<РО ИРЛИ, ф.168, №16640. Письмо Ф. М. Достоевского к А. Н. Майкову>

11/23 Декабря/68. Флоренцiя.

Спѣшу Вамъ отвѣтить, дорогой другъ Аполлонъ Николаевичь и именно спѣшу, хотя такъ-бы хотѣлось отъ сердца поговорить. Вообразите чтò я натащилъ на себя? Я писалъ Вамъ, кажется, что я съ окончанiемъ Идiота застрѣлъ и кончить въ Декабрьскомъ нумерѣ не успѣлъ и не успѣю. Объ этой mea culpa я увѣдомилъ Каткова совершенно откровенно, т. е. что окончанiе романа придется напечатать въ видѣ приложенiя подписчикамъ въ будущемъ году. Теперь я вдругъ рѣшилъ иначе; (только не знаю согласятся-ли съ моимъ рѣшенiемъ въ Редакцiи Русского Вѣстника). Я рѣшилъ кончить все, и 4^ю часть и заключенiе, въ Декабрьскомъ № нынѣшняго года, съ тѣмъ, однако, чтобъ Декабрьская книжка Русск<аго> В<ѣстни>ка нѣсколько запоздала, а именно: сегодня послалъ Каткову увѣдомленiе, что къ 15 Января нашего стиля, заключенiе Идiота будетъ уже въ Редакцiи; предварительныя-же главы буду высылать постепенно, каждые пять дней. Штука въ томъ, что у нихъ и без того Декабрьская книга каждый годъ опаздывала и даже такъ, что Январская книга слѣдующей подписки выходила даже ранѣе Декабрьской прошлаго года. Номеръ такимъ образомъ выйдетъ къ 20^му Января — не много запоздаетъ стало быть. Не знаю какъ рѣшатъ. Но мнѣ отъ сего дня надо будетъ написать и отослать листовъ 7 печатныхъ въ 4 недѣли. Я вдругъ увидалъ, что я это въ состоянiи сдѣлать не портя романа очень. Ктому-же, все что осталось, все уже записано болѣе или менѣе начерно и я каждое слово наизусть знаю. Если есть читатели Идiота, то они можетъ-быть будутъ нѣсколько изумлены неожиданностiю окончанiя; но поразмысливъ конечно согласятся, что такъ и слѣдовало кончить. Вообще окончанiе это изъ удачныхъ, т. е. собственно какъ окончанiе; я не говорю про достоинство собственно романа; но когда кончу, кой-что напишу Вамъ, какъ другу, чтò я думаю самъ о немъ.

И такъ вотъ въ какомъ я положенiи. А между тѣмъ накопилось 4 письма, на которыя я слишкомъ долженъ отвѣтить, хотя-бы потому одному что самому хочется. Вы конечно не можете себѣ вообразить какъ Ваши письма меня здѣсь оживляютъ. Вотъ уже съ Мая мѣсяца не читалъ ни одной русской газеты! Получаю только одинъ Русскiй Вѣстникъ, и день полученiя книжки — цѣлый праздникъ. Кстати: Николаю Николаевичу я пишу, чтобъ онъ мнѣ прислалъ Зарю

