№ 32 1873 6 Августа

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина", въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « .....5 »

« треть года. « « ..3 » « « .....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77 ВТОРОЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Наши желѣзнодорожныя язвы и ихъ значенiе относительно приплаты правительственныхъ гарантiй. В. Пелешевскаго. — Русскiе листки изъ за–границы. III. Вестминстерское аббатство. В. — Письма вольнодумца. VII. Отрывки изъ деревенскаго дневника. Мой ужасъ когда я его прочелъ. Петербуржецъ какъ идеалъ счастливаго человѣка. Что иногда онъ ceбѣ воображаетъ. Практическiй взглядъ на это воображаемое. Расчетъ судебныхъ слѣдователей и мировыхъ судей по уѣздамъ. Довольно ли ихъ или не хватаетъ? Иллюзiи. Шитое и крытое въ крестьянской жизни. Стеньки Разины и К°. Преступленiя. Пожаръ какъ свѣжее зрѣлище. О..... — Дневникъ писателя. XIV. Учителю. Ѳ. Достоевскаго. — О государственномъ долгѣ. IV. Шторха. — Экономическiя замѣтки. I. П. Б. — Критика и библiографiя. (Исторiя наукъ въ Германiи, т. XIII; Истopiя нѣмецкой философiи — Эдуарда Целлера Н. Страхова. Письма изъ Америки, М. Бутина; Письма объ Америкѣ и русскихъ переселенцахъ, Николая Славинскаго В–pa П–ча). — Изъ текущей жизни.

НАШИ ЖЕЛѢЗНОДОРОЖНЫЯ ЯЗВЫ И ИХЪ ЗНАЧЕНIЕ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРИПЛАТЫ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫХ ГАРАНТIЙ.

Громадное значенiе развитiя рельсовыхъ сообщенiй, при необъятныхъ пространствахъ нашего отечества, понятно всякому.

Ближайшее знакомство съ краемъ, до проведенiя желѣзной дороги и годъ спустя по открытiи движенiя, неоспоримо убѣждаетъ что рельсы — это самые могущественные проводники цивилизацiи, видимые и ощутительные для каждаго, слѣдовательно: самыя радикальныя доказательства торжества ума человѣческаго и просвѣщенiя.

Старообрядцы Войска Донскаго, считавшiе устройство огненныхъ колесницъ служенiемъ антихристу, преспокойно нынѣ сами ѣздятъ въ этихъ «дьявольскихъ колесницахъ” и мало по малу ихъ невѣжественный фанатизмъ прочно сглаживается. Видимая сила науки, дѣйствуя на личное убѣжденiе каждаго индивидуума на дѣлѣ, оказывается вразумительнѣе всякихъ словоизверженiй и преслѣдованiй.

Нашъ Царь освободитель, въ ряду безчисленныхъ благодѣтельныхъ реформъ, совершилъ могучее и наглядное преобразованiе Россiи, при которомъ тысячеверстныя разстоянiя словно не существуютъ и пробѣгаются съ быстротою и комфортомъ, чего и не снилось первому преобразователю, Петру Великому.

Но и этотъ благодѣтельный способъ распространенiя цивилизацiи не замедлилъ явить намъ жадныхъ эксплоататоровъ, которые, прикрываясь фирмою государственнаго сооруженiя желѣзныхъ дорогъ, высасываютъ не рѣдко народное благосостоянiе, на законномъ по видимому основанiи.

Каждая мѣстность можетъ быть признательна за проведенiе желѣзной дороги духу времени, правительству, земству (если земство добросовѣстно хлопочет объ этомъ), но менѣе всего концессiонеру, являющемуся обыкновенно изъ за тридевять губернiй облагодѣтельствовать только себя, на счетъ извѣстной мѣстности, ничуть не сочувствуя кореннымъ интересамъ этой мѣстности.

Первоначально какой нибудь (безсильный, но изобрѣтательный) человѣкъ дѣла набросаетъ эскизъ шансовъ на утвержденiе линiи и подноситъ этотъ эскизъ денежному тузу. Тузъ этотъ смекаетъ что концессiя пахнетъ миллiономъ, заинтересовывается не дѣйствительною перспективою направленiя линiи, а изложенною ему возможностiю исхлопотать концессiю.

Являются тотчасъ, въ сговорчивыхъ органахъ прессы, статьи по заказу, краснорѣчиво доказывающiя огромную пользу и перспективу предполагаемой линiи. Мало того, является цѣлый рядъ цифръ фиктивныхъ грузовъ, идущихъ, будто бы, ежегодно гужомъ по этой линiи (напр. грязе–царицынская, тамбовско–саратовская и др.). Далѣе, вырабатывается сочувствiе нужныхъ земствъ, или по крайней мѣрѣ нѣкоторыхъ лицъ въ земствахъ, могущихъ, всякими мѣрами, склонить земства эти къ сочувствiю въ образѣ гарантiи и ходатайства о линiи.

Идея за тѣмъ осуществляется, оставляя солидное кое что въ карманахъ концессiонера и его сотрудниковъ по выработкѣ концессiи, а злосчастные земцы плачутся.

Самые вожаки земскихъ голосовъ отлично понимаютъ всю фиктивность доказательствъ шансовъ линiи, но, въ виду личныхъ интересовъ, настойчиво и всячески убѣждаютъ земство въ несомнѣнныхъ выгодахъ отъ желѣзной дороги и въ томъ, что, при такихъ шансахъ линiи, гарантiя земства — это только номинальная форма, не болѣе. Неопытные, темные земцы вѣрятъ, а безгласные гласные отъ крестьянъ не смѣютъ супротивничать дать гарантiю. Болѣе сметливымъ и самостоятельнымъ землевладѣльцамъ наперсники контрагента на концессiю выводятъ громадную перспективу въ будущемъ и т. под.

Вожакамъ то этимъ легко ждать это будущее, т. е. журавля въ небѣ, получивши крупную синицу въ руки. Совсѣмъ не то говорятъ тѣ, съ которыхъ причитается солидный подесятинный сборъ на уплату дорогъ земской гарантiи, которая оказалась совсѣмъ не номинальною.

Контрагентъ–концессiонеръ, обладая силою капитала, всегда успѣваетъ найти себѣ въ средѣ земства подмогу, которая, за извѣстныя крохи его выгодъ, искусно подстраиваетъ земство и проводить дѣло къ требуемому знаменателю. Не рѣдко бывало у насъ (въ силу этой то подготовки земства, чрезъ ловкихъ дѣльцовъ) что сельскiя общества, землевладѣльцы и города отводили безплатно мѣста подъ станцiи желѣзныхъ дорогъ: дарили. Дарили бѣдныя общества миллiонеру, по незнанiю сущности дѣла.

Такiя безвозмездныя уступки концессiонеру покрывали, или почти покрывали обѣщанныя имъ благодарности вожакамъ земствъ, a de facto интересы земства и обществъ продавались.

За что же земству и мѣстности быть признательной особенно концессiонеру? Точно такъ же, только еще искуснѣе обходили правительство фиктивными доказательствами преимущества направленiя линiи и ежегодныя приплаты правительственныхъ гарантiй, по случаю малодоходности нашихъ желѣзныхъ дорогъ, служатъ весьма существеннымъ доказательствомъ вышеизложеннаго.

Повсемѣстныя жалобы на неисправность, неакуратность, произволъ на желѣзныхъ дорогахъ и всякie безпорядки (которыхъ сотая доля является только въ печати) даютъ право каждому, кто не совсѣмъ чуждъ общественнымъ интересамъ, сообщать прессѣ подмѣченное имъ, для искорененiя общаго зла.

Десятилѣтiе нашей желѣзнодорожной дѣятельности убѣждаетъ что разоблаченiе и радикальное излеченiе желѣзнодорожныхъ недуговъ путемъ оффицiальнымъ — просто безнадежно. Никто себѣ не врагь. Нашъ неуспѣхъ во многомъ можно объяснить недостаточностью контроля вообще, или предоставленiемъ его той же самой корпорацiи, что на дѣлѣ немыслимо.

Управляющiе желѣзными дорогами держатъ себя высоконачальственными сатрапами, а такое ихъ положенiе менѣе всего сподручно для наблюденiй за ошибками и злоупотребленiями по эксплоатацiи.

Если бы частные люди, непринадлежащiе къ желѣзнодорожной корпорацiи, но имѣвшiе дѣла съ нею, чаще и правдивѣе высказывали бы печатно подмѣченное; если бы редакцiи нашихъ органовъ печати были менѣе пристрастны къ интересамъ концессiонеровъ и помѣщали бы хоть четвертую часть получаемыхъ ими корреспонденцiй по желѣзнодорожной части, — было бы далеко не то.

Много ошибокъ, произвола было–бы преслѣдовано министерствомъ (потому что легче преслѣдовать, чѣмъ доискиваться недостатковъ среди своей же корпорацiи), и наши желѣзнодорожные съѣзды, хоть изъ приличiя, обратили бы вниманiе на печатное слово, отданное на судъ общественнаго мнѣнiя.

Выходитъ на дѣлѣ далеко не то. Сдержанность многихъ редакцiй относительно нашихъ нѣкоторыхъ желѣзнодорожныхъ фирмъ, свидѣтельствуетъ о явномъ равнодушiи ихъ къ интересамъ общества, даже болѣе.

Не рѣдко статьи, въ интересахъ правительства, по желѣзнодорожному дѣлу, приносятся въ жертву этой сдержанности и остаются въ редакцiяхъ подъ спудомъ. «Сюжетъ, видите ли, не совпадаетъ съ направленiемъ органа". Причина, по видимому, самая легальная. И волкъ сытъ и овцы цѣлы.

До сихъ поръ всѣ помышленiя нашихъ капиталистовъ, желѣзнодорожныхъ строителей–концессiонеровъ блуждаютъ кругомъ новыхъ концессiй, а къ дѣлу самой эксплоатацiи относятся они вяло, пассивно, словно цѣль желѣзныхъ дорогъ — не успѣхъ движенiя по нимъ, а исключительно одно только сооруженiе ихъ.

Конечно, отъ постройки желѣзной дороги результаты являются гораздо скорѣе; экономiя выжимается гораздо проще, не требуя особенной головоломности, а только нѣкую практичность въ современномъ ея пониманiи, не стѣсняясь совѣстливостiю.

Постройка одной изъ южныхъ желѣзныхъ дорогъ убѣждаетъ что можно у насъ въ Россiи приступить къ капитальной работѣ постройки 540 верстъ рельсоваго сообщенiя съ самыми ничтожными, сравнительно, затратами. Подрядчики расхватаютъ работы, не получая задатковъ, напротивъ — представивъ еще 5 проц. со всей подрядной суммы обезпеченiя. Они же, на свои собственныя средства, выставятъ къ веснѣ и рабочихъ, и матерiалы, и цѣлый май мѣсяцъ будутъ работать, не требуя ни копѣйки денегъ. Далѣе, концессiонеръ, или npaвленiе дороги, обязуется высылать подрядчикамъ деньги къ концу каждаго мѣсяца, въ количествахъ согласно полученныхъ ими квитанцiй.

Обыкновенно къ концу мая концессiонеръ уже имѣетъ инспекторскую квитанцiю, натянутую до нельзя, по которой и получаетъ солидный кушъ, въ счетъ облигацiоннаго капитала дороги; этими деньгами удовлетворяет по квитанцiямъ подрядчиковъ, но удовлетворяетъ далеко не сполна, благо сходитъ это нарушенiе контракта безнаказанно.

Собранные съ подрядчиковъ залоги образуютъ солидный фондъ, подъ залогъ котораго можно взять ссуду и заказать подвижной составъ. Спрашивается: на чьи деньги и кредитъ въ сущности строится желѣзная дорога?

На совокупности наличныхъ и кредита дробныхъ подрядчиковъ и облигацiонный капиталъ; ничуть не на капиталъ строителя дороги концессiонера.

Стоитъ только концессiонеру прiискать себѣ достойнаго наперсника, способнаго служить олицетвореннымъ прессомъ, — такая личность подберетъ уже себѣ сотрудниковъ и... машина готова.

Прессъ этотъ дѣлается обыкновенно директоромъ правленiя строющейся дороги, управляющимъ конторою и всѣми дѣлами сооруженiя. Все въ одномъ лицѣ, само себя контролирующемъ.

И жметъ онъ безъ застѣнчивости всѣхъ и вся, кто непосредственно затратилъ трудъ и капиталъ въ самое производство работъ. Несправедливость, произволъ безнаказанно свирѣпствуютъ по всей линiи; экономiя выжимается путемъ слёзъ, голода и разоренiя, а праведный строитель умываетъ руки, прикидываясь неповиннымъ въ крови тружениковъ дороги.

Процессъ такихъ выжиманiй даетъ строителю въ самое короткое время блестящiе результаты: разоренные труженники идутъ по мiру, а на строителя находитъ стихъ гуманности: дѣлаются жертвы для очищенiя совѣсти, стяжающiя ему славу, почетъ и регалiи.

И капиталы нажиты и невинность соблюдена!

Проще и вѣрнѣе ужь ничего и быть не можетъ. Сотни разоренныхъ по всему протяженiю новопостроенной дороги проклинаютъ строителя ея и вспоминаютъ о времени ея сооруженiя, какъ о нашествiи Батыя съ полчищами еврейскаго происхожденiя.

Выходитъ только нѣсколько счастливцевъ, которымъ съ дѣтства далась ариѳметика, особливо четвертое правило ея.

Строитель не только не хочетъ принять участiе въ убыткахъ, но не можетъ даже и видѣть обиженныхъ разсчетомъ на работахъ у него, а прессъ удостоенъ солидной позолоты и тотчасъ получаетъ новую практику въ томъ же родѣ. Жметъ онъ искусно; выжимаетъ много, чисто, ограждаясь законностью; нервы у него крѣпки, совѣсть въ отпуску — значитъ дорогой спецiалистъ желѣзнодорожнаго дѣла.

Но и такiе генiальные спецiалисты, составляющiе собою крупную болячку нашего желѣзнодорожнаго дѣла, оказываются несостоятельными въ дѣлѣ усовершенствованiя эксплоатацiи.

Въ дѣлѣ постройки дороги эксплоатируется общество тружениковъ; по эксплоатацiи — правительство и земства, дающiя гарантiи. Строители нашихъ дорогъ (они же большею частью акцiонеры и предсѣдатели въ правленiяхъ этихъ дорогъ) не хотятъ понимать что правительство, гарантируя дорогу, заявляетъ готовность матерiально участвовать, обезпечить миллiонное предпрiятiе, для привлеченiя капиталовъ на полезное государственное сооруженiе.

Эксплоатировать это довѣрiе и участiе правительства и неглижировать въ дѣлѣ извлеченiя возможной доходности отъ эксплоатацiи, а тѣмъ болѣе путать обязательные по концессiи расходы съ расходами по эксплоатацiи и этой путаницею и небрежностью выжимать правительственную гарантiю — далеко уже не гражданская доблесть со стороны строителя (онъ же и предсѣдатель общества акцiонеровъ дороги).

Всѣ наши новыя желѣзныя дороги даютъ все–таки доходы; но куда идутъ они?

Расходы на содержанiе желѣзнодорожнаго по эксплоатацiи штата, ремонтъ и проч. поѣдаютъ всю доходность.

Мастерскiя, по гарантированнымъ линiямъ, выводятъ по табелямъ и отчетамъ громадныя цифры расходовъ, относящихся чуть ли не къ дополненiю подвижнаго состава, согласно концессiи, а не ремонту его.

При принятiи дороги министерствомъ и открытiи движенiя передаются обыкновенно строителемъ правленiю эксплоатацiи мелочныя недодѣлки (часто на сотни тысячъ). Окончанiе этихъ недодѣлокъ, производясь изъ доходовъ эксплоатацiи, страшно ослабляетъ итогъ выручки. По сведенiи итоговъ, дѣлается приплата необходимо подлежащей правительственной гарантiи. Гарантiю эту платитъ правительство, а все ли сполна по концессiи выставлено строителемъ дороги? — это еще вопросъ.

За что же эти миллiоны правительственной гарантiи ежегодно приплачиваются?

Строитель–предсѣдатель, путемъ атой хитросплетенной запутанности счетовъ между постройкой желѣзной дороги и эксплоатацiей, будучи нѣсколько въ неловкомъ положенiи передъ чинами эксплоатацiи, контролируетъ и смотритъ на все сквозь пальцы, бьетъ прямо на гарантiю, а тамъ.... тишь да гладь, да Божья благодать.

Есть у насъ нѣсколько предсѣдателей и директоровъ въ правленiяхъ желѣзныхъ дорогъ, какихъ дай Богъ больше, но такихъ два–три и обчелся, a ужь какъ только самъ строитель дороги предсѣдательствуетъ въ правленiи — значитъ: темна вода въ облацѣхъ.

Въ штатахъ эксплоатацiи, гдѣ только строитель предсѣдателемъ правленiя, числится множество директоров–грацiялистовъ, занимающихъ мѣста и получающихъ оклады по нѣскольким дорогам. И живутъ себѣ эти многоталантные директора въ столицахъ припѣваючи, подписываютъ протоколы не читая, не посѣщая спецiально линiи; часто не знаютъ даже отчетливо по какимъ мѣстностямъ пролегаетъ дорога гдѣ они директорствуютъ.

Должности эти, такой важности для эксплоатацiи, даются строителемъ–предсѣдателемъ или родственникамъ его, или лицамъ по своему положенiю и связямъ споспѣшествовавшимъ полученiю гарантiи, не разбирая ихъ способностей, годности и знакомства съ коммерческимъ и желѣзно–дорожнымъ дѣломъ.

Такимъ образомъ есть директора въ правленiяхъ желѣзныхъ дорогъ, проведшiе всю свою жизнь въ оргiяхъ, кутежахъ, картёжной игрѣ, спецiально изучившiе фирмы Гордона, Елисѣева и проч., но... не болѣе того. Другiе, прослужившiе весь свой вѣкъ въ полицейской службѣ, которая едва–ли xoрошо подготовляла людей къ желѣзнодорожной дѣятельнocти. Третьи — пансiонеры безгласные, награжденные теплымъ мѣстечкомъ, за содѣйствiе по отчужденiю земель, при проведенiи линiи и т. п.

Большая часть этихъ директоровъ не имѣла въ своей жизни никакихъ отправокъ грузовъ по желѣзной дорогѣ (кромѣ багажа), слѣдовательно не знаетъ положительно существующихъ желѣзнодорожныхъ порядковъ и безпорядковъ. Не производили они никакихъ работъ по желѣзнымъ дорогамъ, ни другихъ какихъ либо коммерческихъ дѣлъ; не получили почти никакого образованiя и подготовки къ желѣзнодорожной дѣятельности.

На содержанiе этихъ невинныхъ виновниковъ малодоходности нашихъ желѣзныхъ дорогъ, изъ выручки эксплоатацiи, расходуются ежегодно десятки тысячъ и суммы эти затрачиваются, будто спецiально на то, чтобы потворствовать выводамъ ежегодно сотней тысячъ въ расходъ фиктивный, или совершенно непроизводительный; ибо какой же можетъ быть контроль эксплоатацiи чрезъ такихъ директоровъ?

Правительственная гарантiя все тормозитъ. Развитiе дѣятельности желѣзныхъ дорогъ (которое послѣдовало бы непремѣнно, если бы строители не уповали на гарантiи) подняло–бы кредитъ ихъ, дивидентъ и цѣну акцiй; усилило–бы вѣpy капиталистовъ въ успѣхъ нашего желѣзнодорожнаго дѣла, которое въ настоящее время прiобрѣло, по многимъ линiямъ, крайне невыгодный авторитетъ. Развитiе это дало–бы наконецъ самому правительству возможность смѣлѣе поощрять распространенiе рельсоваго сообщенiя чрезъ пустыни и дебри нашего обширнаго отечества.

Богатыя отдаленныя окраины Россiи (напр. Сибирь), имѣющiя безотлагательную надобность скорѣе соединиться рельсовымъ путемъ съ централизацiей государственнаго правленiя, съ величайшею медленностью двигаютъ свои завѣтныя стремленiя. Жалкая выручка гарантированныхъ дорогъ тормозитъ дальнѣйшее распространенiе нашей отечественной желѣзнодорожной сѣти.

На дѣлѣ выходитъ что гарантiи поощряютъ безпечность и равнодушiе акцiонеровъ (большею частью одного строителя); что строитель находитъ гораздо удобнѣе и проще получить дивидентъ въ видѣ гарантiи, чѣмъ излишне себя утруждать, т. е. та же система выжиманiй — только видоизмѣненная.

Рано иди поздно, а придетъ пора, когда правительство не удовлетворится оффицiальнымъ поверхностнымъ контролемъ, соскучившись платить ежегодно 6, 7 миллiоновъ гарантiи совершенно напрасно. И вмѣшается оно круто въ дѣла эксплоатацiи, при помощи частной, не служебной иницiативы, и это будетъ самымъ рацiональнымъ толчкомъ для беззаботныхъ владѣльцевъ акцiй гарантированныхъ дорогъ.

Въ глазахъ товароотправителей наши желѣзныя дороги до сихъ поръ еще не заслужили довѣрiя. Полученiе вагоновъ, оплаченныхъ впередъ, подлежит не рѣдко вторичному темному тарифу. Дивидентъ мизеренъ до крайности и впереди полнѣйшее унынiе гарантировавшихъ желѣзную дорогу земствъ (напр. саратовскаго, борисоглѣбскаго и др.). Шальная поспѣшность при постройкѣ дороги отзывается въ самой ея технической части. Окончанiе земляныхъ работъ позднею осенью, при наступленiи морозовъ, даетъ печальные результаты при самомъ движенiи съ наступленiемъ весны (напр. по саратовской и к.–х.–азовской и т. д.). Является необходимымъ спѣшный, дорогой и крупный ремонтъ пути, съ первыхъ мѣсяцевъ открытiя дороги.

Въ этой поспѣшности интересы строителя дороги дiаметрально противуположны интересамъ лицъ, производящихъ работы съ подрядовъ. Администрацiя строителя налегаетъ на поспѣшность, которая парализируетъ всѣ расчеты подрядчиковъ. Зa все приходится платить въ три–дорога, лишь бы шло дѣло скорѣй и скорѣй.

Гг. начальники участковъ, въ угарѣ соревнованiя, торопятся, соблюдая исключительно интересы строителя, сладостно мечтая о премiяхъ, жетонахъ и новыхъ кондицiяхъ по новой концессiи у того же концессiонера.

Полученiе ими жалованiя отъ строителя ставитъ ихъ въ совершенно зависимое положенiе отъ его воли и каприза. Люди получившiе спецiальное образованiе по инженерной части, дѣлаются слугами невѣжественнаго эксплоататора, и далеко не представителями отъ министерства, наблюдающими за техническою частью при постройкѣ дороги.

Матерiализмъ колеблетъ въ нихъ научную точку взгляда, суля, въ короткое время желѣзнодорожной горячки, обезпечить будущее. Боязнь опалы въ глазахъ строителя, или его наперсника, не рѣдко заставляетъ ихъ допускать многое, или недопускать, — какъ угодно наперснику строителя — директору правленiя и самому строителю. Является или безмѣрная строгость и педантизмъ къ однимъ, или «пагубное подчиненiе въ видахъ утилитарныхъ” — другимъ...

Все это сказывается въ итогахъ правительственныхъ и земскихъ гарантiй, въ расходахъ на ремонтъ дороги, а часто и на главахъ невинныхъ пассажировъ.

Задержки въ движенiи, по случаю частыхъ исправленiй, дискредитируютъ дорогу. Прiемъ въ желѣзнодорожный по эксплоатацiи штатъ еле–грамотныхъ евреевъ, или покровительствуемыхъ бѣлоручекъ — баричей, вмѣсто дѣльныхъ и способныхъ людей; подобострастiе однихъ служащихъ по эксплоатацiи къ другимъ, у кого сильнѣй протекцiя; одинаковое спасибо протежированной бездарности и трудолюбивой акуратности; таинственныя вымогательства, притѣсненiя, капризы; безнаказанный произволъ фаворитовъ строителя; отсутствiе органа печати, который бы не замедлилъ предать гласности всякое сообщенiе о вкравшихся злоупотребленiяхъ, — вотъ причины, по которымъ въ многочисленныхъ пунктахъ желѣзнодорожной администрацiи кроются зародыши малодоходности нашихъ желѣзныхъ дорогъ.

Результаты и равнодушiе ко всему этому ложатся тяжело на общество потребителей желѣзныхъ дорогъ, земства, а еще болѣе тяжело и несправедливо на государственный фондъ, ассигнованный для уплаты гарантiй.

