№ 19 1873 7 мая

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 11 до 2 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Отъ редакцiи. — Мысли вслухъ. Признаки времени. Кн. В. Мещерскаго. — Одинъ изъ нашихъ Бисмарковъ. Часть третья и послѣдняя. Глава IX. Мѣсто, мѣсто, графъ Обезьяниновъ идетъ! — Изъ Гейне. Стихотворенiе. Л. П–вой. — Церковь и Государство. III. **. — Невѣдомыя пустыни. (Продолженiе). Новая Земля. V. Строенiе Новой Земли, ея температура, флора и фауна. VI. Что даетъ Новая Земля промышленнику. В. Н. Д. — Общество поданiя помощи при кораблекрушенiяхъ. — Замѣтки о текущей литературѣ. VII–VIII. Н. Страхова. — Изъ текущей жизни. Новые реформаторскiе подвиги микадо въ Японiи. Чѣмъ озабоченъ турецкiй султанъ. Казни въ Китаѣ. Ужасныя преступленiя. Сцена у мироваго судьи. Знаменательная могильная надпись. Крестьяне борются съ кабаками. Утопленники въ грязи. Доброе дѣло одного священника.

ОТЪ РЕДАКЦIИ.

По дошедшимъ до насъ слухамъ мы узнаемъ, что, будто бы, что–то случается съ нашимъ журналомъ: одни говорятъ, что мы сдаемъ редакцiю, другiе — что журналъ прекращается.

Спѣшимъ увѣдомить, что всѣ эти слухи не заслуживаютъ никакого довѣрiя и безусловно неосновательны.

МЫСЛИ ВСЛУХЪ.

ПРИЗНАКИ ВРЕМЕНИ.

Почему гpycтно живется. Нѣчто о романѣ Надгробная эпитафiя. «Моск. Вѣд.» — Размышленiя газеты «Голосъ» по поводу этой эпитафiи.

Грустно, ужасно грустно жить именно въ наше время. Чувствуется что то въ родѣ постояннаго хожденiя по нескончаемому болоту, заросшему травою: подъ ногами топко; смотришь въ даль — на видъ зелень, думаешь, вотъ наконецъ лугъ, твердый, зеленый лугъ; приближаешься, — вступаешь: опять трясина, опять топко, опять проваливаешься, и какое–то чувство нѣмаго отчаянiя и тоскливаго безсилiя овладѣваетъ душою.

Такова наша нынѣшняя жизнь: поживешь день, два и думаешь, глядя въ даль: а, вотъ и посвѣтлѣе стало, вѣрно тамъ и почва тверже, и воздухъ легче; вышли изъ нигилизма, слава Богу, нѣтъ нигилизма; начинаемъ опираться, какъ всѣ, на начала — на твердыя начала, вдругъ передъ вами общественная жизнь выкидываетъ свои обычныя вчерашнiя штуки: опять явленiя уродливыя, явленiя странныя, и вы чувствуете что разомъ всѣ ваши иллюзiи пропали. Болото, болото, все тоже болото подъ ногами...

Скуки ради я читаю первый встрѣчный романъ. Длиненъ этотъ романъ, очень длиненъ, но читается легко потому, что есть полная возможность предугадывать не только то чтó въ немъ случится съ героемъ и героиней, но то чтó они скажутъ, или, вѣрнѣе, то чтó скажетъ по поводу ихъ г. авторъ: это фельетоны послѣднихъ 15 лѣтъ «С.–Петербургскихъ Газетъ”, тщательно прочитанные, собранные и изученные авторомъ до мельчайшихъ подробностей, для того чтобы изъ нихъ составить нескончаемый романъ изъ монологовъ и дiалоговъ на дешевыя либеральныя темы; говорятъ и дѣйствуютъ все непрактическiе люди, выводимые въ герои нашего времени, потому что среда въ которой они, будто бы, родились и выросли, заѣла ихъ еще въ утробѣ матери, и что вслѣдствiе этого у нихъ другаго призванiя быть не можетъ какъ оболваниться въ отрицательную личность, и ходить куда толпа ведетъ, съ постоянною злобою въ душѣ, что толпа ихъ не замѣчаетъ, и не говоритъ имъ: «мы за вами идемъ!”

Все это знаешь и видишь и чувствуешь когда читаешь романъ, и потому безъ малѣйшаго ущерба для его интереса, когда уже прежде имѣлъ случай читать фельетоны нашихъ петербургскихъ газетъ, можешь пропускать цѣлыя страницы. Вся разница въ томъ, что въ фельетонахъ этихъ отрицательные смѣхъ и скорбь расплываются на все общество по поводу того или другаго частнаго случая, а въ романѣ своемъ г. романистъ плачетъ и смѣется надъ мiромъ былаго крѣпостничества, былаго сѣченiя плетьми, былаго семинариста, былаго кантониста, и т. д., и сильный тѣмъ что изъ всего этого былаго можно сдѣлать triple–essence, сжимая ее вокругъ одного лица, своего героя, онъ безконечно щедро расточаетъ обличительныя и скорбныя рѣчи на прошедшее, давно не только обличенное, но даже позабытое. Расчетъ выгоденъ; авторы этого рода не такъ непрактичны, какъ это кажется съ перваго раза, какъ объ нихъ съ похвалою утверждаютъ: попытайся такой авторъ взять, какъ дѣлали это блаженной памяти писатели талантливые, жизнь такъ, чтобы въ ней типы выходили положительные, отражающiе не среду, а свою личность, въ борьбѣ съ самыми обыкновенными обстоятельствами жизни — онъ неизбѣжно провалился бы, за неимѣнiемъ въ себѣ ни таланта, ни личности, ни слѣдовъ пройденной школы образованiя съ ея преданiями и законами. Зная это, такой авторъ беретъ другую тему: онъ всѣхъ своихъ героевъ кладетъ подъ плеть, и бѣгая кругомъ плачетъ надъ ними, требуя отмѣны плетей для Ивана Иванова и, кстати, для всего общества. Оказывается что плети давно отмѣнены; но это все равно: читатель плачетъ вмѣстѣ съ авторомъ надъ больно сѣкомымъ плетьми Иваномъ Ивановымъ и въ данную минуту, благодаря разстроеннымъ нервамъ, всю честь отмѣны плетей приписываетъ ни тому, ни другому, ни третьему, а прямо г. романисту! А ему, г. романисту, только этого и нужно: «раздразнилъ читателя и будетъ съ меня”.

Такъ пишутся, вотъ уже 15 лѣтъ, наши фельетоны, такъ пишутся, вотъ уже 15 лѣтъ, наши романы. Авторы ихъ смѣшны еще и тѣмъ, что они воображаютъ про себя сто разъ больше, чѣмъ думали о себѣ Пушкины и Гоголи. «И дѣйствительно, говорятъ они, чтó такое Пушкинъ? — мальчишка; онъ написалъ какого нибудь «Евгенiя Онѣгина”, а чтó такое «Евгенiй Онѣгинъ”? — вздоръ, пустяки; какую онъ произвелъ соцiальную реформу? никакую, ни судебную, ни земскую. А я, — я отмѣнилъ тѣлесное наказанiе. Я женщину ввелъ на государственную службу, я уничтожилъ позорные слѣды солдатчины. А Гоголь, пустой шутникъ, осмѣялъ какого–нибудь городничаго, — эка штука! — а я, я осмѣялъ цѣлое сословiе дворянъ, въ грязь втопталъ и утопилъ; я осмѣялъ отцовскую власть — шутка сказать, у меня теперь отецъ, не то что наказать сына, но пикнуть не смѣетъ на него; и все это сдѣлали мы, мы, новые. Вотъ чтó мы значимъ”.

Все это смѣшно, но думаете–ли вы что все это такъ уже непрактично? О нѣтъ, совсѣмъ не такъ непрактично. Самое выгодное ремесло знаете какое? производить себя и своихъ въ бога? Вы не вѣрите, такъ я вамъ сейчасъ это докажу. Чѣмъ необразованнѣе человѣкъ, тѣмъ тяжелѣе ему мысль подчиненiя всякому авторитету. Высшiй авторитетъ есть Богъ: высшее образованiе совпадаетъ съ высшею степенью духовнаго пониманiя Его. Наоборотъ, чѣмъ ниже степень образованiя, тѣмъ грубѣе пониманiе Бога, и тѣмъ менѣе духовная жизнь подчиняется идеѣ Бога. Нашъ уровень образованiя, по свидѣтельству самого г. Спасовича, (смотр. его харьковскую рѣчь) очень еще низокъ: идея Бога и его авторитета, какъ вообще всякого нравственного авторитета, намъ тяжела, и вотъ и является, въ угоду этому нежеланiю общества вѣдать нравственные авторитеты, цѣлая литература, которая — чтобы намъ угодить и спасти насъ отъ гнета, авторитета Бога, производятъ насъ самихъ въ боговъ и въ нравственные авторитеты. А обществу только это и нужно: оно исправляетъ должность бога, слѣдовательно ему не нужно ни образованiя, ни нравственныхъ началъ, ни идеаловъ; оно само начало всѣхъ началъ, оно само всемогуще и непогрѣшимо! Такимъ образомъ установляется безмолвный договоръ между обществомъ и авторомъ романа. Авторъ говоритъ обществу: «я тебя произвожу въ бога”, а общество говоритъ автору: «я тебя произвожу въ великiе таланты”, и оба очень довольны. И вѣдь въ самомъ дѣлѣ авторъ такой выходитъ точно богъ: вокругъ него хаосъ: изъ этого хаоса, изъ этого безначалiя онъ хочетъ созидать нѣчто стройное, мiръ своего романа, и начинаетъ строить: здѣсь куски грязи, тамъ обломокъ чего то; тутъ что то живое. Смотришь изъ всего этого нестройнаго вылѣплено что то цѣлое. Но есть ли въ этомъ цѣльномъ нѣчто стройное, и это цѣльное проникнуто–ли единой художественною мыслью, — это другой вопросъ, объ этомъ скажетъ намъ наше грядущее поколѣнiе.

Едва опомнился отъ этихъ грустныхъ мыслей, какъ прочиталъ въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ” надгробную надпись отца двухъ дочерей–самоубiйцъ, обвиняющаго самого себя въ томъ что эти двѣ несчастныя его дочери стали и пали жертвами нигилизма! Страшно стало отъ мысли чтò должна была перестрадать эта отцовская душа, когда черта за чертою, и буква за буквою, выливалась на бумагу эта зловѣщая и ужасная эпитафiя. Читатели ее найдутъ ниже въ отдѣлѣ извѣстiй изъ текущей жизни.

Кого я ни видѣлъ, всякiй прочиталъ эту надпись съ глубокою грустью; такъ и хочется раздѣлить съ этимъ несчастнымъ отцомъ его слезы и его жгучую скорбь, ибо знаешь сколько живой правды въ этихъ слезахъ, и сколько надо, надо и надо нашимъ отцамъ и матерямъ призадумываться надъ каждою буквою этой надписи.

— Но чтó же это значитъ? спросимъ мы у воображаемаго нами отца, то есть просто вообще у иного современнаго отца; ибо увѣрены что существуетъ много несчастныхъ отцовъ, которые хотя и не переносили именно подобнаго горя, но много разъ посматривали съ грустью и смущенiемъ на своихъ дѣтей въ наше мудреное время. Неужели, — спрашиваемъ мы, — ты, отецъ, ты сознательно сдѣлалъ изъ своихъ дочерей нигилистокъ?

— Нѣтъ, въ томъ то и бѣда, отвѣчаетъ отецъ, что я имъ хотѣлъ добра, а безсознательно и невольно повелъ ихъ по ложной дорогѣ нигилизма.

— Да гдѣ же и какъ–же ты сошелся съ нигилизмомъ? вотъ чего я не понимаю.

— Эхъ, исторiя не длинная, да и не мудреная. Человѣкъ я не Богъ вѣсть какой ученый; кто дѣтямъ своимъ врагъ, хотѣлось вѣдь имъ дать образованiе; самому гдѣ мнѣ мѣшаться, стыдно: скажутъ, чуть грамотѣ знаетъ, а туда же лѣзетъ учить. А дѣти ростутъ и подростаютъ; дѣвочки выходятъ умныя, говорятъ: «папа, мы учиться хотимъ”. Ну, учитель сталъ ходить.

— А учитель хорошiй человѣкъ?

— Гдѣ намъ знать хорошiй или не хорошiй; сказали умные люди, что дескать хорошiй и современный притомъ, ну я и долженъ былъ взять его. Гляжу дѣти развиваться стали, а какъ стали развиваться — все хотятъ большаго да большаго; бойки стали, дома сидѣть не захотѣли, все къ подругамъ да къ учительницѣ, дома, говорятъ, скучно.

— А вы то что–же на это?

— Да что, наша дѣло сторона, гдѣ намъ свое мнѣнiе давать; сталъ я было однажды уговаривать дочку: «чтó ты ужъ отцовскiй домъ никакъ разлюбила, и разговора со мною ужъ не ведешь, и лампада вотъ у тебя сколько дней ужъ не горитъ передъ образомъ, что–то нехорошо”, — а сердце такъ и надрывается, потому все свои, а не чужiя дѣти, а иной разъ — по воскресеньямъ возьметъ книгу, и давай читать, а къ обѣднѣ такъ и благовѣста не слышитъ.

— А она чтó же отвѣчала?

— Да что, извѣстное дѣло, говоритъ что ей со мною некогда разговаривать, учиться надо.

— А про лампаду–то чтó же она говорила?

— Говоритъ что это у нихъ, у образованныхъ значитъ, не принято, потому–де иконамъ кланяться не подобаетъ.

— А въ церковь зачѣмъ же не шла?

— Тоже говоритъ, что по ихнему въ церковь ходить нечего, будто бы въ каждомъ человѣкѣ есть своя церковь, и показываетъ на голову, — вотъ гдѣ церковь, въ моемъ умѣ, говоритъ.

— Вы то чтó?

— А я — чтò я могъ ей сказать? попробую, начну говорить, что дескать и родители твои, и прародители церковь почитали и въ храмъ Божiй ходили; а какъ начну говорить, она расхохочется и говоритъ мнѣ: «а вы мнѣ, батюшка, докажите, что ходить въ церковь полезно для моего, значитъ, развитiя”. А мнѣ гдѣ–же доказать! Пошелъ я было однажды къ священнику нашему, и сталъ его уговаривать, какъ бы дочерямъ своимъ пообъяснить то–то и то, а онъ говоритъ мнѣ: «эхъ, право не стоитъ, нонче всѣ онѣ такiя”. Ну я и замолчалъ, видно ужъ такъ надо.

— Да чему–же вашъ учитель–то дѣтей училъ?

— А Господь его знаетъ: они при мнѣ не любили учиться: какъ войду, такъ и замолчатъ.

— А вы тоже молчите?

— Да ужъ конечно молчу. Замолчу, а не то пристыдятъ пожалуй, при дѣтяхъ вѣдь больно.

— А другiе же родители, — отчего вы къ нимъ не обращались за совѣтомъ?

— Какое имъ дѣло; я въ ихъ дѣла не вмѣшиваюсь, ну, и имъ не приходится мнѣ совѣтовать...

— Ну, а дальше?

— А дальше — я въ гимназiю ихъ отдалъ; тутъ совсѣмъ отъ рукъ отбились: въ девять часовъ ужъ значитъ надо быть въ классахъ; въ три часа возвратятся, да прямо къ обѣду; пообѣдаютъ, да послѣ обѣда вплоть до поздней ночи все книги да книги. И не входи къ нимъ.....

Здѣсь останавливается нашъ воображаемый дiалогъ. Дiалогъ этотъ можетъ имѣть мѣсто каждый день въ любой сферѣ нашей жизни. Гдѣ тутъ дѣятельное и сознательное участiе родителей въ нигилизированiи своихъ дѣтей? Гдѣ тутъ самый нигилизмъ? Помилуйте, его нѣтъ: тутъ все такъ просто и по обыкновенному случилось; десять тысячъ разъ случалось. Тутъ просто семья изъ необразованныхъ родителей и образованныхъ дѣтей, и между ними учитель и школа, а учитель этотъ и школа пpосто за просто современные учитель и школа! Притомъ дѣвочки вовсе не нигилистки; онѣ моются и одѣваются какъ всѣ, не стригутся, ведутъ себя прилично.

Да, все это такъ; но одно только не такъ: нигилизмъ тутъ есть, да еще въ полномъ своемъ развитiи. Нигилизмъ здѣсь является въ коренномъ искривленiи отношенiй родителей къ дѣтямъ, и дѣтей къ родителямъ, а этого довольно, могу васъ увѣрить, чтобы довести дѣтей до чего хотите, судя по обстоятельствамъ.

Отецъ стыдится своей малообразованности передъ дѣтьми, — какъ будто онъ виноватъ въ ней, какъ виновны бываютъ люди въ преступленiяхъ и безчестныхъ дѣлахъ, — и стыдъ этотъ проявляетъ въ томъ, что не смѣетъ претендовать на родительскую власть, на родительское отношенiе къ дѣтямъ, на настоящiя, естественныя отношенiя къ дѣтямъ. Ложный стыдъ посягаетъ на тотъ неисчерпаемый содержанiемъ духовный мiръ, который вложенъ Богомъ въ душу отца и матери для воспитанiя своихъ дѣтей. Кто тутъ первый виновникъ? Разумѣется отецъ и мать, ибо ложнымъ стыдомъ своимъ они сами посягнули на свое, Богомъ имъ данное достоинство, и какъ первые нигилисты, не вѣря въ него, малодушно отъ него отвратились. Послѣ перваго посягательства идетъ постепенное разрушенiе этого духовнаго мipa, и весьма скоро отецъ находитъ естественнымъ не справляться даже какiя свойства и какое влiянiе на дѣтей имѣетъ учитель, а дѣти, въ самый впечатлительный возрастъ, въ отвѣтъ на первое проявленiе родителями ложнаго стыда своей необразованности, не начинаютъ ли они съ того что испытываютъ въ отношенiи къ родителямъ чтó то неловкое; а потомъ не переходитъ ли это чувство неловкости въ ощущенiе чего то къ нимъ чуждаго, затѣмъ, наконецъ, въ какое–то высокомѣрное воззрѣнiе на своихъ родителей, если, чтó также бываетъ, это высокомѣрiе не замѣняется какимъ то безсознательно враждебнымъ къ нимъ чувствомъ.

И все это дѣлается психическимъ процессомъ медленнымъ, чуть замѣтнымъ, исподоволь, безъ шума, безъ громкихъ угрозъ, безъ того даже, чтобы хоть разъ слово нигилизмъ попало въ разговоръ, — напротивъ иногда даже съ презрѣнiемъ къ этому слову.

А на дѣлѣ, увы, дѣти выходятъ самыми искренными нигилистами: исковерканныя отношенiя семейной жизни замѣнили духовные инстинкты природные новыми, современными, искусственными, и тамъ гдѣ для авторитета отца и матери есть пустое мѣсто, очищенное ложнымъ стыдомъ самими родителями сообща съ дѣтьми, тамъ открывается доступъ на должность учителя всякому самозванцу. Благо когда этотъ самозванецъ случайно будетъ хорошiй человѣкъ: кое–какъ жизнь можетъ исправиться; но горе, если за эту должность возьмется дурной человѣкъ, современный, нравственно–малокровный, такъ называемый непрактическiй, — потому что за все берется и ничего не умѣетъ, — тогда погибла бѣдная дѣвушка: весна ея жизни дѣлается нравственною пыткою, тяжесть которой испытывается потомъ, по мѣрѣ приближенiя къ роковому исходу. Отличительныя свойства этой пытки жизнь отъ одного неудавшагося порыва или стремленiя все понять, все извѣдать, все совершить — къ другому; и съ каждою неудачею новая вспышка озлобленiя противъ общества, противъ родительской власти, противъ неудоборазрушаемыхъ преградъ, здѣсь или тамъ поставленныхъ вѣковою жизнью государства; а послѣ новой вспышки озлобленiя, новый приливъ горечи, ѣдкой горечи на душу, и все это въ молодости, въ томъ возрастѣ, когда трудъ легче, потому что трудясь можно вѣрить, можно любить то во чтó вѣришь, можно уважать то чтó любишь. И вотъ все больше и больше этихъ порывовъ, этихъ вспышекъ, этихъ каплей горечи, пока, наконецъ, не наступитъ вдругъ минута... роковая минута, когда боль тоски и безсилiя вдругъ ущемитъ такъ, что не въ моготу... Смотритъ, она гдѣ–то между небомъ и землею, семья далеко, далеко за нею, и дорога къ ней точно позабыта, а впереди сотый разъ все тотъ же мучительный миражъ, тотъ же обманчивый видъ общества, къ которому она подбѣгала, съ порывомъ честнымъ и добрымъ, но которое всегда исчезало, исчезаетъ и теперь какъ только она пытается его ухватить, а возлѣ какъ будто обломки ея мыслей, ея стремленiй, ея порывовъ, и какъ будто обломки лицъ, дряблыхъ лицъ, бездушныхъ лицъ, въ которыхъ она положила свое вѣрованiе, къ которымъ рвалась въ своихъ стремленiяхъ, и которыя ее обманули.... Нѣтъ, не въ мочь, больно, душно, гадко! Прощай, обманувшая меня семья, прощай, обманувшее меня общество, прощай, жизнь, обманувшая меня! — И въ воздухѣ раздается пистолетный выстрѣлъ... Дымъ и мертвое тѣло.... А общество говоритъ: «еще прискорбный случай — еще одно самоубiйство”...

Но, странно, у многихъ при чтенiи эпитафiи явилось предчувствiе того, какъ обойдутся съ этою гробовою надписью наши либеральныя газеты, наши органы передовой части общества, то есть того общества, которое такъ безпощадно осуждаютъ г. Спасовичъ и К°. Онѣ, — то есть эти либеральныя газеты, — осмѣютъ надпись, и скажутъ, что ничего нѣтъ общаго между нею и нигилизмомъ.

Мы не ошиблись. Либеральный фельетонистъ «Голоса” первый взялся за перо чтобы это доказать. У него не только хватило духу причислить эту эпитафiю къ области курьозовъ, но больше того онъ взялся доказывать что нигилизмъ тутъ не причемъ! Но дѣло въ томъ что почтенный фельетонистъ не даромъ назвалъ курьозомъ этотъ фактъ такъ, кáкъ онъ дался его пониманiю и его логикѣ. Пусть читатель судитъ. Фельетонистъ–либералъ разсуждаетъ такъ: самоубiйства существовали до нигилизма, слѣдовательно нигилизмъ не имѣетъ ничего общаго съ самоубiйствомъ; далѣе, авторъ говоритъ: нигилизмъ отрицаетъ самоубiйство; слѣдовательно нигилизмъ въ дѣлѣ двухъ дочерей Лаврова не причемъ: «нигилистъ на самоубiйство не посягаетъ, а скорѣе стащитъ что–нибудь, чтобъ жить было повеселѣе”.

Какъ вамъ нравится это понятiе о нигилизмѣ? И вы думаете что это такъ сказано, въ наивности души; а что если нѣтъ? а что если это коварно сказано, если это сказано съ глубоко затаенною цѣлью? Да, воля ваша, но мнѣ сдается что этотъ наборъ наивнѣйшихъ, ребячески нелогическихъ фразъ есть своего рода адвокатская рѣчь, съ цѣлью ослабить то глубоко потрясающее впечатлѣнiе, которое можетъ на наше шаткое и блуждающее, но сердцемъ доброе общество произвести такое надгробное рыданiе отца, изрекающее проклятiе нигилизму, каковымъ является эта эпитафiя.

