| ВЕРНУТЬСЯ НА ГЛАВНУЮ | ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД | СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ |
1.
Вс. С. Соловьев — Ф. М. Достоевскому
28 декабря 1872 г.
Милостивый Государь,
Ѳедоръ Михайловичь,
Я пишу Вамъ, потому что боюсь несовладѣть съ собою, боюсь смутиться передъ Вами. Я могъ бы съ весьма достаточными рекомендацiями быть Вамъ представленнымъ, я могъ бы самымъ приличнымъ и общепринятымъ путемъ добиться того, чтобъ Вы считали меня въ числѣ Вашихъ знакомыхъ, могъ бы, время отъ времени улучая минутки, высказать Вамъ то, что мнѣ хочется высказать; но вѣдь это было бы такъ долго, а я и такъ уже нѣсколько лѣтъ жду случая говорить съ Вами. Я только что узналъ, что Вы здѣсь и спѣшу писать, покуда хватаетъ храбрости.
Меня зовутъ Всеволодъ Сергѣевичь Соловьевъ; я выросъ въ Москвѣ, въ домѣ отца моего (автора Исторiи Россiи) и нѣту еще трехъ лѣтъ какъ окончилъ курсъ кандидатомъ правъ въ Московскомъ Университетѣ. По окончанiи курса я переѣхалъ въ Петербургъ и служу во II Отдѣленiи Собственной Канцелярiи.
Вы играете въ моей жизни громадную роль — бываютъ минуты, когда я дышу Вами. Какъ часто обращался я къ Вамъ за рѣшенiемъ трудныхъ вопросовъ — и Вы всегда отвѣчали мнѣ; бывали случаи, когда я додумывался до нѣкоторыхъ мыслей, неимѣя, однако, силы выразить ихъ словами, и потомъ находилъ эти мысли въ творенiяхъ Вашихъ, выраженными Вашимъ могучимъ словомъ. Однажды, это было во время <л. 1> моего студенчества, въ нашемъ кружкѣ зашелъ споръ и, развертываясь, коснулся религiи. Вся эта молодежь носилась съ своимъ позитивизмомъ и, на основанiи выводовъ современной философiи, отвергала то, что отвергать невозможно. Я пробовалъ говорить сначала; но скоро понялъ, что слова мои безсильны и молчалъ до окончанiя спора; мнѣ было ихъ жалко, я смотрѣлъ какъ горѣли ихъ глаза, какъ они ставили послѣ своихъ фразъ точки выразительными жестами, какъ они наскакивали другъ на друга, перебивали другъ друга... — и мнѣ казалось, что во всемъ этомъ было одно только внѣшнее, т. е. блистанiе глазъ, выразительные жесты, наскакиванье и перебиванье, а внутренняго ровно ничего небыло, были краски; но звуковъ небыло. Они спросили меня, отчего я молчу и я отвѣчалъ: «Оттого, что нельзя говорить съ вами, оттого, что вы сами незнаете, что говорите, хотите говорить объ одномъ, а говорите о другомъ, совсѣмъ о другомъ и все, что вы говорите — совсѣмъ не то и не имѣетъ съ тѣмъ ничего общаго». «Вотъ это мило, закричали они; за неимѣнiемъ въ головѣ чего нибудь дѣльнаго сказать чортъ знаетъ что и воображать, что это очень эффектно выходитъ». Я ушелъ отъ нихъ обвиненный въ глупости и всю ночь думалъ, думалъ и все же приходилъ къ тому заключенiю, что они говорятъ окончательно не объ томъ. Недѣли черезъ три я получилъ только что вышедшiй № Русскаго Вѣстника, въ которомъ Вы подтвердили мою мысль и сказали почти въ тѣхъ же самыхъ словахъ то, что я говорилъ имъ. Я понесъ имъ этотъ №, прочелъ слова Ваши, они сказали: «Ну, и радуйся». И я дѣйствительно радовался всей моей радостью.
