№ 8 1873 19 Февраля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 2 до 4 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К⁰. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина", въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « .....5 »

« треть года. « « ..3 » « « .....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Петербургское обозрѣнiе. — Московскiя замѣтки. Москвича. — Дневникъ писателя. VII. «Смятенный видъ". Ѳ. М. Достоевскаго. — Подкопы. Комедiя въ пяти дѣйствiяхъ А. Ѳ. Писемскаго. Дѣйствiе второе. — Tолки о волостныхъ судахъ (критическая ихъ оцѣнка). Александра Ефимова. — Очеркъ дѣятельности московской думы отъ 1863 года до настоящаго времени. (Продолженiе). — Въ память А. Ѳ. Гильфердинга. Т. Филиппова. — Бетховенъ и его время. (Продолженiе). VIII–XI. П. Чайковскаго. — Объявленiя.

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

За истекшiя двѣ недѣли главнымъ событiемъ серьознымъ въ нашей общественной жизни было безъ сомнѣнiя дѣло о военно–подсудимомъ штабсъ–капитанѣ Квитницкомъ, нанесшемъ ударъ саблею полковнику Хлѣбникову.

Дѣло это дѣйствительно весьма и весьма серьозно, ибо приподняло завѣсу надъ однимъ изъ многихъ военныхъ мiровъ Петербурга и лишнiй разъ поставило лицомъ къ лицу общество и военный мiръ. Изъ этого сопоставленiя родилось множество вопросовъ, болѣе или менѣе серьозныхъ и интересныхъ, которые обнаружили въ свою очередь, что общество Петербурга жило въ полномъ невѣдѣнiи того, чтó въ военномъ мiрѣ творилось и творится, и что невѣдѣнiе это имѣло главною своею причиною, какъ всегда, безучастiе общества къ серьознымъ вопросамъ жизни. А между тѣмъ теперь, когда вопросъ военный становится со дня на день вопросомъ общимъ для всѣхъ, безучастiе къ нему общества въ будущемъ можетъ съ самаго начала просто за просто послужить препятствiемъ къ его благополучному началу и развитiю на почвѣ практической жизни.

О военномъ мiрѣ мы узнавали кое–что до сихъ поръ тремя путями: 1) изъ приказовъ «Русскаго Инвалида” мы знакомились съ производствомъ въ чины, наградами, назначенiями, приказами по войскамъ и заслугами военнаго министерства; 2) на улицѣ, глядя на проходившiя войска, мы узнавали о томъ, что тогда то парадъ, тогда то разводъ, и 3) наконецъ, отъ времени до времени (по счастью не часто), какая нибудь полковая исторiя выходила изъ полковаго тайника наружу и подъ разными видами расхаживала какъ легенда по городу.

О военной жизни мы ровно ничего не знали и не знаемъ и, признаемся, сколько разъ намъ ни приходилось бывать въ обществѣ офицеровъ, ни разу не пришлось хотя бы отъ одного изъ нихъ въ Петербургѣ узнать подробности про военное житье–бытье ихъ полка или отдѣльной части; намъ всегда казалось, что вопросъ о томъ чтò дѣлаетъ какая нибудь Фифинъ, или чтò сказалъ Иванъ Ивановичъ Петру Петровичу ихъ болѣе интересовало, чѣмъ успѣхъ или неуспѣхъ стрѣльбы, ученiя, и мы никакъ не могли себѣ уяснить почему эта Фифинъ и почему этотъ Иванъ Ивановичъ ихъ интересуютъ больше чѣмъ военная жизнь. При этихъ условiяхъ понятно, что общество, въ которомъ вращаются наши военные и изъ котораго они вышли, волею или неволею погружалось въ полнѣйшiй индифферентизмъ и полнѣйшее невѣдѣнiе насчетъ быта военной жизни.

Въ этомъ блаженномъ состоянiи находилось петербургское общество и тогда, когда въ прекрасный день штабсъ–капитанъ 3 батареи гвардейской конно–артиллерiйской бригады Квитницкiй нанесъ саблею ударъ батарейному командиру, и нанесъ потому, что предыдущими событiями в его бригадѣ имѣвшими мѣсто и длившимися мѣсяцы приведенъ былъ въ раздраженiе, а въ минуту совершенiя преступленiя въ изступленiе граничащее съ безсознательнымъ состоянiемъ.

Объ этихъ событiяхъ прежде бывшихъ въ этой бригадѣ кто зналъ въ Петербургѣ? Никто!

А какiя это были событiя? Они заключались въ систематическомъ преслѣдованiи переведеннаго изъ Варшавы въ эту бригаду штабсъ–капитана Квитницкаго корпусомъ офицеровъ, съ цѣлью его просто за просто, какъ говорится, выжить изъ бригады.

Едва развязка этихъ событiй совершилась, какъ все петербургское общество имъ заинтересовалось. Явились двѣ партiи: квитницкая и анти–квитницкая; первая партiя говорила, что обвиняемый иначе поступить не могъ, въ виду совершеннаго безсилiя своего противъ заговора офицеровъ и отсутствiя обстоятельствъ оправдывающихъ этотъ заговоръ и марающихъ честь обвиняемаго; партiя антиквитницкая взяла жарко сторону офицеровъ, и увѣряла всякаго встрѣчнаго и поперечнаго, что 1) преступленiе Квитницкаго есть тяжкое нарушенiе военной дисциплины, 2) что офицеры имѣли право и основанiе требовать отъ обвиняемаго удаленiя изъ бригады, въ виду того, что онъ маралъ мундиръ и честь бригады и 3) что обвиняемый долженъ былъ подчиниться приговору и желанiю офицеровъ, и не имѣлъ ни малѣйшаго права смотрѣть на это дѣло какъ на личное для себя оскорбленiе и кого бы то ни было привлекать къ личной отвѣтственности за эти ему наносимыя оскорбленiя.

Вопросу на чьей сторонѣ была правда очень скоро предстояло рѣшиться на судебномъ разбирательствѣ этого загадочнаго дѣла.

Изъ этихъ дебатовъ, среди множества самыхъ разнообразныхъ показанiй, длившихся цѣлый день до полуночи, и вотъ уже шестой день наполняющихъ столбцы нашихъ столичныхъ газетъ, мы узнали, что, повидимому, правы были тѣ, которые говорили, что обвиненный Квитницкiй ничѣмъ чести своего мундира и своей бригады не оскорбилъ. Раскрыли передъ нами дебаты и то, что обвиняемый, не смотря на вышесказанное, послѣ многихъ преслѣдованiй со стороны офицеровъ товарищей, приговоренъ былъ нѣкоторыми изъ нихъ къ выходу изъ батареи, приговора этого для себя обязательнымъ не призналъ, и наконецъ, приведенный въ озлобленiе всѣми этими преслѣдованiями, совершилъ преступленiе, нанесъ ударъ полковнику Хлѣбникову, батарейному командиру.

Мы сейчасъ употребили слово «повидимому” и подчеркнули его. Отчего мы это сдѣлали? Оттого что, прислушиваясь къ толкамъ объ этомъ дѣлѣ въ обществѣ и офицеровъ и не–офицеровъ и припоминая нѣсколько эпизодовъ изъ военной полковой жизни въ Петербургѣ и въ послѣднее время, мы приходимъ какъ будто къ убѣжденiю, что никто у насъ твердо и ясно не знаетъ чтò такое военная честь и чтò такое значитъ ея оскорбленiе.

Дѣло Квитницкаго обнаружило это непониманье нагляднѣе всѣхъ остальныхъ случаевъ; но въ тоже время и прежде, признаемся, не разъ намъ приходилось удивляться существованiю въ военномъ мiрѣ различныхъ мнѣнiй о военной чести.

А между тѣмъ, если что нибудь наканунѣ введенiя военной общей повинности требуетъ положительнаго разъясненiя и привитiя къ жизни въ видѣ единаго, крѣпкаго и всѣми безусловно признаваемаго нравственнаго начала, для обезпеченiя нашей армiи духа достойнаго ея имени, ея преданiй и ея предковъ, то это безъ сомнѣнiя именно понятiе о военной чести, безъ котораго никакая армiя существовать не можетъ.

На нашей памяти весьма недавно въ томъ же Петербургѣ былъ слѣдующiй случай: офицеръ одного полка сообщаетъ офицеру другаго полка невыгодный слухъ про его полкъ; послѣднiй признаетъ это оскорбленiемъ чести своего полка; нѣсколько офицеровъ его–же полка составляютъ изъ себя судилище, и уполномочиваютъ этого оскорбленнаго офицера требовать отъ того офицера, который сообщилъ ему невыгодный слухъ, письменное отреченiе отъ своихъ словъ: тотъ пишетъ письмо, въ которомъ самымъ естественнымъ образомъ поясняетъ, что никогда не имѣлъ намѣренiя оскорблять полкъ своего товарища; за симъ нѣкоторые изъ офицеровъ того полка, къ которому принадлежалъ офицеръ написавшiй записку, въ свою очередь составляютъ судилище, по мнѣнiю котораго ихъ товарищъ оставаться въ полку не можетъ; онъ выходитъ изъ полка, вызываетъ своего товарища другаго полка на дуэль и убиваетъ его. Оказалось, что оба эти офицеры были молодые люди недостигшiе 25 лѣтъ, — это разъ; а во–вторыхъ, что въ обоихъ судилищахъ не участвовалъ весь корпусъ офицеровъ, и въ–третьихъ, что въ воззрѣнiяхъ на это дѣло между полками обозначились весьма рѣзко другъ другу противорѣчившiя мнѣнiя.

Въ этомъ случаѣ заслуживаютъ вниманiя слѣдующiя обстоятельства: 1) молодые перваго чина офицеры могутъ собственною иницiативою представлять собою офицерскiй судъ чести; 2) что въ оцѣнкѣ извѣстнаго поступка офицера одинъ полкъ находитъ его оскорбительнымъ, другой неоскорбительнымъ для чести полка.

Спрашивается: чтò это значитъ и есть–ли это явленiе возможное въ военномъ мiрѣ?

Является затѣмъ дѣло Квитницкаго, важное тѣмъ, что уже тутъ мы видимъ всѣ понятiя о военномъ бытѣ и о военной чести какъ будто перекувырнутыми. Тутъ уже просто за просто молодые офицеры въ первыхъ офицерскихъ чинахъ заправляютъ сужденiемъ цѣлой батареи, даже цѣлой бригады, и принимаютъ на себя поставновлять приговоры объ исключенiи изъ состава офицеровъ своего штабсъ–капитана, подъ предлогомъ оскорбленiя чести мундира.

Такимъ образомъ честь мундира, военная честь является уже не чѣмъ–то въ родѣ высоко–нравственнаго начала, насквозь проникающаго всякаго солдата и чувствуемаго всѣми одинаково, а просто предлогомъ сегодня объ этой чести думать одно, завтра другое, сегодня поступать такъ, завтра иначе, и во всякомъ случаѣ, относительно пониманiя долга военной чести, жить и дѣйствовать каждому въ своемъ кружкѣ, внѣ общенiя съ цѣлымъ корпусомъ офицеровъ, какъ кому заблагоразсудится.

Признаемся, вотъ съ этой то стороны дѣло Квитницкаго представляется намъ весьма мрачнымъ, какъ признакъ того настроенiя, въ которомъ можетъ находиться цѣлая часть нашего войска наканунѣ величайшей изъ общественныхъ реформъ — военной, отъ которой ближе всего будетъ зависѣть участь нашего государства въ будущемъ.

Уже теперь мы слышимъ жалобы на то, что новобранцы въ полкахъ не успѣваютъ закаливаться, такъ сказать, въ томъ боевомъ славномъ духѣ нашей армiи, который носятъ въ себѣ старые солдаты, уходящiе на родину отдыхать; что же будетъ тогда, когда съ кореннымъ измѣненiемъ въ формированiи полковъ, свѣжiй, новый и пришлый элементъ будетъ составлять массу въ каждомъ полку, и не будетъ находить въ корпусѣ офицеровъ яснаго и единодушнаго понятiя о военной чести? Понятiе это — фикцiя, мы это знаемъ, но въ этой фикцiи, мы тоже знаемъ, заключается вся нравственная сила войска: внесите фальшь въ это понятiе, разбейте это начало на разные образы его пониманiя, и вся физическая сила войска лишается нравственной силы, которая одна и есть сила, одна и есть непобѣдима...

Во всякомъ случаѣ должно надѣяться, — и эту надежду у насъ всѣ серьозно благонамѣренные люди высказываютъ громко, — что дѣло Квитницкаго со всѣми своими подробностями, безжалостно разоблаченными гласнымъ и открытымъ судомъ, заставитъ призадуматься нашъ военный мiръ, хотя въ тоже время нельзя не сознаться, что надежда эта очень и очень слаба!

«Что дѣлать?” говорятъ тѣ люди, которые, очутившись передъ какимъ нибудь общественнымъ зломъ, нетерпѣливо и немедленно хотятъ прописывать противъ него лекарство и видѣть его благотворное цѣлительное средство; но, увы, на этотъ разъ прописать рецептъ немедленнаго исцѣленiя весьма трудно, если не невозможно. Не разъ въ своихъ обозрѣнiяхъ мы касались вопроса о томъ, что многаго недостаетъ въ военномъ быту нашихъ офицеровъ въ Петербургѣ, а теперь, имѣя передъ глазами дѣло Квитницкаго, мы приходимъ къ мысли, что все обнаруженное этимъ дѣломъ какъ нравственное зло въ военномъ мiрѣ есть именно то, о чемъ мы говорили прежде, то есть, совокупность такихъ условiй военнаго быта, послѣдствiемъ которыхъ является неправильное пониманiе военнаго долга и неясное представленiе о военной чести...

Внезапно помочь этому горю нельзя; всякiй это знаетъ. Но помочь ему надо, во что бы то ни стало. Намъ удалось довольно близко ознакомиться съ военнымъ мiромъ въ Пруссiи, и кромѣ того намъ пришлось увидѣть военный мiръ нашихъ двухъ полковъ внѣ Петербурга, въ 800 верстахъ отъ него. Въ обоихъ мы замѣтили рѣзкое отличiе отъ военнаго мiра петербургскаго; оно заключается въ томъ, что главная забота въ жизни офицеровъ въ Пруссiи и въ тѣхъ двухъ полкахъ, о которыхъ мы сейчасъ сказали, — есть ихъ полкъ, ихъ часть, ихъ служба; въ Петербургѣ наоборотъ: послѣдняя забота въ жизни офицера есть его полкъ, его часть, его служба: эта служба есть что–то въ родѣ неохотно и поневолѣ отбываемой барщины; тогда какъ тамъ, т. е. въ Пруссiи, каждый офицеръ озабоченъ своимъ содатомъ, своимъ взводомъ, успѣхомъ своего дѣла, также ревностно какъ озабоченъ хорошiй мужъ счастiемъ своей жены. Это рѣзкое различiе въ отношенiяхъ офицера къ своему военному быту установляетъ рѣзкое различiе и въ послѣдствiяхъ этихъ отношенiй: единомыслiе въ пониманiи своего положенiя какъ офицера производитъ единомыслiе въ пониманiи военнаго долга; а это единомыслiе въ пониманiи своихъ прямыхъ обязанностей, столько же служебныхъ, сколько и нравственныхъ, производить единомыслiе въ пониманiи военной чести. Въ Петербургѣ же отсутствiе единомыслiя въ пониманiи военнаго долга производитъ слабое участiе нравственныхъ обязанностей въ мiрѣ обязанностей военныхъ; а это слабое участiе нравственныхъ обязанностей имѣетъ прямымъ своимъ послѣдствiемъ неясное пониманiе военной чести, невысокiй ея уровень и отсутствiе единомыслiя въ образѣ его пониманiя!

Итакъ, установленiе единомыслiя во всемъ военномъ мiрѣ Петербурга насчетъ пониманiя своихъ обязанностей военныхъ — вотъ средство, и сколько кажется, единственное, для того, чтобы въ томъ же мiрѣ водворить и навсегда упрочить твердое и ясное, для всѣхъ одинаковое и для всѣхъ обязательное представленiе о военной чести.

Скоро ли это можетъ сдѣлаться и легко ли это сдѣлать, это другой вопросъ; но врядъ ли кто будетъ спорить о томъ, что безъ этого–де можно обойтись, идя на встрѣчу новой военной реформѣ и будущему — со всѣми его предвидимыми и возможными случайностями?..

На сихъ дняхъ, какъ мы слышали, въ особомъ засѣданiи главной коммиссiи должно начаться обсужденiе главныхъ основанiй военной реформы. Мы слышали тоже, что кромѣ главнаго вопроса о преобразованiи военной повинности, обсужденiю коммиссiи будутъ подлежать вопросы чисто военные, въ числѣ которыхъ поименовываютъ вопросъ объ округахъ и корпусахъ и вопросъ объ устройствѣ нашихъ крѣпостей и оборонительныхъ линiй. Полагаютъ, что большинство членовъ коммиссiи будутъ на сторонѣ военнаго министерства; въ составѣ этой коммиссiи, какъ извѣстно, принимаютъ участiе Великiй Князь Намѣстникъ, два фельдмаршала и всѣ начальники военныхъ округовъ; приглашены были генералъ Лидерсъ, графъ Остенъ–Сакенъ и храбрый атаманъ графъ Граббе, но эти три по болѣзни прибыть не могутъ. Мы слышали тоже, что въ виду возможности замѣны системы округовъ прежними корпусами военное министерство изготовило уже проектъ корпусной администрацiи, съ тѣмъ чтобы таковой проектъ составлялъ среднее между нынѣшнимъ и прежнимъ устройствами, съ сохраненiемъ, впрочемъ, главнаго принципа нынѣшняго — централизацiи всего военнаго мiра въ военномъ министерствѣ — неприкосновеннымъ.

Прибытiе императора Германiи въ Петербургъ — фактъ несомнѣнный. Несомнѣнно, говорятъ, и то, что императора будутъ сопровождать Бисмаркъ и Мольтке. Полагать надо, что оно состоится между концомъ апрѣля и началомъ мая. Распоряженiя и приготовленiя къ этому событiю въ военномъ мiрѣ, если вѣрить слухамъ, уже начались; такъ мы слышали, что прусскiй полкъ вызванъ уже изъ Варшавы въ Петербургъ для приготовленiя къ встрѣчѣ и къ параду; затѣмъ составляются проекты особенныхъ военныхъ ученiй. Прiѣздъ шаха персидскаго долженъ состояться раньше, вѣроятно въ началѣ апрѣля. Списокъ лицъ сопровождающихъ шаха уже доставленъ въ С.–Петербургъ, и изъ него видно, что однихъ знатныхъ особъ насчитывается до сорока; въ томъ числѣ всѣ министры персидскаго величества, такъ что высшее правительство Персiи, какъ говорятъ, съ шахомъ во главѣ отправляется цѣликомъ въ долгосрочный отпускъ что, — въ виду того обстоятельства, что путешествiе шаха по Европѣ не имѣло примѣра въ анналахъ персидской исторiи, — считается подвигомъ большой смѣлости.

Третьяго дня вечеромъ частица Петербурга въ лицѣ меломановъ–нильсонистовъ пришла по случаю бенефиса г–жи Нильсонъ и ея разлуки съ Петербургомъ въ одинъ изъ тѣхъ восторговъ, на который способна только милая русская натура, знать не хотящая, что всему есть въ жизни мѣра, даже обожанiю генiальной пѣвицы. Помнится, года два назадъ въ Одессѣ г–жу Лавровскую принимали такъ восторженно, что даже одинъ дѣйствительный статскiй совѣтникъ запрегъ себя въ ея карету вмѣсто коренной, и везъ ее горланя «ура” во все генеральское горло.

Третьяго дня вечеромъ въ Большомъ театрѣ происходило чтó–то еще болѣе экстраординарное. На публикѣ лежали какъ будто три обязанности: 1) доказать мiру, что восторгъ въ честь бенефиса Патти ничто въ сравненiе съ восторгомъ въ бенефисъ г–жи Нильсонъ, 2) доказать, что г–жа Нильсонъ великая артистка, и 3) доказать и то, что грустно публикѣ съ ней разставаться! Первую и третью обязанность публика исполнила болѣе чѣмъ добросовѣстно, но исполненiе обѣихъ безъ пересоленiя не обошлось; за то вторую обязанность она исполнила очень плохо, и съ точки зрѣнiя артистическаго пониманiя чтò такое Нильсонъ въ чудной роли Маргариты въ «Фаустѣ” доказала очень убѣдительно, что смыслитъ въ этомъ пониманiи не болѣе какъ уличная толпа! Во второмъ дѣйствiи минута, когда должна выйти Маргарита на сцену, идя черезъ площадь изъ церкви домой — одна изъ самыхъ драматическихъ въ цѣлой оперѣ. Здѣсь должна она сразу поразить всѣхъ своимъ видомъ невинной дѣвушки, здѣсь долженъ Фаустъ къ ней подойти, чтобы сказать свое первое слово, здѣсь наконецъ внезапно остановленная Фаустомъ Маргарита должна ему сказать свою первую знаменитую фразу, — словомъ, здѣсь ни одинъ мигъ не можетъ пропасть для зрителя, здѣсь въ волненiи онъ ждетъ ея появленiя и съ жадностью приготовляется слѣдить за каждымъ этимъ мигомъ, — и чтоже: публика петербургская, эти такъ называемые понимающiе музыку и талантъ — взяли на себя роль Фауста и въ ту же минуту, когда вышла Маргарита то есть Нильсонъ, на столько не уважили ея таланта, что принялись кричать и хлопать какъ въ балаганѣ, и заставили ее выйти изъ роли, кланяться публикѣ, и затѣмъ послѣ трехъ минутъ поклоновъ снова войти въ роль Маргариты; хороша была физiономiя Фауста въ это время, и хороша была вся эта минута, когда — казалось — Маргарита, послѣ поклоновъ публикѣ, обратилась къ Фаусту съ словами: «ну, теперь подходите ко мнѣ, я съ публикою покончила!”

О, какое право имѣлъ бы Гуно, увидя эту сцену, сказать петербурской публикѣ то, что другой великiй человѣкъ сказалъ про публику вообще: «ничего нѣтъ глупѣе на свѣтѣ публики”. Зато букетовъ была бездна, подарковъ тоже, и между прочими два подарка сентиментальные: одинъ въ видѣ золотой дiадемы отъ зрителей рая и грамота съ подписями и съ кольцомъ, на которомъ виднѣлся проливающiй слезу глазъ, съ надписью — «кольцо — символъ нашего союза, а слеза — знакъ нашей грусти при разлукѣ”. Бенефисъ кончился въ три часа ночи въ квартирѣ г–жи Нильсонъ въ Hôtel de France, куда ее провожала толпа обожателей, съ потухшими факелами (зажигать факелы было запрещено) и гдѣ встрѣтила ее иллюминацiя подъѣзда, лѣстницы и всѣхъ ея комнатъ. Эти комнаты наводнились обожателями, которые съ портретами г–жи Нильсонъ въ рукахъ просили ее подписывать ихъ, что она исполняла съ величайшимъ радушiемъ. Въ три часа ночи бѣдная бенефiцiантка осталась одна и впала въ полное изнеможенiе. Говорятъ, что въ минуту когда сонъ сталъ на нее нисходить, она воскликнула: «нѣтъ, ужъ это слишкомъ!” И въ правду слишкомъ! Но смѣшно то, что за день до этого всѣ газеты объявили, что такого восторга, какъ въ бенефисъ Патти, никогда не было и никогда не будетъ! Тутъ–то на зло и было! Для петербургскихъ восторговъ нѣтъ ничего невозможнаго! Одно жаль, что они такъ часто безсмысленны, и на этотъ разъ перешли мѣру уваженiя къ такому громадному таланту, какъ г–жа Нильсонъ.

_______

МОСКОВСКIЯ ЗАМѢТКИ.

Строгое научное образованiе всегда воспитываетъ и характеръ личности; оно отражается въ послѣдней ея самостоятельнымъ нравственнымъ складомъ, ея разумною самодѣятельностью. Это истина, оправдываемая вѣковымъ опытомъ. И если въ нашемъ обществѣ недавно выходили и пока пожалуй и теперь выходятъ изъ школъ молодые люди — по древне–русскому выраженiю: «испрепортивше свой человѣческiй образъ”, кого винить въ этомъ какъ не школу, къ какой бы тамъ категорiи она ни принадлежала? А вялый, безцвѣтный характеръ школы ложится тяжкимъ историческимъ обвиненiемъ на русское общество, легкомысленно относящееся къ цѣлямъ, содержанiю и прiемамъ воспитанiя и обученiя. И вотъ среди того хаоса смутныхъ впечатлѣнiй, которыми даритъ насъ неприглядная общая картина русскаго школьноаго дѣла (свѣтлыхъ точекъ на ней пока очень и очень мало), невольно отдыхаешь думою на блестящихъ примѣрахъ иноземной педагогической дѣятельности. Пробѣгите, читатель, очеркъ жизни англiйскаго педагога Ѳомы Арнольда, директора публичной школы въ Рогби («Моск. Вѣдом." 1873 г. №№ 17, 19, 20, 23, 27, 28): вы увидите рѣзкiя, такъ сказать, бытовыя доказательства въ пользу воспитательнаго значенiя классицизма, отъ котораго наивные россiйскiе философы ребячески отмахиваются и руками и ногами, какъ бы отъ нѣкоей «буки"; вы увидите все живое воспитательное значенiе религiозныхъ началъ, котораго тѣже философы просто обсудить не умѣютъ, въ душѣ сдавши ихъ канцелярскимъ образомъ въ архивъ давно рѣшенныхъ и болѣе ненужныхъ дѣлъ... Вся жизнь Арнольда была отдана обученiю дѣтей, и въ тоже время онъ самъ говорилъ слѣдующее: «въ сравненiи съ самою скромною ступенью нравственнаго развитiя я ни во что не ставлю всю ученость человѣческую". Между тѣмъ всю жизнь онъ самъ учился, былъ также профессоромъ новой исторiи въ Оксфордѣ и принадлежалъ всѣмъ сердцемъ къ партiи виговъ; дѣлаемъ послѣднее указанiе ради того, что у Арнольда (не по петербургскому примѣру!) живыя истинно–демократическiя убѣжденiя кровно единились съ глубокою религiозностью и съ приверженностью къ классицизму.

Перейдемъ же теперь, читатель, къ школамъ, находящимся въ исключительномъ завѣдыванiи нашего русскаго духовенства: онѣ въ огромномъ большинствѣ представляютъ такое зрѣлище, что невольно вспоминаются еще давнiя слова Максима Грека о тѣхъ русскихъ пастыряхъ, которые, радѣя о себѣ, «непщуютъ" о благѣ своей паствы; они едва–ли хотятъ пользоваться тѣмъ правомъ, которое еще въ XVI в. Стоглавъ имъ указывалъ — «толковать писанiе по силѣ даннаго отъ Бога таланта". Мы не говоримъ здѣсь о бѣдномъ русскомъ сельскомъ и частью городскомъ духовенствѣ; мы указываемъ на ученыхъ профессоровъ и педагоговъ въ духовно–ученыхъ заведенiяхъ. Нельзя же ихъ плохое отношенiе къ своему школьному дѣлу (мы опять говоримъ о преобладающемъ большинствѣ — исключенiй почти что нѣтъ, пo крайней мѣрѣ въ настоящее время) объяснять только и только малыми размѣрами жалованья и незначительностью пенсiи. Не зависитъ ли указанное отношенiе также отъ плохой научной подготовки самихъ учащихъ и слѣдовательно отъ неимѣнiя искренняго интереса къ своему занятiю.

Недаромъ вы не съумѣли изъ своихъ учениковъ подготовить продолжателей своего таинственнаго «метода", полезныхъ себѣ помощниковъ и преемниковъ: за прошлый годъ почти никто изъ окончившихъ курсъ въ московской семинарiи не пошелъ учиться въ духовную академiю, изъ которой, между прочимъ, и такъ большинство бѣжитъ безъ оглядки... Недаромъ, какъ мы на дняхъ узнали, 36 бывшихъ семинаристовъ учатся въ московскомъ военно–александровскомъ училищѣ и учатся очень хорошо; а эти семинаристы далеко не то, что прежнiе бурсаки, убѣгавшiе изъ бурсы въ пѣхотные юнкера для бездѣльничанья. Недаромъ нѣсколько достаточныя духовныя лица въ Москвѣ теперь все болѣе и болѣе предпочитаютъ отдавать своихъ сыновей въ казенныя гимназiи. Недаромъ за прошлый годъ до 6,000 духовныхъ юношей со всей Россiи выключились изъ духовнаго званiя. Наконецъ, не даромъ провинцiальное русское духовенство начинаетъ коллективно просить о превращенiи семинарiй и училищъ въ учрежденiя одинаковыя съ свѣтскими гимназiями... Конечно, въ этой мѣрѣ и все спасенiе учебнаго дѣла для дѣтей русскаго духовенства. Нынѣшнiя же семинарiи и академiи должны быть превращены въ спецiально богословскiя учебныя заведенiя съ болѣе кратковременными курсами. А теперь пока горько подумать о бѣднѣйшемъ сельскомъ духовенствѣ: оно выбивается изъ силъ, потомъ и кровью уберегаетъ послѣднiя крохи отъ своихъ грошей, чтобы пристраивать дѣтей въ какую нибудь тамъ столичную семинарiю, конечно съ надеждою, что ихъ дѣти получатъ хорошее образованiе отъ столь достойныхъ и заочно столь уважаемыхъ педагоговъ; а между тѣмъ насколько оправдываются подобныя надежды? Пока довольно о русскихъ духовныхъ школахъ, къ московскимъ мы еще современемъ вернемся.

