Кафедра прикладной математики и кибернетики ПетрГУ
 Кафедра русской литературы ПетрГУ
 Российский гуманитарный научный фонд
 Проект «Электронный словарь языка В. И. Даля»
Кафедра прикладной математики и кибернетики ПетрГУ Кафедра русской литературы ПетрГУ Проект выполнен при поддержке РГНФ Проект «Электронный словарь языка В. И. Даля»
 
Толковый словарь Владимира Даля
Введите словоформу для поиска в текстах словарных статей Толкового словаря:
Выберите букву, с которой начинается слоформа:
А Б В Г Д Е Ж З И I К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ы Ѣ Э Ю Я Ѳ Ѵ
Заголовок словарной статьи
Карточки
Конкордансы
Словарные статьи
Найденные фрагменты произведений:
161

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Я глядѣлъ на все это довольно спокойно, ничего не понимая, покуда наконецъ меня вдругъ, ни съ того ни съ сего, схватили, растянули и высѣкли. И я, и три барченка, мы всѣ выли въ голосъ, баринъ кричалъ, и все грозилъ одному изъ нихъ и приговаривалъ; а барыня объ эту пору уже успокоились немного и отошли. Когда все это кончилось, баринъ спросили: чей это головорѣзъ? И услышавъ, что я скотницынъ прiемышъ, которая уже вбѣжала въ переднюю, также ревѣла во всю глотку и кинулась барину въ но̀ги, то онъ, сказавъ: а ты чего тутъ ревешь, тебѣ какое дѣло? что онъ сынъ что ли твой? Ты чего пришла заступаться? Дура!, приказалъ оставить меня въ покояхъ; пусть–де привыкаетъ, наука эта не мѣшаетъ ему, пригодится, онъ будетъ бояться теперь и станетъ слушаться; пото́мъ пригрозилъ мнѣ и, притопнувъ ногой, выслалъ въ переднюю. Названная мать вынесла меня на рукахъ, обмыла, одѣла, успокоила и опять понесла въ барскiе покои: я снова ревѣть, на чемъ свѣтъ стои́тъ; и тутъ уже поколотила меня и сама Катерина. Заглушивъ кулаками страхъ мой, она передала меня холопамъ въ переднюю. ──

162

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

До́ма онъ обыкновенно корчилъ строгаго, но справедливаго отца семейства; если тутъ случался въ такую минуту кто нибудь постороннiй, то Шелоумова рѣчь изобиловала безконечными поученiями, онъ былъ нравоучителенъ до приторности; съ дворовыми и крестьянами былъ онъ то крайне ласковъ, шутливъ, словоохотливъ, снисходителенъ; то опять вдругъ приходило ему въ голову, что надобно ихъ взять въ руки, и онъ былъ крикливъ, шумливъ, драчливъ, до нестерпимости; то опять хотѣлъ достигнуть всего однимъ путемъ убѣжденiя: тогда наставленiя, поученiя, мысли вслухъ у краснаго крыльца, сочиненiя Ивана Яковлевича, читались, по цѣлымъ часамъ, собраннымъ въ одну кучу крестьянамъ, какъ приказъ земскаго суда. Послушайте его въ такой часъ, и вы найдете живаго Стародумова или Прямикова, ли́ца, которыя, какъ мы полагали, могутъ жить только въ скучныхъ монологахъ отжившей вѣкъ свой драмы. Докучая всѣмъ до невѣроятности, когда находила на него эта полоса премудрости, онъ самъ былъ собою доволенъ и счастливъ; послушать его, такъ онъ преобразовалъ весь околодокъ, изъ крестьянъ своихъ сдѣлалъ умныхъ, разсудительныхъ, добрыхъ и послушныхъ людей — а поглядишь на дѣлѣ, безтолочь такая же, какъ и всюду: таже безсмертная овца, тѣже та̀льки, самосидныя яйца, утиральники и пени съ новоженцевъ *). При людяхъ, которые мало знали Ивана Яковлевича, или прiѣзжали въ первый разъ, онъ не рѣдко вдругъ прикидывался хватомъ, молодцомъ, силачемъ, отчаяннымъ ратникомъ на поприщѣ спасенiя погибающихъ — и все, что онъ желалъ, можетъ быть, когда нибудь сдѣлать, все это являлось у него уже готовымъ, дѣйствительно исполненнымъ и сдѣланнымъ, и онъ лгалъ и вралъ тогда безъ всякаго зазрѣнiя совѣсти.

