№ 8 1874 25 Февраля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Малая Итальянская, д. № 21, кв. № 6) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

Духовенство, учителя, волостныя правленiя, служащiе (черезъ казначеевъ) и всѣ живущiе въ Петербургѣ, обращаясь прямо въ редакцiю, могутъ подписываться съ разсрочкою, внося: при подпискѣ 2 р., въ маѣ 2 р., въ сентябрѣ 2 р. и въ ноябрѣ 2 р.

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Малая Итальянская, 21. ТРЕТIЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Новый апостолъ въ петербургскомъ большомъ свѣтѣ. N — Письмо кстати. Священника Игнатiя Пашкевича. — По поводу обѣда севастопольцевъ. А. — Хроника за двѣ недѣли. — Пожертвованiя въ пользу самарцевъ. — Чужiя мысли no школьному дѣлу. (Изъ современнаго обозрѣнiя). — Изъ Москвы. Mосквича. — Новые церковные законы въ Пруссiи и Швейцарiи. (Окончанiе). Кира Заруцкаго. — Исторiя моего дѣтства. (Воспоминанiя двороваго). И. Богданова. — Женщины. Романъ изъ петербургскаго большаго свѣта. Часть вторая. I. День объясненiй. — Изъ путевыхъ замѣтокъ по Черноморскому округу. I. A. Верещагина. — Письма крестьянина. II. — Критика и библiографiя. Письма къ редактору о нашемъ современномъ искуствѣ. Письмо I. (По поводу новой оперы «Борисъ Годуновъ”). Н. Страхова. — Послѣдняя страничка. — Объявленiя.

НОВЫЙ АПОСТОЛЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГСКОМЪ БОЛЬШОМЪ СВѢТѢ.

На дняхъ мы имѣли случай видѣть прошенiе крестьянъ цѣлаго прихода П. губернiи о томъ что если осуществится предположенное закрытiе ихъ прихода, они принуждены будутъ обратиться къ церкви сосѣднихъ съ ними раскольниковъ.

На югѣ Pocciи, какъ извѣстно, крестьяне цѣлыми деревнями переходятъ въ протестанство, принимая названiе секты штундистовъ, и въ Берлинѣ какъ тоже извѣстно, eсть уже семинарiя для приготовленiя пасторовъ въ русскiя губернiи, съ отличнымь знанiемъ русскаго языка, какъ перваго условия ихъ воспитанiя.

«Ахъ милордъ», говоритъ графиня М. (русская и православная женщина, мать шестерыхъ дѣтей) прибывшему въ Петербургъ для духовныхъ бесѣдъ лорду Редстоку, «если бы вы знали, какъ вы благотворно на меня дѣйствуете; только теперь я понимаю что любить Христа можно только въ вашей церкви: наша такъ суха!»

«Теперь я понимаю что значитъ протестантизмъ, — это настоящая религiя Христова! восклицаетъ княгиня Г... (православная мать двоихъ дѣтей) прослушавши того же лорда Редстока.

«Вотъ такую религiю я понимаю», говоритъ княгиня П. (православная мать троихъ дѣтей) тому же лорду Редстоку: «любовь, только любовь, а не то что наши обѣдни да всенощныя, на которыхъ ничего не понимаешь».

«Дорогой милордъ, научите меня какъ я должна любить Христа, прошу васъ; я люблю мужа своего безъ ума, я обожаю дѣтей своихъ, и я тоже обожаю Христа: какъ мнѣ всѣ эти обожанiя согласить?» говоритъ княгиня Д. (православная мать четверыхъ дѣтей) тому же лорду Редстоку.

Вотъ восклицанiя, вотъ заботы, вотъ религiозное настроенiе дамъ петербургскаго большаго свѣта на второй недѣлѣ великаго поста въ 1874 году. Бальныя платья сложены на время въ сундуки; онѣ принялись любить Христа въ честь прибывшаго въ Петербургъ новаго апостола христiанства, англичанина лорда Редстока!

И такъ мужики чувствуютъ потребность переходить къ протестантизму, и большой петербургскiй свѣтъ, въ лицѣ своихь матерей, чувствуетъ ту жe пoтребность; и тамъ и тутъ восклицаютъ: «истина только въ протестантизмѣ!”

Кто такое этотъ лордъ Редстокъ? Онъ человѣкъ лѣтъ сорока; былъ онъ очень богатъ; въ минуту религiознаго настроенiя онъ все имѣнiе свое роздалъ бѣднымъ и посвятилъ себя миссiонерству въ большомъ свѣтѣ, то есть лѣченiю душъ тоскующихъ и томящихся во мракѣ невѣдѣнiя Христа; жилъ онъ на континентѣ. Pyccкie заграницею были первыми его прозелитами; они создали его апостольскую славу; и вотъ, снабженный благодарными отзывами обращенныхъ къ христiанству русскихь душъ заграницею, почтенный лордъ прибылъ на дняхъ въ Петербургъ.

Нa другой же день весь большой свѣтъ встрепенулся. По десяти и двадцати приглашенiй въ день получаетъ лордъ Редстокъ отъ дамъ большаго cвѣтa пpiѣхать бесѣдовать о Христѣ. Онъ говоритъ въ американской киркѣ — всѣ русскiя дамы тудa съѣзжаются и слушаютъ проповѣдь на англiйскомъ языкѣ; въ частныхъ домахъ устраиваются бесѣды; всѣ туда рвутся, всѣ жаждутъ познать Христа изъ устъ лорда Редстока!

Зала наполняется дамами, все графини и княгини, одѣтыя въ черныя или сѣрыя платья (по возможности простыя), съ дѣтьми своими, и съ физiономiями выражающими томленiе тою жаждою, которой ищетъ лордъ Редстокъ; прiѣзжаютъ и садятся. Лордъ–апостолъ становится на колѣна одинъ, прося вдохновенiя отъ Христа, потомъ онъ обращается къ обществу, и говоритъ: «Теперь помолимся”; всѣ молятся; потомъ онъ беретъ библiю, раскрываетъ библiю, и начинаетъ говорить на первый попавшiйся текстъ изъ библiи. Говоритъ онъ хорошо. Дамы слушаютъ въ восторженномь благоговѣнiи; видъ ихъ напоминаетъ язычницъ временъ апостола Павла, съ горящими глазами, прикованными къ лицу проповѣдника, и впервые узнающими Христово имя и Его ученiе!

И вотъ послѣ такой проповѣди текутъ ручьи слезъ изъ глазъ этихъ великосвѣтскихъ княгинь и графинь; онѣ благодарятъ лорда Редстока за то что онъ открылъ имъ Христа, и уѣзжаютъ домой — принося въ семью и проповѣдуя дѣтямъ въ свою очередь Христа открытаго сегодня въ англiйской проповѣди лорда Редстока.

— А какже, мама, скажетъ имъ ихъ сынъ или ихъ дочь, — къ намъ ходитъ священникъ, — нужно его слушать?

— Какой тамъ священникъ, какая тамъ церковь, отвѣчаетъ мать, — вотъ твой священникъ, вотъ твоя церковь! И мать показываетъ дѣтямъ на англiйскую библiю.

И дитя въ недоумѣнiи!

Вотъ, любезные читатели, что происходитъ въ нашемъ петербургскомъ большомъ свѣтѣ!

Утѣшительно или неутѣшительно, грустно или смѣшно?

Безспорно, лордъ Редстокъ препочтенный и весьма привлекательный своею искренностью человѣкъ. Онъ увѣровалъ въ xpистiанствo по своему, и вѣра эта въ немъ такъ горяча что говорить о ней съ другими coставляетъ для него потребность души... И только.

Но затѣмъ если бы на той же первой недѣлѣ великаго поста прiѣхалъ, въ третьемъ классѣ желѣзной дороги, какой нибудъ смиренный, бѣдно одѣтый, но горячо вѣрующiй во Христа русскiй священникь изъ какого нибудь уѣзднаго захолустья, и явился къ одной изъ этихъ восторгающихся лордомъ Редстокомъ графинь и княгинь, съ мыслiю говорить ей о животворной силѣ православной церкви, и явился бы съ тѣмъ же горячимъ словомъ, какимъ обладаетъ лордъ Редстокъ, думаете ли вы что съумѣлъ бы онъ вызвать тѣ же восторги, исторгнуть тѣже слезы?

Не думаемъ: мы думаемъ даже что этого смиреннаго, дурно одѣтаго священника не допустили бы дальше передней, и давъ ему 1 рубль на пропитанiе  — отпустили бы его съ Богомъ!

Мы не споримъ: чувствовать въ себѣ томленiе по вѣрѣ въ Христа, и идти на встрѣчy хотя къ кому нибудь обѣщающему вамъ это томленiе успокоить, — есть явленiе противъ котораго никто не можетъ сказать ни единаго слова въ осужденiе.

«Въ протестантской церкви истина!” восклицаютъ иные изь этихъ дамъ; но спросите ихъ: въ какой именно изъ протестантскихъ церквей — въ High Church, или въ квакерствѣ? сомнѣваемся чтобы хоть одна изъ этихъ дамъ съумѣла дать отвѣтъ!

Но къ сожалѣнiю, въ явленiи о которомъ мы говоримъ есть столько уродливаго, столько смѣшнаго, столько непостижимаго, столько въ особенности соблазнительнаго и вреднаго для дѣтей этихъ великосвѣтскихъ матерей и столько оскорбительнаго для нашей церкви, что, право, радоваться успѣху проповѣди лорда Редстока въ петербургскомъ большомъ свѣтѣ не хватаетъ духу.

Во первыхъ, тотъ кто знаетъ нашихъ дамъ большаго свѣта, знаетъ и то, на сколько серьозно такое настроенiе жажды истины и Христа.

Наканунѣ свиданiя съ лордомъ Редстокомъ, не зная о немъ, они вѣдь не помышляли о своей жаждѣ, недѣли двѣ послѣ свиданiя съ лордомъ Редстокомъ, тѣ дамы которыя самихъ себя и дѣтей своихъ не обратятъ въ пpoтестанство, не позабудутъ ли о немъ и о своей утоленной жаждѣ? ясно станетъ тогда что онѣ увлеклись имъ, какъ увлекались Юмомъ спиритомъ, или иностранными Царственными Гостями.

Нo серьозность явленiя заключается и въ другомъ. Чтобы идти на проповѣдь о Христѣ, на англiйскомь и французскомъ языкахъ, лорда Редстока, и упиваться ею и просвѣщаться ею, надо быть въ томъ состоянiи души, въ какомъ находятся жители Алеутских острововъ, то естъ быть язычниками, т. е. быть внѣ церкви.

И въ правду не доказываетъ ли успѣхъ проповѣди лорда Редстока среди дамъ большаго свѣта что эти дамы, то есть эти матери нашихъ будущихъ столповъ государства, именно отсутствуютъ въ нашей православной церкви, и что наша церковь отсутствуетъ въ нихъ. Это ясно, какъ Божiй день; ибо если бы онѣ были духомъ въ нашей церкви, то есть въ той, которая есть неисчерпаемый источникъ благодати, просвѣщенiя и утѣшенiя не только для каждой души, но для тьмы оттѣнковъ, для тьмы вопросовъ каждой души, могли–ли бы онѣ находить въ лордѣ Редстокѣ большее чѣмъ открываетъ и даетъ всякому сыну ея наша церковь, и не сказали–ли бы онѣ почтенному лорду: «не намъ, милордъ у васъ учиться; а если хотите сблизиться съ нашею церковью, мы готовы содѣйствовать этому сближенiю”?

Да, это уродливое духовное явленiе, обнаруживающееся нынѣ въ петербургскомъ большомъ свѣтѣ, понятнымъ станетъ тогда, когда мы убѣдимся какъ глубоко, непроходимо глубоко невѣжество этого большаго свѣта въ истинѣ и ученiи нашей церкви.

Этимъ невѣжествомъ все объясняется, и все извинялось бы, если бы наши великосвѣтскiя матроны не черпали въ этомъ невѣжествѣ какое–то право презирать нашу церковь и нашихъ священниковъ!

Ученiе лорда Редстока ничего не представляетъ новаго. Это одинъ изъ тысячи создателей своей собственной христiанской религiи того общества на Западѣ, гдѣ чувствуется отсутствiе твердой религiозной почвы, гдѣ она дѣйствительно потеряна, и не по винѣ общества, и гдѣ каждый блуждающiй въ погонѣ за истиною можетъ въ данную минуту придти въ блаженное состоянiе почтеннаго лорда Редстока: т. е., въ минуту фанатизма своего мистицизма, признать себя непосредственно носителемъ своей фантастической церкви и апостоломъ Христовой истины, въ непосредственномъ съ нимъ находящимся общенiи. Вѣдь почтенный лордъ избираетъ гостинницы для житья по непосредственному, какъ онъ говоритъ, наитiю на него Христа.

И вотъ этого–то наитiя Христа на лорда Редстока наши православныя княгини и графини хотятъ быть соучастницами! Къ тому же оно удобно. Ученiе его весьма понятно и не трудно. Возьмите библiю, помолитесь чтобы Христосъ васъ осѣнилъ, какъ осѣнялъ Апостоловъ, откройте библiю: вы попадете на то мѣсто которое Христосъ вамъ укажетъ, вы его npочтете и свѣтъ въ васъ вошелъ, и вечеромъ вы можете уже безъ всякаго томленiя отправиться на балъ, съ мыслiю что вы спасены! Отъ той минуты вы будете тѣми же лордами Редстоками, съ тою только разницею что врядъ ли наши княгини или графини рѣшатся продать свои имѣнiя и paздать нищимъ.

И въ церковь ходить не надо, и говѣть не нужно, и священниковъ русскихъ знать не надо, и со всѣми таинствами имѣть дѣло не нужно... вы сами церковь, вы сами апостолы, въ васъ самихъ всѣ таинства!

А дальше посмотрите какая свѣтлая будущность. Сыновья этихъ княгинь и графинь будутъ стремиться къ высшимъ государственнымъ поприщамъ: къ должностямъ министровъ и даже оберъ–прокуроровъ святѣйшаго синода... Въ какихъ вѣрныхъ рукахъ будетъ охрана управленiя нашей церкви, въ какихъ православныхъ сердцахъ будутъ ревность и забота о ней!

А если на ряду съ этимъ представить себѣ тысячи крестьянъ обращающихся въ штундистовъ, или въ расколъ, тогда картина свѣтлой будущности нашего общества полная!..

Мы знаемъ впередъ что наши княгини и графини намъ скажутъ въ объясненiе своихъ восторговъ къ лорду Редстоку: «Помилуйте”, скажутъ онѣ, «гдѣ у насъ священники, гдѣ у насъ проповѣдники: все пьяные попы!”

Когда мы имъ отвѣтимъ: «Это ложь, это клевета... у насъ есть замѣчательные священники, замѣчательные проповѣдники”, онѣ скажуть: «а всетаки лорда Редстока слушать прiятнѣе, чѣмъ какого–нибудь несчастнаго попа” — и больше ничего...

При такихъ условiяхъ что дѣлать?

Казалось бы, при такихъ условiяхъ всѣмъ священникамъ въ Петербургѣ, чувствующимъ оскорбленiе своей церкви, въ такихъ явленiяхъ какъ восторги дамъ большаго свѣта къ лорду Редстоку, слѣдуетъ всходить на каѳедры и говорить — то что они одни имѣютъ право говорить — въ обличенiе этого вторженiя квакерства въ нѣдра нашего православнаго высшаго общества, и говорить не разъ, а сто разъ, дабы сквозь стѣны церкви всякiй могъ услыхать что есть въ нашихъ церквахъ проповѣдники и священники, умѣющiе говорить не хуже лорда Редстока, но имѣющiе предъ нимъ то преимущество, что они говорятъ не отъ имени той церкви которая умретъ вмѣстѣ съ послѣднимъ издыханiемъ лорда Редстока, но отъ имени той про которую Христосъ сказал что она нескончаема и неодолима!

N.

_______

ПИСЬМО КСТАТИ.

Какъ нарочно получаемъ въ назиданiе нашихъ дамъ большаго свѣта нижеслѣдующее письмо отъ священника въ захолустьѣ провинцiи.

Милостивый Государь

Господинъ Редакторъ!

Нѣсколько теплыхъ и задушевныхъ словъ, высказанныхъ въ передовой статьѣ 5 № вашего многоуважаемаго журнала, въ защиту духовнаго сана, вызвали слезы благодарности во многихъ сельскихъ священникахъ. Это еще небывалое явленiе въ нашей литературѣ — защита сана въ который облеченъ русскiй сельскiй попъ — защита среды, которая доставляла столько богатаго матерiала для наборки типовъ въ современную русскую беллетристику, къ удовольствiю русскаго общества. Думаю что русское общество не менѣе удивлено было подобному явленiю. Развѣ попъ сельскiй можетъ заслуживать вниманiя, тѣмъ менѣе защиты отъ насмѣшекъ надъ его уродствомъ? Позволяю себѣ думать что публика въ состоянiи назвать нашего защитника оригиналомъ, фантазеромъ; возможно ли защищать невѣжество, грубость!

Развѣ есть что нибудь предосудительнаго посмѣяться надъ выставленною карикатурою, въ видѣ пьянаго попа, которая кромѣ доставленнаго удовольствiя публикѣ, въ нравственномъ отношенiи служитъ лучшимъ урокомъ тѣмъ же попамъ, для ихъ вразумленiя. — Да, цѣль дѣйствительно прекрасная, весьма благонамѣренная — публично изобличать то, что въ средѣ духовенства встрѣчается неприличнаго, грубаго, скандалезнаго. Эта высоко–нравственная цѣль намъ кажется не новою. Дабы найти тождество, довольно вспомнить девянocтыe годы изъ исторiи французской нацiи, гдѣ подобнаго рода назиданiя французской литературы получили желаемый результатъ.

Этимъ грустнымъ воспоминанiемъ я не думаю брать мѣрку къ нашему народу, который въ настоящее время имѣетъ еще столько глубокой вѣры въ промыслъ Божiй и столько простоты душевной; но этотъ самый народъ призванъ уже къ просвѣщенiю, и будетъ способенъ воспринимать культуру, какую дастъ намъ наша литература. На этой почвѣ, еще дѣвственной, всякое сѣмя брошенное, приноситъ богатый плодъ и возрастаетъ съ неимовѣрною быстротою. — На что народъ самъ наталкивается, это ему не ново — обыденно; но что проповѣдывается ему съ трибуны, это его поражаетъ и производитъ на него сильное впечатлѣнiе.

Желательно было бы знать, задавало ли себѣ общество русское вопросъ: въ какое положенiе поставлено наше бѣлое духовенство? Не чувствуетъ ли оно само отчасти, относительно духовенства, своей вины въ тѣхъ же самыхь печальныхъ явленiяхъ, какiя съ такимъ цинизмомъ предаетъ на публичное поруганiе? Если позволено правду сказать, то само русское общество оказывалось жестокими дѣтьми къ своимъ духовнымъ отцамъ. Hе смѣю обвинять образованное общество въ томъ что оно не принимаетъ въ свою среду духовныхъ, какъ это дѣлается въ другихъ цивилизованныхъ и даже нецивилизованныхъ государствахъ, — видно ужь мы по своей культурѣ къ тому оказываемся непригодными; но грустно то обстоятельство, что гордость, высокомѣрiе, даже презрѣнiе этого общества къ духовнымъ составляютъ всегдашнее, повседневное явленiе, которое вызываетъ поневолѣ грубость въ самомъ трезвомъ, субъектѣ.

Живя въ западномъ краѣ, я имѣлъ возможность видѣть отношенiя польскаго общества къ своему духовенству; признаюсь, съ завистью смотрѣлъ на то уваженiе и полную сердечность, какими пользовались и пользуются патеры въ кругу своихъ единовѣрцевъ. А допустить можно что и у нихъ могутъ встрѣчаться скандалы.

Смѣю надѣяться что вы, милостивый государь, господинъ редакторъ, не откажетесь дать мѣсто настоящему моему письму на страницахъ вашего высокоуважаемаго журнала.

Брестскаго уѣзда Священникъ Игнатiй Пашкевичъ.

_______

ПО ПОВОДУ ОБѢДА СЕВАСТОПОЛЬЦЕВЪ.

Въ четвергъ 21–го февраля, семья севастопольцевъ снова собралась помянуть за дружеской трапезой великое народное дѣло, совершившееся подъ стѣнами Севастополя. Обычай этотъ, имѣющiй чисто русскiй характеръ, изъ года въ годъ религiозно соблюдается между уцѣлѣвшими представителями геройской защиты. Въ непринужденной, товарищеской бесѣдѣ вспоминаются подвиги павшихъ героевъ, провозглашаются тосты и заздравицы; общая бесѣда уступаетъ мѣсто рѣчамъ. Глубоко прочувствованныя и всегда проникнутыя теплымъ патрiотическимъ чувствомъ, рѣчи эти какъ нельзя лучше способствуютъ къ освѣженiю памяти о великихъ поучительныхъ событiяхъ и при содѣйствiи печати разносятся по всѣмъ уголкамъ Pocciи.

Къ сожалѣнiю, нынѣшнiй севастопольскiй праздникъ, на который, по обыкновенiю, собралась почти вся наличная семья севастопольцевъ, уклонился, по причинѣ оставшейся неизвѣстною, отъ прекраснаго, традицiоннаго обычая — почтить живымъ словомъ память чествуемыхъ всею Россiей событiй. На этоть разъ говорилъ передъ севастопольцами о Севастополѣ одинъ только генералъ Меньковъ, хотя на праздникѣ присутствовали и другiя лица, оживленную и патрiотически вдохновенную рѣчь которыхъ привыкли слушать севастопольцы на своихъ поминальныхъ обѣдахъ. Налицо были, между прочими, адмиралъ Воеводскiй, полковникъ Богдановичъ, капитанъ 1–го ранга Асламбековъ и нѣкоторые другiе изъ обычныхъ ораторовъ севастопольской тризны. Почему никто изъ нихъ, кромѣ генерала Менькова, не принялъ участiя въ поминкахъ словомъ нашего достославнаго народнаго подвига — мы не знаемъ. Но знаемъ что пpaздникъ, вслѣдствiе этого, прошелъ какъ–то монотонно и оффицiально. Ему недоставало живой рѣчи, которая однимъ общимъ чувствомъ, однимь общимъ порывомъ электризировала бы все собранiе. Случайнымъ образомъ намъ удалось добыть листокъ, на которомъ тотчасъ послѣ обѣда полковникъ Богдановичъ, собиравшiйся говорить, но не говорившiй по независящимъ отъ него обстоятельствамъ, набросалъ свою рѣчь, и мы печатаемъ эту прекрасную, проникнутую живымъ и полнымъ сочувствiемъ ко всѣмъ русскимъ интересамъ, рѣчь, въ надеждѣ что за это на насъ не посѣтуютъ ни авторъ, ни остальные участники празднества. Вотъ эта рѣчь, бѣгло набросанная карандашемъ:

Милостивые Государи!

Нѣкоторымъ соучастникамъ сегоднешней сходки благоугодно чтобы и я сказалъ нѣсколько словъ въ здѣшнемъ храмѣ нашей боевой севастопольской славы. Я не скажу чтобы я не имѣлъ на то права, — такое право ростетъ съ каждымъ днемъ для всякаго кто присутствовалъ на безсмертной защитѣ. На каждомъ севастопольскомъ обѣдѣ, все болѣе и болѣе рѣдѣютъ приборы. Многiе герои перешли отъ безсмертiя живаго къ безсмертiю безконечному. Иныхъ ужь нѣтъ, другiе странствуютъ далече. Перенесется потокъ времени — отъ севастопольскихъ бойцовъ останется только воспоминанiе. Но неужели севастопольская тризна, севастопольская годовщина должна тогда исчезнуть? Нѣтъ, м. гг., пока стоитъ Россiя, пока въ русскомъ человѣкѣ будетъ биться русское сердце, день севастопольскихъ поминокъ долженъ чествоваться, на вѣки вѣчные, русскимъ обычаемъ, молитвою и пиршествомъ, и въ этотъ день каждый кто будеть чувствовать въ себѣ силу восторга и отвагу слова, пусть выскажетъ что oзнaчала, къ чему привела защита Севастополя. Не много еще прошло годовъ, а уже во очiю совершаются событiя, которыхъ не предвидѣлъ бы никакой мудрецъ. Кто бы могъ подумать что на Малаховскомъ курганѣ Францiя сокрушитъ свое величiе. Кто бы могъ сказать заранѣе что парижскимъ трактатомъ готовилось для Россiи то высокое, то почетное, то почтенное мѣсто, которое она занимаетъ нынѣ во всемiрномъ политическомъ равновѣсiи. Не на боязни, а на уваженiи зиждется нынѣ русская держава и уперлась она всѣмъ своимъ могуществомъ на севастопольскихъ развалинахъ. Дорого обошлось посѣщенiе Москвы въ 12–мъ годy. Еще дороже обошлось посѣщенiе Севастополя. Теперь довольно. Шутить съ Pоссiей не приходится. Всѣ расчеты честолюбiя сокрушатся передъ этой сплошною твердынею пространства и патрiотизма. Въ этомъ убѣжденiи всѣ прежнiя политическiя аксiомы исчезли. Намъ говорили прежде что Францiя наша естественная союзница, а Англiя нашъ естественный врагъ, что два большiя смежныя государства обязаны враждовать между собою и отымать другъ у друга земли; что мы должны отымать у Австрiи Галицiю, что Германiя должна отымать у насъ Остзейскiй край, что удача одной страны вообще можеть быть только въ неудачѣ другой страны. Вспомните, м. гг., как явно злоупотребляла Наполеоновская Францiя такими завоевательными теорiями и скажите: не справедливо ли было угомонить ея завоевательность для водворенiя общаго спокойствiя? — Теперь интересы человѣчества становятся выше интересовъ областныхъ. Hовая эпоха, новая наука. Новая сила для русской державы блюстительности мира и человѣчности. Что же мы видимъ? Въ Петроградъ спѣшатъ державные гости. Мысль задуманная еще Царемъ Грознымъ осуществляется. Русскiй Императоръ передаетъ лучшiй перлъ своего вѣнца, свою единородную Дочь англiйскому народу въ залогъ единогласiя и миротворенiя. Пышные были по этому случаю праздники, много съѣхалось именитыхъ гостей, но всего поразительнѣе для иностранцевъ было, конечно, отношенiе самого народа къ событiю. Они ѣхали на торжество придворное, а наткнулись на чувство всероссiйское. Они поняли, и вѣроятно только теперь поняли, — всю силу связи между Русскимъ Царемъ и Русскимъ Народомъ. Не одинъ Царь — весь Народъ вѣнчалъ свою родную Царевну. Такимъ простымъ врожденнымъ сознанiемъ вполнѣ объясняется и сила духа, возбудившая нѣкогда въ Севастополѣ рѣшимость погибнуть, а не сдаться. Вотъ что мы давно знаемъ. Вотъ что иностранцы поняли теперь. Они вернулись домой, полные вѣры къ слову Русской Державы, къ силѣ русскаго чувства. Они поняли почему Кавказъ покоренъ, почему завоеванiе Хивы было необходимо и осуществимо. Они готовы идти уже не противъ Россiи, а вмѣстѣ съ Poсcieй для общаго блага и вскорѣ можетъ быть Европа соединится съ Индiею поперекъ русскихъ владѣнiй.

