<РГАЛИ, ф. 212.1.28. Письмо Ф. М. Достоевского к А. Г. Достоевской>

Эмсъ 4/16 Iюня/75 Среда

Голубчикъ мой Аня, получилъ твое[1] письмецо отъ 28 Мая третьяго дня, ужасъ какъ долго идетъ. Благодарю за письмецо, за то что въ банѣ были и за извѣстiя о тебѣ и о дѣтишкахъ. Пожалуста разнообразь время, ходи въ театръ и гулять почаще и всѣми силами бодрись, т. е. сопротивляйся окисленiю. Въ твоемъ положенiи стоитъ только начать поддаваться и уступать разнымъ давленiямъ[2], какъ втрое станетъ тяжеле. Главное, пиши почаще, срочно, непремѣнно въ три дня (по крайней мѣрѣ) разъ, а то я здѣсь Богъ знаетъ что выдумаю. Съ дѣтишками говори иногда обо мнѣ. Ѳедина пѣсенка премиленькая, Лилю цалую особенно. ‑ Я здѣсь, Аня, буквально мучаюсь. Ни единаго знакомаго (хоть бы Кублицкiй прiѣхалъ). Не съ кѣмъ слова молвить. Русскiе есть, но все совершенно мнѣ неизвѣстные, и на половину все русскiе иностранцы и русскiе купцы. Неужели такъ все время останется; очень тяжело. Погода у насъ сквернѣйшая. До вчерашняго дня былъ сплошь дождь и вѣтеръ, а вчера дождь шелъ всего только три раза въ день. Поутру, въ семь часовъ, тринадцать и 14 градусовъ, затѣмъ къ двумъ часамъ возрастаетъ до 24^хъ и потомъ вдругъ, въ какой нибудь часъ, вихрь и падаетъ опять на 15 и на 14. Третьяго дня я почувствовалъ что простудился, а вчера былъ весь день страшнѣйшiй насморкъ, чихалъ въ часъ разъ по 200 и по 300 (безъ малѣйшаго преувеличенiя) и испортилъ въ одинъ день 5 платковъ и цѣлое полотенце, въ которое принужденъ былъ начать сморкаться. Къ вечеру жаръ, головная боль и большая слабость, такъ что я даже было и испугался; но сегодня утромъ всталъ несравненно бодрѣе чѣмъ предполагалъ ложась. Насморкъ хоть и продолжается, но впятеро[3] меньше. Жару тоже нѣтъ, только

// л. 37

немножко болитъ голова. Главное же ободрило меня что апетитъ все тотъ же (прекрасный) и языкъ совершенно чистъ (т. е. завтра буду совсѣмъ здоровъ). Вотъ почему и не пойду къ доктору а пойду въ свое время, чтобъ не платить лишнихъ талеровъ. Затѣмъ скука адская, тоска невыразимая. Народу здѣсь очень много, по кур-листу уже 5000 именъ. До невѣроятности чванныя, жеманныя, нахальныя и грубыя рожи. Развлеченiй никакихъ, гулять негдѣ (все полно гадостью). Я былъ въ Духовъ день въ русской церкви, народу много, больше чѣмъ я ожидалъ, но все Богъ знаетъ кто. Дамы жеманничаютъ, садятся на стульяхъ и падаютъ въ обмороки. При мнѣ въ церкви три упали въ обморокъ, (отъ ладану и отъ духоты будто-бы), а небось на балѣ пропляшетъ всю ночь, или такой наворотитъ обѣдъ что и двумъ мужикамъ было-бы въ сытость. Гадко. Докторъ прибавилъ мнѣ три стакана утромъ, по 6 унцевъ и 2 послѣ обѣда, по 4 унца. Про леченiе еще нечего сказать. Сквернѣе всего то, что еще и не думалъ начинать работу: и тоска и всѣ эти хворости и свинства всякую охоту изъ меня вышибаютъ. А другiя-то думаютъ что я за границу веселиться поѣхалъ, Анна Гавриловна и Александр<а> Павловна кажется это думаютъ. Кстати, которой изъ нихъ нужна карточка Гамбеты, я забылъ? Гамбету я еще не сыскалъ, да и не до него мнѣ, да и не понимаю нетерпѣнiя чтобъ посылать въ письмѣ. Подождутъ пока привезу. Если не отыщу здѣсь, то въ Берлинѣ надобно нарочно поискать его; тамъ-то найду. ‑ Голубчикъ мой милый Аня, все ужасаюсь взятыхъ на себя обязательствъ: вижу что, какъ ни старайся я, но

