№ 14 1873 2 Апрѣля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 2 до 4 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К⁰. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « .....5 »

« треть года. « « ..3 » « « .....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Областное обозрѣнiе. — Политическое обозрѣнiе. С. Н. — Засѣданiе общества любителей духовнаго просвѣщенiя 28 марта. Ѳ. Д. — Хороша наша деревня. (Наброски охотника). Недоимка. А. Г–ва. — Отвѣтъ женщины на призывъ «Гражданина»: «къ дѣлу". (Oкончанiе). Л. Ю. Кохновой. — Еще о болгарскомъ вопросѣ. (Окончанiе). Архимандрита Григорiя Паламы. — Въ вокзалѣ. И. Печенева. — Кустарная промышленность въ Россiи и артельная организацiя народнаго труда. (Продолженiе). Р. Попова. — Нѣсколько словъ по поводу выставки проектовъ памятника Пушкину. А. — Объявленiя.

ОБЛАСТНОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Новое положенiе городовъ и старыя преданiя, воззрѣнiя и привычки нѣкоторыхъ администраторовъ. Вопросы, которые можно бы совсѣмъ не возбуждать. Благопрiятный взглядъ правительства на ходатайства городскихъ управленiй. Разъясненiе ceнатa о самостоятельномъ правѣ ихъ разрѣшать городскiя общественныя постройки. Отчего бы стѣснять городскихъ представителей въ правѣ заявлять публичную признательность? Различныя на этотъ счетъ воззрѣнiя въ Курскѣ и въ Воронежѣ. Можно–ли cмотрѣть съ одной типографски–хозяйственной стороны на печатанiе въ губернскихъ вѣдомостяхъ приговоровъ думъ? Общественное самоуправленiе и гласность: — положенiе гласнаго — корреспондента въ херсонской думѣ.

«Приговоры думы могутъ имѣть дѣйствительную силу только тогда, когда исполненiе ихъ не будетъ сопряжено съ затрудненiями": такъ выражалась, до введенiя новаго городоваго положенiя 1870 г., одна изъ мѣстныхъ коммиссiй, доказывавшая, какъ и прочiя коммиссiи, что никакъ не слѣдуетъ стѣснять самостоятельность общественнаго управленiя въ видахъ единственно поддержанiя авторитета губернаторской власти. Совсѣмъ противоположное, послѣ введенiя гоpодской реформы, говорилъ, въ числѣ прочихъ, одинъ изъ губернаторовъ. «Рано, или поздно практическiе результаты докажутъ (такъ свидѣтельствовалъ онъ оффицiально), что едва–ли была необходимость въ устраненiи губернатора отъ единоличнаго надзора за городскими общественными учрежденiями". Въ этихъ двухъ противоположныхъ мнѣнiяхъ необходимо искать ключа къ разгадкѣ многихъ явленiй нашего городскаго самоуправленiя за послѣднее время. Несомнѣнно, что высшее правительство, даруя нашимъ городамъ самоуправленiе по новому положенiю, желало въ корнѣ уничтожить все, чѣмъ жизнь городовъ задерживалась въ успѣшномъ развитiи отъ преобладанiя административнаго элемента. На губернскую администрацiю буквально въ прежнее время была самимъ закономъ возложена обязанность няньки, неотступно слѣдящей за общественными учрежденiями. Для продажи навоза отъ пожарныхъ лошадей, стоимостiю на какихъ–нибудь 50 рублей, дума должна была испрашивать предварительнаго разрѣшенiя губернскаго правленiя и назначать торги. Слѣдствiемъ этого было тоже, чтò бываетъ у слишкомъ рачительныхъ нянекъ: изъ боязни, что ребенокъ упадетъ и ушибется, лучше носить его на рукахъ или неподвижно усаживать, только — храни Боже! — никакъ не давать ходить. Въ такихъ–то воззрѣнiяхъ на свои обязанности почти цѣлое столѣтiе пребывали высшiе представители мѣстной администрацiи, противъ такой–то опеки вооружались всѣ дорожившiе дѣйствительнымъ развитiемъ мѣстныхъ общественныхъ учрежденiй. Затѣмъ уже, само собою, слѣдовало ожидать, что городскiе представители обѣими руками схватятся за тѣ права и гарантiи, какими самоуправленiе городовъ обставлено въ положенiи 1870 г., и что самый этотъ фактъ идетъ уже совершенно вразрѣзъ понятiямъ, къ какимъ привыкли мѣстные административные органы, съ самимъ начальникомъ губернiи во главѣ. Чтó же, дѣйствительно, и видимъ? Преданiя, особенно дорогiя преданiя полновластiя, весьма живучи, и, быть можетъ, не одинъ изъ губернскихъ администраторовъ какъ старой, такъ и новой школъ, съ охотой подписалъ бы то самое, что высказано болѣе откровенными сверстниками его. Высказано же именно то, что ни одна изъ послѣднихъ реформъ не произведена (говорятъ) въ смыслѣ столь ограничительномъ для административной власти, какъ реформа городская, и что при самомъ поверхностномъ обзорѣ городоваго положенiя бросается въ глаза «вся стѣснительность его для значенiя губернатора, какъ представителя правительственной власти". Выражались даже такъ, что городовое положенiе лишило губернаторовъ не только компетентности въ дѣлахъ общественнаго управленiя, но даже довѣрiя со стороны городскаго общества. Указывали при этомъ на многое. Губернаторъ. если не согласится съ мнѣнiемъ губернскаго по городскимъ дѣламъ присутствiя, не имѣтъ дескать права остановить своею властiю его распоряженiя и только можетъ обжаловать правительствующему сенату, чтó предоставлено и всякому частному лицу. Неужели (такой задавали вопросъ) можно допустить, чтобы губернаторъ, уполномоченный закономъ въ крайнихъ случаяхъ даже требовать войскъ и употреблять opyжie, былъ лишенъ права прiостановить исполненiе постановленiя, которое онъ признаетъ незаконнымъ или несогласнымъ съ видами правительства. Дѣлопроизводство присутстiя и доклады лежатъ на городскомъ секретарѣ, избираемомъ думою, и значитъ — на лицѣ, совершенно–дескать независимомъ отъ губернатора и по необходимости не раздѣляющемъ eго видовъ и даже пристрастномъ въ пользу городовъ. Губернатору–де не предоставлено даже права непосредственно распорядиться по исполненiю городами обязательныхъ повинностей, безъ особенныхъ на этотъ случай коллегiальныхъ формальностей. Губернатору потомъ предоставлено право только на одинъ мѣсяцъ прiостанавливать постановленiе городской думы, относительно же городской управы даже этого не предоставлено, и значитъ дано правъ даже менѣе, чѣмъ городскому головѣ, который можетъ всякое противное законамъ опредѣленiе большинства членовъ управы прiостановить своею властью. Губернаторъ, наконецъ, лишенъ всякаго права на утвержденiе въ должностяхъ членовъ городскихъ управъ и городскаго секретаря, и слѣдовательно — весьма важныя обязанности будутъ исполняться лицами, можетъ быть, даже политически неблагонадежными (такъ выражались буквально), между тѣмъ какъ въ извѣстномъ распоряженiи 1866 года указано, чтобы лица, назначенныя даже въ должности по найму, допускаемы были къ занятiямъ не иначе, какъ съ согласiя губернатора. Перечислять многое другое, что указывалось, не считаемъ необходимымъ; мы имѣли цѣлiю только рельефнѣе выставить одно, что на первыхъ порахъ нѣкоторымъ начальникамъ губернiи, вѣроятно, долго еще будетъ казаться носоразмѣрною авторитету и могуществу ихъ власти полная въ предѣлахъ закона самостоятельность городскихъ учрежденiй. Это одно изъ тѣхъ предубѣжденiй, которыя воспитаны преданiями, исторiею, даже имѣютъ нѣкоторую въ основанiи своемъ теорiю, и разсѣются только временемъ во взаимной борьбѣ всякаго рода общественныхъ интересовъ, при постоянныхъ успѣхахъ всеобщаго просвѣщенiя. Слѣдуетъ однако желать, чтобы такого рода предубѣжденiя имѣли во всякoмъ случаѣ только личное значенiе, не служили чувствительными препятствiями къ дѣйствительному развитiю нашего самоуправленiя и, какъ можно рѣже, приводили къ такимъ прискорбнымъ недоразумѣнiямъ, какъ, напримѣръ, извѣстная исторiя съ городскимъ головою въ Москвѣ и нѣсколько другихъ.

Признаемся, мы въ этомъ случаѣ желаемъ, чтобы вслѣдствiе возникающихъ недоразумѣнiй, не создавалось даже прецедентовъ, въ видѣ разнаго рода оффицiальныхъ разъясненiй, кoтopыя въ сущности на будущее время только могутъ повести или къ нѣкоторому сокращенiю энергiи общественнаго cамоуправленiя, или наоборотъ — къ новымъ еще болѣе сложнымъ недоразумѣнiямъ. Такой законъ, какъ новое городовое положенiе 1870 г., въ сущности весьма ясенъ, если только имѣть добрую волю его понимать, сообразно съ его общею идеею и духомъ, а также и буквою всѣхъ его отдѣльныхъ постановленiй. По нашему искреннему убѣжденiю, только развѣ въ тѣхъ случаяхъ, когда непредвидѣнныя мѣстныя фактическiя обстоятельства противорѣчатъ исполненiю закона, могли бы возникнуть недоразумѣнiя въ собственномъ смыслѣ, требующiя спецiальныхъ разъясненiй. Многiя же недоразумѣнiя, о которыхъ сдѣлалось извѣстно, могли бы даже вовсе не возникать, при болѣе неуклонной вѣрности самымъ основанiямъ новаго учрежденiя и при непоколебимой волѣ дѣлать какъ можно менѣе затрудненiй самому городскому самоуправленiю. Напримѣръ: въ одной изъ губернiй возбужденъ вопросъ о томъ, слѣдуетъ–ли давать ходъ такимъ ходатайствамъ городскихъ думъ, которыя содержатъ отступленiе отъ дѣйствующихъ законоположенiй? Вопросъ, какъ и слѣдовало ожидать, разрѣшенъ въ томъ смыслѣ, что слѣдуетъ во всякомъ случаѣ, — но дѣло въ томъ, что въ сущности, этого вопроса даже не было необходимости совсѣмъ возбуждать. Въ ст. 13 городоваго положенiя прямо сказано, что о ходатайствѣ городской думы по предметамъ, касающимся мѣстныхъ пользъ и нуждъ, губернаторъ обязанъ представить высшему начальству съ своимъ заключенiемъ, не далѣе мѣсячнаго срока; въ мотивахъ же къ этой статьѣ прямо добавлено, что ходатайство городской думы должно быть представлeнo высшему начальству во всякомъ случаѣ. Право ходатайства, какъ извѣстно, дано и земскимъ учрежденiямъ; но въ положенiи объ этихъ учрежденiяхъ не указанъ для губернатора срокъ, и слѣдовательно — городскимъ учрежденiямъ въ этомъ случаѣ законъ особенно покровительствуетъ и косвенно даже какъ бы ихъ возбуждаетъ къ ходатайствамъ о городскихъ пользахъ и нуждахъ, послѣ долговременной безгласности. Значитъ, губернскiй администраторъ, понимающiй значенiе права петицiй по теорiи, — знакомый съ челобитными городскихъ людей въ нашей исторiи, — проникнутый почтенiемъ къ волѣ законодателя, выразившейся въ городовомъ положенiи, могъ бы съ спокойною совѣстью даже не возбуждать никакого вопроса о городскихъ ходатайствахъ и всякое изъ нихъ счелъ бы непремѣнною своею обязанностью представить высшему начальству со своимъ заключенiемъ. Или напримѣръ, въ Харьковѣ возникло пререканiе между городскимъ управленiемъ и администрацiею по вопросу о томъ, кѣмъ должны быть разѣшаемы постройки въ городахъ общественныхъ зданiй. Пререканiе это, въ противоположность даже разъясненiю министра внутреннихъ дѣлъ, сенатъ, какъ сообщаютъ газеты, разрѣшилъ въ смыслѣ благопрiятномъ для городскихъ учрежденiй и нашелъ, что соблюденiе прежняго порядка въ разрѣшенiи общественныхъ построекъ, возводимыхъ на счетъ города, прямо противно было бы основнымъ началамъ положенiя 1870 года, предоставляющаго общественному управленiю полную самостоятельность въ хозяйственныхъ дѣлахъ города. Но дѣло въ томъ, что этo основное начало понятно само по себѣ и что можно было совершенно такъ же разсуждать на мѣстѣ, не возбуждая даже никакого особеннаго пререканiя. Если же недоразумѣнiе возникло, — то, конечно, по тому же самому изложенному выше неосновательному опасенiю, что полное самоуправленiе въ предѣлахъ закона противорѣчитъ, будто бы, власти самого правительства и его представителей.

Хорошо, если вообще случаи пререканiй и недоразумѣнiй разъясняются правительствующимъ сенатомъ въ подобномъ же смыслѣ и такимъ образомъ отъ страсти нѣкоторыхъ администраторовъ слишкомъ поспѣшно возбуждать вопросы, почти не требующiе отвѣта, не происходить еще, кромѣ излишней процедуры, никакихъ болѣе стѣснительныхъ послѣдствiй. Но за то, наоборотъ, если разъясненiе сената болѣе благопрiятствуетъ настоянiямъ администрацiи, нежели притязанiямъ городскихъ органовъ, создаются прецеденты, обѣщающiе мало хорошаго для общихъ успѣховъ самоуправленiя, и вотъ, именно для избѣжанiя этихъ прецедентовъ, желательно, чтобы наши губернскiе администраторы старались сколь можно тщательнѣе предварительно взвѣшивать свои отношенiя къ новымъ городскимъ учрежденiямъ, основаннымъ по положенiю 1870 года. Можно съ увѣренностью утверждать, что не положенiе лишаетъ губернаторовъ довѣрiя со стороны городскаго общества, какъ это говорилось, но именно — ослабленье силы положенiя и ограниченiе предѣловъ его, по какимъ бы то ни было, даже самымъ извинительнымъ и благонамѣреннымъ предубѣжденiямъ. «Приговоры думы могутъ имѣть дѣйствительную силу только тогда, когда исполненiе ихъ не сопряжено съ затрудненiями". Это говорилось о времени предшествующемъ, но положительною потерею было бы для самого правительства, если бы въ городскихъ обществахъ, въ мыслящей средѣ ихъ, укоренилось мало по малу мнѣнiе, что и теперь исполненiе приговоровъ сопряжено съ прежними затрудненiями. Легче сѣять предразсудки, нежели искоренять ихъ, и легче дѣло испортить, нежели потомъ снова его направить, и особенно, если дѣло идетъ объ общественномъ организмѣ, инертномъ по существу своему. Екатерининское городовое положенiе довольно либерально по своему времени, и однакоже — городское самоуправленiе превратилось къ нашему времени въ однѣ лишь формы, и въ то время, какъ напримѣръ въ Твери дума собирала спецiальный налогъ на мощенiе улицъ, администрацiя перемѣшивала этотъ налогъ съ остальными статьями и предназначала его совсѣмъ на другiя потребности. Неизвѣстно, былъ ли хотя одинъ горожанинъ, который дорожилъ бы своимъ самоуправленiемъ по Екатерининской грамотѣ: такъ легко обезличить и обезсилить самый благой законъ. Недавняя московская исторiя, кто бы ни оказался въ ней непочтительнымъ къ закону, также значительно отразилась на умахъ и кто знаетъ, не она ли именно причиною затрудненiй, съ какими теперь Москва борется при выборѣ головы, такъ какъ всѣ достойные кандидаты отказываются отъ этой должности. Отсюда и вообще слѣдуетъ всѣмъ увлекающимся администраторамъ запомнить себѣ урокъ, что нѣтъ никакой заслуги — охладить общество къ закону и правамъ, и напротивъ величайшая заслуга просвѣщенной административной политики въ томъ состоитъ, чтобы заставить дорожить въ законѣ именно его разрѣшенiями, облегченiями и огражденiями, — а не выставлять всегда и вездѣ на первый планъ его силу ограничительную. Признаемся, что съ этой точки зрѣнiя мы даже не совсѣмъ себѣ уяснили, какимъ образомъ въ одномъ губернскомъ городѣ могло возникнуть недоразумѣнiе о правѣ, какъ сообщаютъ газеты, городскаго общества выражать свою признательность и давать награжденiя за полезную для города дѣятельность. По случаю одного пожара, курская дума поручила головѣ выразить благодарность всѣмъ лицамъ, содѣйствовавшимъ прекращенiю пожара, одному же унтеръ–офицеру мѣстной полицейской команды и всѣмъ дѣйствовавшимъ на пожарѣ водовозамъ выдать денежное вознагражденiе. Но постановленiе думы, какъ сообщаютъ газеты, вызвало протестъ губернатора, и дѣло поступило на разсмотрѣнiе губернскаго по городскимъ дѣламъ присутствiя, которое и согласилось съ его мнѣнiемъ, что ни дума, ни городской голова не имѣютъ права ни одобрять или порицать лицъ, состоящихъ на государственной службѣ, ни давать награжденiя чинамъ полицейской команды. Въ этомъ же смыслѣ дѣло разъяснено и правительствующимъ сенатомъ, и слѣдовательно должно считаться рѣшеннымъ. Но мы, приводя затѣмъ нижеслѣдующiя замѣчанiя, только хотимъ, на основанiи нашихъ источниковъ, нагляднѣе представить, что, при извѣстномъ, такъ сказать, менѣе ригористическомъ воззрѣнiи, едва–ли потребовалось бы даже это разъясненiе, которое въ сущности довольно чувствительно затрогиваетъ самостоятельность городскаго управленiя. О чемъ рѣчь? О томъ, дозволить ли общественному управленiю города объявить признательность и наградить сдѣланную заслугу. Отчего же, спрашиваемъ, и не дозволить? Если человѣкъ въ такой повальной суматохѣ, какъ на пожарѣ, содѣйствовалъ личнымъ самоотверженiемъ или распорядительностiю общей пользѣ горожанъ — развѣ онъ менѣе заслуживаетъ отъ того признательности и награды, что онъ состоитъ на государственной службѣ и непосредственно не подчиненъ городскому общественному начальству? Мы полагаемъ, что признательность, выраженная заявленiемъ или какимъ нибудь инымъ способомъ, пpioбpѣтаетъ еще особенный почетъ именно оттого, что она заявляется публичнымъ учрежденiемъ и городскимъ представительствомъ, наиболѣе, конечно, компетентнымъ въ оцѣнкѣ дѣйствiй, приносящихъ прямой интересъ городу. Но — (говорятъ) лица награждаемыя, состоя на государственной службѣ, могутъ подлежать одобренiю или порицанiю за свои служебныя дѣйствiя только отъ прямаго своего начальства. Отвѣчать на это возраженiе предоставимъ нашимъ источникамъ; здѣсь мы, въ постановленiяхъ именно павловской городской думы, находимъ слѣдующiй случай, довольно сходный съ курскою иcтopiею. Городской голова г. Павловска сдѣлалъ думѣ заявленiе, что бѣдствiе отъ пожара, постигшее въ прошломъ году г. Павловскъ, было облегчено энергическою дѣятельностiю начальника губернiи, прибывшаго на мѣсто во время самаго пожара и умѣвшаго успокоить взволнованный духъ городскаго населенiя, прекратить дальнѣйшее повторенiе пожарныхъ случаевъ и принять необходимыя мѣры помощи пострадавшимъ. Точно также о генералъ–маiорѣ мѣстныхъ войскъ, К. Е. Баумгартенѣ, городской голова доложилъ, что онъ всегда являлся на пожары, благоразумною распорядительностью содѣйствовалъ ихъ прекращенiю, да и въ настоящемъ случаѣ при тушенiи пожара не щадилъ своихъ силъ. Мы, конечно, не передаемъ тѣхъ грандiозныхъ выраженiй, въ родѣ «высокоразумная распорядительность", «изумительная аккуратность", «замѣчательная снисходительность" и под., съ какими городской голова обращался къ думѣ для удостовѣренiя, что такая дѣятельность упомянутыхъ лицъ вызываетъ «все общество на благодарность". И дѣйствительно, «въ изъявленiе чувствъ благодарности" было опредѣлено просить начальника губернiи и г. Баумгартена принять званiе почетныхъ гражданъ г. Павловска. Сколько извѣстно, ни съ чьей стороны никакого протеста противъ этого изъявленiя благодарности оффицiальнымъ лицамъ не послѣдовало, и спрашиваемъ: въ чемъ же разница, если получаютъ заявленiя признательности лица не столь высоко–поставленныя, какъ губернаторъ, или не генералъ–маiоръ, а простой унтеръ–офицеръ, какъ въ Курскѣ? Мы такимъ образомъ полагаемъ, что если въ Воронежѣ отъ воззрѣнiя начальника губернiи на сущность закона зависѣло не найти противозаконности въ дѣйствiяхъ павловской думы, — то и въ Курскѣ единственно вслѣдствiе личнаго воззрѣнiя начальника губернiи между нимъ и городскимъ управленiемъ возникло недоразумѣнiе о правѣ думы выражать оффицiальнымъ лицамъ свою признательность. Правда, на сторону курскаго воззрѣнiя склонилась высшая инстанцiя, — но, съ точки зрѣнiя общественной, можно полагать, что для развитiя собственно городскаго самоуправленiя, къ чему стремится положенiе 1870 г. иное воззрѣнiе болѣе представляетъ благопрiятныхъ возможностей.

Возьмемъ и другой случай. Недавно, между прочимъ, и правительствующимъ сенатомъ, окончательно разъяснено, что въ губернскихъ вѣдомостяхъ достаточно печатать опредѣленiя думы по текущимъ дѣламъ не цѣликомъ, а только въ видѣ простыхъ оглавленiй, и что засимъ въ губернскихъ вѣдомостяхъ должны полнымъ текстомъ печататься только обязательныя постановленiя думы по городскому блaгoустройству, издаваемыя на основанiи ст. 103 полoженiя. Вслѣдствiе этого, теперь уже сплошь и рядомъ въ губернскихъ вѣдомостяхъ о приговорахъ городской думы сообщается, напримѣръ, въ такомъ лаконическомъ cтилѣ: «ст. 1 по вопросу объ установленiи въ пользу городовъ сбора съ извознаго промысла. Ст. 2 — сбора съ иногородныхъ купцовъ. Ст. 3 — о принятiи мѣръ противъ бродящихъ собакъ. Ст. 4 — объ устройствѣ на ярмаркѣ помѣщенiя для чиновъ полицiи," и такъ далѣе — все одни только оголовки. За немногими исключенiями, почти нѣтъ уже возможности проникнуть болѣе или менѣе въ самую сущность, цѣль и мотивы каждаго особаго приговора, подмѣтить оригинальныя особенности участниковъ извѣстнаго собранiя думы и самый духъ, проявляющiйся въ томъ или другомъ городскомъ обществѣ. Между тѣмъ, сколько можно судить, составители городоваго положенiя 1870 г. именно расчитывали на то, что печатанье приговоровъ думы будетъ полезно для знакомства съ дѣятельностiю общественнаго управленiя какъ самихъ жителей города, такъ и другихъ общественныхъ управленiй, которыя будутъ постепенно открываться на основанiи новаго положенiя. Можно пожалѣть, что изъ однихъ лишь, какъ оказывается, чисто экономическихъ соображенiй, представленныхъ однимъ начальникомъ губернiи, устраняется входившее было въ обычай печатаньe приговоровъ думъ, обыкновенно въ видѣ подлинныхъ журналовъ собранiй. Представилось съ экономической точки зрѣнiя основательнымъ замѣтить, что подробное печатанье приговоровъ безъ платы слишкомъ тяжело для губернской типографiи, съ платою же ложится значительнымъ бременемъ на городскiя средства. Но, еслибы въ данномъ случаѣ только было разъяснено, что за печатанье приговоровъ городскихъ установленiй вносится изъ городскихъ суммъ соотвѣтственная плата, — этимъ устранились бы затрудненiя типографiи; заботиться же о сбереженiи средствъ roродa лежитъ уже, по новому положенiю, на обязанности самого общественнаго управленiя, и значитъ напрасно было ссылаться, въ видѣ довода, на сокращенie городскихъ расходовъ. Затѣмъ находятъ, что печатанiемъ названныхъ приговоровъ не достигается и цѣль обмѣна между городами свѣдѣнiй о дѣятельности общественныхъ управленiй, такъ какъ губернскiя вѣдомости мало–де какими иногородними учрежденiями выписываются, и что обмѣна разными свѣдѣнiями и данными городскiя думы лучше могутъ достигнуть чрезъ печатанiе особыхъ изданiй, въ видѣ собственныхъ перiодическихъ органовъ. На это мы также позволили бы себѣ замѣтить слѣдующее: если не думы разныхъ губернiй, то по крайней мѣрѣ всѣ думы одной губернiи чрезъ губернскiя вѣдомости отлично могутъ знакомиться взаимно съ дѣятельностiю другъ друга. При разрѣшенiи однородныхъ вопросовъ, при однихъ условiяхъ, одна дума училась бы у другой и общiй уровень и характеръ общественнаго самоуправленiя въ цѣлой губернiи основывался бы на извѣстныхъ, болѣе или менѣе изъ самой практики выработавшихся общихъ началахъ. Кромѣ того, въ губернiи, кромѣ ея начальника, получающаго, по закону, копiи со всѣхъ думскихъ постановленiй, есть не мало прочихъ членовъ администрацiи и также частныхъ образованныхъ людей, которые въ юридическомъ или въ чисто имущественномъ интересѣ съ любопытствомъ слѣдятъ за развитiемъ и дѣйствiями городскаго самоуправленiя и въ сводѣ законовъ (т. II, ч. I, ст. 870) говорится, что никакое изъ мѣстъ и должностныхъ лицъ губернiи «не можетъ отговариваться невѣдѣнiемъ того, что объявлено было оффицiально чрезъ губернскiя вѣдомости". Для самихъ гласныхъ думъ печатанiе подобныхъ приговоровъ служило въ нѣкоторомъ родѣ регуляторомъ ихъ сужденiй, такъ какъ двѣ совершенно разныя вещи — говорить въ надеждѣ на безгласность или говорить такъ, что ваше каждое слово можетъ быть подвергнуто общѣственной оцѣнкѣ. Наконецъ, и для министра внутреннихъ дѣлъ, которому, по закону, долженъ высылаться полный экземпляръ губернскихъ вѣдомостей, печатанiе въ этихъ вѣдомостяхъ подробныхъ думскихъ приговоровъ открывало возможность слѣдить по самымъ источникамъ за потребностями городскаго самоуправленiя. Этому печатанiю правительство, издавая городовое положенiе, приписывало, какъ мы уже замѣтили выше, особенное значенiе. Въ то время, какъ земскимъ учрежденiямъ предписано только всѣ постановленiя свои безъ замедленiя сообщать губернатору, о городскихъ учрежденiяхъ именно добавлено, что ихъ опредѣленiя губернаторъ передаетъ для напечатанiя въ губернскихъ вѣдомостяхъ. Это считается на столько существеннымъ, что въ самомъ указѣ о примѣненiи новаго положенiя къ столицамъ и Одессѣ еще разъ упомянуто о печатанiи постановленiй, — только въ вѣдомостяхъ полицiи или градоначальства, вмѣсто губернскихъ. Съ другой стороны, нельзя ни ожидать, ни требовать, чтобы всѣ думы завели непремѣнно и сейчасъ свои спецiальныя изданiя. Въ городовомъ положенiи объ этомъ говорится условно: «если общественное управленiе признаетъ возможнымъ, съ надлежащаго разрѣшенiя, предпринять таковое" (т. е. изданiе). Во всякомъ случаѣ, особое изданiе, вѣроятно, будетъ стоить дороже, нежели печатанiе въ губернскихъ вѣдомостяхъ, — хотя бы даже за плату; кромѣ того, во многихъ уѣздныхъ городахъ нѣтъ типографiй и, стало быть, никакое изданiе фактически невозможно. Теперь взвѣсимъ же: чтò прiобрѣтается и чтò теряется отъ того, что цѣликомъ не будутъ болѣе печататься приговоры городскихъ общественныхъ управленiй? Прiобрѣтается для городовъ экономiя въ нѣсколько рублей, для губернскихъ типографiй нѣсколько экономiи въ наборѣ и въ бумагѣ. Теряется же слѣдующее: 1) заголовки сами по себѣ не могутъ имѣть почти никакого интереса, едва ли даже могутъ быть удоборазумѣемы; 2) общество лишено возможности слѣдить за дѣятельностью своихъ выборныхъ представителей, которые, въ свою очередь, теряютъ случай сдѣлаться извѣстными своими достоинствами; 3) общественное мнѣнiе лишено вообще матерiала для оцѣнки самоуправленiя въ его дѣйствiи и не можетъ уже вѣрно судитъ, на сколько основныя начала закона приложимы или неприложимы къ условiямъ и обстоятельствамъ мѣста и времени, — слѣдовательно, предоставлено влiянiю однихъ теоретическихъ умствованiй, безъ повѣрки ихъ на практикѣ дѣйствительной жизни; 4) наконецъ и русское государственное право теряетъ, при изученiи началъ и формъ самоуправленiя, фактическую почву и, вмѣсто многообразiя примѣненiй новаго закона по обширному лицу земли русской, остается лишь при одномъ законѣ, съ тѣми случайными по его поводу разъясненiями, какiя могутъ сдѣлаться доступными, преимущественно чрезъ печать. Мы не думаемъ, чтобы вообще въ интересахъ государственныхъ было удобно такое положенiе самоуправленiя, при которомъ могутъ о немъ знать только оффицiальныя канцелярiи и присутствующiе въ собранiяхъ гласные. Вотъ почему и самую точку зрѣнiя на этотъ вопросъ исключительно съ типографски–хозяйственной стороны, усвоенную однимъ начальникомъ губернiи, мы не рѣшились бы считать ни особенно удачною, ни сколько нибудь благопрiятною самоуправленiю. Остается только пожелать чтобы сами, по крайней мѣрѣ, городскiя учрежденiя, скорѣе стали издавать собственныя печатныя извѣстiя и тѣмъ доказали, что для нихъ наибольшая, по возможности, гласность составляетъ самое желаемое положенiе.

