№ 13 1873 26 Марта

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 2 до 4 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К⁰. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Петербургское обозрѣнiе. — Еще о болгарскомъ вопросѣ. (Продолженiе). Архимандрита Григорiя Паламы. — Московскiя замѣтки. Москвича. — Отвѣтъ женщины на призывъ «Гражданина”: къ «Дѣлу”. I–II. Л. Ю. Кохновой. — Вocкресные разсказы. III. Изъ окна въ окно. (Дневникъ выздоравливающей дѣвушки) В. Н. Д. — Къ вопросу о славянофилахъ. (Окончанiе). М. Погодина. — Кустарная промышленность въ Россiи и артельная организацiя народнаго труда. I. Р. Попова. — Дневникъ писателя. IX. По поводу выставки. Ѳ. Достоевскаго.

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Надъ Петербургомъ синее небо, яркое солнце, а пониже туманы сырости въ тѣни и облака пыли на солнцѣ: на улицахъ продаются фiалки, привезенныя изъ Варшавы; всѣ съ насморкомъ, сморкаются, чихаютъ и кашляютъ; словомъ, царство весны настало, и съ гордостью глядя въ наше окно на Европу, мы можемъ сказать ей, что не отстаемъ отъ нея ни на одинъ градусъ.

Къ этому оживленiю весеннему прибавляется еще оживленiе военное: то и дѣло что встрѣчается полкъ съ иголочки, отправляющiйся на осмотръ, или весь въ пыли и въ грязи, возвращающiйся съ Семеновскаго плаца съ ученья; въ военномъ мiрѣ все кипитъ, все наэлектризовано, все учится, все озабочено, ибо приближается время прiѣзда нашего августѣйшаго гостя императора германскаго, который, какъ было сказано, ожидается около 15 апрѣля. Полки, вызванные для этого торжества изъ мѣстъ своихъ стоянокъ, уже начинаютъ прибывать; такъ гренадерскiй короля Фридриха–Вильгельма III прибылъ изъ Варшавы 18–го марта, 20–го онъ былъ на Царскомъ смотру; драгунскiй Военнаго Ордена полкъ прибылъ на другой день изъ Ковны, и также былъ уже осмотрѣнъ, и какъ первый найденъ Государемъ въ отличномъ состоянiи. Офицеры и штабъ Прусскаго полка расположены въ Таврическомъ дворцѣ, и тамъ же предполагается, въ знаменитой громадной Потемкинской залѣ, устроить отъ полка пиръ въ честь императора гостя, если только осмотръ этой баснословно великой залы приведетъ къ убѣжденiю, что она прочна. Затѣмъ, какъ извѣстно, въ числѣ проектированныхъ празднествъ въ честь императора предположено устроить на Дворцовой площади съ оркестрами отъ всѣхъ полковъ зорю съ церемонiею, которою будетъ дирижировать знаменитый солистъ на cornet–à–piston г. Вурмъ; такое точно торжество было устроено въ Берлинѣ при свиданiи трехъ императоровъ, съ тою лишь разницею, что тамъ оно происходило при факельномъ освѣщенiи, а здѣсь будетъ происходить при нашемъ дневномъ свѣтѣ апрѣльскихъ ночей.

Но не одинъ военный мiръ принимать будетъ участiе въ прiемѣ знаменитаго гостя. Домохозяева съ особенною энергiею заказываютъ въ большомъ количествѣ прусскiе и германскiе флаги, которыми вѣроятно украсится половина Петербурга; затѣмъ на всей линiи проѣзда императора отъ варшавской жел. дороги до Зимняго дворца, то есть по Вознесенской и Большой Морской улицамъ, многiе балконы будутъ разукрашены коврами, флагами и бюстами Императоровъ германскаго и русскаго. Во всякомъ случаѣ торжествъ будетъ много, начиная съ парада и кончая théatre gala, если только погода захочетъ стать на тоже праздничное настроенiе, какъ и Петербургъ; а между тѣмъ зная эту милую, капризную до нельзя повелительницу нашихъ судебъ довольно близко, предвидишь, что она теперь хорошѣетъ и капризничаетъ того и гляди только для того, чтобы нахмуриться, подурнѣть и расплакаться сырымъ и холоднымъ дождемъ къ тому времени, когда въ ея хорошемъ расположенiи будутъ нуждаться до–зарѣза.

Прiѣздъ императора Германiи есть–ли главное событiе нашего политическаго горизонта въ недалекомъ будущемъ, или нѣтъ?

Вопросъ этотъ можетъ показаться на первый взглядъ страннымъ, но въ томъ–то и дѣло что нѣтъ: вопросъ этотъ совсѣмъ не такъ страненъ какъ кажется, ибо въ воздухѣ петербургскомъ пахнетъ чѣмъ–то болѣе важнымъ, чѣмъ прiѣздъ кого бы то ни было.

Обыкновенно за двѣ или за три недѣли до Пасхи по Петербургу начинаютъ ходить слухи о разныхъ необыкновенныхъ назначенiяхъ и перемѣщенiяхъ въ области высшей администрацiи. Обыкновенно тоже, ко дню Пасхи всѣ эти толки сводятся къ нулю, и петербуржцы изъ породы тѣхъ людей, для которыхъ земное чинопочитанiе несравненно интереснѣе всякихъ церковныхъ празднествъ, съ особенною горечью на вопросъ: «что новаго?”, отвѣчаютъ: «да что, ничего другаго, какъ то, что Христосъ Воскресъ”.

Тоже наполненiе воздуха толками происходитъ и теперь; но теперь они посерьознѣе по своему содержанiю, и относятся къ важнѣйшей нашей сферѣ въ настоящее время — къ военной. Слышатся и видятся какъ будто таинственные намеки, таинственный шепотъ, таинственныя улыбки, таинственныя тучки пробѣгающiя съ лица одного на лицо другаго, словомъ, по всему что слышишь и видишь кругомъ себя — начинаешь догадываться, о томъ что ужь не въ правду–ли готовятся важныя событiя въ военномъ мiрѣ. Читатель подумаетъ, что это догадки на счетъ войны съ кѣмъ бы то ни было; нѣтъ, въ этомъ отношенiи онъ можетъ быть совершенно спокоенъ; о войнѣ никто не думаетъ; а толкуютъ у насъ о военныхъ реформахъ, будто бы имѣющихъ совершиться къ Пасхѣ. Можетъ быть и эти толки, несмотря на свою таинственность, приведутъ къ нулю, но все же объ нихъ лѣтописцу Петербурга нельзя умалчивать, ибо они — признакъ времени.

Сущность всѣхъ этихъ толковъ и слуховъ сводится къ двумъ предстоящимъ, будто–бы, событiямъ въ будущемъ: къ выходу–де въ отставку военнаго министра, и къ тѣмъ измѣненiямъ, которыя должны–де вслѣдъ за тѣмъ послѣдовать. Говорятъ, что эти перемѣны будутъ относиться сколько къ системѣ военной администрацiи, то–есть къ замѣнѣ военно–окружной системы корпусами, столько же къ измѣненiю личнаго состава высшаго военнаго управленiя; такъ, увѣряютъ, что будутъ созданы двѣ новыя должности, одна — главнаго начальника штаба, какъ во время царствованiя Императора Александра I, и другая — главнокомандующаго; и затѣмъ третьей остается таже должность военнаго министра, но съ тѣмъ, что первыя двѣ будутъ исключительно и непосредственно подчинены одному Государю. Затѣмъ, какъ мы слышали, особенное вниманiе обращено на бюджетъ нынѣшняго военнаго министерства, въ виду того, что громадное его увеличенiе за послѣднiя 10 лѣтъ (на 50 мил.) не соотвѣствуетъ, будто бы, степени улучшенiя положенiя солдата во всѣхъ отношенiяхъ, и что по этому вопросу назначена–де особая комиссiя, въ которой кромѣ фельдмаршала князя Барятинскаго и нѣсколькихъ военныхъ участвуютъ министръ финансовъ и государственный контролеръ. Цѣль этой комиссiи, какъ слышно, привести въ извѣстность какъ причины возрастанiя бюджета, такъ и способы къ его сокращенiю въ предѣлахъ возможнаго. Таковы слухи и толки ходящiе по городу; не ручаемся за ихъ достовѣрность, но повторяемъ, они несомнѣнно, кажется намъ, доказываютъ одно: что основныя мысли доселѣ веденной военной системы подлежатъ всестороннему оспариванью, и что мысли системы противоположной съ каждымъ днемъ прiобрѣтаютъ большiй просторъ высказываться.

Въ прошлый понедѣльникъ, какъ мы слышали, въ государственномъ совѣтѣ въ общемъ собранiи разсматривался знаменитый проектъ центральнаго поземельнаго банка, внесенный г. министромъ финансовъ. Пренiя при его обсужденiи были долги и оживленны съ обѣихъ сторонъ. За утвержденiе проекта въ томъ видѣ, въ какомъ онъ былъ представленъ, высказалось хотя и меньшинство членовъ, но въ составъ этого меньшинства вошли, какъ говорятъ, всѣ наши финансовые люди. Мы слышали тоже, что по предложенiю г. министра внутреннихъ дѣлъ, въ виду того, что при обсужденiи этого важнаго вопроса полезно было бы имѣть возможно большее количество о немъ отзывовъ отъ лицъ и учрежденiй имъ заинтересованныхъ, большинство членовъ общаго собранiя признало полезнымъ возвратить г. министру финансовъ проектъ этого банка, съ тѣмъ чтобы собраны были о немъ мнѣнiя земскихъ учрежденiй. Такимъ образомъ состоялось два мнѣнiя: одно о немедленномъ утвержденiи проекта центральнаго поземельнаго банка, другое о дополненiи проекта вышеуказанными мнѣнiями и соображенiями. На будущей недѣлѣ рѣшится чье мнѣнiе будетъ утверждено. Во всякомъ случаѣ, полагаютъ, что если утверждено будетъ первое мнѣнiе, то дѣло, затянувшись за справками по крайней мѣрѣ на годъ, замретъ или умретъ своею смертью, ибо вѣроятно общество иностранныхъ капиталистовъ, готовое теперь внести капиталы въ 15 мил. рублей какъ фондъ этого центральнаго банка, разойдется, и уже потомъ собрать его будетъ если не невозможно, то все–же затруднительно.

Затѣмъ приближается къ очереди и знаменитый вопросъ о раскольническихъ бракахъ, гдѣ въ виду важности разсматриваемыхъ основныхъ началъ, слѣдуетъ также ожидать весьма жаркихъ пренiй и крайне противоположныхъ мнѣнiй между членами общаго собранiя государственнаго совѣта, вслѣдствiе чего возможно предвидѣть и относительно этого вопроса такое мнѣнiе, въ силу котораго пришлось бы вопросу значительно измѣниться въ своей сущности и въ своихъ формахъ.

Петербургъ кончаетъ свои городскiе выборы.

Какъ и слѣдовало ожидать, городскимъ головою избранъ вновь почтенный Н. И. Погребовъ. Но затѣмъ много толковъ было о томъ кому быть товарищемъ его. Осталось 4 кандидата: но въ минуту выборовъ изъ четырехъ двое отказались и кандидатами предложилось двое: П. Н. Медвѣдевъ и П. В. Жуковскiй. Первый незначительно большимъ количествомъ голосовъ противъ втораго былъ избранъ. Избранный пользуется всеобщимъ уваженiемъ какъ одинъ изъ честнѣйшихъ честныхъ людей и дѣльный юристъ–практикъ. Теперь остаются только выборы членовъ управы.

Довольно характеристичны были вопросы и ихъ судьбы, занимавшiе г.г. гласныхъ до выборовъ товарища городскаго головы.

Такъ напримѣръ, предложенъ вопросъ: требовать–ли отъ кандидатовъ на должности свѣдѣнiй о томъ, гдѣ они окончили курсъ и гдѣ служили? Рѣшено не требовать. А почему не требовать — никто вѣроятно не знаетъ; затѣмъ предложенъ былъ вопросъ: могутъ–ли состоять товарищъ городскаго головы и члены управы на какой либо другой службѣ? вопросъ рацiональный; рѣшено: не могутъ. Но затѣмъ другой вопросъ: сколько имъ дать жалованья? одни предлагаютъ 6,000 р., другiе 700 р... Вообразите себѣ человѣка, бросающаго всѣ свои должности и идущаго въ члены городской управы за 700 р. въ годъ! Любопытно было бы знать какое соображенiе можетъ руководить такими оригинальными мнѣнiями, подчасъ высказывающимися въ средѣ нашихъ общественныхъ собранiй. Въ заключенiе жаркихъ пренiй объ этомъ существеннѣйшемъ для интересовъ города вопросѣ, рѣшено назначить товарищу городскаго головы 4,500 р., а членамъ городской управы по 3,000 р. жалованья. Всѣ затѣмъ находятъ, что то и другое жалованья слишкомъ недостаточны, но дѣло рѣшено, и конецъ его вѣнчаетъ. Городъ обремененъ своимъ бюджетомъ, — это совершенно справедливо; но дѣло въ томъ, что чѣмъ болѣе хорошимъ содержанiемъ городъ въ состоянiи привлекать людей способныхъ и честныхъ, тѣмъ ему выгоднѣе, ибо отъ распоряженiй каждаго способнаго администратора сберегается городу въ сто разъ больше, чѣмъ при нераспорядительности какого либо члена управы, — избраннаго за неимѣнiемъ лучшаго, — онъ можетъ сберечь отъ сокращенiя жалованья.

Но какъ бы мало цвѣтущи ни были финансы города С.–Петербурга, тѣмъ не менѣе онъ украшается съ каждымъ годомъ. Какъ извѣстно, въ нынѣшнемъ году приступлено къ двумъ капитальнымъ улучшенiямъ Петербурга: къ устройству Адмиралтейскаго большаго бульвара и къ устройству Адмиралтейской набережной, имѣющей соединить Дворцовую съ Англiйскою набережными. Оба эти предпрiятiя обойдутся городу около полумиллiона. Адмиралтейскiй садъ на половину уже насаженъ, но, къ сожаленiю, ели и сосны играютъ въ немъ слишкомъ большую роль. На дняхъ дума постановила просить чтобы садъ и набережную дозволено было назвать именемъ Государя Императора.

Кстати о садахъ. Въ Москвѣ напротивъ Страстнаго монастыря, у начала бульвара, готово мѣсто для памятника Пушкина, гдѣ, какъ говорятъ знавшiе и видѣвшiе поэта въ Москвѣ, онъ любилъ прогуливаться во всякое время года. Въ Петербургѣ въ зданiи опекунскаго совѣта выставлено до двадцати разныхъ моделей этого памятника, давно чаемаго Россiею. Но сколько собрано на этотъ памятникъ денегъ по подпискѣ, предпринятой по всей Россiи? На этотъ вопросъ вамъ отвѣчаютъ: семдесятъ тысячъ. И какъ бы въ предвидѣнiе того что вы скажете: «мало”, вамъ тогда же говорятъ: «что–жъ, недурно!” Сравнительно съ семью тысячами, дѣйствительно оно недурно, но сравнительно съ тѣмъ, что былъ для Россiи Пушкинъ — очень и очень дурно. Трудно вѣрится даже, чтобы Россiя участвовала своею долею въ этой суммѣ, ибо при всемъ желанiи трудно себѣ представить, какая же была эта доля, ибо если повсемѣстная по Россiи подписка дала большую часть этой суммы, тогда не постигнешь что же дали Петербургъ и Москва, гдѣ, какъ извѣстно, въ одинъ вечеръ тысячи и тысячи рублей подносятся не только пѣвицамъ, но и танцовщицамъ, а если Петербургъ и Москва дали главную часть этой несчастной суммы, то что–же дала Россiя?.. Нѣтъ, воля ваша, а грустное впечатлѣнiе производитъ видъ этихъ выставленныхъ моделей, когда знаешь, что памятникъ Пушкину долженъ строиться на гроши, вымоленные кое–гдѣ и кое–кѣмъ. Народнаго тутъ участiя нѣтъ. На это намъ скажутъ: народъ про Пушкина и не знаетъ. Увы, тѣмъ грустнѣе глядѣть на эти изваянныя фигуры, напоминающiя, что Пушкинъ столько же чуждъ своему народу, сколько «Бова Королевичъ” ему родной!

Въ Петербургъ на дняхъ вернулась любимая нами пѣвица — г–жа Лавровская, и вернулась изъ Парижа. Она появляется на концертѣ 29 марта въ пользу общества пособiя нуждающимся литераторамъ. За недѣлю говорятъ уже всѣ билеты были распроданы, и вѣроятно овацiй будетъ въ честь прелестной пѣвицы больше чѣмъ для г–жи Нильсонъ. Счастливы бѣдные литераторы, что дождались ея возвращенiя. Вообще сезонъ благотворительныхъ концертовъ въ полномъ разгарѣ. На дняхъ мы были на одномъ изъ нихъ, въ залѣ одного частнаго дома: сборъ былъ хорошiй; цѣль этого сбора было покрытiе расходовъ по исправительной земледѣльческой колонiи для малолѣтнихъ преступниковъ въ окрестностяхъ Петербурга. Одинъ изъ посѣтителей концерта прислалъ за свой билетъ какъ намъ говорили, тысячу рублей. Но дѣло въ томъ, что эта колонiя, къ стыду нашего общества, идти далѣе собственными средствами не можетъ; въ ней до 50 пансiонеровъ и затѣмъ средствъ не хватаетъ не только принимать больше воспитанниковъ, но даже сводить концы съ концами при столь ограниченномъ числѣ пансiонеровъ. А между тѣмъ, какъ мы уже не разъ говорили, можетъ быть ни одно благотворительное учрежденiе на Руси не достигло такихъ поразительно прекрасныхъ результатовъ, какъ эта колонiя.

На дняхъ со стороны одного изъ воспитательныхъ вѣдомствъ было заявленiе начальству этой исправительной колонiи о томъ, нельзя–ли туда перевести одного молодаго человѣка изъ исправительнаго заведенiя, такъ какъ оказывается, что въ этомъ заведенiи онъ не только не исправляется, но подвергается самой ужасной порчѣ. И дѣйствительно, никакое самое безнравственное воображенiе не можетъ себѣ создать представленiе сколько нибудь похожее на то, что въ исправительномъ домѣ въ С.–Петербургѣ творится! Спрашивается: неужели это можно терпѣть? неужели нельзя немедленно это ужасное заведенiе закрыть, домъ продать, и вырученныя деньги, вмѣстѣ съ суммами ежегодно отпускаемыми на содержанiе этого исправительнаго дома, отдать въ исправительную колонiю?

_______

ЕЩЕ О БОЛГАРСКОМЪ ВОПРОСѢ.

(Продолженiе).

Но вотъ въ чемъ состоитъ главный пунктъ, оправдывающiй требованiя болгаръ имѣть церковную независимость: «Еслибъ болгары”, говорите вы, достоуважаемый г. редакторъ, «имѣли основанiе быть довольными своимъ церковнымъ управленiемъ, то имъ не было бы повода желать отдѣленiя отъ патрiархiи”, и вслѣдъ за этимъ бѣгло исчисляете поводы къ жалобамъ со стороны болгаръ. Эти жалобы на восточное духовенство могутъ раздѣлиться на три категорiи: а) нареканiя абсолютно–личныя, атомическiя, «что архiереи фанара получаютъ всѣ высшiя мѣста только посредствомъ симонiи, отличаются алчностью къ денежнымъ поборамъ съ народа и не способны управлять церковью”; б) нареканiя нацiональныя, что всѣ архiереи, греки по происхожденiю, не питаютъ никакой симпатiи къ болгарамъ и, запрещая совершать богослуженiе на народномъ языкѣ и изучать его въ школахъ, этимъ принуждаютъ болгаръ оставаться въ невѣжествѣ; в) нареканiя противъ патрiарха и синода константинопольскихъ въ томъ, что они, принадлежа по происхожденiю къ греческой нацiи, угнетаютъ болгарское духовенство, не допуская его къ участiю въ синодѣ и не возводятъ достойныхъ лицъ изъ него въ архiереи, а тѣмъ менѣе въ санъ патрiарха.

Не разъ уже печатались эти обвиненiя противъ греческаго духовенства, и не разъ также, во многихъ иностранныхъ газетахъ, журналахъ и брошюрахъ, печатались и опроверженiя противъ нихъ, которыя фактами доказывали всю несостоятельность этихъ обвиненiй. Повторенiе ихъ нынѣ въ вашей газетѣ заставляетъ меня также повторить на нихъ отвѣты, опирающiеся на факты, имѣющiе оффицiальное или болѣе или менѣе неоспоримое значенiе.

а) Обвиненiе, что «высшiя церковныя должности замѣщаются посредствомъ симонiи”, — такъ голословно и требуетъ такъ много доказательствъ, что почти невозможно сопоставить всѣ за и противъ въ этомъ обвиненiи, падающемъ на греческое духовенство. Спрашивается: у кого они покупаютъ церковныя должности? У патрiарха? Положимъ, что рядомъ съ прежде поименованными нареканiями на патрiарха константинопольскаго можетъ имѣть мѣсто и это, но не слишкомъ–ли много возьметъ на себя тотъ, кто такъ безапелляцiонно объявитъ во всеуслышанiе, что такой то церковный iерархъ торгуетъ церковными должностями?.. У турокъ ли? Но если христiанское духовенство на востокѣ платитъ извѣстныя суммы турецкимъ властямъ, то въ этомъ, кажется, винить должно не духовенство, а горестное положенiе церкви восточной, поставленной въ необходимость платить дань иновѣрному правительству. — Въ отвѣтъ на обвиненiе въ томъ, что греческiе архiереи притѣстняютъ болгарскiй народъ и берутъ съ него большiя деньги, мы скажемъ слѣдующее: извѣстно, что постановленiя церкви даютъ служителямъ ея право получать съ ввѣренной имъ паствы извѣстныя средства для покрытiя нуждъ церкви и на ихъ собственное содержанiе. Эти постановленiя идутъ отъ первыхъ дней церкви, начало ихъ восходитъ ко временамъ апостоловъ (см. Дѣянiя Апост. IV. Тимоѳ. А. VI. 6. Коринѳ А. IX. 7. 9–11. 13–14. Апостол. Правил. 4. 38. 41. Ѳеоѳила Александ. пр. 8 и проч.). Если эти постановленiя могутъ быть примѣняемы ко всѣмъ безъ исключенiя христiанскимъ церквамъ, то они еще болѣе примѣнимы къ церквамъ восточнымъ, гдѣ бѣдственное состоянiе церкви напоминаетъ ея первые вѣка, когда она была въ гоненiи и притѣсненiи отъ язычниковъ. Церкви на востокѣ должны платить правительству и мѣстнымъ начальствамъ, если хотятъ какъ нибудь существовать. Это извѣстно всему христiанскому мiру. Такъ какъ константинопольская патрiархiя, и во времена православныхъ императоровъ бывшая центромъ и сердцемъ православiя на востокѣ, со времени владычества мусульманъ еще болѣе сплотила въ себѣ всѣ фибры православной жизни восточнаго мiра, то по необходимому сцѣпленiю условiй этой жизни, она должна нести на себѣ всю тяготу, которую составляютъ заботы о благосостоянiи всѣхъ православныхъ восточныхъ церквей и защита правъ ихъ предъ Портою. Тяжелое положенiе константинопольской патрiархiи иногда превышало на столько ея собственные доходы, что она не разъ принуждена была прибѣгнуть къ прискорбной необходимости вручать самому патрiарху книгу для сбора подаянiй, матерински заботясь о томъ, чтобъ не погибли совершенно самостоятельность и правда православной церкви, чтобы народное образованiе поддерживалось и не снизошло на степень первобытнаго невѣжества, чтобы наконецъ имѣть возможность облегчить вопiющiя нужды православнаго населенiя. Еще въ XIV в. вселенскiй патрiархъ Арсенiй волей неволей долженъ былъ составить и утвердить соборомъ уставъ взаимнаго вспомоществованiя, по которому всѣ митрополиты и епископы, зависящiе отъ константинопольской церкви, обязывались доставлять ежегодно патрiарху извѣстную сумму, для покрытiя многихъ и разнообразныхъ нуждъ церкви и на содержанiе всѣхъ находящихся на ея попеченiи учебныхъ и благотворительныхъ учрежденiй^*). Поэтому, во времена Византiйской Имперiи, многiе императоры указами своими подтверждали неоднократно этотъ уставъ, а впослѣдствiи на этотъ же предметъ и многими султанами были выдаваемы бейраты, по которымъ за константинопольскою патрiархiей обезпечивалось полученiе извѣстной суммы доходовъ съ подчиненныхъ ей епархiй^**); и если бы греческое духовенство, согласно всѣмъ этимъ постановленiямъ и бейратамъ, получало все, чтò ему законно слѣдуетъ получить, то на долю высшаго iерарха приходилось бы тогда болѣе полутора миллiона ежегоднаго дохода, а на долю каждаго священника около десяти тысячъ рублей! Но что всѣ эти доходы существуютъ только номинально, это всѣмъ и каждому извѣстно, и мы убѣждены, что даже между самыми отъявленными противниками фанарiотскаго духовенства изъ числа болгаръ, не найдется никого, кто бы указалъ фактически хотя одно лицо въ этомъ духовенствѣ, которое владѣло бы не только такимъ доходомъ, но и такимъ капиталомъ. Почти все населенiе какъ болгарскихъ, такъ и греческихъ епархiй находится въ бѣдственномъ состоянiи и не имѣетъ возможности выплачивать не только всю узаконенную сумму, но даже не въ силахъ удовлетворить насущнымъ потребностямъ своихъ пастырей. Эта бѣдность и порождала жалобы со стороны народа; она же была причиною и тому, что многiе архiереи, не имѣя необходимаго содержанiя, не могли жить въ своихъ епархiяхъ, и многiе изъ нихъ поэтому принуждены были просить себѣ увольненiя.

Греческое духовенство обвиняется болгарами въ нравственной и умственной неспособности? Но съ какимъ же другимъ духовенствомъ сравнивая греческое, находятъ они его такимъ жалкимъ и неспособнымъ? Въ теченiе цѣлыхъ десяти столѣтiй глубокая умственная тьма покрывала всю средневѣковую Европу, и Богу одному извѣстно, сколько вѣковъ продолжалась бы она еще, еслибъ не разогналъ ее свѣтъ образованiя и науки, сохранившiйся на греческомъ востокѣ. Развитiе тогдашняго западнаго духовенства было на самой низкой степени, а нравственность стояла не только ниже уровня человѣческаго достоинства, но могла назваться дикою и варварскою, и это продолжалось далѣе даже XIV вѣка. Что касается нравственности нынѣшняго западнаго духовенства, то, исключивъ весьма небольшое число людей достойныхъ уваженiя, остальныхъ лучше покрыть молчанiемъ.

Сравнительно съ средневѣковымъ духовенствомъ Европы, бросимъ взглядъ на средневѣковое духовенство Востока. Послѣ двадцати–трехъ–вѣковаго умственнаго царствованiя и непрерывной дѣятельности, Грецiя наконецъ заснула, но заснула сномъ бодрственнымъ. Время послѣ взятiя Константинополя, а именно XVI и XVII столѣтiя, можетъ считаться средними вѣками Грецiи. Но какая разница въ сравненiи съ средними вѣками Европы? Каждый любознательный читатель можетъ самъ перелистывать Фабрицiя, Турко–Грецiю Крузiя, обширныя сочиненiя iерусалимскаго патрiарха Досиѳея, церковную исторiю аѳинскаго митрополита Мелетiя, всемiрную исторiю Кума, новогреческую филологiю Врето, словарь знаменитыхъ и ученыхъ людей Грецiи Мазараки, и другiя новѣйшiя сочиненiя: изъ нихъ можно видѣть и убѣдиться въ томъ, какое множество ученыхъ и великихъ по уму и христiанской жизни людей украшало духовенство и народъ греческой восточной церкви въ эпоху самыхъ тяжелыхъ религiозныхъ и народныхъ испытанiй.

Опираясь на неподкупный авторитетъ исторiи, мы позволили себѣ привести здѣсь все вышеописанное, и на основанiи не словъ, а фактовъ отвѣтимъ и на слѣдующiя обвиненiя со стороны болгаръ.

б) Они говорятъ, что всѣ архiереи — греки по происхожденiю и что лица изъ болгарскаго духовенства никогда не возводятся не только въ санъ патрiарха, но и въ архiереи. Правила апостольскiя требуютъ, чтобы лицо, поставляемое въ санъ епископа, было безукоризненной жизни, ума отъ природы способнаго, развитаго духовнымъ образованiемъ и извѣстной опытности, необходимой при управленiи церковью. При избранiи въ епископы, каждая церковь должна руководствоваться исключительно этими апостольскими правилами, отнюдь не принимая во вниманiе племенное происхожденiе избираемыхъ лицъ. И какъ мы надѣемся доказать ниже, приведя имена многихъ iерарховъ изъ болгарской и другихъ народностей, церковь православная въ этомъ обстоятельствѣ не уклонялась никогда въ племенное пристрастiе и прежде всего искала въ будущемъ iерархѣ тѣхъ качествъ, которыя должны отвѣчать характеру этого высокаго сана; и вездѣ, гдѣ бы церковь ни находила Фотiя или Златоуста, — изъ iудеевъ ли онъ былъ, или изъ арабовъ, изъ армянъ, или изъ болгаръ, изъ грековъ, или славянъ, она всегда возводила его въ достоинство пастыря и святителя! При этомъ никакъ не съ цѣлью бросить пятно на болгарское духовенство и вообще на умственное развитiе болгарскаго племени, но затѣмъ, чтобъ ихъ же собственнымъ признанiемъ доказать неправильность ихъ обвиненiй противъ грековъ, мы приведемъ здѣсь слѣдующiй оффицiальный фактъ: въ 1862 г. болгарскiе члены состоявшагося тогда (24 апрѣля) комитета для разсмотрѣнiя этого вопроса потребовали, чтобы былъ измѣненъ существующiй регламентъ объ избранiи архiереевъ, «ибо, говорили они, можетъ быть не найдется согласно съ этими правилами такихъ людей въ Болгарiи для занятiя архiерейскаго сана”^*). Въ этихъ словахъ болгарскихъ представителей, вызванныхъ необходимостью, чтò слышится, какъ не сознанiе, что сами болгары признавали нѣсколько затруднительнымъ найти въ своей средѣ людей, которые соединяли бы въ себѣ всѣ условiя, необходимыя для епископскаго сана? Возвращаясь къ обвиненiю, повторенному и въ вашей статьѣ, г. редакторъ, будто бы лица изъ болгарскаго духовенства никогда не возводятся въ санъ патрiарха, мы скажемъ, что въ архивахъ константинопольскаго престола хранятся акты избранiй всѣхъ бывшихъ патрiарховъ; изъ этихъ актовъ можно видѣть, что церковь константинопольская при этихъ избранiяхъ всегда старалась держаться вышеприведенныхъ апостольскихъ правилъ и въ глазахъ ея правами на возведенiе въ этотъ санъ были исключительно высоко–нравственная христiанская жизнь, мудрость и духовная опытность, наконецъ извѣстныя заслуги церкви избираемаго лица. Правда, встрѣчаются исключенiя и примѣры нѣкоторыхъ временныхъ и такъ сказать насильственныхъ выборовъ, но подобное будетъ встрѣчаться всегда и вездѣ, гдѣ живутъ люди съ ихъ слабостями и ошибками. Санъ патрiарха имѣетъ такое важное значенiе въ церковной iерархiи на Востокѣ, что онъ считается наградою или вѣнцемъ добродѣтели и высшихъ способностей умственныхъ и нравственныхъ, и при этомъ церковь строго соблюдаетъ свое правило, что для нея «нѣтъ ни iудея, ни еллина... ибо всѣ одно во Христѣ Iисусѣ”. Въ каталогѣ патрiарховъ и всѣхъ восточныхъ церковныхъ представителей мы находимъ, кромѣ грековъ, многихъ лицъ изъ другихъ нацiональностей, которыхъ церковь несомнѣнно нашла достойными этого сана и отдала имъ преимущество передъ греками. Не имѣя подъ рукой источника, который помогъ бы намъ назвать здѣсь имена всѣхъ этихъ лицъ, мы ограничимся ссылкою на вышеназванную нами книгу «Fwnh thV alhJeiaV“. Въ ней находимъ слѣдующiя имена вселенскихъ патрiарховъ, бывшихъ изъ болгарскаго народа въ началѣ нынѣшняго столѣтiя: Рафаила, Серафима, Агаѳангела, Хрисанѳа, Евгенiя и др. Затѣмъ въ современномъ намъ духовенствѣ константинопольской церкви мы видимъ митрополитовъ и епископовъ изъ болгаръ, какъ напр. родiйскаго, погонiанскаго, ксанѳскаго, нишавскаго, ловчанскаго, врачанскаго, полiанскаго, трикскаго. Прибавимъ къ нимъ бывшихъ виддинскаго Анѳима, диррахiйскаго Авксентiя, лаодикiйскаго Стефана, патарскаго Поликарпа и макарiопольскаго Иларiона. Не упоминаемъ здѣсь архiереевъ изъ болгаръ, бывшихъ въ прежнiя времена. Кромѣ iерарховъ изъ болгарскаго народа, мы встрѣчаемъ ихъ изъ валаховъ, какъ деврскаго, димитрiадскаго, стагонскаго и др.; изъ арабовъ дерконскаго Никифора; изъ армянъ бывшаго нишавскаго Григорiя. Сколько намъ кажется, эти факты отвѣчаютъ сами за себя.