Въ области московской педагогической жизни могу еще отмѣтить слѣдующую новость. Недавно въ педагогическомъ отдѣлѣ при московскомъ техническомъ обществѣ былъ въ вечернемъ засѣданiи читанъ докладъ доктора Колюбакина о произведенной имъ экспертизѣ слуха у учениковъ московской 6–й гимназiи. Главный выводъ доктора тотъ, что въ большинствѣ болѣе развитымъ слухомъ отличаются ученики лучше развитые умственно и лучше занимающiеся; исключенiя изъ этого общаго правила встрѣтились весьма рѣдкiя. Докторъ выражалъ свое предположенiе, что хорошiй органъ слуха даже содѣйствуетъ лучшему ученью. Мы подождемъ, когда докладъ г. Колюбакина будетъ опубликованъ, чтобы можно было основательнѣе обсудить предположенiе доктора, который высказалъ его въ видѣ бѣлыхъ замѣтокъ. Но вотъ интересно еще замѣчанiе г. Колюбакина, вскользь имъ брошенное: по его наблюденiямъ оказывается, что гимназисты болѣе прилежно учащiеся въ большинствѣ не могутъ похвалиться крѣпкимъ физическимъ здоровьемъ. Это уже замѣчанiе важное въ высшей степени; между тѣмъ на гигiеническiя условiя школьной жизни у насъ почти не хотятъ обращать вниманiя; я помню, года полтора тому назадъ въ «Совр. Изв." была серьезная статья одного доктора противъ высокихъ военныхъ воротниковъ у гимназистовъ: эти воротники, стѣсняя горло и вообще шею, могутъ быть причиной приливовъ крови къ головѣ и потому всего болѣе влiять на порчу зрѣнiя у мальчиковъ; мнѣ напримѣръ пришлось убѣдиться въ значительной долѣ справедливости указаннаго докторскаго заявленiя; между тѣмъ до сихъ поръ мундиры гимназистовъ продолжаютъ существовать «на прежнемъ основанiи"; вотъ также новозаведенные солдатскiе ранцы для ношенiя книгъ; отъ ремней ранцевыхъ стѣсняется грудь мальчика, кромѣ того, невольно онъ нѣсколько горбится, неся на себѣ ранецъ тяжело набитый книгами; и между тѣмъ мы равнодушно смотримъ, какъ наши гимназисты, члены какого–то дѣтскаго полка по одеждѣ, терпятъ разныя вредныя влiянiя гигiеническiя, подтачивающiя ихъ юное здоровье! Но поймите: вѣдь эти гимназисты надежда обновленiя нашей русской жизни; вспомните, какъ болѣе полувѣка тому назадъ Штейнъ, мудрый государственный человѣкъ, горячо заявлялъ, что подобное обновленiе въ государствѣ можетъ идти лишь отъ новаго поколѣнiя, «здороваго нравственно и физически..." Мы здѣсь позволимъ себѣ высказать особенное сочувствiе московской шестой гимназiи. Просвѣщенный директоръ ея, г. Шафрановъ, сколько можетъ содѣйствуетъ, помимо средствъ учебныхъ, еще другими средствами на нравственное оживленiе учащихся въ ней; онъ сумѣлъ возбудить искреннiй интересъ послѣднихъ напр. къ хоровому пѣнiю, и послѣднее, — какъ быть можетъ ни въ одной московской школѣ, привилось къ шестой гимназiи (нечего разъяснять всю пользу введенiя такого эстетическаго элемента въ школьную жизнь); затѣмъ, онъ, съ соизволенiя мѣстнаго высшаго начальства педагогическаго, по праздникамъ совершаетъ съ партiями учениковъ загородныя экскурсiи, имѣющiя тоже воспитательную цѣль, напримѣръ въ троицкую лавру и т. д.

Въ настоящее время идутъ работы въ городской коммиссiи относительно лучшаго устройства дѣтской больницы св. Владимiра на средства пожертвованныя г. Фонъ–Дервизомъ. Коммиссiя опредѣлила уже мѣсто для этой больницы, лучшее по гигiеническимъ условiямъ, — на Сокольничьемъ полѣ. Такое помѣщенiе дѣтской больницы будетъ имѣть для москвичей и другiя выгоды: по недавнему заявленiю доктора Покровскаго («Моск. Вѣд." № 38) «статистика дѣтской больницы (единственной въ Москвѣ и помѣщающейся въ Бронной) показываетъ, что въ то время какъ въ нее является за помощiю изъ ближайшихъ частей: Арбатской, Тверской и т. д. до 20—25 и болѣе человѣкъ на 100, изъ отдаленныхъ частей, напр. Серпуховской, Пятницкой, Рогожской, Басманной, Яузской и т. п. являются 1–2 человѣка или даже менѣе". Теперь для этихъ крайнихъ частей Москвы будетъ болѣе близкая другая дѣтская больница. А до сихъ поръ оказывается, что въ Москвѣ, по приблизительно вѣрному расчету помянутаго доктора, приходится лишь одна больничная кровать на 1,500 дѣтей!.. Можно быть увѣреннымъ, что къ капиталу въ 400,000 р., пожертвованному г. Фонъ–Дервизомъ, будутъ присоединяться и другiя частныя пожертвованiя въ пользу благаго, святаго дѣла. А вотъ замѣтка о другомъ, вовсе уже не благомъ дѣлѣ, предположенiя о совершенiи котораго пусть бы такъ и остались на вѣкъ предположенiями: еще съ полгода тому назадъ возникъ въ Москвѣ слухъ о перенесенiи помѣщенiя окружнаго суда изъ Кремля за Красныя ворота въ такъ называемый «Запасный дворецъ" — это почти что къ станцiямъ Николаевской, Рязанской и Ярославской желѣзныхъ дорогъ, очень далеко отъ центра города. Но Запасный дворецъ представляетъ изъ себя въ настоящее время столь обветшалую храмину, что для передѣлки ея ради суда потребуются сотни тысячъ, если не миллiонъ рублей... Между тѣмъ, для чего же затрачены не малые капиталы на новое устройство прекраснаго бывшаго сенатскаго зданiя въ Кремлѣ? Это разъ. Во вторыхъ, представьте вы себѣ все неудобство разстоянiя, весьма удаляющаго судъ отъ самаго центра города, неудобства для тяжущихся и служащихъ, когда онъ, кромѣ того, оторванъ отъ судебной палаты, которую, будто, предполагается оставить въ Кремлѣ.

На дняхъ въ московскомъ университетѣ происходило защищенiе докторской диссертацiи профессоромъ одесскаго университета И. С. Некрасовымъ, который и удостоенъ званiя доктора русской словесности за свою книгу о разборѣ редакцiй «Домостроя" съ опредѣленiемъ старшей изъ нихъ, и выводомъ, что «Домострой" Сильвестра есть частiю списокъ съ болѣе ранняго «Домостроя", появившагося на Руси еще въ ХV вѣкѣ. Мы замѣтимъ кстати, что диспута по исторiи русской словесности не было въ московскомъ университетѣ чуть ли не съ 1850 года, когда покойный К. Аксаковъ защищалъ свою книгу о Ломоносовѣ! И жаль только, что книга г. Некрасова представляетъ въ себѣ лишь библiографическiй трудъ. Между тѣмъ опредѣленiе русскихъ бытовыхъ идеаловъ въ «Домостроѣ", сравненiе послѣдняго съ «Домостроями" иноземными западными и т. д. всего живѣе чувствуется необходимымъ. Но наше время занято или собиранiемъ и изданiемъ памятниковъ особенно новѣйшей русской исторiи, либо такими народолюбивыми изслѣдованiями, прочитывая которыя вы готовы восклицать автору: je te reconnais, beau masque; вы видите маскированное отрицанiе духовной оригинальной сущности русскаго народнаго бытa, маскированное хотя бы и самоновѣйшими демократическими поползновенiями, но на дѣлѣ вѣрное тому отрицанiю, которое заставляло еще въ прошломъ столѣтiи русское общество повторять за Третьяковскимъ фразы о подломъ народѣ... Вотъ теперь напр. стыдно бы корить исключительно нашихъ предковъ за домостройную плетку, когда извѣстно, что женщина, — напримѣръ по французскому домострою, стоитъ въ жизни несравненно ниже древнерусской. Ни пошлыя, легкомысленныя фразы о древнерусскомъ бытовомъ безусловномъ варварствѣ еще царятъ въ громадномъ большинствѣ русскаго общества! И это оттого, что рѣдкiе изъ русскихъ писателей и русскихъ художниковъ, даже въ современной народной жизни, не говоря уже о древне–русской, не умѣютъ уловить во внѣшнемъ ея своеобразiи общечеловѣческую правду, которая между тѣмъ именно по своему своеобразiю была бы особенно живо доступна русскому уму, русскому сердцу. Тѣмъ прiятнѣе намъ вспомнить единичные проблески авторскаго русскаго таланта, по временамъ вывазывающаго ихъ. Мы не забудемъ, какъ вдругъ наэлектризовала публику послѣдняя симфонiя профессора московской консерваторiи, недавно исполнявшаяся въ симфоническомъ собранiи московскаго музыкальнаго общества: въ иныхъ отдѣлахъ этой симфонiи великолѣпно варьируются мотивы русскихъ народныхъ пѣсенъ; и вотъ русская пѣсня, возведенная въ перлъ художественнаго созданiя, обаятельно и oбязaтeльнo влiяетъ на русскую публику. Желаемъ всевозможныхъ успѣховъ и качественныхъ и количественныхъ г. Чайковскому на такомъ плодотворномъ пути. Вспоминаемъ также картину В. Е. Маковскаго, которую намъ недавно удалось видѣть въ его мастерской; теперь она должна быть на петербургской художественной выставкѣ (продана москвичу г. Третьякову): передъ вами бѣдная каморка съ однимъ окномъ, въ которое блеснуло зимнее солнце; въ каморкѣ три фигуры; двѣ за чайнымъ столомъ, на которомъ самоваръ и полштофъ водки, представляютъ изъ себя толстаго купчину средней руки, члена изъ пресловутаго «темнаго царства", и кого то въ родѣ отрепаннаго сельскаго дьячка; у стола еще болѣе отрепанный стоитъ отставной солдатъ заложивши за спину руку, и въ послѣдней виситъ грязнѣйшiй бумажный носовой платокъ; въ комнатѣ вы видите клѣтки, западню (всѣ детали картины выдѣланы прекрасно); и вотъ, вглядываясь въ фигуры трехъ помянутыхъ лицъ, вы забываете всю бѣдность и, быть можетъ, грязь ихъ обстановки; солнце въ окно будто смотритъ привѣтливѣе, вся комнатка приняла живой, прелестный, симпатичный видъ; вы видите, что эти три лица смолкли въ восторгѣ отъ пѣнья соловья, висящаго въ клѣткѣ надъ столомъ; это истинные художники — любители соловьевъ; авторъ картины съумѣлъ выразить общечеловѣческое и могучее художественное самозабвенiе, въ которое впали выставленныя имъ лица и съумѣлъ очаровать васъ. Мы знаемъ, что эта картина стоила г. Маковскому около года обдумыванiй и работы. Больше же и больше пусть появляется истинно–русскихъ художниковъ и писателей!

Свои настоящiя замѣтки я кончу вотъ какимъ интереснымъ сообщенiемъ: недавно мнѣ въ одномъ домѣ пришлось увидать книгу, изданную на бенгальскомъ нарѣчiи въ Калькуттѣ и оставленную однимъ англiйскимъ миссiонеромъ, знакомымъ съ хозяевами этого дома и проѣзжавшимъ изъ Индiи въ Лондонъ черезъ Москву. Оказывается, что въ Калькуттѣ есть нѣчто въ родѣ общества распространенiя полезныхъ книгъ, издающаго на туземномъ нарѣчiи лучшiя книги для чтенiя въ туземныхъ школахъ. Къ числу такихъ книгъ принадлежитъ и видѣнная мною. Представьте же, читатель, что содержанiе этой книги представляютъ переведенныя на видоизмѣненный санcкpитcкiй языкъ пословицы русского народа!

Москвичъ.

_______

ДНЕВНИКЪ ПИСАТЕЛЯ.

VII.

«Смятенный видъ”.

Я кое–что прочелъ изъ текущей литературы и чувствую что «Гражданинъ" обязанъ упомянуть о ней на своихъ страницахъ. Но — какой я критикъ? Я дѣйствительно хотѣлъ–было писать критическую статью, но кажется я могу сказать кое–что лишь «по поводу". Всего я прочелъ: «Запечатлѣннаго Ангела" г. Лѣскова, поэму Некрасова и статью г. Щедрина. Прочелъ я тоже статьи гг. Скабичевскаго и Н. М. въ «Отечественныхъ Запискахъ". Обѣ эти статьи въ нѣкоторомъ смыслѣ были для меня какъ–бы новымъ откровенiемъ; когда–нибудь непремѣнно надо поговорить о нихъ. А теперь начну сначала, т. е. въ томъ порядкѣ какъ читалъ, именно съ «Запечатлѣннаго Ангела".

Это разсказъ г. Лѣскова въ «Русскомъ Вѣстникѣ". Извѣстно, что сочиненiе это многимъ понравилось здѣсь въ Петербургѣ и что очень многiе его прочли. Дѣйствительно оно того стоитъ: и характерно и занимательно. Это повѣсть разсказанная однимъ бывшимъ раскольникомъ на станцiи въ рождественскую ночь о томъ, какъ всѣ они, раскольники, человѣкъ сто пятьдесятъ, цѣлою артелью перешли въ православiе, вслѣдствiе чуда. Эта артель работниковъ строила мостъ въ одномъ большомъ русскомъ городѣ и года три жила въ отдѣльныхъ баракахъ на берегу рѣки. Была у нихъ своя часовня, а въ ней множество древнихъ образовъ, освященныхъ еще до временъ патрiарха Никона. Очень занимательно разсказано, какъ одному господину, не совершенно маловажному чиновнику, захотѣлось сорвать съ артели взятку, тысячъ въ пятнадцать. Наѣхавъ вдругъ въ часовню со властью, онъ потребовалъ по ста рублей съ иконы выкупа. Дать не могли. Тогда онъ арестовалъ образа. Въ нихъ просверлили дырья, нанизали ихъ на желѣзныя спицы какъ бублики и унесли куда–то въ подвалъ. Но тутъ была икона Ангела, древняя и особо уважаемая, считаемая артелью за чудотворную. Чтобы поразить, отмстить и оскорбить, чиновникъ, раздраженный упорствомъ неплатящихъ раскольниковъ, взялъ сургучъ и въ виду всего собранiя накапалъ его на ликъ образа и приложилъ казенную печать. Мѣстный архiерей, увидавъ запечатлѣнный ликъ святыни, изрекъ: «Смятенный видъ", и распорядился поставить поруганную икону въ соборѣ на окно. Г. Лѣсковъ увѣряетъ, что слова архiерея и распоряженiе отнести поруганную икону въ соборъ, а не въ подвалъ, будто бы очень понравились раскольникамъ.

Затѣмъ началась запутанная и занимательная исторiя о томъ какъ былъ выкраденъ этотъ «Ангелъ" изъ собора. Съ раскольниками связался англичанинъ, баринъ и кажется подрядчикъ по строющемуся мосту, полюбилъ ихъ и такъ какъ съ нимъ они были откровенны — то взялся имъ помогать. Особенно выдаются въ разсказѣ бесѣды раскольниковъ съ англичаниномъ объ иконной живописи. Это мѣсто серьозно хорошо, лучшее во всемъ разсказѣ. Все кончается тѣмъ, что за всенощной икону наконецъ выкрали изъ собора, ангела распечатлѣли, подмѣнили иконою новою, еще не освященною, которую взялась «запечатлѣть", на подобiе первой, жена англичанина. И вотъ въ критическую минуту случилось чудо: отъ новой запечатлѣнной иконы видѣли свѣтъ (правда, видѣлъ одинъ только человѣкъ), а икона, когда ее принесли, оказалась незапечатлѣнною, т. е. безъ сургуча на ликѣ. Это такъ поразило принесшаго ее раскольника, что онъ тутъ–же отправился въ соборъ къ архiерею и во всемъ ему покаялся, причемъ владыко простилъ и изрекъ:

«Это тебѣ должно быть внушительно теперь гдѣ вѣра дѣйственнѣе: вы, говоритъ, плутовствомъ съ своего Ангела печать свели, а нашъ самъ съ себя ее снялъ и тебя сюда привелъ".

Чудо такъ поразило раскольниковъ что они всею артелью, сто пятьдесятъ или около человѣкъ, перешли въ православiе.

Но тутъ авторъ не удержался и кончилъ повѣсть довольно неловко. (Къ этимъ неловкостямъ г. Лѣсковъ способенъ; вспомнимъ только конецъ дiакона Ахиллы въ его «Соборянахъ"). Онъ, кажется, испугался что его обвинятъ въ наклонности къ предразсудкамъ и поспѣшилъ разъяснить чудо. Самъ же разскащикъ, т. е. мужичокъ, бывшiй раскольникъ «весело" у него сознается, что на другой день послѣ ихъ обращенiя въ православiе доискались почему распечатлѣлся Ангелъ. Англичанка не осмѣлилась закапать ликъ хотя и не освященной иконы, а сдѣлала печать на бумажкѣ и подвела ее подъ края оклада. Въ дорогѣ бумажка, конечно, соскользнула и Ангелъ распечатлѣлся. Такимъ образомъ отчасти и не понятно почему раскольники остались въ православiи, не смотря на разъясненiе чуда? Конечно, отъ умиленiя и отъ ласки простившаго ихъ архiерея? Но взявъ въ соображенiе твердость и чистоту ихъ прежнихъ вѣрованiй, взявъ въ соображенiе посрамленiе ихъ святыни и надруганiе надъ святынею ихъ собственныхъ чувствъ, взявъ въ соображенiе, наконецъ, вообще характеръ нашего раскола, врядъ–ли можно объяснить обращенiе раскольниковъ однимъ умиленiемъ, — да и къ чему, къ кому? Въ благодарность за одно только прощенiе архiерея? Вѣдь понимали же они — даже лучше другихъ — чтó именно на самомъ дѣлѣ должна бы означать власть архiерея въ церкви, а потому и не могли бы умилиться чувствомъ къ той церкви, гдѣ архiерей, послѣ такого неслыханнаго, всенародно–безстыднаго и самоуправнаго святотатства, которое позволилъ себѣ взяточникъ–чиновникъ, касающагося какъ раскольниковъ, такъ равно и всѣхъ православныхъ, ограничивается лишь тѣмъ, что говоритъ съ воздыханiемъ: «Смятенный видъ! « и не въ силахъ остановить даже второстепеннаго чиновника отъ такихъ звѣрскихъ и ругательныхъ для религiи дѣйствiй.

И вообще въ этомъ смыслѣ повѣсть г. Лѣскова оставила во мнѣ впечатлѣнiе болѣзненное и нѣкоторое недовѣрiе къ правдѣ описаннаго. Она, конечно, отлично разсказана и заслуживаетъ многихъ похвалъ, но вопросъ: неужели это все правда? Неужели это все у насъ могло произойдти? То–то и есть что разсказъ, говорятъ, основанъ на дѣйствительномъ фактѣ. Вообразимъ только такой случай: положимъ, гдѣ нибудь теперь, въ какой нибудь православной церкви, находится древняя чудотворная икона, повсемѣстно чтимая всѣмъ Православiемъ. Представимъ, что какая нибудь артель раскольниковъ цѣлымъ скопомъ выкрадываетъ эту икону изъ собора, собственно чтобы имѣть эту древнюю святыню у себя, въ своей моленной. Все это, конечно, могло бы случиться. Представимъ, что лѣтъ черезъ десять какой нибудь чиновникъ находитъ эту икону, торгуется съ раскольниками чтобы добыть знатную взятку; они такой суммы дать не въ силахъ и вотъ онъ беретъ сургучъ и капаетъ его на ликъ святыни съ приложенiемъ казенной печати. Неужели отъ того только, что икона побыла нѣкоторое время въ рукахъ раскольниковъ, она потеряла свою святыню? Вѣдь и икона «Ангела", о которой разсказываетъ г. Лѣсковъ, была древле освященною православною иконою, чтимою до раскола всѣмъ Православiемъ? И неужели при семъ мѣстный архiерей не могъ и не имѣлъ бы права поднять хоть палецъ въ защиту святыни, а лишь съ воздыханiемъ проговорилъ: «Смятенный видъ". Мои тревожные вопросы могутъ показаться нашимъ образованнымъ людямъ мелкими и предразсудочными; но я того убѣжденiя, что оскорбленiе народнаго чувства во всемъ что для него есть святаго — есть страшное насилiе и чрезвычайная безчеловѣчность. Неужели раскольникамъ не пришла въ голову мысль: «Чтоже, какъ бы сей православный владыко защитилъ церковь, еслибы обидчикомъ было еще болѣе важное лицо?" Могли ли они съ почтенiемъ отнестись къ той церкви, въ которой высшая духовная власть, какъ описано въ повѣсти, такъ мало имѣетъ власти? Ибо чѣмъ же объяснить поступокъ архiерея какъ не малою властью его? Неужели равнодушiемъ и лѣностью и неслыханнымъ предположенiемъ что онъ, забывъ обязанность своего сана, обратился въ чиновника отъ правительства? Вѣдь если ужъ такая нелѣпость зайдетъ въ головы духовныхъ чадъ его, то ужъ это всего хуже: православныя дѣти его постепенно потеряютъ всякую энергiю въ дѣлѣ вѣры, умиленiе и преданность къ церкви, а расколъ будетъ смотрѣть на православную церковь съ презрѣнiемъ. Вѣдь значитъ же что нибудь пастырь? Вѣдь понимаютъ же это раскольники?

Итакъ, вотъ какiя мысли приходятъ въ голову послѣ чтенiя прекраснаго разсказа г. Лѣскова; такъ что мы, повторяемъ, наклонны считать этотъ разсказъ, въ нѣкоторыхъ подробностяхъ, почти неправдоподобнымъ. Между тѣмъ, въ одномъ изъ недавнихъ №№ «Голоса" прочелъ я слѣдующее извѣстiе:

«Одинъ изъ деревенскихъ священниковъ Орловской губернiи пишетъ въ газету «Современность": «Занимаясь обученiемъ дѣтей своихъ прихожанъ грамотѣ почти съ самаго уничтоженiя крѣпостнаго права, я оставилъ эту обязанность только тогда, когда наше д–ское земство приняло на себя вознагражденiе и пожелало имѣть свободныхъ отъ другихъ занятiй наставниковъ. Но въ началѣ нынѣшняго 1872—73 учебнаго года оказался недостатокъ народныхъ учителей въ нашемъ уѣздѣ. Я, не желая закрытiя училища въ своемъ селѣ, рѣшился изъявить свое желанiе занять должность наставника и обратился въ училищный совѣтъ съ прошенiемъ объ утвержденiи меня въ этой должности. Совѣтъ отвѣтилъ мнѣ, что «я тогда буду утвержденъ въ должности наставника, когда на то изъявитъ свое согласiе общество''. Общество пожелало и составило о томъ приговоръ. Обращаюсь въ волостное правленiе для засвидѣтельствованiя приговора, какъ требовалъ того училищный совѣтъ. Волостное правленiе, имѣя во главѣ невѣжественнаго писаря М. С. и во всемъ послушнаго ему старшину, не восхотѣло засвидѣтельствовать приговора, ссылаясь на то, что мнѣ учить некогда, но въ душѣ руководясь другими побужденiями. Я обращаюсь къ мировому посреднику. Посредникъ П. высказалъ мнѣ въ глаза слѣдующiя достопримѣчательныя слова: «правительство вообще не расположено къ тому, чтобы народное образованiе было въ рукахъ духовенства”. Почему бы такъ? — спрашиваю я. «Потому, отвѣчаетъ посредникъ, что духовенство проводитъ суевѣрiе".

Какъ вамъ нравится, господа, это сообщенiе? Вѣдь оно, конечно, въ косвенномъ смыслѣ, почти возстановляетъ правдоподобность разсказа г. Лѣскова, въ которой мы такъ усумнились и упорно продолжаемъ сомнѣваться. Тутъ важно не то, что случился такой посредникъ: чтó за нужда, что какой нибудь глупецъ скажетъ съ вѣтру глупое слово? И какое намъ дѣло до его убѣжденiй? Тутъ важно то, что это такъ откровенно и со властью высказано; съ такою сознательною властью, съ такою небезпокоющеюся безцеремонностью. Онъ высказываетъ свое премудрое убѣжденiе уже прямо и не обинуясь въ глаза и, кромѣ того, имѣетъ дерзость навязывать такiя убѣжденiя правительству и говорить отъ лица правительства.

Ну, осмѣлился бы это сказать не то что какой–то посредникъ, а въ десять разъ высшее его по власти лицо какому нибудь хоть, напримѣръ, остзейскому пастору? Господи, какой бы этотъ пасторъ затѣялъ крикъ и какой бы въ самомъ дѣлѣ поднялся крикъ! У насъ священникъ смиренно обличаетъ дерзкаго путемъ гласности. Но приходитъ мысль: если бы это лицо было повыше посредника (чтò вѣдь очень можетъ быть, потому что у насъ все можетъ случиться), то вѣдь можетъ быть пастырь добрый и не сталъ бы совсѣмъ обличать его, зная, что изъ этого выйдетъ одинъ лишь «смятенный видъ" и ничего болѣе. Да и нельзя же требовать отъ него энергiи первыхъ вѣковъ христiанства, хотя бы и желалось того. Мы вообще наклонны обвинять наше духовенство въ равнодушiи къ святому дѣлу; но какъ же и быть ему при иныхъ обстоятельствахъ? А между тѣмъ помощь духовенства народу никогда еще не была такъ настоятельно необходима. Мы переживаемъ самую смутную, самую неудобную, самую переходную и самую роковую минуту можетъ быть изъ всей исторiи русскаго народа.

__

Очень странное явленiе случилось недавно въ одномъ углу Россiи — нѣмецкое протестантство въ средѣ православiя, новая секта штундистовъ. «Гражданинъ" о ней сообщалъ своевременно. Явленiе почти уродливое, но въ немъ какъ–бы слышится нѣчто пророческое.

Въ Херсонской губернiи какой–то пасторъ Бонекетбергъ пожалѣлъ отъ добраго сердца тамошнiй русскiй народъ, видя его непросвѣщеннымъ и духовно–оставленнымъ, и сталъ проповѣдывать ему христiанскую вѣру, но держась православiя, и самъ уговаривая его отъ православiя не отступать. Но случилось иначе: проповѣдь имѣла полный успѣхъ, но новые христiане тотчасъ же начали тѣмъ, что отстали отъ православiя, поставили себѣ это первымъ и непремѣннымъ условiемъ, отвернулись отъ обрядовъ, иконъ, стали собираться по лютерански и пѣть псалмы по книжкѣ; иные выучились даже нѣмецкому языку. Секта распространяется съ фанатическою быстротой, переходитъ въ другiе уѣзды и губернiи. Сектанты измѣнили образъ жизни, не пьянствуютъ. Они такъ, напримѣръ, разсуждаютъ:

— У нихъ (то есть у нѣмецкихъ, лютеранскихъ штундистовъ), — у нихъ потому хорошо, и потому они такъ честно и благообразно живутъ, что нѣтъ постовъ...

Логика мизерная, но какой–то есть смыслъ, какъ хотите, особенно если смотрѣть на постъ какъ на одинъ лишь обрядъ. А откудова бѣдный человѣкъ могъ–бы узнать спасительную, глубокую цѣль поста? Да онъ и всю свою прежнюю вѣру зналъ какъ одинъ лишь обрядъ.

Значитъ противъ обряда и протестовалъ.

Это, положимъ, понятно. Но почему онъ такъ вдругъ схватился протестовать? Гдѣ причина его подвигнувшая?

Причина можетъ быть очень общая — та, что возсiялъ ему свѣтъ новой жизни съ 19 февраля. Онъ могъ споткнуться и упасть съ первыхъ шаговъ на новомъ пути; но очнуться надо было непремѣнно, а очнувшись, онъ вдругъ увидалъ какъ онъ «жалокъ и бѣденъ, и слѣпъ, и нищъ, и нагъ". Главное, — правды захотѣлось, правды во что бы ни стало, даже жертвуя всѣмъ, что было до сихъ поръ ему свято. Потому что никакимъ развратомъ, никакимъ давленiемъ и никакимъ униженiемъ не истребишь, не замертвишь и не искоренишь въ сердцѣ народа нашего жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего. Онъ можетъ страшно упасть; но въ моменты самаго полнаго своего безобразiя онъ всегда будетъ помнить, что онъ всего только безобразникъ и болѣе ничего; но что есть гдѣ то высшая правда и что эта правда выше всего.

Вотъ явленiе. Явленiе это можетъ быть пока единичное, съ краю, но врядъ–ли случайное. Оно можетъ затихнуть и зачерствѣть въ самомъ началѣ и опять таки преобразиться въ какую нибудь обрядность, подобно большинству русскихъ сектъ, особенно если ихъ не трогать. Но, какъ хотите, въ явленiи этомъ, повторяю, можетъ все таки заключаться какъ бы нѣчто пророческое. Въ настоящее время, когда все будущное такъ загадочно, позволительно иногда даже вѣрить въ пророчества.

Ну, чтó если нѣчто подобное развернется уже по всей Руси? Не это самое, не штундисты (тѣмъ болѣе, что, говорятъ, уже приняты надлежащiя мѣры), а только нѣчто подобное? Чтò если весь народъ вдругъ скажетъ себѣ, дойдя до краевъ своего безобразiя и разглядѣвъ свою нищету: «Не хочу безобразiя, не хочу пить вина, а хочу правды и страха Божьяго, а главное правды, правды прежде всего".

Что возжаждетъ онъ правды — въ томъ, конечно, явленiе отрадное. А между тѣмъ вмѣсто правды можетъ выйти чрезвычайная ложь, какъ и у штундистовъ.

Ну какой въ самомъ дѣлѣ нашъ народъ протестантъ и какой онъ нѣмецъ? и къ чѣму ему учиться по нѣмецки чтобы пѣть псалмы? И не заключается ли все, все чего ищетъ онъ — въ православiи? Не въ немъ ли одномъ и правда и спасенiе народа русскаго, а въ будущихъ вѣкахъ и для всего человѣчества? Не въ православiи ли одномъ сохранился божественный ликъ Христа во всей чистотѣ? И можетъ быть главнѣйшее предъизбранное назначенiе народа русскаго въ судьбахъ всего человѣчества и состоитъ лишь въ томъ, чтобъ сохранить у себя этотъ божественный образъ Христа во всей чистотѣ, а когда придетъ время, — явить этотъ образъ мiру, потерявшему пути свои!

Да, но покамѣстъ это все сбудется, пасторъ то вотъ всталъ пораньше, съ первыми птицами, да и пришелъ къ народу, чтобы сказать ему правду — православную правду, онъ былъ очень совѣстливъ. Но народъ пошелъ за нимъ, а не за православiемъ, — не изъ благодарности только, а за то что отъ него первую правду увидѣлъ. Ну, и вышло, что «у него потому хорошо, что постовъ нѣтъ". Заключенiе очень понятное коли замѣшалась личность.

Ну, а кстати: чтоже наши священники? Что объ нихъ–то слышно?