Здѣсь я останавливаюсь. Не думайте чтобы я началъ по своему обыкновенiю утомлять присутствующихъ желѣзно–дорожными соображенiями. Но такъ какъ каждая застольная рѣчь, какъ бы ни была она длинна, должна оканчиваться тостомъ, я прихожу къ мысли всѣмъ присущей. Я позволю себѣ обратить Ваше вниманiе на всю важность современнаго историческаго момента, на благословенный союзъ двухъ могучихъ державъ, союзъ которому и Вы, бойцы севастопольскiе, были до нѣкоторой степени не чужды — вынудивъ миръ и согласiе вашею кровью. Въ то время когда русскiй народъ напутствуетъ молитвами свою Царевну, другой народъ ожидаетъ ее съ любовью и нетерпѣниемъ. Этотъ народъ, м. гг., нашъ учитель въ дѣлѣ мореплаванiя. Даже и враждуя съ нимъ, мы никогда не переставали братствовать съ нимъ во многомъ. Предлагаю тостъ, господа, за Августѣйшихъ Новобрачныхъ, за Англiйскiй Народъ!

Эти задушевныя слова, такъ много говорящiя русскому чувству, какъ намъ кажется, были бы весьма умѣстны именно на севастопольскомъ праздникѣ. Во всякомъ же случаѣ они, конечно, не нарушили бы ни торжественности, ни внутренняго смысла этого праздника. Среди живыхъ воспоминанiй о доблестномъ севастопольскомъ дѣлѣ, эти меткiя и смѣлыя сопоставленiя настоящаго съ прошлымъ, эта глубоко подмѣченная связь интересовъ и вопросовъ настоящего съ памятными событiями прошлого были бы какъ нельзя болѣе приличны на собранiи, въ котоpoe защитники Севастополя, отрѣшась отъ животрепещущихъ вoпpocoвъ дня, отъ всепоглощающихъ заботъ настоящаго, приходятъ помянуть прошлое, но славное и поучительное дѣло русской доблести. Поминки эти, совершаемыя ежегодно, имѣютъ и должны имѣть глубокiй народный смыслъ, и потому было бы грустно превратить ихъ въ оффицiальныя собранiя, сопровождающiяся обѣдами въ молчанку...

A.

_______

ХРОНИКА ЗА ДВѢ НЕДѢЛИ.

Вятское губернское земское собранiе послѣдней очередной сессiи, въ засѣданiи 17 декабря, разрѣшило выдачу изъ запаснаго капитала ссудъ на устройство сельско–хозяйственныхъ двухклассныхъ училищъ, въ размѣрѣ 5,000 рублей на каждое училище, но съ тѣмъ чтобы въ каждомъ уѣздѣ было не болѣе двухъ школъ, устроенныхъ на ссуды отъ губернскаго собранiя, и чтобы взятая безъ процентовъ ссуда была возвращена въ теченiе десяти лѣтъ.

— Московская городская дума постановила: внести въ смѣту 1874 года на содержанiе городскихъ женскихъ начальныхъ училищъ 47,720 р.

— Казанское губернское земское собранiе послѣдняго очереднаго созыва, въ засѣданiи 13 декабря, согласно съ заявленiемъ лаишевскаго уѣзднаго земскаго собранiя, постановило ходатайствовать объ установленiи болѣе строгихъ наказанiй за самовольныя раздачи изъ запасныхъ магазиновъ хлѣба, такъ какъ существующiя на этотъ предметъ законоположенiя не ограждаютъ хлѣбные запасы отъ самовольныхъ раздачъ.

— Казанское губернское земское собранiе послѣдняго очереднаго созыва, выслушавъ заявленiе предсѣдателя собранiя о томъ что, въ виду предстоящаго введенiя всеобщей воинской повинности, полезно было бы устроить военную гимназiю, поручило губернской управѣ собрать свѣденiя, въ какой мѣрѣ потребуется для этого помощь губернскаго земства, и войти въ сношенiе съ лицами, которыя могутъ оказать содѣйствiе въ устройствѣ этого дѣла, о результатахъ же доложить будущему собранiю.

— »Русскiя Вѣдомости” сообщаютъ что въ нынѣшнемъ году будетъ приступлено къ построенiю новаго каѳедральнаго собора въ Иркутскѣ, на особый капиталъ, собранный бывшимъ иркутскимъ архiепископомъ Ниломъ, во время управленiя его иркутскою eпapxiей, съ 1837 по 1854 г. Капиталъ этотъ, простиравшiйся въ 1854 году до 250,000 рублей, въ настоящее время возросъ до полумиллiона.

— »Русскимъ Вѣдомостямъ” пишутъ изъ Кеми, Архангельской губернiи, что введенiе новаго «Городоваго Положенiя” все еще не можетъ состояться; избранные обществомъ гласные и голова начальникомъ губернiи не утверждены, на томъ основанiи что въ выборах принимала участiе женщина. По полученнымъ въ Кеми извѣстiямъ, положѣнiе жителей на Терскомъ берегу, Кемскаго уѣзда, хуже самарцевъ. О пособiяхъ при этомъ не слышно.

— »Голосъ” сообщаетъ что 17 февраля, въ воскресенье, въ петербургской духовной академiи происходилъ годичный публичный актъ. Кромѣ кандидатскихъ степеней (болѣе 30–ти), совѣтомъ академiи присуждены были одна докторская степень и одна магистерская; сверхъ того, одна изъ представленныхъ на степень доктора богословiя диссертацiй совѣтомъ была допущена къ защищенiю, но, по независящимь отъ совѣта обстоятельствамъ, защищаема не была. Другую диссертацiю совѣтъ академiи не рѣшился допустить къ напечатанiю, предоставивъ это дѣло на разрѣшенiе св. синода, который не разрѣшилъ ея къ печатанiю.

Всѣхъ студентовъ академiи, въ началѣ года, было 140. Окончило курсъ 34, почти всѣ со степенью кандидата; вновь поступило 48. Изъ сочиненiй, представленныхъ студентами на кандидатскую степень, пять удостоены денежной награды и три почетнаго отзыва. Изъ студентовъ, избравшихъ для изученiя тѣ или другiя спецiальности, болѣе всѣхъ было занимавшихся предметами историческими и философскими и менѣе всѣхъ — классическими языками, богословiемъ догматическимъ и нравственнымъ, литургикой и гомилетикой.

Въ отчетѣ yказано на то обстоятельство что прошлый годъ былъ четвертымъ со времени введенiя новаго устава академiи и первымъ относительно полнаго состава академическихъ курсовъ и предметовъ преподаванiя. Пользу раздѣленiя академическаго курса на три спецiальныя отдѣленiя отчетъ подтвердилъ тѣмъ обстоятельствомъ что студенты въ настоящее время гораздо серьознѣе относятся къ изучаемымъ ими предметамъ. Особенное значенiе придано также тому что въ прошломъ году число желающихъ учиться въ академiи увеличилось; отрадное расположенiе молодыхъ людей къ академiи высказалось особенно въ томъ что изъ числа державшихъ послѣднiй экзаменъ для поступленiя въ академiю на половину было такъ называемыхь волонтеровь; сверхъ того, въ теченiи года изъ академiи почти никто не вышелъ, за исключенiемъ одного студента, который, не будучи казеннымъ, по неимѣнiю средствъ къ содѣржанiю, долженъ былъ уѣхать обратно въ свою eпapxiю. Къ этому отчетъ присоединяетъ что настоящее увеличенiе числа учащихся въ академiи, все–таки, еще весьма незначительно, сравнительно съ тѣмъ запросомъ, какой существуетъ на академическихъ воспитаниковъ для духовно–учебныхъ заведенiй. Такъ, въ 1837 году кончившихъ курсъ въ петербургской академiи было 34, которые почти всѣ поступили на должности въ духовно–учебныя заведенiя, между тѣмъ какъ запросовъ на академическихъ воспитанниковъ въ эту академiю поступило изъ различныхъ епархiй болѣе 80. Какъ на одно изъ проявленiй общественной ученой дѣятельности академiи въ 1873 году, отчетъ указалъ на то горячее участiе, какое приняли нѣкоторые изъ академическихъ профессоровъ въ рѣшенiи вопроса о единовѣрiи, поднятаго въ здѣшнемъ Обществе любителей духовнаго просвѣщенiя.

Профессоръ древней всеобщей исторiи Предтеченскiй прочелъ на актѣ рѣчь — «О значенiи Христа Спасителя въ исторiи человѣчества”. Вопросъ этотъ, по словамъ самого автора, на столько обширенъ, что не позволяетъ ему вдаваться въ какiя–либо частности и всегда останется шире всѣхъ изслѣдованiй о немъ. Задача автора была — показать, какiя перемѣны произошли въ исторiи человѣчества со времени появленiя христiанства, въ теченiи 18–ти слишкомъ вѣковъ: задача далеко не новая. Онъ изобразилъ картину языческаго мipa, жившаго подъ гнетомъ эгоизма, рабства и деспотизма, которые нашли свое завершенie въ Римѣ, владѣвшемъ 100 миллiонами народа, въ числѣ которыхъ 80 миллiоновъ было рабовъ. Въ противоположность этому царству эгоизма и рабства, лекторъ старался изобразить царство любви и свободы, основанное Христомъ, сначала въ средѣ людей бѣдныхъ, ничтожныхъ, презрѣнныхъ, потомъ распространившееся по всѣмъ сферамъ человѣческихъ обществъ. Предположивъ ограничиться только соцiально–историческою стороною дѣла и не касаться богословской, лекторь вдавался, однакожь, въ нѣкоторыя богословскiя частности, останавливаясь, напримѣръ, слишкомъ долго на значенiи христiанскаго ученiя о безсмертiи и т. п. Въ заключенiе г. лекторъ изложилъ свой взглядъ на перiоды исторiи человѣческаго развитiя. Первый перiодъ — физическiй, когда человѣкъ былъ всецѣло подъ гнетомъ природы (древнiй мiръ). Христiанство освободило человѣчество отъ этого гнета, давъ человѣческому духу господствующее надъ природой значенiе. Это — перiодъ гуманный, перiодъ нашего времени, когда совершаются ежедневные опыты господства духа надъ природой и ея подчиненiи. Третiй перiодъ — божественный — время совершеннаго торжества христiанства. Пo мѣстамъ авторъ сопоставлялъ разные пункты христiанскаго ученiя съ послѣдними результатами соцiальной и философской науки. Вообще же, вся рѣчь болѣе обнаруживаетъ въ авторѣ ораторскiе способности, нежели солидно философскiй характеръ изслѣдованiя. Чтенiе, какъ отчета, такъ и рѣчи, было покрыто громкими рукоплесканiями”.

— Въ «Голосъ” пишутъ изъ Боровичей (Новгор. губ.): «Жалобы на волостныхъ старшинъ слышатся отовсюду. Не говоря уже о дурномъ управленiи волостью, растраты общественныхъ суммъ обратились какъ–бы въ обычное явленiе. Тѣмъ болѣе прiятное исключенiе составляетъ старшина Гривской волости, Боровичскаго уѣзда, Петръ Давыдовъ. Онъ служитъ уже пятое трехлѣтiе сряду и пользуется между крестьянами такимъ уваженiемъ и довѣрiемь, что они охотно подчиняются и исполняют всѣ его совѣты. Благотворное влiянiе почтеннаго старшины на свою волость видно изъ того что въ Гривской волости, состоящей изъ 17–ти селенiй и 771 души, въ настоящее время нѣтъ ни одного кабака. Эта одна заслуга ставитъ его въ число лучшихъ и полезныхъ дѣятелей Боровичскаго уѣзда”.

— Изъ отчета засѣданiй самарскаго дамскаго комитета, напечатаннаго въ «Голосѣ”, видно что онъ предполагаетъ, на полученныя имъ средства, обезпечить по 1–е iюля нынѣшняго года до 60 т. душъ.

— »Правительственный Вѣстникъ” сообщаетъ что рекрутскiй наборъ въ Самарской губернiи оконченъ вполнѣ успѣшно и безъ затрудненiй. Незначительная недоимка оказалась только вслѣдствiе недостатка молодыхъ людей призывнаго возраста. Денежный отъ рекрутства выкупъ внесенъ въ Самарской губернiи въ размѣрѣ слишкомъ 200,000 р., изъ числа которыхъ одними крестьянами внесено въ уѣздахъ: Бузулукскомъ — 1,900 руб., Николаевскомъ — 40,800 руб., Бугурусланскомъ — 24,000 руб., Самарскомъ — 18,400 руб., Бугульминскомъ — 7,200 руб, Новоузенскомъ — 60,800 руб. и Ставропольскомъ — 23,200 руб.

— Изъ Огинскаго округа, Енисейской губернiи, въ газету «Сибирь” пишутъ что нѣкоторыя села и деревни, какъ, напримѣръ, село Николаевское, деревни Тархайка и Жгутово, составили приговоры, чтобъ съ 1874 года, ни подъ какимъ предлогомъ, не открывать у себя питейныхъ заведенiй.

— »Сибирь” сообщаетъ что корейскiй миссiонеръ, о. Василiй Пьянковъ, отправился въ Петербургъ. Въ послѣднiе четыре года ему удалось окрестить до 1,300 корейцевъ и учредить для нихъ три школы, въ которыхъ обучается болѣе ста учениковъ. Для прiобрѣтенiя еще большаго влiянiя на корейцевъ, о. Пьянковъ считаетъ необходимымъ предварительно посвятить себя изученiю другой спецiальности и ѣдетъ теперь въ Петербургъ съ намѣренiемъ пройти курсъ медико–хирургической академiи.

— »Варшавскiй Дневникъ” извѣщаетъ что 17–го февраля, въ 11¹/₂ часовъ пополудни, послѣ продолжительной болѣзни, прiобщившись св. таинъ, скончалась вдова генералъ–фельдмаршала, бывшаго намѣстника въ Царствѣ Польскомъ, графиня Леопольдина Францовна Бергъ, рожденная графиня Чигонiя.

— Изъ Ржева въ «Тверскiя Губернскiя Вѣдом.” сообщаютъ что тамъ, съ разрѣшенiя г. начальника губернiи, 7–го февраля, открыто Общество ревнителей тушенiя пожаровъ въ городѣ.

— »Русскому Mipy” пишутъ изъ Варшавы, что 18–го февраля, въ приходѣ Прохенки, Константиновскаго уѣзда, Седлецкой губернiи, по перенесенiи св. даровъ съ жертвенника, прихожане сбросили свѣчи, крестъ, пелену и топтали ихъ.

— Въ Херсонѣ, по словамъ корреспондента «Голоса”, устроенъ и на–дняхъ открытъ солдатскiй театръ. Театръ прiютился въ зданiи бывшаго канатнаго завода, принадлежащемъ нынѣ городу, и оставленномъ безъ всякаго попеченiя со стороны городскаго управленiя, такъ что устроителямъ театра пришлось возвести зданiе для него почти изъ развалинъ. Изъ полуразрушеннаго сарая вышла прекрасно–освѣщенная, украшенная флагами и военными арматурами зала, раздѣленная пополамъ колоннами. На первомъ представленiи были поставлены: живая картина «Спасенное знамя” и шла комедiя въ 4–хъ дѣйствiяхъ «Домовой” (изъ сельскаго быта). Дѣйствующiя лица въ кoмедiи были положительно безукоризненны, не исключая и женскихъ ролей, трудныхъ для солдатъ. Всѣ играющiе хорошо знали и понимали свои роли, никто не утрировалъ, и солдатскiй театръ можетъ явиться конкурентомъ для городскаго театра, какъ по обстановкѣ, такъ и по самой игрѣ.

— Изъ Бузулукскаго уѣзда въ «Рижскiй Вѣстникъ” пишутъ: «Въ Бузулукскомъ уѣздѣ прекращена питейная торговля во всѣхъ селахъ, исключая тѣ въ которыхъ уже были взяты патенты на право торговли: жаль что это просвѣщенное, заботливое распоряженie правительства о дальнѣйшей невыдачѣ патентовъ является въ иныхъ селахъ только полумѣрою; ибо существованiе одного или пяти кабаковъ въ извѣстномъ селѣ оказываетъ одинаковое опоражнивающее влiянiе на карманы обывателей, развѣ сь тою разницей, что водка продается дороже и худшаго качества если кабакъ одинъ и ведетъ торговлю монопольную. О нынѣшней зимѣ надо замѣтить что она не жестокая; температура колеблется отъ 6–15–18 градусовъ ниже нуля по Реомюру.

— »Херсонскiя Губернскiя Вѣдомости” сообщаютъ что тайный совѣтник, свѣтлѣйшiй князь Григорiй Петровичъ Волконскiй, въ виду неурожая постигшаго сельское общество деревни Балабановки, Херсонскаго уѣезда, сложилъ съ нихъ весь слѣдуемый ему и подлежащiй къ уплатѣ въ октябрѣ 1873 года долгъ по выкупному договору въ количествѣ 2,108 р. 69 к.

_______

Въ пользу самарцевъ въ редакцiю «Гражданина” поступило 4 рубля отъ священника села Мурашкова, при нижеслѣдующемъ письмѣ учениковъ сельскаго Большемурашкинскаго училища: «Господинъ редакторъ! Изъ газетъ, выписываемыхъ нѣкоторыми изъ нашихъ родителей, мы узнали, что въ Самарской губернiи голодаютъ наши сверстники. Вотъ мы и сговорились пожертвовать по своимъ силамъ и послать немножко денегъ въ пользу тѣхъ нашихъ сверстниковъ самарскихъ, которые любятъ учиться въ школахъ. При семъ представляемъ вамъ свою складчину, и просимъ васъ распорядиться ею по вашему благоусмотрѣнiю”. — Складчина учениковъ Большемурашинскаго сельскаго училища (православнаго): Левъ Абачинъ 10 к., Ник. Перуанскiй 30 к., Иванъ Крыловъ 20 к., Агнiя Крылова 20 к., Александра Крылова 8 к., Асаръ (?) Гребенкинъ 9 к., Лидiя Люминарская 20 к., Петръ Плаксинъ 10 к., Андрей Синицынъ 5 к., Марiя Iорданская 5 к., Германъ Поршневъ 5 к., Николай Пузановъ 10 к., Константинъ Соколовъ 10 к., Михаилъ В. Орловъ 1 р., Викторъ Зерчаниновъ 40 к., Марiя Кармазинская 5 к., Неизвѣстный 43 к. Скрѣпилъ: крестьянинъ Александръ Ивановъ Шумиловъ 50 к.; итого 4 руб. Примѣчанiе: 1) жертвовали: Л. А. мѣщанскiй сынъ, 2) Н. П. сынъ большесемейнаго здѣшняго священника, 3, 4 и 5) дѣти здѣшняго фельдшера, 6) крестьянскiй сынъ. 7) дочь дiакона — сирота, живущая въ чужихъ людяхъ, 8 и 9) крестьянскiя дѣти, 10) дочь священника — сирота, 11 и 12) крестьянскiя дѣти, 13) сынъ бѣднаго здѣшняго дьячка, 14) купеческiй сынъ, 15) сынъ священника — сирота, отдалъ половину изъ наславленныхъ денегъ на святкахъ; 16) дочь мѣщанина — сирота, 17) одинъ изъ причетниковъ здѣшней единоверческой церкви. — Отъ жертвователей Христорождественской церкви Нижне–Куидрюческой станицы 14 руб. 10 к. по слѣдующему списку: «Священникъ Петръ Максимовъ 2 р., казакъ Никита Яковлевъ Запорожцевъ 1 р., урядникъ Яковъ Андрiановъ 1 р., Константинъ Михайловъ Каклюгинъ 1 р., Ольга Петровна Каклюгина 1 р., казачья жена Матрена Ершова 1 р., Неизвѣстный 50 к., казакъ Аникаповъ и урядникъ Першиковъ 20 к., Василiй Серенковъ 1 р., казакъ Василiй Гущинъ 50 к., Петръ Михайловъ Каклюгинъ 50 к., Иванъ Егоровъ Тимофѣевъ 2 р., Марiя Ивановна Пономарева 1 р., Александра Дадукина дѣвица 40 к., Поликарпъ Сорычевъ 1 р., итого 14 р. 10 к.” Отъ неизвѣстной 25 р. Итого 43 р. 10 к. Деньги будутъ доставлены въ Самарскiй Дамскiй Комитегь для раздачи духовенству и крестьянамь.

_______

ЧУЖIЯ МЫСЛИ ПО ШКОЛЬНОМУ ДѢЛУ.

(Изъ современнаго обозрѣнiя).

На этот разъ мы намѣрены изложить нѣсколько чужихъ мыслей, принадлежащихъ къ «знаменiямъ времени”, т. е. дающихъ нѣкоторое понятiе о томъ куда у насъ вѣтеръ дуетъ, иначе — какiе взгляды болѣе распространяются и, по вѣроятiю, имѣют впредь распространяться на Руси о предметѣ, имеющемъ очень обширное значенiе.

Въ № 4 «Гражданина” было упомянуто объ отчетѣ, недавно изданномъ существующимъ въ Нижнемъ Новгородѣ Обществомъ распространенiя грамотности въ губернiи. Въ заключительной части этого отчета помѣщены, между прочимъ, такiя слова: «Всѣмъ извѣстна у насъ довольно значительная журнальная партiя, занимающаяся исканiемъ здоровыхъ началъ для русской школы въ чуждыхъ намъ странахъ, какъ будто бы русская жизнь не имѣетъ этихъ началъ и какъ будто бы можно надѣяться на прочность педагогическихъ учрежденiй, в основанiи которыхъ положено рабское подражанiе иноземнымъ образцамъ.” Слова эти не понравились одному нижегородскому корреспонденту, и онъ отозвался о нихъ слѣдующимъ образомъ: «Такое славянофильское недоброжелатество къ Западу и ко всему что выработала по педагогикѣ Западная Европа, во всѣ вѣка ея умственнаго развитiя, по нашему мнѣнiю, излишне и, въ дѣлѣ какъ народное образованiе, по меньшей мѣрѣ неумѣстно. Насъ никто не заставляетъ рабски подражать Западу и безъ разбора переносить на русскую почву все что тамъ существуетъ хорошаго, но все–таки ничто насъ не должно удерживать от внесенiя тѣхъ началъ, которыя вполнѣ примѣнимы къ нашей жизни и къ характеру нашего народа... Нижегородскому Обществу грамотности не слѣдуетъ пренебрегать никакими разумными началами, откуда–бы они ни происходили — съ запада или юга, севѣра или востока; ему лишь слѣдуетъ разсмаривать ихъ относительно универсальной пригодности, и если что въ нихъ есть противорѣчащее сложившимся въ нашей жизни обычаямъ и привычкамъ, то исправлять и пополнять сообразно съ потребностями той среды, въ нѣдрахъ которой ему предстоитъ дѣйствовать... Такъ, по нашему мнѣнiю, будетъ рацiональнѣе”.

Это «рацiональное” замѣчанiе не осталось безъ отвѣта: отвѣтилъ на него нѣкто г. П. Н–нъ, какъ видно, принадлежащiй къ нижегородскому Обществу грамотности, или близко стоящiй къ нему. Онъ начинаетъ объясненiемъ что выписанная выше фраза отчета имѣла цѣлiю — «сообщить два извѣстнѣйшихъ факта: 1) существованiе упомянутой журнальной партiи и 2) доказываемую исторiею невозможность развитiя учрежденiй, основное начало которыхъ и подробности организацiи берутся изъ чужихъ странъ, если только учрежденiя эти не принадлежатъ къ числу безусловно–техническихь”. Затѣмъ г. П. Н–нъ пpoдолжаетъ: «Корреспондентъ не разъяснилъ, «рацiональнѣе” чего будутъ рекомендуемыя имъ Обществу дѣйствiя? рацiональнѣе признанiя двухъ извѣстнѣйшихъ фактовъ? Не думаю, чтобъ за такимъ сужденiемъ можно было признать рацiональность... Ни малѣйшаго недоброжелательства къ Западу въ отчетѣ не заключается; что же касается до ввоза въ наше отечество «разумныхъ” началъ, до «исправленiя” и «пополненiя” ихъ, то хотя во многихь мѣстахъ, сколько извѣстно, и стремятся къ дѣйствiямъ подобнаго рода, — въ нашемъ обществѣ подобныхъ стремленiй еще не обнаруживалось, потому, какъ мнѣ, кажется, что всѣ рекомендуемыя г. корреспондентомъ дѣйствiя считаются невыполнимыми. Полагаю что самъ корреспондентъ, подумавъ надъ значенiемъ слова «начало”, согласится что помощiю разныхъ учрежденiй можно только способствовать или препятствовать здоровому развитiю общственнаго организма и что попытки ввоза разныхъ началъ, хотя бы изъ самыхъ просвѣщенныхъ странъ, если не развиваютъ какихъ–либо соцiальныхъ болѣзней, то проходятъ безслѣдно, благодаря здоровымъ началамъ, заключающимся въ организмѣ каждаго народа, имѣющаго будущность. Чтобъ подтвердить сказанное авторитетомъ, сошлюсь на Песталоцци, который признавалъ что въ природѣ, человѣка живетъ неустанное стремленiе къ совершенствованiю и что поэтому главная задача истиннаго воспитанiя состоитъ въ устраненiи препятствiй къ развитiю и въ возбужденiи означеннаго стремленiя. До сихъ поръ, къ сожалѣнiю, у насъ мало вѣры въ силы русской жизни, и всѣ мы принимаемъ за безусловную истину что секретъ воспитания, какъ народа нашего, такъ и отдѣльныхъ личностей, состоитъ въ перенесенiи разныхъ европейскихъ прiемовъ на нашу почву... Повторю еще paзъ: въ нашемъ Обществѣ не замѣчается никакого презрѣнiя къ Западу, а напротивъ, вырабатывается расположенiе учиться у Запада довѣрять собственной отечественной исторiи болѣе, чѣмъ дѣтскимъ мечтанiямъ — радикально измѣнить условiя, въ которыя мы поставлены нашимъ прошлымъ. Конечно, при такомъ направленiи, въ Нижнемъ вѣроятно не явятся, по крайней мѣрѣ въ слишкомъ подавляющемъ количествѣ, разныя спасители отечества, но зато, Богъ дастъ, выработаются люди, которые, полюбивъ свое дѣло, убѣдятся что на педагогическом поприщѣ система радикальныхъ преобразованiй и частыхъ ломокъ рѣдко оправдывается интересами самаго дѣла... Народная школа наша только что возникаетъ и нельзя не желать, чтобы она получила возможность развиваться постепенно... Рано загадывать еще, удадутся ли Обществу его начинанiя, но уже теперь въ разныхъ пунктахъ губернiи открываются люди, готовые безкорыстно и безъ всякихъ предвзятыхъ идей служить дѣлу образованiя нашего народа”.