Херсонская дума, впрочемъ, вопросъ о гласности и печати въ отношенiи къ городскому общественному самоуправленiю понимаетъ нѣсколько своеобразно. Такъ напримѣръ случилось, что корреспонденцiю одного гласнаго, напечатанную въ «Николаевскомъ Вѣстникѣ", городской голова прочелъ въ думѣ слѣдствiемъ была цѣлая исторiя. Одинъ членъ управы объявилъ, что онъ отнынѣ не будетъ участвовать ни въ какихъ коммиссiяхъ, такъ какъ его дѣятельность ничѣмъ не гарантирована oтъ печатныхъ статей. Большинство ударяло главнымъ образомъ на то, что вы, молъ, г. корреспондентъ, высказывайте лучше ваши мысли въ самой думѣ, а не переносите ихъ въ печать; одинъ же изъ ораторовъ выразился, что корреспондентъ, никогда въ думѣ не заявлявшiй ничего хорошаго, oказалъ бы услугу думѣ, еслибы заявлялъ въ ней все, что, по его мнѣнiю, кажется дурнымъ. Кончилась исторiя тѣмъ, что бѣдному гласному корреспонденту заявлено было неодобренiе, и любопытнѣе всегo, что это представляется чуть–ли не особеннымъ подвигомъ, «во избѣжанiе лишенiя думы полезныхъ дѣятелей, для выраженiя одобренiя избраннымъ ею дѣятелямъ, для оказанiя имъ нравственной поддержки" и т. п. Всѣ же эти разсужденiя совсѣмъ, по нашему мнѣнiю, неумѣстны. Можетъ быть, дума и въ правѣ была сдѣлать постановленie о неодобренiи дѣйствiй гласнаго корреспондента; можетъ быть и въ самомъ дѣлѣ весьма достойныя лица были подвергнуты незаслуженному печатному осужденiю; можетъ быть, и самая оппозицiя корреспонденту есть выраженiе давно уже установившагося о немъ по другимъ пpичинaмъ общественнаго нерасположенiя. Но оказывать неодобренiе гласному только за то, что онъ говоритъ не все, находящееся въ его помыслахъ, — это значитъ ставить въ вину самое молчанiе. Выражать приговоромъ неодобренiе по поводу сотрудничества въ газетахъ значитъ пользоваться противъ гласнаго поводами посторонними, возникшими не внутри самого собранiя. Наконецъ трудно отрѣшиться отъ мысли, что собранiе не увлекалось инстинктивнымъ предубежденiемъ противъ лица, которое, по русской пословицѣ, склонно выносить изъ избы соръ, — потому что противъ печати противъ несправедливыхъ нападковъ на общественную дѣятельность въ странахъ просвѣщенныхъ обыкновенно борются равнымъ оружiемъ, не то возстановляютъ честь свою судомъ, въ случаѣ несносной клеветы или несправедливаго злословiя. Практика же иного рода, если только представить ее во всѣхъ послѣдствiяхъ, можетъ обратить наши общественныя городскiя собранiя въ простыя сборища акцiонеровъ, гдѣ искуственное большинство способно вотировать неодобренiе кому угодно, въ особенности же всѣмъ оппонентамъ директоровъ и правленiя. И eще любопытно знать: чтò станутъ вотировать гласнымъ, напечатавшимъ въ газетахъ хвалебные гимны городскому управленiю, хотя бы на собранiяхъ эти гласные также молчали и ничего не говорили ни худаго, ни хорошаго. Мы привыкли обыкновенно думать, что одобренiе или неодобренiе избраннымъ, т. е. довѣрiе или недовѣpie, заявляютъ ихъ избиратели, и никакъ не желали бы установленiя инаго принципа, чтобы за одно молчанiе въ собранiяхъ и за непрiятныя послѣдствiя, возникшiя по поводу заявленiя какимъ–либо глacнымъ своего мнѣнiя въ печати, было приговоромъ постановляемо общественное неодобренiе. Это уже идетъ не къ пользамъ самоуправленiя, но къ его вреду. Въ разладъ съ гласностью идутъ лишь безотвѣтственность и самовластiе; но самоуправленiе, отвѣтствующее предъ обществомъ, видитъ въ печати органъ общественнаго мнѣнiя, и даже самыя недоразумѣнiя, проходяшiя въ печать, дѣлаетъ безвредными чрезъ разъясненiе и возстановленiе истины. Гласность и самоуправленiе имѣютъ общее основанiе и одинаковую конечную цѣль.

_____

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Послѣ того какъ Францiю озарило яркое сiянiе радости, произведенное извѣстiемъ о зaключеннoмъ въ Берлинѣ трактатѣ касательно преждевременнаго очищенiя территорiи, это сiянiе, на мгновенiе только соединившее всѣхъ патрiотовъ–истинныхъ сыновъ отечества, смѣнилось очень и очень скоро туманнымъ облакомъ на политическомъ горизонтѣ этой счастливой по физическимъ своимъ средствамъ, но все таки несчастной по историческимъ судьбамъ своимъ страны. Даже и посреди самыхъ восторженныхъ овацiй, со всѣхъ сторонъ доходившихъ до г. Тьера отъ благодарнаго ему отечества, и тогда даже слышались изъ среды версальского собранiя крики недоброжелательства и зависти, крики тщетно стремившiеся умалить и очернить заслуги великаго гражданина. «Не онъ вѣдь, а мы — преимущественно мы депутаты руководили кормиломъ правленiя, приведшаго къ такимъ блестящимъ результатамъ, и не онъ, а всѣ французы споспѣшествовали къ исправной уплатѣ тяжкой контрибуцiи, а слѣдовательно участвовали въ освобожденiи отечества." Такъ, или почти такъ говорили вслухъ многiе члены, особливо же члены правой стороны нацiональнаго собранiя. На это имъ можно бы отвѣчать только то, что безъ Тьера Францiя навѣрное нажила бы себѣ вторую и горшую первой войну извнѣ; а внутри подверглась бы не менѣе тяжкимъ междоусобiямъ, изъ коихъ первое же стерло бы съ лица земли нынѣшнее нацiональное собранiе. Послѣднее конечно не можетъ не сознавать, что оно обязано доселѣ своимъ существованiемъ единственно г. Tьеру. Но отъ сознанiя до благодарности еще далеко. Часто именно это–то самое сознанiе неопровержимыхъ достоинствъ противника и усугубляетъ всюду враговъ его.

Кромѣ того, есть еще люди до того ослѣпляемые своимъ узкимъ личнымъ чистолюбiемъ, что они дѣйствительно не замѣчаютъ блестящихъ качествъ человѣка единственно изъ за того, что онъ сталъ поперекъ ихъ эгоистическимъ интересамъ. Наконецъ прибавимъ и то, что для пониманiя и вѣрной оцѣнки генiя и добродѣтели, надо самому быть хотя на сколько нибудь въ уровень съ тѣмъ, кто генiаленъ и дoбpoдѣтеленъ. Древнiе говорили, что способность понимать есть уже первая ступень къ способности творить. Если первая далеко не такъ рѣдка, какъ вторая, то изъ этого еще не слѣдуетъ чтобы она сдѣлалась общею. Общими и неизмѣнными, къ сожалѣнiю, остаются въ человѣчествѣ однѣ только темныя стороны и пороки. Такъ было, есть, а пожалуй что и будетъ во всѣ времена. «Издревле", говоритъ Д’Аламберъ, «и всегда существовалъ между большинствомъ обыкновенныхъ людей какъ бы заговоръ противъ людей великихъ." Эти слова французскiй философъ XVIII вѣка написалъ обо всѣхъ людяхъ вообще: но едва ли они не болѣe всего примѣнимы къ его соотечественникамъ французамъ. Французская природа, надо ей отдать въ этомъ справедливость, очень щедра на таланты; во Францiи никогда не было и нѣтъ недостатка въ даровитыхъ людяхъ; бѣда только въ томъ, что очень часто эти люди силою обстоятельствъ осуждены бываютъ на бездѣйствiе и не могутъ служить обществу; а менѣе даровитые, но болѣе хитрые ихъ, безчестные смѣльчаки эксплуатируютъ для своихъ личныхъ выгодъ общество, проводятъ его нѣкоторое время блестящими обманами, и затѣмъ ниспровергаютъ его въ бездну золъ, а сами исчезаютъ со сцены.

Многiе боятся, чтобы одинъ изъ такого рода уличныхъ скороспѣлыхъ героевъ не явился бы, въ случаѣ могущаго почему либо произойти удаленiя г. Тьера отъ дѣлъ, занять его мѣсто; и этою боязнью объясняется еще болѣе недостатокъ довѣрiя къ нынѣшнему президенту французской республики, или лучше сказать къ представляемому и предводимому имъ образу правленiя. Не говоря уже о многочисленныхъ личныхъ врагахъ и завистникамъ г. Тьера, многiе вполнѣ цѣнящiе его и сочувствующiе лично ему люди говорятъ: «Такъ! намъ хорошо нынче съ г. Тьеромъ. А чтó будетъ завтра послѣ него, или во всякомъ случаѣ безъ него? Какiя гарантiи можетъ намъ представить республиканская партiя для утвержденiя установленной и поддержанной г. Тьеромъ консервативной республики? Кого представитъ она кандидатомъ въ преемники г. Тьеру? Не Гамбетту–ли, который нынче не таитъ уже своихъ связей съ соцiалистами и коммунистами и который, какъ увѣряютъ многiе знающiе это изъ достовѣрныхъ источниковъ, недавно дружески посовѣтовалъ одному своему прiятелю и школьному товарищу, владѣльцу порядочной собственности, убираться поскорѣе изъ Францiи вонъ, куда нибудь подальше, въ тотъ день, когда вторично провозгласится во Францiи его (т. е. г. Гамбетты) диктатура? Никто изъ серьозныхъ, положительныхъ умовъ, за исключенiемъ можетъ быть нѣкоторыхъ энтузiастовъ, да заинтересованныхъ въ этомъ вопросѣ личностей, которымъ нужна республика во что бы то ни стало, хотя бы на нѣсколько дней, никто не вѣритъ въ продолжительность существованiя республики во Францiи; всѣ предвидятъ скорый конецъ нынѣшнему образу правленiя, нынѣшнему нацiональному собранiю и оттого то послѣднее употребляетъ всѣ свои силы, напрягаетъ всѣ свои орудiя и средства, устраиваетъ всевозможныя интриги, съ цѣлiю отстоять насколько возможно, продлить свое бытiе. Особливо въ усилiяхъ такого рода упражняется правая сторона. Но она напрасно нападаетъ на г. Тьера, считая его можетъ быть единственною преградою къ осуществленiю своихъ монархическихъ желанiй и стремленiй. Если нынѣшнiй президентъ доселѣ добросовѣстно поддерживаетъ республику, то потому только, что этотъ родъ правленiя, по собственному его выраженiю, въ нынѣшнiя времена еще наименѣе раздѣляетъ французовъ. Дѣйствительно, въ монархическомъ лагерѣ, представляемомъ преимущественно правою стороной, господствуетъ гораздо болѣе раздѣленiй. Легитимисты, орлеанисты, бонапартисты, всѣ стремятся къ разнымъ цѣлямъ. Какъ согласить ихъ всѣхъ?

Тѣмъ не менѣе всѣ эти партiи, столько противуположныя и даже враждебныя одна другой — дружно соединяются между собою, когда дѣло зайдетъ о томъ чтобы нанести какой нибудь косвенный ударъ республикѣ (къ нанесенiю прямаго удара доселѣ не представлялось случая, такъ какъ въ собранiи рѣчь объ установленiи образа правленiя еще не заходила) въ лицѣ самого ея главы или кого либо изъ ея отъявленныхъ приверженцевъ и партизановъ. Такой ударъ нанесенъ былъ — и правду сказать не совсѣмъ то дозволенными способами — правою стороною нынѣшнему порядку дѣлъ, въ лицѣ бывшаго въ теченiи двухъ съ половиною лѣтъ однимъ изъ лучшихъ его руководителей — президента собранiя г. Греви. Онъ принужденъ былъ оставить свое мѣсто по ничтожному происшествiю, повидимому долженствовавшему пройдти безъ всякихъ послѣдствiй... Въ одномъ изъ засѣданiй собранiя (1–го апрѣля, н. с.) когда трактовали объ упраздненiи центральной мэрiи въ Лiонѣ, одинъ изъ депутатовъ лѣвой стороны г. Ле–Руайэ, въ рѣчи своей, позволилъ ceбѣ въ отношенiи своихъ противниковъ выраженiе дѣйствительно неудачное. (Онъ назвалъ ихъ доводы словомъ «bagage"). На эту рѣчь отвѣчалъ маркизъ де–Граммонъ уже въ такихъ рѣзкихъ и неприличныхъ выраженiяхъ, что г. Греви долженъ былъ остановить его и призвать къ порядку. Эта мѣра вызвала цѣлую бурю негодованiя по правой сторонѣ, такъ что президентъ долженъ былъ закрыть засѣданiе. На другой день онъ подалъ въ отставку. При неоднократныхъ послѣдовавшихъ затѣмъ баллотировкахъ, онъ получилъ большинство, но только относительное, а далеко не абсолютное, какъ бывало прежде. Такое большинство, конечно, не могло убѣдить г. Греви остаться на прежнемъ мѣстѣ (на которое окончательно выбранъ бывшiй уже два раза министромъ во времена Имперiи — Бюффэ). Не могли тоже подѣйствовать на него въ настоящемъ cлyчaѣ и убѣжденiя самого президента республики, съ которымъ доселѣ онъ находился всегда въ наилучшихъ отношенiяхъ. Республиканецъ въ душѣ, никогда не измѣнявшiй своему политическому знамени и теперь заявившiй желанiе служить ему на другомъ болѣе скромномъ поприщѣ, а именно въ качествѣ депутата, г. Греви имѣлъ, какъ увѣряютъ многiе журналисты, съ г. Тьеромъ передъ отставкой своей разговоръ, въ которомъ первый выразилъ послѣднему опасенiя свои за прочность республики, и даже указалъ на нѣкоторые угрожающiе ей симптомы, а именно напримѣръ, на духъ войскъ, руководимыхъ орлеанистскими генералами. Если слова или выраженiя дѣйствительно въ такомъ смыслѣ и были сказаны г–мъ Греви, то нельзя при этомъ не отдать справедливой дани удивленiя его дальновидной проницательности. Даже издали слѣдя за событiями, нынѣ происходящими во Францiи, и повѣряя ихъ съ тѣмъ, что мы сами тамъ видѣли и слышали нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, нельзя не признать, что орлеанская династiя болѣе всѣхъ другихъ претендентовъ имѣетъ шансовъ на успѣхъ. Конечно, такой успѣхъ было бы преждевременно считать положительнымъ, вѣрнымъ; и самые признаки такого рода не могутъ отнюдь быть приняты за несомнѣнные... Никто никогда не можетъ предсказать сегодня о томъ, чтò будетъ во Францiи завтра. Объ этой странѣ политическихъ нечаянностей, непредвидѣнностей, неожиданностей и всяческихъ переворотовъ можно основательно повторить только то, что однажды сказалъ о ней Талейранъ: «Все можетъ случиться во Францiи". (Tout peut arriver eu Fгаnсе).

Но судя по тѣмъ даннымъ, которыя имѣются теперь, — нельзя не придать нѣкоторой вѣры тѣмъ надеждамъ, которыя сильнѣе чѣмъ прежде имѣютъ орлеанисты. Ихъ многочисленная партiя давно уже поддерживается и развивается присутствiемъ самихъ царственныхъ членовъ, которые теперь почти всѣ во Францiи на лицо и которые, владѣя огромными богатствами (конфискованными у нихъ въ 1852 году Наполеономъ III, но возвращенными по опредѣленiю нацiональнаго собранiя, состоявшемуся вскорѣ по ниспроверженiи второй имперiи) и сверхъ того, будучи всѣ отлично образованы, распространяютъ, съ помощiю своихъ громадныхъ средствъ, день–ото–дня все болѣе и болѣе свою забытую популярность. Воскресая въ обществѣ, эта популярность нынѣ возстановляется и распространяется и въ литературѣ. Въ послѣдней книжкѣ одного общеуважаемаго и читаемаго образованною публикою во всѣхъ пяти частяхъ свѣта журнала («Revue des deux Mondes"), мы находимъ въ одной учено–политической статьѣ слѣдующiя, вызванные воспоминанiями о послѣдовавшихъ за 1830 годомъ, событiяхъ, многознаменательныя строки: «съ какою легкостью доблестные факты, порожденные твердостью и постоянствомъ iюльской монархiи, которая не побоялась бросить свой мечъ на вѣсы еще тогда не установившiеся, съ какою легкостью эти факты приняты были послѣ — въ болѣе счастливыя времена! Наше поколѣнiе должно было узнать: чтó стоитъ, въ дни невзгоды, защищать границы и довольно искусно съуженныя; чтò–же понадобилось бы, если бы пришлось охранять всю линiю, которая простиралась бы отъ Швейцарiи до Океана!? Таковы были спасительныя дѣйствiя нашей дипломатiи въ продолженiе первыхъ годовъ того царствованiя, которое потомъ обвиняли въ недостаточной заботливости объ охраненiи нашихъ интересовъ извнѣ. Ахъ! кто возвратитъ намъ Францiю короля Людовика–Филиппа такою, какою онъ успѣлъ ее поддержать и охранить? Равносильною къ этимъ словамъ весьма обильнымъ смысломъ при всей ихъ краткости, можетъ служить только рѣчь сказанная герцогомъ Омальскимъ при прiемѣ его въ званiи новаго члена француской академiи въ торжественномъ засѣданiи 3 апрѣля н. с. Самое это засѣданiе совершилось при блестящей обстановкѣ, напоминающей времена iюльской монархiи — по многимъ отношенiямъ столь дорогiя и любезныя академiи времена. Кромѣ самого воспринимаемаго академика, его воспрiемниками при этомъ прiемѣ были два человѣка, славныя имена которыхъ тѣсно связаны по дѣятельности ихъ съ именемъ короля Людовика–Филиппа — это Тьеръ и Гизо. — Отвѣчалъ новопоступившему академику и вмѣстѣ съ тѣмъ, по обычаю, привѣтствовалъ его г. Кювилъэ–Флёри, нынѣшнiй директоръ академiи и бывшiй наставникъ герцога Омальскаго. Первыя слова его рѣчи посвящены воспоминанiямъ прошлаго. «Много лѣтъ уже тому — сказалъ этотъ ученый своему бывшему воспитаннику — какъ я увидѣлъ васъ въ первый разъ. Я былъ представленъ вамъ вашимъ отцомъ, тогда еще принцемъ, который долженъ былъ, три года спустя, сдѣлаться королемъ французовъ. Вы были ребенкомъ. Я былъ молодымъ человѣкомъ. Мы скоро стали — вы моимъ ученикомъ, а я вашимъ учителемъ. Такъ провели мы двѣнадцать лѣтъ, т. е. весь курсъ классическаго образованiя, въ отношенiяхъ, при какихъ, благодapя еще болѣе вамъ самимъ чѣмъ мнѣ, для васъ нечувствительна была подчиненность. Я взялъ на себя обязанность воспитывать французскаго принца, — обязанность къ какой съ трепетомъ бывало приступали и величайшiе учители церкви; университетъ оказывалъ мнѣ въ этомъ дѣлѣ помощь, когда не хватало моихъ собственныхъ силъ. У васъ была удивительная мать, занимавшаяся воспитанiемъ вашей души. Кopoль Людовикъ–Филиппъ поучалъ васъ трудной наукѣ человѣческой жизни, которую самъ онъ проходилъ долгимъ опытомъ, постоянною практическою дѣятельностью. Унивepcитeтъ былъ настоящимъ образователемъ вашего ума."

Тѣсные предѣлы газетной статьи не позволяютъ намъ не только что дѣлать другихъ выписокъ изъ замѣчательной рѣчи г. Кювильэ–Флеpи, но даже представить и въ краткомъ изложенiи тѣхъ мѣстъ, въ которыхъ онъ выражаетъ свое сочувствiе къ бывшему своему воспитаннику. Удовольствуемся краткимъ указанiемъ на то, что онъ говоритъ о личныхъ заслугахъ гepцoгa Омальскаго. Эти заслуги двояки: какъ воина, начавшаго еще въ первой молодости боевую жизнь подъ знаменами Францiи въ Африкѣ и потомъ предлагавшаго, хотя и тщетно, труды свои и кровь отечеству изнемогавшему подъ ужасами бѣдственной германской войны пocлѣ седанскаго погрома; и писателя посвятившаго преимущественно перо свое историческимъ трудамъ. Послѣднiй изъ этихъ трудовъ — о французской армiи возбудилъ сильнѣйшую полемику и обратилъ на себя серьозное, хотя слишкомъ позднее вниманiе достойнѣйшихъ изъ слугъ второй имперiи, особливо же покойнаго мapшала Нiэля.

Затѣмъ отъ новопринимаемаго академика ораторъ переходитъ къ замѣщенному имъ предмѣстнику. Этотъ же предмѣстникъ (графъ Монталамберъ) составляетъ и главный предметъ вступительной рѣчи самого герцога Омальскаго. Обозрѣвая учено–литературную и политическую дѣятельность послѣдняго — (которыя шли объ руку одна съ другой неразрывно) авторъ, разумѣется, не могъ удержаться отъ политическихъ намековъ, вызываемыхъ между прочимъ и самыми современными обстоятельствами. Такъ напр., говоря объ историческихъ трудахъ графа Монталамбера, имѣющихъ по преимуществу, какъ извѣстно, религiозный характеръ, преемникъ его съ любовiю останавливается на слѣдующемъ эпизодѣ изъ его сочиненiя «Монахи":

«Однажды проходя по окрестностямъ Субiако, святой Венедиктъ повстрѣчалъ одного изъ своихъ собратьевъ, новообращеннаго язычника, плакавшаго на бepeгу озера, куда онъ только что передъ тѣмъ уронилъ косу. По слову святаго, вода причалила орудiе къ ногамъ его хозяина: — Вoзьми твое желѣзо, сказалъ ему святой Венедиктъ, — трудись и мужайся. «Ессе labora et noli contristari."

«Господа! въ дpугую эпоху унынiя, подъ мрачнымъ небомъ, посреди печальнаго пятнадцатаго вѣка — въ тѣ желѣзныя и кровавыя времена, которыя не походили на новыя, и не были также поэтическими средними вѣками, столь любезными графу Монталамбе когда крестъ исчезалъ съ береговъ Босфора; когда король Францiи, лишенный ума и престола, — былъ замѣщенъ въ Парижѣ принцемъ иноземнымъ, когда всѣ бѣдствiя, всѣ роды войны опустошали нашу страну, — во времена англiйскаго нашествiя, черной смерти Iакововъ и большихъ Ротъ, — въ тѣ времена одинъ изъ моихъ предковъ, младшiй отпрыскъ королевскаго поколѣнiя, далъ для сбора своимъ сотоварищамъ лозунгомъ одно только слово: надежда! Монталамберъ также надѣялся всегда. Онъ не узналъ нашихъ крайнихъ печалей. Еслибы онъ пережилъ наше несчастiе, онъ припомнилъ бы святого Венедикта и новообращеннаго субiакскaro и сказалъ бы — мнѣ кажется я слышу его — вотъ такъ: «Подыми обломки твоей сокрушенной шпаги, бѣдная Францiя! перевяжи твои раны — трудись и мужайся. Labora et noli contristari!" И своимъ могучимъ голосомъ, — который, хотя и удрученный недугомъ, раздавался бы слышнѣе моего, онъ повторялъ бы крикъ, который возгласилъ Бурбонъ на другой день послѣ битвы при Азинкурѣ — крикъ вмѣстѣ христiанскiй и французскiй: «надежда"!

С. Н.

______

ЗАСѢДАНIЕ ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ ДУХОВНАГО ПРОСВѢЩЕНIЯ 28 МАРТА.

Мы сообщали въ свое время своимъ читателямъ о двухъ засѣданiяхъ общества любителей духовнаго просвѣщенiя, изъ которыхъ въ одномъ г. Филипповъ читалъ свое разсужденiе «о нуждахъ единовѣрiя”, а въ другомъ профессоръ петербургской духовной академiи г. Нильскiй предложилъ свои возраженiя противъ означеннаго разсужденiя. Такъ какъ въ этомъ послѣднемъ засѣданiи для обратныхъ возраженiй со стороны г. Филиппова не осталось времени (г. Нильскiй кончилъ свою рѣчь въ половинѣ двѣнадцатаго), то рѣшено было для окончательныхъ объясненiй между учеными соперниками назначить слѣдующее засѣданiе. Понятно, съ какимъ любопытствомъ ожидалась эта рѣшительная встрѣча между доводами той и другой стороны и сколько занимательности поэтому случаю обѣщало новое засѣданiе общества, которое и было наконецъ назначено на 28–е марта. Но каково же было общее разочарованiе, когда, по прибытiи въ засѣданiе, члены общества узнали, что г. Нильскiй, условившiйся, какъ намъ извѣстно, предварительно съ г. Филипповымъ о порядкѣ предстоявшаго имъ состязанiя, въ засѣданiе общества не явился по причинѣ, какъ мы слышали, внезапной болѣзни.

Откладывать долѣе объясненiя съ г. Нильскимъ для г. Филиппова не представлялось никакой возможности, такъ какъ и безъ того дѣло это затянулось и разсужденiя по возбужденному имъ вопросу отодвинули на дальнiй планъ всѣ другiя дѣла общества, и потому г. предсѣдателемъ было предложено г. Филиппову сообщить приготовленныя имъ опроверженiя доводовъ г. Нильскаго, не смотря на отсутствiе противника.

Между тѣмъ изъ заявленiя г. Филиппова, сдѣланнаго въ началѣ его рѣчи, мы узнали, что онъ особенно дорожилъ изустными, передъ членами общества, объясненiями съ г. Нильскимъ, какъ съ лучшимъ знатокомъ дѣла въ Петербургѣ; что съ этою цѣлiю онъ, передъ своимъ чтенiемъ, обращался къ совѣту общества съ просьбою пригласить г. Нильскаго, въ ту пору не бывшаго еще членомъ общества, хотя гостемъ, и что слѣдовательно самое появленiе возраженiй, предложенныхъ г. Нильскимъ въ предшествовавшемъ собранiи, было вызвано искреннимъ желанiемъ г. Филиппова сколь возможно ближе уяснить какъ себѣ, такъ и обществу, существенныя черты возбужденнаго имъ весьма важнаго для церкви и народа вопроса.

Конечно, и печатныя объясненiя, которыя должны еще послѣдовать между гг. Филипповымъ и Нильскимъ по этому дѣлу, будутъ имѣть свое значенiе и цѣну; но въ печати гораздо легче уклониться отъ стѣснительнаго возраженiя противника и вывернуться изъ такого состоянiя, при которомъ, въ случаѣ изустнаго состязанiя, пришлось бы по неволѣ положить оружiе. Какъ долго можно вести заочную полемику противъ очевиднѣйшихъ истинъ, тому примѣровъ такъ много на каждомъ шагу что мы считаемъ излишнимъ на этомъ долѣе останавливаться. Можно, правда, и при устной бесѣдѣ позволить себѣ то и другое; но это гораздо уже труднѣе, особенно при свидѣтеляхъ.

За неимѣнiемъ достаточнаго времени, объясненiя г. Филиппова только слегка коснулись первой части его разсужденiя, въ которой, какъ наши читатели припомнятъ, онъ доказываетъ, что нѣкоторыя изъ правилъ единовѣрiя находятся въ противорѣчiи съ постояннымъ воззрѣнiемъ церкви на свободу обряда, и вовсе не тронули вопроса о необходимости соборнаго пересмотра постановленiя 13 мая 1667 года, развитаго въ третьей части разсужденiя. Рѣчь его сосредоточена была преимущественно, почти исключительно, на вопросѣ о значенiи клятвъ, наложенныхъ московскимъ соборомъ 1667 года, по которому между нимъ и г. Нильскимъ возникло существенное разногласiе и въ которомъ заключается, по выраженiю г. Филиппова, главный узелъ всего возбужденнаго имъ вопроса.

Г. Филипповъ полагаетъ, какъ читателямъ «Гражданина” уже извѣстно, что соборнымъ опредѣленiемъ 13 мая 1667 г. употребленiе двоеперстiя и нѣкоторыхъ другихъ особенностей до–никоновскаго обряда было воспрещено на будущее время безусловно, что тотъ, кто послѣ этого опредѣленiя рѣшился бы удерживать эти особенности, явился бы, въ силу одного этого, противникомъ собора, и что такое воспрещенiе до–никоновскаго обряда продолжалось до 1763 г., т. е., до царствованiя Екатерины II, при которой круто измѣнился взглядъ правительства на старообрядцевъ. Г. Нильскiй же думаетъ, что клятвенное запрещенiе собора 1667 г. относится не къ употребленiю до–никоновскаго обряда, а только къ такимъ лицамъ, которыя изъ–за этого обряда оставляли сами церковь, хулили ея тайны и ихъ совершителей, — и что еслибы человѣкъ отъ церкви не удалялся и просилъ бы только о томъ, чтобы ему дозволено было содержать до–никоновскiй обрядъ, то церковная власть противъ этого собственно вооружаться не стала бы и къ исполненiю такого желанiя не встрѣтила бы съ своей стороны препятствiй.

Такъ какъ принятый г. Филипповымъ способъ объясненiя съ г. Нильскимъ, состоявшiй въ томъ, что онъ приводилъ подлинныя слова тѣхъ документовъ, на которые ссылался какъ г. Нильскiй, такъ и онъ самъ, — такъ какъ, говоримъ, подобный способъ изложенiя предмета доставлялъ присутствовавшимъ возможность активнаго участiя въ пренiяхъ: то мы, по ближайшимъ ознакомленiямъ съ источниками, не колеблясь, скажемъ, что въ этомъ собственно вопросѣ г. Нильскому устоять противъ доводовъ его противника нѣтъ, по нашему убѣжденiю, ни малѣйшей возможности. Не говоря уже про многочисленныя свидѣтельства историческихъ документовъ, съ совершенною ясностiю подтверждающихъ взглядъ г. Филиппова на эту сторону дѣла, мы не можемъ пройти молчанiемъ того, что въ собственныхъ статьяхъ г. Нильскаго, напечатанныхъ въ «Христiанскомъ Чтенiи” за 1870 г., г. Филипповымъ отысканы и сообщены слушателямъ такiя мнѣнiя, которыя, если бы только скрыть имя автора, были бы непремѣнно приписаны г. Филиппову, или же его безусловному единомышленнику, но ужъ никакъ не г. Нильскому.

Дѣло это выяснилось до такой степени, что даже г. Чельцовъ, возражавшiй г. Филиппову послѣ его объясненiй и всѣ доступныя ему средства употреблявшiй для защиты положенiй г. Нильскаго, въ этомъ собственно пунктѣ согласился съ г. Филипповымъ и нашелъ, что эту слишкомъ очевидную истину доказывать съ такими усилiями было, по его мнѣнiю, какъ бы излишне. Г. Чельцовъ упустилъ при этомъ изъ виду одно маленькое обстоятельство: что противъ этой–то очевидности въ прошломъ засѣданiи общества г. Нильскiй именно и возражалъ, въ продолженiе двухъ часовъ, и что главная цѣль засѣданiя 28 марта въ томъ именно и состояла чтобы разрѣшить разногласiе, возникшее по этому собственно предмету. Впрочемъ г. Чельцовъ вообще въ этомъ вопросѣ человѣкъ чужой, и возраженiя его имѣли видъ какихъ–то подневольныхъ, «какъ будто тяжкiй совершалъ онъ долгъ”. Не всегда вѣрный логикѣ, но не лишенный дара свободнаго изустнаго изложенiя, онъ на этотъ разъ, вопреки обыкновенiю, какъ–то мялся и путался и, вѣроятно вслѣдствiе смущенiя, весьма понятнаго въ человѣкѣ, мало съ предметомъ знакомомъ, допустилъ, въ своей рѣчи нѣсколько весьма важныхъ ошибокъ, которыхъ въ обычномъ и спокойномъ состоянiи онъ, вѣроятно, бы не сдѣлалъ. За всѣмъ тѣмъ самое свойство этихъ ошибокъ, которое изобличаетъ странную неточность сбивчивость общихъ богословскихъ понятiй, подѣйствовало на насъ болѣзненно, какъ признакъ весьма неудовлетворительнаго состоянiя науки даже въ высшихъ духовныхъ заведенiяхъ.

Ѳ. Д.

_______

ХОРОША НАША ДЕРЕВНЯ.

(Наброски охотника).

НЕДОИМКА.

I.

