<НИОР РГБ, ф. 93.II.6.43. Письмо А. Н. Майкова к Ф. М. Достоевскому>

<1869.>[1]

Любезнѣйшiй другъ Ѳедоръ Михайловичь! Хотя и давно не получалъ я отъ Васъ бесѣднаго письма, но знаю, что это не въ слѣдствiе недоразумѣнiй, а просто потому что не до того. Мнѣ же хочется поговорить по душѣ. Мысли опредѣленной нѣтъ, чтó бы надобно было сообщить, а просто нуженъ сочувственный аккомпаниментъ другой души на то что звучитъ въ груди. Отдѣльно сочувственныхъ струнъ и много у разныхъ милыхъ людей изъ нашихъ прiятелей, но у васъ у одного ихъ больше; ужь съ того начиная что вы поэтъ и художникъ; вотъ творческой то стихiи,[2] и нѣтъ у нихъ, а она предполагаетъ въ человѣкѣ не одну струну (умъ, доброе сердце, ясный взглядъ, и пр.) а цѣлую гамму, и выражается полными аккордами. Я же именно люблю всякую арiю[3] (мысль, фактъ) сыграть[4] и видѣть сыгранную[5] не на одной струнѣ, а полнымъ оркестромъ.... Но къ чему эти метафоры? Такъ ужь, такое настроенiе; а сложилось оно изъ разныхъ фактовъ. Ближайшiй — сегодняшный есть тотъ что я былъ на похоронахъ — это четвертые литератур<ные> похороны гдѣ я былъ — первые Бѣлинскаго — долгъ благодарности; потомъ Мея, Григорьева и вотъ за ними послѣдовалъ Щербина. Эти кромѣ единомыслiя, были и прiятели, близкiе. Щербину мнѣ очень жалко. Младенецъ–философъ былъ. Я объ немъ могъ бы разсказать одинъ случай, который рисуетъ его вполнѣ, но разсказывать неприлично, ибо дѣло касается меня, развѣ только вамъ бы разсказалъ. Когда еще онъ зàпадничалъ, во время крымской войны, онъ сочинялъ на меня разныя эпиграммы, по своему обыкновенiю. Потомъ не знаю что его натолкнуло заниматься русской исторiей, именно разбирать акты историческiе, едва ли не примкнулъ онъ какъ то къ Археографич<еской> Комиссiи, и пропалъ. Встрѣтился я съ нимъ на юбилеѣ Вяземскаго, и по обыкновенiю, встрѣтился какъ съ добрымъ товарищемъ. Поѣхали домой мы вмѣстѣ — и Щербина разразился, что чувствуетъ себя виновнымъ передо мною, что его давно мучитъ мысль что меня онъ преслѣдовалъ; словомъ онъ плакалъ говоря на эту тему, да и меня довелъ до слезъ. Можете себѣ представить, какъ

// л. 3

это скрѣпило наши отношенiя; русская исторiя, сухiе акты вывели его изъ безцвѣтнаго[6] космополитическаго западничества и пробудили теплое русское чувство. Этому ужь онъ отдался вполнѣ, и своими эпиграммами, разсказами тѣшившими общество, былъ можетъ быть однимъ изъ самыхъ сильныхъ противниковъ и бойцовъ противъ крайняго западничества явившагося польской агентурой въ лицѣ гимназистовъ съ прокламацiями и своими толстыми журналами. Не даромъ Петерб<ургскiе> Вѣдом<ости>, которымъ Григ<орiй> Данилевскiй на другой день смерти Щербины, послалъ Щербиною за день до смерти написанный свой бiографическiй краткiй очеркъ,[7] родъ докладной записки, для полученiя какого то мѣста, — возвратили Данилевскому этотъ очеркъ назадъ, сказавъ: что объ эдакихъ людяхъ не можетъ быть рѣчи въ ихъ изданiи. Но вы можетъ быть и не знаете, что С. Петерб. Вѣд<омости> находятся теперь въ рукахъ этой кампанiи? Да съ, кромѣ Голоса и Зари въ Петерб<ургѣ>, сколько я знаю, едва ли не всѣ изданiя таковы, что намъ нельзя тамъ печататься. Въ Москвѣ — только Катковъ, Аксакова ужь убили, запретивъ газету, уже по приговору Госуд<арственнаго> Совѣта. Я не понимаю, Правительство видитъ разлитiе нигилизма, само отъ него страждетъ. На что же оно надѣется? Вѣдь у нигилистовъ есть, хотя и глупый, но соблазнительный идеалъ. Идеалъ вытѣсняется только идеаломъ. Идеалъ языческiй былъ вытѣсненъ христiанскимъ. Еслибъ Христiанство шло только съ логикой да Кесарскими декретами, никогда бы оно не побѣдило эпикуреизмъ. У насъ нигилистическому идеалу, страшенъ только идеалъ живой, выработанный вѣковой жизнью русскаго народа. Тѣ уничтожаютъ государство и мечтаютъ о всемiрной бордели, этотъ противуполагаетъ семью, монархизмъ царскiй, христiанскую душу; тамъ всемiрно–демократическiя стремленiя — здѣсь право на жизнь русскаго народа въ той государственной формѣ, ради которой онъ столько перенесъ. Но не съ вами объ этомъ толковать. Я сказалъ: «не понимаю» на что[8] Прав<ительство>[9] надѣется? Да признаюсь, понять въ этомъ случаѣ едва ли[10] не тоже ли[11] что сойти съ ума! Но пока еще этого ни съ кѣмъ не случилось, объясняю себѣ все громаднымъ невѣжествомъ русской жизни, русской исторiи. У насъ много и на верхахъ людей умныхъ, образованныхъ,