Этотъ разговоръ между двумя встрѣтившимися взглядами мы нашли въ одной иногородной газетѣ, недавно, чуть не на сихъ дняхъ, какъ говорятъ, прекратившейся. Жаль, не правда–ли, если подобныя встрѣчи и разговоры будуть попадаться рѣже! Хотѣлось–бы, напротивъ, слышать ихъ чаще: они любопытны, потому что иногда ихъ ведутъ стоя надъ самымъ дѣломъ; къ нимъ можно и должно прислушиваться съ такимъ же вниманiемъ, съ какимъ врачъ прислушивается къ бiенiю пульса интереснаго пацiента. Но въ приведенномъ разговорѣ кpoмѣ интереса, завлючающагося въ самой сущности предмета, есть еще одно обстоятельство, на которомъ какъ–то невольно остановиться. Въ насъ, русскихъ людяхъ, нѣтъ ни особенной гордости, ни заносчивости, ни хвастовства, но есть очень много смѣлости. Ужь давно извѣстно что сколотитъ человѣкъ, съ помощiю топора и долота, какой–то скрыпучiй карбасъ, сядетъ въ него и плыветъ по Бѣлому морю, въ полной увѣренности что въ такомъ именно карбасѣ и слѣдуетъ плавать по Бѣлому морю. Или — поставитъ человѣкъ переносной коперъ, т. е. бревно съ натыканными въ него палочками, и лѣзетъ по тѣмъ палочкамъ на четвертый этажъ мазать стѣну подъ самой крышкой, и вѣритъ что такой способъ восхожденiя весьма удовлеворителенъ и что его работа, если только Богъ грѣхамъ потерпитъ, непремѣнно должна кончиться благополучно. Такъ и во всѣхъ предпрiятiяхь, во всѣхъ дѣлахъ; да и классическое слово «авось” выражаетъ не что, какъ только эту смѣлость. Она присуща намъ и во всѣхъ сферахъ жизни... Заручится, напр., человѣкъ десяткомъ новѣйшихъ и наиболѣе толкущихся въ данную минуту мыслей; запомнитъ терминологiю входящихъ въ нихъ положенiй; и тотчасъ же увѣрится что все тутъ для него ясно, что онъ совсѣмъ готовъ въ путь и что съ такимъ именно запасомъ и слѣдуетъ путешествовать. Вы много можете встрѣтить такихъ готовыхъ путниковъ во всѣхъ болѣе или менѣе передовыхъ кружкахъ, къ которымъ они примазываются, чтобы слушать и говорить новыя мысли, выражаемыя новыми словами. Слушаешь иной разъ такого мысленнаго путника и чуешь что самый то конкретный предметъ его мыслей и словъ рисуется ему чѣмъ–то далекимъ, ясно не очерченнымъ, — а слова бросаются смѣло и ложатся какъ–будто на тѣ мѣста, гдѣ имъ и быть подобаетъ. И пусть бы эти смѣлые люди странствовали по кружкамъ, какъ по неопаснымъ рѣчкамъ; но нѣтъ! они садятся въ свой утлый карбасъ и плывутъ въ печатно–словесное море, увѣренные что карбасъ сколоченъ ладно, а море такое свѣтлое, манящее, — не подсунетъ–же оно подъ карбасъ подводнаго камня въ видѣ какихъ–нибудъ «началъ”, вносимыхъ извнѣ съ исправленiями и пополненiями!

Но мы удалились отъ чужихъ мыслей. Одинъ мѣстный наблюдатель, разсказывая о симбирскихъ школахъ, замѣчаетъ, между прочимъ, что симбирское уѣздное земство долго шло въ этомъ дѣлѣ тихимъ шагомъ, а съ переходомъ дѣла въ другiя руки и при новомъ составѣ училищнаго совѣта прежнее равнодушiе замѣнилось дѣятельностью и школа прiобрѣла новыхъ друзей въ средѣ частныхъ лицъ. Явились вдругъ учительскiе съѣзды; стали открываться школы тамъ, гдѣ въ цѣлыхъ волостяхъ прежде не было ни одной; заботами о лучшей постановкѣ школъ стало прiобрѣтаться довѣрiе къ нимъ со стороны населенiя; гдѣ школы хороши, тамъ дѣтей не стало нужды вытаскивать изъ семьи, — они сами идутъ въ школу даже въ праздникъ. Наконецъ — «косвеннымъ средствомъ къ скрѣпленiю доброй связи между школою и дѣтьми” явились ёлки, которыя прошлыми святками устраивались въ нѣкоторыхъ школахъ. «Мнѣ, прибавляетъ наблюдатель, довелось быть на елкѣ въ селѣ Анненковѣ; школа открыта въ октябрѣ 1873 года, въ ней уже 42 учащихся, въ томъ числѣ 8 дѣвочекъ; прекраснымъ устройствомъ, честь котораго принадлежитъ мѣстному землевладѣльцу, Ф. А. Знаменскому, она производитъ отрадное впечатлѣнiе: дѣти читаютъ и уже пишутъ подъ диктовку. Надо было видѣть на елкѣ ликованiе дѣтей, любопытство обывателей, тѣснившихся въ школу и окружавшихъ ее густой толпой. Программа праздника: чтенiе басенъ, игры, пѣсни, угощенiе дѣтей лакомствами, раздача подарковъ н наконецъ — торжество освобожденiя елки отъ обременяющихъ ее сокровищъ”.

За этой фактической частью разсказа, слѣдуетъ такая мысль: «Все это — явленiя утѣшительныя, но, очевидно, они имѣютъ характеръ случайный, пока не выйдутъ сторонники и борцы за школу изъ народа. Ихъ надо создать и, въ этихъ видахъ, открытiе для лучшихъ и даровитѣйшихъ сельскихъ мальчиковъ возможности завершить начальное образованie гимназическимъ, посредствомъ учрежденiя нѣсколькихъ земскихъ стипендiй въ военной гимназiи (недавно учрежденной въ Симбирскѣ) было–бы мѣрою сколько полезною, столько–же и справедливою въ отношенiи къ сельскому народонаселенiю, дающему свою долю денежнаго пособiя для этой гимназiи. Bъ сызранскомъ реальномъ училищѣ местное уѣздное земство находитъ полезнымъ имѣть своихъ стипендiатовъ и ассигнуетъ на это 2,400 руб.”

Мысль, что успѣхи и процвѣтанiе народной школы будутъ только мѣстною случайностью до тѣхъ поръ, пока не выйдутъ борцы за нее изъ народа, — стоитъ, мнѣ кажется, быть записанною. Мы ее и записываемъ. Но почему борцы за народную школу должны выйдти изь народа непремѣнно чрезъ военную гимназiю (въ Симбирскѣ есть еще классическая гимназiя) — это нѣсколько непонятно. Если сельское населенiе даетъ именно военной гимназiи свою долю пособiя, то это едва–ли можетъ быть достаточною причиною стѣснять «лучшихъ и даровитѣйшихъ сельскихъ мальчиковъ” въ выборѣ пути къ дальнѣйшему образованiю.

Если уже мы этимъ замѣчанiемъ еще разъ отступили отъ чужихь мыслей, то кстати сдѣлаемъ тутъ же слѣдующiй вопросъ: отъ чего бываетъ такое явленiе, что въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ народъ болѣе всего предоставленъ самому себѣ, онъ иногда бодрѣе идетъ впередъ, нежели тамъ, гдѣ съ нимъ возятся, по пословицѣ, «какъ кошка съ саломъ”? Намъ встрѣтилось вдругъ такое замѣчанiе: «какъ ни мало заботились о школахъ въ Сибири, грамотность въ ней довольно распространена сравнительно съ остальною Россiей” (въ Европейской Россiи въ 1871 г. приходился 1 грамотный на 86 д., а въ 3абайкальской области приходится 1 на 46 д.). Далѣе поясняется: «Грамотность тамъ (т. е. въ Сибири) распространяется частнымъ образомъ. Прежде она занесена была изъ Сѣверной Россiи. Въ каждомъ селенiи были учителя и учительницы, вынесшiе съ собою грамотность и любовь къ ней; но теперь этого уже нѣтъ. Естественными учителями остаются ссыльные... Дальше грамотности одними домашними средствами народъ подвинуться не можетъ. Мы ожидаемъ лучшаго отъ учительской семинарiи, которая основана въ прошломъ году въ Иркутскѣ”.

Ожиданiе, безъ сомнѣнiя, весьма основательное. Но она, т. е. учительская семинарiя, напомнила намъ болѣзненный вопль нѣкоего человѣка, написавшаго «безъискусственный разсказъ о своемъ учительствѣ”. Это разсказъ о томъ, какъ онъ былъ посланъ въ какую–то подгородную школу съ 120–ти рублевымъ жалованьемъ въ годъ и готовой квартирой, которая состояла изъ конуры шириной въ 4 шага, длиною въ 6; какъ онъ устроилъ въ этой конурѣ себѣ кровать, вбивъ въ песчаный полъ четыре кола и положилъ на нихъ дверную доску; какъ старая соломенная крыша со множествомъ дыръ плохо защищала его конуру отъ дождя, а разсѣвшiяся стѣны со щелями — отъ холода; какъ потомъ его матерiальное подоженiе улучшилось, когда, съ началомъ 1873 г., ему увеличили годовой окладъ на 60 р., что дало ему возможность обзавестись «нѣкоторыми предметами роскоши", напримѣръ самоваромъ, тогда какъ прежде онъ «пилъ чай по киргизски, «т. е. варилъ его въ горшкѣ.”

Теперь онъ уже не только не варитъ чая въ горшкѣ, но и не учитъ дѣтей въ народной школѣ; онъ пересталъ быть учителемъ, потому что вслѣдствiе сквознаго вѣтра, холода и сырости, царствовавшихъ въ его квартирѣ, — лишился употребленiя лѣвой ноги. Разсказъ его — разсказъ о прошломъ; а на будущее изъ его груди вырвалось такое заклятiе, что вопросъ о народномъ образованiи сводится къ вопросу о томъ, какъ найти средства. «Не будетъ средствъ, говорить онъ, — не будетъ у насъ народнаго образованiя въ настояшемъ его смыслѣ, потому что не будетъ порядочныхъ учителей. А явятся средства, будутъ учителя, — крестьяне–ли или дворяне, воспитанники учительскихъ семинарiй, или просто свѣдущiе люди, — это все равно, лишь бы были они честные люди, съ сознанiемъ долга относящiеся къ своему дѣлу”.

Это — послѣдняя изъ подслушанныхъ нами чужихъ мыслей по школьному дѣлу, — мысль получившая право на существованiе цѣною великой учительной нужды и тяжкихъ лишенiй.

_______

ИЗЪ МОСКВЫ.

«Ученому нечего учиться» — выводъ изъ размышленiй по поводу бывшаго прiѣзда иностранныхъ гостей въ Россiю. — Новыя свѣденiя объ устройствѣ дѣтской больницы въ Москвѣ. — Число дѣтей вь Москвѣ и ихъ смертность. — Прiютъ для неизлѣчимыхъ. — Общедоступный театръ. — Два слова о покойномъ Живокини. — Односторонность новѣйшей историко–литературной критики. — Новая повѣсть г–жи Кохановской.

Благодушные россiяне недавно изумлялись въ Mocквѣ и Петербургѣ тому живому вниманiю даже къ мелочамъ русской жизни и тому ненапускному интересу знакомиться непосредственно съ послѣдней, какiе были выказаны прiѣзжавшими къ намъ гостями англичанами. Русскiя газеты высказывались что ознакомленiе англичанъ съ Poccieю есть самый драгоценный и плодотворорный фактъ современной исторической жизни. Желательно, чтобы разными путями, и литературнымъ и путемъ непосредственнаго знакомства, англичане болѣе и болѣе основательно и разносторонне знакомились съ Poccieю. Конечно, такъ и будетъ. Но пока замѣчательна одна характерная черта въ этомъ знакомствѣ, на сколько оно совершалось до сихъ поръ. Хладнокровныхъ британцевъ главнымъ образомъ занимаютъ русская православная церковь, русскiй простой народъ, съ его устными поэтическими сокровищами, и русская до–Петровская старина. Они будто хотятъ провѣрить вѣщiй отзывъ своего гениальнаго поэта, который слишнимъ полвѣка назадъ выразился о народѣ, что это «дерево, которое потеряло и цвѣтъ и силу подъ ударами сѣкиры, выглядываетъ грубымъ и малоцѣннымъ; но въ этомъ деревѣ остается сокъ, и мы видимъ что глубоко засѣяны его сѣмена — даже на лонѣ Cѣвера” (... «even in the bosom of the North”. «Child Har.” C. 4, ХСVIII). Допустимъ себѣ, быть можетъ прихотливое, убѣжденiе что Байронъ, обронившiй въ Венецiи эти драгоцѣнныя слова о лонѣ Сѣвера, разумѣлъ подъ послѣднимъ частiю и сѣверъ московско–петербургскiй, т. е. наше любезное отечество; и современные англичане почему–то особенно заинтересованы именно народомъ русскимъ, вѣроятно лишь въ немъ, въ его словѣ, въ его старинѣ и въ его церкви находя сѣмена развитiя русской народной самобытности. Почему, въ самомъ дѣлѣ, Диксонъ, не смотря на достаточное число нелѣпостей въ его описанiи Pocciи, такъ глубоко заинтересовался русскими раскольниками и вообще русскимъ народомъ? Почему Ральстонъ предполагаетъ читать въ Англiи публичныя лекцiи о Россiи именно древней? Не знаменательно ли это чутье англiйскаго ума, сыскавшаго себѣ живые источники дѣйствительно–русской жизни, изъ которыхъ онъ съ возрастающимъ аппетитомъ утоляетъ свою жажду знанiя?

Но такое отношенiе къ русской жизни, быть можетъ, свидѣтельствуетъ и о нищетѣ духовной англичанъ? Въ самомъ дѣлѣ, не лучше ли было имъ поучиться хоть бы у петербургскихъ либеральнейшихъ мыслителей трезвому философствованiю насчетъ жизни человѣческой вообще и русской между прочимъ? Оставляя отвѣчать на предложенные вопросы самому догадливому читателю, перейду сразу къ вопросу: а что жe россiйское общество — конечно то что считаетъ себя образованнымъ — стремится ли къ ознакомленiю съ англiйской жизнiю? Вѣроятно это ознакомленiе ему ненужно, ибо общество cie только и живетъ погонею за сходствомъ съ образованными западноевропейцами; слѣдовательно, оно вполнѣ знакомо, напр., и съ Англiей, съ ея исторiей, съ ея современнымъ состоянiемъ. Вотъ почему, должно быть, въ русской литературѣ почти нѣтъ, за ничтожными исключенiями, переводныхъ и оригинальныхъ сочиненiй, которыя основательно знакомили бы русскую публику съ этой Англiей; къ чему подобныя сочиненiя, когда ученаго учить не слѣдуетъ! Правда, довольно переведено англiйскихъ романовъ на русскiй языкъ, но эти переводы являются болѣе отвѣтомъ на запросъ вообще легкаго чтенiя со стороны публики... Отъ Англiи перейдемъ — ну къ Австрiи; недавно же державный представитель ея посѣтилъ обѣ русскiя столицы, восхищался ими, и уѣхалъ изъ Россiи съ запасомъ самыхъ лучшихъ впечатлѣнiй. Послушайте русскихъ путешественниковъ и путешественницъ, имѣвшихъ случай быть послѣднее время въ Прагѣ и другихъ городахъ и мѣстностяхъ Чехiи: вы услышите, съ какимъ рвенiемъ чехи ознакомливаются съ русскимъ языкомъ, какъ живо интересуются Poсcieю и вѣстями изъ нея... И у насъ есть цѣлые славянскiе комитеты (впрочемъ едва дышущiе, за крайней скудостью средствъ къ питанiю), есть люди, всю жизнь посвятившiе изученiю славянства; но — такихъ людей, по русской поговоркѣ, «первой, другой — да и обчелся”! И мы оставимъ этихъ архивныхъ спецiалистовъ; вотъ во всей россiйской образованной публикѣ достаточно ли знакомства съ западнымъ и южнымъ славянствомъ, о которомъ можно составить почтенную библiотеку изъ разнообразныхъ западноевропейскихъ сочиненiй? Полагать надо что если подобной библiотеки нельзя составить изъ подобнаго рода сочиненiй русскихъ, то эти сочиненiя вовсе были бы излишни для россiянъ; потому ихъ почти и не существуетъ! Россiйскому образованному обществу вовсе не нужно знакомства съ какимъ–то славянскимъ мiромъ, ибо ему давно извѣстно и переизвѣстно, что это такое славянщина... А когда такъ, то, конечно, ученому нечего учиться. Вотъ выводъ, быть можетъ, нѣсколько и странный, который мы въ концѣ концовъ сдѣлали, размышляя пo поводу недавняго посѣщенiя Петербурга и Москвы иноземными гостями.

Послѣ отъѣзда этихъ гостей, Москва снова будто затихла, т. е. снова осталась лишь съ своими ежедневными, будничными интересами. Въ настоящихъ замѣткахъ я могу, впрочемъ, поговорить о двухъ–трехъ фактахъ изъ московской жизни, болѣе крупныхъ. Такъ, во–первыхъ, прошлогоднимъ читателямъ «Гражданина” известно что г. Фонъ–Дервизъ пожертвовалъ городу Москвѣ 400,000 руб. на устройство образцовой дѣтской больницы. Для этой больницы въ прошломъ–же году была куплена городомъ земля съ строенiями, принадлежащая гг. Гучковымъ; городская управа, въ декабрѣ прошлаго года, еще прирѣзала къ этой купленной прилегающую пустопорожнюю и неприносившую никакого дохода часть Сокольничьяго поля, въ количествѣ 5,032 кв. с. На этомъ прирѣзкѣ находится роща, которая такъ важна въ гигiеническомъ отношенiи. Въ настоящее время выработанъ проектъ больницы думскою коммиссiей, подъ предсѣдательствомъ бывшаго городскаго головы, кн. А. А. Щербатова, которому назначено и попечительство надъ больницею. Называться послѣдняя будетъ «больницею св. Владимира”; она должна быть устроена на 180 кроватей; составители проекта, начертывая послѣднiй, имѣли въ виду сообщенiя гласнаго думы, доктора Левенталь посылавшагося думою для наблюденiй надъ устройствомъ образцовыхъ больницъ въ Петербургѣ (Рождественская и Загородная) и за границей (въ Берлинѣ, Парижѣ и т. д.). По проекту, основная мысль устройства больницы св. Владимiра есть павильонная система съ примѣненiемъ къ ней, въ видѣ запасныхъ палатъ, барачной системы. Составители проекта основательно замѣчаютъ что если, при вновь–устраиваемыхъ вообще больницахъ, скучиванiе больныхъ въ одномъ помѣщенiи, хотя–бы и при боковыхъ коридорахъ, избѣгается, то подавно при устройствѣ дѣтской больницы, гдѣ заразительность играетъ столь важную роль, представляется крайнею необходимостью, во–первыхъ, полное отдѣленiе заразительныхъ больныхъ от незаразительныхъ; во–вторыхъ — изолированiе заразительныхъ болѣзней одной от другой. Больница св. Владимiра должна вмѣщать въ себѣ: главный павильонъ на 70 кроватей для терапевтическихъ и хирургическихъ больныхъ и еще 4 павильона для кори, на 17 кроватей; для скарлатины на 14 кроватей; для оспы на 6 кроватей; для смѣшанныхъ заразительныхъ случаевъ и дифтерита на 9 кроватей. Кромѣ того, 22 кровати въ особомъ зданiи, для сифилитиковъ, и въ амбулаторномъ корпусѣ 10 кроватей для больныхъ поступающихъ съ болѣзнями которыя трудно сразу опредѣлить. Наконецъ 32 кровати въ двухъ баракахъ, которые постоянно должны служить весною, лѣтомъ и осенью, а въ экстренныхъ случаяхъ и зимою (они отапливаются). Итого, 180 кроватей. Конечно, устройство больницы должно быть со всѣми современными улучшениями. Кубическое содержанiе воздуха на каждаго больнаго расчитано въ 4 кубич. сажени (безъ корридора); каждый павильонъ будетъ пользоваться большою массою свѣта и солнечной теплоты и удобно вентилироваться. Устройство больницы предположено совершить въ теченiи двухъ лѣтъ, считая съ нынѣшняго года.

Здѣсь кстати указать интересные факты, оправдывающiе необходимость скорѣйшаго устройства дѣтской больницы въ Москвѣ, въ которой всего пока одна дѣтская больница въ 101 кровать (тогда какъ Петербургъ имѣетъ ихъ четыре; во всѣхъ 532 кровати); а между тѣмъ вотъ какова численность и смертность дѣтей въ Москвѣ, по свѣденiямъ, доставленнымъ переписью 1871 года: дѣтей до 12–лѣтняго возраста въ Москвѣ тогда было мужскаго пола 40,992, женскаго 38,777, всего — 79,769; смертность–же дѣтей до 12–лѣтняго возраста включительно за 1871 годъ выражается слѣдующими цифрами: 6,161 и 5,254, всего — 11,435, т. е. около 14¹/₂ проц. Таковы данныя представленные гг. составителямъ проекта секретаремъ Московскаго статистическаго комитета, г. Саблинымъ.

Теперь кстати скажемъ что въ Москвѣ, въ Лефортовѣ, устроивается огромный прiютъ на 300 неизлѣчимыхъ больныхъ княгинею Шаховскою. Зданiе для прiюта воздвигается вновь. Подъ управленiемъ кн. Шаховской въ настоящее время находится община сестеръ милосердiя, которыхъ она разсылаеть по московскимъ больницамъ. Помянутый прiютъ есть дѣло высокочеловѣколюбивое и слѣдуетъ лишь желать, чтобы онъ навсегда и прочно былъ обезпеченъ съ матерiальной стороны.

Перейду теперь къ извѣстiю о заботахъ относительно здоровыхъ людей — по крайней мѣрѣ физически. Общедоступный театръ московскiй, бывшiй народный, вновь возрождается, словно фениксъ изъ пепла. Опять дозволено давать въ немъ со Святой недѣли драматическiя представленiя. — На долго–ли? Это вѣдомо Богу. Пo крайней мѣрѣ, въ настоящее время уже набираются для этого театра актрисы и актеры. Кстати объ актерахъ: на мѣсто покойнаго В. И. Живокини, дирекцiя казеннаго Малаго театра пригласила г. Макшеева, артиста молодаго и талантливаго, въ иныхъ случаяхъ напоминающаго собою своего предшественника, когорый столько лѣтъ послужилъ на московской сценѣ интересамъ дѣйствительнаго искуства. Покойный Живокини прошелъ превосходную школу, въ которой развились его силы, — нужды нѣтъ что первоначальная театральная казенная школа почти ничего не дала ему для общаго и спецiальнаго образованiя; настоящая школа для Живокини заключалась въ средѣ, и въ искренности одушевленiя искуствомъ этой среды, въ которой онъ вращался извѣстное время своего служенiя на сценѣ. Съ этой стороны поучительно читать автобiографiю самого Живокини, театральныя воспоминанiя С. Т. Аксакова (напр. о кн. Шаховскомъ) и воспоминанiя Каратыгина («Русск. Старин.”; напр. разсказъ о влiянiи Катенина на развитiе таланта въ знаменитомъ трагикѣ Каратыгинѣ, братѣ автора воспоминанiй). Въ ту пору талантливый актеръ могъ достигать свободнаго развитiя своего природнаго дарованiя, не заглушая его пошлыми и безжизненными ломаньями въ угоду какихъ–либо модныхъ журнальныхъ бредней, какъ это дѣлается иной разъ нынѣ... Въ ту пору актеру необразованному публика не дала бы ходу въ важныхъ роляхъ. Замѣтимъ здѣсь особенность комизма Живокини; артистъ всегда умѣлъ такъ изображать отрицательныя стороны данной личности, что стороны эти представлялись зрителямъ не врожденными гнусными уродствами нравственными, а лишь слѣдствiемъ заблужденiй. Такое глубокое пониманiе человѣческой нравственной природы свидѣтельствуетъ о возвышенно–гуманномъ воззрѣнiи покойнаго артиста на жизнь, свидѣтельствуетъ о живомъ развитiи его ума и чувства. Въ настоящее время все рѣже и рѣже встрѣчается столь серьезное и искреннее отношенiе къ искуству какимъ отличались русскiе артисты былыхъ, счастливыхъ временъ русскаго театра. Въ настоящее время возможны такiя возмутительныя безобразiя, что, напр., пресловутый г. Рѣшимовъ осмѣливается выступать на московской сценѣ въ роли Чацкаго, отбарабаниваетъ превосходные монологи его, не соблюдая даже простѣйшихъ знаковъ препинанiя, имѣющихъ особый смыслъ въ рѣчи со сцены, словомъ изображая изъ Чацкаго нѣчто въ родѣ трескучаго говоруна — уѣзднаго нигилиста изь недоученныхъ гимназистовъ...

Кстати о комедiи Грибоѣдова. Прошлое воскресенье въ Обществѣ любителей русской словесности публично излагались предъ многочисленною публикою новыя свѣденiя для исторiи созданiя «Горя отъ ума”. Лекторъ напалъ на «адресъ–календари литературные”, въ которыхъ перебалтываются разсказы о жизни Грибоѣдова, а не разъясняется великое произведенiе послѣдняго. Какъ же разъяснилъ послѣднее г. Веселовскiй? Да слушатели только узнали что, напр., въ Фамусовѣ Грибоѣдовъ изобразилъ своего дядю, что Тугоуховскiе — это Шаховскiе, что еще на университетской скамьѣ Грибоѣдовъ задумалъ написать обличительную комедiю изъ московской жизни, и т. д., и т. п. А разъясненiя о художественной, т. е. жизненной правдѣ творенiя Грибоѣдова, такъ и не сдѣлалъ лекторъ. Спрашивается, разъясненiе смысла и самаго даже происхожденiя комедiи развѣ заключается только въ свѣденiяхъ что такое–то лицо въ ней списано (да и будто списано?) съ Ивана Петровича, а такое–то съ Лизаветы Устиновны? и т. п. Нѣтъ, что–то пока хромаетъ современная русская историко–литературная критика. Въ заключенiе скажемъ что въ томъ же засѣданiи Общества, г–жа Кохановская читала свой разсказъ изъ временъ Екатерины; въ разсказѣ изображается судьба одного помѣщика, явившагося въ Петербургъ искать защиты противъ обидъ своего могущественнаго сосѣда по имѣнiю и противъ несправедливости сената. Образы лицъ, созданные даровитой писательницей, вышли величавы, пластичны. Желательно, чтобы скорѣй появился разсказъ г–жи Кохановской въ печати.

Москвичъ.

_______

НОВЫЕ ЦЕРКОВНЫЕ ЗАКОНЫ ВЪ ПРУССIИ И ШВЕЙЦАРIИ.

(Окончанiе).

II.

Говоря о борьбѣ государства противъ церкви въ Швейцарiи, мы будемъ имѣть въ виду его столкновенiя съ римской церковью, оставляя въ сторонѣ отношенiя къ протестантской. Самая борьба государства противъ притязанiй Рима имѣетъ въ Швейцарiи два вида, которые, впрочемъ, готовы уже скоро слиться въ одинъ видъ борьбы за свободу личныхъ вѣрованiй, за независимость ассоцiацiй и за особность государственой власти въ силу вновь проектированныхъ статей союзной конституцiи. Пока же и въ своемъ раздвоенiи борьба эта преслѣдуетъ уже тѣже принципы на коихъ послѣдуетъ ея объединенiе.