Набѣжалъ сильный, порывистый вѣтеръ, когда я спускался ущельемъ, по глинистой дорогѣ, въ пойму рѣки Ичмары, чтобы пробраться въ село Солдатское, раскинутое на противоположной сторонѣ поймы, на высокой горѣ, вблизи которой извивалась Ичмара, отмывъ во многихъ мѣстахъ гору и образовавъ обвалы и кручи, поросшiя кустиками дубняка и березняка. Быстро надвигалась съ востока небольшая сѣровато–чорная туча, обѣщавшая хорошiй ливень. Лѣсъ застоналъ, закряхтѣлъ, ощетинился листвой и сильно упирался своей богатырской грудью противъ напора набѣжавшаго вѣтра. Я сталъ къ стволу толстой ясени. Крупныя капли — предвѣстники ливня застучали по листьямъ и вслѣдъ за ними туча пролилась сильнѣйшимъ дождемъ. Одна минута — и туча унеслась дальше; вѣтеръ вдругъ затихъ, какъ по щучьему велѣнью; лѣсъ успокоился и настала та совершенно нѣмая тишина, во время которой въ лѣсу становится какъ то жутко человѣку и вмѣстѣ съ тѣмъ прiятно. Ни звука кругомъ. Только дождевыя капли, повисшiя на деревьяхъ, сорвавшись, изрѣдка звонко стучали о землю и траву. Тѣни оторвавшихся отъ тучи облачковъ постепенно сбѣгали съ лѣса и прорѣзывались между ними боязливые проблески солнца; немного спустя, оно брызнуло на лѣсъ всѣми своими лучами, позолотило его ярко–зеленую листву и весело заиграло огнями въ повисшихъ на листьяхъ капляхъ.

Вскинувъ ружье на плечо, я пошелъ внизъ по тропинкѣ, протоптанной около дороги пѣшеходами. Изъ лѣсу, съ горы, послышалось побрякиванье колокольчика, а немного погодя, взмыла и разбудила тихое ущелье нескладная пѣсня. «Ты жизнь мнѣ новую открыла" — пѣли два, словно пьяныхъ голоса; казалось поющie старались, во что бы то ни стало — пусть хоть глотки разорвутся, — перекричать другъ друга. Черезъ минуту, мимо меня, дюжiй, косматый коренникъ, катясь по скользкой дорогѣ на всѣхъ четырехъ ногахъ и шатаясь изъ стороны въ сторону, спускалъ подъ гору неуклюжiй тарантасъ, верхъ котораго послѣ дождя былъ откинутъ. Пристяжныя жались къ кореннику и сбивали его. Кучеръ, подтянувъ одной рукой возжи, другой ухватился за сидѣнье, чтобы не свалиться, и то и дѣло упрашивалъ лошадей, чтобы онѣ хорошенько спустили подъ гору.

— Ну, ну, голубчики, полегоньку, полегоньку!.. Поладнѣй, поладнѣй, родимыя мои! Упритесь, батеньки, въ губернское тащатъ.

И лошади какъ будто понимали просьбы своего хозяина, бережно спускали напиравшiй тарантасъ, въ которомъ болтались изъ стороны въ сторону двое мужчинъ, — одинъ изъ нихъ лѣтъ тридцати двухъ, одѣтый по русски: въ суконной поддевкѣ, голубой канаусовой рубашкѣ и въ суконныхъ шараварахъ, опущенныхъ въ большiе русскiе, съ напускомъ въ видѣ гармоньи, сапоги; на головѣ у него едва держалась заломленная на затылокъ, измятая поярковая шляпа; широкая чорная борода стлалась по груди. Это былъ — мировой посредникъ, Иванъ Николаевичъ Сапожковъ. Товарищъ его, одѣтый по нѣмецки, имѣлъ на видъ лѣтъ за сорокъ; изъ подъ глубоко–надвинутаго картуза торчали одни длинные и густѣйшiе рыжiе усы.

— Ты охотникъ? крикнулъ мнѣ посредникъ, трудно ворочая языкомъ.

— Я не отвѣчалъ на окликъ.

— Ты охотникъ? повторилъ онъ.

— Охотникъ, отвѣчалъ я.

— Н–ни пера, ни ш–шерсти! пробурчалъ посредникъ, страшно выворотивъ бѣлки глазъ. — Н–ни пера, ни шерсти, ни чорта р–р–рогатаго! закричалъ онъ въ истошный голосъ.

— Семъ чертей и одна вѣдьма въ животъ! тоже изо всей мочи заоралъ другой пассажиръ, — точно онъ вдругъ пробудился отъ сна, — и сейчасъ же затихъ, и голова его, которую онъ поднялъ было, опять скатилась на грудь.

Посредникъ захохоталъ какимъ–то глухимъ басомъ и хохотъ его, какъ хохотъ лѣшаго, прокатился по лѣсу и эхомъ откликнулся въ вершинѣ ущелья.

— П–шолъ! крикнулъ онъ ямщику.

— Да вѣдь нельзя, Иванъ Миколаичъ, отвѣчалъ кучеръ: — вишь круть какая, опять же и склизь.

— П–шолъ! В–вали къ чортовой матери!

— Да вѣдь какъ же... лошади убьются, и насъ всѣхъ въ щепы...

— П–шолъ, чортъ! Хамъ! рявкнулъ товарищъ посредника и съ сжатымъ кулакомъ потянулся было къ спинѣ ямщика, которая такъ привѣтливо обращена была къ нему, какъ просторная мишень; но ямщикъ тронулъ лошадей и сильнымъ толчкомъ усадило въ глубину тарантаса разсердившагося пассажира. Лошади потрусили сначала рысцой, а потомъ пустились вскачь. Страшно стало смотрѣть на помчавшуюся сломя голову тройку и на сѣдоковъ, которыхъ бросало изъ стороны въ сторону. Внизу, на дорогѣ, копался около своей лошаденки какой–то мужичекъ, — завидѣвъ несущуюся тройку, онъ задергалъ возжами и принялся хлестать хворостиной свою кляченку, торопясь съѣхать съ дороги, чтобы посторониться отъ тройки, которая пронеслась мимо него какъ вихорь, обдавъ всего шлепками глины. Мужикъ посмотрѣлъ вслѣдъ ей и покачалъ головой.

— Миръ дорóгой, дядя, сказалъ я, подошедъ къ мужику.

— Спасибо, хорошiй мой, отвѣчалъ онъ.

— Что, чуть было не задавили тебя?

— Да–а! Съ экой крути сломя голову летятъ. Страху совсѣмъ ни капельки нѣтъ.

— Кто это съ посредникомъ–то?

— Съ посредникомъ–то? А дохтуръ.

— Докторъ?

— Да–а... Хмѣльны должно. Завсегда они какъ–то во хмѣлю. Ино мѣсто привезутъ его къ намъ изъ Токмова, а онъ такъ и лежитъ въ телѣжкѣ, не вылазитъ. Возьмутъ перевалютъ его въ другую телѣжку, да и повезутъ въ Ѳенино, а оттоль дальше. Такъ и возютъ, покеда очнется.

— Какъ же онъ лечитъ–то васъ?

— Гдѣ–жь ему лечить!.. Мы такъ больше — сами выхаживаемся. А ужь ежели кого немочь–то больно прикрутить, того въ городъ везутъ: тамъ дохтуръ знатный, обходительный, и всякую болѣсть наскрось видитъ.

— Хорошъ, стало быть?

— Тебѣ говорятъ — наскрозь всякую немочь видитъ. Опять же — душа человѣкъ.

Мужикъ взмостился на телѣгу.

— Ты въ Солдатское чтоль? обратился онъ ко мнѣ.

— Да, туда, отвѣчалъ я.

— Чай, къ Гаврилѣ нашему?

— Да, къ нему.

— Важный онъ паренекъ... Садись, полегоньку поплетемся.

— Ладно, свези.

Я усѣлся въ задокъ телѣги. Мужикъ задергалъ возжами и закрутилъ хворостиной надъ лошадью, которая шажкомъ поплелась по дорогѣ.

— А песъ–отъ такъ, что–ль, побѣжитъ?

— Ничего, побѣжитъ.

— Ладно, пущай его. У него вѣдь четыре ноги–то. А поди дорогъ?

— Рублей полсотни.

— Ишь ты! Махина какая! На эти деньги намъ бы двѣ лошади купить можно.

— Двѣ не двѣ, а одну–то порядочную купишь.

— Одну! Одну–то такую купишь, что ей во всемъ округѣ попутчиковъ не будетъ. Вонъ у насъ у дьякона меренокъ сорокъ цѣлковыхъ данъ, такъ вѣдь — что вѣтеръ! Задними ногами на четверть далѣ переднихъ хватаетъ. Поди другая то лошадь ее и догони и поровняйся. Атюревскiй становой какъ вѣдь нѣшто хлопочетъ около дьякона то, да нѣтъ. Дьяконъ говоритъ: «Я, говоритъ, скорѣй жену продамъ, ничемъ мерина".

Мы подъѣзжали къ самому селу.

— Вишь ты, сказалъ мужикъ, показывая хворостиной на гopу: — Посрественникъ–отъ должно у насъ.

— А что? спросилъ я.

— Да вишь вонъ мужики по горѣ то стрекаютъ.

Съ горы, дѣйствительно, въ разныхъ мѣстахъ, бѣжали, притулившись и крадучись, нѣсколько мужиковъ; нѣкоторые изъ нихъ ложились въ кустарникѣ на берегу Ичмары; другiе спускались подъ кручу и западали за отвалившимися глыбами. По временамъ бѣглецы выглядывали изъ кустарника и изъ подъ кручи, вѣроятно, затѣмъ, чтобы узнать не ищутъ ли ихъ, — и потомъ опять прятались.

— Что это — они скрываются? спросилъ я.

— Да, хоронются отвѣчалъ мужикъ. — Тоже вѣдь боятся: посрественникъ то должно за недоимкой пpiѣхалъ, а ты знаешь, небось, у кого нонѣ казна то есть, — вотъ и бѣгутъ и хоронются.

— Чего–жь хорониться–то? На нѣтъ вѣдь и суда нѣтъ. Подождуть чай: когда деньги будутъ и отдадутъ.

— Какой ты глупый еще — погляжу я на тебя... Ну, скажи: нѣтъ, — сейчасъ тебѣ и расправа. Спустятъ портишки, да и погладютъ мамку то, — ино мѣсто и до руды, ежели посрественникъ въ хорошемъ духѣ.

— А гладятъ, стало быть?

— Бываетъ... Самъ посрественникъ еще ничего: онъ горяченекъ да отходчивъ, — а вотъ его письмоводитель — бѣда. Чуть што — сейчасъ драть!

Мы поднялись нѣсколько въ гору, мужикъ остановился.

— Ты теперь ступай пѣшкомъ въ село то, а я вотъ этой дорогой поѣду, а то селомъ то нескладно, проговорилъ онъ.

— Отчегожь нескладно?

— Ну ихъ совсѣмъ!.. Пocpeственникъ еще увидитъ. А я тутъ гуменниками проѣду, да на гумнѣ пробуду до вечера то... Ну ихъ совсѣмъ! Не видятъ, такъ и не бредятъ.

Я сталъ давать мужику на чай, за то что онъ меня подвезъ, — не взялъ.

— Не за что, не за что! Впредь буду знакомъ, проговорилъ онъ и поѣхалъ въ сторону.

Я пошелъ въ село. Тарантасъ посредника стоялъ около волостнаго правленья; на улицѣ попадались только бабы, да хороводились ребятишки, не вѣдавшiе тѣхъ страховъ, отъ которыхъ скрывались ихъ отцы. Мужиковъ совсѣмъ не видно было; попался мнѣ одинъ только дьячокъ, ѣхавшiй шажкомъ, должно быть съ поля, сидя по дамски верхомъ на пѣгой лошади, запряженной въ соху, которая была опрокинута и тащилась на подчошникахъ, бороздя мягкую, пыльную дорогу.

Мужики, возвращавшiеся съ поля или съ сѣнокоса, не ѣхали по улицѣ, а пробирались тоже позади гуменниковъ и задними воротами въѣзжали во дворы. Когда пригналось стадо, бабы не горланили уже, какъ всегда, на все село, загоняя скотину; всѣ дѣйствовали какъ то словно крадучись, хоронились отъ чего то... Такъ крадучись и боязливо уходятъ въ камыши и траву и таятся тамъ — дикiя утки, когда среди вечерней тишины грянетъ вдругъ на озерѣ выстрѣлъ и звукъ его, прокатившись, надолго какъ то повиснетъ въ заснувшемъ воздухѣ.

II.

Я ночевалъ у молодаго пономаря Гаврилы, страстнаго охотника, и, вслѣдствiе этого, моего закадычнаго прiятеля. На другой день, вмѣстѣ съ зарей, мы отправились съ нимъ по болотамъ и озерамъ, разбросаннымъ въ поймѣ рѣки Ичмары. Набивъ полные ягкташи утокъ и бекасовъ, часу въ десятомъ мы вернулись домой. Около волостнаго правленья толпились мужики — была сходка. Закусивъ кое–какъ, мы съ Гаврилой отправились на сходку — поглазѣтъ да послушать чтó тамъ дѣлается и чтò будетъ. Посредникъ еще не выходилъ. Мужики разбились на кучки.

— Главнa причина — говорить надо дружнѣй, говорилъ въ одной кучкѣ мужикъ.

— Знамо дружнѣй. А то что же? Чаво робѣть–то! подтверждали другiе.

— Пра! Такъ значитъ и pѣжь ему прямымъ духомъ: молъ такъ и такъ... а намъ не въ моготу совсѣмъ.

— Надо одному говорить. А то ежели всѣ–то загалдимъ, толку не будетъ — не пойметъ.

— Пущай дядя Иванъ Тарасовъ говоритъ: онъ рѣчистѣй всѣхъ.

Что мнѣ Тарасовъ! протестовалъ маленькiй, черненькiй мужичишка, въ полушубкѣ и въ мѣховой шапкѣ: — я самъ за себя буду говорить, потому Тарасову того не сказать.

— Отчего такъ?

— А оттого отъ самаго, что не сказать.

— Загалдилъ, чортъ, не сказать — не сказать. Да отчего?

— А вотъ–тѣ и задача... Отъ того отъ самаго, что онъ моего обиходу не знаетъ.

— Великъ твой обиходъ! Хорошая баба и все твое имѣнье–то въ подолѣ унесетъ... А то обиходъ–ста!

— Да тамъ унесетъ ли, нѣтъ ли, а все–жь я свою душу крѣпче знаю. Вотъ ты и понимай!

И протестовавшiй мужикъ ушелъ къ другой кучкѣ.

— А за бариномъ намъ въ ту пору вольготнѣй было жить не въ примѣръ, — по крайности такой патерибы не видали, говорилъ сѣдой старикъ.

— И какой шайтанъ насъ въ тѣ поры несъ на вышнiй надѣлъ! замѣчалъ другой. Теперь вонъ въ Ивановѣ на нижнiй–то надѣлъ вошли — живутъ любехонько. Поживаютъ себѣ словно сами господа: на оброкъ на этотъ имъ наплевать — нѣтъ его. Разчудесно! Вздумалъ пахать — земли нанялъ! Не хошь, ступай съ Богомъ на сторону. Есть деньги — ладно, нѣтъ ихъ — опять ничего. Староста подъ окошкомъ стучаться не будетъ, что молъ «давай оброкъ".

— Дѣло тогда вновѣ было — вотъ отчего это. А мы–то дураки были, безъ понятiя.

— Нда! Маху дали въ тѣ поры здорово. А теперь вотъ и отдувайся — плати дeвять цалковенькихъ.

— Плати, плати — вѣрно. А не заплатишь — порка!

— Что–жь порка! вмѣшался опять мужичишка въ полушубкѣ и въ мѣховой шапкѣ. Порка — ничего.

— Вотъ–тѣ ничего, возражали ему: — а какъ пороть–то ночнутъ, небось подашься, запоешь матушку–то рѣпку.

— Ни–ни! Не запою! Сколько хошь пори — не пикну. Ты исть голосу не отдамъ. Вотъ все одно бревно.

— Толкуй.

— Это вѣрно... Закушу вотъ такъ шубу — хоть пять–сотъ выдюжу.

— Охъ ты хвальбишка! Пять–ста сотъ выдюжу, а самого муха крыломъ ушибетъ.

— Нѣ–этъ! Зачѣмъ васъ баловать такихъ хорошенькихъ. Ты, братъ, не гляди, что я такой жиделяжный, а въ меня душа всажена крѣпко.

— Поди ты, хвальбишка!

Мужичишка обидѣлся, что всѣ усумнились, что въ него всажена душа крѣпко.

На крыльцо волостнаго правленья вышелъ старшина; вся фигура его выражала тяжелую грусть. Мужики подступили къ нему съ разспросами.

Что, Андрей Иванычъ, скоро посредственникъ—отъ выдетъ? крикнулъ кто–то громко.

— Тише! Экъ гаркнулъ! отвѣчалъ старшина почти шопотомъ.

Мужики притихли.

— Скоро должно выдетъ, — всталъ ужь, продолжалъ старшина также тихо.

— Ну что, какъ дѣла–то? Ты вечоръ ничего не слыхалъ отъ него?

— Нѣтъ, ничего онъ не говорилъ.

— А то, можетъ, чтó и говорилъ?

— Нѣтъ, ничего.

— А можетъ и говорилъ?

— Э, олухи! Заладили одно да долгò... Небось, не по мордовски вамъ говорятъ–то. Врать что–ль я буду? Аль я деньги за это взялъ?

— Нѣтъ, мы такъ только... Молъ, можетъ, чтó не калякалъ ли.

— А вотъ лучше — всѣ–ли собрались–то?

— А кто–е знаетъ, — можетъ и всѣ, а можа и не всѣ.

— То–то. Перекликать будетъ.

— А что–жъ, перекликай пожалуй.

Въ дверь волостнаго правленья какъ–то просунулъ только свою голову сторожъ и торопливо проговорилъ:

— Андрей Иванычъ! Подъ скорѣй, посредственникъ кличетъ!

И сейчасъ же скрылся.

Старшина поплевалъ на ладони, торопливо пригладилъ голову, поправилъ медаль и пошелъ въ заднюю избу правленья, гдѣ ночевали посредникъ съ докторомъ. Мужики притихли; изрѣдка только начинался сдержанный говоръ, да слышались глубокiе, тоскливые вздохи. Была минута ожиданiя — тяжелая, должно быть, для мужиковъ. Это ожиданiе длилось недолго; скоро самъ посредникъ вышелъ на крыльцо въ сопровожденiи старшины и мiрскаго старосты.

— Здравствуйте, братцы, сказалъ посредникъ.

— Добро пожаловать! Здравствуй, Иванъ Миколаичъ! прогудѣло въ толпѣ.

— Я прiѣхалъ къ вамъ по очень важному дѣлу, которое вы, вѣроятно, знаете.

— Какъ же, слыхали, несмѣло говорили переднiе мужики.

— Это насчетъ чего–же? спросилъ кто–то изъ толпы.

— А насчетъ недоимки, отвѣчалъ посредникъ.

— О–о!

— Такъ видите, братцы, надо недоимку–то уплатить. Который разъ я къ вамъ ѣзжу, и вы все не можете уплатить. Вѣдь это стыдно вамъ и грѣшно даже. Какъ это вы такъ неисправны!

— Да вѣдь нельзя справиться–то, Иванъ Миколаичъ, сказалъ одинъ старикъ, стоявшiй ближе къ посреднику.

— Отчего–же это?

— А оттого отъ самаго, что нельзя — денегъ негдѣ взять. Вотъ горе–то наше — казны нѣтъ.

— Взяться нечѣмъ совсѣмъ, заговорилъ другой.

— Какъ взяться нечѣмъ? А земля–то?

— Да что земля! Одно только званье, что земля, и много бы лучше было, ежели бы ее совсѣмъ не было.

— Земля, земля, Иванъ Миколаичъ, — а сколько у насъ ея? заговорилъ Тарасовъ. И трехъ десятинъ нѣтъ на душу, а за нее девять серебряныхъ подавай. А гдѣ ихъ взять–то? Что съ земли возьмешь–то? Ежели все до зерна продать и то только дай Богъ девять–то цѣлковыхъ съ нея взять. А вѣдь намъ самимъ тоже пить–ѣсть хочется.

— Тоже вѣдь ѣсть землю не будешь. Вотъ ежели бы зерно–то продать и самимъ ѣсть землю можно было, — ну такъ бы дѣло. А то вѣдь тоже хлѣбушка пожевать хочется, заговорилъ кто–то въ толпѣ довольно громко и азартно.

— Молчать! крикнулъ посредникъ. Не заговариваться!

— Экая оглобля! Ишь пасть–то разанулъ, какъ хайло какое! урезонивали крикуна мужики.

— Что–жь? Знамо я въ правилѣ! не унимался крикнувшiй.

— Заткните ему пасть–то, говорили въ толпѣ.

— Нишкни! Дай толкомъ поговорить–то. А то ишь какъ лѣшiй въ болотѣ забухалъ.

Мужикъ унялся.

— Ну, говори знай, Ванюха, просили мужички въ полголоса Тарасова, — говори вольнымъ духомъ, все говори.

— Такъ вишь ты, Иванъ Миколаичъ, заговорилъ Тарасовъ: одна значитъ часть земли–то подъ паромъ отдыхаетъ, а другая подъ ржанымъ, третья подъ яровиной. Теперь будемъ такъ считать: въ самый что ни есть хорошiй годъ соберешь ржи четвертей пять. Этакихъ годовъ въ десять лѣтъ одинъ выдается, а то иной годъ только кое–какiя сѣмяна сберешь, а на прожитье — ничего. Съ яровины — тоже. Теперь надо полторы четверти ржи на сѣмяна оставить, тамъ остается три съ половиной. Куда ее тянуть? Не знай — продавать, не знай — ѣсть, не знай — глядѣть на нее. Одна душа въ зиму съѣстъ это зерно. А у иного въ семьѣ–то душъ пятокъ есть; опять же скотина — и ее тоже кормить надо: на одной соломѣ не выѣдешь, а то къ веснѣ–то ногъ волочить не будетъ, работать значитъ надо забыть и думать. Какъ же тутъ? Вотъ она земля–то. Слезы однѣ, а не то что чтó...

— Опять и то надо взять, заговорилъ опять старикъ: — у иного мужика въ семьѣ–то парнишка три, аль больше есть; на нихъ земля идетъ, а они вотъ какiе — цыпляты еще, безъ портокъ бѣгаютъ. Какъ же тутъ быть? Земли–то много, а работникъ одинъ: обработать ее всю рукъ не хватитъ, а оброкъ за нее плати въ акуратѣ. Гдѣ–жь ему оброкъ взять?

— Когда не успѣваешь самъ всю землю обработать, такъ остальную отдай внаймы, возразилъ посредникъ.

— Да кому отдать–то, баринъ ты нашъ хорошiй? Кто возьметъ нашу землю–то? Нонѣ у господъ ее дѣвать некуда: вѣдь за рубль cъ полтиной десятину — бери только Христа–ради. Вoтъ какова цѣна–то! Небось вѣдь самъ знаешь. А намъ за эту цѣну отдать нельзя.

— Кто–же теперь виноватъ? проговорилъ въ раздумьи посредникъ.

— Кто виноватъ, — знамо, винить некого, отвѣчали мужики.

— Вотъ въ тѣ поры и надо бы насъ посадить на нижнiй надѣлъ, сказалъ одинъ: — кое–какъ бы годъ–то старались, гоношили, — гляди бы на хлѣбушекъ–то сколотили. И слава тебѣ, Господи! Покрайности оброка бы этого не было, — пропади онъ пропадомъ.

— Опять–же, Иванъ Миколаичъ, заговорилъ Тарасовъ, — окромя оброка сколько съ насъ денегъ сходитъ, — конца краю нѣтъ: тамъ подушныя, земскiя, мостовыя, дорожныя, на учобу, на некрутовъ... Одно слово — только повертывайся.

— Допрежь у насъ и лошаденки были и скотинишка всякая, заговорилъ прежнiй мужикъ: — пнали кое–какъ. Хошь не Богъ знать какiе мы богачи были, а все–таки благодаря Создателя... А теперь и скотины–то у насъ первóй–другой да и обчелся. У кого ежели и есть она, такъ только званье одно, что скотина — одёръ на одрѣ.

— Плетни — чего тутъ! повѣти всѣ съѣла она у насъ — небось не растолстѣешь!

— У попова работника носъ толще, ничѣмъ наши коровы, сказалъ кто–то и захихикалъ.

— Наговорили мы, ребята, много, а толку нѣтъ никакого, заговорилъ посредникъ. Я прiѣхалъ сюда не разговаривать, да лясы точить, а затѣмъ, чтобы недоимку собрать.

— Да гдѣ–жь намъ взять–то? загалдѣли почти всѣ: — ежели бы у насъ деньги–то въ сундучкѣ были, мы скорехонько вынули бы да и преставили вашей милости. А то вѣдь казны–то у насъ нѣтъ, и взять негдѣ.

— Гдѣ хотите, тамъ и берите. Я васъ знать не хочу.

— Воровать нѣшто идти, да вѣдь за это тоже не похвалютъ, проговорилъ старикъ.

— Молчать! вспылилъ посредникъ.

Толпа притихла; но скоро начался сдержанный ропотъ.

— Да вѣдь это что же? Добрые люди и скотину жалѣютъ.

— Это какъ есть безъ хрёста выходитъ. Шкуру выходитъ съ человѣка останную сымать.

— Не разговаривать! Молчать! крикнулъ опять посредникъ.

Мужики сразу затихли. Не было ни звука.

На крыльцо вышелъ докторъ, обвелъ глазами молчаливую толлу и обратился къ посреднику:

— Будетъ тебѣ съ ними канителиться–то, пойдемъ завтракать. Писарь здѣсь прекрасный поваръ, — честное слово! Такую яичницу съ ветчиной приготовилъ — вотъ что такое!

И докторъ, сложивъ кучкой три пальца, сладко поцаловалъ ихъ.

— Безпримѣрная яичница! Такъ привѣтливо смотритъ — роскошь. Пойдемъ, послѣ поговоришь.

— Постой немного. Сейчасъ придy, отозвался пoсредникъ.

— Да вѣдь яичница–то, голубчикъ мой, не ждетъ: вѣдь пять минутъ — и она вкусъ потеряетъ, перейдетъ.

— Ну, ступай одинъ завтракай, а я послѣ.

— Да вѣдь одному–то скучно. Брось, пойдемъ! Послѣ все сдѣлаешь. Дѣло вѣдь не медвѣдь, въ лѣсъ не удеретъ.

— Ну, ладно, сейчасъ приду. Ступай.

— Хорошо. Смотри же, скорѣй! А то яичница...

И дальнѣйшiя слова доктора замерли въ сѣняхъ. Посредникъ нѣсколько времени сидѣлъ молча и задумчиво.

— Я и самъ, братцы понимаю, что вамъ трудно, заговорилъ онъ наконецъ нѣсколько печальнымъ голосомъ, — да вѣдь что–же намъ дѣлать–то?

Мужики нѣсколько ободрились.

— Да нельзя ли какъ–ни–какъ насъ ослабонить? заговорили они.

— Да развѣ я могу это сдѣлать?

— Ну, въ губернiи надо попросить, аль тамъ гдѣ. А то намъ, Иванъ Миколаичъ, совсѣмъ не въ терпежь. Вѣдь съ сумочками скоро пойдемъ, — однова дыхнуть — пойдемъ.

— Ты на то и посрественникъ, чтобы значитъ весь нашъ обиходъ начальству объявить. Ты вѣдь самъ видишь, какое наше житье–то. Сибирь вѣдь! Царь намъ волю далъ, а намѣсто того вамъ зарѣзъ пришелъ.

— Да развѣ можно перемѣнить? Вѣдь это законъ, уговаривалъ посредникъ.

— Что–жь, что законъ! Рази законъ–отъ перемѣнить нельзя?

— Такъ прямо къ батюшкѣ нашему–царю и отпиши, что молъ мужички мои очинно жалаютъ, чтобъ оброкъ не платить.

— Да вѣдь вамъ говорятъ — нельзя, потому что законъ. Понимаете вы меня, иль нѣтъ?

— Да какъ же нельзя–то? На то ты и посрественникъ, чтобъ значитъ обиходъ нашъ преставлять. На кой лядъ и посрественникъ, коль ежели это нельзя, — галдили свое мужики.

У посредника вдругъ заискрились глаза и на лицѣ показались красныя пятна.

— Я вамъ приказываю именемъ закона, заговорилъ посредникъ голосомъ, который гремѣлъ какъ звончатая труба, — чтобы вы сейчась же принесли недоимочныя деньги! А то всѣхъ перепорю! Краснобаевъ всѣхъ въ первую голову... Маршъ! Чтобы сейчасъ же всѣ до копейки были здѣсь.

Съ этими словами посредникъ ушелъ въ заднюю избу. Мужики не расходились; между ними начался говоръ.

— Чудные, право, они: словно у насъ денегъ–то насыпано.

— Насыпано! Можетъ, у насъ дома соли ни зерна нѣтъ.

И мало–по–малу между мужиками начался гвалтъ, какъ жидовскiй шабашъ, — ничего разобрать нельзя было.

Черезъ нѣсколько времени старшину позвали къ посреднику. Долго онъ пробылъ въ задней избѣ правленья, наконецъ вышелъ опять на крыльцо и спросилъ мужиковъ:

— Ну, что, ребята, принесли что–ль деньги–то?

— Принесли, какъ же! Держи карманъ–отъ шире! отвѣчали ему.

— Больно вы дотошны съ посрественникомъ–то! Небось, тебѣ вѣрнѣй знать, какая у насъ казна–то?

— Сундуки, небось, разломила наша казна–то, — надо желѣзныя въ казнѣ заказывать.

Старшина задумался, потомъ сказалъ:

— Ну, какъ хотите, расправляйтесть сами. А онъ шибко сердитъ! Пожалуй, пороть будетъ.

— Что–жь! Коль наше счастье такое сиротское — пущай поретъ.

Только бы поскорѣй! крикнулъ молодой парень, — а то что томить–то. Ты тамъ скажи, чтобъ ужь поскорѣй выдралъ.

— Больно ты шустеръ, — поди–ка ты скажи, онъ–тѣ такую... Ребята, посмирнѣй будьте: можетъ, сейчасъ выйдетъ. Пойду вотъ, что онъ тамъ... Эхъ–ма! Грѣхи!

Старшина ушелъ.

Скоро вышелъ посредникъ со старшиной и докторомъ, который, опустивъ руки въ карманы брюкъ, прислонился къ столбику крыльца и, улыбаясь, смотpѣлъ на мужиковъ.

— Такъ вы совсѣмъ не хотите платить недoимки? спросилъ посредникъ мужиковъ.

— И рады бы радостью, да денегъ–то вишь у насъ нѣтъ, отвѣчали тѣ.

— Смотрите, ребята, не согрѣшите! Хуже вѣдь будетъ, когда у васъ скотину и имущество продадутъ.

— Хорошенько ихъ, хорошенько! Ты, братецъ, сердитѣе говори, лучше будетъ, подзуживалъ докторъ и тутъ же раскатывался тонкимъ и звонкимъ смѣхомъ.

— Постой, не мѣшай. Не хорошо вѣдь, усовѣщевалъ его посредникъ.

— Хорошо, хорошо. Только лицо сердитѣе сдѣлай — страшнѣй выйдешъ. Испугаются.

И залившись опять своимъ звонкимъ смѣхомъ, докторъ ушелъ.

— Смотрите, ребята, обратился опять посредникъ къ мужикамъ. — Вы думаете васъ пощадятъ? Нѣтъ, напрасно надѣетесь. Продадутъ!

— Что хотятъ, то и дѣлаютъ, а денегъ у насъ нѣтъ, отвѣчали мужики.

