<НИОР РГБ, ф. 93.II.2.73. Письмо Е. Н. Гейден к Ф. М. Достоевскому>

Шершни 18^го Авг. 1880.

Дорогой Ѳедоръ Михайловичь,

Получила я вчера Вашъ дневникъ Писателя, всѣми нами горячо ожидаемый; усѣлись мы въ кружокъ и я прочла вслухъ эти завѣтныя страницы, которыя собираютъ вокругъ одного клича и убѣжденныхъ, и неутвердившихся. Судьба этихъ словъ, ударившихъ прямо и мѣтко въ самое ретивое собравшихся слушателей и потомъ затемнившихся въ представленiи нѣкоторыхъ (можетъ быть число этихъ нѣкоторыхъ и велико) напоминаетъ мнѣ теченiе всѣхъ великихъ истинъ, не сразу усвояемыхъ, хотя и радостно огласившихъ въ первый

// л. 17

моментъ своего проявленiя: онѣ кажутся просты и потому хватаются на лету съ сочувствiемъ, но онѣ требовательны въ приложенiи себя къ жизни, и тутъ многiе умы перестаютъ ихъ понимать; засвѣтившаяся точка быстро меркнетъ для ихъ практическаго недоброжелательства и они отскакиваютъ отъ истины, которую не могутъ еще, на своемъ уровнѣ развитiя, усвоить себѣ со всѣми ея, вытекающими изъ нея, результатами.

Аксаковъ назвалъ Вашу рѣчь событiемъ и вправду сказалъ, потому что Вы указали начало совмѣстимости всѣмъ враждебнымъ и взаимно-отрицающимъ другъ друга направленiямъ въ Россiи, утѣшивъ и обрадовавъ каждую отрасль мысли,

// л. 17 об.

что она выросла послѣдовательно на почвѣ народной и грѣшила только односторонностью. Открытiе было такъ просто и неожиданно. Вы сорвали маску отчужденiя съ противящихся другъ другу родныхъ братьевъ – развернувъ имъ такъ ясно историческую правду, вырвавъ изъ груди ихъ ту сокровенную тайну ихъ бытiя, въ которой, по обнаруженiи ея, они должны были признать чувство тождественное, единокровное... Но за примиренiемъ наступаетъ сознательный перiодъ покаянiя, приходится порвать съ привычкой начинять себя искуственно, возбуждаться à froid и жить особнякомъ. Но развѣ эта перемѣна возможна испорченнымъ натурамъ, безъ сокрушенiя

// л. 18

глубокаго, повергающаго ницъ человѣка? Вѣдь эти всѣ отщепенцы, уклонившiеся отъ своихъ задачъ, больше грѣшатъ привычками, чѣмъ мыслью. – Да благословитъ Господь Вашу борьбу, да откроетъ соблазномъ противорѣчiй помышленiя многихъ сердецъ, да очиститъ отъ всякой горечи и язвительности тѣхъ, которые такъ громко провозглашаютъ свою вѣру, какъ лучшее достоянiе земнаго человѣка. Вѣдь этому такъ мало вѣрятъ! Какъ не ожидать безнравственнаго сопротивленiя, съ оружiемъ лжи и высокомѣрiя. – Я понимаю, что Вамъ, пережившему въ униженiи добровольнаго мученичества всю нить своего развитiя, купившаго дорогою цѣною свое примиренiе – больно слышать легкомысленное

// л. 18 об.

учительство хлыща профессора, хотя талантливаго, и тѣмъ болѣе даже что онъ талантливъ и популяренъ. Въ своемъ обращенiи къ Градовскому, Вы мнѣ представляетесь въ видѣ раздраженнаго мудреца народнаго, поймавшаго за ухо самонадѣяннаго молокососа и больно щемящаго его самолюбiе. Что-же? по-дѣломъ, несомнѣнно – заслужилъ нравоученiе своимъ верхоглядствомъ, болѣе чѣмъ протестомъ. Глава о двухъ половинкахъ блестяща, рѣжетъ правдой, какъ научная аксiома – должна была пришибнуть Градовскаго и ему подобныхъ. – Но убѣдитъ ли она его? Не думаю и ясно вижу, что Вы этого не домогались, не считая это возможнымъ. Можетъ быть Христiанинъ, въ

// л. 19

полномъ смыслѣ слова и только, былъ бы сдержаннѣе въ чувствѣ омерзенiя къ самохвальству человѣка, искажающаго правду въ красивыхъ фразахъ – но Вы публицистъ и притомъ повторяю, Вы заслужили право обличать фанфароновъ. – Ваша статья и особенно Ваша придирка къ случаю подыметъ много бурь въ чужихъ стаканахъ – будутъ и наглыя глумленiя, предчувствую, но за то есть такая живо-трепещущая, логичная правда въ Вашемъ откровенiи, что я жду несомнѣнно и частичнаго озаренiя непокорныхъ вѣрѣ Христовой и крѣпчайшаго союза раньше убѣжденныхъ, но робкихъ въ обнаруженiи. –

Гдѣ-то въ Братьяхъ Карамазовыхъ, въ исповѣди Ивана брату Алексѣю,

// л. 19 об.