// л. 67

сюда во Флоренцiю, такъ-таки съ первого №, иначе жить не могу. Пусть поставятъ въ Редакцiи Зари на счетъ, если хотятъ; вѣдь можетъ-быть и сочтемся. — Судите послѣ того, какъ-же мнѣ дороги письма такого извѣданного и испытаннаго прiятеля, какъ Вы. А когда Вы пишете мнѣ о Вашихъ бесѣдахъ съ Страховымъ, то вѣдь я точно самъ тутъ присутствую. Я отъ Страхова письмо тоже получилъ; много литературныхъ новостей. Порадовало[1] меня между прочимъ извѣстiе о статьѣ Данилевского, Европа и Россiя, о которой Ник<олай> Ник<олаеви>чь пишетъ какъ о капитальной статьѣ. Признаюсь Вамъ, что о Данилевскомъ я съ самаго 49^го года, ничего не слыхалъ, но иногда думалъ о немъ. Я припоминалъ какой это былъ отчаянный фурьеристъ. И вотъ из фурьериста обратиться къ Россiи, стать опять Русскимъ и возлюбить свою почву и сущность! Вотъ почему узнается широкiй человѣкъ! Тургеневъ сдѣлался нѣмцемъ из русского писателя, — вотъ почему познается дрянной человѣкъ. — Равномѣрно, никогда не повѣрю словамъ покойнаго Аполлона Григорьева, что Бѣлинскiй кончилъ-бы славянофильствомъ. Не Бѣлинскому кончить было этимъ. Это былъ только паршивикъ — и больше ничего. Большой поэтъ въ свое время; но развиваться далѣе не могъ. Онъ кончилъ-бы тѣмъ, что состоялъ-бы на побѣгушкахъ у какой-нибудь здѣшней М^мъ Гёггъ адъютантомъ по женскому вопросу на митингахъ и разучился-бы говорить по русски, не выучившись все-таки по-нѣмецки. А знаете-ли кто новые русскiе люди? Вотъ тотъ мужикъ, бывшiй раскольникъ, при Павлѣ Прусскомъ, о которомъ напечатана статья съ выписками въ Iюньскомъ номерѣ Русскаго Вѣстника. Это не типъ грядущаго русскаго человѣка, но ужъ конечно одинъ из грядущихъ русскихъ людей.

Но на эту тему начнешь вѣдь и не кончишь. Хочу я у Васъ, дорогой мой, спросить дружеского совѣта: что дѣлать? — Но у васъ одного, конечно. Не надо, чтобъ другимъ были извѣстны мои домашнiя дѣла. Вотъ въ чемъ дѣло: черезъ мѣсяцъ я отработаюсь въ Русскiй Вѣстникъ. Въ Идiотѣ всего окажется около 42^хъ печатныхъ листовъ. Взялъ я у нихъ (считая то, что взялъ передъ сватьбой моей и бездѣлицу, которую еще попрошу,) до 7000 руб. Да-съ, до семи тысячь. Правда, оно такъ и выходитъ, что мы проживали во все это время, среднимъ числомъ въ годъ до 2000^∞, — и это со всѣми разъѣздами, съ платьемъ, съ ребенкомъ, со всѣмъ, — чего ужъ никакъ не могли-бы сдѣлать въ Петербургѣ.

// л. 67 об.

По моему расчету (не входя въ подробности), я все-таки останусь долженъ въ Редакцiю Русского Вѣстника до 1000^∞. Можетъ-быть они этимъ и не потяготятся; они знаютъ, что я заработаю. Но вопросъ: чѣмъ-же мнѣ жить? Кончивъ романъ, я еще мѣсяца два протяну, ну а тамъ что дѣлать? Обращаться къ Каткову? Если они намѣрены пользоваться моимъ сотрудничествомъ, то конечно они будутъ присылать деньги, по моимъ просьбамъ, но хуже всего для меня будетъ то, что я все-таки не буду знать на какомъ я буду у нихъ основанiи? То есть какъ должный въ Редакцiю писатель, — это я понимаю. Но они никогда не отвѣчаютъ, — такъ даже что я не знаю прiятенъ-ли имъ мой романъ, или нѣтъ и желаютъ-ли они моего сотрудничества? А это, даже по однимъ только денежнымъ расчетамъ, уже довольно важно знать.