— Да у насъ и продавать–то нечего: шаромъ покати у всѣхъ.

Я стало быть вынужденъ буду прибѣгнуть къ этой мѣрѣ. Жаль мнѣ васъ, да видно дѣлать нечего. Меня самого тоже вынуждаютъ собирать недоимки.

— Стало быть, такое ужь наше счастье. Пущай тамъ что...

Молчанiе.

— А вы вотъ что, ребята, я вамъ льготу дамъ на недѣлю, заговорилъ посредникъ: если обѣщаетесь черезъ недѣлю отдать, я подожду. Только ужь чтобы это вѣрно. Согласны?

— Нѣтъ, Иванъ Миколаичъ. Не раздобудемся деньгами. И обманывать вашу милость нечего. Какiя лѣтомъ у мужика деньги!

— Ну, стало быть, дѣлать нечего. Это все, что я для васъ могъ сдѣлать. Если не хотите, пеняйте на себя. Прощайте теперь.

Посредникъ, дѣйствительно, ушелъ, а за нимъ ушелъ и старшина, который тотчасъ однако вернулся.

— Теперь, ребята, ступайте съ Богомъ по домамъ, сказалъ онъ.

— Совсѣмъ? спросили мужики.

— Совсѣмъ, совсѣмъ. Ступайте съ Богомъ!

— А пороть–то, стало, не будетъ? спросилъ мужикъ въ полушубкѣ и мѣховой шапкѣ.

— А ты бѣги скорѣй домой–то, коли цѣлъ остался, сказалъ ему старшина.

— Напрасно. Я бы показалъ вамъ, братики мои, какъ я насчетъ розогъ здоровъ... Напрасно.

— Поди ты, хвальбишка! замѣтили ему.

— Нѣтъ, право слово, показалъ–бы. Поглядѣли бы, какъ во мнѣ душа крѣпко всажена. Ужъ вотъ какъ крѣпко... Умм!

И мужикъ сталъ даже бить себя въ грудь для выраженiя, вѣроятно, того, какъ крѣпко сидитъ въ немъ душа. Вокругъ стоящiе засмѣялись на эту выходку своего собрата.

Нѣкоторые изъ мужиковъ пустились со сходки какъ изъ лука стрѣла, точно боялись они, какъ бы ихъ опять не остановили; другiе же, разбившись на партiи, пошли тихонько, разговаривая насчетъ недоимки.

— А ежели въ заправду будутъ продавать наши животы, — дѣло–то табакъ будетъ, — говорили одни.

— Гдѣ–жъ продавать! А чѣмъ мы тогда жить–то будемъ? отвѣчали другiе.

— Продадутъ все до нитки, а тамъ живи какъ знаешь. Имъ вѣдь что? Рази дѣло какое есть до насъ?

— Ни–ни! Продать ни подъ какимъ видомъ нельзя.

— Баринъ, слушай! обратился ко мнѣ одинъ: — продадутъ наши животы, аль нѣтъ?

— Могутъ продать, отвѣчалъ я.

— Ты говоришь — могутъ?

— Могутъ.

— Вѣрно?

— Такая, стало быть, правила есть?

— Есть. Это въ положенiи сказано.

— Ты самъ читалъ, аль можетъ слыхалъ?

— Самъ читалъ. Это вѣрно.

— Ахъ, въ ротъ–е каши!.. Дѣло то не хвали.

— Вретъ онъ! А ты слушай его, онъ тѣ скажетъ. Онъ тоже на ихну сторону тянетъ, ощетинился одинъ мужикъ.

— Ой–ли! усомнился спрашивавшiй меня. А можетъ ты и впрямь врешь? Ты, братъ, говори по душѣ, честно.

— Что–же мнѣ врать–то. Если бы вы мои крестьяне были, мнѣ бы оброкъ–то платили, такъ тогда мнѣ была бы причина вамъ врать–то. А то вѣдь вы не мои крестьяне–то.

— То–то.

— Вретъ, право слово, вретъ, настаивалъ прежнiй мужикъ.

— Не знай... кто–те знаетъ — врешь ты, аль нѣтъ, баринъ. Ну, да впередъ загадывать нечего. Тамъ посмотримъ, поглядимъ, да можетъ кашки съ маслицемъ поѣдимъ.

— А важно тебѣ жить, обратился ко мнѣ мужикъ въ полушубкѣ и мѣховой шапкѣ: ходишь ты всякой день по лѣсамъ да по озерамъ и знай понукиваешь, сколько тебѣ требуется. Хошь бы одну недѣльку такъ пожилъ!.. Ружьецо это, сумочка вотъ... положилъ–бы кромку хлѣбца въ сумочку–то, да и маршъ утокъ пулять.

— Что вамъ, мои батюшки, посрественный–то сказалъ? спрашивала мужиковъ стоявшая у воротъ старуха.

— Намъ–то? отвѣчалъ тотъ же мужичишка. На Амуръ скоро всѣхъ угонютъ. А твоего Авдошку еще за Амуръ верстъ за тысячу — медвѣдямъ берлоги копать. Вишь тамъ медвѣди лучше людей, умнѣе.

Пo улицѣ, пересѣкая ее, шолъ съ вязанкой только что накошенной травы бывшiй конторщикъ помѣщичiй Андреянычъ, и остановился подождать идущихъ со сходки мужиковъ.

— Со сходки чтоль? спросилъ онъ.

— Оттоль. Посредственникъ насчетъ оброка лущилъ, отвѣчали ему.

— Ну что–жъ?

— Ничего, отмѣнно обошелся.

— Заглянулъ, чай, кому нибудь...

— Нѣ–этъ! зачѣмъ васъ баловать этакихъ хорошенькихъ. А значитъ покалякалъ малость, постращалъ тоже было, а послѣ того говоритъ: «ступайте, говоритъ, мужички любезные, домой съ Богомъ". И больше ничего.

Мы съ Гаврилой повернули домой, на церковническiй порядокъ, и разстались съ мужиками.

III.

Въ первыхъ числахъ августа я отправился на базаръ въ Дуброки. Почти вся улица запружена была народомъ: татары продавали своихъ старыхъ клячь, изо всѣхъ силъ выхваляя ихъ достоинства; мордва наѣхала съ лѣсомъ, лыками, ободьями, и съ обычной флeгматичностью торговалась съ покупателями; русскie бродили по базару, высматривая то, что имъ нужно было купить. Татары и мордва были продавцами, а русскiе — ихъ вѣчные покупатели всего, что требуется въ сельскомъ хозяйствѣ. Только человѣка четыре русскихъ стояли въ разныхъ мѣстахъ, съ овцами, держа ихъ на веревочкахъ и на черсѣделкахъ: нужда несообразимая заставила привести ихъ на базаръ, можетъ, быть послѣднихъ въ мужицкомъ хозяйствѣ. Стало быть русскiе поневолѣ, по нуждѣ явились на дубровинскомъ базарѣ продавцами.

Пошлявшись по краснорядью и купивъ дроби, я пошелъ въ харчевню; нужно было идти чрезъ обжорный рядъ. Вышедъ къ нему, я увидѣлъ цѣлое стадо разной скотины: тутъ были и коровы и телята и лошади, и овцы и свиньи. На одной изъ выставокъ обжорныхъ лавокъ разложены были: холстъ, прядева, ленъ, куделя, бѣленыя нитки, хомуты и разныя другiя вещи. Кругомъ скотины стоялъ глазѣющiй изъ любопытства народъ.

— Что это за скотина, откуда? спросилъ я одного мужика.

— Скотина–то?.. Солдатска, отвѣчалъ онъ.

— Зачѣмъ же ее сюда пригнали?

— А становой стало быть... за недоимку.

— Такъ... Понимаю.

— Вотъ и понимай... И гляди вотъ, милый человѣкъ... То–то! Это — все слезы. Нда!

— Слезы?

— А какъ бы ты думалъ! Можетъ здѣсь и жисть–то ихъ вся... духъ весь ихъ вотъ здѣсь... А ты какъ бы думалъ?

— Не доводили бы себя до этого.

— Не доводили?.. А ты отколь такой проявился?

Мужикъ какъ–то долго посмотрѣлъ на мою охотничью сибирку, на сапоги и на фуражку.

— Не дальнiй, отвѣчалъ я.

— Не дальнiй! Оно и видно что не дальнiй. Одежонка–то на тебѣ не изъ самыхъ, а обихода нашего мужицкаго, я вижу, ты и не нюхалъ.

— Гдѣ же нюхать.

— То–то и оно–то. Небось, не отъ добра вонъ бабы–то ревутъ. Ревѣтъ бы не стали... Какъ бы ты думалъ? Вонъ, вишь, мужикъ–отъ какъ надъ лошадью–то убивается. Небось, поди, отъ добра чтоль, по твоему?

Дѣйствительно одинъ изъ мужиковъ, обнявъ за шею лошадь, ласкалъ ее и гладилъ по шеѣ.

— Послужила ты мнѣ вѣрно, прощай! причиталъ онъ. Ковырялись мы съ тобой на полосѣ довольно, добывали хлѣбушекъ ребятишкамъ — слава тебѣ, Господи! А теперь прощай! Стало, такъ Богу угодно. Теперь пойдешь татарамъ на салму: они сожрутъ проклятые, ничего, что старенька... Эи–хи–хи! Что дѣлать?

Тотъ отрепанный мужичишка, который хвалился на сходкѣ, что пятьсотъ розогъ выдержитъ, тихо отдѣлился отъ толпы, вышелъ въ кругъ и надѣвъ на палку свою истрепанную зимнюю шапку, изъ которой торчали хлопки и перья, закричалъ въ истошный голосъ:

— Православные кристiане, мордва и татары! Не желаетъ ли кто купить у меня послѣ пѣганки збрую всякую: узду конопляную, шлею лышную, гужи мочальные и дугу разчудесную–елховую, писанную–расписанную и посверху грязью помазанную... Не требуется–ли кому купить у меня послѣ покойницы бабки Акулины зипунъ — совсѣмъ новенькiй, два раза всего къ обѣдни надеванный, — лишь рукава малость поистрепаны, и станъ весь крѣпохонекъ — только двадцать заплатъ кругомъ сидитъ, и мѣстами для красы онъ лыками поковыренъ и сшитъ. Нну!?

Въ толпѣ раздался дружный смѣхъ.

— А, шутова голова! Тутъ такое дѣло, а онъ на смѣхъ подымаетъ, зубы скалитъ, пенялъ кто–то.

— Такъ не желаете–ли? спросилъ мужичишка и обвелъ весь кругъ глазами. Отвѣта не было.

— Коли такъ... не будетъ ли охотниковъ купить вотъ этотъ мой мундеръ? Муничка добротная! Жаль продавать да нельзя: деньги оченно понадобились — выпить хочется. Ежели вамъ кому не видать мово мундера, пущай посмотритъ, пощупаетъ, доброту понюхаетъ.

Ораторъ смахнулъ съ себя полушубокъ и, выворотивъ шерстью на верхъ, показывалъ всѣмъ вытертыя овчины.

— Какова новина–то!

Онъ и полушубокъ надѣлъ на палку и, поднявъ въ верхъ, заговорилъ гнусливымъ голосомъ, подражая сборщикамъ на церковное построенье:

— Усердники мои батюшки! Будьте складчики на вино, на калачики, на кабацкое построенье, на мужицкое разоренье!

— Гляди, шайтанъ, становой идетъ! Онъ–тѣ такое разоренье задастъ — до новыхъ вѣниковъ не забудешь, крикнули комику–мужику.

Импровизаторъ съежился, притулился и ковыляя, по–шутовски ногами, скрылся въ толпѣ. Дѣйствительно, въ кружокъ вошелъ становой и подозвалъ къ себѣ солдатскаго старшину.

— Ну что, никто ничего не покупалъ? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, никто не приглядывался. Глазѣютъ только — больше ничего, отвѣчалъ старшина.

— Не хочетъ–ли кто купить что–нибудь! обратился становой къ стоявшимъ. Покупайте — случай предстоитъ дешево купить.

Но обращенiе становаго осталось безъ отвѣта.

— Посмотри–ка, попъ, вонъ буренькая коровенка–то, кажись, гожа будетъ намъ: купить бы на племя. Сходи, погляди–ка! говорила дубровинская попадья своему мужу.

— Чтожъ, я пойду погляжу. Дѣйствительно, кажется, добрая, отвѣчалъ батюшка и направился къ бурой коровѣ.

— Отецъ! Грѣхъ! Эй отецъ! кричали ему сзади.

Батюшка обернулся.

— Проку не будетъ, потому она слезовая! повторили ему. Не покупай, Богъ накажетъ. Сиротскiя вѣдь слезы!

Батюшка вернулся къ попадьѣ.

— Эй, молчать! крикнулъ становой. Вы, кажется, батюшка, желали посмотрѣть что–нибудь? обратился становой къ батюшкѣ.

— Нѣтъ–съ, нѣтъ–съ... Это я такъ... Тѣснота знаете, такъ я тово это... Нѣтъ, мнѣ не надо, отвѣчалъ, сконфузившись, тотъ.

— Какъ хотите... А я думалъ...

— Нѣтъ... Это отъ тѣсноты.

И батюшка затерся въ толпу.

— И въ самомъ дѣлѣ, попадья, не складно, говорилъ онъ своей женѣ. Не хорошо. Отъ несчастья счастья не будетъ. Отъ худаго корня, попадья, хорошихъ плодовъ ожидать нельзя. Такъ и это: проку не жди.

Въ кругъ вышелъ Солдатскiй дьячекъ, отобралъ двухъ овецъ; сторговавши ихъ за два цѣлковыхъ, выдалъ становому деньги, и сейчасъ же, накинувъ овцамъ петли на шеи, повелъ ихъ вонъ изъ круга, домой.

— Вотъ кащей–то алошный! Жадный! пеняли ему. Вѣдь думаешь на счастье купилъ? Домой вѣдь не доведешь, на дорогѣ издохнутъ.

— Ничего, доведемъ какъ–нибудь, отвѣчать спокойно дьячекъ. Авось Богъ, — доведемъ... Нничего!

— Врешь, долгогривый, пути не будетъ.

— Авось будетъ! У Господа милости много.

— Дай Богъ, чтобъ онѣ тебя дорогой–то забодали.

— Не забодаютъ. Доведемъ... Вота!

Преслѣдуемый насмѣшками и бранью, дьячекъ пошелъ домой, таща за собой овецъ, которыя упирались и мотали головами.

Больше покупателей на крестьянское добро не находилось.

Меня отыскалъ пономарь Гаврила и мы съ нимъ отправились въ харчевню. А часу въ пятомъ мы ѣхали домой. Верстахъ въ двухъ отъ Дубровицъ мы догнали все стадо, которое видѣли на базарѣ. Его провожали Солдатскiе мужики и бабы, нѣсколько понятыхъ и двое сотскихъ. А позади ѣхалъ въ телѣжкѣ к–скiй купецъ–барышникъ, который купилъ всѣ пожитки Солдатскихъ крестьянъ.

На поворотѣ, гдѣ дорога изъ Дубровицъ разбѣгалась въ двѣ стороны — одна въ городъ К–къ, а другая шла на Солдатское, — солдатовцы остановились, долго смотрѣли вслѣдъ своей матушкѣ кормилицѣ–скотинкѣ, которую поворотили на к–скую дорогу, и пошли домой. Бабы плакали и проклинали купца–барышника, а мужики шли молча и мало даже между собой разговаривали. Мы обогнали солдатовцевъ, и поѣхали своимъ путемъ дорогой.

— А утромъ давеча у насъ въ селѣ точно свѣтопреставленье было, разсказывалъ мнѣ дорогой Гаврила: съ самой зари по всѣмъ проулкамъ и у околицъ караульныхъ поставили, а вмѣстѣ съ солнцемъ стали скотину сбирать на церковную площадь. Всѣ до одного двора, до одного хлѣва пересмотрѣли, — какова гдѣ была норка — и ту обглядѣли. У кого скотины не было, коробьи всѣ поотперли и вытряхнули: холстъ, нитки, новины всякiя — все позабрали. Все давай сюда! Куръ ловить стали, да видно шустры больно — ихъ еще бабы наканунѣ настрочили. Скотина эта на площади взбунтовалась — въ поле просится: свиньи визжатъ благимъ матомъ, коровы эти ревъ подняли, овцы блеютъ. Батюшки мои свѣты! Адъ настоящiй. Бабы эти голосятъ словно по покойникѣ. Смерть просто! Я самъ чуть не разревѣлся — вы вѣдь знаете меня, какой я чувствительный. Я скорѣй ужъ въ Дубровки на базаръ. А теперь вотъ обтерпѣлся — ничего.

______

Послѣ этого я часто, съ охоты, захаживалъ въ Солдатское и грустно было смотрѣть на него и на его поля. Я былъ тамъ въ концѣ августа. Озимныя поля по большей части остались незасѣянными; только нѣкоторыя полосы краснѣлись только что выбившеюся изъ подъ земли озимью. Но эти полосы были вспаханы и засѣяны пырминскими мордвами, которые сняли ихъ у солдатовцевъ за безцѣнокъ. Обсѣялись въ эту осень только двадцать три дома, болѣе зажиточныхъ. Большая часть мужиковъ ушли на сторону на заработки, добывать копейку только на хлѣбъ, оставивъ дома дѣтей и бабъ, которыя должны были нести на себѣ всѣ обязанности по дому — и мужскiя и женскiя; онѣ дѣлали все — и дрова–хворостъ таскали изъ лѣсу вязанками, и молотили хлѣбецъ, который остался отъ нынѣшней жатвы, и носили рожь на себѣ на мельницу и съ мельницы муку, и хлѣбы пекли и проч., и проч. Можетъ быть, и бабы ушли бы на заработки, да некуда — трудъ–то ихъ теперь не нуженъ никому, да и дѣтей–то какъ бросить?

Нѣкоторыя семьи, всѣ до одного человѣка — и дѣти и взрослые вышли и разсыпались по городамъ и селамъ зажиточнымъ собирать милостыню; нѣкоторые отправились на лошаденкахъ, на которыхъ возили все то, что имъ удалось, во имя Христа, выпросить у доброхотныхъ дателей, любящихъ и жалѣющихъ Христову нищету.

Дѣти же семей оставшихся дома, въ Солдатскомъ, всѣ сдѣлались нищими. Только вы въѣдете въ Солдатское, то, отъ самой околицы и до другаго конца села, за вами бѣгутъ мальчишки и девчонки, протягивая къ вамъ руки и умоляя плаксивыми голосами о подаянiи:

— Кормилецъ–батюшка, подай Христа ради копеечку на хлѣбушекъ! Баринъ ко–ормилецъ!.. Пода–ай!..

И эти дѣтскiе голоса и стоны надорвутъ вамъ всю душу: вы рады въ это время отдать всѣ свои деньги нищимъ–малюткамъ, которые недавно еще весело гамѣли и хоровидились на улицѣ, затѣвая разныя игры. А если у васъ нѣтъ денегъ съ собой, то вы поскорѣе гоните своихъ лошадей, чтобы уѣхать отъ этихъ рыданiй голодной души, умоляющей о пропитанiи, чтобы не видѣть страшнаго образа нищеты и голода, вышедшаго изъ хатъ на улицу, на дорогу, и вопiетъ къ прохожимъ и проѣзжимъ.

Теперь въ Солдатскомъ, вмѣсто прежняго дѣтскаго смѣха и хороводной пѣсни, слышались стоны и жалобныя мольбы о милостынѣ. Повсюду царило тяжелое унынiе, — точно недавно только прошла здѣсь чума, которая своимъ ядовитымъ дыханiемъ истребила и умертвила все, въ чемъ до сихъ поръ еще тлѣлась кое–какъ, борясь со смертью, искра жизни.

— Что, братъ, плохоньки, вѣрно, ваши дѣла–то? спросилъ я однажды сельскаго старосту.

— Да ужъ такъ–то плохоньки, отвѣчалъ онъ: не знай, когда насъ Господь и подыметъ. Доѣханы совсѣмъ! Теперь рази какое особенное счастiе Господь пошлетъ, — ну, можетъ, какъ–нибудь отдохнемъ опять, поправимся. Теперь только на счастье на одно и надежда вся.

А гдѣ это счастье–то? Оно, видно, по нашимъ степямъ просторнымъ вѣтромъ буйнымъ ходитъ; либо въ нашихъ деревенскихъ омутахъ глубокихъ засѣло, укрылось, oткуда его никакими неводами и никакими удами не вытянешь. Или это мужицкое счастье въ землѣ–кормилицѣ лежитъ кладомъ заколдованнымъ, откуда оно, разъ въ годъ, дѣвицей красной выходитъ и горько плачетъ о томъ, когда настанетъ для нея пора на Божiй свѣтъ выйти — краснымъ солнышкомъ полюбоваться, съ добрымъ людомъ православнымъ пожить, поякшаться.

А. Г–въ.

_______

ОТВѢТЪ ЖЕНЩИНЫ НА ПРИЗЫВЪ «ГРАЖДАНИНА»: «КЪ ДѢЛУ!»

(Окончанiе).

III.

Во имя христiанства и нравственности вы требуете отъ женщины, чтобы она была женщиной матерью и женой.

Во имя христiанства и нравственности русская женщина — жена, мать и молодая дѣвушка, умоляетъ васъ: дайте ей возможность быть матерью и женой, дайте возможность честнымъ трудомъ матери — накормить и воспитать дѣтей, женѣ — помочь мужу въ непосильномъ теперь трудѣ поддержанiя семейства, молодой дѣвушкѣ скопить себѣ приданое. Дайте русской женщинѣ возможность быть матерью и женой.

Еслибы мать изъ перваго моего примѣра могла занятъ мѣсто напримѣръ нотарiуса, она была бы избавлена отъ постоянныхъ хлопотъ и отлучекъ изъ дома; дѣти воспитались бы подъ ея личнымъ надзоромъ и во всякомъ случаѣ сама она сохранила бы болѣе женственнаго характера, а семейство ея было бы болѣе обезпечено чѣмъ теперь.

Еслибы мать семерыхъ дѣтей, о которой я вамъ говорила, могла получить мѣсто напримѣръ почтмейстера, она, во первыхъ, имѣла бы казенную квартиру и достаточное жалованье, во вторыхъ только половина дня ея была бы посвящена занятiямъ по службѣ, а остальную половину она отдавалa бы семейству. Старшiя дѣти ея не погибли бы, дочь не разстроила бы здоровья и не умерла преждевременно, а она сама спокойно и невозмутимо кончила бы жизнь на рукахъ любящей семьи.

Еслибы жена, брошенная мужемъ на дорогѣ, могла занять мѣсто бухгалтера напримѣръ, она спокойно ожидала бы перемѣны въ отношенiяхъ къ ней мужа и не стояла бы на скользкой дорогѣ красоты и бѣдности.

Еслибы дѣвушка, которою отвезли въ больницу отъ голода, могла заняться частной адвакатурой напримѣръ, то, во первыхъ, она была бы избавлена отъ слишкомъ тяжелаго вообще и въ нѣкоторыхъ семействахъ даже унизительнаго положенiя гувернантки, — должность которой, прямо говоря, есть не болѣе, какъ избавленiе богатой женщины отъ материнскихъ обязанностей, — во вторыхъ дѣвушка эта по всей вѣроятности вела бы дѣла умнѣе, а главное честнѣе, чѣмъ тѣ непризнанные паразиты, наводнившiе въ послѣднее время Pocciю и настоящее мѣсто для которыхъ готово на окраинахъ нашего отечества, тамъ, гдѣ родная земля нуждается для разработки дѣйствительно въ мужскихъ сильныхъ рукахъ. Въ третьихъ, дѣвушка эта, скопивъ себѣ въ два, три года приданое, вышла бы замужъ и была бы истинной помощницей мужа и доброй матерью дѣтей.

Еслибы та дѣвушка, которая должна была уйти изъ семьи, чтобы кормить своимъ трудомъ мать и двухъ маленькихъ племянницъ могла занять мѣсто кассира на желѣзной дорогѣ напримѣръ, то, во первыхъ, она осталась бы дома, въ семьѣ и могла бы, сама воспитать своихъ племянницъ, во вторыхъ она, какъ сама добывающая хлѣбъ для семьи имѣла бы влiянiе на отца, а вслѣдствiе того предупредила или ослабила бы тяжелыя, а иногда и возмутительныя сцены, происходившiя на глазахъ 10–ти и 12–ти лѣтнихъ дѣвочекъ.

Еслибы дѣвушки, томящiяся въ семьяхъ въ ожиданiи брака, могли занимать мѣста конторщиковъ, телеграфистовъ, фельдшеровъ въ больницахъ, оффицiальныхъ учительницъ въ женскихъ учебныхъ заведенiяхъ, аптекарскихъ помощниковъ и самихъ аптекарей, службу по почтовой части и т. д. и т. д., то, во первыхъ, онѣ не были бы оторваны отъ семьи, какъ отрываются теперь поступая въ гувернантки и въ модные магазины, во вторыхъ, онѣ знали бы, что трудомъ своимъ онѣ приготовляютъ себѣ обезпеченiе для выхода замужъ и относились бы осмотрительнѣе къ различнымъ исканiямъ окружающихъ ихъ лицъ. Что же касается одинокихъ женщинъ, — а ихъ много, слишкомъ много въ послѣднее время, — то для нихъ возможность занимать такiя мѣста была бы истинно христiанскимъ благодѣянiемъ. Возможность эта, вѣрьте мнѣ, спасла бы многихъ изъ нихъ отъ безчисленныхъ заблужденiй ума и сердца, она не допустила бы ихъ ни до огрубленiя внѣшняго вида, ни до озлобленiя ума, которое дѣйствительно наноситъ существенный вредъ русскому обществу. Наконецъ, открывая такiя мѣста для женщинъ, сколькихъ изъ нихъ спасете вы отъ вечернихъ прогулокъ по Невскому проспекту.

На это могутъ возразить, что и теперь женщинѣ открыты пути для самостоятельной дѣятельности на педагогическомъ поприщѣ напримѣръ или въ чисто женскихъ работахъ. Но начать съ того, что обязанность гувернатки есть сама по себѣ обязанность фальшивая. Я сказала уже, что гувернантка есть не болѣе какъ подставное лицо, замѣняющее мать, которой некогда заниматься самой воспитанiемъ дѣтей, некогда потому что она «должна" дѣлатъ визиты, разъѣзжать по магазинамъ и пользоваться общественными удовольствiями. А если у насъ сами матери пренебрегаютъ священнѣйшими своими обязанностями, то какое же благотворное влiянiе на дѣтей можетъ оказать совершенно посторонняя женщина? Обязанность гувернатки, можно утверждать почти навѣрное, порождена новѣйшими временами со всѣми ихъ пороками и едва ли не представляетъ собою зародыша современныхъ требованiй женщины, т. е. основана на необходимости дать кусокъ хлѣба и кровъ женщинамъ, лишеннымъ почему либо собственнаго очага. Это видно изъ того, что въ древности не знали ничего подобнаго занятiю вѣчно переходящей изъ дома въ домъ воспитательницы чужихъ дѣтей. Въ древности и въ древнихъ вѣкахъ матери сами, какъ умѣли, воспитывали дѣтей и дѣйствительно, несмотря на всѣ недостатки людей тѣхъ временъ, мы поражаемся нравственной мощью и крѣпостью ихъ особенно по сравненiю съ слабосилiемъ и бездушiемъ современнаго поколѣнiя. Единственный примѣръ чего–то похожаго на посторонняго воспитателя мы видимъ, у грековъ въ лицѣ Ментора, но не забудьте, что Менторъ былъ не болѣе какъ руководитель въ жизни взрослаго уже молодаго человѣка, и конечно обязанности его существенно разнились отъ обязанностей гувернера. Примѣръ такого руководителя, возведшаго влiянiемъ своимъ умъ юноши на возможную высоту духовнаго и нравственнаго развитiя, мы видимъ, въ современной намъ жизни, у Ауербаха, въ его Эрихѣ Дорнэ; а безъ сомнѣнiя Эрихъ, хотя и носилъ названiе гувернера, не воспитывалъ Роланда, а только руководилъ его, направляя къ извѣстнымъ цѣлямъ способности и стремленiя взрослаго уже юноши. Та же древность, какъ наиболѣе правдивое и рельефное выраженiе жизни человѣческой, кажется, можетъ представить намъ примѣры всего вреда, какой приносятъ человѣчеству постороннiе воспитатели, но не руководители только дѣтей. Возьмемъ хотя примѣръ Рима въ послѣднiя его времена, когда вошло въ обычай ввѣрять воспитанiе постороннимъ, какъ то: философамъ, плѣннымъ грекамъ, вольноотпущенникамъ и рабамъ. Не былъ ли и этотъ обычай также одною изъ причинъ паденiя римскаго общества? Вспомните, что у такого даже воспитателя какъ Сенека, воспитанникъ вышелъ Нерономъ... Затѣмъ я попрошу васъ назвать мнѣ хотя одного замѣчательнаго человѣка, даже между современными и ближайшими намъ людьми, воспитаннаго гувернанткой или гувернеромъ. Такого вы не найдете. Матерей своихъ многiе изъ замѣчательныхъ людей вспоминаютъ съ благодарною любовью — гувернантокъ же никогда... Нельзя безнаказано оскорблять природу, отказываясь отъ правъ и обязанностей налагаемныхъ ею — наказанiе состоитъ въ томъ, что тѣмъ кто пренебрегаетъ ею она съ такимъ же пренебреженiемъ бросаетъ остатки своихъ даровъ, драгоцѣннѣйшими изъ которыхъ одаряетъ она лишь тѣхъ кто хочетъ пользоваться ими въ полной мѣрѣ.