Теперь перейдемъ къ в) обвиненiю греческаго духовенства болгарами въ томъ, что «господство въ богослуженiи и школахъ чуждаго имъ языка ведетъ къ нацiональной эллинской пропагандѣ, которой они не желаютъ подчиняться”. Повторенiе этого обвиненiя въ вашей газетѣ, г. редакторъ, болѣе, чѣмъ удивило насъ. Будьте только справедливы и скажите: жаловалась ли когда какая нибудь европейская нацiя на то, что въ ея университетахъ, академiяхъ, гимназiяхъ, семинарiяхъ введено было преимущественно изученiе греческаго языка, греческой философiи, греческихъ классиковъ, греческихъ поэтовъ, греческой литературы? Если же весь образованный мiръ единодушно признаетъ, что изученiе греческаго языка и его безсмертныхъ писателей развиваетъ и утончаетъ умъ человѣка, возвышаетъ понятiя, облагороживаетъ и образовываетъ сердце, неужели оно однихъ только болгаръ погружаетъ въ невѣжество и мѣшаетъ ихъ развитiю? Чѣмъ объяснить, что тотъ же самый эллинизмъ, который однимъ приноситъ свѣтъ и жизнь, для другихъ дѣлается мракомъ и умственною смертiю? Спросите молдаво валаховъ, когда они были счастливѣе и развитѣе: послѣ Стирбея, или во времена Лампра, Дука, Маврокордата, и другихъ греческихъ правителей, при которыхъ у нихъ процвѣтали греческiй языкъ и наука? Свободное классическое образованiе никому не препятствуетъ быть свободнымъ гражданиномъ и патрiотомъ. Не желанiе вести нацiональную эллинскую пропаганду и этимъ держать болгарскiй народъ въ своихъ рукахъ руководило греческимъ духовенствомъ, а желанiе способствовать развитiю болгарскаго племени, которое какъ говоритъ Брокгаузъ, «ist noch in der Wiege”, и дать этому народу правильное понятiе о его нацiональности. Датчане и болгары только и начали лепетать слово нацiональность съ тѣхъ поръ какъ ихъ коснулось греческое образованiе. Послѣ этого мы можемъ въ свою очередь спросить, неужели и то рвенiе, съ которымъ классическое образованiе вводится во всей Россiйской Имперiи имѣетъ цѣлью вести могущественную Россiю къ какой–то эллинской пропагандѣ? Вы сами лучше, чѣмъ кто нибудь, знаете, г. редакторъ, настоящую цѣль введенiя классическаго образованiя въ народѣ. Почему же то, чтò вы считаете полезнымъ для Россiи, оказывается вреднымъ для болгаръ? Не мнѣ говоритъ вамъ, г. редакторъ, что греческiй языкъ никогда не нуждался ни въ старанiяхъ какихъ нибудь архiереевъ, ни въ какой либо пропагандѣ для прiобрѣтенiя болгарскаго или какого другаго племени. Этотъ языкъ, освѣщенный христiанской вѣрою, церковiю и свѣтилами человѣческаго ума, есть достоянiе всего образованнаго мiра, а не одной греческой нацiональности, и въ себѣ самомъ имѣетъ непобѣдимый магнитъ, безъ всякой посторонней помощи притягивающiй къ себѣ каждаго, у кого есть разумъ и сердце. Этотъ языкъ носитъ съ глубокой древности свѣточъ образованiя для всего мiра; предъ нимъ склонился гордый Римъ и изъ побѣдителя признавалъ себя побѣжденнымъ словами безсмертнаго Горацiя:

Graecia capta ferum victorem cepit et artes

Intulit agresit Latio.

И когда, съ паденiемъ Византiйской Имперiи, казалось, пришелъ конецъ жизни греческаго ума и языка, мы видимъ эту жизнь воскресшею въ умственномъ развитiи западныхъ народовъ, вопреки всѣмъ гоненiямъ и преслѣдованiямъ римской церкви^*).

Затѣмъ говорятъ, что греческiе архiереи запрещали болгарамъ совершать богослуженiе на ихъ родномъ языкѣ. Это несправедливо. Никогда и нигдѣ греческiе архiереи не запрещали пѣть въ церквахъ съ лѣваго клироса по славянски, и читать евангелiе, апостолъ и нѣкоторые ектенiи на славянскомъ языкѣ. Сами архiереи, которые, до вступленiя въ управленiе какою либо болгарскою епархiей, не знали болгарскаго языка, старались съ усердiемъ изучить его и, по природной способности своей скоро успѣвая въ этомъ, охотно служили на славянскомъ языкѣ и говорили съ народомъ по болгарски. Что же касается священниковъ, то они были всегда исключительно изъ болгаръ. По поводу всѣхъ этихъ обвиненiй, не разъ правительство Порты посылало производить слѣдствiя въ болгарскихъ епархiяхъ и этими слѣдствiями оффицiально доказывалась несостоятельность большинства этихъ обвиненiй; отчеты же объ этихъ слѣдствiяхъ посылались ко всѣмъ европейскимъ дворамъ. Случались, разумѣется, примѣры, къ которымъ эти обвиненiя могли быть примѣнимы; но развѣ злоупотребленiя не существуютъ и въ другихъ странахъ? И почему они принимаютъ размѣръ «бревна въ глазу” исключительно у одного греческаго духовенства?

Также, еслибъ кто потрудился провѣрить на мѣстѣ, то могъ бы самъ убѣдиться въ томъ, что большинство находящихся въ болгарскихъ епархiяхъ церквей и почти всѣ школы и больницы устроены ни кѣмъ инымъ, какъ греческими архiереями. Ограничусь тѣмъ, что упомяну здѣсь приснопамятнаго Германа, прежде бывшаго iерарха виддинской, дратской и дерконской епархiй и потомъ возведеннаго на вселенскiй патрiаршiй престолъ: онъ всю свою жизнь употребилъ на устройство болѣе пятидесяти церквей, двадцати школъ, библiотекъ и на воспитанiе множества бѣдныхъ дѣтей православныхъ всякаго племени. Не менѣе его сдѣлалъ бывшiй iерусалимскiй патрiархъ, блаженнѣйшiй Кириллъ, а также софiйскiй митрополитъ, имени котораго не упомнимъ и который, какъ то показываютъ архивы софiйской митрополiи, употребилъ большiя суммы на сооруженiе болгарскихъ церквей, устройство школъ и воспитанiе сиротъ. Блаженной памяти ректоръ халкинской академiи, преосвященнѣйшiй Типалдъ пожертвовалъ свои собственныя деньги на изданiе грамматики и словаря славянскаго языка. А въ самомъ Константинополѣ находящаяся болгарская церковь и школа кѣмъ были воздвигнуты и кѣмъ содержались, какъ не греческими патрiархами и щедрыми пожертвованiями греческихъ капиталистовъ, которые, въ своей благотворительности ближнему не дѣлая отличiя для своего народа отъ другихъ, не предвидѣли, что впослѣдствiи, въ этомъ же самомъ храмѣ, новый новаго Рима Наватъ, греческими вспомоществованiями и греческими наставниками воспитанный Анѳимъ, возстанетъ, какъ мятежникъ, противъ матери своей восточной церкви!

Не можемъ пропустить молчанiемъ и халкинскую богословскую академiю, и ксирокринскую и фанарiотскую классическую школы, въ которыхъ даже въ мое время воспитывалось не малое число болгаръ. Мы желали бы спросить болгаръ, обвиняющихъ греческое духовенство въ томъ, что оно препятствуетъ ихъ образованiю, были ли когда примѣры, чтобы кто нибудь изъ нихъ желалъ устроить народную школу, и чтобы греческое духовенство отказало дать ходъ этому желанiю? Были ли примѣры, чтобъ какой нибудь болгаринъ хотѣлъ опредѣлить своего сына въ школу, и греческое духовенство отказало ему принять его дитя? Не всѣ ли воспитывавшiеся въ Халкѣ болгары содержались греческими iерархами?!

Мы, кажется, покончили съ исчисленiемъ обвиненiй, приводимыхъ болгарами противъ греческаго духовенства. Въ заключенiе, считаемъ своимъ долгомъ сказать, что безъ сомнѣнiя, въ продолженiи столькихъ столѣтiй и до настоящаго времени были и такiе архiереи, которые недостойно носили свой санъ; но это отнюдь не можетъ относиться къ однимъ греческимъ архiереямъ болгарскихъ епархiй. А тѣхъ изъ нихъ, которые впадали въ беззаконные и антиканоническiе проступки, церковь константинопольская, какъ и всякая другая церковь, низлагала и лишала архiерейскаго сана, что свидѣтельствуютъ архивы восточныхъ церквей.

Архимандритъ Григорiй Палама.

(Окончанiе будетъ).

______

МОСКОВСКIЯ ЗАМѢТКИ.

Въ первой половинѣ этого мѣсяца былъ въ одной московской газетѣ опубликованъ благодарственный адресъ, поднесенный московскими купцами моздокскому 1–й гильдiи купцу Улуханову. Послѣднiй, оказывается, слишкомъ тридцать лѣтъ ведетъ съ московскими фабрикантами и торговцами постоянные значительные обороты. И все это время, по заявленiю адреса, г. Улухановъ отличался честною коммерческою дѣятельностью. Характеристичны слѣдующiя слова адреса, обращенныя къ моздокскому коммерсанту: «во всѣхъ вашихъ торговыхъ отношенiяхъ съ нашими домами отъ самаго начала и до сего времени непоколебимая честность, примѣрное благородство и совершенная аккуратность служили украшенiемъ полезныхъ трудовъ вашихъ, и между тѣмъ какъ очень многiе изъ согражданъ вашихъ, увлекаясь обманутымъ довѣрiемъ москвичей и забывъ о главнѣйшемъ сокровищѣ всякаго человѣка — доброй совѣсти, вредили вашей честной коммерцiи на счетъ своихъ добродушныхъ (sic!) кредиторовъ, вы благоразумно и осторожно сокращали временно теченiе дѣль вашихъ, для того чтобы впослѣдствiи восторжествовать надъ толпой аферистовъ, расширить свое дѣло на прочныхъ основанiяхъ. Видимо Богъ благословилъ честное намѣренiе ваше, и теперь можно по истинѣ сказать, что изъ всей среды мануфактурныхъ торговцевъ вашего города, имѣющихъ съ Москвой дѣло, вы сiяете какъ свѣтлая звѣзда на темномъ горизонтѣ"... Прiятное заявленiе! Ему нельзя не вѣрить; оно подписано столь значительными именами въ московскомъ купеческомъ мiрѣ, какъ Барановы, Третьяковы, Морозовы, Елагины, Кондрашовы и т. д. Но не слишкомъ–ли опрометчиво московскiе адресанты назвали своего благоразумнаго моздокскаго товарища свѣтлою звѣздою на темномъ горизонтѣ только моздокскаго купеческаго мipa? Моздокъ можетъ обидѣться. Чѣмъ отличается отъ него, въ существованiи звѣздъ подобныхъ вышеуказанной, весь горизонтъ всероссiйской коммерсантной вселенной? И почему современная Москва такъ обособляетъ бѣдный Моздокъ въ отношенiи «темнаго горизонта"... Вотъ замѣчателенъ и самый поводъ къ адресу, составители послѣдняго говорятъ г. Улуханову: «уваженiе къ вашей тридцатилѣтней безпорочной честности (какъ будто есть честность порочная) увеличивается еще болѣе, ежели вспомнимъ, что два посѣтившiе васъ пожара въ 1843 и 1850 годахъ не дали вамъ повода отяготить довѣрителей вашихъ какою–либо просьбой объ уступкѣ или отсрочкѣ”... Итакъ среди русскаго купечества, въ отношенiи его членовъ другъ къ другу, честные денежные расчеты, въ теченiи 30 лѣтъ, столь рѣдкое явленiе, что оно пораждаетъ гласныя, публичныя заявленiя благодарности. Такъ откровенно договорились до сути одной изъ сторонъ общественной русской жизни московскiе коммерсанты! Нисколько не сомнѣваясь въ высокихъ достоинствахъ лица, которое они почтили указаннымъ заявленiемъ, мы тѣмъ не менѣе находимъ это заявленiе неполнымъ для опредѣленiя достоинствъ хорошаго коммерсанта. Неполнота здѣсь какъ бы невольная; и она характеристична. Во–первыхъ, заявленiе, такъ сказать, эгоистично по своей исключительности; оно похоже на ту печатную благодарность, какую, напримѣръ, дѣйствительный статскiй совѣтникъ Беззубовъ адресуетъ иностранному зубному врачу Минерало–Пломбини за искусно вставленные зубы, коими его превосходительство твердо перекусываетъ самую жесткую пищу (отъ леденца до своего подчиненнаго), изъ коихъ въ теченiи, положимъ, 30 лѣтъ онъ не проглотилъ ни одного и кои, къ удивленiю, никогда не болѣли... Изъ врожденной любви къ ближнимъ можно сочувствовать зубной радости генерала. Но едва–ли такое сочувcтвie разрѣшитъ разные запросы мысли о какихъ–либо общественныхъ интересахъ. Такимъ образомъ и интересы купеческой и промышленной жизни не состоятъ же лишь въ исправной получкѣ денегъ съ кредиторовъ представителями этой жизни! Отсюда — во–вторыхъ: тридцатилѣтняя дѣятельность честнаго торговца должна имѣть разнообразное общественное значенiе. Разсмотрѣнiе ея должно отражаться и на улучшенiи матерiальнаго и нравственнаго благосостоянiя тѣхъ работниковъ, благодаря которымъ онъ богатѣетъ, и на незыблемомъ, крѣпнущемъ довѣрiи и сочувствiи всѣхъ многихъ представителей спроса, которымъ онъ предлагаетъ извѣстные товары съ своей фабрики или изъ своей лавки. Такой русскiй купецъ можетъ дѣйствительно составлять гордость своихъ собратьевъ по профессiи, можетъ содѣйствовать истинному успѣху развитiя русской торговли и промышленности. Читатель! намъ нѣсколько смѣшно высказывать передъ вами столь простыя, азбучныя истины. Но что же дѣлать, если къ тому можетъ вынуждать само россiйское негоцiанство, до сихъ поръ въ огромномъ большинствѣ не отвыкающее какъ–то странно особить свои профессiональные интересы, до сихъ поръ полагающее всю силу ихъ не въ какихъ–либо цѣляхъ общенароднаго благосостоянiя, а исключительно въ своихъ карманахъ? Спѣшимъ вторично оговориться: мы заочно увѣрены въ несомнѣнныхъ нравственныхъ достоинствахъ того лица, которому представленъ вышеуказанный адресъ; никакой дурной тѣнью и не думаемъ омрачить свѣтлое представленiе объ этомъ лицѣ. Мы только указали, на сколько неполнота московскаго адреса характерна относительно общихъ взглядовъ на свою дѣятельность со стороны почти всего русскаго торговаго люда... И тѣмъ дороже намъ помянутый документъ, что въ немъ само купечество «добродушно" даетъ поводъ къ выводу этихъ взглядовъ.

Обращусь къ московскимъ новостямъ: злосчастная московская коммиссiя попеченiя о рабочихъ и ремесленникахъ, состоявшаяся было при комитетѣ московской политехнической выставки, въ свою очередь состоявшемся при московскомъ обществѣ любителей естествознанiя и антропологiи, закончила свое существованiе. Благодаря пожертвованiямъ г. Губонина, она избавила это общество отъ долговъ; напротивъ народный театръ, выстроенный на Варварской площади остался чистою прибылью обществу (стоимость его теперь до 40 слишкомъ тысячъ рублей). Онъ еще можетъ быть доходною статьею для послѣдняго, ибо, какъ извѣстно частной компанiи (Губонинъ, Якунчиковъ, Козаковъ и др.) дано право на открытiе народнаго театра; эта компанiя, до устройства новаго постояннаго театральнаго зданiя, можетъ пользоваться пока существующимъ на помянутой площади. И вотъ что еще оставила коммиссiя обществу любителей естествознанiя: прекрасное и большое собранiе книгъ народной читальни; 3,000 р., пожертвованные В. Д. Коншинымъ на возобновленiе школы и читальни въ постоянныя; обязательное обѣщанiе г. Малькiеля пожертвовать 500 р. при открытiи этихъ учрежденiй и затѣмъ ежегодно жертвовать по 300 р. на ихъ поддержку; такое же обѣщанiе г. Малютина жертвовать по 1,000 р. въ годъ на поддержку возобновленной школы, и со стороны нашего романиста И. С. Тургенева обѣщанное пожертвованiе 300 р. въ пользу читальни, если послѣдняя будетъ открыта. Можно думать, что московское общество любителей естествознанiя будетъ счастливо въ своихъ хлопотахъ о возобновленiи указанныхъ народныхъ учрежденiй. Конечно, иной петербургскiй новѣйшей школы народолюбъ посмѣется заботамъ о какихъ то тамъ школахъ, читальняхъ: «не въ нихъ–де спасенiе!" Но пока всѣ мечтанiя петербургскаго радикализма о разныхъ радикальныхъ превращенiяхъ въ трудовой жизни народа представляютъ лишь безбрежное море безжизненной болтовни, до тѣхъ поръ дѣятельное сочувствiе русскаго общества къ распространенiю помянутыхъ учрежденiй будетъ въ значительной степени парализовано; въ самомъ дѣлѣ, приличный предлогъ — подъ щитомъ неопредѣленныхъ мечтанiй о будущемъ ничего не дѣлать подручнаго, вызываемаго ближайшими потребностями жизни, въ настоящемъ! Мы знаемъ, что нѣтъ ничего невиннѣе и безобиднѣе подобныхъ маниловскихъ мечтанiй; нѣтъ ничего ничтожнѣе ихъ для русской жизни, ибо они не изъ нея и не для нея; но обидно лишь то, что они могутъ пугать иное воображенiе, которое быть можетъ и неискренно пугается ими; обидно, что они производятъ сенсацiю извѣстнаго тона въ извѣстныхъ сферахъ, гдѣ можетъ существовать аппетитъ создавать себѣ миражи о какой то возможности образованiя чуть не интернацiоналки въ русскомъ обществѣ, — возможности, предполагаемой изъ живыхъ, христiанскихъ заботъ объ улучшенiи быта русскихъ рабочихъ... Впрочемъ, читатель, вѣдь уморительно смѣшно даже поминать о размѣрахъ и содержанiи этихъ заботъ въ современной русской дѣйствительности! Затѣмъ, что же, напр., угасшая теперь московская коммиссiя такъ и мечтала возродить благосостоянiе всего русскаго рабочаго люда образованiемъ въ немъ стачекъ на манеръ заграничныхъ, устройствомъ изъ него матерiала, пригоднаго для будущей русской коммуны?! Между тѣмъ, сколько было недовѣрчивыхъ и враждебныхъ взглядовъ на нее со стороны хотя бы иныхъ тузовъ торговаго и промышленнаго мipa! Полноте, тузы, лицемѣрить съ вашей боязнью какой–то опасности русскаго рабочаго вопроса для отечества...

Мы опять перешли въ завѣтное царство pocciйскихъ негоцiантовъ, индюстрiантовъ и т. д. Вотъ извѣстно, что бывшая московская комиссiя попеченiя о рабочихъ есть, такъ сказать, отпрыскъ отъ цѣлаго общества подобнаго рода, которое уже было устраивалось нѣкоторыми изъ солидныхъ московскихъ купцовъ и фабрикантовъ, но не устроилось. Теперь, конечно, слѣдуетъ быть увѣрену, что господа, желавшiе устроить такое общество, всѣ заботятся и будутъ болѣе и болѣе заботиться о нравственномъ и матерiальномъ благосостоянiи работниковъ на своихъ заводахъ и фабрикахъ! Можно частнымъ путемъ совершать добро, совершенiе котораго предполагалось неудавшимся обществомъ. И мы знаемъ немногихъ торговцевъ и фабрикантовъ московскихъ, которые совершаютъ его искренно и давно; именъ ихъ мы вовсе не желаемъ выставлять здѣсь, ибо скромность частныхъ благотворителей, при жизни ихъ, должна быть иной разъ пощажена. Этимъ лицамъ никто изъ собранiй никогда не представитъ благодарственнаго адреса; но имъ дороже послѣдняго живое, глубоко сочувственное отношенiе къ нимъ со стороны всѣхъ окружающихъ ихъ и всѣхъ зависящихъ отъ нихъ. А, въ самомъ дѣлѣ, возможно ли появленiе адреса такого рода, гдѣ говорилось бы благодарственное слово за живую заботу о меньшихъ братьяхъ, за ихъ матерiальное обезпеченiе и нравственное просвѣщенiе; за отсутствiе всякой недобросовѣстности въ извѣстномъ фабричномъ производствѣ; за искреннiя усилiя выставить лучшiя стороны русскаго ума, русской изобрѣтательности въ этомъ производствѣ; за вполнѣ честныя отношенiя не только къ собратамъ по профессiи, но и къ массѣ потребителей; за нежeлaнie одною рукой воздвигать на свой счетъ церкви или школы, а другою въ три–дорого продавать рабочимъ негодные продукты на фабрикѣ, запрещая имъ, подъ страхомъ большаго оштрафованiя, покупать эти необходимые для обихода продукты болѣе xopoшie и болѣе выгодно на сторонѣ, отравляя фабричныхъ грязью въ помѣщенiяхъ, считая для нихъ нравственное развитiе черезъ школу пустымъ фантазерствомъ, оставляя ихъ почти безъ медицинской помощи во время болѣзней, обременяя ихъ непосильнымъ трудомъ, безсовѣстно оплачиваемымъ жалкими грошами; за дѣятельное сочувствiе общерусскимъ умственнымъ и нравственнымъ интересамъ; за отсутствiе всякаго самодурства семейнаго, пока невполнѣ исчерпаннаго даже Островскимъ; за истинную вообще просвѣщенность, выражаемую не въ обзаведенiи лишь новомодными костюмами и экипажами... и т. д. и т. д.? Возможно ли появленiе такого адреса? Пусть читатель подумаетъ о «культурныхъ итогахъ", представляемыхъ нынѣ и русскою жизнью вообще и русскою купеческою въ особенности... Къ послѣдней же намъ придется не разъ обращаться въ теченiи этого года. Пока мы лишь представимъ такой казусъ, на дняхъ опубликованный: 7–го марта нынѣшняго года въ московскомъ окружномъ судѣ ювелиръ Крумбюгель силился обвинить своихъ рабочихъ, двухъ мальчиковъ, одного 16–ти, другаго 14–ти лѣтъ, за кражу печенаго хлѣба изъ шкафа, отпертаго ими безъ взлома съ помощью щипцовъ. Фабрикантъ утверждалъ, что подсудимые сдѣлали кражу, желая продать нѣсколько кусковъ печенаго хлеба (!) На судѣ оказалось, что мальчики никогда прежде ворами не были, что имъ удобнѣе было бы похищать золото, которое хранилось не въ особенной заперти; между тѣмъ они никогда и не думали это дѣлать. Хлѣбъ же похитили изъ крайняго голода; дѣлились этимъ хлѣбомъ съ своими голодными товарищами. Всѣхъ рабочихъ на фабрикѣ 31 человѣкъ, и всѣ они голодали; на каждаго хозяинъ давалъ менѣе двухъ фунтовъ хлѣба въ сутки; мальчикамъ хозяинъ не давалъ ѣсть ничего кpoмѣ хлѣба; работать заставлялъ отъ 6 часовъ утра и до 8–ми вечера, а когда много работы и до 10–ти вечера; мальчики съ утра работали на тощiй желудокъ, ничего не ѣли съ самаго утра до обѣда, т. е. до 12–ти часовъ; послѣ обѣда снова не ѣдятъ до ужина; хлѣбъ покупается сразу на всю недѣлю, а потому бываетъ не всегда свѣжъ. На всѣ просьбы рабочихъ улучшить ихъ содержанiе хозяинъ всегда отвѣчалъ отказомъ; а среди этихъ рабочихъ, трудившихся при такой варварской обстановкѣ, есть дѣти недостигшiя еще 10–ти лѣтняго возраста!!!... Присяжные въ минуту оправдали подсудимыхъ, и мальчикамъ было въ судѣ же собрано болѣе 25 рублей.

Вотъ частность, положимъ, составляющая исключенiе. Но мысль ваша за однимъ исключенiемъ стремится къ другому. Исключенiя чередуются другъ за другомъ по всѣмъ краямъ нашей многострадальной родины. Въ вашемъ истомленномъ воображенiи начинаетъ вырисовываться цѣлая исключительная картина... Остановимся, читатель! Отдохнемъ душою на другихъ противуположныхъ частностяхъ хотя бы изъ московской общественной жизни.

Въ половинѣ прошлаго мѣсяца исполнился годъ существованiю благотворительнаго общества при московской городской больницѣ. Вотъ каково это общество: цѣль его помогать бѣднымъ простолюдинамъ, вышедшимъ изъ больницы. Одно лицо, участвующее въ обществѣ, пишетъ по поводу такихъ лицъ слѣдующее въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ" (№ 69, марта 20): «простодюдинъ часто съ болѣзнiю теряетъ мѣсто, проживаетъ послѣднее свое достоянiе и въ рубищѣ является въ больницу; когда же болѣзнь пройдетъ, онъ въ томъ же рубищѣ выписывается часто еще очень слабымъ и безъ копѣйки денегъ; такой бѣдняга рѣдко находитъ себѣ первое время занятiе, а слѣдовательно и средства къ жизни, и нерѣдко бываетъ что нужда заставляетъ его прибѣгать къ противозаконнымъ поступкамъ буквально изъ–за куска хлѣба. Доставляя средства бѣднякамъ въ первое время по выходѣ ихъ изъ больницы, т. е., въ самое трудное для нихъ время, благотворительное общество тѣмъ самымъ доставляетъ имъ возможность заработывать себѣ честнымъ трудомъ кусокъ хлѣба и, быть можетъ, предотвращаетъ даже преступленiя.” За первый истекшiй годъ общество помогло 330 человѣкамъ (35–ти деньгами, 163–мъ платьемъ 6–ти деньгами и платьемъ, 79–ти содѣйствiемъ къ помѣщенiю въ богадѣльни); затѣмъ въ больницу въ послѣднее время шли больнымъ чай и сахаръ отъ общества, которому пожертвовано 62¹/₂ ф. чаю и нѣсколько пудовъ сахару. Дай Богъ чтобы на этотъ годъ общество, состоящее изъ 112 членовъ, разрослось втрое, вчетверо! — Въ Москвѣ будутъ устроены, въ память выздоровленiя Наслѣдника Цесаревича, ремесленное училище по образцу подобнаго существующаго въ Петербургѣ и больница на 50 кроватей для безплатнаго леченiя. Московское медицинское общество, по тому же случаю, устроиваетъ при медицинскомъ факультетѣ московскаго университета одну стипендiю, съ наименованiемъ ея Боткинской. А вотъ еще новое, формирующееся на этихъ дняхъ, общество подъ предсѣдательствомъ дочери г. московскаго губернскаго предводителя дворянства, княжны Н. А. Мещерской; это общество все состоитъ изъ дѣвицъ; каждый членъ общества обязанъ ежегоднымъ вносомъ 10 р. въ кассу общественную; цѣль общества оказывать посильную матерiальную помощь бѣднѣйшимъ женщинамъ, живущимъ въ Москвѣ. Мы можемъ отъ души пожелать всякаго ycпѣха возникающему обществу; желательно, чтобы дѣятельность общества возможно успѣшнѣе и правильнѣе достигала своей цѣли. И столько оно можетъ имѣть воспитательнаго значенiя для самихъ его членовъ! Знакомство съ горемъ и нуждой ближняго есть, быть можетъ, лучшая жизненная школа для добраго развитiя молодаго ума и чувства...

Бывшiй артистъ драматической труппы московскаго театра, г. Ѳедотовъ, получилъ право устроить на Святой недѣлѣ, въ громадномъ помѣщенiи Экзерциргауза, въ теченiи пяти или шести дней народныя развлеченiя; они будутъ заключаться въ популярныхъ чтенiяхъ, съ показыванiемъ картинъ черезъ фонарь, какъ это дѣлается въ Соляномъ Городкѣ въ Петербургѣ; затѣмъ въ хоровомъ пѣнiи русскихъ пѣсенъ. Увѣрены, что посѣтителей будетъ собираться множество. Кстати о театрѣ: явилися къ намъ петербургскiе артисты Михайловскаго театра и угостили публику чтенiемъ разныхъ пьесъ въ Большомъ театрѣ; изъ этихъ гостей лишь г–жа Паска безусловно понравилась своимъ мастерскимъ чтенiемъ; остальные, оказывается, болѣе хорошо играютъ нежели читаютъ, ибо чтенiе ихъ отличается слишкомъ аффектированною декламацiей, для русскаго вкуса необычною. Изъ концертовъ, дававшихся въ Москвѣ, замѣчательнымъ успѣхомъ отличался концертъ Н. Рубинштейна. Превосходно былъ исполненъ концертантомъ «Карнавалъ" Шумана (Scénes mignones). Начиная съ отдѣленiя Pierrot, гдѣ въ звукахъ будто слышалась вся неуклюжесть какого–то простоватаго парня, до самаго изящнаго отдѣленiя Chopin и кончая знаменитымъ трехтакнымъ маршемъ (des Davidsbunder) артистъ плѣнялъ публику. Но въ изображенiи Шопена въ Шумановскомъ карнавалѣ, затѣмъ въ исполненiи уже Шопеновскаго ноктюрна артистъ проявилъ столько идеальнаго изящества и задушевности, что мы затрудняемся найти выраженiе для оцѣнки его игры. Впрочемъ, самъ Байронъ, желая выразить идеальнѣйшую женскую красоту въ «Абидосской невѣстѣ", сказалъ такое поэтичное опредѣленiе: «у ней музыкой вѣетъ съ лица"... Будетъ дерзко или нѣтъ, вспоминая помянутую выше игру, подумать, что это музыка Рубинштейновская?

Москвичъ.

ОТВѢТЪ ЖЕНЩИНЫ НА ПРИЗЫВЪ «ГРАЖДАНИНА»: «КЪ ДѢЛУ!»

Отъ редакцiи. Эта статья г–жи Л. Ю. Кохновой есть собственно нѣкоторый отвѣтъ на статьи кн. Мещерскаго по женскому вопросу, напечатанныя въ «Гражданинѣ" въ прошломъ году. Печатаемъ этотъ отвѣтъ безъ возраженiй и оговорокъ, — единственно чтобы дать возможность высказаться энергической мысли русской женщины, принявшей на себя столько труда для защиты правъ своего пола. Поэтому не отвѣчаемъ ни за излишнюю, можетъ быть, быстроту иныхъ соображенiй автора, ни за горячность иныхъ заключенiй его, ни за чрезмѣрную, такъ сказать, прямолинейность въ нѣкоторыхъ историческихъ выводахъ. Прибавимъ тоже, что отдаемъ полную справедливость и остротѣ природнаго ума и прекрасному слогу и искренности горячихъ чувствъ автора.

Не можемъ однако не сдѣлать и иныхъ, совершенно впрочемъ необходимыхъ замѣчанiй. Мы замѣтили у почтеннаго автора одинъ какъ бы риторическiй прiемъ: «Вы, конечно, возразите мнѣ то–то... Вы отвѣтите мнѣ, конечно, это–то"... И выписавъ наши воображаемыя возраженiя, авторъ тотчасъ–же разбиваетъ ихъ въ пухъ и въ прахъ, какъ и слѣдовало ожидать. Повторимъ автору: мы печатаемъ отвѣтъ его совершенно безъ возраженiй. А еслибы и возразили, то можетъ быть вовсе не то, что онъ предполагаетъ и такъ легко разбиваетъ.

Впрочемъ это только на счетъ слога. Но смѣемъ увѣрить автора, что, не соглашаясь съ нимъ пожалуй въ нѣкоторомъ развитiи его мыслей, мы въ тоже время совершенно согласны съ нимъ въ остальномъ, и тутъ же спѣшимъ прибавить, что почтенный авторъ совершенно не понялъ побужденiй, руководившихъ нами въ прежнихъ статьяхъ нашихъ по женскому вопросу. Дѣло въ томъ, что облегчить общественное положенiе дѣйствительно нуждающейся въ томъ женщины мы желали бы изо всѣхъ силъ, ни чуть не менѣе автора, а тѣмъ паче высшаго для женщины образованiя. Мы желаемъ его въ высшей степени, какъ основанiя всему, даже женскому вопросу; ибо полагаемъ, что сей послѣднiй даже до сихъ поръ не основался.

