<РНБ, ф. 438, № 12. Письмо Достоевского Ф. М. к Господину Председателю Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым>

 

 

<Письмо на бланке>

ЗАПИСКА

для

ПАМЯТИ.

Изложенное въ сей запискѣ мнѣніе, что литературныя чтенія должны быть разрѣшаемы по возможности рѣже, совершенно основательно и кромѣ того необходимо строго наблюдать, чтобы не было допускаемо чтеніе статей, не объявленныхъ въ программѣ.

 

Литературно-музыкальный вечеръ, данный 10 Апрѣля 1863 г. въ залѣ Благороднаго Собранія въ пользу литературнаго фонда, привлекъ довольно многочисленную публику, хотя зала и не была совершенно полна. Распорядителями были студенты Медико-хирургической Академіи, въ пользу которыхъ – по ихъ словамъ – и предназначенъ сборъ.

Вечеръ начался чтеніемъ отрывка изъ ненапечатаннаго романа Помяловскаго «Братъ и сестра». Этотъ отрывокъ представляетъ картину воспитанія молодаго русскаго барича, родившагося въ Италіи и получившаго первоначальное

 

 

образованіе въ Германіи и Франціи.

За Помяловскимъ слѣдовалъ Ѳ. Достоевскій, который, вмѣсто назначенной 9й главы изъ Мертваго Дома, прочелъ очеркъ семейной жизни французской буржуази. <Так в рукописи. – Ред.>

Стихотворенія Полонскаго «Твой скромный видъ» и «Одному изъ усталыхъ» не произвели никакого впечатлѣнія, хотя послѣднее и оканчивалось стихомъ, явно разсчитаннымъ на эффектъ:

………………… нужна

Для счастія законная свобода…

Первую часть заключилъ Курочкинъ своимъ стихотвореніемъ «Тикъ-такъ», напечатаннымъ въ Искрѣ, кажется нынѣшняго года. Основная мысль его вполнѣ и ясно

 

выражена въ заключительной строфѣ:

Мы слышимъ въ звукахъ, всѣмъ понятныхъ,

Законъ явленій міровыхъ:

Въ природѣ нѣтъ шаговъ понятныхъ,

Нѣтъ остановокъ никакихъ!

Мужайся, молодое племя!

Въ сіяньи дня исчезнетъ мракъ!

Тебѣ подсказываетъ время:

Тикъ-такъ, тикъ-такъ!

Это стихотвореніе возбудило неистовыя рукоплесканія. Курочкина вызывали нѣсколько разъ и заставили повторить его.

Второе Отдѣленіе началъ Крестовскій, прочитавшій «Стонъ земли» и «Полосу», не назначенную въ программѣ. Въ первомъ стихотвореніи, поэтъ рисуетъ картину земли,

 

 

упитанной крестьянскою кровью и политой крестьянскими слезами, и молитъ, чтобы на ней выросла наконецъ свобода. Во второмъ, представивъ полосу запущенную, незасѣянную, онъ задумывается, отчего она заброшена. Запилъ-ли мужикъ, или умеръ съ горя?

Иль быть можетъ и то: въ кандалахъ

По Владиміркѣ пахаря гонятъ;

За широкій и вольный размахъ

Богатырскую силу хоронятъ.

И снова рукоплесканія, снова вызовы и повтореніе «Полосы».

Послѣ Крестовскаго, Н. Благовѣщенскій прочиталъ разсказъ изъ народнаго быта «Странница», напечатанный въ Современникѣ или во Времени нынѣшняго года. Содержаніе его –

 

 

смерть ребенка, котораго мать боится кормить въ постъ грудью, слушая охотнѣе вздорныя слова странницы, чѣмъ увѣщанія священника, въ которомъ крестьяне будто-бы видятъ начальство, почему и не довѣряютъ ему.

Въ заключеніе Милюковъ прочелъ небольшой или, лучше сказать, ничтожный разсказъ «Казенная квартира», въ которомъ вывелъ безпокойнаго генерала, который мучитъ своего подчиненнаго, живущаго надъ нимъ въ казенной квартирѣ. И этотъ пустой разсказъ имѣлъ большой успѣхъ! Публика, при каждой выходкѣ, прерывала автора рукоплесканіями.

Общее впечатлѣніе вечера нельзя

 

 

назвать утѣшительнымъ. За изключеніемъ замѣчательнаго по мысли и по изложенію отрывка Помяловскаго, все прочее до такой степени было мелко, что не заслуживало даже чести публичнаго чтенія. А между тѣмъ всѣ, кромѣ Полонскаго, были осыпаны рукоплесканіями, а Курочкинъ и Крестовскій, за заключительныя эффектныя фразы, заслужили даже оваціи. Конечно, здѣсь главную роль играетъ страстишка пошумѣть, такъ свойственная всѣмъ мало развитымъ массамъ; но во всякомъ случаѣ подобное подчиваніе публики мнимо-либеральными тартинками, врядъ ли можетъ пройти безвредно, и во всякомъ случаѣ поддерживаетъ искусственное

 

 

волненіе умовъ. По моему мнѣнію – если только я имѣю право его высказать – подобные литературные вечера, въ случаѣ невозможности или неудобства запрещать ихъ, должны быть допускаемы какъ можно рѣже.

По окончаніи вечера, публика снова вызвала Курочкина и Крестовскаго. Тогда первый прочелъ стихотвореніе «Искаріотовъ», напечатанное въ Искрѣ (подражаніе «Monsieur Iudas» Беранже), а второй «Андалузскую ночь», полную сладострастныхъ картинъ.

 

 

Господину Предсѣдателю Общества для пособiя

нуждающимся литераторамъ и ученымъ.

Уѣзжая изъ Петербурга прошу покорнѣйше снять съ меня званiе члена комитета Общества, предложивъ къ избранiю на мое мѣсто другаго, который конечно будетъ полезнѣе Обществу меня, больного и отсутствующаго.

Ѳедоръ Достоевскiй.

Iюля 20го

1863го года.