Строитель–предсѣдатель проѣдетъ, отъ времени до времени, на экстренномъ поѣздѣ, какъ гордый трiумфаторъ, за полученiемъ дани возмущающаго подобострастiя и лести; облагодѣтельствуетъ кого изъ служащихъ, или уничтожитъ, — смотря по тому какъ его настроятъ фавориты. Контроль эксплоатацiи, при отдаленности правленiя9 äîðîãè въ С.–Петербургѣ и чрезъ смиренныхъ директоровъ, — просто кукольная комедiя; управляющiй дорогой — сатрапъ. Все это вмѣстѣ взятое не даетъ и не обѣщаетъ впереди усовершенствованiя эксплоатацiй. Да и къ чему хлопотать объ этомъ? Придетъ конецъ года, сочинятъ (а не составятъ) отчеты; выведутъ итоги недочетовъ и, — хорошо–ли, дурно–ли велась эксплоатацiя, казна богата, концессiя своему слову вѣрна, ergo: дивидентъ на aкцiи обезпеченъ.

Изложенiе закулисной стороны прiемовъ нашихъ нѣкоторыхъ строителей можетъ служить обществу, земствамъ и правительству искреннимъ указанiемъ пунктовъ, гдѣ ошибки болѣе всего возможны.

В. Пелешевскiй.

Москва 1873 года.

___________

РУССКIЕ ЛИСТКИ ИЗЪ–ЗА ГРАНИЦЫ.

III.

Вестминстерское аббатство.

Въ Лондонѣ на всякомъ шагу встрѣчаешь явленiя и учрежденiя исполненныя величайшаго интереса; но ничто не приковываетъ моего вниманiя, ничто не возбуждаетъ мысли и воображенiя такъ, какъ Вестминстерское аббатство. Едва ли найдется въ числѣ европейскихъ храмовъ другой подобный, въ которомъ соединялось бы столько историческихъ воспоминанiй и который служилъ бы такимъ полнымъ выраженiемъ нацiональной исторiи. Впрочемъ между храмами эта церковь занимаетъ совершенно особое мѣсто. Это скорѣе палладiумъ исторiи, нежели храмъ посвященный богослуженiю, и въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, для сторонняго посѣтителя, мало мѣста тому цѣльному религiозному впечатлѣнiю, которое овладѣваетъ душою въ знаменитыхъ соборныхъ храмахъ Европы. Красота стараго готическаго стиля и во внѣшнемъ видѣ древняго зданiя и во внутренней отдѣлкѣ — несравненная; но и въ этомъ отношенiи архитектура храма дѣйствуетъ на душу иначе чѣмъ въ старыхъ готическихъ соборахъ Германiи, Францiи и той же Англiи: тамъ чувство уносится вверхъ, подъ высокiе стрѣльчатые своды, разомъ сосредоточиваясь подъ влiянiемъ общаго цѣльнаго впечатлѣнiя. Здѣсь нѣтъ возможности, при самомъ входѣ въ храмъ, обнять его разомъ и принять съ разу цѣльное впечатлѣнiе. Надобно переходить изъ одной части храма въ другую; но каждая, сама по себѣ, такъ прекрасна, всѣ вмѣстѣ такъ соотвѣтствуютъ между собою характеромъ архитектуры, что впечатлѣнiе остается у зрителя цѣльное, глубокое, полное. Притомъ весь храмъ есть огромное кладбище и громадный памятникъ исторiи многихъ столѣтiй. Часовни его наполнены гробницами старыхъ королей Англiи, стѣны его покрыты, точно гнѣздами, памятниками и бюстами напоминающими множество великихъ именъ съ которыми съ дѣтства сжилось воображенiе.

Когда я въ первый разъ обошелъ этотъ храмъ, мною овладѣло неиспытанное до тѣхъ поръ чувство, которое можно пожалуй назвать чувствомъ восторга историческаго и эстетическаго. Я думалъ что это дѣйствiе перваго впечатлѣнiя; но вернувшись въ Лондонъ черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того, убѣдился въ томъ что первое впечатлѣнiе не обмануло меня: съ каждымъ разомъ оно становилось глубже и полнѣе и влекло снова и снова — къ тому же мѣсту. Цѣлые часы можно проводить въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, любуясь его подробностями, осматривая памятники, отдыхая по долгу въ томъ или другомъ углу, съ историческою думой. Такъ здѣсь тихо и уютно любоваться и думать.

Въ праздничный день прiятно быть въ Вестминстерскомъ аббатствѣ на утреннемъ богослуженiи, которое совершается съ особенною торжественностью. Поетъ — и поетъ прекрасно большой хоръ учениковъ второй Вестминстерской школы; служитъ часто самъ деканъ Вестминстерскiй, знаменитый Стенли, и говоритъ краснорѣчивую проповѣдь. Служебникъ англиканской церкви составленъ очень хорошо, съ сохраненiемъ многихъ древнихъ молитвъ, которыя произносятся или служащимъ, отъ лица собранiя, или всѣмъ собранiемъ; общимъ хоромъ поются гимны на извѣстные напѣвы, съ аккомпаниментомъ органа, который даетъ тонъ пѣнiю. Утреннее богослуженiе начинается общимъ исповѣданiемъ грѣховъ, которое произносится всѣмъ собранiемъ, на колѣняхъ, по печатной формулѣ; за тѣмъ слѣдуетъ общее отпущенiе грѣховъ произносимое священнослужителемъ. Потомъ всѣ читаютъ молитву Господню, служащiй произноситъ возгласы и молитвы, въ родѣ нашихъ ектенiй, на которыя народъ отвѣчаетъ — не хоромъ, а общею скороговоркой; читаются или поются псалмы и другiя молитвы, прерываемыя очередными чтенiями изъ Ветхаго и Новаго Завѣта; поются гимны и «Тебе Бога хвалимъ". Все это совершается въ тишинѣ и невозмутимомъ порядкѣ, съ соблюденiемъ всевозможнаго благоговѣнiя, чтó производитъ самое благопрiятное впечатлѣнiе на сторонняго посѣтителя. Но православный не можетъ не замѣтить что это богослуженiе, при всей своей стройности, крайне однообразно, холодно, сухо. Необходимымъ, существеннымъ дополненiемъ къ нему служитъ проповѣдь; но кому случалось часто посѣщать англиканскiе храмы въ городахъ и въ деревняхъ, тотъ конечно согласится что проповѣдь по большей части мало служитъ къ оживленiю богослуженiя. Талантливые проповѣдники составляютъ здѣсь, какъ и повсюду, исключенiе; но безъ проповѣди нельзя обойтись, и проповѣди, въ массѣ, крайне вялы, скучны, однообразны, наполнены повторенiями и натянутыми фразами. Притомъ онѣ непомѣрно длинны, и не диво что многiе дремлютъ, въ ожиданiи конца, но всѣ остаются въ церкви до конца, подчиняясь безропотно установленному порядку.

Въ большомъ соборѣ, каковъ Вестминстерскiй, прiятнѣе всего иновѣрцу присутствовать на богослуженiи еще и потому, что здѣсь свободнѣе доступъ къ мѣстамъ, и возможно всякому приходящему сѣсть гдѣ вздумается; слѣдовательно нѣтъ того распредѣленiя людей по мѣстамъ, которое такъ непрiятно поражаетъ иновѣрца въ англиканскихъ церквахъ. Православному же человѣку рѣшительно невозможно свыкнуться съ этимъ обычаемъ, составляющимъ по истинѣ позоръ для церкви, въ которой онъ водворился. Странно представить себѣ что здѣсь мѣста въ церкви покупаются. Когда мнѣ въ первый разъ захотѣлось, въ праздничный день, пойти въ церковь, въ одномъ провинцiальномъ городѣ, я съ удивленiемъ прочелъ въ мѣстной газетѣ объявленiе, что для полученiя мѣста въ церкви постороннiе могутъ обращаться къ такому то лицу. Я долженъ былъ заплатить за свое мѣсто шиллингъ. Какъ же ходить въ церковь бѣднымъ людямъ? Конечно бѣднымъ людямъ тяжело повсюду, особенно въ Англiи, гдѣ все приведено въ денежную мѣру; но какъ понять, что таже денежная мѣра прилагается и къ церкви. Въ церковь не пустятъ безъ денегъ, а если и пустятъ, то дадутъ понять что дѣлаютъ снисхожденiе къ бѣдности. Повсюду гдѣ установлена плата за мѣста въ церкви, объявляется обыкновенно, что для бѣдныхъ оставлено столько–то мѣстъ, конечно на послѣднихъ скамьяхъ. Но разумѣется никому не желательно — и въ церкви менѣе чѣмъ гдѣ либо — попасть оффицiально въ разрядъ бѣдныхъ. Такой порядокъ — обыкновенный въ здѣшнихъ церквахъ: безденежный доступъ къ мѣстамъ составляетъ исключенiе Но и въ такомъ случаѣ доступъ къ мѣстамъ никакъ нельзя еще признать свободнымъ. Мѣста въ церкви большею частью присвоены тому или другому лицу или семейству. У входа въ церковь стоитъ обыкновенно церковникъ (beadle) со строгимъ и важнымъ видомъ. Его дѣло — и можетъ быть интересъ его — разсаживать по мѣстамъ и наблюдать за тѣмъ чтобы всякiй сидѣлъ тамъ гдѣ слѣдуетъ. Вы вошли въ церковь и садитесь на первое свободное мѣсто. Если церковь пуста, можетъ быть и оставятъ васъ въ покоѣ; но это рѣдко случается. Къ вамъ подходитъ строгiй церковникъ, и спрашиваетъ: есть ли у васъ мѣсто? Конечно, сидя на мѣстѣ произвольно занятомъ, не знаешь что ему отвѣтить. Тогда онъ подыметъ васъ и поведетъ за собою куда ему вздумается, а иногда два раза заставитъ васъ перемѣнить мѣсто, не смотря на то что въ церкви много мѣстъ незанятыхъ.

Когда спрашиваешь — на какой же предметъ и въ чью–же пользу собираются деньги? — вамъ отвѣчаютъ что сборъ производится въ пользу церкви, на покрытie долга по случаю ея построенiя или отдѣлки и снабженiя, наконецъ на содержанiе причта. Весьма многiя церкви не штатныя, съ присвоеннымъ причту доходомъ или содержанiемъ, но приписныя, и пасторъ содержится на счетъ жалованья платимаго ему настоящимъ хозяиномъ главной церкви или на счетъ сбора за мѣста. Впрочемъ, на чтó бы ни употреблялся этотъ сборъ, онъ во всякомъ случаѣ дѣло постыдное.

Ни въ чемъ такъ явственно какъ въ церкви не ощущается различiе между общественнымъ духомъ и складомъ англо–саксонскаго и, напримѣръ, русскаго племени. Въ англiйской церкви, сильнѣе чѣмъ гдѣ либо является у русскаго человѣка такая мысль: много здѣсь хорошаго, но все–таки — какъ я радъ что родился и живу въ Россiи. У насъ въ церкви можно забыть обо всѣхъ сословныхъ и общественныхъ различiяхъ, отрѣшиться отъ мipcкагo положенiя, слиться совершенно съ народнымъ собранiемъ, передъ лицомъ Бога. Наша церковь большею частью и создана на всенародныя деньги, такъ что рубль отъ гроша различить невозможно; во всякомъ случаѣ, церковь наша есть всенародное дѣло и всенародное достоянie. Отъ того она всѣмъ намъ вдвое дороже, что входя въ нее, послѣднiй нищiй чувствуетъ совершенно такъ–же какъ и первый вельможа, что это его церковь. Церковь — единственное мѣсто (какое счастье что у насъ есть такое мѣсто!) гдѣ послѣдняго бѣдняка въ рубищѣ никто не спроситъ: зачѣмъ ты пришелъ сюда и кто ты такой? гдѣ богатый не можетъ сказать бѣдному: твое мѣсто не возлѣ меня, а сзади.

Здѣсь — войдите въ церковь, посмотрите на церковное собранiе. Оно благоговѣйно, оно можетъ быть торжественно; но это собранiе лэди и джентльменовъ, изъ которыхъ каждое лицо имѣетъ свое мѣсто, ему особливо присвоенное; а богатые люди и знатные въ своемъ околоткѣ — имѣютъ мѣста отдѣленныя и украшенныя, точно ложи. Можно–ли, со стороны глядя, удержаться отъ мысли что церковное собранiе здѣсь лишь видоизмѣненiе общественнаго собранiя, и что въ немъ есть мѣсто только такъ называемымъ въ обществѣ «порядочнымъ людямъ"? Bсѣ вмѣстѣ молятся, по своимъ книжкамъ, но какъ у каждаго въ рукахъ своя книжка, такъ видно что каждый желаетъ быть и передъ Богомъ — самъ по себѣ, не теряя своей индивидуальности. Говорятъ что въ послѣднiе 20—30 лѣтъ совершилась еще въ этомъ отношенiи замѣтная перемѣна; мѣста въ церквахъ большею частью открытыя, т. е. не отгороженныя на глухо, и доступъ къ нимъ сталъ свободнѣе чѣмъ прежде; а въ прежнее время, особливо въ провинцiи, и мѣста въ церквахъ устраивались закрытыми или отдѣленными стойками, такъ чтобы владѣлецъ каждаго мѣста могъ молиться спокойно, уединенно, не смущаясь никакимъ сосѣдствомъ. Какъ ясно отражается въ этомъ расположенiи церковномъ исторiя здѣшняго феодальнаго общества, и самая исторiя здѣшней церковной реформы! Nobility и gentry составляютъ все, и все ведутъ за собою, потому что всѣмъ обладаютъ и все къ себѣ притягиваютъ. Все должно быть куплено или взято съ бою, даже право имѣть мѣсто въ церкви. Самое священнослуженiе — есть право извѣстнаго рода, полагаемое въ цѣну. Мѣста пасторскiя, съ правомъ на извѣстный доходъ или окладное содержанiе, составляютъ въ Англiи принадлежность вотчиннаго права, патронатства, и выборъ на мѣсто составляетъ достоянiе — или частныхъ землевладѣльцевъ, или короны, въ силу не столько государственнаго, сколько феодальнаго владѣльческаго права. Отъ того и пасторъ, посреди народа, независимо отъ народа назначенный и независящiй отъ народа въ своемъ содержанiи, является среди народа тоже въ видѣ князя, свыше поставленнаго. Церковная должность прежде всего представляется привиллегiей (preferment) и достоянiемъ; и стыдно сказать: это достоянiе служитъ предметомъ торга. Мѣста главныхъ священниковъ (incumbents) могутъ быть сдаваемы за извѣстную цѣну сложенную изъ капитализацiи дохода, такъ же какъ сдаются мѣста стряпчихъ, нотарiусовъ, маклеровъ и т. п. Въ любой англiйской газетѣ, въ особомъ отдѣлѣ объявленiй о такъ называемыхъ preferments, вы встрѣтите рядъ предложенiй купить мѣсто священника съ описанiемъ доходныхъ статей: расхваливается мѣсто съ его удобствами для жизни, описывается домъ, мѣстоположенiе, означается доходъ и предлагается цѣна съ предувѣдомленiемъ что нынѣшнiй incumbent старъ, такихъ–то лѣтъ, и вѣроятно недолго будетъ пользоваться своимъ положенiемъ. Для переговоровъ указано обращаться туда–то. Въ Лондонѣ издается даже особенный ежемѣсячный журналъ («The Church preferment register") съ подробнымъ описанiемъ всѣхъ статей, угодiй и доходовъ каждаго мѣста, для свѣдѣнiя и расчета желающихъ получить его за извѣстную сумму. Въ послѣднемъ iюльскомъ нумерѣ помѣщено до 170 такихъ описанiй.

Говорятъ что въ политическомъ смыслѣ благодѣтельно когда всякое право, личное или общественное, достается не иначе какъ съ бою. Можетъ быть всякое иное, только никакъ не право на молитву общественную въ церкви. Не мудрено что совѣсть общественная не можетъ удовлетвориться такимъ церковнымъ устройствомъ, и что Англiя, — страна установленной государственной церкви, классическая страна ученаго богословiя и пренiй о вѣрѣ, — стала со времени реформы страною диссèнтеровъ всякаго рода. Религiозная и молитвенная потребность въ массѣ народной, не находя себѣ мѣста и удовлетворенiя въ установленной церкви, стала искать исхода въ вольныхъ самоуставныхъ церковныхъ собранiяхъ и въ разнообразныхъ сектахъ. Дѣленiе церковнаго обряда здѣсь непомѣрное между жителями самаго незначительнаго мѣстечка. Самая установленная церковь дѣлится на три партiи, и сторонники каждой изъ нихъ (такъ называемые Высокой, Низкой и Широкой церкви) имѣютъ обыкновенно свою церковъ и не ходятъ въ чужую. Въ небольшой деревнѣ, гдѣ я живу теперь, и гдѣ не болѣе 500 человѣкъ постояннаго населенiя, существуютъ три церкви англиканскiя и, кромѣ того, три церкви методистовъ трехъ разныхъ толковъ, которые, различаясь въ очень тонкихъ и капризныхъ подробностяхъ, отрѣшаются отъ общенiя между собою. Особливая церковь — для первоначальныхъ или Веслеевыхъ методистовъ, потомъ для конгрегацiонистовъ, потомъ для такъ называемыхъ библейскихъ христiанъ: послѣднiе тѣже методисты, но отдѣлились нѣсколько лѣтъ тому назадъ только изъ–за того что полагаютъ, въ несогласiи съ прочими, невозможнымъ имѣть женатыхъ въ званiи церковныхъ евангелистовъ. Вотъ сколько церквей — и капитальныхъ, красивыхъ и обширныхъ церквей въ одной деревнѣ! Всѣ эти секты и собранiя отличаются особенностями вѣроученiй, иногда очень тонкими и капризными, или совсѣмъ дикими; но помимо догматическихъ разностей, во всѣхъ выражается одно и тоже стремленiе къ вольной, всенародной церкви, и многiя изъ нихъ проникнуты ожесточенною ненавистью къ установленной церкви и къ ея служителямъ. Кромѣ отдѣльныхъ сектъ посреди самой установленной церкви образовалась издавна многочисленная партiя во имя вольнаго церковнаго общенiя — free church movement. Частные люди и отдѣльныя общества употребляютъ свои средства для доставленiя простому народу возможности участвовать въ богослуженiи: для этого приходится строить отдѣльныя церкви, или нанимать отдѣльныя помѣщенiя, театры, сараи, залы и т. п. Все это движенiе произвело уже ощутительную реакцiю въ обычаяхъ самой установленной церкви, побудивъ ее шире раскрыть свои двери. Но не странно ли что здѣсь приходится брать съ бою то, что у насъ отъ начала вольно какъ воздухъ которымъ мы дышемъ?

Какъ часто случается у насъ въ Pocciи слышать странныя рѣчи объ нашей церкви отъ людей бывавшихъ за–границей, читавшихъ иностранныя книги, любящихъ судить красно съ чужаго голосу, или просто отъ людей наивныхъ, которые увлекаются идеальнымъ представленiемъ мимо дѣйствительности. Эти люди не находятъ мѣры похваламъ англиканской или германской церкви и англиканскому духовенству, не находятъ мѣры осужденiя нашей церкви и нашему духовенству. Если вѣрить имъ — тамъ все живая дѣятельность, а у насъ мертвечина, грубость и сонъ. Тамъ дѣла, a у насъ голая обрядность и бездѣйствiе. Не мудрено что многie говорятъ такъ. Между людьми ведется что по платью встрѣчаютъ человѣка. Говорятъ: по уму провожаютъ; но чтобъ узнать умъ и почувствовать духъ, надо много присмотрѣться и поработать мыслью, а по платью судить не трудно. Составишь себѣ готовое впечатлѣнiе и такъ потомъ при немъ и останешься. Притомъ есть много людей, для которыхъ первое дѣло, первый и окончательный рѣшитель впечатлѣнiя — внѣшнее благоустройство, манера, ловкость, чистота, респектабельность. Въ этомъ отношенiи, конечно, есть на что полюбоваться въ здѣшней церкви, есть о чемъ иногда печалиться въ нашей. Кому не случалось встрѣчать свѣтское, а иной разъ, къ сожалѣнiю, и духовное лицо, изъ бывшихъ за–границей, съ жаромъ выхваляющее здѣшнюю простоту церковную и осуждающее нашу родимую «за незрѣлость”. Грустно мнѣ бываетъ слушать такiя рѣчи, какъ грустно видѣть иного сына, когда онъ, проживъ въ фэшёнебельномъ кругу, посреди всѣхъ тонкостей столичной жизни, возвращается въ деревню гдѣ провелъ когда–то дѣтство свое и смотритъ съ презрѣнiемъ на неприхотливую обстановку и на простые, пожалуй грубые обычаи родной семьи своей.

Мы удивительно склонны, по натурѣ своей, увлекаться прежде всего красивою формой, организацiей, внѣшнею конструкцiей всякаго дѣла. Отсюда — наша страсть къ подражанiямъ, къ перенесенiю на свою почву тѣхъ учрежденiй и формъ, которыя поражаютъ насъ за границей внѣшнею стройностью. Но мы забываемъ приэтомъ, или вспоминаемъ слишкомъ поздно, что всякая форма, исторически–образовавшаяся, выросла въ исторiи изъ историческихъ условiй, и есть логическiй выводъ изъ прошедшаго, вызванный необходимостью. Исторiи своей никому нельзя ни перемѣнить ни обойти: и сама исторiя, со всѣми ея явленiями, дѣятелями, сложившимися формами общественнаго быта, есть произведенiе дyxa народнаго, подобно тому, какъ исторiя отдѣльнаго человѣка есть въ сущности произведенiе живущаго въ немъ духа. Тоже самое сказать должно о формахъ церковнаго устройства. У всякой формы есть своя духовная подкладка, на которой она выросла; часто прельщаемся мы формою, не видя этой подкладки, но если бы мы ее видѣли, то иной разъ не задумались бы отвергнуть готовую форму при всей ея стройности, и съ радостью остались бы при своей старой и грубой формѣ, или безформенности, пока своя у насъ духовная жизнь не выведетъ свою для насъ форму. Духъ — вотъ что существенно во всякомъ учрежденiи, вотъ что слѣдуетъ охранять дороже всего отъ кривизны и смѣшенiя.

Наша церковь искони имѣла и до нынѣ сохраняетъ значенiе всенародной церкви и духъ любви и безразличнаго общѣнiя. Вѣрою народъ нашъ держится до–нынѣ посреди всѣхъ невзгодъ и бѣдствiй, и если что можетъ поддержать его, укрѣпить и обновить въ дальнѣйшей исторiи, такъ это вѣра, и одна только вѣра церковная. Намъ говорятъ что народъ нашъ невѣжда въ вѣрѣ своей, исполненъ суевѣрiй, страдаетъ отъ дурныхъ и порочныхъ привычекъ; что наше духовенство грубо, невѣжественно, бездѣйственно, принижено, и мало имѣетъ влiянiя на народъ. Все это во многомъ справедливо, но все это — явленiя несущественныя, а случайныя и временныя. Они зависятъ отъ многихъ условiй, — и прежде всего отъ условiй экономическихъ и политическихъ, съ измѣненiемъ коихъ и явленiя эти рано или поздно измѣнятся. Что же существенно? что же принадлежитъ духу? Любовь народа къ церкви, свободное сознанiе полнаго общенiя въ церкви, понятiе о церкви какъ общемъ достоянiи и общемъ собранiи, полнѣйшее устраненiе сословнаго различiя въ церкви, и общенiе народа съ служителями церкви, которые изъ народа вышли и отъ него не отдѣляются ни въ житейскомъ быту, ни въ добродѣтеляхъ, ни въ самыхъ недостаткахъ, съ народомъ и стоять и падаютъ. Это такое поле, на которомъ можно возростить много добрыхъ плодовъ, если работать въ глубь, заботясь не столько объ улучшенiи быта, сколько объ улучшенiи духа, не столько о томъ чтобы число церквей не превышало потребности, сколько о томъ чтобы потребность въ церкви не оставалась безъ удовлетворенiя. Намъ ли озираться съ завистью, издалека и по слуху, хоть бы на протестантскую церковь и ея пастырей? Избави насъ Боже дождаться той поры, когда наши пастыри утвердятся въ положенiи чиновниковъ поставленныхъ надъ народомъ, и станутъ князьями посреди людей своихъ, въ обстановкѣ свѣтскаго человѣка, въ усложненiи потребностей и желанiй посреди народной скудости и простоты.