Но дальше... Дальше, напримѣръ, авторъ восклицаетъ намъ въ концѣ письма: «Дайте русской женщинѣ возможность быть матерью и женой"... «Онѣ просятъ только открыть имъ свободные пути для честнаго труда, каковъ бы онъ ни былъ"...

Что до насъ касается, то мы напримѣръ (т. е., не то что редакцiя «Гражданина"; мы понимаемъ автора шире) — что до насъ касается, то мы готовы согласиться рѣшительно на всѣ требованiя автора и дать все, что только можно придумать. Пусть женщина будетъ адвокатомъ, аптекаремъ, бухгалтеромъ и даже почтмейстеромъ (правительственная должность!) какъ назначаетъ самъ авторъ; но отвѣчаемъ: зависитъ ли это отъ мужчинъ? По нашему, такъ даже и отъ правительства не зависитъ. Разсудите! Если женщины–аптекаря, женщины–адвокаты и даже почтмейстеры окажутся способнѣе и лучше аптекарей–мужчинъ и мужчинъ–почтмейстеровъ, то дѣло несомнѣнно останется за ними и само общество устранитъ мужчинъ, которые въ свою очередь, конечно, чѣмъ нибудь займутся другимъ и куда нибудь дѣнутся. Въ противномъ случаѣ мужчины непремѣнно останутся при своихъ мѣстахъ. И такъ все въ опытѣ, а не въ нашей волѣ. Возможности же опыта мы совершенно сочувствуемъ; но ручаетесь ли вы за то, что этимъ разрѣшится дѣло и все то, что теперь вдругъ поднялось у насъ подъ названiемъ женскаго вопроса?

Кстати: мы съ полной искренностiю смѣемъ увѣрить автора, что съ точки зрѣнiя чрезвычайно многихъ общественныхъ требованiй онъ даже и не коснулся женскаго вопроса. Вы, г. авторъ, просто требуете для женщинъ, сколько мы поняли, открытiя новыхъ мѣстъ, или смѣщенiя мужчинъ съ прежнихъ мѣстъ въ пользу женщинъ, для необходимаго исхода изъ нѣкоторыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ женской жизни, которыя и высчитываете съ такою энергiею. Но увѣряемъ васъ, что многiя исповѣдницы женскаго вопроса останутся вами вполнѣ недовольны; ибо вы только на верхушкѣ горы и воображаете, что никогда внизъ не съѣдете. Въ остроумнѣйшей сатирѣ г. Щедрина («От. Зап." январь № 1) сущность женскаго вопроса уже поставляется иначе; тутъ хлопочутъ, чтобы были разрѣшены «на бумажкѣ" уже не одни только мѣста. Наконецъ есть взгляды на этотъ вопросъ, которые и еще дальше пошли. Есть такiя требованiя, которыхъ даже сами требователи никакъ до сихъ поръ не умѣютъ формулировать. Не умѣютъ или не могутъ. Такъ даже, что если бы формулировали, такъ, кажется, тотчасъ бы сами отъ нихъ отказались, — впрочемъ можетъ быть не всѣ бы отказались.

И вообще во всемъ этомъ волненiи, которое называется теперь женскимъ вопросомъ, несомнѣнно слышится чрезвычайная фальшь. А вмѣстѣ съ тѣмъ слышится такая искренность, такая пламенная и законная (вполнѣ!) жажда разрѣшенiя иныхъ потребностей, что рѣшительно всякiй искреннiй и совѣстливый человѣкъ, который пожелалъ бы вынести изъ всего этого хоть сколько нибудь цѣльную идею и хоть что нибудь окончательно формулировать, безъ сомнѣнiя, станетъ въ тупикъ отъ собственнаго своего безсилiя. Окончательно говоря, мы полагаемъ, что женскаго вопроса, какъ вопроса, и не существуетъ у насъ вовсе. Онъ существуетъ лишь въ какой–то неясной и покамѣстъ неутолимой потребности — а самый «вопросъ" рѣшительно не формулированъ.

И повѣрьте, что вы ничего новаго не написали намъ о дѣйствительныхъ страданiяхъ нуждающихся женщинъ; о нихъ, равно какъ и о страданiяхъ дѣйствительно нуждающихся мужчинъ, мы давно уже знаемъ и — повѣрите–ли? — можетъ быть сострадали этимъ страданiямъ не менѣе вашего. Что же касается до высшаго образованiя женщинъ, то восклицаемъ изъ глубины нашей души: «да будетъ! да будетъ!" уже для того хоть бы одного, что тогда, то есть съ распространенiемъ высшаго женскаго образованiя всѣ эти вопросы можетъ быть, наконецъ, какъ нибудь и формулируются. Ну, а тогда и конецъ всему и — слава Богу! Историческая истина: чуть лишь историческiй вопросъ формулируется въ своей цѣльности, тотчасъ же онъ и разрѣшается. Главное стало быть — формулировать, т. е. дать себѣ въ собственныхъ желанiяхъ своихъ хоть какой нибудь отчетъ и — предѣлъ. Послѣднее самое главное. Вотъ этого–то и недостаетъ теперь... по нашему скромному убѣжденiю; а оттого и путаница.

Отъ замѣчанiй мы не удержались, но все таки не прямо на вашу статью, г. авторъ. Статья въ сторонѣ.

Ред.

_____

I.

Прочитавъ двѣ статьи по «женскому вопросу" въ «Гражданинѣ" за прошлый годъ, я тогда же xoтѣлa отвѣчать вамъ, но различныя занятiя и соображенiя остановили меня въ то время. Въ числѣ этихъ соображенiй не послѣднее мѣсто занимало опасенiе быть зачисленной вами и читателями «Гражданина” въ циклъ «синеокихъ", что, какъ я думаю, не можетъ быть лестно ни для какой русской женщины. Наконецъ въ 31 № за тотъ же годъ появилось письмо г–жи Соколовской и вашъ отвѣтъ на него — отвѣтъ, на который въ свою очередь можетъ отозваться, и за и противъ, не роняя своего достоинства, всякая женщина. Это потому, что въ немъ вы дѣйствительно ставите вопросъ о женскомъ воспитанiи и положенiи женщины въ обществѣ и семействѣ (не хочется сказать — женскiй вопросъ, такъ уже часто употреблялось это слово) на почву не отвлеченныхъ соображенiй, а чистаго здраваго смысла и разъясняете неясно выраженную въ первыхъ статьяхъ мысль вашу по этому поводу. Въ самомъ дѣлѣ, при чтенiи первыхъ статей вашихъ легко могло показаться, что вы принадлежите къ числу крайнихъ противниковъ всякаго образованiя и самостоятельности женщины для общества, а крайнiя мнѣнiя, какъ извѣстно, всегда невольно увлекаютъ къ противоположнымъ крайностямъ. Но теперь, послѣ отвѣта вашего на горячее письмо г–жи Соколовской, всѣ сомнѣнiя въ этомъ отношенiи разрушены, а потому позвольте и мнѣ спокойно высказать вамъ нѣсколько соображенiй по этому дѣлу, которое, какъ видно, сильно васъ занимаетъ.

Прежде чѣмъ выслушивать возраженiя на свои рѣчи, вы требуете категорическаго отвѣта: признаетъ ли возражающiй «авторитетъ нравственности, христiанства и природы въ женскомъ вопросѣ? Да или нѣтъ?" Мой рѣшительный и искреннiй отвѣтъ: — да. Такимъ образомъ мы становимся на одинаковую почву, точка отправленiя у насъ одна и таже. Но можно съ одного и того же пункта смотрѣть въ разныя стороны и я рѣшаюсь просить васъ, послѣ того какъ я разсмотрѣла все, что вы показывали въ вашей сторонѣ, оглянуться и въ мою.

Прежде чѣмъ требовать тѣхъ или другихъ правъ для женщины, прежде чѣмъ указывать ей то или другое назначенiе въ жизни, мнѣ кажется слѣдуетъ разрѣшить вопросъ: чѣмъ вызвано особенно энергичное и настойчивое въ настоящее время стремленiе женщины къ научной и общественной самостоятельности? Почему хотя во всѣ времена были женщины философы, поэты, медики, профессора, почему, говорю я, эти примѣры не вызывали себѣ такого всеобщаго подражанiя? Почему горячка «женскаго вопроса" не охватывала тогда всѣхъ поголовно женщинъ, а ограничивалась только немногими спокойно свершавшими свой путь? Почему, наконецъ, тогда эти женщины не вызывали ни такого сильнаго антагонизма и ненависти, ни такого поклоненiя, какъ въ наши дни?

Вы скажете можетъ быть, что это просто мода или духъ времени. Но начать съ того, что мода, какъ извѣстно, измѣнчива, а тѣ стремленiя, о которыхъ я говорила, хотя быть можетъ и измѣняютъ незначительно наружныя формы, но въ существѣ разростаются все шире и шире. Затѣмъ даже часто женскiя моды, моды костюмовъ, если вглядѣться въ нихъ пристальнѣе, во первыхъ исторически послѣдовательны, а во вторыхъ общiй тонъ ихъ всегда можетъ быть осмысленъ и имѣетъ разумное основанiе. Мода не простая прихоть пресыщенiя, тѣмъ болѣе такая мода какъ «женскiй вопросъ". А «духъ времени", чтò это такое? Чувствуете ли вы, что объясняя что либо духомъ времени, вы говорите все или ничего? Если вы берете духъ времени какъ неизбѣжное послѣдствiе предшествовавшаго хода исторiи, какъ необходимую точку отправленiя для будущей жизни человѣчества, то вы говорите о томъ духѣ, который «дышетъ гдѣ хочетъ и голосъ его слышишь, а не знаешь откуда приходитъ и куда уходитъ" — и всякая борьба противъ этого духа была бы безумiемъ. Если же вы говорите просто «духъ времени", какъ слово, не соединяя съ нимъ никакого общаго понятiя, то, извините меня, вы не говорите ничего. Итакъ вопросъ: чѣмъ вызваны стремленiя женщинъ въ извѣстномъ направленiи остается неразъясненнымъ. Не станемъ пытаться разрѣшать его здѣсь вообще; для насъ довольно будетъ, если мы уяснимъ себѣ происхожденiе этихъ стремленiй исключительно въ русской женщинѣ. Явленiя жизни различныхъ народовъ хотя конечно въ глубинѣ имѣютъ одинъ общiй источникъ, но вслѣдствiе разнообразныхъ условiй значительно видоизмѣняются въ разныхъ странахъ. Pocciя къ намъ ближе, жизнь ея для насъ понятнѣе и потому будемъ говорить здѣсь объ одной только русской женщинѣ.

Я начну съ того, что русскiя женщины не умѣли поставить своего «вопроса". Къ чему эти требованiя отвлеченнаго признанiя равноправности, къ чему крики о притѣсненiяхъ и униженiяхъ, которыя зависятъ вовсе не отъ тѣхъ или другихъ правъ женщины въ обществѣ и семействѣ, а обусловливаются болѣе или менѣе высокимъ уровнемъ развитiя общественныхъ нравовъ въ странѣ. Эти требованiя равноправности имѣютъ конечно смыслъ на Западѣ, во Францiи напр., гдѣ личность и имущество жены ничѣмъ не ограждены отъ произвола мужа, гдѣ ко вдовѣ, какъ въ древнемъ Римѣ, назначается опекунъ, гдѣ наконецъ женщина ни въ какомъ возрастѣ и положенiи не можетъ даже предъявить простаго иска въ судѣ отъ своего лица. Это понятно въ Англiи, въ которой только въ 30–хъ годахъ настоящаго столѣтiя отмѣненъ законъ, позволявшiй мужу продать жену на рынкѣ. Но въ Россiи, гдѣ женщинѣ предоставлены законодательствомъ совершенно равныя съ мужчиною права, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже и высшiя, какъ напр. въ уложенiи о наказанiяхъ, гдѣ сотни женщинъ оставшихся вдовами умѣли, и по закону могли, поддерживать и развивать отъ своего лица торговое напр. дѣло покойныхъ мужей, гдѣ наконецъ мы знаемъ удалыхъ поленицъ, новогородскихъ посадницъ, Софью Витовтовну, Софью Алексѣевну и четырехъ самодержавно царствовавшихъ императрицъ, — право, тамъ требованiя эти не имѣютъ никакого, или почти никакого, смысла. Фальшивая постановка вопроса неизбѣжно повлiяла на невѣрное разрѣшенiе и примѣненiе его на дѣлѣ. Отъ этого можно почти навѣрное сказать, что большинство современныхъ русскихъ женщинъ не отдаютъ себе опредѣленнаго отчета о томъ, чего именно и во имя чего онѣ требуютъ. Поневолѣ приходится ограничиваться общими фразами о способности женщинъ къ изученiю медицины, о горькой долѣ няньки и кухарки въ семьѣ и т. п. фразами, высказанными прежде насъ и умнѣе насъ. Не то было бы, еслибы вопросъ сразу былъ поставленъ на настоящую почву.

Какъ ни странно можетъ показаться, но настоящая почва, гдѣ коренится «женскiй" вопросъ въ Россiи, это — освобожденiе крестьянъ, проведенiе желѣзныхъ дорогъ и нѣкоторыя изъ другихъ реформъ настоящего царствованiя, т. е., другими словами, совершенное измѣненiе, за послѣднiя 15 лѣтъ, экономическихъ матерiальныхъ условiй страны. Тридцать–сорокъ лѣтъ тому назадъ, потребности жизни и способы удовлетворенiя ихъ были не тѣ, что теперь. Хорошо это или дурно — судить не намъ, это дѣло исторiи, которая, мимоходомъ сказать, не знаетъ ни хорошаго, ни дурнаго, а лишь одно неизбѣжное. Мы только свидѣтельствуемъ здѣсь фактъ, котораго намъ суждено видѣть лишь ближайшiя послѣдствiя. Итакъ матерiальное положенiе страны измѣнено. Съ ними вмѣстѣ должно было тотчасъ же измѣниться и положенiе женщины въ семьѣ и обществѣ. Женщины, говорю, прежде всего, потому что женщина, какъ вы справедливо говорите, есть между прочимъ главная хранительница матерiальныхъ интересовъ человѣчества. Измѣнилось положенiе женщины матери, хозяйки, дочери, молодой дѣвушки. Положенiе мужчины также подверглось перемѣнамъ, но пepeмѣны эти отразились болѣе на моральномъ его существѣ, внѣшняя обстановка жизни осталась для него почти таже. Здѣсь я остановлюсь на минуту, потому что вы едвали ясно меня понимаете.

Знаете ли, что когда читаешь ваши статьи, то несмотря на все сочувствiе къ вашимъ основнымъ идеямъ, несмотря на вполнѣ добрыя чувства, — это несомнѣнно, — васъ одушевляющiя, чувствуется, что все это какъ–то плаваетъ вверху, не задѣваетъ дна, не проникаетъ въ самую жизнь и вслѣдствiе того имѣетъ, къ сожалѣнiю, мало влiянiя. Однимъ словомъ, чувствуется, что при всей здравости вашей мысли, у васъ нѣтъ жизненной почвы подъ ногами. Нѣтъ ея конечно и у вашихъ оппонентокъ, нѣтъ ея и въ большинствѣ того, что случалось мнѣ читать въ Россiи по занимающему насъ вопросу. Дѣло въ томъ, что вы не знакомы съ жизнью и бытомъ средняго, небогатаго класса русскаго общества, никогда не жили жизнью тѣхъ слоевъ, изъ которыхъ выходятъ напр. гувернантки, учители и т. п. Не знаетъ, по всей вѣроятности, этой жизни и баронесса Корфъ, быть можетъ знаетъ ее г–жа Соколовская, но она не коснулась настоящей стороны дѣла. А между тѣмъ, женщины «ищущiя правъ” въ Россiи почти исключительно принадлежатъ къ этому слою и въ немъ же по преимуществу отразился тотъ экономическiй переворотъ, о которомъ я говорила выше. Въ самомъ дѣлѣ, хорошо поставленные относительно матерiальныхъ средствъ классы русскаго общества живутъ все тою же, или почти тою же, въ этомъ отношенiи, жизнью какъ и прежде; — не то видимъ мы въ средѣ небогатаго дворянства, средняго чиновничества и т. п. Тѣхъ средствъ, которыми располагала прежде хозяйка и мать такого семейства, было вполнѣ достаточно, чтобы поддерживать привычную обстановку, давать воспитанiе сыновьямъ, выдавать замужъ дочерей и т. д. Теперь не то. О небогатомъ дворянствѣ я уже не говорю, положенiе его достаточно извѣстно, здѣсь довольно будетъ указать на два или три лично мнѣ извѣстныхъ факта. Одно напр. дворянское семейство, состоящее изъ матери и двухъ дочерей, принуждено было открыть въ Москвѣ модный магазинъ, — не возмущайтесь, — не на новыхъ началахъ, а просто для добыванiя средствъ къ жизни. Тоже сдѣлала другая, до выхода замужъ даже титулованная особа. Два другихъ дворянскихъ семейства, одно изъ Калужской, другое изъ Рязанской губернiи взяли на аренду каждое по гостинницѣ. Сохрани меня Богъ сказать что либо въ осужденiе этихъ явленiй; нѣтъ, далекая отъ этой мысли, я вполнѣ признаю цѣлесообразность ихъ поступковъ. Каждый можетъ и долженъ добывать свой честный хлѣбъ, какъ ему кажется лучшимъ. Это опять только заявленiе совершившагося событiя и съ этой точки зрѣнiя я не могу не сказать, что формы жизни этихъ семействъ радикально измѣнились, съ измѣненiемъ формъ измѣнилась и среда, въ которой они вращаются, со средой измѣнились и интересы, какими они живутъ. Согласитесь, что между старушкой Лариной и Татьяной съ одной стороны, содержательницей моднаго магазина и хозяйкой гостинницы съ другой — разница громадная. Положенiе семействъ людей состоящихъ на государственной службѣ измѣнилось еще болѣе. Тутъ мы видимъ, что потребности городской жизни возросли за 15 лѣтъ почти втрое, а средства къ жизни убавились на половину. Это можетъ показаться страннымъ при тѣхъ несравненно большихъ окладахъ, получаемыхъ теперь чиновниками, но не надо забывать, что до судебной реформы cocловie это, въ большинствѣ случаевъ, жило не казеннымъ жалованьемъ, а чѣмъ то другимъ, гораздо по количеству значительнѣйшимъ, чѣмъ даже нынѣшнiе большiе оклады. Тогда это казалось естественнымъ, и жены и дочери чиновниковъ пользовались безъ смущенiя доходами своихъ отцовъ, — теперь это положенiе дѣлъ исчезло безслѣдно. Здѣсь мы видимъ, что семейство, жившее прежде, не отказывая себѣ ни въ чемъ, на средства доставляемыя однимъ, теперь принуждено искать ихъ всѣми, такъ сказать, своими членами. Согласитесь, что и тутъ разница между Тургеневской Еленой, напр., и учительницей, бѣгающей цѣлый день по урокамъ, или дѣвушкой, проводящей этотъ день за швейной машиной, также очень велика.

Мужчина прежде, какъ и теперь, проводитъ большую часть дня внѣ дома, его почти не касаются мелочныя заботы дня. Общество, съ которымъ ему приходится сталкиваться, также какъ прежде разнородно. Умственные интересы его быть можетъ даже возвысились, перейдя съ посѣва, псовой охоты и повышенiй по службѣ на новую книгу, политическую новость, то или другое общественное явленiе. Одно только радикально измѣнилось въ мужчинѣ, и это измѣненiе есть также, какъ мы увидимъ ниже, одна изъ причинъ перемѣны въ положенiи женщины. Прежде каждый имѣлъ свой особый принципъ жизни, свой особый девизъ, во имя котораго онъ жилъ и дѣйствовалъ. Въ настоящее же время онъ почти у всѣхъ одинъ, и этотъ девизъ — деньги. Оглянитесь внимательнѣе вокругъ и скажите по совѣсти, не права ли я? Немногiе устояли среди этой повальной эпидемiи обогащенiя, немногiе спокойно смотрятъ со стороны на богатство, воздавая конечно ему должное, какъ одной изъ общественныхъ силъ, но не преклоняясь передъ нимъ слѣпо и не добиваясь во что бы то ни стало того же для себя. Большинство же стремится къ нему всѣми силами души своей, теряя на дорогѣ эти силы, покупая иногда богатство цѣною совѣсти и чести. Биржевая игра, игра въ подряды и концессiи, игра въ общественные дѣятели, игра страстями человѣческими — все и всѣ играютъ, дѣлаютъ предметомъ игры всѣ священнѣйшiе интересы человѣчества и личностей, и все хочетъ выиграть, выбрать какъ можно больше одного матерiальнаго обезпеченiя. И благо тому, кто идетъ вслѣдъ за потокомъ; если самъ онъ не выплыветъ на верхъ, къ нему на дно все таки осядутъ крупицы трапезы и радостью исполнится его сердце. Но горе тому, кто равнодушно стоитъ въ сторонѣ — мимо него пронесется эта лавина, его забудутъ и покинутъ одного въ пустынѣ. Еще горшее горе тому, кто вздумалъ бы стать на дорогѣ и сказать имъ: «безумцы, остановитесь, впереди бездна, васъ ждетъ неизбѣжная гибель". Горе ему, горе! Его сомнутъ, растопчутъ, разорвутъ на кусочки, и клочки растерзаннаго трупа будутъ, играя, перебрасывать другъ къ другу, начнутъ на бѣгу торговать ими... И мчатся все дальше и дальше... Куда?

II.

Довольно. Обратимся теперь къ мирнымъ картинамъ семейнаго быта. Сфера женщины, какъ вы говорите, — и это неоспоримо, — семья Но семья непремѣнно предполагаетъ мужа, отца, брата, сына, а при такихъ мужчинахъ, какихъ я изобразила выше, и каковы теперь почти всѣ, — носитъ ли въ себѣ семья здоровыя начала для подготовленiя юныхъ поколѣнiй къ предстоящей имъ серьезной дѣятельности въ жизни? Вѣдь не даромъ же мужчина по закону гражданскому и религiозному глава семьи. Не за то же одно дано ему это главенство, что онъ по преимуществу доставляетъ средства пропитанiя?.. Не подлежитъ сомнѣнiю, что тонъ и направленiе семейной жизни необходимо даетъ мужчина и это вполнѣ понятно въ нормальной семьѣ. Жена любитъ мужа, уважаетъ его, считаетъ его умнымъ и нравственно сильнѣе себя и вслѣдствiе того незамѣтно воспринимаетъ, такъ сказать, впитываетъ въ себя его воззрѣнiя на жизнь и людей. Его личныя мнѣнiя становятся ея мнѣнiями, его отношенiя къ людямъ и жизни ея отношенiями — и вотъ совершается полное слiянiе — одно тѣло и одинъ духъ. Разумѣется, отъ матери все это переходитъ и къ дѣтямъ, на которыхъ также имѣетъ сильнѣйшее влiянiе отецъ. Въ переходномъ возрастѣ, когда дѣвочка еще не женщина, а мальчикъ не мужчина, когда чисто семейные интересы перестаютъ всецѣло удовлетворять ихъ духовнымъ потребностямъ, — я не говорю здѣсь о наукѣ, она пока останется въ сторонъ, дѣло идетъ о жизни, — въ это то время особенно важно, чтобы эти внѣшнiе интересы приходили къ дѣтямъ черезъ чистыя руки. И здѣсь то въ высшей степени благотворно влiянiе хорошаго отца. Онъ остережетъ, онъ научитъ, онъ дастъ здравый взглядъ на вещи — до выработки своего собственнаго. Мать одна не можетъ сдѣлать этого. Мы видимъ примѣры, гдѣ семейство по какимъ либо причинамъ воспитывалось подъ влiянiемъ одной матери. И что же? кто скажетъ, чтобы изъ этихъ семействъ выходили лучшiе люди? Напротивъ, сыновья этихъ семействъ или погибаютъ отъ недостатка твердаго разума, который остановилъ–бы ихъ вó время, или выходятъ безхарактерными, слабыми и по большей части бездушными, себялюбивыми личностями. Дочери же, наоборотъ, получаютъ характеръ какой–то разнузданности, иногда прикрытой смиренiемъ и благочестiемъ, иногда же и безъ этого прикрытiя. И замѣтьте, странное дѣло, при исключительно женскомъ воспитанiи всегда замѣчается въ большей или меньшей степени сухость сердца. Отчего происходитъ такое явленiе — я не стану пытаться разрѣшать теперь, это завело бы меня слишкомъ далеко, — но что это вѣрно, въ томъ можно убѣдиться на дѣлѣ при небольшомъ количествѣ наблюдательности.

Въ тѣхъ же семьяхъ, гдѣ женщина не можетъ относиться къ мужу съ полнымъ сознательнымъ уваженiемъ и любовью, гдѣ умъ или духъ жены стоитъ выше ума и духа мужа, гдѣ, наконецъ, въ области мнѣнiй и жизни она не можетъ почти безсознательно подчиниться мужу, потому что у нея есть свои, лучшiя мнѣнiя, — въ такихъ семействахъ, говорю я, нѣтъ ничего кромѣ горя, несчастья и позора, иногда явнаго, иногда глубоко залегшаго внутрь и разъѣдающаго корни самой души. Въ такихъ семьяхъ иногда беретъ верхъ нравственная сила жены и она дѣлается главою дома. Это еще одинъ изъ лучшихъ исходовъ, хотя и въ такихъ случаяхъ ненормальность отношенiй вредно отражается прежде всего на дѣтяхъ. Иногда же сила подчиненная безсилiю возмущается и производитъ страшныя разрушенiя. Вы скажете, что если жена умнѣе и нравственно выше мужа, то она можетъ незамѣтнымъ влiянiемъ перевоспитать его и поднять до себя. Конечно, иногда это удается, если мужъ человѣкъ любящiй и способный къ воспитанiю, но въ большинствѣ случаевъ, когда человѣкъ женится уже въ зрѣломъ возрастѣ, когда онъ почти прожилъ жизнь, когда сообразно своимъ умственнымъ способностямъ и сердечнымъ наклонностямъ онъ воспринялъ отъ жизни весь опытъ, какой могъ взять, — тогда на подобное предложенiе остается отвѣчать одно: — попробуйте. Вы скажете еще, что обязанность женщины, если она умнѣе и сильнѣе мужчины, заключается въ томъ, чтобы не дать почувствовать мужу своего превосходства, сдѣлать такъ, чтобы послѣдняго не было замѣтно, самоотверженно отдаться своему долгу и все–таки подчиниться. Да, это легко сказать, но подумайте на чтò вы осуждаете женщину въ такомъ положенiи. Я вамъ скажу: на вѣчное притворство, на игру самой недостойной комедiи изо дня въ день, изъ часа въ часъ, на полнѣйшее отсутствiе искренности въ семейныхъ отношенiяхъ, въ личномъ чувствѣ. Вы осуждаете ее на полнѣйшую утрату вѣры въ людей, потому кто самъ долженъ постоянно скрывать что нибудь, кто не можетъ свободно, на открытомъ воздухѣ, въ глазахъ всѣхъ людей позволять высказываться лучшимъ качествамъ своей природы, тотъ непремѣнно кончить тѣмъ, что во всѣхъ и каждомъ предположитъ искренность и ложь. Женщины, и самыя благородныя женщины, берутся за эту задачу, но или сами изнемогаютъ подъ бременемъ ея, мельчаютъ нравственно и умственно и не мужей поднимаютъ до себя, а сами спускаются до нихъ; или, продолжая эту комедiю всю жизнь, онѣ заняты только ей одной и неспособны обращать вниманiя ни на дѣтей, ни на все остальное. Постоянно происходитъ въ нихъ внутренняя работа — подавленiе того, что должно рости и развиваться и, понятно, что при такой противоестественной дѣятельности внутри, онѣ дѣлаются непригодными для всякаго благотворнаго дѣла внѣ. Онѣ всѣ преданы предмету своего самоотверженiя, — иначе онѣ и не могли бы выдержать такъ долго, — дѣти ихъ ростутъ по волѣ Божiей, какiя удадутся, такiя пусть и будутъ, семейной жизни въ домѣ ихъ не существуетъ, да и не можетъ ея быть, потому что нѣтъ искренности и теплоты въ отношенiяхъ членовъ семьи другъ къ другу...

Итакъ главная роль въ семьѣ принадлежитъ мужчинѣ, духъ и направленiе ея исходятъ отъ него. Какое же доброе влiянiе на семью можетъ оказать мужъ, отецъ или братъ, день проводящiе въ погонѣ за богатствомъ, вечеръ въ театрѣ какомъ–нибудь Буффъ, за которымъ слѣдуютъ веселые и прихотливые ужины въ прiятельскомъ кругу?.. Что хорошее можетъ перейти отъ нихъ въ душу жены, чему научатъ они дѣтей своихъ? Не женщины же виноваты, что они таковы, а если и женщины, то не современныя, но женщины воспитавшiя нынѣшнихъ мужей и отцевъ, т. е., женщины временъ Пушкина. Что дѣлать, хотя я отъ души люблю Татьяну, хотя много привлекательнаго вижу въ жизни того времени, но не могу не сознаться, что нынѣшнiй концессiонеръ, «Одинъ изъ нашихъ Бисмарковъ" и испитой, никуда негодный юноша, ревущiй отъ восторга при пѣнiи «L’amour" — все это дѣти Ольги Лариной. Современныя женщины, вышедшiя изъ той же лабораторiи, должны брать себѣ мужей готовыми, такъ какъ они есть... Но я замѣчаю, что отклонилась отъ своей цѣли, которая заключается въ томъ, чтобы показать вамъ, что признавая «авторитета нравственности, христiанства и природы", женщины на Руси могутъ все–таки желать, чтобы имъ позволено было вступить на нѣкоторые пути, бывшiе до сихъ поръ закрытыми для нихъ.

Раньше я сказала, что «правъ” ищутъ женщины, принадлежащiя къ среднимъ классамъ; я старалась также показать вамъ насколько измѣнился въ матерiальномъ отношенiи бытъ этихъ классовъ. Не забудьте, что женщины принадлежащiя къ нимъ всѣ болѣе или менѣе образованы, образованы не менѣе свѣтскихъ женщинъ, хотя, быть можетъ, и не имѣютъ того внѣшняго oбaянiя и прелести, какими отличаются послѣднiя. Онѣ образованы потому во первыхъ, что матери ихъ, выросшiя въ другихъ условiяхъ, естественно не желаютъ, чтобы дочери знали менѣе ихъ, во вторыхъ потому, что потребность обpaзoвaнiя распространяется повсемѣстно съ неудержимою силою. Гдѣ прежде дочь выростала переходя прямо изъ дѣтской подъ вѣнецъ, тамъ она теперь ходитъ въ гимназiю или пансiонъ. Гдѣ главнымъ принципомъ жизни служилъ до сихъ поръ самоваръ и лавка, тамъ къ дѣтямъ приглашаютъ учительницу. Не думаю, чтобы вы стали говорить противъ этого стремленiя, да если–бы кто и вздумалъ бороться противъ него, то борьба будетъ безплодна, — это «духъ времени". Съ образованiемъ развиваются и бóльшiя потребности въ жизни, развиваются до тѣхъ поръ не существовавшiя, но совершенно законныя желанiя, развивается наконецъ болѣе полное пониманiе житейскихъ отношенiй и характеровъ окружающихъ людей — все это необходимыя послѣдствiя образованiя. Вы скажете, что все это было и до сихъ поръ, что я не говорю ничего новаго. Нѣтъ, до сихъ поръ этого не было, не было ни въ такой мѣрѣ, ни въ такой формѣ. Прежде, получая извѣстное образованiе, женщина тотчасъ же получала и удовлетворенiе возбужденныхъ имъ потребностей. Желанiя ея по возможности исполнялись, пониманiе жизни и людей согласовалось съ выборомъ спутника на всю жизнь. Были, правда, страданiя личнаго чувства, въ родѣ тѣхъ, какiе описываетъ въ своихъ романахъ Жоржъ–Зандъ. Но едва–ли страданiя эти не были порождены въ умахъ самою же романисткою, едва–ли не возникали они вслѣдствiе ея влiянiя, которое, кстати сказать, не можетъ быть названо благотворнымъ. Тогда почти не было этой борьбы души съ окружающими обстоятельствами, не было тяжелаго томленiя при сознанiи безвыходности положенiя, почти не было горечи обманутыхъ надеждъ, не было подавляющей бѣдности въ связи съ образованiемъ.

