<РО ИРЛИ, Р. I, оп. 6, № 250. Письмо анонимного лица «Х» к Ф. М. Достоевскому>

<В правом верхнем углу страницы сделана запись карандашом: О тѣлесныхъ наказаніяхъ – ред.>

<По центру сделана запись карандашом: Къ свѣдѣнію. – Ред.>

<Вверху справа сделана запись, предположительно Ф. М. Достоевским:

Поступило 17 Дек. – Ред.>

Милостивый Государь.

Позвольте обратить Ваше вниманіе на одинъ предметъ, о которомъ литературѣ уже давно слѣдовало бы говорить, но о которомъ до сихъ поръ, сколько мнѣ извѣстно, не было еще говорено, именно о тѣлесномъ наказаніи плетьми и другими стольже варварскими орудіями. Я еще очень хорошо помню, какой страшный крикъ и гамъ подняли въ нашей литературѣ, по случаю выходки Кн. Черкасскаго, если не ошибаюсь, о предоставленіи помѣщикамъ права наказывать крестьянъ пятью или десятью, ударами розгами. И это было только за одно мнѣніе, а между тѣмъ у насъ /на дѣлѣ/ наказывали, да еще теперь наказываютъ не только розгами, а плетьми, и даютъ не 5 или 10 ударовъ, а 500 и даже 5000 и 6000, и такое наказаніе, съ юридической точки зрѣнія въ настоящее время, не можетъ даже называться наказаніемъ, а есть [толь] истязаніе. А объ этомъ не только не кричали, да почти и не говорили и почти не обратили вниманія на этотъ грубый остатокъ средневѣковаго варварства. Пора, давно пора, чтобы литература представила всю несообразность такаго истязанія людей, тѣмъ болѣе, что оно рѣшительно противорѣчитъ и духу нашего времени

// л. 1

и духу нашего законодательства (по крайней мѣрѣ нашего времени), [ни] и тому духу, который господствуетъ какъ въ обществѣ, такъ и въ Правительствѣ, что оно никакъ не можетъ быть оправдываемо съ [настояще] юридической точки зрѣнія нашего времени и наконецъ даже не достигаетъ той цѣли, которую имѣли прежде при этом[у]/ъ/ въ виду.

Говорить о томъ, что это наказаніе не соотвѣтствуетъ, а противорѣчитъ какъ духу нашего времени и нашего законодательства, такъ и тому духу, который господствуетъ въ обществѣ и въ Правительствѣ, я считаю излишнимъ – это всякій самъ понимаетъ. Что оно не можетъ быть оправдываемо съ юридической точки зрѣнія уже явствуетъ изъ того, что виновный при этомъ за одно и тоже преступленіе подвергается двоякому роду наказаній, такъ какъ [съ нимъ соединяется] /его/ ссылаютъ въ Сибирь или заключеніе. Но кромѣ того и та цѣль, которую имѣютъ въ виду при наказаніяхъ въ настоящее время, нисколько не достигается. Эта цѣль, по сознанію самаго /теперешняго/ общества [настоящаго времени] и по ученію науки (на сколько она мнѣ извѣстна) не можетъ быть другая, какъ во 1) исправить виновнаго, а во 2) поставить его въ такое положеніе, чтобы онъ не могъ вредить обществу. А между тѣмъ тѣлесное наказаніе плетьми или порождаетъ ожесточеніе, остервененіе и глубоко-затаенную злобу, что бываетъ въ большей части случаевъ, или

// л. 1 об.

дѣлаетъ человѣка какимъ то тупымъ, бездушнымъ созданіемъ, убивая въ немъ всякую бодрость. Вторая цѣль вполнѣ достигается разными родами заключенія. Къ чему же это варварское наказаніе! Прежде смотрѣли на наказані[е]/я/ съ другой точки зрѣнія, они должны были служить какимъ-то пугаломъ для людей отстращать ихъ отъ совершенія преступленія. Но если бы и были въ настоящее время такіе отсталые люди, (чему трудно повѣрить), которые раздѣляли бы такой отжившій взглядъ на цѣль наказанія, то стоитъ имъ только напомнить, что опытъ и практики постоянно показывали, да еще теперь показываютъ, что эта цѣль жестокими наказаніями нисколько не достигается, и что они даже ведутъ къ совершенно-противному. Кто столь невѣжественъ, что не знаетъ, какъ съ увеличеніемъ наказанія за воровство въ Англіи, это преступленіе не только не уменьшалось, но еще увеличивалось. Кому изъ проживавшихъ въ Сибири неизвѣстно, что тѣлесныя истязанія не только не удерживаютъ тамошнихъ преступниковъ отъ совершенія преступленія, напротивъ, ожесточая ихъ въ высшей степени, доводятъ до такаго состоянія, что имъ нужно только случая, чтобы опять совершить преступленіе. Если такимъ образомъ опытъ для отсталыхъ людей и ученіе науки и разумное сознаніе для всѣхъ хоть нѣсколько образованныхъ людей ясно показываютъ всю несообразность тѣлеснаго наказанія, то скажите, ради Бога, какъ мы можемъ оправдать себя, что обратили такъ мало вниманія на этотъ предметъ и что теперь еще существуетъ такаго рода несообразность. Предкамъ нашимъ можетъ служить нѣкоторымъ оправданіемъ, ‑ говорю нѣкоторымъ, потому что христіанское чувство должно было научить ихъ чему ниб<удь> другому, ‑ что они не вѣдали, что творили, что они заблуждались въ своемъ

