — пунктъ уравненiя. Уравненiе правъ, уравненiе сословiй, уравненiе всѣхъ единицъ общественнаго быта — вотъ понятiя въ которыхъ мы не умѣемъ еще и до сихъ поръ отличить фантастическое отъ реальнаго, смутное стремленiе отъ дѣйствительности, нравственное отъ юридическаго, общественное отъ частнаго, исключительное и чрезвычайное отъ ежедневнаго и обыкновеннаго. Это смѣшенiе понятiй проникло и въ сферу юридическихъ отношенiй и отправленiй, чему, къ сожаленiю не могло достаточно противодѣйствовать наше законодательство, которое тоже еще не установилось, не сложилось еще въ цѣльную систему, содержитъ въ себѣ множество пестрыхъ обломковъ прежняго быта и прежнихъ отношенiй, и представляетъ множество пустыхъ промежутковъ оставляющихъ мѣсто произвольнымъ толкованiямъ и предположенiямъ. Такимъ смѣшенiемъ понятiй одержимы всѣ мы, болѣе или менѣе. То или другое распоряженiе или мнѣнiе, тотъ или другой приговоръ какого–нибудь мироваго суда — отъ времени до времени поражаетъ насъ своею несообразностью, извращенiемъ понятiй о правѣ; мы съ ужасомъ замѣчаемъ что въ этомъ оффицiальномъ смѣшенiи основныхъ началъ — теряемся и пропадаемъ нравственно и умственно, какъ иной разъ на снѣжныхъ равнинахъ нашихъ, ночью, въ мятель, теряется проѣзжiй въ глубокомъ ухабѣ, и выбираясь изъ него, не видитъ самъ въ какую сторону ѣдетъ. И все–таки, если сказать правду, такое явленiе — и тому самому кто становится надъ нимъ строгимъ судьею и цѣлому обществу, — можетъ служить зеркаломъ, на которое, по пословицѣ, пенять нечего. И если бы, напр., по поводу такихъ приговоровъ мироваго суда, стали мы доказывать что для устраненiя ихъ необходимо назначать судей не по выборамъ, а по усмотрѣнiю правительства, наше разсужденiе было бы не глубокое. Въ идеѣ оно было бы вѣрно, потому что нигдѣ во всей Европѣ нѣтъ — нами изобрѣтенныхъ выборныхъ судей подобной компетенцiи; но въ сущности — не тѣ ли самыя лица изъ нашей среды судили бы насъ, какъ бы и кѣмъ бы ни были назначены? И не то–ли–же самое отражалось бы въ судѣ ихъ, какое теперь въ немъ отражается, смѣшенiе понятiй?

Припомнимъ дѣло о которомъ идетъ рѣчь. Горничная, получивъ отъ своей хозяйки–нанимательницы выговоръ за неисправность, обругала ее скверными словами (въ чемъ потомъ, опомнившись, просила прощенiя). Хозяйка — что весьма понятно — вознегодовала на это, и сказала горничной, разсердившись: «ступай вонъ, негодная, неблагодарная, дрянь, чтобы духу твоего не было”, — послала за полицейскимъ, и не желая долѣе оставлять при себѣ на ночь такую прислугу, выслала ее изъ дому въ тотъ же вечеръ, около 9 часовъ. Горничная принесла жалобу мировому судьѣ. Мировой судья разобралъ дѣло въ уголовномъ порядкѣ и присудилъ хозяйку, на осн. 142 ст. уст. о наказ. мир. суд., къ 10 дневному аресту въ арестантскомъ домѣ.

Онъ призналъ что высылка служанки госпожею вечеромъ изъ дома есть уже само по себѣ самоуправство, соединенное съ насилiемъ (миров. судья повѣрилъ что хозяйка толкала служанку съ лѣстницы), что хозяйка нанесла ей оскорбленiе, а въ дѣйствiяхъ служанки не видно самостоятельнаго проступка, т. е. повода къ самоуправству и насилiю со стороны хозяйки. — Мировой съѣздъ, пересматривая дѣло, призналъ что хозяйка была обругана горничною, но приравнялъ одну обиду къ другой, разсудивъ что и хозяйка нанесла ей обиду словами, и что со стороны хозяйки это было такою–же дерзостью какова была дерзость служанки. Затѣмъ съѣздъ утвердилъ приговоръ судьи.

Достаточно увлеченiя высказано и въ этомъ приговорѣ, но защитники его, по поводу его, увлеклись еще болѣе въ своей полемикѣ съ «Московскими Вѣдомостями”. Нельзя удержаться отъ улыбки, когда читаешь эти дѣтскiя рѣчи, напоминающiя съ одной стороны смѣшной, хотя въ иныхъ случаяхъ и доброжелательный пылъ Ламанчскаго героя, воображавшаго повсюду прекрасную даму держимую въ угнетенiи злою волшебницею, — съ другой стороны поражающiе незрѣлостью мысли и невѣжествомъ. Одна газета поетъ диѳирамбъ мировому судьѣ, который умѣлъ возвыситься «надъ уровнемъ пошлой житейской истины” проповѣдуемой «самодурами и филистерами”, будто бы положенiе хозяина и прислуги не равное, тогда какъ нашъ законъ провозгласилъ благодѣтельнѣйшее начало «равенства всѣхъ гражданъ и всѣхъ сословiй передъ закономъ”. Какое поразительное проявленiе журнальнаго паѳоса, и какъ оно напоминаетъ одного уѣзднаго оратора составившаго невозможную рѣчь для публичнаго обѣда. Когда эта рѣчь была отвергнута комитетомъ, съ какимъ негодованiемъ отошелъ онъ въ сторону, восклицая: «послѣ этого что же значитъ дарованная намъ правительствомъ свобода печати и слова”!