Всякiй читающiй ее очень ясно понимаетъ и чувствуетъ что въ ней звучитъ обвиненiе въ нигилизмѣ не стриженнымъ синеокимъ, женщинамъ, не двумъ–тремъ сорванцамъ Нечаевымъ, нѣтъ, а кровавыми слезами проникнутый упрекъ въ нигилизмѣ всему обществу, всѣмъ намъ, каждому въ отдѣльности: да, кругомъ насъ, среди насъ, въ нашихъ семьяхъ тысячами гибнутъ люди отъ отсутствiя здравыхъ нравственныхъ началъ, могущихъ противодѣйствовать чарующему влiянiю нигилизма или нравственнаго безначалiя. Всѣ мы блуждаемъ и шатаемся, всѣ мы скорымъ или медленнымъ процессомъ самообольщенiя и саморазложенiя идемъ къ самоубiйству, а чтобы ничто насъ не могло въ этомъ процессѣ остановить — двухъ, трехъ несчастныхъ отдѣляютъ отъ общества и называютъ нигилистами, а обществу подносятъ фельетоны превозносящiе его самодѣятельность, его саморазвитiе, и всякому трезвому напоминанiю изъ жизни, въ родѣ этой надгробной надписи, показывающему намъ что нигилизмъ — это общая язва нашего общества, что нигилисты — это мы, — фельетонисты отвѣчаютъ: «неправда, нигилизмъ — это ничто иное, какъ два три Нечаева, а въ самоубiйцахъ женщинахъ, въ самоубiйцахъ юношахъ — нигилизмъ не причемъ; это случайныя явленiя и больше ничего!”

И общество успокоивается. А этого только и нужно нашимъ коноводамъ газетной интеллигенцiи. Въ спокойномъ состоянiи это общество можно дурачить сколько душѣ угодно, и стричь его безмилосердно...

Нѣтъ, право, кажется намъ, пришла пора намъ опомниться и съ омерзѣнiемъ относиться къ такимъ сознательно недобросовѣстнымъ ухищренiямъ нашей газетной либеральной поденщины, потому что давно уже всѣми честными людьми видится, чувствуется и сознается, что десятки и сотни нашего юношества гибнутъ отъ дѣлъ нашихъ рукъ, нашего невѣжества, нашего внутренняго безначалiя, нашего малодушiя, нашего безвѣрiя, нашего возмутительнаго равнодушiя къ ближнему, и что совокупность этихъ отличительныхъ чертъ нашего нынѣшняго общества и составляетъ тотъ нигилизмъ, который, какъ бы мы ни отрицали его, все–таки насъ заѣдаетъ, и, какъ мы сказали, рано или поздно, пистолетнымъ выстрѣломъ или пустою, никому не нужною жизнью, все–таки приводитъ къ самоубiйству.

Кн. В. Мещерскiй.

_______

ОДИНЪ ИЗЪ НАШИХЪ БИСМАРКОВЪ.

Часть III и послѣдняя.

ГЛАВА IX.

МѢСТО, МѢСТО, ГРАФЪ ОБЕЗЬЯНИНОВЪ ИДЕТЪ!

Послѣ укрѣпительной ночи графъ Обезьяниновъ проснулся въ отличномъ настроенiи духа. Настроенiе это требовало излiянiй, а такъ какъ въ ту минуту передъ графомъ Обезьяниновымъ предстоялъ только его камердинеръ, то обратившись къ нему, еще лежа въ постелѣ, графъ сказалъ: — А ты знаешь что мы остаемся въ Петербургѣ? Камарино къ чорту!

— Что–жъ, это какъ вамъ угодно, по мнѣ и тамъ хорошо.

— Какъ, ты находишь что тамъ лучше?

— Да ужъ завсегда лучше тамъ, гдѣ почету больше; здѣсь чтò, нашего брата завсегда довольно, а тамъ въ какой, такъ сказать, роли мы были, почитай, въ первой: слово только скажешь, а ужъ какъ громъ вездѣ слышно. — А что же, Иванъ Александровичъ, новое никакъ назначенiе?

— Да; директора мнѣ предлагаютъ.

— Это что–же директоръ, — побольше что–ли супротивъ губернатора?

— Разумѣется больше. Неужели я бы принялъ это мѣсто, если бы было поменьше.

— А все лучше, подальше.

— Чѣмъ же лучше?

— Да ужъ всѣмъ; то по ндраву вашему какъ–то лучше, Иванъ Александровичъ: покричишь, ну, не Богъ вѣсть что, скажутъ губернаторъ кричалъ, — ну и съ Богомъ, жалуйся куда хочешь. А куда онъ пойдетъ? извѣстно никуда; али тамъ что еще ни приключится, все гладко выходитъ. А тутъ у насъ въ Питерѣ не тѣ, Иванъ Александровичъ, ндравы: иной, поглядишь, лакеишка, и то, смотришь, рожу корчитъ точно барскую, не тронь его, хамское рыло; а...

— Я, братъ, тамъ никого не боялся и здѣсь никого не боюсь, возразилъ, прерывая своего камердинера, графъ Обезьяниновъ, и взялся за гребень чтобы продѣлывать свой проборъ. Вели–ка лучше закладывать коляску...

— Ваня, Ваня! раздался въ эту минуту голосъ дяди.

— Чтó? крикнулъ ему графъ.

Дядя показался у двери.

— Ты готовъ?

— Сейчасъ буду готовъ!

— Ну, братъ, скверная исторiя.

— Чтò такое еще?

— Да, вотъ, съ этимъ несноснымъ сенатомъ — скверная, братъ, штука.

— Съ какимъ сенатомъ?

— Съ какимъ? разумѣется съ нашимъ, правительствующимъ: не даромъ всякихъ либераловъ туда насадили, — только и думаютъ какъ бы нашего брата аристократа на смѣхъ подымать.

— Да въ чемъ–же дѣло?

— Видишь что. Вчера вечеромъ я былъ у Зиминыхъ; тамъ, между прочимъ, былъ одинъ сенаторъ, и онъ, вообрази себѣ, не зная кто я, при мнѣ разсказывалъ, что у нихъ въ этотъ день былъ, между прочимъ, докладъ по твоему дѣлу, — о какой–то дворянской опекѣ, по жалобѣ какого–то тамъ помѣщика, что будто бы ты сказалъ, что ты никакого сената знать не хочешь, что законъ — ты, и велѣлъ, будто бы, пpiостановить исполненiе сенатскаго указа.

— Ну, такъ что–же?

— Ну, они и постановили написать министру, и предать тебя суду.

— Меня — суду? Je voudrais bien voir!

— Да ужъ съ нихъ это станетъ, я, братъ, людей знаю; такъ и видѣлъ я на фигурѣ этого сенаторишки съ какимъ онъ это удовольствiемъ росписывалъ — красный, извѣстное дѣло, tout се qu'il у a de plus rouge. И какъ это ты такъ неосторожно поступилъ: публично ругать сенатъ, помилуй!

— Я и не думалъ его ругать, а просто сказалъ что мнѣ сенатъ не законъ, а я самъ себѣ законъ; оно и правда, пора признавать администрацiю quelque–chose de plus qu'une poupée.

— Такъ то такъ, а все таки... Эхъ, досада какая, все такъ хорошо шло, и вдругъ, надо же чтобы замѣшалось тутъ это проклятое дѣло... Какъ бы это устроить...

— Нечего устраивать; не безпокойтесь, кого хотите, но ужъ сената я не боюсь...

— Экiй молодчина, право, никого не боится! Бисмаркъ, совершенный Бисмаркъ, — любо смотрѣть, право! и дядя, въ упоенiи восторга, разцаловалъ своего племянника.

Упоенiе это сдѣлалось безпредѣльнымъ, когда графъ Обезьяниновъ передалъ своему дядѣ впечатлѣнiя и событiя бала наканунѣ, и содержанiе своего разговора съ княземъ Александромъ Васильевичемъ.

— Давно бы мнѣ это сказалъ; теперь разумѣется бояться тебѣ нечего и некого, отвѣтилъ дядя, и сталъ потирать себѣ отъ удовольствiя бѣлыя и толстыя ручонки.

_______

Въ назначенный часъ графъ Обезьяниновъ прибылъ въ прiемную князя Александра Васильевича.

Какъ всегда и здѣсь просителей и чиновниковъ было много.

Графъ вошелъ съ свойственною ему легкостью, развязностью и ловкостью. Увидѣвъ курьера, онъ остановилъ его, и посмотрѣвъ на часы, сказалъ очень громко, такъ чтобы его всѣ слышали: — Доложи, любезный, обо мнѣ.

— Ихъ сiятельство сейчасъ сами изволятъ выйти, отвѣтилъ курьеръ.

Графу доставляло удовольствiе слышать какъ кругомъ шептались между собою чиновники, и нѣкоторые даже съ звѣздами, и въ этомъ шепотѣ слышалось: «кто такое?” обращенное къ его особѣ.

Вдругъ дверь отворилась съ шумомъ.

Всѣ встали.

Вышелъ большой водолазъ князя.

— Князь идетъ! кто то сказалъ.

Всѣ продолжали стоять; одинъ изъ чиновниковъ объяснялъ своему знакомому просителю, что въ этотъ часъ всегда собака выходитъ изъ кабинета князя для прогулки, и что тотчасъ же вслѣдъ за собакою выходитъ самъ князь.

Такъ и случилось.

Вошелъ князь, въ маленькомъ темно–сѣромъ казакинѣ, съ улыбкою на лицѣ и съ благорасположенiемъ во всей своей фигурѣ.

Войдя, онъ прежде всего увидѣлъ графа.

— Ah! cher comte, je suis à vous tout à l'heure. Veuillez m'excuser de commencer par les dames^*). Графъ направился къ дамамъ.

Во главѣ ихъ стояла дама въ шелковомъ платьѣ.

— Madame, qu'y a–t–il pour votre service? и князь расшаркнулся.

— Я, батюшка мой, по французски не говорю.

Графъ принялъ физiономiю и позу менѣе развязныя и любезныя и, какъ бы прiосанившись, спросилъ: Чтó вамъ угодно?

Дама разсказала въ чемъ дѣло.

— Хорошо–съ, сказалъ князь, прерывая ее на половинѣ разсказа: — первую половину вашего разсказа я понялъ, вторую половину я читаю въ вашихъ глазахъ, сущность просьбы я предугадываю... Будьте спокойны и положитесь на мое безпредѣльное желанie обезпечивать благосостоянiе каждаго...

Дама поклонилась. Дежурный чиновникъ взялъ у нея прошенiе.

— Чтò вамъ угодно? продолжалъ князь, обращаясь къ другой дамѣ, въ шерстяномъ платьѣ.

— Ah, mon Dieu, excellence, je ne parle le russe que très mal^*).

— Toutes les langues européennos sont à vos ordres, madame^**), сказалъ князь, и принимая улыбающуюся физiономiю, слегка расшаркнулся.

Дама начала объяснять свое дѣло по французски.

— Très bien, madame, сказалъ князь опять же прервавъ ее на половинѣ разсказа: — j'ai parfaitement saisi l'essence des motifs qui me procurent l'honneur de votre visite: veuillez–vous réposer entièrement sur le désir sincère que j'ai de prouver à l'Еurоре que dans chacun de ses réprésentants elle est la bienvennue^***). Возьмите прошeнie, окончилъ князь, обращаясь къ чиновнику. Обойдя нѣсколько просителей, князь увидѣлъ въ углу депутацiю крестьянъ, а немного поближе другую группу людей, очевидно земскую, ибо она состояла изъ дворянъ, купечества и крестьянъ.

— Депутацiя отъ земства, сказалъ князь, подойдя ко второй группѣ: — имѣю честь ей кланяться; я узнаю ее по мултиколорности ея наружныхъ формъ. Чѣмъ могу имѣть честь быть вамъ, господа, полезнымъ?

Одинъ изъ дворянъ началъ объяснять въ чемъ дѣло.

— Знаю, знаю; отчетливо припоминаю тѣ обстоятельства, при которыхъ сложилось это дѣло; принципъ безусловно вѣренъ и, смѣю сказать, зиждется на самой абсолютной истинѣ, но вамъ, господа земскiе люди, лучше другихъ извѣстно, какъ иногда въ морѣ государственныхъ интересовъ бываетъ трудно найти гармоническое сочетанiе разныхъ потоковъ, изъ которыхъ, безъ сомнѣнiя, самые трудные къ объединенiю и ассимиляцiи суть потокъ практики и потокъ принципа; но какъ бы велико ни было затрудненiе, на мнѣ всегда будетъ лежать обязанность стремиться къ достиженiю этой завѣтной политической цѣли, и въ настоящемъ случаѣ я буду счастливъ взять на себя представительство вашихъ почтенныхъ интересовъ. Интересы русскаго земства — мои интересы, ибо гдѣ бы я ни былъ и кѣмъ бы я ни былъ, я всегда съ гордостью буду помнить, что я столько же государственный, сколько земскiй человѣкъ!

На этихъ словахъ князь поклонился. Земская депутацiя поклонилась тоже.

— Что же, Иванъ Артемьевичъ, это, значитъ, ужъ покончено? спросилъ выходя купецъ у дворянина.

— Полагаю; а вѣдь хорошо говоритъ.

— Хорошо то хорошо, да мудрено маленько, отвѣтилъ купецъ.

— Значитъ, Иванъ Артемьевичъ, ѣхать можно, али нельзя? спросилъ крестьянинъ.

— Куда ѣхать?

— А домой, никакъ все улажено.

— А я вамъ завтра скажу, отвѣтилъ помѣщикъ, надѣвая шляпу и всовывая швейцару два рубля; cie увидѣвъ, купецъ вынулъ кошелекъ и вынулъ оттуда два двугривенныхъ и тоже всовываетъ швейцару. Швейцаръ было поглядѣлъ, точно призадумался, и затѣмъ сунулъ деньги въ карманъ, сказавъ мысленно: «пригодится и это!” Крестьянинъ, въ свою очередь, полѣзъ подъ кафтанъ свой, вынулъ оттуда два мѣдныхъ пятака и суетъ ихъ швейцару.

— Ну, чего лѣзешь, мужичина, неси ихъ въ кабакъ, да пропей! сказалъ швейцаръ, отталкивая протянутую руку крестьянина, съ достоинствомъ благороднаго человѣка.

Мужичокъ сконфузился, и началъ было опять лѣзть въ карманъ пошарить, нѣтъ ли покрупнѣе, да швейцаръ его выпроводилъ просто за просто.

— Ладно, Богъ съ тобою, отъ мужичья не разбогатѣешь.

Въ это время князь въ прiемной подходилъ къ депутацiи крестьянъ, прижавшейся къ углу прiемной залы.

— Вамъ чтó угодно? спросилъ князь.

Одинъ изъ крестьянъ, послѣ того какъ всѣ въ одинъ голосъ сказали: «къ вашей милости” началъ объяснять свое дѣло.

— Хорошо, ступайте себѣ съ Богомъ, ваше дѣло будетъ разсмотрѣно; я очень радъ въ васъ видѣть наружные признаки матерiальнаго благосостоянiя, и надѣюсь что между этимъ благосостоянiемъ и нравственнымъ есть родственныя отношенiя. Школы у васъ есть?

— Есть, ваша свѣтлость!

— Учитесь въ нихъ познавать различiе между круговою порукою и солидарностью вашихъ гражданскихъ и общественныхъ интересовъ.

— Слушаемъ, ваша свѣтлость!

— А кабаки есть?

— Есть, ваша свѣтлость, ничего не подѣлаешь; супротивъ школы, значитъ, куда какъ больше, да и посильнѣе какъ то будетъ; ужъ чего мы ни дѣлали, — не беретъ.

— Кабакъ самъ по себѣ не есть учрежденiе безнравственное, напротивъ: я нахожу, продолжалъ князь, что если внести въ него элементъ обмѣна общежитейскихъ и общественныхъ интересовъ, онъ можетъ въ нѣкоторой степени служить центромъ всякаго и въ тоже время полезнаго объединяющаго пункта — c'est le forum du moujik. (Эти слова князь сказалъ обращаясь полуоборотомъ къ графу и къ чиновникамъ ожидавшимъ доклада, которые всѣ превѣжливо улыбнулись). Но весьма нежелательно чтобы кабакъ вашъ сдѣлался орудiемъ пропаганды ложныхъ теорiй и вмѣстилищемъ пороковъ и безнравственности индивидуальныхъ.

— Слушаемъ–съ, отвѣтили крестьяне.

Когда кончился прiемъ просителей, князь обратился къ графу Обезьянинову.

— Maintenant, cher comte, jе suis à vous, а вы, господа, будьте такъ любезны минутъ пять подождать; по объему вашихъ портфелей я уже вижу что вы намѣреваетесь меня сегодня заморить дѣлами. Милости просимъ! сказалъ князь, указывая графу на дверь своего кабинета. Иванъ Петровичъ, милости просимъ! сказалъ князь, обратившись къ одному изъ чиновниковъ, повидимому изъ самыхъ интимныхъ. Оба вошли, а за ними Иванъ Петровичъ.

— Ну–съ, ваше сiятельство, будьте такъ добры присѣсть и не обращать вниманiе на то что я буду, разговаривая съ вами, ходить по комнатѣ.

Графъ сѣлъ. Князь началъ ходить.

— Во–первыхъ, началъ князь, я желаю знать ваши воззрѣнiя вообще на дѣло государственнаго управленiя, или, другими словами, je voudrais mе faire une idée plus ou moins exacte de votre manière d'envisager le présent de notre état politique.

— Я полагаю, ваше сiятельство, какъ и не разъ уже говорилъ, что нынѣшнее состоянiе управленiя вообще не представляетъ достаточно...

— Гарантiй для прочности власти, вы хотите сказать: совершенно справедливо; и въ этомъ отношенiи я очень радъ что мы сходимся въ нашихъ воззрѣнiяхъ; но какiя, по вашему, могутъ быть тому причины?..

— По моему, главная причина заключается въ недостаткѣ людей преданныхъ правительству, принципу монархическому вообще.

— Да, но это одна причина, и притомъ je ne suis раs tout–à–fait de votre avis, — je vais vous dire pourquoi toute à l'heure. Съ тѣхъ поръ что я вращаю свой умъ подъ угломъ политическихъ воззрѣнiй на вещи и ихъ порядокъ, я составляю себѣ извѣстныя политическiя аксiомы, которыя суть ничто иное какъ подводимые итоги подъ совершившiяся, совершающiяся и даже имѣющiя совершиться событiя. Первая аксiома гласитъ такъ: чтобы реформаторское законодательство могло de facto исходить изъ правительства одного, оно, de viso, на взглядъ должно исходить въ одинаковой степени изъ правительства и изъ общества: правительство должно имѣть за себя фактъ и его положительную силу; общество иллюзiю съ ея чарующимъ усыпленiемъ. Tenir l'équilibre entre сеs deux éléments politiques — вотъ призванie наше въ настоящее время, вы понимаете?

— Понимаю совершенно ясно, сказалъ твердымъ тономъ графъ, ничего не понимавшiй потому собственно, что онъ не видалъ гдѣ же во всемъ этомъ было мѣсто ему, графу Обезьянинову?

— Многiе, быть можетъ и вы, восхищаются въ настоящее время Пруссiею и ея Бисмаркомъ. Не спорю, есть многое въ нихъ дѣлающее честь — á l'humanité politique, но я признаюсь, en fait d'hommes et de systemes politiques, je préfère la finesse de l'homme d'état d'Angleterre à la force brutale quoique intélligente de Bismarck.

— Тамъ больше ловкости, робко, какъ бы нерѣшительно входя въ мысль князя, сказалъ чнновникъ, названный Иваномъ Петровичемъ, и сказалъ именно потому, что князь сдѣлалъ паузу на словѣ Bismarck, и сталъ въ величественную позу посреди кабинета, вслѣдствie чего — очевидно было для чиновника — надо было вставить какое нибудь слово.

— Vous l'avez dit, сказалъ князь, обращаясь къ просiявшему лицомъ Ивану Петровичу: ловкость въ умѣньи держать равновѣсiе между равно обязательными элементами правительства и общества... Ловкость — это мой девизъ, сила какъ принудительное начало — adhérente всякому правительству должна быть ощущаема, но не проявляема; проявленiе же, какъ способность, должно принадлежать обществу, à titre de droit, mais de fait comme illusion!

— Такъ–съ, то есть общество должно, по мнѣнiю вашего сiятельства, думать что оно что нибудь можетъ, но на самомъ дѣлѣ оно должно быть безсильно, это совершенно такъ–съ, сказалъ чиновникъ, потирая себѣ колѣнки, и опять же потому и сказавшiй эти слова, что наступила вторая пауза.

— Къ сожалѣнiю, сказалъ графъ Обезьяниновъ....

— Вы хотите сказать, что этого къ сожалѣнiю на дѣлѣ нѣтъ, что общество у насъ слишкомъ еще много можетъ. Я съ вами почти согласенъ, но это преимущество общества есть только случайное или, вѣрнѣе, кажущееся: вы сейчасъ изволили видѣть представителей общества, или, точнѣе опредѣляя вещи ихъ названiями, — представителей Россiи въ этой прiемной; mesurez се qu'il a fallu du temps et de peine à ces braves gens pour se constituer d'abords en personnalités petitionnaires, ensuite pour formuler en pensée et sur papier le contenu de leurs petites histoires et enfin pour franchir l'ésрасе qui sépare leurs foyers respectifs de ma demeure officielle; eh bien, que m'a–t–il fallu, à moi, pour les entendre et les соmрrеndrе plus qu'il ne se comprennent euxmêmes — раs même ce qu'il faut pour faire éclore une rose^*) — un clin d'oeil.

— Да–съ, разница огромная, сказалъ чиновникъ, угадавшiй по позѣ князя, что настала завѣтная пауза, а когда вбѣжавшiй водолазъ подошелъ къ Ивану Петровичу понюхать его колѣнко, чиновникъ принялся его гладить, не сводя глазъ съ вдохновеннаго лица князя.

— Eh bien, вы видите, что я правъ, mais pour en revenir къ началу нашего разговора, продолжалъ князь, задавая вамъ, любезный графъ, свои вопросы, и выслушивая ваши отвѣты съ ихъ аргументировкою, я желалъ, такъ сказать, провѣрить самого себя: вы человѣкъ только что прiѣхавшiй изъ провинцiи, я человѣкъ извѣдавшiй и постигшiй, такъ сказать, тайны этой провинцiи, не сходя съ этого мѣста, на которомъ вы изволите меня видѣть; между нами, — какъ я съ удовольствiемъ усматриваю, — тождество убѣжденiй, насколько оно возможно, и въ этомъ я не безъ самодовольства констатирую практичную рацiональность моихъ воззрѣнiй. Кромѣ того, vous êtes un homme du monde, слѣдовательно, будучи одною ногою въ кабинетѣ директора, другою вы можете стоять на паркетѣ той гостинной, гдѣ, какъ вы знаете, au milieu de jolies choses qu'on se dit en passant, la pensée fugitive de l'homme du monde accroche celle du penseur politique^**). Быть барометромъ этого сочетанiя великосвѣтскихъ аппресiацiй политическихъ моментовъ настоящаго съ политическою жизнью моего кабинета, — вотъ то назначенiе, которое вмѣстѣ съ моимъ безграничнымъ довѣрiемъ я желаю вамъ дать, предлагая вамъ у себя мѣсто...

Князь протянулъ руку графу. Графъ всталъ и пожалъ руку князя.

— Что же касается инструкцiй, кáкъ дѣйствовать, то вы ихъ получите отъ меня письменно. Иванъ Петровичъ, съ которымъ мы давно сослуживцы, можетъ засвидѣтельствовать... Чтò это съ вами, Иванъ Петровичъ?

Иванъ Петровичъ куда то мчался за собакою.

