<РО ИРЛИ, ф. 56, № 392. Письмо Достоевского Ф. М. к Куманиным А. А. и А. Ф. с припиской к Достоевской В. М.>

С. Петербургъ Генваря 28^го дня 1840 года.

Милостивый Государь

Любезнѣйшій Дядинька

и Милостивая Государыня

Любезнѣйшая Тетинька!

Никогда, никакое радостное извѣстіе, не производило столь пріятнаго и сладостнаго впечатлѣнья въ душѣ моей, какъ то, которое ощутилъ я при чтеньи письма сестры. Ожидалъ ли я, и, судя по винѣ моей, могъ ли я ожидать подобной благосклонности и разположенья со стороны Вашей, Любезнѣйшіе Дядинька и Тётинька. – Не могу дать отчета въ тѣхъ чувствованьяхъ, которыя волновались во мнѣ при полученьи письма Вашего. – Вся тягость моей вины, все справедливое негодованье Ваше Любезнѣйшіе Дядинька и Тетинька, живо представились предо мною! – но какая перемѣна! Вы возвращаете мнѣ Ваше благоразположенье

охотно, съ любовью, мнѣ, нисколько не заслужившему этаго. – Но я не зналъ, и не могу сказать что произходило тогда въ сердцѣ моемъ? Я долженъ былъ радоваться, я не зналъ какъ радоваться письму этому; ибо ничто въ мірѣ не могло меня сдѣлать болѣе счастливымъ, какъ прощенье Ваше; но досада на себя, стыдъ, Ваша безпримѣрная снизходительность[,] ко мнѣ, такъ долго во зло употреблявшему благоразположенье Ваше, все это налегло на сердце мое тягостнѣйшимъ бременемъ. ‑ Наказанье собственной совѣсти – сильнѣйшее; я несу на себѣ всю тягость этаго наказанья… я въ долгу у Васъ Любезнѣйшіе Дядинька и Тетинька, въ долгу, превышающимъ силы мои, и если изправленье вины моей, разскаянье и привязанность моя къ Вамъ будутъ имѣть хотя малѣйшую цѣну въ глазахъ Вашихъ, то я почту еще себя счастливымъ: ибо весьма облегчу совѣсть мою. –

Но что меня восхитило болѣе всего, что напомнило душѣ моей такъ много милаго въ прошедшемъ; что заставило, мое сердце забиться

еще пламеннѣе къ Вамъ, то это собственноручныя строки Ваши Любезнѣйшая Тетинька. – Такого снизхожденья и добродушія не могъ ожидать я… Тѣмъ болѣе были пріятны для меня эти строки, что уже давно, единственно по собственной винѣ и ошибкѣ своей, /не слыхалъ я/ такихъ сладкихъ сердцу <Исправлено. Было: серду – ред.> словъ, и выраженья Вашей любви ко мнѣ Любезнѣйшая Тетинька, которыя напомнили мнѣ покойную мать мою… Съ какимъ жаромъ цаловалъ я строки эти; съ какимъ жаромъ 1000 разъ цалую ручки Ваши, Любезнѣйшая Тётинька. –

Но нѣтъ и счастья безъ горести. Это письмо глубоко разтравило въ сердцѣ моемъ едва [забыв] зажившія раны; Смерть Дядиньки заставила меня пролить нѣсколько искреннихъ слезъ въ память его. – Отецъ, мать, дядинька и все это въ 2 года! Ужасные годы!

Еще ранѣе поспѣшилъ бы я письмомъ моимъ <Исправлено. Было: момъ – ред.> еслибы не экзамены, задержавшіе меня. – Теперь они кончились и я не теряю ни минуты. ‑ Но

чувствую что уже я утомляю Васъ письмомъ моимъ. – И такъ позвольте искренно любящему и почитаему <Так в рукописи. – Ред.> Васъ, племяннику Вашему пребыть навсегда покорнымъ и послушнымъ Вамъ

Ѳ. Достоевскимъ

Любезнѣйшая сестра Варинька! Твое письмо обрадовало меня несказанно: въ немъ ты объявила мнѣ прощенье Дѣдиньки и Тетиньки. – Но какъ ты подумать могла, Любезнѣйшая Сестра моя, что я забылъ тебя; о[бъ] комъ же помнить мнѣ болѣе, если не объ родственникахъ-благодѣтеляхъ нашихъ, и Васъ мои милые братья и сестры. – Нѣтъ! я никогда не забывалъ этаго; вѣрь всегда, Варинька, что у тебя есть братья, которые любятъ тебя болѣе жизни своей. – Старшій братъ твой, Любезнѣйшая сестра моя, любитъ тебя также пылко, не сказанно: умѣй почитать и ежели можешь, столькоже любить его. – Вспомни сколько несчастій перенесъ онъ бѣдный, чтобы успокоить отца своего при жизни; поэтому можешь судить и [объ] о любви его къ роднымъ своимъ. – Самая тѣснѣйшая друж[д]/б/а связываетъ меня съ нимъ. Милая сестра! ты написала мнѣ столь много пріятныхъ извѣстій о семействѣ нашемъ… Но о сестрѣ Вѣрочкѣ еще ни слова.. она какъ будто забытая. – Напиши мнѣ о нихъ всѣхъ /и/ больше, какъ можно больше. – Что они? выросли ли малютки наши, измѣнились ли? Всѣхъ ихъ цалую отъ души, также какъ и тебя милая сестра моя. – Скажи Андрюшѣ что <Продолжение на полях слева: я бы весьма желалъ получить нѣсколько собственныхъ строкъ его въ письмѣ твоемъ. Научи его быть благодарнымъ благодѣтелямъ нашимъ. Передай ему это отъ меня. Прощай милая сестра моя. Твой другъ и братъ. Ѳ. Достоевскій.

‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑‑

Любезнѣйшая Бабушка! Какъ сладко отозвались въ сердцѣ моемъ слова сестры моей, упоминавші<я> о томъ, что [в] /В/ы не забыли меня. – Ежели бы я имѣлъ право просить Любезнѣйшаго Дядиньку въ прошломъ письмѣ моемъ о передачѣ Вамъ моего нижайшаго почтенья, любви и уваженья, то я бы, къ несказанному для меня удовольствію, могъ бы предупредить Васъ. – Теперь мнѣ ничего болѣе не остается какъ нижайше благодарить Васъ объ этомъ. ‑ Вѣрьте что никогда не забуду я того уваженья и преданности, съ которыми, честь имѣю пребыть теперь

Васъ любящимъ и преданнымъ Вамъ

Ѳ. Достоевск<имъ.>

Любезнѣйш[ая]/ей/ Тётиньк[а]/ѣ/, Катеринѣ Ѳедоровнѣ, свидѣтельствую мое нижайшее уваженье. – Ред.>