Вы говорите: «женщина должна получать воспитанiе для семьи, назначенiе ея составить счастье мужа, быть матерью, въ полномъ значенiи этого слова, для своихъ дѣтей. Женщина не желающая этого — исключенiе”. Я пойду далѣе васъ: женщина не желающая для себя семьи не простое исключенiе, это — уродство, аномалiя. Нѣтъ на свѣтѣ ни одной дѣвушки, которая не желала бы выйти замужъ; если есть такiя, то, опять повторю, это уроды, которыя нигдѣ, ни на какомъ поприщѣ не могутъ быть полезны, потому что онѣ лишены одного изъ главнѣйшихъ двигателей на пользу общества — теплаго сердца. Человѣкъ, все равно будь это мужчина или женщина, только тогда можетъ искренно и горячо отдаваться общественнымъ интересамъ, когда личное счастье его обезпечено. Счастье же немыслимо тамъ, гдѣ человѣкъ одинъ, это — законъ природы. Воспитывать будущихъ гражданъ для своего отечества, передавать лучшiя силы души своей юному, дорогому для насъ существу, оберегать его собственнымъ, иногда горькимъ опытомъ отъ ошибокъ и заблужденiй, видѣть какъ съ каждымъ днемъ развиваются и крѣпнутъ подъ нашимъ воздѣйствiемъ нравственныя и физическiя силы его и знать, что это я же сама, что это существо нераздѣльно мое, что то, что я вложила въ него будетъ для него руководящимъ правиломъ на всю жизнь его.... О, безъ сомнѣнiя такая перспектива свята и величава для каждаго женскаго сердца. Да и что въ самомъ дѣлѣ можетъ быть выше воспитанiя? не есть ли оно, — конечно понимаемое въ самомъ широкомъ смыслѣ слова, — истинная задача жизни всего человѣчества, цѣль, къ которой стремится весь ходъ исторiи? Не живемъ ли мы всѣ, сознательно или безсознательно, для того, чтобы жизнью своею научить будущiя поколѣнiя, мыслью своею освѣтить ихъ жизнь? Да, женщина имѣетъ право гордиться, что на ея долю выпала завидная участь получить въ свои руки прототипъ, такъ сказать, всѣхъ лучшихъ стремленiй человѣческихъ...

Все это такъ; но знаете ли вы, какой горькой иронiей отзываются эти слова въ душѣ напр. молодой дѣвушки, получающей образованiе только для того, чтобы добывать средства къ жизни внѣ семьи, или въ сердцѣ матери, незнающей чѣмъ завтра накормитъ она дѣтей? Вы не знаете, что тамъ, гдѣ мать въ молодости блистала въ свѣтѣ и, не забывая своихъ обязанностей, была украшенiемъ общества, тамъ она теперь часто остается безъ обѣда, или принуждена для него закладывать послѣднiя вещи. Получивши сама прекрасное, даже можно сказáть рѣдкое образованiе, она, чтобы доставить подобiе его дѣтямъ, должна была прибѣгать къ различнымъ уловкамъ дѣловой женщины, искать протекцiи и покровительства, просить и кланяться, разыскивать людей знавшихъ ея отца, заводить новыя знакомства. Правда, женщина эта заслуживаетъ со стороны всякаго честно мыслящаго человѣка полнаго уваженiя; съ такимъ необыкновеннымъ самоотверженiемъ отбросила она въ сторону прежнiя привычки, съ такимъ забвенiемъ собственнаго самолюбiя спасала она для дѣтей крохи отцовскаго состоянiя, что передъ примѣромъ этимъ нельзя не преклониться. Но скажите, кàкъ могла не отразиться на ней вредно эта жизнь, полная волненiй и заботъ, полная внезапныхъ внѣшнихъ огорченiй и радостей? Развѣ ничего не стоило напр. для нея видѣть какъ новое бoraтство считало себя вправѣ относиться къ ней пренебрежительно за то только, что она теперь бѣдна Что должна была она вынести прежде чѣмъ для нея сдѣлалось нормальнымъ явленiемъ отдавать послѣднюю шубу и ложку въ закладъ. И потомъ подумайте, много–ли времени оставалось у нея для воспитанiя дѣтей и какъ могла она повлiять на нихъ благотворно? Какъ могла она воспитывать младшихъ напр. дочерей, ожидавшихъ очереди, пока голова и время ея заняты были хлопотами о помѣщенiи въ казенныя заведенiя старшихъ? Разумѣется, жизнь такого рода не могла хорошо подѣйствовать и на дѣтей, и дѣйствительно мы видимъ, что дочери ея, взросшiя за эти пятнадцать лѣтъ, стоятъ по образованiю и развитiю во всѣхъ отношенiяхъ ниже ея самой, — а это больно сердцу матери. Но я говорю еще объ этомъ примѣрѣ, примѣрѣ дѣйствительно невеселаго содержанiя, но у женщины этой были все–таки знакомства и связи, остатки прежняго состоянiя и привольной жизни, однимъ словомъ было гдѣ «искать", было чтó продавать и закладывать — она принадлежала къ дворянскому семейству.

Неугодно–ли теперь посмотрѣть на вдову чиновника, оставшуюся съ семерыми дѣтьми, изъ которыхъ старшей дочери было 14 лѣтъ. По смерти мужа у нея не осталось ничего, — понимаете–ли вы весь ужасъ этого слова — буквально ничего? Знакомые и родные этой женщины были, конечно, такiе же бѣдные какъ она сама; помочь ей они могли только какими нибудь крохами отрываемыми у себя — болѣе ничѣмъ. Три сына ея, до смерти мужа, учились въ гимназiи, старшая дочь въ пансiонѣ, такая участь ожидала конечно и младшую дочь и маленькихъ двухъ сыновей. Но со смертью отца все оборвалось. Въ панcioнъ платить было нечѣмъ, сыновья были лишены учебныхъ пособiй и наконецъ даже приличнаго платья, въ которомъ могли бы ходить въ гимназiю. Чтó могла сдѣлать несчастная мать? Работать для дѣтей? Но знаете–ли вы, что работая съ утра до ночи вмѣстѣ съ 14–лѣтнею дочерью, единственно способною къ работѣ, онѣ могли въ недѣлю заработать едва лишь трехдневное пропитанiе для 8 человѣкъ? А остальные 4 дня нѣдѣли? Да и возможно–ли работать въ маленькой, тѣсной квартирѣ въ двѣ комнаты, въ которой толпятся и шумятъ семь человѣкъ дѣтей. А будущность этихъ дѣтей? Сдѣлать ихъ ремесленниками? Но подумайте, возможно–ли это для матери, которая сама получила порядочное воспитанiе, привыкла жить умственною жизнью, опять повторю, не менѣе чѣмъ свѣтскiя женщины. И вотъ опять начинается исканiе покровительства, но здѣсь не такъ, какъ въ первомъ примѣрѣ, гдѣ все–таки мать могла сходиться съ людьми почти на равной нoгѣ, здѣсь возможна была только частная благотворительность. О, не дай Богъ никому видѣть и слышать чтò такое у насъ эти благотворенiя! У насъ не умѣютъ ободрить бѣднаго человѣка, дать ему понять, что онъ такой же человѣкъ какъ мы, не умѣютъ сдѣлать доброе дѣло не роняя человѣческаго достоинства — дать честный трудъ, посредствомъ котораго «облагодѣтельствованный" могъ бы стать на собственныя ноги. Женщина, о которой я говорю, испытала всю горечь униженiя грошовыхъ подачекъ, испытала какъ относятся люди за эту подачку къ бѣдной женщинѣ. Она испытала чтó значитъ оставить утромъ дома голодныхъ дѣтей и идти почти безъ всякой надежды изъ дома въ домъ, стучать у тѣхъ дверей, откуда разъ выброшено было ей дневное пропитанiе. Она узнала чего стоитъ возвращаться домой вечеромъ по дождю голодной, усталой и дрожащей отъ холода и знать, что она не можетъ принести дѣтямъ даже куска чернаго хлѣба, что у нея нѣтъ полѣна дровъ чтобы натопить печь. «Вѣрите–ли, — говорила она мнѣ впослѣдствiи, — что въ одинъ изъ такихъ вечеровъ, осенью, когда я шла домой и знала, что не только не могу накормить старшихъ дѣтей, что у меня нѣтъ даже ни капли молока для маленькаго, меня охватилъ такой ужасъ, такая тоска, что я невольно остановилась надъ рѣкой и начала смотрѣть на волны... Долго–ли я простояла такъ подъ дождемъ не знаю, — не знаю что было бы далѣе со мной, если бы не вывелъ изъ столбняка какой–то прохожiй.....” И мысль такого рода охватила голову матери семерыхъ дѣтей!... И долгiя, долгiя пять лѣтъ продолжалась для нея такая жизнь...

Какъ бы то ни было, но черезъ 5 лѣтъ по смерти мужа, женщина, о которой я говорю, успѣла размѣстить кое–какъ старшихъ дѣтей и была рада, что на рукахъ у нея остались трое младшихъ. Тутъ начинается въ ея жизни рядъ предпрiятiй съ цѣлью зарабатывать хлѣбъ. Она занималась и женскими работами — шитьемъ и вязаньемъ, и держала квартиры со столомъ для студентовъ, и служила провожатой для прогулокъ одной молодой, богатой дѣвушки, перепробовала много другихъ, всегда впрочемъ честныхъ занятiй, но всѣ они измѣнили ей, потому что для успѣшнаго въ началѣъ хода ихъ ей необходимо было нѣсколько десятковъ запасныхъ рублей, которыхъ у нея не было. Этимъ временемъ она успѣла записать двухъ младшихъ сыновей кандидатами въ одно казенное заведенiе, а младшую дочь помѣстила gratis приходящей ученицей въ пансiонъ. Дѣвочка эта, очень милая, умная и красивая, должна была, приходя изъ пансiона, помѣщаться въ сырой, темной кухнѣ, гдѣ по ночамъ замерзала вода, потому что остальныя три, или четыре комнаты квартиры были заняты жильцами студентами. Приходя домой, она, прежде чѣмъ учить уроки, начинала дѣлать цвѣты на продажу и только ночью могла развернуть книгу, а между тѣмъ университетскiй дипломъ былъ ея единственной надеждой на существованiе въ будущемъ... Наконецъ судьба сжалилась надъ матерью; послѣднiе сыновья ея были приняты въ училище, а самой ей посчастливилось найти людей, доставившихъ ей казенное мѣсто. Она была въ восторгѣ, хотя мѣсто это принесло ей только казенную темную квартиру и 6 р. мѣсячнаго жалованья.

Хотите знать чѣмъ кончилась судьба этого семейства? Старшая дочь, правда, выдана была замужъ при посредствѣ той же благотворительности, но выдана такъ, что лучше бы она и не выходила. Ни одинъ изъ трехъ сыновей не кончилъ даже гимназическаго курса. Одинъ изъ нихъ умеръ еще при жизни матери и умеръ на мѣстѣ волостнаго писаря отъ страшной болѣзни спиннаго мозга — позвоночный столбъ его принялъ форму буквы S. Послѣднiя свѣдѣнiя о другомъ сынѣ, которыя мать имѣла передъ своей смертью, заключались въ томъ, что онъ, оборванный и грязный, имѣетъ мѣстопребыванiе въ одномъ изъ ночлежныхъ домовъ г. Саратова — притона всевозможныхъ бродягъ. Младшей дочери ея, терпѣвшей съ нею почти отъ колыбели всѣ ужасы ея положенiя, удалось наконецъ счастье. Она узнала между учителями пансiона человѣка, который, — необыкновенное событiе въ наше время, — полюбилъ ее за личныя ея достоинства, она тоже почувствовала къ нему привязанность и вышла за него замужъ. Но это былъ только призракъ счастья. Здоровье ея, потрясенное долгими лишенiями въ дѣтствѣ и юности, не выдержало рожденiя втораго ребенка и черезъ три года послѣ свадьбы, она умерла на рукахъ матери, думавшей отдохнуть наконецъ, и мужа, любившаго ее до безумiя. Умерла, оставивъ двухъ безпомощныхъ малютокъ... Кто же, скажите, будетъ ихъ воспитывать, откуда получать они столь необходимое материнское влiянiе? А если умретъ и отецъ, — вѣдь онъ, для поддержки семьи, легшей теперь на него одного, долженъ работать около 12 часовъ въ сутки (кромѣ мѣста на государственной службѣ, какое онъ занимаетъ, онъ даетъ уроки въ нѣсколькихъ частныхъ заведенiяхъ) — силы легко могутъ истощиться.

Еще примѣръ: нѣсколько лѣтъ тому назадъ одна очень молодая (15¹/₂ лѣтъ), хорошенькая дѣвушка, правда, не отличавшаяся особеннымъ умомъ, была взята прежде окончанiя курса изъ пансiона и выдана замужъ. У нея было небольшое, правда, но вполнѣ достаточное свое состоянiе. Мужъ ея состоялъ на государственной службѣ. Черезъ годъ послѣ свадьбы деньги этой дѣвушки были прожиты и однажды мужъ этой дамы, ѣхавшiй съ нею по желѣзной дорогѣ, вышелъ на станцiи, вручилъ ей въ вокзалѣ 25 р. с. и велѣлъ съ ними ѣхать въ Москву, а самъ поѣхалъ далѣе, какъ послѣ оказалось, на свиданiе съ прежней своей привязанностью, какой то еврейкой. Едва 16–ти–лѣтняя женщина растерялась и, не придумавъ ничего лучшаго, въ самомъ дѣлѣ отправилась въ Москву, къ единственной своей родственницѣ, старой, больной теткѣ, которая и выдавала ее замужъ. Тетка прожила послѣ этого еще годъ и умерла; имущество ея раздѣлили между собою ея дѣти, едва знавшiя кузину и живущiя не въ Москвѣ — они оставили эту кузину на произволъ судьбы. Два года тому назадъ, когда я узнала эту особу, ей было 19 лѣтъ и она состояла прикащицей въ одной московской библioтeкѣ для чтенiя. Содержательница этой библiотеки, сухое, злое, желчное, изношенное существо, давала ей вмѣсто обѣщанныхъ 10 р., только 7 р. въ мѣсяцъ и заставляла, кромѣ обязательныхъ занятiй въ библiотекѣ, продолжавшихся съ 8 часовъ yтpa до 8 вечера, еще давать уроки своимъ двумъ дочерямъ. Молодая женщина, о которой я говорю, говоритъ на пяти языкахъ, поетъ, очень не дурна собой и въ добавокъ веселаго нрава. При такихъ задаткахъ и чисто «женскомъ" умѣ, какимъ она обладаетъ, не трудно было бы пойти по извѣстной дорогѣ. Но въ то время, какъ я съ ней встрѣтилась, у нея не было порядочнаго платья и даже крѣпкихъ башмаковъ, чего конечно не могло случиться, если бы она захотѣла жить нечестно. Она требовала черезъ судъ, чтобы мужъ далъ ей содержанiе, но знаете–ли чтò мужъ ей отвѣчалъ? Онъ заявилъ, что отдѣльнаго содержанiя не дастъ, а что жена можетъ переѣзжать къ нему если угодно, только съ условiемъ, что въ одной комнатѣ его дома будетъ помѣщаться она, а въ другой еврейка. На такiя условiа жена не согласилась. Осуждать–ли ее за это? Могла ли она позволить себѣ этотъ избытокъ гордости?

Я заключу этотъ рядъ примѣровъ еще однимъ. Одно семейство нуждалось въ горничной. Горничную ему рекомендовали и сказали, что лично она явится на слѣдующiй день. Но прошло нѣсколько дней, а горничная не приходила. Семейство это послало справиться по данному адресу — и чтó же узнало? Дѣвушка, желавшая поступить въ горничныя, будучи сиротой, кончила курсъ въ одномъ изъ московскихъ институтовъ, затѣмъ поступила въ гувернантки, но ей не посчастливилось попасть въ хорошее семейство и она должна была оставить мѣсто. Долгое время искала она другаго, до того, что прожила все немногое, что имѣла, до того, что хозяйка начала гнать ее съ квартиры и перестала давать ей обѣдъ. Въ крайности дѣвушка эта начала искать мѣста хотя экономки, или даже горничной, но когда открылось это мѣсто она не могла пойти на него, потому что у нея не было башмаковъ и никто не хотѣлъ дать ей надѣть свои. Черезъ два дня ее свезли въ больницу, такъ какъ нашли ее, въ комнатѣ занимаемой ею, лишившеюся чувствъ отъ голода... А дѣвушка была красивая и тоже, если бы захотѣла, могла бы ѣздить въ каретѣ. Можетъ быть теперь и ѣздитъ...

Вы скажете, что всѣ эти примѣры не есть же общее правило, что все это печальныя исключенiя. О, нѣтъ, вы жестоко заблуждаетесь, если думаете такъ. Не исключенiя это, а именно общее правило. Вы, при той жизни, какую ведете, не можете и представить себѣ до какой степени доходитъ нужда и бѣдность, тѣмъ болѣе ужасныя въ настоящее время, что, опять говорю, онѣ связаны съ образованiемъ. Довольно для васъ того, что всѣ эти примѣры и много другихъ, о которыхъ я не говорю, выставляя лишь наиболѣе рельефные, я видѣла сама своими собственными глазами, хотя послѣ «своего совершеннолѣтiя прожила не 15”, а только 5 лѣтъ. Я сама говорила со всѣми этими женщинами, видѣла жизнь ихъ, и не только ихъ однихъ, а, повторяю, еще многихъ другихъ, судьба которыхъ не до такой степени ужасна, но все–таки очень тяжела. Что еще придется увидѣть въ жизни неизвѣстно, но вѣроятно многое, потому что матерiальное положенiе женщинъ тѣхъ классовъ, о которыхъ я говорю, не поднимается, а все падаетъ и падаетъ.

А сколько горькихъ слезъ проливается тамъ, гдѣ есть только еще, благодаренiе Богу, бѣдность, гдѣ не дошли еще до нищеты. Да и знаете ли вы куда теперь проникла бѣдность? Знаете ли вы, что при всеобщей дороговизвѣ, даже годовой доходъ въ двѣ–три тысячи недостаточенъ для семейства, состоящаго изъ 5 напр. человѣкъ? А мнoгie ли имѣютъ такой годовой доходъ? Меньшинство; большинству же онъ кажется въ самомъ дѣлѣ богатствомъ. Вы смѣетесь, но это правда, истинная правда. Двѣ тысячи въ годъ могутъ казаться богатствомъ для цѣлой семьи. И вотъ дѣвушки, принадлежащiя къ этимъ семействамъ, читая ваши статьи, а онѣ читаютъ и ихъ, и многiя другiя, серьозныя книги, погружаются душою въ безотрадную думу. Получать воспитанiе для семейной жизни прежде всего, выйти замужъ, быть женой и матерью — да, это легко сказать. Онѣ и сами стремятся къ этому всей душой, но для того, чтобы выйти замужъ въ настоящее время, прежде даже воспитанiя, нужно приданое. И вотъ тутъ–то именно главнѣе всего отразились на современной русской женщинѣ и экономическiй переворотъ въ странѣ и преобладанiе матерiальныхъ стремленiй въ мужчинѣ, о которыхъ я говорила выше. Много есть желающихъ выйти замужъ, желающихъ жениться почти никого. Даже дѣвушки, которымъ отцы ихъ могутъ дать очень порядочное обезпеченiе, и которыя воспитаны именно такъ, какъ вы того желаете, остаются до 25 и 27 лѣтъ въ своихъ семействахъ. А что же тѣ дѣвушки, которыя, страдая отъ неудовлетворенности личнаго чувства, знаютъ, кромѣ того, что онѣ представляютъ собою лишнее отягощенiе семьи въ матерiальномъ отношенiи. А тѣ еще, которыя только и ждутъ университетскаго диплома, чтобы идти заработывать хлѣбъ для семьи? Что было дѣлать напр. одной молодой дѣвушкѣ, у которой на рукахъ былъ старый и пьяный отецъ, больная мать и двѣ маленькихъ племянницы, оставшiяся послѣ умершей сестры? Выходить замужъ? Но и не въ такомъ положенiи выйти замужъ въ настоящее время небогатой дѣвушкѣ невозможно. Кто ее возьметъ? Разбогатѣвшiй лавовочникъ, который не прочь бы имѣть жену изъ «дворянокъ"; мелкiй чиновникъ, вращающiйся постоянно въ трактирномъ обществѣ; достаточный ремесленникъ, которому нужна грамотная жена для веденiя книгъ и прiема заказовъ, или богатый старикъ, прельстившiйся хорошенькимъ личикомъ. Неужели у васъ поднимется рука съ камнемъ осужденiя, если молодая, образованная дѣвушка, какъ она ни бѣдна, откажется отъ такой судьбы? Она хочетъ уважать и любить своего мужа, хочетъ видѣть въ немъ человѣка, если не выше ея стоящаго по развитiю и образованiю, то по крайней мѣрѣ равнаго себѣ по уму и сердцу. Неужели такiя желанiя, порожденныя въ дѣвушкѣ образованiемъ, незаконны? И что же, — та среда мужчинъ, изъ которой она могла бы выбрать себѣ мужа, требуетъ отъ будущей жены не тѣхъ достоинствъ, о которыхъ вы говорите — не теплаго сердца и живаго ума, не любви къ семейной жизни и дополненiя своего нравственнаго существа, однимъ словомъ, не внутреннихъ качествъ, но единственно матерiальнаго обезпеченiя. Отъ брака современный русскiй человѣкъ ждетъ прежде всего поднятiя своего финансоваго и общественнаго положенiя, только съ этой цѣлью и женится. Жена ему нужна только какъ выставка, для того, чтобы онъ при случаѣ могъ извлечь выгоду даже изъ ея внѣшняго вида. Всякое чувство въ его серьозныхъ послѣдствiяхъ человѣкъ этотъ считаетъ и громко называетъ глупостью. Конечно, нельзя сказать этого о всѣхъ безъ исключенiя; отрадныя исключенiя есть, но я говорю здѣсь о большинствѣ, или, лучше сказать, объ общемъ тонѣ жизни. Но и эти исключенiя, если хотите, недалеко ушли отъ общаго тона. Правда, они не руководятся тѣми идеями, о которыхъ я сейчасъ говорила, но у нихъ недостаетъ силъ бороться противъ теченiя. Испытавъ сами на себѣ всю тягость необезпеченнаго матерiальнаго положенiя, они боятся ввести въ это положенiе иногда горячо любимую женщину. Тѣхъ средствъ, на которыя живетъ такой человѣкъ, достаточно для него одного, но для двоихъ, или въ скоромъ времени для троихъ, четверыхъ — этихъ средствъ недостанетъ. Тутъ начинается страшная борьба разсудка съ сердцемъ; — иногда въ этой борьбѣ сердце одерживаетъ побѣду, но не на радость. Чрезъ годъ, много два начинается въ такой семьѣ страшная, адская жизнь, исполненная взаимныхъ упрековъ и озлобленiя, безъ тѣни давно улетучившейся подъ влiянiемъ нужды привязанности, жизнь вся наполненная лишь заботами о матерiальныхъ потребностяхъ... Да, дѣйствительно въ такихъ семействахъ считаютъ благословенiмъ Божiимъ — чтò бы вы думали? бездѣтность. И имѣютъ право считать ее благословенiемъ, потому что, подумайте, какое влiянiе на дѣтей производитъ такая семья? Замѣтьте, что я говорю здѣсь о дѣвушкахъ, вовсе не стремящихся къ достиженiю какихъ бы то ни было правъ, о дѣвушкахъ воспитанныхъ просто, такъ, какъ были воспитаны ихъ матери; да не забудьте и того, что всѣ, даже ищущiя правъ, прежде чѣмъ начали искать ихъ, были воспитаны въ прежнихъ преданiяхъ. Здѣсь я стараюсь только показать вамъ чтó именно заставляетъ русскую женщину выступать на эту дорогу.

Вы боитесь, что въ одинъ прекрасный день Pocciя останется вдругъ безъ женъ и матерей; но развѣ вы не видите того, что въ ней нѣтъ уже отцевъ и мужей. И въ самомъ дѣлѣ, зачѣмъ мужчинѣ жениться въ настоящее время? Только отказаться отъ половины удовольствiй и взять на себя лишнiя обязанности? О, они не такъ глупы, чтобы дѣлать это! И безъ брака они всегда найдутъ удовлетворенiе личному чувству, стоитъ только разбить одну, другую жизнь, погубить нѣсколько дѣвушекъ... При этомъ еще выигрывается разнообразiе. А что до жертвъ, проклинающихъ часъ своей встрѣчи съ ними — развѣ стоитъ думать объ этомъ: сами были глупы, что шли на удочку, не дѣти: должны были знать, что на нихъ не женятся... Вамъ кажется это ужаснымъ, преувеличеннымъ. Нѣтъ, это святая правда. Образованiе, распространившееся въ послѣднее время, подняло взглядъ женщины на замужество; другiя влiянiя до послѣдней степени унизили взглядъ мужчины на бракъ и семью. Вы говорите: «несчастный бракъ — исключенiе". Смѣю увѣрить васъ, что въ настоящее время счастливый бракъ представляетъ такое исключенiе, что человѣкъ видѣвшiй въ своей жизни хотя два такихъ брака, долженъ считать себя видѣвшимъ нѣчто необыкновенное. И это происходитъ не отъ женщины. Женщина по самой натурѣ своей вовсе не склонна становиться на первый планъ, она всегда готова стушеваться и никогда сама по себѣ не станетъ искать самостоятельности. Однимъ словомъ, женщина всегда готова отдать свою самостоятельность, если ее возьмутъ. Но въ томъ–то и дѣло, что въ настоящее время небогатую женщину или вовсе не берутъ, или берутъ только на время. Да, это гадко, отвратительно, постыдно; но это такъ. Обвинять–ли за это женщинъ? Посмотримъ?

Дѣвушка окончившая свое воспитанiе, понятно, начинаетъ ждать завершенiя своей жизни; она начинаетъ искать между молодыми людьми того, къ кому можетъ она наиболѣе почувствовать симпатiи. Какъ же относятся къ ней молодые люди? Пpежде, говорятъ, молодой человѣкъ, смотрѣлъ на каждую молодую дѣвушку не иначе какъ представляя ее себѣ въ будущемъ женою. Въ настоящее время большинство молодыхъ людей смотритъ на дѣвушку какъ на будущую... временную подругу. Конечно, дѣвушка не подозрѣваетъ этого и продолжаетъ искать, быть можетъ и находить человѣка симпатичного ей. Что же этотъ человѣкъ? Онъ, пожалуй, и готовъ, но связать себя... взять на себя новую тяжесть!.. вотъ если–бы можно такъ... Дѣлаются попытки въ смыслѣ этого «такъ", положимъ не удаются, молодой человѣкъ удаляется. А сердце дѣвушки, быть можетъ уже успевшей горячо привязаться?.. Но проходитъ нѣсколько времени, боль замираетъ, другой успѣваетъ обратить на себя ея вниманiе. И тутъ опять та же исторiя, и еще и еще... Наконецъ глаза дѣвушки раскрываются, она начинаетъ понимать въ чемъ дѣло, чего отъ нея ждали и ждутъ. Страшнымъ стыдомъ и ужасомъ наполняется ея сердце, гордость ея возмущена, чувству женскаго достоинства нанесено кровавое оскорбленiе. Она бѣжитъ закрывъ глаза отъ общества, погружается внутрь себя, обращается за утѣшенiемъ къ религiи... Но вотъ, наконецъ, она оглядывается вокругъ себя. Годы молодости, надежды, годы счастья жизни и любви уходятъ безслѣдно. Кругомъ семья, погруженная въ матерiальныя заботы и затрудненiя, которымъ дочь не можетъ оказать радикальной помощи; позади обманутыя надежды, — личная жизнь съ своими радостями разбита, общественная жизнь съ своими удовольствiями закрыта для нея, — впереди ничего... А сердце проситъ жизни, симпатiи, любви, душа томится въ одиночествѣ. О, съ какимъ самоотверженiемъ посвятила бы она себя любимому человѣку, какою помощницею, по слову Божiю, была бы она ему, но нѣтъ его, нѣтъ. А бѣдность тѣснитъ все больше и больше, дѣвушка сознаетъ, что она лишнее бремя для семьи, душа ея наполняется отчаянiемъ... Далеко–ли тутъ до того, чтобы сдѣлаться «синеокой”, чтобы начать отрицать всѣ лучшiя качества женщины, принесшiя съ собою только горе, далеко–ли до озлобленiя и наконецъ до паденiя?

Не судите же ее строго, если она и падетъ нравственно и умственно; вѣдь нужны слишкомъ большiя силы, чтобы устоять, чтобы взять на себя подвигъ самоотверженiя, и во имя чего? Женщина рѣдко можетъ жертвовать собой во имя отвлеченной идеи, чего бы та ни касалась. Женщинѣ необходимо, чтобы идея эта выражалась для нея въ чемъ нибудь реальномъ, — дѣлаетъ ли женщина чтò — она дѣлаетъ для кого нибудь; думаетъ ли она — она думаетъ, связывая мысль свою съ кѣмъ нибудь; молится ли она — она молится о комъ нибудь. Вѣдь желанiя дѣвушки, о которой мы говоримъ, были вначалѣ законны; вы не дали ей законнаго удовлетворенiя, вы бросили ее на жертву страстей, за гибель ея вы вознаградите себя презрѣнiемъ къ ней, такъ пожалѣйте же ее, бѣдную, и не забрасывайте окончательно камнями! Безъ сомнѣнiя, она слаба, разумѣется, мысли овладѣвшiя душой ея — грѣшныя мысли, но не были же онѣ грѣшными съ самаго начала, напротивъ, онѣ были святыми мыслями. Чтò же сдѣлали вы, современные pуccкie люди, для того, чтобы сердце дѣвушки осталось чисто, чтобы умъ ея не заблудился въ опасной дорогѣ, для того, чтобы она была кому нибудь изъ васъ любящей женой и матерью вашихъ дѣтей? Не вы ли сами, наоборотъ, указали ей бездну, въ которую она должна упасть, не вы ли влекли ее туда и затѣмъ бросили, разбитую и уничтоженную?.. Да падетъ же на васъ кровь ея!

Да, конечно, здѣсь видѣнъ и развратъ, но оглянитесь внимательно назадъ, посмотрите кругомъ себя — такой ли это развратъ, какой допускали въ своей жизни поклонницы Жоржъ–Зандъ и допускаютъ женщины современныя намъ, не «синеокiя", а замужнiя женщины, матери семействъ, вполнѣ обезпеченныя матерiально. Есть, напримѣръ, на свѣтѣ одна молодая, красивая женщина, имѣющая свой домъ и экипажи, мужа и дѣтей, принадлежащая къ лучшему и даже высшему обществу, а, говорятъ, расположенiе ея можно прiобрѣсти посредствомъ бриллiантоваго браслета. Это чтò такое? не развратъ? Да и одна ли она?

Обрисовывая вамъ положенiе дѣвушки въ настоящее время, я нарочно выбрала примѣръ дѣвушки живущей въ семьѣ. Даже и семья не ограждаетъ теперь отъ паденiя. Сколько же ихъ, несчастныхъ, гибнетъ одинокихъ, не имѣющихъ гдѣ голову преклонить, иногда просто отъ нищеты и голода. Посмотрите на нихъ вечеромъ на Невскомъ пpocпeктѣ, прислушайтесь къ тому подавленному воплю отчаянiя, съ какимъ зовутъ онѣ васъ къ себѣ, зовутъ для того, чтобы назавтра имѣть возможность утолить голодъ кускомъ чернаго хлѣба и двухкопѣечной селедкой, вспомните, что даже эти усилiя ихъ часто остаются бесплодными, и подумайте, гдѣ корень этого зла? Конечно, много есть между ними недостойныхъ, насквозь пропитанныхъ цинизмомъ личностей, много есть такихъ, которыя принялись за это ремесло только вслѣдствiе лѣни и низкихъ потребностей испорченной натуры, но между ними ecть хотя десятая, хотя двадцатая часть женщинъ, дошедшихъ до такого положенiя тѣмъ путемъ, который я указала. Вспомните, что не одна изъ нихъ бросалась уже въ Неву, — это говорятъ намъ оффицiальныя данныя, — и сообразите, что рѣшиться на такой конецъ можетъ только женщина, сознающая всю глубину стыда и позора, въ которую она погрузилась. А было нѣкогда для этихъ женщинъ время, исполненное молодыхъ стремленiй и мечтанiй, время святой привязанности къ другому существу и горячихъ надеждъ на счастье, время молитвы и христiанскихъ упованiй, наконецъ...