Изъ газѣтъ и журналовъ уже извѣстно что базельская епархiя основана на договорѣ между правительствами семи входящихъ въ нее кантоновъ и на совмѣстномъ конкордатѣ этихъ правительствъ съ папою, этотъ договоръ и этотъ конкордатъ даютъ большiя права въ дѣлахъ церкви и отдѣльнымъ кантональнымъ правительствамъ, и общему собранiю ихъ представителей по дѣламъ епархiи, известному подъ именемъ епархiальной конференцiи. Въ силу этого явилось слѣдующее устройство базельской eпapxiи: епископъ, избираемый капитуломъ, утверждаемый конференцiею и представляемый на усмотрѣнiе папы; капитулъ, составляющiй совѣтъ епископа, а во время вакантности престола управляющiй вполнѣ епархiею и избирающiй кандидата въ епископы; епархiальная конференцiя, состоящая изъ спецiально–уполномоченныхъ католическихъ представителей отъ правительствъ входящихъ въ составъ епархiи кантоновъ и наблюдающая за дѣйствiями епископа и капитула. Въ силу этихъ же договора и конкордата, какъ назначенiе, такъ и удаленiе священниковъ зависитъ не отъ одного епископа, а и отъ прихода подъ контролемъ конференцiи. И самая проповѣдь въ церкви, и образованiе будущихъ пастырей не изъяты были изъ–подъ этого контроля. Послѣ изданiя Силлабуса, и особенно послѣ Ватиканскаго собора, епископъ Лаша сталъ чаще и чаще уклоняться отъ означеннаго контроля сначала въ преподаванiи наукъ въ духовной семинарiи и затѣмъ въ удаленiи отъ должностей священниковъ, не подчиняющихся ватиканскимъ декретамъ, и въ замѣщенiи ихъ новыми по своему усмотрѣнiю, не сносясь съ конференцiей и не обращая вниманiя на право прихожанъ участвовать въ избранiи своихъ пастырей. На представленiя конференцiи епископъ отвѣчалъ перифразами тѣхъ статей Силлабуса, гдѣ говорится что власть папы выше всякой другой. Въ силу своихъ правъ конференцiя признала Лаша нарушившимъ свои обязательства и объявила каѳедру вакантною. Такъ какъ поводомъ къ удаленiю епископа было главнымъ образомъ проповѣданiе имъ догмата о непогрѣшимости, то папа не могъ признать чтобы низложенiе Лаша произошло на основанiи конкордата. Такъ какъ затѣмъ, по внушенiю изъ Рима, епархiальный капитулъ не только отказался признать каѳедру вакантною, но напротивъ, объявилъ конкордатъ нарушеннымъ и ссылки на него впредь неимѣющими силы для католиковъ въ ихъ сношенiяхъ съ кантональными правительствами, то правительства, съ своей стороны, объявили что догматомъ о непогрѣшимости папа самъ нарушилъ конкордатъ; ихъ же дѣйствiя, сообразныя притомъ съ самимъ конкордатомъ и уже потому обязательныя для католиковъ, имѣютъ, кромѣ того, силу для всѣхъ тѣхъ католиковъ, кои, какъ нѣкогда и самъ папа, признаютъ за государствомъ не только обязанность оплачивать культъ, но и право участвовать въ дѣлахъ церкви. Такiя дѣйствiя кантональныхъ правительствъ, при ихъ народномъ характерѣ, получили видъ народнаго движенiя. Только что закончившiйся тогда старокатолицизмъ сосѣдней Германiи, въ лицѣ лучшаго изъ своихъ представителей I. Г. Рейнкенса, осмыслилъ его съ религiозной точки зрѣнiя. Такимъ образомъ широкiя права, коими пользовались правительства по конкордату, народный характеръ движенiя и старокатолическiя идеи — вотъ тѣ элементы, коими съ перваго начала опредѣлился характеръ борьбы государства противъ римской церкви въ предѣлахъ базельской епархiи. Внѣшняго потрясенiя тутъ не произошло. Располагая значительнымъ числомъ священниковъ, не сочувствующихъ притязанiямъ Рима, опираясь на народъ, ставшiй на ихъ сторону, кантональныя правительства, не смотря на вакантность каѳедры и на нежеланiе епархiальнаго капитула назначить мѣстоблюстителя, могли принять вполнѣ законныя мѣры во избѣжанiе замѣшательствъ въ церковномъ управленiи. Это тѣмъ болѣе, что выговоренныя въ конкордатѣ права, коими пользовались кантональныя правительства и приходы базельской eпapxiи въ дѣлахъ церкви, повидимому совпадали съ требованiями старокатолицизма, какъ–то: избранiе и низложенiе епископа, избранiе священниковъ и веденie церковнаго хозяйства. Такимъ образомъ одни стояли за права дарованныя конкордатомъ, отмѣны коего, по ихъ мнѣнiю, они не заслужили, другiе опирались на идеи старокатолицизма, а всѣ вмѣстѣ требовали одного и того же. Между тѣмъ для людей дорожившихъ правами конкордата, со дня на день все болѣе выяснялась невозможность возстановить его съ Римомъ и полная возможность сохранить эти права внесенiемъ ихъ въ сферу общаго права. Въ виду этого народнаго настроенiя и особенно въ виду невозможности, на основанiи конкордата, получить епископа, кантональныя правительства уже заявили прямо что назначенiе новаго епископа произойдетъ во всемъ по прежнему; но на основанiи не конкордата, а общаго государственнаго права, которое всѣ кантоны внесутъ въ свои конституцiи и которое будетъ вѣроятно санктифицировано въ союзной конституцiи. Эта мысль о замѣнѣ правъ по конкордату общимъ государственнымъ правомъ ранѣе этого провозглашенiя развилась и созрѣла подъ влiянiемь законодательной борьбы государства противъ захватовъ римской церкви въ Женевѣ. Поэтому, чтобы понять законодательную работу по этому предмету въ другихъ кантонахъ и даже въ союзныхъ палатахъ, необходимо знать, что и какъ сдѣлано предъ тѣмъ въ этомъ направленiи въ Женевѣ. Это тѣмъ болѣе, что мѣры женевскаго законодательства послужили образцомъ для подобныхъ же мѣръ въ другихъ кантонахъ, пришедшихъ къ тому, какъ мы видѣли, своимъ путемъ.

Почти одновременно съ базельскою исторiею возникли недоразумѣнiя на другой окраинѣ Швейцарiи, въ Женевѣ. Католическое населенiе этого кантона съ 1815 года, въ силу папскаго бреве, принятаго кантономъ, и сообразныхъ съ нимъ статей женевской кантональной конституцiи, причислено было въ церковномъ управленiи къ фрибургской епapxiи. Съ тѣхъ поръ римская кypiя постоянно стремилась создать отдѣльную епископскую каѳедру въ Женевѣ; но это какъ–то не удавалось. Въ концѣ 1872 года прошелъ слухъ что, пользуясь давнимъ пребыванiемъ въ Женевѣ имѣющаго епископскiй санъ генеральнаго викарiя, Мермильо, исполнявшаго, по делегацiи отъ eпapxiaльнаго фрибургскаго архiерея, епископскiя обязанности въ этомъ кантонѣ, папа считаетъ уже существующею dе facto отдѣльную епископскую каѳедру въ Женевѣ. Чтобы убѣдиться въ достовѣрности этого слуха, женевское правительство заявило фрибургскому епископу что оно беретъ назадъ свое согласiе на делегацiю епископскихъ правъ г. Мермильо, и въ будущемъ желаетъ вести дѣло непосредственно съ самимъ епархiальнымъ архiереемъ. Марельи отвѣчалъ сначала уклончиво; но, видя настойчивость женевскаго правительства, объявилъ что онъ человѣкъ подчиненный, обязанный слушать старшихъ, и представилъ свидѣтельство о снятiи съ него святѣйшимъ отцомъ тяжелаго бремени управленiя женевскою частiю его eпapxiи и о возложенiи этого управленiя на совершенно уже отъ него независимаго и самостоятельнаго епископа, Мермильо. Тогда Женева увидѣла что папа, одностороннею властiю раздвоивъ существовавшую, въ силу договора съ нимъ, епархiю, самъ отмѣнилъ свое бреве, въ виду котораго въ женевскую кантональную конституцiю были включены тѣ, а не иныя статьи о положенiи католической церкви въ кантонѣ. Правительство тотчасъ же предложило законодательной палатѣ кантона измѣнить конституцiонныя статьи о католической церкви такъ, чтобы, нисколько не ухудшая положенiя этой церкви по отношенiю къ государству сравнительно съ тѣмъ, какое она имѣла по конкордату, обосновать его на общемъ правѣ. Между тѣмъ наступило время перемѣны личнаго состава правительства. Ультрамонтаны употребляли всѣ свои усилiя въ выборахъ, чтобы устраненiемъ непрiятныхъ имъ лицъ изъ среды правительства предотвратить даже обсужденiе внесеннаго уже проекта. Но большинство народа подало голоса за людей вступившихся за авторитетъ кантона и его достоинства. Такимъ образомъ былъ выбранъ прежнiй личный составъ правительства, и разсчеты ультрамонтанъ не оправдались. Проектъ измѣнeнiя конституцiи, предложенной правительствомъ, не смотря на сильную оппозицiю ультрамонтанъ и соединившихся съ ними для своихъ особенныхъ цѣлей радикаловъ, былъ принятъ законодательной палатой; но чтобы получить силу закона, какъ проектъ измѣненiя конституцiи, подвергся всеобщему голосованiю народа и также былъ принятъ громаднымъ большинствомъ. Что–же касается федеральнаго правительства и законодательства, то они держались пока въ сторонѣ во всемъ этомъ дѣлѣ, до того, что новый женевский законъ, какъ измѣненiе конституцiи раньше своего примѣненiя долженствовавшiй получить санкцiю союзныхъ палатъ, долгое время оставался безъ разсмотрѣнiя. Такъ какъ непосредственныя сношенiя съ Римомъ принадлежали союзному правительству, и такъ какъ оно не получало никакихъ заявленiй со стороны курiи насчетъ ея намѣренiя передѣлать фрибургскую епархiю, то ему и приходилось ждать рѣшительнаго шага со стороны самого папы. Этотъ рѣшительный шагъ и послѣдовалъ. Въ одно прекрасное воскресенье во всѣхъ католическихъ церквахъ женевскаго кантона прочитано было папское бреве о назначенiи г. Мермильо самостоятельнымъ епископомъ Женевы, и это раньше сообщенiя этого документа федеральному правительству, чтó вопреки не только праву, но и дипломатическимъ пpиличiямъ. Признавъ себя оскорбленнымъ, союзное правительство тотчасъ–же сдѣлало швейцарскому гражданину Мермильо запросъ: принимаетъ ли онъ званie, данное ему чужеземною влаcтiю съ цѣлью оскорбить правительство его страны? На утвердительный отвѣтъ Мермильо послѣдовалъ декретъ объ удаленiи изъ Швейцарiи этого гражданина до тѣхъ поръ, пока онъ будетъ считать себя подданнымъ иноземной власти. Съ этихъ поръ федеральное правительство, имѣя явное доказательство нарушенiя конкордата папою, не считало себя болѣе связаннымъ въ своихъ мѣрахъ. Тотчасъ жe послѣдовала федеральная санкцiя женевскаго конституцiоннаго закона, и союзныя палаты при ревизiи союзной конституцiи по вѣроисповѣднымъ вопросамъ приняли руководительнымъ началомъ женевскiй принципъ замѣны конкордатныхъ отношенiй отношенiями общаго права. Съ этого момента dе facto прекратились дипломатическiя сношенiя съ Римомъ, и если нунцiатура существовала и послѣ, то только изъ вниманiя къ личнымъ качествамъ послѣдняго нунцiя. Но Женева не только облегчила трудъ федеральному законодательству формулированiемъ въ своей конституцiи указаннаго нами принципа: она же первая реализировала этотъ принципъ новымъ закономъ объ организацiи католической церкви, который, какъ мы сказали выше, послужилъ образцомъ для законодательныхъ мѣръ другихъ кантоновъ, пришедшихъ къ тому–же принципу. Признавая предъ своими католическими гражданами обязанность свою содержать согласно ихъ желанiю, католическое вѣроисповѣданiе, государство, въ виду послѣднихъ событiй, нашло нужнымъ обезпечить себя насчетъ увѣренности, что оно уплачиваетъ культъ, дѣйствительно нужный для его гражданъ и признаваемый таковымъ ими самими. Съ этою цѣлiю оставляя въ сторонѣ всякiе религiозно–церковные и догматическiе вопросы, оно законодательнымъ порядкомъ опредѣляетъ не обязанность, а право самихъ католиковъ–согражданъ избранiемъ своихъ пастырей указывать правительству, кому оно должно выдавать деньги на отправленiе богослуженiя, дѣйствительно имъ необходимаго. Этимъ–же пастырямъ передаются въ пользованiе и общественныя зданiя для богослуженiя, принадлежащiя приходу. По отношенiю же къ себѣ государство требуетъ отъ священниковъ только присяги, отъ которой не освобождены даже епископы Францiи. Самое ycтраненiе ихъ отъ мѣстъ предоставлено, съ соблюденiемъ извѣстныхъ формальностей, также ихъ избирателямъ. Вотъ и весь законъ. Отношенiя же вѣрующихъ и ихъ пастырей къ епископу, синоду или даже папѣ стоятъ внѣ компетентности государственнаго законодательства. Странно было слышать возраженiя противъ этого закона изъ устъ извѣстнаго и у насъ профессора Карла Фохта. Съ своей точки зрѣнiя полнаго игнорированiя церкви государствомъ — онъ былъ еще послѣдователенъ, возставая противъ обязанности государства содержать церковь своихъ согражданъ и стало быть противъ необходимости толковать о гарантiяхъ. Но когда съ его мнѣнiемъ не согласились, ему не слѣдовало участвовать болѣе въ пренiяхъ. Между тѣмъ этотъ явный атеистъ неоднократно вставалъ съ своего мѣста, чтобъ говорить о вещахъ, которыя, — всякiй согласится, стоятъ внѣ его компетентности, и между прочимъ о несправедливости распоряжениiя, по коему церковными зданiями прихода будутъ пользоваться избранные священники даже и въ томъ случаѣ, когда въ выборахъ участвовала лишъ кое–какъ набравшаяся изъ католиковъ–схизматиковъ треть вписанныхъ на листы приходскихъ избирателей, а двѣ трети ихъ, состоящiя изъ истинныхъ католиковъ, послушныхъ папѣ, воздержались отъ голосованiя. Поздравивъ Фохта съ глубокимъ знанiемъ теологiи, позволяющимъ ему опредѣлить черты истиннаго католика, ему возразили что законъ предоставляетъ всякому католику право заявить свою волю, а единственный способъ къ тому — это подавать голосъ, и что католикамъ — папистамъ стоитъ лишь подавать голоса, чтобъ, если они составляютъ въ приходѣ большинство, назначить себѣ священника–паписта и обезпечить за нимъ право на полученiе жалованья отъ государства и на пользованiе церковными зданiями. Съ Фохтомъ рука объ руку шли, конечно, ультрамонтанскiе члены палаты и... протестантъ–радикалъ Джемсъ Фази. Мысль Фохта, будто бы новый законъ нарочно составленъ въ пользу меньшинства, возникла изъ того обстоятельства, что еще раньше его принятiя папа объявилъ его схизматическимъ и запретилъ католикамъ пользоваться имъ. Намъ же кажется, смыслъ принятаго въ Женевѣ закона — таковъ: по требованiю самихъ гражданъ дать имъ законную гарантiю противъ притязанiй религiознаго общества, къ коему они не желаютъ болѣе принадлежать, признанiемъ за ними неотъемлѣмаго притомъ права образовать изъ себя новое религиозное общество. При этомъ новыми законами, конечно, не нарушаются условiя свободнаго существованiя прежняго общества для тѣхъ кто пожелалъ бы принадлежать къ нему и впредь, — не нарушаются даже существовавшiя доселѣ отношенiя этого общества къ государственной власти, на что собственно оно не могло уже болѣе и претендовать. Только упорство римской куpiи считать эти законы схизматическими сдѣлало для римскихъ католиковъ, т. е. полныхъ папскихъ приверженцевъ, невозможнымъ пользоваться ими. Послѣ всего этого трудно повѣрить, чтобы и въ этомъ законодательствѣ, которымъ всякому вѣроисповѣданiю, не состоящему и даже не желающему состоять ни въ добрыхъ, ни въ худыхъ отношенiяхъ къ государству, гарантируется право свободнаго существованiя, и которое оставляетъ за государствомъ лишь право общаго полицейскаго надзора за религиозными обществами, а по отношенiю къ условiямъ ихъ жизни опредѣляетъ не обязанности, кои они должны подъ страхомъ наказанiй, какъ это сдѣлано въ Пруссiи, исполнять, а права, коими они могутъ пользоваться и не пользоваться, — трудно повѣрить, чтобъ и въ этомъ законодательствѣ можно было видѣть вмѣшательство государства въ дѣла церкви и стѣсненiе имъ церковной свободы подъ предлогомъ защиты свободы личной. На сколько основательно подобное мнѣнiе о вмѣшательствѣ и стѣсненiи видно уже изъ того что оно проповѣдуется такими людьми, какъ Эрнестъ Навиль съ полковникомъ Вурстембергеромъ съ одной стороны, и атеистъ Карлъ Фохтъ съ радикаломъ Джемсомъ Фази съ другой, при чемъ первые видятъ въ этомъ законодательствѣ революцiю, воплотившуюся въ государственныя мѣры, а вторые — постыдную попытку устранить столь желаемую ими революцiю. Такимъ образомъ ни папскiя заявленiя о схизматичности закона, ни проповѣдъ Навилей и Фохтовъ не убѣдятъ никого въ томъ, будто новый законъ нарушаетъ естественное отношенiе дѣйствительно борющихся между собою силъ — римско–католицизма и просто–католицизма. Поэтому въ Женевѣ между двумя враждебными другъ другу религиозными обществами существуетъ лишь свободное соперничество пропаганды. Правда, вслѣдствiе опрометчивости со стороны римской курiи, пользованiе новымъ закономъ сдѣлалось мѣриломъ успѣховъ новаго католичества, именующаго себя старокатоличествомъ, надъ римскимъ католицизмомъ; но это никакъ не значитъ, чтобъ старо–католикамъ законъ представлялъ собою одинъ изъ элементовъ обусловливающихъ этотъ успѣхъ. Выше замѣчено что еще прежде составленiя новаго женевскаго закона о положенiи каголической церкви въ кантонѣ, папа уже объявилъ его схизматическимъ. Въ силу этого ультрамонтаны съ злорадствомъ заявляли что такъ какъ въ примѣненiи закона, т. е. въ выборѣ священниковъ, будутъ участвовать лишь одни католики, и такъ какъ вѣрные сыны папы не примутъ въ томъ участiя, то первые же выборы окажутся недѣйствительными, ибо готовыхъ участвовать въ нихъ схизматиковъ не наберется даже на столько, чтобы составить необходимую по закону для дѣйствительности выборовъ треть вписанныхъ на приходскiе листы избирателей. Мы видѣли что ко времени разсмотрѣнiя закона въ законодательной палатѣ надежды ультрамонтанъ поуменьшились, и ихъ защитникъ атеистъ К. Фохтъ не отрицалъ уже возможности что на выборы явится требуемая закономъ для ихъ дѣйствительности треть вписанныхъ на приходскiе листы католиковъ–избирателей. Чрезъ три мѣсяца по принятiи закона въ палатѣ послѣдовало первое его примѣненiе въ католическомъ приходѣ города Женевы. 30 сентября (12 октября) съ изумленiемъ увидѣли ультрамонтаны и ихъ защитники и адвокаты, К. Фохтъ, Д. Фази и Эр. Навиль, что не только не менѣе трети, а напротивъ больше половины вписанныхъ на избирательные листы женевскаго прихода католиковъ приняли участiе въ схизматическихъ выборахъ и при отсутствiи ультрамонтанъ единодушно выбрали священниковъ — не–папистовъ. Но ультрамонтаны не теряли еще духу, разсуждая: женевскiй приходъ еще не женевскiй кантонъ; потерянъ городъ, устоятъ деревни. Но вотъ три самые ультрамонтанскiе прежде прихода: Каружъ, Шенъ–Бургъ и Ланси подаютъ прошенiе о скорѣйшемъ примѣненiи новаго закона и у нихъ. Государственный совѣтъ назначаетъ выборы, и ¹⁵/₂₇ декабря во всѣхъ трехъ приходахъ большая половина вписанныхъ на приходскiе листы католическихъ избирателей участвуютъ въ выборахъ, и при отсутствiи ультрамонтанъ опять–таки почти вездѣ единогласно избраны старокатолическiе священники. Это было послѣднее пока проявленiе народнаго настроенiя относительно церковныхъ дѣлъ въ женевскомъ кантонѣ. Изъ сказаннаго уже видно что ультрамонтаны, задавшiеся цѣлью — пассивнымъ отношенiемъ къ закону причинить ему позорное фiаско, не могутъ даже утѣшатъ себя мыслiю, что дѣло было бы иначе, если бы даже папа и разрѣшилъ имъ принять участiе въ выборахъ. Поэтому не старокатолицизмъ развивается въ Женевѣ въ силу примѣненiя новаго закона, а напротивъ новый законъ примѣняется съ успѣхомъ въ силу большаго и большаго проникновенiя старо–католическихъ возрѣнiй въ массу женевскаго народа. Число гражданъ–католиковъ, готовыхъ воспользоваться новымъ закономъ и даже желающихъ скорѣйшаго его примѣненiя, растетъ со дня на день.

Киръ Заруцкiй.

_______

ИСТОРIЯ МОЕГО ДѢТСТВА.

(ВОСПОМИНАНIЯ ДВОРОВАГО).

III.

Отецъ мой принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые, принявши какое нибудь рѣшенiе, не любили откладывать исполненiе его въ долгiй ящикь. На этомъ основанiи, дня черезъ два послѣ наведенныхъ имъ справокъ о моихъ годахъ, предварительно переговоривши съ Антипомъ Степановичемъ, онъ послалъ меня пригласить будущаго наставника на чашку чая.

Очевидно было рѣшено, не смотря на стоявшiе на дворѣ до истомы жаркiе iюльскiе дни, не исполнить желанiя матери и лишить меня возможности добѣгать лѣто.

Самоваръ стоялъ уже на столѣ, когда часовъ въ пять вечера, въ нашъ флигель, съ низкими поклонами, въ самомъ чистомъ своемъ сюртукѣ, вошелъ Клещукъ.

Хотя я и мой наставникъ были такъ хорошо извѣстны другъ другу, какъ могутъ быть только люди живущiе буквально въ пяти шагахъ одинъ отъ другаго, однако отецъ счелъ своею обязанностiю представить меня Антипу Степановичу и для чего–то заставилъ поцаловать у него руку. Началось чаепитiе.

— Ну такъ я уже, значить, всѣ мои надежды возлагаю на васъ, Антипъ Степановичъ, — не оставьте малаго своимъ наставленiемъ, — заговорилъ отецъ.

— Съ моимъ–съ съ превеликимъ удовольствiемъ–съ!

— По гробъ жизни вашими слугами будемъ — только не оставьте! — съ своей стороны добавила мать, подавая живописцу третью или четвертую чашку чая.

— Будьте благонадежны–съ; то есть — сколько силъ моихъ хватитъ!...

Убрали чай и мать внесла въ комнату большой подносъ съ графиномъ водки, полштофомъ ратафьи, рюмками и различными домашними закусками. Клещукъ прiятно поежился.

Несмотря на полное coглаcie живописца принять на себя роль моего наставника, и на состоявшееся рѣшенiе на завтра, для легкаго дня (былъ канунъ субботы) начать мое обученiе, — разговоръ продолжалъ вертѣться все около одного и того же предмета. Отецъ и мать въ десятый разъ пространно и краснорѣчиво возобновляли свои просьбы «не поскучать” занятiями со мною, на что Антипъ Степановичъ въ такой же разъ отвѣчалъ успокоительными увѣренiями, хотя и въ весьма отрывочныхъ фразахъ въ родѣ: — «ахъ, да что вы, Иванъ Ѳедоровичъ!” — «помилуйте, Акулина Петровна”... — «ахъ, да развѣ я вашу хлѣбъ–соль...” и тому подобное.

Только послѣ четвертой рюмки (отецъ пилъ ратафью, а живописецъ предпочиталъ «простое”) разговоръ принялъ болѣе интересное, и какъ было замѣтно, далеко не непрiятное для отца и матери направленiе. У живописца, вообще всегда молчаливого и постоянно чего–то конфузившагося, отъ усерднаго подчиванiя отца началъ развязываться языкъ.

— Это вы, Иванъ Ѳедоровичъ, — заговорилъ онъ обращаясь къ отцу, — по вашей просвѣщенности доброе дѣло надумали... Какъ можно? — ученiе свѣтъ —  неученье тьма... Судьбу отнимать не слѣдуетъ... Кто знаетъ? Можеть онъ въ большiе люди пройзойдетъ?... Онъ у васъ одинъ...

— Ну гдѣ–же, Антипъ Степановичъ, — развѣ вы не знаете, что ли? — какъ–то безнадежно отвѣтилъ отецъ.

— Никто какъ Богъ! Я вотъ, къ примѣру, — безъ роду безъ племени, — а черезъ ученье, какъ ни на есть, а въ почетномъ гражданствѣ и по cie время пребываю! Опять же достатки не тѣ были что у васъ...

— За достатокъ, точно, благодарю моего Создателя, а только... наврядъ! Такъ, думается, что пока я живъ — будто при мнѣ, въ конторѣ — что–ли... Все грамотный лучше...

— Э, полноте, Иванъ Ѳедоровичъ! Что тамъ ни говорите, а ужь быть Сергѣю съ вашимъ капиталомъ да съ моимъ ученьемъ — купцомъ–съ! Boтъ — что!...

Отецъ налилъ Клещуку еще рюмку водки.

Долго длилась между моими родителями и будущимъ наставникомъ самая прiятная, самая интимная бесѣда, веденная, впрочемъ, въ формѣ какъ будто весьма горячаго спора, при которомъ одна сторона энергично доказывала что старому князю уже семьдесятъ лѣтъ, что у него водяная, и что молодой князь наградитъ старыхъ слугъ, — а другая утверждала что помѣщику съ небольшимъ шестьдесятъ, что онъ здоровъ какъ кряжъ, и что молодой–то теперь хорошъ — пока силы не имѣетъ, — а потомъ заговоритъ другое.

Антипъ Степановичъ упорно стоялъ на своемъ убѣжденiи. Отецъ слабо оппонировалъ, и то только какъ бы для того чтобы вызвать новые аргументы, выслушивалъ которые онъ съ очевиднымъ удовольствiемъ.

Мать, два раза уже сходившая въ кладовую, возвращаясь откуда съ огромною бутылью, пополняла пустое пространство образовывавшееся въ графинѣ «съ простымъ” (пропорцiально этому уменьшалось и количество ратафьи) — съ напряженнымъ вниманiемъ вслушивалась въ разговоръ отца съ Клещукомъ, изрѣдко вставляя нѣкоторыя замѣчанiя.

Часовъ въ девять Антипъ Степановичъ не особенно твердо всталъ со стула и протянулъ руку къ фуражкѣ.

— Куда же ты? — Посиди еще! — остановилъ его отецъ.

— Время бы, Иванъ Ѳедоровичъ, — не потревожить бы васъ?..

— Пустяки, — поспѣешь еще! Давай потолкуемъ... Акуля! Ты бы намъ того...

Мать еще разъ сходила въ кладовую, графинъ опять оказался неначатымъ, и на столѣ взамѣнъ ратафьи, появился полштофъ «французской–сладкой” и тарелка съ мятными пряниками.

Клещукъ снова опустился на стулъ.

Въ теченiе всей этой родительски–педагогической бесѣды, я, подъ наплывомъ совершенно новыхъ для меня впечатлѣнiй, противъ обыкновенiя — сидѣлъ смирно и изо всѣхъ силъ напрягалъ свое дѣтское вниманiе, чтобы не проронить ни одного слова. Отецъ подумалъ что я усталъ и хочу спать и приказалъ мнѣ идти и ложится.

— Помолись Богу да и ложись, а завтра вставай пораньше да и за азбуку!... Слышишь что говоритъ Антипъ Степановичъ: выучишься — человѣкомъ будешь! Ну, молись!

— А онъ у васъ какъ — молитвы–то «изустно” знаетъ? — полюбопытствовалъ художникъ.