А наши священники тоже, говорятъ, просыпаются. Духовное наше сословiе, говорятъ, давно уже начало обнаруживать признаки жизни. Съ умиленiемъ читаемъ мы назиданiя владыкъ по церквамъ своимъ о проповѣдничествѣ и благообразномъ житiи. Наши пастыри, по всѣмъ извѣстiямъ, рѣшительно принимаются за сочиненiе проповѣдей и готовятся произнести ихъ.

Поспѣютъ–ли только во время? Поспѣютъ ли проснуться съ первыми птицами? Пасторъ все–таки птица иная, залетная, да и гарантированъ иначе. Ну, да и служба совсѣмъ другая, начальство и проч. Такъ то такъ, да вѣдь не чиновникъ же въ самомъ дѣлѣ и нашъ священникъ! И не проповѣдникъ–ли онъ единой великой Истины, имѣющей обновить весь мiръ?

Пасторъ поспѣлъ раньше него, это все правда; но что же и дѣлать однако было священнику, въ случаѣ, напримѣръ, хоть штундистовъ? Мы вотъ все наклонны обвинять нашихъ священниковъ, а вникнемъ однако: неужели ограничиться лишь доносомъ начальству? О, конечно нѣтъ, добрыхъ пастырей у насъ много, — можетъ быть болѣе даже чѣмъ мы можемъ надѣяться, или сами того заслуживаемъ. Но все–таки, чтò–же онъ сталъ–бы тутъ проповѣдывать? — (приходитъ мнѣ иногда въ голову какъ свѣтскому человѣку, съ дѣломъ незнакомому) — О преимуществѣ православiя передъ лютеранствомъ? Но вѣдь мужики люди темные: ничего не поймутъ и пожалуй не убѣдятся. Доброе поведенiе и добрые нравы, говоря вообще и не слишкомъ пускаясь въ подробности? Но какiе–же тутъ «добрые нравы", когда народъ пьянъ съ утра до вечера. Воздержанiе отъ вина въ такомъ случаѣ, чтобы истребить зло въ самомъ корнѣ? Безъ сомнѣнiя такъ, хотя тоже не слишкомъ пускаясь въ подробности, ибо... ибо все–таки надо имѣть въ соображенiи величiе Россiи какъ великой державы, которое такъ дорого стоитъ... Ну, а вѣдь ужъ это въ нѣкоторомъ родѣ почти тоже, что и «смятенный видъ–съ". Остается стало быть проповѣдывать, чтобы народъ пилъ немножко только поменьше...

Ну, а пастору какое дѣло до величiя Россiи какъ великой европейской державы? И не боится онъ никакого «смятеннаго вида", и служба у него совсѣмъ другая. А потому дѣло и осталось за нимъ.

Ѳ. Достоевскiй.

_______

ПОДКОПЫ.

КОМЕДIЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВIЯХЪ.

Лошадь волки съѣли да санями подавились.

Пословица.

___

ДѢЙСТВIЕ ВТОРОЕ.

Гостиная въ квартирѣ Марьи Сергѣевны Сониной.

ЯВЛЕНIЕ I.

Марья Сергѣевна не старая еще женщина, но полная и не по лѣтамъ уже обрюзглая, съ землянымъ цвѣтомъ лица и съ немного распухнувшимъ отъ постояннаго насморка носомъ: когда говоритъ, то тянетъ слова. Она полулежитъ на диванѣ, кругомъ обложенная подушками. Какъ бы въ противуположность ей, не вдалекѣ отъ дивана, бодро и прямо сидитъ на креслѣ Вильгельмина Ѳедоровна въ модной шляпкѣ и дорогой шали.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Я бы непремѣнно давно у васъ была: но полагала, что вы на дачѣ и только вчера спросила Владимiра Иваныча: «Гдѣ, говорю, нынче на дачѣ живетъ Марья Сергѣевна?..." «Какое, говоритъ, на дачѣ; она въ городѣ и больна!!" «Ахъ, говорю, какъ же тебѣ не грѣхъ не сказать мнѣ!" Сегодня ужъ нарочно отложила всѣ дѣла въ сторону и пoѣxала.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Я давно больна, третiй мѣсяцъ больна и даже посѣтовала въ душѣ, что вы не побываете у меня!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да вы бы написали мнѣ, я сейчасъ же бы и прiѣхала къ вамъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А этого я и не сообразила, а потомъ тоже полагала, что вы также на дачу переѣхали.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Нѣтъ, мы другой годъ не живемъ на дачѣ, — Владимiру Иванычу рѣшительно некогда; онъ по горло заваленъ дѣлами!.. Наградъ никакихъ не даютъ; а дѣла прибавляютъ, такъ что я прошу его даже бросить лучше эту службу проклятую.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (махнувъ рукой).

Охъ, эта ужъ нынче служба; она всѣхъ, кажется, отъ всего отвлекаетъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Какъ же не отвлекаетъ!... но когда еще она вознаграждается, такъ это ничего; вотъ какъ нашему общему съ вами знакомому Алексѣю Николаичу Андашевскому — тому хорошо служить: въ тридцать какихъ нибудь съ небольшимъ лѣтъ какую должность получилъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А вы думаете — легко ему! Онъ тоже никуда теперь не ѣздитъ; у меня какихъ нибудь раза два былъ въ продолженiи всей моей болѣзни; пишетъ, что все дѣлами занятъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (какъ бы въ удивленiи).

Неужели–же онъ у васъ всего толььо два раза былъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Всего!... Это меня больше и огорчаетъ; а вижу, что нельзя требовать, — занятъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Что–жъ такое заняъ!... Это ужъ, видно, не одни занятiя его останавливаютъ, а что нибудь и другое.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (съ нѣкоторымъ испугомъ и удивленiемъ).

Что же другое можетъ его останавливать?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Заважничалъ можетъ быть!... Возгордился, что на такой важный постъ вышелъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но какъ же ему, душенька, противъ меня–то гордиться!... Вы знаете, я думаю, мои отношенiя съ нимъ!... Что жъ, я, не скрываясь, говорю, что пятнадцать лѣтъ жила съ нимъ какъ съ мужемъ.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Какъ же не знать!... Всѣ очень хорошо знаемъ, и тѣмъ больше тому удивляемся! Въ газетахъ даже пишутъ объ этомъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (окончательно испугавшись).

Въ газетахъ?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да!... Сегодня Владимiръ Иванычъ, какъ я поѣхала къ вамъ, подалъ мнѣ газету и говоритъ: «Покажи этотъ нумеръ Марьѣ Сергѣевнѣ; врядъ–ли не про нее тутъ написано!" Я и захватила ее съ собою (подаетъ Марьѣ Сергѣевнѣ газету). Въ этомъ вотъ столбцѣ напечатано это!... (показываетъ ей на одно мѣсто въ газетѣ).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (начинаетъ неумѣло и вслухъ читать).

«Мы сегодня лучъ нашего фонаря наведемъ во внутренность одного изъ петербургскихъ домовъ, въ небольшую, но мило убранную квартиру; въ ней сидитъ съ кроткими чертами лица женщина; противъ нея помѣщается уже знакомый нашему читателю г. Подстегинъ. Видно, что бѣдная женщина преисполнена любви и нѣжности къ нему, но г. Подстегинъ мраченъ и озабоченъ. Вдругъ раздается звонокъ. Г. Подстегинъ проворно встаетъ съ своего стула и выходитъ въ зало. Тамъ стоятъ какихъ–то двое неизвѣстныхъ господъ; они сначала почтительно кланяются г. Подстегину; а потомъ начинаютъ cъ нимъ шептаться. Въ результатѣ этого совѣщанiя было то, что когда г. Подстегинъ проводилъ своихъ гостей и снова возвратился къ своей собесѣдницѣ, то подалъ ей на триста тысячъ акцiи Калишинскаго акцiонернаго общества. «Ангелъ мой, говоритъ онъ ей: побереги эти деньги до завтра въ своей шифоньеркѣ!” (останавливаясь читать и качая головою). Да!... Это такъ!... Да! Правда!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (стремительно).

Правда это, значитъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Совершенная правда!... Два дня потомъ лежали у меня эти деньги! вечеромъ онъ обыкновенно поздно отъ меня уѣзжалъ, побоялся ихъ взять съ собою; а на другой день ему что–то нельзя было заѣхать за ними; онъ и пишетъ мнѣ: «Мари, будь весь день дома, не выходи никуда и постереги мои триста тысячъ!" Такъ я и стерегла ихъ: цѣлый день все у шифоньерки сидѣла!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (съ вспыхнувшимъ отъ радости лицомъ).

А у васъ цѣла эта записочка?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Цѣла! О, у меня каждая строчка его сохраняется!... Интересно, кто это пишетъ!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Тутъ дальше еще интереснѣе будетъ!... Позвольте мнѣ вамъ прочесть — вамъ, кажется, трудно читать.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Да, я не привыкла читать; по французски мнѣ еще легче, — прочтите, пожалуста!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (беретъ газету и начинаетъ бойко и отчетливо читать).

«Казалось–бы, что одно это событiе могло связать на вѣки г. Подстегина съ его подругой; но ничуть не бывало: онъ кидаетъ ее, какъ только нужно ему это стало. Напрасно бѣдная женщина пишетъ ему, — онъ ей не отвѣчаетъ! Она посылаетъ къ нему свою горничную, — онъ обѣщается къ ней прiѣхать и не ѣдетъ!"

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (со слезами уже на глазахъ).

И это совершенно правда!... Но кто же, душа моя, могъ все это узнать и описать.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА (съ улыбкою).

Это пишетъ чортъ, который куда наведетъ лучъ волшебнаго фонаря своего, вездѣ все и видитъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Какъ чортъ — Господи помилуй!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Конечно, не чортъ, а человѣкъ; но у котораго вездѣ есть лазейки, шпiоны свои, черезъ которыхъ онъ все знаетъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ужъ дѣйствительно настоящiй чортъ — все описалъ.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Но вы послушайте еще дальше! (читаетъ). «Перемѣнимъ направленiе нашего луча: передъ нами богато–убранная гостиная. Г. Подстегинъ стоитъ уже на колѣняхъ передъ прелестнѣйшей собой дамой. Она вѣеромъ тихонько ударяетъ его по головѣ и говоритъ: «я никогда не выйду за васъ замужъ, пока вы такъ дурно будетъ произносить по французски!" «Божество мое, восклицаетъ Подстегинъ, я учусь у француза произносить слова. Какъ вы, напримѣръ, находите я произношу слово: étudient?... хорошо?" «Недурно, отвѣчаетъ дама и даетъ ему поцѣловать кончикъ своего мизинца".

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

И это правда!.. Онъ очень дурно произноситъ по французски.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Французъ, тоже говорятъ, какъ назначили его товарищемъ, каждый день ходитъ къ нему и учитъ его.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но кто–же эта дама? Не я же это?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Конечно, не вы!.. И я не знаю, правда–ли это, но весь Петербургъ, говорятъ, понялъ такъ, что это Ольга Петровна Басаева.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (восклицаетъ).

Дочь графа?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да!.. Онъ дѣйствительно бываетъ у ней каждый вечеръ; по слухамъ, даже женится на ней — вотъ и вѣрьте нынче мужчинамъ!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (съ полными уже слезъ глазами).

Славно, отлично со мной поступилъ!.. Но я не допущу этого; не позволю ему это сдѣлать!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Но какъ же вы не допустите? Чѣмъ? Какимъ способомъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А я приду въ ту церковь, гдѣ ихъ вѣнчать будутъ, да и лягу поперекъ двери.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Развѣ возможно это? Вы и не узнаете, гдѣ они обвѣнчаются.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но не могу же, душа моя, я все это видѣть и переносить равнодушно.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Записочкой вотъ этой, гдѣ онъ пишетъ о трехстахъ тысячахъ, которыя онъ въ вашемъ домѣ получилъ съ Калишинскихъ акцiонеровъ, вы могли бы попугать его; но вы, конечно, никогда не рѣшитесь на это!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Отчего–же?.. Ничего?.. Если онъ самъ со мной такъ поступаетъ, то я рѣшусь на все!.. Я добра и кротка только до времени!.. Но чѣмъ же я именно напугаю его этимъ?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Тѣмъ, что вы записку эту можете напечатать.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Гдѣ же это я напечатаю ее?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Въ газетахъ!.. Въ какой хотите газетѣ можете напечатать.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Но, душенька, я рѣшительно не съумѣю это сдѣлать! Если я ему скажу это, онъ просто разсмѣется. «Гдѣ, скажетъ, тебѣ напечатать!" Онъ знаетъ, что я ни по какимъ бумагамъ ничего не умѣю сдѣлать... Вы научите ужъ меня, пожалуста.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Да я сама хорошенько не знаю какъ это дѣлается; но Владимiръ Иванычъ, если вы позволите, сегодня заѣдетъ къ вамъ и поучитъ васъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ахъ, пожалуста!.. Я несказанно буду рада ему; но только я напередъ позову къ себѣ Алексѣя Николаича и выспрошу у него все!.. Можетъ быть на него тутъ и клевещутъ?

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

Только вы, Бога ради, не проговоритесь какъ нибудь ему, что мы съ Вдадимiромъ Иванычемъ принимаемъ въ этомъ участiе!.. Вы можете вооружить его противъ насъ навѣки; а онъ все таки теперь начальникъ мужа!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Понимаю я это, милушка, будто этого я не понимаю! Скажу, что въ газетахъ прочла.

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

И что газету не я вамъ привезла, а что вы ее купили.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Конечно!.. понимаю!

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

А потомъ, если насчетъ женитьбы Алексѣй Николаичъ станетъ запираться, то вы потребуйте отъ него, чтобы онъ на васъ женился — это будетъ самымъ вѣрнымъ доказательствомъ, тѣмъ больше что онъ долженъ же когда нибудь это сдѣлать!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (обрадованная этимъ совѣтомъ).

Какъ же не долженъ?.. Непремѣнно долженъ!..

ВИЛЬГЕЛЬМИНА ѲЕДОРОВНА.

А теперь пока: adieu!.. Я поѣду сказать Владимiру Иванычу, чтобы онъ прiѣхалъ къ вамъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Да, да!.. Чтобъ прiѣхалъ!..

(Обѣ дамы цалуются и Вильгельмина Ѳедоровна уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ II.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (оставшись одна и беря себя за голову).

Такъ разстроилась этимъ извѣстiемъ, что, пожалуй, не въ состоянiи буду и сообразить, что написать Алексѣю Николаичу (садится къ письменному столу и, начиная писать, произниситъ то, что пишетъ). «Я прочла въ газетахъ, что вы женитесь на другой. Прiѣзжайте сейчасъ же ко мнѣ оправдаться въ томъ. Если вы не прiѣдете, то я напечатаю въ газетахъ всѣ ваши письма ко мнѣ, въ которыхъ вы клялись меня вѣчно любить и гдѣ просили меня хранить ваши триста тысячъ, которыя вы получили въ моемъ домѣ и это показываетъ до чего вы прежде были откровенны со мной"... (останавливаясь писать). Ну, вотъ и все, слава Богу — теперь только фамилiю подпишу... (макаетъ перо въ чернильницу и хочетъ продолжать писать; но дѣлаетъ огромное чернильное пятно на письмѣ и восклицаетъ испуганнымъ голосомъ). Вотъ тебѣ и разъ! (слизываетъ чернильное пятно и вмѣстѣ съ тѣмъ смарываетъ самое письмо и мараетъ себѣ носъ чернилами). Ну, все письмо испортила!. Господи, что я за несчастное существо въ мipѣ! Во всемъ то мнѣ въ жизни неудачи! Больше писать не въ состоянiи; отправлю какъ есть (кое–какъ складываетъ письмо и кричитъ). Даша!

ЯВЛЕНIЕ III.

Входитъ Даша.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (ей).

Отнеси поскорѣй это письмо Алексѣю Николаичу (отдаетъ Дашѣ письмо).

ДАША.

Слушаю–съ! (уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ IV.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (одна и начиная плакать).

Ужъ именно несчастное существо!.. Больше двухъ лѣтъ какъ Алексѣй Николаичъ заѣдетъ ко мнѣ на какiе нибудь полчаса, никогда не посидитъ, ничего не разскажетъ; а теперь и совсѣмъ бросить хочетъ!.. Что я буду дѣлать съ собой? Мнѣ скоро жить даже не на что будетъ; все прожила съ нимъ!.. Не къ роднымъ же мнѣ идти на хлѣба. Меня никто изъ нихъ и знать не хочетъ, а все изъ за него; долженъ онъ все это понять и хоть сколько нибудь оцѣнить! Вильгельмина Ѳедоровна совершенно справедливо говоритъ, что ему надобно жениться на мнѣ!.. (продолжаетъ плакать).

ЯВЛЕНIЕ V.

Входитъ Даша.

ДАША.

Алексѣй Николаичъ сейчасъ придутъ къ вамъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (утирая слезы).

Хорошо!

(Даша уходить).

ЯВЛЕНIЕ VI.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (повеселѣвъ нѣсколько).

Испугался, видно, немножко!.. Теперь я знаю какъ держать себя съ нимъ!.. Спасибо Вильгельминѣ Ѳедоровнѣ, что она научила меня насчетъ газетъ!.. Я теперь все буду печатать въ газетахъ, что онъ противъ меня ни сдѣлаетъ.

ЯВЛЕНIЕ VII.

Входитъ Андашевскiй, господинъ съ рыжею, типическою чиновничьей физiономiей; глаза его горятъ гнѣвомъ; но ротъ его улыбается и видно, что все его старанiе направлено на тo, чтобы сохранить спокойный вид и скрыть волнующую его эмоцiю.

АНДАШЕВСКIЙ (подавая Марьѣ Сергѣевнѣ руку и садясь вблизи ея).

Что это за странное письмо вы ко мнѣ написали?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Какъ же мнѣ не написать было тебѣ писѣма!.. Ты посмотри, что про тебя самого пишутъ въ газетахъ (подаетъ ему газету).

АНДАШЕВСКIЙ (беря газету и тихо откладывая ее въ сторону).

Знаю это я, читалъ; но почему–жъ вы думаете, что это про меня писано?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Потому что тутъ пишутъ, какъ къ тебѣ на квартиру ко мнѣ приходили акцiонеры, какъ ты получилъ съ нихъ триста тысячъ и далъ мнѣ ихъ убрать.

АНДАШЕВСКIЙ (насильственно смѣясь).

Но тоже самое могло случиться съ тысячью другихъ людей; а потому я никакъ не могу принять это прямо на свой счетъ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А кто же, по твоему, эта дама, передъ которой ты стоишь на колѣняхъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Этого тоже я никакъ уже не знаю.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А я знаю!.. Это дочь графа, Ольга Петровна Басаева, на которой ты женишься.

АНДАШЕВСКIЙ (замѣтно сконфуженный).

Дѣлаетъ честь твоей прозорливости.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Пора ужъ быть прозорливой! Не все оставаться слѣпой.

АНДАШЕВСКIЙ (пристально взглядывая ей въ лицо).

Мнѣ интереснѣе всего знать, кто прислалъ тебѣ эту газету.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Никто, я сама ее купила!

АНДАШЕВСКIЙ.

Купить ты никакъ ее не могла, потому что какимъ же образомъ ты именно купила тотъ нумеръ, гдѣ, по твоему мнѣнiю, напечатано обо мнѣ, — стало быть все таки сказалъ же тебѣ кто нибудь объ этомъ!.. Кто тебѣ это сказалъ?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (опѣшенная этимъ вопросомъ).

Я не скажу тебѣ кто мнѣ сказалъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Все равно, я послѣ узнаю!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ни за что!.. Никогда ты этого не узнаешь!.. И, пожалуста, не отклоняйся въ сторону отъ разговора и отвѣчай мнѣ на мой вопросъ: женишься ты на Ольгѣ Петровнѣ или нѣтъ?

(Андашевскiй на это только усмѣхается;

но ничего не говоритъ).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (не отставая отъ него).

Женишься или нѣтъ?

АНДАШЕВСКIЙ (довольно протяжно и потупляя въ землю свои глаза).

Нѣтъ, не женюсь.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

А ты думаешь, что я такъ сейчасъ твоимъ словамъ и повѣрила!.. Ты мнѣ долженъ доказать это!

АНДАШЕВСКIЙ.

Но чѣмъ–же я могу тебѣ это доказать?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Тѣмъ что женись на мнѣ! Ты давно бы долженъ былъ сдѣлать это!

АНДАШЕВСКIЙ (захохотавъ уже

искреннимъ смѣхомъ).

Что за безумiе выдумала!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Отчего же безумiе?.. Тутъ ничего нѣтъ такого страннаго и смѣшнаго.

АНДАШЕВСКIЙ.

Да какъ же не смѣшно! сколько лѣтъ жили, и вдругъ ей пришло въ голову, чтобы я женился на ней.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Мужъ мой только прошлаго года померъ; раньше и нельзя было; а теперь я непремѣнно требую, чтобы ты женился на мнѣ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Нѣтъ, я не могу на тебѣ жениться!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Почему же не можешь?

АНДАШЕВСКIЙ.

Потому что ни моя служба, ни мое положенiе въ свѣтѣ, ничто мнѣ не позволяетъ того.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (очень окорбленная послѣдними словами).

А, такъ это значитъ я унижу васъ; но только вы ошибаетесь, кажется, въ этомъ случаѣ!.. Ты хоть и чиновенъ; но отецъ твой все–таки былъ пьяный приказный, а мой отецъ генералъ–лейтенантъ! братья мои тоже генералъ–маiоры! Ты вонъ по французски до сихъ поръ дурно произносишь и на старости лѣтъ долженъ учиться у француза; а я по французски лучше говорю, чѣмъ по русски, и потому воспитанiемъ моимъ тоже не унижу тебя!

АНДАШЕВСКIЙ (въ свою очередь тоже вспыхнувшiй

отъ послѣднихъ словъ Марьи Сергѣевны).

Тутъ не объ униженiи говорятъ, а то, что, женясь на тебѣ, я при моемъ высокомъ постѣ не буду имѣть жить на что!.. Я слишкомъ бѣденъ, чтобы вести жизнь женатаго человѣка.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (крайне удивленная этими словами).

Какъ ты бѣденъ?.. Ты жалованье огромное получаешь и кромѣ того у меня въ домѣ получилъ триста тысячъ капиталу — бѣдный какой!..

АНДАШЕВСКIЙ (еще болѣе покраснѣвъ).

Послушай, ты наконецъ выведешь меня изъ терпѣнiя этими тремя стами тысячъ! Ты говоришь объ нихъ на каждомъ шагу и сдѣлалъ то, что объ этомъ всѣ газеты теперь трубятъ!.. Понимаешь ли ты, какое зло мнѣ можешь принести этимъ; а между тѣмъ это были казенныя деньги, которыя я случайно получилъ у тебя на квартирѣ.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ахъ, Боже мой, скажите, пожалуйста, какую дуру нашелъ, въ чемъ завѣрить хочетъ! Зачѣмъ же ты въ запискѣ своей, которую прислалъ мнѣ объ этихъ деньгахъ, прямо просилъ меня, чтобы я поберегла твои деньги?.. Казенныя деньги ты не сталъ бы называть твоими.

АНДАШЕВСКIЙ.

Въ запискѣ къ тебѣ я и казенныя деньги могъ назвать своими!.. Это не оффицiальная бумага!.. Но гдѣ–жъ у тебя эта записка?.. развѣ цѣла еще она?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Цѣла и спрятана!

АНДАШЕВСКIЙ.

Отдай мнѣ ее сейчасъ–же!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Нѣтъ, не отдамъ.

АНДАШЕВСКIЙ (удивленный и взбешенный).

Какъ же не отдашь?.. Ты не имѣешь права не отдать мнѣ ее, потому что она у тебя можетъ быть украдена; ты можешь умереть одночасно, и ее опишутъ вмѣстѣ съ другими вещами, а я со всѣхъ сторонъ окруженъ врагами и шпiонами, которые изо всего готовы сдѣлать на меня обвиненiе.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Зачѣмъ–же мнѣ умирать? Ты вѣроятно желаешь этого, а я нѣтъ!.. Украсть у меня этой записки тоже никто не украдетъ: я ее далеко бepeгy!

АНДАШЕВСКIЙ (показывая на шифоньерку).

Въ этой шифоньеркѣ, конечно?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Нѣтъ, подальше!

АНДАШЕВСКIЙ.

Никакъ ужъ не подальше!.. Гдѣ у васъ ключи отъ нея?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ключи потеряны! (при этомъ она поспѣшно закрываетъ руками одну изъ подушекъ своихъ).

АНДАШЕВСКIЙ.

Вотъ они, видно, гдѣ! (засовываетъ руку подъ ту же подушку).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (кричитъ).

Не дамъ я вамъ ключи!

АНДАШЕВСКIЙ (весь красный).

Нѣтъ, дадите!.. (вытаскиваетъ изъ подъ подушки руку Марьи Сергѣевны, въ которой она держитъ ключи, и начинаетъ отнимать ихъ у нея).

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (кричитъ на всю квартиру).

Не дамъ, — пустите!

АНДАШЕВСКIЙ (тихимъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ бѣшеннымъ голосомъ).

Если ты мнѣ сейчасъ–же не отдашь ключей и не возвратишь записки, я убью тебя, — слышишь!

(Въ это время раздается довольно сильный звонокъ, Андашевскiй тотчасъ–же оставляетъ руку Марьи Сергѣевны, которая, въ свою очередь, убѣгаетъ въ соседнюю комнату и кричитъ оттуда):

Я не отдамъ вамъ вашей записки!.. Я напечатаю ее!

ЯВЛЕНIЕ VIII.

АНДАШЕВСКIЙ (одинъ и замѣтно сконфуженнымъ тономъ).

Какую величайшую неосторожность сдѣлалъ тогда, что посвятилъ эту дуру въ мою тайну!.. Въ голову совершенно не пришло, что я долженъ съ ней непремѣнно буду поссориться; а между тѣмъ у себя на казенной квартирѣ не ловко было принять этихъ господъ!.. Ее непремѣнно кто нибудь тутъ учитъ и поддуваетъ, а то она по своей безтолковости и безпамятливости давно бы все забыла... (Подумавъ немного). Дѣлать нечего, надобно ѣхать къ Ольгѣ Петровнѣ, признаться ей во всемъ и посовѣтоваться съ нею.

(Входитъ Даша).

АНДАШЕВСКIЙ (ей).

Кто это звонилъ?

ДАША.

Владимiръ Иванычъ Вуландъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

А, понимаю теперь откуда все это идетъ!.. Проводи меня чернымъ ходомъ.

ДАША.

Пожалуйте–съ! (уводитъ Андашевскаго).

ЯВЛЕНIЕ IX.

Изъ дверей въ зало входитъ Владимiръ Иванычъ Вуландъ.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Господинъ Андашевскiй, кажется, изволилъ здѣсь быть!.. Посмотримъ, посмотримъ какая это записочка его!.. (потираетъ съ удовольствiемъ руки).

ЯВЛЕНIЕ Х.

Входитъ Марья Сергѣевна, сильно разстроенная.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Здравствуйте, Владимiръ Иванычъ!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Что это вы больны изволите быть и какъ будто–бы чѣмъ–то разстроены?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

И больна, и разстроена!.. У меня былъ сейчасъ Алексѣй Николаичъ.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (склоняя голову).

Былъ, значитъ; прiѣзжалъ!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Прiѣзжалъ, и то себѣ позволилъ, что я понять не могу: я спросила его, что правда–ли, что онъ женится на Ольгѣ Петровнѣ Басаевой. Онъ запирается. Тогда я, какъ Вильгельмина Ѳедоровна мнѣ совѣтовала, сказала ему, чтобы онъ на мнѣ женился... Боже мой, взбѣсился, вышелъ изъ себя и сталъ мнѣ доказывать, что онъ не можетъ на мнѣ жениться, потому что бѣденъ и что даже тѣ триста тысячъ, которыя онъ получилъ при мнѣ, не его, будто–бы, деньги, а казенныя.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (восклицаетъ въ удивленiи).

Какъ казенныя?

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (насмѣшливо).

Казенныя ужъ стали.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Казенныя, такъ въ казну и должны были бы поступить. Какъ же онѣ у него могли очутиться.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ну, вотъ, подите!.. Я говорю ему: «Ты самъ въ запискѣ своей ко мнѣ называлъ ихъ своими деньгами."

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Слышалъ я отъ жены объ этой запискѣ, и собственно за тѣмъ прiѣхалъ, чтобы взглянуть на эту записку... Позвольте мнѣ ее видѣть!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Сейчасъ, сiю секунду! (подходитъ къ шифоньеркѣ, отпираетъ ее и, вынувъ оттуда цѣлый пукъ писемъ и записочекъ, подаетъ его Владимiру Иванычу). Она тутъ должна быть гдѣ нибудь!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (перебирая письма и просматривая ихъ).

Вижу–съ!.. Найду! (останавливается на одной запискѣ). Вотъ она — и записка очень важная.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Должно быть очень важная; потому что какъ только я напомнила ему объ ней, онъ сейчасъ же сталъ требовать ее себѣ; но я не дура: прямо сказала, что не дамъ ему этой записки... Тогда онъ, вообразите, силой рѣшился взять ее.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (опять въ удивленiи).

Силой.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Да, бросился къ ключамъ отъ шифоньерки, такъ что я едва успѣла ихъ взять въ руку, тогда онъ схватилъ мою руку и началъ ломать ее.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ (качая головою).

Скажите, пожалуста!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Всю руку мнѣ изломалъ!.. Я не знаю какъ у меня достало силы не выпустить ключей!.. Ломаетъ мнѣ руку, а самъ мнѣ шепчетъ: «я тебя убью, убью, если ты не отдашь мнѣ записки!.." И я теперь въ самомъ дѣлѣ боюсь, что онъ убьетъ меня.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

О, полноте, Господь съ вами!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Нѣтъ, вы его не знаете! Онъ злецъ ужасный: я всѣ ночи теперь не буду спать и ожидать, что онъ ворвется ко мнѣ въ квартиру и убьетъ меня!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Если вы его ужъ такъ боитесь, такъ уѣзжайте куда нибудь на время изъ Петербурга, а записочку эту передайте мнѣ съ письмомъ отъ себя, въ которомъ опишите все, что мнѣ теперь говорили, и просите меня, чтобы я эту записку и самое письмо представилъ графу, какъ единственному въ этомъ случаѣ защитнику вашему.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Что–жъ графъ сдѣлаетъ ему за это?