Другая газета въ длиннѣйшей статьѣ, съ видомъ серьознаго юриста, принимается дѣлать конструкцiю спорнаго случая, и доказываетъ что какъ служанка только отплатила своей госпожѣ оскорбленiемъ равно значительнымъ, то оба оскорбленiя взаимно погашаются въ силу 138 ст. ук. нак. мир. суд. — Третья газета, въ подобной же мнимо–юридической конструкцiи, утверждаетъ что дѣйствiе госпожи, выславшей отъ себя служанку, одинаково съ дѣйствiемъ домохозяина насильственно прогоняющаго жильца съ квартиры, и есть ни что иное какъ самоуправство, такъ какъ квартира прислуги находится въ квартирѣ нанимателя! И такъ, по разсужденiю журналиста, хозяинъ обязанъ держать у себя слугу, который не исполняетъ его приказанiй, дѣлаетъ ему дерзости, пьянствуетъ, болѣнъ прилипчивою болѣзнью и т. п., обязанъ до тѣхъ поръ пока, по жалобѣ его, не состоится приговоръ суда о выводѣ слуги изъ занимаемой имъ квартиры. А что если не состоится приговоръ, или въ просьбѣ будетъ отказано?

Четвертый журналистъ съ увѣренностью утверждаетъ что ни въ какомъ другомъ государствѣ нѣтъ такихъ безобразныхъ отношенiй къ прислугѣ, какъ у насъ, и что эти отношенiя высказываются въ настоящемъ дѣлѣ. Пятый... но довольно уже и того что проповѣдуютъ выше приведенные четыре!.. Satis pro peccatis!

Ближайшая причина такого разгула мысли въ этомъ, какъ и во многихъ иныхъ случаяхъ, заключается въ недостаточности нашего законодательства объ отношенiяхъ между хозяевами и прислугой. Наши законы объ этомъ предметѣ писаны въ пору крѣпостнаго права, когда сами собою предполагались необходимыя принадлежности этихъ отношенiй, коихъ главнымъ типомъ служила въ ту пору подчиненность въ крѣпостной власти. Въ такомъ положенiи главная задача закона была отрицательная, и главныя его опредѣленiя — клонились, въ договорѣ о личномъ наймѣ, не къ усиленiю и смягченiю власти, означенной въ общемъ смыслѣ отношенiй широкою и явственною чертою. Къ сожалѣнiю, въ той же неполнотѣ и неопредѣлительности остался нашъ законъ и тогда, когда крѣпостное отношенiе упразднилось. Не упразднилась затѣмъ и не могла упраздниться нормальная сущность отношенiя въ личномъ наймѣ, состоящая въ томъ что нанимающiйся идетъ подъ власть и подъ приказъ къ нанимателю и обязывается слушать его, быть къ нему почтителенъ и вѣренъ, съ соотвѣтственными, но вовсе не тождественными обязанностями и нанимателя, относительно прислуги. Казалось бы что все это разумѣется само собою, по экономической сущности договорнаго отношенiя между прислугой и нанимателемъ. Но многiе не могутъ или не хотятъ признать этой сущности, и вмѣстѣ съ Мольеровымъ врачемъ–самозванцемъ готовы воскликнуть про всякое простое подчиненiе: Nous avon changé tout cela! Оказался пробѣлъ въ опредѣленiяхъ закона; для пополненiя его многiе, не давая себѣ труда размыслить и присмотрѣться, употребляютъ одну только универсальную формулу: равенство правъ, и произнеся эту формулу, ничего далѣе не хотятъ ни знать, ни видѣть, ни слышать. Еслибъ не увлекалась въ эту сторону мысль, скользя по поверхности, — и судья, по всей вѣроятности, разсудилъ бы въ настоящемъ дѣлѣ, что примѣненiе къ поступку Енкенъ формулы самоуправства есть несообразность юридическая и экономическая; что если бы со стороны хозяйки было и суровымъ дѣломъ отослать отъ себя служанку въ вечернюю пору зимою, то этотъ поступокъ могъ подлежать лишь нравственному осужденiю, а не уголовному взысканью; что если бъ и неправа была въ этомъ хозяйка по сущности договорнаго отношенiя со служанкой, то служанка во всякомъ случаѣ могла требовать отъ нея лишь денежнаго удовлетворенiя за убытокъ, за харчи или за простуду, но не требовать для нея тюремнаго заключенiя.

