<НИОР РГБ, ф. 93.II.2.122. Отрывок из письма А. А. Григорьева к Ф. М. Достоевскому («Парадоксы органической критики»)>

«Что бы ты поражена была охлажденiемъ! что бы ты простила! что бы ты прервалась! что бы ты сказала: стой! Ты! Что бы ты должна была отдыхать, создавши человѣка. Нѣтъ – каковъ бы ни былъ этотъ человѣкъ, ты вѣдь жизнь. Если этой блѣдной толпѣ живущихъ есть чему удивляться или чего пугаться передъ лицемъ невѣдомаго, такъ тому и того развѣ, что не видать когда завянетъ[1] творческая сила когда обезплодѣетъ вѣчно рождающая способность тому и того, что вѣчно стремятся одно за другимъ изумляющiя явленiя. Ураганъ чудесъ вѣетъ безконечно<.> День и ночь феномены въ тревогѣ возникаютъ вокругъ насъ отовсюду — и, ‑ что есть не меньшее чудо не возмущая величаваго покоя Верховнаго бытiя. Тревога эта — гармонiя.

«Громадныя концентрическiя воды всемiрной[2] жизни не имѣютъ береговъ...»

Съ особенной сластью привожу я эти восторженные гимны жизни — хотя конечно знаю хорошо и слабую ихъ сторону. Слабая сторона впрочемъ — не внутреннее, глубокое ихъ содержанiе, а внѣшняя излишне напряженно[3] страстная форма выраженiя. Но таковъ уже западный человѣкъ — таковы и его великiе представители въ мысли и чувствѣ. Таковъ — не смотря на математическую точность формулъ — въ первоначальной своей системѣ, свѣтоноснѣйшій мыслитель Запада,[4] ‑ Шеллингъ – таково и совершенно параллельное ему въ области искуства явленiе, называемое Викторомъ Гюго — таково и свѣтозарное отраженiе лучей Шеллингова генiя на англосаксон<ской> почвѣ, называемое[5] Карлейлемъ... Есть нѣчто стихійное, порою безсознательное какъ стихія, порою даже темное какъ бездна – въ этихъ параллельныхъ и конгеніальныхъ отраженіяхъ великаго свѣта, возсіявшаго въ началѣ вѣка идеею Натурфилософіи и далеко еще не закончившаго свою громадную задачу, ‑ которой безсознательно служили и служатъ[6] и голая діалектика Логическаго мышленія гегелизма[7], приведшая къ «Все ‑ ничто» къ «абсолютному ничто»[8] и слѣпой Матерьялизмъ свирѣпствующій въ наше время. Недаромъ же конечно умы истинно глубокіе — хоть бы у насъ покойный Хомяковъ и его школа — и глубокомысленный ‑ отчасти тоже нѣсколько стихійный — А. Бухаревъ, ‑ авторъ надѣлавшей много шуму (а не about nights) книги — видятъ въ самыхъ крайнихъ его проявленіяхъ не дѣло тьмы, какъ г. Аскоченскій — а безсознательное служеніе свѣту….

То стихійное — о чемъ упомянулъ я какъ о характеристической чертѣ высшихъ носителей настоящихъ «знаменій вѣка» ‑ не вредитъ имъ впрочемъ нисколько. Оно есть вмѣстѣ и то жизненное въ нихъ, ‑ что Шеллинга — изведшаго съ одной стороны всю природу изъ абсолютнаго я (въ Nатурфилософіи) а съ другой, отождествившаго абсолютное съ природой (въ системѣ трансцендентальнаго идеализма) — заставило не удовлетворяясь — какъ удовлетворялся Гегель — красивой логической постройкой и[9] идти далѣе... И тотъ же — кто скептическія сомнѣнія строгаго критика Канта на счетъ несостоятельности

// л. 2

человѣческаго разума — порѣшилъ простѣйшимъ положеніемъ что ножикъ не можетъ самъ испробовать: остеръ онъ или тупъ — тотъ же, кто изъ разума и его логики построилъ природу, ‑ отождествилъ разумъ съ природою т. е. другими словами его вывелъ изъ природы — и въ послѣдней формаціи своей единственно-міроохватывающей системы остановился въ нѣмомъ благоговѣніи передъ безграничною бездною жизни, порѣшивши логическій гегелизмъ тоже простымъ положеніемъ что потенція, заключенная въ предѣлахъ человѣческаго черепа конечно односущественна съ потенціею разлитаго въ безграничномъ, но не адекватна (не въ версту, по Хомяковски) ей въ проявленіяхъ — ибо правильные сами по себѣ выводы потенціи при столкновеніи съ дѣйствіями вѣяній жизни подвергаются совершенно нежданнымъ видоизмѣненіямъ, подвергаются дѣйствію Ироніи ‑ любви безграничной жизни… <Далее следует авторский знак: (.) (.) ‑ ред.> <На следующем листе под таким же авторским знаком сделана запись:

Къ стран. 9

Я и въ первомъ письмѣ напиралъ въ особенности на без<г>раничность и неистощимость жизни — на ея иронію<,> любовь — и въ этомъ[10] прихожу опять къ тому же<.>

Задача этой страшной и вмѣстѣ полной любви таинственной силы — если слово задача, приложимо къ тому, что само ставитъ намъ задачу, есть такъ сказать художественная въ обширнѣйшемъ и глубочайшемъ смыслѣ: ‑ ставить насъ въ тупикъ, изумлять насъ, выворачивать наизнанку наши умственныя выкладки, доказывать намъ каждый часъ, каждую минуту именно то, что хоть логика внутри нашего черепа таже самая, которая разлита въ безмѣрномъ цѣломъ — но выкладки то Логикою жизни дѣлаются en grand, въ безмѣрно широкихъ пространствахъ. Да жизнь была бы не только убійственно скучна, но и мизерна, кабы въ ней — все совершалось по череповымъ выкладкамъ. – Ред.>

Все вѣдь это — не правда ли? — ерунда и ерунда злокачественная[11] до исходныхъ точекъ нашихъ, собственно нашихъ, доморощенныхъ мыслителей. Еще гегелизмъ — лѣвой стороны разумѣется (ибо праваго, какъ я уже сказалъ въ первомъ письмѣ — мы не вѣдаемъ) — они перевариваютъ въ его результатахъ т. е. во всепожирающемъ прогрессѣ и въ торжествѣ крайнихъ граней логическаго мышленія — въ механически удобномъ устройствѣ жизни и міра… но ужъ шеллингизмъ ‑ это мое поясненіе!. Вѣдь съ нимъ пожалуй до вѣры въ душу дойдешь, до вѣры въ искуство дойдешь... да и вообще до бездны «поглощающей всякій конечный разумъ» недалеко. А вѣдь она, эта бездна-то[12]… но, въ послѣдній разъ еще потѣшу ихъ тѣмъ, что съумасшедшій Титанъ расказываетъ объ этой безднѣ.

«Кто долго вглядывается въ эту страшную святыню, ‑ чувствуетъ что безконечность бьетъ ему въ голову. Что носитъ съ собою уда, забрасываемая въ эту таинственность? Что вы видите? Догадки дрожатъ, ученія трепещутъ, гипотезы колеблются; вся человѣческая философія колышется тусклымъ свѣтомъ передъ этимъ отверстіемъ…

Пространство возможнаго нѣкоторымъ образомъ у васъ передъ глазами. Греза совершающаяся въ васъ самихъ — вдругъ передъ вами внѣ васъ. Все безразлично.[13] Движутся какія то смѣшанныя бѣлизны. Не души ль это?.. Вы схватываетесь руками за голову, вы пытаетесь видѣть и знать. Вы стоите у окна невѣдомаго. Отовсюду густыя столпленія дѣйствій и причинъ, громоздящихся другъ за другомъ обвиваютъ васъ туманомъ. Человѣкъ не размышляющій живетъ въ слѣпотѣ; человѣкъ размышляющій живетъ во тьмѣ. Мы имѣемъ только право выбора изъ двухъ мраковъ. Въ этомъ мракѣ, который до сихъ поръ — вся наша наука, опытъ ощупываетъ, наблюденіе подглядываетъ, предположеніе смѣняетъ предположеніе. Если ты часто смотришь — становишься провидцемъ. (vates<)> Широкое религіозное созерцаніе овладѣваетъ тобою.

У всякаго человѣка есть внутри его свой Патмосъ. Его воля — идти или не идти на страшный мысъ мысли съ котораго видна тьма. Если не пойдетъ, онъ остается въ обычной жизни, въ обычномъ сознаніи, въ обычной

// л. 3

10.