163

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Эта же знаменитая палка имѣла и еще другое назначенiе: Сергѣй Ивановичъ караулилъ гдѣ нибудь въ дверяхъ дѣвокъ, и подставлялъ имъ нечаянно палку, чтобы онѣ черезъ нее падали. На жалобу я какъ–то рѣдко рѣшался, драться самъ не смѣлъ, и если бы не костыль француза, то не было бы мнѣ иногда житья отъ Сергѣя. Раза два я ему однако же отомстилъ; я сдѣлалъ гласный доносъ на него: 1–е, за жестокiе побои одному крестьянскому мальчишкѣ, у котораго самъ же онъ отнялъ и задушилъ зайчонка, и 2–е, за покражу у старосты полтинника. Оба раза Иванъ Яковлевичъ пришелъ мгновенно въ такое расположенiе духа, что цѣлыя сутки ходилъ въ курткѣ, и еще засучивъ рукава — самый отчаянный знакъ; оба раза Сергѣй Ивановичъ были наказаны, какъ наказываютъ только дворянъ малолѣтнихъ, и никакая мольба Настасьи Ивановны, высѣчь лучше для примѣра одного изъ дворовыхъ мальчишекъ, которые вчера еще пролѣзли въ палисадникъ и рылись въ огородѣ, не помогла. Сережа наказанъ, и куртка еще цѣлые сутки нагоняла страхъ на Божiй мiръ, въ селѣ Путиловѣ. Этого–то мнѣ Сергѣй Ивановичъ никогда не могъ простить; и когда мнѣ уже минуло 17 лѣтъ, какъ я упомянулъ, а ему 19, то онъ все еще твердо помнилъ угрозы свои, и готовъ былъ вырвать у меня изъ рукъ послѣднiй ломоть хлѣба и бросить его собакѣ. ──

164

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

ГЛАВА IV. Отъ зеленой куртки Ивана Яковлевича, до послѣднихъ фокусовъ его. ── И такъ, всѣ мы подросли; мнѣ минуло 17 лѣтъ — считая по именинамъ, — дня своего рожденiя я не зналъ — но это сдѣлалось такъ незамѣтно, исподоволь, что мы все еще считались ребятами, и Иванъ Яковлевичъ говорилъ о томъ, куда намѣренъ пристроить сыновей своихъ на службу, какъ о вещи, еще весьма отдаленной. Въ одинъ вечеръ, когда у насъ съѣхались кой–кто изъ сосѣдей и навезли невѣстъ богатымъ женихамъ, Иванъ Яковлевичъ былъ необыкновенно въ духѣ, строилъ проказы на диво, надрывался, чтобы утѣшить, насмѣшить и занять всѣхъ, и между прочимъ провизжалъ нечаянно такъ натурально щеночкомъ, что Настасья Ивановна даже, отъ жалости къ такой махонькой твари, прослезилась, и глубоко вздохнувши, покачала головой; пото́мъ Иванъ Яковлевичъ схватилъ меня съ необыкновеннымъ жаромъ, вытащилъ на средину комнаты, поставилъ передъ себя и, перебирая пальцами лѣвой руки мнѣ по лицу, пилилъ меня правой рукой поперегъ живота, подражая голосомъ чрезвычайно удачно контрабасу; эта шутка всѣхъ насмѣшила до слезъ; но Иванъ Яковлевичъ вдругъ, закашлявшись, и какъ будто вздумавъ что нибудь новое, опрометью побѣжалъ изъ залы въ свой кабинетъ. Все затихло въ ожиданiи; я также, стоя посреди комнаты, ждалъ приказанiя, думая, что штуки будутъ еще продолжаться, и не смѣя сойти съ мѣста. Проходитъ нѣсколько минутъ, и все тихо — а въ кабинетѣ раздается какой–то глухой и дикiй голосъ, всѣ считали обязанностiю хохотать надъ этой шуткой хозяина, хотя никто еще не понималъ, что изъ этого будетъ; одна Настасья Ивановна упрашивала только мужа плаксивымъ голосомъ перестать, потому что это слишкомъ страшно и предваряла гостей, что Иванъ Яковлевичъ собирается взвыть волкомъ.