Васъ ставятъ въ числѣ лучшихъ русскихъ писателей, на Преступленiе и Наказанiе указываютъ какъ на одно изъ первыхъ произведенiй за послѣднее время — да; но все же оцѣнка Вашего таланта еще впереди; Вы еще не поняты какъ слѣдуетъ русскимъ обществомъ, <л. 1 об.> оно еще недоросло до этого пониманiя и слушаетъ слова Ваши широко раскрывъ глаза, въ недоумѣнiи и смущенiи. Отчего же имъ трудно понимать Васъ? Оттого, что Вы далеки отъ сентиментальныхъ мечтанiй, оттого, что Вы съ горячими слезами и горькимъ смѣхомъ; но твердою рукою до мельчайшихъ подробностей анатомируете душу человѣка и душу общества, оттого, что Вы останавливаетесь надъ такими явленiями, замѣтить которыя можетъ только человѣкъ, думающiй надъ тѣмъ, что творится кругомъ него и въ немъ, а громадное большинство людей ни надъ чѣмъ незадумывается, живетъ зря, неимѣетъ никакихъ убѣжденiй и если и говоритъ, и споритъ какъ будто по убѣжденiю, то это только такъ, разговоры разговариваетъ, скажетъ, что скажется, подумаетъ, что подумается въ извѣстную минуту, а завтра, при другихъ обстоятельствахъ, скажетъ пожалуй совсѣмъ другое, и подумаетъ другое. Но относительно думанья, часто совсѣмъ ничего неподумаетъ, а говоритъ чужiя, въ большинствѣ случаевъ, печатныя слова, к<ото>рыя вспомнятся въ эту минуту. И такъ день за днемъ, годъ за годомъ, идетъ себѣ пока идется; развѣ что поныть да поглумиться надъ собою — вотъ это ужасно любятъ русскiе, особенно печатающiеся, люди; и поглумиться не между своими, не въ сторонкѣ, а всенародно; если можно, то передъ цѣлой Европой и Америкой побить себя по щекамъ, поплевать на себя и доказывать, что всѣ мы, сыны Россiи, безнадежные дураки, подлецы и воры и будемъ такими до скончанiя вѣка. Но что всего противнѣе, такъ это то, что каждый изъ этихъ вертящихся дервишей говоря: мы непремѣнно увѣренъ, что въ «мы» онъ неприсутствуетъ и говоритъ это «мы» вмѣсто «они» только изъ деликатности, тоесть изъ страху. Такимъ образомъ выходитъ, что все это, несмотря на самобiенiе и самооплевыванiе, страдаетъ величайшимъ самодовольствомъ и въ этомъ самодовольствѣ <л. 2> блаженствуетъ, и не хочетъ выходить изъ своего блаженства — а Вы зовете его на серьезныя мысли, на зрѣлища, потрясающiя нервы, въ атмосферу тяжкаго страданiя, среди которой сiяютъ любовь и прощенiе, такъ дивно понятыя Вами. И все это начинаетъ дрожать за свое блаженство, и боится Васъ, и открещивается, и говоритъ, что слова Ваши непонятны. Вѣдь тяжело сознаться, что все, о чемъ Вы пишете, существуетъ, потому что тогда нужно очнуться и дѣйствовать; вѣдь прiятно себя успокоить тѣмъ, что его несуществуетъ, что оно только фантазiя писателя; прiятно увѣриться, что есть Буффъ, романы Бэлло и какая нибудь Бобарыкиновщина1, которую можно читать незадумываясь.
А тѣ, которые думаютъ?! — Вы знаете до чего додумалось и додумывается большинство изъ нихъ.
Мнѣ такъ много хочется сказать Вамъ; но я сознаю, что это невозможно. Нужно кончить. Я повторяю, что Вы имѣете на мою жизнь огромное влiянiе, что я никогда не ставилъ Вашего имени рядомъ съ другими современными именами, что я вижу въ творенiяхъ Вашихъ яркiй пламень генiя, и преклоняюсь передъ Вами, и глубоко люблю Васъ. У меня еще все впереди и, быть можетъ, и мнѣ удастся сказать свое слово; но мнѣ нужна опора и за этой опорой обращаюсь я къ Вамъ, генiальный учитель. Если для Васъ могутъ что нибудь значить восторгъ мой и любовь моя, то позвольте мнѣ прiйти къ Вамъ. Мой адресъ: Почтамтская улица, домъ № 14, квартира № 14.
Съ глубокимъ уваженiемъ и искренней преданностью остаюсь покорнымъ слугой Вашимъ
Вс<.> Соловьевъ
28го Декабря 1872го года. <л. 2 об.>
Источник текста: НИОР РГБ. Ф. 93.II.8.122. Л. 1–2 об.
<Из Петербурга. В Петербург.>
Упоминается: Описание, 486; с цитатами — Летопись, ІІ, 327.
Впервые напечатано: Письма, ІІІ, 299–300.
Публикуется по автографу.