Сверхъ этой, въ существѣ дѣла, фальши въ занятiяхъ гувернантки, не нужно забывать и того, что дѣвушка, выступающая на этотъ путь, вполнѣ отказывается отъ надежды на свою семью, до такой степени, что если она добросовѣстно относится къ своимъ обязанностямъ, то черезъ нѣсколько лѣтъ она совершенно перестаетъ быть пригодною для семейной жизни, и конечно, дѣлается неспособною основать собственную семью. Такимъ образомъ добросовѣстная гувернантка осуждена быть вѣчной странницей въ мiрѣ, безсемейнымъ, бездомнымъ существомъ, лишеннымъ всякой надежды на личное счастье. Кто не знакомъ съ типами русской гувернантки и классной дамы? Участь эта едва–ли не хуже участи какой хотите «синеокой" и разумѣется нимало не удовлетворяетъ вашему и моему идеалу русской женщины. Кромѣ того, подумайте сколько женщинъ ежегодно заявляетъ о своемъ желанiй быть гувернанткой. При этомъ не принимается въ расчетъ ни возрастъ, ни опытность, ни призванiе. Способность воспитывать дѣтей, какъ всякое природное дѣло, или дается сама собою, безъ всякаго труда, какъ напримѣръ, матери или отцу, и сама изъ себя постепенно, вмѣстѣ съ ростомъ ребенка, крѣпнетъ и развивается, опираясь на опытъ, или должна быть врожденной способностью, призванiемъ. Родная мать, какова бы она ни была, всегда хорошо воспитаетъ своего ребенка, голосъ природы и сродство съ собственнымъ характеромъ подскажутъ ей какiя средства употребить и какъ лучше повлiять на него. При воспитанiи же посредствомъ посторонней женщины, кромѣ всегда вреднаго въ педагогическомъ дѣлѣ смѣшенiя влiянiй, благопрiятные результаты могутъ произойти только иногда, потому что голосъ природы здѣсь молчитъ. Посторонняя женщина должна работой ума дойти до выводовъ, которые матери даются непосредственно, а излишняя работа одного ума, кромѣ другихъ невыгодныхъ послѣдствiй, всегда имѣетъ ту вредную сторону, что предрасполагаетъ человѣка къ крайней послѣдовательности въ дѣйствiяхъ. Нѣтъ ничего несноснѣе людей, живущихъ логикой ума, а не жизни. У нихъ все придумано впередъ, они ни за что не отступятъ отъ разъ принятаго образа дѣйствiй, и хотя бы отъ этихъ дѣйствiй мiръ кругомъ обрушился, они обвинять этотъ мiръ, а не себя, потому что у нихъ все такъ хорошо и правильно расположено было заранѣе въ головѣ. И въ самомъ дѣлѣ мы видимъ много подобныхъ женщинъ на педагогическомъ поприщѣ. Влiянiе ихъ на вѣчно подвижную, жизненно–противорѣчивую натуру ребенка не можетъ быть названо безвреднымъ. А такiя гувернантки еще могутъ назваться лучшими. Сколько же является съ предложенiемъ замѣнить мать для чужихъ дѣтей женщинъ совершенно неспособныхъ къ этой обязанности или по молодости, или по недостаточности ума, или по складу натуры и т. п. причинамъ. Трудно въ самомъ дѣлѣ ожидать отъ 18–лѣтней дѣвушки, чтобы она предалась чужимъ дѣтямъ съ самоотверженiемъ, необходимымъ для воспитанiя — у нея вовсе не то на умѣ и нельзя обвинять ее за это. Въ душѣ ея раздается голосъ природы, а голоса природы нельзя не слушать въ 18 лѣтъ. И потомъ посмотрите какая аномалiя: 18–лѣтняя женщина можетъ быть матерью только груднаго ребенка, а ее заставляютъ замѣнять мать для 10–12–лѣтнихъ дѣвочекъ. Не извращенiе ли это законовъ природы? Вѣдь не даромъ же они установлены, не даромъ же ими назначено, что руководительницей 10–лѣтнихъ дѣтей должна быть женщина по крайней мѣрѣ около 30 лѣтъ. Гувернантка не можетъ быть замужней, она непремѣнно дѣвушка, а что такое дѣвушка въ 30 лѣтъ? Да и согласно–ли съ природой, чтобы вообще незамужняя женщина была воспитательницей? Таже самая дѣвушка, которая теперь оказывается неспособной гувернанткой была бы прекрасной матерью, еслибы судьба не отказала ей въ этомъ счастiи. Правда, здѣсь, какъ и вездѣ, есть исключенiя, о нихъ то я и говорила, говоря о призванiи. Есть, напримѣръ, одна молодая дѣвушка, живущая въ свой семьѣ и не нуждающаяся въ средствахъ къ жизни, а между тѣмъ дѣвушка эта проводитъ все свое время въ томъ, что учитъ дѣтей. У нея есть нѣсколько семействъ и пансiоновъ, въ которыхъ она даетъ уроки. Она ѣздитъ по этимъ урокамъ до истощенiя силъ, до изнеможенiя: возвращаясь домой, она едва можетъ отдохнуть и все–таки никогда не отказывается, если ее попросятъ взять еще урокъ. Она говоритъ, что въ этомъ занятiи ея жизнь, что оно доставляетъ ей высокое наслажденiе. Конечно, такое стремленiе есть призванiе, и только такiя женщины, собственно говоря, должны были бы брать на себя задачу воспитанiя чужихъ дѣтей. Впрочемъ, дѣвушка эта только даетъ уроки — не отступила–ли бы даже и она предъ воспитанiемъ?

И что же мы видимъ? Не смотря на всю трудность этой задачи, на почти невозможность выполненiя ея для посторонней, съ каждымъ годомъ наплываютъ новые и новые полки гувернантокъ. Понятно, что, несмотря на многочисленность ихъ, отовсюду раздаются жалобы на невозможность найти хорошую гувернантку. Такъ и должно быть. Взгляды на воспитанiе и требованiя его въ послѣднее время поднялись на такую высоту, о которой и не подозрѣвали 20–50 лѣтъ назадъ. То чѣмъ удовлетворялись наши матери, не удовлетворяетъ болѣе насъ. Нашему поколѣнiю для будущаго нужны не такiя гувернантки, какiя воспитывали насъ. И чѣмъ далѣе, тѣмъ все болѣе и болѣе будутъ раздаваться жалобы съ одной стороны на гувернантокъ, съ другой на тяжесть этого положенiя. Къ воспитанiю съ теченiемъ времени будутъ относиться все требовательнѣе и сознательнѣе, а чужая ребенку женщина никогда не будетъ въ состоянiи передать ему ничего, кромѣ внѣшнихъ правилъ поведенiя и чисто научныхъ знанiй. Гувернантка современемъ выродится въ приходящую учительницу: зачатки онаго есть уже и въ настоящее время. Когда же такое явленiе сдѣлается всеобщимъ, еще тысячи женщинъ останутся безъ всякихъ средствъ къ жизни, потому что учительница можетъ имѣть въ одно и тоже время уроки въ нѣсколькихъ семействахъ, тогда какъ гувернантка должна быть въ каждомъ особая.

Но кромѣ женщинъ поступающихъ въ гувернантки, много есть и такихъ, которыя не успѣли, или почему–нибудь не могли дать своему образованiю внѣшнихъ формъ университетскаго или институтскаго диплома. Такiя даже и въ гувернантки поступить не могутъ. Есть, опять повторю, вдовы, которымъ нужно воспитывать своихъ дѣтей, есть жены по обстоятельствамъ обязанныя помогать мужьямъ въ добыванiи матерiальныхъ средствъ, наконецъ дѣвушки, которымъ почему либо нельзя оставить бѣдствующую семью. Что имъ всѣмъ дѣлать? А между тѣмъ вѣдь если онѣ живутъ уже на свѣтѣ, то имѣютъ же онѣ право утолять голодъ и желать теплаго пристанища.

Что же касается до ручныхъ женскихъ работъ, то судьба женщинъ, занимающихся исключительно ими достаточно извѣстна и настолько печальна, что указывать нуждающимся женщинамъ этотъ исходъ едвали будетъ справедливо и согласно съ чувствомъ человѣколюбiя.

Итакъ необходимость открыть для женщинъ новые пути дѣятельности, дѣятельности по неволѣ самостоятельной, кажется достаточно показана мною. Теперь обратимся къ требованiямъ нравственности, — не условной общественной нравственности, которой впрочемъ ни вы, ни я не отрицаемъ, но которая есть не болѣе какъ часть и послѣдствiе высшихъ нравственныхъ законовъ управляющихъ человѣчествомъ и охватывающихъ всю жизнь его до такой степени, что влiянiя ихъ, или по крайней мѣрѣ сознанiя о нихъ не можетъ избѣжать ни мысль, ни дѣйствiя, ни даже слово человѣческое. Говоря о нравственности, вы, если я не ошибаюсь, берете ее въ одномъ, относительно узкомъ, общественномъ пониманiи, т. е., другими словами, вы говорите объ одной лишь такъ называемой «морали". Но въ вопросѣ, о которомъ мы разсуждаемъ, этого одного мало. Здѣсь идетъ дѣло о такомъ злѣ, для пониманiя и облегченiя котораго нужно обращаться, въ сферѣ мысли, не къ какимъ–либо частнымъ понятiямъ, безъ сомнѣнiя пригоднымъ для разрѣшенiя частныхъ же вопросовъ, но совершенно безсильнымъ освѣтить собою явленiе, корень котораго лежитъ не въ произволѣ отдѣльныхъ личностей, а гораздо глубже. Не смотря на измѣненiе тѣхъ или другихъ формъ общественнаго устройства, законы высшей нравственности остаются всегда непоколебимыми. Они служатъ неизмѣннымъ критерiемъ для оцѣнки историческихъ явленiй, имъ невольно покоряются народы и царства. Законы эти служатъ невидимой связью между природой и духомъ человѣка, потому что если съ одной стороны они, — исходя изъ самой натуры человѣческой, — доступны для сознательнаго пониманiя лишь облагороженнаго развитiемъ ума, за то съ другой право мщенiя за безсознательное даже нарушенiе ихъ сохраняетъ за собой сама природа. Вглядываясь внимательно въ исторiю, мы видимъ, что хотя, начиная отъ глубокой древности и до нашихъ временъ, пониманiе, а вслѣдствie того и приложенiе къ жизни этихъ законовъ (условная нравственность, мораль) безконечно разнообразилось, но, не смотря на то, подъ всѣми этими разнородными формами можно отыскать нѣчто общее, внутренно сродняющее ихъ, сродняющее во имя и на пользу блага всѣхъ. Мы видимъ, какъ все лишнее, все разнообразное, свойственное духу и историческимъ условiямъ каждаго отдѣльнаго народа, мало–по–малу исчезаетъ и поглощается въ единомъ, общемъ для всѣхъ представленiи о нравственности. Мнѣ кажется, я не ошибусь, если скажу, что основнымъ принципомъ этой нравственности, — подкладкой ея, служатъ естественныя права человѣка, вмѣстѣ съ нимъ раждающiяся на свѣтъ — то, по опредѣленiю римскаго права, quod animalia omnia natura docuit. Какъ ни матерiально происхожденiе этихъ правъ, но они то именно и породили самыя высшiя нравственныя понятiя. Для тѣхъ, кто заявляетъ ихъ, они всецѣло коренятся въ животной природѣ человѣка; для тѣхъ, кто призванъ, удовлетворять имъ — они служатъ главнѣйшимъ поводомъ къ развитiю высшей духовной стороны человѣческаго бытiя. Гдѣ естественныя права эти удовлетворяются, тамъ народъ и страна достигаютъ высшихъ ступеней цивилизацiи: гдѣ, наоборотъ, стараются подавить ихъ, тамъ происходитъ разложенiе неизбѣжно смываемое кровью. Человѣкъ при рожденiи своемъ на свѣтъ безпомощенъ, онъ нуждается во всемъ и ничего не можетъ самъ себѣ доставить — здѣсь главный источникъ одного изъ величайшихъ средствъ облагороженiя человѣчества — высокаго чувства материнской любви и какъ дальнѣйшее развитiе этого чувства — смягченiе нравовъ, заботы о слабыхъ, наконецъ вся образовательная дѣятельность человѣчества отъ академiи Платона до садовъ Фрёбеля. Человѣкъ нуждается въ пищѣ, одеждѣ, жилищѣ — здѣсь начало труда съ послѣдствiями его: цивилизацiею, гражданскою свободою, habeas corpus и т. п. Чувство самосохраненiя врожденно человѣку — отсюда громадное цивилизующее значенiе адвокатуры, суда присяжныхъ и т. д. Если такимъ образомъ поочередно обращаться ко всѣмъ «животнымъ" сторонамъ человѣка, то нельзя не убѣдиться, что эти то естественныя права, опять повторю, служатъ основою нравственныхъ законовъ. Права эти, имѣя, какъ я уже говорила, источникомъ своимъ вообще природу и въ дальнѣйшемъ развитiи вызывая благороднѣйшiя стороны собственно человѣческой души будутъ — настанетъ время — залогомъ счастья человѣчества, совершившаго полный кругъ жизни и сознательно возвратившагося на лоно природы. Это тѣ самыя права, о которыхъ сказалъ Христосъ: «горе тому, кто обидитъ одного изъ малыхъ сихъ". Да, т. e. горе тому, кто лишитъ человѣка, ничего и не требующаго больше, естественныхъ правъ его — труда для добыванiя себѣ пищи, одежды и жилища, горе ему, «лучше бы онъ камень терновный навѣсилъ себѣ на шею и бросился въ море". Исторiя доказала это.

Излишне говорить, кто явился величайшимъ провозвѣстникомъ этихъ нравственныхъ законовъ. Въ первые вѣка христiанства ясно понимали проповѣдь Учителя и, — не такъ какъ въ наше время, — умѣли примѣнять ее между прочимъ и къ положенiю женщины. Вы предупредили меня, указавъ на положенiе одинокой женщины въ первыя времена христiанства. Собираясь отвѣчать вамъ, я именно хотѣла между прочимъ сказать, что тогда, во время высшаго развитiя христiанской нравственности и добродѣтели, понимали, что можно съ любовью и всепрощенiемъ отнестись иногда къ Магдалинѣ, но что безнравственно оставлять на улицѣ сотни женщинъ, нуждающихся въ хлѣбѣ. Тогда, болѣе чѣмъ даже теперь, знали, что сфера женщины — семья, но также понимали, что безнравственно устраивать для молодыхъ, или только здоровыхъ женщинъ, способныхъ трудиться, но лишенныхъ хлѣба изъ семьи, богадѣльни, или давать имъ хлѣбъ посредствомъ благотворительности. Для вдовъ и сиротъ, для небогатыхъ дѣвушекъ и женщинъ не только была открыта свобода въ выборѣ занятiй — для нихъ исключительно создавались такiя общественныя должности, на которыхъ онѣ могли и честно заработать себѣ средства къ жизни и принести истинную пользу обществу. Тогда понимали, чтó значитъ, прилагать къ жизни нравственные законы. Тогда не «обижали малыхъ сихъ".

И теперь многiя, многiя несчастныя, гибнущiя отъ голода женщины просятъ себѣ не дароваго куска хлѣба. Онѣ молоды и здоровы, онѣ настолько развиты, что понимаютъ всю унизительность пользованiя въ ихъ положенiи частною и общественною благотворительностью. Да тoгo зла, которое существуетъ, и не исцѣлить одними благотворенiями, въ какомъ бы обширномъ размѣрѣ они ни прилагались. Когда дошло до того, что дѣвушки рѣшаются на самоубiйство изъ сознанiя, что онѣ въ тягость семьѣ (о такомъ происшествiи недавно напечатано въ «Новомъ Времени"), тогда уже нельзя помочь благодѣянiями. Не благотворительныхъ учрежденiй и просятъ современныя женщины, онѣ желаютъ сами работать, сами добывать свой хлѣбъ, потому что семья не въ состоянiи болѣе давать его имъ. Онѣ просятъ только открыть имъ свободные пути для частнаго труда, каковъ бы онъ ни былъ. Онѣ готовы на все, жизнь не избаловала ихъ...

Нравственность и высшее выраженiе ея — христiанство, не только не противорѣчатъ такому желанiю, не только одобряютъ его, они прямо требуютъ, они повелѣваютъ исполненiе его, они, оскорбленные, громко вопiютъ передъ Богомъ и обществомъ... Имѣющiй уши чтобъ слышать — да слышитъ!

Л. Ю. Кохнова.

_______

ЕЩЕ О БОЛГАРСКОМЪ ВОПРОСѢ.

(Окончанiе).

Такъ какъ цѣль этого, мѣстами можетъ быть слишкомъ пространнаго, объясненiя заключается въ томъ, чтобы предъ судомъ безпристрастныхъ людей показать оборотную сторону греко–болгарскаго вопроса, то мы позволимъ себѣ упомянуть нѣкоторыя обстоятельства, которыя какъ–то не подходятъ ни подъ одну изъ категорiй жалобъ, взводимыхъ болгарами на константинопольскую патрiархiю:

а) Если они жалуются, что имъ не давали архiереевъ изъ ихъ соотечественниковъ, то почему же они сами, и очень нерѣдко, не соглашались принять посылаемыхъ къ нимъ архiереевъ — болгаръ? Анѳимъ — бывшiй епископъ виддинскiй, котораго паства его не хотѣла принять и который почти десять лѣтъ долженъ былъ прожить въ Константинополѣ, получая свое содержанiе отъ великой церкви.

б) Почему жалобы болгаръ начались «пятнадцать лѣтъ тому назадъ”, какъ вы говорите, г. редакторъ, тогда какъ въ эти пятнадцать лѣтъ именно началось изученiе славянскаго языка въ халкинской академiи и другихъ школахъ и почти все греческое духовенство стало знать славянскiй языкъ, и не было этихъ жалобъ прежде, когда этотъ языкъ не былъ преподаваемъ ни въ одной греческой школѣ и дѣйствительно очень немногiе изъ грековъ знали его?

Не архiереи изъ болгаръ имъ нужны были и не незнанiе архiереями болгарскаго языка составляло для болгаръ лишенiе, а нѣчто другое, чего они не смѣли высказывать, сознавая сами незаконность своихъ требованiй. Требованiя эти начались еще въ IX вѣкѣ, повторились тогда, какъ имъ удалось составить унiю и получить себѣ патрiарха отъ папы, и высказалось наконецъ торжественно нынѣ, когда турецкiй султанъ благоволилъ дать имъ экзарха. Не боимся погрѣшить противъ истины, высказавши убѣжденiе, что эти требованiя суть не что иное, какъ плоды iезуитской пропаганды, давно начавшей свою подземную работу въ Болгарiи и другихъ земляхъ. Давно и терпѣливо работали на востокѣ западные враги православной церкви, чтобъ въ самомъ корнѣ подточить довѣрiе православныхъ къ ихъ духовенству, а затѣмъ и къ церкви. Кто хотя нѣсколько знакомъ съ востокомъ, тому извѣстно, какъ не только въ Болгарiи и другихъ славянскихъ земляхъ, подвластныхъ Турцiи, но и въ Палестинѣ и въ Сирiи, и въ самомъ Константинополѣ, католическое духовенство не щадитъ ни усилiй, ни денегъ на то, чтобъ по возможности отрывать православныхъ отъ восточной церкви и обращать ихъ въ католичество. Огромныя денежныя суммы тратятся католиками на вспомоществованiе бѣдному населенiю, на снабженiе его пищею и одеждою; наконецъ привлеченiемъ дѣтей православныхъ въ свои школы они безвозвратно дѣлаютъ изъ нихъ прозелитовъ и орудiй католицизма. Въ Болгарiи католическое духовенство дѣйствовало съ самаго начала принятiя ею христiанства и въ послѣднiя времена тайными путями руководило всѣми нитями болгарскаго вопроса — этого подкопа противъ православiя. Высказывая мое убѣжденiе, основанное на данныхъ, извѣстныхъ не мнѣ одному, а всѣмъ, знакомымъ съ тѣмъ, какъ католики ведутъ свои интриги на востокѣ, я не боюсь, чтобъ кто–нибудь упрекнулъ меня въ односторонности и преувеличенiи. Можетъ быть пройдетъ нѣсколько времени, и истина моихъ словъ выкажется сама собою. Истина одна для всѣхъ, а потому и сами болгары не могутъ не сознавать противозаконности своихъ требованiй передъ церковью. По крайней мѣрѣ, одинъ изъ главныхъ двигателей болгарскаго дѣла, бывшiй макарiопольскiй епископъ Иларiонъ, сознавался въ этомъ лично мнѣ самому въ 1859 г., въ разговорѣ со мной и съ племянникомъ своимъ, моимъ товарищемъ по халкинской академiи. Изъ этого сознанiя, вѣроятно раздѣляемаго и другими болгарами, у нихъ должно было явиться и впослѣдствiи выработаться убѣжденiе, что, для прiобрѣтенiя ими церковной независимости, имъ необходимо искать какiя либо болѣе уважительныя причины, нежели ихъ голословныя обвиненiя противъ константинопольской церкви.

Такъ, въ 24 № «Гражданина” г. Филипповымъ приводится изъ достовѣрнаго оффицiальнаго источника мнѣнiе того же Иларiона, «что болгары должны были образовать изъ себя отдѣльную секту, достаточно отличную отъ православной церкви, чтобы имѣть право на независимое устройство”. Въ этомъ мнѣнiи я узнаю слова самого Иларiона и разсужденiя его племянника и еще другаго болгарина Зотовича, моего хорошаго знакомаго, одного изъ главныхъ двигателей этого вопроса.

Изъ этого слѣдуетъ, что «никто не толкалъ болгаръ въ расколъ”, а они сами своими поступками отторгнулись въ него отъ церкви. Вы, г. редакторъ, (также какъ и игрославная статья «Православнаго Обозрѣнiя”) говорите, что «они никакихъ догматическихъ различiй не дѣлаютъ и желаютъ сохранить все ученiе и весь обрядъ православной церкви, и слѣдовательно оставаться въ единенiи съ другими церквами”. Свѣтскому лицу не мудрено не знать различiя, существующаго въ церковныхъ опредѣленiяхъ; такъ, отступленiе отъ догмата или ученiя церкви называется на языкѣ церкви не расколомъ, а ересью. Вотъ какъ опредѣляется это различiе въ 1–мъ каноническомъ правилѣ Василiя Великаго: «Иное нарекли отцы ересью, иное расколомъ. Еретиками называютъ совершенно отторгшихся и въ самой вѣрѣ отчуждившихся; раскольниками же раздѣлявшихся въ мнѣнiяхъ о нѣкоторыхъ вопросахъ допускающихъ врачеванiе”^*). И потому, еслибъ болгары сдѣлали отступленiе отъ догматовъ, тогда они были бы уже не раскольниками, а еретиками. Вотъ какъ многое можетъ открыться въ иномъ свѣтѣ, если будемъ обсуждать не односторонне. Такъ и сравненiе патрiарха константинопольскаго съ римскимъ первосвященникомъ, и стремленiе, придаваемое вселенской церкви, удержать болгаръ въ нацiональномъ подчиненiи у грековъ, и весь этотъ этнофилетизмъ, въ которомъ вы, г. редакторъ, упрекаете ее, — если на все это посмотрѣть съ другой стороны, то можно придти къ совсѣмъ инымъ заключенiямъ о тѣхъ же самыхъ предметахъ. Зачѣмъ представлять себѣ непремѣнно, что константинопольская патрiархiя есть греческая патрiархiя, что вселенскiй патрiархъ есть греческiй патрiархъ? Отчего нельзя въ этомъ случаѣ усвоить себѣ взглядъ только православнаго христiанина, хотя на минуту позабывъ и свое племенное различiе? Для православнаго христiанина нѣтъ греческой церкви (въ нацiональномъ смыслѣ), нѣтъ греческаго патрiарха, а есть православная восточная патрiархiя, которая всѣми силами должна стараться охранять дарованныя ей вселенскими соборами права и удерживать ввѣренную ей паству въ подчиненiи всѣмъ правиламъ и канонамъ православной церкви^*). Такъ смотрѣли на патрiархiю константинопольскую св. богоносные отцы, собравшiеся на IV вселенскiй соборъ изъ всѣхъ странъ и народовъ. Они говорили: «Слава константинопольскаго престола есть слава наша!” Отдавая первенство константинопольской патрiархiи и въ позднѣйшiя времена подъ владычествомъ турокъ, восточная церковь смотрѣла на iерарховъ ея, какъ на оплотъ православiя, твердо отстаивавшiй вѣру Христову въ продолженiе нѣсколькихъ вѣковъ... Ни церковь, ни исторiя, г. редакторъ, не сдѣлали бы подобнаго вопроса: «Почему греки, составляющiе меньшинство населенiя въ Турецкой Имперiи присвоиваютъ себѣ исключительное право блюсти всю православную церковь”? На этотъ вопросъ церковь даетъ такой отвѣтъ: «Изъ меньшинства этихъ грековъ вышли тысячи тысячъ мучениковъ, исповѣдниковъ, святителей, пустынниковъ, составляющихъ нынѣ торжествующую церковь небожителей, — изъ меньшинства этихъ грековъ вышли проповѣдники Евангелiя, обошедшiе вселенную и просвѣтившiе весь мiръ свѣтомъ вѣры Христовой; — кровiю, пóтомъ и жертвами меньшинства этихъ грековъ вѣра православная пережила вѣка гоненiй отъ язычниковъ, еретиковъ и противниковъ православiя, и сохранила его въ той цѣлости и неприкосновенности, въ какой былъ ввѣренъ ей этотъ залогъ апостолами, первыми вселенскими соборами, первыми отцами церкви! Въ исторiи церкви золотыми буквами записано святое имя одного изъ этого меньшинства, Марка Ефесскаго, который, одинъ не подписавъ это имя на флорентiйскомъ соборѣ, этимъ спасъ восточную православную церковь отъ ига римскаго первосвященника! «Этотъ залогъ, врученный преимущественно патрiарху константинопольскому, какъ посреднику между иновѣрнымъ правительствомъ и православными, особенно тщательно хранили iерархи константинопольскiе: многiе изъ нихъ пострадали за вѣру и сподобились быть причтенными къ лику святыхъ; и эту–то дорогую цѣну, которою константинопольская патрiархiя купила свое духовное старѣйшинство передъ другими вселенскими церквами, разумѣли мы, когда говорили объ этомъ предметѣ въ письмѣ нашемъ къ вамъ, г. редакторъ. Эта цѣна не деньги, которыми она платитъ дань мусульманскому государю, а «жизнь вся по вѣрѣ и смерть за нее”!.. Это та цѣна, которою апостолы, св. отцы и мученики купили себѣ у Бога нетлѣнную и вѣчную славу, у церкви честь, освященную вѣковымъ благоговѣнiемъ!.. Отвѣтомъ исторiи на вопросъ, «почему греки господствуютъ во всѣхъ дѣлахъ имперiи”? можетъ быть только указанiе на тѣ страницы ея, въ которыхъ неизгладимыми чертами сохранилась повѣсть о томъ, какъ геройски отстаивало это меньшинство всякую пядь родной земли, политой кровью отцовъ и братьевъ, и если наконецъ уступило дикой силѣ завоевателя, то тѣмъ не менѣе и подъ игомъ чуждымъ сохранило свою самобытность, свой языкъ, свое образованiе и свой классическiй умъ, которому одному всегда и вездѣ дается предпочтенiе!..

Мнѣ остается еще остановиться на нѣкоторыхъ пунктахъ вашей статьи, г. редакторъ. Если мое возраженiе вышло слишкомъ обширнымъ, то вините въ этомъ многосторонность затронутыхъ вами вопросовъ.

Вы называете филетизмомъ причину, заставившую константинопольскую патрiархiю поставлять границы ея епархiи, и ставите ей въ вину, почему «въ проектахъ патрiарховъ Григорiя и Анѳима выдѣлялись малочисленные греки въ варненской и филиппопольской епархiяхъ”. На это мы скажемъ слѣдующее: во первыхъ, не патрiархи Григорiй и Анѳимъ опредѣлили границы и пространство области вселенскаго константинопольскаго престола, но IV вселенскiй соборъ; а во вторыхъ, если уже по требованiю необходимости и для мира церкви патрiархи снизошли на уступки болгарамъ и принуждены были сдѣлать измѣненiе въ этихъ границахъ, то на какомъ же основанiи они должны были отторгнуть отъ своей паствы, вмѣстѣ съ требовавшими этого болгарами, и грековъ, хотя малочисленныхъ, но вовсе не желавшихъ этого измѣненiя и остающихся вѣрными своему пастырю и своей матери церкви?

Далѣе, г. редакторъ, вы говорите, что не видите никакого различiя между тѣми двумя совершенно различными дѣйствiями, когда «гражданская власть только утверждаетъ актъ самой церкви”, и когда «эта власть сама рѣшаетъ церковное дѣло”. Признаемся, что мы не можемъ допустить, чтобы вы это сказали серьозно. Какъ! вы не видите разницы между избранiемъ епископа церковью и назначенiемъ епископа церкви мусульманскимъ правительствомъ? Вы возразите на это, что «экзархъ и другiе архiереи были уже рукоположенные епископы?” Да! Но своимъ противленiемъ канонамъ церковнымъ они потеряли свой санъ, а обратившись къ султану за утвержденiемъ, усугубили свою вину передъ церковью. XXX правило св. апостоловъ говоритъ: «Аще который епископъ, мирскихъ начальниковъ употребивъ, чрезъ нихъ получитъ епископскую^*) въ церкви власть: да будетъ изверженъ и отлученъ, и всѣ сообщающiеся съ нимъ”.

Названiе «самочинное племенное сборище” не есть изобрѣтенное вновь восточнымъ духовенствомъ для опредѣленiя антиканоническихъ поступковъ болгарскихъ архiереевъ, и слово самочинное отнюдь не относится къ тому, чтобы вина болгарскихъ архiереевъ передъ церковью состояла въ томъ, что они «самочинные представители нуждъ своего народа”. Самочинными племенными сборищами называются церковью «собранiя, составляемыя непокорными пресвитерами или епископами и ненаученнымъ народомъ”. (См. I–е каноническое посланiе Василiя Великаго къ Амфилохiю). На этомъ основанiи слово самочинное, употребленное въ рѣшенiи константинопольскаго синода, опредѣляетъ предусмотрѣнное церковными канонами дѣйствiе, противное этимъ канонамъ, какъ мы это видѣли въ вышеприведенныхъ словахъ Василiя Великаго.

Вы сами, г. редакторъ, сознали, что въ дѣйствiяхъ болгарскихъ архiереевъ была неправильность, но вслѣдъ за этимъ, вы однимъ рѣшительнымъ «нѣтъ” поспѣшили отвѣтить на вашъ собственный вопросъ и безъ всякаго объясненiя сразу перешли къ другой эпохѣ болгарскаго дѣла, то есть, къ «неправильности въ самомъ актѣ отдѣленiя”. Позвольте замѣтить вамъ, что церковь константинопольская очень хорошо знала, что всѣ эти лица были рукоположенные епископы: не менѣе того ей извѣстно было, что нѣкоторыя изъ этихъ лицъ еще раньше были исключены изъ православной iерархiи за другiе свои антиканоническiе поступки, но она никакъ не могла понять, кто могъ дать право одному изъ нихъ взять на себя наименованiе экзарха болгарской церкви и, принявъ въ свое общество еще прежде отлученныхъ церковью архiереевъ, составить изъ нихъ свой синодъ? Я бы желалъ знать, какое другое названiе на церковномъ языкѣ можно дать такому сборищу въ чужой епархiи, придающему себѣ какое–то племенное отличiе, какъ не «самочиннаго племеннаго сборища?” Какъ же такой поступокъ можно назвать «не касающимся церковныхъ каноновъ?” Всякiй, хотя нѣсколько знакомый съ церковнымъ правомъ, пойметъ ясно, что этотъ поступокъ такъ называемаго «болгарскаго экзарха” и членовъ его синода чисто противоканоническiй. «Аще кто, говоритъ Василiй Великiй, бывъ обличенъ во грѣхѣ, удаленъ отъ священнослуженiя, не покорился правиламъ, а самъ удержалъ за собою предстоянiе и священнослуженiе, и съ нимъ отступили нѣкоторые другiе, оставивъ каѳолическую церковь: сiе есть самочинное сборище” (I канон. посл. къ Амфилохiю. См. Апост. Прав. 74 и др.).

На приведенныя вами слова экзарха «что константинопольская патрiархiя то соглашалась отпустить ихъ, то колебалась”... мы скажемъ, что церковь константинопольская всегда съ готовностiю старалась удовлетворить желанiямъ болгаръ, только при этомъ строго наблюдая за неприкосновенностью правъ, дарованныхъ ей вселенскими соборами. Не лишнимъ считаемъ обратить вниманiе на то странное обстоятельство, что чѣмъ болѣе оказывала константинопольская церковь готовности удовлетворить желанiя болгаръ, тѣмъ болѣе они возрастали и прибавлялись съ каждымъ годомъ, и наконецъ дошли до того, что константинопольская патрiархiя, не преступая церковныхъ каноновъ, не могла уже удовлетворить ихъ самовольно, безъ общаго согласiя всей православной церкви. Готовность константинопольской церкви доказывается неоспоримо ея проектами, которые были единогласно одобрены письменными граматами всѣхъ автокефальныхъ церквей. Болгарскiй экзархъ сравниваетъ себя и своихъ по отношенiю къ константинопольскому патрiарху съ положенiемъ древнихъ евреевъ передъ фараономъ? Но не гораздо–ли вѣрнѣе было бы ему сравнить себя, по отношенiю къ его соплеменникамъ, съ братьями Iосифа, продающими его исмаильтянамъ? Опять повторю сказанное мною выше, что нить, руководившая всѣми интригами по веденiю болгарскаго вопроса, находится въ рукахъ iезуитовъ; а всѣ эти болгарскiе епископы суть не что иное, какъ орудiе въ рукахъ западныхъ враговъ православiя, орудiе, можетъ быть и безсознательное, но ведущее бѣдный болгарскiй народъ къ постепенному отторженiю отъ восточной православной церкви. Чѣмъ объяснить иначе, какъ не слѣдствiемъ влiянiя католиковъ, всеобщее гоненiе противъ греческаго языка и всѣ озлобленныя выходки болгаръ въ Преславлѣ и въ Рущукѣ? Они бросали въ огонь св. Евангелiе и богослужебныя книги, потому что онѣ были написаны на греческомъ языкѣ, и жгли священныя утвари и ризы, потому что онѣ служили греческимъ священнослужителямъ.