— Какъ–же: «Вѣрую, Отче и Богородицу”.

По заведенному обычаю я сталъ посрединѣ комнаты.

Антипъ Степановичъ, желая вѣроятно показать на сколько онъ интересуется степенью моего развитiя, оперся лѣвою ладонью о колѣно, и перегнувшись впередъ всѣмъ корпусомъ, приготовился слушать. Все затихло. Нѣсколько минутъ въ комнатѣ, раздавался только мой голосъ, отчетливо произносившiй слова названныхъ молитвъ. Когда я проговорилъ заключительное: — «спаси, Господи, и помилуй батюшку, матушку, всѣхъ сродниковъ и всѣхъ православныхъ христiанъ”, и положилъ земной поклонъ, отецъ приказалъ мнѣ помянуть о здравiи раба Божiя Антипа. Затѣмъ, отходя ко сну, я долженъ былъ не только еще разъ поцаловать руку художника, но даже и поклониться ему въ ноги и повторить при этомъ продиктованную отцомъ просьбу «не оставить меня неуча своимъ наставленiемъ”...

Отъ своего единственнаго прiятеля — сына нашего священника, уже годъ отвезеннаго въ духовное училище и находившагося въ описываемый перiодъ дома — на вакацiи, я столько наслушался ужасовъ относительно горькаго вкуса корня ученiя, что вѣроятно читатель повѣритъ что въ эту ночь я не могъ заснуть долѣе обыкновеннаго.

Сказать правду, меня не столько огорчали лишенiе любимыхъ забавъ, свободы, которой я пользовался, предстоящiя взысканiя и прочiя невзгоды, считаемыя мною непремѣнными спутниками «обученiя”, — сколько приводила въ ужасъ мысль что я окажусь неспособнымъ и вдругъ да чего нибудь «не пойму”, и такимъ образомъ лишусь тѣхъ благъ которыя сулилъ мнѣ будущiй наставникъ — въ видѣ выхода на волю и достиженiя купеческаго званiя. Я мысленно давалъ обѣтъ учиться со всѣмъ усердiемъ, порѣшилъ на завтра же раздарить дворовымъ мальчишкамъ свой маленькiй звѣринецъ — (состоявшiй изъ синицы въ клѣткѣ, орленка съ подвязанными крыльями и обрубленными когтями, двухъ маленькихъ бѣлокъ и разной другой «твари”), и нѣсколько разъ принимался съ необыкновеннымъ жаромъ повторять про себя только что прочитанныя вслухъ молитвы.

Полагаю никому не покажется невѣроятнымъ то обстоятельство что восьмилѣтнiй ребенокъ довольно ясно сознавалъ различiе между отпущеннымъ или неотпущеннымъ на волю, и съ такимъ пыломъ желалъ исполненiя этой завѣтной мечты; въ ту эпоху и въ той средѣ къ которымъ относится мое дѣтство, подобное желанiе всасывалось съ молокомъ матери...

Далеко за полночь отецъ и мать проводили моего будущаго наставника. Отецъ провожалъ буквально до самой постели.

На другой день я все–таки проснулся ранѣе обыкновеннаго. Отца не было дома. Мать торопилась накормить меня завтракомъ, въ теченiи котораго я съ недоумѣнiемъ посматривалъ на нашу работницу, перевязывавшую зачѣмъ–то ноги любимой моей сѣрой гусыни. Точно также недоумѣвалъ я для какой цѣли стояли на столѣ тарелка съ связкою кренделей и опять таки полштофъ водки.

Оказалось что и гусыня и водка и крендели назначались моему будущему наставнику въ награду за ожидаемые отъ меня успѣхи.

Завтракъ былъ конченъ, мать усердно помолилась вмѣстѣ со мною передъ кiотомъ, набожно благословила меня моимъ ангеломъ, взяла гусыню подъ–мышку лѣвой руки, а тарелку cъ кренделями и полштофъ въ правую, и мы отправились черезъ дворъ въ людской флигель гдѣ помѣщалась каморка художника. Все это время сердце билось у меня въ груди съ такою тревогою, съ какою бьется только что пойманная и посаженная въ клѣтку перепелка...

Антипа Степановича мы застали еще въ постели и дверь его комнаты была приперта извнутри. Мать постучалась и окликнула художника нѣсколько разъ по имени.

— Ахъ, ужъ это вы пожаловали, Акулина Петровна... А я еще неготовъ... Обождите минутку.

Черезъ минуту мы дѣйствительно вошли въ обиталище Антипа Степановича и застали его одною рукою застегивающимъ сюртукъ, а другою старавшимся привести въ нѣкоторый порядокъ только что покинутое ложе.

— Покорнѣйше просимъ васъ, Антипъ Спепановичъ — заговорила мать, отвѣшивая живописцу поясной поклонъ (при чемъ поставила на столъ водку и крендели, а гусыню опустила на полъ), — не поскучать дѣтищемъ нашимъ и принять его къ себѣ въ науку!

Всю эту фразу проговорила она особенно громкимъ и нѣсколько офицiальнымъ голосомъ, такъ что со стороны можно бы было подумать что до сихъ поръ съ художникомъ не было дѣлано никакихъ предварительныхъ переговоровъ, и что просьба эта обращена къ нему впервые.

— Съ моимь удовольствiемъ и охотою принимаю! Дай Богъ добрый часъ! — въ томъ же тонѣ отвѣтилъ Антипъ Степановичъ. — Только зачѣмъ это вы, Акулина Петровна, утруждали себя–съ... Право лишнее–съ... уже обыкновеннымъ голосомъ добавилъ онъ указывая на водку и прочее.

— Помилуйте, безъ хлѣба–coли какъ–же?...

— Ну, пошли Богъ часъ. Присядьте–съ... Помолимся — да и за книгу. Ахъ, да вѣдь я и не все приготовилъ... Съ этими словами он быстро вышелъ въ сѣни, откуда въ туже минуту до моего слуха долетѣло не совсѣмъ незнакомое мнѣ шуршанiе, производимое отъ вытаскиванiя изъ вѣника прутьевъ... Я поблѣднѣлъ, сердце забилось еще сильнѣе, а взоръ мой съ отчаянiемъ впился въ лицо матери, которая, какъ нарочно, старалась не смотрѣть на меня.

Черезъ минуту Клещукъ вернулся дѣйствительно съ порядочнымъ пучкомъ розогъ, который положилъ тутъ–же на столѣ, — какъ будто для контраста — рядомъ съ водкой и кренделями.

— Ну, помолимся вмѣстѣ! совершенно добродушно проговорилъ онъ, не замѣчая или не желая замѣчать овладѣвшаго мною отчаянiя.

Снова начались земные поклоны. Антипъ Степановичъ молился такъ же усердно какъ и мать. Что же касается меня, то я постоянно переносилъ взгляды съ висѣвшей въ углу едвa подмалеванной иконы (работы моего наставника) — на лежащiя на столѣ розги, и на этотъ разъ молился не объ однихъ успѣхахъ, а и объ устраненiи висѣвшей надо мною грозы.

Антипъ Степановичъ переставиль полученные подарки на полку, положилъ на столъ какую–то засаленную и изодранную книгу, а розги засунулъ за божницу, на подобiе того какъ это дѣлается съ великопостными вербами. У меня нѣсколько отлегло отъ сердца...

Мать попрощалась съ Клещукомъ, сдѣлала мнѣ нѣсколько общепринятыхъ наставленiй и ушла домой.

Ученье началось...

IV.

Прошло около двухъ лѣтъ. Я учился хорошо, такъ что если моему наставнику и случилось когда нибудь быть мною недовольнымъ, то развѣ только за то что я не особенно охотно «протверживалъ” старые зады, и настоятельно требоваль сообщенiя дальнѣйшихъ свѣденiй.

Часть вѣника, такъ сильно встревожившая меня въ началѣ обученiя, вскорѣ потеряла всякое значенie, хотя и продолжала занимать почетное мѣсто назначенное ей Антипомъ Степановичемъ, — до тѣхъ поръ пока наша работница, присланная матерью вымыть и убрать къ храмовому празднику каморку живописца, не сочла за лучшее выбросить это не совсѣмъ грацiозное украшенiе.

Въ эти два года Антипъ Степановичъ преподалъ мнѣ искуство чтенiя и письма, первыя четыре правила ариѳметики, краткiй катехизисъ, священную исторiю и различныя молитвы. Въ послѣднiе полгода наставникъ мой все сбирался «разжиться” гдѣ нибудь и «показать” мнѣ грамматику и дроби, — но сборы эти такъ и продолжали оставаться одними сборами.

Не оскорбляя памяти моего учителя, — долженъ сказать что позже я имѣлъ случай убѣдиться что настоящею причиною этого промедленiя было не одно только затрудненiе разжиться нужными книгами; бѣдный художникъ, самъ учившiйся даже и не за мѣрку гороху, вѣроятно не особенно надѣялся на собственныя познанiя въ этихъ наукахъ, а поэтому и боялся, — чего добраго, — уронить авторитетъ.

Пока–же, въ ожиданiи расширенiя программы моихъ занятiй, я продолжалъ ежедневно посѣщать Антипа Степановича, практиковался въ каллиграфiи, Богъ знаетъ въ который разъ передѣлывалъ задачи «до первыхъ четырехъ правилъ относящiяся”, учился рисовать, — а больше всего проводилъ время въ приятныхъ разговорах, съ жадностiю слушая безконечныя разсказы художника о Москѣ, о Петербургѣ, о пребыванiи его въ академiи, о знакомствѣ съ большими господами и т. д. Антипъ Степановичъ всегда умѣлъ закончить наши разговоры намекомъ на возможность въ будущемъ для меня лучшей судьбы, чѣмъ разумѣется приводилъ меня въ неописанный восторгъ.

Вообще, взаимныя отношенiя между мною и моимъ наставникомъ, чуть не съ самыхъ первыхъ дней его занятiй со мною, не смотря на сорокалѣтнюю разницу возрастовъ, — приняли характеръ самой искренней, самой нѣжной дружбы. Я полюбилъ Клещука со всѣмъ пыломъ дѣтской привязанности, а онъ, съ своей стороны, — какъ человѣкъ прожившiй цѣлый вѣкъ безъ роду–безъ племени, — больше другихъ былъ способенъ оцѣнить эту привязанность, вслѣдствiе чего, въ свою очередь, полюбилъ меня — какъ роднаго сына.

Однажды вечеромъ, сидя дома и не зная какъ убить время, я занимался переписываньемъ въ чистую тетрадку стиховъ изъ какого–то стариннаго пѣсенника, даннаго мнѣ для прочтенiя однимъ изъ нашихъ дворовыхъ, какъ вдругъ отецъ полюбопытствовалъ взглянуть на мой почеркъ.

— Э–ге, — да какъ ты навострился... Молодецъ! Ей Богу — молодецъ... А бумагу мнѣ можешь переписать, — большую, въ листъ?

Я отвѣчалъ утвердительно, и получивши отъ отца листъ чистой бумаги и черновую какой–то вѣдомости, — съ чрезвычайнымъ, прилежанiемъ усѣлся за переписку, стараясь доказать отцу что я вполнѣ заслужилъ его похвалу.

Онъ остался очень доволенъ.

— Ну, такъ ты не ходи завтра къ учителю–то, — будешь у меня въ конторѣ писать. А то Сидорь что–то захворалъ...

Черезъ нѣсколько времени хворавшiй Сидоръ, (отставной солдатъ — писарь конторы) и совсѣмъ отошелъ въ вѣчность, и я занялъ его мѣсто. Такимъ образомъ окончилась моя учебная и началась служебная карьера.

Грустно мнѣ было оставлять непрерывныя сношенiя съ Антипомъ Степановичемъ, — но дѣлать было нечего. Въ тотъ день когда я, такъ сказать, получилъ утвержденiе въ своей должности (выраженное въ приказанiи князя послѣдовавшемъ въ отвѣтъ на донесенiе отца), мой наставникъ снова былъ приглашенъ откушать чаю, при чемъ, разумѣется, — употчиванъ на славу. Во сколько обошлось все мое воспитанiе у Антипа Степановича, я хорошенько не знаю; мнѣ извѣстно только то что послѣ помянутаго посѣщенiя нашей квартиры, художникъ «закрутилъ” недѣли на двѣ, а отрезвившись, — при первой поѣздкѣ отца въ городъ, былъ взятъ съ собою и возвратился оттуда въ новенькой, съ иголочки, нанковой парѣ.

Прошелъ еще годъ. Я быстро освоился съ обязанностями моей должности, и скоро сталъ уже не писаремъ, а, по выраженiю отца, — правою его рукою.

Онъ не могъ на меня нарадоваться, — облекъ полнымъ своимъ довѣрiемъ, — не смотря на юные годы мои, постоянно совѣтовался со мною, поручалъ мнѣ отправку на почту весьма значительныхъ суммъ, и вообще не упускалъ случая доставить мнѣ какое нибудь удовольствiе.

Такимъ образомъ, одиннадцати лѣтъ отъ роду, я былъ уже до нѣкоторой степени самостоятельнымъ человѣкомъ, располагалъ сравнительно порядочными деньгами, — такъ что вѣроятно, современемъ, вполнѣ бы помирился со своею долею, (во всякомъ случаѣ весьма завидной для двороваго мальчишки); если бы Аптипъ Степановичъ постоянно не нашептывалъ мнѣ въ уши что теперешняя моя обстановка — только временная, и что мнѣ чтобы «стать человѣкомъ” — необходимо выдти на волю и еще поучиться. Эти нашептыванiя дѣлали то что я не могъ быть доволенъ своимъ положенiемъ, и даже не могъ не понимать всю непрочность его, такъ какъ, въ случаѣ прiѣзда стараго князя, — имѣвшаго обыкновенiе отбирать всѣхъ, — покрасивѣй и порасторопнѣй — дворовыхъ мальчишекъ (какимъ былъ и я) въ свой штатъ, легко могло случиться переселенiе меня из конторы съ переднюю и замѣна моего писарскаго сюртука — форменнымъ казакиномъ. Такъ же хорошо понималъ это и отецъ; по временамъ глядя на меня глубокiй вздохъ вырывался изъ его груди, — но помочь онъ ничѣмъ не могъ.

Послѣ этого, читатель можетъ судить какое впечатлѣнiе произвело на всѣхъ присланное изъ главной петербургской конторы князя приказанiе — приготовить все къ его прiѣзду.

Междy прочими распоряженiями отца, вызванными этимь приказанiемъ, онъ велѣлъ перенести мою конторку изъ первой комнаты во вторую (чтобы на случай посѣщенiя князя я не попался ему на глаза) — и строго–на–строго запретилъ мнѣ появляться въ саду, на дворѣ, и тому подобныхъ мѣстахъ, гдѣ бы я могъ быть замѣченъ помѣщикомъ...

Вслѣдствiе такого распоряженiя, пишущiй эти строки обрекался на добровольное заключенiе. Меня утѣшало только одно что князь никогда не живалъ подолгу въ нашемъ селѣ, почему и искусъ мой не могъ особенно долго продлиться.

Но старому князю не суждено было прiѣхать: его привезли и съ подобающею честью опустили въ подвалъ нашей церкви, имъ самимъ, спецiально для этой цѣли выстроенной.

Въ мое дѣтское сердце, а также и въ сердца отца моего и другихъ крестьянъ побогаче (уже давно мечтавшихъ о выходѣ на волю) — проникъ, какъ говорится «яркiй лучъ надежды...”

И. Богдановъ.

_______

ЖЕНЩИНЫ.

Романъ изъ петербургскаго большаго cвѣта.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

День объясненiй.

Сколько непредвидѣннаго должно было случиться еще до прiѣзда Гагариныхъ!

Какъ только князь Всеволодъ почувствовалъ себя сильнѣе, то есть нѣсколько дней послѣ знаменитаго разговора Сухотина съ «Трубечихою”, какъ онъ ее сталъ называть, — о которомъ тотъ впрочемъ ни слова не сказалъ князю Всеволоду — больнымъ овладѣла одна главная мысль: черезъ три дня должны пpiѣхать Гагарины, говорилъ онъ себѣ, надо непремѣнно ихъ свести съ самаго начала съ какимъ нибудъ симпатическимъ семействомъ большаго свѣта, такъ какъ о дружескомъ прiемѣ со стороны княгини его матери не могло быть и мысли; а между тѣмъ не имѣй Гагарины никакихъ связей въ свѣтѣ, княгиня способна была бы ихъ вовсе не принять къ себѣ въ домъ. Князь Всеволодъ вспомнилъ было о своей теткѣ княгинѣ Свѣтозаровой, какъ о женщинѣ скорѣе доброй, чѣмъ злой; но она пустая, болтливая женщина, «и къ тому же сплетница”, подумалъ онъ; слѣдовательно надо было искать другую женщину.

Въ то утро, когда князь Всеволодъ, лежа въ постели, обдумывалъ этотъ вопросъ, вошла къ нему сестра. Онь ей сообщилъ предметъ его заботы и размышленiя.

— Да я могy, Всеволодъ, быть для дѣвицъ Гагариныхъ всѣмъ чѣмъ хочешь.

— Ты, душка моя? Я въ этомъ не сомнѣваюсь, но ты сама знаешь, какъ мало мы съ тобою значимъ для мама; безъ сценъ не обойдется; да притомъ надо главнымъ образомъ найти такую женщину, которая могла бы своимъ положенiемъ влiять на мама.

— Да чего искать, у васъ такая женщина подъ рукою — Трубечиха, чего вамъ еще? сказалъ Сухотинъ съ самымъ серьознымъ выраженiемъ.

Княжна засмѣялась.

— Что вы, батюшка, съ ума спятили, сказалъ князь Всеволодъ.

— Да совсѣмъ не спятилъ; помилуйте, она только того и хочетъ чтобы вы женились на Елизаветѣ Николаевнѣ.

— Она? спросилъ князь Всеволодъ, вскочивъ на своей постели точно уколотый булавкою.

— Да, она; вотъ пойдите, отвѣчалъ Сухотинъ, а называютъ ее чертовкою. Какая она чертовка, просто женщина съ капризами.

— Да вы–то откуда ее знаете? спросила княжна.

— Я–то? Познакомился съ нею.

— Какъ, вы у нея были? спросилъ князь взволнованнымъ голосомъ.

— Былъ, и очень радъ что былъ; пустяки что про нее говорятъ: она вамъ не то что зла, добра желаетъ, по своему разумѣется; я впрочемъ не раздѣляю ея мнѣнiя.

Князь Всеволодъ смотрѣлъ на Сухотина и слушалъ его точно въ какомъ–то снѣ; ему казалось что говоритъ не Сухотинъ, а какой–то сумасшедшiй.

— Что–же тутъ удивительнаго? сказалъ Сухотинъ, прочитавъ къ глазахъ князя Всеволода то что онъ испытывалъ.

— Къ чему вы мнѣ это сказали, сказалъ князь Всеволодъ, всю душу въ мигъ перевернули. Она мнѣ желаетъ добра, г–мъ! съ горькою усмѣшкою прибавилъ онъ.

— Фантазiя такая пришла и желаетъ. По моему женщина и фантазiя это все одно, сказалъ Cyxoтинъ.

— Ну, оставь ее, тихимъ и кроткимъ голосомъ вмѣшалась княжна. Богъ съ нею; давай–ка лучше искать — кого бы найги?

Князь Всеволодъ сталъ придумывать и припоминать про тѣхъ женщинъ въ cвѣтѣ, о которыхъ въ душѣ его отъ прошедшаго остались свѣтлыя воспоминанiя.

— Я никого не знаю, сказала княжна тономъ въ которомъ прозвучало самое искреннее сожалѣнiе о томъ что она никого не знаетъ.

— Знаешь что? вдругъ сказалъ князь Всеволодъ, и лицо его какъ будто просвѣтлѣло. Графиня Бобровская, это одна изъ самыхъ симпатическихъ женщинъ въ моихъ воспоминанiяхъ; я увѣренъ что если къ ней обратиться, то она съ удовольствiемъ возьмется шапронировать Гагариныхъ.

— Я ея не знаю, сказала княжна, но слыхала объ ней много хорошаго; и ты думаешь что она возьмется?

— Она? навѣрное; но вотъ только мужъ ея болванъ большой руки, можетъ быть онъ помѣшаетъ.

— Какъ–же это сдѣлать? спросила княжна.

— Очень просто, вмѣшался Сухотинъ, взять да и поѣхать къ ней.

— Только кто поѣдеть къ ней? сказала княжна.

— Хотите я съѣзжу? предложилъ невозмутимый Сукотинъ.

— Куда это ѣхать? спросилъ входя въ комнату князь Свѣтозаровъ.

— Да вотъ кто можетъ поѣхать, дядя! сказала княжна, подходя къ князю Свѣтозарову и цалуя его въ обѣ щеки. У насъ здѣсь важный годарственный вопросъ.

— Что такое? спросилъ дядя.

— Да вотъ что, началъ больной: черезъ три дня прiѣзжаютъ Гагарины; онѣ почти никого здѣсь не знають; на хорошiй прiемъ мама нечего разсчитывать.

— Отчего? спросилъ дядя.

— Какъ отчего? развѣ вы не знаете что она и слышать не хочетъ про нихъ, сказалъ больной.

— Пустяки! вмѣшался Cуxoтинъ, уши есть услышитъ, глаза есть — увидитъ, а что до свадьбы, ну то другое дѣло! не нужно ея.

— Послушайте, Ѳедор Филимоновичъ, началъ князь Всеволодъ, слегка разсерженный, не забывайте что я еще очень слабъ, это разъ; сердиться мнѣ нездорово; а во вторыхъ, будьте пожалуйста менѣе рѣзки, если можете, въ вашихъ словахъ.

— Правда, батюшка всегда рѣзка, сказалъ Cухотинъ вставая со стула; любишь человѣка — говоришь ему правду, нечего тутъ обижаться. Я, батинька мой, фаталистъ, ужь коль вмѣшиваюсь въ ваши дѣла, значитъ такъ надо; а на половину вмѣшиваться нечего; или все, или ничего, а затѣмъ счастливо оставаться.

— Куда вы? спросилъ его князь Всеволодъ.

— А вамъ на что? отвѣтилъ Сухотинъ.

— Слушайте, Ѳедор Филимоновичъ, вы говорите что меня любите.

— Да, такъ себѣ, отвѣтилъ Сухотинъ, что–то есть.

— Дайте мнѣ слово, что вы у графини Трубецкой больше не будете.

— Не дамъ.

— Умоляю васъ, изъ любви ко мнѣ!

— И я васъ объ этомъ прошу, съ умоляющимъ взоромъ сказала княжна, неужели...

— Просите и дастся вамъ, прервалъ Сухотинъ. Экiе глаза, сказалъ онъ, — молитва! Умная женщина, отчего къ ней не ходить; объ васъ толковать не будемъ, а умныхъ женщинъ я люблю.

— Ну, прошу васъ! повторила княжна.

— Ну, ну обѣщаю! довольно; самъ не пойду, а позоветъ, пойду; прощайте! Сухотинъ ушелъ.

— Экiй чудачище! сказалъ князь Свѣтозаровъ.

— Вообразите, онъ такъ, здорово живешь, отправился къ графинѣ, и вѣроятно она изъ него хочетъ сдѣлать шпiона, сказалъ князь Всеволодъ.

— Ну, да и ты тоже, ужь воображаешь что графиня только тобою и занята, сказалъ дядя.

— Только! я въ этомъ увѣренъ, я ее знаю; пока я не женюсь, я буду подъ ея ужасными чарами, съ жаромъ сказалъ князь Всеволодъ.

— Ну это вздоръ, отвѣтилъ дядя. Да, такъ мы начали насчетъ Гагариныхъ: твои опасенiя что мама ихъ дурно приметъ — пустяки; она ихъ приметъ любезно и она же будетъ ихъ знакомить въ свѣтѣ.

— Нѣтъ, дядя, вы ошибаетесь, возразилъ больной.

— Не ошибаюсь, а говорю то въ чемъ я увѣренъ, я за это отвѣчаю, сказалъ князь Свѣтозаровъ, ударяя на словѣ «я”.

— А я все–таки сомнѣваюсь, и поэтому мнѣ очень бы хотѣлось чтобы Гагарины прежде всего познакомились съ какимъ нибудь симпатическимъ семействомъ; напримѣръ, мнѣ пришло въ голову семейство Бобровскихъ.

— Графиня Зенаида Павловна? спросилъ дядя.

— Да, отвѣтили братъ и сестра.

— Что–же, отлично! я могу тебѣ это устроить.

— Только я боюсь графа, сказалъ князь Всеволодъ.

— Ну, графа я–то не боюсь, у насъ съ нимъ счеты, сказалъ князь Свѣтозаровъ.

— Хотите я съ вами поѣду? сказала княжна, съ выраженiемъ въ глазахъ въ которомъ высказалось безпредѣльное желанiе быть для брата полезною.

— Поѣдемъ; хочешь сегодня; я черезъ часъ за тобою заѣду, а теперь я зайду къ мама: погляжу что можно изъ нея сдѣлать.

Князь Свѣтозаровъ вышелъ.

— Поскорѣе бы они прiѣхали, сказала княжна: такъ хочется мнѣ съ ними познакомиться.

— А ты кого больше любишь, такъ въ воображенiи, вдругъ спросилъ братъ, Лизу или Ольгу?

— Кого больше? Какъ тебѣ сказать...

— Значитъ Ольгу?

— Отчего? испуганно сказала княжна.

— Oттогo что если бы ты любила Лизу больше, ты бы мнѣ это сейчасъ сказала, а вотъ когда ты ихъ увидишь...

— Тогда навѣрное полюблю больше Лизу! сказала почти съ жаромъ княжна. Ну, да и то надо сказать, мой вкусъ ровно ничего не значитъ, я въ этомь ничего не понимаю; кого я видѣла на своемъ вѣку? и она смиренно опустила глаза.

— Мери, сказалъ братъ, взгляни–ка мнѣ прямо въ лицо. Княжна устремила свой кроткiй и чистый взоръ въ глаза брата.

— Ты никого не любишь?

Княжна вспыхнула.

Князь Всеволодъ чуть–чуть улыбнулся.

— Никого! сказала она, и опустила голову, какъ будто боясь взгляда брата.

— Ты говоришь правду, Мери? Отчего же ты въ глаза мнѣ не глядишь?

— Всеволодъ, я никого не люблю, сказала княжна какъ будто оправившись и собравшись со всѣми силами духа чтобы взглянуть вь глазa брату, даю тебѣ слово, но пожалуйста не будемъ говорить объ этомъ, мнѣ непрiятно.

— Послушай, Мери, я тебѣ вѣрю, но ты дитя, ты сама не знаешь что ты чувствуешь. Знаешь почему я тебя объ этомъ спрашиваю? Я тебѣ прямо скажу: въ эти дни всякiй разъ какъ при тебѣ произносили имя Далматскаго, ты вспыхивала точно маковъ цвѣтъ, и вотъ теперь ты опять покраснѣла; поневолѣ я подумалъ что ты къ нему питаешь если не любовь, то какое нибудь особенное чувство.

— Ну, а что бы ты сказалъ, если бы я когда нибудь питала къ человѣку, какъ къ Далматскому, какое–нибудь чувство въ родѣ любви? Княжна взглянула на брата какимъ–то жадно–умоляющимъ взглядомъ: по этому взгляду можно было бы догадаться что отъ отвѣта брата зависитъ состоянiе всего ея духовнаго мiра.

— Я бы далъ тебѣ два года испытанiя, а потомъ бы и благословилъ тебя.

— А эти два года отчего нужны? спросила княжна.

