XVI.

Посѣщая Дворецъ Правосудія, мы познакомились и подружились съ многими адвокатами. Красивая, элегантная Алексъ имъ видимо очень нравилась; главнымъ же поклонникомъ ея считался старый maître Jackelard, бездѣтный вдовецъ. Когда-то талантливый адвокатъ, онъ преподавалъ теперь въ Faculté de Droit и слылъ за строгаго профессора. Алексъ совсѣмъ его очаровала.

‑ Peste! quelle chaleur, quelle eloquence! Et quelle jolie femme! – добавлялъ онъ. – Regardez moi ces doigts fuselés!

Мы часто приглашали его обѣдать съ нами въ отелѣ. Однажды, когда Алексъ послѣ обѣда поднялась въ свою комнату, чтобы принести и показать ему портретъ Тима, я воспользовалась случаемъ и подѣлилась съ maître Jackelard своими опасеніями, какъ бы Алексъ не соскучилась и не бросила учебники.

‑ Что-жъ! – отвѣчалъ онъ, подумавъ ‑ этому можно помочь. Пусть m-me de Borissoff приходитъ

117

ко мнѣ въ свободное отъ занятій время. Я дамъ ей старые dossiers тѣхъ процессовъ, которые когда-то защищалъ. По нимъ она можетъ составлять рѣчи, а я затѣмъ ихъ поправлю, объяснивъ ей сдѣланныя ошибки. Это ее развлечетъ и къ осени, ко времени поступленія на адвокатскіе курсы, она уже сдѣлаетъ значительные успѣхи.

Алексъ съ восторгомъ ухватилась за предложеніе Jackelard. Со страстью принялась она писать свои первые шедевры и декламировать ихъ затѣмъ, ходя по комнатѣ.

‑ Какъ это увлекательно! – говорила она мнѣ. – Только знаете что? Я боюсь, не больна ли я. Сейчасъ, защищая убійцу, я плакала, а, между тѣмъ, какое мнѣ до нея дѣло? Я ее никогда не видала и чуть ли она ни умерла двадцать лѣтъ тому назадъ…

‑ Ага, почувствовали священный огонь! Чтожь, радуйтесь своимъ слезамъ: онѣ доказываютъ, что вы талантъ, а не ремесленникъ. Нельзя хорошо писать, не плача надъ горестями своихъ героевъ, не смѣясь ихъ остроумнымъ словамъ, не радуясь ихъ успѣхамъ. Слезы, что падаютъ на рукопись, высыхаютъ на типографскихъ станкахъ, но онѣ таинственнымъ, непонятнымъ образомъ передаются читателю. Этимъ объясняется, почему многія, красиво и умѣло написанныя произведенія оставляютъ публику равнодушной, а наивно, неловко сочиненное, ее захватываетъ. То-же самое можно сказать и про адвокатскія рѣчи…

Видя ея занятія правильно налаженными, я стала уговаривать Алексъ обратиться за совѣтомъ къ одному изъ лучшихъ парижскихъ докторовъ по женскимъ болѣзнямъ. Алексъ долго упорствовала, наконецъ,

118

согласилась, поѣхала и вернулась въ восторгѣ. Знаменитость объявила ей, что хотя болѣзнь очень запущена и потребуетъ тщательнаго леченія, но нѣтъ никакихъ данныхъ считать ее неизлечимой.

‑ Я выздоровлю! – радостно говорила Алексъ – и вновь стану женою Тима. Забудутся всѣ эти горькіе, тяжелые годы, и мы будемъ такъ же счастливы, какъ были въ первые годы брака!

Я молчала. Увы! любовь – нѣжный цвѣтокъ. Его надо тщательно беречь и холить; разъ давъ ему завянуть, его не оживишь…

Тимъ писалъ часто и очень дружелюбно. Радовался увлеченію Алексъ ея занятіями; жаловался, что по возвращеніи въ министерство нашелъ всѣ свои бумаги въ безпорядкѣ, увѣрялъ, что заваленъ дѣлами и нигдѣ не бываетъ.

‑ Пусть сидитъ дома! – наивно ликовала Алексъ – у него сердце плохое; ему вредно много выѣзжать.