Увы! господамъ юродствующимъ и донкихотствующимъ всякаго рода надлежало бы знать — чего они, повидимому, и не подозрѣваютъ, — что договоръ о наймѣ прислуги по существу своему предполагаетъ неравныя отношенiя съ той и съ другой стороны, и что безъ этого неравенства онъ смысла не имѣлъ бы и не могъ бы существовать въ нормальномъ видѣ, ибо нормальное его дѣйствiе было бы немыслимо. Надлежало бы имъ знать также что дѣйствительно существующiя у насъ отношенiя между хозяиномъ и прислугою представляются странными и ненормальными, сравнительно съ другими странами Европы, только совсѣмъ не въ томъ смыслѣ какъ гласятъ наши журналы, а въ противоположномъ. Возьмите любое законодательство — вездѣ вы увидите одну и туже основную мысль. Хозяину принадлежитъ по существу договора власть, прислуга обязана слушаться почтительно, и быть вѣрною. Законъ обезпечиваетъ прислугу отъ притѣсненiй, но ограждаетъ и власть хозяина отъ своеволiя прислуги. Неравенство положенiя признается закономъ категорически, до того что законъ отрицаетъ обиду прислугѣ отъ хозяина въ тѣхъ самыхъ словахъ или дѣйствiяхъ, въ коихъ признаетъ важную обиду хозяину отъ прислуги, до того что въ нѣкоторыхъ случаяхъ (франц. зак.) вѣритъ безусловно показанiю хозяина не принимая опроверженiя отъ прислуги. Повсюду признано что хозяинъ не можетъ отослать отъ себя слугу, не предупредивъ его о томъ въ положенный срокъ, но повсюду же признаны, какъ исключенiе изъ этого правила, особливые случаи, въ которыхъ хозяинъ можетъ выслать прислугу свою тотчасъ. Такихъ случаевъ, наприм., прусскiй законъ насчитываетъ 19, и между прочимъ слѣдующiе: «Когда прислуга наноситъ оскорбленiе хозяину или его семейству дѣломъ, дерзкимъ или обиднымъ словомъ, распространенiемъ дурныхъ слуховъ, сплетнями въ домѣ; когда не слушается приказанiй или противодѣйствуетъ имъ; когда самовольно проводитъ ночь внѣ дома, — и т. под. Наконецъ признается положительнымъ правиломъ закона что «когда хозяинъ, въ раздраженiи отъ неисправности или неповиновенья, обращается къ прислугѣ съ браннымъ словомъ или доходитъ до незначительнаго дѣйствiя, прислуга не въ правѣ требовать себѣ за то по суду удовлетворенiя. Такiя выраженiя или дѣйствiя, которыя между другими особами считаются за умаленiе чести, не служатъ — относительно хозяевъ — признакомъ намѣренья нанести оскорбленiе прислугѣ.”

Все это сообразно со здравымъ смысломъ, и выражено въ положительныхъ законодательствахъ Европы; выражено даже тамъ, гдѣ торжественно и категорически провозглашено издавна равенство всѣхъ состоянiй передъ закономъ. И все это надлежало бы знать нашимъ ораторамъ равенства, прежде чѣмъ они рѣшаются всходить на свои маленькiя каѳедры, — и обзывать гарпiями суда людей осмѣливающихся говорить въ защиту здраваго смысла.

***

_______

ПОСЛѢДНЯЯ СТРАНИЧКА.

Authentique и слышано:

Говорили въ одномъ домѣ въ Петербургѣ о Ледоховскомъ и о преслѣдованiи его.

— Это что Ледоховскiй: весь мiръ прокричалъ, точно уже Богъ знаетъ какой мученикъ; а вотъ что у насъ дѣлалось, такъ похуже!

— Что у насъ? спросилъ кто–то.

— Помилуйте, а епископовъ католическихъ, которыхъ мы пересылали въ разные города, – небось позабыли? а мы еще кричимъ про Пруссiю!

Знаете кто это говорилъ? русскiй чиновникъ! Да еще кому–же и гдѣ–же? Въ обществѣ вновь прiѣзжихъ англичанъ!

Пойдите, послѣ этого, толкуйте о достоинствѣ Россiи, охраняемомъ нами же русскими! Не говоря уже о томъ что этотъ русскiй чиновникъ ничего не смыслитъ въ дѣлѣ Ледоховскаго, если сравниваетъ его судьбу съ судьбою тѣхъ епископовъ польскихъ, которые открыто проповѣдывали возстанiе противъ правительства съ оружiемъ въ рукахъ, и благословляли это оружiе, кропили его святой водой, — не прискорбно–ли и то что дурная молва о русскихъ и Россiи продолжаетъ по прежнему исходить отъ русскихъ–же?

Гдѣ тактъ, гдѣ чувство достоинства своей нацiи, гдѣ политическiй смыслъ? Гдѣ какой нибудь смыслъ, наконецъ?

^* _* ^*

Изъ рѣчи одному генералу, праздновавшему свой 50 лѣтнiй юбилей:

«Мы, ваши подчиненные, можемъ смѣло сказать, что въ эти 50 лѣтъ вашего служенiя, каждый прожитый вашимъ высоко–превосходительствомъ годъ былъ, такъ сказать, шагомъ впередъ на пути усовершенствованiя и новымъ подвигомъ просвѣщеннаго служенiя и т. д.”