165

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Бабы всѣ любопытствовали только взглянуть на лице покойника, посмотрѣть на него, больше имъ ничего не нужно было. На третiй день были похороны, къ коимъ вдругъ явился, откуда ни взялся опять, нашъ протоколистъ, котораго мы не видали уже нѣсколько лѣтъ. Онъ такъ ѣлъ за поминовальной трапезой, будто онъ, во всѣ годы эти, не бралъ въ ротъ ни крохи, во ожиданiи такого сытнаго случая. ── ГЛАВА V. Отъ послѣднихъ фокусовъ Ивана Яковлевича, до казеннаго добра, которое не тонетъ и не горитъ. ── Начинается правленiе Сергѣя Ивановича, старшаго наслѣдника, потому что, въ междоцарствiе, до назначенiя и прiѣзда опекуновъ, прошло много времени; а во все это время правилъ дѣлами и хозяйствомъ онъ одинъ. Правленiе это ознаменовалось тѣмъ, что протоколистъ снова поселился въ домѣ, и остался правою рукою новаго хозяина; что француза согнали со двора, а отца Стефана, который прежде бывалъ ежедневно, не стали пускать въ домъ. Все примѣты хорошiя. Въ первый разъ отроду пришла мнѣ въ голову мысль о томъ, что со временемъ изъ меня будетъ? Какой мнѣ путь открытъ въ мiрѣ, какое мое назначенiе? — Сильно овладѣла мною эта забота, отбивала ото сна и ѣды, и я пошелъ отвести душу къ французу, котораго взялъ къ себѣ въ домъ на время священникъ. Первый потрепалъ меня по щекѣ и сказалъ мнѣ, по французски, то мѣсто изъ евангелiя, гдѣ сказано, что каждому дню подобаютъ заботы свои; а отецъ Стефанъ, кивнувъ головой, проговорилъ тоже по славянски.

166

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Когда батюшка побранилъ ее и успокоилъ, а французъ въ нетерпѣнiи прикрикнулъ, стукнувъ костылемъ въ полъ, то она также несвязно и безтолково, хотя во всей подробности, разсказала, что Андрюшка сталъ было подслушивать у дверей кабинета, куда баринъ ушелъ съ исправникомъ, да баринъ увидалъ и взялъ Андрюшку за чубъ, и ударилъ лбомъ въ косякъ, и отбилъ Андрюшкѣ охоту подслушивать; тамъ Ефишка съ Ванькой подошли, не много погодя, на смѣну, и кой что слышали–таки да баринъ опять вдругъ выскочилъ и ухватилъ ихъ обоихъ за чубы, и долго колотилъ лобъ объ лобъ; между тѣмъ однакоже, Андрюшка отдохнулъ, оправился и снова подкрался, со щеткой въ рукахъ, на случай прикинуться, будто что подметаетъ; и всѣ они вмѣстѣ слышали, что исправникъ прiѣхалъ за мной и беретъ меня въ солдаты. Какъ ни была для насъ троихъ, отца Стефана, француза и меня, вѣсть эта непонятна, потому что нельзя было тутъ добиться никакого толку и смыслу, однако она всѣхъ насъ крайне обрадовала; это была одна изъ счастливыхъ минутъ жизни моей, и я не смѣлъ дать полной вѣры словамъ моей старухи. Коли быть мнѣ битымъ, сказалъ я, такъ пусть бьетъ меня государевъ чинъ, а не Сергѣй Ивановичъ. Французъ былъ просто внѣ себя отъ радости; батюшка поздравлялъ меня съ отдачею въ солдаты, какъ поздравляютъ близкаго человѣка съ чиномъ генерала. Помню все это какъ теперь: я стоялъ среди комнаты, сложивъ руки, выставивъ ногу впередъ, и кажется старался придать себѣ солдатскую осанку; батюшка передо мною, въ праздничномъ подрясникѣ своемъ, и положивъ правую руку на грудь,

