<НИОР РГБ, 93.I.6.13. Письмо Достоевского Ф. М. к Достоевскому М. М.>

<В правом верхнем углу листа карандашом рукой неустановленного лица сделана запись: Напечатано въ Біогр. – Ред.>

Семипалатинскъ Iюля 30/54 года.

Вотъ уже два мѣсяца, какъ не писалъ я къ тебѣ любезный другъ и братъ мой. Нельзя было, почти невозможно. Но скажи мнѣ отчего ты молчишь? Сколько писемъ уже послалъ я тебѣ! Ты же, кромѣ своего Январскаго письма, отвѣчалъ мнѣ только на одно, на первое. Этотъ отвѣтъ, т. е. второе письмо твое, писанное въ Апрѣлѣ, я получилъ въ началѣ Iюня и до сихъ поръ не отвѣчалъ тебѣ на него. Увѣряю тебя, дорогòй мой, что почти совсѣмъ не было времени до самой настоящей минуты. Наконецъ если и было хоть сколько нибудь свободныхъ минутъ, то я нарочно откладывалъ до времени болѣе удобнаго, все ожидая что оно скоро придетъ. Мнѣ же не хотѣлось-бы писать тебѣ урывками и на-скоро. Конечно ты знаешь или, наконецъ, можешь угадать чѣмъ я теперь занятъ. Ученье, смотры бригаднаго и дивизіоннаго командировъ и приготовленiя къ нимъ. Прiѣхалъ я сюда въ Мартѣ мѣсяцѣ. Фрунтовой службы почти не зналъ ничего и между тѣмъ въ Iюлѣ мѣсяцѣ стоялъ на смотру на ряду съ другими и зналъ свое дѣло не хуже другихъ. Какъ я уставалъ и чего это мнѣ стоило ‑ другой вопросъ; но мною довольны и слава Богу! Конечно все это для тебя не очень интересно; но покрайней мѣрѣ ты знаешь чѣмъ я былъ исключительно занятъ. Что ни пиши, однакоже, на

// л. 21

письмѣ однакоже никогда ничего не разскажешь. Какъ ни чуждо все это тебѣ, но я думаю ты поймешь, что солдатство не шутка, что солдатская жизнь со всѣми обязанностями солдата, не совсѣмъ-то легка для человѣка съ такимъ здоровьемъ и съ такой отвычкой, или лучше сказать съ такимъ полнымъ ничего-незнанiемъ въ подобныхъ занятiяхъ. Чтобъ прiобрѣсти этотъ навыкъ надо много трудовъ. Я не ропщу; это мой крестъ и я его заслужилъ. Я пишу это только для того, чтобы вынудить отъ тебя хоть нѣсколько строкъ, безъ которыхъ мнѣ, право, тяжело жить на свѣтѣ. Сообрази, наконецъ, что если на каждое письмо ждать другъ отъ друга отвѣта и безъ того не писать, то вѣдь промежутки будутъ, пожалуй, мѣсяца по три. Каково-же переносить все это! Ты знаешь что значитъ для меня письмо отъ тебя. Неужели-же мы будемъ съ тобою считаться письмами, какъ визитами. И такъ ужъ давно не видались, и такъ ужъ давно ничего не писали другъ другу!

Отъ сестеръ Вариньки и Вѣрочки я получилъ наконецъ письма. Какiе ангелы! Я увѣренъ, что онѣ меня также любятъ, какъ говорятъ. Какъ мило написала Варинька. Вся душа въ этомъ прекрасномъ письмѣ. Я думалъ имъ отвѣчать съ первой же почтой, но вотъ уже третью откладываю. Очень былъ занятъ,

// л. 21 об.

а маленькаго письма имъ писать не хочу. Я не знаю чѣмъ показать имъ мою любовь и вниманiе. Да благословитъ ихъ Богъ! Теперь ты знаешь мои главнѣйшiя занятiя. По правдѣ болѣе не было никакихъ, кромѣ служебныхъ. Внѣшнихъ событiй, переворотовъ жизненныхъ, экстренныхъ случаевъ, тоже никакихъ. А душу, сердце, умъ, ‑ что выросло, что созрѣло, что завяло, что выбросилось вонъ, вмѣстѣ съ плевелами, того не передашь и не разскажешь на клочкѣ бумаги. Живу я здѣсь уединенно; отъ людей по обыкновенiю прячусь. Ктому-же я пять лѣтъ былъ подъ конвоемъ, и потому мнѣ величайшее наслажденiе очутиться иногда одному. Вообще каторга много вывела изъ меня и много привила ко мнѣ. Я напримѣръ уже писалъ тебѣ о моей болѣзни. Странные припадки, похожiе на падучую и однакожъ не падучая. Когда нибудь напишу о ней подробнѣе. Впрочемъ сдѣлай одолженiе, и не подозрѣвай, что я такой-же меланхоликъ и такой-же мнительный, какъ былъ въ Петербургѣ въ послѣднiе годы. Все совершенно прошло, какъ рукой сняло. Впрочемъ все отъ Бога и у Бога. Благодарю брата Колю за приписку. Я было хотѣлъ и самъ написать ему, но пусть до времени подождетъ, и извинитъ меня горемычнаго. Въ одномъ пусть будетъ увѣренъ, что онъ очень милъ и близокъ моему сердцу, и что я вспоминаю о немъ съ горячимъ чувствомъ. Разцалуй его за меня и пожелай ему всего хорошаго.

// л. 22

Разцалуй тоже дѣтей. Поклонись отъ меня Эмилiи Ѳедоровнѣ. Я иногда съ ужасомъ вспоминаю объ 49 годѣ и объ тѣхъ двухъ мѣсяцахъ, которые она провела одна, тогда какъ ты былъ арестованъ. Здорова-ли, довольна-ли она теперь? – Въ каторгѣ я такъ много промечталъ и продумалъ о прошедшемъ и [о] будущемъ, и, главное, объ васъ всѣхъ. Иныя воспоминанiя мнѣ больны и горьки, но я не гоню ихъ. Мнѣ и горькое сладко.

Поклонись отъ меня сестрѣ Сашенькѣ; поцалуй и поздравь ее отъ меня. Здорова-ли она теперь. Поцалуй ее отъ меня и скажи ей обо мнѣ что нибудь хорошее. Вообще рекомендуй меня. Пожелай ей отъ меня много, много всякаго счастья.

Милый мой, ты пишешь мнѣ о деньгахъ и спрашиваешь надо-ли мнѣ? Но ты самъ знаешь мое положенiе. Можешь прислать такъ пришли. Вѣдь ты моя главная надежда. Такъ какъ на тебя я ни на кого не надѣюсь.

Прощай мой милый! Пиши побольше о себѣ. Пиши мнѣ непремѣнно о своемъ здоровьѣ, и болѣе подробностей о томъ, какъ воспитываются твои дѣти. Прощай другъ мой, вотъ и письмо кончено, а что написалъ? Грустно жить въ письмахъ, не видавшись 5 лѣтъ. Теперь буду писать и больше и чаще. Но самъ отвѣчай мнѣ какъ можно скорѣе. Прощай, до свиданiя.

Твой братъ

Ѳедоръ Достоевскiй.

// л. 22 об.