№ 12 1873 19 Марта

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 2 до 4 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К⁰. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « .....5 »

« треть года. « « ..3 » « « .....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Губернаторскiе обѣды. (Мысль по поводу обѣда въ честь рязанскаго губернатора). Кн. В. Мещерскаго. — Изъ «Русскаго Инвалида». — О постройкѣ церковныхъ зданiй въ прибалтiйскихъ губернiяхъ на счетъ правительства. ***. — О банковой реформѣ и объ устраненiи давленiй плутократiи А. Шипова. — Сполохъ и майданъ. (Отрывокъ изъ романа времени Пугачевщины). Евгенiя Салiаса. — Еще о болгарскомъ вопросѣ. Архимандрита Григорiя Паламы. — Безъизвѣстные дѣятели. (Картинка первая). Н. Казанцева. — Письмо изъ Вѣны. Дорогобужскаго туриста. — Наканунѣ защиты преступника. (Изъ записокъ присяжнаго повѣреннаго). А. Шкляревскаго. — Бетховенъ и его время. XV—XVII. П. Чайковскаго. — Письмо къ редактору. С. Корвинъ–Круковскаго. — Областное обозрѣнiе. — Объявленiя.

ГУБЕРНАТОРСКIЕ ОБѢДЫ.

(Мысли по поводу обѣда въ честь рязанскаго губернатора).

Изъ газетъ мы узнали, что эпизодъ губернской охоты, о которомъ мы разсказывали подъ скромнымъ заглавiемъ «Замѣтка" (см. № 7 «Гражданина") происходилъ–де въ Рязанской губернiи.

На дняхъ, опять же изъ газетъ, (см. газ. «Соврем. Изв." отъ 8 марта) мы узнаемъ, что этотъ эпизодъ есть ничто иное какъ вымыселъ отъ начала до конца!!?

Какъ ни ошеломило насъ это извѣстiе, но мы все же ему искренно порадовались, и вѣря нà слово опроверженiямъ факта, нами первыми переданнаго, приготовились печатно исповѣдать нашу вину.

Но вотъ бѣда въ чемъ: радоваться пришлось не долго. Едва мы успѣли обрадоваться, какъ получили изъ источника (на этотъ разъ ужъ достовѣрнаго) свѣдѣнie объ обѣдѣ monstre, данномъ рязанскому губернатору всѣми сословiями губернiи въ честь его благополучнаго возвращенiя изъ Петербурга въ Рязань. Причиною оффицiальнаго этого обѣда была восторженная радость всѣхъ сословiй губернiи о томъ что любимый ими губернаторъ опять среди нихъ, что слухи объ его увольненiи оказались несправедливыми.

И только? скажетъ читатель. Нѣтъ, въ томъ–то и дѣло что не «только”: изъ достовѣрнаго нашего источника мы yзнаемъ, на этотъ разъ несомнѣнно, что съ тѣхъ поръ, какъ этотъ обѣдъ состоялся, на него ссылаются какъ на общественный фактъ, долженствующiй доказать, что всѣ могущiе быть приписанными рязанскому губернатору административные недостатки или промахи — суть ничто иное какъ вымыслы; другими словами, говорятъ такъ: Если рязанскому губернатору дали такой восторженный обѣдъ отъ всего общества, то очевидно эпизодъ объ охотѣ выдумка и безсмыслица.

Но не менѣе очевидно въ такомъ случаѣ и то, что послѣдняя лесть горше первой. И вотъ по этому–то поводу мы и хотимъ сказать нѣсколько словъ.

И такъ губернаторскiй обѣдъ, съ представителями всѣхъ сословiй (даже крестьянскаго!!!), на которомъ его превосходительству наговорятъ кучу сладкихъ и лестныхъ вещей, въ видѣ спичей, долженъ служить доказательствомъ, въ глазахъ высшаго правительства и общества, непогрѣшимости губернатора и всеобщей къ нему любви и уваженiя.

Въ такомъ случаѣ, еще шагъ, и мы будемъ въ состоянiи опредѣлять размѣры административныхъ способностей губернаторовъ по количеству даваемыхъ имъ обѣдовъ и кадильнаго дыма, воскуриваемаго на этихъ обѣдахъ преданными слугами ихъ превосходительствъ!

Нѣтъ! хотя на Руси въ наше время много вносится курьозовъ въ лѣтопись нашихъ общественныхъ событiй, но все–же мы беремъ смѣлость протестовать противъ такого толкованiя губернаторскихъ обѣдовъ. Наши обѣды въ провинцiи, — да извинять намъ эту мысль, — это еще уцѣлѣвшiе остатки людской пошлости блаженныхъ временъ крѣпостничества, когда губернаторы, прежде чѣмъ выслушивать похвальныя себѣ рѣчи за обѣдами, назначали каждому оратору свою рѣчь. На этихъ обѣдахъ все присутствуетъ, кромѣ искренности, кромѣ хотя–бы чуть–чуть серьозной оцѣнки общественной личности, и признаемся, никогда это не уяснялось для насъ такъ очевидно, какъ тогда именно, когда мы прочли все то, что хватило духу рязанскимъ ораторамъ — гостямъ сказать на обѣдѣ своему амфитрiону.

Притомъ, въ данномъ случаѣ, мы не понимаемъ чѣмъ общественный развеселый обѣдъ въ честь его превосходительства могъ болѣе доказать всеобщую къ губернатору любовь, чѣмъ та веселая общественная охота, о которой мы разсказывали? И на охотѣ и на обѣдѣ было много именитыхъ дворянъ, представителей интеллигенцiи земства и дворянства; и на обѣдѣ и на охотѣ было много сказано любезныхъ словъ его превосходительству; наконецъ и на обѣдѣ и на охотѣ было очень весело, оживлено и пожалуй тепло отъ тѣхъ чувствъ сердечной преданности его превосходительству рязанскаго населенiя, на которыя указывается намъ, какъ на доказательство высокаго положенiя губернатора среди рязанскаго общества. Въ такомъ случаѣ, не проще ли было бы именно сослаться на эту веселую oxоту, чтобы доказать какъ семейно и дружно живетъ рязанскiй губернаторъ между всѣми сословiями ему подвѣдомой губернiи.

Но такое толкованiе обѣда въ честь рязанскаго губернатора post festo? могло вѣдь явиться и во время самаго обѣда, даже до обѣда; другими словами, самый обѣдъ могъ быть вызванъ потребностью доказать всему свѣту, что эпизодъ объ охотѣ есть вымыселъ. При такихъ условiяхъ легко себѣ представить какъ далеко можетъ идти изобрѣтательность въ причинахъ давать губернаторамъ общественные обѣды.

Мы готовы вѣрить, что въ этомъ случаѣ обѣдъ не имѣлъ прямою цѣлью уничтожить вѣроятiе эпизода охоты; но все же, если на этотъ обѣдъ можно ссылаться послѣ эпизода объ охотѣ, чтобы ослабить его вѣроятiе, то, въ силу такого принципа, каждый губернаторъ, при уровнѣ нашего провинцiальнаго обѣдующаго общества, можетъ послѣ всякой ошибки или вины хлопотать объ устройствѣ себѣ общественнаго сочувственнаго пиршества и ставить правительство въ весьма неловкое положенiе, какъ относительно губернатора, такъ и общества, говорящаго губернатору сладостныя рѣчи отъ имени цѣлой губернiи. Да и сами губернаторы, полагаемъ, очутились бы въ положенiи затруднительномъ, если бы уѣздные, напримѣръ, исправники, послѣ всякаго промаха по службѣ, являлись бы къ нимъ съ ссылками на общественные, уѣздные, сочувственные, въ ихъ честь данные обѣды!

Безспорно мы ушли впередъ на пути общественнаго развитiя, но не на столько чтобы могли сказать: мы созрѣли для общественныхъ губернаторскихъ обѣдовъ; напротивъ, повторяемъ: эти обѣды — или пошлость, или безнравственность; въ доказательство ссылаемся на тѣхъ дѣльныхъ, честныхъ и трудолюбивыхъ губернаторовъ, которые по нѣскольку лѣтъ живутъ въ губернiяхъ и ни разу не принимали никакого общественнаго обѣда предумышленно, чтó нисколько не мѣшаетъ имъ пользоваться всеобщимъ уваженiемъ и сочувствiемъ.

И такъ мы возстаемъ противъ безнравственнаго принципа губернаторскихъ обѣдовъ, во первыхъ потому, что они въ разладѣ съ уровнемъ нашей общественной и съ строемъ нашей политической жизни: встрѣчающiяся силы тутъ совсѣмъ не равны и не свободны; во вторыхъ потому, что они компрометтируютъ ту власть, которую собою представляютъ губернаторы; и въ третьихъ наконецъ, мы сомнѣваемся, чтобы эти обѣды достигали своей практической цѣли, ибо опровергъ–ли этотъ рязанскiй обѣдъ, въ глазахъ людей прозорливыхъ, вѣроятiе эпизода объ охотѣ?

По нашему, нѣтъ — даже еслибы губернаторъ былъ совершенно невиненъ...

Нѣтъ! Исторiи — какъ московская съ городскимъ головою, рязанская съ общественнымъ обѣдомъ, доказываютъ главнымъ образомъ, кàкъ мало иные ревнители достоинства власти понимаютъ въ сущности это достоинство, и какъ, вслѣдствiе этого, сознательно или безсознательно, они оскорбляютъ то, что хотятъ, но не умѣютъ уважать...

Кн. В. Мещерскiй.

_____

Въ «Русскомъ Инвалидѣ” напечатана слѣдующая статья, подъ заглавiемъ: «Положенiе нашихъ дѣлъ въ Средней Азiи":

«Въ силу государственной необходимости, Poсciя, въ послѣднiя восемь лѣтъ, стала твердою ногою въ центрѣ Средней Азiи, часть которой или вошла въ составъ Имперiи, или признаетъ наше нравственное политическое влiянiе.

«Поставленная въ близкое соприкосновенiе съ сосѣдними ханствами: Коканомъ, Бухарою, Хивой и Восточнымъ Туркестаномъ, главная администрацiя нашей средне–азiатской территорiи, слѣдуя неуклоннымъ указанiямъ правительства, употребляла, съ самого начала, настоятельныя старанiя къ установленiю искреннихъ дружественныхъ сношенiй съ сосѣдними владѣтелями, основанныхъ на развитiи обоюдовыгодныхъ торговыхъ связей, и неоднократно устраняла возникавшiе не по нашей винѣ поводы къ столкновенiямъ. Если, къ сожалѣнiю, и не всегда удавалось обойтись безъ вооруженныхъ дѣйствiй, то факты свидѣтельствуютъ, что мы были вызываемы на нихъ послѣ многократныхъ и тщетныхъ попытокъ убѣдить противника во вредныхъ послѣдствiяхъ разрыва.

«Главнѣйшая цѣль всѣхъ нашихъ дѣйствiй въ Средней Азiи, послѣ водворенiя спокойствiя и началъ гражданственности въ подвластномъ намъ населенiи, заключается въ предоставленiи русской торговлѣ возможно большей сферы дѣйствiя, открывая для нея новые выгодные рынки и обезпечивая ей всѣ тѣ справедливыя преимущества, которыя необходимы для развитiя и упроченiя правильныхъ коммерческихъ связей. Результаты стремленiй нашихъ къ достиженiю этой цѣли не остались безслѣдными: торговля Росciи съ Среднею Азiею, за послѣднее время, выражается весьма почтенною цифрою, и нѣтъ сомнѣнiя, что сосѣднiя ханства постепенно придутъ къ сознанiю, что лучшимъ залогомъ ихъ спокойствiя и благосостоянiя будетъ поддержанiе и укрѣпленiе мирныхъ торговыхъ сношенiй, путь для которыхъ открыла имъ Россiя.

«Конечно, достиженiе этихъ результатовъ представлялось дѣломъ не легкимъ. Складъ понятiй азiатскихъ властелиновъ и ихъ подданныхъ не давалъ имъ сразу возможности усвоить себѣ истинное значенiе нашихъ стремленiй. Имъ казалось непонятнымъ, почему держава, обладающая столь страшною для нихъ силою оружiя, старается заключить съ нимъ торговыя условiя, тогда какъ могла бы, безъ затрудненiя, уничтожить самостоятельное ихъ существованiе. Поэтому–то попытки наши къ установленiю съ средне–азiатскими сосѣдями правильныхъ торговыхъ отношенiй встрѣчены были сперва недовѣрiемъ, разными стѣсненiями и затаенною мыслiю не только отдѣлаться отъ всякихъ обязательствъ съ нами, но и, при удобномъ случаѣ, нанести ударъ пришельцамъ–гяурамъ.

«Теперь же, благодаря старанiямъ мѣстной администрацiи, отношенiя наши къ большей части сосѣдей въ Средней Азiи установились на вполнѣ удовлетворительныхъ основанiяхъ. Обнародованныя въ прошломъ году взаимныя торговыя условiя, заключенныя туркестанскимъ генералъ–губернаторомъ съ правителями Кокана, Бухары и Восточнаго Туркестана, свидѣтельствуютъ объ успѣхѣ нашего влiянiя и о томъ, что сосѣди эти уразумѣли пользу сближенiя ихъ съ Poccieю.

«Старанiя наши войти въ мирныя сношенiя съ крайнимъ западнымъ средне–азiатскимъ сосѣдомъ — съ Хивою, къ сожалѣнiю, не привели къ удовлетворительному исходу. Между тѣмъ, съ нашей стороны сдѣлано было все для его достиженiя. Какъ только что образовано было туркестанское генералъ–губернаторство изъ занятой нами въ Средней Азiи территорiи, главный начальникъ онаго увѣдомилъ хивинскаго хана о своемъ назначенiи и предложилъ миръ и дружбу Россiи, на слѣдующихъ условiяхъ: возвращенiя всѣхъ находящихся въ Хивѣ русскихъ плѣнныхъ, запрещенiя своимъ подданнымъ вмѣшиваться въ дѣла нашихъ пограничныхъ киргизовъ и заключенiя равноправнаго для обѣихъ сторонъ торговаго обязательства. Хивинскiй ханъ не счелъ, однако, нужнымъ ни отвѣчать туркестанскому генералъ–губернатору, ни исполнить его скромныхъ желанiй.

«Въ то же время, Хива, не стѣсняясь, высылала цѣлыя шайки грабителей въ Оренбургскую степь и къ низовьямъ Сыръ–Дарьи, которые волновали нашихъ киргизовъ, взимали съ нихъ, именемъ хана, подать, а въ случаѣ отказа разоряли цѣлые аулы. 1869 и 1870 годы представили явныя доказательства участiя хивинскаго правительства въ подстрекательствѣ нашихъ киргизовъ къ возмущенiю: въ Оренбургской степи появилось множество хивинскихъ эмисаровъ съ зажигательными воззванiями, за печатями хана и первыхъ его совѣтниковъ; шайки, спущенныя изъ Хивы, угрожали опасностью какъ лицамъ, такъ и караванамъ на большомъ орскоказалинскомъ почтовомъ трактѣ, изъ Оренбурга въ Ташкентъ. Нѣсколько проѣзжающихъ и торговцевъ были убиты, другiе увезены въ неволю — и торговое движенiе было почти прiостановлено. По усмиренiи возстанiй въ Оренбургской степи и на Мангышлакѣ, главнѣйшiе зачинщики ихъ нашли убѣжище въ Хивѣ, гдѣ они были награждены ханомъ. Непониманiе торговыхъ выгодъ и вражда къ Pocciи доходила до того, что въ 1870 году хивинское правительство воспретило вывозъ хлѣба изъ ближайшихъ къ казалинскому уѣзду мѣстностей.

«Враждебныя дѣйствiя Хивы, какъ видно, не подлежали сомнѣнiю; но правительство, не желая, по возможности, прибѣгать къ рѣшительнымъ мѣрамъ, старалось употребить всѣ зависящiя средства къ убѣжденiю этого ханства вступить на болѣе честный и мирный путь, какъ въ интересахъ спокойствiя нашего пограничнаго населенiя и безопасности торговли, такъ и къ выгодѣ самой Хивы. Съ этою цѣлiю туркестанскiй генералъ–губернаторъ вновь обратился къ хивинскому хану, какъ лично отъ себя, такъ и чрезъ довѣренныхъ лицъ, съ увѣщанiями прекратить непрiязненный образъ дѣйствiй, указывая ему на пользу для него самого отъ установленiя дружескихъ отношенiй къ Россiи и на тѣ послѣдствiя, которыя, рано или поздно, гибельно отразятся на Хивѣ, если онъ будетъ упорствовать въ своихъ враждебныхъ намѣренiяхъ. Увѣщанiя эти остались тщетными, такъ какъ полученные впослѣдствiи отвѣты отъ хивинскихъ кушъ и диванъ–беги^*) отличались дерзкимъ тономъ и заявленiемъ совершенно неосновательныхъ притязанiй.

«Продолжая неуклонно преслѣдовать мирную цѣль развитiя нашей торговли съ Среднею Азiею и озабочиваясь изысканiемъ удобнѣйшаго и кратчайшаго съ нею пути сообщенiя, правительство рѣшилось устроить укрѣпленную факторiю на восточномъ прибрежьи Каспiйскаго моря, для чего и занятъ былъ нами, въ концѣ 1869 года, пунктъ въ Красноводскомъ заливѣ. Мѣрою этою, какъ извѣстно, имѣлось въ виду направить часть средне–азiатскихъ каравановъ къ берегамъ Каспiя, откуда сообщенiе съ внутреннею Poccieю несравненно быстрѣе и удобнѣе, нежели чрезъ обширныя киргизскiя степи. Кромѣ того, постояннымъ утвержденiемъ нашимъ на юго–восточномъ каспiйскомъ берегу предполагалось обезпечить спокойствiе нашихъ при–каспiйскихъ кочевниковъ и повлiять на улучшенiе нашихъ отношенiй къ Хивѣ.

«Дѣйствительно, произведенныя красноводскимъ отрядомъ рекогносцировки внутрь степи, для ознакомленiя съ краемъ и обслѣдованiя путей, представляющихъ наиболѣе благопрiятныя условiя въ торговомъ отношенiи, склонили, повидимому, Хиву къ благоразумному образу дѣйствiй. Въ началѣ прошлаго 1872 г., въ Александровскiй фортъ, на Мангышлакѣ, и въ Оренбургъ прибыли два посольства отъ Мухамедъ–Рахима, хана хивинскаго, для переговоровъ объ установленiи съ Poccieю добрыхъ сношенiй.

«Зная, какъ мало можно довѣрять искренности заявленiй средне–азiатскихъ владѣтелей, которые, подобно хивинскому хану, послѣ ряда непрiязненныхъ дѣйствiй, прибѣгаютъ, большею частью, къ переговорамъ только тогда, когда начинаютъ сознавать близость опасности, — правительство обставило согласiе свое на веденiе переговоровъ слѣдующими двумя условiями: 1) чтобы Хива освободила всѣхъ нашихъ плѣнныхъ, захваченныхъ какъ хивинскими шайками, такъ и киргизами, и находящихся въ предѣлахъ ханства, и 2) чтобы хивинскiй ханъ далъ удовлетворительныя объясненiя туркестанскому генералъ–губернатору по полученнымъ отъ него ханомъ письмамъ. Эти болѣе чѣмъ умѣренныя условiя были отклонены Хивою, и подданные Россiи остаются до сихъ поръ рабами хивинскаго хана и его сановниковъ.

«Мы видѣли, каково было терпѣнiе и миролюбiе Россiи; но и оно должно имѣть свои предѣлы. Достоинство и интересы государства не допускаютъ, чтобы какой нибудь ничтожный властелинъ полудикаго народца осмѣливался безнаказанно нарушать спокойствiе и свободу нашихъ подданныхъ, безопасность торговли и дерзко отвергать всѣ попытки наши къ установленiю съ нимъ добрыхъ отношенiй. Мухамедъ–Рахимъ–ханъ, по слабости своей и упрямству своихъ совѣтниковъ, самъ вызвалъ грозу надъ своей страной. Послѣднiй отказъ Хивы исполнить наши требованiя привелъ къ необходимости добиться осуществленiя ихъ инымъ путемъ и доказать этому ханству, что окружающiя его степи не оградятъ его отъ заслуженнаго наказанiя.

«Въ этихъ видахъ, въ декабрѣ прошлаго года, рѣшено было немедленно приступить къ необходимымъ приготовленiямъ по снаряженiю экспедицiи противъ Хивы, со стороны трехъ округовъ: кавказскаго, оренбургскаго и туркестанскаго. Приготовленiя эти почти окончены: колонны направляются сосредоточенно отъ береговъ Каспiйскаго моря, отъ Эмбенскаго поста и отъ низовьевъ Сыръ–Дарьи. По соединенiи всѣхъ отрядовъ, или по открытiи между ними сообщенiя, дѣйствующiя въ предѣлахъ хивинскаго ханства войска поступаютъ въ общее распоряженiе главнаго начальника туркестанскаго военнаго округа.

«По полученнымъ до нынѣ свѣдѣнiямъ, оренбугскiй экспедицiонный отрядъ уже выступилъ въ походъ и къ половинѣ марта сосредоточится въ Эмбенскомъ посту. Колонна же туркестанскихъ войскъ изъ Ташкента предполагала выступить въ первыхъ числахъ этого мѣсяца. Отряды всѣхъ трехъ округовъ должны будутъ, согласно предположенiю, подойти къ предѣламъ Хивы, примѣрно, около начала мая.

«Въ то самое время, когда производились приготовленiя къ экспедицiи, Хива вновь доказала, что она не намѣрена отказаться отъ враждебныхъ противъ насъ дѣйствiй. Въ концѣ февраля получено телеграфическое извѣстiе, что населенiе полуострова Бузачи (сѣверный полуостровъ Мангышлака) взволновано, по наущенiямъ Хивы; хивинскiе эмисары появились среди нашихъ киргизовъ, съ требованiемъ уплатить хану подать, не давать русскимъ верблюдовъ и лошадей, угрожая, въ противномъ случаѣ, поголовнымъ истребленiемъ хивинскими шайками. Остальное населенiе Мангышлака, большею частью, не выказало сочувствiя волненiямъ, но изъ страха предъ хивинскими угрозами искало спасенiя на Усть–Уртѣ и близъ Александровскаго форта; впрочемъ, появленiе нашего отряда въ степи ободрило кочевниковъ, значительная часть которыхъ стала возвращаться на свои мѣста.

«Эти новые непрiязненные происки Хивы только подтверждаютъ неотложную необходимость скорѣйшаго обузданiя и наказанiя столь безпокойнаго сосѣда, безъ чего немыслимо будетъ ни упроченiе порядка и правильнаго устройства въ степи управленiя, ни успѣшное развитiе нашей торговли съ Среднею Азiею".

_______

О ПОСТРОЙКѢ ЦЕРКОВНЫХЪ ЗДАНIЙ ВЪ ПРИБАЛТIЙСКИХЪ ГУБЕРНIЯХЪ НА СЧЕТЪ ПРАВИТЕЛЬСТВА.

Какая радость всюду раздавалась между ревнителями православiя, когда наше любезное правительство приняло на себя, во что бы ни стало, выстроить православные храмы въ Лифляндiи! Да и было чему порадоваться, — сколько наша служба въ сараяхъ и погребахъ потрясала умы здѣшнихъ еще юныхъ православныхъ, столько же оживила ихъ вѣсть о постройкѣ имъ Божьихъ храмовъ. Не вдаваясь въ обстоятельства другихъ приходовъ, гдѣ результаты, можетъ быть, и лучше, я замѣчу изъ оффицiальныхъ данныхъ, что въ прошедшемъ году въ нашей церкви, не смотря ни на какiя стѣсненiя православiя со стороны лютеранъ въ здѣшнемъ краѣ, было на св. причастiи 400 прихожанъ больше противъ прежняго. Уже эта, сравнительно съ приходомъ, огромная цифра подтверждаетъ сказанное выше; къ этому нужно прибавить, что хотя храмы и вездѣ наготовѣ, но всѣ мы отправляемъ богослуженiе или въ домахъ военнаго постоя, или въ сараяхъ и проч.

Но вотъ храмы уже всѣ наготовѣ, гдѣ же радость? Чтобы познакомить читателей съ церковными постройками, я желаю познакомить ихъ съ весьма интереснымъ апортомъ священника Феллипскаго уѣзда, М. прихода, который поступилъ въ рижскую духовную консисторiю на разсмотрѣнiе Вотъ онъ въ подлиникѣ, хотя я и не могу ручаться за справедливость изложеннаго въ немъ.

«23 января сего 1873 г. я, священникъ, съ причетникомъ М. Л. былъ на приходскомъ кладбищѣ, для отпѣванiя одного изъ прихожанъ, и по окончанiи погребенiя заѣхалъ вмѣстѣ съ Л. же на мѣсто построекъ М–ской церкви; войдя въ церковь, я увидѣлъ, что въ алтарѣ, для настилки пола, внизъ кладутся планки (горбыли) не толще двухъ вершковъ, — причемъ и спросилъ, поставленнаго отъ подрядчика, г. Кр., мастера Пр., что неужели такiя тонкiя планки кладутся подъ настилку пола? На мой вопросъ онъ отвѣтилъ, что въ Ригѣ всегда и вездѣ кладутся не толще. «А долго ли простоятъ онѣ, и тѣмъ болѣе, что теперь кладутся на сырую землю?" спросилъ я. «Лѣтъ десять простоятъ", отвѣтилъ мастеръ. Изъ церкви пошли мы въ священническiй домъ, гдѣ говорили о сырости стѣнъ и видя на очагѣ печи, въ кухнѣ, что кирпичъ положенъ слишкомъ широко одинъ отъ другаго, я, въ шутку, сказалъ мастеру: «3амѣтно, что вы не жалѣете глины, что такъ не плотно положенъ кирпичъ", на что мастеръ сказалъ мнѣ: «Замажемъ, закрасимъ и все будетъ хорошо, тогда и ничего не увидите". Да и прежде онъ всегда выражался этими словами, присовокупляя къ тому: «въ казнѣ денегъ много, — выстроятъ опять новыя церкви и дома". Когда же я началъ мастеру говорить, что это совсѣмъ не прочно и очагъ долго не простоитъ, то мастеръ, отвернувшись отъ меня, сказалъ: «это не ваше дѣло и я съ вами не хочу говорить", и пошелъ въ другiя комнаты. На что и я сказалъ ему: «Такъ прощайте", и вышелъ съ Л. изъ дома. 21 сего февраля при поѣздкѣ на кладбище же, я зашелъ опять съ Л. на мѣсто постройки. Войдя въ церковь, гдѣ былъ только одинъ мастеръ, я (бывъ предупрежденъ имъ, что онъ не хочетъ со мною говорить), посмотрѣвъ на мокрыя стѣны церкви и осмотрѣвъ еще планки пола, не говоря ни слова, вышелъ изъ церкви и пошелъ въ школьный домъ, куда чрезъ нѣсколько минутъ пришелъ и Л. Слыша стукъ досокъ на чердакѣ школьнаго дома и говоръ рабочихъ, причетникъ Л. пошелъ на чердакъ и, возвратясь оттуда, объявилъ мнѣ, что на чердакѣ очень много снѣга. Желая удостовѣриться въ этомъ, я, придя на чердакъ и видя вездѣ кучи снѣга, спросилъ у рабочихъ: «Откуда этотъ снѣгъ"? Рабочiе отвѣтили: «надуло чрезъ крышу". Такъ какъ кучи снѣга были не въ одномъ или нѣсколькихъ мѣстахъ, а по всему чердаку, то я сказалъ рабочимъ: «Это удивительно, что чрезъ всю крышу наноситъ снѣгъ, и для чего же крыша сдѣлана, какъ не для защиты дома отъ дождя и снѣга? И если въ настоящее время чрезъ крышу такъ заноситъ, что же будетъ тогда, когда крыша на будущее время еще болѣе высохнетъ?" На это рабочiе отвѣтили: «Не мы крышу крыли, мы ничего не знаемъ". И мы съ Л. сошли съ чердака. Остановясь въ школьномъ залѣ и всматриваясь въ непрочность печей, мы видѣли что мастеръ прошелъ на чердакъ; чтобы предупредить мастера въ видѣнномъ нами на чердакѣ снѣгѣ, я попросилъ Л. сходить на чердакъ и спросить у мастера, — откуда на чердакѣ снѣгъ? что Л. и исполнилъ. Взойдя на чердакъ, Л. только что успѣлъ спросить у мастера, какъ мастеръ на его вопросъ прямо посыпалъ разныя сквернословныя ругательства. Слыша, внизу, крикъ мастера на Л. и зная бывшiя дерзости мастера съ рабочими, въ чемъ онъ самъ мнѣ и другимъ открывался, что онъ человѣкъ сердитый, я вышелъ изъ школьнаго дома и пошелъ къ дому священника, желая посмотрѣть, нѣтъ ли и тамъ на чердакѣ снѣга. Но такъ какъ двери дома были заперты, то я остановился близь дома и ожидалъ прихода Л. Л., подойдя ко мнѣ, объявилъ, что мастеръ бранилъ его разными ругательствами, приказывалъ рабочимъ сбросить его съ чердака и, за непослушанiе его приказу, одного ударилъ по головѣ, который, подойдя къ Л., взялъ уже его за руку; но Л. видя разъяренность мастера и приходъ рабочаго, сказалъ: «я самъ пришелъ на верхъ и своими же ногами уйду отсюда". Выслушавъ слова Линца, я просилъ его сходить къ мастеру и попросить у него ключа отъ священническаго дома, но Л. рѣшительно отказался изъ опасенiя, что мастеръ прибьетъ его, на чтó я сказалъ Л.: «пойдемъ же вмѣстѣ". Придя въ школьный домъ, мы долго стояли и слышали разныя на насъ ругательства мастера, между коими онъ неоднократно кричалъ по–эстски: «что они, черти, сюда ходятъ и что они смотрятъ здѣсь! я ихъ знать не хочу, я знаю только одного Кр.". Послѣ долгихъ ругательствъ, я, изъ комнаты, сказалъ бывшему на чердакѣ мастеру: «господинъ мастеръ, я прошу васъ сойти внизъ", но мастеръ, съ болѣе усиленнымъ крикомъ, закричалъ мнѣ: «я знать васъ не хочу!" Я продолжалъ ему: «я прошу у васъ ключа отъ священническаго дома". И на этотъ мой спросъ онъ прокричалъ: «я сказалъ вамъ, что я знать васъ не хочу, — убирайтесь отсюда вонъ, пока цѣлы!" и продолжалъ кричать: «чтò вы, черти, здѣсь хотите?" На такiя ругательства я ему сказалъ: «г. мастеръ, за слово черти вы отвѣтите, и я буду жаловаться на васъ", и мы спокойно вышли; но мастеръ съ чердака осыпалъ насъ ругательствами, пока мы уѣхали.

