<РО ИРЛИ, ф. 100, № 29915. Письмо С. Д. Яновского к Ф. М. Достоевскому>

 

Не нахожу словъ благодарить Васъ, Добрѣйшій и искренно-любимый Ѳедоръ Михайловичь за Вашу вѣсточку изъ милаго далеко! Если вы вѣрите въ чувства истинной дружбы и сердечной привязанности между людьми, то конечно повѣрите и той радости, которую доставила мнѣ, безпредѣльно Васъ любящему, эта вѣсточка. Торопясь отвѣтить Вамъ на другой же день по полученіи мною 8го числа октября, нашего стариннаго[1] стиля въ четыре часа по полудни, письма вашего отъ 28 Сент./10 Окт., я начну съ моего настоящаго, а потомъ, по возможности, скажу слово другое о прошедшемъ. За границей я былъ; отправился туда 25 Мая, а возвратился 2 Октября. Завтра же, т. е. 10го Окт. я опять оставляю Москву и ѣду въ Курскъ, гдѣ, по случаю смерти моей старушки-матушки, меня ожидаютъ до крайности непріятныя сцены и столкновенія съ братьями. Вы не подумайте, что сцены эти произойдутъ изъ за наслѣдства; нѣтъ, я, зная что не много оставлено покойницею и что сестры болѣе меня нуждаются въ какой либо помощи, давнымъ давно отказался отъ всего, но я долженъ

// л. 7

 

буду, какъ старшій въ родѣ, защитить сестеръ отъ безобразныхъ притязаній братьевъ, принадлежащихъ къ плеядѣ отставныхъ и еще состоящихъ на службѣ такъ называемыхъ Федюхинскихъ и Севастопольскихъ Поручиковъ и Штабсъ Капитановъ, такъ обильно распложонныхъ нашимъ грустнымъ прошедшимъ. – Я уѣзжаю такъ скоро, что еслибы вчера не получилъ Вашего письма, то, конечно, лишонъ бы былъ радости читать ваши строки и отрады отвѣчать на нихъ. И теперь когда пишу къ вамъ, то въ то же время укладываюсь и отдаю разнаго рода приказанія, порученія и проч. При этомъ я долженъ сказать Вамъ, Другъ мой Ѳедоръ Михайловичь, что по случаю переѣзда на другую квартиру (я живу теперь: у Тверскаго бульвара, въ Бронной, въ домѣ Зиловой), я совершенно на бивакахъ: все разбросано, не уложено и не поставлено. Проѣзжу, надѣюсь, не болѣе двухъ недѣль, т. е. къ 1му Ноября расчитываю на вѣрно возвратиться въ Москву. Такъ какъ главную суть, т. е. настоящее описалъ, то теперь скажу вамъ вкратцѣ и о прошедшемъ. По выѣздѣ моемъ изъ Россіи я прямо отправился чрезъ Эйдкуненъ, Берлинъ и Лейпцигъ въ Карлсбадъ. Здѣсь я оставался ровно мѣсяцъ. Лечился съ такимъ усердіемъ, какого, думаю и даже увѣренъ – не одинъ изъ самыхъ злѣйшихъ паціентовъ не обнаруживалъ: вставалъ въ половинѣ пятаго, въ пять часовъ каждодневно былъ уже у источника живой

// л. 7 об.

 

