№ 15–16 1873 16 Апрѣля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 11 до 2 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К⁰. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « .....5 »

« треть года. « « ..3 » « « .....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Императоръ Вильгельмъ. К. В. М. — Петербургское обозрѣнiе. Зима вмѣсто весны. Обманутыя надежды на пасху. Прiѣздъ германскаго императора. Программа празднествъ. Чѣмъ кончились толки о военныхъ дѣлахъ. Хивинскiе отряды. Событiя внутренней политики. Центральный банкъ. Проектъ новаго закона о печати. Дѣтскiя книги какъ утѣшенiе въ скорбяхъ печати. Отрадное явленiе въ области искусствъ. Картина «Грѣшница» Семирадскаго. — Московскiя замѣтки. Москвича — Изъ Архангельска. Нѣсколько словъ о спектакляхъ въ Холмогорскомъ уѣздѣ. — Замѣтка. — Съ Сербскаго. (Стихотворенiя). I. На коня. II. Славянскiй праздникъ. III. Пѣсня. В. Н. Д. — Еще нѣсколько словъ обвинителямъ земства. Одного изъ гласныхъ. — Изъ Самарской губернiи. Наши общественныя бѣдствiя и средства отъ нихъ избавиться. Н. Казанцева. — Замѣтки о текущей литературѣ. I–II. Н. Страхова. — Невѣдомыя пустыни. Новая земля. I. Вступленiе. II. Видъ Новой Земли. III. Положенiе острова. IV. Берега Новой Земли. В. Н. Д. — Вѣнскiя замѣтки (Изъ портфеля туриста). I–IV. С. Н. — Дьячокъ. Разсказъ въ прiятельскомъ кругу. Недолина. — Областное обозрѣнiе. — Отчеты и дѣйствительность. Дорогiе вѣнчики, дорогiя свѣчи — къ чему это ведетъ? Елисаветградскiе священники противъ общежитiй и не за духовныя училища. Спасительное дѣйствiе цензуры во владимiрской епархiи. Духовенство въ борьбѣ съ народными недугами. Какъ пьянствуютъ краковцы и къ чему это привело шабцевъ. Гдѣ сила кабака и современная проповѣдь готова ли на борьбу съ нимъ? Вѣрныя замѣчанiя курской газеты о нашей проповѣди. Школами духовенству заниматься некогда. Церковно–приходскiя школы Балтскаго уѣзда. Не процвѣтаетъ въ школахъ кавказской епархiи даже преподаванiе Закона Божiя. Лучше плата отъ земства, нежели налогъ на незнающихъ молитвъ. Школы въ церквяхъ вятской епархiи и мнѣнiе духовной печати по этому предмету. Церковныя библiотеки слѣдуетъ открыть народу. Сельская библiотека Е. А. Тимашевой въ Оренбургскомъ уѣздѣ. Заключительная параллель изъ отчетовъ 1869, 1870 и 1871 гг. въ связи съ прискорбными вопросами г. Троицкаго.

ИМПЕРАТОРЪ ВИЛЬГЕЛЬМЪ.

Сегодня Петербургу выпадаетъ на долю встрѣчать и привѣтствовать 76–ти–лѣтняго старца, императора Вильгельма. Всѣ улицы разукрашены флагами; на всемъ пути слѣдованiя императора–гостя, отъ станцiи варшавской желѣзной дороги до Зимняго дворца, стоятъ войска; двадцать одинъ выстрѣлъ изъ Петропавловской крѣпости салютуютъ его прiѣздъ; нижепечатаемая нами программа празднествъ и увеселенiй готовитъ императору десять дней чествованiй его присутствiя въ нашей столицѣ...

Но среди этихъ громкихъ торжествъ, мысль не должна, сколько намъ кажется, быть настолько, такъ сказать, ослѣплена, развлечена и обольщена блескомъ и шумомъ нескончаемыхъ манифестацiй, чтобы позабыть про все то, что въ глубоко симпатической личности старца императора въ нашъ вѣкъ мелочей всякаго рода и во всѣхъ областяхъ жизни заставляетъ невольно призадумываться, Императоръ Вильгельмъ — это огромная историческая личность, созданная не столько подвигами войны и неслыханными побѣдами, сколько нравственными отношенiями его прекраснаго характера къ событiямъ поражающаго величiемъ и счастiемъ царствованiя. Вотъ почему, кажется намъ, принимать намъ его теперь, когда, кромѣ лавровъ, его старческую голову вѣнчаютъ годы великаго служенiя идеямъ и прекраснѣйшимъ, величайшимъ по своему смыслу идеямъ, значитъ свидѣтельствовать о томъ, что мы понимаемъ, что есть на семъ свѣтѣ чтó–то болѣе славное военной славы, болѣе великое земнаго величiя, болѣе почетное обычныхъ почестей.

Въ этомъ прiемѣ политика можетъ и не присутствовать: но за то въ немъ можетъ заключаться прекрасная и высоко–нравственная мысль: почтить въ императорѣ монарха, съумѣвшаго въ самыя славныя минуты своего царствованiя не позабыть, что онъ прежде всего христiанинъ своей церкви, гражданинъ своего отечества и солдатъ своей армiи. Слова эти не пустые звуки, когда рѣчь идетъ объ оцѣнкѣ личности императора Вильгельма, посвящающаго свое царствованiе именно на то, чтобы доказывать, что въ самомъ, повидимому, военно–монархическомъ государствѣ монархъ, — чтобы быть достойнымъ своего великаго жребiя, долженъ прежде всего быть человѣкомъ, и человѣкомъ опирающимъ свои дѣйствiя на твердыя нравственныя начала и высокiя идеи христiанства и патрiотизма.

Императоръ Вильгельмъ какъ монархъ знаетъ одно только главное нравственное начало: долгъ свой. Это глубокое сознанiе долга монарха проникаетъ, какъ мы видимъ, всѣ проявленiя его воли и всѣ событiя его царствованiя. Какъ бы просто это ни казалось, но исторiя передъ нами и указывая намъ то на одну, то на другую великую историческую фигуру, научаетъ насъ въ тоже время и тому, какъ часто величайшiе изъ монарховъ, именно въ yпoeнiи своего величiя и своей славы, находили побужденiе презирать долгъ свой, и ограничиваться этикетомъ снаружи, а внутри сознанiемъ своего могущества и безусловной непогрѣшимости.

Въ нашъ вѣкъ, когда нравственныя и религiозныя начала расшатаны во всѣхъ государствахъ и во всѣхъ слояхъ общества, и сверху болѣе чѣмъ снизу, видѣть монарха, который посреди самыхъ обольстительныхъ искушенiй власти и славы, не измѣняетъ своему нравственному долгу ни на iоту, — есть зрѣлище глубоко назидательное и высоко отрадное для всего человѣчества! И въ вправду, служенiе этой идеѣ долга какъ будто создало рядъ блестящихъ событiй этого счастливаго царствованiя императора германскаго, ибо вездѣ мы видѣли въ этихъ событiяхъ людей самостоятельно и свободно исполняющихъ свои патрiотическiя задачи, но нигдѣ мы не замѣчали борьбы личностей со своенравiемъ и прихотями монарха–человѣка и паденiе этихъ личностей и неудачу ихъ дѣлъ въ угоду этимъ прихотямъ. Простить такимъ дѣятелямъ и сотрудникамъ какъ Бисмаркъ и Молтке все ихъ величiе и всю ихъ популярность, сказать имъ угождайте не мне, а отечеству, и всe это для того чтобы послѣ увидѣть ихъ даже выше себя во всемъ блескѣ безконечной, никогда не виданной популярности, — для всего этого надо быть необыкновенною нравственною личностью, и понимать чувство долга такъ какъ не понимали его ни Людовики, ни Фридрихи, ни Наполеоны великiе!

Въ нашъ вѣкъ утилитаризма, реализма и матерiализма, въ самыхъ разнообразныхъ и утонченныхъ его проявленiяхъ, мы охотнѣе объясняемъ славу такого успѣха, какимъ судьба надѣлила германскаго императора, хорошими ружьями, удачными распоряженiями и тому подобными причинами, чѣмъ причинами чисто нравственными.

А между тѣмъ дала бы судьба все чтò нужно для такого ycпѣxa въ руки Наполеона III, начиная съ Бисмарка и кончая игольчатымъ ружьемъ, думаете ли вы, что въ концѣ концовъ побѣда осталась бы за Наполеономъ?

Не думаемъ, ибо вѣроятно Наполеонъ съумѣлъ бы изъ Бисмарка сдѣлать царедворца или вогналъ бы его въ толпу, изъ опасенiя чтобы слава Бисмарка не затмила его славы, и личность Бисмарка не отняла бы популярности отъ его личности.

И наоборотъ, не имѣй имнераторъ Вильгельмъ Бисмарка и игольчатаго ружья, нежели онъ оказался бы безсильнымъ? Нѣтъ, кажется намъ, онъ съумѣлъ бы изъ людей создать нужныхъ людей а изъ нихъ сдѣлать силу.

Да! Намъ кажется, что ясное сознанiе и живое чувство долга въ монархѣ создаетъ уваженiе къ личности, а уваженiе къ личности, въ свою очередь, создаетъ людей, а люди создаютъ событiя; и наоборотъ, неуваженiе къ личности мѣшаетъ находить людей, побуждаетъ принимать людей мнимо преданныхъ за людей государственныхъ, и затѣмъ приводитъ къ невозможности господствовать надъ событiями и направлять ихъ въ интересахъ государства!

Итакъ если во–очiю образованнаго мiра и въ назиданie исторiи человѣчества, прекрасная жизнь и славное царствованiе императора Вильгельма являются истолкователями такихъ высокихъ истинъ, и такъ сказать ихъ оправданьемъ, то невольно къ шуму и блеску оффицiальныхъ прiемовъ и чествованiй императора гостя присоединится и мысль каждаго честнаго русскаго чтобы заплатить сознательную дань уваженiя не только успѣхамъ его, но и той нравственной силѣ, которая въ монархѣ есть его лучшее украшенiе.

К. В. М.

_______

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Зима вмѣсто весны. Обманутыя надежды на пасху. Прiѣздъ германскаго императора. Программа празднествъ. Чѣмъ кончились толки о военныхъ дѣлахъ. Хивинскiе отряды. Событiя внутренней политики. Центральный банкъ. Проектъ новаго закона о печати. Дѣтскiя книги какъ утѣшенiе въ скорбяхъ печати. Отрадное явленiе въ области искусствъ. Картина «Грѣшница» Семирадскаго.

Главнѣйшимъ, безспорно, событiемъ истекшей пасхальной недѣли было появленiе зимы во всей ея суровой и нелюбезной обстановкѣ. Морозъ доходившiй до 8° Реомюра, въ сопровожденiи сильной вьюги и снѣга, а затѣмъ и солнца, неумолимо посмѣялся надъ Петербургомъ, считавшимъ себя въ правѣ надѣяться на прибытiе весны и теплую погоду.

И вотъ кончается недѣля, завтра прiѣзжаетъ знаменитый гость, германскiй императоръ, а морозъ все продолжается, Нева не думаетъ разумѣется трогаться, и все что у насъ похоже на сады, когда–то начавшiе зеленѣть, представляетъ печальный видъ зимняго, въ снѣгъ погруженнаго пейзажа. Любители наблюденiй спрашиваютъ: «чтó это можетъ значить?” старожилы отвѣчаютъ, что такого событiя въ исторiи безконечно своенравнаго петербургскаго климата не запомнятъ, но все же полагаютъ, что такое явленiе должно предвѣщать жаркое лѣто въ будущемъ. «А въ настоящемъ?” спрашиваетъ наблюдатель; «а въ настоящемъ — болѣзни”, отвѣчаетъ старожилъ, зная навѣрное, что онъ не ошибается. И дѣйствительно: станетъ тепло, всѣ принимаются заболѣвать и умирать отъ этого тепла; придетъ весеннiй морозъ, всѣ опять же заболѣваютъ и умираютъ отъ внезапнаго холода.

Какъ мы предсказывали въ одномъ изъ нашихъ обозрѣнiй, всѣ тревожныя ожиданiя честолюбцевъ и славолюбцевъ на пасху оказались тщетными. Посыпались на кое–кого ленты, ордена, чины и придворныя званiя но затѣмъ крупнаго ничего не произошло: всѣ остались на своихъ мѣстахъ, и петербургское общество, лишившись важныхъ предметовъ разговоровъ, ограничивалось на этой недѣлѣ только двумя темами: погодою и — неразрывно съ нею связаннымъ — прiѣздомъ императора Вильгельма; а относительно наградъ, говорятъ, все отложено до 17 апрѣля.

Послѣднее событiе въ особенности занимало и занимаетъ всѣ умы. Трудно перечислить чтó было наразсказано эпизодовъ и анекдотовъ по этому поводу; цѣлые дiалоги между лицами и обществами, между нѣмцами и русскими, французами и полицiею, германскими нѣмцами и русскими нѣмцами, и все по поводу прiѣзда, носились по городу и наводили на новыя изобрѣтенiя разсказовъ. Къ чему всѣ эти разсказы мы никакъ не могли понять: ожидать — чтобы германскiе нѣмцы были пассивны въ прiемѣ своего императора — невозможно, чтобы петербургскiе нѣмцы были активны въ своихъ демонстрацiяхъ — еще невозможнѣе, чтобы русское общество проявило себя отдѣльно въ какихъ–либо демострацiяхъ не менѣе невозможно; а затѣмъ все будетъ происходить по программѣ уже давно впередъ задуманной и рѣшенной. Петербургъ, надо полагать, не измѣнитъ своему обычному гостепрiимству, и веселыхъ лицъ и украшающихъ дома флаговъ будетъ довольно для приданiя ему праздничнаго вида.

И такъ, завтра, въ часъ три четверти пополудни, вѣнценосный гость прiѣзжаетъ въ Петербургъ, съ большою свитою, во главѣ которой находится Бисмаркъ и Мольтке. Онъ останавливается въ Зимнемъ дворцѣ и занимать будетъ, какъ мы слышали, покои принадлежавшiя августѣйшей сестрѣ его, Императрицѣ Александрѣ Ѳедоровнѣ. На встрѣчу императору изъ главныхъ лицъ поѣхали фельдмаршалъ графъ Бергъ и свѣтлѣйшiй князь Суворовъ. Какъ прусскiй принцъ, державный гость былъ въ Петербургѣ неоднократно, но какъ король Пруссiи онъ является въ нашу столицу въ первый разъ.

Засимъ вотъ программа ожидающихъ императора гостя празднествъ, въ тѣхъ подробностяхъ, какiя выдаетъ за достовѣрныя французская газета «Journal de St.–Pétersbourg.”

Государь Императоръ встрѣтитъ своего гостя въ Гатчинѣ, гдѣ будетъ завтракъ.

Въ день прiѣзда, то есть въ воскресенье, отдыхъ и семейный обѣдъ въ Зимнемъ дворцѣ.

Въ понедѣльникъ отдыхъ и семейный обѣдъ въ Аничковомъ дворцѣ — у Наслѣдника Цесаревича.

Во вторникъ, 17 апрѣля, большой выходъ въ Зимнемъ дворцѣ, обѣдня; разводъ съ церемонiею передъ дворцомъ; семейный обѣдъ въ Зимнемъ дворцѣ и въ 10 часовъ вечера заря съ церемонiею передъ дворцомъ, въ которомъ примутъ участiе всѣ военные оркестры находящихся въ Петербургѣ полковъ.

Въ среду парадный обѣдъ и балъ въ Эрмитажѣ.

Въ четвергъ обѣдъ послѣ прогулки въ Петергофѣ; балъ въ дворянскомъ собранiи, въ Петербургѣ.

Въ пятницу парадъ всѣмъ войскамъ; вечеромъ военный парадный спектакль.

Въ субботу прогулка и обѣдъ въ Царскомъ Селѣ.

Въ воскресенье, 22 апрѣля, разводъ съ церемонiею калужскому полку и парадный обѣдъ.

Въ понедѣльникъ семейный обѣдъ у Великаго Князя Николая Николаевича и балъ у Государя Наслѣдника.

Во вторникъ ученье всѣмъ полкамъ носящимъ имя императора германскаго.

Среда—отдыхъ.

На большомъ парадѣ, имѣющемъ быть 20–го апрѣля, на Марсовомъ полѣ, какъ сообщаетъ «Русскiй Инвалидъ”, будутъ присутствовать слѣдующiя войска: пѣхоты, 51¹/₄ баталiоновъ кавалерiи 38¹/₂ эскадроновъ, и артиллерiи 106 орудiй, всего около 35,000 войска.

Въ этомъ отношенiи императора ждетъ много новаго, если вспомнить, что въ послѣднiй разъ онъ видѣлъ русскiя войска въ обстановкѣ временъ крымской компанiи. Съ тѣхъ поръ измѣнилось все въ военномъ быту нашего солдата, начиная съ формы и оружiя, и кончая уставами и ихъ сущностью, —и если съ нововведенiями, имѣвшими только благiя цѣли, неизбѣжно слились кое–какiе недостатки, все же нѣтъ сомнѣнiя, что зрѣлище нашихъ войскъ для императора Германiи, въ ихъ нынѣшнемъ видѣ, не просто народное, а осмысленное его опытнымъ и свѣдущимъ взглядомъ военнаго человѣка, въ настоящемъ значенiи этого слова, съ одной стороны вызоветъ въ немъ сочувствiе, а съ другой, вѣроятно, принесетъ дѣлу совершенствованiя нашихъ войскъ много полезныхъ указанiй и совѣтовъ.

Чѣмъ кончились всѣ слухи и толки о военныхъ нашихъ реформахъ въ отношенiи лицъ и порядковъ? «Гражданинъ”, въ послѣднемъ своемъ обозрѣнiи, передавалъ слухи объ увольненiи военнаго министра; сочинилъ ли онъ эти слухи? Не совсѣмъ, какъ оказывается: по справкамъ. Слухи эти имѣли основанiе, ибо, какъ мы слышали, дѣйствительно военный министръ, утомленный своею долгою, ни на минуту не прерывавшеюся дѣятельностью и администратора и реформатора, собирался воспользоваться нынѣшнимъ годомъ, чтобы просить полнаго отдыха и для этого увольненiя; но, какъ мы тоже слышали, безусловная въ немъ необходимость именно теперь, когда съ одной стороны предложена къ введенiю новая военная повинность, а съ другой имѣется въ виду ввести кое–какiя измѣненiя въ военномъ управленiи — заставляетъ его отказаться отъ своихъ предположенiй и намѣренiй искать въ увольненiи отъ должности отдыха. Несправедливыми оказались наши слухи о пораженiи, будто бы, самой системы военной реформы, представителемъ коей былъ нынѣшнiй военный министръ. Сначала, при открытiи тѣхъ засѣданiй комитета, коего председателемъ былъ Государь Императоръ, ходили по городу слухи о томъ, что системѣ совершившихся военныхъ реформъ грозитъ–де пораженiе отъ ея противниковъ, заручившихся будто бы фактами и данными къ достиженiю своей цѣли. Но, какъ мы слышали, въ послѣднемъ засѣданiи дѣло получило совершенно иной характеръ и иной исходъ. Военный министръ, надо полагать, придержался лучшаго и мудрѣйшаго способа вести войну съ противниками своей системы: онъ далъ всѣмъ высказаться и, такъ сказать, истощить свои заряды, и затѣмъ приступилъ къ нападенiю, имѣя, кромѣ аргументовъ, въ подкрѣпленiе своей защиты и своихъ нападенiй, въ запасѣ и такiя уступки своимъ противникамъ, которыя, не заключая въ себѣ измѣненiй системы его въ своей сущности, могли все–таки доставить почву для примирѣнiя, подъ условiемъ избранiя разумной средины. Говорятъ, все это и случилось. Когда высказаны были представителями оппозицiи военной системѣ управленiя всѣ доводы contra, тогда военный министръ высказалъ все, чтó зналъ, и затѣмъ предложилъ согласиться на такiя–то и такiя–то уступки. Какъ слышно, уступки эти заключаются въ допущенiи принципа корпусовъ и корпусныхъ штабовъ не только въ военное, но и въ мирное время, но только совмѣстно съ сохраненiемъ округовъ, какъ административной единицы. Такимъ образомъ предполагается ввести двѣ главныя начальствующiя единицы въ нашей армiи: округъ—какъ начальство административное, и корпусъ — какъ начальство чисто боевое, съ цѣлью дать войскамъ возможность въ мирное время привыкнуть къ своему корпусному начальству на случай войны и корпусному начальству, въ виду той же цѣли, привыкнуть къ своимъ войскамъ, причемъ то и другое начальство, какъ мы слышали, находилось бы въ равныхъ отношенiяхъ другъ къ другу и въ одинаковыхъ къ военному министерству. Но, затѣмъ, окончательно–ли все это рѣшено, или предвидятся къ разработкѣ дальнѣйшихъ началъ новыя измѣненiя — неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ, какъ мы слышали, не подлѣжитъ сомнѣнiю одно: что измѣненiй коренныхъ въ системѣ военнаго дѣла, веденной въ эти послѣднiя десять лѣтъ, не послѣдуетъ, такъ какъ главнѣйшiе аргументы противъ нея оказались если не неосновательными, то все же недоказанными. Мы слышали также, что необходимость столь значительнаго увеличенiя военнаго бюджета была доказана и что попытки уменьшить расходы по этому бюджету оказались несовсѣмъ удачными.

Пока, въ огромномъ численномъ составѣ, петербургскiй военный округъ готовится къ ряду празднествъ и блестящихъ смотровъ, въ отдаленной окраинѣ нашей юго–восточной азiатской границы боевыя колонны продолжаютъ приближаться походомъ къ Хивѣ. Слухи о томъ что хивинскiй ханъ испугался–де нашего приближенiя и отъ испуга перерѣзалъ весь свой кабинетъ и всю свою родню и русскихъ плѣнныхъ послалъ назадъ въ оренбургскiй отрядъ оказываются несправедливыми. Послѣднiя извѣстiя изъ нашей хивинской экспедицiи заключаются въ обнародованныхъ вчера «Русскимъ Инвалидомъ” распоряженiяхъ главнокомандующаго генералъ–адъютанта Кауфмана, изъ которыхъ видно, что въ составъ туркестанскаго, или восточнаго отряда, идущаго на Хиву, войдутъ 6 ротъ стрѣлковъ, 4–й туркестанскiй стрѣлковый баталiонъ, три роты 2–го туркестанскаго линейнаго баталiона, двѣ роты 4–го линейнаго баталiона, восьмой линейный баталiонъ и туркестанская саперная рота, затѣмъ артиллерiи взводъ 1–й батареи, дивизiонъ 2–й батареи, конная батарея, горный дивизiонъ и ракетная батарея, и наконецъ кавалерiя въ числѣ шести казачьихъ сотенъ; всего около 350 человѣкъ и 22 орудiй. За нимъ приблизительно такiе же два отряда подходятъ къ Хивѣ съ запада, и, соединившись съ восточнымъ отрядомъ, поступаютъ подъ главное начальство генерала Кауфмана.

Но возвратимся къ Петербургу. Готовящiеся празднества и увеселенiя не мѣшаютъ политикѣ идти своимъ порядкомъ и вопросамъ разрѣшаться въ разныхъ государственныхъ учрежденiяхъ.

Какъ извѣстно, важнѣйшею политическою новостью послѣдняго времени было рѣшенiе вопроса о центральномъ поземельномъ банкѣ. Центральный банкъ утвержденъ, и собранiе его en chair u en os уже, какъ мы слышали, состоялось; газеты прибавляютъ даже, что банкъ этотъ успѣлъ на столько прожить, что получилъ со всѣхъ концовъ Россiи поздравительныя и благожелательныя депеши, вѣроятно даже и адресы—но слухъ этотъ не совсѣмъ достовѣренъ; депеши поздравительныя были на имя центральнаго банка, но только не изъ разныхъ концовъ Россiи, а отъ разныхъ банкировъ Германiи къ тѣмъ разнымъ банкирамъ въ Петербургѣ, которые составляютъ тѣло и душу новаго этого учрежденiя. Читатели насъ вѣроятно спросятъ: надо ли радоваться этому событiю или печалиться надъ нимъ? Признаемся, мы очень затруднены дать имъ отвѣтъ сколько нибудь удовлетворительный: утромъ мы видѣли людей, доказывающихъ, что Россiя вообще и землевладѣльцы въ особенности спасаются отъ смерти этимъ центральнымъ банкомъ, и по настоящему должны называть его не центральнымъ, а банкомъ–спасителемъ; вечеромъ мы встрѣчаемъ также людей, которые говорятъ и также доказываютъ, что банкъ этотъ погубитъ Россiю вообще и землевладѣльцевъ въ особенности, и что они должны называть этотъ банкъ нестолько центральнымъ, сколько банкомъ погибели! Думаемъ, что самое лучшее сказать себѣ: поживемъ — увидимъ! Въ Россiи все случается и выходитъ вопреки и на–перекоръ гаданiямъ, предсказываньямъ и законамъ общечеловѣческимъ; можетъ быть и въ этомъ случаѣ, вдругъ, въ одинъ прекрасный день мы узнаемъ, что насталъ золотой вѣкъ для землевладѣльческаго сословiя благодаря центральному банку. Намъ задаютъ другой вопросъ: будетъ ли этотъ банкъ единственный въ своемъ родѣ, или будетъ допущена конкурренцiя? На это опять же можемъ отвѣтить только слухами: говорятъ, или — мы слышали, что правительство имѣетъ въ виду допустить учрежденiе нѣсколькихъ центральныхъ банковъ.

Мы говорили съ читателями о слухахъ по вопросу о новыхъ законахъ по дѣламъ печати. На дняхъ, какъ мы слышали, департаменту законовъ государственнаго совѣта предстоять будетъ обсужденiе именно этого вопроса. Въ чемъ же именно онъ будетъ заключаться? Сколько намъ извѣстно, проектъ новаго закона касается двухъ предметовъ: одинъ вопросъ объ извѣстiяхъ и слухахъ, а другой предметъ — вопросъ о представленiи администрацiи печати права запрещать говорить въ печати объ извѣстныхъ предметахъ въ извѣстныхъ случаяхъ. Словомъ, оба предмета составляютъ проектъ новаго права администрацiи по дѣламъ печати принимать относительно ея органовъ извѣстныя административныя карательныя и предупредительныя мѣры. Такъ, мы слышали, что по первому предмету, — проектъ предполагаетъ дать администрацiи право требовать отъ всякой редакцiи повременнаго изданiя указанiя гдѣ и отъ кого узнано было ею о томъ или другомъ извѣстiи ею сообщаемомъ, а въ случаѣ несообщенiя подвергать отвѣтственности административнымъ порядкомъ, съ правомъ прiостанавливать изданiе не менѣе 1 мѣсяца; по второму предмету администрацiи предположено дать, de jure, право (которое de facto она имѣетъ) исключать извѣстные предметы изъ области печатнаго обсужденiя, въ тѣхъ случаяхъ, когда сiе будетъ признано необходимымъ, по какимъ либо политическимъ соображенiямъ, съ тѣмъ, что въ случаѣ нарушенiя сего запрещенiя, какою либо редакцiей, администрацiя имѣла право подвергать отвѣтственности виновныхъ и прiостанавливать изданiе на мѣсячный и болѣе долгiй срокъ. Такова сущность, какъ мы слышали, проекта новаго закона о печати.

Вообще печати не везетъ: то и дѣло, что слышишь о закрытiи того или другаго повременнаго изданiя, а новымъ изданiямъ рождаться, пройти черезъ перiодъ повивальныхъ бабокъ, кормилецъ, нянекъ, гувернантокъ, чтобъ потомъ встать на ноги и начать жить собственнымъ умомъ и силами — столько же немыслимо, сколько немыслимо увидѣть попугая въ лѣсахъ петербургскихъ тундръ и болотъ. При такихъ условiяхъ нужны ли еще новыя ограничительныя мѣры противъ этой чахлой печати — вотъ вопросъ, который врядъ ли можетъ считаться окончательно рѣшеннымъ въ смыслѣ утвердительномъ. На дняхъ по этому поводу мы слышали слѣдующiй, не лишенный пикантности и юмора дiалогъ.

— Что, братъ, плохо, не везетъ журнальное дѣло?

— Не везетъ, братъ, не везетъ, дѣло дрянь, надо бросить.

— Неужто ужъ таки и бросить?

— Ей Богу бросить: надо другимъ заняться.

— Чѣмъ: кассу ссудъ что ли завести?

— Нѣтъ, какой тамъ касса ссудъ?

— А то что–жъ?

— А просто дѣтскою литературою заняться.

— Какъ дѣтскою?

— Да, дѣтскою. Говорятъ, превыгодно: дѣтскiя книги писать, или журнальчикъ какой нибудь для дѣтей завести; представь себѣ, я справлялся, и выходитъ дѣло великолѣпное.

— Чтó ты?

— Ей Богу: во первыхъ, пиши что хочешь, а во вторыхъ, братъ, подписчиковъ сто разъ больше!

— Можетъ–ли быть?

— Честное, благородное слово. Дѣтей оказывается читающихъ гораздо больше чѣмъ взрослыхъ — это разъ; а во вторыхъ, кромѣ дѣтей, читаютъ эти книжки и взрослые, да и какъ читаютъ, просто оторваться не могутъ...

И такъ, мы вступаемъ въ перiодъ дѣтской литературы, съ чѣмъ себя должны поздравить; но вступаемъ ли мы въ него потому что впадаемъ въ дѣтство, или потому что перерождаемся и хотимъ съизнова начинать учиться тому чтó такое Богъ, чтó такое человѣкъ — это пока еще рѣшить трудно!

На сихъ дняхъ с.–петербургскiй оберъ–полицiймейстеръ сталъ с.–петербургскимъ градоначальникомъ. Это новость административная; событiе это совершилось мирно, спокойно и безъ всякихъ толковъ, а если и были толки, то въ родѣ слѣдующихъ: «а, жаль: оберъ–полицiймейстеромъ быть какъ то лучше”, говорилъ одинъ: «слово какъ то звучитъ лучше, «градоначальникъ” какъ будто ужъ очень просто”. Другихъ, болѣе богатыхъ содержанiемъ отзывовъ не было слышно.

За то въ области искусства богатая содержанiемъ новость. Г. Семирадскiй, уроженецъ западныхъ губернiй, написалъ картину, изображающую тотъ моментъ поэмы графа Толстаго «Грѣшница”, когда Христосъ съ своими учениками подходитъ къ веселому пиру, на которомъ одна изъ прелестницъ хочетъ его соблазнить своею красотою и прелестями но увидя взоръ Христа, смутилась, выронила бокалъ изъ рукъ, и въ какомъ–то сильно потрясенномъ состоянiи души падаетъ на колѣна передъ Христомъ. Картина эта — богатое прiобрѣтенiе для нашего времени, во первыхъ какъ произведенiе выходящее изъ ряда, во вторыхъ какъ предвѣсникъ въ ея авторѣ развитiя крупнаго таланта и высоко–художественнаго идеальнаго настроенiя; а въ третьихъ какъ отрадное нарушенiе нынѣшнаго завѣта художниковъ идти, — на перекоръ преданiямъ объ искусствѣ, — въ какомъ то реальномъ направленiи. Картина эта по своимъ размѣрамъ напоминаетъ картину Иванова «Iоаннъ Креститель”. Въ ней, при ярко–бѣломъ колоритѣ, изображающемъ отраженiе солнца на бѣломъ каменномъ фонѣ, двѣ главныя группы: налѣво Христосъ съ учениками и множествомъ идущаго за нимъ народа, въ простой бѣлой одеждѣ, тихо подходитъ къ группѣ пирующихъ въ роскоши и златѣ мужчинъ и женщинъ; на первомъ планѣ стоитъ та изъ женщинъ, которая собиралась прельстить Христа. Христосъ на нее смотритъ полустрогимъ, полужалостнымъ взглядомъ; въ этомъ взглядѣ должно быть выражено все, что раздѣляетъ Его отъ неё, этой несчастной женщины, и что, въ то же время, должно проникнуть ее насквозь ужасомъ ея замысла. По нашему художникъ не могъ воспроизвесть это все въ взорѣ Христа; задача была не по силамъ; но ему удалось то, чтó удалось Иванову, — поставить и оживить всю фигуру Христа въ такой позѣ, что уже этимъ онъ являетъ собою высоко–художественный контрастъ съ поставленною противъ Него группою пирующихъ. Въ фигурѣ и позѣ грѣшницы болѣе удачи въ выраженiи лица; она испугана, поражена, смущена. Затѣмъ въ сочетанiи цвѣтовъ, въ расположенiи колорита, въ начертанiи фигуръ, составляющихъ группы, столько художественнаго вдохновенья, столько проявленiя могучей, здоровой жизни, столько красоты идеальной прежде всего, что нельзя не привѣтствовать въ картинѣ «Грѣшница” отрадное само по себѣ и много еще обѣщающее въ будущемъ явленiе въ области нашей живописи. Картина эта писана была въ теченiе 9 мѣсяцевъ и отправляется теперь въ Вѣну.

_______

МОСКОВСКIЯ ЗАМѢТКИ.

Если задача художественной литературы въ типичныхъ чертахъ воспроизводить разнообразiе и смыслъ человѣческой жизни, то нашимъ писателямъ–художникамъ русская жизнь представляетъ еще громадную, со многихъ сторонъ непочатую ниву для творческаго воспроизведенiя. Если даже отрицательная сторона русской жизни пока далеко не вполнѣ ими исчерпана, то чтò же сказать о положительной? Чтò сказать о положительной сторонѣ особенно жизни народной, если бы мы вздумали подвести точные итоги всему, что нашло себѣ выраженiе изъ этой жизни въ русской беллетристикѣ? Читатель, нѣсколько внимательный къ окружающей его жизни, согласится, что случайно онъ наталкивается на такiе замѣчательные факты въ ней, которые можно пока узнавать лишь случайно, при непосредственномъ столкновенiи; а между тѣмъ они, быть можетъ, кровное порожденiе русскаго народнаго бытового разума и чувства; быть можетъ они органическое русское явленiе постоянное; и вдумчивое отношенiе къ нимъ помогаетъ намъ уразумѣвать, либо угадывать непосредственная богатства русской нравственной природы. Я сейчасъ приведу примѣры изъ московской современной жизни, едва ли извѣстные громадному большинству самихъ московскихъ жителей.