Доводя до свѣденiя вашего высокоблагословенiя о проступкахъ Пр., осмѣливаюсь просить донести, если сочтете нужнымъ, кому слѣдуетъ, о воспрещенiи ругательствъ поставленаго отъ подрядчика Кр. и выдающаго себя за мастера (какого–то рижскаго рабочаго) при постройкѣ М. церкви, а вмѣстѣ просить о дозволенiи хотя священникамъ свободно наблюдать за доброкачественнымъ ходомъ работъ по постройкамъ, чтò, къ сожалѣнiю, у насъ мало наблюдается, такъ какъ эти постройки безъ достаточнаго надзора г. архитектора и завѣдующихъ постройками производятся съ большою поспѣшностiю, въ мокрое и зимнее время, a мѣстный священникъ, которому, быть можетъ, достанется тутъ прожить свой вѣкъ, не можетъ и не смѣетъ наблюдать за ходомъ постройки, и получаетъ вдобавокъ отъ поставленныхъ подрядчикомъ надзирателей неприличныя человѣку ругательства.

Священникъ А.

PS. Причетникъ Л. можетъ по совѣсти это засвидѣтельствовать".

Такъ–то идетъ постройка нашихъ храмовъ и церковныхъ пристроекъ!

***

_______

О БАНКОВОЙ РЕФОРМѢ И ОБЪ УСТРАНЕНIИ ДАВЛЕНIЙ ПЛУТОКРАТIИ.

Вышедшая въ 10–мъ нумерѣ «Гражданина" замѣчательная статья г. Степанова подъ названiемъ «Плутократiя" приводитъ къ весьма важнымъ соображенiямъ, которыя въ свою очередь могутъ повести къ весьма полезнымъ выводамъ, въ опроверженiе многихъ положенiи господствующей у насъ теорiй финансовъ, — такихъ положенiй, которыя высказываются у насъ даже въ весьма почтенныхъ газетахъ, проникнутыхъ высокою честностiю и вовсе не подозрѣвающихъ того, что онѣ содѣйствуйтъ интересамъ плутократiи, — такихъ положенiй, противъ которыхъ нетолько не допускается возраженiй, но которыя и высказываются для того, чтобы правительство принимало ихъ за аксiомы и дѣйствовало сообразно ихъ указанiямъ.

Съ одной стороны эти ошибочныя положенiя, особенно относительно выпуска бумажныхъ денегъ и банковыхъ операцiй, хотя и основаны на шаткой, блуждающей теорiи, но до того усвоились у насъ въ сферахъ людей благомыслящихъ и влiятельныхъ, но принимающихъ ихъ за аксiомы, неподлежащiя сомнѣнiю, что чуть появится новая мысль, несогласная съ этими положенiями, то раздраженные ихъ сторонники или зажимаютъ уши и слышать ея не хотятъ, или тотчасъ разразятся ѣдкими насмѣшками и такими горячими нападками, что появившаяся мысль, подавленная признанными авторитетами, должна погаснуть. Съ другой стороны, всѣ эти ошибочныя положенiя какъ нельзя болѣе благопрiятны плутократiи, составляющей уже громадную силу и потому располагающей обильными средствами чтобы съ полною энергiею преслѣдовать всякую мысль, противную ихъ интересамъ.

Выступая на судъ публики съ такою именно идеею, я вижу, что мнѣ предлежитъ двоякая борьба: съ одной стороны, я долженъ буду защищаться отъ нападенiя теоретиковъ, вооруженныхъ доспѣхами науки, выкованными въ горнилахъ нашихъ школъ; этого я искренно желаю, потому что ищу истины и охотно сложу предъ ними свое оружiе, если они убѣдятъ меня силою несомнѣнной правды; а съ другой стороны мнѣ придется бороться со всѣми тѣми лицами, которыхъ интересы прямо или косвенно связаны съ интересами плутократiи. Съ этими противниками я готовъ бороться неустанно, хотя они и будутъ укрываться щитомъ господствующей у насъ теорiи, и ни за что не сдамся.

Я убѣжденъ въ правотѣ своей идеи, потому что ясно вижу ошибочныя положенiя нашихъ теоретиковъ, проистекающiя изъ неточнаго пониманiя сущности и свойствъ общественнаго и государственнаго кредита, равно какъ весьма важныхъ видовъ различiя между процентными и безпроцентными денежными знаками.

Но прежде нежели прямо разъяснять все это, я нахожу полезнымъ обратиться къ существовавшей уже у насъ прежде полемикѣ по этимъ предметамъ. Критическiй взглядъ на высказанныя въ ней положенiя обнаружить нелогичность сужденiй нашихъ теоретиковъ, часто весьма азартныхъ, которые впрочемъ уже много ослабили рѣзкость своихъ нападковъ вслѣдствiе появившихся въ Америкѣ и европейскихъ государствахъ новыхъ поразительныхъ фактовъ, не согласныхъ съ ихъ предсказанiями и противъ которыхъ возражать было невозможно, въ виду благодѣтельныхъ послѣдствiй, происшедшихъ отъ мѣропрiятiй противныхъ проповѣдуемой ими теорiи. Это разсмотрѣнiе ошибочныхъ положенiй нашихъ горячихъ экономистовъ важно потому, что оно покажетъ куда заводитъ насъ ихъ теорiя, когда правительство рѣшится послѣдовать ихъ совѣтамъ. Наконецъ краткiй обзоръ этихъ положенiй полезенъ также потому, что хотя теоретики уже избѣгаютъ теперь по этимъ существенно важнымъ вопросамъ прямой полемики, но они не только не соглашаются еще съ своими противниками, а пользуются всякимъ случаемъ, чтобы поставить публику, мало знакомую съ истиннымъ значенiемъ этихъ вопросовъ, въ недоумѣнiе и поселить къ противнымъ доводамъ общее недовѣрiе.

Еще 25 февраля 1860 года, во время самаго тяжкаго для торговли безденежья, неизвѣстный финансистъ въ № 44 «Сѣверной Пчелы" напечаталъ статью, предлагая посредствомъ 5¹/₂⁰/₀ внутренняго займа извлечь изъ народнаго обращенiя 400 миллiоновъ рублей кредитныхъ билетовъ. Такая замѣна процентными бумагами безпроцентныхъ денежныхъ знаковъ прямо обременила бы государственный бюджетъ на 22¹/₂ миллiона рублей новымъ ежегоднымъ расходомъ, но она пришла на умъ неизвѣстному финансисту (какъ видно недолюбливающему кредитные билеты) потому, что ему казалось, что у насъ было ихъ въ излишествѣ въ народномъ обращенiи на 400 миллiоновъ рублей, и что съ ними народъ будто не зна________________лъ чтó и дѣлать. Тогда было у насъ не мало такихъ экономистовъ, которые провозглашали, что у насъ чрезмѣрный избытокъ денежныхъ знаковъ въ народномъ обращенiи; но другiе, въ тоже время, ощущая на самомъ дѣлѣ недостатокъ денегъ, вопили, что нѣтъ ихъ, нечѣмъ расчитываться, нечѣмъ платить подати и проценты въ опекунскiй совѣтъ, что нуждающiйся и рабочiй людъ радъ былъ бы хоть кожанымъ деньгамъ, лишь бы казначейства и банки принимали ихъ въ платежи и брали бы ихъ за товаръ при продажѣ и куплѣ на рынкахъ. Taкiя были тогда сбивчивыя понятiя о деньгахъ. Они и теперь еще частiю существуютъ. Нечего говорить о томъ, что сравненiями числа нашихъ кредитныхъ билетовъ съ количествомъ знаковъ, находящихся въ народномъ обращенiи въ другихъ государствахъ, равно какъ сравненiями тамошнихъ потребностей денежнаго обращенiя съ потребностями нашими я доказалъ, что у насъ не только нѣтъ избытка въ мѣновыхъ знакахъ, но что существуетъ крайнiй въ нихъ недостатокъ. Я не буду распространяться о томъ, что я не только опровергъ тогда, въ статьѣ моей «Куда и отчего исчезли у насъ деньги", напечатанной въ «Библiотекѣ для Чтенiя" въ 1864 г., всѣ данныя и выводы неизвѣстнаго финансиста, предлагавшаго упомянутую операцiю, но и показалъ причины явившагося у насъ тяжкаго безденежья. Для уясненiя предмета я обращался тогда ко всѣмъ авторамъ, пользующимся въ ученомъ мiрѣ извѣстноcтiю и авторитетомъ, объяснявшимъ значенiе и необходимость денежныхъ мѣновыхъ знаковъ и, признаюсь, не нахожу и теперь вполнѣ удовлетворительными ихъ объясненiя. Всѣ они доказываютъ необходимость существованiя мѣновыхъ денежныхъ знаковъ, равно какъ выгоды употребленiя бумажныхъ денегъ, вмѣсто монеты, лишь бы онѣ пользовались достаточнымъ кредитомъ публики. Но какого рода должны быть эти знаки: частными ли банками или правительствомъ выпускаемыми билетами? какое количество можетъ быть ихъ въ народномъ обращенiи для правильнаго удовлетворенiя народнымъ потребностямъ? Въ чемъ заключается различiе монеты и замѣняющихъ ее бумагъ относительно вѣрности и удобствъ ихъ употребленiя? Въ чемъ разнятся въ этомъ отношенiи процентныя бумаги отъ безпроцентныхъ? На чемъ именно долженъ основываться общественный кредитъ къ этимъ бумагамъ? На все это нѣтъ вполнѣ удовлетворительныхъ отвѣтовъ.

Джонъ–Стюартъ Милль доказываетъ, что монета необходима человѣку съ той минуты какъ онъ живетъ въ обществѣ, что монета есть орудiе, служащее въ мѣнѣ мѣрою, что торговая мѣна есть дѣло весьма невѣрное до тѣхъ поръ пока нѣтъ монеты. Мишель–Шевалье говоритъ почти тоже самое. Многiе почитаютъ монету товаромъ, но Рошеръ, не выводя изъ области товара, не вводитъ ее въ товарный составъ по общественному ея значенiю и ссылается на Кольтона, который дѣлаетъ отчетливое различiе между монетою какъ товаромъ (money as the subject) и монетою какъ орудiемъ торговли (money as the instrument of trade) и доказывая необходимость денегъ, говоритъ, что назначенiе монеты исполнять тоже значенiе въ общественной экономiи, какое кровь исполняетъ въ экономiи животной. Американскiй писатель Кери говоритъ, что если признать деньги товаромъ, то нельзя не согласиться, что это такой товаръ, который наиболѣе всѣми желаемъ, потому что нѣтъ человѣка, который не отдалъ бы своего труда, искусства, дома, и всего, что у него во власти за деньги, конечно въ такомъ случаѣ, когда количество ихъ будетъ удовлетворять его требованiю. Но вотъ итальянскiе экономисты Даванцати и Монтари смотрятъ на деньги съ иной точки зрѣнiя и не признаютъ за ними значенiя товарнаго. Первый, въ сочиненiи о монетахъ, (Sulle monete) принимаетъ единственнымъ основанiемъ денегъ людскую условность, а никакъ не самую природу вещей; второй, же въ сочиненiи своемъ (Della moneta), доказываетъ, что деньги прiобрѣтаютъ свою цѣнность только отъ государственнаго авторитета. Мы увидимъ впослѣдствiи, въ какомъ отношенiи и въ какихъ случаяхъ оба эти послѣднiе экономисты совершенно правы, и частiю сходятся съ мнѣнiями Маклеода.

Всѣ подобныя довольно смутныя и разнорѣчивыя понятiя привели нашего неизвѣстнаго финансиста къ предложенiю замѣнить въ обращенiи народномъ безпроцентные кредитные билеты процентными облигацiями на 400.000.000 рубл. Къ счастiю, правительство не послѣдовало въ то время его мудрому совѣту, но въ двадцатыхъ годахъ, во время управленiя нашими финансами министра графа Гурьева, котораго идеи были тожественны съ понятiями о деньгахъ и кредитѣ неизвѣстнаго финансиста нашего времени, мы испробовали тогда на дѣлѣ предложенную замѣну; мы извлекли тогда изъ народнaго обращенiя и сожгли на 244 миллiоновъ рублей ассигнацiй и замѣнили ихъ облигацiями посредствомъ внутренняго займа; но, кромѣ обремененiя государственнаго бюджета ежегодными процентами на 12 милл. руб., мы не только не обратили тогда торговаго баланса въ нашу пользу и не привлекли къ намъ иностранной монеты, какъ того ожидали; напротивъ того, уронивъ цѣны на произведенiя нашей сельской промышленности, привели къ крайне–затруднительному положенiю всю нашу внутреннюю торговлю. Кто изъ старожиловъ не помнить тогдашняго всеобщаго въ Pocciи тяжкаго положенiя, — когда многочисленныя банкротства быстро слѣдовали одно за другимъ, когда помѣщики, не получая доходовъ, не смотря на урожаи, вынуждены были закладывать имѣнiя; когда самые банки должны были перемѣнить прежнюю систему ссудъ и разложить уплату займовъ на болѣе долгiе сроки; когда рожь въ Симбирской и другихъ хлѣбородныхъ губернiяхъ, упавъ въ цѣнѣ, продавалась по 2 р. 50 к. ассигнацiями за четверть (66 к. серебромъ по тогдашнему курсу)?

Вотъ куда привели насъ тогда смутныя понятiя о деньгахъ и кредитѣ, а наши финансисты недовольны еще этимъ опытомъ и готовы повторить его еще въ большемъ размѣрѣ.

Въ то же время и тѣ же ошибочныя понятiя о кредитѣ поддерживали дальнѣйшее превращенiе ассигнацiй въ облигацiи или безпроцентнаго долга въ процентный, что и продолжало увеличивать наши экономическiя затрудненiя. Графъ Канкринъ, при вступленiи въ министерство, прекратилъ это превращенiе и въ рѣчи 1827 года заявилъ совѣту, что это его распоряженiе не произвело никакого вреднаго влiянiя на обращенiе кредитныхъ денегъ, а между тѣмъ безполезная трата денегъ прекратилась. Г. Ламанскiй, въ сочиненiи его о томъ же, писалъ: «съ 1825 года появляются новыя распоряженiя по финансовой части, и съ того времени преимущественно возрастаетъ внутреннiй государственный кредитъ, свидѣтельствующiй краснорѣчивѣе всякихъ фактовъ о расширенiи русскихъ производительныхъ силъ".

Въ 1860 году, въ то время, когда мы приступили къ ликвидацiи прежнихъ нашихъ банковъ, закрыли ихъ дѣйствiя и тѣмъ произвели промышленный и торговый кризисъ, я доказывалъ въ «Биржевыхъ Вѣдомостяхъ" существенную необходимость открыть въ разныхъ городахъ нашего обширнаго государства конторы государственнаго банка, а при неимѣнiи на этотъ предметъ у правительства свободныхъ денежныхъ капиталовъ, выпустить вновь для осуществленiя этой мѣры до 20 миллiоновъ рублей кредитныхъ билетовъ. Я доказываль также, что такой выпускъ билетовъ не произведетъ ни малѣйшаго вреда впослѣдствiи и не только будетъ полезенъ для оживленiя торговли, но и совершенно необходимъ для ослабленiя кризиса; что билеты эти будутъ равносильны банковымъ безпроцентнымъ билетамъ, которые во множествѣ выпускаются иностранными банками, въ особенности въ Шотландiи и Сѣверо–Американскихъ Штатахъ, съ большою для публики пользою, и что выпуски такихъ билетовъ настойчиво оправдываютъ и Курсель–Сенель, и Кокленъ, и мнoгie другiе ученые экономисты. За такое мое предложенiе горячо напалъ на меня тогда истинно ученый и почтенный г. Бунге; но продолжая со мною споръ болѣе 1¹/₂ г., потомъ смягчился. Наконецъ, чрезъ нѣкоторое, непродолжительное послѣ того, время, правительство рѣшилось выпустить кредитныхъ билетовъ не на 20, а на 63 миллiона рублей, подкрѣпивъ для высказанной мною цѣли кассу государственнаго банка. Этотъ опытъ блистательно доказалъ справедливость моихъ словъ. Съ тѣхъ поръ начало у насъ снова рости останавливающееся торговое движенiе и стали постепенно открываться частные учетные банки, чтò и послужило къ улучшенiю нашего тяжкаго экономическаго положенiя. Но отчего же такъ вооружался противъ этой мѣры такой ученый, такой почтенный г. Бунге? Отъ весьма простой причины. По случаю весьма тяжелой для насъ войны мы выпустили вдругъ, въ теченiи двухъ лѣтъ, 1853 и 1854 года, до 350 миллiоновъ рублей кредитныхъ билетовъ, которые однакожь въ 1855, 1856 и первой трети 1857 года не произвели никакого вреднаго дѣйствiя на нашу экономическую дѣятельность; хотя и скопилось тогда въ нашихъ банкахъ до 125 милл. руб. праздныхъ капиталовъ; но вслѣдъ за тѣмъ, мы, съ одной стороны разрѣшили открытiе акцiонерныхъ обществъ, которые для осуществленiя и развитiя своихъ дѣйствiй должны были потребовать въ непродолжительномъ времени до 260 миллiоновъ рублей, что и поглотило бы всѣ накопившiеся въ банкахъ капиталы; а съ другой стороны мы рѣшились совершенно не своевременно понизать нашъ таможенный тарифъ; къ тому же вскорѣ за тѣмъ понизили и банковые проценты на вклады съ 4 на 3 проц. въ то самое время, когда въ западныхъ государствахъ учетный процентъ возвысился до 7 проц. и даже выше. Такъ, съ одной стороны мы весьма усилили требованiе и затраты свободныхъ денежныхъ капиталовъ для устройства предпрiятiй, которыя не могли еще давать дивидендовъ, а съ другой мы облегчили, согласно желанiю и старанiю финансистовъ, ввозъ иностранныхъ произведенiй и переводы за границу нашихъ денежныхъ капиталовъ. Въ 1855, 1856 и первой трети 1857 г., тратъ на иностранные рынки было столько на нашихъ биржахъ, что вексельный, курсъ нашъ стоялъ отлично, часто даже выше пари; но по утвержденiи злосчастнаго тарифа и пониженiи банковыхъ процентовъ курсъ нашихъ бумагъ сталъ такъ быстро падать, что въ сентябрѣ 1857 года кредитный рубль нашъ былъ уже на 13 проц. дешевле металлическаго, и за симъ наступило страшное безденежье, поднявшее вопли со всѣхъ сторонъ. Тогда вмѣсто того, чтобы вникнуть въ изложенныя здѣсь причины, естественно долженствовавшiя породить его, большинство нашей наиболѣе образованной публики стало признавать причиною нашего тяжкаго положенiя одинъ выпускъ 350 миллiоновъ кредитныхъ рублей въ военное время. Этому всеобщему направленiю идей нашихъ тогдашнихъ теоретиковъ подчинился и почтенный г. Бунге. Этотъ эпизодъ тогдашней полемики показываетъ, куда заводитъ неясное или невѣрное пониманiе значенiя денежныхъ знаковъ и общественнаго кредита. Безъ сомнѣнiя выпускъ 350 миллiоновъ кредитныхъ билетовъ былъ вызванъ необходимостiю, и порицать этого невозможно; а несвоевременное пониженiе тарифа и еще болѣе несвоевременное пониженiе банковыхъ процентовъ были капитальными ошибками и главными причинами нашего самаго тяжелаго кризиса, отъ котораго мы и по cie время еще не можемъ совершенно оправиться, не смотря на 18 лѣтъ благодатнаго мира. Кáкъ поступать должно въ подобныхъ случаяхъ — поучительно показало правительство Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ. Оно не задумалось выпустить во время междоусобной войны неразмѣнныхъ ассигнацiй (зеленыхъ спинокъ) съ 30 iюня 1862 года по 30 сентября 1863 года на 579.463.241 руб. серебромъ, считая на наши деньги, и нетолько не понизило свой таможенный тарифъ, но значительно возвысило, сдѣлавъ его и поддерживая по настоящее время въ духѣ строго покровительственномъ; а при умножившихся средствахъ казны американцы заботятся не объ уменьшенiи въ народномъ обращенiи тамошнихъ ассигнацiй зеленыхъ спинокъ (green backs), но о погашенiи государственнаго процентнаго долга, употребляя на этотъ именно предметъ всѣ излишки доходовъ.

Послѣдствiемъ такой экономической политики было чрезвычайно быстрое развитiе внутренней торговли и народнаго благосостоянiя въ Соединенныхъ Штатахъ. «Торговый Сборникъ" въ № 48–мъ, въ ноябрѣ 1865 г., описывая это, говоритъ : «какою злою сатирою является это положенiе финансовыхъ и экономическихъ дѣлъ въ Америкѣ на теорiю нашихъ извѣстныхъ финансистовъ! Вмѣсто того, чтобы сперва позаботиться о возстановленiи, coЮte que coЮte, цѣнности своей денежной единицы, безъ чего, какъ учитъ тeopiя, невозможны ни развитiе промышленности, ни торговля, ни увеличенiе финансовыхъ доходовъ, досадные американцы принялись съ свойственною имъ энергiей за свои домашнiя дѣла. Что же это такое наконецъ? Неужели и въ правду виноваты въ извѣстныхъ неуспѣхахъ не бумажныя деньги, и неужели слѣдуетъ, для развитiя производительныхъ силъ страны и созданiя капиталовъ, начинать не съ возстановленiя денежной единицы? не съ депрессiацiи кредитнаго рубля? — Успѣшный примѣръ американцевъ ясно говоритъ, что не съ нихъ! Но что же послѣ этого наша кабинетная ученость, наши экономическiя тeopiи, такiя странныя, такiя убѣдительныя подъ нашимъ перомъ?"...

Тоже неясное и невѣрное пониманiе государственнаго и общественнаго кредита привело насъ къ весьма прискорбной ликвидацiи нашихъ прежнихъ, знаменитыхъ кредитныхъ учрежденiй, безъ всякой въ томъ надобности.

Предъ банковою реформою нашею открыта была въ разныхъ журналахъ обвинительная противъ существовавшей системы нашихъ кредитныхъ учрежденiй, горячая, но несправедливая критика. Извѣстные ученые наши финансисты, свившiе потомъ, при новомъ порядкѣ вещей, теплое гнѣздышко, нападали болѣе всего на то, что банки наши, собирая безсрочные вклады, выдавали долгосрочныя ссуды, — увѣряя, что такимъ образомъ они легко могутъ сдѣлаться несостоятельными. Наконецъ и бывшiй министръ финансовъ, въ распубликованномъ при указѣ 1–го сентября 1859 года всеподданѣйшемъ докладѣ о преобразованiи банковыхъ установленiй, слѣдуя тому же господству идей, писалъ: «Главный недостатокъ тогдашняго устройства банковъ заключается въ несоотвѣтственности между условiями вкладовъ и сроками ссудъ. Отсюда неизбѣжны двѣ крайности: или оскудѣнiе кассъ, опасное для кредита банковъ, или чрезмѣрное накопленiе праздныхъ капиталовъ, что столь же убыточно для банковъ, сколь невыгодно для народной промышленности".

Опытъ 90 лѣтъ, въ теченiи которыхъ дѣйствовали наши кредитныя учрежденiя съ этимъ мнимымъ недостаткомъ лучше всего опровергаетъ такой несправедливый укоръ. Громадную пользу, которую они оказали государственной казнѣ чрезвычайными ссудами, въ самыя критическiя минуты, какъ въ 1812 году, равно какъ содѣйствiемъ развитiю народной производительности, отрицать невозможно; она слишкомъ очевидна для всякаго, кто сколько нибудь вникалъ въ послѣдствiя ихъ операцiй. А что касается случавшагося временнаго накопленiя въ нихъ праздныхъ капиталовъ, то накопленiя эти никогда не были до 1854 года значительны, и оттого, какъ никогда не были обременительны для банка, такъ и никогда не наносили вреда народной промышленности. Но въ 1854 году накопленiе въ тогдашнихъ банкахъ, сверхъ обыкновенной наличности, до 125 миллiоновъ весьма естественно. Необыкновенная война вызвала выпускъ до 350 миллiоновъ рублей кредитныхъ билетовъ, изъ которыхъ только 125 миллiоновъ не поглотила развившаяся тогда торговля, и обратила ихъ въ процентные вклады. Слѣдственно, если не надѣялись обратить ихъ на новыя промышленныя предпрiятiя и не хотѣли ожидать этого поворота, то надлежало обратить эти накопившiяся суммы въ государственный 4–хъ проц. внутреннiй заемъ, такъ какъ накопленiе это произошло вслѣдствiе необыкновенной государственной военной потребности. Такого оскудѣнiя банковыхъ кассъ, которое останавливало бы выдачи вкладныхъ суммъ по востребованiю, не случалось ни разу въ теченiи 90 лѣтъ^*).

Словомъ, уничтожать существовавшiя тогда кредитныя учрежденiя не было достаточнаго повода. Но заблужденiя нашихъ экономистовъ этого потребовали, и произвели страшный промышленный и торговый кризисъ. Наконецъ, разрушивъ эти особенно необходимыя по тогдашнимъ обстоятельствамъ наши знаменитыя кредитныя учрежденiя, и произведя разгромъ всего вашего хозяйства, наши ученые реформаторы образовали новый государственный банкъ съ его конторами, на новыхъ научныхъ началахъ. Полезно сравнить успѣхи этого дѣтища нашего прогресса съ тѣми услугами, которыми пользовалось народное хозяйство отъ прежнихъ нашихъ банковъ. Вотъ чтó писалъ объ этомъ «Торговый Сборникъ" въ 1864 году, въ статьѣ его «Наше безденежье". «Прежняя банковая система, основанная на правительственномъ кредитѣ, какъ на самомъ прочномъ, достаточно удовлетворяя во всякое время требованiю въ мѣновомъ средствѣ, доставляла денежному обращенiю одно изъ главныхъ его условiй, т. е. возможность постоянно соотвѣтствовать требованiю.

«Для торговли и промышленности главное условiе денежнаго обращенiя есть то, чтобъ никогда не могло встрѣтиться совершенной невозможности достать денегъ, во всякое время, подъ вѣрное ручательство. Безъ подобной увѣренности невозможенъ никакой промышленный и торговый прогрессъ. Мысль, что это можетъ случиться, должна убивать всякую предпрiимчивость". Потомъ «Торговый Сборникъ" представилъ въ примѣръ два случая, изъ практики англiйскаго правительства, которое для поддержанiя упомянутой увѣренности торговыхъ дѣятелей, должно было дважды нарушать установленное для банковъ правило, разрѣшая лондонскому банку временно неограниченный выпускъ банковыхъ билетовъ, служащихъ денежными знаками. Послѣдствiя и парламентъ оправдали рѣшимость правительства, благодаря которой прекращались дважды наступавшiе денежные и торговые кризисы.

Затѣмъ «Торговый Сборникъ" дѣлаетъ справедливый выводъ: «При прежней нашей банковой системѣ въ совокупности съ гипотечнымъ кредитомъ, мы имѣли: 1) постоянную достаточность мѣноваго средства, 2) увѣренность во всякое время найдти деньги. Послѣ преобразованiя же нашихъ кредитныхъ учрежденiй объ отсутствiи у насъ этихъ условiй нечего распространяться. Со времени банковой реформы деньги какъ будто скрылись: ни у частныхъ лицъ, ни въ государственномъ банкѣ нѣтъ и не было свободныхъ денегъ".

«Для понимающихъ механизмъ денежнаго обращенiя, разница между прежнею и настоящею банковыми системами огромная и очевидна какъ нельзя болѣе. То количество полезной работы, какое доставляли прежнiя банковыя учрежденiя, никогда не въ силахъ сдѣлать государственный банкъ, не смотря, на все громадное количество мѣновыхъ знаковъ. (Реформою) прежнiе банковые билеты были консолидированы, съ цѣлiю уменьшить денежное обращенiе, какъ полагали, на 200 или 300 миллiоновъ; но въ дѣйствительности, эта мѣра сократила наше мѣновое средство несравненно болѣе чѣмъ думали, вовсе не подозрѣвая, какое огромное количество кредитныхъ билетовъ замѣняла собою прежняя банковая система. Консолидацiи прежнихъ банковыхъ (процентныхъ) билетовъ, болѣе нежели чему либо иному, мы обязаны были нашимъ многолѣтнимъ безденежьемъ, которымъ какъ параличемъ поражены были наши производительныя силы. Преобразованiемъ этимъ нарушились два важныя условiя денежнаго обращенiя: достаточность его сообразно съ требованiемъ и увѣренность найти во всякое время деньги. Прежнiе банковые процентные билеты, имѣя свойство платежныхъ знаковъ, представляли гораздо менѣе опасности для банковъ, чѣмъ настоящiе вкладные билеты, не имѣющiе этого свойства", и конечно несравненно удобнѣе были для публики; они также были удобнѣе и чековъ.

Но этимъ не кончаются результаты ученiй плутократiи. Благодаря ея ученiю, столь выгодному для банкировъ, мы рѣшились въ 1862 году на извѣстный искусственный размѣнъ кредитныхъ билетовъ по опредѣленному заранѣе курсу съ перiодическимъ его возвышенiемъ, — размѣнъ разразившiйся въ ноябрѣ 1863 года биржевымъ разгромомъ и стоившимъ казнѣ 100 миллiоновъ рублей. Потомъ пришли къ образованiю частныхъ учетныхъ банковъ, съ разными прерогативами, вызвавшими на это лакомое поприще аферистовъ со всѣхъ сторонъ. Нельзя отрицать того, что банки эти доставили оптовому торговому движенiю жизнь, но они также немилосердно эксплуатируютъ нашихъ мелкихъ дѣятелей^*), нанесли и наносятъ русскому люду существенный вредъ развитiемъ безнравственной биржевой игры и отвлеченiемъ капиталовъ отъ народной производительности.

Затѣмъ является проектъ центральнаго поземельнаго банка. Здѣсь рѣчь идетъ уже объ эксплуатацiи нашего землевладѣнiя, кореннаго основанiя всего нашего экономическаго быта. Агенты и адепты дѣятельности всемiрной плутократiи сильно поддерживаютъ этотъ проектъ, уже довольно разъясненный коммиссiей въ обществѣ содѣйствiя промышленности и торговлѣ.

Все что я представилъ здѣсь относительно выпуска кредитныхъ билетовъ и прежняго устройства нашихъ банковъ, легко можетъ привести къ заключенiю, что я стою за безграничный выпускъ кредитныхъ билетовъ и за возстановленiе прежнихъ нашихъ кредитныхъ учрежденiй; а потому спѣшу заявить, что я рѣшительно не стою ни за то, ни за другое и намѣренъ предложить особенную систему устройства у насъ банковъ и выпуска ими денежныхъ знаковъ. Сущность моего предложенiя дѣло не новое. Она была изложена въ 1864 году въ статьѣ моей «Очеркъ практическаго устройства банковъ въ Pocciи", напечатанной тогда въ «Библiотекѣ для Чтенiя". Оно имѣетъ нѣкоторое сходство съ проектомъ Рикардо.