воды – сначала у Мюльбруна, а потомъ и у Шпруделя; ѣлъ какъ ципленокъ: полъ тарелки отвратительнаго супу и крошечную телячью котлетку, хлѣба почти ни ѣлъ. Результаты были до того хороши, что я чувствовалъ себя воскресшимъ! Боль въ сердцѣ прошла совершенно, одышка уничтожилась, жиру я потерялъ на 38 фунт.<,> сонъ во все время былъ превосходный. Окончивъ мѣсячный курсъ леченія я съ наслажденіемъ отправился въ путешествіе. Маршрутъ былъ слѣдующій: выѣхавъ 10 Iюля (все таки нашего стиля) изъ Эгера, я поѣхалъ чрезъ Франкфуртъ на Майнѣ въ Базель; изъ Базеля я объѣхалъ всю до послѣдняго атома пространства Швейцарію. Грѣшный человѣкъ, каюсь чистосердечно предъ вами, Швейцарія доставила мнѣ невыразимое удовольствіе. До опьяненія восхитительная природа, до умиленія обхватывающая исторія страны и въ особенности нѣкоторыхъ кантоновъ, наприм<ѣръ> Люцерна, Цюриха, Фрейбурга и друг. дивная честность и трезвость всего народонаселенія (не исключая даже самаго сѣвернаго люда – это такъ называемыхъ кельнеровъ) все это меня удовлетворяло вполнѣ. Налюбовавшись Швейцаріею, гдѣ я пробылъ цѣлый мѣсяцъ, я изъ Женевы (гдѣ въ два проѣзда я жилъ въ Hôtel de la Métropole) отправился чрезъ Монъ Сени въ Туринъ, изъ Турина, въ Миланъ, потомъ чрезъ Александрію и другіе города во Флоренцію, въ Римъ и Неаполь; вездѣ оставался столько, сколько нужно было, что бы покрайней мѣрѣ увидать наиболѣе интересное; отъ всего былъ въ полномъ и невыразимомъ восторгѣ; а Неаполь и Римъ просто мнѣ до сей поры спать не даютъ и мою жизненную обстановку дѣлаютъ какою то грустною и до нельзя блѣдно-бѣдною! Хотя отнюдь

// л. 8

 

это не дѣлается въ ущербъ моей гордости что я Русскій и моего полнаго и яснаго сознанія, что у насъ много и много есть такаго хорошаго, отъ котораго каждому Нѣмцу и теперь чихается, а когда мы и еще больше по окрѣпнемъ, да по разовьемся, для чего намъ ничего не нужно больше кромѣ времени и отсутствія сторонняго вмѣшательства, то ужь имъ, т. е. Нѣмцамъ сдѣлается что нибудь и побольше чиханья. Тургеневъ мнѣ жалокъ, хотя слова имъ произнесенныя меня не удивляютъ. Я заплакалъ бы если бы ихъ сказалъ А. Майковъ, Катковъ, Достоевскій или Цейдлеръ; но если ихъ повторитъ Тургеневъ, или Писемскій, Потѣхинъ или Григоровичь ей Богу я только думаю: такъ и подобаетъ сему быти! А все таки Неаполь – рай земной, а Римъ съ его стѣнами, базиликами и памятниками Престолъ Божій! Изъ Италіи, чрезъ Женеву, Миланъ и др. я попалъ въ Парижъ. Все шло хорошо; но наканунѣ выѣзда изъ Парижа я простудился, да простудился такъ, что не знаю какъ и оправился. Но что бы оправиться я долженъ былъ чрезъ Кельнъ, Рейнъ и Франкфуртъ отправиться вторично въ Карлсбадъ и опять двѣ недѣли пить Мильбрунъ[2]. Но оправился и чрезъ Дрезденъ<,> Прагу, Вѣну и Варшаву возвратился въ Петербургъ. Въ Петербургѣ видѣлся съ Майковымъ и другими хорошими товарищами; потолковали о старомъ и многомъ новомъ и затѣмъ возвратился, гдѣ услыхалъ о необходимости ѣхать въ Курскъ. Больше писать и хочется, но некогда – нужно письмо отправить, да и самому уложиться. Ну, Христосъ съ Вами! Будьте здоровы и возвращайтесь къ намъ бодрымъ и сильнымъ. Отъ души жму Вашу руку, а ручки Анны Григорьевны цѣлую и искренно благодарю ее за память. Бога ради откликнитесь хоть одинъ разокъ еще до возвращенія. Деньги отдадите по возвращеніи; дай Богъ, что бы они васъ хотя немного успокоили – посылаю 100 руб. Мысленно обнимаю Васъ и желаю всѣхъ благъ, а главное здоровья. На вѣки неизмѣнный и искренно Васъ любящій С. Яновскій

Москва 9е Октяб. 1867 года.

// л. 8 об.


[1] октября, нашего стариннаго стиля вписано.

[2] Так в рукописи.