— Для того, ангелъ мой, чтобы повѣрить самого себя; ты вообще любишь фантазировать; у тебя съ перваго раза очень трудно различить чувство настоящее отъ простой вспышки воображенiя.

— Hу, хорошо; а ты отчего не даешь себѣ два года испытанiя? спросила княжна.

— Я? Мнѣ не нужно; въ моемъ бракѣ нѣтъ ничего необыкновеннаго.

— Мама находитъ что это mésalliance, живо возразила княжна.

— Да, съ ея точки зрѣнiя, но не съ точки зрѣнiя свѣта.

— Господи, какъ эти точки зрѣнiя скучны! по моему если у каждаго своя точка зрѣнiя, то значитъ что правильной точки зрѣнiя въ сущности нѣтъ никакой, а это ужасно сбиваетъ.

— Точка зрѣнiя, душа моя, должна быть и здѣсь, и здѣсь, сказалъ князь Всеволодъ, указывая на лобъ и на сердце.

— Hу, а если и твое чувство къ Лизѣ фантазiя? сказала княжна.

— Нѣтъ, ужь насчетъ меня не безпокойся; мнѣ хоть и двадцать пять лѣтъ, а фантазiя давно уже замерла; я рано жить началъ; я люблю спокойно, не горячо, и въ тоже время, столько же сердцемъ, сколько разсудкомъ.

— A oткуда же Сухотинъ беретъ свои толки? вѣдь...

— Ахъ, Мери, пожалуйста не ссылайся на сумасшедшаго Сухотина; притомъ мнѣ это непрiятно. Пo лицу князя прошла тучка. — Я не знаю, это глупо, я сознаюсь, но въ послѣднее время я сталъ суевѣренъ: мнѣ почему–то кажется что у этого чудака Сухотина дурной глазъ; я его какъ будто боюсь.

— Княжна, къ вашимъ услугамъ, сказалъ въ этy минуту князь Свѣтозаровъ въ дверяхъ комнаты больнаго.

____

Любопытно взглянуть назадъ, на тотъ разговоръ который часъ назадъ завязался между княгинею Мытищевою и княземъ Свѣтозаровымъ.

По обыкновенiю братъ вошелъ къ сестрѣ съ невозмутимымъ стоицизмомъ; на тоже мѣсто поставилъ свою шляпу, тѣмъ же шагомъ подошелъ къ сестрѣ, тѣмъ же поцалуемъ поцаловалъ ее въ лобъ, и затѣмъ, какъ всегда, подошедши къ камину, поднялъ фалды своего сюртука, закурилъ папироску, и какъ ораторъ приготовляющiйся къ рѣчи, онъ кашлянулъ раза два, и потомъ приступилъ къ разговору. Княгиня по физiономiи брата догадалась что онъ пришелъ не для простаго разговора, и потому, взявъ свою работу, принялась ее разсматривать, и въ тоже время приводила свое внутреннее «я” въ осадное положенiе.

— Вѣроятно ты опять для какого нибудь политическаго разговора? начала княгиня.

— Да; вотъ въ чемъ дѣло: какъ ты намѣрена принимать Гагариныхъ? Черезъ три дня они прiѣзжаютъ.

— Никакъ! отрѣзала княгиня.

— Однако, вѣдь Всеволодъ, все–таки, — какiя–бы они ни были, изъ юпитерской или не–юпитерской ляшки, — женихъ.

— Послушай, милый другъ, оставь этотъ вопросъ,

— Изволь, душа моя, но съ тѣмъ чтобы ты его прежде рѣшила.

— Я его давно рѣшила. Всеволодъ женится на той которую онъ выберетъ въ нашемъ свѣтѣ. Когда Гагарины будутъ имѣть въ свѣтѣ такое же положенiе какъ Мытищевы, тогда Всеволодъ можетъ жениться на той или другой изъ Гагариныхъ; тогда по крайней мѣрѣ я буду увѣрена что молодая княгиня Мытищева не будетъ ѣсть ножомъ и не будетъ вилкою ковырять въ зубахъ.

— Ну, а какъ–же вы изволите въ этомъ удостовѣриться? вѣдь надо съ ними видѣться; по слухамъ судить о соmme il faut такой строгiй судья, какъ княгиня Мытищева, не можетъ.

— Я ихъ приму тогда когда онѣ будутъ приняты ко двору, когда будутъ приняты во всѣхъ главныхъ домахъ Петербурга.

— Знаешь что я тебѣ скажу, моя милая: чѣмъ больше за тобою наблюдаю, тѣмъ больше убѣждаюсь въ томъ что ты глупа.

— Благодарю за комплиментъ.

— Право, душа моя. Ну согласись, развѣ такъ можно разсуждать такой грандъ–дамѣ какъ ты. Hу какое тебѣ дѣло до того кого принимаютъ при дворѣ, или въ твоихъ «главныхъ” домахъ? Ужъ если считать себя юпитерскимъ поколѣнiемъ, какъ ты считаешь, то по крайней мѣрѣ надо разсуждать такъ, какъ разсуждалъ Павелъ Петровичъ: дворянинъ тотъ, съ кѣмъ и пока я говорю; вотъ твой девизъ долженъ быть: ты должна производить въ дворянскiе знатные роды твоими фаверами, а не ждать, чтобъ другiе производили.

— Совѣтъ твой очень остроуменъ, и я надѣюсь тебѣ доказать, послѣдую–ли я ему, или нѣтъ? Но не забудь одно, любезный другъ: что прежде чѣмъ производить въ знатные дворянскiе роды, какъ ты говоришь, надо знать кого производишь; надо въ особенности чтобы эти дворяне заслуживали чести не только производства въ знатные роды, но даже разговора, и не были бы первыми встрѣчными голышами, захватывающими богатыхъ жениховъ, какъ цыгане ловятъ лошадей... Нѣтъ, ужь на этотъ счетъ я неумолима! Никто меня не поколеблетъ! Такъ что совѣтую тебѣ разговора объ этомъ не возобновлять.

— Слушаю–съ, отвѣтилъ князь Свѣтозаровъ, пока съ меня довольно, а затѣмъ что будетъ дальше, мы увидимъ. Только предупреждаю тебя, что если Гагарины придутся мнѣ по душѣ, я самымъ энергичнымъ образомъ буду настаивать на бракѣ Всеволода: ему пора жениться, и если онъ можетъ жениться по любви, въ наше время, когда по любви никто не женится, ma foi, онъ можетъ считать себя счастливѣйшимъ изъ смертныхъ.

— Le рrinсе Gonitzine! сказалъ камердинеръ княгини.

— Что это за визитъ? спросилъ князь Свѣтозаровъ, ты сегодня развѣ принимаешь?

— Faites prier (просить), сказала княгиня камердинеру. Камердинеръ исчезъ.

— Нѣтъ, отвѣтила княгиня, я сегодня не принимаю; но я полагаю что онъ пришелъ говорить мнѣ о своемъ жѣланiи просить руку Мери.

— Что–о? сказалъ князь Свѣтозаровъ.

— Что это за возгласъ удивленiя?

— Какъ не удивиться, помилуй, матушка! Ты говоришь точно будто это самая обыкновенная вещь на свѣтѣ.

— Вѣроятно я имѣю на то свои причины.

— Развѣ онъ тебѣ говорилъ что–нибудь?

— Нѣтъ, но я догадываюсь, сказала княгиня.

— Ну и что–же?

— Ну и ничего; я съ своей стороны ничего не имѣю противъ.

— Какъ, отдать Мери за промотавшагося кутилу? да ты съ ума совсѣмъ сходишь!

— Боже мой, когда–же, наконецъ, ты перестанешь вмѣшиваться въ мои дѣла?

— Какъ, ты называешь судьбу Мери своимъ дѣломъ? сказалъ насмѣшливо князь Свѣтозаровъ. Право, сколько съ вами не живи, никогда не привыкнешь къ вашимъ уродливымъ понятiямъ. Ты от Мери что–нибудь узнала насчетъ твоего проекта?

— И знать ничего мнѣ не нужно, пока я не узнаю поближе моего зятя.

— Дура ты, и больше ничего, сказать князь Свѣтозаровъ, взялъ шляпу и ушелъ; въ дверяхъ онъ встрѣтился съ княземъ Гоницынымъ, пожалъ ему руку, и удалился.

____

— Pardon, princesse, si j'ai osé mе présenter, началъ князь Гоницынъ (извините, княгиня, что я осмѣлился представиться).

— Je suis toujours charmée de vous voir (я всегда рада васъ видѣть), отвѣтила княгиня, указывая ему на кресло возлѣ нее, и принявъ величественную позу.

— Il fait très–froid aujourd'hui (сегодня очень холодно), сказалъ Гоницынъ, потирая себѣ руки.

— Oui, je crois qu'il у а 15 degrés — (да, кажется 15 градусовъ), отвѣтила княгиня, играя одною рукою цѣпочкою на зеленомъ бархатѣ ея платья.

Установилось мгновенно молчанiе,

Князь Гоницынъ кашлянулъ. Княгиня опустила глаза.

— Vous avez été hier au bal? спросила княгиня (вы вчера были на балу).

— Oui, comment donc, madame; mais c'était bien ennuyeux, je l'avoues (какже, но, признаться сказать, было очень скучно).

— Il у a avait toute la cour? спросила княгиня (весь дворъ былъ?).

— A peu près; mais sans compliments je dois dire, princesse, que le plus joli bal de la saison, c'était le votre, съ улыбкою великосвѣтскаго льва сказалъ Гоницынъ. (почти; но безъ всякихъ комплиментовъ скажу вамъ, что прелестнѣйшимъ баломъ сезона былъ вашъ балъ).

— Très–aimable (очень любезно), отвѣтила княгиня. J'espère en donner encore un ou deux (я надѣюсь дать еще одинъ или два бала), maintenant, que mon fils est en voie de convalescence, jе voundrais un peu le distraire (теперь, когда мой сынъ выздоравливаетъ, я бы хотела его немного развлечь).

— Et vous avez millе fois raisons (и вы правы), отвѣчалъ Гоницынъ.

Потомъ опять наступило молчанiе.

— Et la princesse votre fille se porte bien (a княжна здорова)? рѣшился спросить Гоницынъ, признавая этотъ вопросъ лучшимъ вступленiемъ въ дѣло.

— Grâce à Dieu, elle va bien (слава Богу, она здорова), ответила княгиня.

— Savez–vous, princesse, quе je me suis permis de venir vous déranger par ma présence aujourd'hui pour vous parler du sentiment que j'éprouve pour mademoiselle votre fille (знаете, княгиня, я позволилъ ceбѣ сегодня васъ безпокоить своимъ присутствiемъ, чтобъ поговорить сь вами о тѣхъ чувствахъ, которыя я питаю къ вашей дочери).

Княгиня взглянула на Гоницына тѣмъ взглядомъ полу–удивленiя и полу–благоволенiя, который, по ея правиламъ великосвѣтскаго церемонiала, надлежало имѣть въ такую минуту.

— Je dois vous dire, princesse, que je suis I'homme le рlus franc du monde; je déteste les phrases. J'ai en ces derniers temps l'occasion de faire plus ample connaissance avec la princesse votre fille, et bien, je puis vous assurer que je ne connais pas de personne qui ait produit sur moi une plus grande impression qu'elle. D'abord nos goûts sont juste lеs mêmes: elle aime la campagne, je l'adore; elle n'aime pas le monde; moi je le détestе; elle aime les occupations sérieuses, je les aime aussi; en un mot j'ai cru comprendre qu'il у avait entre nous une certaine sympathie (я долженъ вамъ сказать, княгиня, что я самый откровенный человѣкъ въ свѣтѣ, я ненавижу фразы. Въ послѣднее это время, я имѣлъ случай ближе познакомиться съ княжною, и могу васъ увѣрить, никогда еще ни одна дѣвица не производила на меня такого сильнаго впечатлѣнiя: во–первыхъ, наши вкусы совершенно одинаковы: она любитъ деревню, я ее обожаю; она не любитъ свѣта, я его ненавижу; она любитъ серьозныя занятiя, я тоже ихъ люблю; однимъ словомъ, мнѣ кажется что между нами есть что–то симпатическое).

— D'abord mа fille nе déteste pas le mondе, et puis je croyais, mon prince, que vous qui avez vècu dans le monde tant d'années, vous ne le détestiez pas non plus; je dois dire que pour ce qui est de moi, je trouve qu'il n'у a rien de plus ridicule que d'être des деревенскiе люди et de détester le monde dans lequel on est né; c'est de l'affectation â mon avis. (Bо–пepвыхъ, моя дочь не ненавидитъ свѣтъ; напротивъ, я надѣюсь что она его любитъ; а во–вторыхъ, меня бы удивило, признаюсь, и то, если–бъ вы, который столько лѣтъ прожили на свѣтѣ, ненавидѣли–бы его; что–же касается меня лично, то я вамъ скажу откровенно, что я нахожу до нельзя смѣшнымъ быть деревенскими людьми и ненавидѣть свѣтъ когда въ немъ родились: это по моему аффектацiя.)

Князь Гоницынъ увидѣлъ что началъ не въ ту ноту; надо было перейти къ другой.

— Да, оно собственно такъ, продолжалъ онъ по французски, я слишкомъ много сказалъ, сказавъ что я ненавижу свѣтъ; во первыхъ, мое положенiе уже такое что я долженъ его любить: noblesse oblige, но все–таки, знаете, приходитъ извѣстный возрастъ, когда человѣкъ чувствуетъ какъ будто особенную потребность къ жизни болѣе спокойной, болѣе серьозной; въ этомъ смыслѣ мнѣ казалось что я нашелъ въ княжнѣ симпатiю, такъ сказать, моимъ воззрѣнiямъ. Притомъ я не совсѣмъ глупъ. Мое положенiе флигель–адъютанта меня обязываетъ посвятить себя, такъ сказать, государственной дѣятельности; на первый разъ, для начала, я имѣлъ въ виду получить губернаторское мѣсто, гдѣ нибудь въ порядочной, разумѣется, губернiи, или въ Mocквѣ, напримѣръ; ну, а потомъ что нибудь такое позначительнѣе и повиднѣе! Состоянiе у меня не особенно большое, это правда, но я имѣю все–таки на столько обезпеченное состоянiе; — имѣнiя мои немного были разстроены, мой отецъ ими не занимался; ну, а теперь я непремѣнно хочу ими заняться, — такъ что могу себя не считать въ числѣ такихъ господъ которые женятся по разсчету, и часто даже не питаютъ никакого другаго чувства къ женщинѣ, на которой женятся, какъ равнодушiе; для меня напротивъ, если я смѣю такъ думать о княжнѣ, вашей дочери, то именно потому что я питаю къ ней, такъ сказать, симпатiю и глубокое уваженiе.

— Моя дочь еще ребенокъ, возразила княгиня.

— То есть во многомъ она имѣетъ что–то дѣтское, сказалъ неунывавшiй Гоницынъ, это правда; но въ другомъ она...

— Я очень польщена вашими чувствами къ моей дочери, любезный князь, и если моя дочь ничего не имѣетъ противъ, я надѣюсь.

— Я могу значитъ надѣятся, что если княжна...

— Я ничего не имѣю противъ того чтобы вы поговорили съ моею дочерью объ этомъ вопросѣ, который столько же касается ее, сколько и меня; и если она согласна на то чтобы вы просили у меня ея руки, вѣроятно я не буду имѣть ничего противъ.

— Oh, merci, princesse, сказалъ князь Гоницынъ, цалуя руку княгинѣ. Если бы вы знали какъ я уже теперь счастливъ!

При этихъ словахъ князь Гоницынъ всталъ. Княгиня еще разъ дала ему руку; еще разъ князь ее поцаловалъ, и отвѣсивши ловкiй поклонъ, удалился.

— Завтра мы вѣроятно увидимся у английскаго посла, сказала княгиня.

— Вы будете? спросилъ въ дверяхъ князь.

— Мы будемъ, отвѣтила княгиня.

— Непремѣнно буду, сказалъ князъ и исчезъ.

____

Съ чего это, вдругъ, ни съ того ни съ сего, скажетъ читатель, ворвался князь Гоницынъ, нашъ старый знакомый, къ княгинѣ Мытищевой? Объясненiе этого вопроса будетъ очень коротко. Читатели должны знать что одна изъ особенностей большаго пeтербургскаго свѣта заключается въ томъ что ни съ однимъ вопросомъ такъ легко и такъ безцеремонно не обходятся, какъ съ вопросомъ о вступленiи въ бракъ. Вчера сведены итоги счетовъ по имѣнiямъ и по домашнему хозяйству: оказывается тамъ долгу тысячъ сто, а здѣсь тысячъ 30; сегодня справляются о томъ какое состоянiе у княжны Мытищевой; узнаютъ что тысячъ двадцать пять дохода; рѣшаютъ за ней прiударить или имѣть ее въ виду; завтра видятъ ее на балѣ въ первый разъ и представляются ей; послѣ завтра танцуютъ съ нею мазурку; черезъ недѣлю просятъ руку. Дѣло просто и скоро ведется. Такъ повелъ его князь Гоницынъ. Къ тому же, онъ придалъ, какъ говорятъ, жару еще потому, что узналъ гдѣ–то и у кого–то что уже двое на нее мѣтятъ, изъ такихъ же флигель–адъютантовъ какъ и онъ, съ бòльшими только долгами, чѣмъ было ихъ у него; кромѣ того, оказавъ услугу брату княжны своимъ секундантствомъ, онъ говорилъ себѣ: «ma foi, услуга за услугу, я уже почти у нихъ домашнiй человѣкъ”. Остается прибавить, для полной характеристики положенiя, что князь Гоницынъ понятiя не имѣлъ о княжнѣ Марiи, какъ о нравственномъ существѣ. Этотъ вопросъ ему былъ совершенно индифферентенъ.

Отъ княгини князь Гоницынъ отправился къ князю Всеволоду. Князь былъ одинъ въ своей спальнѣ.

Послѣ разговора самаго банальнаго, князь Гоницынъ приступилъ къ разговору серьозному.

— Послушай, mon cher, обратился онъ къ князю Всеволоду, я ждалъ чтобы тебѣ стало лучше, чтобы поговорить съ тобою о важнѣйшемъ вопросѣ моей жизни: я сейчасъ былъ у твоей матери, она приняла меня очень любезно, и даже обнадежилa; теперь мнѣ надо съ тобою поговорить подружески, даже я скажу побратски.

«Неужели, подумалъ князь Всеволодъ, онъ собирается говорить мнѣ о Мери?” и мысль эта показалась князю Всеволоду отвратительною, потому именно что князь Всеволодъ, въ эти нѣсколько мѣсяцевъ, совсѣмъ вышелъ психическою жизнью изъ большаго свѣта, и слѣдовательно смотрѣлъ на этотъ вопросъ о бракѣ совершенно иначе, чѣмъ смотрѣлъ князь Гоницынъ, и княгиня его мать въ особенности.

— Что — къ твоимъ услугамъ, сказалъ князь Всеволодъ.

— Видишь что, chеr ami, началъ Гоницынъ: я позволяю себѣ просить руки твоей сестры.

— Моей сестры? сказалъ князь Всеволодъ, и какъ ни готовъ былъ онъ это выслушать, тотъ фактъ что слова эти были громко произнесены Гоницынымъ, и притомъ этимъ тономъ великосвѣтскаго, любезно—приторнаго равнодушiя, произвела то что князя Всеволода каждое изъ этихъ словъ покоробило...

— Да, mon chеr, я надѣюсь что ты повѣришь мнѣ, если я скажу что чувства мои къ ней серьозны и искренни.

— Я вѣрю, любезный другъ; но къ сожалѣнiю ты попалъ съ твоими чувствами совершенно не кстати; сестра моя врядъ ли дастъ тебѣ согласiе.

— Ты думаешь, сказалъ князь Гоницынъ; однако, сколько я могъ судить изъ нашихъ разговоровъ...

— Послушай, милый мой, я не считаю себя вправѣ говорить тебѣ отъ имени сестры; но одно могу тебѣ навѣрное сказать: если ты знаешь мою сестру по разговорамъ съ нею въ мазуркѣ, значитъ ты ея вовсе не знаешь и она тебя вовсе не знаетъ; а выйти за человѣка котораго она вовсе не знаетъ, для сестры столь же немыслимо, какъ съ крыши дома броситься внизъ.

— Но я могу съ нею познакомиться бывая у васъ.

— Можешь; но я откровенно тебѣ скажу что сестра за тебя не выйдетъ.

— Она любитъ развѣ другаго? спросилъ Гоницынъ, вставляя въ глазъ свою одноглазку.

— Это не наше съ тобой дѣло, любитъ ли она или не любитъ.

— Однако, mon cher, я бы желалъ знать â quoi m'en tenir (чѣмъ мнѣ руководствоваться); твоя мать какъ будто меня обнадежила.

— Моя мать, любезный другъ, могла только обнадежить тебя съ своей стороны, но никакъ не отъ имени Мери; и притомъ, franchise pour franchise (откровенность за откровенность), если хочешь моего совѣта, я тебѣ прямо скажу, что сестра моя совсѣмъ тебѣ не жена.

— Но однако, ея вкусы къ деревенской жизни, къ одиночеству.

— Послушай, Гоницынъ, между нами говоря, прошу тебя, если ты въ самомъ дѣлѣ прiятель, сдѣлай милость не дурачь меня! Ты прокутился, тебѣ надо жену съ деньгами и больше ничего; а о вкусахъ къ деревнѣ ты столько же думаешь, сколько о китайскомъ богдыханѣ.

— Non, parole d'honneur, я остепенился, спроси кого хочешь; я вчера цѣлую книгу, братъ, прочиталъ, да такую я тебѣ скажу серьозную, о политической экономiи, о соцiализмѣ, le diable, mon cher, а прочелъ 127 страницъ, — ты, братъ, значитъ меня не знаешь.

— Знаю я тебя какъ отличнаго малаго, но могу тебя увѣрить что въ мужья сестрѣ моей ты не годишься; ты свѣтскiй человѣкъ, а я и сестра моя мы люди не свѣтскiе.

— Sapristi, mon cher, нельзя сказать чтобы ты былъ любезенъ къ своимъ друзьямъ; но если я понравлюсь твоей сестрѣ?

— Если понравишься, женись на ней; я буду первый стоять за тебя горою.

— Но ты мѣшать не будешь?

— То есть какъ? Если сестра спроситъ у меня совѣта, я ей посовѣтую за тебя не выходить; но если она всетаки захочетъ, я мѣшать не буду, даю тебѣ слово.

— Cela n'est pas encourageant (мало въ тебѣ noощрительнаго), признаюсь. — До свиданiя.

Прiятели пожали другъ другу руки, и князь Гоницынъ вышелъ.

____

Княгиня Мытищева въ это время успѣла уже обсудить проектъ Гоницынскаго предложенiя.

— Чтожь, думала она, онъ флигель–адъютантъ, отличное положенiе, одна изъ лучшихъ фамилiй, большiя связи, очень не дуренъ собою, серьозное намѣренiе сдѣлаться и порядочнымъ и государственнымъ человѣкомъ въ однo и тоже время. Состоянiя у Мери довольно; у него кое–что есть своего... Чего же, арrès tout, можно желать лучшаго? Чѣмъ раньше Мери выйдетъ за–мужъ, тѣмъ лучше, потомъ я женю Всеволода, и затѣмъ я буду имѣть еще время пожить немного для самой себя. Что разумѣла княгиня под этимъ словомъ для «самой себя”, она ясно в томъ себѣ отчета не отдавала; но все–таки это былъ аргументъ въ пользу Гоницына.

Все это вмѣстѣ потребовало отъ княгини Мытищевой минутъ десять размышленiй и судьба дочери ея показалась ей рѣшенною до такой степени благополучнымъ образомъ, что въ княгинѣ немедленно явилась мысль поблагодарить Всемогущаго Бога, что она мысленно и исполнила. Затѣмъ мысли ея вернулись къ князю Всеволоду и къ терзавшему жизнь ея замыслу его женитьбы на Гагариной.

Она составила немедленно планъ дѣйствiя съ цѣлью повлiять на сына непосредственно и рѣшила тотчасъ же приступить къ его осуществленiю. Планъ этотъ былъ простъ: надо было во что бы то ни стало поговорить съ нимъ самымъ торжественнымъ образомъ.

Въ этой торжественности разговора княгиня полагала найти спасенiе ея сына отъ брака, который не разъ она называла une vilaine mésalliance!

(Продолженiе слѣдуетъ).

_______

ИЗЪ ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ ПО ЧЕРНОМОРСКОМУ ОКРУГУ.

I.

Черноморскiй округъ занимаетъ юго–западный склонъ главнаго кавказскаго хребта, отъ города Анапы до сухумскаго военнаго отдѣла, на протяженiи по берегу Чернаго моря болѣе 300 верстъ. Это край, въ которомъ жили черкесы, — въ которомъ завершена 60–ти–лѣтняя кавказская война. По своимъ климатическимъ и почвеннымъ условiямъ онъ имѣетъ громадные задатки для будущаго: для садоводства и пчеловодства имѣются превосходныя удобства; табакъ можетъ быть разводимъ высшихъ сортовъ, точно также всѣ удобства для разведенiя высшихъ сортовъ винограда и проч.

При двукратныхъ и довольно продолжительныхъ путешествiяхъ по Черноморскому округу, въ 1870 и 1873 годахъ, въ возможной мѣрѣ я изучиль этотъ край, — изучилъ его хорошiя стороны и недостатки. Въ корреспонденцiи моей, помѣщенной въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ” за 1873 годъ, были сообщены свѣденiя: топографическое положенiе округа, объ его климатѣ и растительности, описанiе нѣкоторыхъ отдѣльныхъ участковъ и хозяйствъ, о табачной промышленности, о пароходномъ сообщенiи и гребной флотилiи и проч.*).

Предлагаемый рядъ статей есть какъ бы продолженiе упомянутой корреспонденцiи; но тѣмъ не менѣе нижеслѣдующiя статьи заключаютъ въ себѣ предметы, составляющiе обшiй интересъ края и требовавшiе, при изученiи ихъ, особеннаго къ нимъ вниманiя. Таковъ, напримѣръ, вопросъ о сухопутномъ сообщенiи въ Черноморскомъ округѣ, съ котораго я и начинаю настоящую статью.

Сухопутное сообщенiе для Черноморскаго округа составляетъ вопросъ первой важности. Коммиссiя, изслѣдовавшая юго–восточную часть Черноморскаго округа въ 1866 году, въ отчетѣ своемъ высказала что, по ея мнѣнѣю, проведенiе новыхъ дорогъ, если не должно предшествовать заселенiю края, то по крайней мѣрѣ должно произойти сь нимъ одновременно. Безъ какихь–либо путей сообщения не мыслима никакая благоустроенная жизнь гражданскаго населенiя**).

Новороссiйскiй отдѣлъ попечительства о поселенцахъ имѣетъ довольно удобные пути сообщенiя: здѣсь существуетъ почтовая дорога изъ Новороссiйска въ Анапу; есть хорошiй подъемъ на хребетъ Мархотхъ почтовой дороги изъ Новороссiйска въ Екатеринодаръ и есть хорошее шоссе вдоль берега Цемесской бухты, до поселка Кабардинки. Совершенно же противоположное существуетъ въ Вельяминовскомъ и Сочинскомъ отдѣлахъ попечительства о поселенцахъ.