Недурно! пятьдесятъ лѣтъ совершенствованiя, и 50 подвиговъ просвѣщеннаго служенiя.

^* _* ^*

Изъ интимной бесѣды одного священника съ причетникомъ.

— Вы ужь больно небрежно и нерадиво стали читать, Иванъ Леонтьевичъ, говоритъ попъ дьячку.

— Да чего читать–то: всего въ церкви двѣ старухи, да и тѣ глухiя.

— А я–то, говоритъ священникъ.

— Да вы, батюшка, небось наизусть знаете все что читаютъ.

— А святыя иконы?

— Ну, отъ нихъ не разживешься!

^* _* ^*

Наканунѣ тиража внутренняго займа.

— Грѣшный человѣкъ, я завсегда ужь молю Бога о томъ чтобы выиграть 200 т. р.; въ привычку даже никакъ обратилось.

— А я такъ получше вашего дѣлаю: я молюсь всегда чтобы другой выигралъ.

— А вамъ–то что отъ этого?

— А потому видите: Богъ какъ увидитъ что я молюсь не за себя, а за другаго, похвалитъ меня, да въ награду мнѣ и пошлетъ главный выигрышъ.

^* _* ^*

Всѣмъ содержателямъ типографiй.

Интересуетесь ли вы вопросомъ: какъ содержать типографiи такъ, чтобы рабочiе дышали здоровымъ воздухомъ, чтобы всѣмъ было удобно, прiятно и легко работать, чтобы мѣсто не пропадало даромъ, чтобы все было подъ рукою, начиная съ паровой машины и кончая бумажными складами, словомъ, чтобы типографiя, внѣ всякой роскоши, удовлетворяла всѣмъ требованiямъ гигiены для рабочихъ и совершенства дѣла, безъ обремененiя ея притомъ большими расходами. Если, говоримъ мы, васъ этотъ вопросъ интересуетъ, сдѣлайте то что намъ удалось сдѣлать: осмотрите на Васильевскомъ Острову типографiю М. Стасюлевича.

Право, то что онъ сдѣлалъ въ пользу рабочаго и въ пользу типографскаго дѣла, такъ замѣчательно во всѣхъ отношенiяхъ, что стоитъ осмотра въ мельчайшихъ подробностяхъ.

^* _* ^*

Изъ мiра женской педагогики.

Въ одной женской гимназiи. Классъ исторiи.

Ученица. Позвольте спросить, что такое санкюлотъ?

Учитель (призадумавшись). Какъ бы вамъ сказать: въ буквальномъ переводѣ это значитъ сто панталонъ, а въ фигуральномъ это значитъ безбожникъ.

^* _* ^*

Вчера, любезные читатели, мы познакомились съ новымъ костюмомъ петербургскихъ нигилистокъ.

Вотъ онъ:

Большая бѣлая папаха; очки зеленые; бѣло–сѣрый зипунъ въ талью, подбитый бѣлымъ какимъ то мѣхомъ; сапоги, и въ сапоги панталоны суконные; въ зубахъ разумѣется толстая папироска.

Ни слова не прибавили своего.

Говорятъ, этотъ новый костюмъ означаетъ нигилистокъ de la Rénaissance!

(Сообщено. Редакцiя за вѣрность не ручается).

^* _* ^*

На каѳедрѣ русской словесности, въ одномъ учебномъ заведенiи Петербурга, послѣ чтенiя Бiографiи Пушкина Анненкова.

— Видите что, господа, говоритъ въ заключенiе учитель, безспорно Пушкинъ былъ поэтъ недурной, но къ сожалѣнiю онъ былъ баринъ, у него были крѣпостныя души, онъ учился побарски, да и жилъ побарски...

^* _* ^*

Въ день новаго года заговорили о желанiяхъ въ одномъ многолюдномъ домѣ.

— Всеобщаго мира съ уничтоженiемъ войны, вотъ чего надо желать, сказалъ одинъ.

— Нельзя–съ! отвѣтилъ генералъ.

— Почему нельзя?

— А потому что тогда военныхъ не будетъ.

— Ну такъ что–же, тѣмъ лучше.

— Какъ тѣмъ лучше: да развѣ можетъ быть государство съ одними штатскими, Богъ съ вами, помилуйте! а бюджетъ–то: помилуйте! двѣ трети дохода идутъ на военное вѣдомство; куда же вы деньги то дѣнете, да и наконецъ — производства никакого, нѣтъ, это невозможно! Ужь если чего нибудь желать такъ именно войны–съ.

^* _* ^*

Правда ли что въ артиллерiи въ школахъ солдатъ не учатъ закону Божiю?

^* _* ^*

Что въ Тверской губернiи, напримѣръ, есть сельскiя школы, гдѣ закону Божiю вовсе не учатъ, такъ это правда!

^* _* ^*

Изъ разговора одного петербуржца съ депутацiею прiѣхавшею просить концессiю желѣзной дороги.

— Что вамъ за нужда въ желѣзной дорогѣ? только одна мода, и больше ничего! говоритъ особа.

