<РГАЛИ,
212.1.23. Письмо Ф. М. Достоевского к Достоевской А. Г.>
Saxon les Bains
Воскресенiе
17[1] Ноября/67
Милый мой голубчикъ, радость моя Анечка (съ Соничкой и
Мишкой) цалую васъ всѣхъ троихъ, (если надо), крѣпко, а тебя
Аня 50 разъ. Что ты милый голубчикъ? Какъ ты время проводила? Здорова-ли
ты? Изъ ума ты у меня не выходила. Прiѣхалъ я безъ четверти четыре; (Что
за день! Что за виды дорогою. Это лучше вдвое, чѣмъ въ прошлый разъ.
Какая прелесть н<а>прим<ѣръ> Vevey; не говорю ужъ объ
Montreux. Я подробно разглядывалъ Веве. Это[2]
хорошiй городъ, въ которомъ вѣроятно и хорошiя квартиры есть и доктора и
отели. На всякой случай, Аничка, на всякiй случай; хотя наши старушонки тоже
чего-нибудь стоютъ и помогутъ при дѣлѣ. ‑ Ахъ
голубчикъ, не надо
// л. 36
меня
и пускать къ рулеткѣ! Какъ только прикоснулся ‑ сердце замираетъ,
руки-ноги дрожатъ и холодѣютъ. Прiѣхалъ я сюда безъ четверти
четыре, и узналъ что рулетка до 5 часовъ. (Я думалъ до[3]
четырехъ)<.> Стало быть часъ оставался. Я побѣжалъ. Съ первыхъ
ставокъ спустилъ 50 франковъ, потомъ вдругъ поднялся, не знаю насколько,
не считалъ; за тѣмъ пошолъ страшный проигрышъ; почти до послѣдковъ;
И вдругъ на самыя послѣднiя деньги отыгралъ всѣ мои
125 франковъ и кромѣ того въ выигрышѣ 110. Всего у меня теперь
235фр.. Аня, милая,
я сильно-было раздумывалъ послать тебѣ сто франковъ, но слишкомъ вѣдь мало. Еслибъ покрайней
мѣрѣ 200. Зато даю себѣ честное и великое слово, что вечеромъ, съ 8 часовъ[4] до[5] 11ти,
буду играть жидомъ, благоразумнѣйшимъ образомъ, клянусь тебѣ. Если-же
хоть что-нибудь еще прибавлю къ выигрышу, то завтра-же[6]
непремѣнно пошлю тебѣ, а самъ навѣрно прiѣду послѣ
завтра т. е. во Вторникъ.
Не знаю когда пойдетъ къ тебѣ это письмецо. ‑ ‑
Сейчасъ меня прервали, принесли обѣдать. Забыли хлѣба. Сошолъ внизъ
спросить, и вдругъ хозяинъ отеля, встрѣтивъ меня (и подозрѣвая, что
я Русскiй)
// л. 37
спрашиваетъ
меня: «Не къ вамъ-ли пришла телеграма?» Я такъ и обмеръ. Смотрю: A Mr Stablewsky.
Нѣтъ, говорю, не ко мнѣ. Пошолъ обѣдать и сердце не на мѣстѣ.
Думаю: Съ тобой что-нибудь случилось, хозяйки или докторъ подали телеграму по
твоей просьбѣ; имена Русскiя всѣ коверкаютъ, на почтѣ
исковеркали, ‑ ну что если отъ тебя ко мнѣ? Сошолъ опять:
Спрашиваю: Нельзя-ли узнать откудова телеграма? (Такъ-бы кажется и распечаталъ,
прочелъ) говорятъ: Изъ Пруссiи. Ну, слава Богу! А ужъ какъ испугался,
Господи!
Анечка, милая, радость ты моя! Все это время объ тебѣ
буду думать. Береги себя! Умоляю тебя, цалую тебя. Голубчикъ мой, какъ я
раскаяваюсь: давеча я былъ такой нервный, такъ сердился, кричалъ на тебя.
Ангелъ ты мой, знаешь какъ я тебя люблю, какъ обожаю тебя. Люби только ты меня.
До свиданiя милая. До вторника, навѣрно. Цалую тебя миллiонъ разъ и обожаю на
вѣки, твой вѣрный и любящiй.
Ѳедоръ Достоевск<iй.>
Здоровье мое очень хорошо. Право прекрасно себя чувствую.
Дорога хорошая помогла.
Молюсь объ тебѣ и объ нихъ./
Аня, милая, не надѣйся
очень на выигрышъ, не мечтай. Может<ъ> быть и проиграюсь, но, клянусь,
буду какъ жидъ благоразуменъ.[7]
<В
нижнем левом углу карандашом написано: II/23. – Ред.>
// л. 37 об.