Мы съ вами, читатель, отправимся въ московскiй пересыльный замокъ; онъ изстари, еще съ царскаго перiода русской исторiи, по сie время извѣстенъ въ, народѣ подъ названiемъ Колымажнаго двора (на Пречистенкѣ). Здѣсь теперь отведены помѣщенiя преступникамъ; они отсюда, по опредѣленiю суда, должны отправляться въ Сибирь — кто на поселенiе, кто въ каторжныя работы. Входимъ съ вами въ женское отдѣленiе. Тяжелый, удушливый запахъ, сырыя стѣны, грязь, тѣснота, въ длинномъ сараѣ, который во время оно былъ конюшнею; множество женщинъ, чуть не нищенски одѣтыхъ, молодыхъ и старыхъ, на видъ и красивыхъ и некрасивыхъ, и съ привлекательно добрыми и съ загрубѣлыми физiономiями, толпятся въ узкомъ проходѣ между нарами, pacположенными вдоль стѣнъ, и частiю помѣщаются на нарахъ; иныя изъ сидящихъ поглощены шитьемъ, другiя такъ сидятъ, Богъ–знаетъ о чемъ думая. Множество дѣтей, начиная съ грудныхъ младенцевъ, кончая представителями послѣдняго дѣтскаго возраста, ютятся въ этомъ же сараѣ; въ немъ должно бы помѣщаться не болѣе 60 или 70 человѣкъ, а помѣщено до 150; каждой женщанѣ остается мѣсто на нарахъ едвали нѣсколько болѣе полуаршина; на такомъ пространствѣ она должна спать сама, иногда держать при себѣ своего ребенка, а въ головахъ помѣщать свою одежу, бѣлье, вообще весь обиходный скарбъ. Среди зимы, и весною, и осенью, случается нѣсколько дней сподрядъ, что на полу сарая стоитъ какая–то гнилая вода, со стѣнъ льетъ она же. Иной несчастной приводится проводить въ такомъ мѣстѣ по 5, по 7–ми мѣсяцевъ; и это въ столицѣ, среди лучшей, чистой части древняго русскаго города! Но вотъ на одной поперечной стѣнѣ бывшей конюшни вы «видите множество иконъ различныхъ величинъ, кончая маленькими мѣдными складными", столь распространенными среди русскаго простонародья. Почти каждая изъ заключенныхъ считаетъ святымъ долгомъ повѣсить свой образъ сюда во время своего здѣсь пребыванiя. Стѣна превратилась такимъ образомъ въ какой–то иконостасъ, свидѣтельство молитвенныхъ думъ и сокрушенiй исходящихъ изъ сотенъ женскихъ сердецъ, надорванныхъ судьбою, а въ большинствѣ и нравственно разбитыхъ о враждебные подводные камни суроваго житейскаго моря. Между тѣмъ эти сердца находятъ себѣ передъ своими иконами и нравственную поддержку и нравственное ободренiе. Чуть не каждый день онѣ хоромъ поютъ передъ своимъ иконостасомъ многiя цервовныя пѣсни. Одна добрая москвичка, хорошо знающая музыку, черезъ день, во всякую погоду, прiѣзжаетъ къ нимъ и учитъ ихъ этому пѣнiю, не боясь сырости и грязи сарая. Послушали бы вы, читатель, этотъ громкiй хоръ, эти пѣвучiя молитвы изъ глуби многихъ женскихъ сердецъ, посмотрѣли бы на эти лица, на которыхъ будто отражается столько печальныхъ жизней, вашу душу потрясло бы до основанiя; вамъ хотѣлось бы воротить и измѣнить всѣ тѣ тяжелые дни, въ которые столько человѣческихъ жизней омрачено и нравственно изуродовано преступленiями. А сколько иной разъ богатыхъ нравственныхъ силъ безплодно истрачено на послѣднiя! Но не всѣ изъ этихъ заключеницъ преступницы. Однѣ изъ нихъ обязаны идти за своими мужьями на поселенiе; другiя добровольно идутъ за своими мужьями, осужденными на каторжныя работы; извѣстно что законъ допускаетъ освобожденiе жены отъ мужа–каторжника. Но вотъ вы недавно прочли, читатель, опоэтизированное изображенiе двухъ русскихъ женщинъ, въ началѣ второй четверти нашего столѣтiя, бросившихъ знатную родню, богатство и блескъ большаго свѣта, для того, чтобы раздѣлять горемычную жизнь своихъ несчастныхъ мужей въ Сибири. Посмотрите же на христiанскую рѣшимость бѣдныхъ, простыхъ, неграмотныхъ, женщинъ изъ народа раздѣлять такую же участь своихъ мужей, чаще грубыхъ преступниковъ, въ большинствѣ не могущихъ доставить своимъ женамъ и нравственной поддержки. А такихъ женщинъ въ помянутомъ сараѣ калымажнаго двора мы видимъ десятки. Онѣ не рисуются своимъ геройствомъ, онѣ просто, искренно или, по русскому выраженiю, — жалея своихъ мужей, т. е. съ самою живою и искренней любовью, стремятся за ними въ дальнiй край ихъ страданiй; онѣ не «цалуютъ оковъ", въ которыя попали ихъ мужья... Впрочемъ и помянутыя выше русскiя свѣтскiя женщины, конечно, неповинны въ подобныхъ поцалуяхъ; исключительно петербургскiй поэтъ исключительно же и виноватъ въ той вычурной аффектацiи, которою иной разъ украшаетъ подвигъ этихъ женщинъ. Затѣмъ, послѣднiя, конечно, испытывали болѣе нравственныхъ мученiй, совершая свой геройскiй подвигъ. И, между тѣмъ, въ сущности, одна черта основная, народная, — черта, характеризующая русскую женщину, проходитъ въ дѣятельности помянутыхъ свѣтскихъ женщинъ изъ полуофранцуженнаго русскаго общества и женщинъ изъ простонародья, добровольно подвергающихъ себя тяжелому заключенiю вмѣстѣ съ преступницами въ тюрьмѣ... Художникъ, умѣй же уловлять, вѣрно понимать и творчески изображать подобныя величавыя черты въ жизни русской женщины, въ жизни русскаго народа! Но я началъ разсказомъ о московскомъ пересыльномъ замкѣ...

Укажу еще живой примѣръ нравственной энергiи и душевной силы русской женщины; я беру его изъ внутренней жизни того же замка. Рѣчь моя коснется дѣятельности современной живой личности, и мнѣ нисколько не кажется неловкимъ очерчивать эту личность и ея подвиги на пользу заключенницъ, когда я знаю множество печатныхъ curriculum vitae русскихъ дѣятелей, еще живущихъ среди насъ и служащихъ успѣхамъ отечественной литературы, науки, искусства, общественной жизни. Я буду говорить о лицѣ, которое, само не считаясь съ достоинствомъ своей дѣятельности, просто, по живому внутреннему влеченiю, дѣлало и дѣлаетъ доброе дѣло нравственнаго укрѣпленiя и выздоровленiя больныхъ человѣческихъ душъ, дѣлало не изъ корысти и безвѣстно почти для всѣхъ московскихъ жителей. Назовемъ эту личность просто буквою М.

М. родомъ крестьянка одной изъ внутреннихъ русскихъ губернiй. Еще будучи ребенкомъ она лишилась отца и матери и была принята на воспитанiе крестьянскимъ семействомъ ея родной деревни. Въ 30–хъ годахъ холера вырвала много крестьянъ изъ этой деревни, а на уцѣлѣвшихъ нагнала панику. Боялись хоронить умиравшихъ, чтобы не заразиться. Вдругъ умираютъ вторые «названные" отецъ и мать М., ставшей дѣвочкою. Послѣдняя, второй разъ оставшись сиротою, дня два находилась въ избѣ вмѣстѣ съ мертвыми, ничего не ѣла, и своимъ печальнымъ плачемъ и зовомъ изъ окна наконецъ убѣдила односельцевъ похоронить ея благодѣтелей. Затѣмъ дѣвочку снова прiютили добрые люди. Такимъ образомъ нужда, горе и страшныя впечатлѣнiя отъ внезапной смерти ближнихъ оставили неизгладимый слѣдъ въ молодой душѣ, только начинавшей созна тельно озираться въ жизни. Дѣвочка становится дѣвушкой, умной, работящей, доброю и съ виду веселонравной. Сватается къ ней одинъ горемыка — крестьянинъ вдовецъ, имѣвшiй зипунъ да какую–то убогую избу, что называется — на курьихъ ножкахъ. Дѣвушка нравилась богатымъ парнямъ, могла, какъ хорошая, умная хозяйка, составить себѣ выгодную крестьянскую партiю. Она отказываетъ вдовцу, и затѣмъ съ ней дѣлается душевный переворотъ (въ родѣ превосходно описаннаго въ повѣсти Кохановской «Послѣ обѣда въ гостяхъ"): она вдругъ полюбила горемычнаго бѣдняка — и вотъ они зажили вдвоемъ. Съ новой женою крестьянинъ и самъ нравственно обновился, обновился и его домашнiй бытъ. Вездѣ шла мужику удача; лѣтъ черезъ шесть онъ такъ разбогатѣлъ отъ честной торговли и работы, что выписался въ купцы и переѣхалъ на житье въ одинъ городъ своей губернiи. А крестьянскiй дворъ свой, заново перестроенный, со всѣмъ обзаведенiемъ подарилъ бѣдной вдовѣ съ семействомъ. Семья эта до сихъ поръ живетъ тамъ, благословляя память крестьянина благотворителя. Торговыя дѣла нашего купца пошли очень успешно, самъ онъ жилъ въ полномъ согласiи и любви съ своею женой не одинъ годъ, и вдругъ захворалъ страшною русской болѣзнью — запилъ. Такъ вотъ на роду написано русскому человѣку ни съ того ни съ сего попасть въ рабство къ «хмѣлю зеленому"! Только благодаря энергiи М., торговыя дѣла не мужа не разстроились окончательно, но и трудно же ей пришлось ладить съ вѣчно упившимся и буйнымъ мужемъ. Сколько разъ онъ билъ ее, грозилъ ей ножемъ, а чего стоило ждать его домой, когда пропадалъ онъ по три дня безъ вѣсти изъ дому. Ужь одинъ добрый человѣкъ надоумилъ ее не перечить ему попреками; и вотъ не такъ жестокъ онъ съ ней, когда она всѣми силами старалась быть съ нимъ ласковою. Образумился разъ онъ, согласился было отказаться отъ мiра, но послѣ недолгаго путешествiя съ нею въ Троицкую Лавру — опять запилъ. Однако, видно предчувствуя свою смерть, разомъ остепенился; простилъ своимъ кредиторамъ нѣсколько тысячъ долговъ, и ушелъ въ монастырь загородный на покаянiе; жена его ушла въ одинъ городской монастырь; такъ согласились они взаимно вдругъ отказаться отъ Мipa. Чрезъ немного времени М. хоронила своего мужа, который всю силу души, въ остальное время жизни, тратилъ на глубокое покаянiе. М. воротилась въ свой монастырь, и оттуда выступила скоро опять въ мiръ, но нa своего рода миссiонерскую дѣятельность. Теперь монахиня, она аккуратно черезъ день является въ московскiй пересыльный замокъ, этотъ мiръ «несчастныхъ" — по опредѣленiю нашего народа и проводить тамъ цѣлый день, отъ утра до ночи. И это дѣлаетъ она вотъ уже шестой годъ. Мы вполнѣ узнали сами, съ какимъ довѣрiемъ, съ какимъ непритворнымъ сочувствiемъ относятся къ ней заключенницы. «Она только насъ и утѣшитъ" — повторяютъ онѣ, указывая на М.

Трудно было тюремной миссiонершѣ на первыхъ порахъ обращенiя къ заключенницамъ. Явилась она въ первый разъ туда и всѣ отъ нея отворачиваются. «Ты за что здѣсь?" спроситъ она одну. «Ой, мужа зарѣзала" — отвѣтитъ та и отвернется. Отъ другой въ родѣ такого же. Третья и четвертая ничего не отвѣтятъ. «Дѣти, знаете–ли чтò это?" — спроситъ она кого изъ дѣтей, показывая крестъ или икону. «Боженька" — скажутъ они, а молиться не учены. День, другой проходитъ, а на М. въ тюрьмѣ не хотятъ обращать вниманiя, либо говорятъ съ ней недовѣрчиво. Наконецъ она обратилась къ дѣтямъ и сперва, какъ тотъ древнерусскiй миссiонеръ Леонтiй въ Ростовѣ, «сладостно кормяше" дѣтей лакомствами и приручила ихъ къ себѣ; они выучились съ нею пѣть и говорить нѣкоторыя молитвы, полюбили ее и влеклись къ ней уже не ради лакомствъ; за дѣтьми послѣдовали матери. А разъ разсказывала она кружку заключенныхъ, собравшихся вокругъ нея, про любовь къ людямъ и страданiя Спасителя, какъ вдругъ самыя загрубѣлыя изъ преступницъ, зарыдаютъ да бросятся цаловать руки у М. Послѣ этой сцены М. вдругъ стала какъ «своя — родная", въ тюрьмѣ. Съ тѣхъ поръ появились иконы на стѣнахъ тюрьмы. Съ тѣхъ поръ, — а тому проходитъ шестой годъ, — всѣ вновь поступающiя заключенницы прежде всего передаютъ М. свои страдальческiя, иногда страшныя исповѣди, дѣлятся съ нею мыслями, чувствами, просвѣщаются отъ нея; уходящiя уносятъ въ душѣ много добраго, взятаго изъ бесѣдъ съ М.; иногда, по случаю, изъ того «скорбнаго далека" посылаютъ ей привѣтъ, говоря, что ввѣкъ ея не забудутъ. Каждой она умѣла разбудить душу, каждую утѣшила и наставила, въ каждой поселила крепкую одушевляющую вѣру въ милость и любовь Божью. И подумайте, читатель, сколько нужно душевныхъ силъ, чтобы, такъ сказать, принимать ceбѣ на душу эти тяжелыя, страдальческiя и страшныя исповѣди нѣсколькихъ тысячъ женщинъ, чтобы съ самозабвенiемъ войти во внутреннее настроенiе каждой, да оставить и найти въ своей душѣ силы для вразумленiя, утѣшенiя и постояннаго нравствѣннаго одушевленiя всѣхъ прибѣгающихъ къ духовной помощи, чтобы наконецъ ударить глубокимъ словомъ въ ту душу, которая, какъ «заржавленный кремень", долго не даетъ искры! Поймите это чарующее влiянiе могучей силы добраго и искренняго сердца русской женщины изъ простаго народа, не одеревеневшей и не одрябнувшей подъ ударами собственной, въ невзгодахъ прожитой жизни! М. сама весьма немного–грамотна. Но такова сила ея задушевнаго, словеснаго убѣжденiя, что она въ тюрьмѣ обратила въ христiанскую православную вѣру многихъ евреекъ и татарокъ, которыя совершенно добровольно и крестились. Сама она женщина совершенно простая, безъ всякихъ претензiй, но въ каждой чертѣ. своего лица добрая, говорящая простымъ, мѣткимъ и бойкимъ народнымъ языкомъ, нерѣдко перемѣшивая свою рѣчь добродушнымъ смѣхомъ. Пожелаемъ ей всевозможнаго успѣха въ продолженiи ея миссiонерскаго подвига, съ беззавѣтной любовью совершаемаго ею!

Но эта личность дѣйствуетъ въ столицѣ, а кто ее зналъ въ послѣдней? Впрочемъ, мало–ли pycскiе люди, изъ общества особливо, не знаютъ о томъ добрѣ, которое совершается тихо, самоотверженно въ разныхъ краяхъ нашей обширной земли, о тѣхъ людяхъ, которые, дѣлая это добро, сами не хотятъ знать его, считая свои подобныя дѣйствiя либо за простой человѣческiй долгъ, либо за ничто... И въ подобномъ взглядѣ ихъ на свое дѣло тоже проявляется величавая и глубоко–сердечная чepтa русскаго народнаго характера.

Между тѣмъ, мы видѣли съ вами, читатель, въ какой обстановкѣ дѣйствуетъ М. Стыдъ Москвѣ, что она довольствуетъ преступницъ такимъ чуть не скотскимъ помѣщенiемъ! А если бы вы вошли въ другое женское отдѣленiе въ московскомъ острогѣ (на Бутырской улицѣ), въ отдѣленiе, гдѣ должны высиживать, вмѣсто наказанiя, женщины, обвиненныя въ уголовныхъ проступкахъ мировыми судьями, вы десяти минутъ не пробыли бы тамъ, въ этомъ воздухѣ, отравленномъ сыростью и зловонiемъ, выступающемъ иной разъ въ видѣ какого–то тумана, среди этой тѣсноты, гдѣ чуть не десятокъ человѣкъ приходится на одну сажень пространства, гдѣ часто самыя распутныя вмѣстѣ съ дѣйствительно лишь несчастными, откуда, какъ это мнѣ хорошо извѣстно, послѣднiя нерѣдко выходятъ рѣшительно испорченными нравственно! Я видѣлъ всѣ эти «мертвые дома" московскiе своими глазами и только нравственный ужасъ возбуждаетъ непосредственное ознакомленiе съ громаднымъ большинствомъ ихъ характеристическихъ отличiй. Быть можетъ вcкорѣ я представлю вамъ, читатель, письменныя наблюденiя одной женщины, которая, по несчастiю, должна была высидѣть въ московскомъ острогѣ около 7 лѣтъ. Теперь же могу только восклицать, чтобы коммисiя о переустройствѣ тюремъ работала скорѣе, скорѣе и скорѣе, чтобы вотъ на тотъ же годъ, въ половинѣ этого же началось такое переустройство. Казна до сихъ поръ почти ничего не сдѣлала для него въ нашей первопрестольной столицѣ. Почему бы ей хотя 57,000 рублей городскихъ, отбираемыхъ на поcoбie Большому театру, имѣющему средства, при лучшихъ порядкахъ управленiя, превосходно содержать себя самого безъ посторонней помощи, не обратить эти деньги на пocoбie къ немедленному улучшенiю тюремъ московскихъ? Всѣ улучшенiя по этой части сдѣланы, и ихъ пока немного, либо частными, либо общественными средствами. О такихъ добрыхъ частныхъ и общественныхъ дѣлахъ я вкратцѣ передамъ читателю въ своихъ будущихъ замѣткахъ.

А гдѣ–же московскiя летучiя новости? дума, университетъ и т. д. и т. д.?... Въ слѣдующихъ своихъ замѣткахъ я познакомлю васъ, читатель, съ болѣе замѣчательными явленiями послѣдней текущей жизни Москвы. Теперь же я позволилъ себѣ ограничиться сообщенiемъ того, о чемъ вообще почему–то у насъ совсѣмъ почти не говорятъ, а если порой кто скажетъ, то слышавшiе скоро забудутъ. А хорошо–ли подобное противу–христiанское забвенiе?...

Москвичъ.

______

ИЗЪ АРХАНГЕЛЬСКА.

Нѣсколько словъ о спектакляхъ въ Холмогорскомъ уѣздѣ.

Есть пословица, гласящая, что «отъ искры Москва загорѣлась"; тоже самое можно сказать и о крестьянскихъ театрахъ въ селѣ Ломоносовкѣ, Холмогорскаго уѣзда.

Въ 1871 году о святкахъ, дѣти холмогорскихъ чиновниковъ задумали устроить спектакль, но такъ какъ въ городѣ для этого не было удобнаго помѣщенiя, то и пришлось его устроить въ селѣ Ломоносовѣ, находящемся въ 5 верстахъ отъ гор. Холмогоръ,такъ какъ классныя комнаты тамошняго училища, отличаю щiяся своею обширностью, были въ то время свободны.

Слухъ объ устроиваемомъ спектаклѣ быстро распространился между окрестными крестьянами; много было между ними толковъ насчетъ ожидаемаго спектакля; большинство ожидало чего–то необыкновеннаго, многiе отнеслись къ ожидаемому спектаклю даже враждебно.

Спектакль былъ назначенъ 1–го января 1872 г. и для него была выбрана пьeca «Рукобитье", напечатанная въ 1–й книжкѣ журнала «Мiрской Вѣстникъ'' за 1873 г. Народу собралось такъ много, что мноrie стояли на улицѣ.

Пьеса была выбрана довольно удачно, такъ что съ перваго же раза крестьяне увидали, что въ театральныхъ представленiяхъ никакого «оммороку не напускаютъ", что въ нихъ нѣту дьявольскаго навожденiя, какъ это они думали до спектакля. Они увидѣли, что въ театрѣ можно провести время съ бòльшимъ удовольствiемъ и пользою, нежели въ кабакѣ или гдѣ–нибудь въ гостяхъ, и слѣдствiемъ этого было то, что многiе пожелали сами играть и обратились съ просьбою объ этомъ къ тамошнему мировому посреднику, такъ какъ на первыхъ спектакляхъ онъ былъ распорядителемъ. Рѣшено было представить крестьянами на первый разъ ту же самую пьесу «Рукобитье", игранную 1–го января. При раздачѣ ролей явилось нѣкотораго рода затрудненiе, такъ какъ некому было исполнять женскiя роли; большинство женщинъ, которымъ предлагали исполненiе ролей, не желало участвовать въ спектаклѣ; изъ тѣхъ же, которыя были согласны, многiя были или малограмотны, или вовсе неграмотны. Къ тому же присоединилось еще то, что въ пьесѣ «Рукобитье" дѣвушка выходила замужъ за одного крестьянина и публично должна была признаваться въ любви къ нему. Это послѣднее крестьяне и крестьянки считали позоромъ, чтò и было одной изъ причинъ, по которымъ женщины отказывались отъ участiя въ спектаклѣ.

Но кое–какъ затрудненiе было устранено и въ январѣ же мѣсяцѣ состоялся въ Ломоносовкѣ первый крестьянскiй спектакль, а вслѣдъ затѣмъ, въ февралѣ состоялся новый, на которомъ была дана пьеса «Добровольное признанiе", или «Бѣда отъ пьянства", напечатанная во 2–й книжкѣ «Мipcкaro Вѣстника" 1873 г. Затѣмъ за недостаткомъ пригодныхъ театральныхъ пьесъ, спектакли должны были на время прiостановиться, къ тому же вскорѣ подошелъ великiй постъ, затѣмъ посѣвъ хлѣба и, наконецъ, уборка ихъ, но эти причины и остановили на время театральныя представленiя. Но какъ только крестьяне освободились отъ работъ, они опять пожелали устроить спектакль и такимъ образомъ 4–го января 1873 года состоялся 3–й крестьянскiй спектакль, затѣмъ 28 числа того же мѣсяца 4–й и, наконецъ, 5 февраля 6–й. На этихъ трехъ спектакляхъ исполнено крестьянами пять пьесъ, изъ которыхъ поставленная на послѣднемъ спектаклѣ — «Дѣдушка–домовой", А. Погоскаго, исполнена была крестьянами такъ хорошо, что лучшаго никогда нельзя было бы ожидать. Между играющими выдаются по своей игрѣ четверо: Г. Шубный, В. Тырашевъ, В. Соснинъ и И. Хандовъ.

Кулисы и другiя театральныя принадлежности устраиваются на деньги, собираемые за представленiя; несмотря на то, что впослѣдствiи (послѣ первыхъ двухъ спектаклей) уже стали съ крестьянъ брать за мѣста деньги, народу на спектакль собирается очень много, такъ что иные крестьяне рады бываютъ заплатить 50 коп. и больше за мѣсто, стоющее 10 коп., лишь бы ихъ пустили, но за тѣснотой помѣщенiя въ театральной комнатѣ не можетъ помѣститься болѣе 150 человѣкъ.

Въ настоящее время крестьяне уже учатъ роли къ новому спектаклю, который предполагается быть о святой недѣлѣ; на немъ представлены будутъ двѣ пьесы: «На случай несостоятельности" (Лейкина) и «Ямщики".

Затѣмъ намъ остается только пожелать чтобъ другie послѣдовали примѣру крестьянъ Холмогорскаго уѣзда и устроили у себя тоже, что и крестьяне–ломоносовцы. Жалко только, что наша литература бѣдна драматическими сочиненiями, годными къ постановкѣ на крестьянскихъ спектакляхъ, такъ какъ пьесы, исполняемыя на нихъ, должны отличаться своею почтительностiю и нравственностiю, иначе и выйдетъ то, что вышло послѣ одного изъ крестьянскихъ спектаклей въ Ломоносовкѣ: играна была пьеса, которая кончалась женитьбою, — чтò кажется тутъ предосудительнаго!? Между тѣмъ крестьяне отзывались объ этой пьесѣ съ дурной стороны; «слышь ты, говорили они, «въ кiатрѣ то дѣвку замужъ выдали, да вмѣстѣ съ мужемъ и спать положили"...

Въ заключенiе мы не можемъ не сказать, что въ Ломоносовской волости, гдѣ и находится село Ломоносовка, скоро можетъ быть откроются чайныя лавочки, могущiе собою заменить для крестьянъ кабакъ и уменьшить пьянство.

_______

3АМѢTКА.

Недавно говорили мы о неудобствахъ и о безнравственности обѣдовъ, даваемыхъ въ честь губернатора. Вообще рѣдкiй изъ обѣдовъ, даваемыхъ въ честь првительственнаго или начальственнаго лица обходится безъ фальши, которая и составляетъ въ празднествахъ этого рода начало безнравственное. Обыкновенно начинается съ того, что кто–нибудь изъ лицъ заискивающихъ у начальника заводитъ рѣчь о празднествѣ въ честь его и открываетъ подписку. Дѣло нарочно ставится такъ, что всякiй уклоняющiйся отъ подписки тѣмъ самымъ проявляетъ свою оппозицiю начальству. И такъ, поневолѣ, всѣ зависящiе отъ начальства должны, хоть изъ послѣднихъ грошей, хоть изъ чужихъ денегъ, принять участiе въ подпискѣ. Нетрудно каждому разсудить, какое въ этой вынужденной подпискѣ выказывается извращенiе отношенiй подчиненныхъ къ власти. Затѣмъ — другое зло. По поводу подписки понѣволѣ высказываютъ свое нерасположенiе къ личности начальника всѣ тѣ, которые, не состоя въ прямой отъ него зависимости, имъ недовольны. Уклоняясь отъ подписки, они тѣмъ самымъ образуютъ изъ себя партiю оппозицiи, и тѣмъ хуже дѣло, что оппозицiя высказывается, и раздражаясь, раздражаетъ другую сторону по поводу мелочнаго въ сущности обстоятельства — обѣда! Закипаетъ буря въ стаканѣ воды — чтобы не сказать въ лужѣ воды. Появляются протесты всякаго рода. На каждую изъ хвалебныхъ рѣчей, произносимыхъ на обѣдѣ, является насмѣшливое или раздутое до паѳоса опроверженiе. Разгарается вражда на мелкомъ полѣ; сочиняются исторiи и, переходя изъ устъ въ уста, доходятъ до чудовищныхъ размѣровъ. Невозможно передать отвращенiя, которое возбуждаютъ въ стороннемъ безпристрастномъ зрителѣ эти волненiя, поглощающiя на значительное время всякую дѣятельность, умственную и нравственную — той среды, въ которой онѣ происходятъ. И какъ все это было бы смѣшно — когда бы не было такъ грустно! — Но стоитъ еще самой администрацiи подумать о томъ, до какой степени умаляется ея значенiе, падаетъ ея авторитетъ по поводу всѣхъ подобныхъ овацiй. Тѣмъ и сильна власть, что пребываетъ на вершинѣ, на среднемъ мѣстѣ, въ безпристрастномъ и спокойномъ положенiи власти, непричастной мелкимъ личнымъ интересамъ, партiямъ и итригамъ. Чтò съ нею будетъ, если она покинетъ свои вершины, сойдетъ внизъ на рынокъ и станетъ завѣдомо предметомъ рыночной борьбы партiй, рыночныхъ криковъ, торговъ и pугательствъ! Нѣтъ: въ интересахъ самой власти прежде всего нельзя не пожелать, чтобы положенъ былъ конецъ безусловный всяческимъ обѣдамъ, даваемымъ мѣстными чиновниками и жителями въ честь губернатора.

На такiя мысли вновь наводить насъ сообщенiе, полученное нами изъ Рязани, по поводу обѣда даннаго тамошнему губернатору.

Нашъ корреспондентъ спѣшитъ очистить рязанское общество отъ нареканiя въ единодушномъ, будто–бы, восторженномъ и хвалебномъ обѣденномъ настроенiи. Нѣтъ — говоритъ онъ — въ лучшей части этого общества проявилось благородное стремленiе протестовать противъ обѣда. Въ тотъ самый день, когда давался обѣдъ — однимъ изъ членовъ клуба внесена была въ контору его, чрезъ дежурнаго старшину, подписка въ пользу семьи несчастнаго пастуха Пронскаго уѣзда, села Тарасова, Михаила Дмитрiева, погибшаго жертвой пронской охоты. Молва объ этой подпискѣ разнеслась по Рязани и встрѣтила въ составѣ рязанскаго общества многихъ сочувствующихъ. Число подписчиковъ возрастаетъ до сихъ поръ, не смотря на встрѣченныя въ началѣ препятствiя, и всѣ понимаютъ эту подписку не въ смыслѣ простой благотворительности, но какъ выраженiе протеста противъ администрацiи.

Спрашиваемъ по совѣсти: чтò тутъ хорошаго? что тутъ серьознаго? Затѣянная подписка, въ виду мѣстной администрацiи, развѣ не представляется страшнымъ, ненормальнымъ явленiемъ, неестественымъ выраженiемъ чувства ложно направленнаго? Никому еще неизвѣстно въ точности въ чемъ состоитъ подлинно пронская исторiя, и можетъ быть умершiй совсѣмъ не пастухъ, и можетъ быть пастухъ совсѣмъ не умеръ, — а уже составляется и ростетъ какая–то легенда о пастухѣ. До пастуха собственно мало кому есть дѣла, но все дѣло въ протестѣ по поводу пастуха или — чего бы то ни было. Подписка направлена противъ администрацiи. Но какъ могла возникнуть подобная подписка? Она могла возникнуть только потому, что сама администрацiя вышла изъ спокойнаго положенiя подобающаго власти, допустивъ себя стать предметомъ неподобающей аттестацiи со стороны мѣстнаго населенiя, въ видѣ обѣда,___ даваемаго въ честь власти, одною частью общества на зло другой части его.

Развѣ все это серьозныя явленiя серьозной жизни? Развѣ все это не одинъ изъ печальныхъ губернскихъ рапсодовъ, составляющихъ нашу ватрахомiомахiю?

______

СЪ СЕРБСКАГО.

I. На коня.

Въ мысляхъ — воля, въ сердце — пламя,

Ты, боецъ страны родной,

Подымай высоко знамя,

На коня и смѣло въ бой!

Брось мудреныя загадки,

Мечь рѣшитъ туманный споръ,

Ополчайся безъ оглядки

На коня — и на просторъ!

Посмотри: вездѣ тревога,

Пушекъ громъ и звукъ роговъ...

Будь же ты грозой у Бога,

На коня — и бей враговъ.

Сѣверъ хмурится сурово,

А на югѣ блескъ мечей,

Сбрось желѣзныя оковы,

На коня — и въ путь скорѣй!

Всюду гнѣвныя проклятья —

Чехъ проснулся и встаетъ,

Гдѣ славяне — тамъ и братья...

На коня — впередъ, впередъ

Въ мысляхъ — воля, въ сердцѣ — пламя,

Ты — боецъ страны родной,

Подымай высоко знамя,

На коня — и cмѣло въ бой!

_____

II. Славянскiй праздникъ.

Насъ сдружили злыя муки,

Цѣпь неволи роковой,

Подадимъ другъ другу руки,

Дѣти матери одной.

Насъ разсѣялъ мракъ тяжелый,

Насъ врасплохъ застала ночь,

Просыпайтесь! день веселый

Гонитъ тьму и холодъ прочь.

Блещутъ горы, птицы рѣютъ,

Отошла ночная мгла...

Всюду нивы зеленѣютъ...

Чу... гудятъ колокола.

Громко празднуютъ народы

Отъ льдяныхъ до теплыхъ странъ

Свѣтлый день родной свободы —

Вoскресенiе славянъ!

_____

III. Пѣсня.

Ты въ гробу лежала, крошка–незабудка,

Тихо улыбались милыя уста...

Не такое ложе, о моя малютка,

Посулила сердцу робкая мечта!..

Собрала на свадьбу мать твоя не мало;

Да её, шалунья, обманула ты...

Бѣленькое платье только то и взяла,

И съ полей зеленыхъ скромные цвѣты;

Подъ твою головку бѣдную — землицы,

Горячо рыдая, положилъ отецъ.

Такъ мнѣ и казалось: вдругъ изъ подъ рѣсницы

Засмѣются глазки, вспыхнувъ наконецъ.

Вся съ своимъ приданымъ, дорогая крошка,

Въ деревянный гробикъ умѣстилась ты...

Птичка прилетѣла и поетъ въ окошко...

И благоухаютъ надъ тобой цвѣты...

В. Н. Д.

_______

ЕЩЕ НѢСКОЛЬКО СЛОВЪ ОБВИНИТЕЛЯМЪ ЗЕМСТВА.

Серпуховская земская управа, будучи проникнута правиломъ, что праздность мать пороковъ, открыла училище при помѣщенiи для арестуемыхъ по приговорамъ мировыхъ судей съ тою цѣлiю, чтобы присужденные къ аресту не проводили время праздно и чтобы заключенные на продолжительные сроки могли обучиться хотя читать и писать и слушать съ краткосрочными евангельскiя поученiя, почему и былъ приглашенъ въ наставники священникъ города Серпухова. Это постановленiе было приведено въ исполненiе въ 1870 году и съ тѣхъ поръ дѣйствительно число арестуемыхъ уменьшалось годъ отъ году, а рецидивистовъ было очень ограниченное число, чтó видно нетолько изъ дѣлъ мировыхъ судей, но и изъ отчетной вѣдомости по арестантскому дому. Но вдругъ, какъ снѣгъ на голову, получена была въ прошломъ году бумага изъ губернскаго училищнаго совѣта, съ предписанiемъ уѣздному училищному совѣту исключить изъ своего вѣдѣнiя училище въ арестантскомъ домѣ, такъ какъ оное должно всецѣло и непосредственно находиться въ завѣдыванiи администрацiи и лицъ служащихъ по министерству внутреннихъ дѣлъ. Распоряженiе это послѣдовало по иницiативѣ бывшаго московскаго губернатора, который требовалъ, чтобы училище это находилось въ его завѣдыванiи. Хотя земская управа и тогда желала прекратить отпускъ денегъ на это училище, будучи убѣждена, что трата окажется непроизводительною и не принесетъ никакой пользы, выходя изъ подъ непосредственнаго контроля земской управы и училищнаго совѣта; но отложила эту мѣру, дабы въ дѣйствительности убѣдиться въ своемъ предположенiи. Она и убѣдилась. Съ прошлаго года число арестуемыхъ увеличилось и рецидивистовъ появляется несравненно болѣе; ученiе безъ наблюденiя пошло хуже и наставники стали часто вовсе не посѣщать училища, благо жалованье платится аккуратно. Вотъ причина почему въ нынѣшнемъ году и закрыто училище. Спрашивается, кто виноватъ? Неужели земство, нежелающее, чтобы его деньги тратились на вѣтеръ и непроизводительно, а желающее напротивъ неустанно слѣдить за тѣмъ дѣломъ, на которое производитъ расходы и о послѣдствяхъ котораго даетъ всесторонiй и аккуратный отчетъ. Взявши училище подъ свое вѣдѣнiе, можно было, кажется, г. начальнику губернiи поручить смотрѣть за нимъ хотя бы исправнику или его помощнику, пребывающимъ, къ сожалѣнiю, конечно, безотлучно въ городѣ.

Кстати слѣдуетъ сказать, что уже больше года наше земство ходатайствуетъ объ утвержденiи представленнаго имъ устава исправительнаго заведенiя для малолѣтнихъ, присужденныхъ къ тюремному заключенiю. Сколько несчастныхъ дѣтей погибаетъ въ нашихъ благоустроенныхъ тюрьмахъ. Объ этомъ ходатайствѣ нѣтъ никакого извѣстiя. А гдѣ наше ходатайство о томъ, чтобы несчастныхъ дѣтей ранѣе 14 лѣтъ не принимали на фабрики? Все это остается пока гласомъ вопiющаго въ пустынѣ.

Одинъ изъ гласныхъ.

_______

ИЗЪ САМАРСКОЙ ГУБЕРНIИ.

НАШИ ОБЩЕСТВЕННЫЯ БѢДСТВIЯ И СРЕДСТВА ОТЪ НИХЪ ИЗБАВИТЬСЯ.

Всѣмъ извѣстно, что пожары у насъ въ Pocciи coставляютъ чуть–ли не самое тягостное народное бѣдствiе; и дѣйствительно, не бѣдственно ли положенiе поселянина, у котораго сгорѣлъ домъ и дворъ, т. е. что онъ лишился почти всего имущества, прiобрѣтеннаго въ продолженiе многихъ лѣтъ тяжелымъ трудомъ. Сравнивая статистическiя данныя о пожарахъ, находимъ что въ прошломъ 1872 году самое большее число пожаровъ выпало на долю нашей Самарской губернiи.

Проѣзжая прошлое лѣто по Самарской губернiи, я былъ свидѣтелемъ опустошенiя нашихъ селъ и деревень пожарами и раздирающихъ ,'e4ушу воплей многихъ семействъ, оставшихся безъ крова и пристанища.

— Отчего у васъ случился пожаръ? спрашивалъ я погорѣльцевъ.

— Богъ знаетъ: ночью занялся, подулъ вѣтеръ, а у насъ знамо все солома — занялась вся деревня, сами то едва успѣли выбѣжать.

Вотъ всегдашнiй отвѣтъ погорѣльцевъ.

Неужели же нѣтъ средствъ для предупрежденiя этого ужаснаго бѣдствiя?

Напротивъ, средства предпринимаются какъ земствомъ такъ и полицiей. Но всѣ предпринимаемыя средства клонятся только къ двумъ мѣрамъ: къ тушенiю пожара (пожарные инструменты и бочки съ водой) и къ поданiю помощи погорѣльцамъ (обязательное земское страхованiе) но не предпринимается ни одного средства къ предупрежденiю пожаровъ. По поводу послѣдняго обстоятельства мы скажемъ нѣсколько словъ въ концѣ настоящаго письма, а теперь разсмотримъ насколько предпринимаемыя мѣры земствомъ, т. е. обязательное страхованiе и пожарные бочки съ водой и пожарные инструменты достигаютъ своей цѣли и во что они обходятся сельскому населенiю.

Прежде всего слѣдуетъ сказать, что у насъ, въ Самарской губернiи, въ деревняхъ и селахъ, крестьянское строенiе почти сплошь крыто соломой; исключенiе составляютъ толькою богатыя приволжскiя села, нѣкоторыя селенiя Самарского уѣзда и села лежащiя близь извѣстного Бузулукскаго бора, гдѣ производится продажа казенного сосноваго лѣса. Вотъ эти то соломенные крыши по нашему мнѣнiю, — которое раздѣляютъ и сами крестьяне и конечно раздѣляютъ также и всѣ практическiе люди, — и ecть главная причина частыхъ и опустошительныхъ пожаровъ. По случаю частыхъ пожаровъ сумма страховаго сбора въ прошломъ и настоящемъ году дошла до 2 проц. съ рубля стоимости строенiя. Крестьянину, у котораго во дворѣ одна изба, оцѣненная въ 35 руб., амбаръ въ 12 руб., сарай въ 12 руб., плетневый погребъ, хлѣвъ и заборы въ 11 руб., а всего строенiя на 70 руб. приходится платить страховаго сбора 1 руб. 40 коп. сер. Эта цифра, конечно, не велика, но для бѣднаго крестьянина, и безъ того обремененнаго налогами, очень чувствительна. Нo въ случаѣ пожара платившiй страховой сборъ получить страховыя деньги 70 руб., но обстроится–ли онъ на это? Конечно нѣтъ. Наши поселяне, желая избѣжать платы страховаго сбора, уменьшаютъ стоимость своего имущества, чтобы меньше платить страховаго сбора, и выданныхъ 70 руб. далеко не хватитъ на новую постройку.