До 1870 года пространство земли Шапсугскаго береговаго баталiона, т. е. пространство отъ Цемесской бухты до рѣки Туапсе, не входило въ составъ Черноморскаго округа, а составляло часть Кубанской области. Этa часть округа, уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ заселенная казаками, казалось бы должна уже пользоваться если не вполнѣ хорошими, то по крайней мѣрѣ удобными для ѣзды дорогами. Однако, на дѣлѣ этого нѣтъ. Люди компетентные, весьма близко знакомые съ состоянiемъ дорогъ въ упомянутой части округа, отзываются что пути сообщенiя здѣсь вообще въ высшей степени затруднительны, а нѣкоторыя изъ дорогъ и совсѣмъ не проѣздны. Такъ, напримѣръ, Новомихайловская станица, у которой нѣть своей мельницы, съ весьма большими затрудненiями возитъ зерно для размола, на одноколкахъ, въ Ольгинскую станицу; между же Ольгинскою и Небугскою станицами перевалъ черезъ горный кряжъ настолько неудобенъ, что ѣзду черезъ него совершенно забросили; ѣзда на колесахъ здѣсь немыслима.

Около трехъ лѣтъ тому назадъ, разработана войсками дорога отъ Джубгской станицы черезъ перевалъ, для сообщенiя жителей Шапсугскаго батальона съ Кубанскою областiю. Эта дорога имѣетъ большое значенiе для упомянутыхъ жителей, такъ какъ она, получая начало отъ Екатеринодара, врѣзывается въ самую середину Шапсугской части округа. Нo, къ сожалѣнiю, Джубгская дорога не ремонтируется, приходитъ въ разрушенiе и ѣзда по ней съ каждымъ годомъ дѣлается затруднительнѣе.

Туапсинско–Гойтхская дорога, отдѣляющая территорiю Шапсугскаго батальона отъ юго–восточной части округа, ведетъ отъ берега Чернаго моря, чрезъ Гойтхскiй перевалъ, въ Екатеринодаръ. Сообщенiе по этой дорогѣ болѣе или менѣе удобно.

Въ юго–восточной части округа, занимающей пространство отъ Туапсе до Гагринскаго хребта, на протяженiи по берегу моря около 120 верстъ, за исключенiемъ нѣкоторыхъ весьма малыхъ участковъ, колесное сообщенiе существуетъ: по такъ называемой береговой дорогѣ, отъ Вельяминовской станицы, чрезъ ущелья рѣкъ Дедерукай и Шепси, на протяженiи 15 верстъ, — дорога эта требуетъ значительныхъ исправленiй; между рѣками Ашше и Псезуапе, къ штабъ–квартирѣ Линейнаго батальона № 1, на пpoтяженiи 9 верстъ; отъ поста Даховскаго, пo долинѣ рѣки Сочи, къ штабъ–квартирѣ Линейнаго батальона № 2, на протяженiи около 18 верстъ и отъ поста Адлеръ къ первой ротѣ, расположенной въ верховьяхъ рѣки Кудепсты, на протяженiи около 20 верстъ*).

Вышеприведенныя данныя о существующемъ колесномъ сообщенiи въ Черноморскомъ округѣ даютъ ясное понятiе что при такомъ ограниченномъ количествѣ путей сообщенiя едва ли слѣдуетъ ожидать успешнаго развитiя гражданской жизни, а вмѣстѣ съ тѣмъ и сельско–хозяйственной культуры въ ближайшемъ будущемъ. Я не говорю уже о томъ что въ настоящее время всѣ жители юго–восточной части округа, не исключая и ротъ, испытываютъ крайнiя неудобства при сообщенiи съ Кубанскою областiю, откуда, какъ изъ единственнаго источника, прiобрѣтается мясной и упряжной рабочiй скотъ**). Есть другое обстоятельство, которое обращаетъ на себя серьозное вниманiе. На пространствѣ прибрежной полосы отъ Туапсе до границы съ Сухумскимъ отдѣломъ, за исключенiемъ замежеванныхъ въ казну лѣсовъ и земель, поступающихъ въ надѣлъ поселенцамъ, посадамъ и проч., почти вся остальная земля запродана частнымъ лицамъ, на основанiи правилъ опубликованныхъ главнымъ управленiемъ намѣстника кавказскаго. Нѣтъ сомнѣнiя, что изъ числа покупщиковъ земель только тѣ могутъ начать свое хозяйство, участки которыхъ прилегаютъ къ морю или же находятся въ весьма близкомъ отъ него разстоянiи, такъ что проложенiе удобной дороги отъ участка къ берегу моря не требуетъ большихъ хлопотъ и затратъ. Напротивъ, тѣ изъ купцовъ, участки которыхъ находятся въ средѣ пространства, на которомъ въ настоящее время существуетъ полное отсутствiе сообщенiй, каковы, напримѣръ, участки расположенные въ верховьяхъ Цаныка, вплоть до урочища Лѣснаго, естественно будутъ выжидать устройства береговой дороги, къ которой они могли бы примкнуть дороги изъ своихъ участковъ.

Такимъ образомъ нужда и значенiе береговой дороги вдоль Черноморскаго округа открываются сами собою.

Въ примѣчанiи къ пункту 11 правилъ, опубликованныхъ главнымъ управленiемъ намѣстника кавказскаго*), сказано: покупатели обязаны безвозмездно уступить, по требованiю начальника округа, необходимое количество пустопорожней земли для проложенiя прибрежной продольной дороги вдоль округа, когда направленiе этой дороги будетъ опредѣлено. По пункту 6–му формальнаго договора, который покупатель заключаетъ съ начальникомъ округа при отводѣ участка въ натурѣ, онъ уже обязывается въ точности исполнить вышеприведенное примѣчанiе къ пун. 11 правилъ. Но примѣчанiе, какъ это очевидно, съ одной стороны обязываетъ покупателя безвозмездно уступить необходимое количество пустопорожней земли для прибрежной дороги, а съ другой — оставляетъ его въ неизвѣстности, какъ относительно времени опредѣленiя направленiя этой дороги, такъ равно и самаго направленiя оной. Точно также въ упомянутомъ примѣчанiи не опредѣлена ширина полосы, какую покупатель обязанъ уступить подъ дорогу, а равно не сказано, какiя именно земли слѣдуетъ принимать за пустопорожнiя. Такая неопредѣленность въ обязательствахъ, какъ мнѣ кажется, не можетъ не влiять на начинанiе и развитiе хозяйства на земляхъ, прiобрѣтенныхъ покупкою частными лицами.

Въ такой пересѣченной горными кряжами мѣстности, какою представляется вся прибрежная полоса Черноморскаго округа**), необходимо не только заблаговременное опредѣленiе направленiя прибрежной дороги, но и самая трассировка оной. Если для желѣзныхъ дорогъ дѣлаются предварительныя изысканiя, составляются путевые планы, съ подробнымъ показанiемъ на нихъ профилей выемокъ, насыпей и проч., то, по моему убѣжденiю, подобная работа тѣмъ необходимѣе, тѣмъ настоятельнѣе для прибрежной дороги Черноморскаго округа. Не говорю уже о томъ благодѣтельномъ влiянiи на край, какое произведетъ устройство самой дороги, но я вполнѣ убѣжденъ что и одна только предварительная работа этой дороги оживитъ жителей и подвигнетъ ихъ къ энергическому труду. Въ экономическомъ отношенiи нельзя не желать, чтобы упомянутая вдоль округа дорога по возможности шла по серединѣ прибрежной полосы, при такомъ положенiи дороги всѣ участки земли, лежащiе между дорогою и нагорною полосою, получатъ болѣе значительную цѣнность и такъ же легко могутъ быть связаны съ нею боковыми дорогами, какъ и участки расположенные между дорогою и морскимъ берегомъ. Полагаю что и въ политическомъ отношенiи прибрежная дорога должна быть скрыта со стороны моря, — выставлять ее на показъ едва ли было бы разсчетливо.

Для прiобрѣтателей земли въ Черноморскомъ округѣ не маловажное обстоятельство составляетъ и обязательство ихъ относительно проложенiя проѣзжихъ дорогъ изъ нагорной полосы къ берегу моря. По смыслу пункта 11–го правилъ, опубликованныхъ главнымъ управленiемъ намѣмстника кавказскаго, изъемлются изъ продажи, какъ 25–ти саженная шириною полоса по берегу моря, такъ равно и пространства необходимыя для упомянутыхъ дорогъ; между тѣмъ, по пункту 7–му договора съ начальникомъ округа, то и другое возведено въ обязательство безвозмездной уступки покупателями изъ своихъ участковъ. Подлинный текстъ пункта 11–го правилъ, въ томъ видѣ, какъ онъ опубликованъ въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ”, слѣдующiй: при продажѣ участковъ, примыкающихъ непосредственно къ берегу моря, исключается изь продаваемой земли по берегу моря, считая отъ урѣза воды, 25–саженная линiя, для пользованiя рыбопромышленниковъ, а также изъемлются отъ продажи, по усмотрѣнiю начальника округа, пространства, необходимыя для проложенiя проѣзжихъ дорогъ изъ нагорной полосы къ берегу моря. Между тѣмъ пунктъ 7–й формальнаго договора покупателей земли съ начальникомъ округа говоритъ: покупатели безвозмездно уступаютъ изъ своего участка по берегу моря 25–саженную линiю, считая отъ урѣза воды, для пользованiя рыбопромылшленниковь; при чемъ уступаются также пространства, необходимыя для проложенiя проѣзжихъ дорогъ изъ нагорной полосы къ берегу моря.

Казалось бы что проложенiе путей изъ нагорной полосы къ морю, по небольшой ширинѣ прибрежной полосы, не должно обращать на себя серьознаго вниманiя; точно также и количество земли, какое владѣльцы участковъ обязаны будутъ безвозмездно уступить для такихъ дорогъ, также не должно составлять особеннаго расчета. Но въ практическомъ отношенiи дѣло обстанавливается совершенно иначе, тѣмъ болѣе что въ текстѣ пункта 7–го договора не сказано, какiя именно земли безвозмездно уступаются для дорогъ.

Въ прибрежной полосѣ Черноморскаго округа по качеству своему земли можно подраздѣлить: на совершенно неудобныя, малоудобныя и удобныя. Къ удобнымъ землямъ относятся мѣста ровныя, не болотистыя и не каменистыя, способныя для культуры, — а равно террасы и болѣе или менѣе мягкiе склоны, на которыхъ возможно разводить сады, виноградники и проч. Малоудобными землями слѣдуеть признать такiе склоны, которые хотя и не способны для сельско–хозяйственной культуры, — но могутъ приносить какую либо пользу хозяйству, какова, наприм., пастьба скота. Совершенно неудобныя земли составляютъ: весьма крутые склоны, скалы, скалистые горные кряжи и склоны, — вообще мѣста недоступныя и неспособныя для пользованiя. Въ каждомъ почти прiобрѣтаемомъ покупателями участкѣ, за исключенiемъ самыхъ малыхъ, можно встрѣтить земли всѣхъ упомянутыхъ трехъ разрядовъ. Мнѣ случилось видѣть такiе участки, въ которыхъ изъ числа 2,000 десятинъ, удобной земли едва–ли найдется до 500 десятинъ. Такъ какъ земля приобрѣтается отъ казны по цѣнѣ 10 рублей за десятину удобной и неудобной земли на кругъ, то, естественно, при обилiи въ участкѣ неудобной земли, удобная земля придется въ покупкѣ уже по довольно высокой цѣнѣ.

Наибольшая часть земель въ прибрежной полосѣ Черноморскаго округа представляетъ или рѣчныя ущелья или балки, которыя почти перпендикулярно идутъ къ берегу моря; эти ущелья и балки отдѣляются одно отъ другаго болѣе или менѣе высокими горными кряжами или водораздѣлами. На основанiи пункта 1–го правилъ о продажѣ земель, участки нарѣзаются въ границахъ живыхъ, естественныхъ урочищъ, за которыя принимаются упомянутые водораздѣлы, такъ что весьма не рѣдко, все данное ущелье, или балка, принадлежитъ одному покупщику.

При проведенiи дорогъ изъ нагорной полосы къ берегу моря, нѣтъ сомнѣнiя, инженеры будутъ пользоваться только удобными къ тому мѣстами, — а такими мѣстами будутъ ровныя мѣста вдоль ущелiй и мягкiе склоны изъ одного ущелья въ другое, — т. е. владѣльцы участковъ обязаны будутъ уступить безвозмездно для дорогъ лучшiя и наиболѣе цѣнныя мѣста.

Затѣмъ, неизвѣстность — гдѣ именно и когда будутъ проводиться дороги изъ нагорной полосы кь берегу моря, подобно неизвѣстности направленiя и трассировки береговой дороги, также не можетъ не влiять на основанiе прiобрѣтателями хозяйствъ на ихъ участкахъ.

А. Верещагинъ.

_______

ПИСЬМА КРЕСТЬЯНИНА.

II.

У нашего брата мужика, примѣрно сказать, двѣ души или двѣ головы: одна его собственная, а другая общественная. Живутъ эти двѣ души зачастую врозь. Коль можно было бы прислушаться къ тому, что думаетъ про себя мужикъ въ своей свѣтелкѣ, когда онъ одинъ, то выходило бы совсѣмъ иное чѣмъ то, что тотъ же крестьянинъ во всю мужицкую глотку горланитъ, напримѣръ, на сходкѣ. Одно, то, значитъ, что онъ про себя думаетъ, втихомолку, выходитъ и складно и разумно, а другое, то что въ иную пору прогорланитъ на сходкѣ, выходитъ и нескладно и неразумно.

Пришла воля. Перекрестился какъ слѣдуетъ за нее мужичокъ; Царя поблагодарилъ; почувствовалъ знать ее всею какъ есть душою, да не за себя одного, а за всю семью, и подумалъ въ ту пору про себя: «ну–ка, дай заживу я, значитъ, теперь по своему.”

Не тутъ–то было: что подумалъ мужичокъ своею головою, да тихонько про себя, то вышло у него совсѣмъ навыворотъ, когда Ванюха сошелся съ Митрохою, Митроха съ Алехою, да съ Карпомъ, да съ Сидоромъ, да съ Артемьемъ. Думалъ онъ жить по разсудку, а сталъ онъ жить на самомъ дѣлѣ по глупости, да не по своей, а по общественной.

Въ прошедшемъ письмѣ сказывалъ я о томъ, какое было у насъ житье–бытье въ ту пору, когда мы были крѣпостные: житье не веселое, но все же порядочное; тѣснили прикащики, тѣснилъ свой братъ кулакъ или кабатчикъ, но всеже всего было вдоволь, а въ черный день не забывалъ насъ своимъ заступничествомъ и помѣщикъ.

Какъ воля пришла, дa въ первые дни мы на нее пообглядѣлись, и стали мы другъ у дружки спрашивать: у помѣщика во власти мы, значитъ, ужъ не находимся — ладно; а кого же слушаться? Посредникъ говоритъ: «слушайтесь меня, волостнаго старшины вашего, да исправника.” Стали мы слушаться, какъ посредникъ сказывалъ, и его, и старшину нашего, и исправника. Только смотримъ, что–то толкъ и не выходитъ. Посредника видали въ ту пору paзa два въ мѣсяцъ, старшину хоть и почаще, да выбранъ онъ былъ изъ тихонькихъ, власти показывать своей точно не любилъ; какъ ни спросишь о чемъ, все говоритъ: не знаю, братцы, грамотѣ не ученъ; исправникъ только раза два на годъ и заѣзжалъ. Кого слушаться? выходитъ никого! И говорятъ намъ мужики, изъ молодыхъ, которые побойчѣе: «вы, ребята, слушайтесь обществá: что оно скажетъ, то и свято”. Ладно, говоримъ мы, и будемъ слушаться общества! А ребята тѣ, совѣтчики выходитъ, были ребята не глупые; смѣлости у нихъ противъ стариковъ куда какъ было больше, да и голосомъ они были посильнѣе; вотъ они съ самаго перваго года, какъ стали сбираться на сходки, всю власть себѣ голосомь да смѣлостью и забрали, да и такъ по сiе время всю эту власть въ себѣ и держатъ; а другой власти никакой и не стало. Посредникъ пpiѣдетъ бывало: два, три изъ болѣе степенныхъ мужиковъ ему съ жалобою: такъ и такъ, совсѣмъ, дескать, не по законному сходъ–де постановилъ, а посредникъ намъ говоритъ примѣрно въ отвѣтъ такъ: «a вы чего же ребята попустили, сходъ ваше дѣло; въ сходъ никому окромя васъ вмѣшиваться не подобаетъ, что сходъ рѣшитъ, то, значитъ, выходитъ все равно что законъ”. И вотъ намъ отъ этихъ посредницкихъ словъ точно стыдно стало, точно въ самомъ дѣлѣ ужъ мы справляться съ своими дѣлами не умѣемъ. Потолкуемъ, потолкуемъ, бывало промежъ собою, одни, значитъ, люди постепеннѣе, и махнемъ рукою: жаловаться стыдно, себя роняешь; а власть видно изъ рукъ крикуновъ взять не можемъ.

Такъ по маленьку новая жизнь и установилась. Вышло что какъ воля началась, примѣрно на третiй ужъ годъ, такъ вся прежняя власть, что была у помѣщика, перешла на общество, а общество, значитъ, перешло во власть того кто былъ побогаче, да посмѣлѣе, а иной разъ, просто сказать, кто поплутоватѣе былъ, тотъ за себя силу и имѣлъ.

Разсчетъ былъ выгодный. Общество дѣлило земли между тяглами; общество избирало старосту, общество раскладывало подати да оброки, да всѣ вообще платежи, общество занималось рекрутчиной, словомъ общество для мужика все какъ есть было; безъ общества мужикъ какъ безъ глазъ да безъ рукъ. И замѣсто того чтобъ степенные люди въ обществѣ распоряжались, да молодежь въ повиновенiи держали, вышло совѣмъ навыворотъ: вся слабость оказалась на сторонѣ добропорядочныхъ хозяевъ; а плуты съ кулаками да съ молодыми парнями стали за одно.

Изъ этого произошла съ самаго начала большая неурядица въ крестьянствѣ во всемъ. Какъ крестьянинъ у себя дома, такъ, бывало слышишь, онъ всѣхъ этихъ крикуновъ ругаетъ на чемъ свѣтъ стоитъ; какъ онъ на сходкѣ, такъ въ три погибели передъ этимъ крикуномъ и жмется, точно свой разумъ да своя воля у него пропали куда–то совсѣмъ, а вошли въ него чужой умъ да чужая воля. А такъ какъ стали ужъ сбирать сходки больно часто, да по всякому промежъ крестьянства дѣлу, то и безпорядки эти пошли очень скоро по всему крестьянству. Примѣтна стала съ самаго ужъ начала большая распущенность; острастки между плохимъ народомъ не стало никакой, а хорошiй народъ сталъ бояться дурнаго, да даже и слушаться его сталъ.

Впрочемъ, надо правду сказать, распущенность эта не вездѣ с перваго раза примѣтна была. Намъ слышно было отъ другихъ крестьянъ, тамъ именно, гдѣ посредникъ и построже былъ, и поближе до мужицкаго дѣла касался, тамъ и волостные старшины поизбраны были изъ самыхъ лучшихъ хозяевъ, да и посредникъ за тѣмъ наблюдалъ, чтобы отъ новыхъ порядковъ никому не было обиды. Приналегалъ такой посредникъ, какъ сказывали намъ ребята, на старшинъ да и на старостъ, особливо приказанiе отдавали слушаться его, обществу не мирволить, а горланамъ потачки не давать, и все это вмѣстѣ служило мужикамъ острасткою да и руководительствомъ. Но и тутъ, какъ помнится, не долго такiе порядки держались. Какъ водка задешевѣла, примѣрно года четыре спустя послѣ объявленiя воли, и такой даже посредникъ, какъ сказывали намъ, сталъ тоже противъ прежняго послабже; а какъ онъ послабже сталъ входить въ крестьянскiя дѣла, так тотчасъ и старшины оставаться при своихъ мѣстахъ не захотѣли; да всѣ, которые были получше, такъ одинъ за другимъ и повыходили; а на мѣсто ихъ поизбирали изъ менѣе зажиточныхъ, да не всегда даже изъ трезвыхъ мужиковъ. Да и посредники которые были получше стали уходить.

А у насъ, какъ я сказывалъ, гдѣ посредникъ съ самаго ужъ начала сталъ обходиться съ нашимъ братомъ мужичкомъ безо всякой острастки, дѣло пошло изъ рукъ вонъ какъ плохо. Самые выборы на разныя крестьянскiя должности, уже съ третьяго года, производиться стали какъ нельзя хуже: какъ водка–дешевка показалась, такъ съ нее всякiй сходъ, что сельскiй, что волостной, все одно — прямо такъ и начинался, да ею же кончался.

Уже въ то время частенько, признаться, приходилось намъ, какъ соберется насъ два–три мужика изъ трезвыхъ, да до гульбы неохотниковъ, покачивать головой да примѣрно вести такую рѣчь:

— А что, Антонъ Егоровъ, чай отъ воли какъ отъ дурмана голова верхъ дномъ стала? говорю я.

— Похоже; правда, точно безъ похмѣлья опившись ходятъ: поглядишь, поглядишь, и хоть старое добромъ супротивъ новаго не помянешь, а все въ толкъ не возьмешь и новыхъ–то порядковъ.

— Порядковъ–то никакихъ нѣту–те, вотъ оно горе въ чемъ: что мiръ, что горланъ, все безъ головы.

И такимъ–то манеромъ потолкуемъ, потолкуемъ, да опять–таки и разойдемся.

Судить намъ новые порядки мужицкимъ умомъ не совсѣмъ пригоже; а все–же казалось намъ, сь самаго начала какъ волю объявили, точно про порядокъ, да про подчиненность мужика маленько позабыли; переходъ отъ стараго къ новому больно оказался чувствительный; понять его не поняли, вкривь и вкось, кто какъ умѣлъ, принялся толковать, да притомъ на столько, на сколько хватило не разуму, а голосу, и воля обратилась въ своеволiе.

Какъ только горланы наши увидѣли что имъ на сходкахъ привольно, они тотчасъ принялись сбивать съ толку кого только могли; дешевая водка имъ пришла на помощь какъ нельзя болѣе кстати. Стали у насъ сбираться двѣ сходки: одна кабачная, другая настоящая, по волости или по обществу; кому что отъ общества надо было получить, тотъ начиналъ сбирать народъ въ кабакъ; кабатчикъ съ такимъ народомъ завсегда въ дружбѣ: деньги есть — платитъ за попойку, а нѣтъ денегъ — потерпитъ на немъ. И вотъ сбираются мужики въ кабакъ, да тамъ подъ пьянымъ ухомъ, да на пьяный языкъ дѣла напередъ слаживаютъ, полюбовно сговариваются, да потомъ въ этомъ–то видѣ на настоящую сходку и являются: тутъ ужъ непьяный народъ завсегда въ меньшинствѣ; кто свое мнѣнiе трезво, да по совѣсти скажетъ, того заговорятъ, да еще пристыдятъ; раза два–три, походитъ такой мужикъ на сходку, да потомъ и ходить перестанетъ: пускай, говоритъ, пьяницы и рѣшаютъ.

А такъ какъ при такихъ порядкахъ выходило на мужицкiй глазъ что пьяницѣ да плуту вольготнѣе у общества противъ трезваго, жаловаться же было некому, посовѣтоваться было не съ кѣмъ, безчинства какiя ни творились, такъ частенько безо всякаго наказанiя сходили съ рукъ, — естественно необразованный мужикъ поддавался соблазну, и пилъ водку больше чѣмъ слѣдовало, наровя какъ бы тому или другому парню изъ крикуновъ угодить; а тамъ понемногу и самъ, для своего удовольствiя привыкалъ попивать, точно мода стала на веселье да гульбу; а иной спроста полагалъ что такъ надо–де. А какъ къ питью водки не въ мѣру привычку кто бралъ, тотъ сейчасъ входилъ въ свою компанiю; семья точно ему становилась чужая, а компанiя гулякъ, напротивъ, дѣлалась ему пригляднѣе.

И вотъ, въ эту–то пору начались тоже семейные раздѣлы.

Молодой парень на сходкѣ явится да зачастую противъ отца роднаго и говоритъ, али другихъ противъ отца подбиваетъ; а кто противъ отца заговорить на сходкѣ, тому ужъ жить съ отцомъ было не любо; съ этого раздѣлы и начались. А тамъ какъ начались ужъ раздѣлы, такъ они стали все чаще да чаще; парень видитъ что власти никакой надъ нимъ нѣтъ, ну, онъ и отцовскою властью сталъ тяготиться, да тотчасъ же на раздѣлъ и идетъ. А въ ту пору что раздѣлъ, что пожаръ, одно и то же было: раззоренiе обоимъ, и отцу и сыну, или двумъ дѣлившимся братьямъ.

_______

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

Письма къ редактору о нашемъ современномъ искуствѣ.

Письмо I.

(По поводу новой оперы «Борисъ Годуновъ”).

Вы нѣсколько разъ выражали желанiе, чтобы я писалъ о современныхъ явленiяхъ нашей литературы, о ея послѣднихъ, текущихъ новостяхъ. Я отклонялъ отъ себя это занятiе, потому чго находилъ его необыкновенно труднымъ. Если писать, думалъ я, то нужно писать ясно и доказательно; я всегда (открою вамъ по секрету) старался такъ писать. Но что вы прикажете дѣлать сь такъ–называемыми новостями текущей литературы? Какъ писать ясно и доказательно о такихъ расплывающихся, туманныхъ, спутанныхъ, несложившихся, недостигшихъ никакого смысла и значенiя явленiяхъ? Я чувствую себя въ величайшемъ смущенiи среди этихъ полумыслей, полуобразовъ, какихъ–то попытокъ и потугъ сказать неизвѣстно что. Да и какая нужда подвергать все это строгому анализу? Да и какъ это сдѣлать, когда нѣтъ къ такому дѣлу никакой охоты?

Однакожъ, такъ какъ я не отстаю слишкомъ далеко отъ русской литературы и даже вообще отъ русскаго художества, читаю журналы, смотрю новыя картины, слушаю новыя оперы, то я имѣю возможность сдѣлать вамъ угодное, т. е. писать отзывы о нашихъ новостяхъ. Но я не могу дѣлать этого такъ какъ слѣдовало–бы, т. е. точно, ясно, доказательно. Если вы меня освободите отъ этихъ стѣснительныхъ условiй, если позволите не соблюдать ни порядка, ни полноты, ни связи, то я готовъ писать вамъ всякiя замѣтки, какiя придутъ мнѣ на мысль. Я буду стараться объ одномъ, — чтобы вы меня поняли, чтобы вы не считали этихъ замѣтокъ недостойными вниманiя. Это будутъ не искуственныя и поддѣльныя, а почти настоящiя письма къ вамъ. Хотите — печатайте, хотите нѣтъ; это уже ваше дѣло.