добродѣтели или въ обычномъ сомнѣніи и прекрасно. Для внутренняго покоя, это конечно лучше. Пойдетъ онъ, — кончено, онъ схваченъ. Глубокія волны таинственнаго явились передъ его очами. Безнаказанно же никто не видѣлъ этого океана»...

У направленія мышленія, которое я называю «органической критикой» ‑ мало книгъ, которое оно по всѣмъ правамъ могло бы[14] назвать своими — да и тѣ изъ нихъ, которые можетъ она назвать своими — назоветъ своими[15] она не всецѣло, а частію… Книгъ которыя могутъ служить ей пособіями — какъ напримѣръ книга Бокля, книга Льюиса о Гёте и другія — гораздо больше: у насъ ихъ не мало — сочиненія всѣхъ славянофиловъ на примѣръ, сочиненія покойнаго С. П. Шевырева, котораго честные и даровитые труды оцѣнены пока очень не многими, сочиненія покойнаго Бѣлинскаго — до второй половины 40^хъ годовъ<,>[16] сочиненія покойнаго Венелина, покойнаго Nадеждина (еслибъ кто позаботился ихъ издать) и т. д.[17] [18] порыться такъ найдешь еще больше… Но книги, собственно принадлежащія органической критикѣ[19] — кромѣ разумѣется исходной громадной руды ея, сочиненій Шеллинга во всѣхъ фазисахъ его развитія, ‑ на перечетъ. Это — книга Карлейля — цѣликомъ, ‑ книга Эмерсона[20] — отчасти и притомъ далеко отстающая отъ геніальности Карлейля, нѣсколько этюдовъ Эрнеста Ренана и пожалуй нѣсколько мѣстъ — но немного въ его крайне поверхностной, хотя особенно пресловутой книги, ‑ сочиненія нашего Хомякова, ‑ въ которомъ одномъ изъ славянофиловъ — жажда идеала совмѣщалась удивительнѣйшимъ образомъ съ вѣрою въ безграничность жизни и потому не успокоивалась на идеальчикахъ — и у котораго органическіе пріемы суть нѣчто до того врожденное, ‑ что о чемъ бы ни заговорилъ онъ — хоть даже о псовой охотѣ, ‑ онъ свяжетъ предметъ съ глубочайшими задачами жизни и выведетъ его изъ самой глуби природы и исторіи ‑ потому что изъ всего славянофильства онъ одинъ былъ настоящій урожденный поэтъ, провидѣцъ, vates — и что не смотря на самый свѣтлый умъ критическій — широта его захвата временами впадаетъ и очень нерѣдко въ нѣчто стихійное, въ нѣчто такое, что сказавшись не исчерпывается и представляетъ громадныя перспективы для дальнѣйшей разработки — чѣмъ онъ для мыслителя въ сущности дорòже и дорогаго — но собственно отрицательнаго Кирѣевскаго — и дорогаго же, честнаго — но часто очень узкаго К. Аксакова.

Къ числу такихъ же немногихъ книгъ и притомъ всецѣло, ‑ несмотря[21] на уродство, промахи, пропуски многаго, пересолъ во многомъ, противорѣчія жажды идеала которая ее всю пожираетъ съ примиреніемъ въ ультра-соціализмѣ и въ ультра-демократизмѣ — принадлежитъ книга Гюго.

Поэтому ей я и наполнилъ мое второе письмо къ тебѣ.

Она и кончаетъ пропилеи къ тому зданію, которое я предполагаю строить.

Потому: все это до сихъ поръ — присказка, а сказка будетъ впереди.

Ап. Григорьевъ

// л. 5

[1] Вместо: завянетъ — было: изсякнетъ

[2] Вместо: всемiрной — было: всеобщей

[4] Исправлено. В рукописи было: свѣтоноснѣйшій мыслитель Запада, въ первоначальной своей системѣ,

[5] почвѣ, называемое — из-за дефекта листа читается предположительно.

[8] Вместо: къ «абсолютному ничто» — было: гегелизма

[10] Исправлено. В рукописи было ошибочно: этому

[11] Вместо: злокачественная — было: зловредная

[13] Вместо: безразлично. — было: безразличность.

[16] сочиненія покойнаго Бѣлинскаго — до второй половины 40^хъ годовъ вписано.

[19] Вместо: критикѣ — было: критикой

[20] Вместо: Эмерсона — было: Эмерсонъ

[21] Вместо: несмотря — было: именно