По совѣту maître Jackelard, Алексъ не пропускала ни одной parlotte. Такъ называется зала въ Palais de Justice, куда два раза въ недѣлю собираются по вечерамъ ученики Faculté de Droit, а также начинающіе адвокаты для произнесенія пробныхъ рѣчей. Къ нимъ подготавливаются заранѣе, тщательно изучая процессъ на заданную тему. Предсѣдатель parlotte объясняетъ собравшимся слушателямъ содержаніе дѣла, которое затѣмъ защищаютъ четыре оратора, два за обвиняемаго, два противъ. По окончаніи ихъ рѣчей предсѣдатель предлагаетъ la discussion générale, то есть предоставляетъ слово всякому желающему. Это самая интересная часть parlotte. Ораторы говорятъ безъ приготовленія, по вдохновленію, часто

119

очень ярко и талантливо. Въ заключеніе предсѣдатель вотируетъ рѣшеніе и, сосчитавъ голоса, объявляетъ любительскій судебный приговоръ.

Алексъ, какъ не поступившая еще на курсы, не имѣла права участвовать въ преніяхъ, и это ее чрезвычайно огорчало и волновало. Возвратясь домой, она отводила душу, произнося передо мной пламенныя рѣчи на только что слышанную тему. Дѣло, видимо, захватывало ее все сильнѣе и сильнѣе. Эта лѣнивая, праздная женщина, которая такъ еще недавно проводила цѣлые дни въ постели, рыдая о томъ, что мужъ измѣняетъ ей съ мифической англичанкой, вставала теперь въ семь часовъ утра, полдня занималась съ разными учительницами, а затѣмъ часами составляла рѣчи для Jackelard. Не отъ того ли съ такою страстью преслѣдовала она своего горемычнаго Тима, что некуда было больше дѣвать кипящую въ ней энергію?

Вращаясь въ обществѣ иностранокъ, Алексъ дивилась ихъ практичности, дѣловитости и толковости. Эти, столь мало извѣстныя Востоку свойства, дѣйствительно поражаютъ насъ, русскихъ, на первыхъ порахъ.

Скажите кому-нибудь въ Россіи, что вы – писательница, и ваша собесѣдница немедленно отвѣтитъ восторженными восклицаніями:

‑ Ахъ, какъ это интересно! Счастливица! Я тоже всю жизнь мечтала писать романы. У меня въ головѣ столько новыхъ яркихъ идей! Вотъ только не знаю, какъ ихъ выразить…

Иностранка восклицать не станетъ. Дѣловито попроситъ она васъ объяснить ей цѣль вашей работы,

120

тему вашего романа, характеръ вашей героини. Черезъ нѣсколько дней вы получите отъ нея письмо: «я обдумала вашъ романъ и нахожу, что вамъ необходимо поговорить по этому поводу съ Pére X. Я писала ему, и онъ готовъ васъ принять завтра въ 8¹/₂ часовъ вечера». Или: «мнѣ кажется, вамъ для вашей книги слѣдуетъ прочесть сочиненіе Z. Обратите особенное вниманіе на главу XXI».

Первое время я очень сердилась на эту непрошенную помощь. Но, съѣздивъ изъ вѣжливости къ незнакомому священнику, назначившему мнѣ аудіенцію или прочтя изъ любопытства рекомендованную книгу, я приходила къ убѣжденію, что и разговоръ съ Pére X. и глава XXI многое мнѣ объяснили и освѣтили.

Потребность работы столь сильна среди иностранокъ, что онѣ ловятъ всякій случай дать пищу уму. Въ то время, какъ вялая русская отмахивается отъ малѣйшаго усилія, иностранка ни во что не считаетъ свой трудъ. Я стѣсняюсь обращаться къ нимъ за справками, ибо по малѣйшему поводу онѣ пишутъ мнѣ по пяти, шести страницъ.

‑ Мнѣ совѣстно, что вы ради меня потеряли столько времени, ‑ извиняюсь передъ ними я – достаточно было двухъ-трехъ словъ…

‑ А это ужь ваше дѣло взять изъ моей работы одно слово или одну фразу, ‑ отвѣчаютъ онѣ – я же сочла своимъ долгомъ дать вамъ всѣ свѣдѣнія, которыя имѣла…

‑ Какъ же это? – недоумѣвала Алексъ, ‑ живя въ Россіи, я воображала западныхъ женщинъ узкими, глупыми, малоразвитыми, застывшими въ старыхъ

121

предразсудкахъ, отставшихъ отъ насъ, русскихъ умницъ. На самомъ дѣлѣ выходитъ, какъ будто наоборотъ… Неужели же мы, русскія женщины, ниже западныхъ?