— Помилуйте, ваше п–ство, какая тутъ мода: край нашъ бѣдствуетъ, голодъ у насъ на носу!

— Ну, и это тоже мода: какой у васъ голодъ? отличная земля.

— Земля–то хороша, да топлива нѣтъ, заводовъ много.

— Ну, углемъ топите.

— Уголь дорогъ; для этого намъ собственно и нужна дорога.

— Ну, а если дóрогъ, то закройте заводы.

— А народъ–то чѣмъ кормиться будетъ?

— Хлѣбъ разводите! И т. д. до безконечности.

^* _* ^*

Въ одномъ засѣданiи какого–то комитета въ Петербургѣ.

Докладчикъ. Дѣло о...

Предсѣдатель. Знаю, слѣдующее.

Докладчикъ. Дѣло о...

Предсѣдатель. Знаю, слѣдующее.

Членъ. Позвольте...

Предсѣдатель. Сдѣлайте милость не прерывайте! дальше...

^* _* ^*

Въ другомъ засѣданiи другаго комитета.

Членъ Иванъ Семеновичъ. Не далѣе какъ вчерашняго дня, Петръ Авдѣевичъ мнѣ сказалъ то–то и то–то; ссылаюсь на Петра Авдѣевича.

Членъ Петръ Авдѣевичъ. Никогда ничего даже похожаго и не думалъ вамъ говорить.

Иванъ Семеновичъ. Однако–же позвольте, я очень хорошо помню, какъ вы именно сказали такъ и такъ.

Петръ Авдѣевичъ. Никогда–съ!

Иванъ Семеновичъ. Какъ никогда–съ?

Петръ Авдѣевичъ. Такъ значитъ я лгу?

Иванъ Семеновичъ. Нѣтъ, позвольте, такъ значитъ я вру?

Петръ Авдѣевичъ. Господинъ докладчикъ, потрудитесь внести въ протоколъ что я лгу.

Иванъ Семеновичъ. Господинъ докладчикъ, потрудитесь записать въ журналъ что я вру.

_______

ОБЪЯВЛЕНIЯ.

Въ «Книжномъ магазинѣ для иногородныхъ» (Невскiй проспектъ, д. № 27) продается:

МIРЪ КАКЪ ЦѢЛОЕ.

ЧЕРТЫ ИЗЪ НАУКИ О ПРИРОДѢ.

Соч. Н. Страхова. (525 стр. in 8°). Цѣна 2 р.

«УКАЗАТЕЛЬ ПО ДѢЛАМЪ ПЕЧАТИ”,

журналъ издаваемый при Главномъ Управленiи по Дѣламъ Печати съ 1–го сентября 1872 года, будетъ выходить въ 1874 году на прежнемъ основанiи, два раза въ мѣсяцъ, по слѣдующей программѣ:

1. Указатель новыхъ книгъ, выходящихъ въ Россiи.

2. Алфавитные списки иностранныхъ сочиненiй, разсмотрѣнныхъ иностранною цензурою и дозволенныхъ къ обращенiю въ Россiи вполнѣ или съ исключенiями, а также и запрещенныхъ.

3. Списки драматическихъ сочиненiй, разсмотрѣнныхъ драматическою цензурою и дозволенныхъ къ представленiю на театрахъ безусловно или съ исключенiями.

4. Свѣденiя о выходящихъ въ Россiи повременныхъ изданiяхъ: о разрѣшенiи новыхъ изданiй, о прекращенiи прежнихъ, объ измѣненiяхъ въ изданiяхъ существующихъ, какъ–то: измѣненiе программъ, перемѣна редакторовъ и т. д., о взысканiяхъ налагаемыхъ на повременныя изданiя.

5. Свѣденiя о заведенiяхъ печати и книжной торговли: объ открытiи новыхъ заведенiй и закрытiи прежнихъ, о взысканiяхъ, налагаемыхъ на сiи заведенiя за нарушенiе установленныхъ для нихъ правилъ.

6. Разныя свѣденiя: судебные процессы по дѣламъ печати, перемѣны въ составѣ служащихъ по Цензурному Вѣдомству, правительственныя распоряженiя по дѣламъ печати и цензуры и проч.

7. Частныя объявленiя по дѣламъ печати: отъ авторовъ, издателей, книгопродавцевъ, типографщиковъ и т. п.

Подписная цѣна съ пересылкою и доставкою за годъ 3 рубля.

Подписка принимается въ конторѣ редакцiи «Правительственнаго Вѣстника”, въ С.–Петербургѣ.

Тамъ же принимаются для помѣщенiя въ «Указателѣ” объявленiя, означенныя въ п. 7 программы, съ платою 5 коп. за строку мелкаго шрифта, или по соотвѣтственному разчету, за мѣсто занимаемое объявленiемъ.

Въ конторѣ редакцiи «Правительственнаго Вѣстника” имѣются полныя экземпляры «Указателя” за 1872 и 1873 гг., которые можно получать съ платою за 1872 г. 1 руб., а за 1873 г. 3 руб. съ пересылкою.

