<НИОР РГБ, ф. 93.II.9.19. Письмо Н. Н. Страхова к Ф. М. Достоевскому>
Когда я объявилъ, многоуважаемый Ѳедоръ Михайловичь,
что Вы не получили «Зари», то мнѣ сказали, что книжка давно отослана.
Вѣроятно
соврали, потому что такого
бѣшенства лжи, какое господствуетъ въ нашей редакцiи, я еще не видывалъ.
Но вѣроятно Вамъ
тотчасъ же отправятъ
книжку.
Все,
Ѳедоръ Михайловичь, вытекаетъ
изъ одного источника: изъ
того, что у насъ плохая подписка и едва ли Заря долго
проживетъ. Отъ этого
усилился безпорядокъ, отъ этого
я не писалъ къ Вамъ, отъ этого Вы справедливо
были недовольны и мною и редакцiею.... словомъ
все отъ этого.
Я же предъ вами не виноватъ внутренно. Прочтете мою статью — В<з>глядъ,
Вы увидите, что она написана на Ваши мысли. Во второй статьѣ, о Тургеневѣ, я тоже помянулъ Васъ съ
честью, по крайнему моему разумѣнiю.
А что до горечи, то я Вамъ
сочувствую; представьте, что въ Зарѣ у меня отняли занятiя по редакцiи,
отняли жалованiе, и мало того — находятъ, что я слишкомъ много беру (75 р. за листъ) и слишкомъ много пишу.
Поэтому намѣрены помѣщать меня черезъ книжку, а можетъ быть и совсѣмъ прогонятъ.
Въ настоящую минуту мнѣ почти формально
объявлено, что въ Мартѣ
и въ Апрѣлѣ[1] —
мнѣ нѣтъ мѣста.
Вотъ какiя
дѣла! Все долго разсказывать. Скажу одно — публика
очевидно не сочувствуетъ Зарѣ; журналъ сразу попалъ
// л. 34
въ дурную
славу, сразу сталъ непопулярнымъ,
претящимъ
общему вкусу. Если бы онъ еще имѣлъ блестящiя
внѣшнiя
достоинства, былъ полонъ, разнообразенъ, выходилъ аккуратно — то можно
было бы поправить дѣло. Но въ Зарѣ все соединилось для неудачи,
а въ томъ числѣ
пожалуй и я. Знаете ли, что за мной прочно утвердилась слава писателя туманнаго, непонятнаго, неудобочитаемаго? Даже люди расположенные ко мнѣ
спрашивали иногда меня: зачѣмъ, для кого я пишу свои статьи? И что я хочу
сказать? Что онѣ значатъ?
Теперь
обращаюсь къ Вашимъ упрекамъ и скажу, чтó
могу, въ свое оправданiе. 1., Намека Писемскаго — я не
замѣтилъ и до сихъ поръ
не знаю, гдѣ онъ. Писемскiй — свинья,
и будетъ мнѣ случай, — я его
изругаю всласть, съ заскокомъ,
какъ говаривалъ покойный
Ап. Григорьевъ. Теперь ему дали хорошiя деньги въ Бесѣдѣ[2] — нужно же такое счастье
наименѣе симпатичному изъ нашихъ
беллетристовъ!
2., О маломъ успѣхѣ
Времени. Я это мѣсто выправлялъ;
не понимаю, какъ я пропустилъ,
не сдѣлавъ оговорки. Вѣроятно меня помирило то, что тутъ[3]
говорится разомъ о многихъ журналахъ.
3., О «роковомъ вопросѣ». Вы правы въ
вашемъ толкованiи, но оно[4] слишкомъ точно, и я не догадался объ
этомъ
смыслѣ словъ Константинова. Божусь Вамъ, упрекъ въ
безтактности я принялъ на себя, такъ какъ статью свою я все-таки считаю не глупою, но безтактно написанною
// л. 34 об.
и не во время напечатанною. Недавно въ
Спб. Вѣд. именно меня упрекали въ отсутствiи
гражданскаго достоинства, что я каялся передъ Катковымъ и пр.
Все это
очень грустно, и все зависитъ отъ
того, что «Заря» не имѣетъ успѣха. Не будь я въ
такихъ страшныхъ хлопотахъ въ послѣднiе
мѣсяцы, будь я бодрѣе, — сочинилъ бы я примѣчанiе отъ редакцiи, и вообще не сдѣлалъ бы
оплошности, совершенно справедливо Вами замѣченной.
Въ который разъ я вижу, что
дѣло нужно начинать снова! Плохой я практическiй дѣятель,
плохой журналистъ — я слишкомъ не поворотливъ и заднимъ умомъ крѣпокъ. Но
есть и помимо этого и другаго подобнаго
какая-то судьба которая насъ преслѣдуетъ. Все
чаще и чаще мнѣ приходитъ на мысль — писать воспоминанiя, хотя бы для того, что бы спасти честь
(или способствовать спасенiю) такихъ людей, какъ Вы, Ап. Григорьевъ, Эдельсонъ и проч. Люди
благороднѣйшiе, рыцарски-честные[5] иногда
подвергаются въ нашей поганой литературѣ упрекамъ въ какомъ-то
исканiи выгодъ, въ неискренности, въ подлости. Составились предразсудки,
укоренилась ложь, а мы безсильны и ничего не
дѣлаемъ.
Относительно
Васъ я не слыхалъ однакоже того упрека, о[6] которомъ Вы упоминаете, что Вы раззорили,
отвлекши отъ фабрики къ
журналу. Все что я слышалъ состояло въ томъ, что для объясненiя долговъ Мих. Михайловича,
упоминали о времени Вашей ссылки, когда онъ вѣроятно не мало помогалъ Вамъ и т. д. Словомъ ничего дурного ни для Васъ,
ни для него.
// л. 35
Всего не
скажешь, но если увидимся, будетъ намъ
съ Вами о чемъ побесѣдовать[7].
Романъ Вашъ читается съ жадностiю; успѣхъ уже есть, хотя
не изъ самыхъ большихъ. Слѣдующiя части
вѣроятно подымутъ и до самого большого. Степанъ Трофимычь —
прелесть. Я нахожу, что тонъ разсказа
не вездѣ выдерживается; но первыя страницы,
гдѣ взятъ
этотъ тонъ, — очарованiе.
Ваше
письмо пришло сюда 15 Февраля,
но я нынче рѣдко видаюсь съ редакцiею, а она не
догадалась прислать мнѣ. Адресъ мой тотъ же: Кругл<ый> Рын<окъ> д. Тура.
Все, что я
сказалъ Вамъ о положенiи Зари и о себѣ, — не разсказывайте никому, Ѳедоръ Михайловичь.
Не хочется мнѣ вредить журналу.
Пока —
прощайте. Вы не пишете ничего о своемъ здоровьѣ
и объ Вашей семьѣ. Аннѣ Григорьевнѣ ‑
усердное почтенiе. Я кажется здоровѣю съ каждымъ мѣсяцомъ и года черезъ
два авось стану совсѣмъ молодцомъ.
Вашъ преданнѣйшiй
Н. Страховъ
22 Февр.
Спб.
// л. 35 об.