Я представилъ теперь изложенныя здѣсь положенiя нашихъ финансистовъ для того, чтобы показать ихъ нелогичность, опасность ихъ осуществленiя и ослабить безсознательное къ нимъ довѣрiе. Система моя, хотя я и не стою ни за кредитные билеты, ни за прежнiе наши банки, тѣмъ не менѣе противорѣчить нѣкоторымъ положенiямъ принимаемымъ у насъ за аксiомы, и особенно въ сущности своей совершенно противна плутократiи.

Всѣ ошибочныя положенiя нашихъ финансистовъ произошли вслѣдствiе поверхностнаго знакомства ихъ съ ученiями наиболѣе распространенными на западѣ. Но и эти ученiя съ одной стороны основаны на видимыхъ тамошними учеными фактахъ, истекающихъ изъ той сферы кредита, которая тамъ уже давно образовалась и неизмѣнно дѣйствуетъ съ полнымъ господствомъ; а съ другой стороны эти ученiя, какъ особенно выгодныя для плутократiи, распространяются и популяризуются ею съ особеннымъ старанiемъ. Отъ этого и происходитъ, что и самые даровитые, добросовѣстные и глубоко обнимающiе предметы тамошнiе экономисты невольно подчиняются окружающей ихъ средѣ. Извѣстный англiйскiй писатель Бокль справедливо сказалъ: «Никому невозможно ускользнуть отъ давленiя окружающей его умственной атмосферы, и то что называютъ новою философскою или религiозною системою бываетъ по большей части не столько созданiемъ новыхъ идей, сколько новымъ направленiемъ тѣхъ идей, уже вращавшихся между современными мыслителями".

Внимая въ разсужденiя западныхъ экономистовъ, видно, что они, разсматривая свойства и силу кредита и результаты выпуска денежныхъ знаковъ въ народное обращенiе, имѣли въ виду только существующiе у нихъ порядки и были подъ влiянiемъ сферы окружающихъ ихъ обстоятельствъ. Всѣ банки были у нихъ акцiонерные, а бумажные денежные знаки, обращающiеся въ публикѣ, состояли и состоятъ изъ банковыхъ безпроцентныхъ билетовъ и только частiю изъ государственныхъ облигацiй. Само собою разумѣется, что прочность довѣрiя публики къ такимъ банкамъ утверждалась всегда на ихъ размѣнномъ металлическомъ фондѣ, а довѣрiе къ ихъ ходячимъ билетамъ основывалось на условiи непремѣннаго размѣна ихъ на монету по предъявленiи; какъ бы ни были богаты акцiонеры такого банка, неразмѣнные ихъ билеты несомнѣннаго и безусловнаго довѣрiя имѣть не могутъ; вслѣдствiе этого непремѣнный размѣнъ билетовъ на монету и присутствiе достаточнаго для того размѣннаго фонда составляютъ такiя условiя, безъ которыхъ немыслимо существованiе акцiонернаго выпускнаго банка. Вотъ почему всѣ мыслители на западѣ, разсуждавшiе о прочности кредита, находили эти условiя вообще для всѣхъ банковъ необходимыми и неизбѣжными. Однакожъ мы знаемъ, что въ теченiи 22 лѣтъ сряду неразмѣнные билеты лондонскаго банка принимались публикою во внутреннемъ обращенiи по номинальной цѣнѣ, хотя, курсъ ихъ колебался и стоялъ иногда даже на 25% ниже пари, при переводахъ на иностранныя биржи. Мы знаемъ, что во Францiи послѣ седанскаго погрома билеты французскаго банка сдѣлались и до сего времени остаются неразмѣнными, и однакожъ публика принимаетъ ихъ безпрекословно по номинальной цѣнѣ. Мы знаемъ, что въ теченiи междоусобной войны въ Сѣверо–Американскихъ Штатахъ обращались и по сiе время обращаются по номинальной цѣнѣ выпущенныя правительствомъ ассигнацiи (зеленыя спинки). Мы знаемъ, что курсъ ихъ стоялъ даже на 60 проц. ниже пари и теперь исправился. Мы очень хорошо знаемъ, что и у насъ неразмѣнные кредитные билеты принимаются публикою въ номинальной цѣнѣ весьма свободно, хотя курсъ ихъ, доходившiй до 33 проц. ниже пари, и теперь стоитъ 17 проц. Чтò же это означаетъ? На какомъ основанiи утверждается кредитъ къ неразмѣннымъ бумажнымъ денежнымъ знакамъ? Чтó такое значитъ неразмѣнный на монету бумажный денежный знакъ? Если это вексель, то чей долгъ онъ представляетъ? Вотъ вопросы, которые предлежитъ намъ разсмотрѣть и добыть положительные и ясные на нихъ отвѣты. Попытаюсь добыть ихъ.

Адамъ Смитъ, разсуждая о деньгахъ, говоритъ: «единственное назначенiе денегъ — это приводить въ обращенiе товары", и далѣе сказалъ: «гинея можетъ быть разсматриваема какъ вексель на полученiе извѣстнаго количества потребностей, выданный на всѣхъ торговцевъ страны".

Новѣйшаго времени политико–экономъ Маклеодъ, приводя эти слова Адама Смита, дѣлаетъ ему слѣдующiй упрекъ: «Хотя онъ и наткнулся на эту истину, но къ сожалѣнiю, подобно крестьянину нашедшему алмазъ, не замѣтилъ достоинства случайно высказанной имъ истины и выпустилъ ее изъ рукъ".

Однакожъ и Маклеодъ не можетъ похвалиться, чтобы только онъ съ надлежащимъ успѣхомъ развилъ и разъяснилъ эту истину. Онъ подтверждаетъ ее другими словами, говоря: «ходячiе денежные знаки и передаточные долги суть выраженiя однозначущiя. Все что представляетъ удобо–передаваемый долгъ, какого бы ни было свойства, есть ходячiй денежный знакъ". Далѣе онъ говоритъ: «Самая простая и совершенная форма денежныхъ знаковъ есть та, которая представляетъ лишь переводный долгъ и въ которой самый матерiалъ не имѣетъ никакой внутренней цѣнности". Еще далѣе: «если бы возможно было установить бумажную монету, основанную на столь же твердомъ кредитѣ и способную къ столь же широкому обращенiю, какъ монета металлическая, то бумажная монета представила бы значительныя преимущества".

Маклеодъ, признавая основанiемъ кредитъ къ бумажной монетѣ, неуклонный размѣнъ ея на металлическую, по предъявленiи, пытается однакожъ отыскать другое основанiе и говоритъ: «Предположимъ, что въ то время, когда по общему убѣжденiю банкъ богатъ и состоятеленъ и безпроцентные его билеты обращаются въ значительномъ количествѣ, предположимъ, что тогда они вдругъ объявляются неразмѣнными, т. е., что банкъ освобождается отъ обязанности выплачивать звонкою монетою по своимъ билетамъ; но если и при этомъ неразмѣнѣ публика будетъ принимать ихъ въ платежи по прежнему, и если банкъ будетъ соблюдать въ отношенiи ихъ выпуска тѣ же предосторожности, какiя соблюдались при размѣнѣ ихъ на звонкую монету, то они будутъ стоять въ нарицательной цѣнѣ".

Къ сожалѣнiю Маклеодъ на этомъ и остановился, не вникнулъ почему публика можетъ принимать неразмѣнные билеты въ платежи по прежнему, когда они лишились прежняго основанiя? Онъ замѣчаетъ этотъ фактъ на самомъ дѣлѣ. Онъ видитъ, что не рѣдко неразмѣнные билеты ходятъ въ обращенiи въ нарицательной цѣнѣ, но оставляетъ его безъ разъясненiя. Находясь подъ влiянiемъ той сферы, въ которой онъ вращается, въ сферѣ частнаго акцiонернаго кредита, онъ искалъ въ немъ, а не внѣ его, причины этого факта или основанiя свободнаго обращенiя неразмѣнныхъ билетовъ по номинальной цѣнѣ и такихъ банковъ, которые бы по общему убѣжденiю могли быть всегда богаты, всегда непремѣнно состоятельны и всегда пользовались бы полнымъ, одинаковымъ довѣрiемъ публики.

Не нашелъ онъ ихъ потому, что въ сферѣ частнаго кредита, ни непрерывной состоятельности, ни всегда по общему, неколебимому убѣжденiю, несомнѣнно состоятельныхъ банковъ никогда не было, нѣтъ и быть не можетъ; а потому такого безусловнаго довѣрiя къ денежнымъ знакамъ, выпускаемымъ частными банками, основанными и дѣйствующими на кредитѣ частномъ, допустить невозможно Но если бы Маклеодъ сдѣлалъ еще одинъ шагъ впередъ на пути своихъ изслѣдованiй, если бы онъ обратился къ внутреннему государственному кредиту, то увидѣлъ бы и причину, почему неразмѣнные банковые билеты свободно обращаются по нарицательной цѣнѣ, увидѣлъ бы и основанiе довѣрiя къ этимъ неразмѣннымъ денежнымъ знакамъ.

Государственный внутреннiй кредитъ, по словамъ Императрицы Екатерины Великой, «есть мысленное государственное богатство, основанное на вѣрѣ цѣлаго народа въ свою хозяйственную состоятельность", или, скажемъ иначе, внутреннiй государственный кредитъ есть взаимная постоянная, непрерывная увѣренность подданныхъ государства въ свою состоятельность. Безъ этой увѣренности невозможно существованiе государства. Внутреннiй государственный кредитъ непрерывно состоятеленъ до тѣхъ поръ, пока существуетъ государство, потому что онъ составляетъ ту основу государственнаго общежитiя, безъ котораго невозможно существованiе государства. Онъ служитъ связью правительства съ подданными и связью подданныхъ между собою, основанною на взаимномъ другъ къ другу довѣрiи, вслѣдствiе котораго отдѣльные члены общества, государствомъ именуемаго, почитаютъ себя способными и обязанными оказывать другъ другу взаимныя услуги, отказываются отъ произвола, и добровольно признавая надъ собою власть закона и власть правительства, составляютъ тотъ стройный и совершенный союзъ свободныхъ людей для жизни спокойной и разумной, который мы называемъ государствомъ и который, давая возможность гражданамъ пользоваться правами и выгодами общежитiя, заключаетъ въ себѣ всѣ начала нужныя для ихъ благосостоянiя.

Какой же кредитъ можетъ быть прочнѣе внутренняго государственнаго кредита?

Если намъ отвѣтятъ, что прочнѣе его можетъ быть международный, всемiрный кредитъ; то на это должно сказать, что нетолько всемiрный кредитъ, но и всемiрное государство наука государственнаго права уже признала невозможнымъ.

Если затѣмъ скажутъ намъ, что благородные металлы служатъ опорою всемiрнаго кредита, то и на это можно отвѣтить, что такая опора весьма не надежна, потому что золото и серебро суть товары; они весьма часто, какъ и въ настоящее время, у насъ уходятъ изъ государства.

И такъ кредитъ къ неразмѣннымъ денежнымъ знакамъ, вслѣдствiе котораго они обращаются внутри государства по номинальной цѣнѣ, утверждается на внутреннемъ государственномъ кредитѣ; а для расчетовъ международныхъ употребляется металлическая монета, прiобрѣтаемая внутри государства какъ товаръ на тѣ же неразмѣнные билеты по биржевой цѣнѣ на этотъ товаръ. Неразмѣнный билетъ есть вексель въ томъ смыслѣ, какъ объяснилъ Адамъ Смитъ значенiе денегъ, — вексель, представляющiй взаимное обязательство всѣхъ членовъ государства пользоваться мѣною взаимныхъ услугъ, взаимными другъ другу услугами. Онъ выпускается не частнымъ банкомъ, но государствомъ, а частный банкъ въ такомъ случаѣ дѣлается органомъ правительственной власти, только простымъ исполнителемъ его распоряженiй. Тогда правительство приказываетъ принимать неразмѣнные денежные знаки въ платежъ податей и при всѣхъ расчетахъ съ нимъ по номинальной цѣнѣ. Этого одного распоряженiя достаточно, чтобы утвердить курсъ неразмѣнныхъ билетовъ въ ихъ номинальной цѣнѣ. Когда правительство заявило фактически, что оно вѣритъ имъ, то и публика не отказываетъ имъ въ своемъ довѣрiи; и это весьма естественно; государственное казначейство есть самый главный получатель денегъ, съ которымъ всѣ имѣютъ расчеты, и въ тоже время самый главный плательщикъ.

На это могутъ сказать, что такимъ образомъ можно выпустить безчисленное множество неразмѣнныхъ билетовъ. Это другой вопросъ, мы къ нему сейчасъ придемъ и укажемъ на средства, для устройства дѣла такъ, чтобы выпускалось этихъ знаковъ именно столько, сколько ихъ нужно для достаточнаго удовлетворенiя потребностей народнаго хозяйства, а не болѣе.

Вся сила плутократiи заключается въ этомъ исконномъ ея правѣ печатать и выпускать безпроцентныя и процентныя бумаги, имѣющiя свойство денежныхъ знаковъ. Съ другой стороны, когда правительство принимаетъ на себя обязанность выпускать денежные знаки, оно не легко отказывается отъ обыкновеннаго въ семъ случаѣ зла, отъ излишняго выпуска этихъ знаковъ. Въ первомъ случаѣ усиленiе плутократiи влечетъ за собою тѣ пагубныя послѣдствiя, которыя описаны г. Степановымъ въ его статьѣ; а во второмъ происходитъ растройство финансовъ и экономическаго быта государства, какъ исторiя это доказала. Вопросъ, слѣдственно, сводится къ тому: какъ избѣжать тѣхъ и другихъ бѣдственныхъ послѣдствiй?

Въ отвѣтъ на это скажу:

1–е. Не должно дозволять ни частнымъ банкамъ и никому въ государствѣ печатать и выпускать свои денежные знаки; но могутъ получать ихъ банки въ безсрочную ссуду у государства подъ залогъ государственныхъ процентныхъ бумагъ, съ уплатою за это по 2 проц. въ годъ, и пользоваться этими знаками, выпуская ихъ въ публику только въ ссуду подъ залоги или подъ вѣрныя ручательства и употреблять для другихъ чисто банковыхъ операцiй.

2–е. Правительство должно имѣть центральное учрежденiе, съ мѣстными конторами, въ которыхъ должны храниться запасы денежныхъ знаковъ и выдавать ихъ банкамъ въ безсрочную ссуду подъ залоги процентныхъ государственныхъ бумагъ, или гарантированныхъ акцiй, принятыхъ въ номинальной цѣнѣ.

3–е. Это центральное учрежденiе съ его конторами или отдѣленiями не должно заниматься ни банковыми, ни торговыми операцiями; но, выдавъ деньги банкамъ, должно получать отъ нихъ еженедѣльные балансы и ежемѣсячныя вѣдомости, по установленной формѣ, изъ книгъ банка составленныя, — такiя вѣдомости, которыя показывали бы весь ходъ банковыхъ операцiй.

4–е. Правительство для надобностей государственнаго казначейства никакихъ денежныхъ знаковъ или суммъ изъ центральнаго учрежденiя не получаетъ, а должно употреблять для сихъ надобностей суммы собираемыя прямыми и косвенными налогами; но когда таковыхъ оказывается недостаточно, тогда должно совершать внутреннiй четырехъ–процентный заемъ у русскихъ частныхъ банковъ законодательнымъ порядкомъ. По объявленiи займа должна быть открыта подписка, потомъ разверстка между банками, которые, внеся суммы, получаютъ за нихъ постепенно облигацiи займа; банки могутъ представлять оныя въ центральное учрежденiе и получать подъ залогъ ихъ безсрочныя ссуды денежными знаками, если будутъ имѣть въ томъ надобность.

5. Это центральное учрежденiе съ отдѣленiями никакихъ соотношенiй съ казначействами имѣть не должно, а только съ банками, и, какъ самостоятельное учрежденiе, не должно быть подчинено никакому министерству, кромѣ какъ государственному контролю.

Вотъ сущность моего предложенiя. Правительство, такимъ образомъ становится посредникомъ между капиталистами и требователями капиталовъ. Ни правительство, ни банки и никто въ государствѣ не выпускаетъ своихъ денежныхъ знаковъ въ обращенiе. Банки, получивъ деньги подъ залоги, будутъ выдавать ихъ въ ссуду народному хозяйству — конечно, со всею осмотрительностiю; а торговля и промышленность никогда не встрѣтятъ остановки или недостатка въ справедливомъ кредитѣ. Банки, съ другой стороны, не потребуютъ изъ запаса денежныхъ знаковъ, если отъ нихъ не потребуютъ заемщики, ибо иначе имъ пришлось бы платить центральному учрежденiю проценты совершенно напрасно; слѣдственно выпуска излишнихъ билетовъ быть не можетъ, если безъ требованiя торговли и промышленности они получаться не будутъ. Процентныя бумаги получатъ номинальный курсъ, чѣмъ и прекратится биржевая игра фондами, за исключенiемъ игры лотерейными билетами. Число банковъ увеличится въ самомъ обширномъ размѣрѣ, такъ какъ банковая операцiя будетъ совершенно свободная, независимая отъ плутократiи и весьма выгодна. Публика будетъ пользоваться самыми дешевыми капиталами, и государство въ результатѣ будетъ платить по займамъ не болѣе 2 проц.

Этимъ я кончаю настоящую мою статью, отлагая до слѣдующей дальнѣйшiя подробности моего предложенiя. Впрочемъ, я подожду отзывовъ и возраженiй на то, что здѣсь уже высказано мною.

А. Шицовъ.

_______

СПОЛОХЪ И МАЙДАНЪ.

(Отрывокъ изъ романа времени Пугачевщины).

.....XV.

Ночью лунной ѣдутъ два казака на коняхъ. Уже давно они въ пути, давно выѣхали изъ Каинова–Гая и безъ конца степь необозримая, и все въ ней молчитъ, притаилось. Межь небомъ и землей тишь чудесная, да птицы; ни звѣря, ни человѣка, ни единаго вопля, иль вздоха... Синяя степь да лунное небо, да два казака на коняхъ.

— Богу–Господу молиться тутъ важно! вымолвилъ старый бѣлобородый Макаръ. Я съизмала въ храмахъ не охотникъ молиться, гдѣ народу много. То–ли дѣло въ степи–матушкѣ... А ты, молодецъ, какъ посудишь? Молодой всадникъ тряхнулъ головой.

— Старина! Тѣло твое захирѣло, въ гробъ просится, ну, у тебя въ головѣ и молитвы. Молодому казаку въ степи этой подстать проскакаться иль пѣсню лихую затянуть про кралю свою... звонкимъ голосомъ сказалъ молодой русый.

— Кралю?!..

— Такъ молвятъ, старина, въ Литвѣ... Краля, алъ казачка, зазноба дѣвица, что плачетъ по тебѣ воспоминаючи.

— А былъ ты въ Литвѣ долгонько знать?

— Еще десять мѣсяцевъ накинь — годъ будетъ!

— Ты... чаю... самъ–отъ ляхъ... хоть и казацкая одежа на тебѣ. Молодой шевельнулся, — но только перебралъ повода въ другую руку.

— Изъ Литвы — такъ и ляхъ! Эхъ, старинушка!

— А коли нѣтъ, такъ скажись, откуда родомъ?

— Изъ матери родимой!

— Не сказывай, Господь съ тобой. Ну, а путь твой каковъ, молодецъ? Не взыщи — званья тебѣ не вѣдаю.

— Званье мое — проходимецъ, а путь мой, старинушка, окольнiй; отъ батюшки–лѣса къ матушкѣ–степи съ поклономъ.

— Слыхали мы такъ–то...

— Назвался языкомъ, ну и кажи дорогу на Узени, а куда мнѣ съ конемъ путь лежитъ, да нелегкая несетъ, того, старина, вѣдать тебѣ можетъ не подъ–силу. Будь тебѣ годовъ поменѣе, открылся бы я во всемъ, а въ старыхъ потребы нѣтъ... Одно любо мнѣ, что вѣры ты старой.

Макаръ тоже шелохнулся и зорко глянулъ.

— А по чемъ судишь, прохожiй человѣкъ?

— Отрицаешься что–ли?..

— Грѣха сего на душу не приму... Да почто мнѣ и таиться... степи наши ни разумомъ, ни окомъ не смѣришь... а тѣснители и гонители степи не жалуютъ.

Замолчали всадники и проѣхали такъ немало; только копыта коней стучали по землѣ, да звѣздочки моргали съ неба...

— Подлинно–ли бывалъ ты въ столицѣ, старина, какъ сказывалъ на роздыхѣ?

— По наряду, службу несъ... Ходилъ противъ нехристей, бывалъ и въ столицѣ.

— И видалъ, сказываешь, государя покойнаго, Петра Ѳедорыча?...

— Царство небесное ему батюшкѣ, самолично отвѣтствовалъ ему... Когда изволилъ окликнуть: «Съ какой стороны, молодецъ?" «Съ Узеней, ваше величество!" крикнулъ я таковó–здорово!

— А много–ль на Узеняхъ кто видалъ государя?..

— Сказываю опять тебѣ: одинъ я... Посему и почетъ мнѣ на дому великъ, что одинъ я бывалъ въ столицѣ.

И снова смолкли всадники... И вплоть до зари не молвили слова.

Тихо подвигались кони по степи и въ дремотѣ, одолѣвающей очи, тихо покачивались на сѣдлахъ ѣздоки утомленные.

Сползъ тихонько съ неба на землю золотой мѣсяцъ и закраснѣвшись ушелъ въ землю за окраиной степи... Зардѣлась заря алая, ясная.

Вѣтерокъ пронесся свѣжiй и шевельнулъ стариковой бородой сѣдой, свиснулъ надъ ухомъ молодца, встряхнувъ полой его кафтана и стихъ, и умчался далече... Знать къ морю Каспiю, персидскiя суда по волнамъ гонять!...

Скоро вспыхнула вся степь раздольная, словно пожаромъ краснымъ охватило ее... Глянулъ на концѣ земли царевичъ всесвѣтный и пошелъ подыматься, тихо и плавно, въ высокое небо, раскидывая лучи безчисленные по доламъ, рѣкамъ и дубровамъ; зарумянилась степь, горитъ, сiяетъ... Но все молчитъ недвижимо и безжизненно... Загорѣлись алымъ огнемъ кони и всадники. Снялъ старикъ съ бѣлой головы шапку и заправивъ за ухо кудри сѣдые, перекрестился три раза.

— Новый денекъ Господь увидѣть сподобилъ. Что не ломишь шапки, молодецъ, прохожiй человѣкъ, аль на твой обычай не гоже оно?!

Русый незнакомецъ только прищурился отъ луча яркаго, чтó прыгнулъ ему въ лицо изъ за края земли, и ощупавъ пистоли за кушакомъ, вздохнулъ тяжело.

— Басурманятся люди нынѣ... Господи–Батюшка! тихо прошепталъ Макаръ. А може онъ и татаринъ.

Солнце красное было уже высоко, когда незнакомецъ опять заговорилъ.

— Ну что же, старина, далеко–ль Яксай? Обнадеживалъ ты къ полудню будемъ.

— Ранѣе будешь... Всего верстъ два десятка. Примѣчай, молодецъ. Вонъ на небѣ облачко, караваемъ выглядитъ... Ну, бери отъ него внизъ, да влѣво... къ степи. Вишь свѣтленько малость?

— Вижу.

— То Яксайская станица и хата Чики Зарубина. У него дружище его и кумъ, Чумаковымъ звать, разбойничаетъ въ округѣ сей. Я чаю, видѣлъ въ Гаѣ, у батьки.

— Съ чего же свѣтъ такой?...

— А новая изба то, лѣсина вся свѣжая, въ Троицу годовалая будетъ. Все строенье новешенько... Диво дивное какъ сему казаку алтынами дождитъ... Кумъ Чумаковъ, должно ворованымъ почтуетъ. Грѣховный народъ.

— Вѣрно–ли сказываешь, что то Чикинъ умётъ?

— Эва! Я родился въ Яксаѣ, такъ кому–жъ знать!

Незнакомецъ словно вздохъ подавилъ въ себѣ, прiостановилъ было коня, натягивая поводья, и опять пустилъ, но чрезъ полчаса опять остановилъ и тяжело вздохнулъ:

— Насталъ часъ твой, старикъ, подумалъ онъ. Ломитъ молнiя дубъ — по листочкамъ бѣжитъ!!..

XVI.

Среди синей, дремлющей степи, межь двухъ рѣчекъ, раскинулась большая Яксайская станица. Хаты и задворки, все переплелось съ зеленью садовъ и огородовъ. Яблони, груши, вишенье вездѣ топырятъ свои вѣтки, вездѣ проползла змѣемъ хмѣль лохматая и по хатамъ, и по деревамъ, и по сучьямъ, вплоть до маковокъ, и по плетнямъ и на дорогу выползла, подъ колеса лѣзетъ...

Солнце жаркое стоитъ середь чистаго неба. Въ уголкѣ этомъ и сентябрь маемъ выглядѣть хочетъ. Но все же невеселый видъ у станицы. Дерева желтизной уже покрыты, плодовыя деревья не гнутся отъ приплода; оголили уже ихъ и обокрали хозяева, да переломали и сучья... Прiуныли садики... Одна хмѣлъ воюетъ со всѣми и хочетъ, знать, все ухватить въ лапы и перевязать, какъ каторжныхъ, хату съ крылечкомъ, а его съ яблоней, а дерево съ заборомъ. Ей всѣ равны, знаетъ лазаетъ да путаетъ.

Хоть и тепло грѣетъ солнце, а скоро помирать степи синей. Скоро, гдѣ теперь жаворонокъ заливается, дрозды и скворцы дробью перелетаютъ, гдѣ колокольчики степные молчаливо киваютъ головками, скоро заглохнетъ все подъ глыбами снѣговыми и пойдетъ гулять по степи великанъ грозный — буранъ, заметая снѣгомъ и зарывая сердито все на пути, безъ разбора.

Станица тоже прiуныла — мертво въ ней. Спятъ, чтоль, казаки, иль ушли куда? Одни спятъ въ полдень, другiе сидятъ по хатамъ сумрачные, потому что нечему радоваться. Недалече отъ нихъ бѣды сыплются — дойдутъ можетъ и до нихъ ненарокомъ. Яицкъ — рукой подать, а тамъ нынѣ при новыхъ порядкахъ — правый–то и виноватъ!..

На улицѣ овцы кучатся у плетней, поросята рысцей снуютъ и тыкаютъ мордами то заборъ, то кучу, то другъ дружку; бродятъ куры и пѣтухи важно расхаживаютъ и воюютъ. Кой–гдѣ лошадь спутанная подпрыгиваетъ и подбриваетъ травку, чтó посвѣжѣе да по слаще. Кой–гдѣ корова лежитъ, жуетъ–пережовываетъ и глядитъ предъ собой не сморгнувъ, будто думу думаетъ.

Близъ хатъ, на крылечкахъ, а то и середь улицы казачата сидятъ, лежатъ, борются, скачутъ, кричатъ, кто въ кафтанѣ, кто въ рубашкѣ, кто въ порткахъ однихъ, а иной такъ совсѣмъ на легкѣ, въ чемъ мать родила.

Изрѣдка выглянетъ кто изъ взрослыхъ, больше старухи, иль перебѣжитъ черезъ улицу казачка и спѣшитъ назадъ въ хату съ яблоками въ подолѣ; разроняетъ съ десятокъ на бѣгу... Ну ихъ, этого добра вездѣ много теперь; ихъ и казачата подбираютъ больше ради потѣхи.

Не вездѣ же одни ребятишки, вонъ направо у кладбища, гдѣ рощица, за плетнемъ, гдѣ и густо, и тихо, и темно — бѣлѣется что то, то выглянетъ, то пропадетъ...

Недалеко отъ храма пробѣжалъ къ кладбищу молодой казакъ, оглянулся и перемахнулъ ограду, увязъ было въ хмѣлю да выдрался и пропалъ между зеленью и бѣлыхъ могильныхъ крестовъ. Разговоръ тихiй слышится оттуда, потомъ еще что то чуднòе! чего — чуднóе? Просто цалуются!!

Казакъ этотъ Максимъ Шигаевъ, по прозвищу Марусенокъ — первый красавецъ и озорникъ на станицѣ.

Сказываютъ, что онъ сынъ Чумакова, сказываютъ тоже, что онъ прiемышъ Чики Зарубина. Оба казака души не чаютъ въ Марусенкѣ. Можетъ оттого, что покойницу, его мать, Марусю, выкраденную изъ Украины, оба любили крѣпко...

Въ новой хатѣ Зарубина, въ образномъ углу свѣтлой горницы сидитъ красивый русый малый. Онъ прiѣхалъ уже дня съ три въ станицу и остановился у Чики, но на улицу ни разу не выходилъ и помимо хозяевъ ни съ кѣмъ не видался.

Давно сидитъ онъ одинъ въ горницѣ. Казаки ушли, а бабамъ не дозволено входить къ нему. Русая голова его склонилась, синiе большiе глаза задумчиво смотрятъ на связки табачныхъ листьевъ, которые развѣшаны сушиться по стѣнѣ, но ничего не видятъ глаза... ни стѣны, ни связокъ, ни горницы. Словно жизнь отлетѣла отъ нихъ и унеслась туда же гдѣ носится мысль его. А гдѣ? Далеко отъ станицы Яксайской и степей Яицкихъ.

Незнакомецъ видитъ хоромы, какихъ и не грезилось казакамъ. Садъ столѣтнiй, большой и густой... Народъ бродитъ тамъ, но не по казацки одѣтый и не по русски. Вотъ морщинистое лицо старушки — тетки его, угрюмое, суровое, сильное волей желѣзной. Не жалѣетъ она прiемыша, а ждетъ вѣсти — и не доброй, а громкой!! Вотъ другое красивое лицо, черноокое. Оно плачетъ предъ разлукой, оно жалѣетъ жениха. Сидѣть бы дома, тихо и мирно, не играя своей жизнью...

На крыльцѣ застучали каблуки, заскрипѣли ступени и здоровый казакъ, невысокiй, но плечистый, вошелъ въ горницу. Это былъ Чика Зарубинъ.

— Ну? нетерпѣливо вымолвилъ незнакомецъ.

— Скоро, государь!.. Въ сей часъ донцы наѣхали, купецъ Ивановъ съ Твороговымъ и Лысовымъ. Да вотъ забота, — Чумаковъ съ ними прилетѣлъ. Онъ уже давно въ бѣгахъ. Узнаютъ — бѣда, скрутятъ и прямо въ Яицкiй острогъ, да въ Сибирь. Покуда ты донцамъ откройся, государь. Они нашей руки, войсковой.