_______

Въ конторѣ редакцiи «Правительственнаго Вѣстника” продаются:

Полный алфавитный списокъ драматическимъ сочиненiямъ на русскомъ языкѣ, безусловно дозволеннымъ къ представленiю (Исправленный по 1–е января 1873 года). Цѣна съ пересылкою 50 копѣекъ.

Полный алфавитный списокъ драматическимъ сочиненiямъ на русскомъ языкѣ, дозволеннымъ къ представленiю съ исключенiями. (Исправленный по 1–е января 1873 г.). Цѣна съ пересылкою 50 копѣекъ.

Списокъ драматическимъ сочиненiямъ на нѣмецкомъ языкѣ, безусловно дозволеннымъ къ представленiю. Цѣна съ пересылкою 40 копѣекъ.

Только что отпечатанъ и поступилъ въ продажу во всѣхъ книжныхъ магазинахъ романъ:

«ИДIОТЪ”.

ѲЕДОРА ДОСТОЕВСКАГО.

Четыре части, въ двухъ томахъ. Цѣна 3 р. 50 к. Пересылка за 3 фунта. Складъ изданiя въ С.–Петербургѣ: Казанская улица, д. № 33, при типографiи Замысловскаго. Гг. книгопродавцы пользуются уступкой.

ПОСТУПИЛИ ВЪ ПРОДАЖУ СЛѢДУЮЩIЯ ИЗДАНIЯ

УЧРЕЖДЕННОЙ ПО ВЫСОЧАЙШЕМУ ПОВЕЛѢНIЮ

Г. МИНИСТРОМЪ НАРОДНАГО ПРОСВѢЩЕНIЯ

ПОСТОЯННОЙ КОММИСIИ

НАРОДНЫХЪ ЧТЕНIЙ:

1) Жизнь Божiей Матери. Праздники въ честь Ея: Введенiе во храмъ, Благовѣщенiе, Успѣнiе, Покровъ и праздники въ честь Ея иконъ: Владимiрской, Смоленской, Знаменiя (Новгородской), Тихвинской, Казанской и Всѣхъ Скорбящихъ Радость — священн. М. И. Соколова. Съ 7 раскрашенными картинами Цѣна 15 коп. 2) Владимiръ Святой и Равноапостольный — С. М. Съ 10 раскрашенными картинами. Цѣна 10 коп. 3) О Богослуженiи Православной церкви. Всенощное бдѣнiе и Божественная литургiя: — проскомидiя, — оглашенныхъ, — вѣрныхъ — священника М. И. Соколова. Съ 8 раскрашенными картинами. Цѣна 20 коп. 4) Первые вѣка христiанства и распространенiе его на Руси — свящ. С. Опатовича. Съ 15 раскрашенными картинами. Цѣна 25 коп. 5) Святые мѣста земли Русской. 1) Соловецкiй монастырь — С. Максимова. Съ 10 раскрашенными картинами. Цѣна 15 коп. 6) Святыя мѣста земли Русской 2) Троицко–Сергiевская лавра — С. М. Съ 10 раскрашенными картинами. Цѣна 15 к. 7) Святые мѣста земли Русской. 3) Святыни Кiева — свящ. С. И. Опатовича. Съ 8 раскрашенными картинами. Цѣна 15 к. 8) Смутное время на Руси: 1) Царевичъ Дмитрiй и Борисъ Годуновъ — В. О. Михневича. Съ 5 раскрашенными картинами. Цѣна 10 к.

9) Смутное время на Руси: 2) Самозванщина — В. О. Михневича. Съ 5 раскрашенными картинами. Цѣна 10 к. 10) Смутное время на Руси: 3) Воцаренiе Романовыхъ — В. О. Михневича. Съ 5 раскрашенными картинами. Цѣна 10 к. 11) О Петрѣ Великомъ. — Молодость Петра Великаго: какъ и чему онъ учился, какъ добылъ море и создалъ Русскiй флотъ — С. Рождественскаго. Съ 12 раскрашенными картинами. Цѣна 20 к. 12) Чему училъ Петръ Великiй народъ свой — С. М. Съ 10 раскраш. картин. Ц. 15 к. 13) М. В. Ломоносовъ — А. Г. Филонова. Съ 4 раскрашенными картинами. Цѣна 10 к. 14) Дѣдушка Крыловъ и его басни — А. Г. Филонова. Съ 8 раскраш. картин. Ц. 15 к. 15) Чай, откуда онъ идетъ къ намъ и чѣмъ полезенъ — Е. Рейнбота. Съ 6 раскрашенными картинами. Цѣна 15 к. 16) О томъ, какъ Екатерина II Великая правила Русской землей. Съ 10 раскрашенными картинами. Цѣна 15 к. 17) Жизнь Св. Николая Чудотворца, въ связи съ церковною исторiею его времени. — Свящ. Соколова. Съ 10 раскраш. картин. Ц. 15 к.

Нѣкоторыя изъ книгъ изданiя Коммисiи народныхъ чтенiй уже разсмотрѣны и одобрены Ученымъ Комитетомъ Министерства Народнаго Просвѣщенiя для библiотекъ, начальныхъ народныхъ училищъ, рекомендованы г. Управляющимъ Морскимъ Министерствомъ для судовыхъ матросскихъ библiотекъ и Военно–Ученымъ Комитетомъ — всѣмъ войскамъ.