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

О, графъ многое можетъ сдѣлать ему: вопервыхъ, видя изъ вашего письма, какъ безчестно этотъ человѣкъ поступилъ уже въ отношенiи одной женщины, онъ, конечно, не пожелаетъ выдать за него дочь, да и сама Ольга Петровна вѣроятно не рѣшится на это.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (понявъ).

Это такъ!.. Да!..

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

А по случаю трехсотъ тысячъ и записки, которую Алексѣй Николаичъ писалъ къ вамъ объ нихъ, графъ, полагаю, посовѣтуетъ ему жениться на васъ, такъ какъ вы владѣете весьма серьезною его тайною.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Ахъ, я очень бы этого желала, потому что я до сихъ поръ ужасно еще люблю его, да и привыкла къ нему — сами посудите!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Вѣроятно такъ это и будетъ, и мы мѣсяца черезъ три назовемъ васъ «madame Андашевскою".

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Благодарю васъ за ваше доброе желанiе.

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Записочку эту вы позволите, значитъ, мнѣ взять съ собою! (кладетъ записку себѣ въ карманъ). А письмецо отъ себя, какъ я вамъ говорилъ, вы потомъ пришлете!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Непремѣнно пришлю! Только я хоть и больна теперь, но завтра же уѣду изъ Петербурга — я ужасно боюсь здѣсь оставаться!

ВЛАДИМIРЪ ИВАНЫЧЪ.

Это какъ вамъ угодно!.. Конечно, если ѣхать, такъ чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше! Главное, не забудьте письмецо–то ко мнѣ написать и прислать!

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА.

Никакъ не забуду!

(Владимiръ Иванычъ цалуетъ у нея руку,

а она его въ лобъ, и затѣмъ Вуландъ уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ XI.

МАРЬЯ СЕРГѢЕВНА (оставшись одна и видимо повѣрившая всѣмъ словамъ Вуланда).

Какъ только я сдѣлаюсь женою Алексѣя Николаича, такъ непремѣнно стану покровительствовать Вуланду!.. Онъ и жена его такое участiе показали мнѣ въ теперешнемъ моемъ непрiятномъ положенiи, что, ей Богу, рѣдко встрѣтишь подобное отъ самыхъ близкихъ родныхъ!

(Занавѣсъ опускается).

Конецъ втораго дѣйствiя.

______

ТОЛКИ О ВОЛОСТНЫХЪ СУДАХЪ.

КРИТИЧЕСКАЯ ИХЪ ОЦѢНКА.

Въ № 9 (9 января 1873 г.) «С.–Петербургскихъ Вѣдомостей" прочиталъ я прiятную вѣсть о томъ, что матерiалы, собранные коммиссiей по вопросу о преобразованiи волостныхъ судовъ, подготовляются къ печати. Это значитъ, что вопросъ этотъ не будетъ разработываться исключительно кабинетнымъ путемъ, а также въ разработкѣ его приметъ участiе печатное слово. Нѣтъ, конечно, никакого сомнѣнiя, что отъ этого вопросъ исчерпается болѣе или менѣе полно.

Тѣмъ не менѣе, однако, интересно, прежде чѣмъ начнется разработка этого оффицiальнаго, такъ сказать, матерiала, представить критическую оцѣнку мнѣнiй до сихъ поръ высказанныхъ въ повременныхъ изданiяхъ объ этомъ предметѣ. Начну съ того, что общая ихъ характеристика можетъ быть выражена въ немногихъ словахъ: мнѣнiя эти ясно подтверждаютъ то психологическое явленiе, что человѣкъ спрашиваетъ себя всегда больше, чѣмъ можетъ отвѣтить. Впрочемъ, эту истину я охотно ставлю эпиграфомъ настоящаго моего изложенiя. Необходимость объективной оцѣнки этихъ мнѣнiй требуетъ прежде всего систематика ихъ какъ по содержанiю, такъ и по прiему ихъ изложенiя. Что касается послѣдняго, то онъ безъ исключенiя у всѣхъ одинаковъ: въ началѣ говорится о видимыхъ недугахъ настоящаго волостнаго суда, потомъ о причинахъ этихъ недуговъ и наконецъ, попытка представить надлежащую организацiю крестьянскаго суда.

Очевидно, такой прiемъ самый вѣрный, но несомнѣнно также и то, что онъ требуетъ, во 1–хъ, практическаго серьезнаго знакомства съ разсматриваемымъ предметомъ in statu, безъ чего невозможно хладнокровное и справедливое указанiе слабыхъ сторонъ его; во 2–хъ, требуется всестороннее знакомство съ жизнью народа вообще и въ особенности съ условiями обусловливающими настоящее положенie юридической и общественной самодѣятельности крестьянъ, безъ чего нельзя разграничить условiй, необходимыхъ для дальнѣйшаго развитiя самостоятельной гражданской жизни крестьянъ, отъ тѣхъ условiй, которыми обусловливается исключительное положенiе ихъ въ государствѣ, по отношенiю къ другимъ сословiямъ. Смѣшенiе этихъ условiй весьма опасно. Нельзя, напримѣръ, говорить, что уничтоженiе волостнаго суда желательно для того, чтобы сгладить по возможности остатки сословнаго развитiя. Это невѣрно, ибо уничтоженiе волостнаго суда или все равно соединенiе его съ мировымъ будетъ лишь слабымъ средствомъ и притомъ къ чисто внѣшней связи сословiй; законодательство не можетъ желать и не желаетъ такого внѣшняго единенiя; оно стремится, какъ увидимъ ниже, напротивъ, поставить крестьянство въ такiя условiя, хотя бы и исключительныя, но при которыхъ было бы возможно постепенное свободное самостоятельное и потому прогрессивное развитiе сторонъ жизни крестьянъ; оно имѣетъ въ виду постепенное внутреннее сближенiе сословiй, посредствомъ, такъ сказать, восхожденiя низшаго сословiя до высшихъ. Третье, наконецъ, требованiе вышеозначеннаго прiема разсмотрѣнiя вопроса о волостномъ судѣ состоитъ въ необходимости научной подготовки въ знанiи началъ государственнаго права, короткаго знакомства съ положительнымъ законодательствомъ, касающимся крестьянского сословiя и наконецъ знанiе началъ процесса. Этимъ требованiемъ безспорно обусловливается возможность всякаго обновленiя, измѣненiя извѣстнаго установленiя въ государствѣ, возможность реорганизацiи волостнаго суда. Согласно съ этимъ прiемомъ и составляется планъ оцѣнки отдѣльныхъ мнѣнiй въ одномъ цѣломъ. Группируя указанные недостатки не трудно усмотрѣть, что они представляются двоякаго характера: одни изъ нихъ чисто внѣшнiе, напримѣръ, безграмотность судей; другiе коренятся въ ошибкахъ настоящей организацiи волостнаго суда и въ повсемѣстномъ бездѣйствiи мировыхъ посредниковъ, напримѣръ, бездѣйствiе исполнительныхъ органовъ. Согласно этимъ двумъ признакамъ, однѣ изъ причинъ вытекаютъ изъ всей предыдущей жизни народа, каковы: 1) отстутствiе гражданского развитiя въ народѣ — отсюда: поглощенiе отдѣльной личности въ обществѣ и полное подчиненiе ея властямъ, стоящимъ во главѣ крестьянскаго самоуправленiя, что выражается во влiянiи схода на выборъ судей, влiянiи старшины на судей и судъ вообще; 2) безграмотность народа — отсюда незнанiе судьями круга своихъ обязанностей, степени власти — и полное подчиненiе писарю, какъ лицу грамотному и въ глазахъ народа хорошо знакомому съ закономъ; 3) безнравственность и пьянство взаимно другъ друга порождающiя — отсюда взяточничество (водкой и угощенiемъ), пристрастiе и несправедливость судей и т. д. Указавъ на эти недостатки, очевидно надо поставить вопросъ: вытекаетъ ли изъ нихъ, какъ необходимое требованiе, уничтоженiе волостнаго суда? Очевидно, что отвѣтъ долженъ быть отрицательный, такъ какъ источникъ всѣхъ этихъ недостатковъ лежитъ внѣ суда; изсякнетъ источникъ золъ — не будетъ и зла, разовьется гражданственность, распространится грамотность, а съ грамотностью возвысится и фондъ нравственныхъ силъ, и тогда наступитъ время самостоятельной общественной жизни; для развитiя же гражданственности волостной судъ служитъ однимъ изъ главныхъ проводниковъ, сказать же, что волостной судъ прививаетъ безнравственность къ народу и мѣшаетъ его образованiю по меньшей мѣрѣ безразсудно. Слѣдовательно, всѣ вышеприведенные недостатки, приписываемые волостному суду, какъ–то: несамостоятельность, лицепрiятность, несправедливость не суть по сущности ему принадлежащiе или изъ сущности отдѣльнаго сословнаго суда вытекающiе — ничуть; источникъ ихъ вся прошедшая жизнь — крѣпостное право и совмѣстное съ нимъ существованiе податнаго сословiя — вотъ корень всякаго зла, которое выплываетъ теперь только на чистую воду.

Отсюда, слѣдовательно, видно, что стоять за уничтоженiе волостнаго суда оттого, молъ, что мужикъ безграмотенъ, безнравственъ, что въ немъ не развита гражданственность — по меньшей мѣрѣ не логично. Вторую группу недостатковъ волостнаго суда составляютъ тѣ, которые вытекаютъ уже изъ самой организацiи волостнаго суда въ настоящемъ ея видѣ, таковы: первый, самый главный — безотвѣтственность органовъ исполнительной власти, происходящая отъ полнаго бездѣйствiя мировыхъ посредниковъ, отъ полнаго ихъ ранодушiя къ своимъ обязанностямъ, корень которыхъ есть ихъ безсовѣстная лѣнь; всѣмъ извѣстно, что всѣ занятiя ихъ въ этомъ отношенiи ограничивались надписанiемъ на послѣднемъ листѣ книги рѣшенiй волостныхъ судовъ: «въ сей книгѣ прошнурованныхъ листовъ столько–то, посредникъ такой–то". Дѣятельность же ихъ какъ властей контролирующихъ сельскiя административныя и судебныя власти ограничивалась вообще предписанiями, на что, впрочемъ, я имѣлъ уже случай указывать въ моей замѣткѣ помѣщенной въ № 31 «Гражданина", за 1872 г.; второй недостатокъ составлястъ обширность и многосложность занятiй волостнаго писаря и откуда является уклоненiе отъ записыванiя приговоровъ, потому что, какъ говоритъ крестьянинъ Мимоходовъ (см. № 21 «Гражданина"), въ то время какъ старшина, засѣдатель, староста и другiе, всего 40 различныхъ властей, дѣлаютъ свои распоряженiя устно, писарь одинъ за всѣхъ ихъ долженъ изложить на бумагѣ все то, что сдѣлано или предполагается сдѣлать... его дѣятельность слишкомъ разбрасывается во всѣ стороны и онъ не имѣетъ возможности сосредоточиться ни на одномъ предметѣ, причемъ такъ какъ судебная часть въ волостяхъ никѣмъ не контролируется, то естественно, что она прежде всѣхъ находится въ пренебреженiи. 3) Неточное опредѣленiе подсудности, откуда вытекаетъ превышенiе власти. 4) Полное безобразiе въ дѣлахъ уголовныхъ. Напр., передо мною лежатъ два рѣшенiя, изъ которыхъ въ одномъ за изнасилованiе (дѣло неподсудное) положено наказанiе въ видѣ 10 рублей вознагражденiя за «безчесть", а въ другомъ рѣшенiи опредѣлено вознагражденiе въ 20 рублей въ пользу дѣвушки у которой публично на ярмаркѣ парень сорвалъ платокъ съ головы, не повредивъ ни головы, ни платка. Все это есть ни больше, ни меньше какъ ближайшее послѣдствiе, во 1–хъ, неточнаго опредѣленiя въ законѣ подсудности, во 2–хъ — несоотвѣтствiя подсудныхъ суду поступковъ съ наказанiями, которыми предоставлено распоряжаться суду; въ 3–хъ — противорѣчiй сельскаго судебнаго устава съ общими началами законодательства; въ 4–хъ — кратковременность службы волостныхъ судей, непостоянство засѣданiй, предоставленiе судьямъ права очередоваться, которое право даетъ возможность судьямъ пренебрегать своими обязанностями, изъ чего вытекаетъ цѣлый рядъ ошибокъ. Просматривая эти недостатки, не слѣдуетъ ли дать положительный отвѣтъ на вопросъ: не уничтожить–ли волостной судъ? и мало: разберите причины этихъ неурядицъ и увидите, что онѣ могугъ быть устранены, а съ устраненiемъ причинъ само собою отпадутъ и слѣдствiя изъ нихъ проистекавшiя.

И такъ изъ всего этого слѣдуетъ только необходимость подыскать средства, которыми можно было–бы съ корнемъ извести тѣ и другiе недостатки, намѣченные въ волостныхъ судахъ. Такихъ средствъ существуютъ два рода: 1) земская дѣятельность направляется къ уничтоженiю тѣхъ золъ, источниками которыхъ является жизнь; она стремится улучшить экономическую сторону народа; распространить грамотность и т. д.; вторымъ средствомъ къ уничтоженiю недостатковъ является необходимость новой организацiи волостныхъ судовъ. Такъ мы пришли къ вопросу объ улучшенiяхъ въ организацiи волостныхъ судовъ. Разберемъ–же тѣ попытки, которыми стремятся представить новыя начала организацiи крестьянскихъ самосудовъ. Начну съ той, которая находится въ передовыхъ статьяхъ газеты «Голосъ" за 1872 г. въ №№ 164, 236, 237, которая попытка носитъ на себѣ характеръ пустословiя. Мнѣ кажется, что вопросъ о волостномъ судѣ не иначе можетъ быть разсмотрѣнъ, какъ въ извѣстной постепенности, причемъ первымъ вопросомъ долженъ стать вопросъ: «быть или не быть волостному суду?" Только серьезное, всестороннее рѣшенiе этого вопроса можетъ дѣлу принести пользу; авторъ же вышеозначенныхъ статей надъ этимъ не задумывается, рѣшаетъ скоро и просто. Нужно, говоритъ, уничтожить волостной судъ, ну, и прекрасно, уничтожить такъ уничтожить... Казалось–бы дальше и говорить нечего, потому что осуществленiе на дѣлѣ уничтоженiя волостнаго суда не встрѣчаетъ никакихъ затрудненiй и помощи для этого ни съ чьей стороны не требуется. На дѣлѣ же выходитъ не такъ. Авторъ придумалъ уничтоженiе волостнаго суда въ формѣ соединенiя его съ судомъ мировымъ. «Необходимость, говоритъ, такого соединенiя вызывается, во–первыхъ, однородностью дѣлъ, рѣшаемыхъ въ волостномъ и мировомъ судѣ; во–вторыхъ, свойcтвеннымъ нашему вѣку стремленiямъ сглаживать всѣ остатки сословныхъ судопроизводствъ. Казалось–бы, что авторъ будетъ говорить сейчасъ–же о соединенiи судовъ, — совсѣмъ не то: является у него въ головѣ убiйственное «но" и онъ продолжаетъ: «но три причины мѣшаютъ слiянiю волостнаго суда съ мировымъ. Слѣдовательно, слить волостной судъ съ мировымъ — нельзя." Спрашивается, — есть–ли какая нибудь логика говорить о томъ чего нельзя, прежде чѣмъ обстоятельно не рѣшено: нужно–ли это? И такъ три причины мѣшаютъ соединенiю волостнаго суда съ мировымъ: 1) недостатокъ въ людяхъ для замѣщенiя необходимаго числа мировыхъ участковъ; 2) бѣдность народной казны и 3) невыясненность обычно–народнаго права. Изъ нихъ первыя двѣ причины могутъ быть устранены, говоритъ авторъ, но съ третьей справиться онъ не въ силахъ, поэтому, слѣдя за его мышленiемъ до конца, можно формуливать его мысль въ слѣдующихъ словахъ: волостной судъ скверенъ, гадокъ, его нужно соединить съ мировымъ, но этого нельзя сдѣлать по такимъ–то причинамъ, слѣдовательно нужно оставить, значительно видоизмѣнивъ. Ясно, что все то, что говорится авторомъ въ № 164 и № 236 никому не нужно и ни къ чѣму не служитъ. Въ сущности настоящая мысль выражена имъ вполнѣ въ № 237, которой и займемся. Надо замѣтить вообще, что у автора своеобразный прiемъ развитiя своей мысли; если онъ выскажетъ какую нибудь мысль, то тотчасъ самъ подыскиваетъ средство уничтожить ее; этимъ прiемомъ онъ хочетъ казаться многостроннимъ публицистомъ, а въ сущности это есть своеобразная способность во многимъ словахъ сказать немногое. Что я говорю правду, такъ это видно изъ того, что изъ трехъ статей имъ написанныхъ можно насчитать 50 строчекъ, въ которыхъ мысль высказана положительно и дѣльно, безъ отрицанiя ея, а остальное все безъ исключенiй имъ–же самимъ и отвергается или какъ невозможное, или какъ не цѣлесообразное. Выскажетъ–ли онъ мысль объ уничтоженiи волостного суда, какъ у него приготовлены причины недозволяющiя уничтоженiе; заведетъ–ли рѣчь о соединенiи волостнаго суда съ мировымъ, въ концѣ придетъ къ невозможности ихъ слiянiя. Такъ точно онъ поступаетъ и въ статьѣ о временныхъ улучшенiяхъ въ организацiи волостнаго суда^*). Прежде всего онъ ставитъ вопросъ: «въ чемъ должны заключаться временныя улучшенiя?” на который отвѣчаетъ такъ: «проще всего было–бы рѣшить этотъ вопросъ изданiемъ какого–нибудь сборника правилъ, инструкцiи или руководства, приспособленныхъ къ понятiямъ и бытовой обстановкѣ крестьянъ и ихъ волостныхъ судовъ". Здѣсь должны бы быть какъ можно короче и какъ можно яснѣе изложены: общiя основанiя волостнаго судопроизводства, значенiе народнаго обычая правъ и обязанностей волостныхъ судей". Не думаете–ли, господа, что авторъ станетъ доказывать пользу такого сборника правилъ. Боже васъ сохрани: онъ вѣренъ своей логикѣ, почему считаетъ необходимостью сказать о неминуемомъ вредѣ, который этотъ сборникъ принесетъ. Во 1–хъ, волостные судьи не будутъ изучать инструкцiю; во 2–хъ, какъ бы инструкцiя ни была проста, она вызоветъ дополненiя, разъясненiя и недоразумѣнiя, въ 3–хъ, разведется кляуза утонченная съ прошенiями, писанными «по формѣ", съ ссылками на статьи инструкцiи и съ цѣлымъ арсеналомъ подъяческой фразеологiи; въ 4–хъ, наконецъ, опытъ такихъ инструкцiй чисто отрицательнаго характера: извѣстно, что огромное большинство старшинъ вступало и оканчивало свою должность даже не читая особыхъ инструкцiй издаваемыхъ для нихъ въ руководство. И такъ, слѣдовательно, авторъ говоритъ, хорошо–бы было издать вышеуказанный сборникъ, да скверно и вредно будетъ его изданiе въ видахъ улучшенiя организацiи волостнаго суда. Таковы силогизмы! Чего же дальше желаетъ авторъ? «Во–первыхъ замѣны коллегiальнаго суда единоличнымъ". Въ чемъ же его преимущества? во 1–хъ, онъ дешевле; но это еще не основанiе — по той простой причинѣ, что не все то хорошо, что дешево; несомнѣнно только то, что то что дешево — то гнило. Во 2–хъ, онъ замѣчаетъ, что при единоличномъ судѣ возможенъ болѣе осмотрительный выборъ судьи; но вѣдь осмотрительность выбора не находится въ пропорцiональномъ отношенiи къ числу выбираемыхъ; осмотрительность выбора лежитъ въ понятiяхъ выбирающихъ о тѣхъ обязанностяхъ, которыя ложатся на выбираемаго. Если выбираются теперь судьи недоброкачественные, то вовсе не потому, что число волостныхъ судей 12 и что въ волости такого числа порядочныхъ и доброкачественныхъ людей найти нельзя, а исключительно потому, что всякiй крестьянинъ, и порядочный, и бѣдный, и богатый, въ отправленiи всякой общественной службы видитъ тяжесть повинности, рѣшительную невыгоду. Въ 3–хъ, «при единоличномъ судѣ, продолжаетъ авторъ, органъ правосудiя — судья несетъ прямую нравственную отвѣтственность за каждое свое рѣшенiе".

Правда то правда, да нравственная отвѣтственность здѣсь не причемъ, — это разъ; а вовторыхъ, желанiе прiобрѣсти славу справедливаго человѣка и нежеланiе прославиться шемякинымъ судомъ можетъ быть не чуждо и 12 судьямъ. Дѣло здѣсь не въ нравственной отвѣтственности, а въ отвѣтственности судьи предъ предержащими властями, слѣдящими за его дѣятельностью. Но опытъ всѣхъ коллегiальныхъ судовъ еще не доказалъ невозможности установленiя отвѣтственности за несправедливое вообще постановленiе приговора. Въ 4–хъ, горькiй опытъ многолѣтняго существованiя волостнаго суда указываетъ на необходимость такой замѣны. Не знаю и не вижу самъ и никѣмъ другимъ не было указано ни одного недостатка настоящаго волостнаго суда, который истекалъ бы изъ его коллегiальности. Наконецъ въ 5–хъ, самое вѣское и безспорное, по мнѣнiю автора, преимущество единоличнаго волостнаго суда состоитъ въ томъ, что онъ не противорѣчитъ старинѣ и совершенно согласенъ съ требованiямн науки вообще. Остановимся на этомъ нѣсколько подольше. Не подлежитъ никакому сомнѣнiю, что корень крестьянскаго самосуда лежитъ въ отдаленномъ прошедшемъ. Это есть учрежденiе вытекшее изъ жизни, а то, что вытекаетъ изъ жизни, что является во имя исторической необходимости, то считается безспорною насущною потребностью жизни, — это разъ; вовторыхъ, извѣстно, что судебными грамотами предоставлялось право суда выборнымъ должностныаъ лицамъ изъ крестьянъ. Это и есть зародышъ настоящаго крестьянскаго самосуда, который въ исторической своей жизни то умиралъ, то воскресалъ. Съ усиленiемъ крѣпостнаго права и съ развитiемъ бюрократическаго начала при Петрѣ I право выбирать судей изъ крестьянъ было отнято и до царствованiя Александра II самостоятельнаго суда у крестьянъ не было. Ни верхнiя, ни нижнiя расправы, учрежденныя Екатериною II и впослѣдствiи Павломъ I отмѣненныя, ни волостныя и сельскiя расправы крестьянъ государственныхъ имуществъ не имѣли ничего общаго или по крайней мѣрѣ очень мало съ тѣмъ что называется крестьянскимъ самостоятельнымъ судомъ въ смыслѣ органа обычнаго права, суда близкаго къ народу, вполнѣ соотвѣтствующаго интересамъ крестьянскаго сословiя. Таковъ смыслъ этого суда какъ факта историческаго, поэтому никакого другаго значенiя придать ему законодательство не имѣло, не имѣетъ и не можетъ имѣть въ виду. Коллегiальная форма его не навязана ему, она напоминаетъ крестьянину судъ стариковъ, сходку, къ которой онъ охотно всегда прибѣгаетъ въ спорахъ не только вытекающихъ изъ имущественныхъ отношенiй, но и въ дѣлахъ семейныхъ; авторитетъ мiра всегда въ глазахъ народа былъ компетентенъ, также и въ спорахъ вытекающихъ изъ семейной домашней жизни. Кромѣ того, никогда единоличный судъ не можетъ быть органомъ обычнаго права, потому что обычай создается, видоизмѣняется, дополняется, уничтожается дѣятельностью всего народа. Можно привести примѣры тому, какъ иногда извѣстное отдѣльное лицо или нѣсколъко лицъ, не признавая силы даннаго обычая, стремятся уклониться отъ него, но оказываются невластными не слѣдовать ему до тѣхъ поръ пока вся окружающая среда такъ или иначе не уничтожитъ его. Напримѣръ, существуетъ обычай при раздѣлѣ братьевъ послѣ смерти отца, по которому старшему брату безусловно приходится выходить со стараго сдворка — изъ стараго дома, который остается за младшимъ. Обычай этотъ начинаетъ теперь видоизмѣняться, а именно теперь дѣлaeтся такъ: оцѣнивается домъ и дворъ извѣстною суммою, всегда довольно близкою къ дѣйствительной стоимости строенiй; положимъ въ данномъ примѣрѣ цѣна равняется 100 руб. Послѣ оцѣнки братья бросаютъ жребiй: кому изъ нихъ достанется старый домъ, тотъ обязанъ другому уплатить деньгами или всю стоимость дома по оцѣнкѣ, или условленную заранѣе часть ея.

При этомъ бываютъ случаи, что деревни рядомъ, а обычай въ одной живетъ еще въ старой формѣ, a въ другой онъ примѣняется въ новой. Очевидно что при коллегiальномъ судѣ возможно будетъ присутствiе такихъ судей, которые защитятъ каждый свой обычай, между тѣмъ какъ единоличный судъ не будетъ средствомъ обезпеченiя цѣлости обычая точнаго его соблюденiя. Слѣдовательно, единоличный судъ будетъ противенъ смыслу крестьянскаго самостоятельнаго суда, противенъ сущности его, какъ органа обычнаго права, такъ что согласиться съ этимъ преимуществомъ нельзя, хотя въ глазахъ автора это преимущество является безспорнымъ. Что же касается предлагаемаго имъ вознагражденiя волостнымъ судьямъ, въ формѣ, такъ сказать, законныхъ взятокъ (плата за всякое рѣшенное дѣло) «по примѣру раввинскихъ судовъ и по указанiю существующаго обычая", то признаюсь не вижу никакого сходства между существующимъ обычаемъ поить и угощать судей за рѣшенiе постановленное въ пользу неправаго, какъ это бываетъ, съ вознагражденiемъ судей за отправленiе правосудiя. Что то не твердо авторъ различаетъ взятки отъ вознагражденiй. Смѣшенiе этихъ понятiй по меньшей мѣрѣ опасно, хотя и не предосудительно, если авторъ земскiй дѣятель, потому что современный земскiй дѣятель обыкновенно не отличаетъ общественной собственности отъ своей, хотя строго отличаетъ общественный интересъ отъ личнаго. Подъ это понятiе подходятъ всѣ различныя земскiя должностныя лица: посредники, судьи, предсѣдатели, члены управы. Еще одно замѣчанiе, которое, впрочемъ, касается личной привычки автора: онъ привыкъ употреблять слова мужикъ вмѣсто крестьянинъ, мужицкiй вмѣсто крестьянскiй, отчего сила доказательствъ вовсе не увеличивается. Надо отдать, однако, полную справедливость въ пользу цѣлесообразности мысли автора объ установленiи аппеляцiонной инстанцiи, въ составъ которой должны войти сами же волостные судьи. Это нисколько не противорѣчитъ смыслу крестьянскаго суда и на практикѣ не встрѣчаетъ никакихъ препятствiй.

Вотъ въ чемъ заключается сущность его мысли въ этомъ отношенiи. Мировые съѣзды не могутъ быть аппеляцiонною инстанцiей, вопервыхъ потому, что они и безъ того заняты работой, во вторыхъ, неизвѣстно насколько мировые судьи, принадлежащiе къ классу общества никогда не жившему народнымъ обычнымъ правомъ, будутъ уважать и примѣнять къ дѣлу это народное обычное право. Мы же съ своей стороны прибавимъ еще то обстоятельство, что мировые судьи положительно не въ состоянiи примѣнять do facto юридическiе обычаи, ибо обычаи еще не выяснены и мировые судьи ихъ не знаютъ. Въ виду этихъ препятствiй, авторъ совершенно цѣлесообразно полагаетъ, что аппеляцiонную инстанцiю на рѣшенiе волостныхъ судовъ должны составлять сами же волостные судьи, т. е., ихъ сходы, которые, будучи второю инстанцiей волостнаго судопроизводства, «могутъ поставить на ноги наше народное обычное право, сдѣлать его общеизвѣстнымъ, выработать для него необходимыя формулы и создать единство въ примѣненiи юридическихъ обычаевъ. Перехожу теперь къ письму крестьянина Мимоходова о волостномъ судѣ, помѣщенномъ въ № 21 «Гражданина" за 1872 годъ. Не знаю, право, за чтó Мимоходовъ считаетъ либералами тѣхъ публицистовъ, которые высказываются за оставленiе волостныхъ судовъ? Онъ говоритъ, что эти либералы публицисты оказываютъ медвѣжью услугу, слѣдовательно словомъ «либералъ" онъ хочетъ выразить что–нибудь нехорошее относительно качествъ такихъ публицистовъ. Въ отвѣтъ на это, придавая крестьянину Мимоходову никакого титула, скажу, что мимо ходить да поплевывать на все нѣтъ ничего легче; заслуга въ томъ не велика, а путь вообще опасенъ. Не плюй, говоритъ пословица, въ колодецъ — придется водицы испить. Картинное изображенiе волостнаго суда и притомъ довольно вѣрное показываетъ только односторонность взгляда крестьянина Мимоходова, которымъ онъ смотритъ на это учрежденiе, отчего проистекаетъ односторонность его гипотезы относительно переустройства волостнаго суда. Нельзя, крестьянинъ Мимоходовъ, судить о предметахъ по ихъ явленiямъ: изъ такихъ сужденiй всегда проистекаетъ противорѣчiе истинѣ; нужно судить о предметахъ по ихъ сущности. До такого сужденiя вы не могли возвыситься, а потому и впали въ противорѣчiе съ истиною, чтò такъ наглядно доказалъ вамъ г. Казанцевъ въ № 30 «Гражданина".

Изъ его разбора ясно видна невозможность и непрактичность предложенныхъ вами улучшенiй.

Что вы желаете изъятiя тѣлеснаго наказанiя изъ того ряда наказанiй, которыя предоставлены волостнымъ судьямъ, то это весьма естественно; замѣчу еще, что вы довольно узко смотрите на 93 статью полож. о крестьянахъ вышедшихъ изъ крѣпостной зависимости: коллегiальность волостнаго суда есть необходимая принадлежность крестьянскаго самосуда; ею не только устраняются произволъ и злоупотребленiя, но также обезпечивается возможность выработать, необходимыя формулы обычнаго права, чтò составляетъ не послѣднюю спицу въ колесницѣ.

Полнѣе и многостороннѣе всѣхъ высказано мнѣнiе въ статьѣ о волостномъ судѣ, помѣщенной въ №№ 19 и 20 «Гражданина" за подписью «Ч."