// л. 38

почти не будетъ времени писать. Между тѣмъ чуть выѣду отсюда, то ужъ и совсѣмъ нельзя будетъ писать съ дорогой, съ переѣздомъ въ Петербург<ъ> и потомъ въ виду того что послѣдуетъ. Просто прихожу въ большую тоску. Да подумывай тоже и объ томъ, Аня, какъ намъ рѣшить на счетъ квартиры въ Петербургѣ; долженъ ли я тамъ отыскать ее, проѣздомъ, или мы вмѣстѣ прiѣдемъ изъ Руссы, хоть въ гостинницу, и потомъ уже найдемъ? Объ этомъ нужно твердо и окончательно рѣшить. Также и объ служанкахъ: Недурно еслибъ поѣхала съ нами Лукерья.

Написать тебѣ еще ничего не имѣю. Желалъ бы сегодня совсѣмъ выздоровѣть. Воду пью акуратно. Встаю въ 6 утра, а ложусь въ 11^мъ вечера. Жить здѣсь не совсѣмъ дешево, но я особенно денегъ не бросаю. ‑ Цалую и обнимаю тебя чрезмѣрно, но любишь-ли ты то меня, голубчикъ, вотъ вопросъ! Я объ васъ думаю безпрерывно. Дѣтей цалуй и пиши мнѣ объ нихъ подробности. Хорошо кабы ты, всякую подробность, которую мнѣ пишешь о дѣтяхъ, вписывала бы и для себя, на память, въ особую тетрадку. Для этого можно бы особую книгу купить. И как<ъ> бы это было хорошо, какъ пригодится и имъ и намъ, чрезъ много лѣтъ, если удастся еще пожить. У тебя была идея въ этомъ родѣ.

Милая Аня, вѣрь моей любви безконечной, умоляю береги себя и дѣтей. Кстати, не подумай обезпокоиться моимъ насморкомъ. Все это вздоръ. ‑ А можетъ прочтя это засмѣешься и назовешь меня фатомъ. Я потому написалъ: не безпокойся, что знаю доброе, милое сердечко моей жонки, безъ которой, увы, живу вотъ уже 2 недѣли. Аня, милая, люби меня и думай обо мнѣ иногда, отъ мысли о томъ мнѣ будетъ веселѣе.

Дѣток<ъ> цалую, всѣмъ поклонъ. Нѣтъ ли извѣстiй отъ мамы, отъ Иван<а> Григорьевича? Ахъ Аня, какъ я боюсь что у нихъ тамъ опять что-[4]нибудь выйдетъ и на тебя это подѣйствуетъ. Проклятая Ольга Кириловна, гадкое купецкое отродье! Обнимаю васъ всѣхъ и всѣхъ.

Твой вес<ь> Ѳ<.> Достоевск<iй.>[5]

// л. 37 об.

[1] Вместо: твое ‑ было начато: тр

[2] Исправлено. В рукописи было: давленiяхъ

[3] Вместо: впятеро ‑ было начато: впятр

[4] Далее поставлен авторский знак //. На полях слева знак дублируется.

[5] Запись: нибудь выйдетъ и на тебя это подѣйствуетъ ∞ Твой вес<ь> Ѳ<.> Достоевск<iй.> ‑ сделана под знаком // на полях слева.