<НИОР РГБ, ф. 93.I.6.18. Письмо Ф. М. Достоевского к С. А. Ивановой>

Дрезденъ 6/18 Января/1871

Милый, добрый другъ мой Софья Александровна,

Чуть припомню съ котораго времени не писалъ къ Вамъ просто страшно становится. Богъ знаетъ что можете Вы обо мнѣ подумать всѣ и Вы въ особенности? А между тѣмъ нѣтъ человѣка болѣе васъ всѣхъ любящаго и Вамъ въ особенности преданнаго, чѣмъ я. Но повѣрите-ли Вы мнѣ, что у меня буквально ни минуты не было времени написать Вамъ? Я знаю, Вы не повѣрите, а между тѣмъ это сущая правда. Я все писалъ романъ и все никакъ не могу съ нимъ справиться. Выходитъ рѣшительная дрянь; а бросить не возможно потому что мысль слишкомъ мнѣ нравится. Все разовьется преимущественно въ 2^й и въ 3^й частяхъ. Но за то первая по моему дрянь и я разъ двадцать (если не больше) ее передѣлывалъ и переписывалъ. Въ цѣлый годъ я написалъ только 8 печатныхъ листовъ. Для февральскаго номера послалъ вчера[1] только половину и далъ честное слово что черезъ 10 дней пришлю окончаніе этой проклятой 1^й части. А у меня еще ничего не написано. —∙— Эта работа измучила меня и нравственно и физически; чувствую себя даже нездоровымъ — и повѣрьте же опять мнѣ, что ни одной минуты не могъ удѣлить чтобъ написать Вамъ. Минуты можетъ и были, но настроеніе было не то. Не могъ, не могъ, правду говорю.

Объ Васъ много думалъ. Насъ раздѣляютъ 4 года. Все воображаю какъ свидимся. Весною навѣрно ворочусь.[2] Анна Григорьевна даже заболѣла по Россіи и это мучитъ меня. Она груститъ и тоскуетъ. Правда, она истощена слишкомъ физически кормленіемъ цѣлый годъ ребенка. Съ тѣхъ поръ здоровье ея сильно пошатнулось, а тутъ тоска по родинѣ. Доктора сказали что у ней признаки сильнаго истощенія крови и именно отъ кормленія.

// л. 11

Послѣднюю недѣлю ей даже очень худо. Мало ходитъ, больше сидитъ или лежитъ. Боюсь ужасно. Можете представить мое положеніе. А между тѣмъ не хочетъ лѣчит<ь>ся, говоритъ что доктора ничего не понимаютъ. Прописали ей желѣзо, она не хочетъ принимать. Я совсѣмъ теряюсь и съ ума схожу. —∙— Это положеніе вообще продолжается уже давно. Можете представить послѣ этого удачно-ли могъ я работать?

Я то покрайней мѣрѣ работаю и тѣмъ занятъ, хотя работа моя мнѣ не нравится и составляетъ мое мученіе. А Аня только тоскуетъ. По обыкновенію помогала мнѣ переписывать до послѣдняго времени; но внутренняя тоска ея, тоска по родинѣ — ничѣмъ не изгоняется. Не только надежда, но даже увѣренность полная, что весной, чуть степлѣетъ поѣдемъ въ Россію; но и надеж<да> не ободряетъ ее. Доктора говорятъ, что тоска отъ болѣзни. Но[3] вѣдь это ничему не помогаетъ.

Конечно Вамъ, во всякомъ случаѣ, не можетъ быть понятна вся тоска, все страданіе мое теперь; Мы четыре года въ разлукѣ и другъ отъ друга отвыкли, повѣрьте покрайней мѣрѣ, что ни объ комъ я не вспоминаю съ такимъ чувствомъ, какъ объ Васъ.

Люба здорова и весела, милый и смышленый ребенокъ, любитъ насъ, начинаетъ говорить, все понимаетъ и уже ходитъ черезъ всю комнату. Только она намъ и отрада здѣсь. О поскорѣе-бы къ Вамъ! Кабы не задержало что нибудь.

Иван<ъ> Григорьевичь передалъ мнѣ желаніе милой Марьи Александровны, чтобъ ей посвящена была моя работа.

// л. 11 об.

Но этого никакъ нельзя сдѣлать, не смотря на все желаніе мое. Я уже отослалъ первую половину 1^й части, когда получилъ это желаніе. Правда, тотчасъ-же хотѣлъ было написать въ Редакцію, чтобъ вставить строчку о посвященіи потому что тогда еще навѣрно не начинали[4] печатать. Но — остановился за совершенною невозможностію посвятить Марьѣ Александровнѣ.[5] Въ романѣ (во 2^й и въ 3^й части) будутъ мѣста, которыя хоть и можно читать даже дѣвушкѣ, но все таки нехорошо посвятить ей. Одно изъ главныхъ лицъ романа признается[6] таинственно другому лицу въ одномъ своемъ преступленіи. Нравственное вліяніе этого преступленія на это лицо играетъ большую[7] роль въ романѣ.[8] Преступленіе же, повторяю, хоть о немъ и можно прочесть, но посвятить не годится. Когда посвящаешь, то какъ будто говоришь публично тому кому посвящаешь: «Я о Васъ думалъ когда писалъ это». —∙— Не знаю, можетъ быть я разсуждаю неправильно. Я еще[9] далеко не дошелъ до того мѣста и все будетъ можетъ быть очень прилично; но теперь все таки посвятить не рѣшусь. И потому пусть голубчикъ Машенька извинитъ меня и не сердится. Если живъ буду, то докажу ей, при слѣдующей повѣсти какъ мило мнѣ было и какъ даже тронуло меня желаніе ее, чтобъ я посвятилъ ей мой трудъ. Это не фраза[10] для приличія, а буквальное выраженіе моего чувства.