Одно явленiе сильно занимаетъ меня въ послѣднее время; оно показалось мнѣ чрезвычайно интереснымъ, такъ сказать знаменательнымъ. Это новая опера — «Борисъ Годуновъ”. Въ настоящую минуту идетъ объ ней ожесточенная полемика въ газетахъ; успѣхъ оперы былъ необыкновенный, композитора усердно вызывали много разъ на каждомъ изъ четырехъ представленiй, бывшихъ передъ самымъ постомъ, но въ тоже время опера возбудила горячую вражду и негодованiе въ людяхъ самыхъ мирныхъ, и, такъ сказать, постороннихъ дѣлу. Я слушалъ оперу, изучалъ либретто, разговаривалъ съ врагами и приверженцами, читалъ рецензiи музыкальныхъ критиковъ, — и до сихъ поръ еще не пришелъ въ себя отъ изумленiя. Представьте себѣ, что вь этой оперѣ самымъ непонятнымъ образомъ сочетались всевозможные элементы, которые у насъ бродятъ на Руси, что они явились въ ней въ самыхъ грубыхъ своихъ формахъ и образовали цѣлое, безпримѣрное по своей чудовищности. Возьмите что хотите, — вы все здѣсь найдете. Наше невѣжество, наша безграмотность — есть; наша музыкальность, пѣвучесть — есть. Отрицанiе искуства — есть; незаглушимая художественная жилкa — есть. Любовь къ народу, къ его пѣснѣ — есть; презрѣнiе къ народу — есть. Уваженiе къ Пушкину — есть; непониманiе Пушкина — есть. Дерзкое стремленiе къ оригинальности, къ самобытности — есть; рабство передъ самою узкою теорiею — есть. Талантъ — есть; совершенная безплодность, отсутствие художественной мысли — есть.

Такимъ образомъ получился въ результатѣ хаосъ невообразимый. Представьте при томъ, что это — опера. Вообразите огромную залу, оркестръ, чудесныя декорацiи (оставшiеся отъ постановки Пушкинскаго «Бориса”), почти всѣхъ нашихъ пѣвцовъ и пѣвицъ, и публику, занявшую всѣ мѣста и рукоплещущую съ восторгомъ. Каково зрѣлище!

Не знаю съ чего и начать. Я употребилъ одно грубое слово, — невѣжество, безграмотность; но увѣряю — это слово точное. Авторъ передѣлалъ Пушкинскую драму; онъ измѣнилъ сцены и рѣчи, передѣлалъ стихи и прибавилъ много своихъ. И тутъ обнаружилось, что онъ не имѣетъ понятiя не только о драматизмѣ, не только о томъ, что такое хорошiе стихи, но и о томъ, что такое стихъ, что значитъ стихотворный размѣръ. Онъ просто думаетъ, что стихъ — коротенькая строчка, въ началѣ которой вмѣсто маленькой стоитъ большая буква. Соображенiя, которыя руководили автора при его передѣлкахъ и сочиненiяхъ, странны до высшей степени. Вы помните начало сцены между Мариною и Самозванцемъ:

Марина.

Димитрiй! Вы?

Самозванецъ.

Волшебный, сладкiй голосъ!

Ты–ль наконецъ? Тебя–ли вижу я

Одну со мной, подъ сѣнью тихой ночи?

Какъ медленно катился скучный день,

Какъ медленно заря вечерня гасла,

Какъ долго ждалъ во мракѣ я ночномъ!

Эти божественные стихи сами по себѣ музыка, и всякiй понимающiй это композиторъ схватился бы за нихъ съ восхищенiемъ, какъ напримѣръ Глинка схватился за лучшiе стихи Руслана и Людмилы: «Дѣла давно минувшихъ дней”, «Ложится въ полѣ мракъ ночной”, «О поле, поле, кто тебя”, «Она мнѣ жизнь, она мнѣ радость” и т. д.

Но нашъ авторъ недоволенъ Пушкинскими стихами и замѣнилъ ихъ своими. Не угодно–ли послушать?

Марина.

Царевичъ!.. Димитрiй!.. Царевичъ!..

Самозванецъ.

Она!.. Марина!..

Здѣсь, моя голубка, красавица моя!

Какъ томительно, какъ долго

Длились минуты ожиданья,

Сколько мучительныхъ сомнѣнiй,

Сердце терзая, свѣтлыя думы мои омрачали,

Любовь мою и счастье проклинать заставляя!

Вы видите, что это не стихи, а чистая проза, причемъ проза плохая, безъ звука и связи, что напримѣръ, послѣднiе два стиха есть наборъ словъ, ничего опредѣленнаго не выражающiй, реторика самаго низкаго разбора. Къ чему тутъ свѣтлыя думы? Зачѣмъ проклинать свое счастье?

Изумителенъ тотъ музыкантъ, который предпочитаетъ писать музыку на прозу, а не на стихи, который даже не различаетъ прозы отъ стиховъ, (а вѣдь музыка всегда имѣетъ размѣръ, и ей слѣдовало бы знать въ этомъ толкъ); но увѣряю васъ, тутъ есть вещи еще болѣе изумительныя. По всему видно, что композитору стихи Пушкина показались слабыми, невыразительными, и онъ усилилъ ихъ, точно такъ какъ и вообще онъ усилилъ всю драму. Композитору казалось, что у Пушкина мало нѣжности, и вотъ онъ поставилъ:

Здѣсь, моя голубка, красавица моя!

Вышло гораздо больше чувства.

Композитору казались неумѣстными и негодными для музыки слова о сѣни тихой ночи, о томъ, какъ катился день, какъ заря вечерняя гасла. Онъ вѣдь реалистъ въ музыкѣ; онъ сейчасъ подумалъ, что ему пришлось бы изображать звуками и тихую ночь, и теченiе дня, и погасанiе зари. Кстати ли это? И вотъ онъ выкидываетъ все это и ставитъ свои слова: томителъно, мучительныя сомнѣнiя, терзанiе сердца и даже проклинанiе своего счастья! Вотъ это хорошiя слова, на которыя можно написать сильную музыку.

Вотъ вамъ примѣръ реализма и нынѣшняго художественнаго пониманiя. Мы уже не знаемъ сами, чтó и для чего дѣлаемъ; мы забыли, что музыка, стихи, слова, краски, составляютъ только выраженiе, внѣшнюю форму чувства или мысли, а не самое чувство, не самую мысль. Самозванецъ говоритъ о зарѣ, о тихой ночи, о томъ какъ катился день, но онъ не это хочетъ выразить, онъ выражаетъ томленiе и нѣжность, которыя его наполняютъ. Въ прежнiя времена это понимали, и подъ буквой, подъ словомъ умѣли видѣть ихъ внутреннее значенiе: но нынче всякое не прямое выраженiе кажется страннымъ, неестественнымъ, наконецъ непонятнымъ и безсмысленныиъ. И такимъ образомъ, пришли многiе къ убѣжденiю что вообще искуство есть безсмыслица. Ибо если мы понимаемъ только сотую долю того, чтó выражаетъ искуство, то остальныя девяносто девять долей намъ покажутся лишними. Нынче часто разсуждаютъ такъ: зачѣмъ писать картину, если тоже самое можно выразить въ небольшой журнальной статьѣ? И наоборотъ: въ картинѣ должно находиться только то, чтó можетъ быть изложено въ хорошей журнальной статьѣ; все остальное вздорь. Между тѣмъ каждое искуство имѣетъ свои задачи, имѣетъ предметы, которые только одно оно можетъ изображать. Живописецъ не можетъ словами сказать того, чтó онъ выражаетъ красками, музыкантъ не можетъ нарисовать того, чтó онъ выражаетъ звуками. Окруженные толпою людей, которые настойчиво требуютъ отчета, а понимать не хотятъ, бѣдные художники, недостаточно сильные своимъ талантомъ, теряются, стыдятся самыхъ лучшихъ своихъ вдохновенiй и уродуютъ свои прiемы и свои произведенiя.

Что такое музыка? Она основана на чудесномъ соотношенiи, въ которомъ находятся звуки съ настроенiями души. Звуки имѣютъ выразительность сами по себѣ, безъ словъ, безъ обстановки, безъ всякой связи съ другими предметами. Такъ точно и краски имѣютъ свой характеръ, свою силу независимо отъ предметовъ, на которыхъ онѣ лежатъ. Но краски требуютъ для своего проявленiя пространства и слѣдовательно неизбѣжно связываются съ предметами, объективируются; звуки же требуютъ для себя одного времени, и потому изъ всѣхъ выраженiй человѣческой души музыка есть самое субъективное, наиболѣе близкое къ самой душѣ. Вотъ почему музыкой можно выразить съ удивительною ясностiю самыя глубокiя, самыя тонкiя душевныя движенiя, не поддающiяся другимъ способамъ выраженiя. Вотъ почему съ другой стороны музыка, можно сказать, естественнѣе другихъ искуствъ и, въ видѣ пѣнiя, явилась раньше всѣхъ ихъ — и больше всѣхъ распространена. Даже птицы поютъ, не имѣя ни словъ, ни понятiй, никакихъ зачатковъ воплощенiя своихъ чувствъ инымъ способомъ.

Но являются реалисты и начинаютъ недоумѣвать, чтó значатъ и чтó доказываютъ всѣ эти звуки, раздающiеся постоянно на всѣхъ мѣстахъ земнаго шара. Они говорятъ, что это владычество музыки неестественно и безсмысленно; что оно основано на идеализацiи, фальши; что музыка должна выражать что–нибудь опредѣленное, ясное; что сама по себѣ она очевидно ничего не значитъ, а годится только для уясненiя и усиленiя чего–нибудъ другаго, имѣющаго дѣйствительный смыслъ. И такъ музыка должна обратиться въ средство, пойти, напримѣръ, на службу другаго искуства, всего ближе разумѣется поэзiи. А поэзiя тоже должна быть на службѣ, именно проводить идеи; а идеи тоже сами по себѣ ничто, а должны служить жизни. Жизнь же уже сама по себѣ хороша, даже безъ музыки, безъ поэзiи и безъ идей.

Вотъ нѣкоторыя черты этой новой теорiи. Мнѣ хотѣлось особенно обратить ваше вниманiе на ея противо–естественность. Музыка вещь такая натуральная, что какъ скоро надъ нею начинаютъ мудрить, выходитъ очевидное насилiе природѣ. Отрицать музыку гораздо труднѣе, чѣмъ, напримѣръ, отрицать естественность стиховъ, фигуральныхъ и метафорическихъ выраженiй. Стихъ можно (повидимому) замѣнить прозою, и метафору точнымъ выраженiемь. Но музыку не на что переводить, — она не разложима. Наши новаторы въ своихъ усилiяхъ создать музыку болѣе естественную, чѣмъ какъ она есть, дошли до удивительной уродливости. Говорить и пѣть — дѣла одинаково естественныя, одинаково понятныя, но притомъ и совершенно различныя. Говоритъ человѣкъ, такъ онъ говоритъ, а не поетъ; поетъ — такъ поетъ, а не говоритъ. Между тѣмъ любимою формою нашихъ музыкантовъ сдѣлался речитативъ, то есть — ни то ни се, ни говоръ ни пѣнье, а нечто среднее. Речитативъ всегда употреблялся въ oпeрахъ, но всегда считался самымъ искуственнымъ прiемомъ; онъ хорошъ былъ только для комическихъ сценъ. Между тѣмъ новаторы обратили всю оперу въ речитативъ, на томъ основанiи, что онъ болѣе подходитъ къ обыкновенной рѣчи, и потому–де есть самая естественная музыка. Естественность музыки они измѣряютъ не мѣрою взятою въ самой музыкѣ, а мѣрою ей чужою (т. е. разговоромъ), — понятно, что они пришли къ величайшей неестественности. Они похожи на поэта, который усиливался бы, чтобы его стихи походили на прозу (сравненiе для васъ понятное, но для нашего композитора, да и для многихъ, — увы! — совершенно недоступное), или на того архитектора, который ради натуральности раскрашивалъ мѣдныя колонны подъ дубъ. Чувствую, что эти сравненiя слабы; ихъ нужно увеличить въ тысячу разъ, чтобы приблизиться къ тому, чтó дѣлается въ музыкѣ.

Я не думаю сказать, чтобы речитативы новыхъ оперъ были дурны; напротивъ, они часто превосходны, и привыкнувъ, ихъ можно слушать съ удовольствiемъ; но это все–же не пѣнiе, не полная музыка. Бѣдные композиторы это чувствуютъ сами; гдѣ только можно они вставляютъ хоры и пѣсни. И въ этомъ какъ и во многомъ другомъ, просто жалко видѣть, какъ люди стараются сами себя обмануть!

Такъ–то изъ стремленiя къ правдѣ можетъ выйти самая уродливая ложь и неестественность.

Но набралось такъ много говорить, что приходится отложить до слѣдующаго письма.

Н. Страховъ.

(Продолженiе будетъ).

_______

ПОСЛѢДНЯЯ СТРАНИЧКА.

Изъ записки графа Обезьянинова, озаглавленной «Мои современныя соображенiя”, заимствуемъ статейку подъ названiемъ «О голодѣ вообще и въ частности”.

«Вопросъ сей, сколько мнѣ думается, не лишенъ важнаго значенiя, какъ въ экономическомъ, такъ и въ политическомъ отношенiи. Но тѣмъ не менѣе, я полагаю что не слѣдуетъ преувеличивать его важность, дабы не волновать понапрасну умы, и не давать пищи для экскламативной дѣятельности нашей прессы.

Голодъ, какъ всякое явленiе бытовой государственной жизни, заслуживаетъ вниманiя и, такъ сказать, изслѣдованiя. Но по многолѣтнимъ моимъ наблюденiямъ, для противодѣйствiя сему неудобству, нужна не столъко сентиментальная и нѣредко аффектированная субсидiя филантропическихъ тенденцiй, сколько критическiй анализъ и ретроспективный взглядъ на его перiодическую интермиттенцiю, и его органическую солидарность съ современнымъ положенiемъ Россiи.

Современное положенiе Россiи, какъ не разъ я уже имѣлъ случай наблюдать, есть, такъ сказать, не что иное, какъ проистекающее отъ прошедшаго сцѣпленiе обстоятельствъ и причинъ, производящихъ, если можно такъ выразиться, несомнѣнный малезъ во всѣхъ фазисахъ современной практики нашего агрономическаго хозяйства. Пальятивные суррогаты филантропiи могутъ утолить моментальный аппетитъ просящаго хлѣба, но послужить экономическою мѣрою не могутъ; а такъ какъ учащенiе прiемовъ филантропической раздачи хлѣбa имѣетъ непосредственное влiянiе на психическое привитiе индивидуальной логики о подаянiяхъ, и подрываетъ, такъ сказать, въ самыхъ базисахъ животочивые принципы труда, какъ непосредственнаго актора и рычага экономическаго благополучiя, то, сколько мнѣ кажется, слѣдуетъ, въ виду прямаго влiянiя на уменьшенiе деморализирующаго дѣйствiя голода, стремиться прежде всего къ уменьшенiю, dans les domaines du possible, аксессовъ благотворительности и сентиментальнаго муссированiя сего государственнаго — если не бѣдствiя, то все же неудобства.

Уменьшивъ районы филантропическихъ отношенiй къ оному неудобству, мы получимъ возможность приступить, такъ сказать, къ безпристрастно–критической оцѣнкѣ сего явленiя. Изъ такой оцѣнки мы получимъ несомнѣнные, такъ сказать, выводы въ видѣ непреложныхъ политико–практическихъ афоризмовъ. Вкратцѣ изложу эти афоризмы.

1) Безспорно голодъ есть неизбѣжное, такъ сказать, исторически–фатальное послѣдствiе эмансипацiоннаго переворота въ бытовой жизни экономической сферы русскаго государства.

2) Не менѣе абсолютнымъ является голодъ послѣдствiемъ замѣны единоличной субординацiи продовольствiя губернiи губернатору коллегiальными функцiями земскихъ институтовъ.

3) Болѣе аксидентально, чѣмъ абсолютно какъ послѣдствiе, является голодъ, такъ сказать, воплощенiемъ тѣхъ отступленiй отъ универсальныхъ воззрѣнiй на отношенiя рабочихъ къ своимъ аграрнымъ хозяевамъ, которые вошли въ usus vitae вмѣстѣ съ введенiемъ новыхъ судебныхъ институтовъ.

На сихъ трехъ фактахъ зиждется голодъ, какъ явленiе общее и частное.

Впрочемъ не отвергаю и того что эригацiя полей, буазированiе мѣстностей безлѣсныхъ и разведенiе усовершенствованныхъ сельскохозяйственныхъ орудiй преимущественно между крестьянами весьма много можетъ способствовать если не къ органическому, то все–же къ моментальному облегченiю голода какъ неудобства”.

^* * ^*

Подслушанные разговоры; почерпнуто изъ тетради стенографа.

Опекунь и гувернеръ.

— Позвольте узнать, вы публиковали о вызовѣ гувернера?

— Такъ–съ точно.

— Такъ позвольте представиться: я гувернеръ...

— А.... извините за вопросъ: вы водку пьете?

— Сохрани Богъ!

— Г–мъ. Ну а въ карты поигрываете?

— Ни–ни! Я врагъ карточный игры...

— А фаворитки у васъ есть?

— Помилуйте... Я при дамахъ такъ даже краснѣю при каждомъ словѣ!

— Г–мъ. Извините меня за откровенность... У меня такой уже былъ: водки не пилъ, въ карты не игралъ, и собственной фаворитки не имѣлъ, а кончилъ тѣмъ что мою жену съ собой увезъ. А потому... извините! Я васъ принять не рѣшаюсь... именно потому–съ что вы водки не пьете, въ карты не играете и собственной фаворитки не держите. Извините–съ, я ищу человѣка нравственнаго...

^* * ^*

Разговоры дѣловые.

— Иванъ Ивановичъ! вамъ неизвѣстно отчего умеръ скоропостижно Дурьяновъ?

— Очень знаю! Оттого что наѣхала ревизiя, и въ денежномъ сундукѣ у него недочетъ... Вотъ онъ и умеръ. Ревизiя уѣдетъ, и онъ воскреснетъ.

— Какъ воскреснетъ? Вѣдь онъ въ гробу!

— Эка важность! Онъ четвертый разъ въ гробу, а потомъ окажется что онъ не умеръ, а только пребывалъ въ летаргическомъ снѣ...

— А!... такъ это очень остроумно.

— Не знаю... Но во всякомъ случаѣ — выгодно.

^* * ^*

Въ домѣ призрѣваемыхъ.

— Господинъ Дормидонтовъ! составьте пожалуйста публикацiю о продажѣ старыхъ подошвъ въ нашемъ заведенiи, суммой на 2,000 рублей.

— Сiю минуту... только, осмѣлюсь доложить вамъ, Николай Константиновичъ, — къ продажѣ собраны въ чехаусѣ однѣ новыя подошвы, купленныя съ подрядовъ для нашего заведенiя.

— Знаю! такъ и слѣдуетъ. Кто–же сталъ бы покупать старыя подошвы? Мы всегда продаемъ новыя, а въ публикацiяхъ означаемъ старыя. Да и продаемъ не за 2,000, а за цѣлыя 8.

— Но тогда у насъ всѣ призрѣваемые останутся безъ подошвъ.

— Ничуть! Во первыхъ у каждаго изъ нихъ есть свои природныя подошвы, а во вторыхъ... Кто изъ нихъ человѣкъ порядочный и съ пониманiемъ, тотъ купитъ подошвы на собственныя деньги.

— Ну, а если случатся ревизоры?

— Эка невидаль! Вы знаете кто у насъ ревизоры: или статский или дѣйствительный. Ну, такъ развѣ этакiя лица станутъ унижаться до какой нибудь ничтожной подошвы... особенно, если подъ актомъ будетъ стоять подпись: «съ подлиннымъ вѣрно. Бухгалтеръ Пламенскiй”.

^* * ^*

Разговоръ въ квартирѣ досужаго домовладѣльца:

— Позвольте узнать вашу фамилiю?

— Я г–нъ Тропманъ.

— А, Тропманъ!... позвольте, фамилiя знакомая: что бишь такое я слыхалъ?... Ахъ, да, Тропмана вѣдь казнили, чуть–ли даже не во Францiи.

— Не знаю–съ! я никогда и не былъ во Францiи!

— Такъ вѣроятно это другаго Тропмана?

— Вѣроятно.

_______

ОПЕЧАТКИ.

Въ № 7, на стр. 195, во 2–мъ столбцѣ вкрались слѣдующiя ошибки: въ 33 строкѣ сверху напечатано «Людовика XVIII”, — слѣдуетъ читать «Людовика XVI”; а въ 39 строкѣ напечатано: «при Людовикѣ ХII”, — слѣдуетъ читать «при Людовикѣ XVI”.

_______

OБЪЯВЛЕНIЯ.

ВЫШЕЛЪ РОМАНЪ.

«ОДИНЪ ИЗЪ НАШИХЪ БИСМАРКОВЪ”.

К. В. М.

Годовые подписчики «Гражданина” за 1873 и 1874 гг. могутъ получать его изъ редакцiи по предъявленiи билета на подписку или по письму въ редакцiю за 1 p. 50 к. вмѣсто 2 р. 50 к. (цѣны въ продажѣ). Иногородные прилагаютъ вѣсовыхъ 20 коп.

_____

Только что отпечатанъ и поступилъ въ продажу во всѣхъ книжныхъ магазинахъ романъ:

«ИДIОТЪ”.

ѲЕДОРА ДОСТОЕВСКАГО.

Четыре части, въ двухъ томахъ. Цѣна 3 р. 50 к. Пересылка за 3 фунта. Склады изданiя: въ С.–Петербургѣ: у автора, Гусевъ переулокъ, д. Сливчанскаго, кв. № 17, и при типографiи Замысловскаго, Казанская улица, д. № 33; въ Москвѣ: у книгопродавца Соловьева, Страстной Бульваръ, д. Алексѣева. Книгопродавцы пользуются уступкой. — Подписчики «Гражданина”, выписывающiе романъ черезъ редакцiю, за пересылку ничего не платятъ.

ОТЪ КОМИТЕТА ПО ИЗДАНIЮ

«ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СКЛАДЧИНЫ”

ВЪ ПОЛЬЗУ

ПОСТРАДАВШИХЪ ОТЪ НЕУРОЖАЯ.

Одновременно съ изданiемъ «СКЛАДЧИНЫ”, предпринятымъ литераторами, возникла между художниками и музыкантами мысль принести, съ своей стороны, посильную пользу пострадавшимъ отъ неурожая. Объ изданiи литературной и музыкальной «СКЛАДЧИНЫ” было уже объявлено; въ настоящее время комитетъ находитъ возможнымъ объявить и объ изданiи «ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СКЛАДЧИНЫ”.

Альбомъ «ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СКЛАДЧИНЫ” будетъ состоять изъ двухъ частей. Въ одной изъ нихъ будутъ помѣщены рисунки художниковъ, нарочно для альбома писанные; во второй рисунки съ текстами, музыкальными и литературными, автографически (fac simile) воспроизведенными.

Въ изданiи этомъ обѣщали принять участiе слѣдующiе художники: П. Борель, В. Васнецовъ, Н. Ге, М. Зичи, Н. Каразинъ, И. Кёллеръ, Л. Лагорiо, А. Мещерскiй, М. Микѣшинъ, И. Пановъ, К. Савицкiй, П. Соколовъ, К. Трутовскiй, В. Якоби, П. Шамшинъ, И. Шишкинъ, А. Шарлемань; художественное исполненiе представленныхъ работъ для печати приняли на себя: Н. Брезе, К. Вейерманъ, Е. Гогенфельденъ, О. Герасимовъ, Э. Даммюллеръ, А. Даугель, Э. Ивансонъ, О. Май, И. Матюшинъ, А. Мюнстеръ и Л. Сѣряковъ. При этомъ комитетъ считаетъ долгомъ присовокупить что имена тѣхъ художниковъ, отъ которыхъ до сихъ поръ нѣтъ положительнаго согласiя на участiе въ изданiи, въ случаѣ изъявленiя таковаго, будутъ внесены въ только–что приведенный списокъ.

Рисунки, изъ которыхъ будетъ состоять альбомъ, будутъ воспроизведены разными способами, какъ–то: ксило, хромо– и литографiею, а также аквафортою. Число рисунковъ не меньше ПЯТНАДЦАТИ.

Альбомъ будетъ изданъ въ форматѣ обыкновенной нотной бумаги и появится въ свѣтъ по возможности скоро, о чемъ комитетомъ будетъ объявлено своевременно.

ЦѢНА: безъ пересылки......5 рублей.

съ пересылкою......6 »

ПОДПИСКА ПРИНИМАЕТСЯ: въ С.–Петербургѣ: въ магазинахъ: эстампныхъ — Аванца, Беггрова, Дацiаро, Фельтена, въ музыкальныхъ — Бернарда и Iогансова, въ книжныхъ — Исакова, Базунова, Гоппе и Черкесова; въ Москвѣ: въ эстампныхъ магазинахъ Дацiаро и Аванца.

Члены комитета: Н. Ге. М. Зичи. Н. Каразинъ. Л. Лагорiо.

А. Мещерскiй. М. Микѣшинъ (предсѣдатель).

П. Шамшинъ.

Поступила въ продажу во всѣхъ книжныхъ магазинахъ новая книга:

УРОКИ РУССКАГО ПРАВОПИСАНIЯ.

(Опытъ приложенiя изыскательнаго метода къ обученiю правописаниiя). Руководство для учителей народныхъ и др. элементарныхъ школъ и для домашняго обученiя. Сост. Ѳ. Пуцыковичъ. Цѣна 40 к., съ перес. 50 к. ОДОБРЕНО УЧЕНЫМЪ КОМИТЕТОМЪ МИНИСТЕРСТВА НАРОДНАГО ПРОСВѢЩЕНIЯ какъ «прекрасное пособiе для учителей элементарныхъ училищъ”.

Въ «Книжномъ магазинѣ для иногородныхъ» (Невскiй проспектъ, д. № 27) продается:

МIРЪ КАКЪ ЦѢЛОЕ.

ЧЕРТЫ ИЗЪ НАУКИ О ПРИРОДѢ.

Соч. Н. Страхова. (525 стр. in 8°). Цѣна 2 р.

ГАЛЛЕРЕЯ СТЕРЕОСКОПНЫХЪ КАРТИНЪ. Вѣнская выставка, Петербургъ, Кавказъ, Швейцарiя, Тироль, Италiя, Испанiя, Парижъ, Рейнъ, Тюрингенъ, Скульптура, Красавицы, Жанръ, Группы и проч. по 2, 3, 4 и 6 pуб. за дюжину; — раскрашенныя по 4, 6 и 9 руб. и дороже за дюжину — въ Центральномъ Депо фотографическихъ картинъ, Невскiй проспектъ № 60, противъ Аничкова дворца.

Типографiя А. Трашеля, Стремянная ул. д. № 12. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

*) Корреспонденцiя подъ заглавiемъ «Изъ путевыхъ замѣтокъ по Черноморскому округу” помѣщена въ слѣдующихъ №№ «Моск. Вѣдом.” 1873 года: 204, 206, 210, 213, 217, 241, 257 и 272.

**) Отчетъ коммиссiи, стр. 16.

*) Дорога отъ поста Даховскаго къ штабъ–квартирѣ № 2 имѣетъ болѣе 6 переправъ въ бродъ, чрезъ рѣку Сочу, а дорога отъ Адлера въ 1 роту — крутой подъемъ и спускъ, чрезъ водораздѣлъ рѣкъ Мзынты и Кудепсты.

**) Вся юго–восточная часть Черноморскаго округа, отъ Туапсе до Гагринскаго хребта, имѣетъ сообщенiе съ Кубанскою областiю только чрезъ Гойтхскiй перевалъ.

*) См. «Моск. Вѣдом.” 1871 г., отъ 13 апрѣля, № 77.

**) Наибольшая часть Черноморскаго округа параллельнаго морскому берегу, или главному хребту, цѣпью горныхъ кряжей раздѣляется на двѣ полосы — нагорную и прибрежную. Главныя рѣки, какъ бы прорываютъ эту цѣпь, образуя въ ней ворота. Въ той и другой полосѣ есть горные кряжи, образующiе бассейны рѣкъ, — и ихъ отроги, служащiе водораздѣлами рѣкъ и ихъ притоковъ.