<РГАЛИ,
212.1.23. Письмо Ф. М. Достоевского к Достоевской А. Г.>
Hombourg 26 Мая/67 10 часовъ утра.
Милый ангелъ, пишу на
клочкѣ; бумага и пакеты всѣ вышли; взялъ хозяйской. Если получу
сегодня отъ тебя деньги, то постараюсь изо всѣхъ силъ сегодня-же и поѣхать.
Поѣздъ отсюда идетъ въ 3часа 20 минутъ; но
застану-ли во Франкфуртѣ ‑ не знаю. Въ Шнель-цугѣ, какъ мнѣ
сказали нѣтъ третьяго класса; если-же поѣхать въ третьемъ
классѣ (не въ Шнель-цугѣ)[1], то
надо ночевать дорогой: одно на одно и выйдетъ. А Шнель-цугъ дорогъ. У хозяевъ
счетъ дойдетъ сегодня до 70 гульденовъ. Останется 20, а 20 minimum стоитъ
одинъ Шнель-цугъ. Безъ копѣйки ѣхать нельзя; но такъ-какъ я имѣю
непремѣнное желанiе выѣхать, то какъ-нибудь обдѣлаю.
Одно всего больше безпокоитъ: холодъ. Простужусь ‑ хуже будетъ. По
газетамъ въ Берлинѣ холера, а въ Парижѣ, третьяго дня, 24 Мая
ночью былъ морозъ, яблони и вишни пропали, никогда не запомнятъ. Все покрылось
инеемъ, а днемъ 24 Мая былъ снѣгъ и градъ. Вчера здѣсь въ
Гомбургѣ, днемъ, дыханiе замерзало. Попробую надѣть двойное
бѣлье, а тамъ что Богъ дастъ. Во всякомъ случаѣ ангелъ мой вѣчный
не безпокойся. Я всѣми силами хочу!)[2]
выѣхать. Если завтра не прiѣду и вмѣсто меня получишь это
письмо,
// л. 31
то
знай, что что-нибудь не уладилось, какая-нибудь мелочь, какое-нибудь
обстоятельство, а что я все-таки на выѣздѣ.
Обнимаю тебя мое сокровище крѣпко,
цалую безсчетно, люби меня, будь женой, прости, не помни зла, намъ вѣдь
всю жизнь прожить вмѣстѣ.
Твой вѣчный и вѣрный
Ѳедо<ръ> Достоевск<iй.>
Воскресенiе сегодня, врядъ-ли
конторы будутъ отперты чтобъ размѣнять. Да вотъ что: Если получу не
утромъ, а въ 5 часовъ по полудни. Охъ, не желалъ-бы.
Ангелъ, другъ мой, прости
меня!/
<В
нижнем левом углу карандашом написано: II/26. – Ред.>
// л. 31 об.