— Стало сегодня, сейчасъ? боязливо вымолвилъ прiѣзжiй.

— Сейчасъ! Марусенокъ, крестникъ, за ними побѣжалъ да что–то замѣшкался. У него, дурня, завсегда дѣло съ бездѣльемъ объ руку идетъ.

Незнакомецъ всталъ и нерѣшительно, медленно подошелъ къ окну, отошелъ снова, взялся за голову. Лицо его измѣнилось и потускнѣло... Долго молчали оба. — Казакъ хозяинъ почтительно сталъ у дверей.

Чтó думалъ молодой красавецъ? Онъ молился про себя... Дерзкое, трудное дѣло начиналъ онъ. Великiй грѣхъ бралъ на совѣсть... А кто скажетъ: онъ ли отдастъ отвѣтъ Богу за послѣдствiя его нынѣшняго, перваго, главнаго шага; иль отвѣтъ дадутъ невѣдомые лихiе люди, что привыкли играть огнемъ, чтó жжетъ не ихъ самихъ, а ихъ жертвы?.. Не отступить ли пока время! Зачѣмъ? Какъ знать, чтò судилъ ему Богъ!.. Бывали примѣры на Руси! Правда, въ иное время, полтораста лѣтъ назадъ...

На крыльцо вбѣжалъ Шигаевъ, оправился, и степенно вошелъ въ горницу.

— Ты опять съ Грунькой! шепнулъ Чика. Долазѣешь до бѣды! Чего головой мотаешь? Кладбище то отсель видать... говорю — долазѣешь!

— Слыхали! нетерпѣливо отозвался Марусенокъ и прибавилъ громче: Макара привезли; убили въ степи... Сейчасъ сюда будутъ казаки, государь.

— Кто убилъ то? Невѣдомо? спросилъ Чика.

— Пуля то знаетъ, да не сказываетъ! усмѣхнулся Марусенокъ.

— Жаль дѣда Макара! обратился Чика къ незнакомцу. Онъ въ Питерѣ бывалый и твое величество, я чаю, видывалъ.

Незнакомецъ ничего не отвѣтилъ, слегка измѣнился въ лицѣ и отвернулся къ окну.

— »Помереть и тебѣ окаянно, середь степи"... пришли ему невольно на память слова убитаго имъ старика.

Казаки отошли въ уголъ и зашептались.

— Меня не послушаетъ, ты упроси. Пусть хоть на улицу не выходитъ, говорилъ Чика. То бѣгунъ былъ, а то вдругъ нонѣ прилѣзъ.

— Увидитъ старшина Матвѣй, въ тотъ часъ колодку надѣнетъ и въ Яицкъ свезетъ! отвѣчалъ Марусенокъ грустно.

Снова застучали на крыльцѣ и въ горницу вошелъ казакъ среднихъ лѣтъ, широкоплечiй и сутуловатый, съ черной рѣдкой бородой клинушкомъ и съ пятномъ на лбу. Это былъ тотъ же купецъ Ивановъ, одѣтый теперь по казацки — и на видъ совсѣмъ другой человѣкъ. Войдя, онъ опустился на колѣна, поклонился русому до земли и снова ставъ на ноги, проницательно, востро глянулъ карими глазами въ лицо незнакомца.

Сразу не полюбилось незнакомцу это лицо и ястребиный взглядъ. Они поглядѣли другъ дружкѣ въ глаза... Словно мѣрились, выходя на поединокъ. Усмѣшка какъ будто скользнула по лицу казака и мгновенно скрылась. Привѣтствiе–ли, радость–ли простаковъ сказалася въ усмѣшкѣ той? Нѣтъ! мысль прыткая, но затаенная головы хитрой невольно отразилась на лицѣ. Смутился слегка незнакомецъ отъ усмѣшки этой и отвелъ глаза въ сторону.

— Не Зарубину чета — человѣкъ этотъ! Скверный глазъ у него, подумалъ онъ. Довѣриться ли ему?

— Ты донецъ. Какъ звать тебя?

— Съ Дону, государь. Купцомъ зови, Ивановымъ. А во святомъ крещеньи — Емельянъ.

— Повѣдалъ тебѣ Зарубинъ о милости Господней и великой чести, что нынѣ посѣтила войско яицкое?

Казакъ не отвѣчалъ, но снова опустился на колѣни... снова поклонился до земли, но все не потухали и сверкали малые карiе глаза его. Вошли еще трое донцовъ — Лысовъ, Твороговъ и Овчинниковъ.

ХVII.

Вечерѣло. Солнце зашло давно, а полъ–неба все еще горѣло словно пожаръ. На станицѣ слышались пѣсни, а отъ качелей несся рѣзвый хохотъ и проносился по слободѣ. По задворкамъ тихо крался казакъ, оглядываясь по сторонамъ, — все тотъ же Марусенокъ. Шигаеву всего 20 лѣтъ, и въ станицѣ Яксайской онъ первый красавецъ и умница, первый мотыга и пьяница; къ тому же Марусенокъ, бывало на майданѣ, хоть малолѣтокъ, голосъ подавать — первый былъ, дѣло разсудить, расправу казацкую учинить, краснобайствовать не хуже Чумакова, супротивниковъ и несогласниковъ припереть и осмѣять — онъ же первый. Товарищей подпоить, перепить и набуянить; по оврагамъ да по рощицамъ съ казачками возиться, а ночью красться ради нихъ — онъ тоже первый. И теперь не даромъ Марусенокъ бѣжитъ на выгонъ; ждетъ его близъ рѣчки, подъ вязомъ, Груня, родственница стараго и почитаемаго казака Матвѣя, чтó должность старшины правитъ на станицѣ, и первая красавица изъ всѣхъ казачекъ станичныхъ.

Разцаловалъ ее Марусенокъ въ десятый разъ, посадилъ на траву и глянулъ пристальнѣе.

— Что ты въ печали... Аль бѣда какая?

— Дѣдуся моего нашли въ степи... Привезли. Убитый! Груня заплакала. Безъ него заѣдятъ меня. Одинъ заступникъ былъ.

— Эхъ ма! Вѣдаю да запамятовалъ, что онъ тебѣ дѣдъ. У меня своя забота, Груня! Вó вакая! и малый показалъ на горло. Ну, не кручинься, сладимъ твое горе. Марусенокъ утѣшалъ казачку на всѣ лады, а она все тихо плакала, утираясь рукавомъ. Небось, не скажетъ казакъ, что женится на сиротѣ; а пустословьемъ утѣшаетъ. Чрезъ часъ казакъ прощался со смѣхомъ.

— Теперь не время мнѣ! Не нынѣ — завтра, такое на станицѣ будетъ... только бы прицѣпиться намъ къ чему! А то — ахти–будетъ! Давно небывалое! Прости, голубка. На зарѣ навѣдаюсь къ тебѣ.

— У насъ жe покойникъ... дѣдусь. Да и старшина сказывалъ: увижу еще Марусенка, застрѣлю саморучно.

— Небойсь. Выходи въ огородъ, не придешь — въ самыя сѣни прилѣзу. Прости! И разцаловавъ дѣвушку, Шигаевъ припустился въ станицу. Долго глядѣла Груня въ полусумракѣ ему вослѣдъ, и когда онъ уже въ улицѣ, на бѣгу, обнялъ проходившую съ ведрами казачку, ради потѣхи — дѣвушка тяжело вздохнула и тихо побрела домой.

_______

Около полуночи. Спитъ Яксайская станица. Въ хатѣ Зарубина окна заставлены и завѣшены и въ главной горницѣ свѣтло какъ днемъ. За большимъ столомъ сидитъ русый молодецъ въ свѣтло–синемъ кафтанѣ, нароспашку, подъ которымъ видна тонкая шелковая рубаха.

Вокругъ него за тѣмъ же столомъ размѣстились семь казаковъ: Чика, Шигаевъ, Чумаковъ, Емельянъ прозвавшiйся купцомъ Ивановымъ и трое донцовъ — Лысовъ, Твороговъ и Овчинниковъ.

Давно уже совѣтъ держатъ они и теперь замолчали и стали лица угрюмы.

— Такъ, государь! вымолвилъ Чика. Остеръ топоръ, да и сукъ зубастъ. Ничего не вымыслишь. Ступай до времени къ Чумакову; тамъ въ Каиновомъ–Гаѣ всяка рука коротка, а здѣсь накроютъ — бѣда. А дождемся погодки — я за вами слетаю.

— Нѣту, кумъ, вымолвилъ Чумаковъ. Я назадъ не поѣду! Буде атаманствовать.

— Свѣдается старшина, тебя и скрутятъ, да въ правленiе яицкое.

— Небось! Живаго не свезутъ. Нѣту. Надо разсудить паки...

— Повѣщенье объ легiонѣ есть готовое да этимъ однимъ не возьмешь... А еще нѣту ничего! разсуждалъ Чика.

— Деньгами, говорю! вымолвилъ русый.

— Однѣми деньгами, государь, тоже болѣе десятка, аль двухъ не сманишь, замѣтилъ казакъ Овчинниковъ.

— По мнѣ зажги станицу съ угла, да и пусти, что старшинская рука жжетъ, вымолвилъ Лысовъ.

— А форпосты?.. Хоть Кожихаровъ форпостъ для начала? спросилъ Чумаковъ.

— Чтó форпосты? Бударинскiй нашъ, прямо голову кладу, отозвался Чика. Да много–ль тамъ? Двадцать человѣкъ, да одна пушка... Чтожъ это? Съ Яксая треба хоть пять десятковъ казакъ добрыхъ.

— На Бударинскомъ форпостѣ болѣе двадцати казакъ! вымолвилъ Ивановъ, но снова наступило молчанье и никто ему не отвѣтилъ.

— Вотъ что, государь, и вы, атаманы. Обождемъ дня три какiя вѣсти придутъ отъ Ялай–Хана. Коль заручится сотней татаръ, ну и смѣкнемъ тогда. Я еще останусь у Чики. Въ три дня много воды yтeчетъ!.. рѣшилъ Чумаковъ. Русый всталъ, всѣ казаки тоже поднялись и вышли въ другую горницу. Скоро всѣ разлеглись тамъ спать по лавкамъ. Молодой русый, оставшись одинъ, потушилъ огонь, отворилъ окно и выглянулъ, вдыхая вечернiй воздухъ.

Ночь была свѣтлая и тихая, и высоко стояла въ небѣ луна, разливая свѣтъ. Степь, станица, сады и бахчи, все плавало въ таинственной, серебристой синевѣ ночной... Узенькая и извилистая рѣчка ярко–бѣлой тесемкой вилась изъ станицы и уходила въ степь; кой–гдѣ черными пятнами стояли на ней островки камышевые. Затишье чудное опустилось на всю окрестность и надъ всѣмъ сiяла луна. Мимо нея бѣжали маленькiя желтоватыя облачки, изрѣдка набѣгали на нее; тихонько уходила и пряталась она за нихъ, и меркла окрестность... Но вдругъ луна снова выплывала и снова сiяла среди неба... а уходящая тѣнь скользила по хатамъ и садамъ. Словно играла луна съ облаками или съ людьми, то прячась, то выглядывая.

— Изъ за чего? думалъ молодой малый... Жить бы мнѣ тихо и смирно въ уголкѣ своемъ, не затѣвая погибельныхъ подвиговъ, и прошла бы жизнь моя такъ же вотъ, какъ облачки эти проходящiя: пожелала она иного... громче да славнѣе, и сгубитъ, потеряетъ любовника! А если?..

И чудная картина возставала на глазахъ его... Кремль златоглавый... Звонъ колокольный... Толпы несмѣтныя и оглушительные клики. Высоко стоитъ онъ на башнѣ зубчатой и у ногъ его кишитъ этотъ людъ... Они около него, ея рука въ его рукѣ... Она счастлива и любитъ его...

Но что это за огонекъ за этой толпой въ концѣ Кремля? Нѣтъ! то не Кремль... Огонекъ этотъ здѣсь, въ концѣ станицы? Это вѣрно хата старшины... Всѣ окна растворены и освѣщены, черныя фигуры шевелятся подъ ними на улицѣ. Тамъ заупокойная служба... Тамъ лежитъ старый казакъ, измѣной убитый...

— Помереть и тебѣ окаянно середи степи!! Послѣднiя это слова?.. Безсмыслица! Злоба убитаго иль гласъ пророческiй? Нѣтъ, вздоръ! Полно думать объ стариковыхъ словахъ...

Набѣжала снова тучка на луну... Тѣнь опять пошла по станицѣ. Скрыпнула калитка близь окна и шопотъ слышится...

— Твороговъ, пойдемъ со мной. Я къ Грунькѣ, ты къ Манькѣ... хаты рядомъ... И два казака двинулись по улицѣ.

— Обида, луна торчмя торчитъ... хоть бы вѣтеръ ударилъ да заволокъ ее облачищемъ. И видать и слыхать, какъ днемъ!

— Небойсь! Тамъ всѣ Богу молятся. А на зорькѣ... мы...

— Ножъ... Марусенокъ...

— Не въ первой... А то нѣтъ!.. Гораздъ, братъ. И смолкли голоса, удаляясь по слободѣ.

— На свиданье! подумалъ русый. Повсюду ты смотришь, луна... Много–ль свиданiй въ эту ночь на глазахъ то твоихъ?.. Марусенокъ... Огоньки и черныя фигуры... Гораздъ, братъ!.. Помереть и тебѣ окаянно!.. И молодой малый уже дремалъ у окна.

______

Красный кругъ опустился надъ лохматымъ деревомъ, спрятался за него и сквозитъ вязъ большой, такъ что всѣ вѣточки видно на красномъ пятнѣ... То луна уходитъ за край степи... У храма зарумянилось небо и чернымъ столбомъ перерѣзываетъ колокольня уже алѣющiй небосклонъ. Вѣтерокъ пронесся, вздрогнули вѣтки и листья и перекликаются задорно пѣтухи по всей сонной станицѣ. Скрыпнули гдѣ то ворота и стукнули тяжело. Какая то густая кучка птицъ пронеслась чрезъ улицу, донесся издали топотъ частый по землѣ. Скачетъ кто? Иль можетъ кони казацкiе, ночевавъ въ степи, поскакали гурьбой къ водопою? И вотъ опять все стихло какъ мертвое. Знать еще малость вздремнуть зaхотѣлось станицѣ... Но вотъ, вдругъ, что–то хлестнуло по воздуху, раскатилось во всѣ края и будто дробью посыпало по хатамъ и по степи...

— Это выстрѣлъ!... думаетъ молодой русый въ просонкахъ.

— Палятъ! Кому палить теперь? думаетъ Чика въ другой горницѣ. Ишь атаманы то, до страшнаго суда рады спать!.. Чика потягивается и зѣваетъ, сладко глядя на спящихъ по скамьямъ. Топотъ слышенъ на улицѣ... Скачетъ кто то... Нѣтъ! то человѣкъ бѣжитъ запыхавшись... къ хатѣ бѣжитъ, вотъ ударился объ калитку... заперта! Здоровымъ кулакомъ треснулъ въ доски казакъ Твороговъ.

— Зарубинъ!..

И снова ударилъ въ ворота и зачастилъ...

— Зарубинъ! Зарубинъ!

— Ори больше! Дурень! тихо отозвался Чика уже на дворѣ. Разбудишь его...

— Зарубинъ!

— Слышу! О! ну, входи, оголтѣлый!... ворчитъ Чика, отпирая калитку.

— Зару....бинъ!.. задыхается Твороговъ и упирается руками въ грудь, чтобы вымолвить хоть слово... Марус... Мap...

— Ну?!

Твороговъ махнулъ рукой.

— Убитъ... Старшина...

Чика ахнулъ и бросился въ хату.

— Кумъ! Марусенокъ!.. убитъ!! О–охъ! застоналъ онъ.

Казаки повскакали и чрезъ мгновенье звѣрь заревѣлъ, вылетѣлъ на свободу и понесся къ хатѣ старшины. То Чумаковъ съ шашкой мчится по станицѣ. Чика догоняетъ кума.

Встрѣчные сторонятся, ахаютъ и крестятся. То не люди а бѣсы запоздалые несутся въ полусумракѣ зари.

— Что–жъ выдавать! За ними! воскликнулъ Овчинниковъ.

И еще трое пустились туда же и скоро были у хаты старшины. Заварили кашу Чумаковъ съ Зарубинымъ.

— Грѣха то чтó! О–охъ! вздохнулъ Овчинниковъ.

— Не замѣшкались молодцы! отозвался Твороговъ, оглядывая хату и дворъ.

Въ большой горницѣ лежалъ покойникъ въ гробу на столѣ... Паникадила и аналой были повалены, и дьячекъ, выбѣжавъ съ псалтыремъ во дворъ, дрожитъ какъ листъ и прячется за колодезь... Тутъ же баба старая тяжело сопитъ и крестится, а на крышѣ сарая спасся и стоитъ казакъ съ ружьемъ. На порогѣ дома, около выставленной гробовой крышки лежитъ безголовый старшина Матвѣй; голова скатилась съ крыльца къ плетню, а кровь хлещетъ изъ трупа по ступенямъ и паръ идетъ отъ нея... Въ коридорѣ лежитъ раненый молодой казакъ и изрѣдка вскрикиваетъ:

— Атаманы! Старшину... Помогите!.. помогите!

— За плетнемъ въ огородѣ пять казаковъ стоятъ кругомъ, нагнулись... Шигаевъ лежитъ на землѣ, кровь льется по его кафтану; онъ задыхается.

— На вылетъ!.. говоритъ Овчинниковъ.

— Неси домой! чуть не плачетъ Зарубинъ.

— Добро жъ! Начали — покончимъ! кричитъ Чумаковъ. Лысовъ, на колокольню! Звони! Чика, мы съ тобой. Сполохъ!!

Солнце глянуло и позолотило все; зашевелилась станица, бѣжитъ спросонокъ народъ отовсюду къ хатѣ старшинской.

— Войсковая рука! гремитъ зычный голосъ Чумакова. Войсковая рука!! Оружайся! Не выдавай!

И высоко машетъ Чумаковъ своей шашкой и алая кровь еще капаетъ съ нея ему на кафтанъ.

А солнце равно золотитъ все... И крестъ на храмѣ сiяетъ. И крышка гроба у крыльца. И поднятая шашка Чумакова горитъ въ лучахъ. Даже галунъ сверкаетъ на Марусенковой шапкѣ, которая колыхается межь двухъ шагающихъ по улицѣ казаковъ, что уносятъ раненнаго...

XVIII.

Раздался протяжный, басистый и дробный ударъ на колокольнѣ станичнаго храма. Еще спавшiе казаки проснулись теперь, и много лбовъ на станицѣ перекрестилось.

— Чтой то... Ништо заутреня... Праздника нѣтъ... Пожаръ можетъ? Нѣту! Нигдѣ не горитъ? Чудно...

Другой ударъ, сильнѣе, гуще, звучно пролетѣлъ надъ всѣми хатами казацкими и улетѣлъ изъ станицы въ степь.

Чудно. Пойти опросить!.. Може и то пожаръ.

Третiй ударъ запоздалъ немного и вдругъ, съ гуломъ, словно бросился въ догонку за первыми и затѣмъ: разъ, два! разъ, два! загудѣлъ басисто колоколъ надъ всею окрестностью.

Густыя, торжественно протяжныя волны звуковъ то замирали, то густѣли снова, и колыхаясь, дрожа въ воздухѣ, покатились одна за другой изъ станицы во всѣ края онѣмѣлой и безлюдной степи. Верстъ за десять, отдыхавшая стая журавлей прислушивалась пугливо къ этому гулу и расправляла крылья, чтобы взмахнуть въ поднебесье...

— Чудное дѣло... Алъ сполохъ! Чтой то у хаты старшинской. На ножи лезутъ! Аль бѣда?

— Ахти! Войсковая рука рѣжетъ. Чумаковъ душегубъ! Боже–Господи!!

Зашевелилась станица. Колоколъ все гудитъ и все несутся невидимкой чрезъ станицу, словно догоняя другъ дружку, гульливыя и звучныя волны. Изъ всѣхъ хатъ выбѣгаютъ казаки и казачки на улицу, кто ворочается, кто бѣжитъ далѣе, кто толчется на мѣстѣ, озаряется и опрашиваетъ бѣгущихъ.

Кучки казаковъ лезутъ чрезъ плетень изъ огородовъ въ слободу. У всѣхъ хатъ слышатся голоса:

— Сполохъ! Ай бѣда? Алъ пожарь? Чику убили!

— Рѣжутся! Господи Iсусе! всхлипываетъ старуха у калитки. Свѣтопреставленье! Гдѣ Акулька то?..

— Запирай ворота! Буди батьку! Гдѣ жена?

— Чику убили... Убери телка то — пришибутъ.

Девяностолѣтнiй казакъ Стратилатъ вылѣзъ на крылечко, ахнулъ и сталъ креститься.

— Вонъ оно! Не стерпѣли! Творецъ милостивый! Слышь, убили когой–то!

— Войски чтоль съ пушками? спрашиваетъ здоровенная казачка, выкатившись за ворота. Вся она въ сажѣ и изъ заткнутаго подола сыплются уголья.

— Въ тебя штоль палить! Дрофа! смѣется бѣгущiй казакъ. Ишь расписалась.

— Слышь убили! Косатушки, убили!

— Кого? Голубчикъ, кого?

— Кого?! О! дура!..

— Ехорушка! а Ехорушка! шамкаетъ бѣгущему изъ окошка сѣдая какъ лунь голова. Не хоритъ ли?

— Горитъ... да не огонь. Сиди, дѣдусь Архипъ, въ хатѣ. Рѣжутся казаки!

Чика пронесся въ шинокъ и выскочилъ вновь оттуда съ десяткомъ казаковъ, что еще съ вечера ночевали тамъ.

— Бочку выкачу, братцы... На, вотъ, впередъ! и бросилъ кошель на порогъ и бѣжитъ далѣе... Кучка изъ шинка разсыпается съ гуломъ и крикомъ.

— Ого–го! Похлебка! малолѣтки! Бѣжи хлѣбать!..

— Атаманъ Чумаковъ проявился! Убитъ Марусенокъ.

— Шапку то, шапку забылъ!

Со всѣхъ хатъ, со всѣхъ краевъ станицы, выскакиваетъ и сбѣгается народъ; кто шапку нахлобучиваетъ, припускаясь рысью, кто на ходу шашку изъ ноженъ тащитъ, кто кафтанъ натягиваетъ держа пистолетъ въ зубахъ. Безоружные хватаются за дубье, за вилы, за что попало на дорогѣ. И крики безъ конца.

— Заржавѣла, родимая, безъ работы!

— Убирай робятъ! Притворись снутри!

— Гдѣ винтовка! У–у! Бабье! Винтовку?!

— Стой, брось ведро то, давай коромысло. Все лучше...

— Марусенка убили! Марусенка убили!

Словно раззоренный муравейникъ кишитъ станица. Перепуганные нежданно скотъ и птица мечутся по улицѣ отъ однихъ бѣгущихъ подъ ноги другимъ.

Въ воздухѣ все гудятъ невидимыя волны звуковъ, а по слободѣ черныя и бѣлыя людскiя волны катятся къ хатѣ старшины, заливаютъ ее со всѣхъ сторонъ, а оттуда, тоже словно волна отбитыя скалой, разсыпаются по станицѣ кучки казаковъ съ дикими криками.

— Вырѣзай старшинскую руку! Буде имъ людъ–то поѣдомъ ѣсть.

— Игнашка... вали къ Герасимову!

— То–то гоже. Въ разъ всю хату вырѣжемъ.

— Ну, жутко нонѣ будетъ старшинской рукѣ!

Гулъ повсемѣстный, бѣготня; въ иныхъ углахъ ярая схватка, выстрѣлы, стоны... Одурѣла станица и скоро, очнувшись, оробѣетъ того чтó натворила.

_______

Колоколъ смолкъ. Тихо стало вдругъ въ воздухѣ. Да и на станицѣ тише. Вся толпа скучилась въ одномъ мѣстѣ середи станицы, близь хаты, гдѣ цѣлую семью Герасимова войсковой руки, а не старшинской, вырѣзали душегубы свои, ради мести.

— Охъ, грѣхъ какой!

— Зарубины заварили. Чумаковъ бѣгунъ, всему заводчикъ. Изволочитъ теперь всю станицу волокита приказная изъ Яицка!

— Старшинской руки десятерыхъ зарѣзали и задавили, а сколько ихъ на коняхъ теперь, кто въ поле удралъ, а кто прямо въ Яицкъ въ канцелярiю съ доносомъ. Не пройдетъ трехъ дней нагрянетъ судъ.

— А все Чумаковъ! Два года въ бѣгахъ былъ, вотъ проявился и начудесилъ.

— Братцы–станичники! раздался надъ толпой голосъ Чумакова. Атаманы–молодцы! Великiй грѣхъ вышелъ! Лихая бѣда стряслась! Богъ видитъ, не хотѣлъ я васъ въ бѣду вводить. Да не стерпѣла душа какъ Марусенка убили. Сами вѣдаете какiя злобства чинилъ Матвѣй; какъ истомилъ злодѣй всю станицу безсудностью, извѣтами и ссылкой. Простите, атаманы. Каюсь... Нагрянетъ теперь на станицу яицкая расправа. Но вотъ чтó молвлю я, атаманы. Коль за одно сгибать казаку, такъ ужъ лучше оружайся казакъ и сдавайся съ бою... Чья возьметъ...

— Оружайся!! кричатъ въ отвѣтъ. За одно сгибать... Еще чья возьметъ!!

— Но не таковъ еще лихъ нашъ, какъ чаете вы, атаманы. Можетъ, Господней милостью и щедротой выручимся и мы изъ бѣды. И не пойдетъ станица въ отвѣтъ за грѣхъ свой. Отдохните мало по домамъ, а будетъ повѣщенье — сбирайся громада къ Чикиной хатѣ, на старый дѣдовъ ладъ. Въ кругъ казацкiй! А старшиной кого теперь же. Чику? Любо?

— Любо! Любо! Чикѣ старшиной быть!

— Чикѣ! Зарубину. Зарубину!

— И повѣдаетъ Чика вамъ вѣсть добрую. И разсудите въ кругу чтó предпрiять. Любо–ль, атаманы?

— Любо! Любо! Майданъ!

— Назвался груздемъ — полѣзай въ кузовъ!

И расходится понемногу толпа по хатамъ и многiе качаютъ головами:

— Охъ, грѣхъ то... Грѣхъ какой!!

XIX.

Было осеннее утро, свѣжее, свѣтлое, тихое. На небѣ ни облачка, въ степи широкой тишь да гладь. А люди вздорятъ! Бунтуетъ Яксайская станица и уже часъ какъ снова гудитъ станичный колоколъ протяжно и густо и отовсюду валитъ казачество къ хатѣ Зарубина, гдѣ наставлены кругомъ лавки, скамьи и пустыя бочки стойкомъ. Будетъ майданъ — бесѣда въ кругу казацкомъ.

Густая толпа залила хату. Не за пустымъ дѣломъ сполошилъ Чумаковъ станицу. Такое дѣло, что вымолвить боязно, а чтó — еще невѣдомо никому, кромѣ него да новаго старшины Зарубина, и сказываютъ оба къ тому же что все даромъ съ рукъ сойдетъ войсковой руки казакамъ. На крыльцѣ показалось пять казаковъ, впереди нихъ Зарубинъ и Чумаковъ. Всѣ вошли въ середину круга. Смолкъ звонъ колокольный, смолкъ и гулъ толпы.

— Будьте здоровы! Атаманы–молодцы! гаркнулъ новый старшина Чика.

— Спасибо!

— Благодарствуй!

— Здравствуй самъ многовѣчно! загудѣли голоса.

— На–предъ майдана всѣмъ мiромъ помолимся Богу и угодникамъ Божьимъ! снова крикнулъ Чика.

Толпа шевельнулась, обернулась лицомъ къ храму, что бѣлѣлся въ концѣ станицы; поднялись десятки и сотни рукъ, поскидали шапки и запестрѣлась вся темная куча русыми, черными и сѣдыми маковками.

Безмолвно заколыхалась толпа, совершая крестное знаменiе и кладя земные поклоны, только шуршали кафтаны и сапоги по землѣ. Словно пестрое море съ пестрыми волнами шумѣло и билось на мѣстѣ. Затѣмъ толпа снова безмолвно обернулась къ хатѣ. Мѣрный и зычный голосъ Чики прервалъ тишину.

— Старые заслуженые люди, молодцы–атаманы, малолѣтки и все честное казачество станичное — кланяюсь вамъ чинно и милости прошу: встань всѣ въ кругъ! Старые, бывалые и умные люди, напредъ всѣхъ выходи. Кто хилъ, аль присталъ — по скамьямъ садись! Молодцы–атаманы по нихъ выровнись! Малолѣтки да выростки прислушивай, ума набирайся, въ майданъ не мѣшайся. Бабу глупую, и старуху и молодуху, гони вонъ. Совѣтъ да любовь, атаманы! Посудимъ, порядимъ! Господи благослови!

Чика снова поклонился въ поясъ.

Толпа стала разбираться. Старики были уже впереди. Чумаковъ, прежнiй краснобай, влѣзъ на бочку и оглянулъ толпу. Со стороны храма толпа раздвигалась и пропускала дряхлаго старика казака, который тихо плелся, опираясь на молодаго выростка.

— Пропусти дѣдушку Архипа! тихо передавалось и предшествовало его проходу...

Нѣкоторые казаки шапки снимали передъ нимъ. Старикъ добрался до круга, снялъ шапку, помолился на храмъ, потомъ молча поклонился на всѣ четыре стороны и тяжело опустился на скамью. Чумаковъ и Зарубинъ переглянулись и поморщились.

— Помолчите мало, атаманы–молодцы! заговорилъ Чумаковъ прiосаниваясь. — Прислушайте рѣчи моей. Коль согласно скажу я — спасибо молвите, коль не согласно и не любо — охàйте малоумнаго. Посудимъ, порядимъ и чтó повелите, на то я слуга вашего здоровья!!.

Чумаковъ выждалъ чтобъ майданъ стихнулъ совсѣмъ и заговорилъ:

— Воспомянемъ, атаманы, времена не далекiя, былину великаго войска яицкаго, когда велися порядки дѣдовскiе, когда отважные выборные люди чинили судъ мiромъ и расправа шла своя, безобидная, не розная, а всѣмъ равенная и вершилася въ очiю, предъ всѣмъ войскомъ и молодечествомъ атаманскимъ... на майданѣ казацкомъ, на свѣтѣ Божьемъ, а не по избамъ старшинскимъ, не за затворами, не черезъ приказную волокиту, чтò пристращиваетъ, пытаетъ и засуживаетъ, а изволочивъ гонитъ на канатѣ въ Сибирь.