— Ничего–съ, это я–съ насчетъ перчатокъ, отвѣчалъ Иванъ Петровичъ, успѣвшiй вытащить изъ морды водолаза перчатки, которыя тотъ нелюбезно вырвалъ у него изъ рукъ.

— Да, такъ я говорилъ, что Иванъ Петровичъ можетъ вамъ засвидѣтельствовать, чего я требую и не требую отъ моихъ сослуживцевъ. Я требую прежде всего чтобы каждый изъ нихъ былъ если не много, то все же значительною частицею моего «я” въ воззрѣнiяхъ на дѣло: какъ у меня, такъ и у него должны быть четыре главныхъ двигателя: совѣсть, Европа, государство и интересъ дѣла; всѣ четыре должны быть въ гармонiи между собою; совѣсть должна изъ него дѣлать un homme comme il faut, Европа — un homme civilisé et humanitaire, государство — отличнаго чиновника, а интересъ дѣла — безупречнаго исполнителя моихъ предначертанiй и инструкцiй: въ конкордiи этихъ четырехъ элементовъ должна заключаться сила каждаго изъ насъ. Не такъ–ли? сказаль князь, обращаясь къ Ивану Петровичу.

— Совершенно такъ, отвѣтилъ Иванъ Петровичъ, одною половиною почтительно преданнаго его сiятельству мозга, пока другая половина мозга занята была исключительно сожалѣнiемъ надъ судьбою его перчатокъ, изъ которыхъ одна была разодрана собакою князя какъ разъ пополамъ.

— Къ тому же вы въ немъ видите l'image fidèle de mes principes, или по крайней мѣрѣ ихъ выраженiе, сказалъ князь, указывая на Ивана Петровича. Вы видите: на лицѣ — борода, символъ свободы, на плечахъ — вице–мундиръ, знакъ дисциплины, на ногахъ сѣрые штаны — аттрибуты джентльмэна! Иванъ Петровичъ улыбнулся, взглянувъ на сѣрые свои штаны. Графъ посмотрѣлъ изъ подлобья на тѣже штаны. И такъ, до прiятнаго свиданiя, любезный графъ, заключилъ князь.

— Я еще хотѣлъ поговорить съ вашимъ сiятельствомъ насчетъ одного дѣла.

— Прикажите...

Графъ разсказалъ свою исторiю съ сенатомъ.

— Будьте спокойны и не тревожьтесь, мы какъ нибудь это дѣло устроимъ: il у a des accomodements avec Dien, il peut bien у en avoir avec le sénat, отвѣтилъ князь, и улыбаясь протянулъ руку графу, который очень крѣпко ее пожалъ, и вышелъ изъ кабинета князя съ впечатлѣнiемъ человѣка много наговорившаго и много сдѣлавшаго серьознаго.

_______

Вечеромъ, въ тотъ же день, графъ Обезьяниновъ, развалившись въ коляскѣ, послѣ хорошаго обѣда въ клубѣ, летѣлъ на острова по Каменноостровскому проспекту — въ компанiи одного изъ своихъ клубныхъ прiятелей.

— Ну и что–жъ ты — принялъ?

— Разумѣется принялъ, во всякомъ случаѣ я смотрю на это мѣсто какъ на переходное.

— Да въ сущности что это за департаментъ? Какiя тамъ дѣла у тебя будутъ?

— Какiя? обыкновенно какiя бываютъ въ департаментѣ дѣла. Здѣсь графъ Обезьяниновъ призадумался. Этотъ вопросъ: «какiя тамъ будутъ дѣла?” не приходилъ еще ему въ голову ни разу: и князь ему ничего объ этомъ не говорилъ, и онъ самъ не догадался о томъ спросить князя.

— Однако, братъ, ты того — швахъ: принимаешь мѣсто, и не знаешь чтó будешь на немъ дѣлать; да эдакъ тебѣ пожалуй предложатъ азiатскiя дѣла, или посольство!

— Намъ нужны, братъ, не мѣста, а люди, отвѣтилъ графъ.

— Такiе какъ ты?

— Пожалуйста безъ личностей; человѣкъ, который ceбѣ не знаетъ цѣны, — дрянь, и никогда не будетъ ничѣмъ.

— Ну, а человѣкъ, который слишкомъ дорого себя цѣнитъ, годенъ на чтó нибудь? признайся, вѣдь ужъ, entre nous soit dit, ты вѣдь ровно ничего не знаешь и ничего не дѣлалъ, ужъ признавайся! — а также въ политику суется!

— Желаю тебѣ сдѣлать сколько я сдѣлалъ: два года пробылъ въ провинцiи — попробуй!..

— Да хоть десять лѣтъ, коль ты знаешь, что кромѣ глупостей ты ничего не сдѣлаешь.

— Да говори про себя, сдѣлай милость!

— Я, батюшка мой, про себя не говорю, потому что я никуда не суюсь и никому не навязываю свою башку. Но знаешь чтó, Ваня; я вотъ хоть и кутить не прочь, и за дѣвками ухаживаю, и ничего не дѣлаю, а все–таки, знаешь, я увѣренъ, что я полезнѣе чѣмъ ты.

— Ты? И графъ презрительно на него взглянулъ.

— Да, я! И знаешь почему? По очень простой причинѣ: я по крайней мѣрѣ освобождаю отъ своего присутствiя мое отечество: а ты — ты былъ вѣдь такой же кутила и неучь какъ я; ты суешься на такiя мѣста, гдѣ ты вреденъ, потому что ничего не знаешь, да еще отнимаешь эти мѣста у порядочныхъ людей; развѣ не такъ?..

— Вздоръ! Графъ нахмурилcя и стряхнулъ пепелъ съ сигары на правую сторону коляски.

Настало минутное молчанiе.

Коляски, кареты, дрожки и дилижансы такъ и шумѣли вокругъ, перегоняя другъ друга.

Графъ продолжалъ хмуриться и засвисталъ. Почему онъ хмурился, онъ отчетливо не могъ это сознать: потому ли, что уколола его правда, потому ли, что въ сонной совѣсти проснулось что–то въ родѣ упрека, потому ли, наконецъ, что онъ созналъ, что надо больше знать, чѣмъ онъ знаетъ...

— Въ сущности, знаешь чтò я тебѣ скажу, сказалъ графъ твердымъ и серьозно вдохновеннымъ голосомъ: — въ Россiи нечего требовать отъ людей знанiя — и то слава Богу, когда они, какъ я, преданы правительству...

— Полно вздоръ говорить: всякiй мужикъ, всякiй солдатъ преданъ правительству.

— Дa, безсознательно, а сознательно преданныхъ мало.

— Такъ по твоему достаточно быть преданнымъ правительству, чтобы соваться на всякiя мѣста; такъ послѣ этого отчего я не министръ?

— Да, всякiй, когда у него въ головѣ не солома, какъ у тебя...

— А кто тебѣ сказалъ, что у тебя не солома?..

Графъ замолчалъ опять.

И какъ бы въ отвѣтъ принялся обдумывать, какую онъ скажетъ вступительную рѣчь, когда вступитъ въ новую должность.

_______

ИЗЪ ГЕЙНЕ.

1

Жизнь — это знойный лѣтнiй день,

А смерть — прохладной ночи тѣнь.

День смеркся; я ищу покоя,

Усталый отъ трудовъ и зноя.

Мнѣ снится: дубъ навѣсъ вѣтвей

Раскинулъ надъ моей постелью.

И въ темной листвѣ звонкой трелью

Гремитъ влюбленный соловей.

2

Ночка темная, непроглядная,

Ночь осенняя, ночь дождливая!

Гдѣ–то милая, ненаглядная,

Гдѣ она, моя боязливая?

Вхожу въ комнатку я уютную,

У окна сидитъ моя милая,

Смотритъ пристально во мглу смутную,

Смотритъ блѣдная и унылая!

Л. П–ва.

_______

ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО.

III.

Отношенiя государства къ церкви можно себѣ представить въ троякомъ видѣ, соотвѣтственно съ одною изъ трехъ системъ, по которымъ эти отношенiя исторически устраивались въ европейскомъ обществѣ.

Одна система — самая древняя и самая извѣстная — система установленной или государственной церкви. Государство признаетъ одно вѣроисповѣданiе изъ числа всѣхъ истиннымъ вѣроисповѣданiемъ и одну церковь исключительно поддерживаетъ и покровительствуетъ, къ предосужденiю всѣхъ остальныхъ церквей и вѣроисповѣданiй. Это предосужденiе означаетъ вообще, что всѣ остальныя церкви не признаются истинными или вполнѣ истинными; но практически выражается оно въ неодинаковой формѣ, со множествомъ разнообразныхъ оттѣнковъ и отъ непризнанiя и отчужденiя доходитъ иногда до преслѣдованiя. Во всякомъ случаѣ, при дѣйствiи этой системы чужiя исповѣданiя подвергаются нѣкоторому, болѣе или менѣе значительному умаленiю въ чести, въ правѣ и преимуществѣ, сравнительно со своимъ, съ господствующимъ исповѣданiемъ. Этой системѣ слѣдуютъ нынѣ, за немногими исключенiями, всѣ европейскiя государства.

По другой системѣ государство предполагаетъ относиться ко всѣмъ вѣроисповѣданiямъ съ одинаковымъ безпристрастiемъ, внѣ всякаго покровительства, равно какъ и внѣ всякаго предосужденiя, ни одной церкви не признавая ни своей, ни чужою, и предоставляя каждой вѣдать и устраивать свои дѣла и обряды, какъ угодно. Это система равенства церквей, или, по новѣйшей формулѣ изобрѣтенной Кавуромъ, система «свободной церкви въ свободномъ государствѣ”, любимая система нынѣшней партiи либераловъ въ вѣрѣ. Она принята прежде всего и полнѣе всего осуществляется въ Сѣвероамериканскихъ Соединенныхъ Штатахъ, а въ послѣднее время допущена англiйскимъ законодательствомъ относительно Ирландiи. На бумагѣ и въ теорiи система эта представляется простѣйшею и совершеннѣйшею: поборники ея вѣрятъ и утверждаютъ, что рано или поздно она будетъ введена повсюду, какъ единственное средство къ вѣрному и справедливому разрѣшенiю отношенiй между государствомъ и церковью.

Наконецъ возможна еще третья система, при дѣйствiи коей государство, воздерживаясь отъ всякаго предпочтенiя или покровительства тому или другому вѣроисповѣданiю, или вѣрованiю, только ограничиваетъ или устраняетъ вовсе такiя вѣрованiя, которыя признаетъ положительно ложными или вредными для общества. Система эта основана на томъ предположенiи, что несравненно легче и удобнѣе разсудить какое вѣрованiе ложно, чѣмъ опредѣлить какая вѣра истинная. Такой системы держится великобританское правительство въ остъ–индскихъ владѣнiяхъ. Возможно и соединенiе первой системы съ послѣднею, то есть признанiе одного вѣроисповѣданiя господствующимъ, съ терпимостью для всѣхъ прочихъ и съ устраненiемъ вредныхъ вѣрованiй; а изъ отношенiя сѣверо–американскаго правительства къ мормонскому вѣроученiю мы видимъ что возможно и соединенiе второй системы съ третьею. Всѣ эти системы дѣйствуютъ на практикѣ въ разныхъ государствахъ, ни одна изъ нихъ нигдѣ не представляется безспорною: напротивъ, именно въ настоящую пору, повсюду, дѣйствующая система составляетъ предметъ горячихъ пререканiй и споровъ, и повсюду идетъ рѣчь объ измѣненiи или преобразовыванiи принятой системы.

Всего тверже установилась, повидимому, система господствующей или установленной церкви: за нею важное преимущество давности и пятнадцати–вѣковаго опыта. Ея, въ сущности, держится каждое изъ европейскихъ правительствъ, хотя повсюду болѣе или менѣе подверглись измѣненiю первобытныя ея начала. Францiя отреклась отъ нея въ революцiонную эпоху, но и во Францiи вѣроисповѣданiе большинства признано въ качествѣ нацiональной церкви. Въ Испанiи и въ Италiи съ недавняго только времени допущена возможность открытаго отступленiя отъ нацiональной церкви, перемѣны вѣроисповѣданiя. Въ Россiи и въ Швецiи донынѣ отступленiе это не дозволяется. Въ Германiи двѣ церкви одна рядомъ съ другою — протестантская и католическая считаются установленными; и затѣмъ пользуются терпимостью всѣ вѣроученiя, признанныя гоcударственною властью licitÉ religiones. Великобританiя (кромѣ Ирландiи, съ недавняго времени) твердо держится церкви установленной государственною властью.

Неудивительно что первая система до сихъ поpъ господствуетъ: основанiе ея разумное, и практическiя ея преимущества трудно опровергнуть. Новѣйшiя либеральныя ученiя проповѣдуютъ, что государство не должно имѣть никакой религiи. Народное большинство, проникнутое вѣрой, никогда не приметъ такого ученiя, и не повѣритъ ему. Не согласится съ нимъ и здравая, разумная государственная политика. Государство не можетъ быть представителемъ однихъ матерiальныхъ интересовъ общества: въ такомъ случаѣ оно само себя лишило бы духовной силы и отрѣшилось бы отъ духовнаго единенiя съ народомъ. Государство тѣмъ сильнѣе и тѣмъ болѣе имѣетъ значенiя, чѣмъ явcтвeннѣe въ немъ обозначается представительство духовное. Только подъ этимъ условiемъ поддерживается и укрѣпляется въ средѣ народной и въ гражданской жизни чувство законности, уваженiе къ закону и довѣрiе къ государственной власти. Ни начало цѣлости государственной или государственнаго блага, государственной пользы, ни даже начало нравственное — сами по себѣ не достаточны къ утвержденiю прочной связи между народомъ и государственною властью: и нравственное начало неустойчиво, непрочно, лишено основнаго корня, когда отрѣшается отъ религiозной санкцiи. Этой центральной, собирательной силы безъ сомнѣнiя лишено будетъ такое государство, которое, во имя безпристрастнаго отношенiя ко всѣмъ вѣрованiямъ, само отрекается отъ всякаго вѣрованiя — какого бы то ни было. Довѣрiе массы народа къ правителямъ основано на вѣрѣ: т. е. не только на единовѣрiи народа съ правительствомъ, но и на простой увѣренности въ томъ что правительство имѣетъ вѣру и по вѣрѣ дѣйствуетъ. Поэтому даже язычники и магометане больше имѣютъ довѣрiя и уваженiя къ такому правительству, которое стоитъ на твердыхъ началахъ вѣрованiя — какого бы то ни было, нежели къ правительству, которое не признаетъ своей вѣры и ко всѣмъ вѣрованiямъ относится одинаково.

Таково неоспоримое преимущество первой системы. Притомъ, какъ мы замѣтили, оно дознано на опытѣ многихъ вѣковъ. Конечно, съ теченiемъ вѣковъ измѣнились обстоятельства, при коихъ эта система получила свое начало и возникли новыя обстоятельства, при коихъ ея дѣйствiе стало затруднительнѣе прежняго. Въ ту пору когда заложены были первыя основанiя европейской цивилизацiи и политики, христiанское государство было крѣпко цѣльнымъ и неразрывнымъ союзомъ съ единою христiанскою церковью. Потомъ, въ cpедѣ самой христiанской церкви первоначальное единство разбилось на многообразные толки и разновѣрiя, изъ коихъ каждое стало присвоивать себѣ значенiе единаго истиннаго ученiя и единой истинной церкви. Такимъ образомъ государству пришлось имѣть передъ собою нѣсколько разновѣрныхъ ученiй, между коими распредѣлилась по времени масса народная. Съ нарушенiемъ единства и цѣльности въ вѣрованiи можетъ настать такая пора, когда господствующая церковь, поддерживаемая государствомъ, оказывается церковью незначительнаго меньшинства, и сама ослабѣваетъ въ сочувствiи или вовсе лишается сочувствiя массы народной. Тогда могутъ наступить важныя затрудненiя въ опредѣленiи отношенiй между государствомъ съ его церковью, и церквами къ коимъ принадлежитъ народное большинство. Но историческiй ходъ событiй, вызвавъ эти затрудненiя, выяснилъ и средства къ ихъ разрѣшенiю, дознанныя также вѣковою практикою, при дѣйствiи новаго начала религiозной терпимости въ государственной и церковной политикѣ.

Напротивъ того, система «свободной церкви въ свободномъ государствѣ” основана, покуда, на отвлеченныхъ началахъ, теоретически; въ основанiе ея положено не начало вѣры, а начало религiознаго индеферентизма, или равнодушiя къ вѣрѣ, и она поставлена въ необходимую связь съ ученiями проповѣдующими нерѣдко не терпимость и уваженiе къ вѣрѣ, но явное или подразумѣваемое пренебреженiе къ вѣрѣ, какъ къ настоящему, пройденному моменту психическаго развитiя въ жизни личной и нацiональной. Въ отвлеченномъ построенiи этой системы, составляющей плодъ новѣйшаго рацiонализма, церковь представляется тоже отвлеченно построеннымъ политическимъ учрежденiемъ съ извѣстною цѣлью, или частнымъ обществомъ для извѣстной цѣли устроеннымъ, подобно другимъ, признаннымъ въ государствѣ корпорацiямъ. Сознанiе этой самой цѣли представляется тоже отвлеченнымъ, ибо на немъ отражаются многообразные оттѣнки связанныхъ съ тѣмъ или другимъ ученiемъ представленiй о вѣрѣ, начиная съ отвлеченнаго уваженiя къ вѣрѣ какъ къ высшему моменту психической жизни до фанатическаго презрѣнiя къ вѣрованiю какъ къ низшему моменту и къ началу вреда и разложенiя. Такимъ образомъ въ самомъ построенiи этой системы съ перваго взгляда оказывается двойственность и неясность основныхъ началъ и представленiй.

Чтó можетъ выйти изъ этой системы на практикѣ — это выяснится опытомъ вѣковъ и поколѣнiй. Покуда мы имѣемъ передъ собою опытъ — почти ничтожный, если сравнить его съ опытомъ многихъ вѣковъ, въ теченiе коихъ первая система дѣйствовала и дѣйствуетъ. Но не трудно предвидѣть заранѣе, что дѣйствiе новой системы не можетъ быть послѣдовательно, такъ какъ она не согласуется съ первыми потребностями и условiями человѣческой природы, какъ бы категорически ни выводилось отвлеченнымъ ученiемъ правило: «всѣ церкви и всѣ вѣрованiя равны: все равно что одна вѣра, что другая”, — съ этимъ положенiемъ, въ дѣйствительности, для себя лично, не можетъ согласиться безусловно ни одна душа, хранящая въ глубинѣ своей и испытывающая потребность вѣры. Такая душа непремѣнно отвѣтитъ себѣ: «Да, всѣ вѣры равны, но моя вѣра для меня лучше всѣхъ”. Положимъ что сегодня провозглашено будетъ въ государствѣ самое строгое и точное уравненiе всѣхъ церквей и вѣрованiй передъ закономъ. Завтра же окажутся признаки, по которымъ можно будетъ заключить что относительная сила вѣрованiй совсѣмъ не равная; пройдетъ 30, 50 лѣтъ со времени законнаго уравненiя церквей — и тогда обнаружится на самомъ дѣлѣ, можетъ быть слишкомъ неожиданно для отвлеченнаго представленiя, что въ числѣ церквей есть одна, которая въ сущности пользуется преобладающимъ влiянiемъ и господствуетъ надъ умами и рѣшенiями, — или потому что она ближе къ церковной истинѣ, или потому что ученiемъ и обрядами болѣе соотвѣтственна съ народнымъ характеромъ, или потому что организацiя ея и дисциплина совершеннѣе и даетъ ей болѣе способовъ къ систематической дѣятельности, или потому что въ средѣ ея возникло болѣе живыхъ и твердыхъ вѣрою дѣятелей. Примѣровъ этому есть уже немало. Два года прошло съ тѣхъ поръ какъ великобританскимъ законодательствомъ установлено уравненiе церквей въ Ирландiи. Но развѣ изъ этого слѣдуетъ что церкви равны? Въ сущности римско–католическая церковь, именно съ минуты законнаго уравненiя, получила полную возможность распространять и утверждать во всей странѣ свое преобладающее влiянiе — не только на отдѣльные умы, но на всѣ политическiя учрежденiя въ странѣ — на суды, на администрацiю, на школы. Пройдетъ еще нѣсколько лѣтъ — и кто можетъ предвидѣть, къ какимъ мѣрамъ должна будетъ прибѣгнуть, какую систему принять вынуждена будетъ государственная власть, въ виду угрожающей опасности.

Сѣверо–американскiй союзъ поставилъ основнымъ условiемъ своего устройства — не имѣть никакого дѣла до вѣры. Это основное ученiе охраняется съ такою заботливою ревностью, что до сего времени конгрессъ, не смотря на повторяемыя предложенiя отдѣльныхъ членовъ, не соглашается включить имя Божie въ свой учредительный актъ, и принять въ его редакцiю простыя слова: «благодаря за свободу милосердаго Бога”. Въ школахъ завѣдываемыхъ государствомъ, запрещается обучать закону Божiю и учить чтенiю по библiи, — такъ какъ государство знать не хочетъ никакой религiи. Ко всякой отдѣльной церкви, ко всякому религiозному союзу государство относится не иначе какъ къ частной корпорацiи, предоставляя ей вѣдать дѣла свои по усмотрѣнiю, и ограничивая только право каждой на прiобрѣтенiе недвижимыхъ имуществъ. И такъ Сѣверо–американскiй Союзъ можетъ считаться царствомъ религiознаго равенства: передъ лицомъ его христiане не отличаются отъ евреевъ, магометанъ и язычниковъ, протестанты отъ католиковъ (хотя мормонскую секту государство вынуждено было преслѣдовать за вѣроученiе). Послѣдствiемъ такого юридическаго состоянiя выходитъ на дѣлѣ, что преобладающею церковью въ Соединенныхъ Штатахъ становится мало по малу римское католичество. Нынѣ, можно сказать что въ сѣверной Амеpикѣ пользуется оно такою свободою преобладанiя, какой не имѣетъ ни въ одномъ европейскомъ государствѣ. Не стѣсняясь никакимъ отношенiемъ къ государству, не подвергаясь никакому контролю, папа распредѣляетъ въ сѣверной Америкѣ eпapxiи, назначаетъ епископовъ, основываетъ во множествѣ духовные ордена и монастыри, окидываетъ всю территорiю мало по малу частою сѣтью церковныхъ агентовъ и учрежденiй. Захватывая подъ свое влiянiе массы католиковъ, ежегодно увеличивающiяся съ прибытiемъ новыхъ эмигрантовъ, папство считаетъ уже нынѣ своею — цѣлую четверть всего населенiя, въ виду отдѣльныхъ трехъ четвертей разбитыхъ на множество сектъ и толковъ. Католическая церковь, пользуясь всѣми средствами обходить законъ, умножила свои недвижимыя имущества до громадныхъ размѣровъ, на сумму до 1,000 миллiоновъ долларовъ. Въ ея рукахъ и подъ ея влiянiемъ состоятъ уже во многихъ штатахъ цѣлыя управленiя, политическаго свойства. Во многихъ большихъ городахъ, напримѣръ въ Нью–Iоркѣ, въ Филадельфiи, все городское управленie зависитъ исключительно отъ католиковъ. Католическая церковь располагаетъ миллiонами голосовъ въ такомъ государствѣ, гдѣ отъ счета голосовъ зависитъ все направленiе внѣшней и внутренней политики. Ко всѣмъ этимъ явленiямъ государство относится покуда равнодушно, съ высоты своего принципа уравненiя церквей и религiознаго равнодушiя. Но послѣдующiя событiя покажутъ мiру, долго–ли можетъ устоять и въ Сѣверо–американскомъ Союзѣ новая, излюбленная европейскими либералами, теорiя.