Слѣдующiя положенiя заслуживаютъ особеннаго вниманiя: 1) волостные судьи, какъ и всѣ должностныя лица крестьянскаго управленiя, должны избираться на трехлѣтнiй срокъ; 2) засѣданiя суда должны быть постоянны. Дѣйствительно, эти два условiя организацiи волостнаго суда уничтожатъ самые главные недостатки настоящаго волостнаго суда; ими устранится влiянiе писаря и старшины, судьи точнѣе узнаютъ кругъ своихъ обязанностей, степень своей власти, прiобрѣтутъ болѣе навыка, чрезъ что станутъ самостоятельнѣе и независимѣе. Самостоятельность и независимость съ другой стороны обезпечится еще присвоенiемъ служебныхъ правъ судьямъ во время исполнененiя служебныхъ обязанностей, равныхъ правамъ присвоеннымъ волостнымъ старшинамъ. Далѣе авторъ счатаетъ необходимымъ предметъ веденiя суда ограничить одними гражданскими дѣлами, вытекающими изъ жизни и обычныхъ правъ народа. Какъ понимать это — положительно не знаю. Не хочетъ–ли авторъ этимъ сказать, что только гражданская юрисдикцiя должна быть оставлена за волостнымъ судомъ и притомъ безъ опредѣленiя степени компетентности ея, что, впрочемъ, ниже авторъ высказываетъ положительно? но, какъ кажется, съ этимъ никакъ согласиться нельзя. Безъ такого опредѣленiя нельзя установить ни предѣловъ власти суда, ни подсудности, хотя возможно отстаивать оставленiе за волостнымъ судомъ юрисдикцiи только по гражданскимъ дѣламъ или, другими словами, говорить объ оставленiи уголовной юрисдикцiи съ отрицательной стороны, причемъ, надо замѣтить, не будетъ уже никакого основанiя, — отнятъ право уголовной юрисдикцiи отъ волостнаго суда, — предоставить ее волостному старшинѣ, какъ думаетъ авторъ, — это непослѣдовательно. Если автора поражаетъ особенное безобразiе уголовнаго отдѣла волостнаго суда, то оно можетъ еще болѣе увеличиться и навѣрное не уменьшится, если волостной старшина будетъ судить крестьянъ за маловажные проступки, хотя бы виды и степень наказанiй были опредѣлены строгими правилами и проступки подсудные охарактеризованы вѣрными и точными признаками. Это повело бы только къ раздѣленiю судебной власти и къ смѣшенiю судебной власти съ административною, противъ чего самъ авторъ борется. Что касается до того, чтобы рѣшенiя волостныхъ судовъ могли быть обжалованы мировымъ судьямъ, при чемъ обжалованныя рѣшенiя должны имѣть для мироваго судьи значенiе и силу экспертизы, то ясно, что мировому судьѣ приходилось бы въ каждомъ такомъ случаѣ постановлять самостоятельныя рѣшенiя, отчего произошло бы, во 1–хъ, умаленiе значенiя волостнаго суда и во 2–хъ, не достигнута была бы цѣль, желаемая авторомъ: мировой судья не былъ–бы аппеляцiонной инстанцiей, а просто судьей первой инстанцiи.

Мало путнаго и въ статьѣ «По вопросу о преобразованiи волостныхъ судовъ", помѣщенной въ «Отечеств. Записк." въ январьской книжкѣ 1873 года. — «Многiе обвиняютъ мировыхъ посредниковъ, говоритъ авторъ, въ бездѣятельности въ отношенiи волостныхъ судовъ. Но такое обвиненiе едва–ли выдержитъ строгую критику." — «Его роль по закону состоитъ въ наблюденiи, чтобы волостной судъ не превысилъ своей власти, а далѣе, въ существо рѣшенiя онъ не вправѣ входить. Учить, что–ли, судей? Но волостной судъ не ограниченъ никакимъ закономъ; чему же его учить?" Такова строгая критика автора объ отношенiяхъ мировыхъ посредниковъ къ волостному суду. Лучше, еслибы авторъ не вдавался въ строгую критику; она ввела его въ заблужденiе, въ которое онъ никогда не впалъ бы, если бы отнесся къ дѣлу не строго. При всякомъ поверхностномъ взглядѣ на эти отношенiя замѣтенъ тотъ фактъ, который называется бездѣйствiемъ органовъ исполнительной власти, который есть ничто иное какъ непосредственное слѣдствiе полнѣйшаго бездѣйствiя мировыхъ посредниковъ. Авторъ, какъ видно, знакомъ со Старорусскимъ уѣздомъ, который энергiею мировыхъ посредниковъ вовсе не отличается: своя своихъ не познаша. Далѣе, желая достигнуть равноправности по дѣламъ уголовнымъ, авторъ считаетъ очевиднымъ къ тому средствомъ, во 1–хъ, изъятiе изъ подсудности сельскихъ судовъ проступковъ противъ чужой собственности и во 2–хъ, введенiе въ руководство устава о наказанiяхъ налагаемыхъ мировыми судьями (въ сельскихъ судахъ) относительно правилъ подсудности и опредѣленiй высшаго предѣла власти, а именно: подсудность по уголовнымъ дѣламъ оно опредѣляетъ по уст. о нак. налагаемыхъ мировыми судьями такъ: а) кража, мошенничество и присвоенiе чужаго имущества, между супругами, родителями и дѣтьми.

b) нарушенiе уставовъ строительнаго и путей сообщенiя (ст. 84).

c) проступки противъ народнаго здравiя (103 ст.).

d) оскорбленiе чести, угроза и насилiе (ст. 130–142).

e) проступки противъ правъ семейственныхъ (143 ст.).

f) проступки противъ чужой собственности (статьи 145—149, 150—153). Ясно, кажется, что авторъ самъ себѣ противорѣчитъ; онъ говоритъ: надо изъять изъ подсудности сельскихъ судовъ проступки противъ чужой собственности, а между тѣмъ самъ же ихъ вноситъ въ составъ подсудности (пунктъ f). Далѣе, опредѣляя предѣлъ власти волостныхъ судовъ, онъ ограничиваетъ его пунктами 1, 2, 3 статьи 1–й уст. о наказ. налаг. миров. судьями, т. е., считаетъ волостныхъ судей компетентными наказывать за вышепоименованные проступки выговорами, замѣчанiями и внушенiями, денежными взысканiями не свыше трехъсотъ рублей и арестомъ не свыше 3–хъ мѣсяцевъ. Вдумайтесь въ эти положенiя и увидите, что эти наказанiя гораздо строже чѣмъ тѣ наказанiя, которыя положены въ уставѣ за тѣ же проступки, а именно: а) въ уставѣ денежныя взысканiя за эти проступки не превышаютъ двухсотъ рублей (только за проступокъ указанный въ ст. 103 виновный подвергается взысканiю не свыше 200 руб.), а остальные всѣ на ¹/₂ и даже въ 4 раза менѣе; b) арестъ не свыше 3–хъ мѣсяцевъ примѣняется только въ пяти случаяхъ по уставу (ст. 132, 135, 136, 142, 143), а въ остальныхъ случаяхъ слѣдовательно авторъ увеличиваетъ степень наказуемости. Спрашивается, чѣмъ же достигается равноправность предъ судомъ какъ по сословiямъ, такъ и по мѣсту совершенiя проступковъ? примѣненiю же выговоровъ, внушенiй и замѣчанiй, по смыслу статей устава, (ст. 9, ст. 13) и разсужденiй, на коихъ эти статьи основаны (судебн. уст 20 ноября 1864 г. изд. госуд. канц. 1867 г.) дается очень широкiй просторъ, а именно сказано (стр. 15): «не можетъ быть спора, что при сужденiи о важныхъ преступленiяхъ, какъ напримѣръ о зажигательствѣ или убiйствѣ, въ которыхъ злая воля преступника играетъ главную роль, подробность и точность опредѣленiя вопроса о вмѣненiи весьма полезны; но въ уставѣ имѣющемъ предметомъ, за исключенiемъ лишь нѣкоторыхъ самыхъ простыхъ видовъ кражи и мошенничества, проступки еще менѣе важные, гдѣ берется въ расчетъ преимущественно одно только совершенiе самаго факта, слишкомъ дробное развитiе правилъ о вмѣняемости могло бы только усложнить и затруднить производство у мировыхъ судей. На этомъ основанiи, признано болѣе удобнымъ, ограничась исчисленiемъ причинъ, по которымъ проступки могутъ не подлежать наказанiю (ст. 10), постановить вмѣстѣ съ тѣмъ, что они вмѣняются въ вину, когда совершены съ намѣренiемъ или по неосторожности; но послѣднiе наказываются лишь въ тѣхъ случаяхъ, когда это именно въ уставѣ опредѣлено, а въ остальныхъ мировому судьѣ предоставляется дѣлать виновнымъ внушенiе, которое, изъ устъ лица избраннаго всѣми сословiями и пользующагося въ своей мѣстности значительнымъ вѣсомъ можетъ имѣть очень полезное влiянiе на людей провинившихся безъ намѣренiя, только по неосмотрительности". Авторъ же, дѣлая ихъ самостоятельною степенью наказанiя, стремится установить за этими наказанiями болѣе опредѣленное, узкое примѣненiе; гдѣ же тутъ одинаковое руководство уставомъ о наказ. налагаемыхъ мировыми судьями? Всѣ вышепоименованныя дѣла, коими опредѣляетъ авторъ подсудность сельскихъ судовъ, включая сюда и дѣла гражданскiя, имъ указанныя, какъ то: 1) гражданскiе иски цѣнностью 10—15 руб., не болѣе, о движимомъ и недвижимомъ имуществѣ въ предѣлахъ крестьянскаго надѣла (норма этой подсудности основана на томъ, что бездокументныхъ исковъ на большую сумму не бываетъ); 2) споры о наслѣдствѣ безъ ограниченiя суммы и свойствъ имуществъ; это положенiе совершенно вѣрно, потому что нерѣдко дѣло о наслѣдствѣ превышаетъ цѣнность 100 руб., чтò влечетъ крестьянъ къ разбирательству на мировыхъ судахъ, а иногда и въ окружные, ко вреду правдивости и силы обычая и къ положительному ущербу сторонъ. Предъ моими глазами лежитъ рѣшенiе волостнаго суда, въ которомъ смѣло волостной крестьянскiй судъ говорить: «такъ какъ истецъ по дѣлу о наслѣдствѣ окружнымъ судомъ и безъ того неправильно обиженъ и наслѣдство передано не ему, а ему слѣдовало (по обычаю), то издержки на похороны наслѣдодателя взыскать съ наслѣдницы (надо замѣтить, что наслѣдница послѣ смерти наслѣдодателя отказалась отъ наслѣдства, чтобы не нести расходовъ на похороны, а послѣ похоронъ предъявила свои права на наслѣдство и по рѣшенiю новгородскаго окружнаго суда получила его, вслѣдствiе чего противная сторона вчинила искъ противъ нее о возвратѣ денегъ израсходованныхъ на похороны наслѣдодателя, къ которому иску означенное рѣшенiе и относится); 3) личные семейные раздѣлы, — все это вмѣстѣ авторъ называетъ мелкими дѣлами, характеризируя эту мелочность тѣмъ, что всѣ эти дѣла могутъ кончиться миромъ. У насъ есть въ уложенiи дѣла тоже могущiя быть кончены миромъ, напр. прелюбодѣянiе, которое вѣроятно авторъ не сочтетъ мелкимъ. Миролюбивое окончанiе есть второстепенный признакъ маловажности проступка, а главный признакъ состоитъ въ томъ, что судъ о маловажныхъ проступкахъ начинается по жалобамъ частныхъ лицъ потерпѣвшихъ или лицъ заступающихъ ихъ мѣсто, причемъ принимается въ расчетъ вредъ причиненный. Поспоримъ наконецъ на сколько соотвѣтствуетъ пользѣ дѣла предложенная авторомъ лучшая организаiя волостнаго суда. Первая инстанцiя есть третейскiй, словесный крестьянскiй судъ — неокончательный, который слѣдовательно на практикѣ представится такимъ: придутъ крестьяне, мужчины и женщины, пожалуются другъ на друга, поспорятъ, побранятся, плюнутъ и разойдутся; затѣмъ, отдохнувъ нѣсколько времени, пойдутъ въ аппеляцiонную судебную инстанцiю — къ сельскому сходу, гдѣ еще больше криковъ, споровъ, но производство здѣсь необходимо письменное (по мнѣнiю автора). Слѣдовательно писарь угомонитъ сходку, все смолкнетъ, писарь составитъ мiрской приговоръ (выраженiе автора) и спроситъ: довольны–ли рѣшенiемъ? Hѣтъ, отвѣтитъ недовольный (довольныхъ не будетъ, потому что всякiй стремится дойти до послѣдней инстанцiи). Ступайте вы, кляyзники, скажетъ писарь, въ съѣздъ (съѣзды мировыхъ судей — кассацiонная инстанцiя по мнѣнiю автора). Идутъ стороны въ съѣздъ, подаютъ жалобу и съѣздъ жалобу возвратитъ, такъ какъ жалоба аппеляцiонная, а не кассацiонная. Выйдутъ стороны изъ съѣзда, почешутъ въ затылкѣ и скажутъ въ одинъ голосъ: давай, братъ, лучше мириться... — Вѣстимо лучше помириться, а то по этимъ судамъ ходить одинъ расходъ деньгамъ да сапогамъ.

И такъ мы приходимъ къ тому заключенiю, что всѣ попытки представить лучшую организацiю волостнаго суда въ сущности даютъ очень не многое для разработки этого вопроса: всѣ онѣ отличаются, во 1–хъ, неполнотою, — напр. вопросъ объ установленiи справедливаго скораго исполненiя рѣшенiй и приговоровъ волостнаго суда и объ отвѣтственности органовъ исполнительной власти вовсе упущенъ изъ виду; во 2–хъ, всѣ эти попытки отличаются беллетристическою неряшливостью, что, полагаю, происходитъ, во 1–хъ, отъ отсутствiя внутренней системы въ разсмотрѣнiи даннаго вопроса; во 2–хъ, отъ односторонности авторовъ, которая доказывается тѣмъ, что ни одинъ изъ нихъ не нашелъ положительной стороны настоящаго волостнаго суда; въ 3–хъ, отъ крайне узкаго пониманiя сущности, цѣли и направленiя законодательства относительно крестьянскаго сословiя. Попытаемся же какъ можно яснѣе и въ немногихъ словахъ представить направленiе законодательства касающагося крестьянъ начиная съ 1861 года. Существованiе податнаго сословiя и крѣпостнаго права были самыя темныя пятна жизни русскаго государства. Благо Poссiи и каждаго живущаго въ ней требовало коренныхъ видоизмѣненiй крестьянскаго податнаго сословiя и многихъ вообще сторонъ государственной жизни.

Нынѣшнему царствованiю принадлежитъ починъ этихъ реформъ, возбудившихъ самодѣятельность общества, освѣтившихъ всѣ стороны народнаго быта. Поставивъ своею задачею сдѣлать каждаго русскаго свободнымъ гражданиномъ, крѣпостнаго раба полноправнымъ лицомъ, царствованiе Александра II стало безсмертнымъ въ исторiи. Начало всѣхъ реформъ положено уничтоженiемъ крѣпостнаго права. 19–го февраля 1861 года могучiй голосъ русскаго Царя, раздавшись изъ конца въ конецъ, призвалъ къ свободѣ миллiоны рабовъ. Съ этого момента податное сословiе стало уже величиною отрицательною, способною современемъ дойти до нуля. Вотъ почему законодательство со времени крестьянской реформы стремится постепенно уничтожить всѣ особенности крестьянскаго соссловiя какъ податнаго. Такъ законодательство стремится уничтожить, во 1–хъ, принудительность состоянiя его, для чего необходимо было распространить на крестьянъ тѣ положительныя права, которыми пользовались другiя состоянiя, каковы права производить торговлю, покупать земли, заводить фабрики; семейныя права, право вступать въ дозволенныя обязательства, право вступать въ гильдiи, записываться въ цехи, права по искамъ, жалобамъ, ходатайству, суду, права собственности въ движимомъ имуществѣ, право прiобрѣтенiя недвижимой и движимой собственности; вмѣстѣ съ тѣмъ крестьяне лишаются нѣкоторыхъ привиллегiй, напр., освобожденiя ихъ (хотя и не вполнѣ) отъ тѣлеснаго наказанiя. Далѣе законодательство стремится, во 2–хъ, уничтожить и другое свойство податнаго сословiя, которое состоитъ въ томъ, что на этомъ сословiи исключительно лежатъ всѣ финансовыя тягости государства и другiя государственныя повинности, которое стремленiе выражается въ уничтоженiи подушной подати, въ введенiи всеобщей воинской повинности; въ 3–хъ, наконецъ, само собою разумѣется, парализируя первые два признака, законодательство отчасти сглаживаетъ третiй отличительный признакъ податнаго состоянiя, именно его непривиллегированность. Какимъ путемъ еще достигается эта цѣль — уничтожить неправильность? очевидно сохраненiемъ за этимъ сословiемъ нѣкоторыхъ условiй, которыми это сословiе ставится въ исключительное, какъ бы привиллегированное положенiе; сюда то относятся, во 1–хъ, возстановленiе крестьянскаго судa, почему мы въ началѣ и сказали, что необходимо отличать условiя необходимыя (хотя бы и сословнаго характера) для дальнѣйшаго развитiя самостоятельной гражданской жизни отъ условiй, которыми обусловливается исключительное положенiе крестьянскаго сословiя въ государствѣ по отношенiю къ другимъ сословiямъ; сюда же должно отнести, во 2–хъ, возстановленiе общиннаго начала. Скажемъ и объ немъ нѣсколько словъ, чтобы еще тверже подкрѣпить нашъ взглядъ на направленiе законодательства 1861 года, котораго еще долго придется держаться.

Общинное начало возстановлено для замѣны прежнихъ правительственныхъ установленiй, вѣдѣнiю которыхъ подлежали раскладки и способъ собиранiя податей; слѣдовательно этимъ началомъ, во 1–хъ, поддерживается личная самостоятельность крестьянъ и во 2–хъ, имъ обезпечивается собственность крестьянъ отъ расхищенiя представителями казенной администрацiи. Возстановленiемъ этого начала еще яснѣе доказывается, что сглаживанiе сословныхъ отличiй не состоитъ въ смѣшенiи этихъ сословiй, т. е. въ огульномъ уничтоженiи признаковъ сословной самостоятельности, а лишь въ постепенномъ сближенiи ихъ, въ развитiи самостоятельности того сословiя, у котораго въ прошедшемъ всѣ стороны жизни были притуплены. Точно такъ и поступаетъ законодательство 1861 года: оно возстановило общинное начало въ виду указанныхъ цѣлей, хотя и понимаетъ, что община станетъ властью надъ отдѣльнымъ лицомъ. Точно такъ–же она поступила установляя волостной судъ. Вотъ въ чемъ заключается направленiе законодательства начиная съ 1861 г. Этого же направленiя придется держаться еще долго. Всякое дальнѣйшее преуспѣянiе зависитъ отъ строгаго и неуклоннаго проведенiя началъ, на которыхъ были построены всѣ реформы, начиная съ 1861 года, ибо всѣ отрадныя явленiя, переживаемыя нами, тесно связаны съ этими реформами, какъ слѣдствiе связано съ причиной.

Александръ Екимовъ.

_______

ОЧЕРКЪ ДѢЯТЕЛЬНОСТИ МОСКОВСКОЙ ДУМЫ ОТЪ 1863 ГОДА ДО НАСТОЯЩАГО ВРЕМЕНИ.

(Продолженiе).

На обязанности города лежитъ уплата долговъ, заключенныхъ по большей части весьма давно; всѣхъ ихъ четыре. 1) Долгъ бывшему государственному заемному банку совершенъ былъ на постройку арсенала (1825—1827) въ 542,170 р., театра (1827 г.) — 154,000 р., городской больницы (1828 г.) — 112,620 р., москворѣцкаго моста (1829 г.) — 16,530 p. и трiумфальныхъ воротъ (1829—1831) — 77,690 р., а всего на 903,010 руб. Заемъ этотъ съ 1 января 1845 г. разсроченъ на 28 лѣтъ, такъ что окончательное погашенiе его послѣдуетъ въ 1873 г.; капитальнаго же долга состояло къ 15 iюня 1863 г. — 189,252 р. 70 к., къ 1 января 1872 г. — 44,205 р. 17 к., а въ уплату этого долга ежегодно причитается 23,311 р. 80 к. Разсмотрѣвъ основанiя этого займа, финансовая коммиссiя въ докладѣ своемъ 1864 г. указала, что большая часть первоначальной суммы займа, именно 696,170 р., причиталась на предметы не относящiеся до обязанности города, такъ какъ арсеналы и театры содержатся — первые на счетъ казны, а вторые — на счетъ суммъ министерства двора, доказательствомъ чему служитъ и то, что послѣ пожара въ 1852 г. московскiй театръ былъ отстроенъ на счетъ казны, а не города; что же касается до остальныхъ трехъ займовъ, то хотя они и совершены на предметы дѣйствительно городской надобности, однако губернскiй комитетъ еще въ 1849 г. нашелъ нужнымъ ходатайствовать о сложенiи съ обязанности города уплаты по нимъ, такъ какъ городъ уплатилъ уже значительную часть капитальнаго долга и свсрхъ того имѣетъ еще значительный расходъ по уплатѣ первыхъ двухъ займовъ, до него прямо не относящихся. Въ виду всего этого общая дума въ 1864 г. стала ходатайствовать о сложенiи съ обязанности города уплаты долга государственному земскому банку. Министръ внутреннихъ дѣлъ нашелъ доводы думы по этому поводу правильными; а въ 1866 г. министръ финансовъ далъ решительный отвѣтъ по доводу этого ходатайства и, признавая издержки, для которыхъ былъ совершенъ этотъ заемъ, относящимися до обязанности города, не нашелъ возможности освободить Москву отъ уплаты долга. Странно однако, какимъ образомъ два министерства могли имѣть совершенно противоположные взгляды на обязанности города, которыя совершенно точно и ясно опредѣлены извѣстными законами? 2) и 3) На окончательную отдѣлку Покровскихъ казармъ былъ сдѣланъ въ 1844 г. заемъ въ 79,800 р. изъ суммъ военныхъ поселенiй окружнаго инженернаго управленiя, разсроченный на 36 лѣтъ, и затѣмъ въ 1851 г. на постройку флигеля при Покровскихъ казармахъ другой заемъ нъ 10,252 р., изъ московскаго приказа общественнаго призрѣнiя, разсроченный съ 1859 г. на 33 года. Капитальнаго долга по этимъ займамъ было въ 1863 г. 55,203 р. 60 к. и къ 1 января 1872 г. — 40,473 р. 16 к.; ежегодная же уплата составляетъ 4,952 р. 86 к.

4) Наконецъ въ перiодъ времени съ 1839 по 1854 г. было сдѣлано 32 займа изъ московскаго приказа общественнаго призрѣнiя на выдачу ссудъ для постройки домовъ въ Тверской–Ямской улицѣ, лавокъ на Болотной площади, съ возвратомъ ссудъ отъ владѣльцевъ домовъ и лавокъ, а также на постройку набережной по лѣвой сторонѣ Москвы–рѣки; сумма долга простиралась первоначально до 662,339 р. 62 к. и платежъ былъ разсроченъ на 33 года. Въ 1863 г. долга числилось 512,920 р. 12 к., а къ 1 января 1872 г. — 339,903 р. 39 к.; къ ежегодному взносу на уплату этого долга причитается 36,428 р. 41 к.

Такимъ образомъ на уплату всѣхъ долговъ, которыхъ къ 1 января 1872 г. было на 424,581 р. 72 к., городъ тратилъ ежегодно 64,693 р. 07 к.; только съ 1866 г. дума стала расходовать на этотъ предметъ нѣсколько меньше, отпуская въ платежъ капитала выкупныя свидѣтельства по номинальной цѣнѣ, которыя прiобрѣтала сама по курсу, что и доставило ей за послѣднiя пять лѣтъ незначительную экономiю въ 9 т. руб. въ годъ (среднимъ числомъ). Уплата долговъ, частiю неправильно возложенныхъ на обязанность города, частiю навязанныхъ ему правленiемъ IV округа путей сообщенiя, въ вѣдѣнiи котораго находились городскiя зданiя до 1867 г., представляетъ расходъ, отъ котораго Москва освободится лишь по окончательной уплатѣ всѣхъ долговъ.

При самомъ введенiи въ Москвѣ положенiя объ общественномъ управленiи 1863 г. общей думѣ пришлось на первыхъ же порахъ составить штатъ этого управленiя, распредѣлить обязанности между надлежащимъ количествомъ лицъ и назначить имъ содержанiе. Задача эта была особенно трудна по двумъ причинамъ: вопервыхъ, невозможность точно опредѣлить личный составъ обширнаго и сложнаго управленiя, а также и размѣръ вознагражденiя каждой отдѣльной должности безъ указанiй опыта, заставилъ общую думу руководствоваться въ этомъ отношенiи примѣромъ Петербурга; вовторыхъ — и это едва ли не самое главное затрудненiе — думѣ пришлось бороться съ предубѣжденiями общества противъ бывшей шестигласной думы. На прежнюю думу смотрѣли въ Москвѣ точно такъ, какъ теперь еще смотрятъ на нѣкоторыя судебныя мѣста прежнихъ порядковъ; всѣмъ извѣстно было, что въ канцелярiи думы распространено было взяточничество, что чиновникъ ея принадлежалъ къ числу самыхъ истыхъ чернильныхъ душъ, и очевидно, что при такихъ условiяхъ никто изъ людей, получившихъ университетское образованiе не рѣшился бы служить въ думѣ, чтобы не подвергнуться всеобщимъ насмѣшкамъ (чтобъ не сказать всеобщему презрѣнiю). Предубѣжденiя эти были далеко не безъ основанiя: крайне малое содержанiе служащихъ въ шестигласной думѣ вызвало естественно стремленiе пополнить его недостаточность поборами съ просителей (понятно — при крайней неразвитости нашего чиновничества старыхъ временъ), да къ тому же и самыя дѣла въ думѣ представляли не малый соблазнъ; приходилось постоянно имѣть дѣло съ подрядчиками, торгами и другими крупными денежными операцiями, при которыхъ всегда удобно было получать возмездiе, выходящее изъ предѣловъ положеннаго оклада. Впрочемъ, мы вовсе не желали бы сваливать всю вину на прежнiй чиновничiй людъ: размноженiю взяточничества способствовали не столько сами чиновники, сколько тѣ лица, которыя давали имъ взятки, а всѣмъ извѣстно, что въ средѣ нашего купечества, напр., еще и теперь господствуетъ мнѣнiе, что лучше дать взятку, да быть увѣреннымъ въ успѣшномъ исходѣ дѣла; такъ что многiе изъ этой среды весьма недовольны ни мировыми, ни судебными учрежденiями, ни теперешними порядками въ думѣ.

Какъ бы тамъ ни было — московское общество косо смотрѣло на думу, да и теперь еще, не смотря на радикальное преобразованiе ея и усилiя первыхъ двухъ городскихъ головъ, князя Щербатова и Черкаскаго, обновить думу — общество все еще продолжаетъ неблаговидно относиться къ этому учрежденiю и весьма часто еще приходится слышать въ московскихъ кружкахъ толки о томъ, что служить въ думѣ и неприлично, и гадко, что прежнiе порядки продолжаются до сихъ поръ и т. п. При этомъ естественно спрашиваешь себя: какимъ образомъ наше общество можетъ подавить въ себѣ чувство самолюбiя до того, чтобъ унижать въ собственныхъ глазахъ учрежденiе, которому оно же ввѣрило управленiе всѣмъ городомъ, какимъ образомъ можетъ оно позволить себѣ отвлекать нашихъ молодыхъ людей, получившихъ университетское образованiе, отъ службы въ думѣ? Не есть ли это крайнее непониманiе интересовъ всего общества, непониманiе самыхъ необходимыхъ условiй успѣха въ веденiи общественнаго дѣла?

Приговоромъ общей думы 18 мая 1863 г. былъ утвержденъ временный штатъ для городскаго управленiя въ слѣдующемъ видѣ: городскому головѣ 5,000 руб., городскому секретарю — 2,500 р., двумъ его помощникамъ — 800 и 600 р., 10 членамъ распорядительной думы по 1,500 р., 4 секретарямъ по 1,000 р., 12 столоначальникамъ, регистратору и журналисту по 600 р., 12 помощникамъ столоначальниковъ, помощникамъ peгистратора, журналиста и экзекутора по 300 р., главному бухгалтеру и казначею по 1,500 руб., 2 казначеямъ до 1,000 р., 2 бухгалтерамъ и контролеру по 800 р., экзекутору 480 р., регистратору бухгалтерiи, 2 помощникамъ контролера и архиварiусу по 420 р., 8 бухгалтерскимъ помощникамъ по 360 р., на сторожей и курьеровъ 2,400 р. и на содержанiе канцелярскихъ чиновниковъ въ числѣ дѣйствительной надобности по общей думѣ 2,500 р. и по распорядительной — 8,000 р. Содержанiе торговой и хозяйственной полицiи и аукцiонной камеры опредѣлено было слѣдующимъ образомъ: секретарю торговой депутацiи — 420 р., на писцовъ и канцелярскiе матерiалы — 600 р., на содержанiе торговыхъ смотрителей, ихъ помощниковъ и базарныхъ смотрителей — 5,000 р., коммисаровъ городской казны и смотрителей городскихъ зданiй — 3,000 р., управляющему аукцiонной камерой 500 р. и 10 депутатамъ для раскладки городскаго налога на недвижимыя имущества — по 360 р. Къ этому штату присоединены были впослѣдствiи горный чиновникъ и мастеръ для клейменiя вѣсовъ и мѣръ, съ содержанiемъ въ 200 и 180 руб. Затѣмъ, цѣлымъ рядомъ приговоровъ штатъ этотъ дополнялся и видоизмѣнялся, по мѣрѣ надобности. Въ 1865 году, по иницiативѣ городскаго головы, князя Щербатова, общая дума положила ежегодно вносить въ смѣты городскихъ расходовъ по 10,000 р. на выдачу наградъ чиновникамъ, начиная съ секретарей и кончая писцами, по усмотрѣнiю городскаго готовы; награды распредѣлялись большею частiю соразмѣрно содержанiя каждаго лица и порядокъ этотъ сохранился до настоящаго времени. Въ 1866 г. завѣдыванiе городскими зданiями и сооруженiями передано было IV округомъ путей сообщенiя думѣ, вслѣдствiе чего явилась необходимость учредить при думѣ особую экспедицiю — строительное отдѣленiе, и составить для него штатъ. Личный составъ этого отдѣленiя образовался изъ секретаря, 3 столоначальниковъ и 3 помощниковъ ихъ, получавшихъ содержанiе одинаково съ соотвѣтствующими должностями въ прочихъ экспедицiяхъ; кромѣ того назначено было: 4 техникамъ по 2,000 руб., топографу съ чертежникомъ — 2,000 р., на канцелярiю отдѣленiя 1,080 руб. и на наемъ сторожей 1,300 р. Въ 1867 году приглашенъ былъ особый техникъ для наблюденiя за газовымъ заводомъ и освѣщенiемъ съ жалованьемъ въ 2,000 р.; въ 1868 г. увеличено было содержанiе торговой депутацiи съ 600 до 1,080 р.; въ 1869 г. къ штату думы присоединенъ былъ техникъ, наблюдающiй за буренiемъ артезiанскаго колодца, съ окладомъ въ 2,000 р.; назначено было 2,500 руб. на содержанiе коммиссiи по разбору недоимокъ по процентному сбору и приглашенъ быть повѣренный по дѣламъ города съ жалованьемъ въ 1,000 р.; кромѣ того общая дума положила увеличить содержанiе 4 членовъ завѣдующихъ экспедицiями съ 1,500 до 2,500 руб. каждому.