Вдумываясь въ жизнь, приходишь къ тому заключенiю, что для каждаго человѣка, въ ходѣ его духовнаго развитiя, всего дороже, всего необходимѣе — сохранить въ себѣ неприкосновеннымъ простое, природное чувство человѣческаго отношенiя къ людямъ, правду и свободу духовнаго представленiя и движенiя. Это — неприкосновенный капиталъ духовной природы, которымъ душа охраняется и обезпечивается отъ дѣйствiя всякихъ чиновныхъ формъ и искусственныхъ теорiй, растлѣвающихъ незамѣтно простое нравственное чувство. Какъ ни драгоцѣнны, во многихъ отношенiяхъ, эти формы и теорiи, онѣ могутъ, привившись къ душѣ, совсѣмъ извратить и погубить въ ней простыя и здравыя представленiя и ощущенiя, спутать понятiе о правдѣ и неправдѣ, подточить самый корень на которомъ выростаетъ здоровый чееловѣкъ въ духовномъ отношенiи къ мipy и къ людямъ. Вотъ что существенно, и вотъ что мы такъ часто убиваемъ въ себѣ изъ–за формъ, совсѣмъ не существенныхъ, которыми обольщаемся. Сколько изъ–за этого пропадаетъ у насъ и людей и учрежденiй, фальшиво извращенныхъ фальшивымъ развитiемъ, — а между тѣмъ въ церковномъ учрежденiи всего для насъ дороже этотъ корень... Боже избави чтобъ и онъ когда нибудь не былъ у насъ подточенъ криво поставленною церковною реформой...

В.

__________

ПИСЬМА ВОЛЬНОДУМЦА.

VII.

Отрывки изъ деревенскаго дневника. — Мой ужасъ когда я его прочелъ. — Петербуржецъ какъ идеалъ счастливаго человѣка. — Что иногда онъ себѣ воображаетъ. — Практическiй взглядъ на это воображаемое. — Расчетъ судебныхъ слѣдователей и миров. судей по уѣздамъ. — Довольно ли ихъ или не хватаеть? — Иллюзiи. — Шитое и крытое въ крестьянской жизни. — Стеньки Разины и К°. — Преступленiя. — Пожаръ какъ свѣжее зрѣлище.

Воскресенье 22 iюля. Утро великолѣпное. Встал рано и въ духѣ. Вышелъ на балконъ, гдѣ пилъ чай. Началъ наслаждаться. Вижу суета на дворѣ: управляющiй и нѣкоторые другiе бѣгаютъ и какъ будто озабочены. Спрашиваю: что случилось? Крестьянинъ изъ сторожей повѣсился; былъ сильно пьянъ.

Понедѣльникъ 23 iюля. Погода чудная. Гулялъ. Пришла почта. Началъ читать газеты. Узнаю изъ одной петербургской газеты что изъ дѣтей воспитательныхъ домовъ умираетъ ежегодно 75 проц., и что цифра эта ежегодно усиливается. Пришелъ къ заключенiю что если такъ, то вѣроятно черезъ два года умирать будетъ 100 пpoц.

Вторник 24 iюля. Погода прелестная, сижу на балконѣ и наслаждаюсь. Вдругъ слышу и вижу — идетъ крестьянская толпа; разглядываю — кто–то кого–то сильно бьетъ кулаками; прислушиваюсь — что–то хрипитъ. Подхожу ближе: четверо крестьянъ ведутъ пятаго; сзади еще четверо бьютъ въ голову и въ спину этого пятаго, а пятый уже безъ чувствъ и только хрипитъ. Узнаю что такое: оказывается что этотъ битый укралъ у одного изъ крестьянъ ветчину; а побои эти ничто иное какъ наказанiе, возмездiе общества за нарушенiе правъ собственности. Битый крестьянинъ плохъ. Къ мировому суду не хотятъ идти; «сами справимся", отвѣчаютъ крестьяне.

Среда 25 iюля. Погода великолѣпная. Видѣлся съ однимъ помѣщикомъ, съ судебнымъ слѣдователемъ и двумя крестьянами. Съ каждымъ говорилъ объ одномъ и томъ же: о земскомъ врачѣ. Всѣ слышали что есть какой–то врачъ именуемый земскимъ, но видать не видали! Говорятъ что живетъ въ уѣздномъ городѣ. Впрочемъ помѣщикъ слышалъ что какъ–то разъ онъ, то есть земскiй врачъ, выѣхалъ въ уѣздъ для посѣщенiя холерныхъ больныхъ въ одномъ селенiи, но остановился, говорятъ, за 3 версты не доѣзжая до этого села, тамъ запилъ, слегъ, утромъ проснулся и вернулся въ городъ.

Четвергъ 26 iюля. Погода восхитительная. Сѣлъ на балконъ наслаждаться. Гляжу — ѣдетъ телѣга, подъѣзжаетъ къ докторскому флигелю; въ телѣгѣ что–то лежитъ; лошадью править десятилѣтняя на видъ дѣвочка. Подхожу; это «что–то" оказалось женщиною. Сзываю людей; переносятъ женщину. Распросы доктора. Дѣвочка показываетъ что женщина эта ея мать, и что отецъ ея, мужъ этой крестьянки, такъ сильно пришибъ въ голову жену свою, что та впала въ бредъ, а потомъ въ безчувствiе; случилось это семь дней назадъ; прибилъ онъ ее за то что она не вò–время подала ему щей. По осмотрѣ оказалось что у женщины сильное сотрясенiе мозга, и что вѣроятно она не сегодня, такъ завтра умретъ. Дѣвочка плачетъ; мать безсознательно стонетъ.

...— Однако, что же это такое, сказалъ я себѣ, перечитавъ мой дневникъ за эти 5 дней, вѣдь это выходитъ дневникъ приключенiй «Вѣдомостей С.–Петербургскаго Градоначальства", или, что тоже, фельетонъ «Петербургской Газеты". Перестаю его писать.

Замѣчаю что прiѣхалъ въ деревню отдыхать и наслаждаться беззаботною жизнiю, и вотъ этой–то беззаботности ищу и не нахожу. Какъ на зло, только что станешь говорить себѣ: «ну, сегодня можно успокоить себѣ нервы", — непремѣнно случится что нибудь такое, что заставитъ васъ выйти изъ беззаботнаго состоянiя.

И дѣйствительно читатели могутъ замѣтить изъ этого отрывка дневника что деревенская жизнь вовсе не такая идиллiя, какъ кажется она счастливому петербуржцу.

Что за счастливый человѣкъ, въ самомъ дѣлѣ, петербуржецъ! У него все подъ рукою: и медики, и аптеки когда онъ боленъ, и газеты, и разные журналы когда онъ вдругъ заинтересуется Россiею, и театры когда онъ захочетъ веселиться, и извѣстныя теорiи когда онъ захочетъ увѣрить себя что все идетъ отмѣнно благополучно, и даже извѣстныя убѣжденiя когда онъ захочетъ доказать что онъ вовсе не такой, какимъ кажется — человѣкомъ безъ убѣжденiй...

Я знаю напримѣръ одного петербуржца, который пресерьозно убѣжденъ что въ сущности о народномъ здравiи нечего хлопотать для провинцiи, ибо мужикъ никогда не бываетъ боленъ: онъ или здоровъ или умираетъ.

Я знаю другаго петербуржца, который находилъ что для уменьшенiя количества преступленiй достаточно прибавить по одному становому и по одному судебному слѣдователю на уѣздъ.

Сидѣло насъ однажды нѣсколько человѣкъ въ Петербургѣ и разговаривали мы о народныхъ болѣзняхъ. Кто–то изъ насъ замѣтилъ что леченiе народа въ деревняхъ несравненно легче чѣмъ въ городахъ, ибо у мужиковъ нѣтъ цѣлаго отдѣла болѣзней, самаго труднаго для леченiя — отдѣла нервныхъ болѣзней. Помнится что мы всѣ нашли эту мысль особенно меткою и глубокомысленною: дѣйствительно, у крестьянъ вѣдь нѣтъ въ сущности того, что у насъ называютъ нервами, слѣдовательно нѣтъ и нервныхъ болѣзней: коротко и ясно!

Это мнѣ напомнило еще болѣе глубокомысленное замѣчанiе одного петербуржца, выдававшаго себя за знатока русскаго народа, и увѣрявшаго что у мужика нѣтъ того, что мы называемъ «психическою жизнью".

Во всякомъ случаѣ все это вопросы очень интересные; полагаю что читатель не посѣтуетъ на меня если я поговорю о нихъ практически.

Если прибавить по одному судебному слѣдователю и по одному становому на уѣздъ, будетъ ли изъ этого практическiй толкъ, или не будетъ, относительно уменьшенiя числа преступленiй? Я ставлю вопросъ категорически и прямо, ибо иначе будетъ неясно, а излагать неясно значить воду толочь.

По моему ровно никакого толка не будетъ. И отвѣтъ, какъ видите, довольно категориченъ. Спѣшу доказать.

Въ Петербургѣ принято за обычай назначать обыкновенно отъ 2–3 должностныхъ лицъ на уѣздъ, то есть раздѣлять уѣздъ на 2 или на 3 участка, и затѣмъ признавать такое дѣленiе удовлетворительнымъ: 2 или 3 участка мировыхъ посредниковъ, 3 или 2 участка судебныхъ слѣдователей, 2 или 3 участка мировыхъ судей и т. д.

И выходитъ что расчетъ дѣйствительно вѣренъ! Даже болѣе того: на дняхъ одинъ мировой судья увѣрялъ меня что дѣла въ сущности такъ мало, что можно было бы оставить по 1 судьѣ на уѣздъ; у него въ участкѣ не болѣе 300 дѣлъ въ годъ, слѣдовательно менѣе 1 дѣла на день. Тоже говорилъ мнѣ одинъ судебный слѣдователь.

Такимъ образомъ выходитъ что расчетъ Петербурга повидимому вполнѣ совпадаетъ съ дѣйствительностiю, иногда даже Петербургъ оказывается слишкомъ щедрымъ въ распредѣленiи участковъ и должностныхъ лицъ по уѣздамъ.

Но, скажутъ мнѣ, вы шутите! — Совсѣмъ нѣтъ, я говорю какъ нельзя серьознѣе. Дѣло въ томъ, что дѣйствительно мировымъ судьямъ и судебнымъ слѣдователямъ очень мало дѣла, но только не потому что нѣтъ преступленiй, ссоръ и тяжбъ въ крестьянскомъ населенiи и не потому что ихъ очень мало, а потому собственно, что вѣденiю мировыхъ судей и судебныхъ слѣдователей подлежитъ быть можетъ одна пятая часть всѣхъ совершающихся преступленiй въ уѣздѣ!

Ни въ чемъ такъ не можетъ быть велика иллюзiя петербуржца, какъ въ этой области крестьянской или, вѣрнѣе, народной жизни. Судебный слѣдователь доноситъ что дѣлъ у меня–де немного, мировой судья тоже, и вотъ вамъ основанiе для блаженнаго вѣрованiя петербуржца что въ сущности нравственность простаго народа совсѣмъ не такъ ужасна, какъ говорятъ.

Когда–то и я въ это вѣровалъ, когда имѣлъ дѣло съ цифрами, которыя красиво переписывалъ, складывалъ, помножалъ, ставилъ въ изящныя графы и утѣшалъ себя мыслiю что произвожу статистическiя работы.

Но увы! на дѣлѣ совсѣмъ не такъ. Съ ужасомъ долженъ сказать что чуть–ли не еженедневно совершается въ крестьянской средѣ даннаго села какой нибудь фактъ, непремѣнно подлежащiй вѣденiю или мироваго суда или судебнаго слѣдователя; но выходитъ такъ, что ни тотъ ни другой объ этихъ многихъ фактахъ и не подозрѣваютъ. И вѣдь факты не то что ссора Ивана Иванова съ Артемьемъ Артемьевымъ, въ видѣ взаимной трёпки или красивой перебранки; совсѣмъ нѣтъ! Факты все крупные, а иные даже куда какiе крупные! Судя по здѣшней мѣстности съ ея лѣтописью народныхъ скандаловъ, я полагаю что каждый околотокъ долженъ непремѣнно имѣть свои анналы крупныхъ фактовъ изъ крестьянской жизни, не вошедшихъ въ уголовную статистику, и если сложить всѣ эти околотки и ихъ лѣтописи потаенныхъ случайностей разнаго рода, то, Боже мой, что изъ этого должно выйти! волоса становятся дыбомъ при одной только мысли.

Во первыхъ каждый околотокъ непремѣнно имѣеть какого нибудь своего злодѣя, тайнаго, скрытаго, но ужаснаго злодѣя, который душить и губитъ кого только его душѣ угодно и котораго, по тому самому что онъ безмѣрно и ужасно лютъ, крестьяне лелѣятъ и берегутъ до невозможности. Это ужь такъ въ нравахъ: скорѣе слабенькаго, глупенькаго мошенника выдадутъ предержащимъ властямъ, потому–де что онъ глуповатъ, а ужь какого нибудь Стеньку Разина — ни, — ни, — ни, какъ можно его выдать! хуже будетъ; пусть лучше какъ есть извергъ тѣшитъ свою звѣрскую волю. — Не далѣе какъ въ прошломъ году былъ здѣсь въ селѣ пастухъ общественнаго стада; имя ему было Захаръ. Захара этого кто не зналъ; за 30 и 40 верстъ о немъ слава звѣрства, силы, буянства и какого–то бѣсовскаго наслажденiя въ преступленiяхъ гремѣла, да еще какъ гремѣла: одно его имя наводило страхъ и ужасъ! Не знали объ немъ только мировой судья да судебный слѣдователь. А дѣлалъ онъ штуки славныя: во первыхъ, онъ былъ атаманъ цѣлой шайки конокрадовъ; во вторыхъ, выкидывалъ онъ штуки такiя: вытащено тѣло утонувшаго въ пруду возлѣ села; уши отрѣзаны, глаза выколоты, зубы вышиблены, пятки вырѣзаны. «Кто это сдѣлалъ?" спрашиваетъ одинъ у другаго. Мужикъ шепчетъ сосѣду: «Кто? извѣстно Захаръ", но при этомъ запретъ по всему селу, чтобы ни гу–гу про это никому; и дѣло предалось волѣ Божiей, несмотря на то что были свидѣтели совершившагося преступленiя. Другой фактъ: Захаръ крадетъ двѣ лошади у волостнаго старшины и приводитъ ихъ къ какому–то крестьянину съ тѣмъ, чтобы тотъ сберегъ ему на ночь. Крестьянинъ отказывается. Захаръ ему топоръ подносить подъ носъ и грозить снесть голову; тотъ соглашается и стережетъ лошадей. На другой день старшина приходитъ къ Захару и говоритъ ему: «Захаръ, голубчикъ, на тебѣ 10 рублей, отдай мнѣ лошадей". Захаръ беретъ 10 рублей и отдаетъ лошадей. Нѣсколько дней спустя Захаръ ѣдетъ въ лѣсъ, беретъ полѣсника, связываетъ ему руки и ноги, привязываетъ его къ дереву, треснувъ предварительно по головѣ, и пока тотъ въ безчувствiи стоитъ привязанный, вырубаетъ лѣсъ, увозитъ и дѣло предается волѣ Божiей. Словомъ, за прошлое лѣто разныхъ преступленiй этимъ Захаромъ совершено было достаточно, не говоря уже о безчисленномъ множествѣ избитыхъ имъ мужичковъ, да какъ избитыхъ, — не просто, а до полусмерти, или съ переломами реберъ и рукъ!

И ни объ единомъ подвигѣ Захара не можетъ досконально узнать судебный слѣдователь. И что же? Кончается лѣто, Захаръ преспокойно беретъ свой мѣшокъ на спину и отправляется домой на родину верстъ за 40 отсюда. Но на этотъ разъ жутко пришлось мужичкамъ отъ Захара. Они собрали сходъ, и порѣшили на сходѣ собрать денегъ съ тѣмъ, чтобы отдать ихъ Захару въ видѣ откупа на будущее лѣто, то есть упросить его за эту сумму къ слѣдующему лѣту уже не приходить наниматься въ общественные пастухи. Захаръ милостиво изволилъ принять деньги и еще милостивѣе изволилъ согласиться на просьбу крестьянскаго общества, и нынѣшнимъ лѣтомъ въ селѣ спокойно: о Захарѣ не слыхать!

И вѣдь было кого бояться: почти сажень ростомъ, жилистъ и мускулистъ до невѣроятности, глаза налитые кровью, страсть къ водкѣ бѣдовая, ума пропасть, и неустрашимость удивительная: среди бѣлаго дня придти, отколотить, ограбить — все равно что кусокъ хлѣба съѣсть... И, замѣтьте, какъ это характеристично: не cъ прошлаго лѣта узнали крестьяне Захара, а давно уже постигли все его звѣрство, а вѣдь не смѣютъ ему отказать въ мѣстѣ пастуха; принимаютъ злодѣя знаючи и ему же платятъ жалованье, и ему же отдаютъ себя на побитiе, и лошадей и имущество на ограбленiе, точно долгъ исполняютъ.

Вы спросите: почему же такая странность? Причина очень простая. Крестьянинъ твердо убѣжденъ, что выдать преступника значитъ обречь себя и свой домъ на неминуемую гибель: или подожгутъ или убьютъ. Убѣжденiе это вы никакими человѣческими усилiями у него не выбьете изъ головы; да и трудно выбить: фактовъ множество, доказывающихъ что онъ почти правъ. Прежде крестьяне не довѣряли тюрьмамъ да судьямъ: Богъ знаетъ какъ и почему, но выходило почти всегда такъ, что чѣмъ ужаснѣе былъ преступникъ изъ ихъ среды, тѣмъ онъ неминуемѣе, тѣмъ или другимъ путемъ, къ нимъ рано или поздно возвращался. И странная вещь, — бабы–ли ихъ или старики поддерживаютъ въ нихъ это вѣрованiе, но несомнѣнно у мужика есть противъ выдачи преступника власти такой же суевѣрный страхъ, какъ, напримѣръ, противъ истребленiя въ домѣ черныхъ таракановъ; онъ скорѣе дастъ себя ограбить, чѣмъ рѣшится идти съ жалобою къ кому бы то ни было на какого нибудь Стеньку Разина. Да и не онъ одинъ не пойдетъ, а какъ я сейчасъ доказалъ это примѣромъ — и староста сельскiй не посмѣетъ пойти, и волостной старшина не пойдетъ. Что же касается новаго суда, гласнаго и скораго, то крестьянинъ о немъ не имѣетъ ровно никакихъ ясныхъ понятiй и пока ихъ получитъ — много пройдетъ времени.

И такiе Захары водятся, какъ я сказалъ, почти въ каждой деревнѣ. Недалеко отъ нашего имѣнiя живетъ въ селѣ одинъ богатый крестьянинъ; о немъ тоже молва распускаетъ самые невѣроятные слухи, приписывая ему цѣлую лѣтопись всевозможныхъ преступленiй; а жилъ онъ до сего дня огражденнымъ отъ правосудiя именно этою молвою. У этого молодца были обычаи своего рода: онъ игралъ роль аристократа въ своемъ селѣ и держалъ его подъ обаянiемъ какого–то почтительнаго къ нему страха постоянными побоями, обсчитыванiемъ рабочихъ и даже истязанiями; найметъ человѣкъ пятьдесятъ рабочихъ и каждаго изъ нихъ разочтетъ или на половину противъ договора, или вовсе обидитъ; а на вопросъ: «почему не жалуетесь на него мировому судьѣ?" крестьяне пренаивно отвѣчаютъ: «гдѣ намъ, батюшка, жаловаться, подошлетъ, пожалуй, недруговъ, да избы подожгутъ". Страхъ поджога есть то чувство, посредствомъ котораго самые скверные люди каждой деревни держать ее всю въ повиновенiи и эксплоатируютъ ее всѣми возможными преступленiями. Но говорятъ герой нашъ попался теперь, благодаря тому, что пустился на поживы не въ свой огородъ, а въ помѣщичiй: обокралъ помѣщицу, у которой держалъ въ арендѣ имѣнie, а пока та начала вѣдаться судомъ, онъ успѣлъ до смерти отколотить какого–то крестьянина и ограбить у него 500 рублей. Но и при всемъ томъ всѣ крестьяне увѣрены что «парень ловкiй вывернется и опять за старое примется".

Эпизодъ расправы за краденую ветчину, побои до полусмерти — тоже не рѣдкость въ деревнѣ и повторяются чуть ли не разъ въ недѣлю; но этого рода расправа касается только воровъ низшей категорiи, менѣе смѣлыхъ и не очень жилистыхъ и коренастыхъ.

Впрочемъ, если уже не въ моготу станетъ обществу отъ какого нибудь Захара, то тогда у нихъ составляется тайный судъ, промежь себя и безъ вѣдома сельскаго старосты; здѣсь крестьянинъ является въ новой физiономiи; шопотомъ онъ произноситъ неумолимыя слова: «ничего не подѣлаешь — надо порѣшить!" Слова эти шопотомъ повторяютъ другiе и въ одинъ мигъ крестьяне постановляютъ приговоръ о смертной казни какого нибудь неугомоннаго злодѣя; тогда съ топорами и дубинами идутъ ловить его какъ дикаго звѣря и затѣмъ немедленно предаютъ смерти, «не давши даже помолиться", какъ они говорятъ. Но приговоры эти рѣдки; впрочемъ въ послѣднее время объ нихъ что–то больше слышно чѣмъ прежде; такъ, напримѣръ, въ Волоколамскомъ уѣздѣ было совершено въ нынѣшнемъ году три такихъ казни надъ конокрадами–убiйцами.

Казалось бы крестьяне могли ссылать въ Сибирь по приговорамъ своихъ обществъ самыхъ порочныхъ людей, но во–первыхъ и этому наказанiю они не совсѣмъ довѣряются: «не дай Богъ вернется", говорятъ они, «все какъ есть село такъ до тла и сожжетъ", а во–вторыхъ, по закону, чтобы имѣть право сослать въ Сибирь, надо чтобы до этого общество ycпѣлo составить еще два приговора при обвиненiи его въ какомъ либо проступкѣ или преступленiи и чтобы эти приговоры были утверждены мировымъ посредникомъ; а этого достигнуть почти невозможно, ибо какъ только начнетъ кто шевелить общество на составленiе такого приговора, преступникъ немедленно сбираетъ самъ отъ себя все общество, или однихъ пьяницъ его и крикуновъ, поднесетъ имъ четверти двѣ, и вся интрига разсѣяна какъ дымъ, никакими силами ужь не соберешь общество во имя правосудiя.

Чтобы дать понятiе о преступленiяхъ, не входящихъ въ область правительственнаго суда, я назову нѣкоторыя изъ нихъ, совершавшiяся въ этомъ околоткѣ въ разное время: два случая изнасилованiя, двѣ повѣшенныя въ лѣсу женщины, цѣлая ассоцiацiя для сбыта фальшивыхъ кредитныхъ билетовъ, три yбiйства, два ушиба до смерти, умышленные, и т. д.; обо всемъ этомъ знаютъ всѣ въ подробностяхъ, но все это осталось неразслѣдованнымъ и ненаказаннымъ.

А затѣмъ, если причислить сюда безчисленное множество кражъ безъ взлома и со взломомъ, конокрадствъ, побоевъ съ увѣчьями и безъ увѣчiй, поджоги, обманы и кражи кабачниковъ, случаи когда найдено мертвое тѣло — неизвѣстно чье — и наскоро зарываемо въ землю и прочее и прочее; а по гражданскимъ дѣламъ безконечный рядъ дѣлъ, ссоръ и дракъ по семейнымъ раздѣламъ, гдѣ кулачное право играетъ главную роль, — то безъ преувеличенiя можно сказать что еслибы совокупность этихъ дѣлъ должна была доходить до производства мировыхъ судей и судебныхъ слѣдователей, то понадобились бы не два, а десять судей и десять судебныхъ слѣдователей на уѣзды бойкiе на преступленiя и немного поменьше на уѣзды менѣе бойкiе.

Еслибы слѣдить часъ за часомъ за жизнью крестьянина въ его домашнемъ быту, — да Боже мой, пришлось бы считать преступленiемъ каждое изъ его дѣйствiй. Родила баба ребенка — сейчасъ въ печку его парить да мыть; вынесли его изъ печки — глядь у ребенка и духъ вонъ; развѣ это не преступленiе въ строгомъ смыслѣ? Мужъ вернется изъ кабака, на–веселѣ, да такъ треснетъ свою жену что она какъ снопъ валится, — а она беременна,– ребенка выкидываетъ, а потомъ отъ страха дѣлается у нея или родильная горячка или помѣшательство. Развѣ это не преступленiе? Пьяные мужики валяютъ въ телѣгѣ что есть духу по деревнѣ да ребятишку и раздавятъ, — развѣ это не преступленiе?

А междy тѣмъ десятки и сотни такихъ случаевъ остаются въ области крестьянской жизни шитыми и крытыми, и Боже упаси если кто нибудь вздумаетъ заявить о нихъ передъ правительственнымъ судомъ!

Ну, а волостной судъ, онъ–то что же вѣдаетъ? А на волостной судъ, если по правдѣ сказать, православные мужички махнули рукой, и могутъ идти въ него только тогда, когда у кого есть деньжонки и онъ на эти деньжонки можетъ споить волостнаго писаря да судей, да притянуть къ этому пьяному суду свою жертву. Тогда раздолье на судѣ и горе тому кто подпадетъ подъ эту судебную попойку въ качествѣ обвиняемаго: пощады нѣтъ; и будь онъ чистъ какъ ангелъ, въ чорта произведутъ неминуемо, да еще какъ, — не давши вымолвить словечка.