Защитники ея говорятъ еще покуда: чтò за дѣло государству до неравенствъ, возникающихъ не въ силу привиллегiй или законныхъ ограниченiй, а вслѣдствiе внутренней силы или внутренняго безсилiя каждой корпорацiи? Законъ не можетъ предупредить такого неравенства.

Но это значитъ обходить затрудненiе, разрѣшая его лишь въ теорiи. На бумагѣ возможно все примирить, все привесть въ стройную систему. На бумагѣ можно отличить опредѣленною чертою и разграничить область политической дѣятельности отъ духовно–нравственной. Нa самомъ дѣлѣ не то. Людей невозможно считать только умственными машинами, располагая ими такъ, какъ располагаетъ полководецъ массами солдатъ, когда составляетъ планъ баталiи. Всякiй человѣкъ вмѣщаетъ въ себѣ мiръ духовно–нравственной жизни: изъ этого мipa выходятъ побужденiя опредѣляющiя его дѣятельность во всѣхъ сферахъ жизни, а главное, центральное изъ побужденiй проистекаетъ отъ вѣры, отъ убѣжденiя въ истинѣ. Только теорiя отрѣшенная отъ жизни, или не хотящая знать ея, можетъ удовольствоваться ироническимъ вопросомъ: что есть истина? У всѣхъ и у каждаго вопросъ этотъ стоитъ въ душѣ основнымъ, серьознѣйшимъ вопросомъ цѣлой жизни, требуя не отрицательнаго, а положительнаго отвѣта.

И такъ, свободное государство можетъ положить, что ему нѣтъ дѣла до свободной церкви; только свободная церковь, если она подлинно основана на вѣрованiи, не приметъ этого положенiя и не станетъ въ равнодушное отношенiе къ свободному государству. Церковь не можетъ отказаться отъ своего влiянiя на жизнь гражданскую и общественную: и чѣмъ она дѣятельнѣе, чѣмъ болѣе ощущаетъ въ себѣ внутренней, дѣйственной силы, тѣмъ менѣе возможно для нея равнодушное отношенiе къ государству. Такого отношенiя церковь не приметъ, если вмѣстѣ съ тѣмъ не отречется отъ своего божественнаго призванiя, если хранитъ вѣру въ него и сознанie долга, съ нимъ связаннаго. На церкви лежитъ долгъ учительства и наставленiя, церкви принадлежитъ cовершенiе таинствъ и обрядовъ, изъ коихъ нѣкоторые соединяются и съ важнѣйшими актами и гражданской жизни. Въ этой своей дѣятельности церковь, по необходимости, безпрестанно входитъ въ соприкосновенiе съ общественною и гражданскою жизнью (не говоря о другихъ случаяхъ, достаточно указать на вопросы брака и воспитанiя). И такъ, въ той мѣрѣ, какъ государство, отдѣляя себя отъ церкви, предоставляетъ своему вѣденiю исключительно гражданскую часть всѣхъ такихъ дѣлъ и устраняетъ отъ себя вѣденiе духовно–нравственной ихъ части, церковь по необходимости вступитъ въ отправленiе, покинутое государствомъ, и, въ отдѣленiи отъ него, завладѣетъ мало по малу вполнѣ и исключительно тѣмъ духовно–нравственнымъ влiянiемъ, которое и для государства составляетъ необходимую, дѣйствительную силу. За государствомъ останется только сила матерiальная и, можетъ быть, еще разсудочная: но и той и другой недостаточно, когда съ ними не соединяется сила вѣры. И такъ, мало по малу, вмѣсто воображаемаго уравненiя отправленiй государства и церкви въ политическомъ союзѣ, окажется неравенство и противоположенiе. Состоянiе, во всякомъ случаѣ, ненормальное, которое должно привести или къ дѣйствительному преобладанiю церкви надъ преобладающимъ, повидимому, государствомъ, или къ революцiи.

Вотъ какiя дѣйствительныя опасности скрываетъ въ себѣ прославляемая либералами–теоретиками система рѣшительнаго отдѣленiя церкви отъ государства. Система господствующей или установленной церкви имѣетъ много недостатковъ, соединена со множествомъ неудобствъ и затрудненiй, не исключаетъ возможности столкновенiй и борьбы. Но напрасно полагаютъ, что она отжила уже свое время, и что формула Кавура одна даетъ ключъ къ разрѣшенiю всѣхъ трудностей труднѣйшаго изъ вопросовъ. Формула Кавура есть плодъ политическаго доктринерства, которому вопросы вѣры представляются только политическими вопросами объ уравновѣшенiи правъ. Въ ней нѣтъ глубины духовнаго вѣденiя, какъ не было ея въ другой знаменитой политической формулѣ: свободы, равенства и братства, донынѣ тяготѣющей надъ легковѣрными умами роковымъ бременемъ. И здѣсь, также какъ тамъ, страстные провозвѣстники свободы ошибаются, полагая свободу въ равенствѣ. Или ещe мало было горькихъ опытовъ къ подтвержденiю того, что свобода не зависитъ отъ равенства и что равенство совсѣмъ не свобода? Такимъ же заблужденiемъ было бы предположить, что въ уравненiи церквей и вѣрованiй передъ государствомъ состоитъ и отъ уравненiя зависитъ самая свобода вѣрованiя. Вся исторiя послѣдняго времени доказываетъ, что и здѣсь свобода и равенство не одно и то же и что свобода совсѣмъ не зависитъ отъ равенства.

**

_______

НЕВѢДОМЫЯ ПУСТЫНИ.

НОВАЯ ЗЕМЛЯ.

(Продолженiе).

V. Строенiе Новой Земли, ея температура, флора и фауна.

Новая Земля, какъ выше замѣчено, — является продолженiемъ Уральскаго хребта. Бэръ, Гофманъ и Свенске утверждаютъ противное, опираясь на мнѣнiя экспедицiи 1848 г., которая признала, что Уралъ оканчивается Константиновымъ Камнемъ. Но дѣло въ томъ, что какъ эта экспедицiя такъ и Бэръ предположили Новую Землю — продолженiемъ не Урала, но хребта Пай–xой. Въ сущности же оказывается, что Пай–хой не самостоятельный гоpный кряжъ, а лишь самоѣдское названiе Уральскаго хребта.

Отъ послѣднихъ отроговъ Пай–хоя до острова Вайгача, а отъ него до Новой Земли идутъ подводные горные кряжи — служащiе барьеромъ, останавливающимъ ледяныя массы Карскаго моря. Затѣмъ отъ cѣверныхъ береговъ Новой Земли и до Шпицбергена идутъ такiя же скрытыя на днѣ океана каменистыя гряды, почему и по–нынѣ еще держится смѣлая гипотеза — что Уральскiй хребетъ, зачинаясь близъ Каспiйскаго моря, заканчивается крайнимъ сѣвернымъ пунктомъ Шпицбергена.

Нѣкоторыя горы Новой Земли доходятъ до 4,500 фут. высоты. Громадные силуэты ихъ часто чернѣютъ совершенно отдѣльно на сѣромъ фонѣ туманнаго неба. Особенно значительно скопленiе горъ близъ Маточкина шара. Восточный же берегъ Новой Земли — за немногими исключенiями представляетъ пологiя, едва замѣтно склоняющiяся къ океану равнины. Изъ горныхъ породъ здѣсь чаще всего встрѣчается глинистый сланецъ. Затѣмъ кое–гдѣ попадается богатый содержанiемъ превосходнаго горнаго хрусталя — слюдистый талькъ. Проникнутый кварцевыми жилами, изобилующiй желѣзнымъ колчеданомъ тальковъ сланецъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ острова образуетъ цѣлыя горы. Затѣмъ слѣдуютъ черный известнякъ, сѣрая известь и сѣрый кварцъ. — Во многихъ горныхъ породахъ встрѣчаются массы окаменѣлостей, свидѣтельствующихъ о роскошной флорѣ и фаунѣ Новой Земли въ доисторическiя времена.

Восточные берега Новой Земли гораздо холоднѣе западныхъ ея окраинъ. Промышленники въ 1872 году, зимовавшiе въ гyбѣ Серебрянкѣ, говорили, что на оконечностяхъ западныхъ мысовъ, далеко вдающихся въ море, климатъ одинаковъ съ климатомъ Поморья, тогда какъ уже въ глубинѣ бухтъ температура значительно падаетъ и холодъ становится ощутительнѣе. Относительно восточнаго побережья это замѣтно еще и потому, что когда cѣверо–западная оконечность Новой Земли уже освобождается отъ льда — юго–восточный конецъ ея загроможденъ ледяными массами. Таково влiянiе гольфстрима — какъ бы его ни отрицали господа составляющiе понятiе о Новой Землѣ въ тишинѣ своихъ кабинетовъ. Средняя температура Новой Земли – 8°,91 Ц. Средняя температура для западнаго берега –8°37 Ц., для восточнаго –9°45 Ц. Такимъ образомъ, въ общемъ — Новая Земля холоднѣе Шпицбергена, холоднѣе Якутска (хотя и незначительно). За то по вычисленiю Свенске оказывается что Нижнiй Колымскъ (–10°), Устьянскъ (15°24) и вся страна между Яной, Индигиркой, Нижней Леной, Каталгой, Оленкой, Пясиной, низовьями Енисея, а равно и область сѣверныхъ притоковъ Нижней Тунгуски, гораздо холоднѣе Новой Земли. Однако, не смотря на это, тутъ живутъ дикари и русскie, a въ нѣкоторыхъ пунктахъ сѣверной Америки, еще болѣe холодныхъ чѣмъ Новая Земля, и англичане (фортъ Энтерпрейзъ), тогда какъ на Новой Землѣ только изрѣдка зимуютъ — промысловыя партiи. Средняя зимняя температура Новой Земли –19°66 гораздо выше температуры внутренней части Лапландiи и Лабрадора. Но если зима здѣсь должна быть признана не особенно суровой, за то лѣтомъ средняя температура здѣсь равняется +2°53 Ц. Высшая температура здѣсь бываетъ въ августѣ + 4°96 Ц., низшая въ мартѣ –23°72 — первая на западномъ, а вторая на восточномъ берегахъ. Впрочемъ Пахтусову удавалось наблюдать здѣсь теплые дни въ +11°9 Ц. или +9°5 Р. Самые холодные дни наблюдались въ губѣ Каменкѣ –40° Ц. или –32° Реомюра.

Новая Земля въ извѣстныя времена года бываетъ покрыта необычайно густыми туманами, но за то тутъ же поражаютъ почти сказочною ясностiю дни, когда взглядъ наблюдателя видитъ предметы удаленные отъ него на громадное разстоянiе; воздухъ въ это время становится безцвѣтнымъ, кажется что и вода теряетъ свою синеватую окраску. По крайней мѣрѣ морское дно на глубинѣ 80 саженъ обнаруживаетъ мореходу и промышленнику всѣ свои тайны. Литке видѣлъ свѣтлый кружокъ лота еще на 12 саж. подъ водою.

«Въ половинѣ или исходѣ апрѣля, говоритъ Свенске, снѣгъ начинаетъ осѣдать, къ исходу мая на открытыхъ низменностяхъ уже не остается болѣе слѣдовъ снѣга и начинаетъ появляться трава. Рѣки освобождаются отъ льда въ исходѣ iюня, а закрытые заливы въ iюлѣ. Но многiя изъ нихъ остаются подо льдомъ во все продолженiе лѣта”.

Каменистые пейзажи Новой Земли, поражающiе странника угрюмымъ величiемъ неподвижныхъ громадъ, почти вовсе лишены той роскоши разнообразныхъ красотъ, которыми растительность украшаетъ не менѣе дѣвственныя пустыни Югa. Жалкая зелень возвышающихся на одинъ футъ деревьевъ да скудныя полости мха одни только и оживляютъ суровую картину этого мертваго царства. Утесы покрытые лишайными растенiями, словно корою, не увѣнчиваются на своихъ вершинахъ вѣтвистыми стволами сосенъ и елей; кое–какiе желтоватые полузлаки блекнутъ на печальныхъ равнинахъ этого острова. Полярная ива подымается здѣсь не выше трехъ вершковъ отъ земли и едва замѣтна въ моховой массѣ, охватившей ее со всѣхъ сторонъ. Лютикъ, альпiйскiй макъ и щавель подымаются изъ трещинъ ращелинъ скалъ и щебня, гдѣ скопляется влага. Впрочемъ, Бэръ говоритъ, что и Новая Земля не лишена своего Эльдорадо. Есть мѣста сплошь покрытыя цвѣтами полярныхъ растенiй. Замѣчательно, что послѣднiя болѣе изобилуютъ здѣсь цвѣтами, чѣмъ листьями. Вообще же всѣхъ растенiй здѣсь не болѣе семидесяти видовъ, да и тѣ не распредѣляются на разновидности. Короткое лѣто и при умѣренной зимѣ не даетъ возможности развернуться мѣстной растительности. Корни растенiй здѣсь обыкновенно стелются по землѣ, въ массѣ дерна, и только короткiе входятъ въ почву, да и то принимаютъ тамъ горизонтальное направленiе. Свенске говоритъ, что лѣса на Новой Землѣ болѣе существуютъ въ землѣ, чѣмъ на ея поверхности. Исполинская форма здѣшнихъ деревъ — Sabix lanata, возвышается надъ землею до рѣдкой въ этомъ краю вышины одной пядени, но толстые его корни, или, вѣрнѣе сказать, подземные стволы, Бэръ иногда видѣлъ обнаженными отъ 10 до 12 футовъ, не находя имъ конца, и поперечникъ ихъ бываетъ нерѣдко болѣе одного дюйма. Однажды онъ нашелъ его даже въ два дюйма на короткой части его длины.

Промышленники, зимующiе на Новой Землѣ, согрѣваются преимущественно плавникомъ, прибиваемымъ сюда океаномъ и выносимымъ громадными рѣками европейско–русскаго и азiатскаго Сѣвера. Это стволы лиственницы, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ острова образующiе какъ бы естественныя плотины, а у Кусова носа даже затрудняющiе путь мореходамъ и рыбопромышленникамъ. Еще болѣе ихъ находится на восточномъ берегу Новой Земли, но путь туда труденъ и они пропадаютъ безполезно для человѣка, затираемые ледяными массами, которыя тоже несутъ сюда неугомонныя волны Карскаго моря.

Фауна Новой Земли богаче ея растительности. Кромѣ оленя и бѣлаго медвѣдя, о которыхъ говорено выше, здѣсь встрѣчаются волки, лисицы, пещи (песцы), пеструшки, особенно многочисленные на этомъ архипелагѣ. Изъ птицъ тутъ водятся снѣжная сова, снѣжная пумачка (видъ камнешарки), турухтанъ и родъ сарыча. Промышленники Новой Земли говорятъ, между прочимъ, что здѣсь же попадаются порою орлы, но рѣдко.

Берега острова усѣяны стадами гусей, перья которыхъ составляютъ предметъ выгоднаго промысла для новоземельскихъ охотниковъ, лебедей, утокъ, гагарокъ и чаекъ, доставляющихъ драгоцѣнный пухъ. Чайки, нѣкогда многочисленныя, теперь мало по малу оставляютъ нашъ сѣверъ. Дѣло въ томъ, что комары съ чисто варварскою жадностью собираютъ яйца этой птицы, а когда–то находились даже и оффицiальныя лица, покровительствовавшiя такимъ истребителямъ. Одинъ кемскiй городничiй, большой любитель яичницы изъ гагачьихъ яицъ и большой мошенникъ въ то же время, обложилъ всѣхъ городскихъ мѣщанокъ данью, состоявшею въ томъ или другомъ количествѣ этого лакомаго продукта. Дѣло кончилось тѣмъ, что нынче на берегахъ Поморья встрѣтить гагку такъ же трудно, какъ и колибри. Морскiя птицы буквально покрываютъ берега Новой Земли, преимущественно же на ея юго–западѣ. Чайки всѣхъ родовъ, кайры, мычагатки и другiя встрѣчаютъ громкими привѣтствiями всякiй пристающiй къ ихъ резиденцiи корабль. Вмѣстѣ съ рыболовами они принимаютъ участiе въ дѣлежѣ ихъ добычи, выбирая себѣ изъ выволакиваемой рыбы самые лакомые экземпляры. Назойливость чаекъ не имѣетъ ничего себѣ подобнаго. Не говоря уже о ихъ равнодушiи къ близости человѣка, нѣкоторые изъ нихъ, такъ называемые бургомистры, вырываютъ пищу изъ рукъ промышленника. Воды Новой Земли богаты раками (гаммарами). Свенске говоритъ, что ихъ можно черпать рѣшетомъ по нѣскольку тысячъ заразъ; они даже проѣдаютъ на моржахъ кожу подъ передними ластами и въ морщинахъ на шеѣ. Изъ рыбъ здѣсь водятся гольцы, сайки, треска и проч. изъ рода gadus.

Царь новоземельскихъ водъ, исполинъ Ледовитаго океана — моржъ доставляетъ нашимъ промышленникамъ выгоднѣйшую добычу — шкуру, сало и драгоцѣнные клыки. Борьба съ нимъ небезопасна, особенно если промышляемый экземпляръ является въ видѣ матери съ дѣтенышемъ. Моржъ–самка доходитъ до остервененiя, защищая свое чадо. Она скорѣе пожертвуетъ собою, чѣмъ послѣднимъ, и во всякомъ случаѣ не дешево достается ловцу. 3атѣмъ слѣдуютъ тюлени, смотря по возрастамъ, называемые то бѣлками, то хохлушками, то плѣханками, сѣрками, и, наконецъ, по достиженiи совершеннолѣтiя, самцы — лысунами, а самки — утельгами. Бѣлухи (изъ китовыхъ) попадаются тутъ стадами, доходящими до 800,900, а по показанiю промышленниковъ и до 100 штукъ. Затѣмъ слѣдуютъ киты–гиббары и прочiе киты, которыхъ здѣсь у насъ изъ подъ носу промышляютъ норвежцы, какъ встарь ихъ промышляли норманны. Впрочемъ объ этомъ позднѣе.

По словамъ Бэра, сѣверъ и особенно Новая Земля всего бѣднѣе рыбами и насѣкомыми. Первыхъ въ рѣкахъ и моряхъ этого острова не наберется и десяти видовъ, вторыхъ еще меньше.

Какая скудная жизнь! Какая жалкая природа! скажетъ читатель по окончанiи этой главы. Да — бѣдная жизнь, но не скудная природа!

Иностранцамъ въ новоземельскихъ водахъ случается ежегодно добывать сотни тысячъ рублей. Наши промышленники, зимующiе на этомъ островѣ, могли бы въ его пустыняхъ получать громадную добычу, еслибы скупость организующихъ промысловыя артели хозяевъ не лишала ихъ необходимыхъ къ тому орудiй.

Наконецъ пейзажи Новой Земли могли бы поразить наблюдателя своимъ суровымъ величiемъ. Это — красота каменныхъ громадъ, это — гармонiя угрюмыхъ вершинъ и утесистыхъ береговъ. Это — мiръ въ первые дни творенiя, когда хаосъ принялъ безжизненныя зачаточныя формы, изъ которыхъ потомъ въ другихъ мѣстахъ разсыпалась пышная и яркая природа. Это — сказочное царство одиночества, могущее вдохновить поэта и душу мыслителя настроить на глубокiя и безграничныя созерцанiя. Здѣсь, не слыша за собою шума неугомонной жизни, человѣкъ, какъ древле семитическiй пастырь, могъ бы создать чудныя сказанiя, еслибы.. еслибы въ этомъ величавомъ краю онъ могъ жить постоянно!.. Тутъ вѣчная тишина и покой смерти. Только у береговъ немолчный ропотъ волнъ еще напоминаетъ если не о жизни, то о механическомъ движенiи неугомонной стихiи.

И рвется душа отсюда вонъ, далеко–далеко въ родныя села и деревни, къ милымъ и дорогимъ людямъ!...

VI. Что даетъ Новая Земля промышленнику.

Время открытiя Новой Земли — неизвѣстно. Вѣроятно какой нибудь скандинавскiй авантюристъ, бороздя полярныя моря, наткнулся на эту суровую пустыню и тотчасъ же бросилъ ее, убѣдясь, что здѣсь грабить некого да и нечего. Промышлять на ней впервые стали русскiе, норвежцы и самоѣды. Селиться здѣсь осѣдло пробовали было гонимые за вѣру раскольники, но всякiй разъ семейства ихъ вымирали огуломъ и за Новой Землей такимъ образомъ установилась репутацiя — кладбища, царства ужаса и смерти. Только недавно (№ 2 и 3 «Гражд.” 1872 г.) здѣсь попробовали пожить поморскiе промышленники — и удачно.

Наши поморы на Новой Землѣ промышляютъ преимущественно лѣтомъ. Зимними охотами здѣсь занимались въ старину, въ первое время существованiя бѣломорской компанiи и еще ранѣе ея — соловецкiе монахи, повѣнецкiе старообрядцы, архангельскiе и холмогорскiе купцы, даже жители Пинеги; но начиная съ 1843 г., ни одна ватага промышленниковъ не основывала здѣсь своихъ становищъ. Впрочемъ и въ настоящее время, хотя изрѣдка, артели изъ Поморья и Печоры зимуютъ тутъ, выходя изъ своихъ селъ въ море въ началѣ лѣта. Переправляются на Новую Землю по Бѣломорью и Ледовитому океану въ жалкихъ карбасахъ и лóдьяхъ. Лóдья — плоскодонное судно, подымающее грузу minimum 1,000 и maximum 12,000 пудовъ. Оно строится въ Золотицѣ, Сумѣ, Сорокахъ и Долгощельѣ. Его длина разнообразится между 30 и 50, а ширина между 9 и 19 футами. Промысловая артель по численности своей точно опредѣлена быть не можетъ. Прошлою зимою туда была отправлена партiя въ 8, а прежде случалось и въ 30 человѣкъ. Это по преимуществу наемщики, покруты, на мѣстномъ аргó. Покруты отправляются на Новую Землю на хозяйскiй счетъ, причемъ имъ изъ добычи выдѣляется ¹/₃, которая вся такъ цѣликомъ попадаетъ въ загребистыя лапы кулака–мироѣда, такъ какъ во время отсутствiя промышленниковъ ихъ семьи существуютъ разумѣется на счетъ монополиста. Свободныхъ артелей, артелей въ истинномъ значенiи этого слова — здѣсь не бывало, — если исключить новгородскихъ ушкуйниковъ, посѣщавшихъ въ незапамятныя времена эту вѣковѣчную мертвую глушь.

Отправляясь на Новую Землю, промысловая пapтiя иногда беретъ съ собою для зимовки избу. Большая же часть довольствуется старыми, ветхими продыравленными, лѣтъ за пятьдесятъ тому назадъ завезенными сюда и здѣсь оставленными избами. Вcѣ эти помѣщенiя — безъ полу, съ черною недоходящею до потолка печью, вслѣдствiе чего воздухъ всегда переполненъ дымомъ и копотью. Это именно, вмѣстѣ съ недостаткомъ движенiя, отсутствiемъ свѣта и теплоты, пораждаетъ здѣсь между промысловыми артелями цингу, отъ которой они и вымираютъ. Впрочемъ партiи, устроенныя лучше, спасаются отъ вредныхъ влiянiй этого полярнаго климата и возвращаются домой съ богатою добычей. Подымался здѣсь нѣкогда вопросъ объ устройствѣ на казенный счетъ промысловыхъ избушекъ въ лучшихъ становищахъ острова, но дѣло заглохло, да кажется что и самому ходатайству архангельскаго губернатора по этому предмету не дано было дальнѣйшаго хода. Во время плаванiя по Ледовитому океану, особенно же въ тѣхъ случаяхъ, когда партiя отправляется позднею осенью, ладьи часто затираются и расплющиваются льдинами. Въ этихъ случаяхъ артель часто гибнетъ безслѣдно, или же перебирается на пловучiя ледяныя глыбы, на которыхъ и странствуетъ по нѣскольку недѣль въ океанѣ. Иногда ихъ прибиваетъ вѣтромъ къ пустыннымъ берегамъ сѣверо–русской окраины, иногда уноситъ въ невѣдомыя при–полюсныя пространства, иногда льдины разбиваются однѣ о другiя и смѣлая партiя покрутовъ погибаетъ, оставляя за собою осиротѣвшiя семьи въ убогихъ деревенькахъ роднаго Поморья. Съ судьбою этихъ несчастныхъ тружениковъ читатели «Гражданина” уже ознакомились по моему очерку «Среди Ледовитаго океана”. (№№ 2 и 3 за 1872 годъ).