— Для чего вы уменьшаете стоимость вашего строенiя? спрашивалъ я неоднократно крестьянъ.

— Да чтобы меньше платить, отвѣчали они: вотъ мы въ пять лѣтъ мало ли переплатили, а отъ пожара то можетъ Богъ вовсе избавитъ.

Вообще cтpаxoванiе не по вкусу многимъ поселянамъ и нѣкоторыя общества, какъ мнѣ положительно извѣстно, просили даже объ отмѣнѣ обязательнаго страхованiя; но конечно получили отказъ. Но страхованiе хотя и не предупреждаетъ пожара, но все–таки необходимо, потому что даетъ хотя небольшую помощь погорѣльцамъ и болѣе похоже на благотворительность, такъ какъ подаетъ помощь погорѣльцамъ на счетъ другихъ и не допускаетъ ихъ вовсе остаться пролетарiями; но оно никогда не можетъ назваться средствомъ къ предупрежденiю пожаровъ.

Чтобы бороться съ общимъ бичемъ селъ и деревень — пожарами, намъ нужны мѣры къ пресѣченiю пожаровъ, нужно отнять у огня ту силу, съ которой онъ распространяется; слѣдоватедьно, удалить тѣ причины вслѣдствiе которыхъ пожары принимаютъ такiе громадные размеры.

До сихъ поръ у насъ лучшимъ средствомъ къ пресѣченiю пожаровъ считается содержанiе въ деревняхъ бочекъ съ водою — по одной бочкѣ на 10 дворовъ съ однимъ работникомъ и лошадью на каждую бочку; кромѣ того содержанiе пожарныхъ багровъ, ухватовъ, пошельевъ, топоровъ и веревокъ. Многiя лица, даже нѣкоторыя газеты настаиваютъ на необходимости содержанiя въ деревняхъ пожарныхъ трубъ. Не спорю, для большихъ селъ, какъ Балаково, Покровская слобода, Малая и другихъ, гдѣ густое населенiе, гдѣ дома крыты тесомъ, даже желѣзомъ, гдѣ села скорѣе походятъ на городъ чѣмъ на селенiе, гдѣ большому и богатому населенiю есть возможность содержать пожарную команду, — правильно организованная пожарная команда и пожарные трубы необходимы; но нечего и говорить, что содержанiе пожарныхъ трубъ и пожарной команды для маленькихъ селъ и деревень немыслимо по дороговизнѣ.

Посмотримъ сколько стоятъ поселянину предпринимаемыя въ настоящее время мѣры къ пресѣченiю пожаровъ и насколько онѣ въ дѣйствительности полезны.

Въ настоящее время, какъ мы уже сказали, для сельскихъ жителей обязательно: содержать въ лѣтнее время по одной бочкѣ съ водой на десять дворовъ, имѣть багры, ухваты и проч.; кромѣ того обязательно для каждаго домохозяина содержать на дворѣ кадку съ водой. Бочка стоитъ 3 руб., телѣга съ колесами 3 руб., багоръ и ухватъ 2 руб. — итого единовременнаго расхода на 10 дворовъ на 8 руб., а на каждый дворъ по 80 коп. Стоять по очереди у бочки съ лошадью придется въ продолженiе лѣта, съ 1 мая по 1 октября, 150 дней на 10 дворовъ, а на каждый дворъ по 15 дней. Принимая стоимость рабочаго дня съ лошадью только по 35 коп. въ сутки (цѣна самая низкая для работника съ лошадью) увидимъ, что каждый домохозяинъ употребляетъ на эту мѣру предосторожности труда на 5 руб. 25 к. ежегодно, не считая единовременной затраты на пожарные инструменты. Всего же съ страховыми крестьянинъ, у котораго домъ оцѣненъ въ 70 руб., расходуетъ на мѣры противъ пожара 6 руб. 65 коп. Согласитесь, что это не мало для одинокаго крестьянина, у котораго домъ стоитъ только 70 руб. Это почти 10 процентовъ.

Положимъ, что въ селенiи 40 дворовъ и по положенiю должны быть 4 бочки съ водой съ 4 рабочими. Загорѣлся домъ крестьянина, запылала сухая соломенная крыша; четыре караульщика съ 4–мя бочками (мы предполагаемъ, что бочки и караулки содержатся исправно) бросаются тушить пожаръ, заливаютъ черпаками загорѣвшуюся крышу. Отъ вѣтра и отъ удара по воспаленной соломѣ воды летятъ огненные клубы, или, по деревенскому выраженiю, галки. Покуда четверо рабочихъ стараются залить крышу избы, отъ летящихъ галокъ начинаетъ горѣть сухая солома на сараѣ. На каждое строенiе приходится только по 2 рабочихъ; но вода въ бочкахъ вышла вся: ѣдутъ за водой; но тутъ огонь перекинулся на крышу сосѣдняго дома и 4 рабочихъ съ 4 бочками остаются совершенно безсильны. Все это совершенно вѣрно. Мнѣ нѣсколько разъ случалось видѣть деревенскiе пожары и ни разу не видалъ и даже не слыхалъ примѣра, чтобы пожаръ былъ прекращенъ только усилiями караульщиковъ: иногда все населенiе деревни, когда народъ дома, а не въ полѣ, борется съ огнемъ, но всѣ усилiя напрасны и всегда сгораетъ весь порядокъ дворовъ по направленiю вѣтра, до самаго конца деревни, или до широкаго переулка.

Да и сами крестьяне считаютъ эту мѣру совершенно безсильной, и смотрятъ на нее какъ на приказанiе начальства, почему караулы и бочки содержатся исправно только въ тѣхъ селахъ и деревняхъ, гдѣ часто проѣзжаютъ полицейскiе чиновники. Въ другихъ же, далекихъ отъ большихъ проѣзжихъ дорогъ деревняхъ, эта мѣра остается мертвою буквой.

Мы уже сказали и еще повторимъ, что для предупрежденiя пожаровъ нужны мѣры радикальныя, чтобы вырвать это зло съ корнемъ, а не замазывать его какъ нибудь.

Изъ всего вышеписаннаго видно, что всѣ доселѣ предпринимаемыя мѣры противъ пожара, какъ то: обязательное страхованiе и полицейскiя мѣры: бочки съ водой и проч. совершенно безсильны противъ пожарной эпидемiи, даже правильно организованная пожарная команда часто ничего не можетъ сдѣлать во время вѣтра съ пожаромъ соломенныхъ крышъ. Но не пожарную команду намъ нужно для прекращенiя нашихъ деревенскихъ пожаровъ, намъ нужно прежде всего отнять у огня его силу и устроить дома изъ несгораемаго или трудно сгораемаю матерiала.

Мы видѣли, что соломенныя крыши суть главная причина опустошительныхъ пожаровъ въ нашей мѣстности: огонь находитъ себѣ обильную пищу въ сухихъ соломенныхъ крышахъ, слѣдовательно устраненiе соломенныхъ крышъ и замѣна ихъ крышами не такъ легко–воспламеняющимися будетъ лучшимъ средствомъ противъ пожаровъ. Конечно, трудно cгараемыя крыши будутъ тогда только применимы въ сельскомъ быту, когда будутъ доступны всякому по своей дешевизнѣ, и было бы слишкомъ наивно совѣтовать крыть сельскiя крыши желѣзомъ или черепицей.

Въ одномъ изъ народныхъ журналовъ, года два или три тому назадъ, была очень дѣльная статья, въ которой авторъ, разсуждая о пожарахъ, доказывалъ выгодное устройство трудно воспламеняющихся крышъ изъ соломы смазанной глиной. Жаль что журналъ, въ которомъ была помѣщена эта статья, мало распостраненъ.

Мы съ своей стороны также убѣждены, что устройство подобныхъ крышъ есть самое вѣрное и лучшее средство къ прекращенiю пожаровъ.

Я считаю совершенно лишнимъ доказывать, что крыши, крытыя соломой смазанной глиной, красивѣе и прочнѣе соломенныхъ и что онѣ во время пожара противостоятъ огню лучше чѣмъ тесовыя: это знаетъ всякiй; я хочу только показать чтò будетъ стоить устройство подобныхъ крышъ въ нашей мѣстности, и какiя нужно принять мѣры, чтобы прiохотить крестьянъ замѣнить свои допотопныя соломенныя крыши соломенно–глиняными.

Устройство простой соломенной крыши, если считать матерiалъ и работу на деньги (мы принимаемъ въ расчетъ только тотъ матерiалъ и ту работу, которая необходима для самой крыши) будетъ стоить поселянину: для крытья избы съ сѣнями:

соломы 5 возовъ по 20 коп....1 руб. коп.

3 человѣка рабочихъ по 30 коп..» — 90 —

сверхъ соломы тонкихъ жердей,

переметинъ 2 воза по 40 коп....» — 80 —

Итого устройство соломенной

крыши на избѣ и сѣняхъ обойдется

крестьянину........2 руб. 70 коп.

На соломенную крышу амбара, сарая, хлѣва и погреба нужно:

соломы 10 возовъ по 20 коп...2 руб. « коп.

5 человѣкъ рабочихъ по 30 коп..1 — 50 —

для переметинъ сверхъ соломы

жердей 4 воза по 40 коп......1 — 60 —

Итого...5 руб. 10 коп.

А все надворное строенiе будетъ стоить покрыть простой соломенной крышей 7 руб. 80 коп.

Соломенно–глиняная крыша для избы съ сѣнями будетъ стоить:

соломы 5 возовъ по 20 коп....1 руб. « коп.

глины 8 возовъ (считая только

привозъ, матерiалъ же нигдѣ

не покупается) по 12 коп.......» — 96 —

воды 3 бочки (считая привозъ),

по 5 коп...........» — 15 —

6 человѣкъ рабочихъ, по 30 коп..1 — 80 —

Итого стоимость соломенно

глиняной крыши обойдется въ...3 руб. 91 коп.

Дороже простой соломенной на.1 — 21 —

А устройство крышъ на всемъ надворномъ строенiи, принимая ту же норму, около 7 руб., что съ избой будетъ стоить около 11 руб., — на 3 руб. 20 коп. дороже простой соломенной.

Но не надо забывать, что показанное нами увеличенiе стоимости на деньги ничего не будетъ стоить поселянину: солома у него своя, глины почти вездѣ изобилiе, работаетъ онъ самъ и ему только придется за соломенно–глиняной крышей проработать нѣсколько лишнихъ дней; но время — деньги, говорятъ американцы (жаль что мы не говоримъ того же), почему я и привелъ всю стоимость работъ и матерiаловъ въ деньги.

Но намъ скажутъ, что сами крестьяне никогда не начнутъ этого дѣла, а чтобы двинуть это дѣло земству нужны мастера, нужны деньги. Мы съ этимъ совершенно согласны: чтобы земству начать это дѣло нужны деньги; но много ли? На поданiе помощи погорѣльцамъ земство тратитъ миллiоны и миллiоны эти не могутъ прекратить пожара, а на то чтобы по возможности прекратить пожары земству понадобится не болѣе 500 руб. въ годъ, и то не навсегда, а какихъ нибудь roдa на три или четыре.

Сначала земство можетъ нанять для перваго раза хотя не мастеровъ, но все таки людей нѣсколько знакомыхъ съ устройствомъ соломенно–глиняныхъ крышъ. 6 подобныхъ мастеровъ на 4 лѣтнiе мѣсяца возьмутъ не дороже 10 руб. въ месяцъ, чтó обойдется на каждаго по 40 руб., а всѣмъ 240 руб. Затѣмъ распорядиться чтобы простыя соломенныя крыши на всѣхъ общественныхъ домахъ: школахъ, волостныхъ, домахъ священно–церковнослужителей и на общественныхъ магазинахъ, гдѣ они есть, были замѣнены крыши соломенно–глиняными. Работы должны быть производимы подъ руководствомъ нанятыхъ земствомъ мастеровъ, матерiалъ и рабочихъ должно доставлять общество, это необходимо: работая подъ руководствомъ опытнаго работника, нѣсколько поселянъ незамѣтно выучатся устраивать подобныя крыши, и такъ какъ мудрость не велика, то они послѣ могутъ уже устраивать подобныя крыши сами, безъ руководства мастеровъ; главное дѣло начало. Наконецъ у земства отъ 500 руб. останется еще 260 руб. Эти деньги въ видѣ премiи можно раздать тѣмъ изъ поселянъ, которые первые начнутъ это дѣло, и замѣнятъ свои соломенныя крыши соломенно–глиняными.

Наконецъ земское собранiе можетъ сдѣлать постановленiе, чтобы всѣ вновь выстроенныя строенiя были крыты соломенно–глиняными крышами. Затѣмъ уменьшить страховой сборъ съ строенiй крытыхъ подобными крышами; а въ тѣхъ селахъ и деревняхъ, гдѣ всѣ строенiя будутъ крыты соломенно–глиняными крышами, отмѣнить совершенно караулы, такъ дорого стоющiе поселянамъ. Эти два послѣднiя обстоятельства сами по себѣ понудятъ поселянъ къ устройству несгараемыхъ крышъ. Намъ скажутъ, что обязательное крытье всѣхъ вновь строющихся домовъ соломенно–глиняными крышами невыгодно отзовется на хозяйствѣ бѣднаго крестьянина, что на устройство подобной крыши онъ долженъ будетъ употребить нѣсколько лишнихъ рабочихъ дней; но мы уже представили, что на устройство подобныхъ крышъ для всего крестьянскаго двора лишняго труда будетъ только на 3 руб. 20 коп., но за то крестьянинъ будетъ платить меньше страховыхъ. Если съ соломенно–глиняныхъ крышъ будетъ уменьшено страховаго сбора только на половину; то у крестьянина ежегодно останется экономiи 70 коп. Да кромѣ того онъ будетъ избавленъ отъ необходимости содержать караулы съ бочками, стоющiе ему ежегодно 5 руб. 25 коп. Что дороже: употребить единовременно трудъ на 3 руб. 20 коп. или употреблять на ту же мѣру предосторожности ежегодно трудъ на 5 руб. 25 коп. и приплачивать деньгами лишнихъ 70 коп.? Дѣло кажется очевидно.

Но устройство соломенно–глиняныхъ крышъ есть еще не все; необходимо также предохранить отъ огня стѣны домовъ, въ особенности стѣны строенiй плетневыхъ, сплетенныхъ изъ тонкихъ древесныхъ прутьевъ, которые, высохнувъ, представляютъ также легко–воспламеняющiйся матерiалъ.

Крестьяне повсемѣстно обмазываютъ полы своихъ строенiй глиной; замѣна подобной обмазки сплошной мазкой стѣнъ глиной, или пескомъ съ примѣсью муки, разведенной холодной водой, что пристаетъ гораздо лучше чѣмъ глина и не трескается, сохранило бы отъ огня и стѣны строенiя. Подобной же смазкой мы совѣтовали бы покрывать сверху и крыши соломенно–глиняныя, но это не дешево и представляетъ уже нѣкоторый предметъ роскоши.

Если всѣ сельскiя строенiя будутъ крыты соломенно–глиняными крышами, если они сверхъ того будутъ обмазаны глиной, или пескомъ съ примѣсью муки, то смѣло можно сказать, что пожары будутъ рѣдки; опустошительныхъ же пожаровъ не будетъ вовсе.

Дорого стоющiе и при настоящемъ устройствѣ совершенно безполезные пожарные караулы будутъ совершенно излишни, и устроенныя подобнымъ образомъ строенiя будутъ весьма безопасны отъ огня. Конечно можетъ случиться пожаръ внутреннiй; но онъ не приметъ такихъ громадныхъ размѣровъ: сгоритъ въ строенiи внутренность, потолокъ, балки подъ крышей; но тогда тяжелая крыша рухнетъ на горящее строенiе и тяжестiю своей затушитъ пожаръ; пожаръ ограничится тѣмъ, что сгоритъ одно только строенiе. Что же касается до сосѣднихъ строенiй, то они будутъ совершенно безопасны oтъ огня, къ нимъ не пристанутъ огненныя галки, да и галокъ то не будетъ.

Что касается страхованiя домовъ отъ огня, то по нашему мнѣнiю оно должно остаться; но конечно, по причинѣ рѣдкихъ случаевъ пожара, сумма страховаго сбора будетъ очень, очень мала и нисколько не обременительна.

Вотъ, по нашему мнѣнiю, тѣ радикальныя средства противъ пожаровъ, которыя слѣдуетъ принять земству нашей губернiи. Они не дороги, а польза отъ нихъ громадна: они спасутъ не одинъ миллiонъ земскихъ денегъ и не одну тысячу семействъ отъ раззоренiя.

Въ добавокъ скажемъ, что было бы весьма желательно, чтобы въ нашей литературѣ побольше поговорили объ этомъ важномъ дѣлѣ, и мы съ удовольствiемъ выслушали бы замѣтку опытныхъ въ этомъ дѣлѣ лицъ на наше настоящее письмо: быть можетъ мы что нибудь высказали не вполнѣ, на чтó нужно указать и разъяснить.

Н. Казанцевъ.

_______

ЗАМѢТКИ О ТЕКУЩЕЙ ЛИТЕРАТУРѢ.

I.

Скучно нынче въ литературѣ! Такую первую замѣтку мы дѣлаемъ почти невольно, почти со страхомъ. Но чувство скуки овладѣло нами съ такою силою при видѣ груды современныхъ журналовъ и книгъ, это чувство было такъ неотвязно и мучительно, что мы принуждены были серьозно задать себѣ вопросъ: что это значитъ? Не обманываютъ–ли насъ какiя–нибудь личныя пристрастiя и антапатiя? Не кажется ли намъ?

Нѣтъ, не кажется. Одна мысль о томъ, что для журнальнаго отчета слѣдовало бы читать всѣ эти современныя произведенiя, наводитъ тоску, въ основательности которой невозможно сомнѣваться. Во первыхъ, все у насъ длинно и пространно до невозможности, до уродства. Какая–нибудь корреспонденцiя изъ Клина или Кинешмы тянется въ газетѣ на трехъ–четырехъ столбцахъ мелкой печати. Передовая статья напечатана крупнѣе, но занимаетъ десять или двѣнадцать столбцовъ. За то наши газеты безпрестанно даютъ полтора, два листа вмѣсто одного, чего не дѣлаетъ ни одна французская или англiйская газета. Раскройте книжку нашего толстаго журнала и вы встрѣтите большею частiю однѣ середки произведенiй, которыя давно начались и неизвѣстно когда кончатся. Иной романъ появляется въ каждой книжкѣ и все–таки тянется два года и захватываетъ даже часть третьяго. Конечно романы по самой сущности произведенiя объемистыя; но скажите, отчего ихъ такая гибель? Отчего исчезли повѣсти, — родъ, который когда–то такъ любили и такъ справедливо любили? Всякiй, кто чувствуетъ себя сколько–нибудь беллетристомъ, теперь только и мечтаетъ о романѣ, — и притомъ о большомъ романѣ, листовъ въ шестьдесятъ печатныхъ. Даже люди, талантъ которыхъ совершенно ясенъ, которые, напримѣръ, имютъ спецiально способность писать очерки или сцены (таковы В. Слѣпцовъ, Л. Левитовъ, Н. Успенскiй, Гл. Успенскiй, Рѣшетниковъ и пр.), даже они пытались, пытаются и навѣрное будутъ пытаться писать романы. Изъ этихъ усилiй разумѣется выходитъ мало хорошаго.

Ученыя и критическiя статьи нашихъ журналовъ имѣютъ длинноту совершенно соотвѣтствующую нашей беллетристикѣ. Отдѣльныхъ статей у насъ не пишутъ, а пишется непремѣнно рядъ статей, и подъ заглавною строчкою вы повсюду съ тоскою увидите: статья первая, статьья четвертая и т. д. Для сравненiя загляните въ «Revue des Deux Mondes", или въ любой англiйскiй журналъ: тамъ статья переходящая изъ одного нумера въ другой составляетъ исключенiе; у насъ она общее правило.

Этому странному внѣшнему виду нашей литературы вполнѣ соотвѣтствуютъ ея внутреннiя качества, какъ оно и должно быть по общему закону природы. Подобнаго многословiя еще не представлялъ мiръ. По неряшливости, по болтливости и распущенности ни одна литература ни въ какую эпоху не сравнится съ нашею, — точно такъ, какъ нигдѣ и никогда еще не было примѣра такого преобладанiя перiодической печати надъ не–перiодической, какое существуетъ у насъ Каждый какъ будто хлопочетъ о томъ, чтобы написать побольше, и потому тянетъ, размазываетъ, жуетъ, приплетаетъ все, что только можно приплести. Романы наполнены совершенно ненужными подробностями и часто вовсе не представляютъ ничего цѣлаго; статьи имѣютъ фельетонный тонъ и такое же безсвязное содержанiе; даже нѣкоторыя свѣтила нашей учености заразились этимъ порядкомъ дѣлъ и, сами того не подозрѣвая, пишутъ лишь то, чтó называется журнальными статьями — слово почти бранное.

Разумѣется, такой порядокъ не могъ бы существовать, если бы не поддерживался нѣкоторою дѣйствительною надобностью. Публика требуетъ чтенiя, и именно чтенiя перiодическаго; она вѣчно жаждетъ чего–нибудь новаго, только–что написаннаго. Отсюда у пишущихъ является надобность какъ–нибудь наполнять газеты и журналы, производить новое въ такомъ количествѣ, которое имъ вовсе не по силамъ, тянуть и переливать изъ пустаго въ порожнее. Кто давно уже видитъ эту механику, тотъ право берется за журналъ безъ особенной охоты.

Но что касается современной литературы, то еще не въ этомъ ея главное зло; ея бѣда, корень ея скуки гораздо глубже и существеннѣе. Порядокъ многописанiя и усиленнаго наполненiя журналовъ существуетъ уже очень давно; мы давно привыкли къ нему, такъ что никто почти и не упоминалъ о немъ, даже говоря о недостаткахъ нашей литературы. Всякiй зналъ, что отъ журнала въ этомъ отношенiи нельзя много требовать, и искалъ въ немъ лишь того, чтò въ немъ можно было найти. Растянутость, неряшливость — все прощалось, потому что среди нихъ мелькала иногда искра живой, оригинальной мысли, встрѣчалось талантливое художественное произведенiе (на которое въ тѣ времена никакъ не распространялась индульгенцiя растянутости и неряшливости), попадалось наконецъ стихотворенiе, какiя нибудь восемь строчекъ, изъ–за которыхъ читатель забывалъ безобразiе всей остальной книги и носился съ нею какъ съ какимъ–нибудь чудомъ и сокровищемъ. Эта жизнь, пробивавшаяся въ прежнихъ журналахъ, показывавшаяся въ нихъ вспышками, мелкими струйками, иногда очень слабо, иногда сильнѣе, но никогда вполнѣ не изсякавшая, эта жизнь почти совершенно изсякла во многихъ нашихъ журналахъ, и вотъ въ чемъ ихъ главная бѣда. Они повторяютъ все одно и тоже, они вертятся на одномъ и томъ же мѣстѣ, они не смѣютъ, да и не могутъ сказать ничего новаго. Ихъ статьи составляютъ сотое и тысячное изложенiе давно затверженныхъ ученiй, ихъ романы всѣ на одну колодку, съ однимъ и тѣмъ же пошибомъ; ихъ стихи также однообразны какъ романы, и не только не способны возбудить восторгъ, но вовсе не читаются самими поклонниками журнала, и печатаются только по старой памяти о когда–то бывшей на свѣтѣ поэзiи

Я вотъ почему нынѣшнiе журналы такъ скучны, какъ никогда еще не бывали руccкie журналы. Застой, жестокiй и небывалый застой водворился въ прогрессивномъ мiрѣ нашей журналистики.

II.

Прежде чѣмъ изслѣдовать причины, констатируемъ сколько возможно самый фактъ. Точно ли такъ скучно, какъ мы говоримъ? Не доказываетъ ли прямо противнаго тотъ успѣхъ, который имѣютъ журналы въ настоящую минуту? «Вѣстникъ Европы" насчиталъ въ прошломъ году 8,003 подписчика; «Отечественныя Записки" недавно объявили, что будутъ печатать первыя двѣ книжки вторымъ изданiемъ, слѣдовательно подписка у нихъ превзошла, и значительно превзошла ожиданiя редакцiи. Гдѣ–жъ тутъ признаки застоя и скуки?

Успѣхъ! Распространенiе чтенiя! О, какiя это старыя слова! Когда–то, въ тѣ радостныя времена, когда еще жива была вѣра въ таинственное и всесильное господство разума надъ человѣчествомъ, они имѣли огромное значенiе, огромную силу! Но эти времена давно миновали; давно уже мы отучились отъ оптимизма, видѣвшаго чуть не въ каждой книжкѣ пользу и пpoгpecсъ для человѣчества; эти груды испачканной бумаги скорѣе наводятъ насъ на печальныя, чѣмъ на радостныя мысли. Восемь тысячъ подписчиковъ! Цифра еще небывалая у насъ для толстаго журнала, но что–же она значитъ? Можетъ быть она составляетъ и хорошiй признакъ; а можетъ быть и то, что она есть фактъ такой комическiй, такой уродливый, такой грустный, какого тоже еще не бывало въ нашей литературѣ. Успѣхъ измѣряетъ только величину факта, но еще ничего не говорить о его качествѣ и значенiи.

Относительно скуки мы встрѣтили одно доказательство, по нашему мнѣнiю очень убѣдительное и очень много раскрывающее. Въ «Отечественныхъ Запискахъ" за прошлый годъ, въ cтaтьѣ Дневникъ провинцiала въ Петербургѣ, мы нашли слѣдующую характеристику современной литературы:

«Литература уныло бредетъ по какой–то заглохшей колеѣ и безсвязно лепечетъ о томъ, чтò первое попадется подъ руку. Творчество замѣнено слово–сочиненiемъ; потребность страстной руководящей мысли замѣнена хладнымъ пережевыванiемъ азбучныхъ истинъ. Какимъ горькимъ процессомъ дошла литература до современнаго несноснаго пѣнкоснимательнаго бормотанiя? Было ли тутъ насильство, или же измельченiе произошло вслѣдствiе непростительнаго самопроизвольнаго неряшества?"

Сказавъ нѣсколько не особенно ясныхъ словъ въ отвѣтъ на этотъ вопросъ, авторъ продолжаетъ:

«Но какъ бы то ни было, а въ результатѣ оказывается какое–то безнадежное утомленiе. Писателю не хочется писать, читателю — противно читать. Взялъ бы, бросилъ все и ушелъ — только куда бы ушелъ? Необходимость что–нибудь высказать является результатомъ не внутренней гнетущей потребности духа, а извѣстнымъ образомъ сложившихся внѣшнихъ обстоятельствъ. Нужно къ извѣстному сроку дать извѣстное количество печатного матерiала — и ничего больше. Это — бремя, неимѣющее въ себѣ ничего привлекательнаго, а въ большинствѣ случаевъ даже небезопасное. Понятно, что выходитъ безсвязный дѣтскiй лепетъ, съ тою разницею, что послѣднiй естественъ и свободенъ, тогда какъ такъ называемыя капитальныя произведенiя литературы имѣютъ характеръ жалкой вымученности. Понятно также, что и читатель пропускаетъ мимо всѣ эти такъ называемыя капитальныя произведенiя русской журналистики и обрушивается на мелкiя извѣстiя и стенографическiе отчеты". («Отечественныя Записки" 1872 г. августъ, стр. 341 и 342).

Чтобы кто–нибудь не подумалъ, что авторъ говоритъ здѣсь не о литературѣ вообще, что онъ разумѣетъ здѣсь не себя и свой журналъ, а только кружки плохихъ литераторовъ, которыхъ онъ на своемъ глумящемся языкѣ называетъ пѣнкоснимателями, и что только имъ и именно имъ онъ приписываетъ безнадежное утомленiе и желанiе бросить все и убѣжать, — замѣтимъ, что тотчасъ за приведенными словами авторъ прибавляетъ:

«Но для пѣнкоснимателей это время все–таки самое льготное. Повторяю: въ литературѣ сколько–нибудь одаренной жизнью они не могли бы существовать совсѣмъ, тогда какъ теперь они имѣютъ возможность дать полный ходъ невнятному бормотанью, которымъ преисполнены сердца ихъ" (Стр. 342).

И такъ пѣнкосниматели благоденствуютъ, а хорошie писатели напротивъ поражены скукой и безсилiемъ. Они пережевываютъ азбучныя истины и пишутъ только потому, что по внѣшнiмъ обстоятельствамъ вынуждены приготовлять матерiалъ для журнальныхъ книжекъ; этотъ матерiалъ, прославляемый иногда какъ капитальныя произведенiя русской журналистики, въ сущности имѣетъ характеръ жалкой вымученности.

Вотъ драгоцѣнныя признанiя, открывающiе намъ то, чего въ такой полнотѣ не открыла бы намъ наша наблюдательность и чего мы пожалуй не посмѣли бы такъ рѣзко высказать, если бы она намъ и открыла такое плачевное положенiе дѣлъ. Теперь намъ становится понятно, почему жалкая вымученность сквозить въ большой или меньшей степени въ современныхъ произведенiяхъ гг. Некрасова, Щедрина, Боборыкина, Скабичевскаго и другихъ постоянныхъ сотрудниковъ «Отечественныхъ Записокъ": это не свободныя созданiя мысли и вдохновенiя, а матерiалъ, поставляемый ими къ извѣстному сроку. Для внимательнаго взгляда давно уже была замѣтна эта вымученность, нo теперь она засвидѣтельствована и объяснена въ своемъ источникѣ. Но хуже всего то, что при этомъ, какъ свидѣтельствуетъ г. Щедринъ, нѣтъ никакой страстной руководящей идеи, что приходится только пережевывать азбучныя истины (т. е. положенiя, ставшiя азбучными для писателей этого журнала). Дѣйствительно, давно уже никакихъ свѣжихъ, живыхъ идей не появляется; «Отечественныя Записки" конечно благоразумно скрываютъ это отъ читателей, и если проговорились въ приведенныхъ нами строкахъ, то только благодаря тому, что авторъ этихъ строкъ, въ силу своей талантливости, не можетъ иногда удержать въ себѣ порыва искренности. Но есть у насъ очень прямодушная газета «Недѣля"; та откровенно сокрушается о недостаткѣ новыхъ идей и вопросовъ; она съ великимъ усердiемъ постоянно ищетъ ихъ, ловитъ малѣйшiе признаки чего–нибудь новаго, — и вотъ до сихъ поръ кажется еще ничего не поймала.

Если сообразимъ теперь факты, которые мы констатировали, то мы принуждены будемъ вывести заключенiе, которое на первый взглядъ необыкновенно поразительно. «Отечественныя Записки" имѣютъ въ нынѣшнемъ году большой успѣхъ, какъ можно съ вѣроятностiю заключать изъ ихъ втораго изданiя. Этимъ успѣхомъ они конечно обязаны не нынѣшнему, а прошлому году. Если предположить, что здѣсь участвовала необыкновенная сухость, которою отличался въ прошломъ году «Вѣстникъ Европы", то все–таки должны были играть нѣкоторую роль и достоинства журнала, успѣвшаго привлечь къ себѣ читателей, наскучившихъ другимъ журналомъ. И мы знаемъ, что «Отечественныя Записки" въ прошломъ году были дѣйствительно особенно занимательны для своихъ читателей. Именно знаемъ, что публика очень потѣшалась очерками и фельетонами, или, какъ ихъ нынче принято называть, сатирами г. Щедрина. Такъ что успѣхъ «Отечественныхъ Записокъ" долженъ быть всего больше приписанъ г. Щедрину.

Но вотъ у г. Щедрина вырвалось нѣсколько унылыхъ словъ, изъ которыхъ видно, что его веселыя розсказни достаются ему не легко, что ему вовсе не хочется писать, и нѣтъ у него для писанiя никакой внутренней духовной пoтребности, что поэтому онъ замѣчаетъ въ своихъ произведенiяхъ жалкую вымученность, которая должна оттолкнуть отъ нихъ читателей.

Спрашивается теперь: какимъ же чудомъ эти самыя произведенiя могли имѣть такой блестящiй успѣхъ? Какъ могло понравиться читателямъ то, чтó не нравится даже самому автору? Здѣсь очевидно есть загадка, которая многимъ покажется неразрѣшимою. Между тѣмъ, не разгадавъ ея, трудно правильно судить о движенiи литературы.

Спѣшимъ сдѣлать оговорку. Нашъ выводъ можетъ быть нельзя такъ строго и прямо прилагать къ г. Щедрину. Можетъ быть именно г. Щедринъ, такъ сильно почувствовавшiй и выразившiй скуку нынѣшней литературной дѣятельности, съумѣлъ лучше другихъ стряхнуть и побороть эту скуку и развернулся въ прошломъ году особенно блистательно. Но если даже предположить, что такимъ образомъ г. Щедринъ составляетъ исключенiе, все–таки останется общiмъ фактомъ, что скука душитъ нашихъ журналистовъ, что сказать имъ нечего, а подписка, несмотря на то, увеличивается.

Очевидно у насъ существуетъ такой разрядъ читателей, котораго не поражаетъ никакая вымученность, который не замѣчаетъ отсутствiя вдохновенiя и свѣжей мысли, который готовъ съ удовольствiемъ читать книги, безъ конца повторяющiя и пережевывающiя одни и тѣже взгляды. Эти читатели почти слѣпы ко всему, чтó можно назвать настоящими достоинствами литературныхъ произведенiй: къ строгой связи мыслей, къ порядку, къ точности и ясности выраженiя, къ истинному воодушевленiю, къ вдохновенiю, къ музыкѣ стиха, къ силѣ творчества и т. п. Имъ вовсе не того нужно; имъ только нужно, чтобы были затронуты ихъ знакомыя, любимыя идеи, чтобы авторъ попалъ въ ихъ привычное настроенiе, и подогрѣлъ ихъ давнишнiе мысли и вкусы, и тогда они готовы приходить въ восторгъ отъ такого автора, и не замѣтятъ въ немъ никакихъ недостатковъ. Имъ вовсе не нужно ничего свѣжаго и новаго; они слишкомъ полны разъ затверженными и принятыми мыслями и ничего новаго принять въ себя не могутъ. Понятно, что такiе люди никогда не устанутъ читать журналъ, толкующiй обо всемъ въ ихъ направленiи, и что скорѣе писатели должны почувствовать тоску и угрызенiе совѣсти, чѣмъ эти читатели перестанутъ ими восхищаться.

III.

Вотъ до чего у насъ дошелъ прогрессъ. Въ обществѣ и въ кругу самихъ писателей образовались отдѣлы, которые другъ друга не понимаютъ, питаются безпрерывнымъ повторенiемъ мыслей своего особаго направленiя, и обыкновенно другъ друга терпѣть не могутъ. Есть поразительные факты, доказывающее, что наше общество разслоилось или разкучилось, и вотъ эти–то факты объясняютъ ходъ подписки на разныя журналы и дѣйствительное значенiе ихъ распространенiя. Большàя подписка еще не ручается за общее вниманiе къ журналу, не показываетъ, что авторитетъ журнала возрастаетъ; напротивъ, подписка журнала можетъ возрастать и въ тоже время его авторитетъ падать. Есть, напримѣръ, у насъ журналъ «Дѣло" съ весьма значительнымъ числомъ подписчиковъ; между тѣмъ его никто не читаетъ кромѣ его ревностныхъ приверженцевъ. Постороннему читателю, если онъ развернетъ случайно книжку «Дѣла", кажется иногда даже страннымъ, какъ можно читать то, чтó въ ней напечатано; но тѣмъ съ большимъ удовольствiемъ читаютъ этотъ журналъ его сотрудники и поклонники. Такимъ образомъ, кромѣ газетныхъ рецензентовъ, никаго изъ не–сотрудниковъ и не–поклонниковъ и не знаетъ, что такое тамъ творится; вотъ уже много лѣтъ, какъ мы не слыхали, чтобы какое–нибудь произведенiе «Дѣла" возбудило общее вниманiе.

Нѣчто подобное нужно сказать и о другихъ журналахъ. Почти у всѣхъ главная масса подписчиковъ, ядро читателей состоитъ изъ приверженцевъ. Для нихъ–то и работаетъ журналъ, имъ угождаетъ, имъ онъ и нравится; люди же свободные отъ пристрастiя къ журналу обыкновенно не находятъ въ немъ ничего xopoшагo. Для своихъ журналъ имѣетъ авторитетъ, блистаетъ капитальными произведенiями, талантами и знаменитостями, для чужихъ его мнѣнiя лишены всякой тѣни авторитета и имена сотрудниковъ почти не различаются одно отъ другаго.