По вступленiи своемъ въ должность городскаго головы, князь Черкаскiй въ томъ же году предложилъ общей думѣ увеличить содержанiе всѣмъ служащимъ въ канцелярiяхъ общей и распорядительной думъ, такъ какъ существовавшiе до того времени оклады были недостаточны и не могли привлечь на службу въ думу образованныхъ и дѣйствительно полезныхъ лицъ. Вслѣдствiе этого, приговоромъ 5 ноября 1869 г. было положено увеличить содержанiе слущащимъ въ слѣдующемъ размѣрѣ: по распорядительной думѣ секретарямъ до 1,800 р., 8 столоначальникамъ, регистратору, контролеру и 4 бухгалтерскимъ помощникамъ до 1,200 р., 8 другимъ столоначальникамъ и 4 бухгалтерскимъ помощникамъ до 1,000 р., главному бухгалтеру до 2,500 р., 2 бухгалтерамъ до 1,500 р., регистратору бухгалтерiи и двумъ помощникамъ контролера до 800 р., архиварiусу и экзекутору до 600 р. и помощнику архиварiуса до 500 р. По общей думѣ — 2 помощникамъ городскаго секретаря до 1,800 р. и 1,200 р. и наконецъ увеличить сумму на содержанiе канцелярiи распорядительной думы съ 8 до 17,000 р., оставивъ прежнюю сумму на награды безъ измѣненiя. Въ слѣдующемъ году явилась надобность въ усиленiи контроля надъ газовымъ освѣщенiемъ, вслѣдствiе возникшихъ пререканiй между думою и газовымъ обществомъ, по поводу качества газа и силы свѣта его, почему дума нашла нужнымъ устроить при лабораторiяхъ московскаго университета и техническаго училища двѣ повѣрочныя станцiи, снабженныя необходимыми инструментами, а наблюденiя на этихъ станцiяхъ ввѣрить двумъ техникамъ, которымъ назначить до 900 р. въ годъ жалованiя и по 350 р. на содержанiе станцiй и аппаратовъ.

Наконецъ, по иницiативѣ же кн. Черкаскаго былъ возбужденъ вопросъ о пересмотрѣ правилъ объ управленiи строительно–хозяйственною частiю, оказавшихся во многихъ отношенiяхъ неудовлетворительными и недостаточными, какъ показалъ опытъ. Соображенiя распорядительной думы были представлены на обсужденiе общей думы, которая и утвердила, 2 ноября 1871 г., новыя правила для состоящихъ при думѣ архитекторовъ и техниковъ и положила назначить втораго инспектора по строительной части, съ жалованiемъ въ 3,000 руб. (первымъ инспекторомъ былъ одинъ изъ членовъ думы, которому прибавлено къ членскому содержанiю въ 1,500 руб. еще 1,600 руб.). Эта сумма внесена въ первый разъ въ смѣту 1872 г.; по этой же смѣтѣ ассигнована особая сумма въ 23,160 р. на содержанiе оцѣночныхъ коммиссiй, которымъ поручена оцѣнка вновь возведенныхъ въ городѣ зданiй и переоцѣнка прежнихъ домовъ частныхъ лицъ, въ которыхъ сдѣланы перестройки, съ цѣлiю опредѣлить процентный сборъ съ нихъ; причемъ въ вознагражденiе членовъ коммиссiй назначено не постоянное жалованiе, какъ было прежде, а по 10 р. за каждую утвержденную думою оцѣнку (съ 8 iюня 1871 г.). Результатомъ такой мѣры было то, что вмѣсто накопившихся въ прежнее время невыполненныхъ оцѣнокъ, теперь ихъ поступаетъ такое количество, что дума не успѣваетъ разсматривать и утверждать ихъ. О влiянiи же этой мѣры на процентный сборъ нельзя еще ничего сказать, такъ какъ коммиссiя открыла свои дѣйствiя лишь съ конца прошлаго года.

Вообще, содержанiе городскаго общественнаго управленiя, включая сюда личный составъ его, расходы по канцелярiи, на наемъ помѣщенiя для думы и др. мелкiе расходы стоило городу въ 1863 г. — 103,193 руб. 36 к. и достигло въ 1871 г. до 179,633 руб. 61 к.; на 1872 предназначено было на тотъ же предметъ 201,515 р. 04 к., главнымъ образомъ отъ увеличенiя содержанiя оцѣночныхъ коммиссiй.

Хотя этотъ расходъ и представляетъ довольно значительную цифру среди прочихъ городскихъ расходовъ достигая почти ¹/₁₀ послѣднихъ, однако онъ вполнѣ оправдывается своею цѣлесообразностью. Хорошiе оклады привлекли на службу въ городское управленiе людей по большей части развитыхъ и образованныхъ, что гарантируетъ до нѣкоторой степени добросовѣстное и разумное исполненiе возложенныхъ на нихъ обязанностей. Зато хозяйственная часть общественнаго управленiя, лежащая на торговой и хозяйственной полицiи, находится въ весьма незавидномъ подоженiи. Торговая полицiя, обязанная слѣдить за правильнымъ ходомъ торговли вообще и своевременнымъ поступленiемъ сборовъ въ пользу города съ промышленниковъ и торговыхъ заведенiй, продолжаетъ существовать на началахъ, которыя были выработаны для нея въ концѣ 40–хъ годовъ. Еще въ 1863 г. общая дума обратила вниманiе на неудовлетворительность надзора думы за дѣйствiями торговой полицiи и необходимость выработать по этому поводу новыя правила; какъ и всегда, учреждена была съ этою цѣлью особая коммиссiя, но составленная ею инструкцiя торговой полицiи оказалась несоотвѣтствующею ни новымъ правиламъ о пошлинахъ 1861, ни судебнымъ уставамъ 1864 г., а потому была отвергнута думою; новыхъ же правилъ составлено не было. Обязанности членовъ этой полицiи весьма важны и сложны: на торговой полицiи лежитъ отвѣтственность за всякiя злоупотребленiя торговцевъ и промышленниковъ какъ въ отношенiи частныхъ лицъ, такъ и города, отъ ихъ дѣятельности зависятъ съ одной стороны большiя удобства для всѣхъ городскихъ обывателей, а съ другой — выгода для городской кассы отъ правильнаго поступленiя сборовъ. Между тѣмъ численный составъ этой полицiи въ Москвѣ слѣдующiй: 6 торговыхъ старостъ, съ жалованьемъ въ 200 р., 9 помощниковъ ихъ, получающихъ по 150 р., 24 базарныхъ смотрителя, получающихъ по 100 р. въ годъ и 68 рядскихъ старостъ, не получающихъ отъ города никакого вознагражденiя, а пользующихся отъ торговцевъ добровольнымъ, установленнымъ обычаемъ сборомъ (т. наз. подмочныя деньги); нужно притомъ замѣтить, что всѣ эти должности замѣщаются не по опредѣленiю думы или торговой депутацiи, а по выборамъ и составляютъ, такъ сказать, повинность, которую должны отбывать лица производящiя въ Москвѣ торговлю или занимающiяся промыслами. Можно–ли при этихъ условiяхъ требовать отъ членовъ торговой депутацiи добросовѣстнаго исполненiя обязанностей, когда послѣднiя должны отнимать у нихъ много времени, требовать много труда, извѣстной степени развитiя; когда эти обязанности налагаются почти обязательно, помимо желанiя принимающихъ ихъ и въ довершенiе всего, — отвлекая членовъ отъ ихъ спецiальныхъ занятiй, почти вовсе не вознаграждаются? Можно–ли также удивляться, что до сихъ поръ продолжаютъ въ Москвѣ обвѣщивать на сѣнныхъ площадяхъ и въ лавкахъ, что лавка съ мясной и рыбной провизiей, пекарни и др. заведенiя содержатся крайне небрежно и грязно, что въ нихъ часто можно встрѣтить «недоброкачественные", какъ ихъ называютъ «Полицейскiя Вѣдомости", а въ сущности — просто гнилые и тухлые продукты? Bсѣ эти недостатки обратили на себя вниманiе кн. Черкаскаго въ началѣ 1869 г. и для устраненiя ихъ имъ было предложено совершенно измѣнить начала торговой полицiи, имѣть нѣсколько лицъ по назначенiю думы для общаго надзора за дѣйствiями полицiи, назначить членамъ ея вознагражденiе и пр. Всѣ эти мѣры переданы были на обсужденiе торговой депутацiи и сословнымъ управамъ, но лишь первая доставила по этому вопросу свои заключенiя, которыя и были тотчасъ переданы въ особую комиссiю при общей думѣ.

Положенiемъ о доходахъ и расходахъ г. Москвы 13 апрѣля 1823 г. и позднѣйшими узаконенiями возложено на обязанность города содержанiе разныхъ учрежденiй и отдѣльныхъ частей, имѣющихъ большее или меньшее отношенiе до города, именно конторы адресовъ, полицiи, жандармскаго дивизiона, пожарной команды, врачебно–полицейскаго правленiя, мировыхъ учрежденiй, городскаго арестантскаго дома, тюремныхъ учрежденiй, казармъ, комендантскаго управленiя и караульныхъ домовъ.

Московская контора адресовъ, учрежденная въ 1809 г., имѣла первоначальною цѣлiю слѣдить за нравственностiю лицъ, промышляющихъ личнымъ трудомъ по найму, которымъ обязаны были выдавать адресныя билеты и взимать съ нихъ сборъ какъ за эти билеты, такъ и на больницу для чернорабочихъ; съ теченiемъ времени первая цѣль потеряла всякое значенiе и не достигалась конторою, обратившеюся просто въ сборщину городскаго налога. Въ виду этого и существенныхъ неудобствъ, представляемыхъ системой адресныхъ билетовъ, общая дума, по предложенiю бывшаго московскаго генералъ–губернатора П. А. Тучкова еще въ 1863 г. поручила особой коммиссiи разработать вопросъ объ измѣненiи адреснаго сбора. Выработанный коммиссiей проектъ упраздненiя конторы и измѣненiя способовъ взиманiя сбора былъ принятъ общей думой и представленъ на утвержденiе правительства; не получая отвѣта на это ходатайство, дума возобновила его въ 1869 г., но также безуспѣшно; а между тѣмъ, въ 1871 г. думѣ былъ предложенъ на обсужденiе тотъ же вопросъ — объ упраздненiи адресной конторы — выработанный въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ, который городъ представилъ на утвержденiе 7 лѣтъ тому назадъ, а такимъ образомъ лишь теперь думѣ представляется возможность достичь цѣли, къ которой она стремилась еще въ 1864 г. Въ этотъ же промежутокъ времени адресная контора продолжала существовать на прежнихъ основанiяхъ и содержанiе ея (какъ личнаго состава, такъ и изданiя), обходившееся въ 1863 г. въ 12.230 р. 45 к. стоило городу въ 1871 г. 16.413 р. 16 к., т. е. расходы по взиманiю адреснаго сбора составляютъ 12 проц. самаго сбора (въ среднихъ цифрахъ за 9 лѣтъ). Увеличенiе стоимости содержанiя конторы за послѣднiе годы обусловливается главнымъ образомъ возвышенiмъ платы за наемъ помѣщенiя для нея, такъ какъ дума не могла иначе заключать контракта на этотъ предметъ, какъ на годъ только, въ ожиданiи упраздненiя ея; второй причиной этого увеличенiя было назначенiе наградныхъ денегъ чиновникамъ, по 2,573 р. 84 к. въ годъ, — расходъ вполнѣ справедливый, вызванный крайне недостаточнымъ содержанiемъ, которое получаютъ они до сихъ поръ (правитель конторы — 428 р. 57 к., секретарь — 285 р. 71 к., казначей — 228 р. 57 к. и писарь — 142 р. 85 к.).

Между прочими статьями содержанiя полицiи на обязанности города лежитъ содержанiе личнаго состава управы благочинiя, этого подчиненнаго полицiи мѣста, имѣющаго весьма мало отношенiя до города. Личный составъ управы опредѣленъ былъ штатами 1823 г. и затѣмъ видоизмѣнялся послѣдующими узаконенiями, такъ что содержанiе его обходилось городу въ 1863 г. въ 17,962 р. 96 к., включая сюда и содержанiе предсѣдательствующаго полицiймейстера. При введенiи въ Москвѣ судебной реформы часть дѣлъ управы должна была перейти въ новые суды, и потому дума въ 1866 г. ходатайствовала объ упраздненiи гражданскаго отдѣленiя управы, а затѣмъ въ 1867 г. просила упразднить и уголовное отдѣленiе, предоставивъ управѣ только дѣла о взысканiи по векселямъ, розыскѣ лицъ по уголовнымъ дѣламъ, нарушенiи паспортнаго устава и нѣкоторыя другiя. Ходатайство это было уважено лишь въ 1869 г. и изъ смѣты на этотъ годъ исключена, по содержанiю управы, сумма въ 5,965 р.; такимъ образомъ, съ 1869 г. ежегодно расходуется на содержанiе управы благочинiя до 12,017 р. 94¹/₂ коп... Вѣроятно, съ преобразованiемъ вексельнаго устава и учрежденiемъ въ Москвѣ центральнаго полицейскаго управленiя, управа или совершенно упразднится, или преобразуется и расходы города по ея содержанiю измѣнятся; но уменьшатся ли они — рѣшить напередъ нельзя, хотя сомнительно какое либо уменьшенiе расходовъ Москвы на содержанiе полицiи, какъ это сейчасъ увидимъ.

Личный составъ городской полицiи распадается на два отдѣла: штабъ и оберъ–офицеровъ и нижнихъ чиновъ. Число первыхъ и окладъ ихъ жалованья основанъ на весьма старыхъ положенiяхъ относящихся къ перiоду съ 1823 по 1861 г.; с этого времени никакихъ измѣненiй въ этомъ отношенiи не было и слѣдовательно во все время дѣйствiя городскаго управленiя 1863 г. личный составъ высшихъ должностей полицiи оставленъ тотъ же. Такимъ образомъ городъ расходуетъ ежегодно (включая сюда все содержанiе — жалованье, столовыя, квартирныя и фуражныя деньги) на содержанiе оберъ–полицiймейстера — 5,091 р. 09 к., канцелярiи его — 7,850 р. (съ 1867 г. впрочемъ, а до того времени отпускалось на канцелярiю 12,350 р., такъ какъ въ число чиновъ ея входило 4 слѣдственныхъ пристава, должности которыхъ упразднились со введенiя судебной реформы), трехъ полицiймейстеровъ — по 2,628 р. 61¹/₄ к. и на канцелярiю при нихъ по 285 р. 71 к., 17 частныхъ приставовъ по 772 р. 77 к., 90 квартальныхъ надзирателей — по 409 р. 96³/₄ к., 51 помощника надзирателя — по 305 р. 15¹/₂ к., и 50 другихъ помощниковъ — по 282 р. 72¹/₄ к.; сверхъ того на канцелярiю частныхъ приставовъ жалованья 17 письмоводителямъ по 71 р. 43 к. и 40 писарямъ по 4 р. 76¹/₂ к., на приварокъ и аммуницiю послѣднимъ по 15 р. 71 к. и на канцелярскiе расходы каждой части по 885 р. 81 к., а на канцелярiи кварталовъ — по 200 р. Слѣдовательно, содержанiе штабъ и оберъ–офицеровъ полицiи и канцелярiй при нихъ обходится городу въ 143,672 р. 49¹/₄ к. ежегодно.

Въ 1861 г. генералъ–губернаторъ возбудилъ вопросъ о замѣнѣ извѣстнаго числа нижнихъ полицейскихъ чиновъ вольнонаемными людьми — вопросъ, который разрѣшился лишь въ теченiе 1863 г., такъ что къ 1864 г. составъ этихъ чиновъ опредѣлился слѣдуюшимъ образомъ: 90 старшихъ городовыхъ унтеръ–офицеровъ, получающихъ по 34 р. 29 к. въ годъ, 134 младшихъ — по 24 р., 17 унтеръ–офицеровъ пѣшей команды (мушкатеры) — по 10 р. 65 к. и 295 рядовыхъ той же команды — по 2 р. 68 к., 746 городскихъ стражей — по 6 р. 86 к. и наконецъ 318 ч. вольнонаемныхъ, изъ коихъ 284 получали по 144 р. и 34 — по 48 р. въ годъ, а всего 1,610 человѣкъ; кромѣ того для пѣшей воинской команды отпускалась аммуницiя и провiантъ натурою и харчевыя по 12 р. въ годъ на человѣка: городскимъ же стражамъ сверхъ аммуницiи выдавалось деньгами на провiантъ по 27 р. 34 к. Затѣмъ въ 1864 г. государственный совѣтъ, при разсмотрѣнiи росписи на тотъ годъ, положилъ исключить изъ нея 72,206 р. 32 к. на отопленiе и освѣщенiе казармъ, отнеся этотъ расходъ на земскiй сборъ, и 14,352 р. 71 к. на отопленiе генералъ–губернаторскаго и губернаторскаго домовъ, а взамѣнъ того внести 131,160 руб. на содержанiе 1,000 ч. нижнихъ чиновъ, прикомандированныхъ изъ войскъ на усиленiе московской полицiи; а такъ какъ въ дѣйствительности на это понадобилось не 1,000, а 800 человѣкъ, которымъ назначено было 380 — по 120 р., a 470 по 108 р. въ годъ жалованья, то городъ не понесъ никакого почти ущерба отъ этой замѣны; онъ освободился отъ расхода въ 85,000 руб., а взамѣнъ того сталъ расходовать 90,360 руб. на прикомандированныхъ нижнихъ чиновъ; личный же составъ этихъ чиновъ увеличился при этомъ до 2,410 ч. Въ 1866 г. былъ составленъ оберъ–полицiймейстеромъ новый штатъ для нижнихъ чиновъ, одобренный и принятый общею думою и по которому полагалось: старшихъ городовыхъ унтеръ–офицеровъ 91, получающихъ по 108 р., младшихъ 310 — по 96 р., рядовыхъ 1,118 — по 84 р., вѣстовыхъ 91 — по 84 р. и вольнонаемныхъ 284 — по 144 р.; a затѣмъ прекратился расходъ города на провiантъ, аммуницiю и харчевыя нижнимъ полицейскимъ чинамъ. Въ 1867 г. пѣшая команда была сравнена, относительно содержанiя, съ прочими чинами полицiи, такъ что унтеръ–офицеры ея стали получать по 108 р., а нижнiе чины — по 84 р. въ годъ, и наконецъ въ 1868 г. 120 человѣкъ рядовыхъ были замѣнены вольнонаемными людьми. Такимъ образомъ съ 1868 г. установился и сохранился до настоящаго времени слѣдующiй составъ нижнихъ полицейскихъ чиновъ: 91 старшихъ городовыхъ, получающихъ по 108 руб., 310 младшихъ — по 96 р., 1,068 рядовыхъ по 84 руб., 91 вѣстовой — по 84 р., 404 вольнонаемныхъ по 144 руб., 17 унтеръ–офицеровъ пѣшей команды по 108 р. и 295 рядовыхъ этой команды — по 84 р., а всего 2,276 человѣкъ, на содержанiе которыхъ отпускается ежегодно 221,736 руб.

Кромѣ жалованья, городъ расходуетъ еще значительныя суммы по полицiи на отопленiе, освѣщенiе и ремонтъ дома оберъ–полицiймейстера, 17 частныхъ домовъ и будокъ и наконецъ 10,000 р. на содержанiе полицейскихъ курьеровъ съ лошадьми (послѣдняя сумма отпускается сполна въ распоряженiе оберъ–полицiймейстера и думѣ неизвѣстно, сколько содержится курьеровъ и лошадей и во что обходится дѣйствительно ихъ содержанiе). Все вообще содержанiе полицiи (кромѣ управы благочинiя) стоило городу въ 1863 г. 286,753 р. 33 к., а въ 1871 г. 431,969 р. 96 к., т. е. почти что удвоилось въ 9 лѣтъ и содержанiе это составляетъ почти что ^1/₉ всѣхъ городскихъ доходовъ.

Если припомнить, что расходъ по полицiи составляетъ самую крупную статью изъ всѣхъ расходовъ Москвы, можно, кажется, требовать, чтобы онъ удовлетворялъ потребностямъ города въ этомъ отношенiи, чтобы личный составъ полицiи былъ по меньшей мѣрѣ удовлетворителенъ, а этого то именно и не существуетъ на дѣлѣ: всякому москвичу извѣстны значительные недостатки московской полицiи, да и незнакомый съ московскою жизнiю безъ труда ихъ замѣтитъ изъ приведенныхъ выше цифръ. Какъ численный составъ, такъ и окладъ содержанiя особенно для штабъ и оберъ–офицеровъ опредѣлены узаконенiями, изданными лѣтъ за 20 до нашего времени, и если они въ свое время и были достаточны, то, очевидно, теперь служатъ лишь источниками всевозможныхъ злоупотребленiй. Какую пользу приноситъ городу эта данная вереница подчиненныхъ другъ другу должностей рѣшить довольно трудно, и городскому управленiю положительно неизвѣстно. Попытка же думы сократить нѣкоторыя промежуточныя должности, отклонить отъ себя нѣкоторые расходы по полицiи — напр. содержанiе прикомандированныхъ нынѣ изъ войска нижнихъ чиновъ — не увѣнчалась успѣхомъ и ходатайство думы по этому поводу осталось съ 1864 г. безъ отвѣта; напротивъ того, дума вынуждена была увеличить свои расходы особенно по содержанiю нижнихъ чиновъ, такъ какъ эта издержка вызвана была совершенною недостаточностiю ихъ прежняго содержанiя. Такимъ образомъ коренное преобразованiе полицiи есть насущная потребность города, но приступить къ нему было не во власти московской думы; казалось бы, что между городскимъ управленiемъ и городскою полицiей должна была существовать самая темная связь, при которой только и мыслимо правильное устройство городскаго хозяйства, а между тѣмъ 9 лѣтнiй опытъ доказалъ, что между этими двумя учрежденiями и существуетъ общаго одно только названiе. Дума не знаетъ ни количества дѣлъ, которое лежитъ на обязанности той или другой полицейской должности, ни количество доходовъ полицiи отъ прописки паспортовъ и полицейской типографiи, не имѣетъ, однимъ словомъ, рѣшительно никакихъ данныхъ, чтобы судить о необходимыхъ мѣрахъ для улучшенiя полицiи: вотъ почему дума и не могла въ эти 9 лѣтъ возбудить вопросъ о преобразованiи полицiи. Всѣ измѣненiя, которыя происходили въ составѣ полицiи за послѣднее время, совершались по иницiативѣ полицiи же, а не города, утверждались нерѣдко безъ вѣдома послѣдняго и какъ снѣгъ на голову падали на городскую кассу. Только при такихъ отношенiяхъ между городомъ и полицiей и можно понять, какимъ образомъ городское общество, узнавъ случайно о томъ, что составляется новый штатъ для московской полицiи, могло составить приговоръ 28 апрѣля 1872 г. «ходатайствовать о томъ, чтобы штатъ этотъ до его утвержденiя былъ представленъ на разсмотрѣнiе общей думы, такъ какъ вопросъ этотъ существенно затрогиваетъ интересы городской кассы". Въ этомъ приговорѣ выразились и боязнь общества за интересы города, на который неминуемо будетъ возложенъ новый, быть можетъ непосильный для него расходъ, и сознанiе въ томъ, что относительно полицiи городъ исполнялъ до сихъ поръ обязанность казначея — не болѣе, который рѣшительно не долженъ знать, на что идутъ выдаваемыя имъ деньги. Къ сожалѣнiю, не только относительно полицiи, но и относительно всѣхъ почти учрежденiй, содержимыхъ на городскiя средства, дума поставлена въ такое положенiе, и всѣ усилiя ея измѣнить такой порядокъ вещей не привели рѣшительно ни къ какимъ хорошимъ результатамъ.

Пожарная часть составляетъ одну изъ весьма важныхъ отраслей городскаго хозяйства вслѣдствiе значительнаго еще числа деревянныхъ построекъ въ городѣ, не исключая даже центральныхъ его частей и обширности пространства, на которое раскинулась Москва. Въ основанiяхъ расходовъ по этой части съ 1863 г. не произошло никакихъ существенныхъ перемѣнъ; пожарная команда по прежнему состоитъ изъ брандтъ–мaiopa, 19 брандтмейстеровъ, 19 помощниковъ ихъ, 1,319 пожарныхъ служителей и 23 мастеровыхъ при пожарномъ депо. Содержанiе всѣхъ этихъ лицъ опредѣлено положенiемъ 1823 г. (исключая содержанiя брандтъ–мaiopa, которое увеличено было думою съ 1870 г. до 4,000 р.) и они получаютъ жалованья: брандтмейстеръ — 285 р. 71 к., его помощникъ — 10 р. 65 к., служитель — 6 p. 86 к. и мастеровые отъ 34 р. 29 к. до 74 р. 29 к., такъ что весь расходъ на личный составъ составляетъ 19,535 р. 47 к. въ годъ. Кромѣ того, городъ отпускаетъ на команду: провiантъ (по 2¹/₂ п., муки и 18 гарнцевъ крупы въ годъ на человѣка), аммуницiю и харчевыя деньги, которыя съ 3 р. 60 к. увеличены были до 12 р. на человѣка въ годъ съ 1868 г., и сверхъ того содержитъ 450 лошадей, обозъ и всѣ пожарные инструменты. Вообще же, содержанiе пожарной части стоило городу среднимъ числомъ за послѣднiя 9 лѣтъ по 137,782 р. 56 к. ежегодно (наибольшiй и наименьшiй расходъ были въ 1870 г. и 1867 г. — 157.474 р. 99 к. и 119.808 р. 94 к.). Между тѣмъ оберъ–полицiймейстеръ и брандтъ–маiоръ обращались неоднократно къ городу съ ходатайствомъ объ увеличенiи средствъ пожарной команды, на что необходимо было, по ихъ исчисленiямъ, до 30,000 руб. въ годъ. Общая дума отнеслась весьма внимательно и разумно къ этому вопросу: она учредила 18 февраля 1869 г. смѣшанную коммиссiю поровну изъ гласныхъ и представителей полицiи (включая сюда и брандтъ–мaiopa, какъ главнаго хозяина пожарной части) и поручила ей, подробно ознакомившись со всѣмъ строемъ пожарнаго дѣла, составить штаты этой команды, опредѣляющiе численный составъ ея, оклады жалованья, количество потребнаго провiанта для нижнихъ чиновъ и фуража для лошадей, число инструментовъ и способъ ихъ ремонтированiя. Благодаря дѣятельности предсѣдателя коммиссiи, Ю. Ѳ. Самарина, послѣ тщательнаго осмотра всѣхъ 17 частей города, коммиссiя 3 iюля 1870 г. представила новые штаты и обширный докладъ на обсужденiе общей думы. Коммиссiя не могла не обратить вниманiя на ненормальность прежняго порядка расходованiя городскихъ средствъ на содержанiе команды, при которомъ дума не имѣла ни малѣйшаго права контролировать пожарное хозяйство, не знала ни спецiальныхъ средствъ команды (отъ выжиганiя трубъ, театральнаго наряда и т. д.), ни ея недостатковъ и нуждъ; и потому въ новомъ штатѣ кoммиcciя позаботилась устранить эти недостатки. Заключенiя коммиссiи были приняты общею думою и утверждены приговоромъ ея отъ 22 февраля 1871 г. Дума вполнѣ сознала, что новый расходъ въ 40,000 руб., который предположенъ былъ новымъ штатомъ пожарной команды, вызванъ крайнею необходимостiю улучшить средства команды и что, въ случаѣ утвержденiя этого приговора, городъ будетъ имѣть возможность знать насколько его расходы соотвѣтствуютъ дѣйствительной потребности въ нихъ. Нужно замѣтить, что приговоръ общей думы до сихъ поръ еще не утвержденъ правительствомъ, да и едва ли еще представленъ на разсмотрѣнiе министерства генералъ–губернаторомъ, главнымъ образомъ вслѣдствiе разныхъ возраженiй, сдѣланныхъ по поводу его со стороны полицiи и брандтъ–мaiopa; этотъ фактъ можетъ служить новымъ доказательствомъ странныхъ, чуть не враждебныхъ отношенiй, въ которыхъ находятся московскiя дума и полицiя...

Въ отношенiи врачебно–полицейскаго комитета вся дѣятельность думы съ 1864 г. ограничилась упраздненiемъ въ 1864 г. должности ветеринарнаго врача при скотопрогонномъ дворѣ, какъ вовсе не относящаяся до обязанности города; и увеличенiемъ содержанiя фельдшерамъ (въ 1865 г.). Такимъ образомъ расходъ города по этому управленiю составляетъ незначительную сумму въ 5,800 р. (въ круглыхъ цифрахъ). Хотя дума и предложила, согласно ходатайству медицинской конторы, увеличить содержанiе и городскихъ врачей, дѣйствительно весьма недостаточное (10 старшихъ врачей получаютъ по 142 р. 82¹/₂ к., и 7 младшихъ — по 85 р. 71 к. въ годъ жалованья), однако государственный совѣтъ исключилъ изъ росписи 1865 г. внесенную на этотъ предметъ сумму, такъ какъ подобное увеличенiе можетъ подать поводъ къ такимъ же расширенiямъ расходовъ и другихъ городовъ; медицинскiе же чиновники должны получать кромѣ жалованья добавочное содержанiе изъ такъ называемаго штемпельнаго сбора.