Западная печать не стѣснялась высказывать не разъ цѣль, которую преслѣдуетъ католическая пропаганда на востокѣ. Еще въ прошедшемъ десятилѣтiи ватиканскiй органъ въ Парижѣ, газета «Le Monde”, описывая комико–трагическiя сцены въ Сирiи, Оракiи, Македонiи и другихъ болгарскихъ епархiяхъ, гласно признавалась, что «римско–католическiй западъ ищетъ и приготовляетъ себѣ на востокѣ политическое влiянiе, дѣйствуя на духъ народный посредствомъ религiи и обѣщая имъ, черезъ отложенiе ихъ отъ православiя, доставить политическую свободу...”

Еще далѣе, многоуважаемый г. редакторъ, вы говорите, что «патрiархъ не хотѣлъ дать разрѣшенiя епископу Анѳиму совершить литургiю, не смотря на то, что тотъ нѣсколько разъ обращался съ просьбою о разрѣшенiи”. Но въ томъ–то и обращается вопросъ, что обстоятельство это было совсѣмъ иначе: епископъ Анѳимъ прiѣхалъ въ Константинополь безъ позволенiя епархiальнаго начальства, вслѣдствiе чего онъ былъ неоднократно приглашаемъ патрiархомъ объясниться и принести извиненiе; но такъ какъ, отстаивая свой противозаконный поступокъ, онъ не хотѣлъ явиться предъ судъ церковный, продолжая самочинно дѣйствовать противъ своего патрiарха, и этимъ самымъ дѣлался виновнымъ передъ всею церковью, то патрiархъ уже лишенъ былъ возможности разрѣшить ему совершать богослуженiе. Примѣръ восточныхъ епископовъ, прiѣзжающихъ въ Россiю, къ этому вовсе не идетъ: лица восточнаго духовенства не могутъ прiѣхать въ Россiю иначе, какъ по предварительному сношенiю ихъ патрiарховъ съ святѣйшимъ россiйскимъ синодомъ, слѣдовательно для нихъ не можетъ существовать такого препятствiя къ совершенiю богослуженiя, которое разрѣшается имъ при первомъ ихъ представленiи святѣйшему синоду и мѣстному епархiальному начальству, въ силу уполномоченныхъ граматъ отъ ихъ патрiарховъ. Сколько мнѣ видится, вы, г. редакторъ, говоря о болгарскихъ архiереяхъ, постоянно упускаете изъ виду, что они еще прежде были подъ запрещенiемъ церкви. Повторяемъ слова сказанныя нами уже много разъ: чтò съ свѣтской точки зрѣнiя кажется не имѣющимъ важнаго значенiя, то въ церкви имѣетъ значенiе закона, освященнаго вѣковымъ благоговѣнiемъ. Каждый православный, читая символъ вѣры, говоритъ: «вѣрую во единую, святую, соборную и апостольскую церковь”, слѣд. онъ вѣруетъ въ постановленiя церкви. Въ силу этихъ церковныхъ постановленiй (см. Прав. Апостольск. 31–IV вселенск. собора прав. 18 — констант. двукратнаго собор. прав. 13, 14, 15 и проч.) церковь должна была предать отлученiю всѣхъ беззаконновавшихъ лицъ, какъ раскольниковъ, и всѣхъ, пребывающихъ съ ними въ общенiи. Это послѣднее выраженiе не обнимало весь болгарскiй народъ^*); всѣ знаютъ, что между болгарами есть большое число такихъ, которые не раздѣляютъ заблужденiя извѣстныхъ лицъ и не желаютъ нарушать общенiя съ восточною церковью.

«Церкви, находящiяся подъ властью иновѣрнаго правительства, не могутъ считаться вполнѣ свободными и пользоваться полнотою своихъ правъ, т. е. не могутъ созывать вселенскихъ соборовъ и произносить отлученiя”, говорите вы, г. редакторъ. На какомъ это основанiи? Если на томъ, что «страна, теряя свою политическую независимость, теряетъ право на автокефальность своей церкви”, то это правило, относясь ко всѣмъ церквамъ, никакъ не можетъ касаться четырехъ восточныхъ патрiархiй, ибо автокефальность ихъ, какъ вы выше сказали, восходитъ къ вселенскимъ соборамъ и никакими политическими и человѣческими переворотами въ этихъ странахъ измѣнена быть не можетъ. Иновѣрное правительство никакимъ образомъ не можетъ стѣснить духовную свободу церкви. Подтвержденiемъ моихъ словъ можетъ вамъ служить, г. редакторъ, не только выше приведенное мною свидѣтельство благочестивыхъ предковъ вашихъ: «И ты, и мы”, «говорили благовѣрному царю iерархи россiйской церкви, «почитаемъ ихъ (четырехъ восточныхъ патрiарховъ) столпами благочестiя, и хотя они находятся подъ властью невѣрныхъ, но благодать и святыня владычествомъ нечестивыхъ не оскверняются”, — но и вся церковная исторiя, изъ которой видно, что никогда политическая власть, какая бы она ни была, не могла стѣснить, или въ чемъ–нибудь имѣть влiянiе на духовную власть церкви Христовой, которая основана Господомъ, утверждена его апостолами и соборами святителей, запечатлѣна кровiю многихъ тысячъ мучениковъ. Кромѣ того, неправильность вашего довода доказываютъ всѣ соборы, которые уже во времена турецкаго владычества были созываемы восточною церковью, какъ въ Iерусалимѣ, такъ и въ Константинополѣ, о чемъ свидѣтельствуетъ современная церковная исторiя, и что можно видѣть въ сочиненiяхъ iерусалимскаго патрiарха Досиѳея. Если бы церковь не имѣла права созывать соборовъ, то она не стала бы столько разъ и въ разныя времена въ лицѣ своихъ предстоятелей пользоваться этимъ правомъ, которое вы, г. редакторъ, не признаете за нею. Точно также было бы въ высшей степени нелогичнымъ отнять у церкви право наказывать и отлучать отъ своего лона «беззаконнующихъ и безчинствующихъ”, по тому только, что она находится подъ властiю иновѣрнаго правительства!!

Фактъ, припоминаемый вашимъ корфiотскимъ корреспондентомъ, по видимому, подтверждаетъ ваши выводы, но на дѣлѣ не имѣетъ силы доказательства въ пользу этихъ выводовъ, если бы даже онъ и былъ такимъ, какъ вамъ переданъ; потому что въ данномъ случаѣ было не что иное, какъ насилiе со стороны правительства надъ церковью, точно также, какъ теперь должно считаться насилiемъ утвержденiе Портою болгарскаго экзархата помимо церкви. Дѣйствительно, такiя насилiя должны признаваться всѣми церквами незаконными. Но и фактъ этотъ происходилъ совершенно иначе. Султанъ заставилъ патрiарха Анѳима VI предать проклятiю всѣхъ тѣхъ православныхъ христiанъ востока, турецкихъ подданныхъ, которые будутъ сражаться съ русскими противъ Турцiи, отъ чего, конечно, константинопольскiй патрiархъ не могъ отказаться по той причинѣ, повторю я опять, что онъ считается передъ султаномъ представителемъ всѣхъ православныхъ, находящихся подъ турецкимъ владычествомъ, и на немъ одномъ лежитъ отвѣтственность на всѣхъ.

По вашему мнѣнiю, г. редакторъ, соборъ константинопольскiй не имѣлъ авторитета на томъ основанiи, что на немъ не были соблюдены всѣ требуемыя формы. Но о какихъ же это формахъ говорите вы? Если о томъ, что на этомъ соборѣ не было представителей всѣхъ самостоятельныхъ церквей, то извѣстно, что константинопольская церковь посланiями своими ко всѣмъ автокефальнымъ церквамъ еще заранѣе неоднократно призывала ихъ принять въ немъ участiе; но такъ какъ нѣкоторыя церкви ограничились тѣмъ, что въ отвѣтахъ своихъ изложили свое мнѣнiе о болгарскомъ вопросѣ, отказались присутствовать на соборѣ, ссылаясь на то, что константинопольская церковь, «по такому чисто епархiальному дѣлу, и безъ созванiя общаго собора, сама въ правѣ разсудить притязанiя болгаръ”, то константинопольская патрiархiя принуждена была ограничиться лишь предстоятелями тѣхъ церквей, которые изъявили готовность участвовать на этомъ соборѣ. И такъ, осенью прошедшаго года собрались въ Константинополѣ представители большинства самостоятельныхъ православныхъ церквей, слѣд. эта первая и необходимая форма была соблюдена, и большинство собравшихся на соборѣ iерарховъ независимыхъ православныхъ церквей даетъ рѣшенiямъ его полную законность и неоспоримый авторитетъ.

Позволю себѣ замѣтить, что не могу признать вѣрнымъ сказанное г. редакторомъ о томъ, что будто всѣ они, кромѣ iерусалимскаго патрiарха, «связаны своими интересами съ константинопольскою каѳедрою и прежде занимали ее”. Изъ нихъ только одинъ александрiйскiй патрiархъ занималъ прежде константинопольскую каѳедру, и всѣ они безъ исключенiя если и связаны съ константинопольскою патрiархiею, то единственно тѣми духовными отношенiями, о которыхъ мы уже не разъ упоминали и по которымъ они признаютъ за нею старшинство. Если же бывшiй мой блаженнѣйшiй владыка не подписалъ опредѣленiя собора, хотя онъ прежде неоднократно письменно осуждалъ незаконныя требованiя болгаръ согласно съ своимъ iерусалимскимъ синодомъ, то это не уменьшаетъ авторитета собора, рѣшенiя котораго были произнесены единогласно всѣми прочими его членами! Кромѣ того блаженнѣйшiй Кириллъ (сколько намъ извѣстно) нигдѣ не заявилъ письменно, что онъ считаетъ неправильнымъ соборное рѣшенiе, а отказъ его подписать оное въ началѣ объясняется желанiемъ его миролюбиваго сердца прiостановить это рѣшенiе на время; но наконецъ высокiя святительскiя качества этого iерарха, употребленныя во зло лицами, окружавшими его въ Константинополѣ, были причиною того, что онъ пострадалъ. Представители же болгаръ не могли быть приглашены на соборъ уже и потому, что они сами и прежде не разъ отказывались явиться на неоднократное приглашенiе константинопольскаго патрiарха для объясненiя всѣхъ своихъ противузаконныхъ поступковъ, что и вызвало наконецъ созванiе этого собора; но тѣмъ не менѣе соборъ, согласно правиламъ св. Апостоловъ^*), предусмотрѣвшихъ этотъ случай, имѣлъ право произнести свой приговоръ о нихъ.

Мы не смѣемъ взять на себя судить о томъ, на что не имѣемъ никакого права; такъ и уклоненiе св. россiйскаго синода отъ участiя на соборѣ константинопольскомъ превышаетъ границы того, до чего мы можемъ коснуться. Судить объ этомъ можетъ только современная церковная исторiя и тѣ, кто близко знакомъ съ началами и постановленiями, которыми въ этомъ случаѣ руководился св. синодъ россiйскiй. Для константинопольской церкви всего важнѣе и нужнѣе было оффицiальное мнѣнiе св. россiйскаго синода о болгарскомъ вопросѣ; это мнѣнiе было имъ подано, участвовать же, или уклониться отъ участiя въ этомъ соборѣ, зависѣло совершенно отъ его доброй воли.

Мы не будемъ оспаривать справедливости существованiя новаго проекта, о которомъ предаетъ вамъ константинопольскiй корреспондентъ^**), но только разнимся во взглядахъ нашихъ на этотъ проектъ съ вами, г. редакторъ. Въ томъ, что вы объясняете корыстнымъ желанiемъ константинопольской церкви присвоить себѣ матерiальное имущество болгаръ, и для чего, по вашему мнѣнiю, собственно и была провозглашена схизма(!!), въ томъ мы видимъ совсѣмъ другое, а именно: 1) всѣ эти церкви, училища, больницы и другiя благотворительныя учрежденiя были воздвигнуты и устроены греческими православными пастырями, и 2) всѣ онѣ были устроены для православныхъ, а потому и должны оставаться за православными, если болгарское населенiе захочетъ отречься отъ православной церкви и слѣдовать за людьми, которые отлучены ею и признаны соборно раскольниками. На какомъ основанiи церковь должна отдать отступившимъ отъ нея то, что было воздвигнуто и устроено материнскими ея заботами для вѣрныхъ чадъ ея?

Наконецъ г. редакторъ, прихожу къ заключенiю вашей статьи: оно относится къ окончанiю моего письма, въ которомъ я позволилъ себѣ высказать мое глубокое убѣжденiе, что единственныя надежды на мирный исходъ греко–болгарскаго вопроса могутъ быть возложены на православную Россiю. Моимъ словамъ, обращеннымъ къ Россiи съ упованiемъ, что она, по своему могущественному положенiю, имѣя возможность стать выше всякихъ нацiональныхъ и политическихъ интересовъ, можетъ принять на себя званiе миротворицы и своимъ влiянiемъ и содѣйствiемъ положить конецъ распрѣ, раздирающей ризу церкви Христовой, — этимъ словамъ моимъ вамъ угодно было придать совсѣмъ иное значенiе... Вы говорите о какомъ–то «старанiи вовлечь Россiю въ пристрастное участiе въ распрѣ!!” Для какой цѣли, изъ какихъ побужденiй можетъ прилагать свои «старанiя” объ этомъ человѣкъ, не имѣющiй никакого значенiя, никакого голоса и никакого личнаго отношенiя къ этому вопросу?? Или того только, что я принадлежу къ греческому народу, уже достаточно, чтобъ я не могъ имѣть никакихъ другихъ побужденiй, кромѣ своекорыстныхъ и пристрастныхъ?? Неужели никому не допускается имѣть убѣжденiй, нѣсколько отрѣшенныхъ отъ общихъ пристрастiй? Неужели помимо моей нацiональности, и гораздо выше ея, не могутъ для меня стоятъ другiе интересы? Эти интересы, дорогiе для каждаго православнаго, не ограничиваются предѣлами его земнаго отечества. У христiанина есть нѣчто еще болѣе священное: Богъ, вѣра, церковь! И не можетъ онъ не скорбѣть, когда видитъ, что законъ Бога любви и мира нарушается людьми во имя земныхъ расчетовъ, когда у вѣры православной ищутъ подломить столпы, на которыхъ она держится, т. е. каноны и правила св. апостоловъ, вселенскихъ соборовъ и св. отцевъ, у которыхъ хотятъ отнять всякое значенiе, — когда «единенiе св. Божiихъ церквей”, о которомъ ежедневно молятся во всякомъ православномъ храмѣ, — нарушено къ злобной радости враговъ православiя!!.. А если у этой скорби, понятной всякому христiанскому сердцу, вырвался голосъ, взывавшiй о помощи, высказавшiй надежды на Россiю, то не слишкомъ–ли было жестоко истолковать это не чѣмъ инымъ, какъ «старанiемъ вовлечь Россiю въ какое либо пристрастное участiе въ распрѣ?!”

Но вотъ еще вопросъ о церковныхъ канонахъ въ ссылкѣ вашей, г. редакторъ, на статью «Православнаго Обозрѣнiя”, которую вы приводите въ отвѣтъ на наши «вызовы”... Признаемся, что, прочитавъ эту массу словъ, мы не могли удержаться отъ прискорбнаго сожалѣнiя о томъ, что встрѣтили подобную статью въ журналѣ, носящемъ наименованiе «православнаго^*)”, и что есть люди, которые не останавливаются говорить, какъ бы издѣваясь, о тѣхъ священныхъ орудiяхъ, которыми церковь Христова всегда ратовала противъ невѣрующихъ, и вмѣсто того, чтобъ полить елей мира на раны своей матери, увеличиваютъ боль отъ этихъ ранъ! Для всякаго знающаго исторiю и каноническое право церкви православной очевидно, что авторъ статьи «Православнаго Обозрѣнiя” не имѣетъ, или скорѣе не хочетъ имѣть правильнаго понятiя о жизни и характерѣ православной церкви и, служа заранѣе предвзятой имъ мысли, не хочетъ видѣть даже и того, что въ болгарскомъ вопросѣ дѣло идетъ не о «раздорѣ между двумя помѣстными церквами”, а «о вторженiи паствы въ права своего пастыря!”^**). Слѣдовательно, этотъ пастырь имѣлъ полное право, во имя вѣры и церкви, которыхъ Господь поставилъ его стражемъ и блюстителемъ, — и въ силу составленныхъ апостолами и соборами каноновъ, — всѣхъ не послушавшихъ голоса церкви отлучить отъ тѣла церковнаго!

Предвижу, что все, мною сказанное въ этихъ страницахъ, на основанiи не человѣческихъ умствованiй или пристрастiй, а правилъ церковныхъ, съ которыми всякiй желающiй можетъ свѣрить мои слова, — предвижу, говорю я, что все это не избѣгнетъ упрековъ и порицанiй; могутъ сказать даже и то, что я, отстаивая грековъ и увлекшись пыломъ защиты, привелъ всѣ каноны на ихъ сторону, не оставивъ ничего для мирнаго исхода дѣла въ пользу болгаръ, и этимъ, вмѣсто того, чтобы способствовать миру, еще больше подалъ поводъ къ враждѣ!.. Но у меня есть убѣжденiе, что найдутся люди, которые въ моихъ замѣткахъ увидятъ истину и поймутъ, что если я канонами церковными старался укрѣплять мои доводы въ защиту правъ церкви вселенской, то цѣль моя была въ этихъ же самыхъ, канонами опредѣленныхъ, правахъ церкви указать и врачество противъ зла. По правиламъ церковнымъ врачество это представляется въ слѣдующемъ: такъ какъ раскольниками называются церковью не тѣ, которые имѣютъ какое–либо догматическое различiе съ нею, но, по опредѣленiю Василiя Великаго, «раздѣлившiеся въ мнѣнiяхъ о нѣкоторыхъ предметахъ церквоныхъ и о вопросахъ, допускающихъ уврачеванiе..,” «почему”, говоритъ Василiй Великiй, «отъ начала бывшимъ отцамъ угодно было... раскольниковъ, яко еще не чуждыхъ церкви, прiимати, а находящихся въ самочинныхъ сборищахъ исправляти приличнымъ покаянiемъ и обращенiемъ и паки присоединяти къ церкви”.

Вотъ то средство, которое предлагаетъ сама церковь, вотъ то врачество, которое можетъ принести радикальное исцѣленiе болѣзни! О! когда бы явился ангелъ–благовѣстникъ мира и подалъ благой совѣтъ этимъ братiямъ нашимъ, чтобы они обратились опять къ великой церкви и, сознавъ свою вину, отказались отъ своихъ самочинныхъ предводителей, нынѣ на соборѣ церковномъ признанныхъ раскольниками, — тогда церковь Христова несомнѣнно открыла бы имъ свои материнскiя объятiя и, простивъ, вознаградила бы ихъ законными iерархами — изъ ихъ народа и тѣми правами церковной независимости, которыя могутъ быть признаны законными и каноническими всею православною церковью!.. Въ послѣднихъ строкахъ нашего тернистаго и нелегкаго объясненiя мы доставимъ себѣ утѣшенiе привести мысль приснопамятнаго iерарха московскаго Филарета; въ этой мысли мы видимъ опору нашимъ убѣжденiямъ, поддержку нашимъ выводамъ;

«Дѣйствительное врачество противъ зла”, писалъ онъ, надлежало бы найти въ томъ, чтобы православные болгаре умѣрили свои требованiя отъ константинопольской патрiархiи, и чтобы сiя умѣрила свою непреклонность противъ ихъ требованiй (что и было сдѣлано константинопольскою патрiархiею, какъ доказываютъ ея послѣднiе проекты); чтобы они (болгаре) получили свою iерархiю довольно свободную, но не совсѣмъ независимую и не отторженную отъ вселенскаго патрiарха.”

Вѣруя, что Господь Самъ печется о церкви Своей, и памятуя обѣтованiе Его «пребыть съ нею до конца” и «сдѣлать ее неодолимою вратами адовыми”, мы надѣемся, что и настоящiй печальный для церкви вопросъ можетъ принять другой оборотъ и кончиться радостнымъ примиренiемъ! Такое окончанiе было бы торжествомъ православiя и посрамленiемъ всѣхъ враговъ его, которые всѣми зависящими отъ нихъ мѣрами стараются навѣтовать церковь нашу, и именно въ настоящую эпоху, когда взоры ихъ поражаютъ первые лучи восходящаго солнца будущей вѣчной славы восточной православной церкви, — славы, которая ожидаетъ ее въ присоединенiи къ ней многихъ и многихъ народовъ и племенъ, отрекшихся и отрекающихся отъ западнаго Рима, и отвсюду стремящихся слиться воедино и стать членами той «единой, святой, соборной и апостольской церкви”, глава которой есть Спаситель всего человѣческаго мiра, Богочеловѣкъ Iисусъ Христосъ!

Архимандритъ Григорiй Палама.

______

ВЪ ВОКЗАЛѢ.

I.

...Московскiй вечернiй поѣздъ Николаевской дороги готовится къ отъѣзду въ Петербургъ. Погода отличная и пассажировъ много. И на платформѣ, и въ залахъ давка неимовѣрная, какъ говорится, яблоку упасть некуда. Въ залѣ для пассажировъ третьяго клacca у кассы, сбивши всякiй порядокъ «хвоста", давя и ушибая другъ друга, топчется огромная толпа народа, жандармы тщетно силятся поддерживать какой нибудь порядокъ. Въ углу комнаты, на полу и лавкахъ, сидя и лежа, расположилась группа успѣвшихъ запастись билетами мужиковъ. Одноцвѣтные, сѣрые армяки, висящiе за спинами холстяные мѣшки съ торчащими изъ нихъ плотничьими инструментами и, наконецъ, общiй у всѣхъ великорусскiй типъ лица ясно показывали, что всѣ составляющiе эту группу — земляки, члены одной артели.

На скамейкѣ, въ болѣе спокойномъ и удобномъ мѣcтѣ, сидѣлъ бородастый, сѣдой и плотный, чище другихъ одѣтый мужикъ. Опершись обѣими руками на длинную палку и нѣсколько наклонивъ впередъ голову, какимъ–то строго покровительственнымъ взглядомъ посматривалъ онъ на расположившихся на полу у его ногъ мужиковъ. Было очевидно, что если онъ и не игралъ роли артельнаго старосты, то во всякомъ случаѣ, почему нибудь, пользовался особымъ уваженiемъ товарищей.

— Робята! главное, таперича, квитки^*) посматривай!.. лѣниво проговорилъ онъ какъ будто для того только, чтобы что нибудь сказать.

— Да мы, Ликсѣичъ, съ опаской... отвѣтилъ за всѣхъ ближе другихъ лежавшiй крестьянинъ.

— Такъ–то такъ, одначе береженаго и Богъ бережетъ...

— Эт–та ты вѣрно! Слухай, плотники, всѣ сичасъ квитки щупай!..

Члены плотничьей артели разомъ, безпрекословно полѣзли за билетами: кто въ карманъ, кто въ кошель съ деньгами, кто въ узелъ платка, а кто и просто за пазуху.

— Тут–та! Здѣсево! Цѣлъ! — поочередно откликались плотники, предъявляя на общее усмотрѣнiе маленькiе билетики новаго образца; введенного правленiемъ главнаго общества послѣ прiобрѣтенiя Николаевской линiи. Билетики эти, безспорно весьма элегантные и совершенно приспособленные къ прятанiю за перчатку, за ленту шляпы и въ крошечные дамскiе портмонэ, какъ то смѣшно выглядывали изъ мускулистыхъ, покрытыхъ мозолями плотничьихъ рукъ, привыкшихъ ворочать четырехсаженныя бревна.

Во время этого самообыскиванiя, одинъ молодой парень съ придурковатой физiономiей, слазивши въ различные, приспособленные къ прятанiю углы своего костюма, быстро поднялся на ноги и снова началъ обыскивать разъ уже осмотрѣнныя мѣста.

— Что, Митька, — аль нѣтути? послышалось нѣсколько голосовъ.

— Погодь, братцы, сичасъ тутотка былъ... проговорилъ парень, быстро обыскивая себя со всѣхъ сторонъ.

— Ты, Митька, по порядку, не мечись...

— Да я, братцы, сичась... Куда ему, лѣшаму, дѣваться?.. Вотъ вѣдь забылъ... сильно дрожащимъ голосомъ говорилъ Митька, уже безъ всякаго порядка продолжая въ десятый разъ ощупывать то карманы, то пазуху.

— Да ты въ кошлѣ то, въ кошлѣ то... слышалось изъ толпы.

— А гдѣ его, кошель–отъ?.. Въ Митькѣ всего и капиталу то было, что шесть рублей отъ самой отъ деревни; ну, пять за квитокъ, рубль значитъ... ну тоже, пить–ѣсть надо... Ну, онъ кошель въ Маломъ–Ярославцѣ, значитъ, за ночлегъ и отдалъ...

Блѣдный и дрожащiй Митька растерялся окончательно. Товарищи его нехотя и неторопливо повставали съ своихъ мѣстъ, и какъ то тупо посматривали себѣ подъ ноги. Въ это время рѣзко и пронзительно раздался по всему вокзалу первый звонокъ.

— Братцы, голубчики, поищите!.. бормоталъ уже ничего не помнящiй Митька, хватая то того, то другаго плотника за рукавъ.

Въ это время подошелъ къ нашей группѣ одинъ изъ находящихся въ вокзалѣ жандармовъ.

— Вы бы, ребята, шли въ вагоны, теперь пущаютъ... наставительно проговорилъ онъ. — Что здѣсь безъ пути толкаться?

— Да вотъ землячекъ нашъ обронилъ... Тоже, чай, безъ квитка не пустятъ? послышалось въ толпѣ.

— А обронилъ, такъ бери новый! Какого чорта теперь сыщешь?

— На чтó брать то, на чтò брать?!.. весь блѣдный и трясясь какъ осиновый листъ вскрикивалъ Митька, азартно наступая на жандарма.

— А не на что братъ, такъ пачпортъ взалъ въ зубы да на Христово имя и валяй назадъ въ деревню!

— Г–мъ! Да гдѣ онъ, пачпортъ то? Мы то какъ еще попадемъ, а пачпорта наши давно въ Питерѣ... съ иронiей въ голосѣ проговорилъ кто–то.

— Ну, коль обозначится, что безъ пачпорта — по этапу доведутъ, успокоивалъ жандармъ.

— Братцы, да что же это?.. Выручите! проговорилъ Митька, буквально со всѣхъ ногъ бросившись на колѣни.

Произошла маленькая пауза.

— Ликсѣичъ, а, Ликсѣичъ!.. Что–жъ, надо бы... Вѣдь мы всѣ головою!.. нерѣшительнымъ голосомъ заговорилъ одинъ изъ плотниковъ.

— Ну, ужъ нѣтъ, ребята, шабашъ!.. Коли въ складчину — могу!

— Ликсѣичъ, бойся Бога!.. ты наши достатки знаешь... Онъ тебѣ отдастъ, отвѣчаемъ!

Ликсѣичъ молча всталъ съ своего мѣста и отвернулся въ сторону, какъ будто дѣло до него совершенно не касалось.

— Ну, ты, бродяга, пошелъ вонъ! Не мѣшай господамъ пассажирамъ, оффицiально произнесъ снова подошедшiй жандармъ.

— Не замай! Эвто тебя не касается!.. проговорилъ Ликсѣичъ и съ этими словами, сѣвши на лавку, неторопливо вынулъ кошель, досталъ оттуда пять рублей, положилъ ихъ около себя, быстро поднялся съ своего мѣста, сгрёбъ еле живаго Митьку за скобку, и что есть мочи началъ возить его по полу.

— Что вы здѣсь, сиволапые черти, драться вздумали? Въ часть захотѣли что ли? еще разъ oбpатился къ нимъ тотъ же жандармъ, храбро схвативши Ликсѣича за шиворотъ.

— А тебѣ что за дѣло, крыса ты гарнизонная!.. съ азартомъ проговорилъ Митька, поднимаясь съ полу, одной рукой счищая съ головы вырванные Ликсѣичемъ волосы, а другою забирая съ лавки одолженныя ему деньги.

— Насъ учить надо, вотъ что! совершенно увѣренно добавилъ онъ.

— Не по закону, служба... Ты свое дѣло знай: стой гдѣ поставленъ, а тутъ тебя не требуется... заговорили мужики.

Нѣсколько сконфуженный жандармъ отошелъ въ сторону.

— Не храбритесь очень то; скоро кассу запрутъ, а народу еще много... Безъ очереди я не пропущу... проговорилъ онъ.

— А ты бы, служба, по божески сдѣлалъ: видишь не рука, ну и выручи парня — выправь квитокъ, сказалъ одинъ изъ плотниковъ.

— Давай деньги и пятакъ! послѣ нѣкотораго раздумья сказалъ жандармъ.

— Подавись, аспидъ ты этакiй, — послѣднiй отдаю!.

II.

Въ томъ–же залѣ, въ противоположномъ углу, на скамейкѣ, сидѣла франтовато–одѣтая, уже не молодая барыня. Какъ то свысока и въ то же самое время конфузливо посматривала она на окружающую публику. Можно было догадаться, что ее шокировала необходимость ѣхать въ третьемъ классѣ. Рядомъ съ нею въ черномъ затрапезномъ платьѣ, съ небольшимъ мѣшкомъ за плечами, покрытая низко спущеннымъ на глаза тоже чернымъ платкомъ, съ длинною палкою въ рукахъ, сидѣла убогая старушка — типъ тѣхъ богомолокъ, которыхъ чаще всего можно видѣть изъ оконъ вагоновъ московско–ярославской дороги, плетущихся «по обѣщанiю" молиться въ Троицкую лавру. Возлѣ нея стоялъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати. Нанковый, какъ–то особенно неуклюже сидѣвшiй на немъ сюртукъ, необъятной ширины панталоны, сутуловатая фигура, бросаемые изъ подлобья испытующiе взгляды и далеко не грацiозно всклокоченные волосы ясно показывали, что этотъ юноша провелъ долгiе и многiе годы въ той трудной школѣ, которая извѣстна подъ общимъ именемъ «бурсы".

Франтоватой барынѣ стало надоѣдать сидѣть молча и свысока посматривать на простыхъ смертныхъ, вслѣдствiе чего она, раза два смѣривши глазами своихъ сосѣдей, рѣшилась вступить въ разговоръ со cтapyxoю.

— Это сынъ вашъ? проговорила она, cамымъ безцеремоннымъ образомъ указывая на стоящаго въ двухъ шагахъ молодаго человѣка.