Проклятые кредиторы убьютъ меня окончательно. Дурно сдѣлалъ я, что выѣхалъ за границу; право лучше было-бы въ долговомъ просидѣть. Еслибъ я могъ отсюда войти съ ними въ соглашенiе, — а я и этого-то не могу, потому что нѣтъ меня тамъ лично. —∙— Главное-же я къ тому говорю, что у меня есть на умѣ напримѣръ два или даже три, изданiя, требующiя одной только воловьей механической работы и между тѣмъ которыя безспорно дали-бы деньги. Мнѣ вѣдь на этотъ счетъ иногда удавалось. — Здѣсь-же у меня на умѣ теперь 1) Огромный романъ, названiе ему Атеизмъ (Ради Бога, между нами), но прежде чѣмъ приняться за который мнѣ нужно прочесть чуть не цѣлую библiотеку атеистовъ, католиковъ и православныхъ. Онъ поспѣетъ, даже при полномъ обезпеченiи въ работѣ, не раньше какъ черезъ два года. Лицо есть: Русскiй человѣкъ нашего общества, и въ лѣтахъ, не очень образованный, но и не необразованный, не безъ чиновъ, — вдругъ, уже въ лѣтахъ, теряетъ вѣру въ Бога. Всю жизнь онъ занимался одной только службой, из колеи не выходилъ и до 45 лѣтъ ничѣмъ не отличился. (Разгадка психологическая; глубокое чувство, человѣкъ и русскiй человѣкъ). Потеря вѣры въ Бога дѣйствуетъ на него колоссально (Собственно дѣйствiе[2] въ романѣ, обстановка — очень большiе). Онъ шныряетъ по новымъ поколѣнiямъ, по атеистамъ, по славянамъ и европейцамъ, по русскимъ изувѣрамъ и пустынножителямъ, по Священникамъ; сильно между прочимъ попадается на крючокъ iезуиту, пропагатору, поляку; спускается отъ него въ глубину хлыстовщины [3] — и подъ конецъ обрѣтаетъ и Христа и русскую землю, русского Христа и русского Бога. (Ради Бога не говорите никому; а для меня такъ: написать этотъ послѣднiй романъ, да хоть-бы и умереть — весь выскажусь<)>. Ахъ,

// л. 68

другъ мой! Совершенно другiя я понятiя имѣю о дѣйствительности и реализмѣ, чѣмъ наши реалисты и критики. Мой идеализмъ — реальнѣе ихняго. Господи! поразсказать толково то, что мы всѣ, русскiе, пережили въ послѣднiе 10 лѣтъ въ нашемъ духовномъ развитiи, — да развѣ не закричатъ реалисты что это фантазiя! А между тѣмъ это исконный, настоящiй реализмъ! Это-то и есть реализмъ, только глубже, а у нихъ мелко плаваетъ. Ну не ничтоженъ-ли Любимъ Торцовъ въ сущности, — а вѣдь это все, чтò только идеального позволилъ себѣ ихъ реализмъ. Глубокъ реализмъ — нечего сказать! Ихнимъ реализмомъ — сотой доли реальныхъ, дѣйствительно случившихся фактовъ не объяснишь. А мы нашимъ идеализмомъ пророчили даже факты. Случалось.

Голубчикъ мой, не смѣйтесь надъ моимъ самолюбiемъ, но я какъ Павелъ: «Меня не хвалятъ, такъ я самъ буду хвалиться».