Если теперь вообразимъ всѣ такiя кучки, группирующiяся около журналовъ, то мы по самому свойству кучекъ должны будемъ предположить, что не смотря на быстрое и постоянно возрастающее распространенiе чтенiя, несмотря на увеличенiе числа подписчиковъ, достигающаго еще небывалыхъ цифръ, отъ кучекъ все–таки остается огромная масса образованныхъ людей, которые любятъ чтенiе не меньше журнальныхъ приверженцевъ, но ни къ какому журналу не принадлежатъ. Эта масса вовсе не читаетъ журналовъ и не обращаетъ на нихъ вниманiя. Вотъ явленiе, еще не бывалое въ нашемъ прогрессѣ, и очевидно прямо зависящее отъ того развитiя журналистики, которое мы старались описать. Число этихъ нечитающихъ возрастаетъ съ каждымъ годомъ вмѣстѣ съ возрастанiемъ подписки на журналы. Велико–ли это число — трудно сказать: наша интеллигенцiя, питающаяся журналами, такъ обширна, что пожалуй въ численности за нею останется перевѣсъ; но едва–ли въ качествѣ.

Въ былыя времена подобнаго позора не было. Уваженiе къ литературѣ было такъ велико, что хотя читали и писали несравненно меньше, но ни единый читатель, имѣвшiй притязанiе на образованность, не питалъ, или, по крайней мѣрѣ, не смѣлъ высказывать пренебреженiя ко всей журналистикѣ огуломъ. Нелюбящихъ читать было больше, но любящихъ чтенiе и отворачивающихся отъ журналовъ вовсе не было.

Существованiе той массы людей отвернувшихся отъ журналовъ, которая образовалась въ новѣйшее время, обнаруживается множествомъ признаковъ. Напримѣръ случается, что въ журналѣ на кого–нибудь жестоко нападаютъ, разсказываютъ о немъ и его рѣчахъ и поступкахъ что–нибудь дикое, смѣшное, наконецъ прямо обвиняютъ въ подлости въ подкупности, въ измѣнѣ убѣжденiямъ. Что же дѣлаетъ обвиняемый? Онъ молчитъ, какъ будто не объ немъ говорятъ; онъ не дѣлаетъ ни малѣйшей попытки восстановить свою репутацiю. Въ подобныхъ случаяхъ нельзя не покраснѣть за русскую литературу; они могутъ быть объяснены только существоващнiемъ большой массы людей, для которыхъ авторитетъ журналовъ равенъ не только нулю, а даже пожалуй отрицательной величинѣ. Обвиняемый (все равно, писатель онъ или нѣтъ) очевидно разсуждаетъ такъ: «люди, мнѣнiемъ которыхъ я дорожу, не обратятъ никакого вниманiя на брань журнала, а иные пожалуй и поздравятъ меня съ нею; что же касается до поклонниковъ журнала, то если бы я и не желалъ пренебрегать ихъ добрымъ мнѣнiемъ, едва–ли я что–нибудь успѣю сдѣлать: при величайшихъ усилiяхъ съ моей стороны вѣра ихъ въ слова журнала не поколеблется. Между тѣмъ, эти люди мало уважаемы и всѣмъ извѣстно, какъ они слѣпы; слѣдовательно изъ–за мнѣнiя ихъ не стоитъ и хлопотать".

Почти тоже нужно сказать о чисто–литературной и ученой полемикѣ. Подобная полемика составляетъ нынѣ рѣдкостный случай, и обыкновенно на литературныя и ученыя сужденiя журналовъ никто не отвѣчаетъ. Полемизируютъ въ настоящее время только въ своемъ кружкѣ или въ кружкахъ очень близкихъ, т. е. люди, чувствующiе, что у нихъ приблизительно одна и таже публика. Люди же хорошо знающiе, что ихъ публика не читаетъ журналовъ, понятнымъ образомъ не отвѣчаютъ на журнальныя возраженiя. — Намъ приходитъ на память одинъ случай такого рода — очень поучительный. Журнальный писатель написалъ обширный критическiй разборъ какого–то ученаго сочиненiя. Выходитъ второй томъ сочиненiя и авторъ въ предисловiи толкуетъ объ отзывахъ и о замѣчанiяхъ, сдѣланныхъ на его первый томъ, но о разборѣ журнала не говоритъ ни слова, какъ будто его и не было. Тогда критикъ журнала въ новой статьѣ сталъ очень наивно упрекать ученаго автора. «Мы", говоритъ онъ, «имѣемъ пять тысячъ подписчиковъ; значитъ наши мнѣнiя очень распространены. Мы говорили серьозно и могли вполнѣ убѣдить нашихъ читателей; отчего же вы намъ не отвѣчаете, а разбираете сужденiя, о существованiи которыхъ почти и не знаетъ публика?" На это, кажется, слѣдовало бы отвѣчать такъ «вы ошибаетесь, думая, что ваши сужднiя очень распространены; не смотря на пять тысячъ подписчиковъ, вы все–таки вертитесь въ заколдованномъ, со всѣхъ сторонъ отрѣзанномъ отъ остальнаго общества кружкѣ; вы могли убѣдить читателей вашего журнала, но мнѣ до нихъ нѣтъ дѣла; у меня свои читатели, и только ихъ мнѣнiя для меня важны".

И такъ несомнѣнно, что кучки читателей нашихъ журналовъ очень обособлены, и что существуетъ у насъ публика, которая журналовъ не читаетъ. Скажемъ прямо — на сторонѣ этой не читающей публики всѣ наши симпатiи. Конечно это еще хаосъ, безформенный и чуждый ясной организацiи; но въ немъ одномъ таятся задатки для будущаго. Публика журнальная есть, собственно говоря, та публика, которая уже сказалась и опредѣлилась и отъ которой ждать больше нечего. Она составилась изъ наиболѣе подвижной и такъ сказать легкой, всплывшей на поверхность части нашего общества, и обнаруживаетъ всѣ тѣ недостатки, которые мы уже нѣсколько привыкли соединять съ представленiемъ о публикѣ. Она легко возбуждается, много шумитъ и мечется, много говоритъ и пишетъ; она легко скучивается около выставленныхъ знаменъ, жадно ищетъ авторитетовъ и фанатически имъ поклоняется, обо всемъ судитъ и вѣчно повторяетъ чужiя слова. Такъ это происходитъ не только у насъ, но и вездѣ въ Европѣ, вообще вездѣ, гдѣ есть такъ называемая интеллигенцiя. Люди съ большою энергiею слова и дѣла всегда составляютъ исключенiе, рѣдкость; но есть множество людей, которые не обладаютъ ни силою, ни мыслью, а только легки на подъемъ, легки на рѣчь и на дѣло, и они–то всегда играютъ самую видную роль въ интеллигенцiи. Точно такъ людей съ собственнымъ сужденiемъ о вещахъ очень мало; но людей готовыхъ съ величайшимъ азартомъ твердить чужiя мнѣнiя очень много. Такъ бываетъ вездѣ, но у насъ дѣло выходитъ несравненно хуже, вслѣдствiе того несчастнаго положенiя, въ которомъ мы находимся по отношенiю къ европейской цивилизацiи. У насъ публика, какъ бы хорошо она образована ни была, находится вѣчно въ положенiи полуобразованного человѣка, то есть подъ вѣчнымъ страхомъ провиниться противъ образованiя и съ мучительнымъ желанiемъ показаться вполнѣ образованнымъ. Европа отъ насъ далека; мы никогда не можемъ вполнѣ освоиться съ нею; ея авторитетъ, сiяющiй намъ издали и въ туманѣ, заставляетъ даже зрѣлыхъ умомъ людей чувствовать себя школьниками, отнимаетъ у насъ смѣлость свое сужденiе имѣть. Понятно поэтому, что твердости мыслей, самостоятельности и свободы сужденiй у нашей публики еще въ сто разъ меньше, чѣмъ всякой другой. Прибавьте же еще ко всему этому, что публика у насъ принимаетъ влiянiе Европы не прямо, а черезъ журналы, слѣдовательно изъ вторыхъ рукъ, когда оно уже потерпѣло искаженiе, вытекающее изъ нашего ненормальнаго умственнаго положенiя, и тогда вы поймете, можно ли составить себѣ выгодное понятiе о наиболѣе легкой и подвижной части нашего общества, которая увлеклась журнальнымъ движенiемъ и скучилась вокругъ журнальныхъ знаменъ.

Что же касается до публики не читающей журналовъ, то конечно и въ ней не мало недостатковъ, и главный — недѣятельность. Но во всякомъ случаѣ это часть того балласта, которымъ держится въ равновѣсiи корабль нашей земли. Эти люди не легки на слово и на дѣло, разрознены, не шумятъ, мало говорятъ, мало пишутъ, но читаютъ и думаютъ иногда очень много. И если мы ждемъ новыхъ талантовъ, самостоятельной мысли, истинной свободы и твердости убѣжденiя, то, какъ это видно изъ всего предъидущаго, намъ не откуда ихъ ждать, кромѣ этой, пока еще косной, массы. Журналы не замѣчаютъ, какъ много они проигрваютъ своею нетерпимостiю, тою усиленною дрессировкою, которой они такъ усердно подвергали публику, набирая себѣ не простыхъ почитателей, а приверженцевъ. Но таково было неизбѣжное развитiе журнальной проповѣди. И вотъ теперь выдрессированные поклонники все еще читаютъ и восхищаются, а между тѣмъ въ самые журналы уже закрадывается тоска, и число людей, которые отъ нихъ отворачиваются, растетъ съ каждымъ днемъ.

Н. Страховъ.

НЕВѢДОМЫЯ ПУСТЫНИ.

НОВАЯ ЗЕМЛЯ.

I. Вступленiе.

Только у насъ интеллигентная масса можетъ относиться такъ равнодушно къ малоизвѣстнымъ пустынямъ, испещряющимъ карту европейско–русскаго Сѣвера и Сибири. Только мы, разрѣшая глубокомысленные, не имѣющiе прямаго отношенiя къ намъ, вопросы, можемъ допускать въ тоже время то, что весьма важные притоки рѣки Печоры и береговыя рѣки, впадающiе въ сѣверный Океанъ въ предѣлахъ, напримѣръ, Архангельской губернiи, обозначаются точками, да и опредѣленно нанесенныя на карту въ дѣйствительности представляютъ иное теченiе. Спросите кого угодно: чтó такое Новая Земля и за немногими исключенiями, вы поставите вопрошаемаго въ глупѣйшее положенiе. При этомъ разумѣется вспомнится что–то изъ учебниковъ географiи Ободовскаго, мелькнетъ въ памяти нѣчто изъ давно прочитанной и тотчасъ–же позабытой корреспонденцiи, — но въ сущности ни одного основательнаго свѣдѣнiя, ни одного вѣрнаго и осмысленнаго факта. О полномъ пониманiи и представленiи этого тысячеверстнаго континента, залегающаго въ неоглядную глушь полярнаго океана — и толковать нечего. Еще упрекаютъ русскихъ въ чрезмѣрномъ пaтpioтизмѣ! Помилуйте, да какой патрiотизмъ ограничинается одною фразой, да глупымъ ломанiемъ будто бы народнаго, а въ сущности питейно–кабацкаго языка. На дѣлѣ же мы и о землѣ русской имѣемъ самое смутное, самое отдаленное понятiе. Знаемъ, что гдѣ–то есть что–то, знаемъ, что край нашъ великъ и обиленъ, а чтó именно заключается въ этомъ величiи и обилiи — неизвѣстно. Мнѣ самому въ 1864 году случилось видѣть въ какомъ подлѣйшемъ положенiи былъ одинъ русскiй академикъ, котораго въ маленькомъ прусскомъ городкѣ сталъ распрашивать о Россiи одинъ любознательный нѣмчикъ. Оказалось, что мудрый, имѣющiй ученую степень россъ только и знаетъ въ своемъ отечествѣ, что Петербургъ, а въ Петербургѣ — Невскiй, Литейную да Гороховую. Зато нѣмецъ оказался знатокомъ нашей исторiи и этнографiи. Другой разъ великосвѣтская барыня изумила меня разсказомъ о томъ, что наши сибирскiе казаки назвали одну изъ главнѣйшихъ рѣкъ Сибири въ честь именно греческаго бога — Купидономъ. Оказалось впрочемъ, что она подразумѣвала рѣку Амуръ и имъ пришлось разубѣдить ее въ миѳологическихъ познанiяхъ первыхъ колонизаторовъ въ Сибири. Въ виду такого печальнаго положенiя нашего общества не мѣшало бы какъ можно чаще знакомить его съ русскими окраинами, особенно сѣверными, что впрочемъ и дѣлаетъ «Гражданинъ", охотно давая у себя мѣсто, свѣдѣнiямъ такого рода.

И такъ — forward!

Впередъ — въ ту малоизвѣстную глушь, въ ту необитаемую пустыню, каменистые берега которой мало по малу удабриваются трупами нашихъ промышленниковъ, смѣло пускающихся на опасный промыселъ за тысячи верстъ отъ дорогихъ людей, дорогой семьи, отъ теплаго роднаго угла, на утлой щепкѣ, одиноко теряющейся въ подавляющемъ просторѣ Сѣвернаго моря. Впередъ! Переиспытаемъ всѣ ощущенiя, всѣ встрѣчи, всѣ испытанiя, ожидающiя на берегахъ Новой Земли отважнаго морехода. На нашей сторонѣ по крайней мѣрѣ то преимущество, что мы совершимъ это опасное плаванiе, сидя въ покойномъ креслѣ, у весело сверкающаго камина, а не на гребняхъ пѣнистыхъ валовъ, бѣгущихъ съ дикимъ ревомъ по безграничному океану, распустивъ по вѣтру свои бѣлыя гривы, словно безчисленные табуны нашихъ неоглядныхъ южно–русскихъ равнинъ.

Матерiалами для настоящаго очерка послужили сочиненiя Яитке, Пахтусова, Свенске, Розмыслова, Бэра, Цивальки и Мойсеева.

II. Видъ Новой Земли.

Сѣвъ въ Архангельскѣ на небольшую поморскую шкуну и оставить за собою Новодвинскую крѣпость, вы при благопрiятномъ вѣтрѣ быстро выйдете въ открытое море. Подвигаясь далѣе къ Сѣверу вдоль зимняго берега, вы минуете островъ Сосновецъ и Крюковъ носъ съ другой стороны и спустя два дня проскользнетъ черезъ Бѣломорское горло, между Святымъ Носомъ и мысомъ Канинымъ — въ Сѣверный Ледовитый океанъ. Тутъ только середина эпопеи этого опаснаго плаванiя. Черезъ нѣсколько дней вправо отъ васъ останется островъ Колгуевъ, куда иногда судно прибиваетъ теченiемъ, причемъ, если его разобьетъ тамъ, то экипажъ гибнетъ, если разумѣется ему не удастся судомъ наткнуться на промышляющую тамъ партiю самоѣдовъ. Но мы съ вами благополучно миновали всѣ опасности этой новой Одиссеи и спустя мѣсяцъ или полтора, считая со дня выхода изъ гавани, — пристаемъ къ безлюдному каменистому берегу громаднаго острова — Новая Земля^*).

Глушь.... пустыня.... безмолвiе....

На тысячи верстъ раскинулся этотъ континентъ, то уходя въ глухо шумящiе валы океана отвѣсными стѣнами мрачнаго камня, сквозь вертикальныя тpeщины котораго неудержимо несутся ревущiе потоки, то опускаясь къ тихимъ и безмятежнымъ заливамъ песчаными и мѣловыми отложинами. Изрѣдка въ ихъ глубинѣ чернѣетъ убогая губа, гдѣ иногда останавливаются зимующiе здѣсь промышленники. Чаще вамъ встрѣтятся нѣсколько крестовъ группами. Здѣсь подъ кое–какъ наброшенными курганами, въ промерзлой землѣ покоются погибшiе отъ цынги и скорбута промышленники. Прiѣзжайте сюда осенью въ ясную, лунную ночь и васъ поразитъ угрюмо–величавая картина этого длиннаго, безконечно–длиннаго берега. Крутыя сѣрыя скалы мощно подымаются изъ морской бездны. Чѣмъ дальше, тѣмъ выше и выше возносятся ихъ дикiя и мрачныя вершины. Ползучая зелень изъ расщелинъ стелится по холодной поверхности гранитныхъ массъ. Кое–гдѣ жалкiя, сухiя балинки треплются вдоль черныхъ трещинъ откоса, серебрянныя пятна лишайника матовымъ блескомъ выдѣляются при яркомъ свѣтѣ мѣсяца на агатовомъ фонѣ голаго камня. А тамъ далеко, далеко внизу ворчитъ и злостно вздымается пѣнистое море, словно подъ каменною пятою гиганта, въ послѣдней агонiи своей, неровно дышетъ и мучитильно хрипитъ грудь побѣжденнаго титана.

Тутъ колыбель полярнаго моря. Какъ отчетливо рисуется этотъ берегъ передъ глазами случайнаго морехода. Вотъ круглый, похожiй на феодальную башню утесъ. Такiя башни и теперь еще попадаются въ бретонскихъ долинахъ. Онъ смѣло выдвинулся впередъ въ морскую даль — на борьбу съ величавою стихiей. Вотъ извилистыя гребни разрушенныхъ скалъ изъ вывѣтрившагося камня. Словно базальтовые столбы, жмутся они одни къ другимъ, крутыми лестницами, террасами и площадками сходя внизъ. Они тянутся далеко, далеко. Издали они положи на разбитыя бомбами стѣны и дома осажденнаго города. Какъ будто уцѣлѣвшая между ними колоколенка, избѣжавъ къ верху, сiяетъ въ лунномъ свѣтѣ острый каменный щпицъ. Высоко въ голубой лазури теряется его холодная вершина. Когда же октябрьское или ноябрьское cѣpoе небо низко нависнетъ надъ этою безпрiютною стороною — ни одна тучка не проползетъ мимо, не оставивъ своихъ сѣрыхъ влажныхъ клочьевъ на этомъ утесѣ. Когда бѣшенная буря реветъ и мечется, охватывая и дикiй берегъ и дикое море цѣлымъ хаосомъ смятенныхъ, безформенныхъ тучъ, когда какъ отклики невидимыхъ легiоновъ съ юга на сѣверъ, съ востока на западъ несется мощный громъ, заставляя дрожать эти гранитныя нѣдра, вершина утеса и привлекаетъ и отбрасываетъ цѣлые снопы, сiяющихъ ослѣпительнымъ, глубокимъ свѣтомъ молнiй. Безчисленные метеоры разрываются тамъ, наполняя всю окрестность своимъ грозовымъ трескомъ.... Потухнутъ молнiи передъ новымъ ударомъ и кажется, что надъ острою вершиною каменнаго штица скользятъ во мракѣ какiе–то чудовищные фантомы, словно надъ нимъ вздымаются и духи бури, избравъ своимъ престоломъ этотъ одинокiй конусъ. Оттуда они какъ будто шлютъ свои боевые сигналы и небеснымъ амфибiямъ–тучамъ и морю, и невидимымъ дружинамъ, безпощадно сталкивающимся въ боевую толчею среди неогляднаго, тьмою окутаннаго небеснаго простора... Но какъ тихъ и покоенъ этотъ сумрачный берегъ въ ясные дни и ясныя ночи. Какъ ясно сверкаютъ, какъ быстро тухнутъ и вновь вспыхиваютъ серебрянымъ свѣтомъ его каменные площадки и откосы подъ перебѣгающимъ, неровнымъ свѣтомъ полярнаго сiянiя, на бѣломъ сегментѣ кoтораго таинственно pиcуютcя фантастическiя очертанiя далекихъ скалъ и гребней. Только ворчливый рокотъ Сѣвернаго океана нарушаетъ торжественную тишь этой безлюдной ночи. Тамъ, далеко внизу — тамъ борьба и жизнь, а здѣсь спокойствiе и миръ... здѣсь — смерть!

Ознакомившись съ первыми впечатленiями производимыми Новою Землею, перейдемъ къ ея географiи.

III. Положенiе острова.

Новая земля лежитъ между 70 и 77° шиp. На западѣ крайняя точка ея достигаетъ 51¹/₂° в. д. отъ Гринвича. Ея протяженiе на востокъ неизвѣстно, по крайней мѣрѣ оно опредѣляется далеко не одинаково; извѣстно только, что сѣверо–восточный край этого острова во всякомъ случаѣ не заходитъ далѣе 79°. Хорошо изслѣдованы мореплавателями западные берега Новой Земли, остальные же на картахъ означаются точками, начиная отъ мыса Нассау, далѣе котораго не пойдетъ ни одно судно.

Новая Земля раздѣляется на двѣ неравныя части: меньшую, южную — до Маточкина шара, и большую, сѣверную — отъ Маточкина шара. Свенске, въ своемъ описанiи Новой Земли, говоритъ, что названiе этого пролива проiзошло oтъ слова — маточка (маленькiй компасъ). Это неправда: Маточкинъ шаръ называется маточкинымъ въ отличiе отъ другихъ мелкихъ ново–земельскихъ шаровъ, такъ какъ онъ пересѣкаетъ всю Матку, то есть матерую землю этого архипелага. Новая земля составляетъ какъ бы дальнѣйшее продолженiе отрасли Уральскихъ горъ — хребта Пай–хо. Между нею и сѣверными отраслями послѣдняго лежитъ только островъ Вайгачь, гористый и по строенiю своему дѣлающiй эту гипотезу весьма вѣроятной. Два эти острова одинъ отъ другаго отдѣляются Корскими воротами — проливомъ въ 12 миль шириною.

Вдоль береговъ Новой Земли лежитъ не мало острововъ, составляющiихъ ея архипелагъ. Болѣе замѣчательны между ними острова Саханинскiе, островъ Межушарскiй, острова Храмцова и Голецъ — всѣ въ южной части; затѣмъ на сѣверѣ за Маточкинымъ шаромъ островъ Митюшевъ, островъ Вильгельма, островъ Берха, острова Панкратьевы, островъ Крестовый, острова Баренцовы и на крайнемъ сѣверѣ его Трехъ–островье. Восточные острова, за исключенiемъ острова Пахтусова и Мехреньгина, еще и не нанесены на карту. Кромѣ названныхъ, воды ново–земельскаго архипелага усѣяны массами мелкихъ островковъ и голыхъ скалъ.

IV. Берега Новой Земли.

Сядемъ опять на промысловое судно близъ Кусова Носа — крайней южной конечности Новой Земли. Съ величайшею осторожностiю станемъ подвигаться вдоль береговъ острова. По пути намъ не разъ встрѣтятся акулы, киты, бѣлухи, но не станемъ обращать вниманiе на этихъ гигантовъ воднаго мipa. Первою гаванью, куда придется войти намъ, будетъ Тархова — крайне небезопасная для стоянки. Медленно плывя впередъ, бросая лотъ каждые четверть часа, мы наконецъ доберемся до якорнаго мѣста. Отсюда невдалекѣ — озеро прѣсной воды, сжатое холмистою мѣстностiю, гдѣ зелень все–таки гуще, чѣмъ въ остальныхъ мѣстахъ острова. Но вотъ подулъ холодный cѣвepo–восточный вѣтеръ. Нужно пользоваться попутничкомъ. Слѣдующая наша стоянка — становище Кусово, у котораго впервые бросятся намъ въ глаза нѣсколькихъ ветхихъ деревянныхъ крестовъ. Подъ ними мирно спятъ въ этой негостепрiимной землѣ суровые труженники сѣверныхъ морей, сильные, отважные промышленники. Вблизи крестовъ глухо шумитъ океанъ, словно плачутся воины о силахъ, безплодно схороненныхъ на этомъ берегу. А тамъ, гдѣ–нибудь далеко, далеко, въ глуши нашего поморья, тщетно ждетъ убогая семья своего кормильца. И нищаетъ она и томится, пока не выростутъ новые труженники въ ея средѣ, которымъ быть можетъ также суждено безвременно лечь въ холодныя могилы — тамъ, въ этомъ уныломъ, безлюдномъ краю.

Но дальше, дальше! Ждать некогда. Скоро позамерзаютъ рѣчки и у береговъ скопятся громадныя ледяныя глыбы. Судно затретъ, а пожалуй и расплющитъ, какъ щепку. Придется поневолѣ остаться на зимовку. Впередъ! Вотъ мимо насъ мелькнуло устье губы Каменки, гдѣ въ зиму съ 1832 на 33 годъ жилъ извѣстный мореходъ Пахтусовъ. Вотъ широкое горло Логиновой губы, которая на двадцать верстъ врѣзывается въ матерую землю, доходя въ нѣкоторыхъ пунктахъ до пяти верстъ въ ширину. Миновавъ заливъ Рейнеке, бросимъ якорь въ губѣ Саханиха, усѣянной островами и глубоко входящей въ гористые берега. Сюда впадаетъ и рѣчка Саханиха, гдѣ водится пропасть гольцовъ. Въ прѣсноводныя озера и рѣки острова заходитъ не болѣе десяти видовъ рыбъ. Академикъ Бэръ объясняетъ отсутствiе постоянно водящихся тамъ рыбъ неимѣнiемъ въ помянутыхъ рѣкахъ тѣхъ питательныхъ веществъ, которыми такъ богаты южные бассейны. Голецъ (Sabmo alpinus) или по архангельски голышъ — таже семга, но cъ едва замѣтною чешуей, отчего и произошло ея названiе. Она мелкоросла и не бываетъ длиннѣе 13 вершковъ, при вѣсѣ въ 15 фунтовъ. Она подымается сюда изъ моря какъ и всѣ мѣстныя рыбы. Безъ нихъ эти рѣки и озера поражали бы промышленника полнѣйшимъ отсутствiемъ жизни. Гольцы водятся лишь по западному берегу Новой Земли. Ловятъ ихъ въ теченiи августа, когда прекращаются всѣ остальные промыслы въ здѣшнихъ становищахъ. Всѣ рыбы изъ породы семужьихъ стремятся изъ моря преимущественно въ быстро текущiя рѣки, подымаясь густыми стадами противу теченiя вверхъ, для икромета. Промышленники въ это время перебрасываютъ черезъ рѣку канатъ, съ длинными жердями, затянутыми сѣтью. Въ этой стѣнѣ устраивается отверстiе, ведущее въ заготовленную ранѣе полость. Рыба толпится у сѣтей, напираетъ на нихъ и желая пройти далѣе, одна за другою попадаетъ черезъ дыру въ вершу, откуда ее и собираютъ рыболовы. Г. Данилевскiй говоритъ, что въ началѣ 30–хъ годовъ уловъ гольцовъ былъ чрезвычайно изобиленъ. Теперь далеко не то. Изъ важнѣйшей статьи мѣстныхъ промысловъ онъ сталъ незначителенъ. Только двое рыболововъ въ рѣчкѣ Нехватовой въ 1852 г. — исключительномъ по урожаю на рыбу, добыли гольцовъ до 900 пудъ и бросили ловлю за недостаткомъ соли для посола. Впрочемъ и нынѣ среднiй уловъ ихъ доходитъ до 280 п. на судно. Въ тѣхъ же рѣкахъ ловятъ и окуней (Sabmo omub), a въ морѣ иногда попадается треска.

Изъ губы Саханяхи, мы завернемъ въ становище губы Черной, по срединѣ которой высится небольшой островокъ съ грудами плавнику. На немъ нѣсколько могилъ и купа крестовъ, неизмѣнно являющихся по всему пути вдоль ново–земельскаго берега. Отсюда, миновавъ губу Широчиху съ прѣсноводнымъ озеромъ близъ нея, наша шкуна круто свернетъ къ сѣверу въ узкiй Костинъ шаръ, отдѣляющiй островъ Междушарскiй отъ Матки. Этотъ глубокiй проливъ доходитъ до девяти миль въ ширину и нигдѣ не съуживается менѣе 1³/₄ миль. Онъ въ длину тянется на 45 верстъ. Направо поднимается смутная линiя холмистаго ново–земельскаго берега, налѣво темнѣетъ едва замѣтная низменность острова Костина, часто заливаемаго водою и потому въ высшей степени опаснаго для малоопытныхъ мореходовъ: тутъ сѣло на мель и было разбито не мало судовъ. Хорошо если экипажу удавалось выбраться куда нибудь на сухое мѣсто. Здѣсь нерѣдко суда пропадали безслѣдно. Ни шкуны, ни промышленниковъ, только бѣшено ревущее море несло куда–то вдаль жалкiе обломки, да жадныя акулы терзали въ морской глубинѣ обезображенные трупы неосторожныхъ пловцовъ. Къ берегамъ этого острова нынѣ прибиваетъ не мало плавнику, который въ нѣкоторыхъ мѣстахъ образуетъ какъ бы естественныя плотины этой низменной окраины. Плавникъ — наносный лѣсъ; преимущественно лиственница, выносимая громадными рѣками русскаго сѣвера, особенно же Печорою въ открытый океанъ и прибиваемая къ Новой Землѣ, гдѣ она для зимующихъ тамъ промышленниковъ служитъ единственнымъ топливомъ.

Внутри Костина острова немало прѣсноводныхъ озеръ. Посмотрите какъ при сѣверо–восточномъ вѣтрѣ они бѣшено бьются и плещутъ. Брызги бѣлой пѣны вздымаются высоко, сверкая топазовымъ дождемъ, подъ желтоватымъ блескомъ погузившагося въ золотистую дымку солнца. Порою одинокая чайка съ рѣзкимъ крикомъ низко, низко пронесется надъ озеромъ, зорко вглядываясь въ ея желтоватую глубь, не мелькнетъ ли гдѣ мелкая рыбка ярко блистающей спинкой... Но вотъ Костинъ шаръ становится все ниже и ниже и наконецъ, на ново–земельскомъ уже берегу, образуетъ Нехватову губу, куда быстро бѣжитъ сдавленная двумя гористыми берегами рѣчка Нехватова, образующая нѣсколько озеръ вдоль своего теченiя. Здѣсь лучшiй на Новой Землѣ ловъ гольцовъ... Высадимся тутъ на матерую землю и поднимемся вверхъ по теченiю этого воднаго пути. Неподалеку отъ своего устья рѣка, расширяясь, составляетъ хорошую стоянку для судовъ, посѣщающихъ Новую Землю. У самаго бассейна построено нѣсколько избъ, а далѣе начинаются гористые берега, общiй видъ которыхъ можетъ увлечь и равнодушнаго къ природѣ человѣка. Далѣе по своему теченiю Нехватова образуетъ нѣсколько соленыхъ и прѣсноводныхъ озеръ, усѣянныхъ островами и отдѣльно стоящими утесами. Въ окрестностяхъ водится множество ново–земельскихъ оленей, о которыхъ тутъ кстати будетъ сказать нѣсколько словъ. Они отличаются значительно отъ мезенскихъ и лапландскихъ оленей, составляя отдѣльную разновидность. Питаясь ягелемъ или бѣлымъ мохомъ, нозо–земельскiй олень довольствуется лѣтомъ скудною зеленью. Болѣе рослъ чѣмъ олень Шпицбергена, онъ въ тоже время гораздо смирнѣе и выносливѣе того. Промышленники здѣшнихъ оленей безъ особенныхъ ухищренiй и орудiй ловятъ или въ сѣти, загоняя ихъ туда цѣлыми стадами, или же бьютъ изъ ружья. Опытовъ прилученiя ново–земельскаго оленя еще никѣмъ производимо не было, тѣмъ не менѣе по аналогiи можно судить, что для будущихъ промышленниковъ мѣстный олень будетъ составлять тоже, чѣмъ онъ сталъ для самоѣда и лопаря.

Полюбовавшись красивыми видами р. Нехватовой, отправимся далѣе, вдоль береговъ острова, къ Сѣверу. Тутъ придется миновавъ, нѣсколько губъ, между которыми замѣчательны болѣe другихъ: Рогачева, Бѣлужья со становищемъ и неизмѣнными могилами. Вотъ впереди, въ однообразной сѣроватой массѣ океана, смутно очерчивается, какая–то низменная земля съ утесомъ на крайнемъ пунктѣ ея. Отсюда начинаются настоящiя опасности плаванiя по этимъ водамъ, усѣяннымъ въ этихъ мѣстахъ рифами и каменными банками. Пока еще удастся добраться до Кармакульскаго залива, глубокаго и безопаснаго, гдѣ покойнымъ Брантомъ было выстроено удобное, просторное и прочное помѣщенiе для промышленниковъ, намъ придется медленно и осторожно огибать всѣ подводныя очертанiя, смутно рисующiяся неопредѣленными тѣнями на поверхности обманчиваго океана. Въ этихъ мѣстностяхъ немало погибло кораблей и промышленниковъ. Вслѣдъ за Кармакульскимъ заливомъ вновь начинаются опасные берега Гусиной Земли. Тутъ между прочимъ придется обогнуть рѣчку Пуховую, бурно текущую между гористыми и кое–гдѣ почти отвѣсными берегами. Суда попадающiя сюда теченiе отбрасываетъ назадъ. Затѣмъ вплоть до Маточкина шара, перерѣзавшаго Новую Землю, не встрѣтится ничего достопримѣчательнаго.

Маточкинъ шаръ тянется на 100 верстъ въ длину. Ширина его не одинакова. Есть пункты, гдѣ гористые берега этого пролива сходятся на 250 саженномъ разстоянiи, въ другихъ они отстоятъ на 10 верстъ одинъ отъ другаго. Хребты обступившiе шаръ главнымъ образомъ состоятъ изъ аспида и плитняка. Они усѣяны множествомъ прѣсноводныхъ озеръ, богатыхъ рыбою. По обоимъ берегамъ пролива постоянно бродятъ стада оленей, песцы, бѣлые медвѣди. Входъ въ него заставленъ сумрачными горами, правильныя очертанiя которыхъ дѣлаютъ ихъ похожими на базальтовыя массы Сѣверной Шотландiи. Скудная растительность только кое–гдѣ разбросала по сѣрому, одноцвѣтному фону суроваго пейзажа зеленыя пятна мелкой поросли. Горы вдоль береговъ Маточкина шара достигаютъ кое–гдѣ значительной высоты. Въ проливъ съ той и съ другой стороны впадаетъ много рѣкъ бурливыхъ и быстрыхъ, бѣгущихъ по наклоннымъ плоскостямъ береговъ. Хорошихъ якорныхъ стоянокъ здѣсь весьма мало, хотя теченiе пролива извилисто и берега его изрѣзаны множествомъ бухтъ и заливовъ.

Объ окрестностяхъ Маточкина шара мнѣ случилось здѣсь слышать поэтическую легенду, переданную поморамъ, не разъ побывавшимъ на Новой Землѣ.

«Зимовали мы этта у рѣчки Маточки, избенка, признаться, плохенькая была; ну, понасбирали плавнику, поправили кой–какъ — ничего, жить можно. Бывало какъ съ промысловъ вернешься изморенный, такъ и дѣла тебѣ нѣтъ, что крыша вся рѣшетомъ стала. Поближе къ печкѣ наровишь улечься — и тепло. Въ полѣ–то, да на шарѣ вьюга воетъ. Словно тѣ цѣлый косякъ открывъ оретъ. То въ окна кинется, то словно дальше бѣжитъ, а ты себѣ спишь и дѣла тебѣ до пурги этой нѣтъ. Избенку то снѣгомъ вò какъ занесетъ. Опосля едва себѣ проходъ продолбишь — одначе подъ снѣгомъ ничего — теплынь, благодать. Однова этто къ намъ, къ самымъ дверямъ ошкуй забрался, ну мы его приняли какъ слѣдуетъ. Шкура–то у меня доселѣ есть — пуховой ошкуй. Тепло одѣвался покойничекъ!..

«Только около эвтихъ мѣстовъ баско жутко бывало по субботамъ да воскресеньямъ. Какъ значитъ стемнѣетъ — сейчасъ невѣдомо откуда колокола звонить начинаютъ. Такъ звонъ и плыветъ по воздуху, и справа и слѣва. Сначала мелкiе колокола, а опосля большiе гудятъ... Долго гудятъ — слушаешь, слушаешь и холодкомъ тебя такъ и прохватить — потому страшно. А иногда надъ самой избенкой по воздуху словно цѣлая рать пройдетъ — и голоса слышишь, и одежа шуршитъ — и опять все тихо. Подумаешь вѣтеръ — нѣтъ, выйдешь — кругомъ не шелохнется, тишь такая!..

— Что же это за колокола?

— А это, другъ, посередь Матки, старики говорятъ — города есть, не нашимъ земнымъ городамъ чета. Церкви въ эфтомъ городу ледяные, дома тоже. А живутъ тамъ на просторѣ, въ такомъ захолустьи, куда живой душѣ и не добраться, всѣ охотнички да ловцы, что на Маткѣ перемерли. Однова съ нами былъ на промыслу малецъ одинъ, парень смирный. Зашелъ онъ этто разъ за Митюшевъ камень чтò у Серебрянки стоитъ, оттуда и воротился помертвѣвъ весь. «Видѣлъ я, — говоритъ, — братцы, великое чудо. Быдто виситъ посередь Матки гора ледяная, а на этой горѣ все церкви да церкви, и сколько эфтихъ церквей, поди, не сосчитать, — одна другой выше, одна другой краше. Колоколенки словно стеклянныя, тонкiя да прозрачныя такiя. И только я стою вдругъ съ всѣхъ эфтихъ колоколенъ звонъ поднялся. Я, говоритъ, обмеръ да скорѣй назадъ." Какъ прослышали мы про то, сичасъ и сказали парню: «это тебя наши промышленнички, что подъ крестами лежатъ, въ свой–отъ городъ звали. Безпримѣнно, говоримъ, помрешь." Что же! Сталъ парень задумываться, опалъ совсѣмъ, а черезъ мѣсяцъ послѣ того и душу Богу отдалъ. Ну, мы его тамъ за Митюшевымъ камнемъ и схоронили. Таково ли хорошее мѣстечко выбрали. Надъ крестомъ, слышь, дикiй камень нависъ, а шаговъ въ десять отъ могилы море–окiанъ зыблется!.. Вотъ онъ каковъ нашъ мертвый городокъ–то!"