Объ этомъ я слышалъ отъ каждаго крестьянина порознь, да иначе и быть оно не можетъ. Но надо знать какъ это сдѣлалось такое отношенiе — болѣе чѣмъ безцеремонное — къ волостному суду; оно не вдругъ пришло; нѣтъ, прежде, я помню, крестьяне какъ–то побаивались взять да и напоить всѣхъ православныхъ судей, да и набирали они въ судьи народъ по–старше, по–честнѣе, да и не пьющiй, — «потому”, говорили они, «все никакъ судья не свой братъ, не то что староста какой али сотскiй, а судья". А нынче наоборотъ: «какъ выбирать судей, такъ сейчасъ наровятъ какъ бы выбрать пьянчужку, потому, неровенъ часъ, пригодится и пьяница".

Грустно, жалко и досадно было смотрѣть на эти заживо схороненные волостные суды; только что начали было жить, а ужь гниль разврата подточила учрежденiе въ корнѣ. А виноваты вѣдь все тѣ помѣщики, которые могли бы жить въ своихъ имѣнiяхъ и влiянiемъ своимъ противодѣйствовать униженiю волостнаго суда. А теперь врядъ ли какая–нибудь мѣра поможетъ горю: волостной судъ умираетъ естественною смертiю.

Кончая эти строки извѣстился что горитъ въ сосѣдствѣ деревня. Вышелъ на дворъ; день свѣтлый; на одной точкѣ горизонта вижу дымъ такъ вихремъ и кружится. Зловѣщее это зрѣлище: такъ сердце и чуетъ чтó въ эту минуту тамъ происходитъ, гдѣ этотъ дымъ коромысломъ идетъ въ избу. Гляжу, труба нашего имѣнiя на тройкѣ уже катитъ къ мѣсту пожара; пораспросивъ гдѣ можетъ быть пожаръ, ѣду и я туда; на полъ–дорогѣ вижу труба наша возвращается. «Что такое?" спрашиваю я.

— Далече пожаръ–то.

— Какъ далече? версты четыре не больше!

— Все далече, намъ не сподручно: пока доѣдешь все небось охватитъ.

Надо было уговаривать крестьянъ вернуться и ѣхать на пожаръ. Поѣхали, почесавъ голову.

Прiѣзжаемъ. Дѣйствительно все уже сгорѣло. Bѣтеръ на зло дулъ сильный; пощады казалось никакой! Но Богъ смиловался. Сгорѣло восемь дворовъ; болѣе половины уцѣлѣло. Съѣхались двѣ трубы, изъ которыхъ одна вò–время. Развалины избъ еще горѣли. Крестьяне кругомъ стояли точно лошади запуганныя огнемъ: стоятъ, бабы воютъ, дѣти кричатъ, подальше уцѣлѣвшiе сбираютъ свой скарбъ, и другъ другу пересказываютъ свой страхъ.

А главнаго нѣтъ: распоряженiй! Старшина даже не побезпокоился прiѣхать; староста потерялъ голову, ходитъ и самъ не знаетъ что дѣлать, а плачь и вой усиливаются, да вѣтеръ пуще прежняго подулъ: того и гляди что сейчасъ переброситъ на сосѣднюю крышу и опять пойдетъ потѣха. Я говорю объ этомъ старостѣ, а тѣмъ временемъ трубы уже домой, да и крестьяне сосѣдняго села топоры въ руки, багры на плеча и тоже по домамъ. Какъ могъ объяснилъ крестьянамъ что дескать опасность далеко еще не миновала, что надо оцѣпить мѣсто пожара, двумъ–тремъ мужичкамъ влѣзть на крыши, чтобы тушить первую же искру, что надо–де тушить тамъ, гдѣ ближе къ жилымъ строенiямъ? Кое–кто согласился остаться, а другiе ушли; да и удерживать совѣстно: вѣдь самая горячая пора теперь на полѣ.

Но кромѣ распоряженiй оказалось что недоставало еще главнѣйшаго — воды! Одинъ колодецъ на всю деревню; и тотъ почти весь поисчерпали. Глядя на воду колодца, я понялъ кое что изъ области народнаго здравiя; вода какъ въ лужѣ: грязная, желтая, да въ добавокъ вонючая.

— Что вы — эту воду пьете? спрашиваю я.

— Какъ же, пьемъ, колодецъ у насъ одинъ!

Вотъ вамъ и народное здравiе! Поди тутъ, принимай мѣры! Маленькими шайками съ этою водою бѣдняги поливаютъ свой пожаръ; здѣсь польютъ, а на аршинъ оттуда загорится опять, а вѣтеръ все не утихаетъ. Удалось уговорить растаскать горящiе балки и пораскидать ихъ въ полѣ, подальше отъ избъ и сараевъ.

Прислушиваюсь къ толкамъ. «Насилу то иконы спасли", говоритъ одинъ крестьянинъ другому.

— А ты погорѣлъ? спрашиваю я его.

— Какъ есть все сгрѣло, иконы успѣлъ спасти, а то какъ есть ничего не успѣлъ вытащить!

Какъ нарочно въ то же время слышу позади кто–то говоритъ: — Васютка! на–ка, братъ, побереги иконы, я пойду топоръ искать.

Оказалось что и этотъ, обратившiйся къ Васюткѣ, былъ погорѣвшiй, и тоже только и спасъ свои иконы. Характеристично!

Съ бабами не было никакой возможности говорить: воютъ и ничего не слышатъ, кромѣ собственнаго плача надъ погибшимъ, увы! безвозвратно имуществомъ.

Но сквозь всѣ эти надрывающiе душу ужасы одно есть свѣтлое мѣсто: прежде ничего не спасалось от пожарнаго опустошенiя, теперь всѣ избы застрахованы, — хоть что нибудь да получитъ погорѣлецъ несчастный на обзаведенiе. Платятъ они здѣсь 45 копѣекъ съ избы страховыхъ денегъ, и получатъ рублей 40 на избу.

Добиваюсь узнать причину пожара. Узнать трудно. Кто говоритъ что Анютка хлѣбъ пекла и зажгла своею печью избу: а кто говоритъ: «извѣстное дѣло, поджегь Антипка".

— Какъ поджегъ? — что это вы, братцы, сейчасъ и на поджигателя сваливаете! говорю я.

— Да ужь безъ эвтого не быть пожару, отвѣчаетъ крестьянинъ; лошадь онъ у одного нашего парня увелъ, а мы его, значитъ, обличили, да въ темную посадили; а онъ бѣжалъ, значитъ, въ позапрошлую ночь, ну до грѣха и не далеко. Видно ужь Богу такъ угодно, грѣховъ что ли у насъ много.

И какъ все это просто, ясно толкуется, — удивительно! Непремѣнно этотъ Антипка долженъ явиться орудiемъ Божiей казни за грѣхи; а слухъ объ Анюткѣ топившей печь — гораздо невѣроятнѣе.

И странно, въ сосѣднемъ селѣ тотъ же толкъ объ Антипкѣ: никто другой какъ Антипка. А кто этотъ Антипка? Парень молодой и, пожалуй, тоже будущiй Захаръ!

Эхъ, православные русскiе помѣщики, гуляющiе по разнымъ заграничнымъ курзаламъ, и обзывающiе матушку–Русь и ея народецъ всякими нелестными именами, — скажите, видали–ли вы когда нибудь собственными глазами зрѣлище деревенскаго пожара?

А если не видали, прiѣзжайте хоть на осень въ деревню: oceнью веселая охота, да кстати увидите какъ горятъ русскiя деревни; а горитъ ихъ много, и очень много именно осенью. Прiѣзжайте и полюбуйтесь–ка этимъ зрѣлищемъ, и я ручаюсь что въ сердцѣ у васъ зашевелится что–то такое, что васъ сблизитъ и крѣпко сблизитъ съ этимъ бѣднымъ русскимъ народомъ, который въ минуту пожара трогаетъ своею безпомощностью до слезъ, и до кровавыхъ слезъ.

По многимъ причинамъ надо русскимъ помѣщикам жить въ своихъ имѣнiяхъ, но многiя эти причины чисто политическiя; а вотъ пожаръ въ деревнѣ гдѣ надо и можно спасать людей тѣмъ, что вы образованнѣе ихъ, и спасать отъ страшной нищеты, отъ смерти иногда — ужь эта причина чисто и просто человѣколюбивая!

Въ слѣдующемъ письмѣ возвращусь къ другимъ вопросамъ, мною возбужденнымъ въ началѣ письма; поговорю о томъ на сколько у крестьянина есть нервовъ, насколько есть въ немъ психической жизни; кстати поговорю также о физической жизни съ точки зрѣнiя народнаго здравiя. А пока до слѣдующаго письма.

р....

_________

ДНЕВНИКЪ ПИСАТЕЛЯ.

XIV.

Учителю.

___

За прошлыя мои три маленькiя картинки («Гражданинъ" № 29) московскiй фельетонистъ обругалъ меня въ нашемъ петербургскомъ «Голосѣ" (№ 210), — кажется изъ цѣломудрiя, за то что я, въ картинкѣ № 2, заговоривъ о сквернословномъ языкѣ нашего хмѣльнаго народа упомянулъ, ужь конечно не называя прямо, объ одномъ неприличномъ предметѣ... «Mнѣ и въ голову не могло придти, до чего можетъ дописаться фельетонистъ, когда у него нѣтъ подъ рукой подходящаго матерьяла", говоритъ обо мнѣ московскiй мой обличитель. И такъ выходитъ что я прибѣгнулъ къ неприличному предмету единственно для оживленiя моего фельетона, для сока, для кайенскаго перцу...

Вотъ это мнѣ грустно; а я то даже думалъ что заключатъ изъ моего фельетона именно противуположное, т. е. что изъ огромнаго матерiала я вывелъ мало. Я думалъ что названiе спасетъ меня: маленькiя картинки, а не большiя, съ маленькихъ не такъ спросятъ. Я и набросалъ лишь нѣсколько грустныхъ мыслей о праздничномъ времяпрепровожденiи черно–рабочаго петербургскаго люда. Скудость ихъ радостей, забавъ, скудость ихъ духовной жизни, подвалы гдѣ возрастаютъ ихъ блѣдныя, золотушныя дѣти, скучная, вытянутая въ струнку широкая петербургская улица какъ мѣсто ихъ прогулки, этотъ молодой мастеровой — вдовецъ съ ребенкомъ на рукахъ (картинка истинная) — все это мнѣ показалось матерьяломъ для фельетона достаточнымъ, такъ что, повторяю, можно было–бы упрекнуть меня совершенно въ обратномъ смыслѣ, — т. е. что я мало изъ такого богатаго матерьяла сдѣлалъ. Меня утѣшало что я хоть намекнулъ на мой главный выводъ, т. е. что въ огромномъ большинствѣ народа нашего, даже и въ петербургскихъ подвалахъ, даже и при самой скудной духовной обстановкѣ, — есть все–таки стремленiе къ достоинству, къ нѣкоторой порядочности, къ истинному самоуваженiю; сохраняется любовь къ семьѣ, къ дѣтямъ. Меня особенно поразило, что они такъ дѣйствительно и даже съ нѣжностiю любятъ своихъ болѣзненныхъ дѣтей; я именно обрадовался мысли, что безпорядки и безчинства въ семейном быту народа, даже среди такой обстановки какъ въ Петербургѣ, все же пока исключенiя, хотя быть можетъ и многочисленныя, и думалъ подѣлиться этимъ свѣжимъ впечатлѣнiемъ съ читателями. Я какъ разъ прочелъ передъ тѣмъ въ одномъ фельетонѣ преоткровенное признанiе одного ужь конечно умнаго человѣка, по поводу вышедшей одной офицiальнаго характера книги, — именно что заниматься вопросомъ о томъ: полезна или не полезна была народу реформа? — есть въ сущности вопросъ праздный; что еслибъ даже и не полезна она оказалась народу, то все равно, проваливайся все, а реформа должна была совершиться (и въ этомъ пожалуй много правды, на основанiи реrеat mundus, не смотря на постановку вопроса). И наконецъ, что касается собственно до народа, до мужиковъ, то — признался фельетонистъ весьма явственно — «это вѣдь и правда, что собственно народъ нашъ не стоилъ реформы" — «и что если мы до реформы, въ литературѣ и публицистикѣ, вѣнчали лаврами и розами, съ г.г. Марко–Вовчкомъ и Григоровичемъ, мужиковъ, то вѣдь мы очень хорошо знаемъ, что вѣнчали только вшивыя головы... Но нужно было это тогда для подживленiя дѣла" и т. д. и т. д. Вотъ сущность мысли (изложенiе мое не буквальное) выраженной въ фельетонѣ съ такою откровенностiю и уже безъ малѣйшей прежней церемонiи. Признаюсь эта слишкомъ уже откровенная мысль, эта обнаженность ея, почти въ первые обнаружившаяся съ такимъ удовольствiемъ, привела меня тогда въ прелюбопытное настроенiе духа, и помню я тогда заключилъ, что мы, ну напримѣръ въ «Гражданинѣ", хоть и раздѣляемъ первую часть этой мысли, т. е. реформа даже не смотря ни на какiя послѣдствiя, но все же не раздѣлимъ ни за что второй части этой роковой мысли и твердо увѣрены что вшивыя головы все таки были достойны реформы и даже совсѣмъ не ниже ея. Я думаю подобное убѣжденiе можетъ составлять именно одну изъ характерныхъ сторонъ собственно нашего направленiя; вотъ почему я объ этомъ теперь и упоминаю.

Что же касается до моего фельетона... А кстати, московскiй фельетонистъ, мой собратъ по перу, неизвѣстно почему думаетъ что я стыжусь названiя фельетониста и увѣряетъ на французскомъ языкѣ что я — «plus feuilletoniste que Jules Janin, plus catholique que le pape”. Этотъ французскiй языкъ изъ Москвы конечно тутъ для того, чтобъ подумали что авторъ — хорошаго тона, но все–таки не понимаю къ чему тутъ приписываемое мнѣ исповѣданiе католической религiи и къ чему понадобился тутъ бѣдный папа? — А что до меня, то я лишь выразился что я не «петербургскiй" фельетонистъ и хотѣлъ лишь этимъ сказать, на всякiй случай для будущаго, что въ моемъ «Дневникѣ" не объ одной собственно петербургской жизни пишу и намѣренъ писать, а стало быть и спрашивать съ меня слишкомъ подробныхъ отчетовъ о петербургской жизни, когда я заговорю о ней по необходимости, — нечего. Если же московскому моему учителю непремѣнно хочется назвать мой «Дневникъ” фельетономъ, то пусть; я этимъ очень доволенъ.

Московскiй учитель мой увѣряетъ что фельетонъ мой произвелъ фуроръ въ Москвѣ «въ рядахъ, и въ Зарядьѣ" и называетъ его гостиннодворскимъ фельетономъ. Очень радъ что доставилъ такое удовольствie читателямъ изъ этихъ мѣстъ нашей древней столицы. Но ядъ въ томъ, что будто я нарочно и билъ на эффектъ; за неимѣнiемъ читателей высшихъ искалъ читателей въ Зарядьѣ и съ этою цѣлью и заговорилъ «о нем” а стало быть я — «самый находчивый изъ всѣхъ фельетонистовъ"...

... «То–ись ума не приберу — (пишетъ учитель, разсказывая объ эффектѣ моего фельетона въ Москвѣ) — «ума не приберу, чтó это за диковинка такая, какой спросъ на этого «Гражданина» вышелъ, удивлялся одинъ изъ газетныхъ разносчиковъ на мой вопросъ о cпpocѣ на «Гражданинъ». Когда я объяснилъ ему, въ чемъ дѣло, разносчикъ побѣжалъ къ Мекленбургу и Живареву — нашимъ оптовымъ торговцамъ газетами, чтобы взять оставшiеся нумера; но ихъ и тамъ расхватали: «все–то изъ рядовъ, да изъ Зарядья спрашиваютъ»... Дѣло в томъ, что до Гостинаго двора дошло свѣдѣнiе, что въ «Гражданинѣ» написана цѣлая статья объ немъ, и вотъ, гостиннодворцы, вмѣсто того, чтобъ покупать «Развлеченiе», кинулись на «Гражданина»...

Да вѣдь это вовсе не дурно, послушайте, это извѣстie, и напрасно вы стыдите меня гостиннодворскими читателями. Напротивъ, очень бы желалъ прiобрѣсти ихъ расположенiе, ибо вовсе не такъ худо о нихъ думаю, какъ вы о нихъ думаете. Видите ли, покупали они конечно для смѣху и изъ того что скандалъ вышелъ. На скандалъ всякiй человѣкъ набрасывается, это уже свойство всякаго человѣка, преимущественно въ Pocciи (вы, напримѣръ, вотъ набросились же); такъ что гостиннодворцевъ за это, я думаю, нельзя презирать слишкомъ–то спецiально. Что же до забавы, до смѣху, — то есть разныя забавы и разный смѣхъ, даже въ самыхъ соблазнительныхъ случаяхъ. Учитель мой, впрочемъ, оговаривается; онъ прибавляетъ: «Я увѣренъ, что перомъ автора «картинки объ немъ" руководили самыя добрыя намѣренiя, когда онъ писалъ этотъ гостиннодворскiй фельетонъ", — т. е. учитель дѣлаетъ мнѣ честь, допуская что я не имѣлъ непосредственною и главною цѣлью, упоминая о немъ, развратить народъ. Благодаримъ хоть за это; такъ какъ авторъ пишетъ въ «Голосѣ”, то великодушная оговорка эта пожалуй и не лишняя, ибо знаю по опыту, что Андрею Александровичу ничего не стоитъ обвинить меня въ чемъ угодно, даже въ развратительвыхъ цѣляхъ противъ народа и общества русскаго. (Обвинялъ же меня въ крѣпостничествѣ). Андрей Александровичъ сказался тоже под вашимъ перомъ и въ удивительной обратной догадкѣ: «и если подобныя «картинки” ваши ничего не сдѣлаютъ для исправленiя гулякъ изъ рабочаго люда"... говорите вы. Такая догадка какъ разъ изъ головы Андрея Александровича! Вѣдь придетъ же въ голову, что я писалъ имѣя непосредственною и ближайшею цѣлью исправить (отъ сквернословiя) нашъ ругающiйся рабочiй народъ! Да вѣдь они не только про насъ съ вами, но даже и про Андрея–то Александровича никогда не слыхивали — эти изъ рабочаго–то люда, которыхъ я описывалъ въ моемъ фельетонѣ!

Нѣтъ, я писалъ съ другимъ направленiемъ — о семъ «существительномъ", «при дамахъ къ произнесенiю неудобномъ", «а между пьяными наиболѣе употребительномъ” — и настаиваю что имѣлъ довольно серьозную и извинительную цѣль и это вамъ докажу. Мысль моя была доказать — цѣломудренность народа русскаго, указать что народъ нашъ, въ пьяномъ видѣ (ибо въ трезвомъ сквернословятъ несравненно рѣже), если и сквернословитъ, то дѣлаетъ это не изъ любви къ скверному слову, не изъ удовольствiя сквернословить, а просто по гадкой привычкѣ, перешедшей чуть не въ необходимость, такъ что даже самыя далекiя отъ сквернословiя мысли и ощущенiя выражаетъ въ сквернословныхъ же словахъ. Я указывалъ дальше что главную причину этой сквернословной привычки искать надо въ пьянствѣ. Про догадку мою о потребности, въ пьяномъ видѣ, когда туго ворочается языкъ и между тѣмъ сильное желанiе говорить — прибѣгать къ словамъ краткимъ, условнымъ и выразительнымъ — про эту догадку мою можете думать что угодно; но что народъ нашъ цѣломудренъ даже и сквернословя, — на это стоило указать. Я даже имѣю дерзость утверждать, что эстетически и умственно развитые слои нашего общества несравненно развратнѣе, въ этомъ смыслѣ, нашего грубаго и столь неразвитаго простого народа. Въ мужскихъ обществахъ, даже самаго высшаго круга, случается иногда, послѣ ужина, иной разъ даже между сѣдыми и звѣздоносными старичками, когда уже переговорятъ о всѣхъ важных и даже иногда государственныхъ матерiяхъ — перейти мало по малу на эстетически–каскадныя темы. Эти каскадныя темы быстро, въ свою очередь, переходятъ въ такой развратъ, въ такое сквернословiе, въ такое скверномыслiе, что никогда воображенiю народному даже и не представить себѣ ничего подобнаго. Это случается ужасно часто, между всѣми оттѣнками этого, столь возвышенаго надъ народомъ круга людей. Мужи, извѣстные самыми идеальными добродѣтелями, даже богомольцы, даже самые романтическiе поэты съ жадностью участвуютъ въ сихъ разговорахъ. Тутъ всего важнѣе именно то, что иные изъ сихъ мужей — почтенны безспорно и дѣлаютъ много и хорошихъ поступковъ. Нравится имъ именно пакость и утонченность пакости, не столько скверное слово, сколько идея въ немъ заключающаяся; нравится низость паденiя, нравится именно вонь, словно лимбургскiй сыръ (неизвѣстный народу) утонченному гастроному; тутъ именно потребность размазать и понюхать, и упиться запахомъ. Они смѣются, они объ этой пакости конечно говорятъ свысока, но видно что она имъ нравится и что безъ нея они уже обойтись не могутъ, хоть на словахъ. Совсѣмъ иной смѣхъ у народа, хотя бы даже и на эти темы. Я увѣренъ что у васъ въ Зарядьѣ смѣялись не для пакости, не изъ любви къ нему и къ искусству, а смѣхомъ въ высшей степени простодушнымъ, не развратнымъ, здоровымъ хотя и грубоватымъ, — совсѣмъ не такимъ, какимъ смѣются иные размазыватели въ нашемъ обществѣ или въ нашей литературѣ. Народъ сквернословитъ зря, и часто не объ томъ совсѣмъ говоря. Народъ нашъ не развратенъ, а очень даже цѣломудренъ, не смотря на то, что это безспорно самый сквернословный народъ въ цѣломъ мiрѣ, — и объ этой противоположности право стоитъ хоть не множко подумать.

Московскiй учитель мой оканчиваетъ обо мнѣ въ своемъ фельетонѣ съ чрезмѣрною, почти сатанинскою гордостью.

«Я воспользуюсь примѣромъ почтеннаго коллеги (т. е. моимъ), говоритъ онъ — когда мнѣ случится писать фельетонъ, а матерьяла никакого не будетъ, и постараюсь тогда заняться тоже «картинками", — (какое презрѣнье!) — но въ данный моментъ мнѣ нѣтъ надобности пользоваться преподаннымъ мнѣ примѣромъ — (т. е. у умнаго человѣка и безъ «него" всегда много мыслей) потому что, хоть у насъ, въ Москвѣ, тоже «жаръ и пыль", «пыль и жарь" — (начальныя слова моего фельетона для того чтобъ еще разъ устыдить меня) — но изъ этой пыли — (a–a! вотъ тутъ–то теперь и пойдетъ, вотъ онъ покажетъ намъ сейчасъ что можетъ умная московская фельетонная голова вывести даже изъ «этой пыли" — сравнительно съ петербургскими) но изъ этой пыли и изъ–подъ этого жара” — (это что же такое «изъ–подъ жара"?) можно при извѣстной внимательности, усмотрѣть — (Слушайте! Слушайте!) — «что жизненный пульсъ нашей бѣлокаменной, значительно слабѣющiй лѣтомъ, начинаетъ, такъ сказать, оживляться, съ тѣмъ чтобы, оживляясь все болѣе и болѣе, достигнуть въ зимнie мѣсяцы той интенсивности, дальше которой уже не можетъ идти пульсъ московской жизни".

Вотъ такъ мысль! Вонъ оно какъ у насъ въ Москвѣ то! А мнѣ–то, мнѣ–то какой урокъ! А знаете что, учитель? Мнѣ–то вотъ и кажется, что вы нарочно подхватили у меня о немъ, именно чтобъ сдѣлать и вашъ фельетонъ занимательнѣе, (а то чтó интенсивность–то!) можетъ быть даже позавидовали моему yспѣху въ Зарядьѣ? Это очень и очень можетъ быть. Не стали бы вы такъ копаться и размазывать и столько разъ поминать объ этомъ; мало того что поминали и размазывали, даже нюхали...

...«все же мы доросли до того по крайней мѣрѣ чтобъ разнюхать, когда намъ подносятъ чтó нибудь уже очень бьющее въ носъ и умѣемъ цѣнить это, помимо намѣренiй автора»...

Ну такъ чѣмъ же пахнетъ?

Ѳ. Достоевскiй.

___________

О ГОСУДАРСТВЕННОМЪ ДОЛГѢ*).

IV.