167

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Оно знаетъ свое, служитъ мельнику вѣрно, покуда всѣ клепки не разсыплятся. Пожалуй, хоть голову подставь, и ту измочалитъ, и все будетъ вертѣться по прежнему. Его не разжалобишь. Въ первый разъ отроду увидалъ я, каковъ былъ свѣтъ за Путиловскою околицей; уѣздный городишко нашъ, съ каменными присутственными мѣстами, показался мнѣ столицей, а губернскiй поселилъ во мнѣ такое уваженiе, что я легонько ступалъ по тропинкамъ улицъ его, не смѣя развязно и свободно ходить. Тутъ я получилъ письмо отъ француза, который писалъ мнѣ между прочимъ: что Катерина все еще не отчаявается исходатайствовать мнѣ свободу отъ службы, и что протоколистъ взялъ у нея, на этотъ предметъ, цѣлковый. Она шла своимъ путемъ — вѣрила только всякому вздору и обману, вѣрила протоколисту, а не слушалась совѣтовъ отца Стефана, не давать этому отъявленному мошеннику по пустому денегъ. Меня черезъ внутреннюю стражу сдали въ полкъ и привели къ присягѣ. — Страшна̀ показалась мнѣ присяга эта, и я перечитывалъ ее нѣсколько разъ послѣ. Слова́: не щадя живота своего, до послѣдней капли крови — придавали мнѣ однакоже какую то бодрость, и я расписывалъ воображенiемъ своимъ разные случаи, когда доведется мнѣ исполнить на дѣлѣ клятву эту. Полкъ вскорѣ выступилъ въ походъ, какъ слышно было, въ Италiю, но все это оказалось ложною тревогой; войска́ размѣщены были въ южныхъ губернiяхъ на квартирахъ, и храбрость моя, не остывшая во время перехода 800 верстъ пѣшкомъ, съ ружьемъ и ранцемъ, начинала остывать теперь отъ скуки и бездѣлья. Между тѣмъ офицеры замѣтили меня, и уже нѣсколько въ обращенiи своемъ отличали;

168

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Все это дѣлалось съ такимъ усердiемъ, что казалось они изорвутъ мальчишку на клочки, а Ивану Яковлевичу доведется сѣчь одну скамейку. Картинка эта всѣхъ много позабавила; полковникъ хохоталъ, полковница смѣялась почти до истерики, двѣ свояченицы также, и вдругъ всѣ стали говорить обо мнѣ между собою по французски: сожалѣть обо мнѣ, хвалить пристойную наружность мою, и умаливать полковника, чтобы онъ принялъ во мнѣ участiе. Мнѣ совѣстно было слушать все это, и я сказалъ полковнику, что разумѣю по французски; это породило еще болѣе любопытства: со мною заговорили и заставили разсказать, на этомъ языкѣ, вкратцѣ похожденiя свои. Всѣ обступили меня, стояли вокругъ меня, глядѣли во всѣ глаза́, какъ на диво какое, на звѣря тюленя морскаго, и не могли натѣшиться, надивиться, что человѣкъ говоритъ на двухъ, трехъ языкахъ и играетъ на фортепiянахъ; а почему? потому, что человѣкъ этотъ стоялъ на вытяжку, въ солдатской шинели, не смѣя развести рукъ, и приговаривалъ за третьимъ словомъ: ваше высокоблагородiе. Приди онъ въ какомъ угодно иномъ платьѣ, и все это не показалось бы нисколько удивительнымъ. Съ этого дня судьба моя измѣнилась. Полковникъ, который принималъ у себя и юнкеровъ своего полка съ большою разборчивостiю, вскорѣ велѣлъ мнѣ ходить къ себѣ обѣдать каждый день.