Но покамѣстъ нужно жить! Атеизмъ на продажу не потащу (а о католицизмѣ и объ iезуитѣ у меня есть что сказать сравнительно съ православiемъ). Есть у меня идея одной довольно большой повѣсти, листовъ въ 12 печатныхъ и привлекаетъ меня. Есть и еще одна мысль. На что рѣшиться и кому предложить труды? Зарѣ? Но вѣдь я беру деньги впередъ, а тамъ врядъ-ли дадутъ. Конечно же обойдусь можетъ-быть безъ ихъ помощи, но туда надо посылать готовую статью, а это тяжело. Чѣмъ жить пока готовишь статью? Это и Русскiй Вѣстникъ съ лихвой мнѣ дастъ (150^∞ за листъ, да еще впередъ тысячами, по крайней мѣрѣ давалъ). Окончанiе Идiота будетъ эффектно (не знаю хорошо-ли?). Но предлагать самому книгопродавцамъ второе изданiе — значитъ потерять половину. Надо, чтобъ сами пришли, какъ всегда и было со мною, а придутъ-ли? Я понятiя не имѣю объ успѣхѣ или неуспѣхѣ романа. Впрочемъ все рѣшитъ конецъ романа. —∙— Во всякомъ случаѣ, прошу у Васъ, другъ мой, совѣта. — Главного совѣта жду отъ Васъ когда прочтете окончанiе Идiота. Съ Января-же я свободенъ, а не въ моемъ положенiи сидѣть сложа руки: надо жить и долги отдавать. Напишите мнѣ другъ мой, (между нами только одними) все о Зарѣ, каковы ея денежныя средства и можетъ-ли она выдать впередъ,[4] говоря вообще и мнѣ, говоря въ частности? Я же Вамъ признаюсь, что для меня попросить впередъ у Зари будетъ нѣчто слишкомъ рѣшительное. Оставлять Русскiй Вѣстникъ, хотя-бы на время, нѣсколько щекотливо, особенно оставаясь туда должнымъ. (Еслибъ я только зналъ личный взглядъ на мое сотрудничество въ Русскомъ Вѣстникѣ! Впрочемъ конечно знаю: даютъ деньги). Во всякомъ случаѣ напишите мнѣ кое-что и объ этомъ обо всемъ. Опять-таки тоже: хорошо-ли самому кабалиться и лѣзть въ исключительное сотрудничество, — тѣмъ болѣе если на него смотрятъ довольно хладнокровно. Отсталъ я ужасно отъ Васъ — ничего не знаю. Во всякомъ случаѣ все что я Вамъ написалъ, прося совѣта, — между нами.

// л. 68 об.

<В левом верхнем углу листа поставлена цифра: 2 — ред.>

Благодарю Васъ очень, родной мой, что пристроили Пашу. Ужъ если у Порѣцкаго не уживется, — то чего-же ему надобно? Опять просьба, голубчикъ, опять просьба: я только что попросилъ у Каткова 100^∞, съ тѣмъ чтобъ онъ выслалъ ихъ на Ваше имя, а Васъ умоляю еще разъ быть такъ же безконечно-добрымъ, какъ Вы до сихъ поръ ко мнѣ были: эти 100^∞ Пашѣ и Эмилiи Ѳедоровнѣ, по 50 руб. въ каждыя руки. Что дѣлать, другъ мой, невозможно! Пашѣ-то надо хоть чѣмъ-нибудь помочь, а Эмилiя Ѳедоровна хоть и врагъ мой исконный (не знаю за что), хоть и ненавидитъ меня, но не возможно этотъ разъ не дать ей хоть 50 руб. — Ахъ, другъ мой, Вы не повѣрите что за глупость и что за наглость въ этихъ головахъ. «Онъ дескать обязанъ намъ помогать», — стала на томъ! Почему-же, позвольте спросить обязанъ. Я изъ состраданiя, да еще единственно потому что она жена брата, готовъ помочь чѣмъ могу, но обязаннымъ себя отнюдь не считаю. Она основывается на томъ, что братъ Миша посылалъ мнѣ деньги въ Сибирь. Но это было въ сложности такъ не много, что я уже по крайней мѣрѣ въ пять раз болѣе отдалъ и ему и имъ. Я въ Сибири 2000 руб. за двѣ мои напечатанныя тогда повѣсти получилъ, — не могъ онъ мнѣ все помогать. Я еще при жизни[5] его ему отдалъ. Она говоритъ про меня: «Онъ насъ разорилъ, мы имѣли фабрику, жили богато; онъ прiѣхалъ и уговорилъ начать журналъ (чтобъ печатать свои сочиненiя, которыя въ другiе журналы не принимали; это прибавляетъ Владиславлевъ и вѣроятно про Записки из Мертвого дома). Но когда я прiѣхалъ фабрика была въ упадкѣ; папиросы, которые пошли вначалѣ, совершенно лопнули под конецъ и были задавлены Миллеромъ и Лафермъ; долговъ-же было пропасть и онъ все охалъ, предчувствуя банкрутство. Все это можетъ засвидѣтельствовать Николай Ивановичь, его приказчикъ, который и купилъ на 2^й годъ журнала у него фабрику за 1000 руб. — всю фабрику! Это не великое богатство. Журналъ основанъ былъ имъ и затѣянъ по его идеѣ, и съ 1^го года имѣлъ 4000 слишкомъ подписчиковъ, впродолженiе 4^хъ лѣтъ, это значитъ minimum 20000 руб. серебр. чистого барыша ежегодно[6]. На это существуютъ книги редакцiи, чтобы знать, да есть и свидѣтели. Журналъ спасъ брата отъ банкрутства. Я-же получалъ за все мое сотрудничество никогда не болѣе семи или восьми тысячъ въ годъ. Запрещенiе журнала разорило брата. Когда онъ умеръ были долги. Скажите ради Бога чтò бы сказало это семейство, еслибъ я отказался продолжать журналъ? Они закричали-бы: у насъ было состоянiе, да дядя, бывшiй пополамъ съ братомъ (а я никогда не былъ пополамъ) отказался издавать и насъ разорилъ. Это буквально слова Ѳеди въ клубѣ: у насъ было имѣнiе, но дядя такъ плохо велъ дѣла, что насъ разорилъ. А я выпросилъ тогда у тетки 10000 и далъ на журналъ. Журналъ-же затѣялся съ общаго совѣта всѣхъ сотрудниковъ