‑ Русскія женщины – восточныя женщины – отвѣчала я. – Онѣ воображаютъ себя образованными и передовыми; на самомъ дѣлѣ, онѣ, въ большинствѣ случаевъ живутъ жизнью и идеалами Константинопольскихъ одалисокъ. Когда я возвращаюсь въ Россію, меня всегда поражаетъ полнота моихъ соотечественницъ. Нигдѣ въ Европѣ вы не встрѣтите такихъ бюстовъ, такихъ боковъ, такихъ животовъ. Черезчуръ раскормленная, не имѣющая понятія о спортѣ, русская женщина дѣлается рабою накопленнаго ею жира. Умъ ея работаетъ лѣниво, ее клонитъ ко сну, къ лежанью на кушеткѣ, къ широкимъ теплымъ капотамъ. Какъ всякая одалиска, она живетъ мечтою о любви, о личномъ счастьѣ. Понятіе объ отечествѣ, о своихъ къ нему обязанностяхъ, ей почти недоступно. Историческія, научныя сочиненія, единственныя, которыя могли бы быть полезны, утомляютъ ея слабо развитую голову. Пустоту, скуку своей жизни, русская женщина старается заглушить чтеніемъ романовъ и опьяняетъ себя ими, какъ одалиски опьяняютъ себя куреніемъ. Вмѣсто того, чтобы развить ее, чтеніе еще болѣе путаетъ ея слабое знаніе дѣйствительной жизни. Лежа съ романомъ на диванѣ, она сегодня присутствуетъ при объясненіи герцога Ньюфаундлендского съ маркизою Рококо; завтра танцуетъ на балу у австрійскаго императора, а послѣзавтра вкушаетъ амброзію съ олимпійскими богами. Мало по малу пропасть, что раздѣляетъ классы общества,

122

и которую въ дѣйствительности такъ трудно перешагнуть, исчезаетъ для нея. Русская женщина находится въ положеніи того наивнаго американскаго мальчика, который, совершая со своей школой путешествіе вокругъ свѣта, отправился, пріѣхавъ въ Лондонъ, во дворецъ пожать руку королю Георгу и былъ глубоко обиженъ, что его не приняли.

«Мой мужъ – превосходный полицмейстеръ, ‑ думаетъ какая-нибудь провинціальная канарейка – отчего бы ему съ его способностями не быть русскимъ посломъ во Франціи? Правда, по-французски онъ знаетъ лижь «бонжуръ», да «мерси», но, что за бѣда! Стоитъ взять хорошаго учителя и черезъ два мѣсяца онъ будетъ говорить, какъ истый парижанинъ. Главная – протекція, и если хорошенько похлопотать, то въ будущемъ году я стану обѣдать у президента Республики».

Западный мужъ съумѣлъ бы высмѣять наивныя мечты своей канарейки, и указать ей ея мѣсто. Но славянинъ слишкомъ для этого безхарактеренъ и слабъ. Слушая ежедневныя, ежечасныя приставанья жены, онъ и самъ заражается ея мечтами. «Къ чему я даромъ пропадаю въ Царевококшайскѣ?» ‑ съ горечью думаетъ онъ – «когда бы могъ рѣшать балканскія дѣла на лондонской конференціи! Все неблагодарное правительство, которое не съумѣло оцѣнить моего блестящаго дарованія!»

Недовольство царитъ во всей странѣ. Найдите мнѣ въ Россіи человѣка, который бы не жаловался на начальство, не считалъ бы себя обиженнымъ и обойденнымъ! Сельскій батюшка мечтаетъ быть вселенскимъ патріархомъ; армейскій полковникъ ‑

123

фельдмаршаломъ; дворянинъ, проигравшій состояніе въ карты или на скачкахъ, находитъ себя вполнѣ подготовленнымъ для мѣста губернатора.

Какъ всѣ восточные одалиски, русскія женщины живутъ, главнымъ образомъ, сплетнями.

‑ Что новенькаго? Разскажите намъ что-нибудь новое и интересное! – стонутъ эти жалкія рабыни.

‑ Вѣдь вы же читали утромъ газеты? – отвѣчаю обыкновенно я. – Вечернія еще не вышли.

‑ Ну, что газеты! – пренебрежительно машутъ онѣ рукой – какое намъ дѣло до иностранной политики?