Замѣчательно, что по свидѣтельству академика Лепехина еще въ его время, въ концѣ XVIII столѣтiя въ Архангельскѣ были купцы, отправлявшiе свои собственныя суда на Новую Землю и на Шпицбергенъ. Теперь ихъ нѣтъ вовсе и послѣдняя экспедицiя, снаряженная отсюда была послана не здѣшними, а петербургскими купцами.

Г. Данилевскiй, въ своемъ «Изслѣдованiи о состоянiи рыболовства въ Россiи”, указалъ на значительный упадокъ новоземельскихъ промысловъ и подробно объяснилъ его причины. Правда, теперь и въ нашей печати встрѣчаются указанiя, что новоземельскiе промыслы подымутся тогда, когда русскiй торговый и промысловый флотъ на сѣверѣ замѣнитъ парусныя суда — паровыми. Говорить подобныя вещи весьма легко. Надо только не упускать изъ виду, что если судохозяинъ могъ завести морскую посудинку–ладью, стоющую ему дешево, то о пароходѣ ему и мечтать не приходится. Бѣдность нашего Поморья, да и всей сѣверорусской окраины дошла до такой степени, что всѣ совѣты завести пароходы и бороться на нихъ съ иностранцами мнѣ напоминаютъ рецептъ, данный однимъ гуманнымъ докторомъ — жалкому, оборванному и голодному пролетарiю.

— Если хотите спастись отъ чахотки, поѣзжайте въ Италiю — въ Неаполь. Тамъ — самый воздухъ вылечиваетъ.

Нѣкоторые впрочемъ говорятъ, что паровыя суда быстро бы разогнали отъ новоземельскихъ береговъ главное богатство этого края — моржей и тюленей.

Новоземельскiй промышленникъ — поморъ дѣятеленъ, честенъ. Къ несчастiю, его, какъ и всякаго нашего рабочаго человѣка, губитъ водка. Возвратясь съ промысла, онъ пропьетъ послѣднiе гроши, не думая о вѣчной охватывающей его желѣзными тисками кабалѣ монополиста, о нищетѣ своей семьи. Онъ не обокрадетъ посторонняго, но онъ не задумается отнять у дѣтей послѣднiй, припасенный для нихъ, цѣлковый. Все это разумѣется на руку мiроѣду. Голодный рабочiй скорѣе продастъ себя ему и дешевле, чѣмъ сытый. Такъ и гибнутъ цѣлыя поколѣнiя этихъ смѣлыхъ и трудолюбивыхъ работниковъ!...

Новая Земля главнымъ образомъ даетъ нашему сѣверному промышленнику самый выгодный предметъ мѣстнаго сбыта — моржей, тюленей и бѣлухъ. Моржей здѣсь бьютъ съ послѣднихъ чиселъ iюня по пятое августа и затѣмъ послѣ двухнедѣльнаго отдыха вновь начинается тотъ же промыселъ. Карбаса, на которыхъ производится бой моржей, устроены такимъ образомъ: «Они чрезвычайно удобны для передвиженiя между движущимися льдами и опасными ледяными насыпями (стамухами). Такая лодка должна быть и легка, и вмѣстительна, и прочна. Постройкою такихъ карбасовъ занимаются крестьяне приморскихъ селенiй Долгая Щель и Койда; цѣна ихъ колеблется между 30 и 40 р.; лѣсъ для нея употребляется еловый, дно дѣлается изъ осиноваго струга. Для легкости бока ея не бываютъ толще полувершка и состоятъ изъ двухъ досокъ, сшитыхъ пеньковою веревкою, которою они прикрѣпляются также и къ осиновому стругу. Сверхъ того они прибиваются еще желѣзными гвоздями, а края бортовъ снаружи окаймляются еще брускомъ еловаго дерева. Внутри лодки расположены упруги, или поперечныя дугообразныя еловыя ребра, въ родѣ шпакгоутовъ, опредѣляющiя объемъ ладьи и служащiя для окончательнаго и прочнаго скрѣпленiя бортовъ и дна. Затѣмъ такая лодка проконапачивается пенькою и смолится какъ внутри, такъ и снаружи, а для перетаскиванiя ея по сплошнымъ льдамъ, ко дну ея прикрѣпляются полозья, называющiяся кренями, что составляетъ главное приспособленiе въ мѣстномъ промысловомъ дѣлѣ. Такая лодка подымаетъ сто пудовъ и служитъ безъ порчи около 15 лѣтъ и болѣе. Принадлежности ея — семь багровъ, для боя тюленей на палку и для стаскиванiя лодки на плотныя льдины. Тѣ же багры служатъ веслами, когда ладья пробирается между мелкими льдами. Остроконечiемъ багра, съ желѣзнымъ четырехвершковымъ копьевиднымъ крючкомъ, бьютъ тюленей по головѣ, разбивая имъ головныя кости. Крюкъ же стаскиваетъ добычу на сборныя — «артельныя” льдины. Тѣ же багры приспособлены и къ другой цѣли: когда лодкѣ необходимо пробираться мелкими и не составляющими значительнаго препятствiя льдами, то промышленники, находясь въ ней, упираются съ обѣихъ сторонъ въ боковые откосы ихъ и заставляютъ такимъ образомъ лодку скользить впередъ быстро и свободно. Въ носу лодки укрѣплена 12–ти саженная веревка, которая служитъ для ручнаго протаскиванiя лодки, когда плавать вдоль накопившихся ледяныхъ массъ невозможно. Шесть ременныхъ лямокъ по бокамъ служатъ для протаскиванiя ея на большихъ разстоянiяхъ шестью человѣкамъ, причемъ седьмой толкаетъ ее въ кормовую часть. Лямки же служатъ для сталкиванiя въ сборное мѣсто добычи, т. е. кожъ съ саломъ, снятымъ съ тюленьихъ раушекъ, т. е. — остововъ. Въ кормѣ укрѣпленъ стягъ, т. е. палка, къ которой привязывается проплавливаемая за лодкою по водѣ добыча — звѣрь, иногда 50 моржей или 200 тюленей, которые называются здѣсь юрками, а масса ихъ — юро”. (Изъ моей статьи объ устьинскихъ промыслахъ).

Такимъ образомъ, плавая между льдинами, путаясь по громаднымъ ледянымъ массамъ, новоземельскiе труженики, запасшись кромѣ того гарпунами, винтовками, порохомъ, спицами (вилы), выискиваютъ залежи моржей. Къ послѣднимъ они приближаются противъ вѣтра, стараясь чтобы звѣрь не и почуялъ человѣка. Затѣмъ моржамъ «заграждаютъ острогами путь къ краямъ льдины, для чего требуются необыкновенная ловкость и проворство. Заколовъ тѣхъ моржей, которые прежде другихъ хотѣли спастись въ морѣ, промышленники спѣшатъ остальныхъ отбить отъ продушины, обыкновенно дѣлаемой моржами въ центрѣ льдины. Не находя убѣжища, моржи сбираются въ кучу, лазятъ одинъ на другаго, съ тѣмъ чтобы своей теплотой растопить льдину или своею тяжестью проломить ее. Тутъ–то промышленники и бьютъ ихъ дубинками одного за другимъ. Иногда изъ такой залежки добываютъ столько звѣря, что на судахъ своихъ могутъ увезти только ихъ головы и клыки, а шкуру и жиръ покидаютъ на мѣстѣ, или же часть побитыхъ звѣрей оставляютъ на мѣстѣ, а позже, возвратясь съ берега и отыскавъ торосъ, сбираютъ остальную добычу”. (Свенске, Лепехинъ, Пахтусовъ).

Это самый легкiй ловъ. На водѣ моржъ бьется съ остервененiемъ. Его бьютъ гарпунами, привязанными наметками къ колу, который вбивается въ ледяную массу. Раненный моржъ влачитъ за собою такимъ образомъ и льдину и промышленника, пока не обезсилѣетъ или не издохнетъ. Иногда моржъ, пробитый острогой, кидается на бой съ охотниками, разбиваетъ ихъ карбасъ и топитъ ихъ самихъ. Часто онъ прыгаетъ въ лодку и плыветъ въ ней, въ то время какъ люди, цѣпляясь за края ея, стараются сбить его носками. Въ сентябрѣ и концѣ августа промышленники бьютъ моржей въ Карскомъ морѣ, странствуя за ними въ отдаленнѣйшую глушь этого пустыннаго края. Моржъ даетъ охотнику драгоцѣнные клыки, сало (иногда 28 и 30 пудовъ въ одномъ) и шкуру. Ворвань моржовую охотно покупаютъ у насъ иностранцы и еще въ прошломъ году ея было не мало отпущено за границу. Г. Данилевскiй говоритъ, что изъ шкуры одного моржа промышленникъ можетъ нарѣзать ремней на 40 рублей. Клыки этого звѣря цѣнятся нынче въ 1 руб. 50 коп. за фунтъ, пара же ихъ вѣситъ иногда 2, 3, а иногда 20 и 50 фунтовъ. Тюленей ловятъ въ прометы (ставныя сѣти), причемъ промышленники нисколько не рискуютъ собою. Ихъ иногда стрѣляютъ и бьютъ просто дубьемъ и то преимущественно у южнаго острова Новой Земли; изъ нихъ добываются шкура и сало. Первая идетъ на сапоги, башмаки, рукавицы и другiя подѣлки. Ею обиваютъ погребцы, сундуки, дорожные возки и т. п. Шкуры взрослыхъ тюленей идутъ на подошвы и ремни. Въ Соловецкомъ монастырѣ шьютъ изъ нихъ легкiя и мягкiя, непромокаемыя рубахи. Бѣлухъ ловятъ здѣсь въ iюнѣ и iюлѣ мѣсяцахъ. Способы лова иногда тѣ же чтó и съ моржами. Чаще же ихъ добываютъ ставными сѣтями. Такъ, когда бѣлуха, гоняясь за мелкою рыбой цѣлыми стадами головъ въ 40, входитъ въ приглубыя становыя бухты, промышленники запираютъ выходъ изъ послѣднихъ сѣтью. Затѣмъ въ самую бухту спускаютъ карбаса и начинается бойня, подобную которой трудно найти гдѣ бы то ни было. Иногда одна бѣлуха доставляетъ жиру на 200 рублей. Также выгодно продается и шкура этого звѣря. Впрочемъ нужно замѣтить, что орудiя бѣлужьяго промысла весьма не дешев_ы и промышленники рѣдко организуютъ послѣднiй за недостаткомъ средствъ для заведенiя ставныхъ сѣтей.

Промышленники — поморы и мезенцы ловятъ на Новой Землѣ еще гольцовъ и омулей. Способы лова той и другой рыбы уже описаны нами выше, точно также какъ и очерчена охота на четвероногаго властелина этихъ странъ — ошкуя. Кромѣ того, здѣсь въ кулемы, или ловушки, добываютъ песцовъ и лисицъ и стрѣляютъ оленей.

На стремнинахъ и въ ущельяхъ самыхъ мрачныхъ горъ Новой Земли, также какъ и по всѣмъ каменистымъ берегамъ ея, вьетъ свои гнѣзда — гагка, доставляющая нѣжнѣйшiй въ мipѣ пухъ. Эта птица сама выщипываетъ его изъ груди для того чтобы предохранить отъ холода яйца — въ количествѣ четырехъ или пяти слагаемыхъ ею въ гнѣзда. Легкiй, согрѣвающiй болѣе мѣха, этотъ пухъ цѣнится здѣсь отъ 6 до 10 рублей за фунтъ его. Правда, вполнѣ достаточно на теплое пальто взрослаго человѣка двухъ фунтовъ гагачьяго пуха, замѣняющаго мѣхъ и вату. Собираютъ этотъ пухъ промышленники съ величайшими затрудненiями. Ползая по откосамъ скалъ, проваливаясь въ ращелины, вися вдоль отвѣсныхъ обрывовъ на веревкахъ надъ зiяющими внизу бездонными безднами, они ежеминутно здѣсь рискуютъ жизнью. Разъ согнанная съ гнѣзда гагка вьетъ его въ другомъ мѣстѣ. Спугнутая отсюда, она устраиваетъ и третье гнѣздо. Сама по себѣ она чрезвычайно вкусна, еще вкуснѣе ея яйца, и неразумные промышленники истребляютъ послѣднiя во множествѣ. Кромѣ гагки на Новой Землѣ бьютъ гусей и гагаръ. Тѣ и другiя доставляютъ мясо для соленья и пухъ, выгодно сбываемый въ Архангельскѣ.

Изъ этого краткаго очерка читатель убѣдится, что пустынный и повидимому мертвый континентальный островъ Новая Земля представляетъ выгодное поприще для труда. Царство смерти оказывается такимъ для тѣхъ, кто лицомъ къ лицу съ полярною природой сохраняетъ свои прежнiя привычки: ведетъ бездѣятельную жизнь, пьетъ водку. Послѣдняя партiя зимовавшихъ тамъ промышленниковъ вернулась цѣлою — потому что она была снабжена всѣмъ необходимымъ: доброкачественною пищею, теплою одеждою, противоцынготными средствами и кромѣ того состояла изъ трезвыхъ и здоровыхъ людей. Экспедицiи Литке и Пахтусова и многiя другiя доказали, что Новая Земля не для всѣхъ является негостепрiимнымъ, дикимъ краемъ. Цынги легко избѣжать чистоплотнымъ, трудолюбивымъ и дѣятельнымъ людямъ, тѣмъ болѣе что на самой Новой Землѣ на каждомъ шагу ростетъ лучшее средство противу этой ужасной болѣзни — ложечная трава (Сосhleariа officinalis).

Вотъ что, между прочимъ, говоритъ знатокъ этой пустыни: «справедливость требуетъ замѣтить, что по благорастворенiю воздуха на Новой Землѣ неизвѣстны разныя болѣзни, свойственныя другимъ краямъ — напримѣръ, горячка. Одержимые ею еще на дорогѣ — выздоравливаютъ по прибытiи на Новую Землю только отъ одной перемѣны воздуха”.

Не такъ, значитъ, страшенъ чортъ, какъ его рисуютъ. Впрочемъ изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы на Новой Землѣ, даже близъ желѣзныхъ воротъ можно было бы устраивать постоянныя колонiи. Провести одну зиму или всю жизнь — не одно и тоже. Немудрено отсюда, что попытки селиться здѣсь всегда оканчивались такъ печально!...

Царство ужаса и смерти! Пустыня, заброшенная въ негостепрiимный просторъ Сѣвернаго Ледовитаго океана, съ громадами своихъ каменистыхъ горъ, съ свѣтлыми щитами своихъ прозрачныхъ озеръ и серебряными битями быстрыхъ рѣкъ — Новая Земля не разъ посѣщалась русскими и иностранными мореплавателями и учеными. Славныя имена Виллоби, Баренца, Ноя, Гудсона, Горна, Фламминга, Вуда, Розмыслова, Поспѣлова, Лудлова, Лазарева, Литке, Пахтусова, Цивольки, Бэра и Мойсеева — невольно приходятъ на память, когда приходится говорить объ этомъ отдаленномъ континентѣ. Всего важнѣе въ этомъ отношенiи были экспедицiи знаменитаго Литке, четыре раза посѣщавшаго островъ. Затѣмъ слѣдуютъ Баренцъ, Пахтусовъ, Бэръ и Циволька. Мы очертили бы ихъ путешествiя на Новую Землю, но статья наша и безъ того приняла слишкомъ обширные размѣры. Скажемъ только, что этотъ пустынный и безлюдный край былъ поприщемъ, гдѣ благородная энергiя ученаго и мореплавателя преодолѣвала не разъ суровое влiянiе мертвящей природы, гдѣ смѣлый изслѣдователь вызывалъ тайны, рискуя жизнью, изъ каменныхъ нѣдръ, изъ глубины промерзшей земли. Сколько смѣлыхъ погибло тутъ въ долгiя зимы, погибло одиноко, вдали отъ дорогихъ и милыхъ сердцу людей! Затертые со всѣхъ сторонъ ледяными громадами, умиравшiе при свѣтѣ ворваннаго ночника въ черной избѣ новоземельскаго промышленника, — они улыбались смерти, обогащая науку... Во имя ея они безропотно ложились въ холодныя и ледяныя могилы — въ то самое время какъ неблагодарная родина, забывая лучшихъ дѣтей своихъ, съ бóльшимъ интересомъ слѣдила за открытiями и изслѣдованiями англичанъ въ Африкѣ и Америкѣ.

Только сѣверная полярная вьюга воетъ и плачетъ надъ этими одинокими черными крестами. Только сполохи разбрасываютъ надъ ними свои золотые вѣнцы... А кругомъ пустыня, — вѣчная безмолвная пустыня, — сторожитъ могилы своихъ благородныхъ мертвецовъ!...

Вы потрудились честно на пользу родины!

Пусть примѣръ вашей героической борьбы будетъ намъ свѣтомъ, ярко озаряющимъ трудные, но ведущiе къ счастью и славѣ пути!...

И сколько такихъ подвиговъ безслѣдно гибнетъ — никому не вѣдомыхъ, никѣмъ не прославляемыхъ! Гдѣ лѣтописи этихъ святыхъ жертвъ, гдѣ скрижали, куда занесены эти великiя въ своемъ титаническомъ смиренiи имена?.. Гдѣ?...

Увы! Когда наше отечество опомнится и захочетъ воздвигнуть памятники надъ останками благороднѣйшихъ дѣтей своихъ — вьюга давно сломитъ кресты ихъ могилъ и сотретъ ихъ убогiя насыпи!... И только неугомонныя волны, съ тѣмъ же вѣчнымъ унылымъ плачемъ, будутъ биться у тѣхъ мѣстъ, которыя освящены жертвами и борьбою нашихъ паломниковъ!

В. Н. Д.

_______

ОБЩЕСТВО ПОДАНIЯ ПОМОЩИ ПРИ КОРАБЛЕКРУШЕНIЯХЪ.

Намъ доставленъ первый годовой отчетъ, за 1872 годъ, состоящаго подъ Августѣйшимъ покровительствомъ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА ГОСУДАРЫНИ ЦЕСАРЕВНЫ «общества поданiя помощи при кораблекрушенiяхъ”. Считаемъ долгомъ познакомить читателей съ этимъ отчетомъ.

По случаю событiя 4–го апрѣля 1866 года нѣсколькимъ морякамъ пришла добрая мысль открыть подписку на устройство спасительныхъ станцiй на русскихъ прибрежьяхъ. Вслѣдствiе ВЫСОЧАЙШАГО разрѣшенiя была открыта съ этою цѣлью подписка по всему морскому вѣдомству. И въ томъ же году было собрано чинами этого вѣдомства 10,820 р.; кромѣ того отъ с.–петербургскаго рѣчнаго яхтъ–клуба получено было 1,375 р., и отъ генеральнаго консула Александрiи — 8,000 франковъ. Такимъ образомъ составилась сумма въ 14,595 р. Тогда же директоръ гидрографическаго департамента С. И. Зеленый представилъ управляющему морскимъ министерствомъ записку, въ которой высказалъ мысль о необходимости учрежденiя у насъ, по примѣру наиболѣе просвѣщенныхъ странъ, частнаго общества для спасенiя погибающихъ на водахъ. «Россiя богата благородными стремленiями, говорилось между прочимъ, въ запискѣ, а чтò можетъ быть благороднѣе, великодушнѣе жертвы, внесенной для сохраненiя человѣческой жизни, спасенiя тѣхъ, которые, презирая морскiя опасности, способствуютъ увеличенiю богатства и благосостоянiя каждаго изъ насъ и всего нашего отечества”. Открыта была затѣмъ частная подписка съ тою же цѣлью. Въ 1867 году капитанъ–лейтенантъ г. Рыкачевъ подалъ управляющему морскимъ министерствомъ записку, въ которой проводилъ мысль объ учрежденiи организацiоннаго комитета для образованiя упомянутаго общества. Мысль эта въ общихъ чертахъ удостоилась ВЫСОЧАЙШАГО одобренiя ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА. Въ 1868 году «ученое отдѣленiе морскаго техническаго комитета”, разсматривая отчетъ французскаго, въ то время еще только образовавшагося общества поданiя помощи при караблекрушенiяхъ, пришло къ тому заключенiю, что учрежденiе такого общества въ Россiи было бы истиннымъ благомъ для мореплаванiя. Въ тоже время ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОРЪ ВЫСОЧАЙШЕ повелѣть соизволилъ составить самый проектъ учрежденiя общества для спасенiя погибающихъ на морѣ, подъ покровительствомъ одного изъ членовъ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛIИ. Въ 1869–70 годахъ, по сношенiи управляющаго морскимъ министерствомъ съ министромъ финансовъ, образованъ былъ особый комитетъ, для составленiя устава общества, — подъ предсѣдательствомъ генералъ–адъютанта Посьета, изъ представителей министерствъ: морскаго и финансовъ, а также с.–петербургскаго, рижскаго, одесскаго и архангельскаго биржевыхъ купечествъ. Приступивъ къ составленiю проекта устава, предсѣдатель комитета вошелъ въ дѣятельныя сношенiя какъ съ нашими консулами за границею, для полученiя свѣдѣнiй о положенiи спасительнаго дѣла и дѣйствующихъ тамъ обществъ, такъ и съ портовымъ на морскихъ прибрежьяхъ Россiи начальствомъ и таможеннымъ управленiемъ, для изученiя потребностей нашихъ поморьевъ, опасныхъ для мореплаванья пунктовъ и числа происходившихъ въ послѣднiе годы на нашихъ берегахъ крушенiй. Доставлены были изъ за границы уставы иностранныхъ обществъ. И вообще заготовленъ былъ комитетомъ богатый матерiалъ для выработки проекта устава общества.

Составленный генералъ–адъютантомъ Посьетомъ первоначальный проектъ устава въ 1871 году былъ обработанъ комитетомъ въ окончательномъ видѣ. Главныя основанiя обработаннаго комитетомъ устава слѣдующiя. Цѣль общества — поданiе помощи всѣмъ терпящимъ бѣдствiе на моряхъ, озерахъ и рѣкахъ въ предѣлахъ Россiи. Для чего общество устраиваетъ спасительныя станцiи на берегахъ извѣстныхъ своими опасностями и числомъ претерпѣвающихъ крушенiе судовъ или принимаетъ другiя мѣры къ спасенiю погибающихъ на водахъ. — Членами общества могутъ быть лица обоего пола, всѣхъ званiй и состоянiй, вносящiя опредѣленную сумму. Они называются: дѣйствительными членами, если вносятъ ежегодно 5 р. или болѣе, или единовременно 100 руб. и болѣе, и членами соревнователями, если вносятъ ежегодно отъ 1 до 5 руб. Сверхъ того бываютъ еще почетные члены. Почетными членами могутъ быть: а) члены ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛIИ и б) духовныя и свѣтскiя лица, способствующiя успѣшному развитiю общества своими дѣйствiями или значительными денежными пожертвованiями. За особенное самоотверженiе и отвагу при спасенiи погибающихъ, а равно и за другiя услуги, оказанныя обществу, оно имѣетъ право награждать: а) денежными выдачами; б) похвальными отзывами; в) серебряными медалями и г) золотыми медалями, для храненiя, по утвержденному правительствомъ образцу. Въ случаяхъ, выходящихъ изъ ряда обыкновенныхъ, обществу предоставляется ходатайствовать, установленнымъ порядкомъ, о назначенiи ВЫСОЧАЙШИХЪ наградъ лицамъ, особенно отличившимся. Почетнымъ членамъ, предсѣдателю общества, его товарищу, членамъ правленiя, секретарю, казначею, инспектору и членамъ вносящимъ не менѣe 200 р. ежегодно или 2,000 р. единовременно, присвояется особый золотой знакъ, для ношенiя — мужчинами на лѣвой сторонѣ груди, а женщинами на лѣвомъ плечѣ, на установленной лентѣ. Такой же серебряный знакъ выдается членамъ вносящимъ не менѣе 50 р. ежегодно или 500 р. единовременно. На званiе члена выдается обществомъ дипломъ.