Но вы можете возразить мнѣ, что вы лично слышали отъ многихъ женщинъ, что онѣ вовсе не хотятъ выходить замужъ. Да, и я сама слышала такiя слова и скажу вамъ, что отвѣчала на нихъ этимъ женщинамъ: — Неправда. Неправда, современныя женщины, что вы не желаете для себя брака; напротивъ, своя семья составляетъ предметъ вашихъ тайныхъ и самыхъ горячихъ желанiй; вы очень хорошо понимаете, что прочное счастье немыслимо для васъ внѣ брака и семьи. Вы знаете, что выйдя счастливо замужъ, вы сами сейчасъ же откажетесь отъ всѣхъ вашихъ правъ и чувствуете, что будете прекрасными женами и любящими матерями, словомъ — женщинами въ полномъ значенiи этого слова. Но, понятно, что когда вы не встрѣчаете въ современомъ мужчинѣ никакихъ стремленiй въ этомъ смыслѣ и никакого вниманiя къ вашимъ личнымъ достоинствамъ, вы принуждены храбриться и заявлять, что будто сами не желаете для себя семьи. Понятно, что когда самыя теплыя и нѣжныя чувства ваши оскорблены, вы затаили ихъ глубоко въ душахъ вашихъ и боитесь выказать ихъ, потому что въ противномъ случаѣ ихъ осмѣютъ и забросаютъ грязью современные русскiе люди. Вы точно также какъ и свѣтскiя женщины любите изящный костюмъ и красивую прическу — чувство красоты и изящнаго развито въ васъ образованiемъ, — вы также какъ тѣ богатыя счастливицы любите и оперу, и концертъ, и балъ, и кругъ людей, собравшихся около васъ для того, чтобы полюбоваться вашей красотой и блестками вашего остроумiя. Вы не обижены природой и Богомъ, въ васъ есть эти привлекательныя стороны и вы готовы были бы дать имъ развитiе, но судьба осудила васъ вѣкъ не знать законныхъ удовольствiй женщины, и вотъ вы именно потому, что любите все это, начинаете отрицать все это. Вы боитесь показаться смѣшными, высказывая откровенно то, что быть можетъ едва шевелится въ душахъ вашихъ, подавленное нуждою и горемъ. И въ самомъ дѣлѣ, не смѣшно ли было бы, еслибы какая нибудь учительница народной школы или прикащица изъ магазина, получающая 150 р. въ годъ, вдругъ заявила бы претензiю на свою долю въ удовольствiяхъ жизни? И вы, бѣдныя, современныя русскiя женщины, принуждены, если хотите оставаться честными, выставлять на глаза людей только то, что есть въ вашей натурѣ грубаго, суроваго и жесткаго, и для этого вы стараетесь приравняться къ мужчинѣ, походить на него даже внѣшнимъ видомъ.

Да, князь, вовсе не сами женщины выискали для себя исканiе самостоятельности; вѣрьте, что почти каждая изъ нихъ съ радостью откажется отъ своего независимаго положенiя и будетъ тѣмъ, чѣмъ вы хотите, чтобы была и чѣмъ должна быть русская женщина. Жизнь выводитъ ихъ на эту дорогу, жизнь заставляетъ ихъ самихъ добывать себѣ хлѣбъ, который онѣ прежде получали отъ другихъ, — платя за него пользою, приносимою ими семьѣ, — и для этого–то добыванiя, для этой борьбы однѣ изъ нихъ облачаются въ роскошные наряды, прiобрѣтаемые цѣною безпробуднаго голода; другiя — въ непривлекательную жесткую броню. Конечно, броня эта отъ времени вростаетъ въ тѣло и можетъ окончательно изуродовать, испортить его. Въ больномъ же тѣлѣ не можете быть здоровой души — такъ говорили еще римляне. Какъ же спасти русскую женщину, какъ же помочь злу? Однихъ словъ тутъ мало, здѣсь нужно дѣло, дѣло, — и сейчасъ же; иначе будетъ поздно.

Л. Ю. Кохнова.

(Окончанiе будетъ).

_______

ВОСКРЕСНЫЕ РАЗСКАЗЫ.

III^*).

ИЗЪ ОКНА ВЪ ОКНО.

(дневникъ выздоравливающей дѣвушки).

Наконецъ сегодня мнѣ позволили встать съ этой противной кровати... Какою стала я слабой и безпомощной! Еще недавно сильная, живая, веселая — я теперь теперь едва, едва могла дойти, опираясь на руку милаго стараго доктора, къ окну, у котораго уже стояло мягкое, покойное кресло... Какъ мнѣ прiятно думать, что еще чрезъ нѣсколько дней и я буду здорова. Здорова... свободна! Отъ одной этой мысли на меня пахнуло свѣжимъ воздухомъ зеленыхъ полей... Здорова — свободна! Для измученной, больной груди моей казалось уже не хватало воздуху въ этой приглядѣвшейся мнѣ спальнѣ...

А тутъ, какъ нарочно, откуда–то донеслись до меня раздражающiе звуки фортепьяно... Они лились все громче и громче, охватывая душу какимъ–то необъяснимымъ предощущенiемъ близкаго свѣтлаго счастья. Мнѣ кажется, такъ узникъ, ожидающiй свободы, долженъ слушать вольную пѣсню, яркую, беззавѣтную пѣсню, неудержимо рвущуюся изъ могучей груди за высокою стѣною тюрьмы. Я была такимъ же узникомъ, когда, приподнимая бѣлую занавѣску, пристально вглядывалась сквозь закоптѣлыя стекла окна въ тихiй, пустой переулокъ...

Какое это радостное, всеохватывающее чувство: увидѣть снова улицу, людей, небо...

Право, стоитъ еще разъ заболѣть, чтобы вновь переиспытать всѣ эти ощущенiя. Точно тебя, заживо погребенную, вдругъ вырыли изъ темной, ужасной могилы. Деревянная крышка длиннаго, узкаго гроба отброшена и разомъ цѣлый снопъ радостныхъ дневныхъ лучей блеснулъ въ твои глаза, которые уже смежились въ послѣдней, предсмертной агонiи... Ты протягиваешь руки къ милымъ и дорогимъ людямъ и каждое ихъ слово, взглядъ, движенiе, каждая улыбка и слеза, каждый листокъ этихъ деревьевъ, каждая капля этой свѣжей росы, каждая травка этихъ полей говорятъ тебѣ: живи, живи съ нами, милая, дорогая!

Ахъ, какое это прекрасное чувство!..

* _* *

Не понимаю, отчего докторъ не позволялъ мнѣ смотрѣть въ зеркало. Правда, я похудѣла ужасно. Черты лица заострились, румянецъ исчезъ, — да вѣдь я никогда и не была красавицей. Даже теперь я кажусь сама себѣ лучше. Глаза глядятъ добрѣе и мягче, губы потеряли то насмѣшливое, смѣлое выраженiе, которое такъ не нравилось многимъ. А волосы — единственное мое сокровище — также пышны и гycты, какъ и прежде... Странно, право, заботиться о своей наружности той, передъ которой лежитъ еще цѣлая жизнь труда и борьбы съ нищетою и одиночествомъ. Чтò я такое?.. Когда послѣднiя средства мои изсякнутъ (а болѣзнь сильно ихъ истощила), придется примкнуть къ цѣлому легiону алчущихъ и жаждущихъ хлѣба насущнаго гувернантокъ, учительницъ музыки, компаньонокъ. Для того, чтобы вбить въ какую нибудь дѣтскую головку четыре правила ариѳметики, да основанiя французскаго языка, право, не нужно быть хорошенькой.

Я не могу думать безъ ужаса объ этой жизни. Постоянно носи маску въ чужой и посторонней для тебя семьѣ, заботься о томъ какъ бы не возбудить противъ себя приживалокъ и слугъ!.. И главное всегда и вездѣ быть одинокою... Никому нѣтъ до тебя дѣла, никто и не заинтересуется кáкъ живется тебѣ. Вѣдь ни одинъ человѣкъ не заѣхалъ провѣдать меня, когда я лежала здѣсь одна–одинешенка, безсильная, грустная, больная. Нѣтъ ничего хуже этого отрѣшенiя отъ жизни. Право, еслибы не добрый мой докторъ, каждый вечеръ заѣзжавшiй ко мнѣ на цѣлые часы, я кажется могла бы умереть только отъ одной скуки...

Сегодня я прочла чтò написала въ дневникѣ. Какая я стала нервная и малодушная. Не прошло и дня какъ восторженное чувство и смѣлая надежда смѣнились сѣренькою, монотонною грустью...

Я, мнѣ кажется, похожа на того узника, который всюду и на свободѣ носитъ съ собою тюрьму свою — въ сердцѣ.

Впрочемъ, сегодня и день такой мглистый, мрачный. То накрапыпаетъ мелкiй, доводящiй до одури дождь, то стелется какая–то мгла. Ни одного луча, ни одного лоскутка голубаго неба... А вечеръ! Господи, какой это скучный тоскливый вечеръ! Грудь какъ то жметъ, голова тяжела, вся кругомъ облекается въ какiя то мрачныя краски. Теряется вѣра въ жизнь. Закроешь глаза — передъ тобою встаютъ обрывками воспоминанiя, и какiя тяжелыя воспоминанiя... Не знаешь куда и дѣваться отъ нихъ. Возьмешь книгу — строки мѣшаются въ глазахъ, работа падаетъ изъ рукъ, да и руки еще не окрѣпли.

Право, зачѣмъ я осталась жива!.. Кому и на чтó нужна я?

Милый, добрый докторъ! Какъ заботливо сегодня онъ всматривался въ мои глаза. Онъ точно родной. Сѣлъ, читалъ долго, пока я не уснула... Онъ возится со мною точно съ любимымъ ребенкомъ...

— Вы, говоритъ, опять хандрить начали. Смотрите, я вѣдь и ѣздить перестану къ вамъ. А у самого слезы на глазахъ — благо еще, что синiе очки выручаютъ!.. Не тоскуйте же, моя дорогая. Все можетъ устроиться лучше, чѣмъ вы думаете... Право, тонъ, музыка этихъ словъ помирила меня съ жизнью, я успокоилась и могла внимательно слѣдить за чтенiемъ. И какую прелестную поэму читалъ онъ... Эта Лида, этотъ Децiй... Марцеллъ... А образы! Нѣкоторые и до сихъ поръ остались въ головѣ моей... Вотъ они какъ живые стоятъ передо мною:

.... было

Внѣ Рима... Солнце заходило

И онъ указывалъ на Римъ...

Самъ на гopѣ стоялъ... Открытый,

Высокiй лобъ... Народъ кругомъ...

И мы подъѣхали верхомъ

Съ прогулки... «Змѣй многоочитый», —

Онъ восклицалъ, — «ты мiръ земной,

Обвивъ, сдавилъ его собой,

И здѣсь, на семихолмьи въ Римѣ,

Въ златомъ вѣнцѣ и дiадимѣ

Главой покоится своей»...

Я оглянулся: блескъ заката,

Весь вѣчный городъ, блескъ огней,

Златая кесарей палата,

Водопроводы, виллы... змѣй! —

Великолѣпное сравненье..

* _* *

Я перечитала сегодня все написанное вчера и невольно упрекнула себя. Какъ я несправедлива! Вѣдь и въ моемъ прошломъ было нѣсколько свѣтлыхъ лучей... Не любви — нѣтъ! Когда нибудь я подѣлюсь своими воспоминанiями съ моимъ старымъ другомъ.

А старый другъ меня удивилъ сегодня. Кто бы могъ предполагать это!

Оказывается, что мой докторъ былъ когда то большой руки головорѣзомъ. Этотъ любящiй и спокойный старикъ — лѣтъ тридцать тому назадъ носилъ военный мундиръ, равнодушно видѣлъ битвы, хладнокровно шутилъ когда рядомъ лилась кровь и прямо въ лицо ему летѣли брызги мозга... И тотъ же человѣкъ, увидѣвъ больную, чахоточную дѣвочку, умиравшую въ больницѣ, кинулъ службу, обѣщавшую ему блестящую карьеру впереди и сталъ заниматься медициной. Теперь онъ, по его словамъ, большой руки трусъ...

Сегодня онъ явился ко мнѣ сiяющiй.

— День славный и я позволяю вамъ открыть окно!..

Въ одну минуту зимняя рама была вынута — и цѣлый снопъ яркихъ лѣтнихъ лучей ворвался въ мою комнату. Я жадно дышала уличнымъ воздухомъ, съ упоенiемъ слѣдила за свѣтлою искоркой бѣлаго голубя, тонувшаго въ ярко–синемъ небѣ, за игрою свѣта на стѣнахъ противуположнаго дома. А это серебряное облачко, такъ привольно раскинувшееся въ высотѣ, а эти верхушки сосенъ, виднѣющiяся изъ за заборовъ... А эти пышные олеандры — цѣлыми кистями крупныхъ цвѣтовъ алѣющiе въ окнѣ напротивъ...

Нѣтъ, жизнь хороша! Какое, право, счастiе пройти по этимъ улицамъ въ свѣту и теплѣ лѣтняго дня, окунуться въ суету, шумъ и движенiе!..

Когда я оглянулась назадъ, доктора уже не было. Мой старикъ не любитъ когда его благодарятъ.

* _* *

Отъ нечего дѣлать я занялась наблюденiемъ: чтó дѣлается въ комнаткѣ, окно которой выходитъ какъ разъ напротивъ моего. Переулокъ такъ узокъ, что всякая подробность этого убогаго угла рисуется передо мною чрезвычайно отчетливо.

Прежде всего мнѣ кинулась въ глаза грацiозная женская фигура. Она или работаетъ у окна, или возится съ ребенкомъ. Простенькое, холстинковое платье такъ красиво охватываетъ ея молодыя формы, въ самой комнаткѣ кругомъ замѣтна такая чистота, что всякая мысль о бѣдности невольно исчезаетъ и хочется вѣрить, что въ этомъ мирномъ прiютѣ царитъ покойное счастiе и довольство.

Одно что меня ставитъ въ тупикъ. Это — грустные глаза моей сосѣдки. Крупные, сѣрые, они дышать какою–то безнадежностью, какою–то внутреннею болью. Какъ печально она улыбается своему ребенку, когда онъ протягиваетъ къ ней полныя розовыя ручки... И что это за прелестный ребенокъ! Какъ то она поднесла его къ окну. Онъ слегка прищурился отъ свѣта, заболталъ маленькими ножками и звонко смѣясь откинулся на грудь матери. А мимолетный золотистый лучъ уже охватилъ и эту милую дѣтскую головку съ вьющимися волосами и такими же крупными какъ у матери глазами, и шаловливо протянутую къ цвѣтамъ рученку, и круглую мохнатую голову громадной собаки, дополнявшей эту идиллическую картину...

Право, чѣмъ больше смотришь на эту молодую мать, тѣмъ болѣе пробуждается въ сердцѣ участiя къ ней и къ ея ребенку. Нужно видѣть какъ она слѣдитъ за каждымъ его движенiемъ, какъ она цалуетъ его, какъ поправляетъ его маленькiя кудри. Баловникъ повидимому хорошо понимаетъ свою силу. Онъ то хватаетъ рученкой ея губы, то цѣпляется за ея волосы, то безжалостно теребитъ мягкiя уши добродушнаго пса, то запускаетъ пальцы въ его кудлатую шерсть...

Она ждетъ кого–то.

Нѣсколько разъ она выглянула въ окно направо и налѣво и отходила отъ него съ обманутою надеждою на лицѣ...

— Довольно вамъ! вдругъ послышалось за мною и мой добрый деспотъ–докторъ заперъ окно и опустилъ занавѣску. Постепенность прежде всего. Сразу утомлять нервы вредно... Тѣмъ болѣе что уже скоро и вечеръ.

Дѣйствительно, въ розовыхъ, насквозь пронизанныхъ золотыми лучами тучкахъ заходило солнце. Выше подымались тѣни вечера и едва колеблясь подъ листвою сосенъ, виднѣвшихся изъ за высокой ограды, ползла темная, слѣпая ночь... Я приподняла край занавѣски: въ окнѣ напротивъ мерцалъ огонекъ; въ желтомъ блескѣ его, наклонясь надъ работою, сидѣла молодая мать...

— Довольно, говорятъ вамъ...

* _* *

Новое открытiе! Только что я встала — сейчасъ же разумѣется къ окну (къ счастiю, уже хожу безъ помощи доктора). Утро было славное, прохладное, бодрящее, возбуждающее... Не успѣла я отворить еще окна совсѣмъ, какъ ко мнѣ влетѣла ласточка и радостно дрогнувъ крыльями вынеслась опять на волю, чернѣя на свѣтлой синевѣ неба. Счастливое предзнаменованiе!.. Понятно, прежде всего я заняла свой наблюдательный постъ и въ комнаткѣ, такъ заинтересовавшей меня вчера, увидѣла новое лицо. Это былъ молодой человѣкъ съ благороднымъ выраженiемъ красиваго, темною бородою опушеннаго лица. Онъ подошелъ къ окну и тогда я могла разсмотрѣть то же выраженiе тоски и унынiя въ его глазахъ, ту же печальную, безнадежную улыбку.

Въ прiютѣ идиллическаго спокойствiя повидимому не мало тѣней.

Съ какою любовью и изяществомъ онъ простился съ видѣнною уже вчера женщиной. Какъ она протянула къ нему свое (вѣроятно ихъ) дитя. Она что то говорила ему. Въ отвѣтъ онъ безнадежно покачалъ головою и вышелъ. По улицѣ онъ прошелъ быстро, но не настолько, чтобы я не могла замѣтить старенькаго, поношеннаго сюртука и старенькой шляпы. Жена его (вѣрно это его жена) сейчасъ же сѣла за работу и не отрывалась отъ нея въ теченiи нѣсколькихъ часовъ. Потомъ опять явился на сцену маленькiй деспотъ ребенокъ, съ своими безпокойными рученками и звонкимъ смѣхомъ. За нимъ, будто старая нянька, виднѣлась собака...

Долго не было ничего особеннаго... Я было ужъ принялась за книгу, какъ вдругъ издали, изъ небольшаго красиваго дома донеслись ко мнѣ полные обаянiя и нѣги звуки: чей то голосъ пѣлъ незнакомую мелодiю, какъ бы пробуждая въ моей душѣ вѣру въ жизнь и бодрость. Пѣсня на мою сосѣдку произвела совершенно противоположное впечатлѣнiе. Она поникла головою, она даже плакала... Бѣдная, какъ мнѣ жаль ee! Такъ бы и хотѣлось сказать ей: «открой мнѣ свою душу, и если ты несчастна, станемъ плакать вмѣстѣ". Во все это время собака, положивъ голову на ея колѣни, тщетно хотѣла обратить на себя ея вниманiе. Только крикъ ребенка заставилъ ее очнуться. Она быстро отерла слезы и скоро на ея лицѣ мерцала та же болѣзненно печальная улыбка.

Съ какою естественной, непринужденной грацiей она дѣлаетъ все за что ни возьмется. Я видѣла какъ она перестанавливала съ окна на окно цвѣты, какъ убирала комнату, какъ укладывала спать свое дитя, какъ кормила его грудью...

Потомъ она, какъ и вчера, начала волноваться, вѣроятно ожидая мужа. Вотъ и онъ самъ быстро прошелъ по противоположной сторонѣ улицы... Шаги его замедлились и стали неровны у самыхъ воротъ этого дома. Въ воротахъ онъ даже прiостановился съ какою то странною нерѣшительностiю. Я напряженно вглядывалась въ окно ихъ комнаты... Вотъ она услышала его шаги и кинулась къ дверямъ. Какъ онъ робко вошелъ! Они не обмѣнялись ни однимъ словомъ. Онъ только взглянулъ на нее — но какимъ холоднымъ, равнодушнымъ ко всему отчаянiемъ дышалъ этотъ взглядъ. Лицо его было словно искажено судорогами... Онъ прошелъ мимо нея и словно преступникъ склонился на колѣна передъ колыбелью ребенка... Плакалъ ли онъ — не знаю. Я знаю только, что она не плакала. Когда она обернулась ко мнѣ, я взглянула прямо въ ея лицо и замерла. Оно покрылось какимъ то землистымъ оттѣнкомъ, и разомъ подъ этими, словно застывшими глазами глубоко и рѣзко легли черные круги...

Не было силъ смотрѣть на нихъ долѣе... Я заплакала сама и отошла отъ окна.

Вечеромъ докторъ остался недоволенъ мною.

— Что это съ вами опять?.. Вы вѣрно волновались опять? и онъ пытливо взглянулъ въ мое лицо.

Разумѣется я ему не сказала ни слова. Мой милый тиранъ разомъ бы приказалъ вставить опять зимнюю раму, а тогда — прощай мои наблюденiя!..

Весь вечеръ я волновалась. Нервы были разстроены. Докторъ чуть не плакалъ, глядя на меня.

Чтó дѣлалось въ это время тамъ, напротивъ?..

Чего бы я не дала чтобы знать объ этомъ!.. Нѣсколько разъ я порывалась открыть окно, да боялась доктора. Онъ по обыкновенiю выждалъ пока я не заснула и только тогда оставилъ меня...

* _* *

Сегодня идетъ опять несносный дождь. У меня окно заперто, а у сосѣдки оно даже занавѣшено. Какая тоска! Хоть бы докторъ пришелъ скорѣе. Все бы душу отвела...

А странное, право, чувство. Это не чувство дружбы и благодарности. Мнѣ безконечно дорогъ этотъ добрый деспотъ. Каждое его слово, даже когда онъ бранитъ меня, пронизаетъ меня необъяснимымъ волненiемъ. Право, если бы ему было не пятьдесятъ, а тридцать лѣтъ, я бы подумала, что влюблена въ него. Впрочемъ, чтò я понимаю въ любви! За мной никто и никогда не ухаживалъ, да и я никѣмъ не увлекалась. Разъ только... Ну, да эта старая быль... давно позабытая, глубоко схороненная!..

Мнѣ какъ то легко и весело при немъ. Безъ него одиночество ужасно для меня. Я такъ привыкла къ этимъ чернымъ съ просѣдью волосамъ, синимъ очкамъ, доброму лицу, что съ сожалѣнiемъ встрѣчаю свое выздоровленiе... Ему незачѣмъ будетъ ходить ко мнѣ тогда... Да и онъ сталъ какъ то раздражителенъ въ послѣднее время...

А дождь все идетъ и идетъ не переставая...

Вечеромъ въ комнатѣ у сосѣдки опять было темно... Что то тамъ дѣлается теперь? Бѣдные, какъ мнѣ жаль ихъ!..

— Вы знаете англiйскiй языкъ? огорошилъ меня нежданно докторъ, входя ко мнѣ вечеромъ.

— Нѣтъ.

— А еще въ гувернантки готовитесь. Хороша гувернантка!.. Хотите я васъ учить стану! И на лицѣ у него отразилось какое то внутреннее безпокойство...

— Мнѣ совѣстно васъ...

— Это еще откуда совѣсть? Предлагаютъ, такъ берите... По рукамъ, что ли, дитя мое?

Нѣжный, мягкiй тонъ послѣднихъ словъ рѣшилъ все... Я согласилась и оба мы разомъ просiяли.

«Значитъ, мы будемъ и впередъ видѣться!" невольно блеснуло въ моей головѣ...

Потомъ началось чтенiе. Онъ окончилъ Диккенсову «Крошку Дорритъ".

— Ну, а вы согласились бы связать свою судьбу съ судьбою старика? неожиданно спросилъ онъ, когда страница романа была прочитана... Вы сдѣлали бы какъ крошка Дорритъ?.. Я вспыхнула и ничего не отвѣчала...

— Что же вы молчите?

Неожиданно для самой себя я залилась слезами. Это произвело необычайный эффектъ.

Докторъ кинулся ко мнѣ, успокоивалъ и ласкалъ меня какъ дитя...

Странно, этотъ нѣжный голосъ, эти ласки были для меня особенно прiятны.

Да оно и понятно!

Я всегда была одинокою дѣвушкой и никто такъ тепло, искренно и мягко не относился ко мнѣ.

Разъ только... Ну, да это старая, давно забытая быль!..

— Все ваши нервы! Завтра опять въ кровати оставлю, пригрозилъ докторъ, прощаясь со мною.

Я долго думала по его уходѣ, потушивъ свѣчи и словно окаменѣвъ въ своемъ креслѣ. Я не понимала чтò дѣлалось въ это время съ моимъ сердцемъ... Потомъ я заглянула въ окно моей сосѣдки. Тамъ было также темно какъ и прежде... А дождь все шелъ, обливая стекла и стѣны домовъ, тротуары, улицу...

Я заснула поздно и видѣла странные сны...

* _* *

Какое чудное утро было сегодня. Теплое, покойное. Воздухъ былъ такъ прозраченъ, что не смотря на даль я видѣла надъ крышами домовъ сверкающiй адмиралтейскiй шпицъ. Какая–то нѣга невольно охватывала меня лѣнью и дремой. Грохотъ проѣзжавшаго мимо извощика, визгливыя выкрикиванiя старьевщиковъ, назойливый напѣвъ разбитой шарманки все не казалось диссонансомъ, все вѣяло на душу какою–то милою, знакомою, старою былью. Яркiя картины вставали въ памяти, будущее казалось такъ свѣтло и отрадно. Бодрость и сила росли въ груди...

И сразу все померкло!

Я ждала, когда откроется окно у моей сосѣдки... Вотъ наконецъ худенькая бѣлая ручка подняла штору и проворно въ теплый уличный воздухъ выдвинулись усѣянныя крупными алыми цвѣтами вѣтви олеандровъ. Казалось, я черезъ переулокъ, здѣсь у себя слышала ихъ тонкое благоуханiе... И наконецъ въ окнѣ показалось лицо молодой матери...

Оно ошеломило, поразило меня. Я стояла какъ вкопанная, держась за подоконникъ, сердце порывисто билось... Я не могла отвести глазъ отъ этой женщины. Господи! Какъ она измѣнилась въ эти два дня! Какъ похудала... Глаза стали какъ то еще больше, въ ея чертахъ, словно извивы холодной змѣи, лежало глубокое, безпредѣльное отчаянiе. Землистый оттѣнокъ лица сталъ еще замѣтнѣе... Какъ немощно она опустилась у окна — на стулъ. Какъ безнадежно поникла эта хорошенькая когда то головка!.. Руки вытянулись вдоль колѣнъ, грудь ея подымалась неровно и медленно.

Онъ подошелъ къ ней. На его неподвижномъ отъ горя лицъ не дрогнулъ ни одинъ мускулъ. Такъ приговоренный къ смерти ждетъ послѣдняго часа.

Мнѣ было хорошо видно какъ она связала въ одинъ узелъ свое платье, бросила туда какiя то вещи, нервно скорѣе оборвала, чѣмъ сняла серьги съ ушей, медальонъ висѣвшiй на ея груди — и все передала ему. Машинально, какъ автоматъ, онъ взялъ узелъ и вышелъ.

Странно. Когда онъ проходилъ по противоположной сторонѣ улицы — я могла бы поручиться, что онъ ничего не видитъ и ничего не слышитъ. А между тѣмъ шаги его были ровны, не спѣшны и не особенно медленны. Онъ шелъ какъ и всѣ. Проходя мимо меня, онъ какъ автоматъ поднялъ голову, взглядъ его скользнулъ по моему окну, по моему лицу, — но даю слово, что онъ не замѣтилъ ни того, ни другаго...

Я стояла прислонясь къ окну и кажется плакала, когда чья–то рука легла на мое плечо.

— Это еще что! А я ломаю голову, отчего ей хуже да хуже; а она изволитъ тутъ сантиментами заниматься. Боже! Да вы въ слезахъ, дитя мое!

Милый мой докторъ отвелъ меня отъ окна и самъ занялъ мое мѣсто.

Сначала я на лицѣ его видѣла одно недоразумѣнiе. Наконецъ онъ замѣтилъ головку женщины напротивъ, съ минуту внимательно поглядѣлъ на нее, и разомъ обернулся ко мнѣ.

Въ его глазахъ было что то мягкое, болѣзненное... Онъ протянулъ ко мнѣ руку и я упала, рыдая, къ нему на грудь.

— Хорошее же для васъ нашелъ я развлеченiе, нечего сказать! Вотъ тебѣ и окно... Кто она?

— Не знаю.

— Все равно — она несчастна. Ребенокъ... молодая... нищета. И давно съ ней?

— Съ перваго дня, какъ я увидѣла ее.

— Бѣдная! Мужъ есть?

— Да.

— Молодой... честный нищiй!.. Нужно помочь.

— Дорогой другъ мой, подите къ нимъ!.. Они вѣдь одни... одиноки.

— А вы почему знаете?

— Къ нимъ никто, никто не заглядывалъ въ эти дни...

— Нечего дѣлать. Вы изъ меня дѣлаете все, что хотите.

Бѣдный другъ мой! Я давно видѣла, что и безъ моей просьбы онъ рвался туда, въ этотъ убогiй уголъ!

Спустя минуту, онъ уже входилъ въ комнату сосѣдки.

Я какъ будто прикованная стояла у окна. Я видѣла, какъ вдругъ быстро поднялась эта женщина и съ недоумѣнiемъ взглянула на доктора. Что они говорили я не могла слышать. За то я видѣла, какъ лицо его озарилось вдругъ кроткою, доброй улыбкой, какъ на его носу запрыгали очки, какъ онъ протянулъ къ ней руки и какъ она склонилась къ нему, словно подкошенная. Онъ поднялъ ее на руки какъ ребенка и осторожно посадилъ въ кресло... Онъ далъ ей выплакаться, потомъ спросилъ что то и записалъ къ себѣ въ памятную книжку. Я видѣла, какъ затѣмъ рука его гладила ея бѣдную головку, какъ онъ взялъ дитя и положилъ его на колѣна его матери. Я видѣла въ эту минуту его лицо — оно казалось и молодо, и красиво....

Потомъ онъ вышелъ, потомъ онъ быстро подошелъ къ моему окну.

— Сегодня вечеромъ я не буду у васъ. Заприте окно и опустите штору. За послушанiе завтра услышите хорошiя вѣсти... Заприте же окно — и до свиданiя... Не скучайте, дитя мое!..

Завтра!.. Чтó то онъ услыхалъ тамъ?

Завтра! Это завтра не давало мнѣ покою. Я ждала его, я волновалась, ходила едва–едва изъ угла въ уголъ, старалась думать о другомъ и не могла. Я пробовала читать книгу — и бросила ее на второй страницѣ. Наконецъ обезсиленная я кинулась въ кровать и заснула...

Когда я проснулась, былъ уже вечеръ. Въ моей комнатѣ стояла тьма. Въ ея углахъ какъ будто что то шевелилось. Мнѣ было тяжело. Голова кружилась, сердце ныло и долго еще я лежала въ кровати недвижная и безмолвная... Мнѣ хотѣлось подойти къ окну — и я не рѣшалась. Я обѣщала доктору ждать завтрашняго дня — и исполнила это...

* _* *

Сегодня — конецъ моему дневнику и начало — моему счастью...

Господи! Какой это радостный, веселый день... Я еще и до сихъ поръ не могу опомниться ото всѣхъ пережитыхъ мною ощущенiй! Точно изъ тьмы я выведена на свѣтъ. Глаза невольно смыкаются, я ничего и никого не вижу, только чувствую, каждымъ нервомъ, каждой фиброй своей чувствую, что кругомъ хорошо и легко, что всѣ вокругъ меня счастливы и безмятежны!.. Тѣни исчезли, надо мною раскинулся спокойный, ослѣпительно сiяющiй полдень... Всюду вѣетъ полнотою, трепетомъ жизни, хочется яркихъ звуковъ, веселыхъ пѣсенъ!..

Правда, будетъ вечеръ — но я не боюсь его. Сегодня солнце должно зайти на чистомъ, золотисто–аломъ небѣ. Ночь будетъ ясная и лунная, утро наступитъ и опять принесетъ съ собою спокойный, безмятежный день!..

Когда я пишу эти строки, прямо противъ меня сидитъ и слѣдитъ за каждымъ моимъ движенiемъ мой... Впрочемъ, это потомъ, это потомъ, начну съ самаго начала.

Встала я рано. Безсонная ночь прошла не безслѣдно. Синiе круги подъ глазами, слабость... Что же я все о себѣ, да о себѣ — довольно!

Цѣлое утро я просидѣла у окна. Цѣлое утро я не сводила глазъ съ улицы ожидая чего–то. Въ комнатѣ напротивъ дѣлалось тоже что то необычайное. На лицахъ у несчастныхъ, невѣдомыхъ мнѣ, друзей моихъ выражалось какое–то тоскливое ожиданiе. Маленькiй, розовенькiй и толстый, какъ вербный херувимъ, деспотъ недоумѣвалъ вѣроятно о причинахъ общаго невниманiя къ нему и по неволѣ примирился съ этимъ. Даже водолазъ какъ–то растерянно глядѣлъ въ окно, размышляя и жмурясь, точно нашъ учитель россiйской словесности въ пансiонѣ. Нѣсколько разъ онъ порывался лаять, но лаялъ почтительно, точно давая этимъ знать, что онъ состоитъ при мѣстѣ, что онъ на лицо и ждетъ дальнѣйшихъ приказанiй...