Вы очень вѣрно замѣтили, что Русскiй человѣкъ не любитъ обнаруживать свое чувство, даже ревниво оберегаетъ его отъ другихъ, чтобы не подумали и не подкрались подъ него – такъ и я должна сказать, бываю долго осторожна съ людьми, не по предвзятому намѣренiю, а такъ просто, по чутью, и чѣмъ святѣе, чѣмъ глубже у меня убѣжденiе, тѣмъ болѣе боюсь выставить его на показъ, на ощупь людей. Вотъ я ужасно скрытна, признаюсь Вамъ, въ моей любви ко Христу, я живу ею, я спасаюсь ею, постоянно сносясь съ нею во всѣхъ моихъ помыслахъ и движенiяхъ – я кажется готова была бъ проповѣдывать его своей жизнью, убѣжать къ нему отъ всего самаго дорогаго – но[1]

// л. 20

называть Его, открывать непосвященнымъ что Онъ мое благо – я не смѣю, не могу, чуждаюсь съ какой-то растерянностью. И вотъ представьте себѣ, какое на меня произвело впечатлѣнiе Ваше простое признанiе передъ публикой, передъ публицистами, о набожности во Христѣ, которая должна быть отличительной чертой русскаго человѣка передъ Европейской цивилизацiей и которой онъ долженъ заимствоваться у крестьянина, оклейменнаго Европеизмомъ за тупоумiе его нравственнаго и религiознаго мiросозерцанiя. – Я похолодѣла, прочитавъ это, какъ будто отдала на любопытство свое Святое Святыхъ. А что, если не примутъ его, осмѣютъ и возвратятъ мнѣ безъ даннаго

// л. 20 об.

мною содержанiя? – Скажите, отчего во мнѣ такая страшная робость, которую я осуждаю, какъ отрекшiйся Петръ свое отреченiе, хотя мнѣ кажется, это не отреченiе. Излечите меня отъ этого смущеннаго страха, вѣроятно недостойнаго Спасителя нашего, за насъ пострадавшаго – прошу Васъ, добрый Ѳедоръ Михайловичь, и если можете меня укрѣпить своимъ примѣромъ, то вынете самую крупную занозу въ моихъ нравственныхъ страданiяхъ, такъ часто повторяющихся изъ-за Христа, котораго люблю и за котораго не могу въ легкомысленномъ обществѣ ломать копья. Въ поступкахъ я готова стоять за него и даже согласна, чтобы угадали мою тайну

// л. 21

духовную – лишь бы мнѣ самой ее не открывать. Быть можетъ, это немощь и правильнѣе всего такъ, и тогда это самая грѣшная моя слабость – но можетъ быть это оттого, что я очень, очень дорожу своимъ сокровищемъ и мнѣ больно видѣть его униженнымъ, развѣнчаннымъ въ глазахъ другихъ, и потому что я не признаю за собою дара проповѣдывать достойно Христа и боюсь уподобиться всѣмъ этимъ сектантамъ новаго раскола (великосвѣтскаго, какъ его называютъ) которые меня саму смущали своей откровенностью, своей неумѣлостью, безпощадно и остроумно осмѣянной на всѣхъ перекресткахъ. Самолюбiе ли это во мнѣ или что другое – рѣшите пожалуйста и помогите

// л. 21 об.

мнѣ возстановить въ себѣ во всей красѣ достоинство вѣрующей Христiанки. – Моя дружба будетъ принадлежать Вамъ по праву, по родству избранiя, если Вы удѣлите мнѣ своего времени и своей души на полное примиренiе мое съ моими идеалами, съ моимъ долгомъ христiанскимъ. Теперь Вы, кажется, понимаете почему я искала Вашего знакомства, почему Вы нужны мнѣ, и я обѣщаю Вамъ искренность о себѣ безъ всякой стыдливости, что умалюсь въ Вашихъ глазахъ. Что мнѣ мнѣнiе человѣка, когда я прилѣплюсь вполнѣ ко Христу!

Черезъ 10 дней, то есть 31^го мы уѣзжаемъ изъ деревни на всякiя хлопоты и заботы въ Петербургъ. Пожелайте мнѣ

// л. 22

Богъ помочь отъ души и обнадежьте скорымъ возвращенiемъ. Впрочемъ я думаю, что одиночество и деревенскiй воздухъ Вамъ нужны и необходимы для труда и здоровья. Да благословитъ Васъ Богъ во всемъ дорогомъ!

Преданная Вамъ душевно,

Е. Гейденъ.

Не могу умолчать о прiятномъ, облагораживающемъ впечатлѣнiи, вынесенномъ изъ развитiя Вашей мысли въ образѣ Татьяны – какой чистый, любящiй, умный обликъ! сколько назиданiя обществу отъ такихъ идеаловъ! какъ онъ свѣтится ясно подъ Вашимъ перомъ, заставляя себя уважать и привлекая красотой!

Спасибо Вамъ отъ имени русской женщины.

// л. 22 об.

<На конверте:>

Его Высокоблагородiю

Ѳедору Михайловичу

Достоевскому

Новгородской г.

въ Старую-Русу.

<На штемпеле:>

ПОЧТОВЫЙ ВАГОНЪ

19 АВГ.

1880