Разговоръ завязался. Франтоватая барыня очень скоро узнала, что ея собесѣдница вдовая дьяконица, провожающая своего, кончившаго курсъ семинарiи, сына въ Петербургъ, въ медицинскую академiю.

Барыня довольно снисходительно слушала несвязный разсказъ старой дьяконицы, и когда та обратилась къ ней съ наивнымъ вопросомъ — «хорошо ли сыну будетъ жить въ Петербургѣ?" — наставительнымъ тономъ проговорила: «Что за охота молодымъ людямъ, имѣющимъ возможность достигнуть священническаго сана, ѣхать въ Петербургъ и обрекать себя на всевозможныя лишенiя? Вашъ сынъ, вѣроятно, не имѣетъ особыхъ средствъ?

— Какiя сударыня, средства!.. проговорила дьяконица, безнадежно встряхнувъ старушечьею головою. Вся надежда на то, что за ученье начальство не оставитъ.

— А если у васъ нѣтъ обезпеченiя, молодой человѣкъ, то вы не можете вообразить себѣ, какая участь ожидаетъ васъ въ Петербургѣ! обратилась франтоватая барыня уже прямо къ семинаристу.

Чего, чего только не сулила барыня будущему студенту: — холодъ, наготу, невозможность безъ сильной протекцiи получить стипендiю или какiя нибудь занятiя и въ перспективѣ — голодную смерть!

Мускулы дьяконицы на лицѣ стали замѣтно подергиваться и, наконецъ, слезы въ два ручья полились изъ ея глазъ. Въ безпомощномъ горѣ сидѣла она обѣими руками опершись на полку и низко опустивъ голову. Вдругъ, быстро поднялась она съ мѣста, дрожащими отъ старости и волненiя руками развязала свой дорожный мѣшочекъ, вынула оттуда какой–то узелокъ, изъ него другой, изъ другаго чуть–ли не третiй и ужъ изъ этого достала и подала сыну... три двадцати–копѣечныя монетки.

— Бери, бери, Ванюша! Вишь въ Питерѣ–то нужда какая...

— Ну тебя къ Богу!.. А сама съ чѣмъ останешься? почти грубо, отталкивая материну руку, сердито бурчалъ семинаристъ.

— Бери, бери, Ванюша! У меня еще осталось... Много–ли мнѣ надо?.. И какъ ни упирался Ванюша, а старушонка навязала таки ему свои послѣднiе три двугривенника.

III.

Прохаживаясь по платформѣ вдоль готовящагося отойти поѣзда, едва успѣлъ я поровняться съ вагономъ перваго класса, какъ невольно обратилъ вниманiе на вышедшую изъ дверей вокзала и направляющуюся къ поѣзду небольшую группy, состоящую изъ четырехъ лицъ.

Впереди выступалъ молодой человѣкъ, одѣтый во вкусѣ (или, говоря вѣрнѣе, съ безвкусiемъ) московскихъ купчиковъ, а отчасти и петербургскихъ гостиннодворскихъ молодцовъ. Роскошное сѣро–розоватое лѣтнее пальто и ярко зеленыя перчатки, пунцовый галстухъ и старомодный хотя и новенькiй цилиндръ на головѣ; тонкая, весьма изящная часовая цѣпочка по бѣлому, до невѣроятiя измятому жилету и т. д.

Молодой человѣкъ былъ сильно выпивши. Шляпа съѣхала на затылокъ, пальто и пиджакъ были разстегнуты, жилетъ тоже и держался на одной верхней пуговицѣ. Шибко покачиваясь и размахивая руками, направлялся онъ къ дверямъ вагона.

Сзади его, ежеминутно стараясь при всякомъ неравновѣсiи оказать свои услуги, выступалъ совершенно другой типъ того же купеческаго сословiя. Судя по длиннополому двубортному сюртуку, бородѣ и русской прическѣ, я невольно предположилъ въ немъ «старшаго прикащика", посланнаго сопутствовать хозяйскому сыну.

Вслѣдъ за первой парой изъ дверей вокзала показалась вторая, повидимому соединенныя тѣсною связью съ предъидущею. То были: молоденькая съ блѣднымъ и очень интереснымъ лицомъ блондинка и невысокая, плотная старуха, съ красными, какъ бы отъ долгихъ слезъ, глазами.

Обѣ пары подошли къ входной двери вагона. Старуха стала шептаться съ длиннополымъ прикащикомъ, а блондинка, отодвинувшись на два шага въ сторону, торопливо подозвала къ себѣ молодаго купчика.

— Петя, голубчикъ, что же это ты дѣлаешь?.. заговорила она, устремляя на него полные слезъ, полу–мольбы и полу–укора глаза.

— Машенька... оставь! Я къ вамъ съ уваженiемъ... Завсегда памятую, что вы мнѣ супруга... Ну, а въ Питерѣ, — извините–съ, — тоже себя не уронимъ!..

— Петя, миленькiй, да вѣдь тятенька сегодня хотѣли въ телеграфъ справку посылать... съ утра безпокоится, что отъ васъ слуховъ никакихъ нѣтъ. Они думаютъ, что вы въ Питерѣ давно...

— Опять же оставьте! Я, можетъ, и до Питера не доѣду, какъ тятенька Богу душу отдадутъ–съ... Кто тогда хозяинъ, а?.. Ты, Машутка, не безпокойся: чтó обѣщалъ — свято! Предоставимъ изъ Питера первый сортъ.

— Миленькiй Петинька, пожалѣй хоть меня–то: не пей ты больше этого вина вашего...

— Ахъ, да ну тебя къ Богу!.. Мнѣ теперь это вино опротивѣло хуже горькой рѣдьки–съ.

— Такъ не будешь? улыбаясь сквозь слезы, проговорила блондинка.

— Сказано — претитъ, ну и шабашъ!.. Надоть съ маменькой попрощаться.

Во время этого разговора старуха–маменька обмѣнивалась съ прикащикомъ слѣдующими, отрывочно долетавшими до меня фразами:

— ...И какъ это его угораздило?.. Вѣдь ужъ четвертыя сутки.... Старикъ съ утра телеграфу дожидается, говорила старуха.

— Ничего не подѣлаешь... все съ мамзельками...

— Храни Богъ самъ узнаетъ... Мы и то крадумчись: отпросились къ преподобному Сергiю, а сами съ утра ѣздимъ по ресторацiямъ да ищемъ... Ванюша! ты ужъ посмотри за нимъ, снова заговорила старуха, — онъ тебѣ на–предки пригодится, не сегодня — завтра самъ хозяинъ будетъ, старикъ–то мой шибко дряхлъ...

Со стороны прикащика послѣдовало увѣренiе въ готовности, въ случаѣ надобности, «даже душу свою положить–съ за все хозяйское"...

— Прощайте, Машенька, прощайте, маменька! Безъ насъ не скучайте и къ себѣ ожидайте!.. балагурилъ купчикъ, цалуясь то съ матерью, то съ женою.

— Ужъ вы въ купэ–сь къ намъ не ходите–съ; а то при краткости времени вамъ затруднительно будетъ назадъ вылезть, снова заговорилъ онъ, очевидно желая поскорѣе отдѣлаться отъ родныхъ.

Въ это время одинъ изъ вокзальныхъ сторожей поднесъ къ нашей группѣ увязанную бичевками корзину, изъ которой, среди прочихъ припасовъ, торчали дурно скрытыя бутылочныя горла. Купчикъ еще разъ чмокнулъ обѣихъ женщинъ, и, въ сопровожденiи сорокалѣтняго Ванюши, быстро вскочилъ въ дверцы вагона.

И. Печеневъ.

______

КУСТАРНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ВЪ РОССIИ И АРТЕЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦIЯ НАРОДНАГО ТРУДА.

II.

Мелкой обработывающей промышленности, получившей у насъ, какъ мы выше выяснили, особенно сильное, сравнительно съ крупной, pазвитiе, усвоено въ нашей экономической практикѣ особое названiе — кустарной. Этимъ общимъ именемъ обыкновенно обозначаютъ какъ формы производства, имѣющiя исключительно ремесленный характеръ, такъ и формы, которыя по предмету своихъ промышленныхъ операцiй относятся къ области промышленности фабричной и мануфактурной. Такимъ образомъ наша кустарная промышленность обнимаетъ собою самыя разнообразныя отрасли производительной дѣятельности человѣка, начиная отъ такихъ, которыя по своей сущности никогда не могутъ сдѣлаться достоянiемъ фабрикъ, и включая такiя, которыя если еще не сдѣлались имъ, то только вслѣдствiе слабаго у насъ развитiя крупной фабричной и мануфактурной промышленности. Общiе признаки, на основанiи которыхъ та или другая отрасль промышленности относится къ области мелкой кустарной промышленности, можно формулировать слѣдующими тремя признаками: а) домашнiй характеръ производства и простота, въ техническомъ отношенiи, прiемовъ промышленныхъ операцiй; б) малыя, сравнительно, размѣры производства и в) наконецъ, нѣкоторая самостоятельность труда и его равноправныя отношенiя къ капиталу если не всегда на практикѣ, то, по крайней мѣрѣ, въ теорiи. Основанiя этихъ, исторически сложившихся, особенностей нашей кустарной промышленности лежатъ въ экономическихъ условiяхъ быта населенiя, среди котораго она преимущественно распространена.

Въ силу того обстоятельства, что главнымъ дѣятелемъ въ области мелкой обработывающей промышленности является у насъ земледѣльческiй классъ населенiя, она должна была развиваться сообразно условiямъ быта этого населенiя. Условiя же этого быта, фундаментомъ котораго служитъ земледѣльческiй трудъ, таковы что при нихъ возможно привитiе и развитiе только такихъ производствъ, которыя: а) могутъ быть прекращаемы по произволу; б) требуютъ незначительныхъ расходовъ на покупку матерiаловъ, или, что еще лучше, потребляютъ матерiалъ производимый самимъ зѣмледѣльцемъ; в) которыя просты, не требуютъ пособiя другихъ производствъ и которымъ легко научиться; г) за продуктами которыхъ обезпеченъ вѣрный и обширный сбыть.

Изъ тѣхъ же экономическихъ условiй быта нашего промышленнаго населенiя вытекаетъ другая особенность, которою характеризуется наша кустарная промышленность — малые размѣры производства. Такъ какъ это населенiе состоитъ, главнымъ образомъ, изъ мелкихъ землевладѣльцевъ, которые владѣютъ небольшими участками, сами обрабатываютъ ихъ (за весьма рѣдкими, впрочемъ, исключенiями) и остающееся затѣмъ свободное время посвящаютъ промышленному труду, который, такимъ образомъ, служитъ не главнымъ источникомъ ихъ существованiя а лишь играетъ, роль подспорья, то, естественно, оно не можетъ доводить своего производства до значительныхъ размѣровъ, ибо послѣднее возможно только въ такомъ случаѣ, когда промышленному труду посвящаются безраздѣльно всѣ рабочiя силы и время производителей.

Тѣми же, наконецъ, экономическими условiями быта промышленнаго населенiя обусловливается и третья особенность нашей кустарной промышленности, существенно отличающая ее отъ другихъ формъ производительной дѣятельности — нѣкоторая самостоятельность труда и его равноправныя отношенiя къ капиталу. Такъ какъ главнымъ дѣятелемъ здѣсь является вполнѣ самостоятельный, говоря вообще, работникъ земледѣлецъ, обезпеченный своимъ земельнымъ участкомъ, берущiйся за производство по собственной иницiативѣ, то капиталистъ–предприниматель здѣсь является до нѣкоторой степени работникомъ, и работникъ до нѣкоторой степени капиталистомъ, чаще же всего значенiе капиталиста–предпринимателя и работника соединяется въ одномъ лицѣ. Въ этой промышленности предприниматель — по большей части отецъ семейства, а работники прочiе члены семьи, какъ мужчины такъ и женщины, какъ взрослые, такъ и дѣти; только въ видѣ исключенiя встрѣчается въ нѣкоторыхъ отрасляхъ промышленности наемъ рабочихъ со стороны. Самостоятельность производителя, совмѣщающаго въ своемъ лицѣ и капиталиста и работника, выражается, далѣе, въ томъ, что матерiалъ для производства продуктовъ если и не всегда прiобрѣтается на собственныя средства предпринимателя, то всегда отъ лица его и самое производство ведется на eго рискъ. Однимъ словомъ, всякiй промыселъ мелкаго промышленника кустарника есть вполнѣ промышленное предпрiятiе и, поэтому, необходимо предполагаетъ для него обладанiе основнымъ и оборотнымъ капиталомъ. Основный капиталъ, въ этомъ cлyчаѣ, заключается: а) въ помѣщенiи гдѣ производится работа, будетъ ли то жилая изба, или особо устроенное заведенiе; б) въ извѣстной долѣ податей денежныхъ и натуральныхъ, по соразмѣрности времени употребляемаго на производство, долѣ падающей на него; в) въ орудiяхъ, инструментахъ, машинахъ и разныхъ приспособленiяхъ производства. Оборотный же капиталъ будетъ заключаться: а) въ суровьѣ, подлежащемъ обработкѣ; б) въ расходахъ на прокормленiе соучаствующихъ въ работѣ и в) въ наличныхъ деньгахъ идущихъ на платежъ податей, на жалованье стороннимъ рабочимъ, если они требуются, на покупку суровья и его дополненiй, на покупку новыхъ инструментовъ, на ихъ ремонтъ и постепенное погашенiе основнаго капитала.

Таковы общiя черты, которыми характеризуется мелкая обработывающая промышленность, слывущая подъ названiемъ кустарной. Но изъ этого не cлѣдуетъ еще заключить, что каждая изъ ея отраслей осуществляетъ въ сѣбѣ, въ цѣломъ составѣ всѣ упомянутые признаки? Напротивъ того, присматриваясь къ настоящему положенiю этой промышленности, можно замѣтить въ ней весьма существенныя уклоненiя отъ выработаннаго ею общаго типа. Разнообразныя причины этихъ уклоненiй зависятъ отъ разнообразiя условiй, въ которыхъ находится наше земледѣльческое населенiе, какъ по отношенiю къ главному своему занятiю земледѣлiя, такъ и по отношенiю къ своему промышленному труду. Такъ на привитiе и развитiе извѣстной отрасли производства въ средѣ земледѣльческаго населенiя весьма существенное влiянiе имѣетъ количество времени остающееся отъ занятiя земледѣлiемъ и количество времени требуемое извѣстною производительною операцiею; чѣмъ болѣе остается свободнаго времени, тѣмъ болѣе земледѣлецъ можетъ выбрать занятiй, которыя не допускаютъ перерыва или могутъ достигнуть значительныхъ размѣровъ. Въ этомъ отношенiи большое значенiе имѣютъ величина земельныхъ надѣловъ и качество почвы, причемъ послѣднее оказываетъ сильнѣйшее влiянiе чѣмъ первое. Условiя рынка, на который могутъ разсчитывать производители играютъ въ этомъ случаѣ также весьма важную роль, равно какъ и промышленное развитiе населенiя.

Ремесленная форма производства есть первообразная форма производительной дѣятельности человѣка и потому естественно, что въ ней главнымъ образомъ развилась и укоренилась кустарная форма труда и въ ней всегда будетъ занимать рабочiя силы производителей. Къ этой послѣдней, какъ извѣстно, относятъ обыкновенно такiя отрасли производства, которыя среди всеобщаго стремленiя промышленности заключиться въ огромныхъ фабрикахъ и заводахъ, разложиться на простыя элементарныя операцiи и отдать каждую машинамъ и отдѣльнымъ pаботникамъ, устояли до сихъ поръ противъ этого раздѣленiя труда и напора машинъ и сосредоточенности въ одномъ мѣстѣ. Но такъ какъ многiя отрасли производства удерживаютъ характеръ ремесла только благодаря или ограниченности сбыта, или общему недостатку капитала и низкому промышленному развитiю страны, то естественно, что съ устраненiемъ этихъ причинъ они могутъ и до нѣкоторой степени даже должны перейти въ область фабричнаго производства, что дѣйствительно и совершается на самомъ дѣлѣ. Но зато другiя, которыя по свойству матерiала и труда обращаемаго на нихъ не представляютъ этой возможности, или всегда остаются въ формѣ ремесла, или же, принимая размѣры крупнаго производства, тѣмъ не менѣе сохраняютъ свои прiемы и орудiя. Вся перемѣна заключается только въ томъ, что вмѣсто маленькихъ мастерскихъ образуются большiя, вмѣсто нѣсколькихъ самостоятельныхъ производителей, небольшое число значительныхъ предпринимателей съ обширными и организованными мастерскими! Такимъ образомъ многiя ремесла, смотря по ихъ свойству, могутъ превратиться въ фабрики; а ремесленники и вообще мелкiе самостоятельные производители или въ фабрикантовъ, или въ работниковъ на этихъ фабрикахъ. Но фабричная форма производства все–таки имѣетъ ограниченную область примѣненiя, опредѣляемую болѣе или менѣе постоянными, вытекающими изъ основныхъ его свойствъ законами, хотя и измѣняющимися съ обстоятельствами мѣста и времени. Главная выгода фабричной формы производства заключается въ приложенiи механической силы, а механизмъ пригоденъ только тамъ, гдѣ движенiе болѣе или менѣе однообразно, состоитъ въ повторенiи однѣхъ и тѣхъ же операцiй, и можетъ быть строго опредѣлено и расчитано заранѣе, гдѣ требуется непрерывность дѣйствiя, точность и сила. Чѣмъ сложнѣе комбинацiя разныхъ движенiй, тѣмъ труднѣе дѣйствiе машины, въ особенности если дѣйствiе должно измѣниться по индивидуальному свойству предмета, но неодинаковому виду, величинѣ и твердости матерiала. Хотя нѣтъ сомнѣнiя, что усовершенствованiя техники постепенно будутъ дѣлать для машинъ все доступнѣе сложные комбинацiи движенiй, но техническая возможность не всегда совпадаетъ съ возможностiю экономическаго; самые остроумные механизмы часто оказываются неприложимыми по дороговизнѣ ихъ устройства и содержанiя. Съ другой стороны, фабричное производство почти всегда требуетъ значительныхъ затратъ, не извѣстныхъ для мелкаго производителя. Эти затраты возможны лишь въ томъ случаѣ, если издѣлiя фабрики имѣютъ обширный сбытъ. Размѣры же сбыта обусловливаются степенью всеобщности тѣхъ потребностей, которыя эти издѣлiя удовлетворяютъ. Такъ какъ предметы удовлетворенiя потребностей большинства нашихъ потребителей, въ силу ихъ экономическаго положенiя, должны отличаться не столько качествомъ, сколько дешевизной, то за продуктами труда мелкой ремесленной промышленности обезпеченъ гораздо большiй сбытъ, чѣмъ за издѣлiями большихъ фабрикъ и мануфактуръ, ибо никакая фабрика не въ состоянiи приготовлять издѣлiя такъ дешево, какъ это можетъ мелкiй рабочiй кустарникъ, употребляющiй на промыселъ даровой и дешевый матерiалъ, даровой и дешевый трудъ и совершенно свободное время. Поэтому то, до тѣхъ поръ, пока у насъ остается бѣдный сельскiй классъ (а на противное, увы, мы можемъ надѣяться въ слишкомъ отдаленномъ будущемъ), у котораго произведенiй и денегъ будетъ хватать только на столько, чтобы заплатить за нехитрую и теплую одежду, обувь, картонку и серьги, сработанныя кустарникомъ, до тѣхъ поръ за кустарною промышленностiю будетъ обезпечено право существованiя.

Конечно, чрезъ вѣка потребности русскихъ усложнятся, и тогда кустарникъ можетъ быть и не удовлетворить ихъ, но кто же будетъ сомнѣваться, что къ тому времени вся эта масса производителей, теперь бѣдная и невѣжественная, разбогатѣетъ и поумнѣетъ, разнообразитъ свои промыслы, введетъ въ нихъ механическую силу машинъ и т. п. Но все же эти производители останутся такими же, какъ и теперь, рабочими кустарниками, потому что времени свободнаго у нихъ будетъ всегда довольно, земледѣлiе не будетъ въ состоянiи покрыть издержекъ по удовлетворенiю увеличившихся потребностей и спросъ на ихъ произведенiя всегда будетъ; онъ будетъ увеличиваться рука объ руку съ развитiемъ самаго естественнаго кустарнаго производства.

Поглощенiе различныхъ отраслей обработывающей промышленности кредитнымъ фабричнымъ производствомъ совершается не вдругъ, а постепенно; отсюда проистекаютъ различныя переходныя ступени между послѣднею и мелкимъ ремесленнымъ производствомъ, и различныя отношенiя между этими обоими видами производительной дѣятельности человѣка. Крупное производство присвоиваетъ себѣ сначала только нѣкоторыя производительныя операцiи, наиболѣе способныя къ фабричному производству; остальныя она оставляетъ за мелкимъ ремесленнымъ производствомъ, которое, въ силу этого, въ нѣкоторыхъ случаяхъ становится въ положенiе зависимое отъ перваго. Такимъ образомъ, въ безконечномъ разнообразiи формъ производства, можно различать: а) ремесла въ тѣсномъ смыслѣ, т. е. такiя отрасли производства, которыя существуютъ только въ формѣ ремесла; б) ремесла существующiя рядомъ съ фабричною и мануфактурною промышленностiю, или, благодаря тому, что машины и раздѣленiе труда не играютъ въ послѣднихъ такой важной роли, какъ въ другихъ производствахъ, или благодаря какому нибудь особенному, исключительному положенiю ремесленника; в) ремесла находящiяся только на пути къ фабричному и мануфактурному производству, болѣе или менѣе связанные съ фабриками и мануфактурами и г) наконецъ производства сдѣлавшiяся исключительнымъ достоянiемъ крупнаго фабричнаго производства.

Въ силу различныхъ экономическихъ и историческихъ причинъ, наша обработывающая промышленность до сихъ поръ еще не выработала какихъ нибудь строго опредѣленныхъ формъ; до сихъ поръ еще у насъ можно указать множество отраслей производства, которыя, составляя предметъ обладанiя крупнаго производства, въ тоже время не чужды и промышленности мелкой, и въ ней они занимаютъ значительное число рабочихъ рукъ. Поэтому то пока не предстоитъ возможности сдѣлать строгое разграниченiе между областями той и другой формы производства. Въ нашемъ дальнѣйшемъ обзорѣ различныхъ, существующихъ до сихъ поръ, отраслей мелкой кустарной промышленности въ Pocciи, мы будемъ группировать ихъ сообразно той роли, какую играетъ въ нихъ мелкiй промышленный трудъ. По нашему мнѣнiю, всѣ существующiя отрасли обработывающей промышленности, въ которыхъ замѣтно участiе мелкаго промышленнаго труда, въ этомъ отношенiи, можно раздѣлить на три категорiи. Къ первой категорiи можно отнести такiя oтpaсли производства, въ которыхъ мелкiй промышленный трудъ если и не играетъ совершенно самостоятельной роли, то по крайней мѣрѣ можетъ ее играть, если удалить отъ него различныя случайныя влiянiя, неблагопрiятно на него дѣйствующiя и зависящiя не столько отъ самой сущности промышленныхъ операцiй, сколько отъ господства другихъ дѣятелей. Ко второй категорiи можно отнести такiя отрасли производства, въ которыхъ мелкiй промышленный трудъ, встрѣчаясь съ монопольными стремленiями крупнаго производства, если и не потерялъ еще окончательно своего самостоятельнаго значeнiя, то все таки долженъ отстаивать его съ нѣкоторою экономическою борьбою и при продолженiи господства настоящихъ экономическихъ порядковъ рискуетъ окончательно потерять его. Наконецъ къ третьей категорiи можно отнести такiя отрасли производства, которыя сдѣлались уже полнымъ достоянiемъ крупнагo производства и въ которыхъ мелкiй промышленный трудъ сохранилъ только внѣшнiй видъ самостоятельности, въ сущности же находится въ полной зависимости отъ производства крупнаго и изображаетъ собою не самостоятельнаго, а подчиненнаго экономическаго дѣятеля. Причины такого разнообразiя ролей, играемыхъ мелкимъ промышленнымъ трудомъ въ разныхъ отрасляхъ производства, лежатъ, какъ въ самомъ характерѣ промышленныхъ операцiй, такъ и въ совокупныхъ влiянiяхъ историческихъ и экономическихъ условiй.

Ни размѣры нашей статьи, ни средства нашей экономической литературы, не даютъ намъ возможности представить полный очеркъ развитiя и распространенiя различныхъ отраслей промышленности, соприкасающихся съ областью мелкаго кустарнаго производства. Мы ограничимся лишь указанiемъ на болѣе крупные факты, дабы тѣмъ яснѣе представитъ экономическое и общественное значенiе этой обширной отрасли русскаго народнаго труда. Наше oбозрѣнie мы начнемъ съ тѣхъ производствъ, которыя мы считаемъ возможнымъ отнести къ первой изъ категорiй, выше нами характеризованныхъ, т. е. съ тѣхъ, въ которыхъ мелкiй промышленный трудъ если не всегда играетъ, то вполнѣ можетъ играть самостоятельную роль.

Самостоятельность мелкаго производства обусловливается тремя, вытекающими изъ экономическаго характера быта нашего промышленнаго населенiя, условiями: а) доступностiю и дешевизною подлежащаго обработкѣ матерiала; б) простотою, въ техническомъ отношенiи, прiемовъ операцiй и незначительнымъ количествомъ приспособленiй; в) обезпеченiемъ скораго и обширнаго сбыта производимыхъ продуктовъ. Поэтому то мы и считаемъ возможнымъ поставить, въ упомянутой нами категорiи, на первый планъ промышленность имѣющую своимъ предметомъ обработку дерева. Россiя, занимая сѣверныя части Европы и Азiи, относительно лѣсныхъ богатствъ, поставлена въ самыя выгодныя условiя. За исключенiемъ небольшой, сравнительно съ остальнымъ пространствомъ, чисто степной полосы, въ ней нѣтъ пространства, населенiе котораго не имѣло бы подъ руками лѣснаго матерiала для удовлетворенiя первыхъ сельско–хозяйственныхъ потребностей и нуждъ домашняго обихода. Вслѣдствiе такой общераспространенности является общедоступность и дешевизна лѣснаго матерiала. Физическiя же его свойства дѣлаютъ обработку его очень легкою въ техническомъ отношенiи и не требующею дорогихъ механическихъ приспособленiй. Наконецъ низкая степень народнаго благосостоянiя дѣлаетъ дерево, вслѣдствiе его дешевизны, самымъ распространеннымъ продуктомъ, замѣняющимъ употребляющiеся въ другихъ, болѣе развитыхъ экономически странахъ, металлы, минераллы и множество другихъ предметовъ животнаго и растительнаго царствъ, и обезпечиваетъ за издѣлiями изъ него самый обширный сбытъ. Отсюда понятно то необозримое разнообразiе, которымъ отличается наша деревообработывающая промышленностъ и ея обширность, какъ по числу занимаемыхъ ею рабочихъ рукъ, такъ и по количеству ея продуктовъ. Нельзя почти указать ни одной мѣстности, въ которой болѣе или менѣе не существовало бы этого рода промышленности; но это не мѣшаетъ ей прiобрѣтать въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ характеръ спецiальнаго производства. Эта спецiализацiя производства замѣчается во всѣхъ частныхъ отрасляхъ деревообработывающей промышленности, начиная съ такихъ производствъ какъ плетенiе лаптей и кончая такими, какъ дѣланiе деревянныхъ гробовъ. Такъ деревни Леметъ и Ужовка (Нижегородской губернiи) приготовляютъ до 100,000 паръ лаптей ежегодно, которыми и снабжаетъ иногда очень отдаленныя мѣстности. Въ селенiяхъ Семеновскаго и другихъ уѣздовъ Нижегородской губернiи приготовляется до 3,000,000 ложекъ; въ Вятской губернiи, въ волостяхъ Пластининской и Посѣговской тѣхъ же ложекъ приготовляется до 600,000 и кромѣ ихъ до 2,704,000 деревянныхъ табачныхъ трубокъ; болѣе 3,500 человѣкъ въ волостяхъ Унинской и Быковской (Вятской губернiи) заняты приготовленiемъ лопатъ, совковъ и т. п., которые цѣлыми барками отправляются въ низовые по Волгѣ города; въ Озимкахъ (Симбирской губернiи) приготовляется до 150,000 деревянныхъ тарелокъ и чашекъ; въ Судогодскомъ уѣздѣ (Владимiрской губернiи) выдѣлывается до 100,000 бураковъ. Но мелкая деревообработывающая промышленность не ограничивается только такими простыми продуктами, каковы упомянутые; она точно также обнимаетъ собою и производства экипажное, мебельное и даже судостроенiе. Такъ одна деревня Змѣево (Костромской губернiи) приготовляетъ до 3,000 экипажныхъ скатовъ, а волости Бережковская и Слободская до 5,000. Мебель изъ Вятской губернiи вывозится въ значительномъ количествѣ, а мебельщики Звенигородскаго уѣзда снабжаютъ своими издѣлiями московскiе рынки; въ разныхъ мѣстахъ Ярославской губернiи выдѣлывается до 7,000 судовъ различной величины.

Въ такомъ же почти отношенiи, какъ и деревообработывающая промышленность, къ мелкому промышленному труду, находится промышленность гончарная, т. е. имѣющая своимъ предметомъ производство издѣлiй изъ глины. И въ этой промышленности, благодаря дешевизнѣ и общедоступности матерiала, простотѣ операцiй и значительному и повсемѣстному спросу, мелкiй промышленникъ стоитъ совершенно самостоятельно. Также какъ и первая будучи распространена повсюду, она спецiализируется въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ. Такъ въ селѣ Сухомъ (Симбирской губернiи) находится до 100 гончарныхъ заведенiй; въ селѣ Меньшиковѣ (Владимiрской губернiи) дѣлается до 200,000 горшковъ на 4,000 р. с.