Перейдемъ теперь собственно къ займамъ, успѣху которыхъ такъ много содѣйствовали банкиры Гопе и К°. Въ докладѣ комитета уполномоченныхъ по внѣшнимъ займамъ, отъ 18 августа 1788 года, комитетъ сравниваетъ успѣхъ денежныхъ негоцiацiй де–Смета съ таковыми же Гопе и К°. «Банкиры де–Сметъ, пишетъ комитетъ, разнегоцировали, въ продолженiи четырехъ лѣтъ, не болѣе 7,500,000 гульденовъ, а въ теченiе одиннадцати лѣтъ всего 11,500,000 гульден. Де–Сметъ получили банкирской провизiи отъ 7 до 8% и сверхъ того пожалованы въ бароны. Гопе же начали съ того, что открыли тотчасъ же заемъ въ 12 милл. гульденовъ, изъ коихъ 3 миллiона собраны были въ 24 часа, и предложили, въ случаѣ надобности въ деньгахъ, трассировать на нихъ до 2 съ половиною миллiоновъ гульденовъ. Провизiи же получаютъ они 6¹/₂%, никакого титула себѣ не желаютъ, а просятъ объ исходатайствованiи портрета императрицы, который Гопе могъ бы поставить въ своей галлере<и?> или носить при себѣ”. Императрица согласилась, съ особеннымъ удовольствiемъ, на эту просьбу Гопе и заказала грудной портретъ (стоившiй, говоря мимоходомъ, 2,325 рублей) у одного изъ лучшихъ художниковъ.

Глава банкирскаго дома Гопе и К° предвидѣлъ что на военныя нужды потребуются довольно значительныя суммы, а потому предложилъ считать каждые 3 милл. гульденовъ, занятые чрезъ него, особымъ займомъ.

При извѣстныхъ намъ уже денежныхъ обстоятельствахъ въ Голландiи, встрѣтилось нѣкоторое затрудненiе въ прiисканiи наличныхъ средствъ изъ 4 и 4^1/₂%, а потому, указомъ 24 августа 1788 года, разрѣшено: «ежели того необходимая надобность потребуетъ, платить по 5% съ занятаго капитала". Не смотря на это увеличенiе процента, пришлось все таки обождать болѣе бдагопрiятнаго времени и отложить попеченiе о четвертомъ займѣ, ибо генеральные штаты, предвидя грозныя политическiя обстоятельства, наложили на жителей страны 4%–ный сборъ съ имущества, что, естественно, сильно подѣйствовало на уменьшенiе обращающихся средствъ и на пониженiе всѣхъ фондвыхъ облигацiй, въ томъ числѣ и русскихъ до 98 за 100.

По прошествiи трехъ мѣсяцевъ, Гопе увѣдомили однако комитетъ, отъ 21 ноября, что открыли четвертый заемъ въ 3 милл. гульденовъ, изъ 5 ежегодныхъ процентовъ, на 12 лѣтъ, начиная съ 1 февраля 1789 года, предоставляя впрочемъ императрицѣ право выплатить эту сумму по истеченiи седьмаго года займа, для большаго успѣха коего Гопе предоставили вкладчикамъ вносить деньги въ четыре мѣсяца, по равнымъ частямъ, и дали обязательство не приступать къ пятому займу прежде 1 мая слѣдующаго года. Въ число этого четвертаго займа, собрано было тотчасъ, по подпискѣ, 2 милл. гульденовъ, а чрезъ три мѣсяца остальной миллiонъ. За столь усердное совершенiе займа, при трудныхъ денежныхъ обстоятельствахъ въ Голландiи, императрица выразила, чрезъ членовъ комитета, банкиру Гопе свою признательность въ самыхъ лестныхъ для него выраженiяхъ. Гопе благодарилъ за такой отзывъ объ немъ, присовокупивъ что честолюбiе его никогда не распространялось далѣе той степени достоинства, которымъ онъ пользуется по званiю своему. Императрица же, для того чтобы возвысить его, назвала его первѣйшимъ банкиромъ.

Вслѣдъ за симъ, отъ 3 апрѣля 1789 года, Гопе пишетъ: «дабы не терять времени и пользуясь настоящею благопрiятною минутою, приступилъ я къ открытiю пятаго займа, имѣя на оный уже подписчиковъ на половину всей суммы". Но этотъ заемъ, начавшiйся при столь счастливомъ предвѣстiи, чуть было не разстроился. Правительство генеральныхъ штатовъ, видя быстрое умноженiе числа русскихъ займовъ, намѣревалось запретить ихъ. Однако Гопе, бывъ призванъ къ объясненiю по этому дѣлу, изложилъ столь убѣдительно причины, побуждающiя его заключать займы, что запрещенiя не состоялось. «Получивъ разрѣшенiе, продолжаетъ Гопе, успѣлъ я совершить пятый заемъ въ 3 милл. гульденовъ изъ 5%, съ разсрочкою платежей на 4 срока. Къ шестому же займу, говоритъ онъ, не могу ранѣе приступить какъ 1 сентября, хотя на половину сего займа собралъ я подписи".

Противники наши, узнавъ о намѣренiи открыть вновь заемъ, поспѣшили составить коммиссiю для обсужденiя вопроса: слѣдуетъ–ли допускать подписку на pусскie займы? Приглашенный въ эту коммиссiю, состоявшую изъ знатнѣйшаго амстердамскаго купечества, Гопе изложилъ свои намѣренiя и оправдалъ столь убѣдительно принимаемое имъ участiе въ займахъ, что одержалъ торжество надъ завистниками, противъ коихъ высказалась коммиссiя.

Комитетъ уполномоченныхъ, видя чрезвычайно успѣшный ходъ займовъ при содѣйствiи банкировъ Гопе, по соображенiи средствъ могущихъ еще потребоваться, рѣшилъ производить негоцiацiи на столько миллiоновъ, сколько оныхъ нужно будетъ на военныя издержки.

«По совѣщанiи съ нашими агентами, сообщаютъ Гопе отъ 25 сентября, мы рѣшились открыть шестой заемъ въ 3 милл. гульденовъ, на будущей недѣлѣ, съ разсрочкою вноса суммъ и съ выдачею съ 1 сентября процентовъ въ пользу капиталистовъ, но съ тѣмъ, чтобы не предлагать новаго займа прежде 1 числа марта 1790 года. Мы находимъ эти условiя согласными съ требованiемъ нынѣшняго времени. Ваши сiятельства (члены комитета) поручаете намъ принять на себя негоцiацiю, для замѣны займовъ, учиненныхъ конторою де–Сметъ. Мы не можемъ до будущаго лѣта заняться этими займами, пока не выполнимъ нашъ седьмой заемъ, облигацiи коего уже готовы и находятся въ нашихъ рукахъ. Впрочемъ мы примемъ въ разсужденiе тѣ 3 милл. гульд., срокъ коимъ минетъ 1 февраля 1791 года. Эта негоцiацiя будетъ совершенно новая, ибо владѣльцы старыхъ облигацiй не обязаны ихъ промѣнять на новыя и вѣроятно придутъ просить платежа, какъ по векселю, которому срокъ истекъ. Нѣтъ сомнѣнiя что многiе согласятся обмѣнять старыя на новыя облигацiи, но на это разсчитывать нельзя, такъ какъ это средство не надежно. Во всякомъ случаѣ мы постараемся окончить благополучно эту двойную операцiю".

«Шестой заемъ идетъ медленно, извѣщаютъ Гопе отъ 20 октября и 10 ноября 1789 года, пока агенты наши не освободятся отъ своихъ подписокъ. Впрочемъ нѣтъ сомнѣнiя что, по мѣрѣ умноженiя нашихъ займовъ, удобства и неудобства къ совершенiю оныхъ должны возрости. Великобританiя, держава въ Европѣ наиболѣе акредитованная, начала негоцiацiи свои съ 3% и кончила тѣмъ, что платитъ почти 6% интереса. Мы до сего еще не дошли и никогда не отважимся возвышать оные до этой степени, ибо, какъ мы уже прежде объявили, никогда не согласимся болѣе какъ на 5% интереса, но можетъ быть принуждены будемъ къ пожертвованiямъ подъ рукою, о которыхъ никто знать не будетъ. Исключая займа въ 3 милл. гульд., для римскаго императора, ни одинъ изъ всѣхъ прочихъ займовъ не имѣлъ удачи во все время нашихъ негоцiацiй. Весьма быть можетъ что мы принуждены будемъ согласиться, при открытiи седьмаго займа, на уступку процентовъ за три или четыре мѣсяца, но мы этого не сдѣлаемъ безъ предварительнаго одобренiя съ вашей стороны. Народъ въ генеральныхъ штатахъ имѣетъ страсть помѣщать свои капиталы въ облигацiи разныхъ странъ, но не любитъ имѣть долговыя обязательства исключительно одного государства".

Комитетъ уполномоченныхъ, соглашаясь отложить уплату стараго долга до 1 февраля 1791 года, не желалъ сдѣлать уступки на проценты. — Гопе и К° сочли долгомъ, 1 декабря 1789 года, благодарить его за такую отсрочку, объясняя что «намѣренiе ихъ при этой пропозицiи состояло въ томъ, чтобы имѣть время привести въ дѣйствiе другiе займы, кои по обстоятельствамъ могутъ быть нужны, а за тѣмъ воспользоваться миромъ, ежели таковой между тѣмъ послѣдуетъ, чтобы сдѣлать кондицiи болѣе выгодныя. — Судя по общему положенiю политическихъ дѣлъ, писали Гопе и К°, мы полагаемъ что нынѣшнею зимою не будетъ заключенъ миръ, почему вы вынуждены будете взять всѣ деньги, кои удастся здѣсь набрать и для того желали бы мы ускорить открытiе седьмаго займа, коль скоро обстоятельства позволятъ и публика на то согласна будетъ, но во всякомъ случаѣ, чтò бы ни случилось, мы все таки надѣемся покончить заемъ къ 1 марта будущаго года. Седьмой заемъ желаемъ мы открыть къ 12 февраля 1790 года, восьмой заемъ къ 1 мая, а девятый — къ 1–му августа. Вслѣдствiе сего просимъ васъ (членовъ комитета) снабдить насъ, на прежнемъ основанiи, уполномочiемъ и заготовить облигацiи на 12–ти лѣтнiй срокъ, съ правомъ выкупа чрезъ 7 лѣтъ. Главнѣйшая польза, которую мы предвидимъ, въ случаѣ заключенiя мира, состоитъ въ быстромъ производствѣ предполагаемыхъ займовъ и въ дешевизнѣ занимаемыхъ денегъ, которыя могутъ быть употреблены на покрытiе издержекъ войны, на возвышенiе стоимости вашихъ денегъ посредствомъ курса и на поддержанiе его на заграничныя мѣста, по цѣнѣ менѣе убыточной для Россiи. Вотъ обращикъ нашего плана, который желаемъ по возможности исполнить, буде намъ не помѣшаютъ обстоятельства. Чѣмъ болѣе мы облегчимъ подписчиковъ при вносѣ суммъ займа, тѣмъ менѣе обличимъ мы нужду въ оныхъ, между тѣмъ какъ нетерпѣливое желанiе получить сколь можно скорѣе деньги — вредитъ чрезвычайно кредиту и несогласiе ваше на вносъ платежей по срокамъ сильно насъ огорчило, ибо вамъ достаточно извѣстно наше рвенiе, которое должно бы васъ убѣдить что всѣ дѣланныя нами распоряженiя основаны на здравомъ смыслѣ и на пользѣ къ дѣламъ ея величества, а потому ежели вы не согласны дать отсрочки участникамъ въ шестомъ займѣ, то мы не имѣли бы возможности быть вамъ полезными. Францiя, Англiя и наши штаты платятъ болѣе процентовъ по займамъ, чѣмъ вы, и мы никогда бы не согласились сдѣлать вкладчикамъ облегченiе, если бы это не было необходимо для успѣха самаго же предпрiятiя. Мы тогда только сильны въ своихъ кондицiяхъ, когда мы можемъ обойтись безъ заимодавцевъ. Ни Францiя, ни какая другая держава не доставали денегъ на столь великiя суммы и на такихъ умѣренныхъ условiяхъ, какъ наши займы для ея величества. Требуя въ настоящемъ случаѣ вашего согласiя на наше распоряженiе, мы это дѣлаемъ изъ безкорыстнаго усердiя и желанiя удалить въ мнѣнiи голландской публики всякое предположенie о нуждахъ, несовмѣстныхъ съ тѣмъ величiемъ, дoвѣpieмъ и почтенiемъ, кои мы старались внушить оной относительно Россiйской Имперiи”.

Письмо это доложено было вице–канцлеромъ графомъ Остерманомъ императрицѣ и приведенные резоны были признаны уважительными, о чемъ тотчасъ сообщено было банкирамъ Гопе.

Придворный банкиръ Сутерландъ, донося о поступавшихъ по шестому займу суммахъ, присовокупилъ что планъ банкировъ Гопе открыть рядъ займовъ для Pocciи, особенно способствуетъ къ твердому упроченiю кредита Россiи. Въ наше время большихъ займовъ такое заявленiе покажется страннымъ и даже ложнымъ, но баронъ Сутерландъ былъ въ свое время совершенно правъ. Во–первыхъ число займовъ не представляло черезъ–чуръ крупной суммы и потому не могли эти займы отозваться вредно на нашемъ государственномъ и народномъ хозяйствѣ, тѣмъ болѣе, что займы дѣлаемы были внѣ страны. Не смотря на то, что они назначались на военные расходы, обыкновенно считающiеся самыми непроизводительными, они все–таки принадлежали къ займамъ производительнымъ, такъ какъ, при помощи ихъ, взыскивались контрибуцiи и доходы возрастали отъ присоединенiя къ Россiи новыхъ провинцiй. Въ настоящее время, какъ извѣстно, внѣшнiе займы мало выгодны для страны, они часто суть доказательства обѣднѣнiя страны, производящей долговыми обязательствами платежъ своихъ государственныхъ и коммерческихъ долговъ во вредъ производительности страны, обязанной уплачивать эти долги. Къ тому же нынѣшнiе внѣшнiе займы, по причинѣ уступки на нихъ значительной части капитала, весьма убыточны, ибо съ суммы ихъ вносятся, при удачной негоцiацiи, много что 8%, не считая расходовъ совершенiя займа, а при тяжкихъ займахъ около 60 или 70%, между тѣмъ какъ обязательства выдаются на полную номинальную сумму займа. Въ наше время проценты по такимъ внѣшнимъ займамъ производятся за границею, что также убыточно, особенно при невыгодномъ курсѣ. — Всего этого не было при Екатеринѣ, — изъ суммы займа вычитались только одни банкирскiе расходы и давался вкладчикамъ маленькiй жуиссансъ на счетъ процентовъ. Банкирскiе расходы уплачивались при самомъ заключенiи займа, разъ навсегда, до уплаты долга; проценты большею частью уплачивались не деньгами, а русскими товарами, продаваемыми на мѣстѣ производства процентовъ. Самые же займы Екатерининскихъ временъ принесли неопровержимую пользу Имперiи, а внѣшнiе займы новѣйшаго времени иногда способствуютъ разстройству народнаго хозяйства и образованiю хроническаго бюджетнаго дефицита.

«Окончивъ шестой заемъ 1 сентября 1789 года, пишутъ Гопе отъ 19 февраля 1790 года, мы встрѣтили затрудненiе въ открытiи седьмаго займа, отчасти по причинѣ состоявшагося, подъ залогъ американскихъ имѣнiй, 6% займа, находящаго большое сочувствiе въ Голландiи, а отчасти вслѣдствiе неуспѣха въ сбытѣ нашими повѣренными русскихъ облигацiй на полмиллiонъ гульденовъ, а потому разсудили пригласить повѣренныхъ къ намъ чрезъ двѣ недѣли, для обсужденiя сего вопроса, а между тѣмъ прiохотить другихъ къ участiю въ этомъ займѣ. Во всякомъ же случаѣ мы надѣемся что скоро послѣдуетъ миръ съ Tyрцiею, и какъ скоро это желанiе исполнится, то мы успѣемъ выполнить постепенно остальное число займовъ". Спустя нѣсколько времени, Гопе извѣстили о поступленiи сполна седьмаго займа въ количествѣ 3 милл. гульденовъ. — Отъ 30 iюля они извѣщаютъ что принимаютъ на себя пересрочку старыхъ займовъ, сдѣланныхъ черезъ посредство де–Сметъ и дадутъ ей вскорѣ безпрепятственное теченiе, а отъ 5 августа сообщили объ открытiи восьмаго займа въ исходѣ мѣсяца и о принятiи въ платежѣ его старыхъ облигацiй, а къ 1 февраля 1791 года, писали они, «полагаемъ открыть девятый заемъ, а какъ къ этому сроку приходится уплатить 540,000 гульд. процентовъ по купонамъ, то примемъ нужную предосторожность и будьте вы въ этомъ случаѣ спокойны". Комитетъ отъ 17 августа получилъ отъ Гопе сообщенiе о вступленiи всей суммы восьмаго займа какъ прежними облигацiями, такъ и наличныни деньгами. — «Миръ, заключенный съ Турцiею, объясняютъ Гопе отъ 7 сентября, имѣлъ весьма выгодное влiянiе на наши денежныя операцiи, но восьмой заемъ выполненъ былъ еще до полученiя извѣстiя о прекращенiи войны и не смотря на то, что остъ–индская компанiя заняла въ Голландiи 10 милл. гульденовъ, Польша 3 милл. гульд., такую же сумму Испанiя и король венгерскiй, открываетъ заемъ на неопредѣленное число миллiоновъ. По всѣмъ этимъ займамъ будутъ платить 5% и розданы большiя награжденiя, между тѣмъ какъ, чрезъ наше посредство, Россiя пересрочиваетъ свои старые 5%–ные займы на новые изъ 4%".

Придворный банкиръ Сутерландъ доноситъ комитету, отъ 19 января 1791 года, объ открытiи банкирами Гопе девятаго займа, по коему уже собрано болѣе двухъ миллiоновъ гульденовъ и о скорѣйшей высылкѣ къ нимъ облигацiй на десятый и одиннадцатый займы. Вслѣдъ за тѣмъ получено отъ сказанныхъ банкировъ письмо отъ 11 января, въ которомъ извѣщаютъ что успѣхъ девятаго займа превзошелъ ихъ ожиданiя. Впрочемъ, для постоянной поддержки русскаго кредита, постановили Гопе правиломъ — скупать русскiя облигацiи у нуждающихся въ ихъ продажѣ вдадѣльцевъ, отчего обращенiе этихъ облигацiй и ихъ кредитъ упрочились. Отвѣчая на хлопоты комитета относительно разсрочки прежнихъ займовъ на 6 милл. гульденовъ, срокъ коимъ наступитъ въ маѣ и ноябрѣ, Гопе проситъ комитетъ успокоиться, такъ какъ они уже рѣшились непремѣнно пересрочить эти займы.

Не взирая на отличный успѣхъ займовъ въ Голландiи, заграничныя нужды казны должны были быть велики, ибо комитетъ, въ докладной запискѣ императрицѣ, отъ 11 марта, испрашивал разрѣшенiе на открытie двѣнадцатаго и тринадцатаго займовъ, показывая въ наличности суммъ внѣ Россiи въ количествѣ 5.939,483 гульд., изъ которыхъ 625,000 руб. переведены были кредитивомъ на Варшаву.

Спустя нѣсколько времени, Сутерландъ поставилъ комитетъ въ извѣстность, что Гопе успѣли остановить столь вредный упадокъ вексельнаго курса открытiемъ десятаго и одиннадцатаго займовъ на 6 милл. гульд., которые въ ту минуту обезпечивали вполнѣ денежныя операцiи императорскаго двора.

Непрерывный удачный ходъ займовъ и употребленie ихъ «на славу Россiи" возбудили въ Голландiи и въ другихъ государствахъ зависть. «Мы имѣемъ положительное извѣcтie, пишутъ Гопе и К° отъ 1 апрѣля, что займы наши возбудили великое негодованiе и что нынѣ совѣщаются о способахъ воспрепятствовать продолженiю ихъ. Хотятъ представить объ этомъ собранiю генеральныхъ штатовъ, прося ихъ запретить предварительно вообще займы для чужестранныхъ державъ. Поэтому, не теряя времени, надѣемся мы между тѣмъ покончить начатые займы. Мы днемъ и даже ночью трудимся о сбытѣ русскихъ облигацiй и никто не въ состоянiи освободить подписчиковъ отъ обѣщаннаго вноса денегъ. Раздѣляя съ вами (членами комитета) скорбь о такихъ махинацiяхъ, мы убѣждены что, въ случаѣ войны, получаемыя вами нынѣ денежныя пособiя изсякнутъ въ Голландiи. Намѣренiя разныхъ партiй остановить реализацiю русскихъ займовъ обращаютъ въ тщетную надежду дальнѣйшую разсрочку прежнихъ займовъ". Вслѣдъ за этимъ крайне неблагопрiятнымъ извѣстiемъ, Гопе и К° сообщаютъ, отъ 12 aпрѣля, что они успокоились, сколько возможно при тогдашнихъ сомнительныхъ обстоятельствахъ, и считаютъ себя счастливыми что не упустили времени къ окончанiю предпринятыхъ денежныхъ операцiй. «Мы поспѣшили замѣнить, пишутъ Гопе, истекшiе два займа двумя новыми 4%–ными. Г. Колесовъ (россiйскiй повѣренный въ дѣлахъ въ Гагѣ) много намъ въ томъ помогъ и кредитъ, коимъ пользуются ваши облигацiи, не понесъ ни малѣйшаго ущерба. Способъ, которымъ мы проводимъ займы, возвышаетъ стоимость облигацiй выше цѣнности облигацiй займовъ всѣхъ прочихъ державъ. Намъ неоднократно поручали другiе дворы негоцировать для нихъ займы, на кондицiяхъ несравненно выгоднѣе вашихъ, но мы всегда отклоняли такiя предложенiя, предпочитая трудиться на славу ея величества предъ денежными выгодами, въ коихъ мы не нуждаемся. Старанiя наши дали намъ возможность открыть займы и просить васъ о высылкѣ къ намъ облигацiй. Узнавши о вашемъ предположенiи занять деньги въ Англiи, спѣшимъ увѣрить васъ, а въ случаѣ надобности и докажемъ что никакое мѣсто въ Европѣ не можетъ вамъ доставить тѣхъ денежных пособiй, которыми вы пользуетесь, кромѣ нашего мѣста. Коль скоро послѣдуетъ поворотъ къ лучшему въ дѣлахъ Голландiи, мы вполнѣ увѣрены что будемъ имѣть успѣхъ въ начатыхъ займахъ и почитаемъ вѣроятнымъ успѣхъ послѣднихъ двухъ займовъ".

Суммы, выручаемыя посредствомъ голландскихъ займовъ, не были однако достаточны для настоятельныхъ потребностей казны. Для покрытiя ихъ предполагали прибѣгнуть къ внутреннему займу. Но это намѣренiе оставлено вслѣдствiе разъясненiй о внутреннемъ кредитѣ придворнаго банкира, показавшаго несбыточность такой мѣры и увѣренiя Гопе «что пособiя его соразмѣрны будутъ съ денежными нуждами Россiи". Даже въ случаѣ открытiя французами войны, въ которую могла быть вовлечена Голландiя, Гопе надѣялись собрать въ Амстердамѣ всѣ нужныя для Россiи средства, которыя превзойдутъ нетолько чтó она могла бы, когда либо, получить въ другомъ мѣстѣ, но и суммы всѣхъ, другими государствами сдѣланныхъ, займовъ. — Вслѣдствiе избытка денегъ на голландскихъ биржахъ, Гопе предложили комитету, отъ 3 ноября 1791 года, воспользоваться такимъ благопрiятнымъ обстоятельствомъ и занять хотя 6 миллiоновъ по 4% для замѣны на эту сумму старыхъ 5%–ныхъ займовъ, на что послѣдовало, по докладу комитета, соизволенiе императрицы. — «Составленный мною планъ, пишетъ Гопе, препровожденный къ вамъ 31 минувшаго мая, принесъ очевидную пользу. Вы возстановили нынѣ миръ и прекратили войну, покрывшую славою русское оружiе и имя ея величества и вѣроятно потребуются теперь менѣе крупныя средства на чрезвычайные расходы. Вы воспользуетесь, безъ сомнѣнiя, этимъ временемъ для приведенiя въ равновѣсiе государственныхъ доходовъ съ расходами, и въ нормальное положенiе вексельнаго курса, столь сильно понизившагося во время войны. Я, съ своей стороны, стараюсь всѣми способами поднять цѣны русскихъ фондовъ, дабы подготовить уменьшенiе процента на послѣдующiе займы. Я возбудилъ въ Амстердамѣ сильное желанiе на прiобрѣтенiе русскихъ облигацiй, цѣна коихъ постоянно возвышается, и пользуясь хорошимъ настроенiемъ публики, надѣюсь продолжать займы при выгодныхъ условiяхъ". — Банкиры Гопе предложили комитету, въ письмѣ отъ 8 января 1792 года, приступить одновременно къ четыремъ займамъ, то есть взять 12 милл. гульденовъ. Колычевъ, со своей стороны, извѣстилъ комитетъ, что въ счетъ 4%–ныхъ займовъ поступили уже 6 милл. гульденовъ, присовокупляя, что Гопе поспѣшили этимъ дѣломъ, чтобы предупредить займы другихъ державъ и чтобы заключить русскiе 4%–ные займы на тѣхъ же самыхъ условiяхъ, на которыхъ открытъ былъ заемъ индiйской компанiи, за поручительствомъ голландской провинцiи. На это комитетъ увѣдомилъ банкировъ что желаетъ ограничиться займомъ въ 6 милл. гульденовъ, изъ коихъ 2.407,005 гульденовъ выплачены были въ Варшавѣ 3 декабря 1791 и 11 февраля 1792 года, а остальная сумма доставлена былa червонцами въ Pocciю. — Не воспользовавшись предложенiемъ Гопе взять 12 милл. гульденовъ, комитетъ упустилъ самый лучшiй моментъ на подготовку за границею фонда, тѣмъ болѣе что онъ дѣйствительно нуждался въ большей еще суммѣ, какъ видно изъ того, что 5 апрѣля 1792 года онъ поручилъ Гопе открыть заемъ въ 12 милл. гульденовъ, такъ какъ ему необходимо было заплатить проценты за текущiй годъ и имѣть запасъ денегъ за границею. Кромѣ того комитетъ испросилъ разрѣшенiе императрицы на занятiе, на 20 лѣтъ, ассигнацiоннаго банка денегъ на продовольствiе армiи, находившейся въ Польшѣ, дабы не остановить казначейство въ выполненiи прочихъ расходовъ. На этотъ предметъ отпущено было 4 iюня 3 милл. рублей, подобно тому, какъ на эту же потребность выпущено было ассигнацiй, 3 и 15 iюля 1790 года, на 7 милл. рублей, а 1 мая 1791 г. на 6 милл. рублей.