Комментарии:
Соловьев Всеволод Сергеевич (1849–1903) — романист, сын историка С. М. Соловьева, старший брат философа Вл. С. Соловьева. В печати выступал с конца 1860‑х гг. («Заря», «Русский Вестник»). Впоследствии стал популярен как автор исторических повестей и романов: «Княжна Острожская» (1876), «Юный Император» (1877), «Капитан гренадерской роты» (1878), «Сергей Горбатов» (1881), «Вольтерьянец» (1882), «Великий Розенкрейцер» (1890) и мн. др. В «Гражданине» Ф. М. Достоевского поместил стихотворения «Зимнее утро» (1873. № 46), «Побледнели уж краски заката…», «Старый домик под сенью берез…», «Разбиты старые кумиры…» (1873. № 51), серию фельетонов «Из воспоминаний студента» (1873. №№ 44, 45, 47), ряд юморесок в рубрике «Последняя страничка». Сотрудничал под криптонимом Вс. С—въ и анонимно. Попытка Достоевского принять Вс. С. Соловьева в «Гражданин» на штатную должность окончилась неудачей (см. комментарий к письму 4). Вс. С. Соловьев состоял в переписке с Достоевским в 1872–1877 гг.; сохранилось 5 писем Достоевского и 9 писем Вс. С. Соловьева. Переписка 1875–1877 гг. (4 письма Достоевского, 6 писем Вс. С. Соловьева) с «Гражданином» не связана. Письма Вс. С. Соловьева от 24 января и 12 (24) июня 1873 г. содержат тексты его стихотворений для «Гражданина»: «Побледнели уж краски заката…» и «Чуть шепчутся в полдень горячий…». Кроме того, в архиве Достоевского сохранились рукописи еще двух стихотворений Вс. С. Соловьева: «К ясному небу восходит…» (помещено в № 46 «Гражданина» 1873 г. под редакторским заглавием «Зимнее утро») и «Я помню — стонала и выла метель за окном…» (отклонено). В 1881 г. Вс. С. Соловьев выступил с «Воспоминаниями о Ф. М. Достоевском» в «Историческом Вестнике» (№№ 3–4). Совместная с Достоевским работа в «Гражданине» нашла отражение также в личном дневнике Вс. С. Соловьева (РГИА. Ф. 1120.1.87; фрагменты опубликованы: ЛН, 86, 422–426) и в его письмах матери за 1873 г. (РГИА. Ф. 1120.1.88; РГИА. Ф. 1120.1.97; фрагменты опубликованы: ЛН, 86, 421–422, 433–434; Летопись, ІІ, 381).
Я только что узналъ, что Вы здѣсь и спѣшу писать, покуда хватаетъ храбрости. — Ср. дневниковую запись Вс. С. Соловьева от 1 января 1873 г.: «Несколько дней тому назад, когда я узнал, что он (Достоевский. — Ред.) делается редактором “Гражданина” и что, стало быть, находится в Петербурге, я, как сумасшедший, кинулся подписаться на “Гражданин” и узнать его адрес. Я сел и писал всю ночь человеку, которого не знаю» (ЛН, 86, 422).
…нѣту еще трехъ лѣтъ какъ окончилъ курсъ кандидатомъ правъ въ Московскомъ Университетѣ ~ служу во II Отдѣленiи Собственной Канцелярiи. — Вс. С. Соловьев закончил Московский университет в 1870 г.; в том же году он поступил на службу во II Отделение Собственной Его императорского величества канцелярии.
…я получилъ только что вышедшiй № Русскаго Вѣстника, въ которомъ Вы подтвердили мою мысль и сказали почти въ тѣхъ же самыхъ словахъ то, что я говорилъ имъ. — Описанный Вс. С. Соловьевым его разговор с товарищами по университету имеет соответствие в романе «Идиот» (ч. II, гл. IV) в сцене, где князь Мышкин рассказывает Рогожину о своем знакомстве и разговоре с одним ученым-атеистом: «Утром ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С—м в вагоне проговорил, тут же и познакомился. Я еще прежде о нем много слыхивал и, между прочим, как об атеисте. Он человек действительно очень ученый, и я обрадовался, что с настоящим ученым буду говорить. <…> В Бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорил, во всё время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, всё мне казалось, что и говорят они и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то». Показательно, что реакция собеседника Мышкина на высказанное им замечание также схожа с реакцией студентов на слова Вс. С. Соловьева: «Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно или не умел выразить, потому что он ничего не понял…» (Д30, 8, 182–183). Глава IV части II романа «Идиот» помещена в № 5 «Русского Вестника», вышедшем 4 июня 1868 г. (см.: Летопись, II, 181); следовательно, случай, о котором пишет Вс. С. Соловьев, может быть отнесен к середине мая 1868 г.
…есть Буффъ, романы Бэлло и какая нибудь Бобарыкиновщина… — Буфф (от итал. buffo — шутовской, комический) — театральный жанр; пьеса, построенная на смешных, шутливых положениях. В С.‑Петербурге театр «Буфф» был открыт в сентябре 1870 г. Бэлло, точнее, Бело (Belot) Адольф (1829–1890) — французский драматург и прозаик, автор нескольких бульварных романов эротического содержания. Боборыкин Петр Дмитриевич (1836–1921) — плодовитый русский писатель, журналист, театральный деятель.
…быть можетъ, и мнѣ удастся сказать свое слово… — Исторические романы Вс. С. Соловьева имели в 1870–1890‑е гг. значительный успех у читателей и неоднократно переиздавались. Эти произведения, однако, относятся к легкому жанру литературы, представителей которого начинающий писатель порицает в комментируемом письме Достоевскому.