Проработавъ цѣлую недѣлю на промыслѣ, въ субботу сидитъ промышленникъ въ своей одинокой ново–земельей избушкѣ. Дѣлать нечего. Цѣлый сонмъ воспоминанiй такъ и вьется надъ нимъ. Далекое поморское людное село, родная семья, улыбки жены, громкiй смѣхъ дѣтей и звонъ колокола, тягуче разносящiйся съ колокольни сельской церкви.. Ну, и чудится труженнику, что и тутъ рядомъ носятся торжественно гулкiе звуки колокола, отъ которыхъ жутко становится ему и больно!.. И создается такимъ путемъ поэтическая легенда о мертвомъ городѣ..

На второмъ островѣ Матки, начинающемся къ сѣверу отъ Маточкина шара, прежде всего останавливаетъ вниманiе губа Серебрянка. На сѣверной сторонѣ ея возвышается Митюшевъ камень громадный, конусъ вершина котораго теряется въ облакахъ. Отсюда въ ясную погоду виднѣется дальняя окраина Маточкина шара, съ ярко блистающими черными озерами, словно золотыя пластины кинутыми по обѣимъ берегамъ пролива. Очертанiя Новой Земли кажутся отсюда вправленными въ бирюзовую кайму океана, а верхушки гранитныхъ утесовъ утромъ блистаютъ словно маяки возрождающагося дня. Здѣсь же одинъ грамотный поморъ наблюдалъ сѣверное сiянie — въ такомъ блескѣ, котораго не увидитъ даже и привыкшiй къ сполохамъ житель архангельскаго побережья.

На совершенно чистомъ зимнемъ небѣ, безлунною ночью, сначала едва–едва прорѣзался блѣдный сегментъ полярнаго сiянiя. На дугѣ его колыхались и сглаживались тускло–свѣтившiе языки неровнаго пламени, которое чѣмъ дальше, тѣмъ становилось все ярче и ярче. Скоро вся сѣверная сторона неба была охвачена этимъ трепетавшимъ и точно вздрагивавшимъ огнемъ, правильная арка котораго рѣзко вырисовывалась на черныхъ зубчатыхъ очертанiяхъ отдаленнѣйшихъ береговыхъ шпалъ. Наконецъ сегментъ сталъ изъ центра своего выбрасывать цѣлые снопы электрическаго блеска, ослѣплявшаго глаза наблюдателей. Они подымались все выше и выше, сталкивались и взаимно отталкивали одна другой, какъ вдругъ вся великолѣпная дуга сполоха разомъ въ одно мгновенiе разорвалась на двѣ половины. Въ каждой изъ нихъ тотчасъ же образовался еще болѣе ослѣпительный центръ, и скоро два громадные, все удлиннявшiеся и удлиннявшiеся столба, какъ двѣ лапы громаднаго, спокойнаго чудовища, охватили небо, порывисто приближаясь къ его зениту... Изъ блѣдно–голубаго — пламя ихъ стало желтоватымъ и наконецъ перешло въ такой кроваво–алый блескъ, что и масса Митюшева камня, и снѣговая пустыня Новой Земли, легли багровою полосою подъ свѣтомъ этихъ полярныхъ факеловъ. На красномъ просторѣ рубиновымъ отсветомъ сверкали кое–гдѣ застывшiя ледяныя глади озеръ, да черными силуэтами выдѣлялись ряды утесовъ, обращенныхъ неотражавшею свѣтъ стороною къ глазамъ наблюдателя.

Сходившiяся къ зениту полосы алаго свѣта встрѣтились, взаимно отбросили другъ друга и мгновенно погасли, оставивъ все небо почти чернымъ, только на самомъ зенитѣ его таинственно мерцала внезапно образовавшаяся и словно вѣнчавшая эту мертвую, ледяную глушь корона изъ сноповъ голубыхъ, почти звѣзднаго цвѣта. А тамъ погасла и она, и снова заходили по небу десятки, сотни громадныхъ столбовъ, почти кравшихся по немногимъ, робко блиставшимъ звѣздамъ. Вотъ они расположились вѣнцомъ вокругъ темнаго уже сегмента, вотъ они стали короче и короче, а сегментъ освѣщался все ярче и ярче, наконецъ столбы погасли и только первоначальная арка ослѣпительно сiяла и вздрагивала у полюса.

«Свѣтъ, говорилъ мнѣ поморъ, былъ до того силенъ, что я за версту разсмотрѣлъ у самаго береговаго утеса цѣлую семью ошкуевъ. Можно было видѣть берега Маточкина шара, отдаленныя скалы возносившiяся изъ океана и голубыя пятна талаго снѣга по откосамъ горы".

Изъ заливовъ болѣе зaмѣчaтeльныхъ на болъшомъ островѣ Новой Земли нужно упомянуть губу Митюшиху, заливъ Мелкiй, гдѣ зимовали Циволька и Мойсеевъ въ 1839 году, Крестовый заливъ съ нѣсколькими гористыми и чрезвычайно живописными островами. Сульменевъ заливъ словно кольцомъ охваченъ горнымъ кряжемъ съ отдѣльно стоящими вершинами, правильные конусы которыхъ тонко рисуются на безоблачномъ небѣ въ ясные дни короткаго ново–земельскаго лѣта. Тутъ весьма часто встречаются ошкуи — бѣлые медвѣди. Невдалекѣ отсюда берега становятся еще болѣе пустынными и сплошь усѣянными остовами земноводныхъ животныхъ, истребленныхъ въ разное время полярнымъ медвѣдемъ, питающимся ими. Ошкуй въ свою очередь становится добычею помора–промышленника, который безпощадно охотится на него въ тѣхъ случаяхъ, когда первые промыслы уже окончены, а новые еще не начаты. Ошкуевъ истребляютъ иногда и въ глухую зиму, но рѣдко, такъ какъ начиная уже съ ноября бѣлый медвѣдь показывается весьма рѣдко. Сила его характеризуется между прочимъ тѣмъ, что oнъ, отваживается часто вступать въ бой съ крупнѣйшими моржами на льдинахъ полярнаго океана. За белыми медвѣдями охотятся иногда и самоѣды, забирающiеся сюда черезъ обледенѣвшiе проливы cъ твердой земли. Они употребляютъ для этого разныя орудiя, по чаще всего винтовку и рогатину. Свенске разсказываетъ нѣсколько случаевъ, судя по которымъ можно полярнаго медвѣдя, по обнаруживаемой имъ трусости, счесть ближайшимъ родственникомъ нашего Михайла Иваныча. Такъ, напримѣръ, одинъ изъ людей, бывшихъ въ командѣ Пахтусова, увидѣвъ, что къ пустой въ то время избушкѣ зимовья приближается ошкуй, отъ ужаса заоралъ благимъ матомъ, — медвѣдь, струсивъ, благородно ретировался; ежесекундно оглядываясь назадъ. Въ другой разъ двое промышленниковъ, встрѣтили въ двѣнадцати шагахъ отъ себя медвѣдя. Безоружные, они стали кричать, призывая товарищей, и послѣдствiя были тѣже. Въ тотъ же день одинъ изъ матросовъ вышелъ изъ избы въ сѣни и отворивъ наружную дверь увидѣлъ тамъ другаго медвѣдя, спокойно лакомившимся ворованнымъ саломъ изъ стоявшей подлѣ сѣней бочки. Матросъ закричалъ отъ испуга, а медвѣдь, также испугавшись, бросился бѣжать опрометью.

Какъ предметъ промысловаго торга, ошкуй имѣетъ свое значенiе. Хорошо просоленное мясо его идетъ въ продажу также какъ и жиръ. Лучшiе мѣха полярныхъ медвѣдей обходятся въ покупкѣ отъ 16 р. и выше.

Невдалекѣ отъ горы Серебрянки и вообще во всему этому берегу, судя по указанiямъ поморовъ, должно находиться серебро, а у Костина шара въ Бѣлужьей губѣ и золото. Разумѣется, всѣ эти слухи не имѣютъ за собою ничего прочнаго и не будутъ имѣть, пока на берегъ острова не попадетъ какой либо техникъ. Отчасти, впрочемъ, эти указанiя подтверждаются тѣмъ обстоятельствомъ, что Новая Земля составляетъ лишь продолженiе Уральскаго хребта въ океанъ. Горы ея состоятъ преимущественно изъ глинистаго гешфера, въ нихъ также встрѣчаются горный хрусталь, булыжникъ, скаты гранита и гнейса, сѣрный и мѣдный колчеданъ и каменный уголь — въ громадныхъ залежахъ. Обрывы горъ постоянно бываютъ завѣяны снѣгомъ, тогда какъ вершины ихъ голы.

Продолженiе Новой Земли къ сѣверу составляетъ столь же извилистую линiю берега, изрѣзаннаго заливами. Самый крайнiй пунктъ ея мысъ Нассавскiй, за которымъ уже начинается восточный берегъ, не посѣщаемый нашими промышленниками вовсе, такъ какъ доступъ къ нему затрудненъ громадными массами льду, прибиваемаго сюда теченiемъ Карскаго моря. Внутренность Новой Земли неизвѣстна вовсе. Ловцы рѣдко отдаляются болѣе одной версты вглубь острова отъ бероговъ, гдѣ, вслѣдствiе чувствуемаго здѣсь влiянiя отдаленнаго гольфстрима, и теплѣе, да и самая добыча промысла обильнѣе. Вотъ, между прочимъ, какъ г. Бэръ рисуетъ общiй характеръ пейзажей этого громаднаго, затеряннаго въ полярномъ океанѣ континента.

«Одно изъ дѣйствiй, производимыхъ отсутствiемъ дерева и рослой травы — это чувство одиночества, чувство, овладѣвающее душою не только мыслящаго наблюдателя, но и самаго грубаго матроса. Это чувство не имѣетъ въ себѣ ничего стѣснительнаго, напротивъ, въ немъ что–то торжественное и оно можетъ быть сравнено только съ тѣмъ могучимъ впечатлѣнiемъ, какое производитъ на насъ видъ Альповъ. Я не могъ подавить въ себѣ мысли, невольно мнѣ представлявшейся, будто теперь только что настаетъ утро мiрозданiя и вся жизнь еще впереди... Иногда, правда, видишь движущееся по землѣ животное, иногда вдали отъ берега видна большая чайка, носящаяся по воздуху, но этого мало для оживленiя ландшафта. Недостаетъ при тихой погодѣ звуковъ и движенiя, особенно когда предпринимаешь экскурсiю во внутрь страны, по удаленiи множества гусей, витающихъ во время линянiя перьевъ по озерамъ. И безъ того уже скудныя на Новой Землѣ сухопутныя птицы не голосисты, беззвучны также сравнительно еще болѣе скудныя насѣкомыя. Даже песецъ слышенъ бываетъ только ночью. Это совершенное отсутствiе звуковъ, особенно господствующее въ ясные дни, напоминаетъ собою тишину могилы и вдругъ выходящiя изъ–подъ земли, прямо снующiя передъ нами и столь же внезапно опять исчезающiя, пеструшки являются какъ будто какими–то призраками. Однакожъ, вопреки этимъ слѣдамъ животной жизни, ея какъ будто бы нѣтъ, потому что слишкомъ мало замѣтно движенiя. Въ другихъ странахъ мы привыкли видѣть, что листья высокихъ растенiй и деревъ своимъ шелестомъ обнаруживаютъ присутствiе легкаго зефира. Низкiя же растенiя глубокаго сѣвера недоступны и легчайшему вѣтерку — ихъ можно почесть какъ бы нарисованными. Да и почти не видать насѣкомыхъ, которыя искали бы на нихъ удовлетворенiя своихъ потребностей. Изъ многочисленнаго семейства жуковъ нашлось одно только недѣлимое. Иногда, правда, въ солнечный день и на согрѣтомъ мѣстѣ, напримръ около небольшихъ выдающихся скалъ, порхаетъ пчела, но она едва жужжить, какъ у насъ въ ненастные дни. Немного чаще встрѣчаются комары и мухи, во и они такъ рѣдки, такъ смирны и вялы, что ихъ должно почти искать, чтобы замѣтить. Я не припомню, чтобы кто нибудь изъ насъ жаловался на укушенiе комаровъ, и почти невольно стоскуешься по этимъ назойливымъ воздушнымъ обитателямъ Лапландiи, чтобы только почувствовать хотя нѣсколько жизни въ природѣ".

В. Н. Д.

(Продолженiе будетъ).

ВѢНСКIЯ ЗАМѢTКИ.

(ИЗЪ ПОРТФЕЛЯ ТУРИСТА).

I.

Весной прошлаго 1872 г., послѣ двухлѣтняго отсутствiя, мнѣ удалось опять посѣтить Вѣну, столь давно мнѣ знакомую, нѣкогда столь любимую мною и потому столь часто посѣщаемую. Въ этотъ разъ я въѣхалъ въ нее съ прежнимъ радостнымъ чувствомъ при мысли о свиданiи съ старыми друзьями, но не съ прежнею беззаботностiю объ образѣ жизни. Горькiй опытъ послѣднихъ годовъ показалъ мнѣ, какъ эта жизнь годъ отъ году становится труднѣе для путешественника и потому научилъ быть осмотрительнѣе и осторожнѣе. Преждѣ можно было ѣхать прямо въ любую гостинницу, — цѣны были извѣстныя, установившiяся съ давнихъ временъ. Нынѣ онѣ чуть не ежемѣсячно, — а ужъ положительно ежегодно измѣняются, возвышаясь постоянно въ ужасающей пропорцiи.

Прiѣхавъ въ первый разъ въ Вѣну въ 1860 году, я остановился въ самой лучшей вѣнской гостинницѣ «Zum Erzherzog Каrl" (Kärtner Strasse), гдѣ тогда очень хорошая комната стоила одинъ бумажный гульденъ со всѣмъ, т. е. платилось за квартиру и кромѣ этого гульдена уже къ квартирному счету не приписывалось ничего. Черезъ десять лѣтъ потомъ, въ 1870 году, я попробовалъ было точно также толкнуться въ Zum Erzherzog Karl — таже самая комната стоила тогда (теперь вѣроятно и еще больше) уже не одинъ, а три гульдена, да сверхъ того еще къ квартирному счету приписывалось и за прислугу, и за освѣщенiе — service bougie на французскiй манеръ. Если взять къ тому въ расчетъ разницу въ курсѣ, происшедшую въ теченiе этихъ 12 лѣтъ (въ 1860 г. за французскiй золотой Napoléon d’or давали около двѣнадцати гульденовъ бумажками, нынѣ даютъ только около девяти), то приходится такимъ образомъ заплатить около десяти франковъ за комнату, за какую прежде, и не такъ еще давно, платилось только около двухъ франковъ и какая комната въ самомъ Парижѣ, даже въ самое дорогое время — во время выставки, стоила не болѣе пяти. И такъ, колеблемый всѣми этими соображенiями, я долго затруднялся въ выборѣ гостинницы (почти всѣ вѣнскiя мнѣ были уже знакомы и каждая имѣла въ глазахъ моихъ свои неудобства), наконецъ рѣшился поехать хотя и въ дорогую, но центральную и славящуюся своимъ комфортомъ, «Stadt Frankfurt". Беру фiакръ, подъѣзжаю, спрашиваю комнату — слышу отвѣтъ: всѣ заняты. Такой отвѣтъ не диковинка въ вѣнскихъ гостинницахъ, онѣ, дѣйствительно, если не всегда, то часто бываютъ переполнены путешественниками, число которыхъ постоянно, можно сказать ежедневно умножается, хотя и число гостинницъ тоже въ свою очередь увеличивается сообразно потребностямъ. Въ послѣднее десятилѣтiе Вѣна стала по преимуществу городомъ путешественниковъ. Такое значенiе, независимо отъ другихъ болѣе положительныхъ условiй, дали ей желѣзныя дороги, сдѣлавшiя изъ нея едва–ли не самое важное центральное мѣсто въ Европѣ. Здѣсь перекрещиваются пути съ востока на западъ и съ сѣвера на югъ. За исключенiемъ Францiи, Англiи и Испанiи, какъ бы подвинувшихся къ Аппенинскому полуострову съ открытiемъ монсениской желѣзной дороги, путь на Вѣну есть ближайшiй и удобнѣйшiй путь въ Италiю изъ большей части странъ Европы. Вѣна также есть станцiя для ѣдущихъ изъ Европы на Левантъ и обратно. И на эту же станцiю часто направляютъ свое странствiе (а до 1870 г., т. е. до открытiя кiево–балтской вѣтви, довершившей соединеiе Балтiйскаго моря съ Чернымъ непрерывною вѣтвью желѣзныхъ дорогъ, направлялись еще болѣе) pуccкie путeшecтвeнники, ѣдущiе изъ Петербурга и вообще изъ сѣверныхъ предѣловъ своего отечества въ южные: какъ–то въ Крымъ, въ Бессарабiю, вообще въ Новороссiйскiй край и Закавказье. Наконецъ, не мало путешественниковъ, кромѣ бывающихъ въ Вѣнѣ проѣздомъ черезъ Австрiю, прiѣзжаютъ и собственно въ Австрiю, особливо же больные, составляющiе нынѣ весьма значительную часть между путешественниками. Ихъ привлекаютъ въ Вѣну слава вѣнскихъ докторовъ, разнообразiе удовольствiй и удобствъ (особливо же для людей достаточныхъ), наконецъ обилiе минеральныхъ водъ (при этомъ стоитъ только вспомнить Богемiю) и всякихъ другихъ цѣлебныхъ мѣстностей (куръ–ортовъ), къ каковымъ по преимуществу, изъ патрiотизма или изъ другаго какого побужденiя, любятъ отправлять вѣнскiе врачи своихъ пацiентовъ. Между послѣдними опять–таки pусскiе составляютъ преобладающее число. Не легко сосчитать сколько оставляется русскими ежегодно денегъ въ австрiйскихъ предѣлахъ: на водахъ въ Марiенбадѣ, въ Карлсбадѣ, во Франценсбадѣ, на дачахъ въ Ишлѣ и въ другихъ мѣстахъ Зальцъ–Каммергута, на зимовьяхъ въ самой Вѣнѣ, преимущественно же въ Мepанѣ, который вдругъ, благодаря протекцiи вѣнскихъ докторовъ, рекомендовавшихъ его для зимней резиденцiи императрицы Елисаветы (супруги Франца–Iосифа), попалъ въ теплѣйшiя по климату мѣстности Европы и явился опаснымъ соперникомъ Пизѣ, По, Ницце, Неаполю и другимъ издавна и болѣе основательно прославленнымъ въ этомъ отношенiи городамъ.

Послѣ всего этого удивительно–ли, что при такомъ наплывѣ путешественниковъ въ Вѣнѣ иногда не скоро добьешься помѣщенiя въ гостинницѣ.

Послѣ долгихъ поисковъ я наконецъ–таки прiютился Zum goldenen Lamm на Виденѣ^*). За крошечную комнатку взяли съ меня 2 гульдена и 30 кр., а съ прислугой и освѣщенiемъ 3 гульдена въ сутки, что составитъ, по нынѣшнему курсу, болѣе 7 франковъ въ день.

II.

Первымъ дѣломъ моимъ было, разумѣется, — совершивши туалетъ, побѣжать на свиданiе съ старыми моими вѣнскими прiятелями. Идя по широкой новой улицъ — ведущей въ Кертнеръ–Штрассе — я невольно изумился множеству и величiю построекъ, возведенныхъ въ Вѣнѣ въ эти два послѣднiе года (1870–72), т. е. съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ ея. Это изумленiе постепенно возрастало на другой и въ слѣдующiе зa тѣмъ дни, по мѣрѣ того, какъ я гуляючи продолжалъ осматривать знакомую мнѣ издавна Вѣну. Многихъ мѣстъ рѣшительно нельзя узнать: такъ они переменились въ послѣднее десятилѣтiе. Въ 1860 году я засталъ еще старую Вѣну — т. е. старинный городъ съ высокими домами, необыкновенно узкими улицами, такъ что нельзя бывало довольно надивиться кáкъ по нимъ разъѣзжаются экипажи. Этотъ городъ очень небольшой по пространству, обнесенъ былъ со всѣхъ сторонъ крѣпостною стѣною, въ разныхъ мѣстахъ проpезанною воротами, которыя на ночь запирались. За стѣною начиналось собственно военное укрѣпленiе, т. е. валъ, рвы и гласисы. Послѣднiе служили вмѣстѣ съ тѣмъ и мѣстомъ прогулки: на одномъ изъ нихъ во время параднаго развода случилось въ 1850 году трагическое происшествiе — покушенiе на жизнь нынѣ царствующаго императора^*). За этимъ внутреннимъ укрѣпленiемъ начинались городскiя предмѣстiя, такъ называемые форштадты, вмѣщавшiя въ себѣ бѣднѣйшую и слѣдовательно наибольшую по численности часть населенiя столицы — въ свою очередь обнесенныя другимъ укрѣпленiемъ внѣшнимъ, называемымъ у вѣнскихъ жителей общимъ наименованиемъ «линiй". Остатки этихъ укрѣплений въ нѣкоторыхъ мѣстахъ существуютъ еще до сихъ поръ и служатъ обозначенiемъ демаркацiонной линiи для сбора мытныхъ пошлинъ съ произведенiй, привозимыхъ въ городъ для продажи; но отъ внутреннихъ укрѣпленiй не осталось и слѣда. Окружавшiя городъ стѣны съ воротами были сломаны; вслѣдствiе чего онъ слился съ предмѣстьями воедино; валъ и гласисы срыты; на мѣстахъ ихъ разведены великолѣпныя гульбища — тѣнистые парки и цвѣточные сады; рвы засыпаны и на мѣстахъ ихъ проведены такъ называемые ринги (Ring) т. е. великолѣпные проспекты съ бульварами для пѣшеходовъ, съ отличнымъ макъадамомъ для ѣзды и сверхъ того съ двойными рельсами для желѣзно–конной дороги (tram way). По обѣимъ сторонамъ эти ринги обстроены великолѣпнѣйшими многоэтажными домами, которые кромѣ громадности своей отличаются еще необыкновенно изящною и притомъ каждый своеобразною архитектурою. Дома на Opern Ring'ѣ особенно замѣчательны въ этомъ отношенiи; но тоже замѣчанiе хотя можетъ быть и въ меньшей степени прилагается къ новымъ домамъ лежащимъ и въ другихъ мѣстностяхъ. Въ самомъ центрѣ города, около Stefan's Plaz, въ мѣстности наиболѣе сжатой и со всѣхъ сторонъ стѣсненной старинными зданiями, гдѣ уже кажется вовсе негдѣ paзгуляться воображенiю и вкусу архитектора, принужденнаго выгонять зданiе только въ вышину, — и тамъ даже, хотя и прислоненные одинъ къ другому и какъ бы сплошною стѣною стоящiе дома — и тѣ имѣютъ сколь возможно каждый свою архитектурную физiономiю, свой, такъ сказать, архитектурный стиль, хотя и безъ блестящей позолоты, безъ фрескъ и безъ тѣхъ скульптурныхъ украшенiй, которыми такъ богаты новые дома на рингахъ. Посмотрите на Грабенъ, нынѣ соединенный съ главною вѣнскою улицею — Kärtnerstrasse, Грабенъ — это средоточiе вѣнской модной, такъ называемой галантерейной торговли: даже и тамъ, замѣнившiе собою прежде старинные, новые дома — всѣ занятые лавками и магазинами и залѣпленные снизу до верху всякаго рода вывѣсками и объявленiями, — даже и тѣ менѣе пошлы и однообразны, чѣмъ строенныя съ такимъ торговымъ назначенiемъ зданiя въ другихъ столицахъ и большихъ городахъ Европы. Да, по изяществу построекъ Вѣна положительно первый, наилучшiй городъ въ Европѣ, а можетъ быть и въ цѣломъ свѣтѣ.

Новый наполеоновскiй Парижъ несравненно ниже новой Вѣны (а старая совершенно почти не существуетъ, но крайней мѣрѣ быстро исчезаетъ) въ этомъ отношенiи. Всѣ нанолеоновскiя постройки новаго Парижа, начиная съ знаменитаго Boullеvard de Sébastopol (Севастопольскаго бульвара) носятъ на себѣ отпечатокъ однообразной, безвкусной, такъ сказать казарменной форменности, совершенное отсутствiе которой такъ прiятно изумляетъ въ Вѣнѣ. Укажутъ–ли на многочисленные скверы, сады и другiя гульбища, на знаменитый паркъ Монсо, разведенные въ столицѣ Францiи Наполеономъ III: и въ этомъ отношенiи опять–таки Вѣна далеко оставила за собой Парижъ. На мѣстахъ нынѣ засыпанныхъ рвовъ, отдѣлявшихъ Вѣну отъ ея южныхъ предмѣстiй (отъ сѣверныхъ она отдѣлена однимъ изъ рукавовъ Дуная) разведены нынѣ парки, изъ коихъ по времени своего разведенiя и по достоинству первый, такъ называемый городской (Stadt Park) составляетъ такую прелестную, единственную въ своемъ родѣ игрушку, на которую кажется никогда не налюбуешься вдоволь, какъ бы долго ни глядѣлъ на нее. При входѣ въ паркъ, отдѣленный отъ другаго, содержащаго въ себѣ питомникъ для цвѣтовъ и растенiй парка канавой, черезъ которую перекинутъ великолѣпный мостъ, васъ поражаетъ большое и вмѣстѣ изящное зданiе, величественно стоящее на террасѣ въ тѣни зелени и окруженное роскошнѣйшими цвѣтниками. Это Casino сада: передъ нимъ вся терраса уставлена столиками и стульями и сверхъ того чугунными столбами съ лампами и другими препаратами газоваго освѣщенiя. Спустившись съ этой террасы, обнесенной, какъ бы живою оградою, плетеницею розъ, вы вступаете въ тѣнистыя, нерѣдко темныя аллеи, прерываемыя площадками и пестрыми цвѣтниками и изукрашенныя бесѣдками и фонтанами: изъ послѣднихъ бьетъ свѣжая ключевая вода. Гуляя по этимъ аллеямъ, глядя на эти деревья, изъ коихъ многiя достигли уже порядочной вышины, едва вѣришь, что первыя основанiя этого великолѣпнаго парка положены въ 1864 году. Чему приписать здѣсь такое быстрое развитiе растительности? Благопрiятнымъ–ли климатическимъ условiямъ, искусству–ли и уменью садоводческихъ рукъ? Я думаю и тому и другому вмѣстѣ. Но вотъ чтó то просвѣчиваетъ сквозь зелень аллеи, по которой вы идете, что то такое какъ будто вода. Такъ и есть, это искуственное озерко; на берегахъ его столпилось очень много гуляющихъ: всѣ смотрятъ на озерко и на плавающихъ по немъ пернатыхъ пловцовъ. Посмотримъ вмѣстѣ съ ними и мы, и полюбуемся, помянувъ нашего незабвеннаго Жуковскаго какъ:

«Лебеди младые голубое лоно

Озера тревожатъ плаваньемъ, плесканьемъ;

Боемъ крылъ могучихъ, бѣлыхъ шей купаньемъ"...

Это озерко въ Штадть–Паркѣ еще болѣе привлекаетъ, къ себѣ зрителей въ теплую лунную ночь — въ часъ «когда гуляетъ мѣсяцъ со звѣздами".

Эти лебеди прелестные бѣлогрудые и бѣлокрылые — какъ называетъ ихъ нашъ поэтъ —

«Влагу разсѣкая бѣлыми крылами,

Кажутся волшебныхъ призраковъ явленьемъ!

Племя молодое, полное кипѣньемъ

Жизни своевольной".

Очарованiе ощущаемое гуляющимъ по этому прелестному парку еще болѣе увеличится, когда подумаешь, что вся видимая идиллiя происходитъ въ шумномъ городѣ, почти въ самомъ его центрѣ; когда къ крикамъ лебедя примѣшивается шумъ близь проѣзжающихъ экипажей; но пыль отъ нихъ не долетаетъ до парка, по крайней мѣрѣ не смѣетъ ложиться на листы его растенiй, постоянно орошаемыхъ свѣжею водою и наполняющiе воздухъ благоуханiемъ удивительнымъ. Нельзя вообразить ухода за растенiями болѣе усерднаго, болѣе внимательнаго, чѣмъ какой видишь здѣсь со стороны садовниковъ. Нельзя также при этомъ не отдать должной справедливости и публикѣ, какъ она обходится бережно съ садами: ни у кого не увидишь сорванной вѣточки или цвѣточка!.. То ли бы было въ другихъ мѣстахъ! Поломали бы все прежде, чѣмъ рости принялося. Вообще вѣнцы большiе любители садовъ и изъ среды ихъ выходятъ самые искусные садоводы. Это единственное, врожденное чувство любви къ природѣ, столь свойственное здѣшнимъ жителямъ, (кромѣ красотъ природы, какими богаты окрестности Вѣны), питается еще и развивается въ нихъ обилiемъ садовъ, разведенныхъ въ самой столицѣ. Теперь почти отъ самаго народнаго сада (Volk's Garten) садами можно пройти черезъ старый Лихтенштейнскiй паркъ вплоть до самаго Пратера.

III.

Всякiй прiѣзжiй спѣшитъ побывать въ Пратерѣ, этомъ столь извѣстномъ еще изстари гульбищѣ вѣнскомъ. Густыя рощи Пратера, бывшiя еще нетронутыми въ началѣ этого столѣтiя, т. е. во время вѣнскаго конгресса, годъ отъ году рѣдѣютъ. Уже я запомню ихъ далеко не въ томъ щедушномъ видѣ, въ какомъ онѣ представляются нынѣ. Но великолѣпные каштаны, осѣняющiе аллеи Пратера, густѣютъ съ каждымъ годомъ все болѣе. Ихъ пышные, зеленые своды даютъ тѣнь и прохладу въ самый знойный полдень. Не далѣе какъ въ прошломъ году, заложено въ Пратерѣ громадное зданiе всемiрной выставки долженствующее открыться нынѣшней весной. Почти напротивъ его, по другую сторону широкой проѣзжей аллеи, на лугу разбитъ садикъ съ цвѣтниками и съ прудочками. Искусственная насыпь, образующая довольно высокiй холмъ, господствующiй надъ этимъ садикомъ увѣнчана изящнымъ домикомъ въ сельскомъ вкусѣ: это ресторанъ «Сахара" (Sachar) того самаго, который имѣетъ самое модное и наиболѣе посѣщаемое фэшiонэбельнымъ свѣтомъ заведенiе на оперномъ рингѣ, и который однимъ словомъ занимаетъ между вѣнскими ресторатерами такое же мѣсто, какое Дюссо между петербургскими. Очевидно, это новое роскошное заведенiе въ Пратерѣ построено «Сахаромъ" для выставки, но и теперь оно уже дѣлаетъ порядочныя дѣла — съ иностранцами, которыхъ тамъ обираютъ немилосердно. Но конечно не этотъ великолѣпный ресторанъ, большею частiю остающiйся пустымъ, ни другiе, хотя и очень плoxie, но всегда полные народомъ, рестораны, во множествѣ разсѣянные по гульбищу въ разныхъ мѣстахъ, привлекаютъ гуляющую публику въ Пратеръ: она спѣшитъ туда даже не столько, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ, котораго тамъ въ душной, пыльной атмосферѣ кажется даже менѣе чѣмъ напр. въ Штадтъ–Паркѣ: она спѣшитъ туда, привлекаемая болѣе всего прелестной музыкой. Дѣйствительно, въ музыкальномъ отношенiи, я не знаю гульбища равнаго Пратеру въ цѣлой Европѣ. Только въѣзжаете вы въ широкiя ворота, на главную широкую (ведущую къ такъ называемой аренѣ, конскому ристалищу) аллею, до васъ уже долетаютъ звуки музыки: это военный оркестръ, играющiй въ первой пратерскои кофейной — erstes Kaffe–haus; въ нѣсколькихъ шагахъ отъ того мѣста вторая кофейная, гдѣ тоже оркестръ: еще далѣе третья — во всѣхъ превосходные оркестры, иногда даже мѣшающiе одинъ другому, когда напр. не успѣетъ окончить одинъ, а тутъ по сосѣдству уже начинаетъ другой. Но кромѣ этихъ трехъ первостатейныхъ оркестровъ, играющихъ въ Пратерѣ въ кофейныхъ первоклассныхъ, такъ сказать аристократическихъ, сколько еще маленькихъ оркестровъ разсѣяно по всему Пратеру, даже въ кабакахъ, въ той части парка, которая посещается исключительно простымъ народомъ и извѣстна вѣнскимъ жителямъ подъ оригинальнымъ наименованiемъ «Колбаснаго" (Wurstel Prater). Кромѣ множества бальныхъ оркестровъ, во главѣ которыхъ извѣестный оркестръ Эдуарда Штрауса — одного изъ юнѣйшихъ членовъ этой музыкальной семьи; кромѣ оркестровъ театральныхъ, во главѣ которыхъ стоитъ оперный оркестръ, пользующiйся столь справедливою европейскою славою и недавно еще выслушавшiй себѣ самыя лестныя похвалы отъ гостившаго здѣсь композитора Вагнера, оперы котораго довольно часто идутъ на здѣшнемъ великолѣпномъ, новопостроенномъ театрѣ, кромѣ всего этого главную господствующую часть между оркестрами составляютъ полковые оркестры, доведенные до возможнаго, незнаемаго въ другихъ странахъ совершенства и играющiе на бальныхъ инструментахъ столь–же хорошо, какъ и на духовыхъ. Но откуда же такое музыкальное богатство въ армiи? Само народонаселенiе поставляетъ ежегодно въ войско такой контингентъ хорошо уже дома подготовленныхъ, а иногда и вполнѣ образованныхъ музыкантовъ, которымъ остается только совершенствоваться подъ руководствомъ искусныхъ капельмейстеровъ какихъ доставляютъ во множествѣ разсѣянныя по Австрiйской Монархiи консерваторiи, особливо же вѣнская и пражская. Послѣдняя даже во многихъ отношенiяхъ едва–ли не превосходитъ первую. Богемцы рѣшительно самое музыкальное племя изъ всѣхъ племенъ, населяющихъ Австрiю. Моцартъ жаждалъ слышать своего «Донъ–Жуана" въ исполненiи богемскими музыкантами: такъ велика была ихъ слава еще въ его время. Съ того времени она не упала нисколько. Я помню какъ прiятно изумленъ былъ въ Пpaгѣ, — встрѣчая тамъ на улицахъ, почти на каждомъ шагу крошечныхъ дѣтей, идущихъ съ разными инструментами подъ мышками; а иногда въ тоже время съ книжками, либо съ разными ремесленными орудiями въ рукахъ! Послѣ этого мнѣ уже не удивительно видѣть здѣсь въ полковыхъ оркестрахъ молоденькихъ юношей, едва вышедшихъ изъ отрочества и ycпѣшнo разыгрывающихъ уже самыя трудныя музыкальныя пьесы. Иной подумаетъ, слушая эту превосходную австрiйскую музыку, что содержанiе ея стоитъ громадныхъ денегъ военному министерству; нисколько! полковые оркестры всѣ рѣшительно содержатъ сами себя. Они играютъ постоянно, кромѣ Прагера, то одни, то совокупно съ оркестромъ Штрауса, на всевозмомныхъ гуляньяхъ и въ народномъ саду (Volksgarten) и въ Neue–Weit (увеселительный воксалъ съ садомъ въ Гицингѣ). Въ Volksgarten'ѣ музыкой можетъ наслаждаться всякiй даромъ, такъ какъ мѣсто, гдѣ играютъ оркестры и куда пускаютъ по билетамъ (стоющимъ 1 гульденъ съ персоны) — отгорожено отъ остальнаго сада только прозрачною сѣткою, изъ за которой можно слышать все, не заплативъ ни крейцера. И можно вообразить себѣ, что вѣнцы не упускаютъ случая послушать хорошую музыку и при этомъ перенять что–нибудь новое, чтобы потомъ въ тотъ же вечеръ исполнить слышанное у себя дома на какомъ кто умѣетъ инструментѣ. А уже у всякаго чуть–чуть порядочнаго австрiйскаго нѣмца, иногда даже у нищаго, непремѣнно есть инструментъ, на которомъ либо самъ онъ, либо кто–нибудь изъ членовъ его семьи играетъ ежедневно въ часъ досуга. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, еще въ первый мой прiѣздъ въ Вѣну я имѣлъ случай познакомиться довольно близко съ семействомъ одного вѣнскаго почтальона, состоявшимъ кромѣ его жены, престарѣлой какъ и самъ онъ, изъ двухъ молодыхъ дѣтей: сына и дочери. Сынъ уже тогда воспитывался въ консерваторiи и нынѣ считается однимъ изъ лучшихъ флейтистовъ въ Вѣнѣ; дочь, всѣ часы свободные отъ хозяйственныхъ занятiй по кухнѣ, гдѣ она исполняла вмѣстѣ съ тѣмъ и должность кухарки, посвящала игрѣ на фортепiано. Такимъ образомъ въ бѣдномъ, убогомъ жилищѣ почтальона, состоявшемъ всего на все изъ одной комнаты и кухни, но украшенномъ дорогимъ, уже Богъ вѣсть на какiя трудовыя деньги купленнымъ роялемъ, съ помощью музыкальнаго учителя дѣтей исполнялись дуэты и терцеты, иногда даже квартеты, когда заходилъ еще какъ нибудь въ это жилище кто–нибудь четвертый музыкантъ, — чаще всего какой–нибудь товарищъ сына, соученикъ его по консерваторiи; словомъ сказать, устраивались музыкальные вечера, какихъ вы напрасно стали бы искать въ палатахъ иного важнаго и богатаго русскаго барина, гдѣ обыкновенно карты и пожалуй изрѣдка танцы составляютъ въ часы свободные отъ занятiй единственное препровожденiе времени, замѣняя всякую забаву. Даже мастеровые въ Авcтpiи и тѣ увеселяютъ себя въ свободные часы вокальною музыкою. Изъ среды ихъ большею частiю пополняются общества пѣнiя (Gesang–Verein'ы) какъ въ самой Вѣнѣ, такъ и въ другихъ городахъ. Какъ бы хорошо было, если бы хотя что нибудь подобное завелось и у насъ! Если бы наши мастеровые и рабочiе, соединяясь въ праздники, проводили вpемя за пѣснями, за этими чудными русскими пѣснями (богатству музыкальныхъ мотивовъ, которыхъ удивляются сами иностранные артисты)^*), а не пропивали бы и своихъ отъ природы полученныхъ голосовъ, и отъ хозяевъ тяжкимъ трудомъ заработаннихъ денегъ по кабакамъ! Да, дѣйствительно музыка есть важнѣйшiй шагъ къ образованiю: въ иныхъ случаяхъ она можетъ даже служить мѣриломъ его. По степени развитiя музыкальнаго вкуса можно судить о степени развитiя эстетическаго чувства въ народѣ: послушайте турецкую музыку — въ ней сразу видѣнъ весь народъ.