// л. 69

на этомъ совѣтѣ и они всѣ участвовали: продолжать или нѣтъ? Рѣшили продолжать; я и сталъ продолжать. Я съ 10000 выдалъ 8 книгъ и заплатилъ множество долговъ. Журналъ не пошолъ, потому что думали что я умеръ (вѣдь я это положительно знаю!), а не братъ (насъ всегда смѣшивали) да и редакторомъ уж имя Достоевского не стояло. Лопнулъ журналъ — и всѣ долги на меня упали. Я послѣ того моими сочиненiями (продажей Стелловскому и Преступлен<iемъ> и Наказан<iемъ>) еще 10000 заплатилъ. Остался теперь кончикъ, который не могу выплатить, а Эмилiя Ѳедоровна буквально говоритъ: онъ насъ разорилъ; зачѣмъ онъ намъ свои 10000 не отдалъ? Онъ обязанъ помогать потому, что братъ его содержалъ и проч. Хорошо! Ну, прiѣду въ Петербургъ — другое пойдетъ. Я ихъ наконецъ вразумлю. Оставилъ я имъ, уѣзжая, мою квартиру у Алонкина. Съ Алонкинымъ мы стали наконецъ знакомы прiятельски и хоть онъ, какъ дѣловой человѣкъ, и сердится на меня что я не плачу (такъ контрактъ былъ, что съ нихъ онъ не имѣетъ права требовать, а съ меня) но все таки во мнѣ увѣренъ и подождетъ. Но онъ требовалъ векселя[7] отъ меня. Я ее просилъ сходить къ Алонкину и предложить ему самому написать вексель, послать мнѣ за границу и я-бы воротилъ подписанный. Она обидѣлась и не пошла, — обидѣлась тѣмъ, что будто-бы я не хочу ихъ на квартирѣ держать, тогда какъ Алонкинъ не хотѣлъ, а не я. —∙— Теперь пишетъ, что ждетъ отъ меня денегъ, потому что я ей обѣщалъ. — Выдайте ей эти 50 руб. голубчикъ, родной мой, не говоря ничего, и тѣмъ забастую. — А Пашѣ надо помочь хоть капельку, хотя онъ не такъ ведетъ себя какъ-бы я желалъ. Зачѣмъ онъ лжетъ безпрерывно. Онъ увѣряетъ что письма его пропадаютъ поминутно. Ни одно письмо, ни отъ кого,[8] не пропало, только у него одного пропадаютъ. — Онъ мнѣ писалъ что Гавриловъ могъ-бы дать ему взаймы подъ мое обезпеченiе. Я написалъ бумагу, что долженъ Гаврилову и сверхъ того послалъ другую, въ обезпеченiе займа, будущими деньгами, которыя навѣрно получу отъ Стелловского въ этомъ или въ будущемъ году. Такъ у насъ по контракту. Эти двѣ бумаги до сихъ поръ у Паши. Онъ мнѣ писалъ, что Гавриловъ не согласился. Я потребовалъ отъ Паши высылки мнѣ назадъ моихъ бумагъ; но онъ не высылаетъ и теперь на настоятельныя приказанiя мои ему (чрезъ Эм<илiю> Ѳ<едоров>ну) обѣщался выслать одну бумагу. Я напишу[9] ему теперь, чтобъ онъ обѣ бумаги принесъ и отдалъ Вамъ. (Васъ-же попрошу сохранить ихъ до моего прiѣзда). Боюсь подумать,

