<РО
ИРЛИ, ф. 100,
№ 29811. Письмо А. Н. Плещеева
к Ф. М. Достоевскому>
Москва.
23 Дек<абря>[1]
Добрый мой
Ѳедоръ Михайловичъ.
Крѣпко тебя обнимаю и жму твою
руку — за дружеское, братское участіе. —
Да! голубчикъ мой, разразилось надъ
моей несчастной головой — нежданое не гаданное горе. И какое горе! Господи! Такаго
не было и не будетъ и быть не можетъ
другаго. Ты пишешъ мнѣ: плачъ но не старайся забыть. Ахъ —
другъ мой! Развѣ могу я её забыть — её —
которая была для меня всё, всё въ жизни, и безъ которой я погибшій, ни на
что не годный человѣкъ. Я теперь только понимаю какъ
я мало стоилъ, какъ мало
цѣнилъ её. Еслибъ ты только зналъ
что это было за чистое, преданное, самоотверженное созданіе!
Нѣтъ — въ тотъ
день — когда скорбь о ней покинетъ меня — я
не достоинъ буду жить. Вѣрь что свидишся,
пишешъ ты: Ахъ! еслибы свидѣться — хоть на мигъ
бы свидѣться; еслибъ хоть эта вѣра — всё было бы
не такъ невыносимо тяжко. — Не знаю свижусь
ли — но только всё мнѣ кажется что она видитъ
каждый шагъ мой, слышитъ
каждое моё слово; и ничего я не сдѣлаю, не предприму въ
жизни — не призвавши ея память — не
сходивши къ ней на могилу. И ничего я не сдѣлаю —
за что бы она при жизни
// л. 36
могла сердиться на меня, чего бы не
одобрила! Она умерла — но она со мной — всюду гдѣ бы я ни былъ. Не могу тебѣ сказать — какъ
всё что происходитъ около, мнѣ противно; не слушалъ бы я ни чьихъ разговоровъ — не смотрѣлъ бы ни на кого; только бы плакалъ о ней всё, да каждое слово её — каждый шагъ вспоминалъ. Она скончалась въ безпамятствѣ — не сказала мнѣ ни единаго слова, не благословила меня, не простила за всё что
ей приходилось въ жизни сносить отъ
моего характера. Видно и этаго я не стоилъ! Только разъ — при
началѣ болѣзни — когда еще она была въ полу-сознаніи — она увидѣвши меня сказала: Какъ мнѣ жаль тебя другъ
мой — еслибъ ты зналъ!
Ну — что жъ! Люби дѣтей… И потомъ
опять забылась. — И могъ ли я думать что эти
слова — пророчество. — И весь то бредъ ея всё былъ о дѣтяхъ! Дѣти мои
бѣдные! Мнѣ ли замѣнить имъ ея
заботы и ласки! Не понимаютъ они теперь своей великой
утраты — но придетъ время поймутъ, —
охъ какъ поймутъ!
Прощай — другъ мой. Пиши хоть изрѣдка. Дорого мнѣ теперь тёплое[2]
слово. — Вотъ мой адресъ:
Въ Нащокинскомъ переулкѣ,
д. Меньшовой. Близь Пречистенска<го>
бульвара. — Еще разъ спасибо тебѣ[3].
Дай тебѣ Богъ всего лучшаго.
А. Плещеевъ.
// л. 37