Относительно попечительнаго о тюрьмахъ комитета дума поставлена въ исключительное, крайне невыгодное для города положенiе. Мало того, что городъ расходуетъ на содержанiе тюремъ извѣстныя суммы, не имѣя возможности провѣрить, на чтó идутъ городскiя деньги и дѣйствительно ли расходъ ихъ вызванъ настоятельной потребностiю въ немъ; мало того, что исчисленiе суммъ вносимыхъ въ росписи городскихъ расходовъ производится по требованiямъ самого же комитета, — существуетъ еще одна статья устава о содержанiи подъ стражей, именно 84, по которой всѣ остатки отъ суммъ, отпускаемыхъ изъ казны и изъ городскихъ доходовъ на содержанiе тюремъ и арестантовъ причисляются къ экономическимъ капиталамъ комитета. Этой статьи болѣе чѣмъ достаточно, чтобы установить самыя странныя отношенiя между двумя учрежденiями, изъ которыхъ одно содержится на счетъ другаго, и вызвать тысячи злоупотребленiй. Послѣ этого понятно, почему въ каждой почти росписи городскихъ расходовъ встрѣчаются ходатайства города объ измѣненiи порядка расходованiя городскихъ суммъ на содержанiе тюремнаго комитета, ходатайства, которыя не получили еще съ 1864 г. удовлетворенiя, не смотря на очевидную ихъ справедливость. Тюремный комитетъ не ограничивается, впрочемъ, преувеличенными требованiями на каждый годъ; по его счету за городомъ числится еще недоимка, достигшая въ 1871 г. до 13,770 р. 54 к. и состоящая изъ разныхъ издержекъ, произведенныхъ комитетомъ въ прежнее время и покрытiе которыхъ лежитъ, по его мнѣнiю, на обязанности города. Дума не признавала однако за собой права выдать эту сумму, такъ какъ ходатайство ея о покрытiи этого расхода экономическими средствами комитета съ 1866 г. не разрѣшено еще до сихъ поръ. Что требованiя комитета дѣйствительно преувеличены, доказывается между прочимъ слѣдующимъ фактомъ: въ 1869 г. комитетъ, вѣроятно по ошибкѣ, доставилъ думѣ отчетъ за этотъ годъ, изъ котораго оказалось, что изъ числа отпущенныхъ ему городомъ суммъ причислено было къ капиталамъ комитета — 7,269 р., т. е. безъ малаго ¹/₅ всей отпущенной суммы; дума замѣтила это и просила доставить ей отчетъ и за 1870 г., но комитетъ, вѣроятно опомнившись, отказалъ ей на томъ основанiи, что онъ не обязанъ сообщать городскому управленiю своихъ оборотовъ. Отношенiя города къ тюремному комитету напоминаютъ отношенiя слишкомъ довѣреннаго хозяина къ какому и пронырливому управляющему, котораго учесть нѣтъ никакой возможности, съ той, впрочемъ, разницей, что городъ въ этомъ случаѣ довѣрчивъ поневолѣ.

Содержанiе тюремныхъ учрежденiй, обходившееся Москвѣ въ 1861 г. въ 24,693 р. 54 к., въ 1871 г. стоило 39,371 р. 9 к. Въ недавнее время блеснулъ для города хоть лучъ отдаленной надежды на измѣненiе его отношенiй къ попечительному о тюрьмахъ комитету: въ высшихъ правительственныхъ сферахъ возбужденъ вопросъ о принятiи содержанiя тюремъ на счетъ казны и объ освобожденiи городовъ отъ этой издержки. Вотъ единственный отвѣтъ на 9–ти–лѣтнiя постоянныя ходатайства думы по вопросу о содержанiи тюремъ на счетъ города.

(Продолженiе будетъ).

_______

ВЪ ПАМЯТЬ А. Ѳ. ГИЛЬФЕРДИНГА.

(Читано въ собранiи спб. Славянскаго Комитета 14 февраля 1873 г.)

Незамѣнимая утрата, которую понесъ въ прошломъ году спб. Славянскiй Комитетъ, случилась въ такую пору года, когда даже для того, чтобы проводить до могилы дорогiе останки нашего неожиданно и безвременно скончавшагося предсѣдателя и дать имъ послѣднее цѣлованiе, могла собраться лишь небольшая кучка его друзей и почитателей. При такихъ обстоятельствахъ общее единодушное желанiе окружавшихъ гробъ Александра Ѳедоровича почтить его память особымъ чрезвычайнымъ собранiемъ Комитета не могло быть приведено въ исполненiе немедленно, безъ явнаго ущерба для цѣли, которая имѣлась въ виду: не смотря на глубокое уваженiе, которымъ пользовался почившiй въ разнородныхъ слояхъ нашего общества, и при всѣхъ усилiяхъ Комитета, устроенное въ честь его собранiе могло бы оказаться, безъ чьей либо вины, слишкомъ малочисленнымъ и своимъ скуднымъ видомъ вовсе не соотвѣтствовать дѣйствительному общественному настроенiю.

Затѣмъ, какъ только мысль о необходимости отсрочить собранiе была принята и явился вопросъ о днѣ, въ который всего приличнѣе и удобнѣе было бы устроить поминовенiе Александра Ѳедоровича и праведными хвалами увѣнчать его многообразные труды и общественныя заслуги, то по чьему то счастливому указанiю было признано за лучшее соединить эти поминки съ нашимъ обычнымъ торжествомъ, которое ежегодно совершается Славянскимъ Комитетомъ въ день памяти равноапостольнаго первоучителя славянскаго св. Кирилла и которое въ первый еще разъ празднуется безъ видимаго между нами присутствiя нашего бывшаго руководителя. Въ такомъ выборѣ дня выразилось явно желанiе Славянскаго Комитета воздать лишнюю, сколь возможно большую честь своему бывшему предсѣдателю; на насъ же, принявшихъ отъ Комитета порученiе быть передъ настоящимъ собранiемъ исполнителями его воззрѣнiй на дѣятельность Александра Ѳедоровича и одушевляющихъ его чувствъ, лежитъ обязанность съ доступною нашимъ силамъ ясностiю начертать духовный образъ Александра Ѳедоровича, хранимый въ нашемъ воспоминанiи, и тѣмъ хоть нѣсколько уменьшить скорбное ощущенiе его отсутствiя на сегоднешнемъ праздникѣ.

Многосторонность дѣятельности Александра Ѳедоровича и, съ другой стороны, весьма понятное желанiе многихъ участвовать въ выраженiи общественной къ нему признательности подали поводъ къ избранiю изъ среди Комитета четырехъ лицъ, между которыми, по ихъ взаимному соглашенiю, могли бы быть распредѣлены трудъ и честь участiя въ этомъ дѣлѣ.

При этомъ дѣлежѣ, на мою долю досталось разъясненiе того вопроса, откуда возникли и при какихъ условiяхъ первоначально развивались въ умѣ и душѣ Гильфердинга тѣ cтpeмлeнiя и убѣжденiя, коимъ онъ съ такимъ неизмѣннымъ постоянствомъ слѣдовалъ во всю свою — увы! слишкомъ краткую — жизнь и добрые плоды коихъ, выразившiеся въ его ученой, государственной и общественной дѣятельности, мы собрались сегодня почтить благодарнымъ о нихъ воспоминанiемъ.

Александръ Ѳедоровичъ воспитывался, какъ извѣстно, въ московскомъ университетѣ, куда онъ вступилъ въ концѣ 40–хъ годовъ, въ то тяжкое, безотрадное время, когда, изъ желанiя уберечь русскiй народъ и въ особенности учащееся поколѣнiе отъ разлившихся по всей Европѣ противуправительственныхъ стремленiй, признано было полезнымъ: во первыхъ, затруднить, сколь возможно, для юношества доступъ въ университеты, для чего и было установлено нормальное число студентовъ, не свыше 300 на каждый университетъ; затѣмъ изгнать изъ гимназiй преподаванiе тѣхъ предметовъ, которые составляютъ главную основу серьезнаго умственнаго воспитанiя въ этомъ возрастѣ, т. е. латинскаго и преимущественно греческаго языка, на томъ, между прочимъ, основанiи, что древняя греческая философiя была родоначальницей и философiи германской, которая въ свою очередь признавалась источникомъ революцiонныхъ движенiй конца 40–хъ годовъ; наконецъ, усилитъ и безъ того невыносимо строгiй надзоръ за литературой и за всякимъ общественнымъ проявленiемъ живой человѣческой мысли.

При такихъ предзнаменованiяхъ вступленiе въ университетъ не обѣщало даровитому юношѣ хорошихъ послѣдствiй. Правда, въ это время университетъ имѣлъ еще въ своей средѣ лучшихъ профессоровъ прежняго времени. Александръ Ѳедоровичъ имѣлъ еще возможность слушать чтенiя Грановскаго, Шевырева, Бодянскаго, Кудрявцева и другихъ; но духъ и настроенiе московскаго университета были уже не совсѣмъ тѣ, что прежде: чистому, безкорыстному юношескому одушевленiю, гоподствовавшему между студентами предыдущаго перiода, стала уже являться на смѣну, съ одной стороны, умственная апатiя и отвращенiе къ серьезному труду, съ другой то злобное и безпорядочное настроенiе, которое обыкновенно бываетъ прямымъ послѣдствiемъ ничѣмъ не заслуженнаго и никакою необходимостiю не оправдываемаго гнета.

Но избранная натура Гильфердинга не поддалась ни одному изъ этихъ возникавшихъ въ ту пору золъ университетской жизни и, вмѣстѣ съ бодростiю ума, помогла ему сохранить въ своей душѣ то нравственное равновѣсiе, которое уберегло его на всю жизнь отъ одностороннихъ увлеченiй безплодной ненависти, погубившихъ на Руси не одно блестящее дарованiе. Впрочемъ, въ этомъ дѣлѣ, на помощь его собственнымъ природнымъ силамъ пришли и внѣшнiя благопрiятныя обстоятельства. По давнему знакомству отца Александра Ѳедоровича съ А. С. Хомяковымъ, ему, съ студенческой еще скамьи, открылся доступъ въ то небольшое числомъ своихъ членовъ, но богатое духовными силами, литературное общество, въ которомъ Хомякову принадлежала самая видная, преобладающая роль и въ которомъ впослѣдствiи самому Гильфердингу такъ радушно отведено было подобающее его достоинствамъ и заслугамъ мѣсто. Тамъ–то, среди этихъ крѣпкихъ мыслiю и безукоризненно чистыхъ по стремленiямъ русскихъ дѣятелей, въ общенiи съ Кирѣевскими, Аксаковыми, Самаринымъ, впервые были восприняты юнымъ умомъ Гильфердинга тѣ высокiя начала человѣческой дѣятельности, та пламенная любовь къ своему народу и къ его соплеменнымъ братьямъ, коими онъ былъ руководимъ до послѣдней минуты его земнаго существованiя, о чемъ свидѣтельствуетъ и самая его смерть.

Въ то время, о которомъ идетъ рѣчь, славянофилы не пользовались въ литературѣ не только тѣмъ почетомъ, въ которомъ не отказываютъ имъ въ настоящую пору и который, какъ вамъ, м. г., извѣстно, еще очень далекъ отъ мѣры уваженiя, соотвѣтствующей ихъ дѣйствительному значенiю въ исторiи русской мысли, но даже и вовсе не признавались большинствомъ за людей серьезныхъ. Если мы раскроемъ на удачу какую–угодно книжку любаго изъ наиболѣе распространенныхъ повременныхъ изданiй того времени, мы неизбежно встрѣтимся въ ней съ какою–нибудь пошлою выходкою одного изъ тогдашнихъ остроумцевъ, направленною противъ славянофильскихъ ученiй. Обнадеженные слѣпымъ сочувствiемъ читающей массы и увѣренные въ ея дружныхъ рукоплесканiяхъ каждому слову, обращенному въ укоръ ихъ литературнымъ противникамъ, враги славянофиловъ были не очень разборчивы въ своихъ полемическихъ прiемахъ и очень часто приписывали имъ такого рода (преимущественно ретроградныя) мнѣнiя, которыя были совершенно чужды духу и кореннымъ основамъ славянофильскаго катихизиса, и тѣмъ весьма много способствовали отчужденiю отъ славянофильства университетской молодежи, по самому возрасту своему неизбѣжно и прежде всего свободолюбивой.

При такомъ систематическомъ извращенiи одного изъ основанiй славянофильства, которое совершалось людьми умными, энергическими и присвоившими себѣ одну изъ самыхъ завидныхъ монополiй, между университетскимъ юношествомъ, очень естественно, не могло быть большаго числа послѣдователей этого строгаго и возвышеннаго ученiя, для самостоятельнаго усвоенiя коего требовалась умственная зрѣлость, превышающая возрастъ университетскаго воспитанника, или исключительная даровитость, которая, какъ извѣстно, составляетъ удѣлъ немногихъ.

Тѣ немногiе, которые, отъ юныя версты и отъ младыхъ ногтей, тѣмъ или другимъ путемъ дошли до признанiя и усвоенiя славянофильскихъ воззрѣнiй, безъ сомнѣнiя, помнятъ то умственное одиночество, которое они испытывали среди многочисленнаго круга своихъ сверстниковъ и совоспитанниковъ, и тягость той ежедневной борьбы, которую они должны были вести съ своими иномысленными и крѣпко сплоченными товарищами.

Я увѣренъ, что и Александру Ѳедоровичу приходилось подчасъ не легко; но тѣмъ болѣе ему чести, что, не взирая на всѣ неудобства и тягости, сопряженныя съ исповѣданiемъ непопулярнаго и обычный уровень массы превышающаго ученiя, онъ такъ бодро несъ отъ юности взятое иго.

Въ настоящемъ случаѣ было бы неумѣстно входить въ подробный разборъ всего славянофильскаго ученiя, въ духѣ коего воспитанъ былъ умъ и характеръ Гильфердинга; для моей цѣли будетъ совершенно достаточно припомнить и изложить, въ самыхъ краткихъ словахъ, его главныя основныя черты.

Что такое, въ сущности, были славянофилы, чему они учили и что защищали?

Прежде всего, они были искренно вѣрующiе христiане и дѣти православной церкви, ученiе которой было ими не только усвоено во всей его безпредѣльной высотѣ и глубинѣ, но нѣкоторыми изъ нихъ разъяснено, въ извѣстныхъ его частяхъ, съ такою точностiю и полнотою, которая способна удовлетворить самую придирчивую критику и самую жадную пытливость человѣческаго разума. Глубокое изученiе церкви и ея ученiя открыло имъ источники и вѣрныя средства для окончательнаго и непогрѣшимаго рѣшенiя множества вопросовъ, касающихся какъ внутренняго мipa человѣческой совѣсти, такъ и человѣческаго общежитiя, и такихъ вопросовъ, которые, внѣ этой области мышленiя, не могутъ никогда получить удовлетворительнаго рѣшенiя и потому долго еще будутъ тревожить и колебать человѣческiя общества, живущiя внѣ свѣта православной истины.

Въ тоже время глубокое изученiе христiанства въ его богооткровенныхъ источникахъ и въ его исторiи, въ святоотеческихъ творенiяхъ, соборныхъ постановленiяхъ и т. п., не могло не раскрыть предъ ихъ очами и того положенiя, въ которомъ православная церковь, по судьбамъ Божiимъ, находится въ настоящее время и изъ котораго извести не было, конечно, не въ ихъ силахъ; но помышленiя ихъ непрестанно обращались въ эту сторону и они всю жизнь свою не переставали ждать ея обновленiя, завѣщавъ и намъ эти священныя упованiя.

Затѣмъ они были присными дѣтьми своего народа и поборниками его самостоятельнаго развитiя; въ этомъ именно смыслѣ они обличали недостатки петровскаго преобразованiя, совершеннаго не безъ насилiя и не безъ оскорбленiя народныхъ вѣрованiй, убѣжденiй и добрыхъ обычаевъ. Литературные противники славянофиловъ охотнѣе всего останавливилась на этомъ пунктѣ ихъ ученiя и всѣ усилiя свои устремляли къ тому, чтобы этотъ возвышенный протестъ обратить во мнѣнiи общества въ проявленiе гласнаго патрiотизма и въ заступничество древняго невѣжества и общественнаго застоя. Въ своихъ полемическихъ нападенiяхъ они не стѣснялись ни передъ чѣмъ, ни даже передъ тѣми чудными произведенiями нашей народной поэзiи, въ которыхъ такъ полно и легко вылился величественный и кроткiй образъ русскаго народа и коихъ художественное достоинство поставлено въ настоящее время внѣ всякаго сомнѣнiя. Надъ этою святынею народнаго творчества такъ еще недавно дозволялись самыя неистовыя и невѣжественныя глумленiя въ такихъ изданiяхъ, которыя считались руководителями общественнаго мнѣнiя и которыя потомъ, безъ всякой застѣнчивости, явились жаркими панигиристами того, что еще вчера топтали въ грязь. Представители критики 40–хъ годовъ, которые, воюя съ русскою народною пѣснiю, какъ представительницею русскаго народа, приводили для своихъ читателей въ образецъ народнаго творчества:

Танцовала рыба съ ракомъ,

А петрушка съ пустарнакомъ,

не мало, я думаю, были бы удивлены, если бы на страницахъ руководимыхъ ими нѣкогда журналовъ могли усмотрѣть отпечатанные длинные ряды творческихъ произведенiй презираемаго ими народа.

Наконецъ, славянофилы, сообразно съ ихъ прозванiемъ, были въ ту пору единственными представителями тѣхъ симпатiй къ соплеменнымъ намъ народамъ славянскимъ, которыя составляютъ одну изъ существеннѣйшихъ обязанностей всякаго политически образованнаго русскаго человѣка и которыя только въ недавнее время распространились за тѣсные предѣлы литераурнаго кружка, и хотя до сихъ поръ встрѣчаютъ еще не мало противодѣйствiй и вызываютъ въ иныхъ весьма упорную вражду, но никѣмъ уже не считаются, какъ прежде, за какую то причуду или праздный капризъ. Въ наше время и подростающимъ дѣтямъ уже извѣстно, что вопросъ славянскiй есть одинъ изъ важнѣйшихъ всемирныхъ вопросовъ, значенiя коего не можетъ умалить никакая клевета и никакое противодѣйствiе.

Вотъ, въ самыхъ краткихъ словахъ, сущность идей и стремленiй тѣхъ людей, въ средѣ коихъ нашъ бывшiй предсѣдатель получилъ первое понятiе о томъ, чему потомъ была всецѣло посвящена его общественная дѣятельность, и которыми онъ былъ усвоенъ, какъ присный членъ ихъ избранной семьи и какъ равноправный, хотя и младшiй возрастомъ, дѣятель.

Это усвоенiе составляетъ, по моему мнѣнiю, высшую честь, какой только могъ достигнуть общественный дѣятель нашего времени: ибо я вполнѣ раздѣляю мнѣнiе древнихъ, полагавшихъ, что высшее счастiе состоитъ въ томъ, чтобы placere optimis suae aetatis^*).

Т. Филипповъ.

______

БЕТХОВЕНЪ И ЕГО ВРЕМЯ.

VIII.

Къ этому времени выѣздъ Бетховена изъ Бонна и посѣщенiе имъ большаго музыкальнаго центра, каковымъ въ то время, какъ и теперь, была Вѣна, — являлись неотложною необходимостью. Его теоретическiя занятiя по композицiи шли туго, да въ Боннѣ и не нашлось бы ни средствъ, ни людей способныхъ помочь въ этомъ дѣлѣ мальчику одаренному такъ, какъ былъ Бетховенъ. Въ отношенiи обстановки и обстоятельствъ, среди которыхъ протекли дѣтствo и отрочество Бетховена, онъ далеко не былъ такъ счастливъ, какъ его великiй предшественникъ Моцартъ, который въ лицѣ своего отца имѣлъ любящаго, свѣдущаго и вполнѣ компетентнаго руководителя.

По всей вѣроятности, средства къ поѣздкѣ молодаго Бетховена въ Вѣну были добыты въ потѣ лица и цѣною долгихъ старанiй никѣмъ инымъ, какъ Iоганномъ Бетховеномъ, все еще не терявшимъ надежды, впослѣдствiи, сторицею вознаградить приносившiяся для дальнѣйшаго усовершенствованiя Людвига жертвы. По крайней мѣрѣ положительно извѣстно, что ни курфюрстъ, ни Нээфе eму въ этомъ случаѣ не помогли, а другихъ покровителей въ Боннѣ у Бетховена не было.

Эта первая поѣздка Бетховена въ Вѣну не ознаменовалась ничѣмъ особеннымъ, за исключенiемъ знакомства его съ Моцартомъ, имѣвшимъ во всякомъ случаѣ влiянiе на дальнѣйшую судьбу нашего героя. Подробности этого свиданiя двухъ величайшихъ музыкантовъ мiра всѣмъ извѣстны; однако же онѣ на столько интересны, что не излишне будетъ вкратцѣ упомянуть о нихъ.

Когда явившiйся къ творцу «Донъ–Жуана" небольшаго роста застѣнчивый мальчикъ по просьбѣ перваго съиграть ему одну изъ его сонатъ, Моцартъ холодно и сухо похвалилъ его, думая, что имѣетъ дѣло съ субъектомъ посредственнаго дарованiя, твердо заучившимъ не особенно трудную пьесу. Замѣтивъ холодность Моцарта, самолюбивый мальчикъ предложилъ композитору дать ему тему для импровизацiи. Получивъ тему, затронутый за живое холоднымъ, недовѣрчивымъ обращенiемъ Моцарта, разсерженный и вмѣстѣ польщенный находиться и играть въ присутствiи знаменитаго мастера, Бетховенъ принялся за импровизированную фантазiю на данную тему, удивившую и заинтересовавшую Моцарта до того, что онъ потихоньку вошелъ въ сосѣднюю комнату и вызвалъ всѣхъ находившихся тамъ гостей.

— Обратите на него вниманiе, сказалъ онъ вошедшимъ, указывая на Бетховена, —онъ когда нибудь удивитъ собою свѣтъ!

Моцартъ настолько принялъ участiе въ Бетховенѣ, что далъ ему нѣсколько уроковъ композицiи, но не смотря на просьбы послѣдняго, ни разу ничего не съигралъ ему.

Оттого ли, что Моцартъ въ это время былъ поглощенъ созиданiемъ своего колоссальнаго произведенiя — «Донъ–Жуана", оттого ли, что находилъ излишнимъ показывать свое искусство передъ мальчикомъ, въ возрастѣ котораго онъ самъ игралъ, вѣроятно, гораздо лучше, — но только Бетховенъ впослѣдствiи съ горечью вспоминалъ объ этомъ обстоятельствѣ.

Впрочемъ, пребыванiе Людвига въ Вѣнѣ было очень кратковременно; средства его истощились скоро и на возвратномъ пути онъ, чтобы доѣхать до Бонна, долженъ былъ прибѣгнуть къ займу въ Аугсбургѣ.

Вскорѣ по возвращенiи Бетховена, скончалась нѣжно любимая имъ мать его въ iюнѣ 1787 г.

Потеря матери сильно подѣйствовала на и безъ того уже меланхолически настроенную натуру Бетховена. Для вящаго удрученiя его горестей, домашнiя обстоятельства Бетховена съ каждымъ днемъ ухудшалась. Пристыженный и глубоко уязвляемый всѣмъ извѣстною страстью отца къ крѣпкимъ напиткамъ, угнетаемый бѣдностью и отсутствiемъ ласкъ и нѣжныхъ заботъ, безъ друзей и руководителей, не находя вокругъ себя никого для удовлетворенiя потребности страстнаго сердца къ горячей любви, Бетховенъ достигъ своего семнадцатилѣтняго возраста. Послѣднимъ ударомъ, поразившимъ его изстрадавшееся сердце, была смерть маленькой сестры его, на которую онъ начиналъ уже было направлять весь запасъ любви, накопившейся въ душѣ. Прежде, въ дни беззаботнаго дѣтства, Бетховенъ въ музыкѣ умѣлъ находить утѣшенiе въ своихъ горестяхъ; теперь она начинала терять для него свои утѣшительныя свойства, — Бетховенъ уже начиналъ относиться къ ней какъ къ ремеслу, занятiе коимъ доставляло ему и семейству кусокъ хлѣба. За непросыпное пьянство, повлекшее за собой неисправность въ исполненiи своихъ служебныхъ обязанностей, отецъ Бетховена былъ уволенъ отъ должности, съ приказанiемъ немедленно оставить городъ и отнятiемъ двухъ третей жалованья, отданного сыну. Хотя, за неупотребленiемъ надлежащихъ мѣръ, Iоганнъ Бетховенъ не покинулъ Бонна, но Людвигъ, которому приходилось заботиться объ отцѣ и нерѣдко выручалъ его изъ рукъ полицейскихъ агентовъ, — сталъ теперь главою семейства, котораго онъ сдѣлался единственной опорой. Изъ двухъ младшихъ братьевъ, Карлъ вскорѣ былъ принятъ въ капеллу музыкантомъ, а Iоганнъ отданъ въ ученiе къ аптекарю Петру Итторфъ.

IX.

Къ счастью для Бетховена, онъ черезъ рекомендацiю своего учителя Нээфе былъ введенъ въ семейство фонъ–Брейнингъ и вскорѣ нашелъ въ средѣ членовъ этого семейства утѣшенiе для сердца и пищу для жаждавшаго свѣдѣнiй и расширенiя кругозора ума. Съ однимъ изъ сыновей вдовы Брейнингъ — Ленцомъ онъ былъ знакомъ уже прежде по скрипичнымъ урокамъ, которые они брали когда–то вмѣстѣ у Франца Риса, — но это знакомство не превратилось въ дружбу, вслѣдствiе различiя въ лѣтахъ и характерахъ между маленькимъ Брейнингомъ и Людвигомъ, всегда казавшимся старше своего дѣйствительнаго возраста, притомъ же привыкшаго вращаться между взрослыми и смотрѣть на нихъ какъ на равныхъ себѣ. Теперь причиною его знакомства съ Брейнингами былъ выборъ его по рекомендацiи Нээфе въ учители для младшаго сына г–жи Брейнингъ Лоренца и дочери Элеоноры. Вращенiе въ кругу хорошаго, образованнаго общества имѣло большое влiянiе на все духовное развитiе Бетховена. Потеря матери и сестры образовала въ его сердцѣ страшную пустоту, которую удалось пополнить вдовѣ Брейнингъ и ея семейству, окружившему меланхолическаго юношу самыми нѣжными попеченiями и ласками, благодаря которымъ онъ впервые узналъ наслажденiя дѣтскаго веселiя и тихихъ семейныхъ радостей. Пo всей вѣроятности, вдова фонъ–Брейнингъ съумѣла угадать въ Бетховенѣ генiально–одаренную натуру; иначе нельзя объяснить, почему съ этимъ не особенно пригляднымъ на видъ, рябоватымъ, неуклюжимъ мальчикоиъ, она стала обращаться какъ съ собственнымъ сыномъ.

Независимо отъ колоссальныхъ размѣровъ своего музыкальнаго дарованiя, Бетховенъ былъ очень не развитъ для своихъ лѣтъ, но никогда не приходя въ близкiя общенiя съ людьми образованными, онъ только въ домѣ Брейнинговъ почувствовалъ всю ограниченность своихъ свѣдѣнiй, всю исключительную односторонность своего развитiя и тутъ–то со всѣмъ пыломъ возвышенной души онъ принялся за свое общее образованiе.

Особенный интересъ возбудила въ Бетховенѣ нѣмецкая литература. Въ то время звѣздами первой величины на небосклонѣ нѣмецкой беллетристики и стихотворства были Клопштокъ, Лессингъ, Глеймъ и Геллертъ; однако же и сочиненiя Гете, Шиллера, Маттисона уже начали возбуждать всеобщiй интересъ. Переводная нѣмецкая литература тоже послужила обильнымъ матерiаломъ для чтенiй Бетховена. Кромѣ мелкихъ переводовъ лучшихъ англiйскихъ писателей, въ особенности Мильтона и Шекспира, нѣмецкая литература была богата переводами классическихъ древнихъ авторовъ, и между ними самое блестящее мѣсто занималъ превосходный переводъ Гомера, сдѣланный Фоссомъ. «Одиссея" была любимымъ чтенiемъ Бетховена и осталась таковымъ до конца его жизни, о чемъ ясно свидѣтельствуетъ сильная подержанность оставшагося отъ него и до сихъ поръ сохранившагося экземпляра «Одиссеи".

Кромѣ семейства Брейнингъ, Бетховенъ пользовался еще покровительствомъ и поощренiемъ «Фердинанда–Эрнста Вальдштейна, кавалера нѣмецкаго рыцарскаго ордена, сдѣлавшагося впослѣдствiи командоромъ этого ордена и вмѣстѣ съ тѣмъ камергеромъ австрiйскаго императора. Кавалеръ Вальдштейнъ былъ не только образованнымъ диллетантомъ, но и хорошишъ музыкантоиъ, доказательствомъ тому служитъ то, что онъ одинъ изъ первыхъ вполнѣ оцѣнилъ громадный талантъ Бетховена и старался оказать ему возможную поддержку. Кромѣ того, что подъ разными деликатными предлогами, кавалеръ доставлялъ нерѣдко матерiальную помощь Бетховену, онъ съумѣлъ оказать ему неоцѣненную услугу, выхлопотавъ у курфюрста посылку своего protégé въ Вѣну и быть можетъ Вальдштейну весь цивилизованный мiръ обязанъ тѣмъ, что громадные задатки Бетховена не растратились и не погрязли среди гнета житейскихъ нуждъ и горестныхъ обстоятельствъ его семейной жизни. Вальдштейнъ часто навѣщалъ Бетховена и подарилъ ему фортепьяно.

Между тѣмъ скоро Бетховену представился новый случай для обогащенiя его музыкальныхъ знанiй. Съ самаго своего вступленiя на престолъ, до 1788 года курфюрстъ еще не позволяль себѣ отвлекаться отъ важныхъ дѣлъ администрацiи къ заботамъ о своемъ музыкальномъ продовольствiи. Нѣсколько разъ уже различныя оперныя труппы появлялись въ Боннѣ, по Максимилiаномъ не было сдѣлано ни малѣйшаго шага для удержанiя этихъ труппъ въ своемъ городѣ. Теперь дѣла отягощавшiя курфюрста и поглощавшiя всѣ его заботы были уже сдѣланы. Финансы находились на пути къ поправленiю; всѣ остальныя отрасли государственнаго управленiя были въ рукахъ дѣльныхъ, добросовѣстныхъ министровъ; часы досуга увеличились и курфюрстъ могъ наконецъ удѣлить часть своего времени для удовлетворенiя своего природнаго влеченiя въ искусству.