Я уже хотѣла отойти отъ окна, какъ вдругъ на улицѣ послышались шаги. Я чуть не упала за окно, увидя моего милаго, добраго, стараго друга («пожалуйста, милостивый государь, не засматривайте чтó я пишу и не цалуйте моихъ рукъ... ну, да, разумѣется, стараго; чтожъ развѣ вы молоды?”) моего милаго, добраго, стараго друга рядомъ съ какимъ–то высокимъ, статнымъ и сѣдымъ джентльменомъ. Они шли, горячо разсуждая о чемъ–то. Я хотѣла крикнуть имъ что–то, да вспомнила, что старый, («опять, я васъ прошу не цаловать моихъ рукъ, противный, старый, злой тиранъ!") другъ запретилъ мнѣ вчера сидѣть у окна и спряталась словно мышь за уголъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда онъ оглянулся на мое окно. Онъ показалъ на него своему спутнику и затѣмъ оба они вошли въ ворота того дома.

Тутъ ужъ я не отрывалась отъ окна.

Я видѣла какъ молодые мужъ и жена кинулись къ дверямъ, какъ они замерли на минуту и потомъ разомъ опустились на колѣни передъ старымъ джентльменомъ. Я видѣла, какъ мать протянула къ нему свое дитя. Я видѣла, какъ этотъ сильный и рослый господинъ долженъ былъ опереться на руку доктора, отъ волненiя. Потомъ я видѣла... Нѣтъ, я ничего не видѣла, а только рыдала, какъ рыдали тамъ они отъ счастья, отъ радости!

Когда они всѣ пришли ко мнѣ (водолазъ также былъ съ ними) — я была глупой плачущей дѣвушкой. Но у меня никогда не выйдетъ изъ памяти этотъ словно надорванный, весь проникнутый внутреннею дрожью голосъ, благодарившiй меня за то, что я вернула отцу его дочь. Я никогда не забуду какъ этотъ суровый отецъ цаловалъ мои руки. Какъ это веселое дитя уцѣпилось за меня и не хотѣло выпустить моихъ волосъ... Я никогда не забуду, какъ эта добрая, большая, мохнатая собака послѣ всѣхъ подошла ко мнѣ и положивъ лапы на мои плечи, словно хотѣла этимъ выразить также и свою признательность ото всего своего добраго собачьяго сердца!..

— И это все? спрашиваетъ меня съ упрекомъ мой старый докторъ.

— Чего же еще вамъ нужно?

— Ну, а дальше чтò было? Запиши же какъ пятидесятилѣтнiй глупый человѣкъ объяснился въ любви передъ восемнадцатилѣтней шалуньей. Какъ шалунья, неожиданно заплакавъ, кинулась ему на шею, какъ глубоко счастливы были они... Какъ онъ цаловалъ ея руки, ея волосы, какъ онъ просидѣлъ у ней до вечера...

Да, мы теперь счастливы.

Не смѣйтесь надъ моимъ сѣдымъ мужемъ. Когда бы вы знали, какъ знаю я, сколько доброты въ этой честной и прекрасной душѣ — вы бы гордились имъ, боготворили его, какъ горжусь имъ и боготворю его я.

Да, я счастлива и молю Бога, чтобы эгоизмъ любви не заставилъ меня позабыть сколько еще есть кругомъ бѣдныхъ, скорбныхъ, измученныхъ людей. Сколько сердецъ нуждается въ утѣшенiи, сколько горя ждетъ помощи и братскаго привѣта.

Молитва моя сегодня будетъ коротка. Я буду молиться, чтобы Богъ всѣмъ недужнымъ и истомленнымъ людямъ послалъ такое же кроткое, мирное счастье, чтобы усталые странники, проходя тернистымъ путемъ, скорѣе бы достигали родимаго прiюта, откуда поднимается къ синему небу знакомый дымокъ, гдѣ весело звучатъ дѣтскiй смѣхъ и дѣтскiя пѣсни, и у самаго порога котораго стоитъ вся облитая солнцемъ, приложивъ ладонь къ глазамъ и глядя на пыльную дорогу — подруга, его дорогая, милая подруга...

И да царитъ братская любовь повсюду, гдѣ бьются человѣческiя сердца неизмѣнно, вѣчно и безраздѣльно!

В. Н. Д.

______

КЪ ВОПРОСУ О СЛАВЯНОФИЛАХЪ.

(Окончанiе).

Среди первыхъ препинанiй западниковъ съ славянофилами, Грановскiй, въ концѣ 1844 или началѣ 1845 года, на своей лекцiи въ университетѣ, сказалъ къ чему–то студентамъ, что явились въ Москвѣ люди, которые вмѣсто того, чтобъ идти впередъ, зовутъ русское общество назадъ, и вынувъ изъ могилы мертвый трупъ, хотятъ его оживить^*).

Вслѣдъ за выходкою Грановскаго на лекцiи, въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ" напечатана былa статья о Бретани и ея жителяхъ, которая заключалась нѣсколькими словами въ томъ же смыслѣ. Статья приписывалась также Грановскому, но послѣ сдѣлалось извѣстнымъ, что она принадлежала тогдашнему редактору вѣдомостей, Е. Ѳ. Коршу.

Я написалъ отвѣтъ, который и былъ напечатанъ въ «Москвитянинѣ", принявшемъ тогда совершенно чистое славянофильское направленiе, имѣя редакторомъ Ивана Кирѣевскаго, главу славянофиловъ, по мнѣнiю г. Пыпина.

Въ отвѣтѣ не измѣнено, не прибавлено, не исключено ни одного слова, и слѣдовательно онъ призванъ торжественно настоящею profession de foi славянофильскою (которая, впрочемъ, соблюдалася и въ «Москвитянинѣ", впродолженiи шестнадцати лѣтъ отъ первой книжки до послѣдней). Во всѣхъ сочиненiяхъ старшихъ и младшихъ славянофиловъ, ни прежде ни послѣ, не было никогда никакого противорѣчiя съ этимъ отвѣтомъ.

Судя по статьѣ г. Пыпина, ясно, что мой отвѣтъ черезъ 30 почти лѣтъ не потерялъ своего смысла и можетъ быть возобновленъ съ прежнею цѣлью.

______

«Въ 25 нумерѣ «Московскихъ Вѣдомостей" (1845 г.) помѣщена статья подъ заглавiемъ «Бретань и ея жители" — статья прекрасно написанная, ясная, легкая, живая; я прочелъ ее съ большимъ удовольствiемъ, находя въ ней доказательство новаго увлекательнаго таланта, который появляется въ области русской словесности.

Но мое удовольствiе было не безъ примѣси: авторъ, воздавая хвалу западнымъ хроникамъ среднихъ вѣковъ, разсудилъ почему–то бросить тѣнь на наши, и какъ будто съ состраданiемъ произнесъ, что «среднiй вѣкъ не существовалъ для нашей Руси, потому что и Русь не существовала для него".

Въ 1830 годахъ, излагая, въ одномъ изъ журналовъ того времени, систему европейской исторiи Гизо, только что появившуюся у насъ, я имѣлъ честь замѣтить знаменитому профессору объ его односторонности, и сказать, что исторiи запада нельзя выразумѣть вполнѣ, не обращая вниманiя на другую половину Европы, на исторiю востока, шедшаго съ нимъ параллельно, востока, который представляетъ значительныя для науки видоизмѣненiя всѣхъ западныхъ учрежденiй и явленiй: точно такъ натуралистъ долженъ изслѣдовать всѣ произвѣденiя, всѣ виды, принадлежащiе къ одному классу, если хочетъ составить себѣ полное, основательное понятiе объ этомъ классѣ.

Не думалъ я, чтобъ чрезъ 15 лѣтъ, — когда наука ступила столько шаговъ впередъ, послѣ того какъ издано въ свѣтъ столько свидѣтельствъ, доведшихъ эту мысль до очевидной убѣдительности — пришлось мнѣ повторить тотъ же упрекъ своему соотечественнику, который, увеличивъ сверхъ мѣры ошибку, не можетъ даже привесть и оправданiй Гизо.

Не странно ли, въ самомъ дѣлѣ, чтобъ въ наше время, когда одна археографическая коммиссiя издала томовъ двадцать древнихъ документовъ, не говоря о частныхъ трудахъ, не странно–ли встрѣтить, даже въ образованномъ классѣ, людей столько запоздалыхъ, столько отсталыхъ, или столько ослѣпленныхъ, которые, имѣя предъ своими глазами Петрову Pocciю, могутъ смѣло, не запинаясь, выговаривать, что этотъ колоссъ, готовый и вооруженный, произошелъ изъ ничего, безъ всякаго предварительнаго прiуготовленiя, безъ средняго вѣка, — людей, которые не хотятъ даже слушать другой стороны, старающейся понять, объяснить это всемiрное историческое явленiе, отыскать его причины ближнiя и дальнiя, его постепенности, — людей, которые рѣшились съ непонятнымъ упорствомъ коснѣть въ своемъ непростительномъ невѣдѣнiи, и даже распространять свое мнѣнiе, — которые просто затыкаютъ себѣ уши, зажмуриваютъ себѣ глаза, восклицая съ Чванкиной Княжнина:

Хоть вижу, да не вѣрю!

Среднiй вѣкъ у насъ былъ, скажу я неизвѣстному автору, былъ, какъ и въ западной Европѣ, но только подъ другою формою; тотъ же процессъ у насъ совершался, какъ и тамъ; тѣ же задачи разрѣшались, только посредствомъ другихъ прiемовъ; тѣ же цѣли достигались только другими путями. Это различiе и составляетъ собственно занимательность, важность русской исторiи для мыслящаго европейскаго историка и философа. И у насъ было введено христiанство, только иначе, мирно и спокойно, съ крестомъ, а не съ мечемъ; и мы начали молиться единому Богу, но на своемъ языкѣ, понимая свои молитвы, а не перелепетывая чуждые звуки; и у насъ образовалось духовенство, но духовное, а не мiрское; и мы преклонились предъ нимъ, но предъ его словомъ и убѣжденiемъ, а не властiю. Въ политическомъ отношенiи было также раздѣленiе, междоусобная война, централизацiя, единодержавiе. У насъ не было, правда, рабства,^*) не было гордости, не было инквизицiи, не было феодальнаго тиранства; за то было значительное самоуправленiе, патрiархальная свобода, было семейное равенство, было общее владѣнiе, была мiрская сходка! однимъ словомъ, въ среднемъ вѣкѣ было у насъ то, объ чемъ такъ старался западъ уже въ новомъ, не успѣлъ еще въ новѣйшемъ, и едва ли можетъ успѣть въ будущемъ. Мы явили свои добродѣтели и свои пороки, мы совершили свои подвиги, мы имѣли свои прекрасные моменты, мы можемъ указать на своихъ великихъ людей...

Но довольно! Доказывать, что русская исторiя имѣла свой среднiй вѣкъ, не значитъ–ли доказывать, что бѣлокурый можетъ также называться человѣкомъ, какъ и черноволосый? Не значитъ–ли доказывать, что между всякими двумя краями всегда бываетъ средина?

Неизвѣстный авторъ не можетъ уклониться отъ моего обвиненiя тѣмъ, что онъ отрицалъ существованiе на Руси только западнаго средняго вѣка, не можетъ, ибо объ этомъ говорить нечего. Развѣ нужно сказывать, развѣ нужно кому–нибудь напоминать, что на Руси не было, напримѣръ, Парижа или Лондона? Это знаетъ всякiй, и не будетъ спорить никто. У насъ, разумѣется, не было Парижа, но была Москва; у насъ не было Тоуэра, но былъ Кремль; у насъ не было западнаго средняго вѣка, но былъ восточный, русскiй, — что и хотѣлъ я доказать, довести до свѣдѣнiя автора и его читателей, а можетъ быть и послѣдователей.

Петръ Великiй, по необходимости, вслѣдствiе естественныхъ географическихъ отношенiи Россiи къ Европѣ, долженъ былъ остановить народное развитiе и дать ему на время другое направленiе. Кто изъ насъ не воздаетъ должной чести этому необыкновенному генiю, кто не удивляется его безпримѣрнымъ трудамъ, кто не оцѣняетъ его спасительныхъ подвиговъ, кто наконецъ не благоговѣетъ предъ его любовью къ отечеству?

Но прошло уже слишкомъ 100 лѣтъ, какъ онъ скончался, и полтораста, какъ онъ началъ дѣйствовать, а новое время идетъ быстрѣе древняго. Перiодъ Петровъ оканчивается: главнѣйшiя дѣла его довершены, первая задача его рѣшена, ближайшая цѣль его достигнута, то есть: сѣверные враги наши смирены, Россiя заняла почетное мѣсто въ политической системѣ государствъ европейскихъ, приняла въ свои руки европейское оружiе и привыкла обращать оное съ достаточною ловкостiю, можетъ по усмотрѣнiю употреблять всѣ европейскiя средства и пособiя для дальнѣйшаго развитiя своей собственной, на время замиравшей жизни, во всѣхъ ея отрасляхъ.

Занимается заря новой эры: русскiе начинаютъ припоминать себя и уразумѣвать требованiя своего времени; для избранныхъ становится тяжкимъ иностранное иго, умственное и ученое; они убѣждаются, что склоняясь подъ онымъ, они не могутъ произвесть ничего самобытнаго, что чужеземныя сѣмена не принимаются, не пускаютъ корней, или производятъ одинъ пустоцвѣтъ; они убѣждаются, что для собранiя собственной богатой жатвы нельзя пoступать пока иначе, какъ воздѣлыватъ свою землю, т. е разработывать свой языкъ, углубляться въ свою исторiю, изучать характеръ, проникать духъ своего народа, во всѣхъ сокровенныхъ тайникахъ его сердца, на всѣхъ горныхъ высотахъ его души, однимъ словомъ познавать самихъ себя. Они убѣждаются, что настало время испытывать свои силы, и блестящiй успѣхъ вознаграждаетъ нѣкоторыя усилiя!

Время безусловнаго поклоненiя западу миновалось, развѣ отъ лица людей запоздалыхъ, которые не успѣли еще доучить стараго курса, между тѣмъ какъ начался уже новый. Имъ можно посовѣтовать, чтобъ они постарались догнать уходящихъ и стать наравнѣ съ своимъ вѣкомъ, въ чувствахъ уваженiя къ самобытности, слѣдовательно своенародности, и слѣдовательно старины.

Только такимъ образомъ, продолжу я имъ наставленiе, можемъ мы исполнить ожиданiя самой Европы, ожиданiя всѣхъ друзей общаго блага; только такимъ образомъ можемъ мы исполнить свои человѣческiя обязанности. Мы должны явиться на европейской сценѣ — стану употреблять ихъ любимыя выраженiя — своеобразными индивидумами, а не безжизненными автоматами; мы должны показать тамъ свои лица, а не мертвенные дагерротипы какихъ то западныхъ идеаловъ. Своимъ голосомъ должны мы произнесть наше имя, своимъ языкомъ должны мы сказать наше дѣло, а не на чуждомъ жаргонѣ, переводя изъ немецкаго компендiума и французской хрестоматiи; наконецъ, посредствомъ своихъ мотивовъ мы должны выразить нашъ паѳосъ: иначе насъ не приметъ наша старшая братiя; съ презрѣнiемъ, или много–много съ состраданiемъ, они отвратятъ взоры отъ жалкихъ подражателей, которые тѣмъ несчастнѣе, чѣмъ кажутся себѣ счастливѣе. Въ Германiи не допускаются отголоски, даже самые вѣрные, не только фальшивые; а одни самобытные звуки.

Оставя шутки, я долженъ заключить это объясненie о томъ, какъ понимаю я, и нѣкоторые друзья мои, наше время касательно науки, какими представляются намъ наши обязанности, наши отношенiя къ ученой Европѣ и отечеству, заключить отвѣтомъ на литературныя клеветы, взведенныя на насъ съ самыхъ первыхъ нумеровъ «Москвитянина", т. е. 1841 г.

На насъ разносятъ клевету, будто мы не уважаемъ запада. Нѣтъ, мы не уступимъ нашимъ противникамъ въ этомъ чувствѣ уваженiя; мы изучали западъ, по крайней мѣрѣ не менѣе ихъ; мы дорого цѣнимъ услуги, оказанныя имъ человѣчеству; мы свято чтимъ тяжелые опыты, перенесенные имъ для общаго блага; мы питаемъ глубокую благодарность за спасительныя указанiя, которыя сдѣлалъ онъ своимъ собратiямъ, мы сочувствуемъ всему прекрасному, высокому, чистому, гдѣ бы оно ни проявлялось — на Западѣ и Востокѣ, Сѣверѣ и Югѣ; но мы утверждаемъ, что старыхъ опытовъ повторять не нужно, что указанiями пользоваться должно, что не все чужое прекрасно, что время оказало на западѣ многiе существенные недостатки, что наконецъ мы должны имѣть собственный взглядъ на вещи, а не смотрѣть по прежнему глазами французовъ, англичанъ, итальянцевъ, прусаковъ, австрiйцевъ, баварцевъ, венгерцевъ и турокъ. Ясно–ли теперь для читателей, что эту клевету разносятъ на насъ напрасно?

Напрасно разносятъ на насъ еще клевету, что мы хотимъ воздвигнуть изъ могилы мертвый трупъ. Мертвый трупъ противенъ намъ, можетъ быть болѣе, нежели кому иному. Нѣтъ, душа безсмертная, которая обитала въ этомъ трупѣ, привлекаетъ наше вниманiе, возбуждаетъ наше благоговѣнiе. И въ какомъ западномъ просвѣщенномъ государствѣ, въ какомъ нѣмецкомъ университетѣ, давно–ли изученiе древности, даже мексиканской, эѳiопской, стало награждаться подобною насмѣшкою, называться намѣренiемъ воскрешать мертвецовъ?

Напрасно взводятъ на насъ клевету, будто мы поклоняемся нечестиво неподвижной старинѣ. Нѣтъ, неподвижность старины намъ противна, столько же какъ и безсмысленное шатанье новизны. Нѣтъ, не неподвижность, а вѣчное начало, русскiй духъ, вѣющiй намъ изъ завѣтныхъ нѣдръ этой старины мы чтимъ богобоязненно, и усердно молимся, чтобъ онъ никогда не покидалъ святой Руси, ибо только на этомъ краеугольномъ камнѣ она могла стоять прежде и пройти всѣ опасности, поддерживается теперь, и будетъ стоять долго, если Богу угодно ея бытiе. Старина драгоцѣнна намъ, какъ родимая почва, которая упитана не скажу кровiю, — кровiю упитана западная земля, но слезами нашихъ предковъ, перетерпѣвшихъ и варяговъ, и татаръ, и Литву, и жестокости Iоанна Грознаго, и революцiю Петра Великаго, и нашествie двадесяти языкъ, и навожденiе легiоновъ духовъ, въ сладкой, можетъ быть, надеждѣ, что отдаленные потомки вкусятъ отъ плода ихъ трудной жизни, а мы несмысленные, мы хотимъ только плясать на ихъ священныхъ могилахъ, радуемся всякому пустому поводу, ищемъ всякаго предлога, даже несправедливаго, наругаться надъ ихъ памятью, забывая примѣры нечестиваго Хама, пораженнаго на вѣки вѣковъ, въ лицѣ всего потомства, за свое легкомыслiе.

Неизвѣстный авторъ статьи о Бретани, которая подала мнѣ поводъ выразить теперь свое мнѣнiе, бросилъ, также, можетъ быть, нечаянно, камень въ древнюю нашу исторiю, сказавъ съ насмѣшкою, что «мы хоть недавно, но рѣшительно распростились съ своей неподвижною стариною, съ безвыходнымъ застоемъ котошихинской эпохи, и, благодаря Богу и Петру Великому, пошли впередъ путемъ обновленной жизни и многосторонней дѣятельности".

Благодарю за выборъ представителей!

Избави насъ Боже, отъ застоя котошихинской эпохи, но и сохраните насъ, высшiя силы, отъ котошихинскаго прогресса, — прогресса Котошихина, который измѣнилъ своему отечеству, отрекся отъ своей вѣры, перемѣнилъ свое имя, отказался отъ своего семейства, бросилъ своихъ дѣтей, женился на двухъ женахъ, и кончилъ свою несчастную жизнь отъ руки тѣхъ же иноплеменниковъ, достойно наказанный за свое легкомысленное и опрометчивое отступничество"!..

Dixi et salvavi animam.

_____

Изъ одной этой записки читатели увидятъ, какъ смотрѣли славянофилы на существенные вопросы, бывшie предметомъ споровъ: они всѣ приняты въ соображенiе, и обо всѣхъ упомянуто болѣе или менѣе, кромѣ религiознаго, до котораго касаться было еще ненужно и неудобно. (Религiозный вопросъ развитъ былъ преимущественно впослѣдствiи, даже больше другихъ, у Хомякова и Кирѣевскаго). Здѣсь найдутъ они, надѣюсь, и полное, хоть и краткое опроверженiе тѣхъ нелѣпостей, которыя до сихъ поръ навязываются славянофиламъ, не смотря на то, что 30 лѣтъ назадъ онѣ были вполнѣ опровергнуты!

Перестаньте же, господа, повторять свои зады, которые наскучили всѣмъ серьознымъ людямъ, и вспомните хоть то, что вы зоветесь прогрессистами.

_____

Я пойду еще далѣе: если славянофилы, ни старые, ни молодые, не могутъ прибавить ничего существеннаго къ этой исповѣди, то и западники не осмѣлятся теперь отречься ни отъ единаго въ ней слова, развѣ отъ проклятiя Котошихину! Что–же заключить изъ этого? Что западники bon–gré, mal–gré, волею–неволею, сами притягиваются къ этому ученiю, и не могутъ уже отказываться отъ его положенiй, и — что славянофильское ученiе распространяется концентрическими кругами и захватываетъ пространства западнаго больше и больше, какiя бы усилiя ни употребляла вражья сила.

_____

Мнѣ остается объяснить нѣкоторыя частности, относящiяся къ вопросу, и отвѣчать на постороннiя, не научныя обвиненiя г. Пыпина.

«Славянофилы были притомъ", говоритъ онъ, «преисполнены гордости своею системой, и противники ихъ не могли простить имъ этихъ притязанiй: во–первыхъ, эти высокомѣрныя притязанiя далеко не были ими доказаны; во–вторыхъ, оставалось невыяснено отношенiе славянофильства къ авторитету, къ оффицiальной народности". Стр 55.

Отвѣтъ: первые славянофилы были старше первыхъ западниковъ, и относились къ нимъ, какъ профессоры къ студентамъ, которые между тѣмъ заявляли свои притязанiя, прежде чѣмъ (обратимъ на нихъ слова г. Пыпина) «(ихъ) заслуги (?) дали (имъ) на то какое нибудь право". Очень естественно было для славянофиловъ относиться къ нимъ свысока, а оскорбительныя подозрѣнiя западниковъ, которыхъ они, разумѣется, не скрывали, должны были произвесть еще большее раздраженiе.

_____

«Въ то время, какъ противоположное направленiе встрѣтилось съ практическими вопросами дѣйствительности, эта школа дольше оставалась диллетантской системой, которой удобно было витать въ отвлеченностяхъ, не особенно заботясь о практическихъ выводахъ". Стр. 53.

А крестьянскiй то вопросъ — кѣмъ былъ разработываемъ первоначально и въ историческомъ и въ статистическомъ и практическомъ отношенiяхъ, начиная со статьи Хомякова о крестьянскихъ условiяхъ, помѣщенной въ «Москвитянинѣ" 1842 года, съ возраженiемъ на нее Татаринова, и статьи Кошелева въ «Земледѣльческой Газетѣ" въ 1847 или 1848 году, до послѣднихъ трудовъ Кошелева, Самарина, князя Черкасскаго, въ редакцiонныхъ комитетахъ и коммиссiяхъ? Множество ихъ мнѣнiй находится еще въ рукописи, и мнѣ недавно попалось письмо Хомякова къ Я. И. Ростовцеву, по поводу изданныхъ послѣднимъ, кажется, въ чужихъ краяхъ писемъ объ освобожденiи крестьянъ.

Желательно было бы узнать отъ г. Пыпина, чѣмъ обнаружилась встрѣча западническаго направленiя съ практическими вопросами дѣйствительности?

Забавнѣе всего, что историкъ перемѣняетъ роли, и дѣйствiя славянофиловъ приписываетъ западникамъ, а дѣйствiя западниковъ славянофиламъ — съ больной головы на здоровую...

_____

Съ «Москвитяниномъ" г. Пыпинъ не знаетъ чтó дѣлать: ему непремѣнно хочется отдѣлить, такъ названныхъ имъ, писателей «Москвитянина" отъ славянофиловъ, и онъ помыкаетъ ими по усмотрѣнiю, а въ концѣ концовъ оказывается все таки полное согласiе между ними, по собственнымъ его словамъ, а именно:

«Что касается до «Москвитянина”, то съ нимъ славянофиловъ, въ то время, почти невозможно было отличить. Если философiя г. Погодина не пускалась въ такiя глубины, какъ философiя Кирѣевскаго и Хомякова, то критическое пониманiе было одно и тоже. «Москвитянинъ", какъ журналъ г. Погодина и Шевырева, видѣлъ отличительныя черты русской народности и русской исторiи въ томъ же, въ чемъ находили ихъ славянофилы: Шевыревъ изображалъ православное благочестiе русской старины въ столь же яркихъ краскахъ, и славянофилы съ удовольствiемъ должны были читать въ его лекцiяхъ, что любомудрiе древнихъ русскихъ мыслителей превышаетъ глубиною философiю Гегеля. Кромѣ общей любви къ старинѣ, достойной служить образцомъ для настоящаго по «цѣльности воззрѣнiя", — «Москвитянинъ" сходился съ славянофилами и въ частныхъ представленiяхъ русской исторiи по поводу статьи г. Погодина — «Паралель русской исторiи съ исторiею западныхъ европейскихъ государствъ". Славянофилы находили, что его мысль о коренномъ различiи между исторiей западной и нашей — неоспорима, и противоположенiя запада и востока у нихъ очень сходны. «Москвитянинъ" терпѣть не могъ запада и распространялъ теорiю объ его гнiенiи — которая почти совершенно равняется тому мнѣнiю, какое имѣли и имѣютъ о западѣ славянофилы". Стр. 72.

«Самыя теорiи очень трудно было различить, потому что осужденiе запада и у славянофиловъ было достаточно категорическое". Стр. 94.

«Славянофильскiя теорiи являлись рядомъ съ разсужденiями Погодина, Шевырева, и проч., и между ними не разъ можно было замѣтить большее согласiе". Стр. 54.

«Впрочемъ еще до этого времени славянофильскiе писатели въ печатной литературѣ примыкали нерѣдко къ людямъ близкаго съ ними, но тѣмъ не менѣе особаго направленiя въ «Москвитянинѣ". Стр. 53.

Итого: о религiи и православiи славянофилы и писатели «Москвитянина" у г. Пыпина говорили одно и тоже, о русской исторiи одно и тоже (послѣднимъ она принадлежитъ преимущественно); о характерѣ русскаго народа — одно и тоже; о нашихъ силахъ, о нашихъ задаткахъ — одно и тоже. Что же остается въ различiи? Чтò есть такое у славянофиловъ г. Пыпина, чего нѣтъ у его же писателей «Москвитянина"? Прибавлять–ли, что славянофилы г. Пыпина принимали участiе въ изданiи «Москвитянина" отъ начала его до конца, кромѣ годовъ изданiя особыхъ сборниковъ; и что глава славянофиловъ, по разсужденiю г. Пыпина, былъ нѣсколько времени издателемъ «Москвитянина", уже совершенно славянофильскаго, — гдѣ принимали однакоже участiе и прежнiе писатели «Москвитянина"?..

_____

Г. Пыпинъ придумалъ очень хорошее слово: оффицiальная, казенная народность; жаль только, что онъ не объяснилъ порядочно, чтó разумѣетъ подъ нею, да и употребляетъ ее онъ слишкомъ произвольно.

Спросимъ его предварительно: у Державина, Ломоносова, Карамзина, Жуковскаго, Пушкина, Гоголя, какая была народность — оффицiальная, или нѣтъ?

Кажется — онъ считаетъ ее оффицiальною, ибо говоритъ, что органами оффицiальной народности «стали, между прочими, нѣкоторые изъ лучшихъ нашихъ писателей". Стр. 58.

Славянофильство г. Пыпинъ считаетъ также очень близкимъ къ оффицiальной народности. Стр. 56.

Но обращается онъ гнѣвомъ на одного «Москвитянина", который, какъ козелъ искупленiя, «представилъ–де весьма непривлекательный сборъ казенныхъ взглядовъ оффицiальной народности." Стр. 54.

Г. Пыпинъ разумѣетъ, кажется, подъ господствовавшей казенною народностiю знаменитую формулу Уварова: православiе, самодержавiе, народность. Такъ–ли?

Я долженъ распространиться нѣсколько объ ней. Прежде всего замѣчу историку, что эту, хорошо, неодносторонне понятную формулу принимаютъ до сихъ поръ многiе серьозные русскiе люди, знакомые съ исторiею, съ народомъ, съ жизнью. (Укажу на сей часъ прочитанную статью г. Константинова (псевдонимъ?) въ «Русскомъ Вѣстникѣ”, 1873 г. № 2.

Можете–ли вы порицать ихъ безусловно? что же сдѣлается тогда съ вашею свободою мнѣнiй? Или — вы исповѣдуете свободу мнѣнiй только для себя?

Карамзинъ стоялъ въ свое время за самодержавiе, хоть и былъ «республиканцемъ въ душѣ".

Вальтеръ–Скоттъ былъ отъявленный тори, но ни одинъ англичанинъ и не думаетъ заподозрить его любовь къ свободѣ.

Между нынѣшними легитимистами во Францiи развѣ нѣтъ людей честныхъ, благородныхъ, умныхъ, любящихъ искренно и горячо свое отечество?

Кастелляръ въ Испанiи желаетъ республики федеративной, а Олосага единой!

_____

Неужели г. Пыпинъ думаетъ, что Уваровская формула играла роль еще гдѣ нибудь, кромѣ отчетовъ министра, т. е. самого автора? Въ литературѣ она служила только охраненiемъ для охраненiя мыслей, излагавшихся иногда подъ ея покровительствомъ; во всякомъ случаѣ, нельзя было говорить объ одномъ членѣ формулы отдѣльно отъ другихъ. Впрочемъ и о трехъ вмѣстѣ говорено было немного. Давленiя никакого она не производила и производить не могла. У кого были мысли, тотъ мыслилъ про себя, или выражалъ ихъ, если имѣлъ то искусство, которымъ, по мнѣнiю Карамзина, можно говорить что угодно, не смотря ни на какiя цензурныя путы. А у кого не было мыслей, а только ощущенiя, тотъ молчалъ, или отдѣлывался междометiями, и разглагольствовалъ дверямъ затворенными, за бокаломъ шампанскаго, снискивая себѣ тѣмъ дешевую популярность.

Въ Уваровской формулѣ появилось впервые слово «народность", въ оффицiальномъ языкѣ до тѣхъ поръ неслыханное. За одно это слово должно помянуть добромъ Уварова, а такъ какъ мысли живутъ, развиваются, зрѣютъ, то за этимъ словомъ послѣдовали и другiя — однородныя.

Я посовѣтовалъ бы историку поразмыслить о томъ, съ точки зрѣнiя научной, а не случайной, чтобъ быть справедливѣе во всѣхъ опрометчивыхъ заключенiяхъ!

_____

Г. Пыпинъ, приписавъ славянофиламъ «положенiе очень близкое къ оффицiальной народности", долженъ однако же сознаться, что они не пользовались благосклонностiю высшихъ сферъ, ибо продолженiе «Московскихъ Сборниковъ" было запрещено, и сотрудники получили нѣкоторое особое предостереженiе.

_____

А вотъ къ свѣдѣнiю г. Пыпина и соотвѣтствующiя извѣстiя о «Москвитянинѣ": укажу только на напечатанныя и оффицiальныя.

Въ 1842 году, въ началѣ «Москвитянина", писано было тайному совѣтнику Уварову (министру просвѣщенiя): «въ послѣднiе годы нѣкоторые журналы, и въ особенности «Москвитянинъ", приняли за особенную тему выставлять живущихъ подъ владычествомъ Tурцiи и Австрiи славянъ, какъ терпящихъ особыя угнетенiя, и предвѣщать скорое (?) отдѣленiе ихъ отъ иноплеменнаго ига. «Возбуждать участiе къ политическому порабощенiю нѣкоторыхъ славянскихъ народовъ, представлять имъ Россiю, какъ главу, отъ которой могутъ они ожидать лучшаго направленiя въ будущности, и явно рукоплескать порывамъ къ эмансипацiи", — заключало это донесенiе, — «едва–ли можно считать такую пропаганду неопасною?"