Продолжавшаяся война съ Турцiею и политика наша относительно Польши приняли вѣроятно вдругъ серьозный оборотъ, такъ какъ комитетъ уже отъ 8 апрѣля ходатайствовалъ предъ императрицею объ открытiи, сверхъ сказаннаго 12–ти–миллiоннаго займа, еще другаго, на такую же сумму. Но такъ какъ комитетъ не могъ надѣяться, по измѣнившимся вновь обстоятельствамъ, получить деньги изъ 4%., то полагалъ согласиться на 4¹/₂%. Эта мѣра получила утвержденiе императрицы. По извѣщенiи о томъ банкировъ Гопе, они тотчасъ приступили къ распоряженiю о наборѣ денегъ, не скрывая предъ комитетомъ своихъ опасенiй, ибо по причинѣ начатiя войны со стороны Францiи, всѣ капиталисты порѣшили не выпускать денегъ изъ своихъ сундуковъ, опасаясь всеобщей войны въ Европѣ. По этимъ причинамъ, реализацiя займа подвигалась менѣе быстро, чѣмъ этого желало правительство. Гопе повторяли увѣренiе что употребляютъ весь свой кредитъ въ пользу службы императрицѣ и не упускаютъ ни одного, отъ нихъ зависящаго, средства къ точному во всемъ исполненiю намѣренiй ея. «Свидѣтельствуя вновь, пишутъ они отъ 29 iюля комитету, за оказанное намъ столь часто довѣрiе, нашу полную признательность, намъ весьма прискорбно вамъ донести о томъ, что нe послѣдовало никакой перемѣны въ положенiи здѣшнихъ дѣлъ, кромѣ новыхъ затрудненiй. Къ войнѣ съ Францiею, которая уже безъ того стращаетъ умы здѣшней публики, прибавилась еще война Россiи съ Польшею, которая сильно вредитъ нашимъ операцiямъ. Остается только имѣть терпѣнiе и ожидать болѣе благопрiятнаго времени. Мы впрочемъ все подготовили, чтобы при первой возможности воспользоваться имъ. Банкиръ Пиперъ де–Гоанъ, имѣющiй средства и хорошiя связи, пытался открыть 4¹/₂% заемъ для Польской республики, но не успѣлъ въ этомъ. Затѣмъ онъ предложилъ 5% интереса, но тщетно". Отъ 6 iюля писали они въ комитетъ, что варшавскiе банкиры Тепперы трассировали на нихъ огромную сумму, которую они съ точностью гонорировали, ожидая на покрытiе оной оть комитета фондовъ. Благодаря ихъ за такую услугу, князь Вяземскiй, отъ 30 iюля, писалъ что онъ вполнѣ увѣренъ въ уплатѣ и процентовъ по займамъ въ предстоящiе сроки въ видѣ аванса, который имъ возвратится по окончанiи предпринятыхъ займовъ. Вы этимъ «усугубите ваше рвенiе къ службѣ ея величества, говоритъ князь, и сдѣлаете мнѣ большое одолженiе, избавивъ отъ убытковъ, неизбѣжныхъ при переводахъ отсюда". На такую просьбу Гопе увѣдомили что не преминутъ сдѣлать распоряженiе согласно желанiю князя, надѣясь тѣмъ услужить императрицѣ. Вслѣдъ за симъ, отъ 7 августа, поставили они комитетъ въ извѣстность объ окончанiи шестнадцатаго и семнадцатаго займовъ, такъ и о намѣренiи ихъ открыть восемнадцатый и девятнадцатый займы, коль скоро представится къ тому возможность.

П. Шторхъ.

(Продолженiе будетъ)

________

ЭКОНОМИЧЕСКIЯ ЗАМѢТКИ.

I.

Вопросы русскаго сельскаго хозяйства въ связи съ развитiемъ другихъ отраслей промышленности.

Подобно тому какъ нѣсколько лѣтъ назадъ безпрестанно слышались разглагольствованiя объ умственномъ прогрессѣ въ Россiи, — такъ теперь приходится часто и слышать и читать толки и разсужденiя о нашемъ промышленномъ и финансовомъ прогрессѣ. Газеты и журналы, юбилейные ораторы и биржевые тузы, даже обыкновенные смертные прекраснаго и непрекраснаго пола не упускаютъ случая коснуться этого предмета и высказать свое умиленiе. И дѣйствительно, — русская промышленность, послѣ долгаго застоя, повидимому вышла на широкую дорогу и быстро пошла впередъ: сѣть желѣзныхъ дорогъ, съ небольшимъ въ 10 лѣтъ, соединила всѣ важнѣйшiе торговые пункты Pоссiи и открыла сообщенiе для внутреннихъ губернiй съ портовыми городами; начали разрабатываться въ широкихъ размѣрахъ многiя естественныя богатства, не обращавшiя прежде на себя вниманiя; стали устраиваться фабрики и заводы для обработки этихъ богатствъ; на помощь имъ явились страховыя, транспортныя, коммиссiонерскiя и др. вспомогательныя общества; наконецъ, чтобы дать главную жизненную силу всѣмъ этимъ предпрiятiямъ — капиталъ, — открылись и продолжаютъ открываться десятки банковъ разныхъ наименованiй — коммерческiе и поземельные, внѣшнiе и внутреннiе, учетные и ссудные, центральные и мѣстные, купеческiе и земскiе, международные и русскiе, и т. д. Какое всюду движенiе! Сколько жизни и силы проявляется тамъ, гдѣ все дремало и бездѣйствовало! Выползли на свѣтъ Божiй и пошли въ оборотъ капиталы, доселѣ прятавшiеся подъ спудомъ; земскiе дѣятели, мирно жирѣвшiе въ своихъ медвѣжьихъ углахъ, массами бросились въ столицу со всѣхъ концовъ Pocciи искать концессiй на разныя предпрiятiя; явилась бездна коммерсантовъ и финансистовъ, существованiя которыхъ до сихъ поръ тѣмъ болѣе нельзя было подозрѣвать, что они и не думали вовсе подготовляться къ такой дѣятельности, а состояли въ разныхъ трущобахъ при такихъ дѣлахъ, которыя имѣютъ столько же общаго съ коммерцiей, какъ и тасканiе платковъ изъ чужихъ кармановъ; знакомство съ биржевыми дѣлами, цѣнами акцiй, облигацiй и т. п., составлявшее спецiальность небольшаго кружка, — сдѣлалось вдругъ насущной потребностью всякаго живущаго въ обществѣ. Жаль, что всѣ эти предметы немного прозаичны, — а то, право, по поводу ихъ можно бы пролить не меньше гражданскихъ слезъ умиленiя, чѣмъ проливали ихъ разные гг. Розенгеймы по поводу пробужденiя общества отъ умственнаго застоя!... Но, вѣроятно, читатель помнитъ, что увлеченiе умственнымъ прогрессомъ весьма скоро въ значительной степени охладѣло въ нашемъ обществѣ, когда оно убѣдилось, что прогрессъ не только немыслимъ, но даже положительно безсмысленъ въ видѣ прыжковъ съ просонья (какимъ онъ рисовался нашими публицистами и поэтами), что подобные прыжки до добра не доведутъ и что истинный прогрессъ возможенъ только въ видѣ правильнаго постепеннаго движенiя, въ основѣ котораго должно лежать разумное образованiе массъ народныхъ. Такъ и теперь уже начинаетъ замѣчаться охлажденiе къ прогрессу промышленному, хотя это охлажденiе еще не сдѣлалось вполнѣ сознательнымъ и причины его недостаточно выяснились. Общество начинаетъ чувствовать, что во всей этой кипучей дѣятельности есть что то ненормальное, неимѣющее подъ собой твердой почвы; кой–гдѣ начинаютъ слышаться голоса, вызывающiе боязнь за будущее*); появляются признаки и предвѣстiя несовсѣмъ радостнаго и успокоительнаго свойства; повременамъ крупныя банкротства заставляютъ учредителей и акцiонеровъ разныхъ банковъ почесать затылки и призадуматься**); на биржѣ все чаще замѣчаются заминки и признаки безденежья. Однимъ словомъ опасенiя чего–то недобраго всюду сказываются; — но, повторяю, пока еще довольно безсознательно, потому что по пословицѣ «пока не грянетъ громъ — мужикъ не перекрестится" — общество еще не старается вникнуть въ основы, на которыхъ держится современное промышленное движенiе, и разобрать — на сколько прочны и надежны эти основы.

Бросая взглядъ на состоянiе нашей промышленности, мы не можемъ не замѣтить, что одна отрасль ея не подвигается впередъ соотвѣтственно другимъ отраслямъ: это земледѣлiе и вообще сельское хозяйство. Чуть не единственною была у насъ эта отрасль до движенiя послѣднихъ лѣтъ и доставила Россiи названiе страны по преимуществу земледѣльческой, — и вотъ теперь она одна остается, такъ сказать, безъ всякаго призора, на той–же степени развитiя, на которой стоитъ чуть не съ самаго основанiя Россiи.

Жизненное значенiе земледѣлiя для Россiи вполнѣ ясно, если вспомнить, какое громадное количество хлѣба и другихъ продуктовъ земли отправлялось отъ насъ ежегодно за границу; что продукты эти составляли главный предметъ нашей отпускной торговли и, слѣдовательно, были основанiемъ всей нашей промышленной дѣятельности. — Ясно, стало быть, что уменьшенiе размѣровъ этого отпуска, безъ замѣны чѣмъ–либо инымъ (а такой замѣны пока не предвидится), отзовется на всей нашей промышленности, — и чѣмъ значительнѣе будетъ уменьшенiе, тѣмъ болѣe будетъ происходящiй отъ того ущербъ.

До сихъ поръ, повидимому, наше сельское хозяйство находилось въ удовлетворительномъ состоянiи, такъ какъ, кромѣ послѣдняго 1872 г., наша отпускная хлѣбная торговля все усиливалась*). Теперь рождается вопросъ — слѣдуетъ ли ожидать, чтобы при настоящемъ состоянiи сельскаго хозяйства, Россiя и на будущее время моглa производить такое–же количество хлѣба, какъ и прежде? Для этого, конечно, нужно разсмотрѣть тѣ системы, по которымъ ведется наше хозяйство, дабы опредѣлить — насколько онѣ удовлетворяютъ современнымъ экономическимъ условiямъ. Въ настоящей статьѣ мы не будемъ подробно разсматривать этотъ вопросъ, имѣя въ виду въ слѣдующихъ статьяхъ обрисовать по возможности полно состоянiе нашего сельскаго хозяйства въ разныхъ мѣстностяхъ; теперь–же ограничимся тѣмъ, что постараемся въ общихъ чертахъ показать условiя, при которыхъ оно велось и ведется до сихъ порь.

Г. Вильсонъ, въ своемъ замѣчательномъ трудѣ «Объясненiя къ хозяйственно–статистическому атласу Европейской Pocciи", дѣлаетъ, между прочимъ, слѣдующiй выводъ изъ приводимыхъ имъ данныхъ объ урожаяхъ хлѣба**): «по сравненiю съ иностранными государствами, по пpoизвoдcтву хлѣба въ отношенiи къ населенiю Россiя занимаетъ первое мѣсто; по количеству–же производимаго хлѣба въ отношенiи къ пространству воздѣлываемой земли, Россiя занимаетъ послѣднее мѣсто; другими словами, оказывается что, при настоящей плотности населенiя, производство хлѣба у насъ зависитъ главным образомъ отъ физическихъ силъ природы, тогда какъ на Западѣ оно въ большой степени подчиняется силѣ труда и капитала". — Изъ этихъ словъ можно вывести съ достаточной ясностью — въ чемъ именно заключалось доселѣ главное основанiе нашего хозяйства. — Съ одной стороны изъ отношенiя производства хлѣба къ населенiю видно что въ Россiи земледѣлiемъ занято было большинство рабочихъ рукъ; cъ другой стороны изъ отношенiя производства къ пространству обработываемыхъ земель видно что у насъ на степень урожаевъ не было обращено вниманiя; иначе сказать — успѣхъ русскаго сельскаго хозяйства заключался въ томъ, что рабочiя руки, не находя для себя иного, болѣе выгоднаго занятiя, обращались почти исключительно къ земледѣлiю; вслѣдствiе этогo, цѣны на нихъ были столь низки, что не представлялось необходимости заботиться о сборѣ возможно бòльшаго количества продуктовъ съ обработываемой земли: и при небольшихъ урожаяхъ хлѣбъ обходился хозяину дешево; — стало быть, отъ него всегда ему была выгода, при требованiи за границу по хорошей цѣнѣ*). Слѣдовательно, главнымъ основанiем нашего хозяйства была до сихъ поръ дешевизна рабочихъ рукъ, благодаря которой Россiя, не соображаясь съ урожаями, производила то громадное количество хлѣба на своихъ обширныхъ поляхъ, которое не только удовлетворяло внутреннимъ потребностямъ, но и отправлялось за границу.

Теперь обстоятельства измѣняются; начавшаяся всюду дѣятельность вызываетъ усиленную потребность въ рабочихъ рукахъ; онѣ нужны и при постройкѣ желѣзныхъ дорогъ, и для веденiя вновь народившихся безчисленныхъ предпрiятiй; явившаяся потребность влечетъ за собою и возвышенiе платы за трудъ; насколько быстро произошелъ переворотъ — на столько же быстро стала всюду возвышаться заработная плата. Такая перемѣна, очевидно, самымъ неблагопрiятнымъ образомъ должна отозваться на сельскомъ хозяйствѣ, такъ какъ при увеличенiи стоимости производства хлѣба — продажная цѣнность его не возвышается въ соотвѣтственной степени. Такимъ образомъ, сельское хозяйство, при современномъ состоянiи его, оказывается крайне неудовлетворительнымъ. Что же дѣлаютъ наши хозяева, какiя мѣры принимаютъ они, чтобы поднять уровень развитiя своихъ хозяйствъ? Увы, за небольшими исключенiями, которыя можно почти перечесть по пальцамъ, — въ общемъ ходѣ дѣла не замечается почти никакихъ улучшенiй. Сельскiе хозяева наши никакъ не могутъ придти къ тому заключенiю, что происшедшая перемѣна не есть что либо случайное или временное, а естественный результатъ цѣлаго ряда событiй, совершившихся въ Pocciи: они все продолжаютъ держаться тѣхъ же старыхъ системъ, которыхъ держались и прежде, въ ожиданiи что рабочiя руки опять подешевѣютъ**), что истощенныя земли, безъ всякихъ съ ихъ стороны усилiй, снова сдѣлаются плодородными, — однимъ словомъ, что вотъ–вотъ опять все пойдетъ по старому. На улучшенiя земдедѣлiя они не хотятъ затрачивать ни труда, ни капитала, предпочитая и то и другое обращать на дѣла болѣе легкiя и обѣщающiя скорую наживу, тогда какъ послѣдствiй сельско–хозяйственныхъ улучшенiй пришлось–бы ожидать довольно–продолжительное время. И въ самомъ дѣлѣ, не гораздо–ли удобнѣе, заложивши имѣнiе въ поземельномъ банкѣ, употребить деньги на желѣзно–дорожныя изысканiя или биржевую игру?

А между тѣмъ грозныя предвѣщанiя, о которыхъ мы говорили ранѣе, все усиливаются и грозятъ серьозными послѣдствiями. Непомѣрное развитiе спекуляцiи съ одной стороны и упадокъ въ дѣлѣ сельскаго хозяйства съ другой, повидимому не находящiеся въ прямой зависимости другъ отъ друга, но на самомъ дѣлѣ имѣющiе между собою тѣсную связь, — готовятся принести свои плоды. Если такой ходъ вещей не измѣнится въ скоромъ времени, то Россiя не въ состоянiи будетъ продолжать вести въ прежнихъ размѣрах свою хлѣбную торговлю, въ которой ей и безъ того все болѣе и болѣе oпасною соперницею является Америка. Какая же судьба ожидаетъ тогда многiя наши предпрiятiя и въ особенности безчисленные банки? Игра въ умственный прогрессъ довела насъ до нигилизма, въ самомъ дурномъ значенiи этого слова; до чего–то доведетъ насъ финансовый и промышленный прогрессъ, не имѣющiй подъ собою твердаго основанiя?

П. Б.

__________

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

Geschichte der Wissenschaften in Deutschland. Neuere Zeit. Bd. XIII. Geschichte der deutchen Philosophie, v. Dr. Eduard Zeller. MЯnchen, 1873. (Исторiя наукъ въ Германiи. Новое время. Томъ XIII. Исторiя нѣмецкой философiи, Эдуарда Целлера. Мюнхенъ, 1873).

Нѣмецкiя книги — суть лучшiя книги на свѣтѣ. Въ сферѣ мысли и науки Германiя, какъ извѣстно, имѣетъ авторитетъ, высоко стоящiй надъ авторитетомъ другихъ просвѣщенныхъ народовъ. Это умственное владычество тѣмъ поразительнѣе, что Германiя прiобрѣла его очень поздно; чтобы завоевать его, она должна была выйти изъ того презрѣнiя и умственнаго подчиненiя, въ которомъ находилась, и должна была взять верхъ надъ странами, уже давно обладавшими высокою умственною жизнью. «Въ серединѣ XVII столѣтiя", разсказываетъ Целлеръ, «другiе народы (Италiя, Англiя, Францiя, Голландiя) высокомѣрно смотрѣли на нѣмцевъ, считая ихъ мало способными къ наукамъ, и всего меньше готовы были признать способность къ философiи за тѣмъ самымъ народомъ, который впослѣдствiи былъ преувеличенно названъ народомъ мыслителей" (стр. 1).

Какъ мы знаемъ, это высокомѣpie къ нѣмцамъ продолжалось и въ XVIII столѣтiи и уступило только блестящимъ подвигамъ германскаго генiя, который къ концу этого столѣтiя создалъ свою литературу и философiю. Съ тѣхъ поръ побѣда слѣдовала за побѣдой, и умственное владычество Германiи получило силу, которой никогда не имѣли другiя страны. Германiя стала въ полномъ смыслѣ слова учительницею Европы, а слѣдовательно и всего мiра. Францiя и Англiя, тѣ двѣ страны, которыя повидимому могли бы соперничать съ Германiею, покорно преклонились передъ нею. Послушайте Ренана, когда онъ говорить о нѣмецкой культурѣ и о своемъ первомъ знакомствѣ съ нею; для него это новый высшiй мiръ, какой–то храмъ, въ который онъ вошелъ съ восторгомъ и благоговѣнiемъ изъ мелкаго мiра французской мысли и науки. Точно такъ и у Карлейля, посвященнаго въ тайны нѣмецкой философiи, его родная англiйская философiя и наука вызывают величайшее презрѣнiе. Блестящiй и всесвѣтно знаменитый писатель Маколей вызвалъ какъ–то у Ренана отзывъ, который мы приведемъ для примѣра, чтобы показать, какъ далеко взглядъ человѣка, знакомаго съ германской наукою, отступаетъ отъ обыкновенныхъ сужденiй. «Разъ какъ–то я сталъ читать Маколея", разсказываетъ Ренанъ. «Эти рѣзкiе приговоры, эта враждебность къ своимъ противникамъ, эти явно признаваемые предразсудки, это отсутствiе безпристрастiя и способности понимать противоположные взгляды, этотъ либерализмъ безъ всякой широты пониманiя, что христiанство вовсе не христiанское, — все это возмутило меня. Таковъ бѣдный родъ человѣческiй, что для него нужны узкie умы".

Но Англiя и Францiя — страны слишкомъ своеобразныя, имѣющiя слишкомъ давнюю, уже крѣпко сложившуюся и сильно разросшуюся культуру; поэтому онѣ не могли подпасть слишкомъ глубокому влiянiю Германiи; онѣ продолжали жить своею умственною жизнью, хотя и чувствовали, что у нихъ отнято первенство, что власть ихъ потеряна. Но мы, pyccкiе, — другое дѣло. Не имѣя своей науки и философiи, неудерживаемые никакими преданiями и обладая хотя безплодною, но на все способною подвижностью, мы постоянно усвоивали себѣ направленiе нѣмецкой науки, такъ что все наше просвѣщенiе главнымъ образомъ есть плодъ германскаго просвѣщенiя. До послѣднихъ дней Германiя есть наша учительница и различные фазисы нашей умственной жизни непремѣнно содержатъ въ себѣ отраженiе философскаго и научнаго движенiя Германiи.

И такъ новая нѣмецкая книга, трактующая о важномъ предметѣ и излагающая намъ современное состоянiе науки, представляетъ для насъ очень важное и интересное явленiе. Въ настоящемъ случаѣ дѣло идетъ объ исторiи философiи. Спрашивается, чему же насъ учатъ нѣмцы относительно этого предмета? Знаменитый ученый написалъ исторiю нѣмецкой философiи; мы съ жадностiю беремся за книгу, но, разумѣется, не съ тѣмъ чтобы изучать ученiя Лейбница, Канта, Гегеля — мы и прежде были съ ними знакомы, — а съ тѣмъ, чтобы найти для себя высшее руководство, получить наставленiе, какъ научнымъ образомъ понимать и обработывать исторiю философiи вообще. Въ чемъ главная задача этой науки и какъ мы можемъ достигать ея?

Къ удивленiю и сожалѣнiю мы не находимъ въ новой книгѣ никакого отвѣта на эти вопросы, на вопросы вполнѣ законные, которымъ насъ научила сама же Германiя. Вотъ фактъ, на который мы желаемъ обратить вниманiе читателей. Наша великая учительница очевидно въ величайшемъ смущенiи; она умалчиваетъ о самыхъ существенныхъ пунктахъ науки, а о другихъ говоритъ съ странной осторожностiю, съ безпрерывными и неясными оговорками.

Для того чтобы писать исторiю философiи, нужно самому философствовать, непремѣнно нужно исповѣдывать какое–нибудь философское ученiе. Иначе ничего нельзя будетъ понять въ исторiи философiи. Для человѣка, который вовсе чуждъ философскаго мышленiя, философскихъ убѣжденiй, вся эта исторiя явится какимъ–то неинтереснымъ вздоромъ. И нынѣшнее настроенiе умовъ очень близко къ такому взгляду на дѣло. Для нынѣшняго времени, когда нѣкоторую силу имѣютъ только эмпиризмъ, матерiализмъ и позитивизмъ, самый логическiй взглядъ на исторiю философiи будетъ такой, что философiя есть печальное заблужденiе, отъ котораго по немногу освобождалось и освобождается человѣчество. Въ такомъ духѣ написалъ свою исторiю Льюисъ, позитивистъ. Онъ писалъ исторiю философiи такъ точно, какъ физикъ можетъ написать исторiю магiи, химикъ — исторiю алхимiи, астрономъ — исторiю астрологiи. Если занятiе подобными предметами и нельзя считать очень важнымъ дѣломъ, то все–таки это дѣло возможное, имѣющее опредѣленный смыслъ. Но Целлеръ находится въ гораздо болѣе затруднительномъ положенiи, чѣмъ Льюисъ. Онъ не держится никакого взгляда, а между тѣмъ долженъ былъ написать исторiю философiи.