// л. 69 об.

но тутъ, можетъ быть, какая нибудь непорядочность съ его стороны. Спросите у него эти бумаги. Адрессъ-же Эмилiи Ѳедоровны: на Петербургской сторонѣ, по Съѣзжинской улицѣ, домъ Корба, № 13, кварт. № 5.

Умоляю Васъ голубчикъ, добрый Вы какъ ангелъ человѣкъ, не сердитесь на меня, что я Васъ еще раз въ этомъ утруждаю, — тѣмъ болѣе, что Вамъ-же еще долженъ (но Вамъ теперь скоро отдамъ, скоро; иначе быть не можетъ. Простите, что такъ говорю;[10] но другъ мой, вѣдь Вы сами трудами живете). Паше всѣхъ моихъ подозрѣнiй не сообщайте.

Флоренцiя хороша, но ужъ очень мокра. Но розы до сихъ пор цвѣтутъ въ саду Boboli на открытомъ воздухѣ. А какiе драгоцѣнности въ галлереяхъ! Боже, я просмотрѣлъ Мадонну въ креслахъ въ 63^мъ году, смотрѣлъ недѣлю и только теперь увидѣлъ. Но и кромѣ нея сколько божественного. Но все оставилъ до окончанiя романа. Теперь закупорился.

Ваше: У часовни — безподобно. И откуда Вы словъ такихъ достали! Это[11] одно из лучшихъ стихотворенiй Вашихъ, — все прелестно, но однимъ только я не доволенъ: тономъ. Вы какъ будто извиняете икону, оправдываете; пусть дескать это изувѣрство, но вѣдь это слезы убiйцы и т. д. Знайте, что мнѣ даже знаменитыя слова Хомякова о чудотворной иконѣ, которыя приводили меня прежде въ восторгъ, — теперь мнѣ не нравятся, слабы кажутся. Одно слово: «Вѣрите вы иконѣ или нѣтъ!»[12] Можетъ-быть, Вы поймете то, что мнѣ хочется сказать; это трудно вполнѣ высказать. Ахъ какъ о многомъ хотѣлось-бы поговорить. Пишите мнѣ. Адрессъ мой,

Italie, Florence, а m-r Th. Dostoiewsky

poste restante.

Анна Григорьевна Вамъ и Аннѣ Ивановнѣ отъ души кланяется. Ей вѣдь еще скучнѣе, чѣмъ мнѣ, я по крайней мѣрѣ занятъ усиленно.

Р. S. Можетъ случиться что вѣдь изъ Ред<акцiи> Русскаго Вѣстника и не придутъ къ Вамъ деньги (100 руб.).

Р. S. Я Страхову пишу: Въ Редакцiю журнала Заря дойдетъ-ли?

Обнимаю Васъ

Вашъ Ѳ. Достоевскiй

// л. 70

[1] Вместо: Порадовало — было: Порадовала

[3] Вместо: хлыстовщины — было: хлыстовщину

[4] Вместо запятой был вопросительный знак.

[6] чистого барыша ежегодно вписано.

[10] Вместо: такъ говорю; — было: стараюсь объ этомъ увѣдомлять

[12] Далее было: Храбрѣе, смѣлѣе дорогой мой, увѣруйте