По положенiю комитета министровъ 3–го iюля 1871 года, уставъ этотъ удостоился ВЫСОЧАЙШАГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА утвержденiя. Вслѣдъ затѣмъ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО ГОСУДАРЫНЯ ЦЕСАРЕВНА удостоила образовавшееся общество принятiя подъ СВОЕ АВГУСТѢЙШЕЕ покровительство, приславъ на имя управляющаго морскимъ министерствомъ 20 октября 1871 года милостивый рескриптъ.

Открытiе подписки въ члены общества и созванiе перваго общаго собранiя общества возложено было, вслѣдствiе ВЫСОЧАЙШАГО ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА соизволенiя, на генералъ–адъютанта Перелешина, вслѣдствiе старанiй котораго, а равно и другихъ ревнителей дѣла, — 7 марта 1872 года созвано было первое общее собранiе дѣйствительныхъ членовъ, которымъ и было избрано главное правленiе въ нынѣшнемъ его составѣ.

Еще «въ самомъ началѣ своего существованiя главное правленiе имѣло счастье получить извѣстiе о принятiи званiя почетныхъ членовъ общества ИХЪ ИМПЕРАТОРСКИМИ ВЫСОЧЕСТВАМИ ВЕЛИКИМИ КНЯЗЬЯМИ КОНСТАНТИНОМЪ НИКОЛАЕВИЧЕМЪ, ВЛАДИМIРОМЪ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМЪ, МИХАИЛОМЪ НИКОЛАЕВИЧЕМЪ и НИКОЛАЕМЪ КОНСТАНТИНОВИЧЕМЪ. Приступивъ къ исполненiю своихъ обязанностей, главное правленiе имѣло счастье представляться АВГУСТѢЙШЕЙ покровительницѢ общества ГОСУДАРЫНѢ ЦЕСАРЕВНѢ, для поднесенiя ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ, согласно состоявшемуся постановленiю общаго собранiя, чувства всепреданнѣйшей благодарности общества за оказанную ему милость, а засимъ имѣло счастье представляться генералъ–адмиралу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ КОНСТАНТИНУ НИКОЛАЕВИЧУ”.

Вслѣдъ за своимъ образованiемъ правленiе приступило къ дѣятельности.

Оно обратилось прежде всего посредствомъ печати къ населенiю страны, съ воззванiемъ, въ которомъ, высказывая предстоящiя ему высокiя человѣколюбивыя задачи, просило сочувствiя соотечественниковъ, пожертвованiй, личнаго сердечнаго участiя и энергической иницiативы. Правленiе сознавало, что въ развитiи мѣстныхъ, въ губернiяхъ и областяхъ отечества, учрежденiй общество должно почерпать свои силы и что только посредствомъ распространенiя своей дѣятельности повсюду, гдѣ ощущается въ ней надобность, оно можетъ привлечь къ себѣ необходимое сочувствiе всѣхъ сословiй населенiя, а вслѣдствiе этого и обильныя пожертвованiя, — и поставило себѣ главнѣйшею задачею: вызовъ окружныхъ и мѣстныхъ правленiй и расположенiе сословныхъ представителей къ личному участiю въ учрежденiяхъ общества и къ сбору пожертвованiй. Новизна дѣла у насъ не могла не говорить правленiю о всей трудности предпринятыхъ имъ задачъ. Но милостивое вниманiе, оказанное обществу АВГУСТѢЙШЕЮ ПОКРОВИТЕЛЬНИЦЕЮ значительно облегчило правленiю трудныя его задачи. На основанiи ВЫСОЧАЙШАГО ГОСУДАРЫНИ ЦЕСАРЕВНЫ соизволенiя, правленiе обратилось съ циркулярнымъ отношенiемъ ко всѣмъ представителямъ церкви, администрацiи и населенiя, указывая на то, что дѣло, предпринятое обществомъ, касается не только мѣстностей прилегающихъ къ морю, но и внутреннихъ областей Россiи, обильныхъ рѣками и озерами. Ссылаясь на примѣръ англiйскаго спасительнаго общества, усилiями коего, въ 50–лѣтнiй перiодъ его существованiя, спасена жизнь до 21,000 человѣкъ и дѣятельность котораго въ послѣднiе годы выражается цифрою ежегодно спасаемыхъ 800 человѣкъ, правленiе просило поддержки своему дѣлу всей Россiи. — Правленiе отовсюду получало сочувственные отвѣты, личныя и матерiальныя пожертвованiя. И считаетъ долгомъ заявить, что съ полнымъ къ дѣлу общества сочувствiемъ отозвались: генералъ–губернаторы сѣверо и юго–западнаго края, западной Сибири и новороссiйскаго края съ бессарабскою областью. — Еще ранѣе открытiя правленiя состоялось, вслѣдствiе воззванiя генералъ–адъютанта Перелешина, окружное собранiе лифляндскихъ членовъ общества въ Ригѣ, которымъ избрано окружное правленiе. Правленiе это ознаменовало въ прошломъ году свою дѣятельность сборомъ значительной суммы — 12,655 р., изъ коихъ 9,453 р. поступили, въ видѣ пожертвованiя съ опредѣленною цѣлью, — на устройство спасительныхъ станцiй, а 2,802 р. ежегодныхъ сборовъ и 310 р. — процентовъ. На собранныя средства правленiе успѣло уже устроить лодочныя станцiи въ Булленѣ и Магнусгольмѣ. И приступило къ устройству станцiй въ другихъ мѣстностяхъ. — Кромѣ того, вслѣдствiе воззванiя главнаго правленiя, образовались еще два окружныя правленiя — въ Архангельскѣ и Ревелѣ. Архангельское окружное правленiе собрало 1,829 р. 94 к. Но, признавая эту сумму недостаточною для открытiя спасительной станцiи, отложило устройство первой станцiи (вблизи Мудьюгскаго острова) до настоящаго года. На устройство этой станцiи главное правленiе предполагаетъ назначить архангельскому правленiю, въ нынѣшнемъ году, поcобie 1,000 рублей. — Эстляндское окружное правленiе собрало 1,748 р. Но, находя эту сумму недостаточной для устройства спасительныхъ станцiй, ходатайствовало передъ главнымъ правленiемъ о выдачи 7,000 руб. на устройство полной спасительной станцiи (для чего предполагается избрать пунктами Ройксъ или Гогенгольмъ) и о ежегодной субсидiи на содержанiе станцiи по 1,000 руб. Въ виду этого главное правленiе предполагаетъ, въ нынѣшнемъ же году, приступить къ распоряженiямъ по устройству означенной станцiи, для чего и намѣрено ассигновать пока до 8,000 руб. — Затѣмъ недавно образовалось астраханское окружное правленiе, въ распоряженiи котораго оказалась сумма 1,300 р., собранная мѣстнымъ населенiемъ. Въ виду крайней настоятельности въ возможно непродолжительномъ времени приступить къ устройству на берегахъ Каспiйскаго моря, совершенно лишеннаго спасительныхъ средствъ, хотя бы одной станцiи, главное правленiе предположило теперь не назначать въ поcобie астраханскому округу на означенный предметъ, на нынѣшнiй годъ, 2,000 руб. — Около того же времени, т. е. въ январѣ настоящаго года, состоялось общее окружное собранiе для Курляндской губернiи въ городѣ Либавѣ и открыто курляндское окружное правленiе. — Наконецъ въ концѣ января текущаго года состоялось и въ Рязани окружное собранiе, которымъ и избрано окружное правленiе, являющееся первымъ правленiемъ во внутреннихъ областяхъ Россiи. — Независимо отъ этого, въ настоящее время идутъ дѣятельныя сношенiя съ разными учрежденiями и лицами, какъ объ открытiи окружныхъ правленiй въ различныхъ мѣстахъ, такъ и о сборѣ пожертвованiй въ пользу общества. Редакцiи «С.–Петерб. Вѣд.”, «Моск. Вѣд.” и «Кронштадтскаго Вѣстника” изъявили свое согласiе на открытiе у себя подписки въ пользу общества. Съ цѣлью расширенiя круга подписки въ члены общества, главное правленiе разослало подписные листы во всѣ желѣзнодорожныя управленiя и въ управленiя с.–петербургскихъ и другихъ клубовъ.

Главное правленiе, въ виду устройства спасительныхъ станцiй, обратило особенное вниманiе на самое обстоятельное изученiе тѣхъ пунктовъ на отечественныхъ берегахъ, которые представляютъ наиболѣе опасностей для мореплаванiя. И съ этою цѣлью оно ведетъ подробныя сношенiя съ командирами портовъ, вполнѣ знакомыми съ прибрежьями русскихъ морей.

На ряду съ этою дѣятельностью общества, главное правленiе принялось, въ первый же годъ по его образованiи, за слѣдующiя мѣры: распространенiе свѣдѣнiй о существующихъ въ западной Европѣ спасительныхъ снарядахъ и средствахъ; ознакомленiе прибрежнаго, хотя бы въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ, населенiя съ обращенiемъ со спасительными средствами, въ послѣднее время изобрѣтенными и улучшенными, и введенiе у насъ въ общее употребленiе спасительныхъ средствъ. — Въ виду достиженiя указанныхъ цѣлей, главное правленiе отпечатало новымъ изданiемъ, въ количествѣ 10,000 экз., брошюру о спасительныхъ станцiяхъ, пожертвованную обществу морскимъ министерствомъ. Брошюра эта отпечатана была на средства (700 р.), великодушно пожертвованныя ГОСУДАРЕМЪ ВЕЛИКИМЪ КНЯЗЕМЪ ВЛАДИМIРОМЪ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМЪ. — Съ тою же цѣлью изготовляется, въ настоящее время, инспекторомъ общества популярное руководство къ обращенiю съ тѣми подручными спасительными принадлежностями, введенiе коихъ въ повсемѣстное употребленiе представляется вопросомъ первостепенной важности и предметомъ настоятельныхъ стремленiй общества. Затѣмъ главное управленiе заботилось и о возможномъ распространенiи въ народѣ свѣдѣнiй о разработанныхъ медицинскою наукою способахъ и прiемахъ для приведенiя въ чувство утопленниковъ. Съ этою цѣлью оно приняло предложенiе своего инспектора о томъ, чтобы напечатать на отдѣльныхъ листкахъ крупнымъ шрифтомъ наставленiя къ спасенiю утопающихъ и приведенiю въ чувство утопленниковъ. Наставленiя эти были представлены на разсмотрѣнie медицинскаго совѣта министерства внутреннихъ дѣлъ, а морское министерство на свой счетъ напечатало ихъ въ количествѣ 10,000 экз. и затѣмъ разослало для повсемѣстнаго распространенiя начальникамъ гyбернiй и другимъ учрежденiямъ. Въ Петербургѣ же эти наставленiя были приклеиваемы на видныхъ мѣстахъ на улицахъ и пристаняхъ. Тѣже наставленiя были разосланы во всѣ управленiя желѣзныхъ дорогъ и пароходныхъ обществъ, такъ что къ концу лѣта можно было найти ихъ вывѣшенными въ залахъ почти всѣхъ желѣзнодорожныхъ и пароходныхъ станцiй. По истощенiи запаса печатныхъ наставленiй, правленiе, съ цѣлью возможно большаго распространенiя ихъ внутри Россiи, напечатало 20,000 экз. ихъ въ болѣе удобной формѣ — карманной и приступило къ обширному распространенiю ихъ. И, между прочимъ, постановило снабдить ими всѣ солдатскiе и офицерскiе посты таможеннаго вѣдомства.

Важнымъ прiобрѣтенiемъ для общества, въ отчетномъ году, было присоединенiе спасительной станцiи, учрежденной въ Оранiенбаумѣ почетнымъ гражданиномъ М. В. Говоровымъ. Станцiя эта, со дня открытiя ея дѣйствiй — съ 14 марта 1871 года, оказала помощь въ 9 случаяхъ и спасла жизнь 32 человѣкамъ.

Въ отчетный годъ денежныя средства были въ слѣдующемъ состоянiи: капиталъ главнаго правленiя равнялся 100,817 р. 43 к., а за вычетомъ текущихъ расходовъ 7,521 р. 18 к. къ 1 марта настоящаго 1873 года въ остаткѣ было 93,286 р. 25 к. — Суммы же окружныхъ правленiй простирались до 17,406 р. 2 к., а за вычетомъ расходовъ 7,958 р. 38 к. — оставалось къ 1 марта 9,447 р. 64 к. — Наконецъ суммы предполагаемыхъ къ образованiю окружныхъ правленiй составляютъ 7,085 р. 86 к. — Всего въ приходѣ общества: 125,309 р. 31 к.; всего въ расходѣ: 15,479 р. 56 к.; остатокъ къ 1 марта 109,829 р. 75 к.

Взаключенiе отчета главное правленiе общества обращается ко всѣмъ, кому дорога добрая слава русскаго народа, съ призывомъ о содѣйствiи обществу къ исполненiю лежащихъ на немъ обязанностей и указываетъ на примѣръ державнаго преобразователя Россiи, Петра Великаго, пожертвовавшаго жизнью для спасенiя простыхъ солдатъ, какъ на примѣръ, который долженъ служить намъ первообразомъ.

Къ отчету приложены: рисунки, представляющiе случаи спасенiя погибающихъ Говоровскою станцiею, подробное описанiе состоянiя спасительныхъ станцiй въ разныхъ государствахъ Европы, составленное инспекторомъ общества г. Небольсинымъ, описанiе изобрѣтеннаго имъ же дешеваго, изъ тростника, спасительнаго пояса, списокъ пожертвованiй и членскихъ вносовъ, поступившихъ отъ разныхъ лицъ и учрежденiй, личный составъ общества, уставъ общества, статистика кораблекрушенiй и гибели людей и карты кораблекрушенiй.

_______

Говоря вообще, какъ видно изъ этого отчета, до сихъ поръ дѣятельность общества и правленiй была преимущественно подготовительная. Тѣмъ не менѣе, это высоко–гуманное общество сравнительно уже весьма много сдѣлало на своемъ кратковременномъ поприщѣ. И, какъ видно, далеко не страдаетъ недостаткомъ энергiи для достойнаго продолженiя своего по истинѣ благого дѣла. Остается пожелать, чтобы каждый, у кого не заглохли человѣколюбивыя чувства, — принялъ посильное участiе въ дѣлѣ общества, какое дѣло въ полномъ смыслѣ слова — дѣло общечеловѣческое. Возможность къ этому участiю, кажется, для каждаго — и богатаго и небогатаго — открыта обществомъ вполнѣ!

_______

ЗАМѢТКИ О ТЕКУЩЕЙ ЛИТЕРАТУРѢ^*).

VII.

Русская художественная литература есть одна изъ величайшихъ драгоцѣнностей, какими только обладаетъ русскiй народъ. Наука у насъ очень слаба; до сихъ поръ мы не успѣли доказать,

Что можетъ собственныхъ Платоновъ

И быстрыхъ разумомъ Невтоновъ

Россiйская земля рождать;

у насъ нѣтъ своихъ философовъ и филологовъ; есть отличные математики и натуралисты, но нѣтъ великихъ ученыхъ и въ этой области; русская исторiя только подаетъ надежды на оригинальность и растетъ среди такихъ умственныхъ волненiй и опасностей, что возбуждаетъ и страхъ за себя. Одно только ясно и несомнѣнно: у насъ есть своя поэзiя, есть великiе и самобытные художественные писатели. Нашъ литературный языкъ уже обладаетъ полною свободою и зрѣлостiю; онъ уже есть достойное орудiе для выраженiя высочайшихъ и эѳирнѣйшихъ движенiй духа. И на этомъ языкѣ есть произведенiя всемiрной красоты и неумирающаго значенiя; еслибы завтра исчезло русское царство, мы все–таки оставили бы мipy свое наслѣдiе и новые народы обязаны были бы свято беречь для себя поученiе, содержащееся въ нашихъ художественныхъ произведенiяхъ.

Какъ это случилось, почему именно въ художествѣ слова всего ярче и успѣшнѣе проявился русскiй духъ, — вопросъ трудный. Можетъ быть разгадка заключается въ свойствѣ самого художества, въ томъ, что оно не требуетъ строгой сознательности, а между тѣмъ выражаетъ свое содержанiе полнѣе и глубже, чѣмъ всѣ сознательныя формы. Такъ Лѣтопись села Горохина есть лучшая критика на Карамзина; такъ начало вѣрнаго пониманiя нашей исторiи нужно считать съ Капитанской дочки.

Русскiй духъ какъ будто поспѣшилъ высказаться въ художествѣ, прежде чѣмъ успѣетъ высказаться въ другихъ формахъ русской жизни.

Къ несчастiю, хорошее пониманiе такого высокаго и драгоцѣннаго явленiя, какъ наша литература, очень трудно, почти невозможно для большинства нашей публики. Это происходитъ и отъ высоты самого явленiя, недоступной для понятiй мало–развитыхъ, и еще болѣе оттого, что понятiя нашей интеллигенцiи безпрестанно направляются въ сторону впечатлѣнiями другаго рода, или возбуждаются къ дѣятельности совершенно ненормальной. Вотъ почему наша изящная словесность, какъ и многое другое въ русской жизни, принадлежитъ къ явленiямъ загадочнымъ, таинственнымъ.

Недавно намъ встрѣтился очень рѣзкiй образчикъ той великой смутности понятiй, которая господствуетъ въ этомъ отношенiи въ публикѣ и въ ея наставницѣ — журналистикѣ. Въ прошломъ году гр. Л. Н. Толстой издалъ свою «Азбуку”. Эта «Азбука” собственно не азбука, хотя въ ней есть и алфавитъ и склады и пр.; это скорѣе дѣтская хрестоматiя, величиною въ пятьдесятъ печатныхъ листовъ. Половина этой хрестоматiи состоитъ изъ произведенiй самого составителя, или совершенно оригинальныхъ, или заимствованныхъ, но передѣланныхъ такъ, что часто они имѣютъ весьма мало общаго съ оригиналомъ. По намѣренiямъ автора, это — маленькiя художественныя произведенiя, которыя назначаются для дѣтей только потому, что, по своей простотѣ, должны быть доступны всѣмъ возрастамъ.

На эту книгу очень вооружился «Вѣстникъ Европы”. Одинъ изъ главнѣйшихъ упрековъ состоитъ — въ чемъ бы вы думали? Въ томъ, кàкъ могъ Л. Н. Толстой возъимѣть претензiю самъ сочинять! «Вѣстникъ Европы” говоритъ объ этомъ съ негодованiемъ, съ горечью. Послушайте, въ самомъ дѣлѣ:

«Авторы (такого рода, какъ Л. Н. Толстой) всего болѣе хлопочутъ объ оригинальничаньи: имъ во что бы то ни стало хочется провести собственное мiровоззрѣнiе, нерѣдко изъ рукъ вонъ какое узенькое и щедушное. Для достиженiя этой завѣтной мысли они неустанно фабрикуютъ безчисленныя статьи собственнаго, домашняго, нетребовательнаго (?) издѣлiя. Утомившись такою отчаянною самопроизводительностiю, они охотно прибѣгаютъ къ хорошимъ иностраннымъ книжечкамъ, безъ устали черпаютъ изъ нихъ, передѣлываютъ, коверкаютъ, окуцываютъ, разжижаютъ, т. е. неузнаваемо переработываютъ. А не проще ли, не естественнѣе ли, не полезнѣе ли и уже гораздо цѣлесообразнѣе, на общую пользу составлять просто сборникъ или христоматiю изъ русскихъ пѣсней и былинъ (но былины вѣдь есть у Л. Н. Толстаго?), изъ лѣтописей (и изъ лѣтописей есть!) изъ нашихъ образцовыхъ писателей — Гоголя, Тургенева, Аксакова, Рѣшетникова, Успенскихъ, Марко–Вовчка и многихъ другихъ....” («Вѣстн. Европы”. 1873. Январь, стр. 456).

Можетъ–ли быть что–нибудь забавнѣе? Такого писателя какъ Л. Н. Толстой упрекаютъ въ томъ, зачѣмъ онъ фабрикуетъ статьи собственнаго издѣлiя! Ему ставятъ въ вину, зачѣмъ онъ предается самопроизводительности и думаетъ обойтись своими жалкими домашними средствами! Такому писателю какъ Л. Н. Толстой совѣтуютъ наконецъ, чтобы онъ лучше обратился къ образцовымъ писателямъ, именно къ Рѣшетникову, къ Успенскимъ, къ Марко–Вовчку!

Но это не только забавно, а и грустно. Каковы же должны быть понятiя у тѣхъ, которые это печатаютъ, и у тѣхъ, которые это преспокойно читаютъ! Неужели же возможно такое мнѣнiе, что напримѣръ Рѣшетниковъ или Глѣбъ Успенскiй — образцовые писатели, а Л. Н. Толстой не только не образцовый, но не долженъ смѣть и думать соваться къ образцовымъ съ разсказами собственнаго издѣлiя? Намъ кажется, подобныя мнѣнiя свидѣтельствуютъ о густой тьмѣ, въ которой бродятъ наши просвѣтители; если они что–нибудь и понимаютъ въ литературѣ, то понимаютъ совершенно превратно: они видятъ нашу литературу вверхъ ногами.

VIII.

Откуда же такое извращенiе понятiй? Ходячiя ученiя о поэзiи, унизившiя смыслъ искусства и много повредившiя ему и въ общемъ мнѣнiи и въ развитiи самихъ художниковъ, извѣстны. Идеи политической борьбы, насущной пользы, общаго благосостоянiя и т. п. фанатически требовали себѣ главнаго мѣста, устраненiя или подчиненiя другихъ идей. Когда создаются новые боги, то старые должны быть низвержены, или даже обращаются въ демоновъ–соблазнителей, считаются врагами новаго божества. Кто не съ нами, тотъ противъ насъ. Книги, въ которыхъ писано не то, чтó въ нашемъ коранѣ, — вредныя книги и должны быть истреблены. Вотъ давнишнiя правила нетерпимости и фанатизма, въ силу которыхъ въ нашъ просвѣщенный вѣкъ поэзiя подверглась такому гоненiю и утѣсненiю, какого еще не бывало. Мудреного тутъ ничего нѣтъ: нашъ вѣкъ такое же поприще страстей и узкихъ мыслей, какъ и другiе вѣка; минуты, когда человѣчество устремляется къ идеямъ широкимъ и истинно–чистымъ, рѣдки и скоро проходятъ.

