<РГАЛИ, ф. 212.1.104. Письмо Е. Ф. Юнге к
Ф. М. Достоевскому>
26 Апр.
Меня прервали, я не
успѣла вчера запечатать письмо, а вечеромъ
получила Ваше. У меня даже духъ захватило —
такое это письмо! И чтò я за дура (простите тривiальное
выраженiе),
что не пошла къ Вамъ въ Петерб. какъ
хотѣла! Сколько бы у меня было хорошихъ моментовъ, а въ жизни только и
есть, что эти моменты. Но и такъ Ваше письмо
доставило мнѣ несказанную радость и еслибъ я такъ ясно не сознавала, что Вы добры ко мнѣ не по заслугамъ, то я могла бы возгордиться выше мѣры. Во всякомъ случаѣ письмо Ваше займетъ
мѣсто между самыми дорогими моими сокровищами. И никому, никому не покажу
своего сокровища, спрячу его себѣ. Потому знаю, что они грязью забросаютъ мою радость, знаю я всю гадость
// л. 4
людей
и все что они думаютъ.
Господи, куда дѣться,
куда уйдти отъ всей этой
гадости, и какъ ее много вокругъ
меня, и какъ она въѣлась въ
меня самоё, что приходитъ мнѣ въ голову въ такую минуту! Но какъ остаться чистой душею, когда
даже дѣти, наши собственные дѣти стали такъ
трезвы и такъ
практичны! Дѣти! Нѣтъ все таки, я не вытерплю, подѣлюсь
своей радостью съ моими мальчиками. Хотя старшiй
и имѣетъ большую[1]
наклонность къ практичности,
но на столько юнъ и любитъ
меня, что пойметъ,[2]
второй же совсѣмъ еще не тронутый, его правдивая и чистая душа
инстинктивно принимаетъ все хорошее и прекрасное. Они
поймутъ какъ дорого
мнѣ Ваше письмо.
Какъ странно, что въ моемъ письмѣ есть
отвѣты на то, что Вы пишете и на оборотъ!
// л. 4 об.
3)
Мнѣ
кажется уже такъ хорошо, такъ
хорошо выражены Ваши мысли въ Карамазовыхъ,
но я могу понять, что въ глубокой душѣ Вашей
есть еще болѣе. Чѣмъ выше художникъ,
тѣмъ высшими задачами онъ задается, чѣмъ онъ большаго достигаетъ,
тѣмъ шире открывается горизонтъ, кто у
пристани — тотъ уже не плыветъ
болѣе, кто доволенъ своимъ
произведенiемъ — тотъ
уже не художникъ, поэтому всякiй
художникъ есть мученикъ, но
не отдаетъ истинный художникъ
своихъ жгучихъ мученiй,
они для него дороже счастья! Меня также поразила своею правдою приведенная Вами
фраза Соловьева. Я была на лекцiи Соловьева, онъ
хорошiй
человѣкъ, но ужъ очень вдался въ метафизику, а этаго надо
опасаться, а то поглупѣешь не хуже нѣмецкаго философа.
// л. 5
Неужели
Вы обращаете вниманiе на нашихъ критиковъ?
Плюньте на этихъ остолоповъ,
они дѣйствительно ничего не понимаютъ,
рѣшительно ничего и мнѣ кажется для каждаго
писателя было бы прiятнѣе всего, еслибъ они
вовсе объ немъ не писали.
По крайней мѣрѣ я не могу читать нашихъ критиковъ, мнѣ дѣлается больно за тѣхъ
писателей, кот. они касаются своими оскорбительно неумѣлыми руками. Право
между непишущими есть гораздо болѣе понимающихъ. Изъ близкихъ мнѣ, могу привести въ
примѣръ моего мужа, кот. понимаетъ Васъ и глубоко цѣнитъ и именно какъ
мыслителя. Обращаюсь теперь съ благодарностью къ Вашимъ добрымъ
совѣтамъ. Я сама держусь за живопись, хотя и думаю что было бы лучше
бросить, вѣдь и въ живописи тоже я ничего не
достигла![3]
держусь какъ за сукъ и хотя
// л. 5 об.