Министръ Уваровъ, благоволившiй къ «Москвитянину” и его редактору, препроводилъ донесенiе къ московскому генералъ–губернатору, съ шутливымъ приглашенiемъ принять мѣры противъ угрожающей для Москвы опасности отъ статей — «Москвитянина”. Князь Д. В. Голицынъ, благоволившiй также къ «Москвитянину" и его редактору, написалъ къ Уварову шутливую записку, когда тому случилось вскорѣ прiѣхать въ Москву: «Venez, mоn cher, et cherchons les moyens pour detourner la guerre entre la Russie et la Porte Ottomane.”

Послѣднiя, приведенныя въ донесенiи слова: «едва–ли можно считать не опасною", указываютъ, кажется, еще на другое, т. е., предшествовавшее донесенiе, о которомъ мнѣ не случилось однакоже узнать ничего.

Въ послѣднемъ году «Москвитянина'' цензурная исторiя разыгралась гораздо печальнѣе: увольненiемъ двухъ цензоровъ за пропускъ какой–то ничтожной повѣсти! И какихъ цензоровъ? М. Н. Похвиснева, бывшаго тогда при попечителѣ В. Н. Назимовѣ и первымъ лицомъ въ управленiи округа, а потомъ занимавшаго много лѣтъ съ честiю высокое мѣсто начальника главнаго управленiя по дѣламъ печати. Второй уволенный цензоръ былъ Д. С. Ржевскiй. Я заблагоразсудилъ тогда прекратить изданiе «Москвитянина", хотя и имѣлъ всѣ нужныя для изданiя средства.

Около того же времени (1856) я напечаталъ одну статью въ «Le Nогd", кажется по поводу войны англичанъ въ Индiи, гдѣ слегка коснулся, въ заключенiи объ ожидаемомъ у насъ рѣшенiи крестьянскаго вопроса, и долженъ былъ дать подписку графу Закревскому, что не буду печатать ничего за границею безъ разрѣшенiя.

_____

Г. Пыпинъ свидѣтельствуетъ, что «Москвитянинъ" не пользовался уваженiемъ.” Стр. 72. Считаю себя обязаннымъ заступиться за «Москвитянина" и спросить: у кого именно онъ не пользовался уваженiемъ?

Въ «Москвитянинѣ", отъ перваго года до послѣдняго, принимали участiе и помѣщали статьи: Жуковскiй, которому отчасти онъ одолженъ и своимъ существованiемъ (равно какъ и князю Д. В. Голицыну), какъ подавшiй первую мысль и помогавшiй къ приведенiю ея въ исполненiе; князь Вяземскiй, Гоголь, Даль, гр. Ростопчина, Максимовичъ, Глинка (Ѳ. Н.), Дмитрiевъ (М. А.), Вельтманъ, Аксаковъ (С. Т.), Горскiй, Стурдза, Загоскинъ, Мельгуновъ, Квитка, Ознобишинъ, Раичъ, Павлова, Миллеръ (Ѳ. Б.), Буслаевъ, Гротъ, Срезневскiй, Щуровскiй, Григорьевъ (В. В.), Iакинѳъ, Давыдовъ, Сахаровъ, Снегиревъ, Бѣляевъ, Лешковъ, Березинъ, Спасскiй. Не говорю уже объ отдѣленныхъ г. Пыпинымъ славянофилахъ: Хомяковѣ, Языковѣ, Аксаковѣ, Самаринѣ, Поповѣ и проч.

Въ «Москвитянинѣ" были помѣщены пять первыхъ комедiй Островскаго, изъ коихъ первая «Банкротъ" («Свои люди сочтемся") могла и на свѣтъ выйти только благодаря его ходатайству, чрезъ попечителя В. И. Назимова.

Въ «Москвитянинѣ" были помѣщены всѣ первыя повѣсти Писемскаго, Потѣхина, Кокорева (И. Т.), всѣ первые опыты Щербины, Мея, Берга, Мина, Фета. Не нужно распространяться здѣсь о матерiалахъ для «Русской Исторiи" и «Исторiи Русской Словесности", по которыми московскiй «Русскiй Архивъ" и петербургскую «Русскую Старину" можно считать дѣтьми «Москвитянина".

Осмѣлюсь–ли указать г. Пыпину на имена митрополита Филарета, архiепископовъ Иннокентiя и Филарета? Осмѣлюсь, потому что могу разсказать слѣдующiй случай: преосвященный Иннокентiй присылалъ мнѣ свои проповѣди о временахъ года, помѣщенныя въ «Москвитянинѣ". Въ проповѣди на весну, одно мѣсто о лѣсахъ, предназначенныхъ на общую пользу, показалось мнѣ двусмысленнымъ, и я, по тогдашнему времени, выразилъ ему опасенiе, какъ бы цензура не увидала здѣсь чего нибудь коммунистического, — а самъ послалъ между тѣмъ проповѣдь въ духовную цензуру. Иннокентiй отвѣтилъ мнѣ: «исправьте какъ хотите", а въ то же время проповѣдь пришла ко мнѣ изъ цензуры сполна пропущенною. Мнѣ не хотѣлось исправлять подозрительное мѣсто и посылать на новую цензуру, и я выпустилъ книжку съ проповѣдью въ первоначальномъ ея видѣ: авось пройдетъ! Однако не прошло благополучно. Князь Меншиковъ отозвался будто: notre archeveque Innocent n'est pas très innocent. Я слышалъ, что Иннокентiю былъ даже запросъ объ его ученiи, и онъ отвѣчалъ: «я учу и училъ всегда, чтобъ неимущимъ имущiе давали добровольно, но никогда не училъ, чтобъ неимущiе брали у имущихъ насильно". Мнѣ не случилось послѣ спросить Иннокентiя, справедливъ–ли былъ этотъ анекдотъ; но это мимоходомъ.

_____

Г. Пыпинъ говоритъ, что «писатели «Москвитянина" не пользовались репутацiей". Стр. 53. Здѣсь я не спрашиваю у него, потому что самъ г. Пыпинъ отвѣчаетъ впередъ на этотъ вопросъ, заявляя торжественно о враждѣ западниковъ къ «Москвитянину", — такой враждѣ, что даже къ его славянофиламъ враждовали они преимущественно за ихъ coглacie съ писателями «Москвитянина"! Это сознанiе повторено нѣсколько разъ. Враждою этой я горжусь до сихъ поръ, столько–же, сколько благорасположенiемъ людей противнаго образа мыслей, и, занесенный въ черную книгу, осыпаемый бранью при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, думаю самъ про себя съ удовольствiемъ: видимое желанiе противудѣйствовать отрицательному направленiю въ «Московскомъ Вѣстникѣ" 1827–1830, «Москвитянинѣ" 1841–1856, «Русскомъ Вѣстникѣ" 1867–1868 г. не оставалось безъ успѣха даже по ихъ собственному невольному сознанiю.

Забавнѣе всего, что г. Пыпинъ, витая въ областяхъ воздушныхъ, а не на исторической почвѣ, мнѣнiемъ своимъ полагаетъ, что «въ основанiи славянофильства была извѣстная нравственно–общественная сила, но столкнувшись въ своемъ развитiи съ тяжелыми общественными условiями эта сила не сохранила–де правильнаго направленiя и впала въ одностороннюю крайность, въ которой остается до сихъ поръ". Стр. 50.

Любопытно было бы узнать, какое направленiе онъ считаетъ правильнымъ, въ чемъ состоитъ крайность, въ которой она находится? Кто ея представители, и въ чемъ они обнаруживаютъ свою дѣятельность? Слова, слова и слова!

_____

Что касается лично до меня въ статьѣ г. Пыпина, то объясняться съ нимъ я не имѣю ни охоты, ни нужды, ни времени. Меня дожидаетъ уже мнѣнiе г. Иловайскаго, которому обѣщалъ я подстрочный разборъ его стародавней, впрочемъ, фантазiи, а потомъ чередъ за Сусанинымъ, котораго обѣщалъ «Гражданину" оборонить отъ г. Костомарова, а тамъ еще первые князья кiевскiе, глубоко оскорбленные тѣмъ же историкомъ, а тамъ начаты еще газетныя замѣтки...

Труды мои на лицо. Впродолженiи 50–ти слишкомъ уже теперь лѣтъ, не было не только года, но не было даже мѣсяца, едва–ли недѣли, безъ какой либо статьи (кромѣ изслѣдованiй и вообще занятiй по русской исторiи, которой посвящаются утра), и я не отрекаюсь ни отъ одной своей строки. Еже писахъ — писахъ. Смѣю надѣяться, что найдутся всегда безпристрастные судьи, которые разсмотрятъ всю мою дѣятельность, обсудятъ прю съ противниками, и воздадутъ каждому свое. Quod potui — feci, (et facio) meliora faciant poteates.

М. Погодинъ.

______

КУСТАРНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ВЪ РОССIИ И АРТЕЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦIЯ НАРОДНАГО ТРУДА^*).

«Именно эта сельская промышленность, говоримъ мы, заслуживаетъ преимущественно предъ другими охраны и покровительства».

Тенгоборскiй.

(О производит. силахъ Pocciи 2. 11. 17).

I.

Существовавшая нѣкогда въ экономической наукѣ теорiя международнаго раздѣленiя труда, въ силу которой экономическая роль однѣхъ странъ опредѣлялась производствомъ сырья, а другихъ обработкой его, нынѣ вообще значительно устарѣла. Позднѣйшiя изслѣдованiя экономическихъ явленiй и законовъ показали, что страны, обращающiя всѣ свои силы только на производство сырыхъ продуктовъ, предоставляя ихъ обработку другимъ, мало по малу становятся въ зависимое положенiе, дѣлаются предметомъ эксплоатацiи и постепенно идутъ къ раззоренiю. Впрочемъ и сама практика не оправдывала этой теорiи: всякая страна, какъ бы ни было низко ея культурное развитiе, никогда не ограничивалась однимъ только производствомъ сырыхъ продуктовъ, а въ нѣкоторой степени и переработывали ихъ въ фабрикаты, собственными силами, равно какъ и самыя промышленныя страны всегда болѣе или менѣе переработывали собственное сырье. Если въ обыкновенномъ разговорѣ, говоритъ Тенгоборскiй, часто различаютъ одно государство отъ другаго, называя ихъ то земледѣльческимъ, то мануфактурнымъ, то коммерческимъ, то такого рода классификацiя можетъ имѣть только относительное достоинство, она служитъ въ нѣкоторомъ родѣ обозначенiемъ степени важности каждой изъ этихъ трехъ отраслей производительной дѣятельности человѣка, или скорѣе степени развитiя промышленности и торговли въ той или другой странѣ, потому что земледѣлiе всегда и во всѣхъ странахъ служитъ основанiемъ ихъ производительныхъ силъ.

Относительно экономическаго характера производительной дѣятельности Россiи, не только въ обыденной жизни, но и въ самой экономической наукѣ существовало мнѣнiе, или, точнѣе, заблужденiе, что онъ долженъ быть если не исключительно, то преимущественно земледѣльческiй, что, поэтому, намъ слѣдуетъ сосредоточить всю свою энергiю на развитie сельскохозяйственной промышленности.

Съ перваго взгляда эта теорiя дѣйствительно имѣла, если не имѣетъ, за себя нѣкоторыя основанiя. Было время и еще не такъ давно, когда производство сырья было для насъ довольно выгоднымъ дѣломъ: собственныхъ нашихъ средствъ для его обработки было слишкомъ мало, ибо наше фабричное производство, не смотря на многочисленныя жертвы принесенныя въ пользу его насажденiя, было развито недостаточно, мелкое же подавлено монополiями крупнаго и другими неблагопрiятными влiянiями, какъ напримѣръ крѣпостное право, между тѣмъ какъ требованiе на наше сырье было постоянное и условiя сбыта выгодны. Но времена давно начали измѣняться не въ нашу пользу: наше сырье день ото дня все болѣе и болѣе вытѣсняется продуктами производства странъ новаго свѣта, все возрастающая культура которыхъ грозитъ современемъ совершенно вытѣснить наше сырье съ европейскихъ рынковъ и по крайней мѣрѣ понизить его цѣну для прямо убыточнаго для насъ minimum'a!

Съ другой стороны, если мы бросимъ взглядъ на громадныя пространства плодородной земли, которыми надѣлена Россiя; если примемъ въ соображенiе, что ⁹/₁₀ ея населенiя занято земледѣльческимъ трудомъ; если, наконецъ, примемъ во вниманiе слабое, сравнительно съ другими странами, развитiе нашей мануфактурной промышленности, едва поглощающей 2 проц. наличныхъ силъ населенiя, то намъ дѣйствительно можетъ показаться, что экономическая роль Pocciи должна заключиться именно въ приготовленiи сырья, а не въ обработкѣ его. Но и это можетъ показаться только при поверхностномъ взглядѣ на вещи; стоитъ только внимательно присмотрѣться къ существующимъ условiямъ производительной дѣятельности Россiи, чтобы придти къ противоположному заключенiю. Уже самыя климатическiя условiя значительной части занимаемой нами территорiи, качествъ почвы и проч. далеко не всегда представляютъ возможность развитiя земледѣлiя и указываютъ тѣмъ самымъ невозможность и несообразность исключительно земледѣльческаго направленiя народной производительности Россiи. Даже въ нашей черноземной полосѣ, не смотря на неистощимый запасъ производительныхъ силъ въ ея благодатной почвѣ, не представляется выгоды остановиться исключительно на сельско–хозяйственномъ промыслѣ. Отъ ея богатыхъ урожаевъ, пересылаемыхъ на другой край Европы, теперь достаются выгоды не земледѣльцамъ, а тѣмъ многочисленнымъ посредникамъ (producteurs parasites, какъ называютъ ихъ нѣкоторые экономисты), которые стоятъ между производителемъ и потребителемъ. Такимъ образомъ, если здѣсь нельзя основать хозяйства на одномъ земледѣлiи, то тѣмъ болѣе это невозможно въ остальныхъ ²/₃ пространства Россiи, гдѣ среднiй урожай хлѣба вдвое меньше, гдѣ въ пятнадцати губернiяхъ недостаетъ хлѣба для пропитанiя жителей, гдѣ доходъ отъ земледѣлiя не можетъ даже покрыть податныхъ платежей.

Далѣе, если наша обработывающая промышленность не производитъ такого грандiознаго впечатлѣнiя своимъ громаднымъ развитiемъ, подобно этого рода промышленности другихъ странъ, то значитъ ли это, что ея у насъ нѣтъ и даже не можетъ быть въ будущемъ? Намъ кажется что нѣтъ. Правда, у насъ не существуетъ такихъ громадныхъ промышленныхъ центровъ, какъ мы это видимъ на западѣ, правда, что наши фабрики и мануфактуры далеко уступаютъ, по количеству производимыхъ продуктовъ, западно–европейскимъ, правда наконецъ и то, что нашъ фабричный классъ народонаселенiя, по числу своихъ представителей, ничтоженъ сравнительно съ существующимъ на томъ же западѣ. Но взамѣнъ этого, мы тѣмъ не менѣе имѣемъ обработывающую промышленность, но только разбросанную по всему пространству занимаемой нами территорiи; вмѣсто западно–европейскихъ крупныхъ производителей мануфактуристовъ и громадныхъ фабрикъ и мануфактуръ наша обработывающая промышленность раздѣляется между миллiонами мелкихъ производителей и совершается въ сотняхъ тысячъ непримѣтныхъ для глаза промышленныхъ заведенiй; вмѣсто западно–европейскаго фабричнаго класса у насъ существуютъ миллiоны полу–земледѣльцевъ, полу–ремесленниковъ и даже полу–фабрикантовъ. — Иначе и быть не можетъ, иначе было бы непонятно, откуда получаютъ свои предметы потребленiя эти десятки миллiоновъ потребителей, если наше крупное производство ограничено, а ввозъ иностранныхъ фабрикантовъ незначителенъ? Именно эти то упомянутые миллiоны мелкихъ производителей и снабжаютъ русскiй народъ всѣми возможными продуктами обработывающей промышленности, удовлетворяютъ не только почти всѣ незатѣйливыя потребности одежды, обуви, удобствъ жизни и украшенiй всѣхъ русскихъ селъ и деревень и большинство городовъ, но ихъ произведенiя имѣютъ даже и внѣшнiй сбытъ и играютъ такимъ образомъ нѣкоторую, хотя и не особенно замѣтную роль во всемiрной торговлѣ. Тѣ–же продукты труда этихъ мелкихъ производителей, хотя почти и не участвующiе непосредственно въ торговыхъ оборотахъ нашихъ большихъ ярмарокъ, часто ничтожные по своей цѣнѣ, тѣмъ не менѣе, являясь на тысячахъ нашихъ ярмарокъ, торжковъ и базаровъ, по цифрѣ своего количества едва–ли уступятъ итогамъ производствъ нашихъ фабрикъ и заводовъ, такъ что, нисколько не опасаясь утрировки, можно сказать, что продуктамъ труда этихъ мелкихъ производителей принадлежитъ почти весь внутреннiй русскiй рынокъ и они составляютъ главнѣйшiй элементъ внутренней торговли.

Такимъ образомъ наша мелкая обработывающая промышленность является главнѣйшимъ дѣятелемъ въ нашей экономической жизни; уже имѣя въ виду одну эту экономическую роль ея, нельзя не признать за изученiемъ ея значительнаго интереса. Но интересъ этотъ еще болѣе увеличивается другими обстоятельствами: оно, т. е. изученiе это, прямо необходимо для всякаго, кто захочетъ познакомиться съ главнѣйшими чертами экономической физiономiи Pocciи, ибо безъ него будутъ непонятны многiя явленiя внутренней общественной жизни нашего отечества. Эта мелкая промышленность, занимающая миллiоны рукъ особенно нашего сельскаго населенiя, есть явленiе, въ нѣкоторомъ смыслѣ, коренное русское; въ ней заключается настоящая основа чисто русскаго производства и только въ ней одной, можно сказать, скрываются зачатки русскаго народнаго труда и зачатки развитiя у насъ въ будущемъ фабричной и заводской промышленности. Она заслуживаетъ особеннаго вниманiя еще въ томъ отношенiи, что въ ней заключаются всѣ элементы, могущiе придать рабочему труду нравственную силу, почерпаемую въ самостоятельности, и средства для рѣшенiя одного изъ насущнѣйшихъ вопросовъ настоящаго времени, вопроса о болѣе равномѣрномъ и справедливомъ чѣмъ теперь распредѣленiи богатствъ въ средѣ народныхъ массъ. Во всемъ вышеизложенномъ мы находимъ достаточно основанiй, чтобъ занять вниманiе читателей ознакомленiемъ съ этою любопытною стороною нашей внутренней экономической жизни.

Очень многiя причины способствовали развитiю у насъ мелкой обработывающей промышленности преимущественно предъ крупной. На первомъ планѣ здѣсь должны быть поставлены климатическiя и почвенныя условiя территорiи занимаемой русскимъ государствомъ. Какъ мы выше имѣли случай замѣтить, свойство почвы и климата значительной ея части если не совершенно препятствуютъ развитiю земледѣлiя, то, во всякомъ случаѣ, сильно уменьшаютъ выгоды, получаемыя отъ него, такъ что значительныя массы населенiя не могутъ удовлетворить свои потребности исключительно отъ земледѣлiя и по необходимости должны прибѣгать къ помощи постороннихъ земледѣлiю источниковъ. Тѣже климатическiя условiя, исключая для земледѣльца возможность посвятить все свое время и силы земледѣлiю и оставляя для него, такимъ образомъ, много свободнаго времени, дали ему возможность обратиться къ промышленному труду, какъ къ средству къ существованiю и прiобрѣтенiю благосостоянiя. Дальнѣшимъ благопрiятнымъ обстоятельствомъ для развитiя этой промышленности служила полнѣйшая внѣшняя свобода, которую встрѣчало стремленiе народной массы къ этому труду, — отсутствiе всякой регламентацiи попытокъ къ регулированiю его со стороны государственной власти, что, какъ показываетъ опытъ другихъ странъ, имѣетъ въ этомъ отношенiи далеко не маловажное значенiе.

Далѣе, вслѣдствiе особенностей нашей системы распредѣленiя поземельной собственности, наше сельское населенiе, имѣя много свободнаго времени и пользуясь внѣшнею свободою, въ тоже время получаетъ возможность добывать собственными средствами матерiалъ подлежащiй обработкѣ; кромѣ того, будучи обезпечено въ нѣкоторой степени своимъ земледѣльческимъ трудомъ, оно можетъ смотрѣть на свои промышленныя занятiя не какъ на главный источникъ существованiя, а какъ только на подспорье и вслѣдствiе того менѣе подчиняется зависимости отъ него въ выборѣ между ними. Но самою важною причиною сильнаго развитiя у насъ мелкой промышленности служили и служатъ неблагопрiятныя условiя для развитiя у насъ фабричной формы производства. Къ этимъ неблагопрiятнымъ для послѣдней условiямъ должно отнести: недостатокъ капитала и промышленной предпрiимчивости, бoльшiя пространства и трудность сообщенiя, препятствующiя перевозкѣ сырья и сбыту товаровъ, дороговизну фабричныхъ пособiй: машинъ, топлива и проч.; невозможность работать безъ перерыва, въ которую поставлены фабрики особымъ положенiемъ нашего рабочаго класса, состоящаго главнымъ образомъ изъ земледѣльцевъ: отсюда большiя издержки фабрикацiи, убытки, состоящiе въ потерѣ процентовъ на капиталъ и общiя издержки управленiя; недостатокъ спецiальныхъ опытныхъ работниковъ по разнымъ отраслямъ промышленности, вслѣдствiе котораго фабричное производство не можетъ быть такъ выгодно, ибо для него становится недоступнымъ соединенiе дешевизны съ хорошимъ качествомъ издѣлiй, при которомъ онъ только и можетъ конкуррировать съ мелкимъ домашнимъ производствомъ. Къ этимъ же неблагопрiятнымъ для фабричной промышленности условiямъ должно причислить и низкую, сравнительно, степень образованiя нашего средняго сословiя, изъ среды котораго преимущественно выходятъ наши фабриканты и вообще малое распространенiе у насъ техническихъ знанiй, которымъ обусловливается введенiе всѣхъ необходимыхъ техническихъ улучшенiй и усовершенствованiй въ фабрично–заводскомъ производствѣ, которыя собственно и составляютъ главную силу крупнаго производства.

Совокупнымъ влiянiемъ этихъ причинъ вполнѣ объясняется тотъ фактъ, что наша мелкая обработывающая промышленность, сохранилась и даже развилась не смотря на множество неблагопрiятныхъ условiй для ея существованiя и развитiя. Не встрѣчая, въ противоположность промышленности крупной, ни поддержки, ни покровительства, всѣми оставленная, забытая, подавленная и подавляемая надвигающимися на нее монопольными стремленiями капитала и крупнаго производства, эта промышленность если и не исчезла окончательно съ лица русской земли, то только благодаря своей самобытности, благодаря тому, что основанiя ея бытiя лежатъ въ самыхъ коренныхъ свойствахъ русской земли и гражданственно–общественнаго ея устройства. Чтó бы произошло съ нашимъ крупнымъ производствомъ, если бы оно было поставлено въ подобныя же условiя — сказать не трудно. Мы видимъ, что не смотря на всѣ поощренiя и покровительства, не смотря на многочисленныя жертвы принесенныя правительствомъ и обществомъ въ его пользу, оно все–таки недостаточно крѣпко привилось къ русской почвѣ и, на основанiи нѣкоторыхъ данныхъ, можно думать, никогда не привьется въ такой степени, какъ это инымъ было бы желательно. Обозрѣвая судьбы нашей промышленности вообще, нельзя не признать, что въ этой области нами сдѣлано много ошибокъ, а относительно мелкой промышленности допущена величайшая историческая несправедливость. Мы знаемъ, что для насажденiя у насъ фабричной формы производства были употреблены всѣ мѣры, извѣстныя до сихъ поръ въ экономической практикѣ, между тѣмъ какъ не можемъ указать ни на одну, которая бы имѣла прямою или косвенною цѣлiю поддержку производства мелкаго. Между тѣмъ какъ, соображая всѣ вышеупомянутыя экономическiя условiя нашей страны, нельзя не признать, что самый естественный переходъ отъ первобытныхъ способовъ производства къ фабричной и мануфактурной его формѣ долженъ былъ бы состоять въ соотвѣтственной организацiи существующей и довольно распространенной мелкой обработывающей промышленности. Тѣ же ссуды, тѣ же жертвы правительства, которыя дѣлались для обогащенiя отдѣльныхъ лицъ, въ видахъ поощренiя ихъ къ производительной дѣятельности, можно было бы распространить на миллiоны мелкихъ производителей не требующихъ этого поощренiя, но за то сильно нуждающихся въ поддержкѣ. Вмѣсто того, чтобы простыхъ сельскихъ ремесленниковъ–земледѣльцевъ, которые до сихъ поръ работали въ свободное время, въ большинствѣ случаевъ совершенно самостоятельно, дѣлать фабричными работниками, совершенно связанными съ фабриками, гораздо было бы лучше сдѣлать ихъ самихъ фабричными предпринимателями. Этимъ мелкимъ промышленникамъ для развитiя своего производства до размѣровъ крупнаго, недоставало только правильной организацiи, умѣнья, усовершенствованныхъ прiемовъ, орудiй, машинъ и т. д. Слѣдовательно, въ этомъ случаѣ нужно было только организовать фабричный способъ заготовки матерiаловъ, сбыта издѣлiй, а для распространенiя лучшихъ прiемовъ производства, введенiя усовершенствованiй достаточно было бы тѣхъ мѣръ, которыя употреблялись въ этомъ отношенiи относительно производства крупнаго.

Такъ или иначе, но во всякомъ случаѣ должно быть признано величайшей экономической ошибкой то обстоятельство, что до сихъ поръ у насъ были совершенно упускаемы изъ виду существующiя формы производства, — наши простые домашнiе промыслы, которые имѣли достаточно жизненной силы, чтобы превратиться въ новую болѣе производительную и совершенную форму; что не было обращено вниманiе на живыя народныя силы и не только не дано имъ возможности къ дальнѣйшему развитiю, а даже они были подавлены протектируемою извнѣ монополiею крупнаго капитала и производства.

Это пренебреженiе мелкой народной обработывающей промышленности тѣмъ болѣе достойно сожалѣнiя, что оно все–таки составляетъ одинъ изъ главнѣйшихъ элементовъ государственнаго хозяйства; скромная нажива — результатъ упорнаго труда этихъ мелкихъ производителей есть одна изъ скромныхъ долей, которыми по зернышку собирается русскiй народный капиталъ, — и еще неизвѣстно, чья доля въ немъ будетъ значительнѣе: крупныхъ ли фабрикантовъ или мелкихъ производителей? Земледѣлiе, которое все–таки всегда останется главною основою народной производительности Россiи, вообще говоря, до сихъ поръ, едва обезпечиваетъ удовлетворенiе насущнѣйшихъ потребностей народныхъ массъ, потребности же обще–государственныя и земскiя удовлетворяются главнымъ образомъ промышленнымъ трудомъ, или въ разсматриваемой нами формѣ мелкаго мѣстнаго производства, или въ формѣ такъ называемыхъ отхожихъ промысловъ. Нѣтъ необходимости доказывать здѣсь, которая изъ этихъ двухъ формъ должна заслуживать преимущественнаго предпочтенiя. Но сохраняя этотъ общiй характеръ подспорья — мелкая обработывающая промышленность для нѣкоторыхъ мѣстностей прiобрѣтаетъ значенiе главнаго источника существованiя. Въ упомянутыхъ выше статистическихъ матерiалахъ мы находимъ нѣсколько примѣровъ подтверждающiхъ это послѣднее положенiе. Такъ для населенiя Нижегородской губернiи, промыслы имѣютъ не меньшую важность чѣмъ земледѣлiе. Сравнительно въ очень немногихъ мѣстностяхъ этой губернiи крестьяне заняты земледѣлiемъ исключительно, въ большинствѣ же случаевъ послѣднее обезпечиваетъ крестьянину только продовольствiе, а ручныя производства составляютъ его денежный источникъ. Но здѣсь же можно найти не мало такихъ мѣстностей, гдѣ цѣлыя общества живутъ исключительно одними ручными производствами и по условiямъ жизни мало разнятся отъ фабричныхъ работниковъ. Таковы извѣстныя селенiя Горбатовскаго уѣзда (гдѣ болѣе 80 селенiй заняты стально–слесарнымъ производствомъ): Павлово, Ворсма, Богородское, — таковы многiя другiя селенiя уѣздовъ Горбатовскаго, Балахнинскаго и Макарьевскаго. Жители села Апалихи (Костромской губернiи и уѣзда) вовсе не имѣютъ земли и почти весь годъ работаютъ за станомъ; большая часть жителей селъ Краснаго и Сидоровскаго вовсе не занимаются земледѣлiемъ и круглый годъ работаютъ въ мастерскихъ, приготовляя разныя дешевыя металлическiя украшенiя; кимрскiе сапожники (Тверск. губ.) работаютъ круглый годъ, равно какъ и большинство кузнецовъ этой губернiи.

На обязанности настоящаго времени лежитъ загладить ошибки прошедшаго. Пора наконецъ обратить вниманiе и на эту массу полу–земледѣльцевъ, полу–фабрикантовъ, полу–ремесленниковъ, познакомиться съ ихъ нуждами, производительными силами, стремленiями, и опредѣливши ихъ экономическую роль, болѣе сознательно и сочувственно отнестись. А то до послѣдняго времени мы поощряли только наши фабрики, заботились о крупномъ производствѣ въ той его формѣ, какую видимъ на западѣ и прибѣгаемъ къ тѣмъ же мѣрамъ, какiя употреблялись тамъ. Результаты этой системы повидимому удовлетворительны: фабриканты наши богатѣютъ день ото дня; работники, хотя и далеко не всегда, получаютъ хорошie заработки. Но одна–ли эта форма производства можетъ доставить такie результаты? — Да и таковы–ли онѣ на самомъ дѣлѣ, какъ это кажется? Не парализуются ли эти хорошiя послѣдствiя другими темными сторонами этой системы: не развивается ли и у насъ вмѣстѣ съ развитiемъ крупнаго производства и фабричный пролетарiатъ — эта язва разъѣдающая организмы западно–европейскихъ обществъ, на борьбу съ которой направляется энергiя лучшихъ людей въ нихъ? Не лучше ли намъ поискать другой путь къ развитiю нашей промышленности, могущiй дать иные, болѣе утѣшительные результаты? Вотъ вопросы, разрѣшенiе которыхъ должно послѣдовать въ возможно скорѣйшемъ времени, дабы не зайти слишкомъ далеко по ложному пути и не поздно было мирное отступленiе. Разрѣшенiе этихъ вопросовъ предполагаетъ серьозное и обстоятельное изученiе условiй нашего народнаго труда, которое, къ сожалѣнiю, надобно сказать, у насъ только что развѣ начинается. Ниже мы предложимъ читателямъ кpaткiй результатъ того, что было сдѣлано до сихъ поръ въ этомъ отношенiи.

Р. Поповъ.

_______

ДНЕВНИКЪ ПИСАТЕЛЯ.

IX.

По поводу выставки.