Къ той же категорiи производствъ, если не во всѣхъ случаяхъ, то во многихъ, можно причислить производства имѣющiя своимъ предметомъ обработку животныхъ продуктовъ: приготовленiе издѣлiй изъ шерсти, волоса, выдѣлку мѣховъ и приготовленiе изъ нихъ различныхъ предметовъ потребленiя. Хотя не во всѣхъ мѣстностяхъ Россiи скотоводство достигло одинаково значительной степени развитiя, но все таки оно развито настолько, чтобы удовлетворять первыя потребности въ его продуктахъ. Обработка же ихъ хотя и требуетъ нѣкоторыхъ спецiальныхъ знанiй, но все–таки не представляетъ такихъ техническихъ трудностей, которыя были бы непреодолимы для предпринимателя, смотрящаго на промыселъ не какъ на главный источникъ существованiя. Климатическiя же ycлoвiя нашей страны, дѣлая издѣлiя этого рода необходимыми для всѣхъ безъ различiя классовъ общества, обезпечиваютъ за нимъ самый обширный сбытъ. Отсюда вытекаетъ необходимость сильнаго развитiя промышленности обработывающей предметы животнаго царства и ея повсемѣстность. Мы дѣйствительно не находимъ ни одной мѣстности, въ которой бы этой промышленности не существовало, — но это опять таки не мѣшаетъ ей получить для нѣкоторыхъ мѣстностей характеръ спецiальнаго производства. Такъ въ Арзамасскомъ уѣздѣ (Нижегородской губернiи) оборотъ по выдѣлкѣ кошемъ достигаетъ до 55,000 р.; въ одномъ селѣ Катункахъ (Балахнинскаго уѣзда Нижегородской губернiи) изготовляется до 400.000 войлоковъ. Въ томъ же Арзамасскомъ уѣздѣ валяной обуви приготовляется на сумму 8.000 р., а въ Шуйскомъ уѣздѣ (Владимiрской губернiи) выдѣлывается до 16.000 паръ разныхъ сортовъ валяной обуви. Въ Семеновѣ (Владимiрской губернiи) изготовляется до 40,000 чулокъ на 9,000 р., а въ такъ называемомъ Гороховецкомъ Залѣсьѣ, той же губернiи, тѣхъ чулокъ, варегъ и т. п. выдѣлывается на сумму 100,000 р. Въ селѣ Шемордаисъ (Казанской губернiи) выдѣлывается ежегодно до 130,000 разныхъ шкуръ, изъ коихъ приготовляется до 5,000 полушубковъ и 18,000 паръ рувавицъ; село Мурашкино, Княгининскаго уѣзда, Нижегородской губернiи, выдѣлываетъ до 200,000 штукъ овчинъ и мерлушекъ. Въ Шуйскомъ уѣздѣ (Владимiрской губернiи) оборотъ по выдѣлкѣ овчинъ и издѣлiй изъ нихъ (полушубковъ шьется до 30,000 штукъ) простирается до 2,500.000 р. и кромѣ того выдѣлывается другихъ шкуръ до 1,500.000 штукъ по 330,000 р. Село Лава (Симбирской губернiи) приготовляетъ на 25,000 р. мерлушчатыхъ шапокъ, а въ селѣ Красномъ (Нижегородской губернiи) выдѣлываетъ до 40,000 поярковыхъ и войлочныхъ шляпъ. Чеботарное мастерство, отличаясь въ экономическомъ отношенiи свойствами подобными вышеупомянутыхъ производствъ, также распространено повсюду и, вмѣстѣ съ тѣмъ, также имѣетъ свои спецiальные центры, въ которыхъ играетъ роль главнаго промышленнаго занятiя, съ тѣмъ только различiемъ, что центры эти помѣщаются преимущественно въ городахъ. Такъ въ г. Саропулѣ (Вятской губернiи) около 1,500 чеботарей изготовляетъ до 115,000 паръ разной обуви; въ г. Сызрани (Симбирской губернiи) до 1,500 человѣкъ занято тѣмъ же производствомъ; въ уѣздахъ Корчевскомъ, Калязинскомъ, отчасти Бѣжецкомъ и Весьегонскомъ, а также въ городахъ Торжкѣ и Oсташковѣ, особенно этимъ прославившихся, занято чеботарнымъ мастерствомъ отъ 6,000 до 6,500 человѣкъ.

Въ нѣсколько иныхъ, по отношенiю къ мелкому кустарному производству, условiяхъ находится промышленность металло–обработывающая. Добыча сыраго матерiала почти всецѣло сдѣлалась монополiею крупнаго производства; свойства его дѣлаютъ его обработку, во многихъ случаяхъ, болѣе чѣмъ въ другихъ производствахъ, трудною и требующею различныхъ механическихъ приспособленiй; но за то постоянный и самый обширный спросъ на этого рода продукты, безконечно разнообразные, дѣлаетъ ее доступною мелкому промышленному труду. По крайней мѣрѣ до сихъ поръ, почти всѣ предметы обиходнаго употребленiя въ простомъ крестьянскомъ бытѣ производятся мелкими промышленниками–кустарниками. Производители этого рода также разсѣяны повсемѣстно и также, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, rpуппируются въ извѣстныхъ мѣстностяхъ. Такъ въ Тверскомъ уѣздѣ считается до 538 кузницъ съ 3,398 кузнецами; въ Бережковской волости Судогодскаго уѣзда и Улыбышевской Владимiрскаго (Влaдимiрск. губ.) находится до 1,200 серповщиковъ изготовляющихъ до 3.000,000 штукъ серповъ: въ деревнѣ Харитоновой, той же губернiи, изготовляется до 50,000 штукъ разныхъ косъ, а въ деревнѣ Еремкиной до 6,000 топоровъ; въ нѣсколькихъ деревняхъ Ростовскаго уѣзда (Ярославской губ.) до 400 человѣкъ занимаются изготовленiемъ дверныхъ петель. Муромскiй уѣздъ Владимiрской губернiи и Горбатовскiй — Нижегородской снабжаютъ почти всю Россiю ножевымъ товаромъ и слесарными издѣлiями.

Кромѣ вышепоименованныхъ производствъ, въ которыхъ мелкiй промышленный трудъ играетъ, или можетъ играть, совершенно самостоятельную и независимую роль, можно указать еще очень много менѣе распространенныхъ и менѣе развитыхъ промысловъ, имѣющихъ своею задачею удовлетворенiе потребностей хозяйства, увеселенiя, украшенiя и т. п. низшихъ классовъ населенiя. Таковы, напримѣръ: производство сундуковъ, существующее во многихъ мѣстностяхъ, ситъ (одна деревня Мадросъ Владим. губ. приготовляетъ ихъ до 500,000 штукъ), дешевыхъ металлическихъ украшенiй (село Красное и Сидоровское Костромской губ.), токарныхъ издѣлiй и проч. Малыя и почти незамѣтныя въ отдѣльности, они въ общей массѣ тѣмъ не менѣе имѣютъ свое довольно большое экономическое значенiе, занимая собою тысячи рабочихъ рукъ, и потому не должны быть оставляемы безъ вниманiя.

Не надобно, впрочемъ, полагать, что во всѣхъ этихъ, т. е указанныхъ выше, отрасляхъ производства мелкiй промышленный трудъ сохраняетъ свои существенныя черты и является единственнымъ дѣятелемъ. Напротивъ, и въ нихъ уже начинаютъ пpiобрѣтать силу стремленiя къ захвату со стороны производства крупнаго, и въ нихъ самостоятельность ремесленника производителя замѣняется подчиненною ролью работника. Только дѣло въ томъ, что эти отрасли производства имѣютъ гораздо больше шансовъ остаться достоянiемъ одного мелкаго производства, въ нихъ послѣднему легче конкуррировать съ крупнымъ и вообще въ нихъ труду легче сохранить за собою вполнѣ самостоятельное положенiе, если только будутъ уничтожены нѣкоторыя неблагопрiятно на него дѣйствующiя экономическiя влiянiя. Не такимъ характеромъ отличаются отрасли производства, которыя можно отнести ко второй изъ характеризованыхъ нами выше категорiй.

Къ этой второй категорiи, т. е., категорiи производствъ въ которыхъ мелкiй промышленный трудъ встрѣчается съ конкурренцiею крупнаго прозводства и можетъ сохранить ихъ за собою не иначе, какъ прибѣгнувъ къ средствамъ экономической самозащиты, должно отнести такiя отрасли обработывающей промышленности, въ которыхъ остается преимущество за крупнымъ производствомъ, или въ силу того обстоятельства, что они могутъ быть выгоднымъ промышленнымъ предпрiятiемъ только въ такомъ случаѣ, если ведутся въ обширныхъ размѣрахъ, или требуютъ значительныхъ механическихъ приспособленiй, однимъ словомъ предполагаютъ обладанiе значительнымъ основнымъ и оборотнымъ капиталомъ, — условiе, которому почти никогда не можетъ удовлетворить мелкiй производитель, взятый въ отдѣльности. Въ силу этого мы считаемъ возможнымъ отнести къ этой второй категорiи производство кожевенное, изготовленiе тканей льняныхъ и первоначальныя операцiи по обработкѣ металловъ и минералловъ. Эти три отрасли обработывающей промышленности оставаясь до сихъ поръ еще достоянiемъ мелкаго кустарнаго производства, вмѣстѣ съ тѣмъ мало–по–малу подвергаются захвату со стороны промышленности крупной и представляютъ посредствующую ступень между этими двумя формами труда. Было время, когда все наше кожевенное производство, которымъ славилась Россiя съ незапамятныхъ временъ, находилось въ рукахъ мелкихъ производителей; было время когда весь русскiй народъ одѣвался въ льняныя и шерстяныя ткани, сработанныя мелкимъ производителемъ–кустарникомъ; было время, наконецъ, когда плавка рудъ была достоянiемъ мелкихъ предпринимателей, но это время если не совершенно прошло, то уже очень близко къ тому. Теперь рядомъ съ мелкими крестьянскими кожевенными заводами мы видимъ огромныя заведенiя этого рода съ десятками и даже сотнями тысячъ оборота; рядомъ съ скромною свѣтелкою льнянаго ткача огромныя полотняныя фабрики и мануфактуры; рядомъ съ плавильными печами рудокоповъ обширные горные заводы. Но это еще не значитъ, что мелкая промышленность обречена на совершенное уничтоженiе въ этихъ отрасляхъ производства: есть, какъ мы покажемъ далѣе, у ней средство и ихъ отвоевать у промышленности крупной.

Кожевенные заводы, принадлежащiе мелкимъ предпринимателямъ, разсѣяны у насъ повсюду, но есть также мѣстности, въ которыхъ выдѣлка разныхъ сортовъ кожъ составляетъ спецiальное занятiе жителей и по количеству производимыхъ продуктовъ достигли значительнаго развитiя. Таковы, напримѣръ, Киндери и Высокая Гора (Казанской губернiи), въ которыхъ ежегодно обработывается до 70,000 кожъ, таковъ — Шуйскiй уѣздъ Владимiрской губернiи, въ селенiяхъ котораго выдѣлывается до 527,000 штукъ разныхъ кожъ на 443,000 р. сер. Но вообще говоря производство мелкихъ кожевенныхъ заводовъ по количеству выдѣлываемыхъ продуктовъ не имѣетъ большаго экономическаго значенiя, да и заводы эти мелки только относительно.

Пряденiе и ткачество льна въ Pocciи распространено въ крестьянскомъ населенiи съ незапамятныхъ временъ; оно давно уже вышло изъ размѣровъ домашняго производства, расчитывающаго только на удовлетворенiе собственныхъ нуждъ семьи производителей, и сдѣлалось настоящимъ промышленнымъ занятiемъ. Первое значенiе его, можно сказать, еще очень долго останется за нимъ; что же касается до послѣдняго, то оно быстро и замѣтно уничтожается. По крайней мѣрѣ число мелкихъ ткацкихъ заведенiй постоянно уменьшается, а число крупныхъ полотняныхъ фабрикъ возрастаетъ, хотя и не въ соотвѣтствующей первому пропорцiи. Причины упадка мелкой льноткацкой промышленности лежатъ съ одной стороны въ совершенствованiяхъ техники, введшей въ это производство механическiй трудъ, съ которымъ не можетъ соперничать трудъ ручной, а съ другой въ соперничествѣ хлопчато–бумажныхъ тканей; но это послѣднее, конечно, въ равной степени должно влiять и на производство крупное. Можно указать множество мѣстностей, въ которыхъ ткачество, имѣвшее прежде характеръ настоящаго промысла, совсѣмъ его утратило. Таковы напримѣръ многiя мѣстности Владимiрской и Московской губернiй, въ которыхъ еще въ началѣ нынѣшняго столѣтiя льнопряденiе и льноткачество составляли главное занятiе жителей. Впрочемъ, надобно замѣтить, что эти производства не совсѣмъ еще утратили своего промышленнаго характера, и теперь еще существуютъ мѣстности, въ которыхъ они сохранились въ видѣ промысла. Таково напримѣръ село Великое съ окрестностями (Ярославской губернiи), въ которомъ выработывается до 100,000 кусковъ полотна по 75 аршинъ каждый. Но вообще говоря, льнопряденiе и льноткачество, гдѣ они сохранились, принадлежатъ къ самымъ неблагодарнымъ промысламъ и немедленно уступаютъ свое мѣсто другому, какъ только появится возможность къ развитiю какого–нибудь болѣе выгоднаго промысла.

Нѣсколько болѣе благопрiятныя для мелкаго промышленного труда условiя представляетъ производство шерстяныхъ тканей. Также какъ и ленъ, шерсть часто бываетъ продуктомъ домашняго хозяйства земледѣльца, а по своимъ физическимъ свойствамъ оно менѣе благопрiятно для фабричнаго производства; поэтому не только ткачество, но и пряденiе шерсти до сихъ поръ составляетъ предметъ домашняго занятiя крестьянъ. Шерстяная промышленность въ Pocciи распадается на двѣ совершенно отдѣльныя отрасли: на производство такъ называемаго крестьянскаго сукна и на выдѣлку прочихъ шерстяныхъ матерiй. Первое то собственно и принадлежитъ къ области мелкой промышленности, между тѣмъ какъ вторая сосредоточивается въ крупныхъ фабрикахъ и мануфактурахъ. Но вообще говоря, производство суконъ, какъ предметъ мелкаго производства, начинаетъ исчезать и переходить въ область производства фабричнаго. Изъ мѣстъ особеннаго его развитiя можно указать на село Сумовку, Ишеевку и Тереньгу — Симбирской губернiи. Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ оно сохранилось въ видѣ промысла, прибыль его весьма незначительна: такъ въ Костромской губернiи семья, состоящая изъ четырехъ взрослыхъ работниковъ, на выдѣлкѣ суконъ заработываетъ всего только 30 рублей въ годъ.

Наконецъ, что касается до производствъ имѣющихъ цѣлью обработку металловъ и минералловъ, — то въ нихъ мелкая промышленность почти совершенно вытѣснена крупной. Въ незначительной степени за ней осталась добыча рудъ (Ардатовскiй уѣздъ Нижегородской губернiи и Муромскiй Владимiрской), точильнаго камня, драгоцѣнныхъ камней (на Уралѣ), глинъ и проч. Въ самой же обработкѣ сырья мелкiй промышенный трудъ играетъ незначителыную роль.

Перечисленныя отрасли производства, отнесенныя нами, въ разсужденiи роли играемой въ нихъ мелкимъ производствомъ, ко второй категорiи, въ силу самыхъ указанныхъ нами выше характерныхъ особенностей своихъ, близко соприкасаются, во многихъ случаяхъ, съ отраслями производства, причисляемыми нами къ третьей категорiи промысловъ, т. е. категорiи, въ которой мелкiй промышленный трудъ также принимаетъ участiе, но только не въ качествѣ самостоятельнаго, а скорѣе подчиненнаго, экономическаго дѣятеля. Но если эти вышеупомянутыя производства только отчасти принадлежатъ къ этой категорiи, то производство хлопчато–бумажныхъ и шелковыхъ принадлежитъ къ ней безраздѣльно. Обязанное своимъ развитiемъ исключительно усилiями крупной промышленности, по самому свойству болѣе всѣхъ другихъ удовлетворяющее требованiямъ послѣдняго, оно сдѣлалось исключительнымъ его достоянiемъ. Мелкiй производитель–кустарникъ здѣсь уже не самостоятельный предприниматель–работникъ, а простой рабочiй капиталиста если и отличающiйся отъ обыкновеннаго фабричнаго работника, то только тѣмъ, что работаетъ не на фабрикѣ а у себя на дому. Надобно, впрочемъ, сказать, что эта отрасль производства занимаетъ значительное число рабочихъ.

Изъ выше предложеннаго краткаго обзора настоящаго положенiя мелкой обработывающей промышленности видно, что область ея, не смотря на надвигающуюся монополiю крупнаго производства, довольно обширна. Но все–таки для того, чтобы въ одномъ случаѣ расширить свои предѣлы, въ другомъ — сохранить за собою существующiе, а въ третьемъ завоевать новыя области труда — ей необходимо призвать на помощь новаго могущественнаго эконодѣятеля — ассоцiацiю, — что мы и постараемся доказать далѣе.

Р. Поповъ.

______

(Окончанiе будетъ).

НѢСКОЛЬКО СЛОВЪ ПО ПОВОДУ ВЫСТАВКИ ПРОЕКТОВЪ ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ.

На дняхъ, по объявленному конкурсу на памятникъ Пушкину, который предполагается поставить въ Москвѣ, открылась выставка представленныхъ проектовъ въ залахъ 4–го отдѣленiя канцелярiи Его Величества. Интересно взглянуть, какъ отнеслись наши художники–скульпторы къ такому знаменательному факту, какъ сооруженiе памятника свѣтилу нашей поэзiи — Пушкину.

Конкурсъ, объявленный за нѣсколько мѣсяцевъ, при означенiи какою суммою комитетъ можетъ располагать для сооруженiя памятника, предоставлялъ полную свободу фантазiи художника, требуя только, чтобы всѣ проекты были исполнены скульптурно, можетъ быть, для избѣжaнiя тѣхъ странныхъ явленiй, что талантливыми виньеточными рисунками прiобрѣтали право на сооруженiе памятниковъ такiе художники, которые для исполненiя должны были прибѣгать къ чужимъ знанiямъ, и тѣмъ эксплуатировали молодые таланты скульптуры, не успѣвшiе добыть себѣ извѣстность. Щедрымъ назначенiемъ премiй коммиссiя, объявившая конкурсъ, желала побудить какъ можно большее число художниковъ представить свои произведенiя; но къ сожалѣнiю, не смотря на полученiе проектовъ изъ Рима, Тифлиса и другихъ мѣстъ она успѣла прiобрѣсть только 15 нумеровъ.

Приступая къ разбору достоинствъ выставленныхъ моделей, я совсѣмъ не буду останавливаться на оцѣкѣ №№ 1, 2, 3, 4, такъ какъ ихъ наивное исполненiе ставитъ ихъ внѣ серьозной критики. Слѣдующiе три нумера нѣсколько интереснѣе, а потому о нихъ слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ.

№ 5. — Стоячая фигура, завернутая въ плащъ, на очень высокой четырехугольной колоннѣ, къ которой русскiй мужикъ прибиваетъ вѣнокъ, а дѣвушка пишетъ надпись. № 6 — представлаетъ стоячую фигуру, съ угрожающимъ жестомъ, держащую лиру, на довольно красивомъ, но обыкновенномъ пьедесталѣ, съ тремя барельефными группами, которыя, какъ ни силился объяснить ихъ авторъ въ своемъ описанiи, все–таки остались непонятыми, со своими музами, окруженными солдатами и мальчиками, неизвѣстно чтò дѣлающими. № 7. — Фигура, сидящая на базѣ колонны, съ пегасомъ. Авторъ не разсчиталъ, что при исполненiи въ большомъ видѣ, снизу фигуру, стоящую такимъ образомъ, едва можно будетъ видѣть, а если и усмотришь ее, то голова будетъ казаться привязанною къ ногамъ. № 8. — Бронзовая фигура Пушкина въ альмавивѣ, съ одной ногой поставленной на кусокъ камня и со шляпой въ рукѣ. Фигура поставлена довольно удачно; но съ профиля выдвинутая впередъ нога, съ прямыми, падающими со спины складками альмавивы, даетъ такой уголъ, что едва–ли возможно хорошо прикомпановать ее къ какому бы то ни было пьедесталу, и тѣмъ болѣе къ тремъ квадратамъ, которые находятся подъ нею. Барельефы едва помѣчены, а потому нечего о нихъ говорить; развѣ только можно удивиться странному выбору сюжетовъ: «Донны–Анны" и «Фауста". № 9 — съ претензiею понравиться; у него даже красный фонъ и прекрасная архитектура пьедестальчика. Я иначе не могу выразиться, смотря на четырехугольникъ, вкусно украшенный безчисленнымъ множествомъ карнизовъ, съ двумя почти висящими фигурами спереди безъ движенiя, музы сзади, таковымъ же «Борисомъ", а съ боковъ двумя барельефами, — и на всемъ этомъ утверждена фигура самого Пушкина, — представьте себѣ, — одѣтаго въ сюртукъ и завернутаго въ тогу; чтó хотѣлъ этимъ выразить авторъ — не могу разрѣшить. № 10 — очень большой, сложный, чисто отдѣланный и даже на первый взглядъ отчасти удовлетворяющiй своею линiею; но всмотритесь — и вы пожалѣете тѣ сѣдины или ту молодую голову, которая такъ много трудилась, не подумавъ прежде всего о самомъ существенномъ — о приличной композицiи.

Пушкинъ, сидя въ креслѣ въ позѣ евангелиста, простираетъ руку къ небесамъ. Съ лѣвой стороны муза поэзiи съ лирою, которую не знаетъ куда дѣть, послѣ такого пассажа главной фигуры. Справа, муза исторiи вписываетъ въ длинный свертокъ пергамента подробное описанiе пьедестала, состоящаго изъ восьмиугольнаго камня, украшеннаго престранными орнаментами и группами фигуръ на каждой изъ меньшихъ сторонъ.

Вотъ «Кавказскiй Плѣнникъ" — такъ гласитъ описанiе — и вы видите мужичка съ черкешенкою у ногъ. Посмотрите гдѣ покоится нога «плѣнника" и вы, только удивясь смѣлости композицiи, отойдете къ слѣдующей группѣ, еще больше васъ поражающей приличiемъ взаимнаго положенiя фигуръ: это «Русланъ и Людмилла", дальше «Мазепа и Марiя" въ престранныхъ нарядахъ, не знаютъ куда руки дѣть, а тамъ «Евгенiй" съ «Татьяною", изображающiе сцену, которую едва–ли найдешь въ сочиненiяхъ нашего поэта. Между этими группами 4 барельефа съ страннымъ выборомъ сюжетовъ. Въ одномъ изъ нихъ главную роль играетъ на первомъ планѣ кошка поднявшая хвостъ, изображающая этимъ ужасъ отъ появленiя «пиковой дамы". Остается только пожалѣть истраченнаго труда и большаго прилежанiя на изобрѣтенiе подобныхъ композицiй и на исполненiе ихъ съ такимъ аккуратнымъ вылизыванiемъ. № 11. — Много крыльевъ и много головъ поднятыхъ вверхъ, много книгъ и еще больше черепицы, а въ сущности ничего, paзвѣ аляповатая модель копилки изъ гостинаго двора. №№ 12, 13, 14 и 15. — Это проекты, надъ которыми съ удовольствiемъ останавливаешься, такъ какъ имъ принадлежитъ собственно честь играть важную роль въ борьбѣ за премiи. Изъ нихъ №№ 13, 14, 15 какъ будто принадлежатъ одному мастеру, а за №№ 13 и 15 можно положительно ручаться, такъ какъ однѣ и тѣ же главныя фигуры, та же манера и тоже мастерство. № 12 выдѣляется своею оригинальностiю какъ пьедестала, такъ постановкой главной фигуры, которая представляетъ Пушкина въ сюртукѣ, безъ всякихъ тогъ, плащей, въ простой и естественной позѣ, опершись на сколокъ украшенный барельефомъ, изображающимъ русскiй эпосъ — въ видѣ старушки няни сказывающей сказки своему питомцу.

Какъ удачно придумано этимъ барельефомъ выразить тѣ первые уроки поэзiи, которыми ползовалась впечатлительная натура нашего поэта въ дѣтствѣ, выслушивавшаго въ длинные зимнiе вечера изъ ycтъ своей дорогой няни былины, сказки и народныя пѣсни. Имъ то обязанъ многимъ, какъ самъ сознавалъ, Пушкинъ — изъ нихъ заимствовалъ многое, главное — народность.

Рядомъ съ этимъ барельефомъ другой, не особенно удавшiйся, изображающiй романтическую поэзiю, какъ одинъ изъ характерныхъ элементовъ его творчества. Все это утверждено на оригинальномъ пьедесталѣ пирамидальной четырехугольной формы, на усѣченныхъ углахъ котораго расположены группы изъ главныхъ творенiй его — «Онѣгина", «Бориса Годунова", «Полтавы" и «Цыганъ". Всѣ они, не смотря на то, что состоятъ каждая изъ двухъ стоящихъ фигуръ, разнообразны въ линiяхъ, и въ своихъ простыхъ и естественныхъ движенiяхъ даютъ впечатлѣнie соотвѣтствующее выбраннымъ моментамъ. Подъ каждой изъ группъ подпись вязаннымъ славянскимъ шрифтомъ, объясняющая стихъ. Всe даетъ, въ общемъ, удовлетворительную линiю. Жаль только, что авторъ такъ странно раскрасилъ свой проектъ. Этотъ красный цвѣтъ пьедестала очень сильно отдѣляетъ бронзовыя группы, чѣмъ много мѣшаетъ общей связи группъ съ пьедесталомъ, тѣмъ болѣе, что стороны пирамиды совершенно гладки — не даютъ пятенъ и тѣмъ какъ бы не связываютъ нижнихъ группъ съ верхнею главною фигурою, которая, хотя мы и сказали что очень проста и естественна, но желательно ее видѣть легче (не такой коренастой), чтó придаетъ болѣе изящества, чѣмъ и отличался Пушкинъ. Не смотря на только что высказанныя замѣчанiя, утверждаемъ, что этотъ проектъ вполнѣ достоинъ похвалы и дѣлаетъ честь автору.

Теперь приступимъ къ № 13, который положительно можетъ быть опаснымъ соперникомъ предъидущему по своей грандiозности, чрезвычайно вкусной техникѣ исполненiя и богатству фантазiи, хотя въ немъ уже нѣтъ той оригинальности въ общемъ, той самобытной простоты въ движенiяхъ фигуръ, той мысли въ композицiи, какъ въ № 12. Главная фигура представляетъ Пушкина закутаннаго въ альмавиву съ сложенными на крестъ руками. Какъ ни красива этa поза, особенно съ лѣваго профиля, но отъ нея вѣетъ чѣмъ–то театральнымъ. Намъ такъ и кажется, что это какой то актеръ желающiй представить поэта, которого главный характеръ байронизмъ, а не Александръ Сергѣевичъ Пушкинъ.

Фигура эта — на удлиненной четырехугольной пирамидѣ, укрѣпленной на четырехъ выступахъ, съ прислонившимися къ сторонамъ пирамиды группами мотивовъ изъ «Онѣгина", «Бopиca", «Полтавы" и «Золотой рыбки". Какъ ни подкупаетъ техника въ ихъ эскизномъ исполненiи, все–таки вы не можете простить въ ихъ движенiяхъ театральность и утрировку. Да и въ расположенiи этихъ группъ не мало симметричности. Посмотрите на «Пимена" съ «Гришкою Отрепьевымъ" и «Татьяну" съ «Евгенiемъ"! Почти одни движенiя. А симметричность въ линiяхъ движенiя, при такой близкой постановкѣ группъ, едва ли извинительна.

№ 14 представляетъ Пушкина сидящимъ задумавшись, а надъ нимъ муза играющая на лирѣ. Сидящая фигура очень удачна, чего нельзя сказать о музѣ. Взобще это скорѣе композицiя статуэтки — кабинетнаго украшенiя. № 15 — самый поэтичный и въ общемъ самый простой изъ проектовъ. Таже фигура Пушкина, значитъ и съ тѣми же недостатками что и въ № 13, т. е. театральна, утверждена на скалѣ, на лѣвомъ ycтупѣ которой расположилась играющая на лирѣ муза поэзiи, а по правой брошена гирлянда; все это очень мило и поэтично. Вы сразу отгадаете, что это памятникъ поэту, но какому изъ нихъ, ничто не подсказываетъ. Вотъ главный недостатокъ этой композицiи — въ ней нѣтъ ничего индивидуально относящагося къ тому поэту, которому памятникъ поставленъ. А намъ нужно проектъ памятника Александра Сергѣевича Пушкина, перваго русскаго народнаго поэта.

Итакъ, если пожелаютъ видѣть въ памятникѣ А. С. Пушкину въ композицiи оригинальность, простоту мысли, характеризующую самобытность поэта, то положительно только № 12 можетъ удовлетворить требованiю; если погонятся за красотой и техникой въ исполненiи, то № 13 будетъ оспаривать право быть выбраннымъ для сооруженiя. Вотъ все что мы можемъ сказать послѣ самаго безпристрастнаго, какъ намъ кажется, разбора всѣхъ проектовъ этого конкурса.

А.

_______

ОБЪЯВЛЕНIЕ.

ЛЮБИТЕЛЯМЪ ДУХОВНАГО ПѢНIЯ

РЕКОМЕНДУЕТСЯ НЕДАВНО ВЫШЕДШЕЕ

СОБРАНIЕ ДУХОВНЫХЪ СТИХОТВОРЕНIЙ

ПОДЪ НАЗВАНIЕМЪ

ПРИНОШЕНIЕ ПРАВОСЛАВНЫМЪ ХРИСТIАНАМЪ,

положенное на музыку для 4–хъ голосовъ Н. И. Зарембою; 2 тетради, заключающiя въ ceбѣ 24 пѣсни; цѣна каждой тетради 50 коп. Продается въ музыкальныхъ магазинахъ Юргенсона, въ С.–Петербургѣ (Большая Морская) и въ Москвѣ (на Петровкѣ).

Замѣтка. Хотя музыка написана для четырехъ голосовъ, но ее можно пѣть и однимъ голосомъ, причемъ музыка остальныхъ трехъ голосовъ будетъ служить акомпаниментомъ при помощи инструмента.

ВЫШЕЛЪ И ПРОДАЕТСЯ

«КУРСЪ НОВОЙ ИСТОРIИ”.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Сочиненiе Сергѣя Соловьева [автора «Исторiи Pocciи”].

Цѣна 1 р. 25 к.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) См. Василiя Великаго, первое каноническое посланiе къ Амфилохiю Иконiйскому. Канонъ I.

^*) Церковное подчиненiе не есть нацiональное или племенное, и самыя слова эти, принадлежащiя политическому языку и свѣтской дипломатiи, никогда не существовали и не произносились въ церкви Христовой. Нацiональное начало совершенно стушевывалось въ церкви подъ однимъ общимъ именемъ «православныхъ христiанъ», и если мы встрѣчаемъ укоренившимся въ обычаѣ названiе «греко–восточная», или просто «греческая церковь», то въ этомъ смыслѣ названiе «греческаго» служитъ синонимомъ «православнаго» и составляетъ отличiе и знакъ религiи болѣе, чѣмъ нацiональности.

^*) А тѣмъ болѣе санъ и власть экзарха.

^*) Г. редакторъ такъ положительно опредѣляетъ цифру болгарскаго народонаселенiя шестью миллiонами, тогда какъ по статистикѣ знаменитыхъ европейскихъ этнографовъ, если считать всѣхъ, говорящихъ на болгарскомъ языкѣ и находящихся въ Турцiи, Австрiи и Россiи, то число ихъ составитъ цифру только трехъ миллiоновъ семи сотъ пятидесяти семи тысячъ душъ. Но еще всѣ–ли племена, говорящiя по болгарски, дѣйствительно болгарскаго происхожденiя — это предоставляется рѣшить изслѣдованiямъ историковъ.

^*) Прав. Апостол. 74.

^**) Позвольте намъ сказать, что мы не можемъ вполнѣ и безусловно довѣрять свѣдѣнiямъ, сообщаемымъ вашимъ корреспондентомъ, на томъ основанiи, что въ этихъ свѣдѣнiяхъ, касавшихся до дѣлъ iерусалимскаго престола отъ начала и до послѣдняго времени, многое было передано въ крайне пристрастномъ и извращенномъ видѣ, что мы можемъ доказать однимъ простымъ переводомъ новаго регламента iерусалимскаго синода, который, не знаю почему, показался ему неправославнымъ.

^*) Этого именованiя никто не разумѣетъ иначе какъ въ смыслѣ ироническомъ.

Ред.

^**) Если правила вселенскихъ соборовъ не позволяютъ народу даже участвовать въ избранiи епископовъ, то какъ можетъ народъ самочинно устроить себѣ церковное управленiе? См. I вселенск. соборъ 4, — IV–го 28, — VII–го 3 — Помѣст. Антiох. соборн. 19, — Сардiйскаго 6, — Лаодiкiйскаго 5, 11, 23 и пр.

^*) То есть билетъ нa проѣздъ, — отъ слова квитанцiя.