висѣть
между небомъ и землею не особенно прiятно, но если я пущу этотъ сукъ, то такъ таки и шлёпнусь прямо въ
лужу!.... Тѣ свѣденiя, кот. Вы имѣете объ моей жизни происходятъ изъ источниковъ пристрастныхъ, но не стану скрывать (я вѣдь уже
сказала, что не стыжусь Васъ) я не совсѣмъ
счастлива; но мое несчастье не лежитъ во
внѣшнихъ обстоятельствахъ, кот., до сихъ поръ по крайней
мѣрѣ, были таковы, что могли дать счастье, оно лежитъ
во мнѣ самой, въ томъ
мучительномъ недовольствѣ собой, кот. я всегда
ощущаю и кот. я переношу на все окружающее, а не разпространяя
кругомъ себя счастье развѣ можно быть
счастливой! Вмѣсто моей исповѣди, вотъ Вамъ разсказъ изъ
моей жизни: Была у меня собачка «Тоби», кот. я сама выкормила и воспитала. Не
стану говорить, чтобы не утомить Васъ, объ почти человѣческомъ
// л. 6
умѣ
этой собаченки и о ея
безпредѣльной преданности мнѣ. Я была два года заграницей, въ это время она оставалась у Н. И. Костомарова и
когда получались мои письма лизала ихъ, визжа отъ радости, по моему возвращенiи[4]
она не отходила отъ меня и положительно дулась на
меня, когда одинъ черноусый фертикъ
изъ моихъ ухаживателей
цѣловалъ мою руку. Нèчего Вамъ говорить также, что я ужасно любила своего Тоби.
Ѣхали мы на дачу. Я не хотѣла оставить Тоби съ
людьми на параходѣ, чтобъ съ
нимъ не случилось чего и взяла его съ собой въ каретѣ.
Черноусый фертикъ сопровождалъ
насъ. Одну станцiю мы поѣхали съ нимъ безъ
кучера на двухъ-колесной таратайкѣ впередъ. Я не была влюблена въ
фертика и не уважала его, но онъ задѣвалъ меня
тѣмъ, что смѣялся надъ моею
чувствительностью и говорилъ громкiя нигилистическiя фразы. Когда
бѣдный Тоби увидалъ, что увозитъ
меня его
// л. 6 об.
4)
недругъ, никакiя
силы не могли удержать его въ каретѣ, онъ выпрыгнулъ изъ окна и уже нагонялъ насъ. Эта выросшая въ
комнатѣ собачка догоняла въ скачь
бѣгущую лошадь. Мое первое чувство было конечно остановиться и взять
моего бѣднаго друга, но въ самую эту минуту заговорилъ мой спутникъ: «чтожъ Вы не остановитесь, чтобъ
взять Вашего милаго Тобиньку!»
Что-то[5]
вызывающее было въ красивыхъ
глазахъ, что-то безконечно
насмѣшливое приподняло кончики его черныхъ усиковъ. Я отвѣтила небрежно[6]:
«его тамъ возьмутъ изъ кареты» и стегнула лошадь. Его взяли изъ кареты — только мертваго!
Такъ я заплатила ему за его любовь!
Вы называете меня Вашимъ критикомъ, я же называю Васъ своимъ психологомъ
и въ качествѣ психолога Вы вѣроятно[7]
// л. 7
поняли
изъ моего слишкомъ длиннаго письма и послѣдняго разсказа
и мою жизнь, и всю меня, безо всякой другой исповѣди. Изъ
моей откровенности Вы видите, что я не какъ звукъ пустой, а серьёзно за истину приняла, съ теплой благодарностью приняла[8]
Ваши слова, что Вы мнѣ другъ и родной по
душѣ.
Если отвѣтите мнѣ,
то отвѣтьте когда Вамъ будетъ
удобно, я не хочу ничѣмъ стѣснять Васъ.
Еще разъ примите мое спасибо за ласковое, теплое
слово
душевно преданная Вамъ
Е<.> Юнге.
// л. 7 об.
<Запись на конверте:>
Его Высокородiю
Ѳеодору Михайловичу
Достоевскому
Отъ Е<.> Юнге.
// л. 8