Я заходилъ на выставку. На вѣнскую всемiрную выставку отправляется довольно много картинъ нашихъ русскихъ художниковъ. Это уже не въ первый разъ и русскихъ современныхъ художниковъ начинаютъ знать въ Европѣ. Но все–таки приходитъ на мысль: возможно–ли тамъ понять нашихъ художниковъ и съ какой точки зрѣнiя ихъ тамъ будутъ цѣнить? По моему, переведите комедiю г. Островскаго, — ну «Свои люди сочтемся", или даже любую, и переведите по возможности лучше, на нѣмецкiй или французскiй языкъ, и поставьте гдѣ нибудь на европейской сценѣ, — и я право не знаю чтó выйдетъ. Что нибудь, конечно, поймутъ, и, кто знаетъ, можетъ быть даже найдутъ нѣкоторое удовольствiе, но по крайней мѣрѣ три четверти комедiи останутся совершенно недоступны европейскому пониманiю. Я помню, въ моей молодости, какъ ужасно заинтересовало меня извѣстiе, что г. Вiардо (мужъ знаменитой пѣвицы, пѣвшей у насъ тогда въ итальянской оперѣ) французъ, не знающiй ничего по русски, переводитъ нашего Гоголя подъ руководствомъ г. Тургенева. У Вiардо, конечно, была художественно–критическая способность и сверхъ того чуткость въ пониманiи поэзiи чужихъ нацiональностей, чтò онъ и доказалъ превосходнымъ своимъ переводомъ «Донъ—Кихота" на французскiй языкъ. Господинъ же Тургеневъ понималъ Гоголя конечно до тонкости; какъ всѣ тогда, полагаю, любилъ его до восторга и сверхъ того самъ былъ поэтъ, хотя тогда почти не начиналъ еще своего поэтическаго поприща (NB. Онъ написалъ только нѣсколько стиховъ, забылъ какихъ, и сверхъ того повѣсть «Три портрета" — произведенiе уже значительное.) Такимъ образомъ могло бы что нибудь и выйти. Замѣчу что г. Тургеневъ должно быть превосходно знаетъ французскiй языкъ. И чтó же? Вышла изъ этого перевода такая странность, что я, хоть и предчувствовалъ заранѣе, что Гоголя нельзя передать по французски, все–таки никакъ не ожидалъ такого исхода. Этотъ переводъ можно достать и теперь — посмотрите чтó это такое. Гоголь исчезъ буквально. Весь юморъ, все комическое, всѣ отдѣльныя детали и главные моменты развязокъ, отъ которыхъ и теперь, вспоминая ихъ иногда нечаянно, наединѣ (и часто въ самые не литературные моменты жизни) зальешься вдругъ самымъ неудержимымъ смѣхомъ про себя, — все это пропало, какъ не бывало вовсе. Я не понимаю, чтò могли заключать тогда французы о Гоголѣ судя по этому переводу; впрочемъ, кажется ничего не заключили. «Пиковая дама", «Капитанская дочка", которыя тоже были переведены тогда по французски, безъ сомнѣнiя тоже исчезли на половину, хотя въ нихъ гораздо болѣе можно было понять чѣмъ въ Гоголѣ. Словомъ, все характерное, все наше нацiональное по преимуществу (а стало быть все истинно художественное) по моему мнѣнiю для Европы неузнаваемо. Переведите повѣсть «Рудинъ" Тургенева (я потому говорю о г. Тургеневѣ, что онъ наиболѣе переведенъ изъ русскихъ писателей, а о повѣсти «Рудинъ" потому, что она наиболѣе изъ всѣхъ произведенiй г. Тургенева подходитъ къ чему–то нѣмецкому) — на какой хотите европейскiй языкъ — и даже ея не поймутъ. Главная суть дѣла останется совсѣмъ даже не подозрѣваемою. «Записки же охотника" точно также не поймутъ какъ и Пушкина, какъ и Гоголя. Такъ что всѣмъ нашимъ крупнымъ талантамъ, мнѣ кажется, суждено на долго можетъ быть остаться для Европы совсѣмъ неизвѣстными; и даже такъ, что чѣмъ крупнѣе и своеобразнѣе талантъ, тѣмъ онъ будетъ и неузнаваемѣе. Между тѣмъ мы на русскомъ языкѣ понимаемъ Диккенса, я увѣренъ, почти также какъ и англичане, даже можетъ быть со всѣми оттѣнками; даже можетъ быть любимъ его не меньше его соотечественниковъ. А однако какъ типиченъ, своеобразенъ и нацiоналенъ Диккенсъ! Что–же изъ этого заключить? Есть–ли такое пониманiе чужихъ нацiональностей особый даръ русскихъ предъ европейцами? Даръ особенный можетъ быть и есть, и если есть этотъ даръ (равно какъ и даръ говорить на чужихъ языкахъ, дѣйствительно сильнѣйшiй чѣмъ у всѣхъ европейцевъ), то даръ этотъ чрезвычайно значителенъ и сулитъ много въ будущемъ, на многое русскихъ предназначаетъ, — хотя и не знаю: вполнѣ–ли это хорошiй даръ, или есть тутъ что–нибудь и дурное... Вѣрнѣе же (скажутъ многiе), что европейцы мало знаютъ Россiю и русскую жизнь, потому что не имѣли до сихъ поръ еще и нужды ее узнавать въ слишкомъ большой подробности. Правда; дѣйствительно въ Европѣ до сихъ поръ не было никакой особенной надобности слишкомъ подробно насъ узнавать. Но все–таки кажется несомнѣннымъ, что европейцу, какой–бы онъ ни былъ нацiональности, всегда легче выучиться другому европейскому языку и вникнуть въ душу всякой другой европейской нацiональности, чѣмъ научиться русскому языку и понять нашу русскую суть. Даже нарочно изучавшiе насъ европейцы, для какихъ–нибудь цѣлей (а таковые были), и положившiе на это большой трудъ, несомнѣнно уѣзжали отъ насъ, хотя и много изучивъ, но все–таки до конца не понимая иныхъ фактовъ и даже можно сказать — долго еще не будутъ понимать, въ современныхъ и ближайшихъ поколѣнiяхъ по крайней мѣрѣ. Все это намекаетъ на долгую еще можетъ быть и печальную нашу уединенность въ европейской семьѣ народовъ; на долгiя еще въ будущемъ ошибки европейцевъ въ сужденiяхъ о Россiи; на ихъ видимую наклонность судить насъ всегда къ худшему и — можетъ быть объясняетъ и ту постоянную, всеобщую, основанную на какомъ–то сильнѣйшемъ непосредственномъ и гадливомъ ощущенiи, врaждебность къ намъ Европы; отвращенiе ея отъ насъ какъ отъ чего–то противнаго, отчасти даже нѣкоторый суевѣрный страхъ ея передъ нами и — вѣчный, извѣстный, давнишнiй приговоръ ея о насъ: что мы вовсе не европейцы.... Мы разумѣется обижаемся и изо всѣхъ силъ таращимся доказать, что мы европейцы...

Я конечно не говорю, что въ Европѣ не поймутъ нашихъ, напримѣръ, пейзажистовъ: виды Крыма, Кавказа, даже нашихъ степей будутъ конечно и тамъ любопытны. Но за то нашъ русскiй, по преимуществу нацiональный пейзажъ, то–есть сѣверной и средней полосы нашей европейской Россiи, я думаю, тоже не произведетъ въ Вѣнѣ большаго эффекта. «Эта скудная природа", вся характерность которой состоитъ, такъ сказать, въ ея безхарактерности, намъ мила однако и дорога. Ну, а нѣмцамъ чтò до чувствъ нашихъ? Вотъ, напримѣръ, эти двѣ березки въ пейзажѣ г. Куинджи («Видъ на Валаамѣ"): на первомъ планѣ болото и болотная поросль, на заднемъ — лѣсъ; оттуда — туча не туча, но мгла, сырость; сыростью васъ какъ будто проницаетъ всего, вы почти ее чувствуете, и на срединѣ, между лѣсомъ и вами, двѣ бѣлыя березки, яркiя, твердыя — самая сильная точка въ картинѣ. Ну, чтó тутъ особеннаго? Чтó тутъ характернаго, а между тѣмъ какъ это хорошо!... Можетъ быть я ошибаюсь, но нѣмцу это не можетъ такъ понравиться.

Про историческiй родъ и говорить нечего; въ чисто–историческомъ родѣ мы давно уже не блистаемъ, а стало быть Европу и не удивимъ; даже батальнымъ родомъ не очень удивимъ; даже переселенiе черкесовъ (огромная пестрая картина, можетъ быть съ большими достоинствами — не могу судить) не произведетъ, по моему, за границею слишкомъ сильнаго впечатлѣнiя. Но жанръ, нашъ жанръ — въ немъ–то чтó поймутъ? А вѣдь у насъ онъ, вотъ уже столько лѣтъ, почти исключительно царствуетъ; и если есть намъ чѣмъ–нибудь погордиться и что–нибудь показать, то ужъ конечно изъ нашего жанра. Вотъ напримѣръ небольшая картинка (Маковскаго) «Любители соловьинаго пѣнiя" кажется, не знаю какъ она названа. Посмотрите: комнатка у мѣщанина, аль у какого–то отставнаго солдата, торговца пѣвчими птицами и должно быть тоже и птицелова. Видно нѣсколько птичьихъ клѣтокъ; скамейки, столъ, на столѣ самоваръ, а за самоваромъ сидятъ гости, два купца или лавочника, любители соловьинаго пѣнiя. Соловей виситъ у окна въ клѣткѣ и должно быть свиститъ, заливается, щелкаетъ, а гости слушаютъ. Оба они видимо люди серьозные, тугiе лавочники и барышники, уже въ лѣтахъ, можетъ быть и безобразники въ домашнемъ быту (какъ–то уже это принято, что все это «темное царство" непремѣнно составлено изъ безобразниковъ и должно безобразничать въ домашнемъ быту), а между тѣмъ оба они видимо уже раскисли отъ наслажденiя, — самаго невиннаго, почти трогательнаго. Тутъ происходитъ что–то трогательное до глупости. Сидящiй у окна немного потупилъ голову, одну руку приподнялъ и держитъ на вѣсу, вслушивается, таетъ, въ лицѣ блаженная улыбка; онъ дослушиваетъ трель... Онъ хочетъ что–то ухватить, боится что–то потерять. Другой сидитъ за столомъ, за чаемъ, къ намъ почти спиной, но вы знаете, что онъ «страдаетъ" не менѣе своего товарища. Передъ ними хозяинъ зазвавшiй ихъ слушать и конечно имъ же продать соловья. Это довольно сухощавый и высокiй парень лѣтъ сорока слишкомъ, въ домашнемъ, довольно безцеремонномъ костюмѣ, (да и чтò тутъ теперь церемониться); онъ что–то говоритъ купцамъ и вы чувствуете, что онъ со властью говоритъ. Передъ этими лавочниками онъ, по соцiальному положенiю своему, т. е. по карману, конечно личность ничтожная; но теперь у него соловей и хорошiй соловей, а потому онъ смотритъ гордо (какъ будто онъ это самъ поетъ), обращается къ купцамъ даже съ какимъ–то нахальствомъ, съ строгостiю (нельзя же–съ)... Любопытно, что лавочники непремѣнно сидятъ и думаютъ, что это такъ и должно быть, чтобы онъ ихъ тутъ немножко подраспекъ, потому что «ужъ оченно хорошъ у него соловей!" Чай кончится и начнется торгъ... Ну чтò, спрашивается, пойметъ въ этой картинѣ нѣмецъ или вѣнскiй жидъ (Вѣна, какъ и Одесса, говорятъ, вся въ жидахъ)? Можетъ кто и растолкуетъ въ чемъ дѣло и они узнаютъ, что у русскаго купца средней руки двѣ страсти — рысакъ и соловей и что потому это ужасно смѣшно; но что же изъ этого выйдетъ? Это знанiе какое–то отвлеченное и нѣмцу очень трудно будетъ представить почему это такъ смѣшно. Мы же смотримъ на картинку и улыбаемся; вспоминаемъ про нее потомъ и намъ опять почему–то смѣшно и прiятно. Право, и пусть смѣются надо мной, но вотъ въ этихъ маленькихъ картинкахъ, по моему, есть даже любовь къ человѣчеству, не только къ русскому въ особенности, но даже и вообще. Я вѣдь эту картинку только для одного примѣра поставилъ. Но вѣдь что всего досаднѣе — это то, что мы–то подобную картинку у нѣмцевъ, изъ ихъ нѣмецкаго быта, поймемъ точно также какъ и они сами и даже восхищаться будемъ какъ они сами, почти ихъ же, нѣмецкими, чувствами, а они вотъ у насъ совсѣмъ ничего не поймутъ. Впрочемъ можетъ быть для насъ это въ нѣкоторомъ смыслѣ и выгоднѣе.

Ну, вотъ въ эстонской или лифляндской каютѣ игра въ карты, — это конечно понятно, особенно фигура мальчика, участвующаго въ игрѣ; въ карты всѣ играютъ и гадаютъ, такъ что и «Десятка пикъ" (такъ названа одна картина) будетъ совершенно понятна; но не думаю чтобы поняли напримѣръ Перова «Охотниковъ". Я нарочно назначаю одну изъ понятнѣйшихъ картинъ нашего нацiональнаго жанра. Картина давно уже всѣмъ извѣстна: «Охотники на привалѣ"; одинъ горячо и зазнамо вретъ, другой слушаетъ и изъ всѣхъ силъ вѣритъ, а третiй ничему не вѣритъ, прилегъ тутъ же и смѣется... Что за прелесть! Конечно растолковать — такъ поймутъ и нѣмцы, но вѣдь не поймутъ они, какъ мы, что это русскiй враль и что вретъ онъ по русски. Мы вѣдь почти слышимъ и знаемъ объ чемъ онъ говоритъ, знаемъ весь оборотъ его вранья, его слогъ, его чувства. Я увѣренъ, что если бы г. Перовъ (и онъ навѣрно бы смогъ это сдѣлать) изобразилъ французскихъ или нѣмецкихъ охотниковъ (конечно по другому и въ другихъ лицахъ) то мы, русскiе, поняли бы и нѣмецкое и французское вранье, со всѣми тонкостями, со всѣми нацiональными отличiями, и слогъ и тему вранья, угадали бы все только смотря на картину. Ну, а нѣмецъ какъ ни напрягайся, а нашего русскаго вранья не пойметъ. Конечно, не большой ему въ томъ убытокъ, да и намъ, опять–таки, можетъ быть это и выгоднѣе; но за то и картину не вполнѣ пойметъ а стало быть и не оцѣнитъ какъ слѣдуетъ; ну, а ужъ это жаль, потому что мы ѣдемъ чтобъ насъ похвалили.

Не знаю какъ отнесутся въ Вѣнѣ къ «Псаломщикамъ" Маковскаго. По моему, это уже не жанръ, а картина историческая. Я пошутилъ, конечно, но присмотритесь однако: больше ничего какъ пѣвчiе, въ нѣкоторомъ родѣ оффицiальный хоръ, исполняющiй за обѣдней концертъ. Все это господа въ оффицiальныхъ костюмахъ, съ гладко–гладко выбритыми подбородками. Вглядитесь, напримѣръ, въ этого господина съ бакенбардами; ясно, что онъ такъ сказать переряженъ въ этотъ совершенно негармонирующiй съ нимъ костюмъ и носитъ его лишь по службѣ. Правда, и всѣ пѣвчiе надѣваютъ такiе костюмы лишь по службѣ и искони такъ велось, съ патрiархальныхъ временъ, но тутъ эта переряженность какъ–то особенно въ глаза бросается. Вы такого благообразнаго чиновника привыкли видѣть лишь въ вицмундирѣ и въ департаментѣ; это скромный и солидный, прилично обстриженный человѣчекъ средняго круга. Онъ тянетъ что–то въ родѣ извѣстнаго «уязвленъ!" но и «уязвленъ" обращается, глядя на него, во что–то оффицiальное. Ничего даже нѣтъ смѣшнѣе какъ предположить, чтобъ этотъ вполнѣ благонамѣренный и успокоенный службою человѣкъ могъ быть «уязвленъ"! Не смотрѣть на нихъ, отвернуться и только слушать и выйдетъ что–нибудь прелестное; ну, а посмотрѣть на эти фигуры и вамъ кажется, что псаломъ поется только такъ... что тутъ что–то вовсе другое...

Я ужасно боюсь «направленiя" если оно овладѣваетъ молодымъ художникомъ, особенно при началѣ его поприща; и какъ вы думаете чего именно тутъ боюсь: а вотъ именно того, что цѣль–то направленiя не достигнется. Повѣритъ–ли одинъ милый критикъ, котораго я недавно читалъ, но котораго называть теперь не хочу, — повѣритъ–ли онъ, что всякое художественное произведенiе, безъ предвзятаго направленiя, исполненное единственно изъ художнической потребности, и даже на сюжетъ совсѣмъ постороннiй, совсѣмъ и не намекающiй на что нибудь «направительное", — повѣритъ–ли этотъ критикъ, что такое произведенiе окажется гораздо полезнѣе для его же цѣлей, чѣмъ напримѣръ всѣ пѣсни о рубашкѣ (не Гуда, а нашихъ писателей), хотя бы съ виду и походило на то что называютъ «удовлетворенiемъ празднаго любопытства"? Если даже люди ученые повидимому еще не догадались объ этомъ, то чтó–же можетъ происходить иногда въ сердцахъ и въ умахъ нашихъ молодыхъ писателей и художниковъ? Какая бурда понятiй и предвзятыхъ ощущенiй? Въ угоду общественному давленiю молодой поэтъ давитъ въ себѣ натуральную потребность излиться въ собственныхъ образахъ, боится что осудятъ за «праздное любопытство"; давитъ, стираетъ образы, которые сами просятся изъ души его, оставляетъ ихъ безъ развитiя и вниманiя и вытягиваетъ изъ себя, съ болѣзненными судорогами, тему, удовлетворяющую общему, мундирному, либеральному и соцiальному мнѣнiю. Какая однако ужасно простая и наивная ошибка, какая грубая ошибка! Одна изъ самыхъ грубѣйшихъ ошибокъ состоитъ въ томъ, что обличенiе порока (или то что либерализмомъ принято считатъ за порокъ) и возбужденiе къ ненависти и мести считается за единственный и возможный путь къ достиженiю цѣли! Впрочемъ даже и на этомъ узкомъ пути можно было бы вывернуться сильному дарованiю и не заглохнуть въ началѣ поприща; стоило бы вспоминать лишь по чаще о золотомъ правилѣ, что высказанное слово — серебряное, а невысказанное — золотое. Есть очень и очень значительные таланты, которые такъ много обѣщали, но которыхъ до того заѣло направленiе, что рѣшительно одѣло ихъ въ какой–то мундиръ. Я читалъ двѣ послѣднiя поэмы Некрасова — рѣшительно этотъ почтенный поэтъ нашъ ходитъ теперь въ мундирѣ. А вѣдь даже и въ этихъ поэмахъ есть нѣсколько хорошаго и намекаетъ на прежнiй талантъ г. Некрасова. Но чтó дѣлать: мундирный сюжетъ, мундирность прiема, мундирность мысли, слога, натуральности... да, мундирность даже самой натуральности. Знаетъ–ли напримѣръ маститый поэтъ нашъ, что никакая женщина, даже преисполненная первѣйшими гражданскими чувствами, прiявшая, чтобы свидѣться съ несчастнымъ мужемъ, столько трудовъ, проѣхавшая шесть тысячъ верстъ въ телѣгѣ и «узнавшая прелесть телѣги", слетѣвшая, какъ вы сами увѣряете, «съ высокой вершины Алтая" (что впрочемъ совсѣмъ уже невозможно) — знаете–ли вы, поэтъ, что эта женщина ни за что не поцалуетъ сначала цѣпей любимаго человѣка, а поцалуетъ непремѣнно сначала его самого, а потомъ уже его цѣпи, если ужъ такъ сильно и внезапно пробудится въ ней великодушный порывъ гражданскаго чувства, и такъ сдѣлаетъ всякая женщина рѣшительно. Конечно, замѣчанiе мое пустяшное, да и не стоило–бы приводить, потому что и поэма–то такъ только написана, ну, напримѣръ, чтобы къ первому января отвязаться... Впрочемъ, г. Некрасовъ все–таки уже громкое литературное имя, почти законченное, и имѣетъ за собою много прекрасныхъ стиховъ. Это поэтъ страданiя и почти заслужилъ это имя. Ну, а новенькихъ все–таки жаль: не у всякаго такой сильный талантъ чтобы не подчиниться мундирной мысли въ началѣ поприща, а стало–быть и уберечь себя отъ литературной чахотки и смерти. Что дѣлать: мундиръ–то вѣдь такъ красивъ, съ такимъ шитьемъ, блеститъ... Да и какъ выгоденъ! то есть теперь особенно выгоденъ.

Чуть только я прочелъ въ газетахъ о бурлакахъ г. Рѣпина, то тотчасъ же испугался. Даже самый сюжетъ ужасенъ: у насъ какъ–то принято, что бурлаки всего болѣе способны изображать извѣстную соцiальную мысль о неоплатномъ долгѣ высшихъ классовъ народу. Я такъ и приготовился ихъ всѣхъ встрѣтить въ мундирахъ, съ извѣстными ярлыками на лбу. И что же? Къ радости моей, весь страхъ мой оказался напраснымъ: бурлаки, настоящiе бурлаки и болѣе ничего. Ни одинъ изъ нихъ не кричитъ съ картины зрителю: «Посмотри какъ я несчастенъ и до какой степени ты задолжалъ народу!" И ужъ это одно можно поставить въ величайшую заслугу художнику. Славныя, знакомыя фигуры: два передовые бурлака почти смѣются, по крайней мѣрѣ вовсе не плачутъ и ужъ отнюдь не думаютъ о соцiальномъ своемъ положенiи. Солдатикъ хитритъ и фальшивитъ, хочетъ набить трубочку. Мальчишка серьозничаетъ, кричитъ, даже ссорится — удивительная фигура, почти лучшая въ картинѣ и равна по замыслу съ самымъ заднимъ бурлакомъ, понуреннымъ мужиченкой, плетущимся особо, котораго даже и лица не видно. Невозможно и представить себѣ, чтобы мысль о политико–экономическихъ и соцiальныхъ долгахъ высшихъ классовъ народу могла хоть когда–нибудь проникнуть въ эту бѣдную, понуренную голову этого забитаго вѣковѣчнымъ горемъ мужиченка... и — и знаете–ли вы, милый критикъ, что вотъ эта–то смиренная невинность мысли этого мужиченки и достигаетъ цѣли несравненно болѣе чѣмъ вы думаете — именно вашей направительной, либеральной цѣли! Вѣдь иной зритель уйдетъ съ нарывомъ въ сердцѣ и любовью (съ какою любовью!) къ этому мужиченкѣ, или къ этому мальчишкѣ, или къ этому плуту–подлецу солдатику! Вѣдь нельзя не полюбить ихъ, этихъ беззащитныхъ, нельзя уйти ихъ не полюбя. Нельзя не подумать, что долженъ, дѣйствительно долженъ народу... Вѣдь эта бурлацкая «партiя" будетъ сниться потомъ во снѣ, черезъ пятнадцать лѣтъ вспомнится! А не были бы они такъ натуральны, невинны и просты — не производили бы такого впечатлѣнiя и не составили–бы такой картины. Теперь вѣдь это почти картина! Да и отвратительны всѣ мундирные воротники, какъ ни расшивай ихъ золотомъ! Впрочемъ что тутъ разглагольствовать; да и картину разсказывать нечего; картины слишкомъ трудно передавать словами. Просто скажу: фигуры Гоголевскiя. Слово это большое, но я и не говорю, что г. Рѣпинъ — есть Гоголь въ своемъ родѣ искусства. Нашъ жанръ еще до Гоголя и до Диккенса не доросъ.

Нѣкоторую утрировку можно замѣтить впрочемъ и у г. Рѣпина: это именно въ костюмахъ, и то только въ двухъ фигурахъ. Такiя лохмотья даже и быть не могутъ. Эта рубашка, напримѣръ, нечаянно попала въ корыто, въ которой рубили сѣчкой котлеты. Безъ сомнѣнiя бурлаки костюмами не блистаютъ. Всѣмъ извѣстно откуда этотъ народъ: дома въ концѣ зимы, какъ не разъ извѣщали по крайней мѣрѣ, — корой питаются и идутъ по веснѣ къ хозяину тянуть барку, по крайней мѣрѣ иные — изъ за одной только каши, почти безъ всякаго уговора. Примѣры бывали что съ первыхъ дней такъ и умретъ у каши бурлакъ, навалившись на нее съ голодухи, задушится, «лопнетъ." Лѣкаря взрѣзывали, говорятъ, этихъ людей и находили одну только кашу до самаго горла. Вотъ это какiе иногда субъекты. Но все же невысказанное слово — золотое, тѣмъ болѣе что такую рубашку и надѣть нельзя если разъ только снять: не влѣзетъ. Впрочемъ, въ сравненiи съ достоинствомъ и независимостью замысла картины, эта крошечная утрировка костюмовъ ничтожна.

Жаль что я ничего не знаю о г. Рѣпинѣ. Любопытно узнать молодой это человѣкъ или нѣтъ? Какъ бы я желалъ чтобъ это былъ очень еще молодой и только что еще начинающiй художникъ. Нѣсколько строкъ выше я поспѣшилъ оговориться, что все–таки это не Гоголь. Да, г. Рѣпинъ, до Гоголя еще ужасно какъ высоко; не возгордитесь заслуженнымъ успѣхомъ. Нашъ жанръ на хорошей дорогѣ и таланты есть, но чего то недостаетъ ему чтобы раздвинуться или расшириться. Вѣдь и Диккенсъ — жанръ, не болѣе; но Диккенсъ создалъ «Пиквика", «Оливера Твиста" и «Дѣдушку и внучку" въ романѣ «Лавка древностей"; нѣтъ, нашему жанру до этого далеко; онъ еще стоитъ на «Охотникахъ и Соловьяхъ". «Соловьевъ и Охотниковъ" у Диккенса множество на второстепенныхъ мѣстахъ. Я даже думаю, что нашему жанру, въ настоящую минуту нашего искусства, сколько могу судить по нѣкоторымъ признакамъ, «Пиквикъ" и «Внучка" покажутся даже чѣмъ то идеальнымъ, а сколько я замѣтилъ по разговорамъ съ иными изъ нашихъ крупнѣйшихъ художниковъ — идеальнаго они боятся въ родѣ нечистой силы. Боязнь благородная, безъ сомнѣнiя, но предразсудочная и несправедливая. Надо побольше смѣлости нашимъ художникамъ, побольше самостоятельности мысли и можетъ быть побольше образованiя. Вотъ почему, я думаю, страдаетъ и нашъ историческiй родъ, который какъ то затихъ. Повидимому, современные наши художники даже боятся историческаго рода живописи и ударились въ жанръ какъ въ единый истинный и законный исходъ всякаго дарованiя. Мнѣ кажется, что художникъ какъ будто предчувствуетъ, что (по понятiямъ его) придется ему непремѣнно «идеальничать" въ историческомъ родѣ, а стало быть лгать. «Надо изображать дѣйствительность какъ она есть", говорятъ они, тогда какъ такой дѣйствительности совсѣмъ нѣтъ, да и никогда на землѣ не бывало, потому что сущность вещей человѣку недоступна, а воспринимаетъ онъ природу такъ, какъ отражается она въ его идеѣ, пройдя черезъ его чувства; стало быть надо дать поболѣе ходу идеѣ и не бояться идеальнаго. Портретистъ усаживаетъ, напримѣръ, субъекта, чтобы снять съ него портретъ, приготовляется, вглядывается. Почему онъ это дѣлаетъ? А потому что онъ знаетъ на практикѣ, что человѣкъ не всегда на себя похожъ, а потому и отыскиваетъ «главную идею его физiономiи", тотъ моментъ когда субъектъ наиболѣе на себя похожъ. Въ умѣнiи прiискать и захватить этотъ моментъ и состоитъ даръ портретиста. А стало быть чтó же дѣлаетъ тутъ художникъ какъ не довѣряется скорѣе своей идеѣ (идеалу) чѣмъ предстоящей дѣйствительности? Идеалъ вѣдь тоже дѣйствительность, такая же законная, какъ и текущая дѣйствительность. У насъ какъ будто многiе не знаютъ того. Вотъ напримѣръ «Гимнъ Пиѳагорейцевъ" Бронникова: иной художникъ — жанристъ (и даже изъ самыхъ талантливыхъ) удивится даже кàкъ возможно современному художнику хвататься за такiя темы. А между тѣмъ такiя темы (почти фантастическiя) также дѣйствительны и также необходимы искусству и человѣку какъ и текущая дѣйствительность.

Чтó такое въ сущности жанръ? Жанръ есть искусство изображенiя современной, текущей дѣйствительности, которую перечувствовалъ художникъ самъ лично и видѣлъ собственными глазами, въ противоположность исторической напримѣръ дѣйствительности, которую нельзя видѣть собственными глазами и которая изображается не въ текущемъ, а уже въ законченномъ видѣ. («Сдѣлаю Nota bene: мы говоримъ: видѣлъ собственными глазами". Вѣдь Диккенсъ никогда не видѣлъ Пиквика собственными глазами, а замѣтилъ его только въ многоразличiи наблюдаемой имъ дѣйствительности, создалъ лицо и представилъ его какъ результатъ своихъ наблюденiй. Такимъ образомъ это лицо также точно реально какъ и дѣйствительно существующее, хотя Диккенсъ и взялъ только идеалъ дѣйствительности). Между тѣмъ у насъ именно происходитъ смѣшенiе понятiй о дѣйствительности. Историческая дѣйствительность, напримѣръ въ искусствѣ, конечно не та что текущая (жанръ) — именно тѣмъ что она законченная, а не текущая. Спросите какого угодно психолога и онъ объяснитъ вамъ, что если воображать прошедшее событiе и особливо давно прошедшее, завершенное, историческое (а жить и не воображать о прошломъ нельзя), то событiе непремѣнно представится въ законченномъ его видѣ, то есть съ прибавкою всего послѣдующаго его развитiя, еще и не происходившаго въ тотъ именно историческiй моментъ, въ которомъ художникъ старается вообразить лицо или событiе. А потому сущность историческаго событiя и не можетъ быть представлена у художника точь въ точь такъ какъ оно можетъ быть совершалось въ дѣйствительности. Такимъ образомъ художника объемлетъ какъ–бы суевѣрный страхъ того, что ему можетъ быть по неволѣ придется «идеальничать", чтó по его понятiямъ значитъ лгать. Чтобъ избѣгнуть мнимой ошибки онъ придумываетъ (случаи бывали) смѣшать обѣ дѣйствительности — историческую и текущую; отъ этой неестественной смѣси происходитъ ложь пуще всякой. По моему взгляду, эта пагубная ошибка замѣчается въ нѣкоторыхъ картинахъ г. Ге. Изъ своей «Тайной вечери" напримѣръ, надѣлавшей когда–то столько шуму, онъ сдѣлалъ совершенный жанръ. Всмотритесь внимательнѣе: это обыкновенная ссора весьма обыкновенныхъ людей. Вотъ сидитъ Христосъ, — но развѣ это Христосъ? Это можетъ быть и очень добрый молодой человѣкъ, очень огорченный ссорой съ Iудой, который тутъ же стоитъ и одѣвается чтобы идти доносить, но не тотъ Христосъ, котораго мы знаемъ. Къ Учителю бросились его друзья утѣшать его; но спрашивается: гдѣ же и причемъ тутъ послѣдовавшiя восемнадцать вѣковъ христiанства? Какъ можно чтобъ изъ этой обыкновенной ссоры такихъ обыкновенныхъ людей, какъ у г. Ге, собравшихся поужинать, произошло нѣчто столь колоссальное?

Тутъ совсѣмъ ничего не объяснено, тутъ нѣтъ исторической правды; тутъ даже и правды жанра нѣтъ, тутъ все фальшивое.

Съ какой бы вы ни захотѣли судить точки зрѣнiя, событiе это не могло такъ произойти: тутъ же все происходитъ совсѣмъ несоразмѣрно и непропорцiонально будущему. Тицiанъ по крайней мѣрѣ придалъ–бы этому Учителю хоть то лицо, съ которымъ изобразилъ Его въ извѣстной картинѣ своей «Кесарево Кесареви"; тогда многое бы стало тотчасъ понятно. Въ картинѣ же г. Ге просто перессорились какiе–то добрые люди; вышла фальшь и предвзятая идея, а всякая фальшь есть ложь и уже вовсе не реализмъ. Г–нъ Ге гнался за реализмомъ.

______

Однако я и забылъ о выставкѣ. Впрочемъ... Какой же я репортеръ; я хотѣлъ лишь сдѣлать нѣсколько отмѣтокъ «по поводу". Тѣмъ не менѣе, редакцiя обѣщаетъ помѣстить подробный отчетъ о картинахъ нашихъ художниковъ, отправляющихся на вѣнскую выставку; или можетъ быть, еще лучше, постарается упомянуть о нихъ уже съ выставки, уже съ отчетомъ о впечатлѣнiи, которое они произведутъ, въ свою очередь, на собравшихся иностранцевъ.

Ѳ. Достоевскiй.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) См. Acta Patriarchatus Ср. изд. Mikl. стр. 126–129.

^**) См. Fwnh thV àlhJeiaV изд. Конст. 1850. L’Orient rendu à lui–même, par Manos. O BoulgarismóV Е. Конст. 1864. стр. 32–37.

^*) См. рѣчь патрiарха Софронiя, произнесенную въ засѣданiи этого комитета.

^*) См. Дрэпера «Исторiя умственнаго развитiя Европы» т. II.

^*) Первый «воскресный разсказъ» «Какъ они сошлись опять» помѣщ. въ № 33 «Гражд.» за 1872 г.; второй «Любить–прощать» въ № 4 за 1873 г.

^*) Не то же ли самое, не тѣ ли зады повторяетъ теперь г. Пыпинъ говоря: «Старовѣрство вооружалось философскими доказательствами; во имя народа проповѣдывалось отрицанiе той образованности, которая едва бросала корень въ русскомъ обществѣ, — можно было подумать, что въ этихъ людяхъ старый обскурантизмъ встрѣчалъ новыхъ союзниковъ. Аргументы, которыми новая школа защищала свои мнѣнiя, были такого свойства, что казались не только ошибочными, но вредными, потому что дѣйствительно открывали путь для настоящаго обскурантизма». Стр. 70.

^*) Полное закрѣпленie крестьянъ принадлежитъ уже къ новому времени.

^*) Maтepiaлы для изученiя кустарной промышленности и ручнаго труда въ Россiи Стат. Временникъ 11. 3, 1872 года.