// л. 2

взглядѣ на цѣль наказаній. Надъ нами же произнесется гораздо строжайшій приговоръ, потому что въ наше время такія истязанія не обусловливаются ни заблужденіемъ ума, ни степенью цивилизаціи, оно есть слѣдствіе нашей апатичности, нашего эгоизма, такъ что мы часто не думаемъ о томъ, что прямо до насъ не относится, будь оно хоть въ высшей степени несообразно. Пора, давно пора [обратить] литературѣ поднять свой голосъ и обратить на этотъ предметъ вниманіе Правительства, которое слишкомъ занято разрѣшеніемъ болѣе важныхъ Государственныхъ вопросовъ и отъ взгляда котораго по этому ускользаютъ иногда грубые остатки прежнихъ временъ. Я вполнѣ увѣренъ, Милостивый Государь, что Вы, какъ человѣкъ образованный и вполнѣ сочувствующій всему разумному и доброму, въ теплыхъ и краснорѣчивыхъ словахъ выскажете всю несообразность, чтобы не сказать дикость, тѣлесныхъ истязаній. Мое же письмо прошу не печатать, ‑ развѣ Вы найдете, что оно можетъ чѣмъ ниб<удь> служить дѣлу; но въ такомъ случаѣ прошу измѣнить хоть слогъ, который, какъ я самъ понимаю, весьма плохъ и слабъ. Прошу Васъ приступить къ дѣлу какъ можно скорѣе; Вы поймете мою просьбу, если я Вамъ скажу, что поводомъ къ этому письму послужило именно то, что нѣкоторые, которыхъ, съ психологической точки зрѣнія, нельзя даже назвать преступниками, подвергаются именно теперь вышесказанному роду наказанія. Я вполнѣ надѣюсь, что Вы, во имя человѣколюбія, извините мою всепокорнѣйшую просьбу.

Для предупрежденія недоразумѣнія, я долженъ прибавить, что /на/ наказаніе розгами, и то въ самомъ маломъ числѣ ударовъ, еще можно развѣ смотрѣть какъ на зло, которое /въ нѣкоторыхъ случаяхъ/ весьма трудно обойти (хотя никакъ не думаю, чтобы это было невозможно, а полагаю, что мы должны всѣми силами стараться [всѣ] совершенно его вытѣснить. Мимоходомъ скажу, что въ продолженіи /всей/ многолѣтней моей практики <В рукописи ошибочно: практикѣ – ред.> /въ гимназіи/ ни одинъ ученникъ <Так в рукописи. – Ред.> не былъ [за меня], по моей жалобѣ, наказанъ тѣлесно, а между /тѣмъ/ они и<?> въ университетѣ вообще считаются [за] лучши[хъ]/ми/ студент[овъ]/ами/). Но между тѣлеснымъ наказаніемъ розгами и такаго же плетьми существуетъ огромная разница, потому что послѣднее носитъ совершенно характеръ истязанія человѣка, [<Густо зачеркнуто. – Ред.>] если существованіе перваго еще можетъ быть нѣкоторымъ образомъ (но никакъ не вполнѣ) оправдываемо, и то въ самыхъ рѣдкихъ, исключительныхъ случаяхъ, то существованіе втораго рода наказанія въ высшей степени несообразно, нелѣпо и дико.

Еще разъ прошу извинить меня великодушно, что я, который даже плохо владѣю <Так в рукописи. – Ред.> русскимъ языкомъ, осмѣливаюсь утруждать своимъ письмомъ Васъ, сочинителя «бѣдныхъ людей» и «униженныхъ и оскорбленныхъ», но уже одно заглавіе этихъ твореній можетъ служить оправданіемъ моей смѣлости.

Примите отъ меня увѣреніе въ искреннемъ высокопочитаніи и уваженіи.

Х.

// л. 2 об.