— Правда истинная! Самая она — правда! воркнула толпа.

— Вспомнимъ славные подвиги дѣдовы; какъ хаживали они многотысячною доблестною ратью на кайсаковъ, иль въ ханство Хивинское и къ морю Каспiю, забирать корабли товарные, и въ многiе иные предѣлы далекiе... И ворочались домой съ добычей безчисленной, съ табунами коней и верблюдовъ, кои тащили, везли казну несмѣтную, кадушки золота и сребра... бархаты и мѣха многоцѣнные, и камни самоцвѣтные, да оружiе дорогое на воспоминанiе и на похвальбу предъ выростками. И ходила молва славная во всѣ предѣлы земные по всѣмъ землямъ вражескимъ о великомъ и непобѣдномъ войскѣ яицкомъ, о богатыряхъ–атаманахъ! И устрашенные ханы хивинскiе и кайсацкiе, крымскiе и буxapcкie слали на Яикъ гонцовъ да посланцевъ просить честнаго мира и дружества, а везли тѣ гонцы обратно отвѣтъ атаманскiй: Не замиримся во вѣкъ съ басурманомъ и нехристемъ поганымъ!.. Не примемъ окаянства на душу!.. Не пригоже дружество съ погаными для воина православнаго! Будетъ–де вамъ миръ и упокой вѣчный, какъ башки посшибаютъ вамъ атаманы, дружество будетъ вамъ, да не съ яицкими казаками, а съ чертями въ аду кромѣшномъ... Принесутъ–де вамъ атаманы–молодцы объ весну предбудущую подарочки свойскie. Кто шашку, кто кинжалъ, кто ножъ, а кто сойдакъ калмыцкiй съ плевками летучими, стрѣлами закалеными. И чесались за ухами ханы басурманскiе и гадали какъ задобрить чорта–сосѣдушку, зубастаго и долгорукаго казака яицкаго... Слыхали–ль вы эту былину?.. Позапамятовали, безпамятные... Отшибли вамъ память порядками новыми...

— Помнится, небойсь! загудѣли голоса.

— Почто запамятовать!

— Добро! А помните–ль, какое дружество велось искони съ царями московскими... Какъ посланцы яицкie ѣзжали въ Москву и били челомъ государямъ товаромъ краснымъ, рыбой диковинной, да первый кусъ добычи и дувана откладывали и слали къ нимъ съ поклономъ и съ просьбой: Прими ты, надёжа–царь бѣлый, наше жертвованье, — заморскiя диковинки царевичамъ на утѣху, золото въ казну государеву, на нужды многiя... А насъ помилуй, государь–батюшка, заставь за себя Бога молить, не вяжи намъ руки молодецкiя, не клади запретъ удали атаманской, не лишай казака воли казацкой, чтó сердечнѣе ему казачки чернобровой, слаще меду бѣлаго. Дозволь, молъ, отецъ родной, гулять казаку по морямъ, по марчугамъ, по степямъ и сыртамъ и крестить сталью кованой татарву сосѣднюю... А будетъ тебѣ потреба въ войскѣ богатырскомъ, токмо кличъ кликни, и придетъ къ тебѣ весь Яицкъ какъ одинъ казакъ, и станетъ стѣной каменной супротивъ врага твоего. А одолѣетъ врагъ, то поваляются за тебя всѣ до послѣдней башки казацкой. А какъ послѣдняя свалится — казачата придутъ!.. И нѣсть на свѣтѣ врага лютаго, короля державнаго, хана, лыцаря, что устоялъ бы супротивъ нихъ! супротивъ отважности ихъ! И милостиво слушали цари нуждушки и челобитье посланцевъ яицкихъ и съ милостью отпускали домой, сказывая: Гуляйте, дѣтушки, по морямъ, по степямъ... Только честь знайте и по–пусту не дразните татарву окаянную. Да какъ еще царемъ Михаиломъ жалованы мы крестомъ старой вѣры и красой–бородою... такъ и всѣми государями понынѣ милостями были сысканы и въ вольностяхъ казацкихъ никогда не обижены.

Чумаковъ остановился, оглянулъ молчаливо–внимательную толпу и крикнулъ:

— Вѣрно ли сказываю, атаманы!?

— Вѣрно! Вѣрно! Искони велися оные порядки казацкiе!

— Еще до–прежъ царя Михайлы такъ то было...

— Любо ли, атаманы, оное житье–бытье дѣдово?.. выкрикнулъ Чумаковъ.

— Любо! Ой, любо!..

— Толь житье наше нонѣшнее? Нутка!

Загудѣла толпа — заволновалась, заревѣла.

— Памятуете–ль, атаманы, чтò было по запрошлый годъ въ Яицкѣ? продолжалъ Чумаковъ. Памятуете ли генерала Фреймонова, да сотни побитыхъ, да сотни въ Сибирь погнатыхъ!.. По всему Яицку то аукнулось!

— Туда треклятымъ и дорога! вымолвилъ тихо дѣдъ Архипъ.

Ближайшiе казаки огрызнулись на него.

— Чего брешетъ старый!.. Почто забыли его надысь успокоить.

— Не замай его. Не даромъ онъ дѣдъ Ахрипъ!

— Вѣдомо вамъ тоже, каки нынѣ порядки повели въ Яицкѣ? Какъ дьяковъ московскихъ послѣ бунта прислали туда, да посадили росправу чинить... Чтожъ, атаманы? И намъ посиживать въ спокоѣ да ждать пушки къ себѣ?

— Почто! Не гоже въ спокоѣ быть!..

— Досидишься до лиха!

— Вѣстимо досидишься, атаманы! продолжалъ Чумаковъ... Пора намъ разсудить въ кругу: кàкъ славное казацкое житье–бытье завести на дѣдовъ ладъ? Посудите, порядите, умные, бывалые люди и честные атаманы. На тотъ рядъ и сполохъ битъ, на тотъ конецъ и рѣчь свою я заводилъ!.. Чтò порѣшите — тому и быть! А я слуга мipy!! Чумаковъ слѣзъ въ толпу...

Толпа загудѣла. Всѣ заговорили вдругъ.

— Золотыя твои рѣчи, Чумакъ! сказалъ молодой казакъ изъ ближайшихъ.

— Медъ точешь, молодецъ! прибавилъ другой.

— Ишь загалдѣли... замѣтилъ кто то, оглядываясь на толпу.

— Набрешутъ гораздо, а разсудятъ — что калено желѣзо въ воду ткнуть — одинъ пшикъ!

______

Надъ толпой поднялся подсаживаемый молодцами на скамейку старикъ Стратилатъ.

— Гляди, старый вылѣзъ. Слухай дѣдушку...

— Гэй! Атаманы! Возьми угомонъ!

— Гэй! Буде врать то! Аль въ Кieвѣ не слышно! кричали со всѣхъ сторонъ.

Смолкла понемногу толпа. Стратилатъ поклонился всѣмъ и заговорилъ.

— Поведу я рѣчь, дѣтушки, съизначала какъ разуму хватитъ... Вѣдомо всему станичному казачеству, яко мнѣ годовъ много... Кто сказываетъ десятый десятокъ къ концу идетъ, а кто, слышь, завѣряетъ, что давнымъ–де давно вышла пора костямъ твоимъ на упокой. А я молвлю: что успѣю–де, належуся еще въ досталь до суда–то Божьяго... А сколько–де мнѣ годовъ, того я не вѣдаю, и житiю, чтó послалъ мнѣ Господь, счета не велъ, грѣха сего на душу не прiялъ и безумiя въ томъ Богу не далъ...

— А ты не смазывай повозку–то... Время не терпитъ! сказалъ старшина Чика.

— Проселками то не води! Умаешь и себя и кругъ.

— Валяй на прямки, дѣдусь, что кружить–то по пусту!

— Не спѣши, люди православные... Не смазамшись, на дорогѣ сядешь... А безъ пути на прямки скакать, такъ невѣдомо куда прискачешь и придется тебѣ прохожаго человѣка опрашивать: куда–де занесла меня нелегкая и какъ званье мѣсту? И осмѣютъ люди!.. Коня–де умаялъ, а куда прискакалъ не вѣдаетъ.

— Невременное дѣло теперь смѣхоту заводить!

— Не гнѣвитесь, атаманы. Къ тому я о годахъ помянулъ своихъ, чтобъ свѣдали молодцы, сколь многое довелося мнѣ видѣть на вѣку моемъ. Вѣдомо вамъ, что совершилъ я многiе походы. Еще при царѣ бѣломъ Ѳеодорѣ наряжалъ я службу подъ Чигиринъ, будучи еще выросткомъ, и помнится билися мы люто съ туркой; бояринъ Ромодановскiй велъ насъ и двѣ рати разбили и весь край тотъ въ пустоту привели. И въ полтавскомъ побоищѣ по своей охотѣ и безъ наряду былъ я, дѣтушки, и получилъ самоличное спасибо отъ великаго императора Петра Алексѣевича, за то, что когда клюнулъ землю свейскiй то королевичъ, то я изъ первыхъ наскочилъ полонять его. Такъ вотъ, молодцы, уходился я гораздо и разума немало пособралъ, и смогу я нынѣ точно отвѣтствовать Чумаковой рѣчи, безъ урону чести моей... Вѣрно сказывалъ онъ объ старомъ житьѣ атаманства Яицкаго... Время, подлинно, устрашенной доблести! Но къ тому я рѣчь сведу, что времена тѣ не вернешь, да и не гоже вертать ихъ.

— Почто не гоже? Поясни! быстро отозвался Чумаковъ.

— Малоль–ль чтò бывало въ старину... Во всѣ то вѣки свои порядки... Мните вы себя равными дѣдамъ силой и крѣпостью. Ой, молодцы, истинно сказываю: никакого подобiя нѣтъ. Нонѣ на прикладъ возьмемъ, чуть малая стужа, морозится казакъ, лупится казачья личина, якобы тыква она; захватитъ кого буранъ въ степи и поминай его въ молитвѣ упокоеньемъ... А моего, вотъ, родителя, царство ему небесное, застигъ пѣшаго буранъ за полъ–ста верстъ отъ дому. Забился онъ подъ великiй сугробъ, улегся теплехонько и вздремнулъ лихо, отъ сумерекъ и до сумерекъ. Вылѣзъ и пришелъ домой. А гляньте–ко тоже на кладбище, велико ли число могилецъ дѣдовыхъ, отцевыхъ, да и своихъ... Дѣдовыхъ совсѣмъ мало, отцевыхъ болѣ, а вашинскихъ тьма тьмущая. А почто... скажите?

— Скажи самъ... Чего опрашивать–то?

— У дѣдовъ про обычай было сказывать: пошелъ кувшинъ по водичку, тамъ ему и натычка... Почалъ выростокъ въ татарву бѣгать, тамъ ему дѣдушкой и остаться. И подлинно помянешь вотъ хоть бы моихъ кумовъ: Пéтра косой — въ Хивѣ загибъ, Наумъ съ Андрюхой на Каспiи остались рыбу кормить, изъ Степана кайсаки несказанное сотворили. Да и многое множество иныхъ дѣдовъ, кои воинскую смерть получили въ предѣлахъ далекихъ...

— А дѣдушка Стратилатъ почто же уберегся? У храма лечь хочетъ! усмѣхнулся Чумаковъ, а за нимъ фыркнули нѣсколько ближайшихъ казаковъ.

— А пото, молодецъ — обернулся къ нему Стратилатъ — чтобъ предъ кончиной своей отъ худаго малоумныхъ внучатъ отвести, да чтобъ въ иныя медовыя рѣчи на сполохѣ дегтя накласть, не во гнѣвъ будь сказано твоей чести.

И Стратилатъ, усмѣхаясь, поклонился Чумакову въ поясъ.

Громкiй хохотъ прiободрилъ его и онъ продолжалъ.

— Сказываю я, много перемѣнчивъ свѣтъ. Полагаете вы тѣже ханы нынѣ и тѣже полки ихнiе. Нѣтъ, дѣтушки. Ханы нынѣ тоже дурачество свое бросили, тоже ума набрались и полчища ихнiя и безчисленнѣе и оружены инако. У нихъ, поди, и пушки есть не хуже государственныхъ. Истинно сказывалъ вамъ Чумаковъ и объ дружествѣ съ царями московскими; подлинно посланцы наши ѣзжали съ подарками и казну возили, да опять, дѣтушки, перемѣнилися порядки. У царицы Катерины своей казны много и ей нѣтъ нужды въ вашихъ алтынахъ яицкихъ, и подобаетъ ей содержать молодцевъ–атамановъ въ смиреньи, потому что состоитъ она, матушка, нынѣ въ уговорѣ съ ханами и хивинскими и иными, и не можно ей попустить васъ разбойничать въ ихъ предѣлахъ... И времена, дѣтушки, другiя, и казаки яицкie не тѣ нынѣ! И вотъ сказываю я вамъ: безумiя Богу не давайте и на времена нонѣшнiя не ропщите.

— Что–жъ хороши новые–то порядки?

— Что отняли у васъ расправу–то круговую? Поводка сiя добрая, да вотъ что, дѣтушки, кругъ–то вашинской не подобенъ дѣдову. Мы живали въ несравненномъ съ вами согласiи, судили и рядили безъ ехидства... А нонѣ собери кругъ, онъ тебя почище московской волокиты изволочить!

Ропотъ пошелъ по всей толпѣ.

— Знамо всѣмъ, что ты радъ бы старшинскую руку тянуть! огрызнулся Чумаковъ.

— Почто пущали стараго народъ блазнить! крикнули изъ толпы. Долой его! Его на кладбищѣ черви ждутъ не дождутся!

— Смѣкайте вотъ! усмѣхнулся Стратилатъ. У дѣдовъ–то на кругу что хошь молви; коли любо тебѣ, такъ хоть за татарву стой. А вы чтó? Онъ–де блазнитъ! Долой–де его! Стало однимъ согласникамъ судить. Одни согласники добра не разсудятъ.

— Почто–жъ? Тебя не спросились!

Усмѣхнулся Стратилатъ, покачалъ головой и вымолвилъ:

— Скажу я притчей: была у Софрошки телка. Утащили волки телку и сожрали. Пошелъ Софрошка въ степь, и кличетъ: Собирайтесь, атаманы–волки, въ кругъ. Разсудите лихъ мой; пожрали мою телушку волки! Гожее ли дѣлo? Собралися волки на майданъ. Разсудили его. Нутка по твоему, Чумаковъ, чтò волки разсудили–то?

Громкiй хохотъ опять пошелъ по толпѣ.

Чумаковъ заговорилъ что–то, въ отвѣтъ старику, но гульливый, раскатистый хохотъ заглушилъ eго слова.

Чика влѣзъ на бочку и обратился къ Стратилату:

— Дѣдушка! Ты гораздъ смѣшить майданъ, а ты лучше молви, чтó рѣшить казачеству? Чтó дѣлать? Кашу заварили, а расхлебать не въ моготу.

— Сиди смирно, не сожалѣючи времена прошлыя... Вотъ что старшина! А за грѣхъ, что натворили, виновные отвѣтъ и дадутъ.

— Такъ что–ль разсудите, атаманы–молодцы? обратился Чика къ толпѣ. Ждать розыску и виновныхъ выдавать въ Яицкъ, на расправу?

Толпа безмолвствовала.

— Ну, добро! Погоди, атаманы! Коль поясницу отлежали, дѣвки бородатыя, я вамъ заднiя ноги подшибу!..

______

— Слухай повѣщенье!.. крикнулъ Чумаковъ.

— Какó повѣщенье?

— Смирно!! гаркнулъ Чика. Иная рѣчь теперь. Старшинская! Слухай!.. Чика откашлянулся и грознымъ голосомъ заговорилъ протяжно: По указу императорскаго величества повѣщаю всему казачеству станичному вѣдомость, пущенную изъ Яицкаго города. Поелику россiйскiй государь Екатерина Алексѣевна въ войнѣ великой съ царьградской туркой и съ ляхами польскими, то многiе свои полки уложила на сраженiяхъ лютыхъ.. Пo сему повелѣно выставить къ Рождеству въ Москву пять тысячъ казакъ съ Яика.

Гулъ пошелъ повсюду.

— Укусило! Дѣвки бородатыя! злобно шепнулъ Чика... Смирно! Слухай до конца... Выставить пять тысячъ казакъ конныхъ, но не оружныхъ, потому не оружныхъ, что завербуютъ ихъ въ московскiй легiонъ на 25 лѣтъ, на подобiе некрутъ, и будутъ они сражаться не по казацкому, а обучать ихъ воинскому подвигу пo гусарски! Слыхали?! Наѣдутъ дьяки да писаря, такъ приводи кого сдавать въ легiонъ. Вотъ вамъ указъ!!. Нашли его молодцы въ хатѣ старшины покойнаго Матвѣя... И Чика протянулъ ближайшимъ гербовую бумагу съ восковыми печатями на снуркахъ и оглядывалъ всю толпу повелительно и злобно.

Словно море подъ вихремъ, заволновался весь майданъ, словно зыбь морская покачиваются головы казачьи. И какъ волны морскiя бѣгутъ, ростутъ и сыплются съ гуломъ на берегъ, — такъ рѣчи дикiя, безсвязныя и безразборныя росли въ толпѣ, бѣжали, гудѣли и сыпались на старшину...

— Морочишь! Небывалое брешешь! Неслыханное слушать велишь!

— Не къ лицу казаку гусарская повадка и гусарскiе подвиги воинскiе.

— Почто не къ лицу? засмѣялся сердито Чика. Не съ бородой казакъ будетъ гусаромъ. Бороды повелѣно брить!.. Давно находили грозныя тучи на волнующееся море казацкое, давно глухо гудѣли они... и вотъ, за словами Чики, грянулъ ударъ оглушительный. Даже самъ Чика опѣшилъ.

— Чего брешешь, собака! Дави его! Бей! Чего морочишь майданъ, свиное твое рыло!..

— Не гнѣвись на меня, честное казачество. Не моя вина! Я указъ читалъ выисканный у Матвѣя и повѣщаю кругу. Чтò порѣшите — тому и быть!..

— Ну, молодцы яксайцы! вылѣзъ Чумаковъ. Что–жъ разсудите?!..

Реветъ стоустый звѣрь, словно въ больное мѣсто пырнули его шашкой.

— Бѣжать! Бѣжать, атаманы! Въ золотую мечеть!

— Вали всей станицей за Кубань!

— Нѣтъ! За Каспiй плыть. Зa Каспiемъ раздолье!

— Къ некрасовцамъ атаманы! Идемъ къ некрасовцамъ! реветъ звѣрь–толпа. Ухмыляется Чика Зарубинъ въ руку, поглаживая усъ курчавый и мигая куму Чумакову.

— Помолчите мало, атаманы! вступается Чумаковъ. Приличествуетъ–ли православному въ чужiе предѣлы бѣжать со срамомъ и челомъ бить собакѣ нехристю. Пригодно ли побросать землю свою, хаты дѣдовы, родимый Яикъ и захватя казачекъ и казачатъ уxoдить въ кабалу къ басурману?

— Не гоже! Ну–те къ дьяволу съ кабалой!

— Сказалъ–бы я вамъ, лукаво вымолвилъ Чумаковъ, какъ по моему разсудку въ семъ случаѣ поступиться слѣдъ...

— Сказывай! Сказывай!

— На–предъ надлежитъ мнѣ вѣдать доподлинно, какое мнѣ число ждать согласниковъ и какое число супротивниковъ, потому, что есть межь васъ и таковые что сидѣть да ждать порѣшили и виноватыхъ выдавать.

— Разступися, братцы! Разбирайся!

— Чаятельно всѣ согласники!

Толпа смѣшалась и словно водоворотъ, два тока съ ревомъ шли одинъ на другой... Человѣкъ двадцать, все болѣе сѣдобородыхъ стариковъ, стали отдѣльно отъ громады казацкой.

Въ числѣ несогласниковъ были два дѣда: Стратилатъ, хитро ухмылявшiйся, и Архипъ, который косо оглядывался кругомъ. Худое, скуластое и желтое лицо его было озлоблено.

— Почто противничаешь, дѣдушка? Брось! заискивающе обратился Чумаковъ къ Стратилату.

— Кривдой меня не возьмешь! Смѣкаю я, у васъ съ Чикой на умѣ недоброе; вы заварили все — вы же совсѣмъ хотите народъ смутить... Про бороды тамъ ввернули, а по сю пору, небойсь, изъ казаковъ никого не обрили...

— Много ты знаешь. До глухого вѣсти дошли. Скажи–ко ты вотъ, Иванычъ, какъ у васъ было? вымолвилъ Чика, обращаясь къ Лысову.

— Точно атаманы, мы вотъ, донцы, посему и бѣжали отъ себя... У насъ ужъ на Дону скребня идетъ по всѣмъ станицамъ.

— И многихъ въ легiонъ забрали! вымолвилъ другой донецъ Овчинниковъ.

— А кто не шолъ, забрали въ острогъ! прибавилъ Твороговъ.

— Обождемъ и свѣдаемъ, отвѣчалъ Стратилатъ, подлинно ли бороды скрести повелѣно!.. Тогда и разсудимъ, чтò предпрiять!

— Какъ наѣдутъ, дѣдушка, брадобрѣи–то московскie — не время будетъ рядить! крикнулъ голосъ изъ толпы.

— Садись, да и жмурься!

— Тебя перваго оголятъ, дѣдушка! усмѣхнулся Чумаковъ. Изъ стараго казака дѣвчонку спроворятъ!

— Ты не зубоскаль! вдругъ обидѣлся старикъ. Ишь пристали что собаки. На вотъ, съ вами стану...

И старикъ перешелъ къ толпѣ.

— Любо! Любо! Ай да дѣдушка! Одинъ ты — полъста, стоишь!

— Ну, а на этихъ плевать! сказалъ Чика показывая глазами на оставшихся несогласниковъ съ Архипомъ вo главѣ.

— Конечное дѣло... Ну, атаманы! Радуйтесь и веселитесь! Великой милостью сподобилъ васъ Господь и несказанную честь послалъ вамъ. Слухайте! Господи благослови! Чумаковъ перекрестился и продолжалъ громче. Слыхали вы, что въ запрошлую весну проявился въ городѣ Царицынѣ государь, что почитаютъ якобы покойнымъ, а онъ чудесно спасенъ Отцемъ Небесныимъ отъ ухищренья вражескаго!

Тишина безмолвная наступила кругомъ.

— Государя великаго, продолжалъ Чумаковъ, захватили окаянные псы и увезли было въ Сибирь, но онъ, отецъ всероссiйскiй, ушелъ съ вѣрными слугами и проявился нынѣ на Яикѣ, чтобы объявиться вѣрнымъ подданнымъ своимъ казакамъ яицкимъ и паки прiявъ правленье идти на царство! Хотите–ль въ службу цареву, такъ укажетъ вамъ Чика — гдѣ сыскать царя–государя!

— Хотимъ! Сказывай!! Всѣ пойдемъ!! Гдѣ?

— Гдѣ? гаркнулъ Чика, поднимаясь рядомъ съ кумомъ. Приносите клятву страшную заслужить батюшкѣ царю, помереть за него хотя заутрова, коли треба будетъ. Давайте клятву!! И не страшитесь тогда никакой волокиты ни яицкой, ни московской.

— Всѣ даемъ! Какъ предъ Господомъ!

— Свѣта не взвидѣть очами!

— Помереть всѣмъ нераскаянно!

— Сказывай! Сказывай! Гдѣ?! кричала вся громада въ одинъ голосъ и поваливъ скамейки напирала на Чику.

— Здѣсь!! въ хатѣ! У меня! молвилъ Чика, указывая на домъ.

Онѣмѣла толпа, словно заколдовало ее это слово. Муха пролетитъ — слышно. Только тысяча глазъ горитъ и искрится на старшину. Всякое дыханье сперлось, словно боится всякiй казакъ дыхнуть... боится, что отъ его вздоха исчезнетъ сразу все, что замелькало у него въ головѣ отъ чудеснаго слова старшины Чики.

Долго длится гробовое молчанье. У всякаго стучитъ еще въ ушахъ: здѣсь!! И заколдованная тишина объяла все и всѣхъ.

— Трекляты черти!! пронзительно рѣзнуло по воздуху... будто пуля просвистала надъ всѣми головами.

Всѣ шелохнулись и подняли головы. На бочкѣ стоялъ сгорбившись и трясясь старый казакъ Архипъ. Придерживая одной рукой накинутый на бѣлой рубахѣ кафтанъ, — онъ поднялъ костлявый кулакъ надъ толпой и злобно оглядывалъ ее мутными, ввалившимися глазами, надъ которыми какъ усы нависли лохматыя сѣдыя брови.

— Трекляты черти!! выкрикнулъ онъ снова, надсѣдаясь хрипливо отъ ярости. Казалось душа его выскочитъ изъ тѣла съ этими словами.

— Эй, дѣдушка, баба–яга! Не мѣшайся! сказалъ Чика. Уберите его, молодцы! Ишь остервенился.

Но никто изъ казаковъ не тронулся снимать дѣда и всѣ глаза теперь установились на старика боязливо и трепетно, и всѣ глядѣли на его бѣлыя губы и беззубый ротъ, будто боялись того, что слетитъ съ нихъ сейчасъ.

— Черти трекляты! судорожно взвизгнулъ дѣдъ, обращаясь на всѣ стороны, съ искривленнымъ отъ злобы лицомъ. Не уходились! За старое! Лиходѣи! Трикляты! Кашу заваривать! Бѣды кликать! По мipy вдовицъ–сиротъ пустить! Трекляты! Самозванничать! Проявился царь?! Здѣсь! Черти трекляты! И дѣдъ задохнулся. Трекляты!! и опять задохнулся. Трекля... совсѣмъ задохнулся дѣдъ.

— Молодцы! Убирай его! крикнулъ Чика и потащилъ старика съ бочки.

Дѣдъ злобно отбивался, но вдругъ ослабѣлъ, повалился съ бочки и прохрипѣлъ тихо: Трекляты!!

Нѣсколько выростковъ подхватили его и повели подъ руки, почти понесли домой... Нѣсколько разъ останавливался дѣдъ въ слободѣ, старался повернуть голову къ майдану, и сжималъ кулаки безсильные.

Тамъ на крыльцѣ стоялъ Чика уже безъ шапки, предъ раскрытой настежь дверью и говорилъ громко:

— Выдь, государь — батюшка! Объявися вѣрнымъ слугамъ твоимъ!

— На колѣни! Ура!! крикнулъ Чумаковъ, бросая шапку и опускаясь на землю.

Безмолвствуетъ, словно мертва — вся толпа. Но вотъ переднiе ряды опустились съ Чумаковымъ на колѣни, а за ними, озираясь и дивясь, колыхнулась и вся громада казацкая!

XVII.

Поздно вечеромъ тотъ же дымъ коромысломъ на Яксайской станицѣ. Станичники отъ мала до велика хлопотали по хатамъ и по слободѣ. Казаки чистили и точили opужiе, прилаживали сбрую сѣдельную. Казачата коней ловили по степи и гнали въ столицу, къ рѣкѣ и къ кузнямъ поить и ковать. Казачки мѣсили, пекли, жарили... Ребятишки малые присмирѣли и жались по угламъ, а старики и старухи охали и вздыхали. Всѣ переглядывались, перешептывались; что то особенное не то страшное и недоброе, не то дивное и чудесное облакомъ стояло надъ станицей, проникло въ воздухъ, въ людей, во всѣ хаты, во всѣ углы хатъ, даже въ задворки и въ чащу садовъ.

Въ хатѣ Матвѣя, бывшей старшинской, ярко свѣтились окна. Дѣдъ Макаръ былъ уже похороненъ, но на крылечкѣ вновь стояли теперь двѣ желтыя размалеванныя гробовыя крышки, а изъ плетня перевѣсился къ нимъ и тянулся кустъ рябины, ярко освѣщаемый изъ окна. Въ горницѣ шла служба заупокойная... а въ гробахъ лежали старшина Мaтвѣй съ сыномъ. Мало было тутъ молящихся, и то больше старичье. Въ углу сѣней, на мѣшкахъ съ овсомъ, забилась красавица Груня... и плакала утираясь концами желтой косынки. По саду бродила, укрываясь и прислушиваясь ко всему что дѣлалось и говорилось въ хатѣ, высокая фигура казака Чумакова.

У окошекъ маленькой и бѣдной хаты дѣда Архипа толпились человѣкъ съ десять и горячо толковали, поминая его имя. Старикъ лежалъ на полу горницы на подстилкѣ изъ свѣжаго сѣна, въ безпамятствѣ...

— Ишь! Со злобы то... чтò бываетъ! замѣтилъ кто–то. Помретъ вѣдъ.

Въ хатѣ казака Герасимова не было ни души и дверь была заколочена. Тѣла уже были убраны. Въ церкви стояла куча гробовъ и нѣсколько бабъ выли, полулежа на паперти.

У Зарубиныхъ было всего люднѣй. Toлпа казаковъ, бабъ и ребятишекъ издали глядѣли на освѣщенныя и занавѣшенныя окна. Нѣкоторые подвигались на хату, но ихъ гоняли.

— Государь!! таинственно и восторженно ходило по толпѣ.

— Названецъ!! робко, шепотомъ отдавалось кой–гдѣ, подавленное вздохомъ.

— Господи–Батюшка! Чтой–то будетъ!? раздавалось громче и смѣлѣе.

На крыльцѣ избы Чики стояли два казака на часахъ, съ саблями на голо. Въ отдѣльной горницѣ шла громкая, суетливая стряпня; сѣрыми клубами валилъ дымъ изъ трубы дома — и на безвѣтрiи разстилался пеленой черезъ улицу станицы.

Въ передней горницѣ тѣже казаки держали совѣтъ. Два писаря писали въ углу на большихъ листахъ.

Въ задней горницѣ лежалъ на подушкахъ Марусенокъ. Онъ едва слышно хрипѣлъ и метался въ бреду. Чика сидѣлъ надъ прiемышемъ не шевелясь и ухвативъ голову руками тяжело дышалъ. Чика любилъ своего крестника Марусенка, какъ любитъ мать родная. Два знахаря станичные что–то готовили въ углу для больнаго.

За версту отъ станицы, по дорогѣ въ яицкую крѣпость, прятались у рѣчки въ высокихъ камышахъ съ десятокъ казаковъ съ конями въ поводу и выжидали въ засадѣ. Уже пятерыхъ доносчиковъ переловили они и утопили въ рѣкѣ.

Въ полночь они снова вылетѣли стрѣлой на проѣзжавшаго рысью стараго казака. Но этого двое молодцевъ скрутили на сѣдлѣ и повезли, держа лошадь за уздцы, къ хатѣ Зарубиныхъ.