Русскiй народъ, подобно всѣмъ славянскимъ племенамъ, между которыми въ этомъ отношенiи первенствуютъ чехи, не лишенъ отъ природы музыкальныхъ способностей: надобно только развить ихъ образованiемъ и трудомъ. Если бы эта цѣль была когда нибудь достигнута, тогда бы и русскому порядочному человѣку не стыдно было зайти ни самому въ народный pyccкiй трактиръ, ни завести туда иностранца путешественника, какъ это бываетъ не стыдно у нѣмцевъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, а именно въ 1866 году, вскорѣ послѣ окончившаго прусско–австрiйскую войну никольсбургскаго мира, когда еще саксонскiя и ганноверскiя войска стояли расположенныя въ лагеряхъ около Вѣны, разъ случилось мнѣ гуляючи въ окрестностяхъ Бадена заблудиться... Такъ какъ день уже склонялся къ вечеру и я боялся, чтобы осенняя темная ночь не застала меня въ горахъ, то я радъ–радешенекъ былъ, нашедши тропинку, и не заботясь куда приведетъ она, пустился по ней скорымъ шагомъ. Тропинка, постепенно спускаясь въ даль, вывела меня черезъ полчаса на прекрасную шоссейную дорогу, но которой едва прошелъ я нѣсколько шаговъ, какъ донеслись до меня звуки; еще не могли въ темнотѣ различить зданiя, откуда неслися они, я черезъ нѣсколько минутъ пришелъ къ сельскому трактиру. Вошедши въ комнату, я засталъ тамъ сидѣвшаго за роялью одного саксонскаго солдата, который наигрывалъ вальсъ «Ваccio"; a пpoчie человѣкъ пять–шесть его товарищей преважно танцевали съ трактирными служанками (кельнершами) и прочими деревенскими дѣвицами, по окончанiи полевыхъ работъ попавшими на этотъ импровизированный балъ. Но еще болѣе затѣйливый и обширный, хотя также импровизированный балъ мнѣ довелося видѣть, два года тому назадъ, въ Феслау, въ простомъ деревенскомъ трактирѣ, куда забрела вмѣстѣ со мною банда странствующихъ музыкантовъ: гитара, скрипка и гармонiя. Когда, по приглашенiю моему, музыканты заиграли вальсъ, составленный изъ Штирiйскихъ мелодiй (Steiriche Melodien–вальсъ мастерски обработанный покойнымъ Ланнеромъ и въ этомъ видѣ нѣкогда, т. е., лѣтъ двадцать тому назадъ, часто игранный у насъ въ Павловскѣ Iосифомъ Гунглемъ), тогда крытый деревяннымъ навѣсомъ трактирный дворъ, гдѣ мы сидѣли, мгновенно наполнился народомъ. Туда сбѣжался весь рабочiй людъ, только что окончившiй тяжкiя дневныя работы, и старые и молодые, даже малыя дѣти, такъ что на просторномъ дворѣ вдругъ сдѣлалось тѣсно. Однакоже отставили столы, поприжались къ стѣнѣ и очистили довольно мѣста для танцующихъ. Составилось вальсирующихъ десятокъ другой паръ, разумѣется все молодые парни съ дѣвками. Но вотъ между ними явился сѣденькiй — судя по фигурѣ по крайней мѣрѣ 60, а можетъ быть 70 лѣтнiй старичекъ, чисто выбритый, въ широчайшемъ старомодномъ галстухѣ (какiе встрѣчаются нынче только у нѣмцевъ) и въ суконномъ сюртукѣ съ талiей чуть не между лопатками, въ сюртукѣ, которому не знаю что больше, а ужъ надовѣрое можно было считать полвѣка. Воодушевившись звуками родимаго вальса, старичокъ не вытерпѣлъ — захотѣлось ему вспомнить прежнюю прыть, тряхнуть стариной. Онъ схватилъ самую молодую и красивую изъ бывшихъ тутъ дѣвушекъ и закружился съ нею въ вальсѣ.

Всѣ прочiя пары перестали танцовать и молчаливо посторонились, давая дорогу этой новой парѣ. Пара дѣйствительно оказалась удалая. Постепенно одушевляясь и приходя въ неистовый восторгъ, старичекъ сталъ выкидывать такiя штуки, какихъ конечно не пробовало большинство изъ присутствующихъ.

Въ заключенiе, сдѣлавши уже огромное количество туровъ, неутомимый кавалеръ всталъ на одно колѣно, другою ногою вытопывая тактъ и высоко поднятою рукою обводя вокругъ себя свою даму. Развеселенные этой выходкой, зрители стали громко аплодировать ему и подпѣвать въ ладъ. По требованiю публики, «Штирiйскiя мелодiи" повторены были нѣсколько разъ. Любуясь на эту многочисленную толпу, — среди которой не было ни одного пьянаго, хотя всѣ пили кто пиво, кто вино, — я препрiятно провелъ время далеко за полночь. Между тѣмъ мысленно спрашивалъ: заведется ли когда–нибудь все это и у насъ?

IV.

Феслау!.. Но, къ сожалѣнiю, черезъ два года потомъ, а именно въ нынѣшнемъ году, проведши все лѣто въ Вѣнѣ и въ его окрестностяхъ, я долженъ, на вопросъ свой самъ сказать себѣ печальный отвѣтъ, что это и здѣсь уже выводится.

Какъ такъ! Да такъ, очень просто! Цивилизацiя, прогрессъ — влiянiе моды и новизны, совокупно съ ежегодно возрастающимъ наплывомъ иностранцевъ–путешественниковъ, — все это вмѣстѣ быстро выгоняетъ прежнiя несовершенства, темныя стороны общественной жизни, а вмѣстѣ съ тѣмъ подъ–часъ и добрые нравы старины. Такого рода перемѣны въ наше время мчатся неимовѣрно быстро, можно сказать на парахъ... Случается иногда, что не бывши въ какой нибудь мѣстности два, много три года, прiѣзжаешь въ нее опять — и едва узнаешь ее: такъ она переменилась по наружному, т. е. въ постройкахъ и по внутреннему содержанiю, т. е. въ народонаселенiи... Вотъ хоть бы тоже самое Феслау. Я засталъ эту мѣстность тихимъ, скромнымъ селенiемъ, живописно раскинувшимся у подошвы поросшихъ сосновымъ лѣсомъ горъ, составляющихъ крайнее звѣно цѣпи Wiener Wald'a. Между низенькими домиками селенiя обращало на себя мое вниманiе новостроющееся огромное, многоэтажное зданiе, съ виду похожее на аббатство. Но такъ какъ теперь, — не то что въ среднiе вѣка — ни монастырей, ни аббатствъ болѣе не строютъ, то я въ простотѣ души своей принималъ новостроимое зданiе за одно изъ тѣхъ общественныхъ благотворительныхъ заведенiй, которыя составляютъ честь и красу нашего вѣка!.. Увы, я жестоко ошибался! Это было точно заведенiе, только не благотворительное, раззорительное: великолѣнная гостинница Баха (HЩtel Bach) съ террасами, бальными залами, кабинетами для чтенiя и куръ–салономъ — такъ какъ селенiе Феслау, благодаря можетъ быть исключительнымъ старанiямъ самого строителя и содержателя этой гостинницы, а можетъ быть и совокупнымъ старанiямъ всѣхъ домовладѣльцевъ, догадавшихся поискать протекцiи у медиковъ стало нынѣ куръ–ортомъ. Его умѣренно–тепловатый источникъ, стекавшiй прежде въ небольшой бассейнъ, куда издавна приходили купаться мѣстные жители, теперь проведенъ въ двѣ купальни, изъ коихъ одна несравненно обширнѣе другой, но oбѣ отдѣланы съ одинаковою изящною роскошью. Сюда прiѣзжаютъ на лѣто купаться и денежные иностранцы, и вѣнскiе богачи.

Многiе изъ послѣднихъ построили себѣ прекрасныя виллы, такъ что Феслау сдѣлалось нынче одною изъ модныхъ вѣнскихъ дачъ. Прежнiй городокъ сталъ уже тѣсенъ для новыхъ построекъ. Цѣлыя новыя улицы среди полей и виноградниковъ: земля страшно дорожаетъ — подобно тому какъ поднимаются цѣны на квартиры и на всѣ жизненные припасы. Домовладѣльцы и землевладѣлъцы находятъ выгоднѣйшiй сбытъ своимъ произведенiямъ, рабочiй классъ получаетъ несравненно большую плату за трудъ — словомъ все народонаселенiе прiобрѣтаетъ деньгу въ большемъ противу прежняго количествѣ. Не скажу «богатѣетъ", ибо многiе–ли отъ прiобрѣтаемаго откладываютъ что нибудь для составленiя если не богатства, то состоянiя?.. Соразмерно съ легкостью денежной добычи, развиваются и новыя потребности, исчезаетъ прежняя простота въ нравахъ и въ образѣ жизни, такъ что въ результатѣ едва–ли упрочивается благосостоянiе — особенно низшаго класса. Завернулъ я этимъ лѣтомъ въ бытность мою въ Феслау и въ знакомый мнѣ простонародный трактиръ. Обширный дворъ былъ по прежнему полонъ народомъ и какъ прежде играла тамъ музыка, да сверхъ того еще тамъ случились тирольцы; но невоодушевляясь ни ихъ горными напѣвами, ни звуками нацiональнаго вальса, нарядная публика занималась усерднымъ (у многихъ доходившимъ до очевиднаго излишества) попиванiемъ различныхъ хмѣльныхъ питей, да самымъ прозаическимъ волокитствомъ, иногда проявлявшемся въ черезъчуръ уже безцеремонныхъ рѣчахъ. Между посѣтителями мало было видно простыхъ мужиковъ, да и тѣ, которые быти тутъ на лицо, не веселились, какъ бывало: а иные играли въ карты, другiе же послѣ усерднаго служенiя Бахусу видимо склонялись къ Морфею; все было (такъ величающее само себя) болѣе образованное лакейство, прислуга изъ купаленъ (баденмейстеры) и изъ модныхъ гостинницъ (кельнеры). Между послѣдними я слышалъ многихъ заявляющихъ свою образованность (точь въ точь какъ это выставлено остроумнымъ Викторомъ Сарду въ его новѣйшей пьесѣ «Рагабасъ") отрицанiемъ бытiя Божiя. У этого рода людей если слово «религiя" и есть старое ненужное слово, то слово «честь" и подавно уже вовсе ненужное столо, которое на дѣле въ употребленiи у однихъ только простаковъ. Модные же люди (у которыхъ, замѣтить слѣдуетъ, «честь" каждое мгновенiе на устахъ, такъ какъ они, здороваясь и прощаясь, вмѣсто всякаго другаго привѣтствiя говорятъ только: «я имѣю честь" (ich habe die Ehre) считаютъ употребленiе чести въ дѣлахъ съ иностранцами совершенно ненужнымъ и излишнимъ. Обмануть, обсчитать иностранца, особливо плoxo говорящаго или совсѣмъ неговорящаго по немецки и принужденнаго выслушивать отъ кельнеровъ объясненiя на какомъ–то странномъ, якобы французскомъ языкѣ, эти господа кельнеры считаютъ кажется первостепеннымъ долгомъ совѣсти. Сколько разъ случалось мнѣ въ это послѣднее мое пребыванiе въ Вѣнѣ (чего, между прочимъ, не случалось прежде, въ предшествовавшiе разы), сколько разъ случалось мнѣ, преимущественно впрочемъ въ отеляхъ первостатейныхъ, каковы HЩtel zur Stadt Frankfurt Sachar, Feslau, Grand–Hôtel уличать въ мошенничествѣ этихъ разфранченныхъ какъ лондонскiе денди господъ, которые, несмотря на свое превосходное платье, безукоризненное бѣлье и вполнѣ изящныя манеры, не стыдятся воровать хотя по нѣскольку крейцеровъ тамъ, гдѣ цѣлыми гульденами красть уже нельзя. Закажешь себѣ бывало по картѣ кушанье, нарочно замѣтивъ его цѣну: придетъ дѣлo къ расплатѣ — пишется на счетъ цѣна преувеличенная, иногда почти вдвое!.. Съ винами поступаютъ здѣсь еще безцеремонѣе, такъ что положительно можно сказать теперь, что чѣмъ вы спросите вино дороже по цѣнѣ, громче по титулу, тѣмъ хуже подадутъ вамъ. Разъ вамъ подали подъ именемъ дорогаго — въ 5 не то 6 гульденовъ–рейнвейнъ, выдѣланный въ извѣстномъ (подлѣ столицы) селенiи Гумпольдсъ–Кирхенѣ и распиваемый обыкновенно всѣми, даже извощиками подъ именемъ столоваго вина. Даже на ярлыкѣ бутылки, вмѣсто какой–либо рейнской фирмы, стояло просто: Grand–HЩtel, что обозначало, по словамъ оберъ–кельнера: домашняго розлива... Впрочемъ тутъ можетъ быть виноватъ былъ и не кельнеръ, а самъ хозяинъ: надо же ему выручить чѣмъ нибудь издержки затраченныя на блестящiй мраморомъ, позолотой, фресками бархатомъ, шелкомъ и дубомъ, вполнѣ достойный быть жилищемъ монарховъ дворецъ, и какъ бы случайно попавшiй подъ помѣщенie Grand–HЩtel'я. Но какъ бы тамъ ни было, а получить хорошее вино за какую бы то ни было цѣну какъ въ ресторанѣ этого большаго отеля, такъ и въ другихъ, менѣе значительныхъ ресторанахъ, почти вовсе немыслимое дѣло. Кто тутъ виноватъ — хозяева или кельнеры. Богъ ихъ знаетъ (не даромъ расчетливые вѣнцы все пьютъ больше пиво). Тутъ — повторяю — никакая улика невозможна: спросишь вино и плати что скажутъ, т. е. ту цѣну, какая приличествуетъ титулу, подъ которымъ подается вино.

Иное дѣло съ кушаньемъ: уличишь мошенника тарифомъ и онъ, ни мало не конфузясь, стираетъ написанное и пишетъ что слѣдуетъ, а потомъ преспокойно получитъ отъ васъ на водку (Trunkgeld) — прерогатива, которою, какъ извѣстно, пользуются въ Австрiи одни только ober или иначе называемые zahl кельнеры — т. е. тѣ, которые собираютъ плату, а не тѣ, которые прислуживаютъ за столомъ. И такъ покуда еще въ Вѣнѣ кельнеры не дошли до той степени безстыдства, какъ въ Дрезденѣ: они не дерзаютъ увѣрять васъ, что вы ѣли бифштексъ, или росбифъ когда вы ѣли телятину; а въ Дрезденѣ былъ со мной подобный случай. За то вѣнскiе извощики въ нахальствѣ и въ умѣньи обманывать иностранцевъ превзошли всякихъ другихъ. Да и воровство въ вѣнскихъ гостинницахъ стало распространяться съ неимовѣрною быстротою. Не кладите плохо ни бѣлья, ни платья (о деньгахъ и говорить нечего — этотъ товаръ вездѣ требуетъ особливаго присмотра). Лѣтъ пять тому назадъ въ одной изъ лучшихъ гостинницъ у меня пропали двѣ рубашки, въ нынѣшнемъ году въ другой, низкаго сорта гостинницѣ — одна. Потерпели также нынче въ Вѣнѣ многiе изъ моихъ знакомыхъ болѣе значительныя пропажи, изъ которыхъ одинъ, при такого рода случаяхъ, обыкновенно всегда говоритъ: Was ist dass mit die deutshe Ehre geworden! Что сталось съ нѣмецкою честью?

С. Н.

(Oкончанiе будетъ).

______

ДЬЯЧОКЪ.

Разсказъ въ прiятельскомъ кругу.

Я, кажется, уже говорилъ вамъ, господа, — такъ началъ Опатовъ свой разсказъ, что я провожу часть осени, т. е. лучшую пору охоты съ гончими, въ моемъ О–скомъ имѣнiи, во–первыхъ чтобы поохотиться въ тамошнихъ кустахъ на волковъ и лисицъ, которыхъ тамъ непочатый уголъ; а во вторыхъ, чтобы провѣрить счеты по имѣнiю и, хотя я строжайшимъ образомъ провѣряю ихъ, но это не мѣшаетъ моему прикащику немилосердно обманывать меня почти всякiй разъ.

Лѣтъ двѣнадцать тому назадъ, я, въ сопровожденiи нѣсколькихъ прiятелей, — все страшныхъ охотниковъ, между которыми былъ англичанинъ, Mastel Rousel, нарочно прiѣхавшiй въ Россiю, чтобы убить волка, отправился въ Глинное — такъ зовутъ мое О–ское имѣнiе. Осень стояла отличная, какъ для озимыхъ всходовъ, такъ и для охоты — влажная, туманная и теплая, и мы не пропускали ни одного дня. Не мудрено, что при такой погодѣ и отлично спѣтой стаѣ гончихъ, мы дѣлали чрезвычайно удачныя поля; — но не это цѣль моего разсказа. Я хочу разсказать вамъ о необыкновенномъ талантѣ приходскаго дьячка села Глиннаго, — о талантѣ, погибшемъ вслѣдствiе «деспотизма жены его".

День нашъ оканчивался очень рано (въ девять часовъ мы всѣ спали уже богагырскимъ сномъ); также точно и начинался очень рано. Въ четыре часа всѣ уже были за своими любимыми занятыми: англичанинъ, большой меломанъ, игралъ на рояли; я сводилъ счеты, къ большому неудовольствiю тутъ же присутствовавшаго Фирса, а другiе садились за ломберный столъ.

Въ одно утро прикащикъ мой Фирсъ, загулявшiй на свадьбѣ у одного крестьянина, нѣсколько опоздалъ и я, ожидая его, въ десятый разъ долженъ былъ выслушивать разсказъ моего альбiонскаго гостя о томъ, какъ онъ наканунѣ убилъ волка. Вдругъ слуха нашего коснулись звуки скрипки, наигрывавшей на улицѣ какую–то плясовую пѣсню и почти въ тоже время въ окно, выходившее на улицу, брызнули лучи свѣта. Видно было, что кто–то несъ довольно быстро фонарь. Я подошелъ къ окну и взорамъ моимъ представилась вотъ какая картина: нашъ сельскiй дьячокъ, въ одной рукѣ съ фонаремъ, а другою подобравъ подрясникъ, отхватывалъ по грязи плясовую, такъ что брызги лѣтѣли въ лицо слѣдовавшаго за нимъ нетвердыми шагами музыканта со скрипкой. Картина была смешная, и вошедшiй на нашъ смѣхъ мой прiятель Волковицкiй, большой шутникъ, предложилъ послать за танцоромъ и за музыкантомъ.

Чрезъ пять минутъ доложили, что дьячокъ и скрипачъ дожидаются въ передней нашихъ приказанiй. Я велѣлъ позвать ихъ въ столовую и мы всѣ къ нимъ вышли.

И я, и всѣ мои гости воображали встрѣтить, какъ и вы теперь, господа, слушая мой разсказъ, грубую, чувственную рожу дьячка, съ растрепанными, всклоченными волосами и красными отъ попойки глазами, — не такъ–ли? Представляю же вамъ судить о нашемъ изумленiи, когда передъ нами явилось прекрасное, молодое лицо, съ благороднѣйшими, тонкими чертами, съ боязливо–устремленными на насъ голубыми глазами и длинными бѣлокурыми волосами, лежавшими по обѣимъ сторонамъ гладкаго лба молодаго красавца прелестнѣйшею прядью! Ничто не указывало, что ночь была проведена въ попойкѣ. Потомъ оказалось, что дьячокъ Софронъ и не бралъ хмѣльнаго въ ротъ вовсе. Вся фигура его, дрожавшая отъ страха, возбудила въ насъ удивленiе и любопытство. Но мы невольно улыбнулись, когда нашъ прекрасный плѣнникъ обратился ко мнѣ со слѣдующею рѣчью:

— Высокоблагородный господинъ помѣщикъ, простите невольное прегрѣшенiе и, не истязая меня, отпустите во–свояси.

Все это было сказано умоляющимъ, но пpiятнымъ и груднымъ голосомъ; шутникъ Волковицкiй, ставъ въ величественную позу, отвѣтилъ ошеломленному дьячку такъ:

— Никто не намѣренъ ни истязать вашего тѣла, ни насиловать вашего духа, блаженный мужъ, но мы удерживаемъ васъ плѣнникомъ на цѣлый день и за не ужасную вину вашу, хотя и не знаю какую, вы должны ѣхать съ нами на охоту. Ты, пьяная рожа, обратился онъ къ безчувственно стоявшему у стѣны музыканту, — проваливай, а вы, интересный плѣнникъ, ступайте за этимъ человѣкомъ (указалъ онъ на лакея), и переодѣньтесь, такъ какъ вы весь въ грязи. Что–жъ — несогласны? спросилъ онъ въ нерѣшимости стояшаго дьячка.

— Ваша власть надо мной, покорно и робко пролепеталъ тотъ, слѣдуя за лакеемъ въ комнату Волковицкаго.

— Торопитесь, духовный мужъ, и приходите въ благообразномъ костюмѣ къ чаю.

— What a nice but she fuce, съ участiемъ проговорилъ благородный сынъ трехъ соединенныхъ королевствъ.

Я ничего не говорилъ, но былъ нѣсколько заинтересованъ. Главное что онъ былъ совершенно трезвъ, а если такъ — зачѣмъ ему было плясать, въ такой часъ, въ грязи на улицѣ? Судя по его виду, ему было вовсе невесело, не говоря уже о какой–то неестественности дѣтской робости его предъ нами. Ему съ перваго разу пришло въ голову, что мы его будемъ бить, — странно! А между тѣмъ какое интересное, какое благородное у него лицо!..

Занятый этими мыслями, я однако прислушивался мастерскому исполненiю моимъ гостемъ d'outre Маnсhе рапсодiи Листа; Волковицкiй вывелъ меня изъ задумчивости вопросомъ: какое ружье дать для охоты нашему плѣннику?

Я сказалъ какое: Master Rousel принялся между и тѣмъ за любимое мое Lieder ohne Worte.

Я перенесся Богъ знаетъ куда мыслiю, вѣроятно къ тѣмъ давно–минувшимъ днямъ моей молодости, когда вокругъ меня и во мнѣ все было тоже пѣснью и, если даже и безъ словъ, то все–таки всегда понятною и мелодичною.

Rousel, переходя изъ тона въ тонъ, кончилъ, какъ вздохомъ, едва слышнымъ piano, которому вдругъ отвѣтилъ тяжелый, болѣзненный и уже настоящiй вздохъ. Оглядываюсь на вздохнувшаго и вижу у косяка двери стоитъ въ охотничьемъ костюмѣ нашъ плѣнникъ, съ дѣтскою улыбкою на губахъ, стоитъ и, еще немного, и вотъ–вотъ заплачетъ.

— Что съ вами? спросилъ я какъ можно ласковѣе и взялъ его за руку.

— Чудесно играютъ, баринъ, указалъ онъ на англичанина.

— А вы любите музыку?

— Какъ не любить! А они такъ чудесно играютъ.

— Вы тоже вѣрно музыкантъ?

— Нѣтъ, сударь, отвѣтилъ Софронъ; но мнѣ показалось, что онъ какъ будто чего–то не договорилъ, и потому я спросилъ еще:

— Можетъ быть поете?

— Да, пою.

— И ноты знаете?

— Учился у регента села Г.

— Вотъ и прекрасно! послѣ охоты у насъ устроится музыкальный вечеръ, рѣшилъ вошедшiй Волковицкiй. Вы, г. пѣвецъ, будете пѣть подъ акомпаниментъ master'a Rоusеl'я, а потомъ мы, Александръ Ивановичъ, устроимъ квартетъ... Но теперь пора чай пить и собираться, заключилъ онъ и, взявъ дьячка, красовавшагося въ охотничьемъ костюмѣ, увелъ его въ столовую.

— Like a girle, лаконически процѣдилъ сквозь зубы Rousel, указывая глазами на распущенные волосы дьячка.

— Jes, отвѣтилъ Волковицiй, кромѣ этого слова ничего больше не знавшiй по англiйски.

Я посадилъ Софрона, къ которому чувствовалъ все болѣе и болѣе влеченiя, рядомъ съ собою, потчивалъ его и мнѣ удалось ободрить его на столько, что онъ поднялъ глаза и сталъ всѣмъ, даже Волковицкому, котораго видимо боялся больше всѣхъ, отвѣчать смѣлѣе.

Протрубили сборъ и мы отправились. Я опять помѣстилъ озадачѣннаго сборомъ Софрона подлѣ себя. До самаго лѣса мнѣ не удалось сказать съ нимъ слова. На англичанина, вѣроятно, подъ влiянiемъ свѣжаго вoздуxa, напалъ приливъ болтливости, и онъ, глотая цѣлыя слова, не только слоги, нѣсколько разъ вызывалъ улыбку на лицѣ ничего не понимавшаго дьячка своими жестами и подражанiемъ гону собакъ. На охотѣ же случилось происшествiе, или, правильнѣе, казусъ, который могъ имѣть весьма дурныя, даже плачевныя послѣдствiя, но окончившiйся довольно успешнымъ образомъ.

Софрона поставили, по моему приказанiю, между мною и англичаниномъ. Не успѣли собаки еще порядочно сварить, какъ громадный, матерой волкъ выскочилъ въ 15–ти шагахъ отъ дьячка; тотъ, не приложивши даже ружья къ щекѣ, пустилъ по немъ оба выстрѣла, но такъ удачно, что убилъ звѣря на повалъ. Псарь мой, слѣдовавшiй почти за стаею, слыша выстрѣлы, зная, кто стрѣлялъ, не различая голоса вожака Урывая, подумалъ, что дьячокъ, не разглядѣвъ, убилъ собаку, а потому крикнулъ въ досадѣ: «лѣшiй проклятый, собаку Урываюшку убилъ!"

Этого было достаточно робкому Софрону, чтобы бросить ружье и опрометью броситься бѣжать. Лѣсъ кончался недалеко (мы охотились въ отъемныхъ островахъ) и онъ побѣжалъ сколько хватило силъ по вспаханному полю, за нимъ понеслась вся стая, а за ней псарь Петръ, кричавшiй, чтобы онъ вернулся, такъ какъ Урываюшка живъ, а онъ убилъ волка. Но чѣмъ больше тотъ кричалъ, тѣмъ шибче бѣжалъ отъ него дьячокъ, а еще пуще потому, что слышалъ за собою всю стаю. Выбѣжавши на опушку лѣса и увидавъ эту картину, я, признаюсь, господа, струсилъ таки порядочно, потому что собаки навѣрное въ клочки разорвали бы бѣглеца, если бы, и въ самую опасную минуту, почти изъ подъ самыхъ ногъ его не выскочилъ русакъ; собаки, увидавъ русака, погнали всею стаей въ смежный островъ.

Вскорѣ Петръ догналъ Софрона и сталъ ему объяснять, въ чемъ дѣло; но тотъ, тяжело дыша, ничего не понимая, сложивши на груди руки, все повторялъ жалобнымъ, прерывающимся голосомъ:

— Не бей, не бей!...

— Да кто тебя бить хочетъ, дуракъ ты этакiй! крикнулъ ему выведенный изъ терпѣнiя Петръ.

Я взялъ обезумѣвшаго отъ страха дьячка за руку, повелъ къ повозкамъ и тоже уговаривая его, спросилъ: чего онъ такъ испугался?

— Бить будутъ, думалъ.

— Кто же нагналъ на тебя этакiй глупый страхъ? Все ты боишься, что тебя будутъ бить. Сумасшедшiй ты что ли?

— Жена!

— А, вотъ оно что, подумалъ я, наливая ему рюмку краснаго вина. Вино подѣйствовало; онъ ободрился, а я далъ себѣ слово разспросить его вечеромъ о его домашнихъ невзгодахъ.

Вечеромъ новизна обстановки, роскошь и вкусъ, (я говорю сравнительно, господа, улыбнулся разскащикъ) никогда прежде невиданныхъ блюдъ, а главное два бокала замороженнаго шампанскаго оживили нашего труса и онъ уже самъ сталъ подсмѣиваться надъ случившимся съ нимъ въ тотъ день казусомъ!.. Я увелъ его въ кабинетъ, куда велѣлъ подать кофе. Я сталъ разспрашивать. Вотъ что онъ мнѣ повѣдалъ:

— Безъ малаго четыре года тому назадъ былъ храмовой праздникъ въ с. Красномъ и мы съ нашимъ батюшкой туда отправились. Послѣ службы они пошли къ священнику, а я къ дьячку; а у того была гибель гостей. Набились они ради Татьяны, дочери его. Кромѣ того что красоты непомѣрной, славилась она еще строгимъ и взыскательнымъ поведенiемъ. Да еще прибавляли, что она хотя красива, да ужъ слишкомъ зла. Злости–то я на сей разъ не замѣтилъ, а красотой меня просто ошибло; да еще такую важность, такое cтепенство въ ней увидалъ, что прежде даже и не замѣчалъ ни въ одной дѣвицѣ. Послѣ обѣда степенные–то гости всѣ разошлись, а остались только одни молодые парни и дѣвки; вышли мы всѣ на дворъ и затѣяли всякiя игры. Одна Татьяна да я не играли, точно согласились черезъ обоюдность характера. Кто–то затѣялъ пѣть пѣсни и сейчасъ же вызвался и запѣвало; начали хоромъ. Таня и тутъ сидѣла нахмурившись, а меня такъ просто морозъ дралъ по кожѣ отъ ихъ нескладнаго пѣнья. Я тутъ не выдержалъ и сказалъ на бѣду себѣ, что хоръ и запѣвало пѣть не умѣютъ. Она на меня поглядѣла своими большими глазищами и вдругъ спросила: «Умѣете вы сами–то пѣть?"

Я отвѣтилъ, что очень умѣю.

— »А коли такъ говорите, такъ извольте спѣть" — тотчасъ–же приказала она мнѣ, — да, сударь, такъ–таки и приказала, — такимъ голосомъ сказала, что я хоть и робкiй человѣкъ чтобы такъ встать при людяхъ и запѣть, а ослушаться ни за что не посмѣлъ, всталъ и запѣлъ, что на умъ пришло — первую какая попалась пѣсню. Пѣлъ ли я въ тотъ разъ лучше чѣмъ всегда пою, али уже такъ дѣвку лукавый попуталъ, только, когда я кончилъ, она подошла, положила свою руку мнѣ на плечо, да тутъ же при всѣхъ и поцаловала меня въ самыя губы. Я вамъ скажу, сударь, я просто тутъ ошалѣлъ на томъ мѣстѣ, а она даже какъ ни въ чемъ не бывало, воротилась къ себѣ на заваленку, да уже оттуда приказала мнѣ пѣть еще. Пѣть то я вовсе ужъ тутъ не хотѣлъ, а ослушаться тоже никакъ не посмѣлъ (видно лѣшiй далъ ей съ разу такую власть надо мною) и запѣлъ другую пѣсню, потомъ еще пѣсню и такъ вплоть до сумерекъ. Татьяна остальное прослушала не шевелясь, даже бровью не повела, такъ–таки все до самаго конца прослушала. Когда насъ позвали въ комнату къ чаю — прошла мимо меня, какъ будто и не глянувъ совсѣмъ, и только бросила, словно мимоходомъ: «хорошо поете". Ужъ въ тотъ вечеръ больше я ея и не видалъ, ушла и не выходила.

Не знаю и не умѣю вамъ объяснить, чтó съ того вечера со мною въ точности сталось, только видно она меня приворожила къ себѣ: не сплю не ѣмъ, все о дѣвкѣ думаю. Сталъ я туда частенько ѣздить, а черезъ три мѣсяца насъ и повѣнчали. И невѣстой она мало говорила, да и теперь тоже почти совсѣмъ не говоритъ; но тогда все просила меня пѣть, да иногда за то поцалуетъ такъ, что вся кровь во мнѣ закипитъ. Tеперь она ужъ не проситъ, а все приказываетъ и... Да не мудрено, что я теперь, то–есть при ней, пою дурно, когда страхъ такъ и сжимаетъ глотку... съ какою то не то злостью, не то болью пролепеталъ несчастный человѣкъ.

Пять–то мѣсяцевъ мы прожили совершенно счастливо. Татьяна любила слушать какъ я пою. Но вдругъ стала требовать чтобы я никуда не ходилъ, работалъ въ полѣ и не смѣлъ даже сказать, что вотъ, молъ, жена, ѣсть хочу. Сначала она бранилась, а тамъ и бить начала. Я сталъ yговаривать — еще хуже. Бить я ее не хотѣлъ, если бы даже и въ силахъ былъ, а тутъ и не могъ, такъ какъ она далеко сильнѣе меня. Что долго разсказывать: не проходило съ тѣхъ поръ и дня, чтобы она меня раза два не побила, такъ за здорово живешь. Мало ѣмъ — бьетъ, много ѣмъ — бьетъ; рано встану — потасовка, просплю — тоже. Словомъ — каторга. А тутъ, вдругъ, вздумаетъ послѣ то потасовки заставить пѣть. Посудите, сударь, какое же тутъ можетъ быть похожее пѣнье? Горько и тошно! Пpoстo не въ моготу становится, грустно закончилъ онъ и на рѣсницахъ повисли у него двѣ крупныя слезинки, которыя онъ поспѣшно вытеръ кулакомъ.

— Можетъ она другаго любитъ? рискнулъ я спросить.

— Не замѣчалъ; да и её боятся всѣ какъ чорта.

— Какъ же это ты возвращаясь со свадьбы танцовалъ? вновь спросилъ я, желая разгадать послѣднюю загадку.

— Все одно знаю, что мнѣ не миновать какъ приду битья, ну и хотѣлъ душу отвести за одно; да что говорить–то!

— Да ты бы хоть пожаловался ея родителямъ?

— Хуже будетъ. Они ей ничего не посмѣютъ сказать, а она меня тогда просто въ смерть убьетъ. Ну, да не долго ей потѣшаться надо мной, проговорилъ онъ такимъ грустнымъ и вмѣстѣ рѣшительнымъ голосомъ, что я былъ убѣжденъ, что онъ твердо исполнитъ что–то уже имъ задуманное.

— А что ты сдѣлаешь? полюбопытствовалъ я немедля.

— Уйду въ монастырь–съ, благо, что дѣтей Богъ не послалъ.

Въ это время Rousel заигралъ на рояли и Софронъ, встрепенувшись, сталъ напряженно слушать. Когда первая пьеса была кончена, я повелъ его въ залъ и сталъ просить что нибудь намъ пропѣть.

Надо замѣтить, что въ домѣ моемъ изъ большой свѣтлой передней ведутъ трое дверей: налѣво въ бильярдную, направо — въ мой кабинетъ и прямо въ залъ, гдѣ мы обѣдали. Изъ зала дверь въ большую гостинную, гдѣ стоялъ у меня Эрардовскiй рояль, а противъ рояля помѣщалось большое зеркало, отражавшее бóльшую часть зала.

Не помню какую пѣсню запѣлъ Софронъ, знаю только, что она начиналась нѣжнымъ–нѣжнымъ, мягкимъ тономъ, затѣмъ постепенно переходила въ «crescendo" и, дойдя до самаго высокаго груднаго С, опять переходила въ едва слышное «piano".