Продаются въ книжной лавкѣ при Канцелярiи С.–Петербургскаго Градоначальника по Большой Морской, д. № 40. Покупающимъ 100 и болѣе экземпляровъ каждаго званiя дѣлается уступка 20% съ рубля.

Иногородные покупатели прилагаютъ на пересылку, считая отъ 1 до 5 экземпл. за одинъ фунтъ и отъ 5 до 10 — за два фунта и т. д.

ОБЪ ИЗДАНIИ

ВЪ ПОЛЬЗУ

ГОЛОДАЮЩИХЪ САМАРСКОЙ ГУБЕРНIИ

ЛИТЕРАТУРНАГО СБОРНИКА

«СКЛАДЧИНА”

Нижеподписавшiеся, желая посильно участвовать въ общей помощи голодающимъ самарцамъ, согласились издать литературный сборникъ подъ названiемъ «СКЛАДЧИНА”.

Авторы статей и нѣкоторые содержатели типографiй участвуютъ даровымъ трудомъ въ этомъ изданiи. Нѣкоторые бумажные фабриканты изъявили желанiе поставлять бумагу для сборника съ значительною уступкой противъ продажной цѣны.

Объемъ литературнаго сборника опредѣленъ въ размѣрѣ отъ 35 до 40 листовъ большаго формата.

Подписка на сборникъ «СКЛАДЧИНА” открыта въ С.–ПЕТЕРБУРГѢ, въ конторахъ редакцiи слѣдующихъ газетъ и журналовъ:

Газетъ: «ГОЛОСЪ”, Литейная, № 38.

«САНКТПЕТЕРБУРГСКIЯ ВѢДОМОСТИ”,

Васильевскiй Островъ, 9–я линiя, № 24, и при

книжномъ магазинѣ Черкесова.

«РУССКIЙ МIРЪ”, на углу Литейной и Симеоновской,

д. Оржевскаго.

«НЕДѢЛЯ”, на углу Ивановской и Кабинетской,

д. Матушевича.

«ГРАЖДАНИНЪ”, Малая Итальянская, № 21.

Журналовъ: «ВѢСТНИКЪ ЕВРОПЫ”, при книжномъ магазинѣ

Базунова.

«ОТЕЧЕСТВЕННЫЯ ЗАПИСКИ”, Литейная, № 38.

«ДОСУГЪ И ДѢЛО”, на Владимiрской, въ домѣ

притча Владимiрской церкви.

Въ МОСКВѢ, въ книжномъ магазинѣ СОЛОВЬЕВА, на Срастномъ Бульварѣ.

Сверхъ того, можно подписываться по особымъ книжкамъ у лицъ, участвующихъ въ изданiи.

Деньги поступающiя по подпискѣ будутъ отсылаемы, по мѣрѣ поступленiя, въ Самарскую Губернiю, о чемъ будетъ печатаемо въ газетахъ.

Цѣна сборнику «СКЛАДЧИНА” ТРИ рубля, съ пересылкой ЧЕТЫРЕ рубля.

Все присылаемое свыше опредѣленной цѣны будетъ принято какъ пожертвованiе въ пользу голодающихъ.

Срокъ выхода сборника полагается въ теченiи марта 1874 года.

Литераторы, желающiе участвовать въ сборникѣ, могутъ присылать свои статьи до 1–го февраля 1874 года, въ редакцiю сборника «СКЛАДЧИНА”, адресуя ихъ: ВЪ РЕДАКЦIЮ ГАЗЕТЫ «ГОЛОСЪ”, съ надписью: ДЛЯ СБОРНИКА «СКЛАДЧИНА” и съ обозначенiемъ имени, фамилiи и мѣста жительства автора.

Статьи, признанныя къ печатанiю въ сборникѣ удобными, НЕ ОПЛАЧИВАЮТСЯ, а признанныя неудобными — возвращаются авторамъ по ЛИЧНОМУ ихъ требованiю изъ редакцiи до истеченiя трехъ мѣсяцевъ со дня представленiя рукописи; по почтѣ статьи не возвращаются.

Для завѣдыванiя дѣломъ изданiя литературнаго сборника «СКЛАДЧИНА” избрана участвующими въ немъ редакцiя изъ 6–ти членовъ. Имѣющiе до нея надобность обращаются въ редакцiю газеты «Голосъ”, ежедневно, кромѣ праздниковъ, отъ часа до двухъ пополудни.

В. Безобразовъ, М. Богдановичъ, князь П. Вяземскiй, Н. Гербель, И. Гончаровъ, А. Градовскiй, Я. Гротъ, И. Горбуновъ, Ѳ. Достоевскiй, П. Ефремовъ, В. Коршъ, Н. Кохановская, А. Краевскiй, Н. Курочкинъ, Н. Лѣсковъ, А. Майковъ, Б. Маркевичъ, кн. В. Мещерскiй, Н. Михайловскiй, Н. Некрасовъ, А. Никитенко, А. Островскiй, К. Побѣдоносцевъ, А. Плещеевъ, М. Погодинъ, Я. Полонскiй, А. Погосскiй, М. Салтыковъ (Щедринъ), гр. В. Соллогубъ, М. Стасюлевичъ, Н. Страховъ, А. Суворинъ, И. Тургеневъ, Т. Филипповъ.