— Срамъ, дѣдушка Стратилатъ. Срамота. И тебя бы въ рѣчку слѣдъ! говорили они по пути старику. Своихъ выдавать! Вотъ погоди, будетъ тебѣ отъ государя!...

— Отъ названца–то?.. Пущай! Мнѣ и такъ немного житья. Вишь разыскали себѣ царя... изъ донцевъ, казака Пугачева...

— И чего ты, дѣдушка, путаешь? Пугачевъ при Батюшкѣ состоитъ, а ты его самого въ цари ставишь. Этакъ бы и впрямь названецъ вышелъ.

— Не путаю. Дѣло говорю. Бѣгунъ Пугачевъ назвался у васъ.

— Ну, ладно. Прiѣдемъ — увидишь самъ, и государя и Пугачева.

Евгенiй Салiосъ.

______

ЕЩЕ О БОЛГАРСКОМЪ ВОПРОСѢ^*).

Досточтимый г. редакторъ!

Если я позволилъ себѣ отнестись къ вамъ письмомъ отъ 26 января, помѣщеннымъ въ 32 № вашей газеты, то это было именно вслѣдствiе моего глубокаго уваженiя къ вамъ, какъ къ человѣку, мнѣнiя котораго я считаю неподкупными ни для какихъ пристрастiй, убѣжденiя котораго служатъ проводниками истины и органъ котораго имѣетъ на своей сторонѣ большинство благомыслящихъ людей. Если я рѣшился отдать на судъ вашъ мои замѣтки по поводу греко–болгарскаго вопроса, то это было сдѣлано потому, что хотя я и зналъ заранѣе, что они встрѣчены будутъ опроверженiями, но тѣмъ не менѣе я не побоялся этого, увѣренный, что вы г. редакторъ, до конца останетесь вѣрны вашему безпристрастному характеру и, напечатавши опроверженiя противъ выводовъ, не имѣющихъ солидарности съ вашей точкой зрѣнiя, не остановитесь дать мѣсто и возраженiямъ. Цѣль этихъ возраженiй отнюдь не стремленiе вести безполезную полемику, а единственно желанiе указать на тѣ стороны греко–болгарскаго вопроса, которыя остаются въ тѣни, уяснить нѣкоторыя недоразумѣнiя и, хотя нѣсколько, по мѣрѣ своихъ слабыхъ силъ, способствовать тому, чтобы этотъ вопросъ поставленъ былъ на ту почву, на которой можетъ послѣдовать его мирный исходъ, желаемый для каждаго православнаго, кому дорого единенiе восточной церкви, для кого отношенiя его къ церкви не одно пустое слово и для кого не можетъ не отзываться болѣзненно эта скорбная распря въ нѣдрахъ нашей общей матери и учительницы мира и взаимной любви... Не скрою внутренняго грустнаго убѣжденiя, которое говоритъ мнѣ, что мой слабый голосъ совершенно потеряется за гуломъ другихъ голосовъ, болѣе сильныхъ и могучихъ, что всѣ мои возраженiя никого не разубѣдятъ и что все, что бы я ни высказалъ, руководясь единственно моею совѣстiю, припишется тѣмъ или другимъ пристрастнымъ побужденiямъ. Но какъ у лица, поставленнаго служителемъ этой церкви, у меня есть долгъ, который стоитъ выше моихъ человѣческихъ влеченiй; во имя этого долга, я считаю своею обязанностiю переселить въ себѣ то, что во всякомъ другомъ случаѣ я не заставилъ бы молчать: говорю это въ томъ смыслѣ, что, заранѣе увѣренный въ неуспѣхѣ моихъ доводовъ, я смѣло иду на этотъ неуспѣхъ, и прошу васъ, г. редакторъ, напечатать въ вашей газетѣ и слѣдующiя мои возраженiя.

Къ этому я долженъ прибавить еще оговорку: при всемъ моемъ личномъ уваженiи къ вамъ, какъ къ редактору, такъ и къ человѣку, я ни на минуту не льщу себя надеждою, чтобы исходныя точки нашихъ воззрѣнiй на греко–болгарскiй вопросъ могли когда нибудь сойтись — и это очень естественно: вы, г. редакторъ, смотрите на него съ политической, народной и свѣтской точекъ зрѣнiя; я же смотрю съ точки зрѣнiя церковной. И если нѣкоторые упрекнутъ меня въ подробномъ перечнѣ историческихъ фактовъ, показывающихъ, что въ этомъ вопросѣ церковное каноническое право и исторiя во многихъ отношенiяхъ на сторонѣ грековъ, и за это обвинятъ меня въ томъ, что я отстаиваю интересы грековъ, то я готовъ принять на себя и это обвиненiе, не смотря на всю его неправильность и односторонность: мнѣ нечего стыдиться ни своего народа, ни его исторiи, съ первыхъ вѣковъ христiанства тѣсно связанной съ исторiей православной церкви.... А можетъ быть, и въ православной Россiи найдутся люди, для которыхъ авторитетъ церкви и исторiи имѣетъ вѣсъ и которые въ моихъ замѣткахъ увидятъ лишь ссылки на извѣстныя всѣмъ страницы исторiи, и одно только сторонничество, если это можно такъ назвать — сторонничество истины. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, я могъ бы смѣло и утвердительно сказать, что на этой сторонѣ въ греко–болгарскомъ вопросѣ было бы сильное слово и извѣстный авторитетъ, которому немногiе рѣшились бы противорѣчить... Теперь это слово умолкло, хотя написанными сохранились воззрѣнiя и мнѣнiя объ этомъ предметѣ этого достоуважаемаго авторитета церкви россiйской. Я говорю о почившемъ въ Бозѣ митрополитѣ московскомъ Филаретѣ. Его никто не можетъ упрекнуть въ желанiи защищать духовенство фанара, или отстаивать этнофилетизмъ грековъ; а между тѣмъ его взглядъ на греко–болгарскiй вопросъ, какъ православнаго iерарха, былъ тожественъ съ взглядомъ греко–восточной церкви. Исходная точка iерарховъ была одна — церковь, потому и въ воззрѣнiяхъ ихъ было единство, помимо всякаго племеннаго или политическаго стремленiя.

Обращаясь къ вашей статьѣ отъ 5–го февраля, уважаемый г. редакторъ, позволю себѣ указать въ самыхъ первыхъ строкахъ ея вкравшееся недоразумѣнiе: оно произошло, вѣроятно, отъ того, что я съ недостаточною точностiю выразился въ письмѣ моемъ. Если я выразилъ въ немъ сожалѣнiе, что «всѣ, печатавшiеся до сихъ поръ факты и разсужденiя всею тяжестiю своею ложатся на обвиняемую сторону, то есть, на греческое восточное духовенство”, и что «во все время этой несчастной распри ни одного разу не раздался чей либо спокойный голосъ, голосъ человѣка, руководимаго единственно желанiемъ провести идею истины”: то, говоря это, я имѣлъ въ виду почти исключительно вашу газету и именно за послѣднее время, когда греко–болгарскiй вопросъ дошелъ до послѣдней степени своего разгара, чтò я и обозначилъ въ письмѣ моемъ, говоря о «послѣднихъ мѣсяцахъ, хотя мнѣ, какъ и всѣмъ, не безъизвѣстно, что этотъ вопросъ тянется годы.

Въ вашей газетѣ больше всѣхъ другихъ печаталось объ немъ; въ ней помѣщалась постоянная корреспонденцiя изъ Константинополя, передававшая всѣ послѣдовательныя фазы событiй, его сопровождавшихъ. Въ другихъ газетахъ по большей части перепечатывались извѣстiя изъ «Московскихъ Вѣдомостей”, и самый взглядъ на ходъ вопроса болѣе или менѣе заимствовался оттуда. Статьи, помѣщенныя въ прошедшихъ годахъ въ разныхъ газетахъ и журналахъ, въ томъ числѣ и въ «Русскомъ Вѣстникѣ”, не входили въ составъ моихъ соображенiй: всѣ эти статьи принадлежатъ къ прошедшимъ перiодамъ этого вопроса, а на очереди настоящаго въ немъ стоятъ уже другiя, болѣе насущныя потребности. И если меня порадовала корреспонденцiя изъ Корфу, появившаяся въ 19 № «Моск. Вѣд.”, то порадовала именно потому, что ей дано было мѣсто въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ”, слѣдовательно открывалась возможность обѣимъ сторонамъ высказаться на столбцахъ одной и тойже газеты. Вы сами, г. редакторъ, печатая эту корреспонденцiю, въ передовой статьѣ того же № выразились такъ: «мы охотно даемъ мѣсто этимъ объясненiямъ...” «теперь мы имѣемъ возможность слушать, чтó говоритъ объ этомъ же предметѣ и другая сторона...” «мы можемъ спокойно обсуждать и сравнивать доводы обѣихъ сторонъ, съ которыми Россiи равно дорого сохранить связь...”. Въ этомъ то смыслѣ привѣтствовалъ я корреспонденцiю изъ Корфу, какъ «первую попытку пролить новый свѣтъ на дѣло, передъ судомъ читателей такой газеты, въ которой до сихъ поръ печатались единственно «одни факты и разсужденiя, всею своею тяжестiю ложившiеся на одну сторону”. Я не останавливался и на статьяхъ почтеннаго г. Т. Филиппова. Имъ было написано много и подробно, прежде и за послѣднее время, по болгарскому вопросу. Все, что онъ писалъ, имѣетъ основанiе неоспоримое на канонахъ церковныхъ и правилахъ вселенскихъ соборовъ, и этому противорѣчить не можетъ никто, хотя сколько нибудь знакомый съ постановленiями церковными. Но, къ сожалѣнiю, статьи г. Филиппова не могли убѣдить никого въ томъ, что, помимо «горячаго отстаиванья константинопольской патрiархiи” и «желанiя осудить безусловно болгаръ”, у православнаго христiанина могутъ быть другiя побужденiя, которыя истекаютъ изъ другихъ источниковъ, кромѣ личныхъ симпатiй и антипатiй. Я не имѣю чести лично знать г. Филиппова; но въ статьяхъ его какъ я, такъ и всякiй другой безпристрастный читатель, можемъ видѣть только одно: желанiе человѣка, истинно православнаго и чтущаго правила церкви, защитить права церкви отъ посягательства на нихъ элементовъ, враждебныхъ духу православiя.

Я долженъ, г. редакторъ, повторить сдѣланную мною въ самомъ началѣ оговорку, что разница во взглядахъ нашихъ на вопросъ будетъ причиною того, что мнѣнiя наши объ немъ никогда не сойдутся, и не разъ еще придется мнѣ напоминать эту оговорку. Начну съ того, что тамъ, гдѣ въ вашей статьѣ вы говорите, что «въ особенности дорожите связью съ греками, потому что духовное единенiе съ ними было доселѣ существенною чертою въ исторической жизни русскаго народа”, я не могъ удержаться отъ грустнаго раздумья, на которое меня навели эти, казалось бы, весьма благосклонныя къ грекамъ слова. Я подумалъ: гораздо было бы рацiональнѣе и привело бы скорѣе къ благой цѣли мирнаго окончанiя болгарскаго вопроса, еслибъ г. редакторъ и другiя лица, имѣющiя какое либо влiянiе на ходъ его, дорожили связью не съ греками, а съ церковiю, съ ея вселенскими соборами и св. отцами. Тогда не потребовалось бы никакихъ объясненiй; тогда не было бы разногласiя, не было нарушено единенiе въ духѣ съ греко–восточною церковiю, которое дѣйствительно было «доселѣ существенною чертою въ исторической жизни русскаго народа”. Я не столько самонадѣянъ, чтобъ взять на себя разубѣдить васъ, г. редакторъ, или кого бы то ни было; если я просилъ напечатать мои замѣчанiя, то лишь для того, чтобъ, на ряду съ однимъ взглядомъ на дѣло, было дано мѣсто и другому взгляду. Можетъ быть для кого нибудь, отъ столкновенiя двухъ противоположностей, истина выяснится въ настоящемъ своемъ свѣтѣ! Такъ, съ церковной точки зрѣнiя, и образъ дѣйствiй аѳинскаго синода объясняется отнюдь не тѣмъ, что «въ послѣднее время греки королевства фанатически усвоили себѣ интересы фанара, противъ котораго прежде такъ энергически ратовали”, отнюдь не «филетизмомъ”, или «нацiональнымъ сочувствiемъ”, а тѣмъ, что iерархи греческiе не могли признать правильнымъ рѣшенiе церковнаго вопроса посредствомъ вмѣшательства иновѣрнаго правительства. Поэтому, какъ только болгары обратились къ Портѣ и у нея выхлопотали себѣ iерархическую автономiю, духовенство и народъ независимой Грецiи, какъ вашъ корфiотскiй корреспондентъ ясно говоритъ, должны были отложить въ сторону свое сочувствiе къ болгарамъ и присоединиться къ константинопольской церкви для защиты неприкосновенности священныхъ каноновъ и постановленiй православной церкви. Вотъ единственные жизненные и дорогiе интересы, которые соединяютъ не только церковь греческаго королевства, но и весь православный востокъ съ константинопольскою церковiю.

«Православная церковь”, говорите вы, г. редакторъ, «всегда допускала, чтобы народъ, желающiй имѣть отдѣльное существованiе, получалъ автокефальную церковь”. Дѣйствительно, автокефальность допускается церковью и «не препятствуетъ единенiю церквей во Христѣ”, но на основанiи какихъ данныхъ она допускается? Она дается уже никакъ не по самовольному желанiю каждой отдѣльной епархiи, каждому отдѣльному племени, а сообразно постановленiямъ вселенскихъ соборовъ и св. отцевъ, которыми вся вселенская церковь должна руководиться до послѣдняго дня существованiя мiра; иначе, если она будетъ отступать отъ нихъ, въ угоду современнымъ понятiямъ, или человѣческимъ соображенiямъ, то потеряетъ право носить имя церкви, или собранiя вѣрующихъ, глава которыхъ есть Господь Iисусъ Христосъ. Здѣсь мы считаемъ необходимымъ обратить вниманiе ваше на то, какими побужденiями руководилась церковь Христова въ первые вѣка христiанства при установленiи первыхъ автокефальныхъ церквей, или патрiархiй. На двухъ первыхъ вселенскихъ соборахъ она, отнюдь не въ угожденiе какому либо народу, или племени, но для утвержденiя и огражденiя вѣры христiанской, постановила возвести въ патрiаршеское достоинство епископовъ четырехъ столицъ тогдашняго христiанскаго мiра, т. е. Рима, Александрiи, Антiохiи и Константинополя. Изъ этого постановленiя вселенскихъ соборовъ слѣдуетъ, что а)только однимъ царственнымъ городамъ дается церковная самобытность, и б) что эта самобытность можетъ быть дана только по общему рѣшенiю всей православной церкви. Исключенiе изъ этого правила было сдѣлано вселенскими соборами для Iерусалима и Кипра. Первому даны автокефальность и патрiаршество его епископу на первомъ вселенскомъ соборѣ (7 прав.) ради спасительныхъ страстей Христовыхъ. Кипрская же церковь удостоена самостоятельности въ 488 г., въ честь найденнаго на этомъ островѣ, по чудесному явленiю, мощей апостола Варнавы, державшаго въ своихъ рукахъ имъ собственноручно написанное на греческомъ языкѣ евангелiе отъ Матѳея. Въ исторiи церкви, правда, мы встрѣчаемъ примѣры автокефальныхъ церквей, которыя возводились на эту степень свѣтскою властiю, по тѣмъ или другимъ требованiямъ времени, и хотя церковь, желая сохранить миръ, можно сказать, терпѣла ихъ, но никогда не могла признать ихъ законными. И по странному стеченiю обстоятельствъ, или, для христiанина будетъ правильнѣе выразиться, по водительству промысла Божiя, въ той же исторiи мы видимъ, что существованiе этихъ самочинно устроенныхъ автокефальныхъ церквей никогда долго не продолжалось. Такъ было съ церковью таврисiйской, которой императоръ Юстинiанъ, какъ родинѣ своей, далъ права независимости; но по смерти Юстинiана Таврисiя сдѣлалась опять архiепископiею. Тоже самое было и съ патрiаршествомъ Великопреславскимъ. Въ X вѣкѣ византiйскiй императоръ Романъ, въ видахъ сохраненiя мирныхъ отношенiй съ Болгарiей, постановленiями своимъ и своего сената призналъ болгарскую церковь автокефальною и возвелъ въ санъ патрiарха болгарскаго архiепископа; но сдѣланное не по опредѣленiю церкви, а распоряженiемъ мiрской власти скоро было уничтожено свѣтскою же властiю: Iоаннъ Цимискiй низложилъ патрiарха болгарскаго Дамiана, возведеннаго въ этотъ санъ императоромъ Романомъ. Болѣе продолжительное существованiе имѣла Охридская архiепископiя: отъ 1018 г. она держалась до 1767 года, когда, по прошенiю самого архiепископа охридскаго Арсенiя и его клира, была упразднена соборнымъ опредѣленiемъ вселенскаго патрiарха Самуила. О патрiаршествѣ Терновскомъ, учрежденномъ въ XIII вѣкѣ и уничтоженомъ вмѣстѣ съ паденiемъ болгарскаго царства, слѣдуетъ сказать, что въ установленiи его принимала участiе и церковь^*). Но какъ только покоренiемъ турками болгарскаго царства уничтожилась причина, по которой дана была эта автокефальность терновской церкви, такъ и послѣдовало ея упраздненiе, помимо впрочемъ всякихъ искательствъ передъ султаномъ со стороны константинопольской патрiархiи, которой причина этого упраздненiя приписывается болгарами. Этого не могло быть уже потому, что терновское патрiаршество упраздено, какъ выше сказано, вслѣдъ за уничтоженiемъ болгарскаго царства, т. е. за 59 лѣтъ до покоренiя турками Константинополя.

Упраздненiе самостоятельности грузинской церкви, вслѣдствiе присоединенiя ея къ Россiи, послѣдовало на тѣхъ же самыхъ основанiяхъ: съ уничтоженiемъ политической независимости страны и царственной чести ея столичнаго города, уничтожались и основанiя церковной ея независимости. Считаемъ при этомъ необходимымъ замѣтить, что это никакъ не можетъ быть отнесено къ четыремъ восточнымъ патрiархiямъ, какъ установленнымъ съ первыхъ вѣковъ христiанства вселенскими соборами.

Отъ этихъ историческихъ свидѣтельствъ, которыя лучше всякихъ разсужденiй могутъ служить отвѣтомъ на замѣчанiе г. редактора, что «православная церковь всегда допускала автокефальность отдѣльныхъ церквей,” мы перейдемъ къ тѣмъ даннымъ, при которыхъ устанавливалась независимость церквей Россiи и греческаго королевства. Въ этихъ данныхъ можетъ быть найдутся черты, которыя могли бы послужить указанiемъ для настоящихъ обстоятельствъ, еслибъ въ настоящее время все болѣе и болѣе не расшатывалось благоговѣнiе къ церкви, составлявшее одно изъ основанiй характера древнихъ православныхъ во всѣхъ странахъ и у всѣхъ народовъ. Такъ Россiя, по своему независимому и сильному положенiю, упроченному уже за нею царемъ Iоанномъ IV, и имѣвшая неоспоримое право на полученiе церковной независимости, однако не сочла себя въ правѣ поступить въ этомъ случаѣ самовольно. Соборъ, созванный царемъ Ѳедоромъ Ивановичемъ въ Москвѣ, раздѣляя его желанiе установить патрiаршество московское, посовѣтовать ему предварительно отнестись по этому важному дѣлу къ четыремъ вселенскимъ патрiархамъ, чтобъ они, посовѣтовавшись съ своими митрополитами и епископами, утвердили грамотами это начинанiе. Замѣчательны выраженiя, употребленныя при этомъ соборомъ московскимъ: «и ты, и мы”, говоритъ онъ царю, «почитаемъ ихъ (вселенскихъ патрiарховъ) столпами благочестiя, и хотя они находятся подъ властiю невѣрныхъ, но благодать и святыня владычествомъ невѣрныхъ не оскверняются^*). Далѣе соборъ выражаетъ опасенiе, чтобы «латиняне, пишущiе на св. вѣру нашу, не подумали, что въ Москвѣ патрiаршiй престолъ устроился только одною царскою властiю^**).” На соборѣ созванномъ вселенскимъ патрiархомъ Iеремiею, въ Константинополѣ, по поводу утвержденiя патрiаршества въ Россiи, главнымъ основанiемъ къ учрежденiю этого патрiаршества было взято 28–е правило IV вселенскаго собора, которымъ утверждены права автокефальности Константинополя, когда онъ сдѣланъ былъ столицею восточной имперiи. Опираясь на этотъ авторитетъ, восточные патрiархiи признали законнымъ, чтобы «православнѣйшiй городъ Москва, по Божiю человѣколюбiю и благодати украшенный царствомъ, и въ дѣлахъ церковныхъ былъ возвеличенъ... и назывался патрiархiею: ибо градъ сей удостоенъ отъ Бога царственной чести^***).”

Вотъ какимъ образомъ состоялось утвержденiе автокефальности россiйской церкви, благословенной и признанной всею вселенской церковiю, не на какомъ другомъ основанiи, какъ на правилахъ св. соборовъ. Такъ и въ другомъ обстоятельствѣ, касавшемся измѣненiя въ церковномъ управленiи и замѣны патрiарха синодомъ, императоръ Петръ I не ограничился однимъ собственнымъ рѣшенiемъ, но призналъ необходимымъ войти поэтому въ сношенiе съ вселенскими патрiархами^****).

На тѣхъ же самыхъ церковныхъ началахъ состоялось учрежденiе независимаго церковнаго управленiя въ греческомъ королевствѣ. На замѣчанiе ваше, г. редакторъ, что «только въ 1850 г. константинопольская патрiархiя признала самобытность греческой церкви”, мы позволимъ себѣ возразить, представивъ этотъ фактъ нѣсколько иначе: не потому медлила патрiархiя константинопольская, что не хотѣла признать независимость греческой церкви, а потому что вслѣдствiе неустановившагося еще порядка въ новомъ королевствѣ всѣ дѣла его, а въ томъ числѣ и церковныя, оставались въ переходномъ положенiи; наконецъ, когда въ 1850 г. духовенство и народъ Эллады обратились съ просьбою къ константинопольской патрiархiи объ утвержденiи ихъ синода, то патрiархъ не замедлилъ созвать соборъ, который и утвердилъ каноническую независимость греческой церкви.

Всѣ эти историческiе факты, вѣроятно, были не безъизвѣстны вамъ, г. редакторъ. Многiе изъ нихъ еще съ большими подробностями были помѣщѣны въ издаваемомъ вами «Русск. Вѣстникѣ” въ 1870 г.^*****). Не могу предположить, чтобы вы стали оспаривать эти факты; а если вы ихъ признаете, то почему вы говорите о возстановленiи болгарской самостоятельности? Возстановить можно только то, что существовало. Изъ исторiи церковной мы ясно видимъ, что болгары никогда не имѣли самостоятельности, признанной за ними церковными правилами; съ точки зрѣнiя вселенскихъ соборовъ и св. отцевъ, и теперь болгары не могутъ представить никакихъ правъ на полученiе полной церковной независимости. Съ точки зрѣнiя строго церковной, и патрiархъ константинопольскiй не могъ дать имъ требуемую ими полную независимость.

Архимандритъ Григорiй Палама.

(Продолженiе будетъ).

______

БЕЗЪИЗВѢСТНЫЕ ДѢЯТЕЛИ.

(КАРТИНКА ПЕРВАЯ).

Утро. Только что выпавшiй первый осеннiй снѣгъ таялъ; дорога была ни санная, ни телѣжная; пара почтовыхъ лошадей, взятыхъ мною съ А–ской станцiи, едва, едва тащила сани. Я переѣзжалъ границу двухъ смежныхъ губернiй, рѣзко отличающихся другъ отъ друга по внутреннему своему устройству. Въ губернiи, изъ которой я выѣзжалъ, было введено земство и выборное начало, однимъ словомъ, губернiя числилась передовой; а та, въ которую въѣзжалъ, носила названiе глухой, забытой стороны.

— Скоро–ли село Ново–Спаское? спросилъ я ямщика.

— А вотъ переѣдемъ вонъ вотъ этотъ валъ, да урему, и придетъ село, отвѣчалъ ямщикъ татаринъ.

Дѣйствительно, скоро мы переѣхали огромный валъ, извѣстный всей юговосточной Россiи. Валъ этотъ тянется на нѣсколько сотъ верстъ отъ губернiи Симбирской чрезъ губернiи Самарскую и Уфимскую. Мнѣ много разъ случалось переѣзжать чрезъ него во время моихъ поѣздокъ по Самарской и Уфимской губернiямъ. Онъ знаменитъ по археологическому значенiю: въ немъ часто находятъ разныя древности, старинныя монеты, оружiе, посуду и проч.

Наконецъ мы въѣхали въ село Ново–Спаское. Село показалось мнѣ небѣднымъ: строенiе порядочное, среди села базарная площадь съ неизмѣнной вывѣской: распивочно и навыносъ. На другомъ концѣ села, на высокой горѣ, большая и хорошей архитектуры церковь. Проѣзжая мимо церкви, я увидѣлъ нѣсколько мальчиковъ съ сумками черезъ плечо, которые шли по направленiю къ церкви. Изъ сумокъ ихъ выглядывали книжки и тетрадки, видно было, что мальчики шли въ школу.

Школа въ селѣ, да еще въ селѣ далекой забытой губернiи — явленiе весьма рѣдкое, потому что эта губернiя живетъ особой жизнью, и слова «общественная дѣятельность", «народное образованiе", «общественное дѣло", — незнакомы еще жителямъ этого далекаго края, гдѣ не введено ни земство, ни самоуправленiе и нѣтъ никакой общественной дѣятельности. Дѣло народнаго образованiя меня всегда интересуетъ и я захотѣлъ взглянуть на школу — первую попавшуюся мнѣ школу въ этой глухой, забытой сторонѣ.

— Я подозвалъ къ себѣ одного изъ мальчиковъ и спросилъ, гдѣ школа? Мальчикъ указалъ мнѣ на устроенную близь церкви избу и я подъѣхалъ къ ней. По наружному виду школа представляла простую большую избу, оштукатуренную снаружи и крытую тесомъ.

Въ школѣ я засталъ учителя — молодаго человѣка лѣтъ восемнадцати. Онъ принялъ меня довольно радушно и показалъ всѣ принадлежности школы. Въ ней было нѣсколько скамеекъ для учениковъ, столъ и стулъ для учителя, на стѣнѣ классная доска и росписанiе уроковъ; въ одномъ углу печь, въ другомъ шкафъ съ книгами и тетрадями. Учениковъ въ школѣ около тридцати: всѣ мальчики изъ крестьянъ села Ново–Спаскаго. Изъ нихъ многiе довольно хорошо читаютъ и знаютъ священную исторiю, могутъ писать подъ диктовку. Нѣкоторые могутъ даже сами составлять письма и излагать свою мысль.

Такъ какъ мнѣ было извѣстно, что земство не введено въ названной губернiи, а правильность организацiи школы, въ которой было все необходимое и особый учитель, доказывала, что кто нибудь принимаетъ дѣятельное участiе въ судьбѣ ея, то я и спросилъ учителя, отъ кого содержится школа?

— Школа, отвѣчачъ молодой человѣкъ: здѣсь числится церковно–приходскою.

— А вы получаете жалованье?

— Получаю по десяти руб. въ мѣсяцъ на своемъ содержанiи.

— Кто же платитъ вамъ жалованье?

— Я получаю жалованье отъ нашего приходскаго священника, отца Iоанна С–скаго, а изъ какихъ денегъ я не знаю; спросите объ этомъ у самого отца Iоанна.

Я попросилъ его проводить меня къ священнику.

— Теперь батюшки нѣтъ дома, отвѣчалъ учитель, онъ уѣхалъ съ требой. Да вы кто? прибавилъ онъ, какъ видно заинтересованный вниманiемъ, съ какимъ я осматривалъ школу.

— Я проѣзжiй туристъ.

— Чтò такое? переспросилъ учитель.

Я объяснилъ, что я не начальникъ и не служащiй, просто проѣзжающiй и заѣхалъ изъ любопытства.

— А развѣ у васъ никто не прiѣзжаетъ въ школу? спросилъ я въ свою очередь учителя.

— Нѣтъ–съ, никто, отвѣчалъ онъ. Я вотъ другой годъ учителемъ, а никого кромѣ благочиннаго не было.

Я попросилъ учителя показать мнѣ учебныя пособiя.

— Пособiй то у насъ мало, отвѣчалъ учитель, и, отворивъ шкафъ, показалъ мнѣ нѣсколько грифельныхъ досокъ и старыхъ книгъ. Вотъ всѣ наши пособiя; школа у насъ бѣдная, добавилъ онъ.

— Пo средствамъ — да, отвѣчалъ я; но по тому усилiю и старанiю, съ какимъ, какъ видно, вашъ священникъ относится къ школѣ, школа ваша богата.

— Да, батюшка старается о школѣ, сказалъ учитель; ученики у насъ хорошiе, поютъ; у насъ составленъ хоръ для церковнаго пѣнiя.

Вечеромъ я зашелъ къ священнику.

Отецъ Ioаннъ, человѣкъ высокаго роста съ черною съ просѣдью бородою, одѣтый въ черный суконный полукафтанъ, встрѣтилъ меня въ прихожей своего дома и проводилъ въ небольшую гостиную, убранную не богато, но довольно чисто.

Ему казалось около сорока пяти лѣтъ, но въ глазахъ его еще свѣтился пылъ молодости и при взглядѣ на эти глаза и на всю фигуру отца Iоанна можно было смѣло сказать, что это человѣкъ съ твердой волей и человѣкъ трудящiйся.

Послѣ первыхъ двухъ–трехъ словъ о. Iоаннъ сказалъ мнѣ: Вы были въ нашей школѣ. Очень радъ, что вы обратили на нее вниманiе.

Я спросилъ какая у нихъ школа.

— Школа у насъ церковно–приходская, отвѣчалъ священникъ. Вѣдь вы туристъ и вѣроятно корреспондентъ какой нибудь газеты и конечно читали, а можетъ быть и сами писали, что у насъ церковно–приходскiя школы существуютъ только на бумагѣ.

Я отвѣчалъ, что читалъ и писалъ.

— Такъ вотъ вамъ примѣръ, продолжалъ священникъ, что не всѣ церковно–приходскiя школы только числятся, а есть и такiя, которыя существуютъ на самомъ дѣлѣ.

Я отвѣчалъ, что что исключенiе и спросилъ отъ кого школа выстроена и получаетъ пocoбie.