Вы знаете, господа, что я самъ музыкантъ, что я много путешествовалъ и что имѣлъ случай слышать не только лучшихъ европейскихъ теноровъ, но даже слыхивалъ въ Петербургѣ извѣстнаго Рубини и, не колеблясь, заявляю, что до Софронова пѣнья я не слыхивалъ хорошаго тенора! Это былъ идеальный теноръ, — сильный и чистый, съ металлическимъ серебрянымъ тембромъ, и до того нѣжный и мягкiй, какъ бархатъ, словомъ это былъ въ одно и тоже время tenore di forza u di gracia. Я увѣренъ, что при самомъ точномъ изслѣдованiи С, взятое Софрономъ, имѣло бы ровно 512 колебанiй въ секунду — и ни однимъ милиметромъ болѣе или менѣе. Это былъ даръ и талантъ, предъ которымъ самый равнодушный человѣкъ невольно приходитъ въ удивленiе и умиленiе!

Софронъ пѣлъ безъ всякихъ «тремолло", чисто грудью, но съ такимъ чувствомъ, такъ владѣлъ голосомъ, что самые трудные переходы выходили у него естественно, свободно и чисто. Къ тому же у него была такая замѣчательная дикцiя, что слушающiй совершенно ясно понималъ передаваемое пѣвцомъ чувство. И надежда, и сомнѣнiе, и страхъ, и отчаянiе, и горе, и радость, все очерчивалось имъ такъ рельефно, что слушатель и жилъ, такъ сказать, его же жизнью.

Во время пѣнья, его обычная робость сглаживалась и переходила въ какое–то вдохновенiе, въ страсть и силу; словомъ онъ былъ не узнаваемъ. Мы всѣ были такъ изумлены, что нѣкоторое время не могли произнести слова и только когда Rousel съ восторгомъ бросился къ нему и сталъ сжимать его руки, мы тоже всею толпой его окружили, стали хвалить, кричать, обнимать его... Онъ заплакалъ отъ радости.

Минутъ пять спустя, когда я опять подошелъ къ нему, онъ вдругъ схватилъ меня за руку и сталъ цаловать ее. Я сконфузился:

— Я счастливъ, батюшка, Александръ Ивановичъ. Я, послѣ четырехъ лѣтъ каторги, въ первый разъ плачу не отъ побоевъ, а отъ радости... отъ счастья–съ!..

Я велѣлъ подать шампанскаго и мы всѣ отъ души, чокаясь съ Софрономъ, пожелали ему лучшаго будущаго. Я замѣтилъ, что даже прислуга стала относиться къ нему почтительно, и что оттѣнокъ лакейской наглости, сквозившей до сего при каждой ему услугѣ, какъ бы съ желанiемъ напомнить, что «мы дескать только по приказанiю барина тебѣ служимъ", вдругъ исчезъ совершенно.

Не заставляя себя долго просить, Софронъ запѣлъ извѣстный, полный мелодiи романсъ: «Выхожу–ль одинъ я на дорогу" и вдругъ, когда мы опять въ восторгѣ ловили каждый звукъ нашего чуднаго пѣвца, онъ страшно сфальшивилъ, замолчалъ и, какъ помѣшанный, съ признаками величайшаго страха, сталъ смотрѣть въ зеркало. Въ зеркалѣ я увидѣлъ отраженiе женскаго лица; большiе черные глаза были пытливо устремлены на Софрона.

Я встрѣчалъ доселѣ много красивыхъ женскихъ черноглазыхъ лицъ, особенно на югѣ Европы, но никогда еже не видывалъ до тѣхъ поръ ни въ одномъ такой заносчивой гордости, какъ въ лицѣ этой странной женщины, этой деревенской дьячихи. Въ немъ было что–то недоступное, строгое, и что–то до послѣдней степени независимое. Будь я художникомъ, я не пожелалъ бы лучшей модели для статуи. Немало способствовалъ впечатлѣнiю и ея высокiй пропорцiональный ростъ. Она была очень, очень красива, если разобрать каждую черту отдѣльно: ужъ одни эти черные глаза чего стоили; но въ нихъ замѣчалось что–то до того жесткое, стальное, что они не манили, а напротивъ отталкивали. Черные съ отливомъ воронова крыла волосы, гладко причесанные по обѣимъ сторонамъ высокаго лба, обвивали густою косою голову — и много красавицъ могли бы имъ позавидовать. Въ прелестныхъ же губахъ, чуть–чуть улыбавшихся, но высокомѣрною какою–то улыбкой, сказывалось что–то до того ядовитое, что такъ и казалось — вотъ, вотъ выглянетъ жало!

Она стояла очень спокойно, безъ малѣйшаго смущенiя, держась одною рукою за спинку ближайшаго стула и зорко смотрѣла на всѣ наши лица, а на растерявшагося своего дьячка посмотрѣла съ такимъ убiйственнымъ презрѣнiемъ, что мнѣ самому стало за него жутко. Не давши мнѣ времени сказать или спросить ее о причинѣ прихода, она спокойно проговорила:

— Я пришла за мужемъ.

Я увелъ ее въ кабинетъ, усадилъ на стулъ, потчивалъ шампанскимъ, которое она отодвинула не сказавъ ни слова, и втиснулъ ей въ руку пять золотыхъ. Она раскрыла руку, медленно посмотрѣла на золото и, продержавъ его нѣсколько мгновенiй на ладони, спокойно положила на столъ.

Я ужъ не зналъ какъ и приступить къ ней и просто сталъ просить ее не бить Софрона, обходиться съ нимъ человѣчнѣе, беречь въ немъ такой рѣдкiй талантъ.

Она и бровью не повела, только въ улыбкѣ ея какъ будто еще болѣе прибавилось яду. Наконецъ поднялась со стула, едва поклонившись мнѣ направилась къ двери, и на ходу, почти не оборачиваясь, промолвила:

— Долго–то, не держите его, ему есть и дома работа.

И ушла. Появленiе этой женщины, ея манеры, холодность и гордость озадачили меня до того, что весь остальной вечеръ я былъ чуть не менѣе взволнованъ, какъ и бѣдный Софронъ; онъ, впрочемъ, былъ совершенно придавленъ, какъ–то стушевался, съежился. Помню только, что между всѣми разнородными мыслями, бродившими въ моей головѣ, яснѣе всѣхъ обозначались двѣ: необходимость вырвать его изъ подъ пагубной власти этой красивой змѣи и — что дьячиха принадлежала къ тѣмъ женщинамъ, которыя уступятъ лишь грубой силѣ, а ничему другому. Такiе характеры не рѣдкость, напримѣръ, въ Малороссiи, гдѣ я часто живалъ, но тамъ они почти всегда заявляются въ формѣ простаго упрямства; у дьячихи же отношенiя къ мужу выработались и закрѣпли, кромѣ всего, еще и вслѣдствiе сознанiя ея превосходства надъ мужемъ. Словомъ я убѣжденъ, что еслибы Софронъ, на первыхъ же порахъ супружества, какъ нибудь смогъ не дать ей надъ собою власти, и тѣмъ заслужилъ ея уваженiе, то Татьяна была бы примѣрной женой; у нея были всѣ къ тому данныя: любовь къ труду, домовитость и глубокiй, здравый смыслъ. Но случилось совсѣмъ иначе, т. е такъ, какъ должно было произойти при нѣжной артистической натурѣ Софрона, съ его мягкимъ, почти пассивнымъ, но непреодолимымъ инстинктомъ свободы и уваженiя личности, равно какъ отвращенiя ко всякому насилiю, — и жена взяла надъ нимъ самую грубою, самую деспотическую власть; а запугавъ, довела его до состоянiя близкаго къ идiотизму.

Весь остальной вечеръ всѣ были не въ духѣ. Всѣ предложенiя умирали, не достигая развитiя. Волковицкiй предложилъ напримѣръ составить квартетъ, но никто не отвѣтилъ ему. Я предложилъ сыграть въ карты, но и на это не нашлось охотниковъ, такъ что сочли за лучшее отправиться спать.

На утро пришло извѣстiе, что въ сосѣднихъ камышахъ очень много волковъ и мы отправились туда всей охотой. Безпрерывное движенiе, музыкальный гонъ собакъ, частые выстрѣлы увлекли нѣсколько Софрона и онъ, на возвратномъ пути домой, былъ уже замѣтно веселѣе и спокойнѣе. Мы всѣми силами поддерживали въ немъ это настроенiе и намъ даже удалось упросить его пѣть. Лучше однако было не настаивать. Софронъ запѣлъ очень грустную, съ похороннымъ, такъ сказать, мотивомъ пѣсню, въ которой говорилось о разбитой молодецкой жизни — разбитой въ конецъ, безъ всякой надежды на лучшее, даже отдаленное будущее. Словомъ онъ пѣлъ бiографiю своей грустной жизни, и вы можете себѣ представить, какъ онъ, при своемъ талантѣ и безподобномъ голосѣ, передалъ это. Къ концу пѣсни вошелъ лакей и подалъ мнѣ телеграмму.

Телеграмма была отъ моею повѣреннаго, вызывавшегo меня немедленно въ городъ, и потому я, тотчасъ же распорядившись выслать двѣ подставныя четверки, увелъ дьячка въ кабинета, и приступилъ въ нему окончательно, серьезно предложивъ ему ѣхать въ Италiю и тамъ усовершенствовать свой голосъ. Разумѣется планъ созрѣлъ у меня еще со вчерашняго дня. Я никогда не забуду улыбки, сопровождавшей его утвердительный отвѣтъ.

— Всѣ хлопоты и расходы я возьму на себя, лишь бы только ты выдержалъ еще два мѣсяца домашней пытки — но только два мѣсяца, а черезъ два мѣсяца берусь тебя выручить навсегда.

— Постараюсь выдержать–съ.

— Не нужно–ли тебѣ денегъ?

— Благодарствуйте! отвѣтилъ онъ покорно.

На другой день послѣ обѣда я отправилъ его домой, обѣщаясь заѣхать по дорогѣ съ нимъ проститься. Кромѣ того, надѣялся, что такая очевидная моя съ нимъ короткость и участiе къ его судьбѣ могутъ нѣсколько повлiять на его жену. Мысленно я рѣшилъ уже какъ мнѣ поступить съ отправкой его заграницу. Въ этомъ я твердо и безошибочно надѣялся на прiязнь и дружбу нашего начальника губернiи и на расположенность ко мнѣ мѣстнаго епархiальнаго начальства.

Какъ ни спѣшилъ я и ни торопилъ людей, но до сумерекъ мнѣ не удалось выѣхать. Когда же я, простившись съ моими гостями и съ Волковицкимъ, который остался хозяиномъ вмѣсто меня, сѣлъ въ экипажъ, то на дворѣ было уже темно и окна крестьянскихъ избъ замерцали краснымъ свѣтомъ. Усадьба дьячка Софрона стояла на выгонѣ, отдѣльно, почти послѣднею въ селенiи. Велѣвъ остановить лошадей, я пѣшкомъ пошелъ къ его избѣ. Но на порогѣ такъ и обмеръ отъ удивленiя. Татьяна, вцѣпившись лѣвою рукою въ растрепанные волосы мужа, отвѣшивала ему правою — полновѣсныя пощечины, приговаривая: «не ходи по господамъ, не пой по барскимъ хоромамъ"... Лицо ея было искажено самою звѣрскою злостью. Замѣтивъ меня, она толкнула свою жертву и отвернулась къ печкѣ. Софронъ, увидя меня, блѣдный какъ призракъ, упалъ на столъ и горько, отчаянно горько зарыдалъ. На лицѣ Татьяны, несмотря на то, что я таки довольно грозно прикрикнулъ на нее, не было ни слѣда сожалѣнiя, раскаянiя или страха. Я такъ былъ золъ на нее, что готовъ былъ ее убить, но ударить кажется и я бы ее не посмѣлъ, не смотря на всю мою злость, — такъ она своимъ видомъ исключала всякую мысль о нанесенiи ей личнаго оскорбленiя...

Она вышла; я подсѣлъ къ бѣдному Софрону, и сталъ кое–какъ его утѣшать. Наконецъ, обнявъ его, сталъ прощаться, обнадеживая близкимъ, лучшимъ будущимъ.

— Александръ Ивановичъ, вы сегодня изволили предложить мнѣ денегъ, я отказался — теперь же мнѣ нужно нѣсколько рублей, не откажите мнѣ въ нихъ. Онъ говорилъ съ видимымъ усилiемъ надъ собою. Я подалъ ему 25–ти рублевую ассигнацiю. Взявъ ее и поблагодаривъ меня, онъ пояснилъ, что деньги эти могутъ ему быть необходимы при отъѣздѣ въ монастырь.

— До этого не дойдетъ. твердо сказалъ я, обнявъ его въ послѣднiй разъ и садясь въ экипажъ.

— Богъ вѣсть! отвѣтилъ онъ грустно, съ чувствомъ цалуя мои руки.

Я вообще терпѣть не могу выходокъ цалованiя рукъ, но въ этотъ разъ у меня не хватило духу выдернуть ихъ — такъ этотъ человѣкъ былъ мнѣ жалокъ и на столько имѣлъ видъ, въ глазахъ моихъ, какого–то забитаго, слабаго ребенка, а ужъ вовсе не взрослаго мужчины.

_____

Мудрое изрѣченiе «человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ" оправдалось и на мнѣ относительно устройства судьбы моего пѣвца; но виноватъ былъ не я, а просто какое–то fatum, тяготѣвшее надъ этимъ несчастнымъ. Судите сами.

Прiѣхавъ въ городъ, я, немедля, отправился къ преосвященному и начальнику губернiи, разсказалъ имъ все объ этомъ несчастномъ и мнѣ удалось расположить въ пользу его всю высшую духовную и свѣтскую iepapxiю. Оставалось соблюсти только нѣкоторыя формальности и, вдругъ, я заболѣваю страшнѣйшимъ тифомъ съ воспаленiемъ мозга и легкихъ, продержавшимъ меня шесть мѣсяцевъ въ постели. Когда я сталъ поправляться и могъ вновь заняться судьбою Софрона, то былъ уже мартъ — средина великаго поста.

Доктора стали совѣтовать мнѣ съѣздить на воды. Запасшись всѣми нужными документами и имѣя обѣщанiе, что, по первому требованiю, Софрону будетъ выданъ заграничный паспортъ, я отправился въ Глинное.

Всю дорогу я мечталъ о томъ, какъ я обрадую его, какъ онъ, усовершенствовавшись въ Италiи, поступитъ потомъ на сцену; какъ его станутъ приглашать на лучшiя европейскiя сцены; какъ онъ разцвѣтетъ духомъ и окрѣпнетъ тѣломъ, забудетъ, все тяжелое прожитое... Въ этихъ сладкихъ мечтахъ я подъѣхалъ къ своей усадьбѣ и еще изъ экипажа спросилъ про Софрона.

— Его уже мѣсяца полтора нѣтъ въ деревнѣ, oтвѣтилъ мнѣ прикащикъ Фирсъ.

— Гдѣ же онъ?

— Въ М–омъ монастырѣ.

Этого я боялся больше всего, и немедля отправился въ М–скiй монастырь, лежащiй въ 20–ти верстахъ отъ моей усадьбы.

Прелестнѣе мѣстоположенiя этой обители трудно и вообразить что либо. Монастырь стоитъ въ густомъ лѣсу, посредiнѣ высокой горы, омываемой быстрой, широкой, судоходной рѣкой, на противоположномъ берегу которой лежитъ живописный торговый городокъ С–въ.

Я подъѣхалъ къ монастырю часа за два до вечерни, т. е. въ такую пору, когда лучше всего было можно поговорить съ настоятелемъ, отцомъ Ioaннoмъ, моимъ давнишнимъ прiятелемъ. На него то я и возлагалъ теперь всѣ надежды. Невдалекѣ отъ ограды я замѣтилъ еще издали плачущую на травѣ женщину, а подъѣхавъ ближе, сейчасъ же узналъ въ ней дьячиху, не смотря на то, что она страшно измѣнилась въ лицѣ: похудѣла и пожелтѣла. Замѣтивъ меня, она вскочила, быстро подбѣжала къ экипажу, схватила меня за руку и, осыпая ее поцалуями и запинаясь слезами, просила возвратить ей мужа.

— А! теперь плачешь, а прежде убить хотѣла! укорилъ я ее.

— Зачѣмъ же онъ самъ–то не билъ меня, дуру! зарыдала она какъ въ истерикѣ, съ визгами, точно такъ и ждала отъ меня этихъ словъ, — зачѣмъ самъ мнѣ такую надъ собой волю далъ!

Ничего не пообѣщавъ ей, я вошелъ въ монастырскiя ворота и отправился къ отцу Iоанну. Онъ принялъ меня очень ласково, обѣщавъ свое содѣйствiе, и велѣлъ позвать Софрона. Вскорѣ явился посланный въ сопровожденiи слѣдовавшаго за нимъ послушника. Увидѣвъ его, я такъ и рванулся къ нему и увелъ въ садъ.

— Я такъ и зналъ, началъ онъ, что вы вѣрно были больны и только потому не отвѣчали на мои письма. Вы очень измѣнились, Александръ Ивановичъ, заключилъ онъ.

— Больше полугода болѣю, теперь мнѣ слава Богу лучше и я прiѣхалъ за тобою. Онъ отрицательно покачалъ головою.

— Что же, развѣ не хочешь?

— Не могу!

— Почему?

— Обрекъ себя Господу и не долженъ больше о земномъ думать.

Я сталъ его отговаривать: доказывалъ, что онъ пошелъ въ монастырь не находя другаго исхода, что это было, такъ сказать, вынужденное, а не свободное побужденiе и проч. Онъ не согласился со мною. Наконецъ заблаговѣстили къ вечернѣ и Софронъ, прощаясь, обѣщалъ дать рѣшительный отвѣтъ завтра. Выходя изъ стѣнъ монастырскихъ, я былъ увѣренъ, что результатъ завтрашняго посѣщенiя будетъ не удачнѣе сегоднешняго. Такое ужъ у меня было предчувствie.

Татьяна стояла на томъ же мѣстѣ, гдѣ я ее оставилъ. Когда я ей сообщилъ его отвѣтъ она не заплакала, не вздохнула даже, а какъ–то вся поникла и пошла отъ монастыря.

Время до назначеннаго Софрономъ часа тянулось невѣроятно скучно. Я сидѣлъ на другой сторонѣ рѣки, въ незнакомомъ мнѣ городкѣ, и не зналъ что дѣлать. Наконецъ наступила давно желанная пора и я вновь отправился къ монастырю. Татьяны не было на вчерашнемъ мѣстѣ и это меня обрадовало: лишняя тяжесть съ плечъ долой. — Я же былъ подъ недавнимъ впечатлѣнiемъ недавней болѣзни и нервы мои были раздражены. Я пошелъ было бодрѣе, но вдругъ слуха моего коснулись звуки давно знакомаго, дорогаго, чистаго голоса. Онъ пѣлъ (и звуки далеко разносились эхомъ по лѣсу), переложенiе псалма, изъ коего я запомнилъ лишь слѣдующiя слова:

И святъ, о Боже, твой избранникъ,

Мечемъ ли руку ополчитъ,

Веленiй Господа посланникъ —

Онъ исполина сокрушитъ!

Самое тяжелое предчувствiе овладѣло мною и вотъ въ это–то мгновенiе, у самой монастырской ограды, я увидѣлъ Татьяну. Приложивъ свою пылавшую голову къ каменной стѣнѣ, она плакала навзрыдъ, вероятно тоже вслушиваясь въ его пѣнье. Я ее окликнулъ. Она подняла глазa и, не вытирая слезъ, покачала отрицательно нѣсколько разъ головою: «Напрасно идете, напрасно идете"!

Я хотѣлъ уже пройти въ ворота, когда она меня остановила и, окинувъ мягкимъ, нѣжнымъ взглядомъ, какого я никогда и не ожидалъ отъ нея, попросила передать Софрону, что если онъ къ ней воротится, она будетъ ему рабой: «собакой его буду, вотъ какъ скажите"... Я обѣщалъ сказать. Софронъ тоже ждалъ меня.

Мы недолго проговорили. Онъ повторилъ мнѣ опять, что считалъ бы грѣхомъ оставить обитель и нарушить обѣтъ, данный Богу, такъ какъ онъ при первомъ же вступленiи нашелъ здѣсь миръ и такой спокойствiе.

— Здѣсь хорошо; здѣсь мнѣ очень хорошо–съ, произнесъ онъ проникнутымъ голосомъ.

Я передалъ ему чтó слышалъ сейчасъ отъ его жены, разсказалъ про нее; ничего не подѣйствовало.

— Женѣ я давно все простилъ–съ, а вернуться къ ней не могу, такъ какъ забыть всего этого не могу. Мipскiя удачи, слава, богатство — никогда не изгладятъ изъ моей памяти эти четыре года мои, между которыми былъ лишь одинъ свѣтлый день, — это въ который вы, Александръ Ивановичъ, благосклонно приняли во мнѣ участiе–съ. Повѣрьте, что я объ этомъ днѣ буду вѣчно помнить и для васъ всѣ бы сдѣлать готовъ; но не въ силахъ исполнить вашей воли. Здесь, Александръ Ивановичъ, здѣсь и вдругъ нашелъ полный миръ и спокой–съ и предчувствую, что нигдѣ такого не найду–съ. Вотъ Александръ Ивановичъ, ваши деньги–съ, заключилъ онъ, подавая мнѣ 25–рублевую ассигнацiю.

— Раздай нищимъ, отвѣтилъ я сквозь слезы.

Однимъ словомъ я употребилъ всѣ доводы, намекнулъ на согласiе игумена; ничто не помогло.

— Если меня отселева выгонятъ, я въ другую обитель пойду, а въ мiръ никогда не возвращусь; знаете, Александръ Ивановичъ, я какъ будто такъ и рожденъ для сей жизни–съ, только не зналъ сего до сихъ поръ.

Такъ тѣмъ и кончилось. Поджидавшей меня Татьянѣ я передалъ что мужъ отъ души простилъ ее, но умолчалъ о томъ, что онъ все еще не въ силахъ забыть прошедшаго. Затѣмъ, взглянувъ въ послѣднiй разъ на обитель, въ которой заживо погибъ для мipa такой замѣчательный талантъ, я, не заѣзжая въ Глинное, отправился поскорѣй за границу.

Недавно я узналъ, что Софронъ, заслужившiй всеобщую любовь всей братiи, умеръ въ монастырѣ въ послѣднюю холеру, а Татьяна до сихъ поръ живетъ въ Красномъ, у родителей. Она, говорятъ, мало измѣнилась лицомъ — лишь похудѣла нѣсколько, но нравомъ стала неузнаваема: покорна и ласкова, робка даже. Говорятъ тоже, что пѣнiя иной разъ слышать не можетъ — такъ и зальется слезами.

Недолинъ.

______

ОБЛАСТНОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

У насъ въ послѣднее время ежегодно публикуются извлеченiя изъ всеподданнѣйшихъ отчетовъ оберъ–прокурора святѣйшаго синода по вѣдомству православнаго исповѣданiя. До сихъ поръ они суть единственные, по возможности полные сборники свѣдѣнiй о современной жизни православной церкви въ Россiи, представляя для изучающаго этотъ предметъ одинаковый интересъ какъ по сообщеннымъ фактамъ такъ и по взглядамъ, проведенныхъ въ отчетахъ. Нельзя скрыть, что общее впечатлѣнiе эти сборники любопытныхъ фактовъ оставляютъ, обыкновенно, благопрiятное: все, повидимому развивается, исправляется, совершенствуется, открываетъ надежды. Для полноты впечатлѣнiя, недостаетъ большинству образованнаго общества только одного: болѣе близкаго знакомства съ церковною жизнью пo тѣмъ источникамъ, какiя, кромѣ собственнаго наблюденiя каждаго, даются намъ въ современной журналистикѣ, и въ особенности духовной. Было бы весьма хорошо, въ параллель къ документу, имѣющему оффицiальный характеръ, имѣть также обстоятельный сводъ наблюденiй и фактовъ, извлеченныхъ изъ множества cтатей, замѣтокъ и корреспонденцiй по современнымъ церковно–общественнымъ вопросамъ, разбросанныхъ въ епархiальныхъ вѣдомостяхъ, также въ остальныхъ духовныхъ и въ нѣкоторыхъ свѣтскихъ перiодическихъ изданiяхъ. Параллельное изученiе отчетовъ, составленныхъ по двумъ разнаго происхожденiя источникамъ, кромѣ глубочайшаго внутренняго интереса, представляло бы еще одно несомнѣнное внѣшнее преимущество, именно — въ большей полнотѣ и съ большаго числа сторонъ открывало бы изучаемый предметъ.

Напримѣръ: въ отчетѣ говорится объ успѣшной борьбѣ съ расколомъ, — въ указанныхъ нами прочихъ источникахъ мы нашли бы множество свѣдѣнiй въ объясненiе, почему расколъ еще коренится, съ какими трудностями сопряжена борьба, чтò нужно еще предпринять для успѣховъ ея.

Въ отчетѣ говорится о стремленiяхъ духовенства къ надлежащему благоустройству духовно–учебныхъ заведенiй; наши источники укажутъ еще, какiя именно для этогo употребляются духовенствомъ усилiя, — какъ оно изобрѣтаетъ для этого средства, и какъ постепенно содержанiе дуxoвнo–учебныхъ заведенiй все болѣе относится нa церковные источники. Оказалось бы, что иногда въ видахъ большаго сбора средствъ на духовно–учебныя заведенiя считается правильнымъ располагать мѣрами увѣщанiя прихожанъ къ тому, чтобы они возлагали на умершихъ вѣнчики и молитвы лучшаго достоинства предпочтительно предъ простыми («Екатериносл. Еп. Вѣд." № 6); что развитiе системы духовно–епархiальныхъ свѣчныхъ заводовъ довело съ одной стороны къ вздорожанiю свѣчъ, съ другой — къ развитiю, если можно такъ выразиться, внутренней контрабанды на восковыя свѣчи. «Чѣмъ настойчивѣе, пишетъ одинъ священникъ («Сарат. Еп. Вѣд.” № 5) держится на своей высотѣ цѣна свѣчей eпapxiaльнaгo завода, тѣмъ сильнѣе и гибельнѣе развивается конкурренцiя съ нимъ частныхъ торговцевъ, тѣмъ больше соблазна является даже для церквей, не смотря на ихъ обязанность брать свѣчи своего завода". Священникъ, посѣщая своихъ прихожанъ, «съ прискорбiемъ" видитъ, что въ послѣднее время почти вездѣ зажигаются свѣчи частныхъ мѣстныхъ торговцевъ, или же привозныя изъ другихъ мѣстъ. Нa одиннадцать свѣчей, поставленныхъ въ церкви, четыре покупаются отъ частныхъ торговцевъ. «Соблазнъ, продолжаетъ священникъ, такъ силенъ, что многiе (даже!) старосты, не говоря уже о частныхъ покупателяхъ, предпочитаютъ забирать часть годовой пропорцiи свѣчей для своихъ церквей у частныхъ торговцевъ, хладнокровно (по наивному выраженiю священника) обходя лавку епархiальнаго завода". Другими словами: на доходъ отъ продажи вѣнчиковъ и разрѣшительныхъ молитвъ и на свѣчной доходъ содержатся нѣкоторыя духовно–учебныя заведенiя, и, единственно вслѣдствiе этого, священники вынуждены бываютъ, въ санѣ пастырей, вступать отчасти какъ бы въ роль хорошихъ прикащиковъ и «мѣрами увѣщанiя" рекомендовать покупателямъ дорогой товаръ предпочтительно предъ болѣе дешевымъ, — а церковные старосты, «повѣренные прихожанъ", между прочимъ «для охраненiя церковныхъ денегъ", должны, или, вопреки непосредственнымъ интересамъ церкви, дѣлать излишнiй расходъ на покупку болѣе дорогихъ свѣчей, — или же, нарушая данное обязательство, покупать свѣчи на сторонѣ и такимъ образомъ поступать какъ бы вопреки закону, предписывающему старостамъ «надзирать, чтобы во ввѣренномъ имъ приходѣ противозаконной продажи свѣчъ не производилось, а гдѣ таковую усмотрятъ, доносить полицiи".

Далѣе: въ оффицiальномъ отчетѣ говорится напримѣръ о пользѣ и необходимости общежитiя, или закрытыхъ пансiоновъ, при духовныхъ училищахъ; въ прочихъ источникахъ, нами перечисленныхъ, рядомъ со многими заявленiями духовенства въ томъ же смыслѣ, можно встрѣтить и противоположныя, и чѣмъ они откровеннѣе, тѣмъ болѣе заслуживаютъ вниманiя. «Вѣроятно, (выражается одинъ елизаветградскiй священникъ), защитниковъ общежительнаго воспитанiя мало убѣждаетъ то черное клеймо нравственнаго застоя, которое такъ резко отпечатываетъ несчастнаго питомца бурсы отъ человѣка незараженнаго ея мiазмами. Для чего же общежитiе? Не для того ли, чтобы всѣ дурныя наклонности, прiобрѣтаемыя мальчиками отъ нерадѣнiя родителей или отъ невниманiя воспитателей, сообщались цѣлому обществу и производили одну язву, или для того, чтобы крѣпкими стѣнами одной общей квартиры оградить мальчика отъ ближайшаго надзора матери и подвергнуть его той строжайшей инструкцiи, по которой солдатъ дѣлаетъ направо и налѣво". Другой священникъ высказывается еще категоричнѣе и говоритъ, что не только не нужно общежитiя, но и само духовное училище слѣдуетъ закрыть и духовенство должно быть предоставлено право оказывать пособiе своими сиротамъ на содержанiе ихъ въ свѣтскихъ учебныхъ заведенiяхъ («Херс. Епар. Вѣд" № 5). Послѣднiй правъ юридически, потому что принадлежность дѣтей духовенства къ духовному званiю отмѣнена закономъ и слѣдовательно названiе «духовными" училищъ, наполненныхъ дѣтьми не духовнаго званiя, не соотвѣтствуетъ идеѣ этого закона. Но, можетъ быть, и первый священникъ, въ подтвержденiе своихъ взглядовъ нашелъ бы опору въ мнѣнiяхъ извѣстныхъ педагоговъ о свойствѣ и слѣдствiяхъ воспитанiя въ закрытыхъ учебныхъ заведенiяхъ.

Наоборотъ, нѣкoторые факты, которые прежде можно было считать въ своемъ родѣ единичными, по сравненiи съ данными оффицiальнаго отчета обобщаются и могутъ быть уже принимаемы въ основанiе оцѣнки цѣлаго направленiя, господствующаго въ значительной части духовенства. Напримѣръ, мы какъ–то упомянули (Обл. Обозр., «Гражданинъ", № 3), что одинъ саратовскiй священникъ предлагаетъ, для возвышенiя церковнаго проповѣдничества, сдѣлать только духовныхъ цензоровъ нѣсколько повнимательнѣе къ своимъ обязанностямъ; «вотъ до чего уже дошло (сказали мы тогда), что цензура считается благодѣтельницею церкви"; но мы никакъ не предполагали въ послѣднемъ отчетѣ по духовному вѣдомству встрѣтить, что «для усиленiя проповѣднической дѣятельности" и во владимiрской епархiи учреждены особые цензурные комитеты въ каждомъ уѣздномъ городѣ изъ достойныхъ священниковъ, по выбору самого духовенства, и епархiальный цензурный комитетъ въ самомъ Владимiрѣ, подъ предсѣдательствомъ преосвященнаго викарiя. Организована однимъ словомъ цѣлая цензурная администрацiя, съ ежемѣсячными засѣданiями, совѣщанiями, журналами и т. п., и все это съ цѣлiю между прочимъ, «развить устнoe проповѣдничество, какъ болѣе живое и дѣйственное" (Извл. изъ отч. об.–прок. св. синода за 1871, стр. 81). Оказывается вдобавокъ, что не болѣе, какъ въ полгода, «со введенiемъ изложенной выше мѣры (какъ сказано въ отчетѣ) церковное проповѣдничество въ епархiи значительно расширилось" Изъ этого, очевидно, слѣдуетъ заключить, что или въ самомъ дѣлѣ духовенство признаетъ цензуру необходимымъ врачебнымъ пособiемъ въ своихъ немощахъ, или что самый разбираемый фактъ имѣетъ въ себѣ множество своеобразностей, требующихъ самаго внимательнаго изслѣдованiя, наблюденiя, сравненiя и весьма осторожнаго заключенiя.

Далѣе въ отчетѣ говорится, напримѣръ, о томъ, что между болѣе общими нравственными недугами, противъ которыхъ съ особенною энергiею дѣйствовали пастыри церкви, первое мѣсто занимаетъ пьянство въ низшихъ классахъ общества; духовенство, по свидѣтельству отчета, противъ этого недуга «усиливаетъ свое нравственное воздѣйствiе на народъ, стараясь преимущественно о развитiи въ средѣ его религiозно–нравственнаго образованiя" (Отч., стр. 94, 95). Отчетъ, конечно, разумѣетъ церковную проповѣдь и церковныя школы, заводимыя духовенствомъ. О проповѣди говорится, что съ развитiемъ въ духовенствѣ ревности къ дѣлу церковнаго проповѣдничества, и самая проповѣдь получаетъ болѣе жизненное направленiе и сильнѣе привлекаетъ къ себѣ вниманiе слушателей. Объ участiи духовенства въ образованiи говорится, что въ народныхъ училищахъ министерства народнаго просвѣщенiя или въ открытыхъ земскими и сельскими обществами духовенство занималось преподаванiемъ закона Божiя, и, кромѣ того, во многихъ школахъ вело само все обученiе, причемъ священнослужители неоднократно приносили немаловажныя жертвы для самаго содержанiя этихъ школъ. (Отч., стр. 86, 87).

Теперь весьма любопытно было бы эти данныя дополнить или пояснить, изъ прочихъ источниковъ, нами перечисленныхъ выше. Мы, напримѣръ, имѣемъ въ настоящее время подъ руками слѣдующiе факты.

Дѣйствительно, въ лѣтописи или описанiи своихъ приходовъ священники очень часто вносятъ грустныя сѣтованiя объ излишней склонности прихожанъ къ вину. Въ краковскомъ приходѣ («Самарск. Вѣд." № 5) никакая житейская, частная или общественная, сдѣлка не бываетъ безъ вина; ни одинъ праздникъ не обходится безъ пьянства. Всякую пустячную и серьозную ссору крестьяне выносятъ на сходъ, и здѣсь все разбирательство, удовлетворенiе и наказанiе виновныхъ состоитъ въ томъ, что виновный, смотря по винѣ и даже безъ вины, ставитъ большее или меньшее количество ведеръ вина. Денежный штрафъ за проступки или за нарушенiе общественныхъ интересовъ въ Краковѣ не существуетъ, все оцѣнивается виномъ. За право торговли виномъ кравовцы въ 1871 г. получили 325 р. деньгами и 10 ведеръ вина, — въ слѣдующемъ году, по тѣмъ же, вѣроятно, соображенiямъ лучше предпочли отдать право торговли своему крестьянину за 525 р., нежели постороннему за 620 рублей. Въ 1870 году, по словамъ сидѣльца, выпито вина краковцами 1,000 ведеръ; въ 1871 году, съ 1 января по 15 мая, продано имъ вина на 1,080 р. 30 коп. Цифра ужасная при 272 ревизскихъ душахъ, но она (говоритъ священникъ), становится еще ужаснѣе, когда принять въ разсчетъ, что въ Краковѣ нѣтъ ни базара, ни большой дороги и все вино потребляется почти одними своими обывателями." Здѣсь кстати можно замѣтить, что въ краковскомъ приходѣ каждая ревизская душа несетъ 9 р. 59 коп. денежныхъ повинностей и что церковный доходъ съ каждой души за 4 года составляетъ менѣе рубля. О шабскомъ приходѣ («Киш. Еп. Вѣд." № 5) священникъ пишетъ, что отъ разгула и пьянства въ нѣкоторыхъ дворахъ не видно никакой хозяйской обстановки и орудiй; земляныя полуразвалившiяся хижины и землянки мрачны и сыры, словно могилы; жены и полунагiя дѣти терпятъ голодъ и холодъ; видъ и обстановка больныхъ и умирающихъ ужасны, а вокругъ вѣетъ пустотой и мертвящимъ одервенѣнiемъ въ жизни. Вообще (говоритъ лѣтописецъ прихода), при посѣщенiи этихъ обиталищъ человѣчества, выносишь самое грустное и самое тяжелое впечатлѣнiе, особенно же, когда рядомъ съ этимъ, изъ торжествующаго кабака невольно долетаетъ до вашего слуха: «Нехай лаютъ вражи люды; а я людей не боюся; выпью кварту, выпью другу; а третьею похмылюся!.." Замѣчательно, что въ этомъ же приходѣ, по словамъ священника, прихожане въ большинствѣ случаевъ глухи и холодны къ его матерiальнымъ нуждамъ, и считаютъ, что если мiръ — «великiй человѣкъ" захочетъ, то, пожалуй, можетъ и выгнать священника изъ прихода, какъ общественнаго работника — табунщика, сторожа или водовозa «Попъ деретъ съ мертваго и живаго", повторяютъ они и не согласятся ни за что войти въ незавидное и трудное положенiе священника.