169

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

и беречься, остерегаться я не умѣлъ, тѣмъ менѣе могъ я уберечься отъ такой бѣды, какая мнѣ тогда грозила, попирать ландыши на пути ногами, когда казалось безгрѣшно могъ ими радоваться и утѣшаться. О послѣдствiяхъ не было у меня никакого понятiя, мы съ Грушей только очень подружились. Не хотѣлось бы докучать вамъ, а не могу и отстать такъ сухо отъ этого завѣтнаго предмета. — Полковница конечно давно видѣла неумѣстную дружбу нашу, но ей насъ было жаль обоихъ, и она считала все это ребячествомъ. Вслѣдъ за отставкой моей, одинъ изъ капитановъ того же полка посватался на Грушѣ это надѣлало такой суматохи въ домѣ, что тайна не могла остаться безъ объясненiй. Разумѣется, что я никогда не смѣлъ и подумать о бракѣ съ Грушей, и дѣйствительно, мысль эта никогда мнѣ въ голову не приходила; но она отказала жениху, которому, по всѣмъ соображенiямъ старшей сестры и зятя, отказывать не слѣдовало. Грушу никто не неволилъ, а хотѣли только допытаться о причинѣ отказа; но кромѣ слезъ и заклятiй, что она никогда замужъ не выйдетъ, отвѣту не добились. Все это однако же произвело во мнѣ и въ ней, безъ всякаго объ этомъ предметѣ разговора, такую видимую для всѣхъ перемѣну, что никому не трудно было разгадать загадку; полковница воспользовалась первымъ случаемъ, чтобы со мною объ этомъ переговорить. Она сдѣлала это очень тонко и искусно, съ женскимъ умѣньемъ и изворотливостiю, и спросила меня, что я объ этомъ думаю? — Никогда въ жизнь мою не испыталъ я такой пытки, и за себя и за Грушу. Въ эту минуту только очи мои прозрѣли.

170

ВАКХЪ СИДОРОВЪ

Я былъ въ самомъ плохомъ расположенiи духа и раскаявался уже почти въ избранномъ мною званiи; я мечталъ принести столько пользы человѣчеству, а вмѣсто этого сидѣлъ теперь надъ срочными донесенiями всѣхъ родовъ, и сводилъ всѣми неправдами концы, отписывался и огрызался, какъ могъ, на придирки, замѣчанiя и выговоры — на важныя донесенiя свои по разнымъ предметамъ, требующимъ немедленныхъ и самыхъ дѣятельныхъ мѣръ, не получалъ вовсе отвѣтовъ, а по пустымъ, которые не стоили и полулиста бумаги, заводились огромныя дѣла́ и нескончаемая переписка — словомъ, все это выводило меня вовсе изъ терпѣнiя, и я началъ думать о томъ, какъ бы перейти врачемъ въ полкъ въ военную службу — тамъ, казалось мнѣ, все–таки не то; тамъ, дѣлай свое дѣло и тобою будутъ довольны; взятокъ не берутъ. Получаю, какъ нарочно, объ эту пору, три письма отъ академическихъ товарищей своихъ, которые пошли въ армiю, и которымъ я писалъ недавно, и плакался на горькую участь свою. Что же они писали? Да одинъ писалъ вотъ что: Полковникъ крайне мною недоволенъ, обходится со мной оскорбительно, грубо, а дѣваться мнѣ отъ него некуда; корпусный докторъ дѣлаетъ мнѣ строгiя замѣчанiя, грозитъ — отъ него подавно не уйдешь. Бѣда эта началась съ того, что съ одной стороны требуютъ и взыскиваютъ съ меня того, на что съ другой не даютъ средствъ, и на оборотъ; все это обрывается на мнѣ, и горькiя, убѣдительныя просьбы и жалобы мои замираютъ въ самой глухой пустынѣ, въ лѣсу людей. Другая бѣда — которая еще, Богъ вѣсть, чѣмъ кончится — вотъ какая: дивизiонный и корпусный доктора́ требуютъ самымъ строгимъ и настоятельнымъ образомъ, чтобы мѣсячныя вѣдомости были доставляемы къ сроку. Это хорошо; но я ихъ не могу переслать по голубиной почтѣ, а могу только закончить послѣдняго числа каждаго мѣсяца, и потомъ, благословясь, отправить.