— Какъ вамъ извѣстно, сказалъ священникъ, земства у насъ нѣтъ; попечительства при церквахъ у насъ также пока нѣтъ. Школа заведена мной, а на жалованье учителю и учебныя пособiя идутъ изъ церковныхъ суммъ 50 руб.; остальныя я приплачиваю отъ себя.

— Какъ же изъ церковныхъ? спросилъ я: кажется, церковныя деньги подъ строгимъ контролемъ, и ни причтъ, ни церковный староста не могутъ тратить этихъ денегъ.

— Я просилъ на это разрѣшенiя епархiальнаго начальства, отвѣчалъ священникъ. Я вижу, прибавилъ онъ, вы интересуетесь этимъ дѣломъ и я, пожалуй, разскажу вамъ всю исторiю нашей бѣдной школы.

Я попросилъ его разсказать.

— Я, началъ о. Iоаннъ, священствую здѣсь около пятнадцати лѣтъ. Когда я прiѣхалъ сюда, школы не было. Желающiе учиться были, но учиться было негдѣ да и средствъ не было никакихъ. Чтò дѣлать? Года черезъ два послѣ моего поступленiя въ здѣшнiй приходъ, прiѣзжалъ сюда нашъ владыка. Я попросилъ его, чтобы онъ разрѣшилъ мнѣ составить для церкви хоръ изъ мальчиковъ учениковъ и для обученiя грамотѣ и пѣнiю ассигновалъ бы сколько нибудь изъ церковныхъ суммъ. Владыка принялъ участiе въ этомъ дѣлѣ и разрѣшилъ отпускать изъ церковныхъ суммъ на школу ежегодно 50 руб. сер. Получа первые 50 руб., я построилъ для школы помѣщенiе, которое вы видѣли. На другой годъ устроилъ въ школѣ парты, столы и прiобрѣлъ учебники, и наконецъ открылъ школу. Церковнаго пособiя 50 руб. конечно не хватаетъ на поддержанiе школы, потому что мы платимъ учителю 10 руб. въ мѣсяцъ, а всего за восемь мѣсяцевъ, съ сентября по май, 80 руб. Остальныя деньги я приплачивалъ отъ себя. Дрова въ школу отпускаются изъ церковныхъ дровъ; у насъ церковь теплая и получаемъ на отопленiе изъ церковныхъ же суммъ: удѣлить изъ церковныхъ дровъ для школы не составляетъ расчета. Школа идетъ, слава Богу, хорошо, учитель человѣкъ порядочный. Одно бѣда: родители учениковъ скоро берутъ своихъ дѣтей изъ школы; едва мальчикъ начинаетъ порядочно читать и писать, его берутъ домой для работы; да еще учебныхъ пособiй у насъ мало: ни откуда нѣтъ помощи, а мнѣ одному и безъ того дорого стоитъ содержанiе учителя.

— Не лучше ли было бы, сказалъ я, еслибы 50 руб., получаемые вами изъ церкви, употреблять на учебники, а особаго учителя не нанимать: у васъ полный штатъ, вы, дiаконъ и причетники могли бы по очереди заниматься въ школѣ.

— Всѣ такъ разсуждаютъ, съ грустной улыбкой отвѣчалъ о. Iоаннъ: но прежде чѣмъ говорить это, нужно узнать какой у насъ причтъ. Конечно, я не сталъ бы тратить денегъ на наемъ учителя, но кому же учить: дiакону болѣе 60 лѣтъ и у него на рукахъ огромное семейство; чтобы прокормить семью, онъ занимается работой и сѣетъ хлѣбъ. Согласитесь что въ его лѣта, да еще при такой обстановкѣ, трудно быть не только хорошимъ, но и какимъ нибудь учителемъ. Старшему причетнику 70 лѣтъ, а младшiй хотя не очень старъ, но малограмотенъ. Подумайте, кому же учить? Остаюсь одинъ я; но у меня кромѣ школы на рукахъ около тысячи душъ прихода и приходъ раскинутъ на нѣсколько верстъ кругомъ. Положимъ, пойду я въ школу; но за мной прiѣдутъ изъ приходской деревни звать напутствовать. Я долженъ ѣхать верстъ за 6–ть или за 7–мь: день пропалъ. Завтра зовутъ крестить младенца — опять день пропалъ. Тамъ свадьба, справка въ метрикахъ; а сколько еще уходитъ времени на крестные ходы по приходу и на службу во время великаго поста. Время для занятiя въ школѣ останется очень немного. А между тѣмъ такiе промежутки и упущенiя уроковъ прiучаютъ учениковъ несерьезно относится къ школьнымъ занятiямъ, да и родители, видя, что въ школѣ нѣтъ занятiй по нѣскольку дней сряду и дѣти безъ учителя только шалятъ, перестанутъ пускать дѣтей въ школу и школа останется только на бумагѣ. А это не въ моемъ характерѣ: моя обязанность учить своихъ прихожанъ, и если я самъ занятъ и не могу исполнять этого, то долженъ удѣлить на это дѣло изъ своихъ доходовъ, получаемыхъ мною изъ того же прихода. Я самъ бываю въ школѣ три раза въ недѣлю на урокахъ по закону Божiю, а остальное время занимается учитель!

— Вы бы попросили для школы пособiя отъ общества, сказалъ я.

— Отъ общества, отвѣчалъ грустно священникъ: но кто же приметъ участiе и кто похлопочетъ, чтобы общество отпустило на школу? Кто сочувствуетъ у насъ этому дѣлу? Вотъ вы туристъ и зашли въ нашу школу; но повѣрите ли, что въ десять лѣтъ я въ первый разъ встрѣчаю посторонняго человѣка, зашедшего въ нашу школу. Въ продолженiе этихъ десяти лѣтъ въ ней, кромѣ отца благочиннаго, никого не было. Мировыхъ посредниковъ въ эти десять лѣтъ смѣнилось четверо и изъ нихъ только одинъ, одинъ разъ и то по моей настоятельной просьбѣ, зашелъ въ школу. При нынѣшнемъ посредникѣ мнѣ, впрочемъ, удалось побывать на волостномъ сходѣ и я упросилъ посредника и сходъ ассигновать на школу изъ волостныхъ суммъ по 13 рублей въ годъ. Въ нынѣшнемъ году я получилъ эти 13 рублей. Вотъ первая помощь отъ общества въ продолженiе десятилѣтняго существованiя школы...

Пожелавъ всего лучшаго этому скромному дѣятелю, я отправился дальше, въ глубь этой глухой стороны.

Отъѣхавъ верстъ пятнадцать, я остановился въ домѣ одного зажиточнаго деревенскаго торговца и тамъ встрѣтилъ священника одного сосѣдняго прихода. Мы разговорились.

— Какъ у васъ идетъ церковно–приходская школа? спросилъ я священника.

— Плохо, отвѣчалъ онъ: — есть мальчиковъ пять, да и тѣ не каждый день ходятъ.

— Стало быть ваша школа только числится? спросилъ я.

— Пожалуй, что такъ: учить некому, а начальство требуетъ, чтобы была школа; вотъ и запишешь сколько нибудь учениковъ. Они въ свободное время ходятъ ко мнѣ или къ дьячку; день придутъ да недѣлю не ходятъ.

— А вотъ въ Ново–Спасскомъ церковно–приходская школа идетъ хорошо. Вы, вѣроятно, видѣли, и знакомы съ отцомъ Iоанномъ? спросилъ я.

— Отца Iоанна знаю, отвѣчалъ священникъ: — какъ не знать, мы почти сосѣди, а въ школѣ не случалосъ быть.

— Вы часто ѣздите въ это село на базаръ.

— Бывать на базарѣ я часто бываю, отвѣчалъ хозяинъ: — у меня тамъ и лавка откуплена, а въ школѣ быть не случалось.

Вотъ судьба честнаго дѣятеля, подумалъ я: сосѣди за пятнадцать верстъ не знаютъ о его трудахъ и могутъ отвѣчать только: да, говорятъ, есть школа. А случись какой нибудь скандалъ, узнаютъ всѣ окрестные жители не только за пятнадцать, но и за сто верстъ.

Въ заключенiе настоящаго разсказа я считаю не лишнимъ сказать нѣсколько словъ о церковныхъ суммахъ.

У насъ церковныя суммы нерѣдко достигаютъ очень крупной цифры, особенно въ большихъ и богатыхъ приходахъ. Куда же идутъ эти деньги? Какъ извѣстно, деньги эти идутъ на духовныя семинарiи и на монастыри. Мы не будемъ ничего говорить о монастыряхъ и монахахъ, но духовныя семинарiи, какъ намъ кажется, какъ и другiя среднiя учебныя заведенiя, должны бы быть содержимы на государственныя суммы. Что же касается церковныхъ суммъ, то, казалось бы, суммы церковныя и попечительскiя должны быть слиты въ одно и употребляться именно на нужды той церкви и прихода, въ которой они пpioбрѣтены. Школа и церковь должны идти рука объ руку и церковныя деньги съ пользою могутъ быть употребляемы для церковно–приходскихъ школъ. Въ сущности, чтò такое церковныя деньги? Это деньги пожертвованныя прихожанами, и не будетъ ли вполнѣ справедливо хотя часть этихъ денегъ употреблять на нужды того же прихода? А въ чемъ болѣе какъ не въ образованiи нуждается нашъ народъ? Вотъ чтò мы высказали по поводу церковныхъ суммъ; справедливо ли это — предоставляемъ судить читателю.

Н. Казанцевъ.

_______

ПИСЬМО ИЗЪ ВѢНЫ.

Въ Вѣнѣ дороговизна страшная по случаю предстоящей выставки. Когда путешественникъ смотритъ съ удивленiемъ на Келлера, который за одинъ маленькiй нумеръ въ гостинницѣ проситъ 10 и 12 гульденовъ въ день — тотъ пренаивно спѣшитъ успокоить его, говоря, что это цѣны выставки. (Expositions Preise). Все вздорожало до такой степени, что одни миллiонеры могутъ здѣсь жить. Многiе здѣшнiе аристократы собираются уѣхать изъ Вѣны, чтобъ отдать въ наймы квартиры за баснословныя цѣны, но вѣроятно ошибутся въ расчетахъ. Иностранцы желающiе видѣть выставку — останутся въ Вѣнѣ день или два и поспѣшатъ уѣхать, видя, что ихъ обдираютъ самымъ безсовѣстнымъ образомъ. Со 2 марта новаго стиля входъ на выставку запрещенъ публикѣ до самаго открытiя ея, которое назначено къ 1 мая, но всѣ сомнѣваются, чтобы работы были окончены къ этому сроку. На дняхъ графъ Андраши, французскiй и англiйскiй посланники катались верхомъ по широкой аллеѣ Пратера; доѣхавъ до выставки, они слѣзли съ лошадей и хотѣли осмотрѣть работы, но сторожъ остановилъ ихъ, объявивъ довольно грубо, что безъ спецiальнаго билета никого не впускаютъ. Они было уже собрались уѣхать, когда кто то узналъ перваго министра и для него сдѣлали исключенiе. Баронъ Шварцъ–Зенборнъ, директоръ выставки, распоряжается совершенно деспотически въ своихъ владѣнiяхъ. Изъ коронованныхъ особъ первый прiѣдетъ на выставку — шахъ персидскiй. Онъ будетъ къ 15 мая въ Вѣну — и останется только двѣ недѣли; отсюда онъ поѣдетъ въ Берлинъ, Парижъ и Лондонъ. Султанъ въ сопровожденiи вице–короля египетскаго прiѣдетъ къ 15 iюня. Къ этому же времени ожидаютъ и германскаго императора. Представители Китая и Японiи собираются, какъ здѣсь разсказываютъ, удивить европейцевъ своею роскошью и совершенно затмить богатствомъ и блескомъ представителей другихъ державъ. Родной дядя микадо съ многочисленной свитой прiѣдетъ изъ Японiи. Эрцгерцогиня Жизель помолвлена за Леопольда баварскаго и по этому случаю цѣлый рядъ празднествъ назначенъ при дворѣ. 17 апрѣля въ залахъ музикферейна вѣнскiй муниципалитетъ дастъ большой балъ въ честь новобрачныхъ. Эрцгерцогинѣ 17 лѣтъ. Ея женихъ ровно десятью годами старше ея. Она очень красива собой и чрезвычайно похожа на свою тетку, герцогиню алансонскую. Цвѣтъ ея волосъ свѣтло–русый; глаза темно–синiе. Отъ отца (императора австрiйскаго) она наслѣдовала замѣчательный музыкальный талантъ. Императоръ, какъ извѣстно, совершенно артистически играетъ на скрипкѣ. У молодой эрцгерцогини самый прiятный голосъ soprano. На маленькихъ вечерахъ при дворѣ она поетъ довольно охотно; говорятъ даже, что въ ея репертуаръ входитъ нѣсколько русскихъ романсовъ, слова которыхъ переведены по нѣмецки. Ея приданое, по здѣшнему обычаю, выставлено на показъ. Изъ числа выставленныхъ вещей особенно замѣчательны одинъ воланъ изъ стариннаго point d'Аlаnçon шириной ³/₄ аршина, туалетъ изъ серебра очень изящной работы и вѣеръ рисованный Lebrun — весь усыпанный бриллiантами. Очень хороша также парюра изъ старинныхъ камеевъ — подарокъ графини Шамборъ.

Въ политическихъ кружкахъ только и толковъ что о послѣднемъ засѣданiи рейхсрата; еще ни разу, съ тѣхъ поръ какъ парламентаризмъ царствуетъ въ Австрiи, солидарность интересовъ конституцiонной партiи не выразилась такъ ясно, какъ въ этомъ засѣданiи. Проектъ закона, измѣняющiй способъ представительства въ рейхсратѣ цислейтанскихъ провинцiй — принять безъ пренiй большинствомъ 122 голосовъ противъ 2. Послѣ чтенiя рапорта г. Гербета, гр. Грохольскiй повторилъ заявленiе сдѣланное имъ въ конституцiонной коммисiи, а именно, что поляки, смотря на прямые выборы какъ на посягательство на свои права и на конституцiю, не считаютъ возможнымъ участвовать въ пренiяхъ касающихся электоральной реформы. Послѣ этого заявленiя всѣ депутаты Галицiи вышли изъ собранiя, за исключенiемъ двухъ крестьянъ и г. Яновскаго.

Г. Церне изъ Герца послѣдовалъ примѣру поляковъ; графъ–же Босси Федриготти, депутатъ Тироля, произнесъ весьма одушевленную рѣчь, гдѣ объявилъ, что несмотря на то, что совершенно не сочувствуетъ проекту, но тѣмъ не менѣе считаетъ долгомъ остаться и защищать свое мнѣнiе до конца. Дезертировать свой постъ онъ назвалъ грубой политической ошибкой. Немедленно послѣ выхода поляковъ изъ собранiя было приступлено къ третьему чтенью проекта; результатъ голосованiя извѣстенъ. Съ конституцiонной партiей вотировали далматы, три оставшiеся депутата Галицiи и нѣсколько тирольцевъ. Конечно, Vaterland бросаетъ громъ и молнiю на измѣнниковъ, какъ онъ называетъ депутатовъ несогласныхъ съ его мнѣнiемъ. Общественное мнѣнiе возмущено противъ поляковъ и здѣсь со всѣхъ сторонъ сыплются на нихъ насмѣшки и упреки. Вотъ для образчика сатирическiе стишки, которые ходятъ по рукамъ:

In Polen ist nichts zu holen

Auch in Boemen ist nichts zu nehmen....

Nur in Tyrol befindet man sich wohl,

Dort leben die guten Freunde der Kulten.

Вотъ еще шарада на слово Tauben, которое имѣетъ два смысла: Tauben значитъ голуби и также глухiе.

Das erste wird mehrfach gedreht und gewunden,

(Tau)

Das zweite in Namen der Türken gefunden, (ben)

Das ganze zu ruhe und Frieden geboren

Wird häufig zum Boten in Kriege erkoren

Und steht es als Beiwort vor Polnischen Ohren

(Tauben Ohren)

Dann ist selbst das Wort Goluchowski's verloren.

Въ Вѣнѣ издается одинъ журналъ подъ редакцiей Густава Мадзини — родственника знаменитаго агитатора. Этотъ журналъ называется «Газета Иностранцевъ". Я нашелъ въ немъ письмо министра иностранныхъ дѣлъ Испанiи, Кастелара, къ редактору; оно такъ любопыто, что я считаю долгомъ перевести его — такъ какъ вѣроятно оно еще не появилось въ другихъ журналахъ. Прочтя его, вы убѣдитесь, что не одни модные магазины прибѣгаютъ къ рекламамъ.

Вотъ этотъ интересный документъ:

Кабинетъ министра иностранныхъ дѣлъ.

Мадридъ.

Любезный другъ,

Я заваленъ работой и сильно безпокоюсь о судьбѣ Испанiи. Я все таки надѣюсь, что общественное спокойствiе спасено. Министерскiй портфель грозитъ мнѣ совершеннымъ раззоренiемъ. Управленiе государственными дѣлами занимаетъ все мое время и совершенно измѣнило кругъ моихъ обыденныхъ занятiй. Я никогда не рѣшился бы вступить въ эту должность, еслибъ на мнѣ не лежала громадная моральная отвѣтственность за долгiе годы республиканской пропаганды. Если дѣла пойдутъ хорошо, я уступлю свой портфель, лишь только иностранныя державы признаютъ нашу молодую республику. Если–же нѣтъ, я останусь на своемъ мѣстѣ, пока мое присутствiе можетъ содѣйствовать къ охраненiю порядка. Но ты знаешь, мой другъ, я бѣденъ и я прошу тебя похлопотать о томъ, чтобъ американскiе журналы не отказали мнѣ въ просьбѣ продолжать быть ихъ корреспондентомъ. Это мой единственный способъ добывать насущный хлѣбъ. Ради Бога, мой другъ, напиши въ этомъ смыслѣ въ Буэносъ–Айресъ и въ Монтевидео.

Преданный тебѣ

Эмилiо Кастеларъ.

Это письмо перещеголяло даже американскiя рекламы, хотя онѣ достигли совершенства. Вотъ одинъ довольно интересный обращикъ, который я вырѣзываю изъ «New Jork Tribune": Т. N. ревновалъ своего друга Р., который былъ всегда лучше одѣтъ чѣмъ онъ; правда что онъ одѣвался у Andrews'and Comp. и носилъ шляпы Thomasso. Вчера вечеромъ, вооруженный ружьемъ новой системы Booth and Son, онъ бросился на свою жену, которую узналъ по платью сшитому знаменитой г–жею Golshall Lewis. Съ нею шелъ господинъ, котораго N. принялъ за Р. Къ счастью, въ то самое мгновенье, когда онъ собирался стрѣлять, спутникъ г–жи N. вынулъ изъ кармана спичку, которая немедленно загорѣлась въ темнотѣ и мужъ узналъ въ спутникѣ своей жены ея роднаго брата. Страшно подумать о несчастiи, кoтopoе могло бы случиться, еслибъ спичка не загорѣлась во время, но надо замѣтить что она выходила изъ фабрики Morris Whitesek, лучшей фабрики спичекъ во всемъ мipѣ." Изъ этихъ двухъ рекламъ которая лучше — судите сами. Обѣ перлы въ своемъ родѣ.

Такъ какъ я говорилъ о Кастеларѣ, то позвольте сказать нѣсколько словъ объ испанскихъ дѣлахъ. Всѣ журналы переполнены самыми тревожными извѣстiями и нѣтъ сомнѣнiя, что тамъ разъиграется скоро кровавая драма. Донъ Карлосъ, какъ говорятъ, невдалекѣ отъ Мадрида и войска переходятъ на его сторону. Французы, которые во всякомъ событiи видятъ только возможность сдѣлать болѣе или менѣе удачное bon mot, конечно не упустили удобнаго случая съострить. Нa вопросъ — имѣетъ–ли Донъ Карлосъ достаточно денегъ, чтобъ платить жалованье войскамъ и имѣетъ ли онъ шансы на успѣхъ? oтвѣчаютъ — Il serait roi depuis longtemps s'il ne faisait pas la guerre en Navarre (en avare)! — Духовенство католическое возлагаетъ самыя сладкiя надежды на восшествiе Донъ Карлоса на испанскiй тронъ и всячески поддерживаетъ его также какъ графа Шамбора во Францiи. Оно надѣется въ обѣихъ странахъ возстановить свое совершенно упавшее влiянiе. Не смотря на тяжкiе удары, которые со всѣхъ сторонъ сыплются на Пiя IX, несмотря на свои неудачи въ Германiи, Италiи и Швейцарiи, онъ болѣе чѣмъ когда нибудь, занимается и открытой и тайной пропагандой въ славянскихъ земляхъ. Папская пропаганда началась еще съ XVI вѣка, когда въ 1538 году Венгрiя присоединилась къ Австрiи, Трансильванiя присоединилась въ 1688 г., Банатъ въ 1715. Съ тѣхъ поръ православные румыны попали въ руки къ римско–католическому духовенству. Только съ 1783 года православные стали имѣть своихъ епископовъ! Православный митрополитъ является только съ 1864 года. Воспользовавшись недовольствомъ болгаръ противъ грековъ, iезуитская пропаганда устроила переходъ одной болгарской епархiи въ унiатство въ 1858 г. Хотя выбранный епископъ измѣнилъ унiи, однако выбрали другаго, и теперь iезуиты, разъѣзжая по селамъ и ярмаркамъ, стараются привлечь всю Болгарiю къ унiи. Есть уже теперь цѣлыя общины унiатовъ въ Румынiи, Сербiи и Галицiи. Пiй IX не унываетъ, не смотря на всѣ свои неудачи, и старается приводить въ исполненiе свои обширные замыслы. Въ 1848 году онъ обратился къ восточнымъ славянамъ съ предложенiемъ соединиться съ католичествомъ посредствомъ унiи; когда это предложенiе не имѣло желаемаго успѣха, въ 1853 году онъ сталъ главою общества, котораго цѣлью было созванiе вселенскаго собора для соединенiя всѣхъ славянскихъ церквей съ римскою курiей. Даже устроилась комиссiя съ цѣлью пропаганды. Она и теперь въ полной силѣ. Iезуиты всякой неправдой стараются совращать православныхъ въ унiатство и, не имѣя противниковъ, иногда достигаютъ цѣли. Впрочемъ, бывали примѣры, когда совращенные въ унiатство возвращались къ православiю (Амидская епархiя въ 1846 году возвратилась къ православiю послѣ нѣсколькихъ лѣтъ унiатства). Расчетъ iезуитовъ — привести православныхъ къ подчиненiю папѣ черезъ унiю, которая должна служить звеномъ къ переходу православной церкви къ католичеству. Православные славяне, не находя нигдѣ опоры и защиты, — попадаютъ въ весьма хитро разставленныя сѣти iезуитовъ. Впрочемъ, что еще весьма счастливо, iезуиты такъ алчны, что далеко не популярны въ австрiйскихъ славянскихъ земляхъ. Вотъ анекдотъ, который весьма ясно рисуетъ положенiе.

Въ Аграмѣ, въ числѣ рѣдкостей, которыя показываются иностранцамъ, находится серебряная мышь, будто бы поднесенная въ XVI столѣтiи Богородицѣ одной благочестивой вдовой по случаю опустошенiя города безчисленнымъ множествомъ мышей. Легенда говоритъ, что благочестивая вдова велѣла вышить серебряную мышь и поставивъ ее передъ чудотворнымъ образомъ Богородицы просила ее заступничества. Мыши въ тотъ же день исчезли. Отцы ieзyиты, которымъ православный чичероне разсказывалъ эту легенду, разсмѣялись и сказали: этотъ дуракъ разсказываетъ небылицу и вѣритъ ей. Обидѣвшiйся чичероне немедленно отвѣтилъ: — Вы ошибаетесь, я вамъ это разсказываю за деньги, которыя вы мнѣ дадите, но нисколько не вѣрю этой глупости; еслибъ я ей вѣрилъ, то давно бы поднесъ серебрянаго iезуита Богородицѣ.

Дорогобужскiй туристъ.

______

НАКАНУНѢ ЗАЩИТЫ ПРЕСТУПНИКА.

(изъ записокъ присяжнаго повѣреннаго).

Положенiе присяжнаго повѣреннаго, необезпеченнаго собственными матерiальными средствами, часто бываетъ невыносимо. Какъ ни мотивируйте о томъ, что защитить преступника, найти въ немъ такiя, все–таки человѣческiя чувства, которыя оправдывали бы и самый позывъ къ преступленiю, — есть дѣло благое, — но защищать и знать, что я защищаю мерзавца изъ–за платы, изъ–за денегъ, — ужасно!.. Бываютъ минуты, что въ самомъ жаркомъ мѣстѣ защиты, когда сосредоточивается весь интересъ, вдругъ охватитъ тебя мысль, что гуманизмъ мой изъ–за денегъ... Что публика знаетъ это, и... оборвешься на словѣ!.. Въ каждомъ, смотрящемъ на тебя лицѣ, видишь укоръ... Въ тѣ часы переживаешь тяжелыя минуты... Не знаю, смотритъ ли такъ дѣйствительно публика, или это собственное воображенiе, но съ такими ощущенiями знакомы многiе изъ насъ, особенно когда приходится защищать знатнаго противъ незнатнаго, богача противъ бѣднаго и тому подобныхъ лицъ, за которыхъ большинство общественнаго мнѣнiя. Этимъ, такъ сказать, дiалогомъ своимъ я и не думаю возстановлять renommée присяжныхъ повѣренныхъ, или адвокатовъ... Ничуть не бывало; это было бы слишкомъ узко и нелѣпо: въ должность повѣреннаго, какъ и во всякую другую, идутъ люди и съ нѣжными, и съ грубыми чувствами, развитые и тупые... Мой взглядъ на своихъ собратовъ даже безобразенъ: большинство ихъ, преимущественно въ провинцiяхъ, составляетъ бездарность, не владѣющую ни быстрымъ соображенiемъ, ни находчивостью, ни, наконецъ, самымъ необходимѣйшимъ условiемъ для защиты — даромъ слова. Рѣдко можно встрѣтить адвоката, или прокурора, который бы не употреблялъ почти за каждой фразой междометiе «гм... гм.!", или же не пѣлъ защиту на французскiй манеръ, мелодраматическимъ или псевдо–лирическимъ тономъ, въ полной дисгармонiи со значенiемъ словъ, невыносимо, до тошноты, дерущимъ уши слушателей, такъ что невольно восклицаешь про себя: «Ахъ! да скоро ли онъ кончитъ!.. ахъ! да когда же начнетъ говорить другой?.. «Гм. гм." — все же прiятнѣе этого концерта"... Можетъ быть, эти господа и съ прекраснымъ поведенiемъ и не берутъ въ ротъ хмѣльнаго, и покончили курсъ самымъ благонадежнѣйшимъ образомъ въ лицеяхъ и университетахъ, съ разными медалями, — я противъ этого не спорю; но что они «дерутъ" — я это утверждаю самымъ положительнымъ образомъ, и сомнѣвающихся приглашаю въ любой окружный судъ... При защитѣ такого рода, даже и умная рѣчь и всѣ разумные доводы теряютъ свое значенiе, тогда какъ владѣй адвокатъ даромъ слова и съумѣй обрисовать защиту, она имѣла бы влiянiе на присяжныхъ. Чтобы въ уголовныхъ процессахъ быть полезнымъ своему клiенту вполнѣ, присяжному повѣренному должно какъ нельзя ближе съ нимъ познакомиться: ему нужно узнать весь складъ ума подсудимаго, характеръ, развитiе, среду, въ которой тотъ вращался... Адвокатъ долженъ, такъ сказать, воплотиться въ своего клiента, чтобы его кругозоръ вошелъ въ одну съ нимъ рамку, чтобы радость и горе клiента были ему понятны. Тогда онъ перечувствуетъ все то что испыталъ несчастный. Обязанности повѣреннаго, въ обширномъ смыслѣ, такъ сложны и трудны, что для нихъ нужно призванiе, нужно родиться адвокатомъ... И такое мнѣнiе съ моей стороны не иллюзiя: попадаются адвокаты, которые иначе и не могутъ производить защиту. Они переживаютъ ощущенiя клiента и страдаютъ, хотя чувствуютъ что такое веденiе защиты надрываетъ ихъ физическiя и нравственныя силы; они хотятъ быть хладнокровными, да не могутъ, не въ ихъ натурѣ!.. Повторяю, что представленный мною типъ не есть идеальный, а фактически существующiй. Чтобы познакомить публику съ ощущенiями адвокатовъ при защитѣ убiйцъ и тому подобныхъ личностей, ощущенiями не всегда ей доступными, я приведу примѣръ. Положимъ, N совершилъ какое нибудь преступленiе, убiйство, что ли, и я приглашенъ быть его защитникомъ. Пробывъ, хотя съ годъ, на своемъ мѣстѣ, я уже пообвыкнулъ и иду къ клiенту съ достаточнымъ хладнокровiемъ. Въ первый визитъ N мнѣ даже не нравится... Не думайте, чтобы преступникъ съ перваго раза вошелъ со мною въ полную откровенность... Нѣтъ, мы оба какъ–то еще не довѣряемъ другъ другу. Если N простолюдинъ, то онъ не только не довѣряетъ, но, напротивъ, мошенничаетъ, ухищряется, оправдывается передо мною, какъ передъ судьею... Но если это субъектъ и высшей интелигенцiи, то и тогда онъ постарается выгородить свое я, представить все такъ извинительно и такъ трагично... Часто большаго труда и усилiй стоитъ выцарапать отъ своего клiента истину, для его же защиты; а простолюдины нерѣдко подносятъ своимъ защитникамъ и пренеожиданные сюрпризы. Случается, что при производствѣ слѣдствiй, повидимому постороннiй фактъ, но въ сущности очень важный, могущiй измѣнить ходъ дѣла, бываетъ упущенъ. Клiентъ прекрасно знаетъ о немъ, но боится открыться повѣренному, сознавая, что фактъ этотъ служитъ къ новому обвиненiю; тогда какъ, если бы онъ былъ мнѣ, повѣренному, извѣстенъ, я постарался бы или смягчить его, или что–либо придумать въ оправданiе, если бы уже не было возможности обратить его въ выгоду для клiента, или же измѣнить родъ защиты. Но я не всевѣдущъ, и, вотъ, мой оппонентъ или прокуроръ разражаются этимъ убiйственнымъ, невѣдомымъ мнѣ фактомъ... Тутъ только бросаешь быстрый, недоумѣвающiй взглядъ на несчастную жертву, стараясь узнать по выраженiю лица: права ли она, или виновна? густая краска на лицѣ, или блѣдность — худой знакъ! И глаза мои невольно выражаютъ укоръ: «да зачѣмъ же ты не предупредилъ меня раньше, зачѣмъ скрылъ"?.. Въ первые моменты посѣщенiя адвоката, тюремная камера видитъ въ немъ не друга подсудимаго, который будетъ защищать его интересы, но скорѣе врагa, который всему не довѣряетъ, сомнѣвается, допрашиваетъ, приводитъ опроверженiе, ставитъ ловушки и капканы... Подсудимый защищается отъ этого нещаднаго врага, сколько есть силъ, до пота. На подсудимыхъ за эту неоткровенность на первыхъ порахъ претендовать нельзя; источники ея естественны: совѣсть, стыдъ, человѣческая гордость!.. А для простолюдина есть и историческое оправданiе: присяжный повѣренный для него все–таки еще баринъ... Человѣкъ образованный, развитой, понимая обязанность присяжнаго повѣреннаго, запирается менѣе упорно, но съ перваго раза и онъ стыдится показать ему, какъ больной доктору изуродованное тѣло, свою искалѣченную душу. Онъ прикрываетъ нравственную наготу; отвѣчаетъ на тѣ же вопросы чрезъ силу, скрѣпя сердце... Но вотъ перемѣна декорацiи: тяжелые, обвинительные вопросы покончены, и въ головѣ повѣреннаго проявляется мысленный процессъ защиты. Онъ тѣмъ же голосомъ задаетъ еще вопросы, но клiентъ чувствуетъ, что это ужъ не тѣ, что эти уже клонятся къ его защитѣ, oпpaвдaнiю... Начинается духовная связь между двумя людьми, часъ тому назадъ чуждыми другъ другу. Лицо клiента ободряется, глаза блестятъ, пробивается лучъ надежды. Онъ видитъ уже въ присяжномъ повѣренномъ, что это ему не врагъ, не чужой человѣкъ — а спаситель... У нѣкоторыхъ впечатлительныхъ натуръ я слышалъ, во время этихъ вопросовъ, легкiй, замирательно–радостный хохотъ въ горлѣ, съ трепетомъ груди... Провожая адвоката изъ камеры, оробѣлый при приходѣ его клiентъ–крестьянинъ уже теперь съ отрадною фамильярностью, въ которой просвѣчиваетъ и надежда и желанiе еще видѣться и поговорить, спрашиваетъ: «не будетъ ли милость? не зайдете ли еще?.." Для другихъ постороннихъ мой клiентъ можетъ казаться и быть подлецомъ, негодяемъ, вполнѣ дурнымъ человѣкомъ, но мнѣ, повѣренному, онъ только «несчастный,” потому что онъ сталъ мнѣ не чужой... Онъ родной мнѣ... Болѣе: защищая его, я какъ бы защищаю самого себя; были моменты, когда я почти жилъ всѣмъ существомъ подсудимаго. Мнѣ кажется такую духовную связь и понять и проанализировать не трудно; она даже наглядно замѣтна наблюдателю, въ большей или меньшей степени, при всякой уголовной защитѣ, стоитъ только имѣть уши, глаза и сердце. Посмотрите на этого человѣка, сидящаго на скамейкѣ подсудимыхъ, неразвитаго крестьянина; подмѣтьте его взоръ на своего повѣреннаго въ моментъ удачнаго оборота защиты! Въ немъ, кромѣ радости за себя и благодарности, просвѣчиваетъ и иное чувство, — чувство гордости за другаго: «Каковъ–де мой защитникъ?! Дескать, задалъ судьямъ!.." А вотъ и неудачный ходъ дѣла, и взгляните на клiента и на повѣреннаго вмѣстѣ. Страдальческое лицо перваго побѣлѣло отъ боязни и страха, но глаза все еще съ послѣднею надеждою устремлены на защитника. Лицо адвоката воспламенилось; опроверженiя прокурора бѣсятъ его, съ языка срываются сарказмы, но оппонентъ его хладнокровно и методически посылаетъ ему фактъ за фактомъ... Защитникъ сконфуженъ, но не одно собственное самолюбiе играетъ въ немъ: тонкое ухо подслушаетъ въ его рѣчи нѣчто умоляющее о пощадѣ... и вдругъ эта рѣчь обрывается и вмѣсто нея слѣдуетъ грозный вызовъ, если въ головѣ его какъ нибудь промелькнулъ лучъ надежды сбросить обвиненiе; или прiискано оправданiе...