// л. 3 об.

но образованныхъ «по послѣднему слову европейской науки<»>. А вѣдь наука есть продуктъ мѣста и времени. Наука одного вѣка не похожа на науку другаго, по крайней мѣрѣ что касается до наукъ политическихъ. Вся наука есть только осмысленiе фактовъ, осмысленiе того выхода изъ современной путаницы, а какъ путаницы разныя на разныхъ мѣстахъ земнаго шара, то и выходы разные. Возьмите хоть Политич<ескую> Экономiю, вся смѣна теорiй физiократовъ, меркантилизма, фри тредерства, и пр. все это изысканiе способовъ что въ данную минуту данной странѣ выгоднѣе? У насъ свой мiръ, особенно въ настоящiй перiодъ. Въ Европѣ — освобожденiе крестьянъ безъ земли породило задачи какъ устроиться съ мильонами пролетарiевъ? Пошли теорiи, крайняя точка коихъ — Коммунизмъ. У насъ освобожденiе съ землей: примѣнимы ли эти теорiи, послѣднiя слова науки — къ намъ? Ясно, что у насъ д<олжна> б<ыть> другая теорiя, и другое первое и послѣднее слово. Кто же этотъ выходъ у насъ указываетъ? Славянофильство; —[12] глупое это названiе, а просто люди осмѣлившiеся судить своимъ умомъ, на основанiи своей исторической жизни, осмѣлившiеся давать[13] прямой выводъ[14] изъ данныхъ своей земли, народа и исторiи. Но — ничто не является въ мiръ вдругъ. Европейская, всемiрная, космополитическая, жидовская цивилизацiя, должна смѣниться русскою, какъ въ Англiи она англiйская, во Францiи — французская, и пр. А что въ платокъ сморкаться лучше чѣмъ пальцами — это принадлежитъ всему мiру. Христосъ — тоже; изслѣдованiе Законовъ природы — тоже.[15]

Вы вѣроятно читали въ газетахъ и безпокоитесь о томъ, что это за студентскiе мятежи у насъ произходятъ. Иностраннымъ газетамъ много не вѣрьте. Я слышалъ отъ профессоровъ производившихъ слѣдствiе вотъ что. Добрались они до 9 или 12 человѣкъ (не помню) которые еще въ Октябрѣ разъѣзжали въ Харьковъ, въ Кiевъ и пр. университеты,[16] съ подговоромъ, чтобы единовременно произвести безпорядки. Почву болѣе удобную нашли разумѣется въ Петербургѣ. Появилась прокламацiя. Писалъ ее сотрудникъ Дѣла Ткачевъ. Печатала стриженая, дѣвица Дементьева. Ясно ужь изъ этаго, что починъ и корень не между студентами, а въ той же средѣ, откуда вышли всѣ знаменитые исторiи 62^х и 63^х годовъ; эта же среда

