<РО ИРЛИ, ф. 100, № 29811. Письмо Плещеева А. Н. к Ф. М. Достоевскому>
25 Марта. Москва.
Письмо
твоё отъ 22 я получилъ, любезный другъ Ѳедоръ Михайловичъ. – Ты
обвиняешъ меня въ этикетности и щепетильности. Ты не правъ. – На твоего
брата и на многихъ другихъ которымъ я разослалъ свои книги, безъ всяк[ому]/аго/
письма, я рѣшительно не имѣю повода претендовать; но къ Яновскому я
писалъ и кромѣ того газету по его просьбѣ за весь прошлый годъ
выслалъ. Могъ бы онъ хоть два слова то отвѣтить. И притомъ я съ нимъ не
такъ коротокъ /какъ/ съ вами. – И слѣдовательно остаюсь при своемъ
мнѣнiи, что онъ невѣжу. <Так
в рукописи. – Ред.> Но жену его я и не думалъ сюда мѣшать. А
такъ какъ она хотѣла извѣстить меня о своемъ прiѣздѣ то
я и жду этаго извѣщенiя. – О какомъ ты горѣ говоришъ?
Развѣ она должна была почему нибудь уѣхать – а не добровольно
переселилась сюда? Я думаю жить съ Яновскимъ мýка-мучинская. Слушать всю
жизнь одни фразы – вѣдь это всё равно что еслибы кого нибудь осудили
всю жизнь не ѣсть ничего кромѣ клубничнаго варенья!
О Тургеневскомъ романѣ я съ
тобой ни въ одной iотѣ не согласенъ. О Случевскомъ тоже не совсѣмъ.
Впрочемъ я не мастеръ разбирать разныя тонкости; и не хорошо понимаю что
значитъ прiемъ<.>
// л. 21
И
у Фета и у Майкова мнѣ кажется, свои пріемы не сходныя съ Пушкинскими и
Лермонтовскими. Можетъ изъ Случевскаго и выйдетъ что нибудь – не говорю
противъ этаго. А что онъ обходится безъ заимствованныхъ чувствованій – это
дѣйствительно хорошо. – Бандуристъ и по идеѣ хорошъ да и
теплота, задушевность есть – а безъ нихъ нѣтъ поэзіи. Блестящій
стихъ и красивость не даютъ еще права на названіе поэта. Но оставимъ эти
диспуты. Господь съ ними. – Нравится вещь – такъ тутъ никакія теоріи
не разубѣдятъ, не нравится – тоже они безполезны. Вотъ недавно
Ив. Аксаковъ прислалъ стихи изъ за границы – Ожиданіе.. тебѣ
они можетъ не понравятся – а у меня мурашки бѣгали по
кожѣ – когда я ихъ слушалъ на публичномъ чтеніи. А ужъ коли мурашки
бѣгаютъ – это у меня вѣрный признакъ что хорошо. Мурашки лучше
всякихъ теорій. ‑
Удивляюсь что Писемскій взялся играть.
Онъ и на чтеніи то говорятъ переконфузился. Что жъ съ нимъ тутъ то будетъ. Я
можетъ пріѣду на Ѳоминой въ Питеръ. Хоть бы ты мнѣ билетикъ
припасъ. – А то не попадешъ. Краевскому ты непремѣнно передай
поскорѣе, прошу тебя, да всё такъ-какъ я тебѣ писалъ, не забудь о
Дружининѣ то упомянуть.
// л. 21 об.
Еще
засѣданіе то у васъ когда будетъ а ты бы самъ повидался съ нимъ. Что онъ
съ [говен]/сукон/нымъ [ру] рыломъ, /да/ въ калачный рядъ лѣзетъ и грансеньора
изъ себя изображаетъ – это я знаю. Но тебя чай всегда съ распростертыми
объятіями приметъ – ты человѣкъ нужный, пригодиться можешъ. –
Что кружокъ Современника
дѣлаетъ? Бываешъ ли ты въ немъ? Впрочемъ кружка то собственно нѣтъ.
А что Некрасовъ, Чернышевскій, Добролюбовъ, Панаевъ? Ты свой романъ имъ продай,
потому что больше народу прочтетъ.
Прощай однакоже. Желаю тебѣ быть
здоровымъ. Милюкову я писалъ недавно, попроси чтобъ онъ меня не забылъ когда
пріѣдетъ сюда. Брату кланяйся. Аполону Григорьеву тоже. Критики
его – много ерунды въ себѣ заключаютъ; но сердце у него я знаю
отличное – самое доброе. Я какъ человѣка его очень всегда
любилъ. – Женѣ твоей моё усердное почтеніе. ‑
Твой весь
Плещеевъ
// л. 22