И правда! Ихъ нисколько не интересуетъ, что происходитъ во Франціи, Англіи, Германіи, не занимаютъ и русскія дѣла. Подъ «новенькимъ» онѣ подразумѣваютъ какую-нибудь нелѣпую сплетню. Любимыми гостями ихъ пріемовъ считаются не умницы, не широко-образованныя женщины, а дрянные сплетницы. Ихъ радостно встрѣчаютъ, не знаютъ, чѣмъ угостить, куда усадить и съ жадностью внимаютъ всѣмъ тѣмъ лягушкамъ и скорпіонамъ, что сыплются изо рта злой женщины.

Подразумѣвается обыкновенно, что всѣ эти лѣнивыя одалиски занимаются хозяйствомъ и воспитаніемъ дѣтей. Увы! Нигдѣ въ Европѣ вы не встрѣтите такихъ неряшливыхъ, непровѣтренныхъ квартиръ, такихъ дурныхъ обѣдовъ, такихъ запачканныхъ, сердитыхъ, дурно-воспитанныхъ дѣтей. Ничего цѣлый день не дѣлая, русскія матери не находятъ двухъ часовъ въ сутки, чтобы повести своихъ дѣтей на прогулку.

124

‑ Я вполнѣ ей довѣряю! – говорятъ эти презрѣнныя лѣнтяйки, отпуская своихъ дѣтей со старой няней или молоденькой бонной. Ни одна мать не задумается о томъ, что ея ребенокъ увидитъ, услышитъ на улицѣ или въ общественномъ саду; какія сцены навѣки врѣжутся въ его впечатлительный дѣтскій мозгъ…

Подростая, дочери инстинктивно понимаютъ, что матери ихъ промечтали всю свою жизнь, ничего въ ней не поняли, не замѣтили, а, слѣдовательно, ничему научить ихъ не могутъ. Кому на Руси неизвѣстны эти жалкія молоденькія дѣвушки, что бѣгаютъ изъ дома въ домъ, жадно прислушиваясь, разсматривая, стараясь постичь смыслъ, науку жизни. Недовѣріе, презрѣніе къ своимъ глупымъ наивнымъ матерямъ ростетъ въ сердцахъ дочерей, и если даже тѣмъ удастся обмолвиться добрымъ совѣтомъ, то онъ принимается со смѣхомъ и глумленіемъ…

Та-же восточная мечтательность, душевная лѣнь, отсутствіе правильно поставленной цѣли встрѣчаются среди русской учащейся молодежи. Всѣ эти слушательницы разныхъ курсовъ, ежегодно высылаемыя провинціей въ Петербургъ, представляютъ, безъ сомнѣнія, цвѣтъ, богатство всей страны. Смутно чувствуя, что высшее образованіе необходимо, что, получая его, онѣ служатъ родинѣ, большинство ихъ, однако, пріѣзжаютъ въ столицу безо всякаго предварительнаго плана, часто мѣняютъ курсы, не знаютъ, къ чему имъ слѣдуетъ стремиться, какъ руководить своими занятіями. Вмѣсто того, чтобы посѣщать музеи и картинныя галлереи, жадно изучая накопленныя народомъ сокровища, онѣ проводятъ

125

драгоцѣнное время юности въ глупенькой, либеральной болтовнѣ. Какъ въ салонахъ свѣтскихъ дамъ наибольшимъ успѣхомъ пользуются сплетницы, такъ въ интеллигентныхъ кругахъ желанными гостями считаются либеральные врали.

‑ О, моя родина! – декламируетъ болтунъ – чудная, талантливая родина, задавленная деспотизмомъ, взяточничествомъ, продажностью, затоптанная жандармскими лошадьми и презрѣнной полиціей!

Лицо его горитъ, губы дрожатъ, онъ нервно теребитъ волоса. Студенты, студентки слушаютъ его, затаивъ дыханіе. Они слишкомъ еще молоды и не въ состояніи понять, что эти пламенныя рѣчи произносятся обыкновенно безвольными, безсильными людьми, которые опьяняютъ себя своей болтовней, какъ на востокѣ опьяняютъ себя опіумомъ. Сильный, душевно-здоровый человѣкъ, не станетъ терять драгоцѣннаго времени на оплакиванія ошибокъ, совершенныхъ правительствомъ. Онъ слишкомъ занятъ творчествомъ, созиданіемъ своего собственнаго интереснаго дѣла…

Неопредѣленность цѣли, туманность идеаловъ, презрѣніе къ избранному дѣлу – отличительныя свойства русской учащейся молодежи. Помню, явилась ко мнѣ, однажды, незнакомая молодая дѣвушка, объяснила, что она провинціалка, слушательница высшихъ курсовъ и пришла поговорить со мной по поводу моей книги «Больныя дѣвушки». Мы поболтали и дружески разстались. Черезъ нѣсколько дней я получила отъ нея пламенное посланіе. Бѣдная дѣвушка признавалась, что меня обманула, что она – слушательница не высшихъ, а драматическихъ курсовъ,

126

но не хотѣла мнѣ въ этомъ сознаться, боясь, что я стану ее презирать. Я немедленно пригласила ее для объясненій.