// л. 4

какъ мы знаемъ, первымъ врагомъ себѣ считаетъ не правительство, а русскую такъ называемую, партiю; а друзьями — угнетенныхъ поляковъ, возстающихъ за свободу, за общее дѣло, противъ деспотизма. Очевидно откуда идутъ нити заставляющiя подымать руки и ноги нашихъ арлекиновъ. Но все таки надо сказать, что огромное большинство студентовъ было противъ этихъ глупостей; нѣкоторые даже были биты за слезное умаливанiе своихъ товарищей образумиться. — Такъ какъ я заговорилъ ужь объ этихъ несчастныхъ, то ужь еще разскажу не безынтересный для васъ эпизодъ жизни этой среды. Появилась книжка Антоновича и Юлiя Жуковскаго въ обличенiе Некрасова. Сущность такая: ты архиподлецъ, ибо насъ приглашаешь[17] къ терновымъ вѣнцамъ, а когда[18] затѣевается и дѣлается, и приходитъ кара, ты въ англiйскомъ клубѣ наускиваешь: «вырви съ корнемъ»,[19] чтобы себя выгородить отъ общей солидарности. Потомъ гроза прошла, пишешь: <«>Я, молъ, это такъ только, чтобы сдѣлать доброе дѣло, васъ же спасти» — и снова начинаешь пѣсню о терновыхъ вѣнкахъ. Книга была бы безобразная[20] и пустая, если бы не выясняла многое изъ закулисной жизни не только литературнаго дѣла[21] этого кружка, но и кой чего побольше. Любопытенъ жаргонъ ихъ.

Главное, голубчикъ вы мой, почему я васъ вспоминаю часто, это вотъ что. Это трудъ который меня увлекъ до того, что только его сплю и вижу. Затѣялъ я написать русскую исторiю въ 10 или 12 разсказахъ для сельскихъ и[22] другихъ первоначальныхъ школъ. Впрочемъ они полезны будутъ и чиновникамъ и свѣтскимъ дамамъ. Всѣ у насъ русскiя исторiи для этой цѣли — или сухи, или тенденцiозны, или наконецъ расчитаны чтобъ дѣйствовать на разсудочность, и разумѣется не достигаютъ цѣли. Я беру только капитальные эпохи, приурочивая ихъ къ извѣстнымъ для всѣхъ именамъ, и пишу живую исторiю, пишу чувствомъ и воображенiемъ, чтобы заставить почувствовать и вообразить. Тогда только это сѣмя прочно засѣвшее. Изъ краткаго перечня нѣкоторыхъ разсказовъ вы поймете какое, въ цѣломъ, громадное зданiе должно

// л. 4 об.

соорудиться въ душѣ читателя, при представленiи о Россiи. Первый разсказъ: Владимiръ и принятiе христiанства. 2) Александръ Невскiй: нашествiе Татаръ, его страдальчество за русскую землю, или заповѣданное терпѣнiе русскому народу. 3, Москва:[23] маленькiй князь Ив<анъ> Данилычь и бесѣды его съ митрополитомъ Петромъ, собиранiе земли, Донской. 4. Взятiе Царьграда Турецкимъ султаномъ Магометомъ II, возникновенiе Третьяго Рима (Москва) бракъ съ Софьей, гербъ, упованiе востока, новая роль московскихъ царей, т. е. Иванъ III, Василiй, Иванъ IV — покоренiе магометанскихъ царствъ, и требованiя отчины Кiева и русскихъ земель отъ Литвы. Во всей исторiи проходятъ два врага Россiи: Азiя и Европа, тогда олицетворяемая Папой. Это все ужь написано. 5^е будетъ: Троицкая Лавра, т. е.[24] 1612 годъ, 6^й Кiевъ — судьбы Западной Россiи, Богданъ Хмѣльницкiй. 7^й Петръ: о Петрѣ мысль такая: апогея Москвы — Иванъ IV. Потомъ потрясенiе iезуитами и Польшей, Романовы — реставрацiя. Къ Петру уже возвращается Россiя на ту точку, какъ была за нѣсколько лѣтъ до смерти Грознаго, (т. е. до Баторiя) и Петръ продолжаетъ Ивана IV, который продолжаетъ Ивана III. Завоеванiе Балтiйскаго моря, и въ Турецкихъ войнахъ его — пробужденiе православiя на Балканѣ, гдѣ его царствованiе есть эра. Вотъ пока бы эти еще три разсказа написать и издамъ. 8^й объ Екатеринѣ — не сформировался въ идеѣ, но думаю, что это продолженiе Петра. 9. Европа проговорилась: нашествiе двудесяти языковъ. 10, сбросила маску: крымская война. 11. Освобожденiе крестьянъ т. е. исторiя сословiй и освоб<ожденiя> крестьянъ[25], характеръ его въ восточной Россiи и въ западной — тамъ довѣрiе сословiю, здѣсь вражда и слѣдствiе того польскiй бунтъ. – Трудно умѣстить на одной страничкѣ всю идею. Но изъ намековъ вы поймете. Одно могу сказать — четыре разсказа, особенно 2^й, 3^й, и 4^й написаны поэтически, и безъ вранья. Я увѣренъ, что вамъ бы понравились. Писать ничего не могу не вообразивъ, оттого чтенiя ужасъ какъ много, пока у самаго не будетъ ясно въ головѣ. Вотъ, будь вы здѣсь, въ этомъ дѣлѣ вы бы

// л. 5

мнѣ капитальную помощь оказали, да пожалуй и сами бы написали. Что дальше то труднѣе, потому что до сихъ поръ занимался я больше древней исторiей, т. е. русской[26] то. Недостаточно знаю Екатерину.