Всякая вещь только тогда бываетъ предметомъ искреннихъ желанiй и усилiй, когда цѣнится сама по себѣ, а не разсматривается только какъ средство для другой вещи. Къ вещамъ, которыя нужны намъ только какъ средства, мы бываемъ совершенно равнодушны, мы ихъ бросаемъ какъ скоро употребили ихъ въ дѣло, мы готовы замѣнить ихъ другими вещами, мы часто питаемъ къ нимъ даже отвращенiе. Мы не любимъ и не имѣемъ никакой надобности любить тѣ лекарства, которыя возвращаютъ намъ здоровье, или тотъ костыль, который замѣняетъ намъ хромую ногу. Вотъ почему признавать какой–нибудь предметъ средствомъ значитъ безмѣрно умалить его значенiе; и вотъ гдѣ основанiе для знаменитой формулы искусства для искусства. Она имѣетъ тотъ простой смыслъ, что искусство есть предметъ хорошiй самъ по себѣ, всегда достойный любви и желанiя, и слѣдовательно не можетъ быть разсматриваемо какъ средство. Противники этой формулы должны доказать, что искусство само по себѣ безразлично, что оно ни хорошо ни дурно, а получаетъ различную цѣну, смотря по своимъ результатамъ. Они должны поэтому доказывать, что есть случаи, когда искусство дурно, когда оно бываетъ безполезно, или безнравственно, или вредно въ какомъ–нибудь отношенiи.

Такъ они и доказываютъ.

Искусство, говорятъ они, не всегда ведетъ къ нашимъ цѣлямъ, а иногда и противодѣйствуетъ имъ; слѣдовательно оно бываетъ вредно. Вотъ положенiе, которое, по нашему мнѣнiю, также трудно доказать, какъ и то, что пищеваренiе или дыханiе мѣшаютъ и противодѣйствуютъ чему–нибудь и потому бываютъ вредны.

Возьмемъ частный примѣръ. Лозунгъ къ отрицанiю истиннаго достоинства искусства далъ одинъ изъ нашихъ поэтовъ, г. Некрасовъ. Еще въ 1856 году онъ написалъ стихотворенiе Поэтъ и Гражданинъ, въ которомъ гражданинъ говоритъ поэту:

Съ твоимъ талантомъ стыдно спать;

Еще стыднѣй въ годину горя

Красу долинъ, небесъ и моря

И ласки милой воспѣвать...

И такъ два предмета самымъ прямымъ и настоятельнымъ образомъ запрещаются поэзiи: краса долинъ, небесъ и моря, т. е. природа, и ласки милой, то есть любовь. Спрашивается, почему же эти предметы вредны? Некрасовскiй гражданинъ увѣряетъ, что непомѣрно стыдно думать о нихъ въ годину горя. Но развѣ можно куда–нибудь убѣжать отъ природы и любви? Развѣ это зависитъ отъ человѣческаго произвола?

И чему же могутъ мѣшать природа и любовь? Не составляютъ ли они нашей лучшей радости, не укрѣпляютъ ли они насъ въ минуты величайшаго горя? Насъ увѣряютъ, что взглянуть на небо и подумать о любимомъ существѣ бываетъ иногда стыдно; да это не стыдно не только въ годину горя, а и въ минуту самой смерти.

Посмотрите, что дѣлаетъ народъ, тотъ самый народъ, въ сочувствiи къ которому такъ усердно увѣряютъ насъ наши поэты. Пѣсня для него ежедневная, насущная потребность; въ горѣ и трудѣ онъ поетъ про синее море и про милаго друга.

Но, какъ видно, есть разница между настоящею пѣснью, настоящею поэзiею, наполняющею душу и вырывающеюся изъ души, и стихами, которые продолжительно и упорно сочиняются въ петербургскихъ комнатахъ и предназначаются для украшенiя журнальныхъ книжекъ. Никогда истинный поэтъ не усумнится взять предметомъ своего пѣснопѣнiя природу или любовь; но стихотворецъ, сочинитель стиховъ, вынужденный подогрѣвать и растягивать свои маленькiя чувства, для того чтобы изъ нихъ что–нибудь вышло, конечно можетъ потерять вѣру въ достоинство такихъ предметовъ.

Какой смыслъ имѣютъ для Некрасовскаго гражданина природа и любовь, если онъ отзывается объ нихъ съ такимъ презрѣнiемъ? Краса долинъ, небесъ и моря есть для него предметъ празднаго созерцанiя, зрѣлище почему–то прiятное для глазъ, но ничего не говорящее уму и сердцу. А между тѣмъ природа въ своей вѣчной красотѣ есть великая тайна. Точно такъ любовь ему является только какъ наслажденiе, какъ ласки милой, которыя дѣйствительно стыдно воспѣвать, если съ ними не связано ничего, кромѣ мысли объ удовольствiи. Между тѣмъ любовь вѣдь не состоитъ изъ одной клубнички и имѣетъ духовную сторону, которая безмѣрно глубока и которой кажется ни на минуту не долженъ бы забывать ни одинъ поэтъ.

Мы вовсе не думаемъ искажать серьознаго значенiя, въ которомъ сдѣланы эти выходки; это, изволите видѣть, нѣкоторый суровый аскетизмъ, гражданское монашество. Отреченiе отъ любви есть знакъ отреченiя отъ радостей жизни; отреченiе отъ природы есть фанатическое отрицанiе всѣхъ отвлеченныхъ, непрактическихъ интересовъ; созерцанiе природы, какъ извѣстно, есть дѣло вполнѣ безкорыстное и вполнѣ свободное отъ чувственности. Вотъ та суровая гражданская мысль, въ силу которой г. Некрасовъ такъ рѣшительно подсмѣялся надъ «красою долинъ, небесъ и моря” и надъ «ласками милой”.

Но посмотрите, чтó вышло изъ такого противоестественнаго и анти–поэтическаго настроенiя, изъ такой неосмысленной дерзости противъ существенныхъ законовъ природы и человѣка. Настроенiе, овладевшее г. Некрасовымъ еще въ 1856 году, въ послѣдствiи нашло себѣ весьма пригодную почву въ нашемъ подвижномъ обществѣ, разрослось и стало господствовать. Только немногiе поэты, преимущественно тѣ три, которые заключаются въ стихѣ Добролюбова —

Майковъ, Полонскiй и Фетъ

не поддались общему теченiю (одинъ изъ нихъ однако устоялъ не вполнѣ); всѣ остальные стихописатели захотѣли непремѣнно быть «гражданскими” поэтами, стали выбирать предметомъ пѣнiя «гражданскie мотивы” и стали проливать «гражданскiя слезы”. Чтó же вышло? Расплодилась невыносимая реторика, которая имѣетъ себѣ равную только въ реторикѣ нашихъ одъ конца прошлаго столѣтiя; настоящая же поэзiя, истинное вдохновенiе — почти вовсе исчезли. Новыхъ поэтовъ не является; молодые люди съ поэтическою струйкою сейчасъ–же попадаютъ подъ вредное влiянiе господствующей школы, и — прощай поэзiя!

Но вышло нѣчто и гораздо худшее. Такъ какъ стыдно стало воспѣвать красу долинъ, небесъ и моря, то наши стихотворцы и читатели журналовъ перестали глядѣть на небо и оборотились спиною къ морю. Бѣда была конечно еще не большая. Небо и море отъ этого не измѣнились; небо по прежнему одинаково сiяло

Надъ безпорочнымъ и виновнымъ;

море по прежнему было могуче и величественно, по прежнему синѣло и хмурилось, билось въ свои берега и безъ конца мѣняло видъ на своемъ просторѣ. По счастiю, скажемъ кстати, природа недоступна никакой власти даже сильнѣйшаго прогресса, а безъ того, нѣтъ сомнѣнiя, ей пришлось бы плохо. Подъ влiянiемъ своихъ идей люди давно бы ее исковеркали; какая–нибудь новая коммуна, перебивши всѣ статуи и сожегши всѣ картины, пожалуй обратила бы вниманiе и на соблазнъ, вносимый въ общество красою долинъ, небесъ и моря, и — будь только это въ ея власти — не задумавшись стерла бы эту сiяющую красоту съ лица природы.

И такъ природа намъ осталась такою же, какъ была. Но не то вышло съ любовью. Любви устыдились и перестали ее воспѣвать. Но спрашивается, перестали ли влюбляться и жениться? О, нѣтъ! влюблялись и женились по прежнему, только въ тихомолку, не дѣлая изъ этого серьознаго дѣла и не поднимая большаго шума изъ за такихъ пустяковъ. Перестали думать и говорить о любви, но на дѣлѣ отъ нея нимало не отказывались. И вотъ, такъ какъ понятiя о любви понизились, упростились и огрубѣли, то стали происходить явленiя смѣшныя и безсмысленныя, или даже отвратительныя и ужасныя. Смѣшно было, когда влюбленные скрывали свои постыдныя чувства и сохраняли видъ гражданской суровости и равнодушiя; отвратительно было, когда никакого чувства дѣйствительно не было и любовь принималась за естественную потребность, въ родѣ ѣды и питья.

Наибольшее зло понесли въ этомъ случаѣ женщины. Инстинктъ, побуждающiй женщину стать женою и матерью, такъ силенъ въ ея натурѣ, что можетъ все заглушить и вмѣшивается во всѣ женскiя дѣла и отношенiя. Когда мужчины стали проповѣдывать, что любовь не дѣло серьозныхъ людей, что умные люди не должны вполнѣ отдаваться поэзiи этого чувства, что даже вся эта поэзiя вздоръ, а главное — трудъ, наука, политическiе разговоры, — женщины ничего не съумѣли возразить на это отрицанiе своего значенiя; онѣ повидимому покорились, остригли волосы, перестали наряжаться, стали возиться съ книгами, размахивать руками и толковать тоже о трудѣ, наукѣ, политическихъ вопросахъ. Но своего онѣ достигли — любовь процвѣтала по прежнему, не смотря на простоту и суровость новыхъ формъ. Таинственное влеченiе и сродство душъ было осмѣяно и отвергнуто; за то явилось новое начало, дѣйствующее даже гораздо сильнѣе — сходство убѣжденiй.

Мы слегка касаемся здѣсь предмета очень обширнаго, представляющаго безчисленныя варiяцiи. Странное и печальное зрѣлище представляетъ это извращенiе душъ подъ влiянiемъ противоестественныхъ идей. Вотъ намъ наглядное доказательство, какъ права, естественна и полезна поэзiя воспѣвающая любовь. Она одухотворяетъ это чувство, возвышаетъ и истолковываетъ лучшее его значенiе и такимъ образомъ противодѣйствуетъ всякаго рода разврату, который неизбѣжно является, какъ скоро отношенiя между полами опредѣляются какими–нибудь другими началами, все равно деньгами или гражданскими убѣжденiями. Даже чувственную страсть можно считать въ этомъ случаѣ лучшимъ правиломъ, чѣмъ низведенiе любви на степень простой физической потребности, чѣмъ холодное сластолюбiе, неоправдываемое никакою страстью, не дѣлающее никакого выбора.

Каковъ бы ни былъ смыслъ, въ которомъ прежнiе поэты выставляли любовь, онъ, по самому свойству поэзiи, никогда не заключалъ въ себѣ ничего грязнаго. Пушкинъ, напримѣръ, котораго Добролюбовъ называлъ съ насмѣшкою эротическимъ поэтомъ, есть истинный образецъ цѣломудрiя. Онъ возвелъ въ нашей литературѣ чувство любви до его совершенной чистоты; онъ умѣлъ смотрѣть на женщину,

Благоговѣя богомольно

Передъ святыней красоты.

Между тѣмъ теперь мы дошли до того, что не понимаемъ этой святыни и этого цѣломудрiя. Любовь стала синонимомъ клубнички. Съ какимъ азартомъ журналистика набрасывалась и набрасывается на всякаго поэта или романиста, который вздумаетъ изображать любовь! Можно подумать, что здѣсь дѣйствуетъ достойный почтенiя ригоризмъ, гражданское пуританство. Между тѣмъ въ дѣйствительности тутъ иногда обнаруживается только развратное понятiе о любви; любовь считается вещью совершенно дозволительною, простою, ежедневною, но говорить о ней нельзя, такъ какъ въ сущности она все–таки только клубничка, и на большее значенiе претендовать не должна, чтобы какъ нибудь — сохрани Боже! — не отвлечь насъ отъ тѣхъ серьозныхъ дѣлъ, которыя мы постоянно дѣлаемъ.

Естественно, что когда стихотворцы имѣютъ такiя пакостныя понятiя, то у насъ не будетъ и пѣсенъ о любви. И вообще понятно, почему при такомъ настроенiи у насъ упала поэзiя, и никто не хочетъ читать стиховъ даже съ наилучшими гражданскими чувствами. Мы наказаны за то, что измѣнили завѣту Шиллера:

Пѣвецъ о любви благодатной поетъ,

О всемъ, что святаго есть въ мipѣ,

Что душу волнуетъ, что сердце манитъ.

Мы вздумали обратить поэзiю въ средство, и поэзiя исчезла; мы забыли, чтó говоритъ поэту императоръ:

Не мнѣ управлять пѣснопѣвца душой!

Онъ высшую силу призналъ надъ собой:

Минута — ему повелитель.

Въ этихъ словахъ выражена истинная, неизменная природа поэзiи. Поэтъ, который пересталъ имъ вѣрить и ихъ соблюдать, перестаетъ быть поэтомъ.

Н. Страховъ.

_______

ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.

Новые реформаторскiе подвиги микадо въ Японiи.

Въ послѣднее время микадо издалъ родъ законовъ, въ которыхъ продолжаетъ неуклонно и энергично искоренять предразсудки и обычаи старой Японiи, и замѣнять ихъ европейскими. Издавъ эдиктъ объ отмѣнѣ по всей имперiи ограничительныхъ и стѣснительныхъ законовъ противъ христiанъ, микадо собирается отправить посла къ намъ. Законъ о кровной мести отмѣненъ. Запрещено бритье головы подъ страхомъ строгихъ наказанiй. Запрещено носить оружiе. Сгорѣвшiй храмъ будетъ возобновленъ въ европейскомъ стилѣ европейскимъ архитекторомъ. Въ заключенiе этихъ извѣстiй, газеты сообщаютъ, что микадо отправляетъ спецiалистовъ по разнымъ отраслямъ техническихъ знанiй, для осмотра вѣнской выставки, съ тѣмъ чтобы черезъ четыре года устроить всемiрную выставку у себя, при условiяхъ самой совершенствованной постройки.

* _* *

Чѣмъ озабоченъ турецкiй султанъ.

Въ столицѣ Оттоманской Имперiи или, вѣрнѣе, во дворцѣ самого султана творится что то странное. Нѣкоторыя нескромныя газеты говорили даже о какой–то таинственной болѣзни его султанскаго величества, вслѣдствiе которой, будто бы, находили на него дни или часы самаго раздраженнаго состоянiя духа. Во всякомъ случаѣ несомнѣнно то, что постоянная, быстро совершающаяся смѣна великихъ визирей есть признакъ чего–то нарушающаго спокойствiе султана Абдулъ–Азиса.

Съ 6 сентября 1871 года, то есть со дня смерти Али–паши, по настоящее время назначено и смѣнено было султаномъ не болѣе и не менѣе какъ 5 великихъ визирей. Едва назначенный вступаетъ въ должность и начинаетъ озабочиваться государственными дѣлами, какъ вдругъ его увольняютъ съ какимъ нибудь почетнымъ назначенiемъ въ генералъ–губернаторы далекой провинцiи имперiи.

Причина этой странной охоты на великихъ визирей заключается, какъ говорятъ газеты, въ очень простомъ фактѣ. Во–первыхъ, какъ во всякомъ событiи, главная причина должна непремѣнно заключаться въ женщинѣ; и такъ оно и есть; женщина эта — любимая супруга султана — султанша Валиде. Во–вторыхъ, эта Валиде озабочена замысломъ сдѣлать сына своего Юсуфъ–Изедина наслѣдникомъ престола Оттоманской Имперiи, и въ–третьихъ, самъ султанъ, подчиняясь этой заботѣ своей супруги, въ настоящее время занятъ исключительно одною мыслью: кàкъ сдѣлать чтобы объявить сына своего Юсуфъ–Изедина наслѣдникомъ престола?

Вопросъ кàкъ это сдѣлать оказывается весьма не легкимъ, ибо, какъ извѣстно, по турецкимъ законамъ престолъ переходитъ къ старшему въ родѣ, а старшимъ въ родѣ называется сынъ Абдулъ–Меджида, старшаго брата Абдулъ–Азиса.

Прежде, лѣтъ триста назадъ, заключенiе этого вопроса было гораздо легче и проще, ибо стоило только султану казнить тѣхъ старшихъ въ родѣ, какъ дѣлали это Баязетъ, Магоммедъ I, Мурадъ II, и затѣмъ умирать спокойно, передавая престолъ своему сыну; но теперь, когда нравы европеизировались, прибѣгать къ такому простому способу устраненiя порядка престолонаслѣдiя не совсѣмъ ловко, и вотъ мы видимъ султана только озабоченнаго вопросомъ: какъ сдѣлать такъ, чтобы все обошлось благополучно?

Для этого султану нужно во что бы то ни стало найти въ средѣ своихъ пашей Бисмарка по энергiи и по уму, и, назначивъ его великимъ визиремъ, поручить ему осуществленiе его мечты; но, увы, изъ постоянной смѣны этихъ великихъ визирей оказывается, что изнѣженные нравы Оттоманской Порты Бисмарковъ не производятъ: едва одинъ изъ пашей приглядится, сейчасъ назначаютъ его великимъ визиремъ, приводятъ предъ свѣтлыя султанскiя очи, и затѣмъ вводятъ въ сокровенную тайну великаго придворнаго замысла; великiй визирь пугается этого замысла, ссылается на законы, и со страхомъ напоминаетъ султану про страшно–фанатическую оппозицiю, которую встрѣтитъ осуществленiе этой интриги во всей венгро–турецкой партiи; султанъ въ свою очередь сердится; визирь поставляется въ ужасное положенiе между двумя огнями — опалою султана и ненавистью всей фанатической части имперiи, — и все это кончается удаленiемъ великаго визиря въ какую нибудь трущобу, гдѣ онъ, размышляя о суетѣ мiрской, по неволѣ долженъ говорить себѣ по турецки: sic transit gloria mundi.

Любопытнѣе всего то, что тотъ же султанъ утвердилъ сына египетскаго вице–короля наслѣдникомъ его престола, помимо старшаго въ родѣ, а ему это же устраненiе не дается.

Но еще любопытнѣе то, что въ старомъ, вѣчномъ Римѣ папа столь же сильно озабоченъ вопросомъ однороднымъ: кому быть его наслѣдникомъ?

* _* *

Казни въ Китаѣ.

Корреспондентъ издающейся въ Китаѣ англiйской газеты «Shand–HaХ Courrier”, по словамъ «Моск. Вѣд.”, передаетъ слѣдующiя подробности о казни 600 китайскихъ бунтовщиковъ, которые не признавали власти императора Небесной Имперiи. «Кpѣпость Синъ–Ченъ, остававшаяся долгое время въ рукахъ бунтовщиковъ, перешла наконецъ къ имперiалистамъ. Если во время осады мало пролито было крови, то послѣ сдачи города всѣмъ защитникамъ города, въ числѣ 600, отрубили головы. Несчастные сдались добровольно, но еслибъ они могли предвидѣть ожидавшую ихъ участь, то безъ сомнѣнiя осада продолжалась бы еще, и всѣ они погибли бы съ оружiемъ въ рукахъ. Что же касается женщинъ, то онѣ, какъ бывало во времена героическiя, сами безъ малѣйшаго колебанiя лишили себя жизни, чтобы не попасть въ руки побѣдителей. Одинъ англiйскiй авантюристъ, корреспондентъ «Shand–HaХ Courrier”, находившiйся въ то же время въ китайской службѣ, присутствовалъ въ качествѣ любителя при казни 600 побѣжденныхъ. Всѣ они умерли весело, какъ онъ разсказываетъ, и кричали палачу что черезъ двадцать лѣтъ дѣти ихъ отомстятъ за ихъ смерть. Нѣкоторые, желая тотчасъ же удовлетворить жажду мести, бросались на китайскихъ солдатъ, которые готовились вязать ихъ, и убили и ранили нѣсколькихъ кинжалами спрятанными въ рукавахъ платья”.

* _* *

Ужасныя преступленiя.

Въ «Гдовско–Ямбургскiй Листокъ” пишутъ, что въ первыхъ числахъ текущаго апрѣля крестьяниномъ Мозинской волости Василiемъ Евстифѣевымъ было найдено, на его–же собственной землѣ, тѣло — мужика, жившаго не подалеку отъ Гатчины. Это было такъ: «Василiй возилъ лѣсъ на мозинскую мельницу и увидѣлъ въ сторонѣ близъ его дома лежащаго человѣка (домъ его находится на большой дорогѣ), но сначала онъ подумалъ, что это пьяный человѣкъ и уѣхалъ. Вскорѣ послѣ этого, проѣзжая вторично, изъ любопытства заглянулъ и увидѣлъ окровавленный трупъ. Дано было знать властямъ, которыя и узнали, что этотъ несчастный возвращался съ своимъ сыномъ изъ Петербурга и былъ убитъ имъ. Говорятъ, что сына нагнали мужики изъ той же деревни и спросили: гдѣ отецъ? Онъ отвѣчалъ, что на нихъ напали разбойники и онъ угналъ лошадь, оставивъ на мѣстѣ отца. Прiѣхавъ домой, отцеубiйца вымылъ телѣгу, а пятна крови запачкалъ дегтемъ. Но Василiй, бывши прежде сотскимъ, зналъ уже эти выходки и, повернувъ телѣгу вверхъ дномъ, увидѣлъ кровь между досками. Такимъ образомъ, улика была ужe на лицо. При сознанiи, отцеубiйца открылъ Василiю, что онъ, желая быть самостоятельнымъ хозяиномъ, убилъ отца. Говорятъ, что сынъ еще въ Петербургѣ купилъ ножъ, о которомъ отецъ спросилъ: — «зачѣмъ тeбѣ ножъ?” «Хлѣбъ дома нечѣмъ рѣзать”, отвѣчалъ онъ. Другiе же говорятъ, что онъ укралъ ножъ въ трактирѣ за городомъ, куда они заѣхали выпить, и потомъ въ пьяномъ видѣ отецъ сталъ ругать сына. Надо замѣтить, что они ѣхали на двухъ лошадяхъ и отецъ сидѣлъ на задней телѣгѣ. Спустя немного времени, отецъ захотѣлъ спать и перешелъ къ сыну на переднюю телѣгу, привязавъ свою лошадь къ кольцу передней телѣги. Тутъ–то сынъ и убилъ его. Какъ видно, отецъ защищался, ибо у него все лицо перерѣзано и потомъ уже горло. Отцу было лѣтъ сорокъ съ небольшимъ, а отцеубiйцѣ всего только двадцать. — Онъ быль извощикомъ въ Петербургѣ. — Рогожи, которыя были въ крови, отцеубiйца разбросалъ по дорогѣ: они найдены, а ножа пока еще нѣтъ”.

* _* *

Недавно англiйскiя газеты наполнены были описанiями суда и казни извѣстной Мэри Коттонъ, систематически занимавшейся, въ продолженiи нѣсколькихъ лѣтъ, отравленiемъ цѣлыхъ серiй своихъ мужей, дѣтей и постороннихъ мужчинъ, имѣвшихъ несчастье съ нею сходиться. Приговоръ, на основанiи котораго Коттонъ (молодая, красивая женщина) была повѣшена, утверждалъ, что она занималась отравленiемъ безчисленнаго множества своихъ жертвъ изъ корыстныхъ побужденiй (жизнь своихъ жертвъ Коттонъ страховала и получала страховыя премiи за всякое отравленiе).