Дѣло происходило такъ. Молодой баварскiй король, Максимилiанъ II, другъ знаменитаго композитора Рихарда Вагнера, юноша, исполненный любви къ наукамъ и искусствамъ, задумалъ для славы Германiи и въ поученiе мipy дать намъ исторiю того, чѣмъ всего больше можетъ гордиться Германiя, исторiю наукъ въ Германiи. Для этого при мюнхенской академiи наукъ была составлена «историческая коммиссiя", которая разослала приглашенiя знаменитѣйшимъ изъ современныхъ нѣмецкихъ ученыхъ. Эти знаменитости почти исключительно оказались профессорами; двадцать четыре такихъ знаменитости взялись за дѣло, и оно исполнено уже больше чѣмъ на половину.

Вотъ какъ случилось, что Целлеру досталось писать исторiю философiи. Между тѣмъ чтò такое философiя и въ чемъ заключается ея исторiя, онъ не знаетъ. Очень странно сказать, а между тѣмъ весьма похоже по виду, что онъ даже вовсе не задавалъ себѣ этихъ вопросовъ. Въ предисловiи онъ не упоминаетъ объ этихъ трудныхъ вопросахъ, но настоятельно жалуется на совершенно другiя затрудненiя, именно на то, что отъ него требовали, чтобы все сочиненiе было въ одномъ томѣ и чтобы оно было написано по возможности популярно. Въ его книгѣ почти тысяча страницъ, но и этого ему было мало. «Въ самомъ изложенiи философскихъ взглядовъ”, пишетъ онъ, «я принужденъ былъ говорить мимоходомъ о многомъ, что заслуживало бы само по себѣ болѣе подробнаго изложенiя; внутреннюю связь и научное обоснованiе ихъ я часто могъ указать только немногими чертами и долженъ былъ опустить или бѣгло упомянуть о многихъ цѣнныхъ частныхъ изслѣдованiяхъ и замѣчанiяхъ'' (Vorrede, s. VII).

Не странный ли прiемъ — въ исторiи философiи излагать разные философскiе взгляды, но опускать, за недостаткомъ мѣста, ихъ внутреннюю связь и научное ихъ обоснованiе? Для Целлера какъ будто самое важное не философiя и ея развитiе, а та литература, та масса книгъ, которая написана о философiи и которая вѣроятно украшаетъ стѣны его кабинета. Изъ–за изложенiя содержанiя этихъ книгъ онъ забываетъ излагать значенiе и связь тѣхъ идей, которыя ихъ породили. Книга Целлера есть сочиненiе не философа, а филолога, и даже филолога въ дурномъ смыслѣ — такого, для котораго буква, текстъ — важнѣе духа, идеи. Не знаемъ, какъ бы онъ изложилъ внутреннюю связь и научное обоснованiе философскихъ ученiй, если бы вмѣсто одного тома въ тысячу страницъ написалъ десять такихъ томов; но теперь мы не находимъ въ его книгѣ не только внутренней связи явленiй философiи, но не находимъ и яснаго пониманiя того, чтó такое философiя.

Отъ научныхъ требованiй вѣдь невозможно уклониться. Какъ бы мы ни хитрили, уклоняясь отъ прямаго отвѣта на существенные вопросы, а прiйдется же гдѣ–нибудь дать косвенное указанiе на то, какъ мы ихъ понимаемъ. Когда, напримѣръ, пишемъ истоpiю философiи, то хотя бы у насъ эта исторiя была похожа на библiографiю, и тогда намъ прiйдется отвѣчать на такой вопросъ: какого писателя слѣдуетъ занести въ эту исторiю и какого нѣтъ? Кого нужно считать философомъ и кого нѣтъ? И слѣдовательно, — что такое философъ?

Послѣ всего, что было писано и толковано о философiи, Целлеръ конечно не могъ, да и не былъ расположенъ пропустить кого–нибудь изъ замѣтныхъ философовъ; но по своей жадности къ философской литературѣ, къ книгамъ, онъ непремѣнно долженъ былъ впасть въ противоположную ошибку и занести въ свою исторiю тѣхъ писателей, которые лишь слабо связаны съ философiею. Такъ, не имѣя мѣста для изложенiя внутренней связи и научнаго обоснованiя системъ, онъ однако же внесъ въ свою исторiю Лессинга и посвятилъ ему 40 страницъ, то есть вдвое больше, чѣмъ Шопенгауэру и только въ полтора раза меньше, чѣмъ Гегелю.

Философъ ли Лессингъ, или нѣтъ? Чтобы рѣшить этотъ вопросъ, очевидно нужно знать, что такое философiя. И вотъ Целлеръ, который какъ будто избѣгалъ всякаго изложенiя своихъ мнѣнiй о философiи, принужденъ высказаться.

«Kогдa мы слышимъ имя Лессинга, то прежде всего конечно вспоминаемъ о заслугахъ, которыя оказалъ этотъ рѣдкiй человѣкъ всей нашей литературѣ и нашей духовной жизни. Его величiе основывается не на успѣшной разработкѣ отдѣльной спецiальности, а на томъ дѣйствiи, которое онъ производилъ во всѣ стороны, на тѣхъ зажигающихъ и озаряющихъ искрахъ, которыя неустанно разсыпалъ этотъ пламенный духъ, чѣмъ бы онъ ни занимался. Прежде всего онъ для насъ — независимый, самъ на себя опирающiйся характеръ, который безъ отдыха и страха боролся за дѣло умственной свободы; генiальный, никѣмъ не превзойденный критикъ, который безпощадно преслѣдовалъ ложный вкусъ и надувающуюся посредственность, который съ образцовой ясностiю опредѣлилъ задачу поэзiи и театральнаго искусства, который, очистивъ и ограничивъ каждую область, разъяснилъ отношенiе искусства къ наукѣ, различныхъ искусствъ и видовъ искусства другъ къ другу, философiи къ теологiи и теологiи къ религiи; классическiй писатель, который занимаетъ одно изъ первыхъ мѣстъ между основателями нѣмецкаго театра и нѣмецкой прозы. Только одинъ листикъ его вѣнца, и не тоть, который всего больше бросается въ глаза, принадлежитъ исторiи философiи. Его натура и ходъ его жизни одинаково содѣйствовали тому, чтобы образовать изъ него перворазряднаго критика, но никакъ не систематика. Какъ мало онъ имѣлъ расположенiя и призванiя стать систематикомъ видно уже изъ знаменитыхъ словъ, характеризующихъ всего человѣка: «если бы Богъ въ своей правой рукѣ держалъ всю истину, а въ лѣвой только вѣчно–живое стремленiе къ истинѣ, хотя бы съ условiемъ — вѣчно заблуждаться, и если бы мнѣ дано было выбирать, я выбралъ бы лѣвую руку; чистая истина вѣдь хороша для одного лишь Бога". Лессингъ былъ слишкомъ критическая натура, чтобы не подвергать сомнѣнiю своихъ собственныхъ выводовъ, слишкомъ безустанный изслѣдователь, чтобы успокоиться на какомъ–нибудь положенiи, какъ на незыблемомъ основанiи для дальнѣйшаго созиданiя; онъ былъ слишкомъ низкаго мнѣнiя о человѣческой познавательной способности, чтобы нашимъ представленiямъ, какъ скоро они выходятъ за предѣлы самыхъ общихъ нравственныхъ и религiозныхъ убѣжденiй, приписать большее значенiе, чѣмъ лишь простую вѣроятность; то, чтò ему предлагалось какъ несомнѣнное, уже по этому самому было для него подозрительно; но, какъ этого нельзя не видѣть и какъ это совершенно понятно при такой необыкновенной умственной возбудительности, у него, при всей логической остротѣ, не доставало той степени терпѣнiя и привычки къ методическому, идущему шагъ за шагомъ, не пропускающему ни единаго посредствующаго члена мышленiю, которая необходима для систематическаго философа. И такъ, если исторiя философiи должна бы была повѣствовать только о тѣхъ, которые были основателями или послѣдователями опредѣленной системы, то ей слѣдовало бы пройти Лессинга молчанiемъ. Но если она напротивъ должна говорить о всѣхъ, которые тѣмъ или другимъ способомъ содѣйствовали развитiю и проясненiю философскихъ понятiй, то она не только приметъ Лессинга во вниманie, но и должна будетъ назвать его (за исключенiемъ Канта) величайшимъ изъ философовъ просвѣтительнаго перiода". (стр. 349, 350).

Вотъ и разберите, кто философъ и кто нѣтъ. Развѣ не всякiй поэтъ, развѣ не всякiй крупный писатель или ученый способствуетъ тѣмъ или другимъ способомъ развитiю философскихъ понятiй? По Целлepy выходитъ, что всѣ они должны быть зачислены въ философы, и многiе конечно въ величайшiе философы своего времени. Какъ бы посмѣялся Лессингъ, прочитавъ себѣ такую похвалу, — онъ, такъ строго разграничивавшiй различныя области умственной и художественной дѣятельности! Если есть научная задача для исторiи философiи, то она, конечно, прежде всего заключается въ томъ, чтобы въ различныхъ видахъ и формахъ, въ которыхъ проявлялось философское мышленiе, найти его всегдашнiя отличительныя черты, показать его отношенiе къ другимъ явленiямъ умственной жизни, найти его спецiальное значенiе въ жизни человѣчества. Философы, почти также, какъ поэты, суть люди особенные, обладающiе особыми талантами и имѣющiе особую область творчества. Не только творить поэзiю могутъ лишь немногiе, лишь дѣйствительные поэты, но и пониманie поэзiи бываетъ доступно людямъ въ различной степени. Тоже самое нужно сказать и о философiи. Лессингъ могъ быть очень способенъ понимать философскiя ученiя, и въ тоже время вовсе не имѣть настоящаго философскаго таланта.

Н. Страховъ.

(Продолженiе будетъ).

________

Письма изъ Америки. М. Бутина. С.–Петербургъ. 1872. Цѣна 75 к.

Письма объ Америкѣ и русскихъ переселенцахъ. Николая Cлавинскаго. С.–Петербургъ. 1873. Цѣна 1 р.

«Письма изъ Америки" г. Бутина представляютъ не болѣе какъ очень сжатыя и коротенькiя замѣтки, отчасти напоминающiя казенные отчеты о поѣздкахъ. Замѣтки эти касаются всего что вамъ угодно, исключая американской общественной жизни, съ которою — къ слову — мы совсѣмъ незнакомы, съ которою покороче ознакомиться намъ необходимо въ виду того розоваго понятiя, которое у насъ составилось разными мечтателями объ Америкѣ... Такого–то числа былъ тамъ–то, видѣлъ то–то (конечно, мелькомъ), такой–то видъ очень живописенъ, въ такомъ–то городѣ столько–то церквей, жителей и разныхъ зданiй и т. п. — вотъ собственно форма «писемь" г. Бутина. Правда что нельзя и требовать отъ автора ничего особеннаго. Самъ онъ называетъ свое путешествiе «скитанiями по Америкѣ", а свои путевыя замѣтки «безсвязными"...

Впрочемъ «письма" г. Бутина могутъ быть прочтены не безъ интереса тѣми читателями, которые не читали болѣе подробныхъ описанiй Америки, — въ родѣ сочиненiй г. Циммермана. Тѣмъ болѣе, что въ «письмахъ" г. Бутина есть нѣсколько интересныхъ подробностей касательно разработки американскихъ рудниковъ, «Библейской коммуны" и русскихъ переселенцевъ. «Письма" эти писаны въ 1872 году.

О «письмахъ объ Америкѣ" г. Славинскаго мы должны сказать совсѣмъ другое. Онъ говоритъ, въ предисловiи, что «пробывъ въ Америкѣ около году, пробовалъ, хотя и не въ качествѣ наблюдателя–спецiалиста, записывать все, что казалось ему новымъ и полезнымъ"; что «составлялъ эти замѣтки не думая что имъ когда нибудь придется появиться въ печати; что «еслибы его замѣтки предназначались къ печати заблаговременно, то условiя труда значительно измѣнили бы свой характеръ, какъ въ выборѣ предметовъ наблюденiя, такъ касательно ихъ анализа и выводовъ; причемъ требовалось бы и «выполненiе" болѣе связное, округленное, солидное"... Не смотря, однако, на такое исключительное первоначальное предназначенiе «писемъ" г. Славинскаго, эти «письма" весьма интересны и къ тому же — очень легко читаются. — «Письма" г. Славинскаго писаны въ 1869–70 годахъ и помѣщались въ «Отечественныхъ Запискахъ" за прошлый годъ. Теперь явились въ нѣсколько дополненномъ видѣ.

И г. Славинскiй, впрочемъ, также какъ и другiе русскiе туристы, собственно о самой внутренней американской общественной жизни сообщаетъ весьма немного. Какъ будто бы эта жизнь совсѣмъ ускользала отъ наблюденiй автора «писемь". Это, кажется, общiй недостатокъ русскихъ туристовъ писателей. Но дѣло въ томъ, что у г. Славинскаго громадная внѣшняя наблюдательность. Онъ, по видимому, разсказываетъ о вещахъ далеко незначительныхъ — рисуетъ чисто внѣшнюю сторону американскаго быта, но выбираетъ такiя характерныя вещи, которыя невольно приковываютъ вниманiе русскаго читателя...

Въ «письмахъ" г. Славинскаго есть еще одна особенность, на которую рецензентъ не можетъ не обратить вниманiя. Это его умѣренность въ описанiи заатлантической республики. Указываемъ на эту особенность въ виду того, что pycскie туристы–писатели обыкновенно слишкомъ увлекаются, какъ намъ кажется, какой–то идеальной свободою, будто бы господствующей въ американской политикѣ и жизни. Такъ, напримѣръ, знакомя читателей съ политикою нынѣшняго американскаго правительства, — политикою, имѣющею цѣлью систематическое уничтоженie американскихъ аборигеновъ (краснокожихъ индѣйцевъ, храбраго дикаго племени) и политикою притѣсненiя трудолюбивой китайской эмиграцiи — онъ находитъ такую политику далеко не гуманною и нисколько не соотвѣтствующею пресловутой американской свободѣ. И указываетъ на то, что, въ этомъ отношенiи, гораздо большею цивилизаторскою миссiею отличаются англичане въ своихъ дикихъ колонiяхъ... Описывая американскую жизнь, авторъ приводитъ нѣсколько случаевъ судебныхъ рѣшенiй относительно русскихъ переселенцевъ. Эти случаи говорятъ далеко не въ пользу будто бы столь совершеннаго американскаго правосудiя...

Изъ «писемъ" г. Славинскаго читатели могутъ видѣть и обратную сторону медали. Обыкновенно о нравахъ американцевъ отзываются далеко не похвально, а Нью–Iоркъ называютъ вторымъ Вавилономъ по развращенности обитателей этого Вавилона! Нѣкоторыя наблюденiя г. Славинскаго отчасти могутъ разсѣять такое уже слишкомъ неблагопрiятное мнѣнiе строгихъ европейцевъ о нравахъ и обычаяхъ американцевъ. Пожалуй эти наблюденiя даже могутъ свидѣтельствовать о нѣкоторой достойной подражанiя строгости нравовъ американцевъ. Вотъ, напримѣръ, что сообщаетъ авторъ о такой строгости нравовъ. «Пo воскресеньямъ во многихъ городахъ Америки, въ томъ числѣ и Нью-Iоркѣ, продажа спиртныхъ напитковъ и пива — воспрещена. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, напримѣръ въ Бостонѣ, продажа водокъ запрещена и остальные дни и спиртные напитки выдаются только изъ аптекъ, какъ лекарство, а въ штатѣ Мичиганъ законодательное собранiе издало строгiй законъ противъ пьянства, въ силу котораго торговцы спиртными напитками отвѣчаютъ за всѣ поступки лицъ, напившихся въ ихъ заведенiяхъ. Жены пьяницъ въ правѣ преслѣдовать передъ судомъ содержателей этихъ заведенiй, и суды приговариваютъ ихъ къ уплатѣ убытковъ, причиняемыхъ ими семействамъ пьяницъ. Нѣсколько женщинъ въ Каланрагу предъявили, въ окружномъ судѣ, подобный искъ противъ пятерыхъ торговцевъ спиртными напитками и требовали вознагражденiя не только за деньги, оставленныя мужьями въ питейныхъ заведенiяхъ, но также за убытки, причиненные имъ пьяными мужьями". — «Игра въ карты не составляетъ въ Америкѣ такой непрерывной эпидемiи, какъ въ нашемъ отечествѣ; картежной игры въ частныхъ домахъ почти нѣтъ, ей мѣсто только въ клубахъ"... — «Кромѣ казенныхъ и частныхъ конторъ для пpieмa писемъ и газетъ, почтовые ящики устроены во всѣхъ кварталахъ. Ящики эти, круглые или многогранные, обхватываютъ собою газовые фонарные столбы. Служа для прiема не только писемъ, но газетъ и брошюръ, ящики эти, хотя и большаго объема, но наполняются чрезвычайно быстро, и если къ этому времени не подоспѣлъ для выгрузки почтальонъ, то письма и газеты кладутся сначала на верху ящика, а когда и тамъ не окажется мѣста, то у основанiя фонаря; такiя горки разной корреспонденцiи можно часто видѣть на всѣхъ бойкихъ мѣстах города. Если подобная на нашъ взглядъ небрежность въ дѣлѣ корреспонденцiи повторяется не только ежедневно, но ежечасно, то есть основанiе убѣдиться, какъ строго охраняется неприкосновенность чужой корреспонденцiи каждымъ гражданиномъ Америки".

Но что всего интереснѣе и важнѣе для насъ, такъ это свѣдѣнiя, сообщаемыя гг. Бутинымъ и Славинскимъ о русскихъ переселенцахъ въ Америкѣ.

Говоря о книгѣ г. Циммермана (см. № 2 «Гражданина"), въ которой описывается путешествiе по Америкѣ и отчасти положенiе тамъ русскихъ переселенцевъ, мы уже обратили вниманiе читателей на слѣдующiй замѣчательный фактъ. Въ то самое время (въ послѣднее десятилѣтiе), когда эмиграцiя въ Америку изъ западной Европы — если только не уменьшилась — какъ бы прiостановилась, эмиграцiя нашихъ соотечественниковъ и поляковъ стала усиливаться. Теперь мы можемъ сообщить читателямъ крайне любопытныя и важныя свѣдѣнiя, сообщаемыя гг. Бутинымъ и Славинскимъ относительно самаго положенiя нашихъ соотечественниковъ въ Америкѣ.

Если выселенiе изъ западной Европы въ Новый Свѣтъ составляетъ явленiе вполнѣ нормальное и желательное, такъ какъ оно — лишь результатъ увеличенiя народонаселенiя на небольшихъ клочкахъ земли, на которыхъ размѣстились европейскiя государства и недостатковъ спроса на рабочiя руки, которыми переполнены европейскiе рынки; то ничего подобнаго нельзя сказать относительно выселенiя русскихъ за океанъ. Это выселенiе — явленiе до крайности ненормальное и заслуживающее того, чтобы печать обращала особенное на него вниманiе. Въ самомъ дѣлѣ, всѣ кричатъ: у насъ нѣтъ людей — ни на то, — ни на сё! людей, людей давайте намъ!... Громадныя пространства вовсе незаселены. Сельское хозяйство и промышленность въ упадкѣ и застоѣ, а землевладѣльцы бѣгутъ въ Америку и поступаютъ тамъ въ чернорабочiе и домашнюю прислугу...

Въ виду удивительнаго факта этого упомянутыя свѣдѣнiя драгоцѣнны. Они, безъ сомнѣнiя, послужатъ предостереженiемъ тѣмъ изъ нашихъ соотечественниковъ, которые, начитавшись всякихъ тенденцiозныхъ романовъ, повѣстей и т. п., подъ влiянiемъ будто бы разныхъ разочарованiй (чаще всего мнимыхъ), въ послѣднее время стали искать какого–то убѣжища въ Америкѣ. Такiе люди (между которыми есть и не мало способныхъ и очень честныхъ молодыхъ людей), ни больше, ни меньше — хотятъ найти въ Америкѣ обѣтованную землю или, по крайней мѣрѣ, своего рода Калифорнiю, гдѣ, будто бы, можно въ самомъ скоромъ времени прiобрѣсти матерiальное состоянiе и полную независимость (неизвѣстно отъ чего?) и, упоенные сладкими надеждами на будущее, преспокойно садятся на пароходы въ Америку — не только безъ денегъ, но и безъ знанiя какого бы то ни было ремесла, — да еще «съ бѣлыми руками", мѣшающими взяться тамъ даже за неизбѣжную для нихъ «черную" работу... А въ концѣ концовъ влачатъ на чужбинѣ по истинѣ жалкое нищенское существованiе, нерѣдко попадая на скамьи подсудимыхъ и позоря еще незапятнанное имя русскихъ...

«Меня крайне заинтересовало, говоритъ г. Бутинъ, сообщенное русскими газетами извѣстiе объ образованiи «Русскаго кружка" въ Нью-Iоркѣ, cъ цѣлью вспомоществованiя русскимъ, прiѣзжающимъ въ Америку. По объявленному адресу не трудно было розыскать мѣсто собранiя. Допускаю что цѣль этого кружка благая; но для нея нуженъ капиталъ или извѣстный кредитъ, чего, къ сожалѣнiю, у нашихъ соотечественниковъ не имѣется. Кружокъ состоитъ изъ 20 членовъ, изъ которыхъ половина въ собранiе не является: касса кружка образовалась изъ членскихъ взносовъ и имѣется лишь до тридцати рублей. (При мнѣ былъ споръ о томъ, открыть–ли членамъ кредитъ изъ кассы). Какъ попали эти люди сюда и что они дѣлаютъ — сказать трудно. Жаль одно, что они пышными объявленiями вводятъ въ заблужденiе русскую публику. Вслѣдствiе заявленiя въ русскихъ газетахъ, кружокъ получилъ уже нѣсколько — изъ разныхъ мѣстъ Россiи — писемъ, въ которыхъ его извѣщаютъ что, разсчитывая на помощь кружка, думаютъ прибыть въ обѣтованную заатлантическую землю. Горько разочаруются тѣ, кто прiѣдетъ сюда за обогащенiемъ; здѣсь нужны крѣпкiе мускулы, чтобы таскать кирпичи и бревна и заработать два доллара въ сутки; нужно и знанiе языка, иначе можно умереть съ голоду и объ васъ никто не позаботится. Здѣсь всякiй заботится исключительно о себѣ".

Приводимые г. Славинскимъ факты могутъ служить еще болѣе краснорѣчивыми подтвержденiями по истинѣ бѣдственнаго положенiя нашихъ соотечественниковъ въ Америкѣ. Говоря о приключенiяхъ и судьбѣ нѣсколькихъ нашихъ соотечественниковъ въ Америкѣ, г. Славинскiй, между прочимъ, разсказываетъ весьма поучительныя «исторiи", случившiяся съ нѣкоторыми изъ нихъ, во время поисковъ за работою. «Въ одно изъ моихъ посѣщенiй, говоритъ онъ, я нашелъ замѣтную перемѣну въ расположенiи духа земляковъ. Члены общества, гг К—о, Г. К. и Г., или нервно ходили изъ угла въ уголъ, или сидѣли подпершись рукой и по временамъ бранили то Америку, то себя. Помощи изъ родины не ожидалось; а желудокъ настойчиво требовалъ пищи; необходимъ былъ прiютъ, такъ какъ время стояло холодное и спать въ паркахъ было уже неудобно. Понятно какая внутренняя борьба происходила у большинства нашихъ русскихъ, когда–то жившихъ по–барски, не прiученныхъ ни къ какой физической работѣ; а званiе чернорабочаго и перспектива труда въ самой грубой и суровой формѣ (метла, уголь, плугъ, лопата, ушатъ) были неизбѣжны"... И затѣмъ излагаетъ краткую исторiю «первыхъ попытокъ членовъ русскаго кружка*) на поприщѣ трудовой дѣятельности". Изъ этой «исторiи" оказывается что когда двое изъ членовъ этого кружка отправились на площадь, «гдѣ буквально выставляются на показъ «рабочiя руки", то на нихъ посмотрѣли сперва хозяева, а потомъ «ихъ агенты пощупали, улыбнулись и пошли мимо: бѣлизна и нѣжность рукъ послужили достаточною причиною къ полной браковкѣ". Только при помощи разныхъ мытарствъ нашимъ соотечественникамъ удалось найти «работу", избавившую ихъ отъ необходимости влачить жалкое существованiе. Но какую «работу"? — Быть можетъ не одинъ изъ читателей удивится, когда узнаетъ въ чемъ состояла эта «работа". Г. Меринскiй, нѣкiй славянинъ, содержатель типографiи, при опредѣленiи нашихъ соотечественниковъ къ типографскимъ «работамъ" заставилъ ихъ «топить печи въ его комнатѣ и мастерской, носить воду, ухаживать за порядкомъ въ мастерской, поливать литографскiя камни, а по временамъ находиться на посылкахъ"... Какъ ни тяжело было положенiе нашихъ соотечественниковъ въ качествѣ чернорабочихъ типографщика Меринскаго, но все–таки «типографiя Меринскаго, по словамъ автора писемъ, еще долго могла бы служить прiютомъ для нихъ, если бы нѣкоторые русскiе, жившiе въ Нью–Iоркѣ, не обратили на себя вниманiе полицiи и суда поддѣлкою американскихъ 5–ти процентныхъ кредитныхъ билетовъ. Какъ только это дѣло обнаружилось и въ числѣ поддѣлывателей оказался одинъ изъ русскихъ, работавшихъ въ типографiи Меринскаго, то заведенiе было закрыто для всѣхъ русскихъ".