Что написать Вамъ о подробностяхъ нашей здѣшней жизни? Живемъ мы скучно, по монастырски, никакихъ развлеченій, да и нѣтъ ихъ здѣсь, театры подлѣйшее[11] и вездѣ нѣмецкіе гимны Фатерланду. Развѣ иногда на[12] музыку сходимъ, когда еще Аня была здоровѣе. —∙— Морозы здѣсь ударили ужасные, доходило до 20 градусовъ и даже и теперь холодъ. Квартира же намъ попалась прехолодная. Здѣшнія печи безъ заслонокъ. Топливо идетъ безсмысленно много, а[13]

// л. 12

тепла нѣтъ. Нѣмцы хотятъ лучше мерзнуть, чѣмъ перенять у русскихъ печи. — Россію здѣсь ненавидятъ. — Какъ ни старались мы уклоняться отъ знакомствъ съ здѣшними русскими, которых<ъ> здѣсь множество, но не уклонились. Сами собой завелись нѣкоторыя. Вообразите, я новый годъ долженъ былъ встрѣтить на балѣ у нашего здѣшняго консула. У Ани тоже нѣсколько знакомствъ съ здѣшними нашими дамами. Средства наши[14] иногда очень плохи, напримѣръ въ настоящую минуту, а ужъ это дурно при нездоровье Ани. Послалъ въ Р<усскiй> Вѣстникъ просьбу о деньгахъ; не знаю скоро ли вышлютъ, а ужасно бы надо поскорѣе. Мало-ли что можетъ случиться! Ужасно безпокоюсь. Правда, ожидаю еще получки изъ Петербурга. Издатель Стелловскій издалъ мой романъ Преступленіе и Наказаніе. По совершенно точному смыслу[15] нашего контракта (еще 5 лѣтъ назадъ) онъ обязанъ мнѣ тотчасъ-же по напечатаніи заплатить руб. до 1000. Я послалъ въ Петербургъ довѣренность Майкову на полученіе денегъ. Но не смотря на всѣ права мои — ужасно боюсь что не получу. Этотъ Стелловскій такой человѣкъ, что никогда еще не[16] платилъ денегъ безъ судебнаго понуканія! Если онъ не заплатитъ эту 1000, на которую я такъ расчитываю, то просто поставитъ меня на время въ самое безвыходное и отчаянное положеніе. Такъ что ужасно безпокоюсь и объ этомъ. Деньги дали бы мнѣ средство улучшить домашнее мое положеніе, а ужъ какъ бы это необходимо въ теперешнюю минуту.

Люба Васъ обнимаетъ и цалуетъ и[17] благодаритъ что ее любите[18]. Я и Аня ужасно обрадовались что Вы похвалили ея карточку. Я Вамъ вышлю другую ея фотографію, потому что изъ прежней она уже выросла. — Аня безпрерывно говоритъ объ Васъ и знаетъ что, другъ мой Сонечка, мы съ ней ужасно часто мечтаемъ какъ мы пріѣдемъ и Васъ выдадимъ замужъ. Это любимый нашъ разговоръ. Аня Васъ мало видѣла, но любитъ Васъ всѣхъ чрезвычайно. Перецалуйте всѣхъ вашихъ за меня. Вѣрочку особенно обнимаю и цалую. Поздравляю всѣхъ съ новымъ годомъ. Паша прислалъ мнѣ длинное письмо; объявляетъ, что онъ женится и[19] описалъ весь свой романъ очень мило. Не знаю жалѣть-ли или порадоваться его женитьбѣ. Вѣроятнѣе первое. Но кажется изъ него, судя по занятіямъ его, можетъ выйти дѣльный мальчикъ. Дай ему Богъ всего хорошаго. —∙— До свиданія милый другъ Сонечка и кажется навѣрно до близкаго. Аня всѣхъ Васъ цалуетъ и всѣхъ поздравляетъ. Пожелайте ей поправиться

В<ашъ> Достоевскій<.>[20]

Напишите мнѣ что нибудь. Не сердитесь за молчаніе. Пишите болѣе частных<ъ> подробностей.

Адрессъ мой тотъ же, poste-restante.

Ваш<ъ> весь

Ѳ<.> Достоевск<ій.>[21]

// л. 12 об.

[1] Вместо: вчера — было: вчеру

[4] Далее было вписано: еще

[8] Вместо точки было: , и имѣетъ

[9] Вместо: Я еще — было: Можетъ быть

[12] Далее было начато: музы

[13] Далее было начато: топли

[15] Вместо: смыслу — было: смысла

[17] Вместо: и — была точка.

[18] В рукописи описка: любитете

[19] Вместо: и — была запятая.

[20] Запись: выйти дѣльный мальчикъ. ∞ В<ашъ> Достоевскій<.> — сделана слева на полях л. 12 об.

[21] Запись: Напишите мнѣ что нибудь. ∞ Достоевск<ій.> — сделана слева на полях л. 11.