Теперь у насъ появилась своего рода Коттонъ — въ лицѣ крестьянской женщины Помадиной, — женщины очень молодой, «съ довольно симпатичною наружностью”, судимой въ вазниковскомъ отдѣленiи, владимiрскаго окружнаго суда, въ прошломъ мартѣ, за отравленiе родственниковъ изъ корыстныхъ видовъ. Впрочемъ разница между дѣломъ англiйской Коттонъ и нашей состоитъ въ томъ, что англiйскую наказали самымъ негуманнымъ образомъ — повѣсили, а нашу оправдали...

Подробности этого замѣчательнаго дѣла состоятъ, какъ передаетъ «Суд. Вѣстн.”, въ слѣдующемъ. Однажды на окно крестьянскаго дома положена была лепешка, которая поутру принята была хозяйкой и отдана, въ видѣ рѣдкаго и лакомаго гостинца, малолѣтнему и единственному сыну, мальчику лѣтъ двѣнадцати. Лепешка оказалась отравленной, и мальчикъ, къ величайшему горю всей семьи, послѣ страшныхъ и жестокихъ страданiй, чрезъ нѣсколько сутокъ скончался. Въ тотъ же день, когда на окошкѣ крестьянской избы оказалась отравленная лепешка, подсудимая Помадина отнесла къ своему старому дѣду, съ которымъ проживали двѣ его сестры старухи, подсудимой двоюродныя бабки, такую же лепешку, которая оказалась на окнѣ у ея другаго родственника, приходившагося старикамъ племянникомъ, а подсудимой роднымъ дядей. Отъ этой лепешки первоначально отравились старухи, а потомъ и дѣдъ, и чрезъ нѣсколько дней всѣ трое, послѣ продолжительныхъ страданiй, померли. Подозрѣнiе въ приготовленiи этихъ лепешекъ пало на внучку стариковъ и племянницу хозяина другаго дома, крестьянку той же деревни Помадину. Существо обвиненiя основывалось на совпаденiи этихъ четырехъ смертей, жертвами которыхъ были родственныя лица; мотивами для совершенiя преступленiя выставлялись корыстныя цѣли, такъ какъ у стариковъ предполагалось значительное для крестьянъ наслѣдство, а семейство дяди могло устранить подсудимую отъ ожидаемаго наслѣдства или, по крайней мѣрѣ, въ значительной части сократить ея наслѣдственную долю.

Важными уликами служили и тѣ выяснившiяся на судебномъ слѣдствiи обстоятельства, что подсудимая въ утро роковаго дня безъ особенной причины приходила къ своему дядѣ «навѣдаться о здоровьѣ”, въ сопровожденiи своей маленькой дочки, и когда дядя предложилъ ребенку кусокъ лакомой лепешки, къ которой дитя и протянуло уже руку, мать его грубо отдернула протянутую уже руку, ударила ребенка, и поспѣшно удалилась изъ избы, уведя съ собой и ребенка. Другой, не менѣе важной, уликой выставлялась та таинственность, въ которой обвиняемая держала отъ всѣхъ односельныхъ крестьянъ фактъ заболѣванiя стариковъ–родственниковъ, въ домъ которыхъ она одна была вхожа, и это обстоятельство обнаружилось уже тогда, когда одна изъ старухъ скончалась. Но самымъ важнымъ матерiаломъ для обвиненiя несомнѣнно послужилъ обыскъ, произведенный у подсудимой, причемъ найденъ былъ въ ея домѣ мышьякъ, нѣсколько стклянокъ съ сомнительнымъ содержанiемъ. Присяжные вынесли оправдательный приговоръ, чтò, по мнѣнiю кореспондента, должно приписать особенно умѣлой защитѣ.

Оправданная подсудимая, сидѣвшая во все время продолжительныхъ пренiй въ какомъ–то оцѣпенѣнiи, какъ будто не слыша, не видя и не понимая ничего предъ ней происходящаго, утратила къ концу засѣданiя всякое сознанiе, не поняла даже своего оправданiя и совершенно безчувственно стояла въ то время, когда, по объявленiи предсѣдателя объ ея освобожденiи отъ суда и изъ–подъ стражи, отъ нея удалились часовые, и вмѣсто ихъ окружили ея родственники и защитникъ, не сознавала, какъ съ нея снимали ея арестантскую одежду, одѣвали ее въ платье, принесенное ея матерью, и пришла въ чувство только на свѣжемъ воздухѣ, по выходѣ изъ залы суда.

* _* *

Въ концѣ прошлаго марта во временномъ отдѣленiи костромскаго окружнаго суда, въ городѣ Галичѣ, разбиралось, по словамъ корреспондента «С.–Петерб. Вѣд.”, дѣло по обвиненiю дворянина Всеволода Иванова Полозова въ покушенiи на жизнь родной своей матери.

Вотъ подробности этого замѣчательнаго дѣла, какъ онѣ изложены въ коppecпонденцiи. Подсудимый — молодой человѣкъ, лѣтъ 25–ти, небольшаго роста, блѣдный, худой; пострадавшая отъ преступленiя, мать подсудимаго — помѣщица Галичскаго уѣзда, старушка около 70–ти лѣтъ. Въ виду того, что семейство Полозовыхъ пользовалось въ уѣздѣ хорошею репутацiей и извѣстностью, общество съ нетерпѣнiемъ ждало развязки дѣла. Покушенiе на убiйство совершено было слѣдующимъ образомъ. Помѣщица Полозова, живя въ Галичѣ, получила извѣстiе отъ своихъ сыновей, жившихъ въ другой губернiи, что они собираются къ извѣстному числу прiѣхать къ ней, въ имѣнье. Вслѣдствiе этого извѣстiя, старушка распорядилась черезъ своего старосту собрать деревенскихъ бабъ, для того, чтобы вымыть полы въ домѣ, находящемся въ усадьбѣ, верстахъ въ 7–ми отъ Галича. Въ имѣнiи въ это время жилъ младшiй сынъ ея, Всеволодъ Полозовъ, который давно былъ очень сердитъ на мать за то, будто бы, что она мало оставила наслѣдства на его долю, отдавъ большую часть его въ приданое за его сестрами. Староста позвалъ бабъ, которыя и явились къ дому; въ тоже время подъѣхала къ крыльцу и сама помѣщица. Между тѣмъ двери въ домѣ оказались запертыми извнутри; несмотря на стукъ, онѣ не отворялись, хотя находившiйся въ домѣ Полозовъ стукъ слышалъ и видѣлъ собравшихся бабъ съ матерью. Не желая зябнуть на морозѣ, старушка пошла въ избу къ старостѣ; во время ея ухода Полозовъ впустилъ въ домъ поломоекъ и двери на улицу уже не заперъ. Пользуясь этимъ обстоятельствомъ, мать вошла въ домъ и направилась прямо въ комнату сына, который принялъ ее очень дурно; послѣ нѣсколькихъ запальчиво–дерзкихъ угрозъ, произнесенныхъ въ лицо старушки–матери сыномъ, поломойки услышали выстрѣлъ, за которымъ послѣдовалъ другой... Разсказываютъ, что послѣ перваго выстрѣла старушка крикнула: «Чтó ты дѣлаешь?” послѣ втораго же — упала на полъ безъ чувствъ, такъ какъ оказалась раненною. Между тѣмъ Полозовъ подбѣжалъ къ ней и началъ бить ее по головѣ находившимся въ рукахъ револьверомъ; послѣднiй поднятъ съ полу свидѣтелями запачканный кровью и запутанный приставшими къ нему волосами... Такъ какъ рана, полученная старушкой, оказалась несмертельною, то при помощи врача, привезеннаго изъ Петербурга старшимъ сыномъ, котораго староста извѣстилъ о происшествiи телеграммой, раненная выздоровѣла, и первымъ дѣломъ послѣ выздоровленiя явились хлопоты ея о томъ, чтобъ какъ нибудь замять дѣло о преступленiи «несчастнаго” сына, и чтобъ его не преслѣдовали уголовнымъ порядкомъ. Хлопоты ея, однако, оказались совершенно безуспѣшными, такъ какъ уже произведены были и дознанiе, и слѣдствiе, и самъ Полозовъ посаженъ былъ уже въ острогъ. Говорятъ, братья подсудимаго уговаривали мать оставить хлопоты о преступникѣ, говоря, что онъ долженъ быть наказанъ по всей строгости законовъ; но старушка, по добротѣ своей и по своимъ материнскимъ чувствамъ, никакъ не могла согласиться съ ними и придумывала разныя средства, чтобъ облегчить судьбу преступнаго сына. Благодаря ея хлопотамъ, почти около года Полозовъ содержался не въ острогѣ, а въ земской больницѣ, въ арестантскомъ отдѣленiи, гдѣ, конечно, гораздо лучше, чѣмъ въ тюремномъ замкѣ. Мѣстное населенiе было убѣждено, что судъ, по большей мѣрѣ, признаетъ молодаго преступника сумасшедшимъ и такимъ образомъ освободитъ его отъ слѣдующаго ему наказанiя; но эти предположенiя не оправдались: присяжные признали Полозова виновнымъ, и судъ приговорилъ его къ каторжной работѣ на 10 лѣтъ.

* _* *

Къ этой лѣтописи ужасныхъ преступленiй присоединяемъ два знаменательные факта, нами взятые изъ «Волжско–Камской Газеты”. На Волгѣ, между городами Самарой и Саратовымъ, сорвавшiйся плотъ съ четырьмя крестьянами несся затертый льдинами впродолженiи трехъ сутокъ. Во всѣхъ селахъ гдѣ проходилъ этотъ плотъ, никто изъ жителей не пришелъ несчастнымъ на помощь, не смотря на отчаянные ихъ крики, и на множество людей видѣвшихъ плотъ; и они неминуемо погибли бы, еслибы, на четвертый день, не нашелся одинъ купецъ, который вмѣстѣ съ полицейскимъ офицеромъ и рабочими спасъ несчастныхъ крестьянъ.

Воля ваша, а фактъ этотъ новъ въ анналахъ русской народной жизни. Но вотъ фактъ еще новѣе. Въ Нижнемъ–Новгородѣ нѣсколько русскихъ людей зазвали въ кабакъ 11–ти–лѣтняго мальчика, начали его поить водкою, смѣялись надъ нимъ когда онъ началъ пьянѣть, а когда напоили его мертвецки, и мальчикъ упалъ въ безчувственномъ состоянiи, вышвырнули его на улицу.

* _* *

Сцена у мироваго судьи.

Наши ходатаи по дѣламъ изъ «всякаго званiя и состоянiя” продолжаютъ потѣшать публику своими похожденiями. Вотъ обращикъ такихъ похожденiй. У одного изъ одесскихъ судей произошла, по словамъ мѣстныхъ газетъ, слѣдующая сцена.

«Направо, у рѣшетки стоитъ небольшаго роста костлявый человѣкъ въ плисовомъ пиджакѣ, позади его — старуха въ лохмотьяхъ; налево — обвинитель. Скамьи заняты публикою. Судья (обращаясь къ защитнику). Признаете–ли вы виновною вашу вѣрительницу въ оклеветанiи N? Защитникъ (перелистывая книжку). Безсмертный Гоголь, въ своихъ безсмертныхъ «Мертвыхъ Душахъ”... Судья (перебивая). Позвольте... Потрудитесь сначала отвѣтить на мой живой вопросъ, а затѣмъ скажите о мертвыхъ... Защитникъ (оглядываясь). Извините... я... я... Безсмертный Гоголь въ своемъ хуторѣ близъ Диканьки рисовалъ... Обвинитель (перебивая). Г. судья! У Гоголя не было никакого хутора близъ Диканьки, я полтавскiй уроженецъ и мнѣ это доподлинно извѣстно... Защитникъ (воодушевляясь). Прошу записать въ протоколъ слова обвинителя и на основанiи 73 ст. уст. уголовн. судопроизводства отложить разборъ этого дѣла, дабы я могъ опровергнуть заявленiе обвинителя и этимъ доказать недобросовѣстность обвиненiя. Судья (къ пиджаку). Я васъ просилъ отвѣчать на мой вопросъ. Защитникъ. Помилуйте, г. судья! Вы меня лишаете возможности защищать обвиняемую, и она можетъ подумать, что я даромъ взялъ три рубля. Обвинитель (лаконически). Я также прошу отсрочить засѣданiе съ тѣмъ, чтобы защитникъ доказалъ, что у Гоголя былъ хуторъ близъ Диканьки. Защитникъ (радостно). Извольте, я готовъ, у меня есть даже описанiе этого хутора. Судья (къ пиджаку). Не можете ли вы обойтись безъ Гоголя? Защитникъ (размахивая руками). Нѣтъ, не могу, такъ напечатано... Не могу. Въ камерѣ раздаются апплодисменты. Звонокъ судьи призываетъ къ порядку”.

* _* *

Знаменательная могильная надпись.

«Московскiя Вѣдомости” получили слѣдующее письмо: «На дняхъ случилось мнѣ быть въ Петербургѣ по одному печальному для меня обстоятельству: требовалось заказать памятникъ на могилу близкаго, — очень близкаго для меня существа. Указали мнѣ на одного монументальнаго мастера Баранова, живущаго на Васильевскомъ острову, по Камской улицѣ, въ домѣ № 7. У этого мастера, какъ и я, осиротѣлымъ отцомъ заказанъ памятникъ съ надписью, которая, не сомнѣваюсь, потрясетъ глубоко сердце каждаго, какъ потрясла она меня... Памятникъ — простой камень, заказанъ псковскимъ помѣщикомъ Семеномъ Егоровичемъ Лавровымъ, для общей могилы погибшихъ отъ самоубiйства дочерей его: Прасковьи Семеновны Гончаровой, не перенесшей смерти любимаго ею Жохова, убитаго на дуэли господиномъ Утинымъ, и Александры Семеновны Лавровой, лишившей себя жизни вслѣдъ за неудавшеюся попыткой отмстить господину Утину за смерть любимой сестры. А надпись привожу въ точности:

Прасковья Гончарова, 22 лѣтъ.

Александра Лаврова, 19 лѣтъ.

Окончили свое существованiе въ 1872 и 1873 гг.

Двѣ жертвы

Безобразной школы нигилизма.

Самъ отецъ

Въ невѣдѣнiи своемъ предалъ ихъ

Этой школѣ.

Боже милосердый,

Прости и возлюби ихъ;

Не поставь имъ въ вину

Грѣхъ предавшаго ихъ!

Боже, прости несчастному

Безпечность его!

Великiй Боже, прости

Вовлекшихъ ихъ въ преступленiе

И заблужденiе!

Русскiе отцы и матери, не призадумаетесь ли вы надъ этою могильною надписью?

* _* *

Крестьяне борются съ кабаками.

Заимствуемъ изъ «Соврем. Извѣстiй” слѣдующiя строки: «Пенза. Число приговоровъ волостнымъ сходамъ о прекращенiи пьянства въ кабакахъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе возрастаетъ въ здѣшней мѣстности. Крестьяне саловской, ѳедоровской и многихъ другихъ волостей Пензенскаго уѣзда составили такiе приговоры и отреклись отъ кабака. Приводимъ изъ мѣстныхъ губернскихъ вѣдомостей одинъ изъ такихъ приговоровъ: приговоры эти, или скорѣе мотивы, послужившiе крестьянамъ основанiемъ къ составленiю ихъ, на столько интересны, что считаемъ не лишнимъ напечатать здѣсь одинъ изъ нихъ. 1873 года, марта 24 дня, мы, нижеподписавшiеся, Пензенской губернiи и уѣзда, 1 мир. уч., с. Ѳедоровки и Ѳедоровской волости, крестьяне–собственники 3 сельскихъ обществъ, были сего числа на полномъ волостномъ сходѣ, гдѣ намъ волостнымъ старшиною Василiемъ Саратовцевымъ прочитана была изъ «Пенз. Губ. Вѣд.” замѣтка подъ заглавiемъ: «Новая попытка къ уменьшенiю пьянства”, въ которой говорится, что во многихъ мѣстахъ Пензенской губернiи сдѣлано уменьшенiе пьянства въ кабакахъ. Мы, старшie домохозяева, принимая это во вниманiе и находя справедливымъ, такъ какъ отъ этого явно дѣлается значительный ущербъ нашему имуществу и домашнему хозяйству, да кромѣ того отъ этого возраждаются ссоры, драки и другiе подобные поступки (въ другихъ приговорахъ причины эти выражены иначе, напримѣръ такъ: платежъ разныхъ казенныхъ и частныхъ повинностей крестьянами нѣкоторыхъ обществъ окончательно годъ отъ года слабѣетъ и даже на нѣкоторыхъ обществахъ накопилась недоимка, и какъ уже у всѣхъ въ виду, что это происходитъ по случаю частаго посѣщенiя питейныхъ домовъ и отчаяннаго пьянства, чрезъ что крестьяне нѣкоторыхъ обществъ не то чтобы платить въ сроки разныя повинности, но даже съ половины года послѣдними трудами прiобрѣтаютъ хлѣбъ для пропитанiя своихъ семействъ, а потому, чтобы уничтожить пьянство, нужно принять какiя–либо мѣры. Почему мы всѣ, выбранные домохозяева, бывшiе на волостномъ сходѣ, съ усердiемъ между себя разсудили, что дѣйствительно нѣкоторыя наши общества пришли въ упадокъ въ домашнемъ обзаведенiи, и даже крестьяне тѣхъ обществъ большей частiю не имѣютъ въ домѣ ни скота, ни хлѣба; разоренiе это приходитъ отъ ненаблюденiя сельскаго начальства и невоздержанiя отъ большаго употребленiя вина; мы, предвидя по обществамъ круговое бѣдствiе и избѣгая такого ужаснаго случая, находимъ и т. д.). А потому мы всѣ единогласно положили: запретить, чтобъ впредь съ этого времени никто изъ крестьянъ нашей волости, какъ старшiе, такъ и младшie, не смѣли бы ходить въ питейныя заведенiя, а если кому угодно, тотъ пусть довольствуется тѣмъ, что можетъ взять водки къ себѣ на домъ, въ противномъ же случаѣ подвергать виновныхъ въ первый разъ, по рѣшенiю волостнаго суда, арестамъ до двухъ дней, во второй до 6, а въ третiй штрафу до 3 рублей въ пользу мiрскихъ суммъ. Наблюденiе же къ укрощенiю пьянства въ питейныхъ заведенiяхъ мы возлагаемъ подъ строжайшiй надзоръ сельскихъ старостъ и полицейское начальство (въ нѣкоторыхъ приговорахъ, кромѣ того, добавлено: если сельскiе старосты не будутъ исполнять возложенной на нихъ обязанности объ уничтоженiи пьянства, то они подвергнутся двойному штрафу и аресту противъ насъ, общественниковъ). Затѣмъ слѣдуютъ подписи 74 старшихъ домохозяевъ.

* _* *

Утопленники въ грязи.

Вотъ разсказъ изъ «Камско–Волжской Газеты”, не лишенный интереса. Кромѣ безчисленныхъ банкротствъ, какiя въ послѣднее время пали на долю Казани, нашимъ городомъ овладѣла еще другая напасть — это несчастiе съ мѣстными адвокатами. Нетакъ еще давно мы сообщали о кусающемся адвокатѣ; теперь приходится заносить на страницы нашей городской хроники новый случай, постигшiй на дняхъ другаго казанскаго адвоката. Одинъ изъ ходебщиковъ по частнымъ дѣламъ Ф. былъ въ субботу, 21–го апрѣля, въ камерѣ мироваго судьи 5–го участка г. Казани, по случаю какого–то разбирательства. Выйдя изъ камеры, г. Ф. сталъ переправляться черезъ дорогу улицы и буквально утонулъ въ грязи, противъ оконъ мировой камеры. Его вытащили мертвымъ и отправили куда слѣдуетъ. Что–же касается той ужасающей грязи, какая существуетъ въ особенности въ Адмиралтейской слободѣ, то нѣтъ ничего удивительнаго, если тамъ погрязаютъ люди. Всего удивительнѣе то, что въ этой части города находятся: кожевенный заводъ и ткацкая мануфактура купца Алафузова, есть и другiе заводы различныхъ казанскихъ капиталистовъ — и никому изъ нихъ не приходитъ въ голову, чтобы позаботиться объ уменьшенiи грязи, въ которой гибнетъ бѣдный людъ.

* _* *

Доброе дѣло одного священника.

Заимствуемъ изъ газеты «Современность” слѣдующiй разсказъ. Въ понедѣльникъ на свѣтлой недѣлѣ (9 апрѣля), близъ села Введенского, Шуйскаго уѣзда, найдено было, повидимому, мертвое (?) тѣло: опился крестьянинъ деревни Ѳедотова — Толовъ. Окоченѣлые члены, стиснутые зубы, раскрытые мертвые глаза, отсутствiе дыханья ясно говорили всѣмъ: «умеръ человѣкъ”. Взялись было нѣкоторые откачивать мертвеца; разжали клиномъ ротъ, переломили два переднiе зуба, но тѣмъ дѣло и кончилось. Узналъ объ этомъ мѣстный священникъ и тотчасъ же явился на то мѣсто, гдѣ лежало тѣло. За священникомъ съ недоумѣнiемъ поплелись и крестьяне: «братцы! постараемся: авось, не поможетъ ли Богъ?” сказалъ священникъ, обращаясь къ крестьянамъ. По требованiю священника, тотчасъ принесли водку, парное молоко и нашатырный спиртъ. Долго трудился священникъ надъ тѣломъ, но жизнь не возвращалась и тѣло не согрѣвалось. Время было холодное; тѣло лежало на одинъ шагъ отъ разлившейся рѣки. Вслѣдствiе этого, священникъ сказалъ: «сотскiй! отводи квартиру”. Всѣ попятились отъ этихъ словъ: никому не нуженъ мертвецъ. «Тащи къ себѣ, если хочешь”, заговорила толпа. На это священникъ замѣтилъ: «если ты, сотскiй, не отведешь квартиры, то я войду отношенiемъ куда слѣдуетъ”. Законная угроза подѣйствовала на сельскую власть: потащили тѣло... Но и тутъ дѣло не обошлось безъ приключенiй: поднялась драка у воротъ дома; съ тѣломъ не пускаютъ въ домъ; брань и ругань посыпались на священника. Наконецъ, разломали ворота и внесли тѣло въ домъ. Шести–часовой трудъ священника не пропалъ даромъ: ровно въ 9 часовъ вечера мертвецъ ожилъ и теперь живъ и здоровъ, только безъ пары зубовъ.

_______

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пp. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) Я сейчасъ къ вашимъ услугамъ, извините что начинаю съ дамъ.

^*) Я говорю по русски очень плохо.

^**) Bсѣ европейскiе языки къ вашимъ услугамъ.

^***) Очень хорошо–съ, я отлично нашелъ эссенцiю причинъ, доставившихъ мнѣ честь вашего визита; положитесь вполнѣ на мое искреннее желанiе доказать Европѣ, что въ лицѣ каждаго ея представителя она для насъ дорогой гость.

^*) Измѣрьте что нужно было времени и труда этимъ добрымъ людямъ чтобы прежде всего составить изъ себя просительскiя личности, потомъ чтобы формулировать въ мысли и на бумагѣ содержанiе ихъ маленькихъ сказокъ, и наконецъ, чтобы пройти пространство отдѣляющее ихъ домашнiе очаги отъ моего оффицiальнаго жилища, а мнѣ, наоборотъ, что мнѣ стоило ихъ выслушать и понять даже лучше чѣмъ понимаютъ себя они сами — меньше времени чѣмъ его нужно розѣ чтобы разцвѣсть — мигъ одинъ.

^**) Посреди разныхъ милыхъ разговоровъ летучая мысль свѣтскаго человѣка задѣваетъ иногда мысль политическаго мыслителя.

^*) См. «Гражданинъ» № 15–16 и № 18.