<РО ИРЛИ, ф. 100, № 29811. Письмо Плещеева А. Н. к Ф. М. Достоевскому>

 

25 Марта. Москва.

Письмо твоё отъ 22 я получилъ, любезный другъ Ѳедоръ Михайловичъ. – Ты обвиняешъ меня въ этикетности и щепетильности. Ты не правъ. – На твоего брата и на многихъ другихъ которымъ я разослалъ свои книги, безъ всяк[ому]/аго/ письма, я рѣшительно не имѣю повода претендовать; но къ Яновскому я писалъ и кромѣ того газету по его просьбѣ за весь прошлый годъ выслалъ. Могъ бы онъ хоть два слова то отвѣтить. И притомъ я съ нимъ не такъ коротокъ /какъ/ съ вами. – И слѣдовательно остаюсь при своемъ мнѣнiи, что онъ невѣжу. <Так в рукописи. – Ред.> Но жену его я и не думалъ сюда мѣшать. А такъ какъ она хотѣла извѣстить меня о своемъ прiѣздѣ то я и жду этаго извѣщенiя. – О какомъ ты горѣ говоришъ? Развѣ она должна была почему нибудь уѣхать – а не добровольно переселилась сюда? Я думаю жить съ Яновскимъ мýка-мучинская. Слушать всю жизнь одни фразы – вѣдь это всё равно что еслибы кого нибудь осудили всю жизнь не ѣсть ничего кромѣ клубничнаго варенья!

О Тургеневскомъ романѣ я съ тобой ни въ одной iотѣ не согласенъ. О Случевскомъ тоже не совсѣмъ. Впрочемъ я не мастеръ разбирать разныя тонкости; и не хорошо понимаю что значитъ прiемъ<.>

// л. 21

 

И у Фета и у Майкова мнѣ кажется, свои пріемы не сходныя съ Пушкинскими и Лермонтовскими. Можетъ изъ Случевскаго и выйдетъ что нибудь – не говорю противъ этаго. А что онъ обходится безъ заимствованныхъ чувствованій – это дѣйствительно хорошо. – Бандуристъ и по идеѣ хорошъ да и теплота, задушевность есть – а безъ нихъ нѣтъ поэзіи. Блестящій стихъ и красивость не даютъ еще права на названіе поэта. Но оставимъ эти диспуты. Господь съ ними. – Нравится вещь – такъ тутъ никакія теоріи не разубѣдятъ, не нравится – тоже они безполезны. Вотъ недавно Ив. Аксаковъ прислалъ стихи изъ за границы – Ожиданіе.. тебѣ они можетъ не понравятся – а у меня мурашки бѣгали по кожѣ – когда я ихъ слушалъ на публичномъ чтеніи. А ужъ коли мурашки бѣгаютъ – это у меня вѣрный признакъ что хорошо. Мурашки лучше всякихъ теорій. ‑

Удивляюсь что Писемскій взялся играть. Онъ и на чтеніи то говорятъ переконфузился. Что жъ съ нимъ тутъ то будетъ. Я можетъ пріѣду на Ѳоминой въ Питеръ. Хоть бы ты мнѣ билетикъ припасъ. – А то не попадешъ. Краевскому ты непремѣнно передай поскорѣе, прошу тебя, да всё такъ-какъ я тебѣ писалъ, не забудь о Дружининѣ то упомянуть.

// л. 21 об.

 

Еще засѣданіе то у васъ когда будетъ а ты бы самъ повидался съ нимъ. Что онъ съ [говен]/сукон/нымъ [ру] рыломъ, /да/ въ калачный рядъ лѣзетъ и грансеньора изъ себя изображаетъ – это я знаю. Но тебя чай всегда съ распростертыми объятіями приметъ – ты человѣкъ нужный, пригодиться можешъ. –

Что кружокъ Современника дѣлаетъ? Бываешъ ли ты въ немъ? Впрочемъ кружка то собственно нѣтъ. А что Некрасовъ, Чернышевскій, Добролюбовъ, Панаевъ? Ты свой романъ имъ продай, потому что больше народу прочтетъ.

Прощай однакоже. Желаю тебѣ быть здоровымъ. Милюкову я писалъ недавно, попроси чтобъ онъ меня не забылъ когда пріѣдетъ сюда. Брату кланяйся. Аполону Григорьеву тоже. Критики его – много ерунды въ себѣ заключаютъ; но сердце у него я знаю отличное – самое доброе. Я какъ человѣка его очень всегда любилъ. – Женѣ твоей моё усердное почтеніе. ‑

Твой весь

Плещеевъ

// л. 22