Типографiи: Безобразова, Котомина, Меркульева, «Общественной Пользы», Сущинскаго и Траншеля.

ПРИМѢЧАНIЕ. Одновременно съ мыслью объ изданiи литературнаго сборника, въ обществѣ художниковъ и музыкальныхъ авторовъ возникла мысль объ изданiи, на одинаковыхъ условiяхъ и сообща съ литераторами, особаго сборника художественно–музыкальнаго, съ тою же благотворительною цѣлью. Подробныя объ этомъ свѣденiя будутъ въ непродолжительномъ времени опубликованы.

Типографiя А. Траншеля, Стремянная ул. д. № 12. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) Свѣденiя сообщенныя въ этой статьѣ извлечены изъ записки, составленной скончавшимся недавно (1 января) Соловьевымъ, достойнѣйшимъ врачомъ и писателемъ, котораго оплакиваютъ многiе друзья, знавшiе его въ Москвѣ. Записка эта читана была Великою Княгинею Еленою Павловной, не задолго до Ея кончины, съ сочувствiемъ и одобренiемъ.

______

Кстати, о покойномъ Николаѣ Ивановичѣ Соловьевѣ.

Въ газетахъ уже появились его некрологи. Даже люди расходившiеся съ нимъ во многихъ изъ его убѣжденiй, помянули его самымъ теплымъ словомъ. Литературную дѣятельность покойнаго, по характеру ея, можно раздѣлить на двѣ части: на чисто–литературную, критическую (въ разныхъ журналахъ) и на спецiально научныя, но популярно изложенныя имъ, нѣкоторыя изысканiя и изслѣдованiя его по санитарной части въ Россiи. Этотъ второй отдѣлъ его дѣятельности обратилъ на себя наиболѣе вниманiе публики и доставилъ ему почетную извѣстность между спецiалистами дѣла. Тѣмъ не менѣе мы помянемъ добрымъ словомъ и чисто литературную его дѣятельность. Она не могла быть оцѣнена по достоинству въ то больное время, когда онъ началъ писать; напротивъ, возбудила противъ него даже порицателей. И однако–же, имъ было высказано нѣсколько весьма здравыхъ идей, въ весьма талантливомъ изложенiи. Мы не распространимся объ этомъ въ этой коротенькой замѣткѣ нашей; прибавимъ лишь что впослѣдствiи, когда будутъ припоминать и пересчитывать всѣхъ замѣчательныхъ литературныхъ дѣятелей нашей эпохи, сгоряча незамѣченныхъ, или криво понятыхъ поколѣнiемъ, то навѣрно помянутъ добрымъ словомъ и болѣе вѣрною оцѣнкой и чисто литературную дѣятельность покойнаго Соловьева.

Замѣтимъ что во всѣхъ посмертныхъ словахъ о покойномъ, появившихся въ газетахъ, сдѣлана одна общая бiографическая ошибка. Вездѣ сказали что онъ началъ свою литературную дѣятельность въ «Отечественныхъ Запискахъ» (прежнихъ, подъ редакцiею А. А. Краевскаго). Это несправедливо; онъ началъ свое литературное поприще въ журналѣ «Эпоха» покойнаго М. М. Достоевскаго. Туда онъ прислалъ (кажется, изъ Тулы, гдѣ служилъ) свою первую статью — нѣсколько критическихъ замѣтокъ о современной литературѣ, — весьма талантливо написанную. Она тотчасъ же была помѣщена въ «Эпохѣ» съ отмѣткой отъ редакцiи, весьма приветливой для начинавшаго автора. Черезъ два мѣсяца Николай Ивановичъ былъ уже въ Петербургѣ, куда перевелся на службу, и, — по собственнымъ словамъ его пишущему эти строки, — эта–то лестная для него отмѣтка редакцiи и вызвала его тогда на литературную дѣятельность. Съ тѣхъ поръ онъ продолжалъ участвовать въ «Эпохѣ» и только по прекращенiи ея перешелъ работать въ «Отечественныя Записки», вмѣстѣ со многими изъ бывшихъ сотрудниковъ «Эпохи».

Пишутъ что семейство покойнаго осталось въ большой нуждѣ. Какъ бы хорошо если бы нашъ Литературный фондъ опредѣлилъ хоть что нибудь дѣтямъ этого безспорно полезнаго труженика на общую пользу. Всѣ знавшiе хорошо покойнаго, конечно, согласятся что не часто можно встрѣтить человѣка болѣе преданнаго всегдашней мысли объ общей пользѣ и заботѣ о полезной дѣятельности, какимъ былъ Николай Ивановичъ.

Ред.

^*) См. «Историческiй очеркъ Крестовоздвиженской Общины», соч. академика Пирогова, стр. 23.

^*) 29 декабря 1855 года, № 412–й.