X.

Самымъ важнымъ музыкальнымъ дѣломъ курфюрста было учрежденiе народнаго опернаго театра съ хорошо составленной труппой и оркестромъ, въ который, между прочими молодыми музыкантами, попалъ и Бетховенъ въ качествѣ альтиста. Четырехъ–лѣтняя служба его въ этомъ оркестрѣ принесла ему большую пользу въ томъ отношенiи, что Бетховенъ отлично познакомился съ лучшими оперными произведенiями своего времени, къ которымъ относятся творенiя Моцарта, Глюка, Бенда, Винченцо Мартини, Далепрака, Чимарозы, Гретри, Паэзьелло, Дитерсдорфа, Гульельми, Сарти и проч. Въ этихъ paзнообразныхъ произведенiяхъ Бетховенъ имѣлъ случай слѣдить за всѣми тонкостями техническихъ вокальныхъ и оркестровыхъ прiемовъ, — что весьма много содѣйствовало его музыкальному развитiю, и кромѣ того эта служебная обязанность была для него благодѣтельной диверсiей отъ грустной картины его семейной безурядицы. Бетховенъ сблизился здѣсь, между прочимъ, съ сыномъ капельмейстера Рейха, который, не смотря на противодѣйствiе отца, съ увлеченiемъ занимался композиторствомъ, и такъ какъ онъ былъ годомъ моложе Бетховена, то это обстоятельство возбуждало въ послѣднемъ благодѣтельное соревнованiе.

Жизнь Бетховена протекала теперь тихо и ровно, наполненная исправленiемъ его служебныхъ обязанностей и скромными, будничными развлеченiями, изъ которыхъ назовемъ частое посѣщенiе имъ по вечерамъ трактировъ и пивныхъ заведенiй, въ особенности Цергартена, которое служило сборищемъ для профессоровъ университета и вообще людей съ довольно высокимъ положенiемъ въ свѣтѣ. Но вполнѣ довольнымъ и счастливымъ онъ чувствовалъ себя только въ средѣ семейства Брейнингъ. Любовь и нѣжная дружба вдовы Брейнингъ давали ей надъ Бетховеномъ вполнѣ материнскую власть и этою властью добрая женщина старалась пользоваться для его пользы и, не смотря на упрямство своего любимца, она часто принуждала его къ исполненiю его обязанностей, напр. къ исправному даванiю уроковъ, къ которымъ Людвигъ питалъ непреодолимое отвращенiе.

Противъ дома гдѣ жили Брейнинги поселился нѣкто баронъ Вестфаль Фонъ–Фюрстенбергъ, занимавшiй почетное мѣсто при дворахъ Трира и Кёльна. По рекомендацiи вдовы Брейнингъ, Бетховенъ получилъ въ семействѣ этого барона уроки почему–то весьма не нравившiеся молодому человѣку, такъ что г–жѣ Брейнингъ часто приходилось пользоваться всѣмъ своимъ материнскимъ авторитетомъ, чтобы принудить его дать урокъ. Иногда ей случалось выгонять для этого Бетховена изъ своего дома, и онъ, зная что за нимъ слѣдятъ, доходилъ до дверей противуположнаго дома, брался за ручку двери, но потомъ, въ нерѣшительности, возвращался назадъ, говоря, что лучше на слѣдующiй день дастъ два урока разомъ. Если увѣщеванiя и даже брань не помогали, то г–жа Брейнингъ презрительно подергивала плечами и говорила: «У него опять его raptus!"

Кромѣ того, вдова Брейнингъ была весьма полезна для Бетховена въ томъ отношенiи, что она нѣкоторымъ образомъ противодѣйствовала влiянiю его товарищей, которые своимъ чрезмѣрнымъ восхваленiемъ таланта Бетховена начинали возбуждать въ немъ непомѣрную гордость и вѣру въ то, что онъ необыкновенный человѣкъ. Хоть эти увѣренiя и были совершенно справедливы, — но они могли оказать вредное влiянiе на недоучившiйся, не выработавшiйся еще талантъ Бетховена и онъ уже былъ склоненъ больше вѣрить имъ, чѣмъ тѣмъ, которые говорили ему, что надо еще много работать и трудиться, чтобы достигнуть мастерства. Между тѣмъ онъ былъ введенъ въ нѣкоторые дома высшаго общества въ качествѣ музыканта виртуоза, и его игра и въ особенности фантазiи на заданную тему, или же музыкальныя изображенiя какого нибудь всѣмъ извѣстнаго въ обществѣ лица возбуждали всеобщiй восторгъ. Композицiи его тоже нравились, но очень немногiе вѣрили въ его великую будущность, да и онъ самъ говорилъ иногда, что то, что нравится въ Боннѣ, быть можетъ было–бы недостаточно хорошо въ Вѣнѣ, гдѣ жили Моцартъ, Гайднъ и Глюкъ. Эта мысль чаще и чаще начинала тревожить Бетховена и наводила на него ту хандру, которую вдова Брейнингъ называла словомъ «raptus". Быть можетъ, къ этой хандрѣ примѣшивалось огорченiе отъ любовныхъ неудачъ его съ дѣвицами Фонъ–Вестергольдъ и Гонратъ, къ которымъ онъ поперемѣнно чувствовалъ сердечное влеченiе — довольно сильное, хотя и преходящее, — но ни отъ одной изъ нихъ не пользовался взаимностью.

Въ сентябрѣ 1791–го года курфюрстъ предпринялъ путешествiе въ Мезингъ по дѣламъ нѣмецкаго рыцарскаго ордена, во главѣ котораго онъ находился. Въ этомъ путешествiи курфюрста сопровождали не только весь дворъ его, но и цѣлая театральная его труппа съ оркестромъ, въ которомъ служилъ Бетховенъ. Молодые актеры, пѣвцы и музыканты цѣлой ватагой совершили поѣздку вверхъ по Рейну и Майну, въ самое лучшее время года, среди общаго шумнаго веселья. Комическiй актеръ Луксъ провозгласилъ себя королемъ труппы и всѣмъ остальнымъ членамъ ея роздалъ чины и званiя. Между прочимъ, на долю Бетховена и Бернгарнда Ромберга выпало назначенiе въ кухонные мальчики (KЖchenjungen). Въ Рюдесгеймѣ Бетховенъ получилъ отъ Лукса повышенiе въ чинѣ и званiи и ему былъ выданъ патентъ на это повышенiе съ печатью изъ смолы на толстой веревкѣ, — такъ что дипломъ сильно смахивалъ на папскую буллу. Такимъ образомъ, предаваясь беззавѣтному, дѣтскому веселью, веселая ватага достигла Ашафенбурга, гдѣ былъ построенъ лѣтнiй дворецъ майнцскаго курфюрста. Здѣсь жилъ въ то время пользовавшiйся большою извѣстностью, какъ композиторъ и виртуозъ, аббатъ Стеркель. Сослуживцы Бетховена, лучшiе музыканты курфюршеской боннской капеллы — Рисъ и Зимрокъ навѣстили знаменитаго виртуоза и взяли къ нему съ собой Бетховена и Ромберга. По просьбѣ своихъ гостей, Стеркель сѣлъ за инструментъ и его нѣжная, нѣсколько женственная, но въ тоже время мастерская игра произвела сильное впечатлѣнiе на Бетховена, до тѣхъ поръ никогда еще не слышавшаго столь мастерскаго исполненiя. Когда аббатъ кончилъ, онъ потребовалъ, чтобы и Бетховенъ что–нибудь съигралъ ему, но такъ какъ послѣднiй изъ скромности отказывался, то Стеркель употребилъ хитрость и сказалъ, что послѣднiя варьяцiи, изданныя Бетховеномъ, такъ трудны, что онъ сомнѣвается, можетъ–ли и самъ композиторъ съиграть ихъ. Подзадоренный юноша, въ доказательство противнаго, сѣлъ за фортепьяно и не только исполнилъ свои трудныя варьяцiи, но еще присоединилъ къ нимъ нѣсколько другихъ импровизированныхъ, причемъ, къ всеобщему изумленiю, онъ тутъ–же усвоилъ себѣ виртуозную манеру Стеркеля. 20–го октября они были уже снова въ Боннѣ и вскорѣ установился для курфюрста и всей его свиты, а въ томъ числѣ и для Бетховена, обычный образъ жизни. Между тѣмъ по ту сторону Рейна уже собиралась гроза, которой суждено было разгромить между прочимъ и то гнездо цивилизацiи и искусства, которое такъ мирно процвѣтало въ Боннѣ подъ покровительствомъ умнаго курфюрста. Приближенiе французскихъ республиканскихъ войскъ заставило Максимилiана принять мѣры къ своевременному оставленiю своей столицы. Въ концѣ октября архивы и казна курфюрста были упакованы и отправлены внизъ по Рейну. Въ ряду множества распоряженiй, вызванныхъ приближавшеюся катастрофой, курфюрстъ не забылъ позаботиться и о скромномъ музыкантѣ своего оркестра — Бетховенѣ. Гайднъ, два раза прiѣзжавшiй въ Боннъ и имѣвшiй случай познакомиться съ дарованiемъ Бетховена, лестно для молодаго человѣка отзывался о его талантѣ и это обстоятельство, вмѣстѣ съ настоятельными убѣжденiями кавалера Вальдштейна, повлiяли на рѣшенiе курфюрста отправить Бетховена въ Вѣну для усовершенствованiя въ своемъ искусствѣ подъ руководствомъ Гайдна.

XI.

Въ ноябрѣ Бетховенъ отправился въ Вѣну. Ему было обѣщано хорошее содержанiе въ 600 гульденовъ, но онъ получилъ по своемъ прибытiи только 150 гульденовъ и неизвѣстно по какой причинѣ скоро прекратились всякiя субсидiи ему отъ курфюрста, такъ что молодой человѣкъ былъ предоставленъ самому себѣ. Что Бетховенъ не считалъ себя обязаннымъ Максимилiану, это мы усматриваемъ въ томъ обстоятельствѣ, что во всю жизнь онъ ни одного своего произведенiя не посвятилъ курфюрсту, — тогда какъ онъ всегда это дѣлалъ относительно своихъ покровителей, снабжавшихъ его матерiальною помощью. Такимъ образомъ двадцати–двухъ лѣтнiй молодой человѣкъ очутился въ огромномъ городѣ безъ связей, безъ поддержки, безъ опредѣленныхъ средствъ къ жизни. Тѣмъ не менѣе, онъ уже пользовался маленькой извѣстностью, хотя мнѣнiя о его композиторскомъ талантѣ были самыя противорѣчащiя, и въ то время, какъ одни видѣли въ его напечатанныхъ сочиненiяхъ задатки генiальности, другiе находили ихъ ничтожными или даже смѣшными и жалкими. Написано имъ было до прiѣзда въ Вѣну весьма немного, особенно въ сравненiи съ громадною производительностью Моцарта, написавшаго въ тогдашнемъ возрастѣ Бетховена 293 сочиненiя, или Генделя, который въ двадцать лѣтъ ставилъ уже свою вторую оперу — «Неронъ", Бетховенъ въ двадцать–два года былъ роста небольшаго, смуглый, рябой, черноволосый, съ сплюснутымъ нѣсколько носомъ, торчавшими впередъ зубами и совершенно круглымъ лбомъ; — онъ обладалъ слѣдовательно наружностью весьма невзрачною, и только въ глазахъ свѣтился отблескъ его лучезарнаго генiя, вложеннаго въ столь мало плѣнительную внѣшность.

Прiѣхавъ въ Вѣну и устроившись самымъ скромнымъ образомъ, Бетховенъ отыскалъ Гайдна и началъ свои занятiя съ нимъ. Едва онъ освоился съ своей новой обстановкѣ и не особенно привлекательными условiями одинокой жизни въ столицѣ, какъ произошелъ случай, причинившiй ему новыя, тяжелыя заботы и сильно охладившiй его любовь къ родинѣ. Отецъ Бетховена скоропостижно скончался 18 декабря 1792 г.. Когда объ этомъ печальномъ событiи донесли курфюрсту, то онъ замѣтилъ только, что питейный акцизъ, вслѣдствiе смерти его отставнаго придворнаго тенориста, сильно пострадаетъ. Однако же жалованье умершаго было назначено сыну, но повидимому, онъ или вовсе, или весьма недолго пользовался имъ, такъ какъ, повторяемъ, Бетховенъ жилъ въ Вѣнѣ на собственныя — впрочемъ, какъ увидимъ ниже, безъ собственнаго труда добываемыя средства.

Бетховенъ ладилъ съ своимъ учителемъ и видѣлся съ нимъ не только на урокахъ, но также они нерѣдко бывали вмѣстѣ въ вѣнскихъ кофейняхъ. Но вообще онъ не долюбливалъ Гайдна и впослѣдствiи говорилъ, что не нашелъ въ немъ того чего искалъ. На предложенiе Гайдна напечатать на заголовкѣ новыхъ сочиненiй Бетховена «ученикъ Гайдна" онъ отвѣчалъ рѣшительнымъ отказомъ, говоря, что ничему у него не научился. Между тѣмъ Бетховенъ познакомился въ это время съ музыкальнымъ теоретикомъ Шенкомъ и часто жаловался ему на то, что за постоянными занятiями своего учителя, мѣшающими послѣднему своевременно давать уроки, онъ только теряетъ понапрасну время. Вслѣдствiе этихъ жалобъ Шенкъ взялся быть учителемъ Бетховена въ композицiи. Однажды, просматривая одну изъ контра–пунктическихъ работъ его, Шенкъ нашелъ въ ней нѣсколько ошибокъ. Оказалось однакоже, что еще прежде Шенка эту же самую задачу уже просматривалъ Гайднъ. Съ тѣхъ поръ въ недовѣрчивую душу Бетховена закралось подозрѣнiе, что Гайднъ съ преднамѣренною цѣлью небрежно относится къ его работамъ, втайнѣ своего сердца боясь въ лицѣ ученика встрѣтить себѣ соперника. Подозрѣнiе это ни начемъ не основано, такъ какъ извѣстно, что Гайднъ былъ объ ученикѣ своемъ самаго лестнаго мнѣнiя, и если онъ дѣйствительно безъ особеннаго рвенiя занимался преподаванiемъ Бетховену правилъ композицiи, то это объясняется или тѣмъ, что въ то время онъ усиленно еще работалъ, добиваясь славы первокласснаго композитора, или же, — и это продположенiе самое вѣрное, оттого, что великiе художниники рѣдко бываютъ въ то же время и хорошими педагогами. Гораздо болѣе интересуясь общими проявленiями музыкальной красоты, чѣмъ техническими деталями, они една ли въ состоянiи съ такимъ крючкотворствомъ слѣдить за всякими нарушенiями весьма условныхъ, впрочемъ, музыкально–теоретическихъ правилъ, какъ это съ любовью дѣлаютъ завзятые теоретики–контрапунктисты.

Какъ бы то ни было, а разочарованный Бетховенъ, во избѣжанiе явнаго раздора съ знаменитымъ композиторомъ, продолжалъ еще свои посѣщенiя Гайдна, но дѣлалъ это только для виду, а занимался теперь уже не съ нимъ, а съ Шенкомъ. Впрочемъ, случай скоро избавилъ Бетховена отъ тяготившихъ его отношенiй къ Гайдну, когда послѣднiй отправился въ Англiю, причемъ и ученика своего хотѣлъ взять съ собою, но послѣднiй, не довѣряя прямотѣ и благонамѣренности Гайдна, рѣшительно отказался отъ поѣздки.

Послѣ отъѣзда Гайдна, Бетховенъ сталъ учиться контрапункту у Альбрехтсбергера и инструментовкѣ у Сальери. Знаменитый въ то время ученый контра–пунктистъ Альбрехтсбергеръ съумѣлъ оцѣнить талантъ Бетховена, но затруднялся нѣсколько его своеволiемъ и его упорною неподатливостью на строгое исполненiе правилъ. Это происходило вслѣдствiе того, что Бетховенъ стоялъ уже на такой ступени своего музыкальнаго развитiя, когда ему уже трудно было принимать на вѣру каждое теоретическое правило и онъ не могъ заглушить въ себѣ собственнаго инстинкта, не всегда согласнаго съ бездной схоластическихъ правилъ тогдашней музыкальной теорiи, не опиравшейся ни на какiе прочные принципы. Упражненiя Бетховена были направлены больше всего на строгiй контрапунктъ. Нельзя не удивляться во всякомъ случаѣ благородному смиренiю этого величайшаго музыкальнаго генiя, рѣшившагося уже въ пopѣ относительной зрѣлости подчинять себя тираническимъ тискамъ ученаго педанта, стѣснявшаго порывы его смѣлаго, глубокаго генiя.

Лишившись скоро по прiѣздѣ въ Вѣну обѣщанной курфюрстомъ субсидiи, Бетховенъ не остался безъ средствъ къ жизни и скоро для него открылось обширное поле дѣятельности, обезпечившее для него если и не блестящее, то безбѣдное существованiе.

Послѣ смерти царственнаго покровителя музыки, императора Iосифа II, на престолъ вступилъ братъ его Леопольдъ, обратившiй дѣятельное вниманiе на театръ и оперу. Императоръ не жалѣлъ никакихъ средствъ для того, чтобы поставить свою придворную оперу на послѣднюю точку совершенства во всѣхъ отношенiяхъ; онъ предпринялъ цѣлый рядъ благодѣтельныхъ реформъ въ своей театральной администрацiи, но смерть его (1 марта 1793 г.) помѣшала ихъ полному осуществленiю. Знаменитый оперный композиторъ Сальери былъ уволенъ отъ должности капельмейстера и поставленъ во главѣ придворной капеллы, съ обязанностью ежегодно писать одну оперу. Это было сдѣлано съ цѣлью дать возможность Сальери, у котораго капельмейстерская обязанность поглощала много времени, вполнѣ отдаться композицiи. Исполненiе дававшихся въ Вѣнѣ по преимуществу итальянскихъ оперъ было доведено имъ до полнаго совершенства, благодаря его двадцатилѣтней энергической дѣятельности. Вообще опера въ Вѣнѣ процвѣтала и была до того сильною потребностью, что рядомъ съ придворнымъ театромъ существовала еще оперная труппа Шиканедера, исполнявшая бóльшею частью нѣмецкiя оперы и въ томъ числѣ Моцарта. Но совсѣмъ не эта отрасль привлекла къ себѣ дѣятельность Бетховена: природный инстинктъ манилъ его къ другой отрасли музыки, и на этомъ–то поприщѣ созрѣлъ и развился громадный генiй Бетховена–симфониста.

Въ то время въ Вѣнѣ, частью по искреннему влеченiю къ музыкѣ, частью же по вѣянiю моды, образовалось множество музыкальныхъ кружковъ, посвящавшихъ свое время и свои средства для музыки, по преимуществу инструментальной. Богатые вельможи и аристократы содержали свои собственные великолѣпные оркестры, менѣе богатые составляли оркестръ изъ своихъ слугъ, или собирались вмѣстѣ и устраивали любительскiе вечера. Концертовъ давали мало и не иначе какъ обезпечивъ себя подпиской, да впрочемъ, послѣ Моцарта и не являлось ни одного виртуоза, могущаго расчитывать на привлеченiе большихъ массъ публики. Бетховена весьма цѣнили и какъ учителя фортепьянной игры, и какъ виртуоза; онъ былъ заваленъ приглашенiями на любительскiе музыкальные вечера, на которыхъ ему приходилось бывать чаще нежели быть можетъ хотѣлось. Мы уже упоминали о его антипатiи къ даванiю уроковъ; подобное же чувство онъ питалъ и къ виртуозному участiю въ музыкальныхъ собранiяхъ вѣнскихъ кружковъ. Впослѣдствiи Бетховену приходилось играть и на большихъ публичныхъ концертахъ, но онъ дѣлалъ это противъ своего желанiя, и хотя пользовался какъ виртуозъ большимъ успѣхомъ, но не этой славы жаждало его самолюбiе, не эти лавры могли удовлетворить его. Бетховена исключительно влекло къ композицiи.

Вслѣдствiе моды на любительскiе музыкальныя вечера, въ Вѣнѣ образовался сильный спросъ на инструментальную, преимущественно камерную музыку. Для удовлетворенiя этого спроса издатели охотно заказывали и покупали сочиненiя камерной музыки, не только у знаменитыхъ мастеровъ, но и у молодыхъ, начинающихъ музыкантовъ, — и это возбуждало въ послѣднихъ весьма полезное соревнованiе. Появилось множество сочиненiй, — изъ которыхъ многiя такъ и скрылись, не оставивъ по себѣ ничего, но импульсъ былъ данъ и инструментальная музыка, съ Гайдномъ во главѣ, поравнялась съ оперной, гдѣ Глюкъ и завершившiй его дѣло Моцартъ создали великiе образцы лирико–драматическаго искусства. Такимъ образомъ дарованiе Бетховена, поставившее его сразу на видное мѣсто между молодыми композиторами, сдѣлалось для него источникомъ значительныхъ денежныхъ доходовъ.

Это независимое, обезпеченное положенiе имѣло въ высшей степени благотворное влiянiе на генiй Бетховена. Привыкшiй съ дѣтства къ нуждѣ, не всегда до тѣхъ поръ увѣренный въ своемъ дневномъ пропитанiи, теперь, съ перемѣной обстоятельствъ, онъ могъ вполнѣ предаться влеченiю своего творческаго духа, и скоро, повинуясь внутреннему голосу, который уже не заглушался болѣе повседневными дрязгами жизненной суеты, — онъ пошелъ по новымъ путямъ, открывшимъ изумленному свѣту цѣлый мiръ новыхъ художественныхъ ощущенiй.

Имя его съ каждымъ днемъ получало бòльшую извѣстность и многiя высокопоставленныя въ общественной iерархiи лица стали искать его знакомства. Важнѣйшимъ изъ всѣхъ этихъ знакомствъ были скоро и крѣпко завязавшiеся узы между Бетховеномъ и молодымъ любителемъ музыки, высоко развитымъ диллетантомъ, Карломъ Лихновскимъ. Этотъ князь на столько сошелся съ Бетховеномъ, что переманилъ его къ себѣ на жительство и съумѣлъ привязать къ себѣ сожителя до того, что композиторъ нѣсколько лѣтъ сряду провелъ въ его домѣ.

Лихновскiй съ любовью изучалъ сочиненiя Бетховена и принималъ живѣйшее участiе въ его успѣшной сочинительской дѣятельности. Онъ совѣтовалъ между прочимъ Бетховену не смущаться упреками, дѣлаемыми молодому человѣку за техническую трудность и неудобоисполнимость его сочиненiй. У Лихновскаго часто собирались музыканты для исполненiя новыхъ сочиненiй Бетховена, которыя, впрочемъ, онъ и не торопился пускать въ свѣтъ и не рѣшался на печатанiе прежде чѣмъ не былъ обезпеченъ подпиской. Должно предполагать, что въ этомъ отношенiи онъ не терпѣлъ неудачъ, такъ какъ средства его на столько увеличивались, что онъ имѣлъ возможность удовлетворять своимъ прихотямъ. Такъ, услыхавъ однажды приказанiе Лихновскаго своему камердинеру, въ случаѣ если оба — и онъ, и его сожитель зазвонятъ въ одно время, спѣшить прежде всего къ послѣднему, Бетховенъ на другой–же день нанялъ себѣ особаго слугу. Задумавши ѣздить верхомъ, Бетховенъ купилъ себѣ хорошую верховую лошадь и вообще ни въ чемъ себѣ не отказывалъ; тѣ времена, когда онъ (какъ еще три года назадъ) записывалъ тщательно каждый израсходованный крейцеръ, — окончательно миновались.

Работалъ Бетховенъ неутомимо и достигъ замѣчательной легкости сочиненiя, — хотя въ этомъ отношенiи онъ никогда не могъ сравниться съ Моцартомъ. Каждый имъ написанный листъ немедленно переходилъ къ четыремъ переписчикамъ, постоянно находившимся въ передней Лихновскаго. Однажды, сидя съ одной дамой въ ложѣ придворнаго театра при представленiи оперы «La Molinara", его сосѣдка по выслушанiи одной арiи сказала, что у нея были варьяцiи на эту тему, но она потеряла ихъ. Возвратившись домой, Бетховенъ въ эту же ночь написалъ шесть варьяцiй на тему слышанной оперы и утромъ отослалъ ихъ дамѣ съ слѣдующею надписью: «Варьяцiи потерянныя вами найдены Людвигомъ Бетховенъ!" Общество изящныхъ искусствъ давало ежегодно большой балъ въ залѣ редутовъ. Гайднъ написалъ для этого бала 12 менуэтовъ и 12 народныхъ плясокъ въ 1795 г.; точно такое же количество танцевъ написалъ для этого бала и Бетховенъ въ 1797 г., и скоро менуэты его сдѣлались популярными. Вообще, произведенiя Бетховена мало по малу изъ тѣсныхъ кружковъ переходили въ массу и нѣкоторыя изъ нихъ, напр. его трiо (ор. 11), которое быстро разошлось въ числѣ 400 экземпляровъ, пользовались огромнымъ успѣхомъ.

Къ этому времени прибыли въ Вѣну братья Бетховена: Карлъ, некрасивый, рыжiй, занимавшiйся тоже музыкой и жившiй хорошо благодаря брату, снабжавшему его деньгами и уроками, и Iоганнъ, красивый, высокаго pocта молодой человѣкъ, служившiй въ аптекарскихъ помощникахъ, a впослѣдствiи самъ открывшiй лавку аптекарскихъ товаровъ.

П. Чайковскiй.

(Продолженiе будетъ).

ОБЪЯВЛЕНIЯ.

ВСЕМIРНАЯ ИЛЛЮСТРАЦIЯ

1873 ГОДЪ, УЖЕ ВЫШЛИ И РАЗОСЛАНЫ №№ 1—7.

Содержанiе рисунковъ №№ 5, 6, и 7.

№ 5. Фонтанъ Ахмета III, на вѣнской выставкѣ 1873 г. — Новыя открытiя въ большой египетской пирамидѣ: 1) Большая галлерея; 2) Входъ въ галлерею; 3) Предметы, найденные въ пирамидѣ. — Императоръ Наполеонъ III на парадномъ катафалкѣ. — Дѣтскiй балъ и елка 30 декабря 1872 г. въ залѣ дворянскаго собранiя въ С.–Петербургѣ. — Портретъ Е. И. В. Великой Княгини Елены Павловны. — Старое зданiе московскаго университета. — Новое зданiе московскаго университета. — Наполеонъ III на смертномъ одрѣ. — Наполеонъ I на смертномъ одрѣ. — Портретъ сэра Бульвера–Литтона. — Гербъ кн. Цицiановыхъ.

№ 2. Погребенiе Е. И. В. Вел. Кн. Елены Павловны: 1) Выѣздъ процессiи изъ Михайловскаго дворца. 2) Катафалкъ въ Михайловскомъ дворцѣ. — Портретъ профессора фонъ–Грефе. — Портретъ профессора фонъ–Нимейера. — Зданiе одесскаго театра до пожара. — Зданiе одесскаго театра послѣ пожара. — Экспедицiя въ Новую Землю: 1) Суда, окруженныя льдами; 2) Судно «Избёрнъ подлѣ Медвѣжьяго острова. — Католическая церковь, въ которой похоронено тѣло Наполеона III. —Театральное представленiе подъ Новый годъ въ Туркестанѣ. — Выгрузка слона–великана въ Нью–Iоркѣ. — Лондонскiе типы Густава Дорé: 1) Разнощикъ газетъ; 2) Вестъ–эндскiй продавецъ собакъ; 3) Странствующiе музыканты.

№ 7. «Псковитянка”, опера Римскова–Корсакова, II актъ, I сцена. — Несчастiе на пенсильванской желѣзной дорогѣ. — Новые загородные павильоны для больныхъ. — Разработка алмазныхъ полей въ южной Африкѣ. — Погребенiе Е. И. В. Вел. Кн. Елены Павловны: 1) Шествiе процессiи отъ Михайловскаго дворца въ Петропавловскiй соборъ, 2) Прибытiе печальной колесницы въ Петропавловскiй соборъ, 3) Перенесенiе тѣла въ могилу. — Аппаратъ Аргамакова для очищенiя воздуха (2 рис.). — Портретъ Николая Коперника.

Подписка на 1873 г. продолжается и гг. новые подписчики получатъ журналъ съ № 1.

Годовая цѣна «ВСЕМIРНОЙ ИЛЛЮСТРАЦIИ": безъ доставки 12 р., съ доставкою въ С.–Петербургѣ 13 р. 50 к., съ пересылкою въ другiе города Имперiи 15 руб.

Главная контора редакцiи «Всемiрной Иллюстрацiи" находится въ С.–Петербургѣ, на Большой Садовой ул., въ д. Коровина №, 16.

«МОДНЫЙ СВѢТЪ”

Самый полный и дешевый иллюстрированный модный журналъ для дамъ.

Подписка на 1873 годъ. — №№ 1 по 8 уже вышли.

Съ № 6 въ журналѣ «Модный Свѣтъ» началъ печататься новый романъ капитана Майнъ–Рида:

СТЕПНЫЕ РАЗБОЙНИКИ ВЪ ТЕХАСѢ.

Съ № 1 въ «Модномъ Свѣтѣ" началъ печататься историческiй романъ Брахфогеля:

ЛЮДОВИКЪ XIV ИЛИ КОМЕДIЯ ЖИЗНИ.

Годовая цѣна I изданiю съ 12 раскрашенными картинами: безъ доставки 4 р., съ доставкою 5 р. 50 к., съ пересылкою 6 р.

Годовая цѣна II изданiю съ 24 раскрашенными картинами: безъ доставки 5 р., съ доставкою 6 р. 50 к., съ пересылкою 7 р.

Главная контора «МОДНАГО СВѢТА" находится въ С.–Петербургѣ, на Большой Садовой улицѣ, домъ Коровина, № 16.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 15. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) № 237 «С.–Петербургскихъ Вѣдом.», 23 декабря 1872 г.

^*) Нравиться (въ смыслѣ соотвѣтствовать ихъ требованiямъ) лучшимъ людямъ своего времени.