А вѣдь Наполеонъ I должно быть понималъ дѣло лучше многихъ нашихъ. Въ Тильзитѣ онъ вѣроятно говорилъ вотъ что: <«>ты, Россiя, — третiй Римъ, центръ и сила[27] восточнаго мiра Европы. Возьми славянъ и балканъ, и Царьградъ, и это будетъ восточная имперiя, особый, православный мiръ. Для округленiя географическихъ границъ, прихвати Финляндiю, да у тебя и безъ того много чухонъ, оно слѣдов<ательно> идетъ. Мнѣ же предоставь романо–германскiй мiръ и не путайся въ мелкiя интересы ея Корольковъ. Тебѣ тамъ нечего дѣлать. Это своя исторiя, у тебя своя. И будемъ тогда жить ладно». Я даже во снѣ видѣлъ этотъ разговоръ. Не смѣйтесь. Наполеонъ говорилъ же: Александра окружаютъ мерзавцы, разумѣя Штейна и нѣмцевъ склонявшихъ государя итти освобождать народы отъ ига французовъ. И[28] съ русской точки зрѣнiя это были мерзавцы. Нечего намъ соваться въ Европу. У нея свои судьбы, ибо сѣмена въ ней посѣяны другiя, у насъ свои. Ежеминутно готовая составиться коалицiя державъ противъ насъ доказываетъ, что въ Европѣ понимаютъ дѣло исторически вѣрно, это свой мiръ. У насъ только не хотятъ понять, что у насъ свой, и что намъ быть не можетъ въ Европѣ друзей. Нужна имъ Россiя только тогда, когда надо, въ частномъ быту, позвать городоваго. Экая всемiрно историческая роль — городовымъ быть для совершенно чужихъ людей! Богъ не для этого насъ создалъ; это не нашъ кварталъ. Дѣлай они тамъ себѣ что хочешь. Старыхъ же грѣховъ у нихъ столько, что не скоро другъ съ другомъ расчитаются. Ну, полно! иду спать. – Паша у меня бывалъ и получилъ по частямъ 20 рублей. У нихъ тамъ какiя то несогласiя, о коихъ онъ вамъ писатъ не хочетъ, да и я не совѣтовалъ; напишетъ — вы встревожитесь, тоже напишете, прiйдетъ письмо, — а тамъ ужь перемололось, и заварилось можетъ быть новое. И опять писать! и опять тоже! Впрочемъ важнаго ничего нѣтъ. Ну, до свиданiя! Аннѣ Григорьевнѣ поклонъ. Чай похорошѣла еще въ Италiи?.. А Флоренцiя была маленькимъ городкомъ, когда я ее зналъ. Что Нiобея? Напишите ко. А развѣ вы не съѣздите къ Аполлону, моему Бельведерскому тескѣ?[29]

Не знаю разбираете ли вы мой griffonage?[30]

// л. 5 об.

[1] Год поставлен рукой А. Г. Достоевской.

[2] Вместо: стихiи, — было: а) струн; б) <нрзб.>

[3] Вместо: арiю — было: вещь

[4] Вместо: сыграть – было: выражать

[5] Вместо: выраженную – было: сыгранную

[8] Вместо: «не понимаю» на что – было: какъ

[10] Вместо: въ этомъ случаѣ едва ли – было: а. едва ли; б. въ этомъ случаѣ

[14] Было: выводъ прямой – исправлено автором: прямой выводъ

[15] Далее было: Но и идеалъ Христа (т. е. Хр

[17] Далее было зачеркнуто: [<нрзб.>]

[18] Далее было зачеркнуто несколько букв: [<нрзб.>]

[19] Вместо запятой было: . Пото

[20] Далее была зачеркнута запятая.

[22] Вместо: и – было: ш<колъ>

[25] т. е. исторiя сословiй и освоб<ожденiя> крестьянъ вписано.

[26] Далее была зачеркнута точка.

[29] Запись: похорошѣла еще ∞ Бельведерскому тескѣ? — сделана на полях слева.

[30] Запись: Не знаю разбираете ли вы мой griffonage? – сделана на полях слева.