Описывая приключенiя и судьбу своихъ знакомыхъ нашихъ соотечественниковъ, г. Славинскiй, между прочимъ, говоритъ что они (П–овъ и Г–съ) однажды отправились искать себѣ работу, сначала въ Джерсеѣ, а затѣмъ въ Нью–Iоркѣ. «Соотечественниковъ забраковали при первомъ взмахѣ лопаты". «Не нужно, не привыкли", сказалъ хозяинъ, взявшiй ихъ на работу, расчитывая на коренастое сложенiе одного и высокiй ростъ другаго. Отойдя въ сторону и внимательно всматриваясь въ прiемы трудящихся, наши наглядно убѣдились что они еще не работники"... И долго–долго маялись эти люди пока, наконецъ, не удалось имъ занять два клочка земли, въ самомъ первобытномъ видѣ и по сосѣдству съ краснокожими...

Особеннаго же вниманiя заслуживаютъ, въ «письмахъ", г. Славинскаго, относительно крайне печальнаго положенiя такихъ переселенцевъ въ Америкѣ, приводимыя имъ письма одного изъ упомянутыхъ его знакомыхъ (Г–са, назвавшагося для удобства въ прiисканiи работы Фреемъ (Frey), такъ какъ хозяева затруднялись въ произношенiи русской фамилiи). Вотъ одно изъ такихъ писемъ въ краткомъ извлеченiи. «Въ послѣднее время американскiя газеты начинаютъ поговаривать — говоритъ авторъ письма — объ эмиграцiи русскихъ за океанъ; даже я лично слышалъ, отъ земляковъ, что нѣсколько молодыхъ русскихъ желаютъ прiѣхать къ намъ, въ нашу ферму. Конечно, воображенiе ихъ настроено на розовый ладъ, жизнь наша представляется имъ земнымъ раемъ. Съ тѣмъ энтузiазмомъ, который такъ присущъ русскому люду, они, подталкиваемые какою–то манiею къ переселенiю, говорятъ восторженно о прелестяхъ физическаго труда и сельской жизни гдѣ–то въ далекомъ Канзасѣ... Рисую себѣ, какъ они уже переплываютъ океанъ, проѣзжаютъ полъ–Америки, тратятъ на это большую часть своихъ денегъ, являются, наконецъ, къ намъ... а для чего–же? имъ придется разочароваться съ перваго же дня по прiѣздѣ сюда. Наша суровая, аскетическая жизнь огорошитъ ихъ cpaзу; о нашей школѣ, о нашихъ мытарствахъ они не знаютъ почти ничего. Вообразите–же себѣ ужасъ этихъ экзальтированныхъ юношей, которые считаютъ себя чуть–ли не героями, оттого только что прiѣхали въ Америку, и которымъ мы говоримъ что имъ придется ломать себя, отрѣшаться, быть можетъ, отъ самыхъ сильныхъ порывовъ, если только они не соотвѣтствуютъ разумнымъ требованiямъ жизни... «Какая тутъ логика?" подумаютъ они и ожидаютъ первой возможности удрать отъ насъ... Если бы наша матерiальная обстановка была привлекательною... быть можетъ юноши попытались бы переломить себя. А тутъ, какъ на бѣду, мы живемъ очень плохо; ѣдимъ кукурузу и какую–то похлебку изъ муки. (которую — думаютъ либералы юноши — и моя собака не захотѣла бы глотать)... Что–же выходитъ въ результатѣ? — Для насъ чистый нуль... почти во всѣхъ отношенiяхъ; но они за свое разочарованiе въ насъ и идеалахъ нашихъ теряютъ много долларовъ, потраченныхъ на прiѣздъ сюда... проклинаютъ всѣхъ и вся, и думаютъ только о томъ, какъ бы поскорѣе возвратиться назадъ — въ Россiю...

Любопытнѣйшiя данныя о положенiи русскихъ въ Америкѣ представляетъ и статья «Русскiй рабочiй у американскаго плантатора", печатающаяся въ «Вѣстникѣ Европы". Но объ этомъ въ другой разъ.

В–ръ П–чь.

_________

ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.

Не знаю почему, но намъ всегда бываетъ особенно весело и прiятно встрѣтить такое явленiе: дѣло самое нехитрое по способамъ и цѣли, самое простое и насущное по приложенiю къ жизни — ростетъ, ширится и даетъ огромные результаты. Должно быть эта именно простота, близость къ жизни заключаетъ въ себѣ тайну симпатiи, возбуждаемой подобными явленiями, которыя такъ и хочется благословить на дальнѣйшiй благополучный путь. Такое явленiе на дняхъ попалось намъ въ одномъ многословномъ фельетонномъ разсказѣ о московской текущей жизни, разсказѣ, котораго мы, можетъ быть, всего и не дочитали бы, еслибы, перекинувъ глаза на самый конецъ, не наткнулись на имена двухъ популярнѣйшихъ московскихъ дѣятелей — пекаря Филиппова и издателя Морозова. Они такъ и поставлены рядкомъ, какъ датели пищи — одинъ тѣлесной, а другой духовной. Извѣстно впрочемъ, что по качеству даваемаго первый датель былъ до сихъ поръ много почтеннѣе втораго: Филипповскiе калачи, сайки и баранки всѣ признаются безукоризненно вкусными, а изданiя А. В Морозова возбуждали много глумленiй и упрековъ въ томъ, что даютъ они народу православному такую пищу, съ которой только пучитъ, а здоровыхъ жизненныхъ соковъ не образуется; — таковыми изданiями были: «Панъ Твардовскiй", «Францель Венцiанъ", «Битва русскихъ съ кабардинцами” и пр. и пр... Какъ бы то ни было, но посмотрите какова дѣятельность этихъ дателей. Московскiй лѣтописецъ получилъ отъ какого то «самаго великаго калачнаго мастера" слѣдующiя статистическiя свѣдѣнiя о дѣятельности Филиппова, которыя мы передаемъ, оставляя отвѣтственность за вѣрность цифръ на лѣтописцѣ и мастерѣ. Во всѣхъ Филипповскихъ пекарняхъ въ Москвѣ и Петербургѣ выпекается, будто бы, въ годъ муки на 3 миллiона рублей; въ одной пекарнѣ на Тверской употребляется въ теченiе года: масла коровьяго на 67.000 руб., сливочнаго на 18.000 руб.; бумаги оберточной на 13.000 p. ; мочалъ (для связки баранковъ) на 8.000 рублей... Господь помилуй и спаси! Такая масса столь вкусныхъ калачей, саекъ и баранковъ! Кушайте на здоровье!.. Что касается до А. В. Морозова, то имъ, въ 1872 году, напечатано и распродано книгъ 400 заводовъ, составляющихъ 480 тысячъ экземпляровъ, цѣною отъ 2¹/₂ до 5 к. за экземпляръ; въ этомъ числѣ было напечатано до 100.000 экземпляровъ букварей, которые шли въ оптовой продажѣ по 1 р. 70 к. за сто экземпляровъ. Этого, кажется, довольно, такъ что дальнѣйшихъ детальныхъ цифръ можно и не проводить.

Такова статистика двухъ дѣятельностей; но не она сводитъ на одну доску названныхъ двухъ дателей, а то, что оба они, повидимому одновременно, задумали, каждый въ своей спецiальности, по одному предпрiятiю, направленному къ пользѣ и ко благу «меньшей братiи".

Пекарь Филипповъ пожелалъ удешевить въ Москвѣ печеный ржаной хлѣбъ, доведя его до цѣны не выше 60–70 к. за пудъ (значитъ 1¹/₂ к. за фунтъ). Съ этою цѣлiю онъ намѣренъ «устроить и открыть къ 1 сентября обширныя, со всѣми новѣйшими приспособленiями, хлѣбопекарни, въ которыхъ будетъ выпекаться ежедневно до 5.000 пудовъ хлѣба". Въ тѣхъ пунктахъ Москвы, гдѣ особенно много скопляется рабочаго люда, будутъ устроены склады для продажи хлѣба оптомъ и въ розницу, и кромѣ того, будутъ по Москвѣ разъѣзжать фургоны съ свѣжимъ хлѣбомъ, развозя заказы и продавая хлѣбъ случайнымъ покупателямъ. Дѣло — какъ видите — самое простое; но представьте что Филипповскiй ржаной хлѣбъ будетъ въ своемъ родѣ также безукоризненъ, какъ его пшеничныя произведенiя, — тогда какое будетъ это хорошее дѣло!

Предпрiятiе г. Морозова нѣсколько замысловатѣе и задумано хитрѣе. Онъ хочетъ — къ той мало–питательной духовной пищѣ, которою былъ отъ него угощаемъ доселѣ народъ и во вкусъ которой народъ уже вошелъ, поглощая ее съ большимъ аппетитомъ, — дѣлать приложенiя, долженствующiя восполнять этотъ недостатокъ питательности, т. е. искупить прежнiй издательскiй грѣхъ. Такъ, напримѣръ: къ «Пану Твардовскому" приложится историческiй очеркъ старинныхъ чародѣевъ, алхимиковъ и знахарей, съ разъясненiемъ ихъ дѣйствительнаго значенiя; къ «Битвѣ съ кабардинцами" — краткiй очеркъ Кавказа и исторiи его завоеванiя, къ «Гришкѣ Отрепьеву" — очеркъ смутнаго времени; къ «Соннику" — объясненiе причинъ сновидѣнiй и т. д. «Пусти я, разсуждаетъ г. Морозовъ, эти очерки и объясненiя отдѣльно, безъ «Сонниковъ” и «Гришекъ'', — ни одинъ мужикъ ихъ не купитъ, какъ вещи незнакомыя, боясь ошибиться и бросить пятакъ или гривну на книжку совсѣмъ «незанятную"; а такъ–то они у меня пойдутъ"... Что вы думаете? и точно, должно быть, пойдутъ, — пойдутъ даже потому, что г. Морозовъ намѣренъ давать приложенiя просто въ придачу къ книжкамъ, не возвышая цѣнъ, по которымъ эти книжки продавались прежде. Стало быть можно считать несомнѣннымъ, что задуманная г. Морозовымъ здоровая пища дойдетъ до народа, и затѣмъ остается только желать, чтобы народъ, получивъ эту пищу, не пустилъ ее въ лёжку, а тотчасъ–бы употребилъ и переварилъ, т е. прочелъ, полюбилъ и усвоилъ. Для этого, конечно, нужно, чтобы приложенiя ладила умѣлая рука. Но въ чемъ тутъ умѣнье? Чѣмъ можетъ быть достигнута вотъ эта именно цѣль — чтобы хорошая по существу содержанiя книжка простымъ человѣкомъ прочлась, полюбилась, стала его любимымъ чтенiемъ?

Вопросъ — право стоющiй большаго вниманiя и едва–ли еще разрѣшенный у насъ на Руси сколько нибудь удовлетворительно; по крайней мѣрѣ вѣрный и окончательно ясный отвѣтъ на него, кажется, остается до сихъ поръ тайною для всѣхъ трудящихся надъ составленiемъ журналовъ и книгъ для народнаго чтенiя. Разумѣется и мы его не разрѣшимъ, — слишком смѣло было бы брать это на себя, — но не скроемъ навернувшейся мысли, которая, можетъ быть, кому нибудь и поможетъ дойти до желаннаго разрѣшенiя. Прежде всего нужно подумать, отчего именно нравятся простымъ людямъ эти безталанные «Паны Твардовскiе" и «Битвы съ кабардинцами"? Простой человѣкъ, еще не вкусившiй отъ плодовъ изящной писанной литературы и еще не научившись даже читать «Битву съ кабардинцами", — воспитывалъ же на чемъ нибудь свою фантазiю, питалъ–же чѣмъ нибудь присущую всякому человѣку потребность поэзiи. Конечно, ему для этого служили произведенiя собственнаго народнаго творчества, у которыхъ самая рѣзкая отличительная черта — наивность, простодушiе совершенное отсутствiе личности автора, отсутствiе преднамѣренной цѣли, плана, разсчитанной обработки. Но эти, теперешнiе авторы безталанныхъ книжныхъ издѣлiй — не приблизились–ли они, въ этомъ отношенiи, безсознательно, по своей сердечной простотѣ, къ народному эпосу? не почуялъ–ли въ нихъ простой человѣкъ нѣкоторой близости къ себѣ, принявъ бездарную необработанность за эпическую простоту и безъискусственность? — Стало быть, для успѣха дѣла надо быть бездарнымъ? поспѣшитъ, можетъ быть, кто нибудь обрѣзать насъ на этомъ мѣстѣ. — Зачѣмъ бездарнымъ? развѣ даровитому человѣку ужь никакъ нельзя быть простымъ, естественнымъ, безъискусственнымъ? У бездарнаго и самая сущность произведенiя бездарна и пошлá, а у даровитаго она будетъ творчески освѣщена и поэтична, какъ поэтичны бываютъ народныя сказанiя. Надо еще припомнить, что языкъ народныхъ поэтическихъ произведенiй совсѣмъ не тотъ языкъ, которымъ народъ ведетъ свои обыденные разговоры: поэтому–то, можетъ быть, простые люди и не любятъ слышать въ книгѣ свой разговорный языкъ, — тонъ ихъ непрiятно поражаетъ: они совсѣмъ не такъ смотрятъ на книгу и ждутъ отъ нея совсѣмъ другаго... Отыщите–же это другое; отыщите тотъ тонъ и складъ рѣчи, то тихое теченiе разсказа, которое, будучи не похоже на вседневный народный говоръ, было бы все–таки родственно народу, было бы тѣмъ, чего онъ ждетъ отъ книги и почему признаетъ ее «занятной книжкой"... Не безталанному, конечно, успѣть въ этомъ: безталанный, можетъ быть, и съумѣлъ бы вести простодушную рѣчь, но ему не дается то содержанiе, которое предполагается въ качествѣ здоровой пищи для народа. Напротивъ, только талантливый человѣкъ пойметъ, около чего мы вертимся, т. е. около чего вертится желанное разрѣшенiе вопроса...

Да! такъ во всякомъ случаѣ хорошо то, что два такiе общедоступные московскiе дѣятеля разомъ пожелали снабжать здоровою пищею нуждающихся въ ней братiй.

_______

Въ Москвѣ–же, говорятъ, возводится въ настоящее время небольшое зданiе, которое навѣрно осѣнитъ благодать Божiя, потому что оно назначается для убѣжища такимъ дѣтямъ, которыя никому на свѣтѣ не нужны и которымъ, поэтому, нѣтъ мѣста на свѣтѣ. Это — новое и въ новомъ у насъ родѣ благотворительное заведенiе: ,,Убѣжище для неизлечимыхъ и слѣпыхъ дѣтей", и устроенное по мысли одного человѣка (главнаго доктора дѣтской больницы Тольскаго) частными старанiями и пожертвованiями. Исторiя открытiя этого заведенiя — еще разъ показала, какъ колеблется температура человѣческихъ сердецъ, переходя отъ мягкости и теплоты къ черствости и холодности подъ влiянiемъ одного, господствующаго надъ всѣми другими чувствами, чувства любви къ самому себѣ. Неизлечимыя, природою оскорбленныя и униженныя, ни на что въ жизни не пригодныя дѣти естественно тяготятъ бѣдную семью, связывая только ей руки; но оказывается что они въ тягость и богатымъ семьямъ. Разсказываютъ что какъ только прознали въ Москвѣ объ открывающемся убѣжищѣ, такъ тотчасъ–же повели къ нему со всѣхъ сторонъ «безконечныя вереницы" маленькихъ паралитиковъ, идiотовъ и калѣкъ, и въ этихъ–то вереницахъ оказалось много дѣтей такихъ родителей, которые по состоянiю могли бы нисколько не тяготиться своими бѣдными дѣтьми, а все–таки устремились сбыть ихъ съ рукъ, оттого должно быть, что эти дѣти не удовлетворяютъ родительской гордости и родительскихъ надеждъ — имѣть въ нихъ для себя утѣху. Докторъ Тольскiй замѣтилъ что всѣ стараются сбыть такихъ дѣтей и не могутъ сбыть, потому что ихъ никуда не принимаютъ; это и подало ему мысль объ устройствѣ убѣжища. Оно открыто сначала на небольшiя средства и въ небольшомъ помѣщенiи, всего на 12 человѣкъ, въ число которыхъ было принято — половина безплатно, а половина съ платою по 150 руб. въ годъ. Но скоро «частная благотворительность оживилась"; средства увеличились, такъ что явилась возможность построить каменный двухъ–этажный домъ (на свободномъ мѣстѣ позади существующей въ Москвѣ богадѣльни для слѣпыхъ женщинъ), куда, говорятъ, къ осени придутъ несчастныя дѣти и гдѣ общество ихъ увеличится, потому новое помѣщенiе будетъ вмѣщать уже 30 больныхъ. Убѣжище зачислено въ одно изъ отдѣленiй «попечительства о бѣдныхъ", и существованiе его, какъ пишутъ изъ Москвы въ «С.–Пет. Вѣд.", достаточно упрочено.

______

Изъ села Мордовскаго, Вязниковскаго уѣзда, священникъ о. Петръ Богословскiй прислалъ въ газету «Современность" слѣдующую корреспонденцiю:

«Въ Холуйской слободѣ въ настоящее время составленъ очень хорошiй хоръ пѣвчихъ изъ мѣстныхъ жителей. Пѣнiе производится стройное, плавное и весьма прiятное. Все это устроено проживающимъ въ Холуйской слободѣ судебнымъ слѣдователемъ владимiрскаго окружнаго суда по 2–му участку, Вязниковскаго уѣзда, г–мъ Петрашевскимъ. Этотъ любитель пѣнiя самъ обучаетъ пѣнiю, самъ поощряетъ пѣвчихъ и угощенiемъ, и подарками, и деньгами, и на свой счетъ выписываетъ ноты, за что ему воздается полная благодарность не только отъ мѣстныхъ жителей, но и отъ сосѣдей".

Эту коротенькую корреспонденцiю мы выписали въ угоду и утѣшенiе автору помѣщаемыхъ въ «Тульскихъ Епарх. Вѣд." Замѣток о церковномъ пѣнiи; а замѣтки эти намъ кажутся достойными вниманiя потому, что въ нихъ выражается чрезвычайно привлекательная мысль, отъ которой очень далека наша текущая свѣтская литература, занятая совсѣмъ другими интересами. Авторъ начинаетъ съ того, что въ числѣ церковныхъ пѣснопѣнiй, существующихъ въ такъ называемыхъ церковныхъ нотахъ, есть очень много прекрасныхъ мелодiй, какъ это доказали, между прочимъ, труды даровитаго духовнаго композитора, протоiерея Турчанинова, представляющiя «контрастъ въ отношенiи къ уродливому до отвратительности исполненiю церковныхъ мелодiй въ обыкновенномъ нашемъ церковномъ пѣнiи". Далѣе онъ выражаетъ слѣдующiя, дышащiя неподдѣльнымъ чувствомъ, сожалѣнiя: «Жаль что уродуются прекрасныя вещи; жаль, когда видишь что немного бы нужно было вкуса, умѣнья и вниманiя, чтобъ исполнять эти вещи болѣе или менѣе сообразно съ ихъ достоинствомъ; но еще болѣе жаль и досадно въ виду того важнаго значенiя, которое можетъ имѣть приличное церковное пѣнiе въ дѣлѣ религiозно–нравственнаго воспитанiя народа! Божественная служба, совершаемая при достаточно сильномъ и обработанномъ голосѣ священника и при устроенномъ пѣнiи на клиросѣ, — вѣдь это одно изъ самыхъ живыхъ, изъ самыхъ дѣйственныхъ поученiй къ народу! — Хорошее церковное пѣнiе можетъ прiохотить народъ чаще посѣщать храмъ Божiй. Въ этомъ отношенiи церковь для народа можетъ быть не менѣе привлекательна, какъ концерты и оперы для высшаго сословiя. Нашъ мужичокъ — пѣвучая душа: охотникъ онъ и самъ попѣть, но еще болѣе охотникъ послушать всякое доступное ему хорошее пѣнiе".. «Затверживая въ памяти и лелѣя въ сердцѣ понравившiеся мотивы церковныхъ пѣснопѣнiй, народъ войдетъ въ самое близкое сердечное отношенiе къ самой религiи, которая такъ живо присуща въ этихъ мотивахъ".

Послѣ этихъ вступительныхъ словъ, авторъ переходитъ въ музыкальную технику, объясняя причину неправильности и уродливости cуществующаго церковнаго пѣнiя. Дѣло въ томъ, что поющiе на клиросахъ обыкновенные церковные причетники недостаточно обучены нотамъ; именно — они не знаютъ о существованiи полутоновъ, и потому чувствуя иногда, что пѣнiе происходитъ «не въ тонъ", не могутъ добраться и опредѣлить, отчего это происходитъ, въ чемъ состоитъ фальшь.

Не разсчитывая останавливаться на этой техникѣ, по недостаточному знакомству съ существующей системой обученiя церковному пѣнiю, мы хотѣли только указать на эту мысль о «пѣвучей душѣ” русскаго человѣка и о значенiи для него стройнаго мелодическаго пѣнiя. Намъ припомнился даже извѣстный разсказъ И. С. Тургенева «Пѣвцы", — этотъ вдохновенный Яшка–Турчинъ, съ его надорванной грудью, и этотъ страстный меломанъ–цаловальникъ съ его плачущей отъ умиленiя женой... Въ самомъ дѣлѣ, «жаль, что уродуются прекрасныя вещи", потому что кто–же не знаетъ о влiянiи музыки вообще на всю нравственную сторону человѣка!

________

Tипографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

*) См. «Гражд.» № 29–31.

*) Вотъ что пишутъ въ одной корреспонденцiи съ Юга, изъ Области Войска Донскаго: «передъ этимъ два года сряду (1871–1872) были неурожаи и подорвали многихъ помѣщиковъ–землевладѣльцевъ, которые большею частiю имѣнiя свои, вынужденные обстоятельствами, позакладывали въ поземельные мѣстные банки, въ надеждѣ поправить свои дѣла. А если еще и настоящiй годъ будетъ плохимъ, неурожайнымъ, то Богъ вѣсть что ожидаетъ всѣхъ насъ впереди. Тогда явное раззоренiе предстоитъ всѣмъ и безвыходное положенiе ляжетъ тяжелымъ камнемъ у многихъ... Положенiе самое незавидное — и запасовъ хлѣба почти нѣтъ никакихъ». Мы привели эту корреспонденцiю на выдержку изъ числа многихъ другихъ въ томъ же родѣ.

**) Какъ напр., недавно случившееся въ Таганрогѣ банкротство негоцiанта А–но, болѣе чѣмъ на миллiонъ рублей, вслѣдствiе чего должны пострадать нѣкоторые банки.

*) Обстоятельныя свѣдѣнiя объ этомъ желающiе могутъ извлечь изъ статьи г. Ососова во 2 т. Сборника изд. Редакц. «Гражданина» за 1872 годъ.

**) «Объясн. къ хоз.-стат. атласу Европ. Pоссiи», изд. 4, стр. 127.

*) Въ слѣдующихъ статьяхъ мы приведемъ подробныя числовыя данныя относительно стоимости обработки полей и производства хлѣба, подтверждающiя вполнѣ все вышесказанное.

**) Петербургское общество сельскихъ хозяевъ даже предполагало обсудить вопросъ — какiя бы можно принять мѣры къ удешевленiю вздорожавшаго рабочаго труда. Намъ не доводилось узнать къ какимъ результатамъ пришло почтенное собранiе; но уже самая наивность возбужденнаго вопроса даеть возможность предполагать что по этому поводу ничего, кромѣ водотолченiя, не могло произойти.

*) О «русскомъ кружкѣ», образовавшемся въ мартѣ 1872 года, г. Славинскiй сообщаетъ довольно благопрiятныя свѣдѣнiя, въ противоположность свѣдѣнiямъ, сообщаемымъ г. Бутинымъ, о чемъ говорено выше. Впрочемъ, едва–ли можно довѣрять этимъ свѣдѣнiямъ. Г. Славинскiй сообщаетъ ихъ со словъ нью–iоркскаго корреспондента «Голоса», а не въ качествѣ налюдателя–путешественника.