Если же дѣйствительно зло народнаго пьянства такъ велико, что напримѣръ, для чарки водки, крестьянинъ готовъ позволить публично себя высѣчь въ еврейской корчмѣ, — то какой же слѣдуетъ изъ этого выводъ о дѣятельности духовенства? Въ одномъ изъ духовныхъ журналовъ мы нашли на этотъ счетъ весьма вѣрныя соображенiя. Здѣсь говорится, что не въ однихъ кабакахъ зло, и не въ томъ, меньше ли будетъ ихъ или больше, — дѣло все въ томъ, чтобы каждаго крестьянина лично вооружить для борьбы съ его страстью и возвысить до одушевленiя запасъ его нравственной энергiи. Долгъ пастыря вести общество къ тому, чтобы оно выработало радикальныя мѣры къ уничтоженiю зла, — такiя, при которыхъ внѣшнiе соблазны — кабаки могли бы совсѣмъ потерять свою обаятельную силу. Теперь же ихъ обаянiе основано главнымъ образомъ на извѣстномъ настроенiи и нравственномъ складѣ самого народа. Какъ люди образованные предаются нерѣдко пьянству отъ недовольства жизнiю, разочарованiя въ ней по разнымъ неблагопрiятнымъ обстоятельствамъ, — такъ и въ народѣ можно подмѣтить корень этой страсти въ своего рода недовольствѣ нынѣшнею обстановкою крестьянскаго быта Прежде для крестьянина, въ крѣпостную пору, отдыхъ въ семьѣ былъ его первѣйшимъ желанiемъ, послѣ великихъ подневольныхъ дневныхъ трудовъ. Нынѣ умственная дѣятельность и желанiя крестьянина уже принимаютъ большiй просторъ и, кромѣ физическаго отдыха, ищутъ болѣе освѣжающаго и возвышающаго духовнаго удовлетворенiя, котораго крестьянину взять пока почти негдѣ. Въ семьѣ у него мало что перемѣнилось и обстановка неприглядна по прежнему; гдѣ же искать лучшаго? Это лучшее и представляетъ кабакъ не только своими напитками, но самою обстановкою. Здѣсь вмѣщается все разнообразiе удовольствiй и развлеченiй, соотвѣтственныхъ грубому вкусу простолюдиновъ. Веселая компанiя, вокальная, иной разъ также инструментальная музыка, — на серединѣ отплясываетъ какой нибудь потерявшiйся пролетарiй или пьяная баба, которые за рюмку водки все искусство свое готовы истощить для увеселенiя публики. Тутъ, смотришь, даровая чарка отъ знакомаго, затѣмъ взаимныя угощенiя, объятiя, лобызанiа, любезности, душа на распашку, волѣ нѣтъ запрета. Среди любезностей вспоминаются обиды отъ сосѣдей и старосты, являются прiятели съ добрымъ совѣтомъ, случится что грамотей и жалобу настрочитъ, напередъ торжествуется побѣда и вновь заливается и запивается. Наконецъ нраву мужика здѣсь ничто не препятствуетъ, — не слышно попрековъ жены, ни жалобъ домашнихъ на недостатки. Однимъ словомъ все есть въ кабакѣ для мужика, украшающее самый отдыхъ его: и веселое общество, и возможность потолковать объ интересныхъ предметахъ, и вѣрное средство заглушить непрiятное впечатлѣнiе скудной обстановки домашней. Вопросъ сводится на то, чтобы, взамѣнъ суммы этихъ впечатлѣнiй, дать крестьянину другой соотвѣтствующiй нравcтвенный интересъ, равносильный или даже превышающiй. Пастырь церкви, уступая обществу заботы о заведенiи для народа театровъ, читаленъ и т. п., въ своихъ рукахъ имѣетъ проповѣдь, какъ сильное орудiе для возвышенiя духовнаго настроенiя въ прихожанахъ и возбужденiя въ нихъ огромной нравственной энергiи. «Руководство для сельскихъ пастырей" съ настойчивостью старается втолковать духовенству эту мысль и, подтверждая вѣрность ея доводами статистическими изъ исторiи западнаго проповѣдничества, вмѣстѣ съ тѣмъ указываетъ, что исторiя нашей проповѣди не отличается богатствомъ поучительныхъ словъ противъ пьянства.

Значитъ, дѣйствительно, въ лучшей части нашего духовенства признается, что необходимо противъ пьянства дѣйствовать церковною проповѣдью; но такова–ли уже проповѣдь, какой хотелъ бы намъ изобразить ее оффицiальный отчетъ, объ этомъ въ нашихъ источникахъ интересно принять въ соображенiе нѣкоторыя важныя указанiя. У насъ на проповѣдь — эту «первейшую и важнѣйшую пастырскую обязанность" — смотрятъ какъ на дѣло «второстепенное, несущественное, неважное, какъ на роскошь". «Освященiе храма, бракъ или погребенiе какихъ нибудь важныхъ и именитыхъ прихожанъ, какое нибудь особое торжество, необходимость написать по назначенiю и требованiю начальства извѣстное число проповѣдей для того, чтобы въ формулярномъ спискѣ было отмѣчено: «сказалъ столько–то проповѣдей въ годъ" (хотя часто эти проповѣди только отсылаются и вовсе не говорятся) — вотъ обыкновенныя побужденiя и мотивы для проповѣди". Такъ изображаютъ наше проповѣдчество «Курскiя Епархiальныя Вѣдомости" (№№ 1–4); дальнѣйшiя черты мы беремъ изъ нихъ же. Проповѣдническая литература наша бѣдна количествомъ и въ особенности качествомъ. Здѣсь бѣдность переходитъ даже въ нищету, потому что схоластика, неудачный выборъ предметовъ проповѣди, неприспособленность къ пониманiю народа по содержанiю и изложенiю, отcyтствie энергiи и живаго чувства, сухость, вялость, резонерство — вотъ почти обыкновенныя качества нашихъ проповѣдей печатныхъ и рукописныхъ. Проповѣдь «сочиняется"; забота при этомъ — какъ бы сочинить помудренѣе. Тутъ пускается въ ходъ вся семинарская ученость, — предметъ избирается нарочно общiй отвлеченный, — идетъ искусственное дѣленiе и расположенiе, рѣчь тяжелая, книжная, неестественно–витiеватая, мало понятная. Органъ курскаго духовенства, не обинуясь, свидѣтельствуетъ, что самое знанiе религiозно–нравственнаго состоянiя прихожанъ и ихъ духовныхъ нуждъ «въ сущности очень поверхностно" у священниковъ, ограничивающихся почти исключительно исправленiемъ необходимыхъ требъ и богослуженiя, полученiемъ за это извѣстной платы, сборомъ хлѣба и т. п. внѣшними житейскими дѣлами. Но кромѣ знанiя народа, еще необходимо имѣть любовь къ нему, искреннее жeлaнie и охоту пособить ему въ духовной слѣпотѣ. Вотъ почему для успѣха проповѣди «необходимо, чтобы наши пастыри перемѣнили нѣсколько отношенiя свои къ прихожанамъ и взглядъ на обязанности своего служенiя: оно должно быть соединено съ самоотверженiемъ и самопожертвованiемъ". Сообразно указаннымъ недостаткамъ, необходимо устроить наше церковное проповѣдничество на иныхъ началахъ. Догматическая часть религiи, по мнѣнiю духовнаго журнала, не должна быть исключительнымъ и даже преимущественнымъ содержанiемъ простонародной проповѣди; несравненно болѣе она должна обратить вниманiе на нравственную и вообще практическую сторону религiи. Изложенiе проповѣди должно быть чуждо всякой школьной схоластики и не расплываться въ общихъ мысляхъ и фразахъ, принаровляясь, сколько возможно, къ самому быту простолюдина и обстоятельствамъ его душенной и тѣлесной жизни. Языкъ проповѣдей долженъ быть окончательно освобожденъ отъ напыщеныхъ архаическихъ и славянскихъ выраженiй и какъ можно болѣе приближаться къ живой народной рѣчи. Неловкихъ выраженiй здѣсь нечего бояться; еслибъ сказались они въ простотѣ души, — все же отъ нихъ меньше вреда, нежели отъ напыщенныхъ, темныхъ и неестественныхъ фразъ. Тексты священнаго писанiя, употребляемые въ проповѣди, приводить слѣдуетъ на русскомъ языкѣ, а не на славянскомъ, чтобы не пришлось словъ: «невѣста, чесо просита" понимать: невѣста, чего просишь? Превосходно по этому случаю замѣчается въ «Курскихъ Вѣдомостяхъ": «Слово Божiе дано всѣмъ народамъ и людямъ безъ исключенiя и дано для руководства въ жизни и дѣятельности, для того, чтобы они его надлежащимъ образомъ понимали и исполняли. Отсюда слѣдуетъ, что и читаться оно должно и преподаваться народу на такомъ языкѣ, какой для него понятнѣе, — ни одному языку не дано здѣсь особеннаго преимущества, — а какой же языкъ понятнѣе для народа, какъ не живой, на которомъ говорятъ всѣ." Наконецъ необходимо разъ на всегда перестать проповѣди передавать въ механическомъ, монотонномъ, вяломъ и безучастномъ чтенiи по книгѣ или тетрадкѣ, а слѣдуетъ ихъ дѣйствительно сказывать, не заучивая предварительно и не лазя въ карманъ за тетрадкою, въ случаѣ забытой фразы, — но прiучаясь быть готовымъ къ живому христанскому слову по всякому случаю, всегда и всякую минуту. Не сочиненныя нужны проповѣди; необходимы поученiя, прямо выливающiяся отъ полноты мыслей и чувствъ; необходима священнику опытность въ произнесенiи экспромтовъ, а для этого самое лучшее средство — частныя собесѣдованiя съ прихожанами, т. е. проповѣдь домашняя. У насъ домашней проповѣди почти не существуетъ, и сколько же теряетъ черезъ это священникъ прекрасныхъ случаевъ сообщить прихожанамъ самыя дѣйствительныя назиданiя. Приходскiя требы, самыя предлагаемыя духовенсту угощенiя, деревенскiе праздники — все могло бы священнику дать поводъ выступить съ живымъ проповѣдческимъ собесѣдованiемъ, чтобы замѣнить имъ то сквернословie, которымъ обыкновенно сопровождается всякое мало–мальски не совсѣмъ трезвое сходбище крестьянъ. Наконецъ промежутки, между утренями и обѣднями, праздничные послѣобѣдки, когда крестьянинъ отъ некуда–дѣваться пропивается въ кабакахъ или калякаетъ о чистѣйшихъ пустякахъ, также могутъ быть священникомъ ревностнымъ съ пользою проведены въ собесѣдованiахъ съ народомъ. Чрезъ это развивалась бы вообще у насъ проповѣдь въ видѣ такъ называемой бесѣды, т. е. разговорной формы сообщенiя истинъ религiозныхъ, наиболѣе любимыхъ въ особенности русскимъ народомъ, какъ показываютъ это заведенные по мѣстамъ опыты церковныхъ, собесѣдованiй съ прихожанами и съ раскольниками разныхъ толковъ.

За симъ вообще, послѣ всего приведеннаго о состоянiи нашей духовной проповѣди и нуждахъ ея, значительно, какъ намъ кажется, уяснился и сталъ полнѣе отзывъ оффицiальнаго отчета о томъ, что современная проповѣдь «получаетъ болѣе жизненное направленiе и сильнѣе привлекаетъ къ себѣ вниманiе слушателей." Такимъ же способомъ разъясняя отзывъ о дѣятельности духовенства по народному образованiю, въ качествѣ законоучителей и наставниковъ, мы считаемъ полезнымъ обратить вниманiе на слѣдующiе факты.

Дѣйствительно, еще высказываются мысли, что «пока духовенство не возьметъ въ свои руки дѣла народнаго образованiя, до тѣхъ поръ это послѣднее будетъ находиться въ печальномъ положенiи." («Тамб. Еп. Вѣд". № 4). Но вслѣдъ же за этимъ приводятся и слѣдующiя замѣчательныя слова: «одна бѣда (малая!), что сельскiй людъ нашъ повсюду еще такъ грубъ, что неохотно отдаетъ дѣтей въ школы, заводимыя духовенствомъ, и даже даровыя, не говоря уже о школахъ, предлагаемыхъ народу съ содержанiемъ ихъ на средства самого же народа". Однако, правда ли въ самомъ дѣлѣ, что вся эта небольшая бѣда происходитъ единственно отъ «грубости" крестьянъ? «Дѣйствительно, — какъ бы въ отвѣтъ тамбовскому публицисту говоритъ неизвѣстный духовный писатель въ Курскѣ («Курск. Еп. Вѣд." № 5) — народная темнота имѣетъ здѣсь большое влiянiе; но дѣло въ томъ, все–ли необходимое нами сдѣлано для разсѣянiя этой темноты, для пробужденiя въ народѣ сознательно–разумнаго сочувствiя къ существеннѣйшимъ задачамъ нашего времени? сдѣлано–ли все необходимое напримѣръ для того, чтобы польза школы была очевидною для крестьянина? Конечно, нѣтъ; и вина такимъ образомъ сказывается не въ темномъ народѣ, а въ зрячихъ, но невнимательныхъ вождяхъ его. Напрасно поэтому нѣкоторые сельскiе пастыри заявляютъ нерѣдко жалобы на темный народъ, не поддающiйся убѣжденiямъ ихъ въ пользу трезвости, школы, заботливости о храмахъ и т. п. Личные хлопоты приходскихъ священниковъ, ни въ какомъ случаѣ (по убѣжднiю курскаго духовнаго публициста), не могутъ замѣнить собою сознательнаго участiя въ дѣлахъ церковно–приходской общины, тѣмъ болѣе при настоящей полноправности и самостоятельности ея въ гражданскомъ отношенiи. При настоящихъ условiяхъ жизни сельской общины на личный авторитетъ можно разсчитывать очень мало. Всякое дѣло, имѣющее для крестьянина общественный характеръ, должно, дѣйствительно, быть ведено при непосредственномъ участiи и представителей крестьянской общины.

Мы не дѣлаемъ изъ этого пока никакихъ выводовъ; но посмотримъ на дѣло и въ самомъ его существѣ. Какъ ни почтенны труды духовенства и его жертвы для народнаго образованiя — но, вообще говоря, ими одними никакъ нельзя достигнуть ни успѣховъ народной школы, ни сочувствiя къ ней крестьянъ. Священникамъ некогда заниматься обученiемъ самимъ — это уже фактъ общепризнанный. Припомнимъ, чтò говоритъ о. Iоаннъ («Гражданинъ" № 12) о своей школѣ: «Подумайте, кому же учить? Остаюсь одинъ я; но у меня, кромѣ школы, на рукахъ около тысячи душъ прихода и приходъ раскинутъ на нисколько верстъ кругомъ. Положимъ, пойду я въ школу; но за мной прiѣдутъ изъ приходской деревни звать напутствовать. Я долженъ ѣхать верстъ за 6 или за 7 — день пропалъ. Завтра зовутъ крестить младенца — опять день пропалъ; тамъ свадьба справка въ метрикахъ; а сколько еще уходитъ времени на крестные ходы по приходу и на службу во время великаго поста. Времени для занятiя въ школѣ останется очень немного." Въ сущности, это значитъ, что священникъ не можетъ быть также вполнѣ отвѣтственъ за свою школу и долженъ ее оставить на руки своимъ помощникамъ, которые до сихъ поръ, говоря вообще, благонадежности своей не доказали и только еще бодѣе охладили крестьянъ къ школамъ. Предъ нами весьма любопытный отчетъ о 21 церковно–приходской школѣ Балтскаго уѣзда («Подольск. Еп. Вѣд." № 2), и вотъ нѣкоторыя детали этой картины:

въ селѣ Чернечемъ школа изъ тѣснаго церковнаго дома перемѣстилась въ волостное правленiе, оттуда въ крестьянскiй домъ, гдѣ отъ тѣсноты ученики весьма часто болѣли, потомъ опять въ волостное правленiе. Учили: сперва отставной солдатъ, потомъ псаломщикъ и пономарь;

въ селѣ Переймѣ школа прiютилась въ караульнѣ, выстроенной для сторожа; крестьяне къ дѣлу грамотности холодны; училъ сперва священникъ, потомъ передалъ причетникамъ, а тѣ взяли въ подмогу двухъ крестьянскихъ юношей, и въ результатѣ школьные занятiя найдены неудовлетворительными;

въ селѣ Мошнягахъ школа отъ священника перемѣстилась къ дьячку, отъ дьячка въ крестьянскiй домъ и наконецъ уже въ «нарочитое" помѣщенiе; учителями перебывали: священникъ, занимавшiйся при помощи мѣстныхъ причетниковъ, однодворецъ, удаленный за непостоянное поведенiе, исключенный ученикъ духовнаго училища и, наконецъ, псаломщикъ, не получившiй пока за труды свои ни копѣйки; крестьяне убеждены, что причтъ обязанъ безвозмездно обучать ихъ дѣтей;

въ селѣ Сѣнной учили: сперва причтъ, потомъ солдатъ, потомъ военный писарь 3–го класса, и замѣчательно, что пока училъ причтъ, общество крестьянское не платило ничего; но когда стали обучать постороннiя лица, общество опредѣлило выдавать учившимъ по 60 руб.;

въ селѣ Любомиркѣ мѣстный священникъ, обремененный занятiями по приходу, заявилъ, прихожанамъ; что онъ имѣетъ время обучать дѣтей только закону Божiю и, въ виду этого, предложилъ обществу составить приговоръ о наймѣ особаго учителя и назначить нанятому вознагражденiе. Крестьяне долго разсуждали сначала о томъ, что батюшка и дьячокъ должны обучать даромъ, что отцы и дѣти ихъ прожили без грамоты, безъ которой проживутъ и они, наконецъ согласились нанять учителя, но съ тѣмъ, чтобы за науку бралъ подешевле, и порѣшили взять учителемъ крестьянина, который, по отзыву наблюдателя школъ, малограмотенъ.

И такъ далѣе, за немногими исключенiями, все въ такомъ же родѣ. Изъ общихъ соображенiй, представленныхъ наблюдателемъ школъ, оказывается фактъ еще болѣе печальный, что сами руководители школъ не совсѣмъ хорошо понимаютъ свою цѣль и средства къ ея достиженiю. Встрѣтивъ, какъ и слѣдовало ожидать, отъ крестьянъ много возраженiй противъ расходовъ на школьное дѣло, самъ наблюдатель, принадлежащiй къ мѣстному духовенству, откровенно высказываетъ слѣдующее: «Если бы, говоритъ онъ, не сказать крестьянамъ, что изученiя грамоты требуетъ Царь, что за этимъ дѣломъ слѣдитъ правительство, не постращать ихъ, что за ихъ сопротивленiе и другiе могутъ получить непрiятность; то никто (?) изъ крестьянъ и не подумалъ бы объ ученiи грамотѣ. И никакiя, говоритъ, моральныя наставленiя не подѣйствовали бы на нихъ такъ ycпѣшнo, какъ дѣйствуютъ угрозы (!) мироваго или старшины. Этими средствами только (?) и двигается въ настоящее время распространенiе грамотности и приносить такъ мало успѣха" (sic!). Затѣмъ о. наблюдатель, находящiй въ угрозахъ средство къ развитiю среди крестьянъ образованiя, не менѣе характеристично предлагаетъ на содержанiе церковно–приходскихъ школъ обращать суммы, получаемыя крестьянами за отдачу въ содержанiе школьниковъ; если же этихъ суммъ недостанетъ, то не бѣда, говоритъ, рабочему человѣку пожертвовать (?) 3 или 4 дня въ годъ, въ которые онъ, могъ бы заработать и принести на содержанiе школы 6 рублей! При такомъ состоянiи училищъ, при такихъ руководящихъ взглядахъ, очевидно, слѣдуетъ говорить не только о готовности и пожертвованiяхъ духовенствъ, но так–же о малоплодности усилiй его въ большинствѣ случаевъ; послѣднiй фактъ будетъ не случайнымъ и коренится въ существѣ многочисленныхъ обязанностей священника, обѣщающихъ въ будущемъ сдѣлаться еще болѣе тяжелыми, по мѣрѣ сокращенiя штатнаго состава церковныхъ причтовъ.

Если же непосредственное веденiе духовенствомъ народныхъ школъ не оправдалось необходимыми успѣхами, то желательно, по крайней мѣрѣ, чтобы на немъ не лежалъ упрекъ въ невнимательномъ исполненiи прямыхъ своихъ обязанностей по преподаванiю въ школахъ закона Божiя. «Но въ томъ–то и дѣло, говорится въ одной статьѣ, посвященной вопросамъ народнаго образованiя («Народная Школа", № 1–й), что мы и отъ этой обязанности отказываемся, относимся къ ней апатично, не находимъ, будто, возможности удѣлить для нея незначительнаго времени, приносимъ ее въ «жертву” матерiальныхъ разсчетовъ. Вотъ чтó преступно, съ нравственной точки зрѣнiя, вотъ что досадно, вотъ чтó невыносимо намъ, вотъ за чтò поносятъ насъ и проносятъ наше имя по всей необъятной Россiи — и по–дѣлóмъ".

Пo–дѣлóмъ ли?

«Кавказскiя Епархiальныя Вѣдомости" не скрываютъ, что сельское духовенство на Кавказѣ, дѣйствительно, апатично къ обученiю дѣтей закону Божiю. Такъ, по словамъ инспекторскаго отчета объ училищахъ Кубанской области за 1871 годъ, самый слабый предметъ преподаванiя въ народныхъ школахъ — законъ Божiй; большинство законоучителей относятся къ этому дѣлу совершенно пассивно; въ 38 станичныхъ училищахъ священники вовсе не преподаютъ закона Божiя; въ 11 остальныхъ они считаются законоучителями школъ, но большею частiю рѣдко ихъ посѣщаютъ. Въ инспекторскомъ отчетѣ о народныхъ школахъ Ставропольской губернiи говорится, что изъ числа всѣхъ 52 сельскихъ школъ при 4–хъ состоятъ учителями мѣстные священники, которые преподаютъ и законъ Божiй; изъ прочихъ же 48 народныхъ сельскихъ училищъ, въ которыхъ наставники не имѣютъ духовнаго сана, только 8 учичищъ пользуются, и то далеко не всегда аккуратно, уроками по закону Божiю oтъ священниковъ. Чаще всего сельскiе священники ссылаются на недосуги, на трудность совмѣстить обязанности законоучительства съ обязанностями по отправленiю церковныхъ требъ, иные жалiются на недостатокъ или неимѣнiе вознагражденiя за трудъ. Противъ этой послѣдней жалобы «Кавказскiя Епархiальныя Вѣдомости" отчасти справедливо замѣчаютъ что обученiе дѣтей закону Божiю есть одна изъ прямыхъ обязанностей пастыря, за которую онъ не имѣетъ права требовать вознагражденiя, при томъ же, добавляютъ, опытъ показываетъ, что усердные труды законоучителей–священниковъ не остаются безъ вознагражденiя со стороны правительства и прихожанъ. Мы къ этому добавимъ фактъ (изъ «Херсонскихъ Вѣдомостей" № 6), что тираспольское земство постановило платить священникамъ по 50 рублей въ годъ за преподаванiе закона Божiя, но лишь бы только они уже обязательно взяли на себя дать въ годъ не менѣe 50 уроковъ, по часу урокъ. Что бы ни говорилось противъ подобныхъ вознагражденiй, но все же они лучше, нежели налогъ на незнающихъ закона Божiя, придуманный однимъ священникомъ для возвышенiя своихъ доходовъ. Именно, въ Самарской губернiи одинъ священникъ сталъ брать увеличенную плату за совершенiе брака такихъ лицъ, которые не знаютъ символа вѣры, заповѣдей Господнихъ и молитвъ, и, можно полагать, что едва–ли часто имѣлъ онъ случай примѣнить къ дѣлу тарифъ болъѣе низкiй. Пo этому случаю, начальство самарской eпapxiи внушило священникамъ, что требованiе отъ вступающихъ въ бракъ религiознаго знанiя хорошо, — но его необходимо осуществлять «въ предѣлахъ благоразумiя", и что священники должны заранѣе располагать молодыхъ людей къ охотному прiобрѣтенiю нужныхъ знанiй и даже научать ихъ, или сами или чрезъ членовъ причта, но отнюдь не пользоваться незнанiемъ вступающихъ въ бракъ, какъ средствомъ къ увеличенiю платы за бракъ («Самарскiя Епархiальныя Вѣдомости" № 6). Но располагать заранѣе и научать, какъ мы видѣли, не всегда изъявляется готовность, и удивительно–ли, что вслѣдствiе этого въ послѣднее время стали все чаще заявлять, чтобы и сельскимъ наставникамъ изъ учительскихъ семинарiй было дозволено въ народныхъ школахъ преподавать, наравнѣ съ прочими предметами, и законъ Божiй, какъ это напримѣръ дозволено окончившимъ полный курсъ духовнымъ семинаристамъ?

Вышеприведенными фактами мы нѣсколько пояснили свѣдѣнiя оффицiальнаго отчета по духовному вѣдомству о дѣятельности духовенства въ качествѣ наставниковъ и законоучителей народныхъ школъ; но ихъ можно еще дополнить весьма характеристическимъ мнѣнiемъ о томъ, что наши храмы, которые въ настоящее время служатъ для молитвъ и церковнаго собесѣдованiя, могли бы также служить и мѣстомъ для школьнаго обученiя сельскихъ учениковъ. Вятскiй преосвященный пригласилъ священниковъ, вмѣстѣ съ дiаконами и псаломщиками, получившими семинарское образованiе, и учителями народныхъ училищъ, завести при церквахъ, на суммы церквей и приходскихъ попечительствъ, подвижныя буквы, буквари, краткiя житiя святыхъ на русскомъ языкѣ и другiя общедоступныя книги, съ тѣмъ чтобы обучать, при помощи простѣйшихъ методовъ, народъ грамотѣ въ церквахъ, разнообразiя это oбученiе, утомительное для неграмотныхъ, назидательнымъ чтенiемъ, которое такъ любитъ нашъ народъ. Приводя этотъ фактъ (изъ «Вечерней Газеты" № 21), «Орловскiя Епархiальныя Вѣдомости" дѣлаютъ весьма хорошее замѣчанiе, что внесенiе въ храмъ Божiй обученiя народа можетъ съ большимъ успѣхомъ послужить дѣлу народнаго образованiя. Нѣтъ сомнѣнiя, думаютъ они, что народъ нашъ съ охотою и усердiемъ будетъ посвящать свободное у него праздничное время на занятiя наукою. Въ это врѣмя не только дѣти, но и взрослые родители ихъ пожелаютъ участвовать въ занятiяхъ. Такимъ образомъ, заключаетъ епархiальный органъ — церковь будетъ содѣйствовать возбужденiю въ народѣ перваго стремленiя къ грамотности, а съ тѣмъ вмѣстѣ народъ пожелаетъ несомнѣнно и школьнаго систематическаго обученiя, не ограничиваясь обученiемъ церковнымъ. Интереснѣе всего слѣдующiя указанiя. Iоаннъ Златоустъ назыветъ храмъ школою философiи; Аѳанасiй Великiй — вселенскою гимназiею, и въ первые вѣка храмы, по принятому въ нихъ порядку, дѣйствительно много «походили на всенародныя училища". Въ правилахъ разныхъ соборовъ также запрещается только превращать храмы въ обыкновенныя жилища, внутри храма ѣсть, пиршествовать, ложе постилать, — но, очевидно, что занятiя въ храмѣ грамотою и науками не подходятъ подъ эти запрещенiя. Далѣе, въ одномъ изъ правилъ 6–го вселенскаго собора (пр. 88) читаемъ: «никто внутрь священнаго храма не вводитъ никакого животнаго, развѣ кто путешествуя, стѣсняемый величайшею крайностiю и лишенный жилища и гостинницы, остановится въ такомъ храмѣ; потому что животное, не бывъ введено въ ограду, иногда погибло бы, и самъ онъ, потерявъ животное и потому лишася возможности продолжать путешествiе, былъ бы подверженъ опасности жизни. Ибо знаемъ — говорятъ соборные отцы — что суббота человѣка ради бысть (Марк. 2, 27), и потому всѣми средствами пещися должно о спасенiи и безопасности человѣка". Какая, однако, свобода христiанскаго воззрѣнiя, и понятно уже, что, если храмъ открыть для спасенiя путешественника отъ опасностей пути, то едва–ли къ сообщенiю въ храмахъ полезныхъ познанiй, необходимыхъ для избавленiя темнаго народа отъ гибельныхъ опасностей невѣжества, могутъ встрѣтиться какiя–либо каноническiя препятствiя. Нельзя сказать, чтобы храмы профанировались обученiемъ въ нихъ прихожанъ разнымъ свѣтскимъ предметамъ — напримѣръ грамотѣ, письму, ариѳметикѣ, и проч. Народъ, говорится въ духовной газетѣ (ср. «Тамбовскiя Епархiальныя Вѣдомости" № 4, стр. 150), обучаемый въ храмѣ Божiемъ его служителями, будетъ смотрѣть на образованiе, какъ на дорогую и священную для него обязанность, точно такъ, какъ онъ смотритъ на молитву церковную".

Любопытно въ самомъ дѣлѣ, въ какой мѣрѣ на практикѣ осуществится мысль о помѣщенiи въ хpaмахъ въ извѣстное время школъ; но пока это примѣнится къ жизни и привьется, мы высказали бы другое желанiе, болѣе скромное. У насъ при церквахъ есть такъ называемыя церковныя библiотеки, вызванныя къ жизни 40 лѣтъ тому назадъ. По послѣднему отчету оберъ–прокурора ихъ состояло при церквахъ къ 1871 году 13,042, и въ томъ году прибавилось еще 301. Составъ этихъ библiотекъ, опредѣленный еще покойнымъ митрополитомъ Филаретомъ, конечно, еще многаго оставляетъ желать; но во всякомъ случаѣ, почему бы не открыть этихъ церковныхъ библiотекъ для пользованiя всѣмъ прихожанамъ. По мѣстамъ это дѣлается, правда. Вятскiй архiерей, напримѣръ, священникамъ рекомендовалъ прiобрѣтать жизнеописанiя святыхъ, потому что имъ усмотрѣна въ народѣ особенная наклонность къ чтенiю книгъ этого рода; значитъ — онъ предполагаетъ церковныя библiотеки открытыми для всенароднаго пользованiя. Но необходимы на этотъ счетъ какiя–либо также общiя мѣры. Въ виду громаднаго числа существующихъ церковныхъ библiотекъ, какъ бы облегчились съ одной стороны заботы земства объ устройствѣ народныхъ читаленъ и сельскихъ библiотекъ, и съ другой стороны, получили бы для себя твердую почву предпрiятiя разныхъ обществъ къ распространенiю въ народѣ книгъ. Напримѣръ, «Моск. Епарх. Вѣд." (№ 10) предлагаютъ этимъ обществамъ пользоваться услугами офеней, и для этого по мѣстамъ устроить центральные склады, откуда могли бы книги чрезъ офеней распространяться. А дѣло въ томъ, что будь открыты прихожанамъ церковныя библiотеки, могли бы изъ нихъ книги браться для прочтенiя, и одна книга, попавшая чрезъ посредство офени въ одну семью, чрезъ посредство церковной библiотеки приносила бы всему приходу пользу; кромѣ того — церковная библiотека могла бы служить и складомъ, откуда, по желанiю, книги могли бы распространяться для продажи.

Вопросъ этотъ, разумѣется, требуетъ еще обсужденiя, но принципъ вѣренъ и также несомнѣнно, что, при дороговизнѣ у насъ книгъ и при бѣдности народа, предлагаемое средство хорошо служитъ къ укрѣпленiю грамотности въ массахъ и удовлетворяетъ насущную потребность. Въ подтвержденiе приведемъ, фактъ изъ «Оренб. Епарх. Вѣд." (№ 6). Е. А. Тимашева, жена министра внутреннихъ дѣлъ, покровитедьствуетъ школѣ и поддерживаетъ при ней библiотеку въ с. Ташлѣ, Оренбургскаго уѣзда. Библiотека основана въ первой половинѣ 1870 г. и цѣлъ при основанiи была именно та, чтобы недостаточный классъ прихожанъ, знающихъ мало–мальски читать и писать, приучить къ чтенiю назидательному и полезному въ ихъ званiи и бытѣ, — и кромѣ того, чтобы ученики мѣстной школы, по выходѣ изъ нея, могли продолжать свое образованiе чтенiемъ книгъ, выдаваемыхъ изъ библiотеки всякому желающему. Пo порученiю г–жи Тимашевой, завѣдываетъ библiотекою священникъ, на имя котораго она высылаетъ книги, — а онъ ихъ раздаетъ своимъ прихожанамъ для чтенiя на домъ. Бываетъ впрочемъ и такъ, что иногда, по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ, собираются въ школу и здѣсь читаютъ книги; иной разъ къ нимъ, присоединяется и священникъ для объясненiя прочитаннаго. Недавно была священникомъ прочтена прихожанамъ первая книжка публичныхъ чтенiй Пѣвцова «о святой землѣ”, и замечательно, что крестьяне стали потомъ на–перерывъ проситъ дать имъ эти книжки на домъ, — и вообще библiотека пользуется сочувствiемъ знающихъ грамоту мѣстныхъ поселянъ и приносить видимую пользу. Еслибы этотъ просвѣщенный примѣръ г–жи Тимашевой могъ повториться на всемъ обширномъ пространствѣ нашихъ приходовъ, хотя бы въ видѣ разрѣшенiя прихожанамъ безпрепятственнаго доступа къ церковнымъ библiотекамъ, — какой открылся бы новый источникъ просвѣтительнаго дѣйствiя грамоты на темный народъ русскiй, пробивающiйся сонниками, францылями, ерусланами, бовами, и рѣдко развѣ когда видящiй русское евангелiе.

Мы пробовали свѣдѣнiя оффицiальнаго отчета освѣтить нѣсколько фактами, заимствованными изъ обыкновенныхъ источниковъ нашiхъ областныхъ обзоровъ. Позволимъ себѣ въ заключенiе привести параллель изъ самихъ оффицiальныхъ отчетовъ. Въ 1869 году отчетъ говоритъ (стр. 104), что духовенство «оживляется, а съ симъ вмѣстѣ усовершается въ своей пастырской дѣятельности". Въ 1870 году отчетъ говоритъ, что «священнослужители перестаютъ смотрѣтъ на дѣло проповѣданiя, какъ на одно неизбѣжное исполненiе начальственныхъ предписанiй”. Въ 1871 году отчетъ говоритъ (стр. 82), что «само духовенство болѣе и болѣе проникается сознанiемъ высокаго значенiя этого вида пастырской дѣятельности (проповѣди) и стремится сдѣлать проповѣданiе слова Божiя болѣе доступнымъ для народа и, слѣдовательно, болѣе живымъ и дѣйственнымъ", Изъ всѣхъ этихъ выраженiй съ одинаковымъ правомъ заключаемъ, что процессъ оживленiя все еще только продолжается и стремленiя не достигли еще послѣдней цѣли. Можно пожелать чтобы все это наконецъ приняло истинный видъ свой и чтобы сдѣлались анахронизмомъ слова, сказанныя именно лишь въ 1871 году:

«Проповѣдь! да кто же ее будетъ говорить? Много–ли вы найдете священниковъ, которые могли бы нетолько сочинить порядочную, духовно–практическую проповѣдь, но даже толково прочесть какую–либо печатную проповѣдь?

«Проповѣдь! Да много ли вы найдете охотниковъ ее слушать послѣ богослуженiя, продолжавшагося часъ, полтора, иногда и болѣе, которое все надо выстоять на ногахъ, въ тѣснотѣ, въ жару, въ тяжеломъ зимнемъ одѣянiи, а другой разъ хоть и на просторѣ, но за то на такомъ холодѣ, что не знаешь какъ изъ церкви выскочить?

«Проповѣдь! Да знаете ли вы, кàкъ къ ней относится большинство православныхъ въ Россiи”?

Не далѣе какъ въ 1871 году, именно эти вопросы въ «Современной Лѣтописи” (№ 1) задавалъ Беллюстину г. Троицкiй, и дай Богъ, чтобы какъ оффицiальные отчеты, такъ и наши источники давали истинные факты для утѣшительнаго отвѣта на столь прискорбные вопросы.

______

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45. Редакторъ–издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) Самое плаванiе до Новой Земли авторомъ ужъ описано въ двухъ очеркахъ. «Среди Ледовитаго океана» («Гражд.» №№ 2 и 3 1862 г. и «Морская драма» («Всемiрная Иллюстрацiя за 1872 г.).

^*) Wieden — такъ назывался одинъ изъ южныхъ форштадтовъ, когда еще существовали форштадты, нынѣ слившiеся съ городомъ.

^*) На этомъ мѣстѣ нынѣ строится церковь Volifkirche.

^*) Еще Шатобрiанъ, проѣзжая по Богемiи въ 1835 году къ жившему тогда въ изгнанiи въ Прагѣ послѣднему королю изъ Бурбоновъ — Карлу Х — завидовалъ тому, что онъ встрѣчалъ повсюду музыку, даже въ бѣдныхъ деревенскихъ лачужкахъ и желалъ, чтобы подобные музыкальные вкусы привились и къ Францiи. Желанiя его однако остались желанiями до сихъ поръ безъ исполненiя.