‑ Почему-же вы думаете, что я должна уважать васъ, если вы учитесь на высшихъ курсахъ, и презирать ваши занятія на театральныхъ? – съ интересомъ разспрашивала я ее.

‑ Какъ-же вы этого не понимаете? – удивлялась моя собесѣдница, ‑ между высшими и драматическими курсами такая пропасть…

‑ Позвольте! Вы пишете, что вамъ двадцать лѣтъ, что вы выдержали тяжелую борьбу съ вашей семьей, которая не хотѣла отпускать васъ въ Петербургъ; что вы пріѣхали сюда для изученія драматическаго искусства, съ тѣмъ, чтобы затѣмъ вернуться въ провинцію и пропагандировать его въ губернскихъ городахъ, которые, по вашему мнѣнію, нуждаются въ хорошемъ театрѣ. Даже не зная, великъ-ли у васъ талантъ, мнѣ ясно, что вы принесете Россіи пользу. Всякій человѣкъ, что въ двадцать лѣтъ имѣетъ передъ собою благородную цѣль и работаетъ для ея достиженія, представляетъ большую силу. Повѣрьте, что я несравненно болѣе уважаю васъ, чѣмъ тѣхъ слушательницъ высшихъ курсовъ, которыя явились въ Петербургъ для полученія высшаго образованія, не зная хорошенько, на что оно имъ нужно.

Я разсказала этотъ поразившій меня случай многимъ знакомымъ и въ отвѣтъ встрѣтила глубокое негодованіе.

— Какъ вы узки! — презрительно говорили они мнѣ. — Это вы тамъ, въ вашей излюбленной, Европѣ, заразились западной меркантильностью и мѣщанской

127

практичностью. Мы, русскiе, выше ихъ. Мы не можемъ съуживать своихъ широкихъ замысловъ какими-нибудь опредѣленныим цѣлями. Мы хотимъ сдѣлаться всесторонними культурными людьми, а затѣмъ когда-нибудь, впослѣдствiи, современемъ, при случаѣ, если встрѣтимъ достойное насъ дѣло, мы съ удовольствiемъ ему послужимъ..

‑ Западъ работаетъ, а Востокъ мечтаетъ и разсказываетъ намъ свои грезы – говорила мнѣ надняхъ одна румынская поэтесса. Замѣчанiе красивое, но не скажу, чтобы очень лестное. Если мы дѣйствительно будемъ лишь мечтать разсказывать Европѣ свои сны, то практичный дѣловой Западъ отниметъ отъ насъ всю нашу землю и всѣ наши богатства. И теперь уже иностранцы заполонили Россiю; лѣтъ черезъ двѣсти они насъ, русскихъ, вытѣснятъ въ Монголiю, какъ дѣятельные южные славяне вытѣсняютъ теперь лѣнивыхъ мечтательныхъ турокъ въ Малую Азiю, а, можетъ быть, и подальше..

Стыдно мечтать въ странѣ, гдѣ на необозримое пространство тянутся необработанные земли, невысушенныя болота, гнiющiе лѣса, гдѣ предметы первой необходимости выписываются изъ-заграницы, гдѣ мужикъ во время неурожая умираетъ съ голоду, не зная никакого ремесла, которое могло бы его прокормить. Проснитесь, родныя мечтательницы! Учитесь химiи, чтобы работать въ фабричныхъ лабораторiяхъ, математикѣ, чтобы вести торговыя предпрiятiя; исторiи, чтобы, изучать памятники родной старины; живописи, чтобы улучшать кустарное производство; географiи, чтобы изслѣдовать дикiя заброшенныя земли нашего обширнаго отечества. Помните, что вамъ дано для

128

работы 20‑30 лѣтъ. Не теряйте ихъ въ мечтахъ! Пусть на крестѣ, украшающемъ вашу могилу, будутъ обозначены не одни лишь годы вашего рожденiя и смерти, а также то дѣло, что вы успѣли между ними совершить...