Прочитавъ написанное мною до этихъ поръ, постороннiй читатель можетъ придти къ заключенiю, что я убѣжденъ что присяжный повѣренный можетъ симпатизировать и крайне порочной и испорченной натурѣ клiента, и что публика, не входя въ анализъ ихъ отношенiй, часто впадаетъ въ ошибку, заподозрѣвая искренность и добросовѣстность защитника и приписывая все денежному влiянiю, чтò будто бы такъ рѣдко бываетъ въ дѣйствительности. Между тѣмъ я вовсе не имѣю такого убѣжденiя... Нѣтъ, я буду искрененъ и объясню, какiе инстинкты побуждаютъ меня разсуждать въ эту минуту объ отношенiи присяжныхъ повѣренныхъ къ клiентамъ и къ публикѣ. Суть вотъ въ чемъ: по странной случайности, сегодняшнiй день для меня очень знаменателенъ: онъ сосредоточиваетъ три довольно крупныхъ факта въ моей жизни. Во–первыхъ, сегодня день моего рожденiя, я прожилъ ровно четверть столѣтiя; во–вторыхъ, сегодня исполнилось два года моей службы на должности присяжнаго повѣреннаго, и въ третьихъ, сегодня же, я въ первый разъ въ жизни принялъ крупную мзду за защиту завтрашнiй день неправаго дѣла и самаго крупного негодяя... противъ чего вооружается моя молодость и нѣсколько идеальный и романическiй взглядъ на свою обязанность. Во мнѣ происходитъ страшная внутренняя борьба!.. Я родился слабымъ и нервознымъ ребенкомъ въ одномъ богатомъ семействѣ и росъ съ своими сверстницами тремя дѣвушками, съ которыми вмѣстѣ и получилъ чисто женское воспитанiе до самаго поступленiя своего въ лицей. Въ юности своей я никогда не испытывалъ денежныхъ недостатковъ и не думалъ повстрѣчаться съ ними когда–либо въ жизни, но судьбѣ угодно было распорядиться иначе: при окончанiи курса въ лицеѣ я лишился состоянiя и долженъ былъ жить своимъ трудомъ. Взглядъ мой при поступленiи на должность присяжнаго повѣреннаго былъ какъ на защитника слабыхъ и угнетенныхъ — «невинныхъ", и впродолженiи своей двухгодичной практики, замкнутый въ самомъ себѣ, я не разочаровался въ этомъ взглядѣ, потому что, по счастливой случайности, я имѣлъ дѣло или съ такими клiетами, въ невиновности которыхъ я былъ убѣжденъ, или съ людьми болѣе несчастными, чѣмъ преступными. Какъ вдругъ сегодня жребiй палъ нa защиту иного рода: дѣла вполнѣ гнуснаго и низкаго, и я уже взялъ значительный задатокъ. Я продалъ себя!.. Мой клiентъ вовсе не несчастный. Нѣтъ!.. Это прямо закоренѣлый, холодный подлецъ, котораго не вызывала на преступленiя ни обстановка, ни чувство, и который получилъ, вдобавокъ ко всему, высшее образованiе... Это человѣкъ испорченный самимъ собою до мозга своихъ костей... А между тѣмъ умъ мой подобралъ уже полную возможность защитить этого мерзавца! Отказаться же отъ этой защиты, — значитъ, по моимъ обстоятельствамъ, отказаться отъ собственнаго счастiя и, можетъ быть, на цѣлую жизнь... При всей моей непривычкѣ, я два года переносилъ бѣдность, лишенiя, униженiя — все!.. Будетъ!.. Кромѣ того, къ этой защитѣ примѣшивается и честолюбiе, и мои семейныя дѣла и, наконецъ, самая страстная любовь... Да и что тутъ разсуждать, когда я уже рѣшился!.. Подкупленный умъ мой уже комбинируетъ такiе вопросы: «что же будетъ, если всѣ мои собраты откажутся отъ защиты?... Для чего же каждый преступникъ можетъ и по закону требовать себѣ защитника, если защита не можетъ быть добросовѣстна? Въ такомъ случаѣ она не нужна и все пусть рѣшитъ слѣдcтвie?.. Но это выйдетъ особый судъ, судъ безъ оправданiй!.." Далѣе, конечно, благодаря прочитанному у другихъ, мнѣ показалось страннымъ признанiе въ какомъ либо человѣкѣ врожденной испорченности: порокъ, если только не болѣзнь (а! значитъ, мой клiентъ больной), есть непремѣнно вещь прививная извнѣ частной или общественной неурядицею; только прививка эта идетъ такими легкими, неуловимыми толчками и прикосновенiями, что для простаго, не наблюдательнаго глаза она и не примѣтна. Вникая въ своего клiента, присяжный повѣренный, кромѣ его защиты, оказываетъ еще важную услугу обществу, раскрывая таящiяся въ немъ боли... Но какъ оттѣнки одного даже преступленiя весьма различны, сообразно интелигенцiи подсудимыхъ и ихъ общественныхъ положенiй, то, соображая все и анализируя, я дохожу до крайнихъ метаморфозъ съ присяжнымъ повѣреннымъ, отъ жизни крестьянина до какого нибудь аристократа съ сотней тысячъ дохода, отъ преступленiя въ родѣ сбыта трехрублевой фальшивой бумажки, нечаянно попавшей въ руки, послѣ продажи на базарѣ, для заплаты податей, послѣдней коровы, до дипломатической сдѣлки на балѣ съ великолѣпнымъ освѣщенiемъ и роскошной музыкой. Я совершенно растерялся и серьозно задумался о самомъ себѣ и о своихъ соображенiяхъ: чтó руководитъ ими? Упалъ ли я уже на такой низкiй градусъ нравственности, что совсѣмъ потерялъ ее, если полагаю возможнымъ искреннюю защиту даже такого рода преступленiй?.. Или же я правъ, требуя отъ защитниковъ судьбы людей не однихъ юридическихъ знанiй съ дозою декламацiи и психологiи, но и обширнѣйшаго, гуманнаго, страстно глубокаго изученiя жизни, въ самыхъ странныхъ, уродливыхъ ея проявленiяхъ... Здѣсь, пробѣжавъ тираду своихъ послѣднихъ словъ, я горько улыбнулся и бросилъ перо... Боже мой! до какой степени можетъ унизиться человѣкъ! Къ какимъ только онъ не прибѣгаетъ изворотамъ, уверткамъ, силлогизмамъ и пышнымъ фразамъ, чтобы только защитить свои гаденькiя побужденiя?.. И какъ онъ мелочно самолюбивъ, если лжетъ передъ самимъ собою?..

А. Шкляревскiй.

______

БЕТХОВЕНЪ И ЕГО ВРЕМЯ.

XV.

Въ 1799 году Бетховенъ познакомился съ двумя другими музыкальными знаменитостями своего времени. Это были контрбасистъ Драгонетти и пьянистъ Крамеръ. Драгонетти обладалъ изумительной техникой, которая соединялась въ немъ съ глубокимъ музыкальнымъ чувствомъ. Онъ совершалъ въ это время путешествiе изъ своего роднаго города Венецiи въ Лондонъ, и на пути остановился въ Вѣнѣ. Бетховенъ не замедлилъ съ нимъ познакомиться и вступить въ дружескiя отношенiя. Узнавъ, что Драгонетти можетъ на своемъ гигантскомъ инструментѣ исполнять безъ затрудненiй сочиненiя, написанныя для вiолончеля, Бетховенъ, находясь съ знаменитымъ виртуозомъ у себя дома, попросилъ его съиграть вiолончельную сонату своего сочиненiя (Op. 5. № 2). Сейчасъ же былъ принесенъ контрбасъ и Бетховенъ, сѣвъ за инструментъ, сталъ играть свою партiю, не спуская глазъ съ Драгонетти. Когда они дошли до арпеджiо въ финалѣ сонаты, то, удивленный и восхищенный искусствомъ, съ которымъ знаменитый артистъ извлекалъ изъ своего чудовищнаго инструмента нѣжные вiолончельные звуки, Бетховенъ вскочилъ и заключилъ Драгонетти въ свои объятiя.

Знакомство это оставило въ Бетховенѣ прiятное воспоминанiе, но оно тяжело отозвалось на несчастныхъ оркестровыхъ контрбасистахъ, ибо въ своихъ послѣдующихъ симфоническихъ сочиненiяхъ онъ требовалъ отъ нихъ такой силы, такой бѣглости, которая не всякому подъ силу.

Крамеръ былъ однимъ изъ лучшихъ фортепьянныхъ виртуозовъ своего времени. Не оцѣненный на материкѣ, Крамеръ переселился въ Лондонъ, гдѣ жилъ въ большомъ почетѣ. Теперь онъ явился въ Вѣну не за тѣмъ, чтобы удивлять публику, а чтобы усовершенствоваться и познакомиться съ методами знаменитыхъ пьянистовъ материка. Техника его была сильнѣй и чище Бетховенской, хотя въ отношенiи вдохновенiя и выразительности онъ безспорно уступалъ послѣднему. Самъ Бетховенъ отдавалъ должную справедливость искусству Крамера, а послѣднiй признавалъ превосходство Бетховена въ импровизацiи, въ отношенiи которой онъ не имѣлъ соперниковъ; старички говорили, что только одинъ Моцартъ, еслибъ возсталъ изъ гроба, могъ бы потягаться, какъ импровизаторъ, съ Бетховеномъ. Возвратившись въ Лондонъ, Крамеръ всѣмъ говорилъ, что никто не можетъ хвалиться импровизацiей, если не слышалъ фантазирующаго Бетховена. Однажды Крамеръ, придя къ Бетховену, засталъ его одного, фантазировавшимъ за фортепьяно. Онъ остановился у двери и долго подслушивалъ, а потомъ, зная какъ не любилъ Бетховенъ, когда его подслушивали, потихоньку ушелъ; но впечатлѣнiе было такъ сильно, что Крамеръ во всю остальную жизнь не могъ вспомнить объ этомъ случаѣ безъ сильнаго душевнаго потрясенiя.

ХVI.

Выше было уже упомянуто, что Бетховенъ встрѣтилъ значительное число людей, съумѣвшихъ не только оцѣнить его творческое дарованiе, но безусловно до небесъ возносившихъ все, что исходило изъ подъ его пера. Между тѣмъ не мало было также и недоброжелательныхъ хулителей, съ ненавистью порицавшихъ и музыку, и личность Бетховена. Особенно много расплодилось враждебно настроенныхъ къ нему людей между осѣдлыми музыкантами Вѣны, съ завистью взиравшими на каждаго прiѣзжаго артиста, особенно если онъ обращалъ на себя замѣтное вниманiе публики и такимъ образомъ подрывалъ репутацiю туземныхъ музыкантовъ. Эти люди распускали по городу анекдоты, въ которыхъ въ смѣшномъ и карикатурномъ видѣ выставлялись странности характера Бетховена. Они глумились также и надъ его произведенiями, называя ихъ плодами извращеннаго и грубаго музыкальнаго вкуса. Всѣмъ этимъ моськамъ, сопровождавшимъ каждый шагъ его усерднымъ, но безплоднымъ лаемъ, Бетховенъ платилъ искреннимъ презрѣнiемъ и къ величайшей злобѣ ихъ не обращалъ на нихъ ни малѣйшаго вниманiя. Бетховенъ старался заслужить расположенiе и покровительство другаго класса вѣнскаго населенiя, класса людей сильныхъ, могущественныхъ и богатыхъ. Онъ не пренебрегалъ никакими средствами, чтобы задобрить въ свою пользу высокопоставленныхъ членовъ общества и часто почтительность его переходила за предѣлы простой учтивости: — онъ не гнушался и лестью. Вообще Бетховенъ никогда не отличался умѣнiемъ обращаться съ людьми и былъ совершенно лишенъ того необходимаго въ людскихъ отношенiяхъ чувства мѣры, приличiя и достоинства, которое называется тактомъ. Причиною этой слабости въ Бетховенѣ слѣдуетъ признать недостаточность его воспитанiя.

Съ самаго ранняго возраста сдѣлавшись музыкантомъ по ремеслу и не имѣвъ разумныхъ и любящихъ руководителей, онъ заразился въ средѣ музыкантовъ–ремесленниковъ такими нравственными правилами, которыхъ вся послѣдующая его дѣятельность и столкновенiе съ людьми болѣе развитыми не могли искоренить въ немъ. Бетховенъ научился у нихъ умѣнiю заискивать льстивымъ обращенiемъ въ высшихъ и съ высокомѣрною городостью трактовать низшихъ. Онъ не умѣлъ вовсе сдерживать свои непосредственные порывы; за ничтожный пустякъ онъ приходилъ иногда въ яростную злобу и ссорился съ прiятелемъ, но какъ только оказывалась нужда, начиналъ неумѣренно къ нему подольщаться. Въ многолюдныхъ обществахъ Бетховенъ держалъ себя натянуто и гордо, а въ кругу близкихъ знакомыхъ давалъ волю своей веселости и иронiи, не всегда выражавшейся въ остроумной и умѣренной формѣ. Друзей у него было не мало, но они рѣдко оставались съ нимъ въ дружескихъ отношенiяхъ на продолжительное время, и, вслѣдствiе какой нибудь грубой выходки Бетховена, переходили на сторону его недоброжелателей.

Самымъ близкимъ, беззавѣтно преданнымъ другомъ Бетховена былъ нѣкто Николай Цмескалль фонъ–Домановецъ. Онъ занималъ видное мѣсто въ венгерской придворной канцелярiи; порядочно игралъ на вiолончели и немного сочинялъ. Цмескалль до того дорожилъ дружбой и близостью своей къ композитору, что тщательно приберегалъ не только всѣ его письма и записочки, но малѣйшiй клочекъ бумажки, на которомъ что нибудь было начертано рукой Бетховена. Такимъ образомъ онъ приберегъ для будущихъ поколѣнiй важный бiографическiй матерiалъ, способствовавшiй разгадать и уяснить многiя стороны и подробности характера Бетховена, — которыя иначе остались–бы неразслѣдованными. Хорошее общественное положенiе Цмескалля, сдерживавшее Бетховена въ предѣлахъ дружеской почтительности, благопрiятствовало тѣснѣйшему сближенiю между прiятелями. Цмескалль съумѣлъ снискать не только дружбу Бетховена, но и сильное на него влiянie. Онъ часто удерживалъ неумѣренные порывы своего друга, служилъ посредникомъ въ его безпрестанныхъ ссорахъ съ прiятелями, былъ его руководителемъ и совѣтникомъ въ столкновенiяхъ съ людьми, нерѣдко побранивалъ Бетховена, но никогда не доходилъ даже до кратковременнаго разрыва. Ухаживанiе Цмескалля за своимъ другомъ доходило до такой мелочной услужливости, что не смотря на свое относительно высокое положенiе въ общественной iepapxiи, онъ не гнушался ничѣмъ, чтобы доставить ему удовольствiе, или удовлетворять его капризы. Такъ напримѣръ, не умѣя чинить гусиныя перья, тогда исключительно употреблявшiяся, Бетховенъ это дѣло всегда поручаль Цмескаллю и отвлекалъ его ради очинки пера отъ его занятiй, — на каковой капризъ послѣднiй охотно поддавался. Цмескалль сохранилъ множество записочекъ, съ этою цѣлью, въ шуточномъ тонѣ, написанныхъ Бетховеномъ.

Изъ друзей Бетховена назовемъ еще Венцеля Крумгольца, втораго скрипача опернаго оркестра, который былъ восторженнымъ поклонникомъ генiя Бетховена. Онъ предчувствовалъ будущее величiе композитора и крѣпко къ нему привязался. Бетховенъ сообщалъ Крумгольцу всѣ свои музыкальные планы и очень довѣрялъ и любилъ его, хотя обращался съ нимъ небрежно, иногда обижалъ его и называлъ не иначе какъ «мой дуракъ”. Впослѣдствiи (въ 1816 г.) между ними произошелъ разрывъ, продолжавшiйся до самой смерти Бетховена.

Выше было упомянуто о дружескихъ отношенiяхъ Бетховена съ княземъ Карломъ Лихновскимъ. У этого аристократа диллетанта по пятницамъ собирались музыканты и любители для исполненiя камерной музыки, часто въ присутствiи авторовъ исполняемаго. Благодаря послѣднему обстоятельству, исполнители, собиравшiеся у Лихновскаго, руководимые замѣчанiями самихъ авторовъ, достигли замѣчательнаго совершенства и ансамбля, а вслѣдствiе прекраснаго исполненiя тpio и квартетовъ Бетховена при большомъ стеченiи вѣнскихъ любителей музыки, его камерная музыка скоро прiобрѣла значительную популярность и стала быстро распространяться. Квартетъ, собиравшiйся у Лихновскаго состоялъ изъ перваго скрипача Шупанцига, втораго Сина, альтиста Вейса и вiолончелиста Крафта. Сина и Вейсъ часто манкировали и въ такомъ случаѣ ихъ замѣняли Цмескалль и самъ Лихновскiй. Шупанцигъ прiобрѣлъ въ вѣнскомъ музыкальномъ мiрѣ большое значенiе тѣмъ, что взялъ на себя обязанности диригента въ любительскихъ концертахъ, происходившихъ въ Аугapтенѣ. Весь оркестръ, игравшiй на этихъ концертахъ состоялъ изъ любителей, но благодаря старанiямъ и искусству своего диригента, достигъ, тѣмъ не менѣе, столь высокой степени совершенства, что исполнялъ безукоризненно самыя трудныя симфонiи знаменитыхъ уже композиторовъ и разъигрывалъ произведенiя молодыхъ, еще мало извѣстныхъ авторовъ. Такъ какъ это общество диллетантовъ преслѣдовало чисто музыкальныя цѣли, то плата за входъ была ничтожная и такимъ образомъ концерты ихъ привлекали большiя массы публики и имѣли громадный успѣхъ.

Самъ Шупанцигъ хоть и былъ также диллетантомъ, но обладалъ тонкимъ музыкальнымъ чутьемъ, большой энергiей и находчивостью. Онъ былъ необычайно толстъ и съ величайшимъ добродушiемъ терпѣлъ насмѣшки, которыя вызывала его комическая наружность, но это обстоятельство нисколько не подрывало его капельмейстерскаго авторитета.

Что касается отношенiй Бeтxoвeнa къ особамъ женскаго пола, то положительныя свѣдѣнiя объ этомъ предметѣ весьма недостаточны. Сохранилось множество сентиментальныхъ воспоминанiй, измышленныхъ съ цѣлью поэтизировать личность Бетховена, точно также какъ позднѣйшiе портреты и бюсты его, изображавшiе нашего героя въ прiукрашенномъ видѣ, были сдѣланы съ намѣренiемъ скрыть настоящiя черты его, о которыхъ справедливость требуетъ сказать, что онѣ были мало привлекательны. Кто–бы подумалъ, въ самомъ дѣлѣ, глядя на изящныя, божеcтвеннo–прекрасныя очертанiя лица, высокiй ростъ, крѣпкое и красивое тѣлосложенiе, которыя мы видимъ на изображенiяхъ Бетховена, что это былъ маленькiй, смуглый, рябой, неуклюжiй человѣкъ? Единственное положительно вѣрное извѣстiе, касающееся любовныхъ отношенiй Бeтxoвeнa къ женщинамъ въ описываемый здѣсь перiодъ его жизни естъ эпизодъ съ пѣвицею, Магдалиною Вилльамъ, въ которую онъ страстно влюбился и сдѣлалъ ей предложенiе. Магдалина, однакоже, отказалась oтъ чести быть женою уже извѣстнаго тогда композитора–виртуоза, и предпочла сочетаться бракомъ съ нѣкiимъ синьоромъ Гальвани, съ которымъ прожила недолго; супружеское счастье четы было прервано въ 1802 г. смертью Магдалины. Всего курьознѣе причина, заставившая Магдалину отказаться отъ брака съ Бетховеномъ. На предложенiе композитора она отвѣчала, что не хочетъ быть женой некрасиваго и полусумасшедшаго человѣка. Таково, впрочемъ, было общее мнѣнiе женщинъ, знавшихъ Бетховена. Его неказистая наружность, его странности и оригинальныя выходки его раздражительнаго характера не могли плѣнять сердецъ легкомысленныхъ вѣнокъ, поголовно увлекавшихся ловкими гвардейскими офицерами своего времени.

ХVII.

Въ эпоху описываемую нами высокое положенiе Бетховена въ средѣ современныхъ ему композиторовъ мало по малу упрочивалось и слава его постепенно возрастала. Объ этомъ можно заключить по тому рвенiю, съ которымъ издатели добивались его манускриптовъ, въ особенности его камерной музыки. Глухота его усиливалась и вѣрное предчувствiе, что скоро онъ лишится совершенно слуха, заставили его оставить виртуозность и исключительно предаться композицiи. Онъ зналъ, что ему принадлежитъ, по силѣ врожденнаго генiя, первое мѣсто непосредственно за Моцартомъ и хотѣлъ не только уравняться съ нимъ, но, если можно, превзойти своего предшественника. Стиль его сталъ вырабатываться, оригинальныя черты его самобытнаго творчества съ каждымъ днемъ дѣлались явственнѣе: — онъ начиналъ доcтигать зрѣлости своего развитiя.

Прежде нежели начнемъ излагать обстоятельства, при которыхъ начали являться его лучшiя симфонiи и квартеты, остановимся на Бетховенѣ — человѣкѣ и постараемся уяснить читателю характеристическiя черты личности Бетховена.

Замѣтимъ прежде всего, что, какъ это обыкновенно бываетъ съ великими людьми и въ особенности съ великими художниками, молва, преданiе и отголосокъ ихъ — бiографiя Бетховена, сдѣлали всевозможное, чтобы скрыть отъ потомства истинную правду относительно личнаго характера композитора. На самомъ дѣлѣ, это была чисто человѣческая натура, хоть и была надѣлена необыкновенными дарованiями, но съ другой стороны являла и значительныя слабости.

Величайшимъ несчастiемъ для Бетховена было то, что въ немъ съ раннихъ лѣтъ слишкомъ рѣзко проявились его хорошiя и дурныя качества, что, неруководимый въ дѣтствѣ никѣмъ, онъ не выучился сдерживать и одолѣвать свои страсти, которыя сдѣлались–бы для него источникомъ силы и энергiи, еслибъ онъ умѣлъ справляться съ ними. Теперь мелочное изъявленiе этихъ страстей обратилось въ раздражительность и слабость. Жалкая среда актеровъ и музыкантовъ, среди которой пришлось вращаться Бетховену — отроку и юношѣ, ихъ безнравственность, ихъ циническая угодливость передъ высшими и заносчивость съ низшими, ихъ жалкая неразвитость и грубое невѣжество, не могли способствовать къ облагороженiю его души, къ умягченiю рѣзкостей его характера. До знакомства съ семействомъ Брейнингъ онъ даже и не ощущалъ никакихъ высшихъ умственныхъ потребностей, и хотя, какъ было объяснено выше, сближенiе его съ этимъ прекраснымъ семействомъ принесло ему неоцѣненную пользу, — но уже поздно было выучиться владѣть собою: привычка давать волю своимъ первымъ вспышкамъ навсегда осталась наиболѣе выдающеюся слабостью его характера. Недостатки воспитанiя въ Бетховенѣ преслѣдовали его втеченiи цѣлой жизни и сказывались въ самыхъ рѣзкихъ крайностяхъ. Сегодня онъ за ничтожную малость сердится до бѣшенства, а завтра его раскаянiе далеко выйдетъ изъ предѣловъ приличiя и достоинства. Если сегодня онъ гордъ, непочтителенъ и высокомѣренъ, то завтра будетъ черезъ мѣру угодливъ и льстивъ передъ тѣми самыми, которыхъ наканунѣ старался раздражить неумѣренно–рѣзкими выходками. Бѣдность, въ которой выросъ Бетховенъ, имѣла также пагубное влiянiе на его жизнь. Онъ никогда не зналъ цѣны деньгамъ, часто кидалъ золото горстями и послѣ того впадалъ въ неумѣренную бережливость. Будучи одаренъ отъ природы свѣтлымъ, хотя и неразвитымъ посредствомъ воспитанiя умомъ, онъ однако–же недостаточно полагался на самого себя и прiобрѣлъ привычку, во всѣхъ своихъ начинанiяхъ и намѣренiяхъ, опираться на умъ другихъ. Онъ сдѣлался склоненъ слушать глупые совѣты, или, что еще хуже, когда его самолюбiе было задѣто, не исполнялъ совѣтовъ благоразумныхъ и поддавался нерѣшительности, тамъ гдѣ нужна была твердость. Поэтому, то повинуясь первому влеченiю, то теряя время въ нерѣшительности, ему нерѣдко случалось сдѣлать необдуманный шагъ, о которомъ приходилось впослѣдствiи горько сожалѣть и раскаяваться. Съ теченiемъ времени болѣзненное его состоянiе еще усилило этотъ недостатокъ въ твердой и благоразумной иницiативѣ.

При всемъ томъ, скромность не была добродѣтелью Бетховена; онъ тѣмъ болѣe предавался обольщенiямъ самолюбiя, чѣмъ менѣе цѣнилъ другихъ людей. «Я цѣню людей только по бóльшей или меньшей пользѣ отъ нихъ проистекающей!" писалъ онъ однажды. Заносчивость и горделивая небрежность, съ которою Бетховенъ относился къ окружающимъ, вызывала насмѣшки надъ нимъ даже у добродушнаго Гайдна. Когда посѣщенiя его Бетховеномъ сдѣлались рѣдки и наконецъ почти прекратились, Гайднъ спрашивалъ музыкантовъ о томъ что дѣлаетъ «нашъ великiй Моголь”?

Во время молодости Бетховена, во всей цивилизованной Европѣ распространилось романтическое увлеченiе къ героямъ старой, классической литературы, начавшееся въ Парижѣ и мало по малу охватившее образованные кружки въ Германiи. Демократическiй сентиментализмъ французскихъ философовъ былъ еще поощренъ вошедшими въ моду героями молодой американской республики, Франклиномъ, Адамсомъ, Вашингтономъ, Кноксомъ, которыхъ неизысканность и простой образъ жизни въ тиши своихъ мирныхъ убѣжищъ и въ средѣ семействъ, — весьма льстили модной теорiи. Увлеченiе героями древности и американской независимости имѣло благодѣтельное влiянiе на молодежь, воспламенившуюся къ идеѣ чистаго человѣка, стоящаго выше всякихъ предубѣжденiй и страстей, причемъ образцами принимали Сципiона, Цинцината, Катона, Вашингтона, Франклина. Слѣдуя всеобщему увлеченiю, и Бетховенъ старался возвысить строй души своей усерднымъ чтенiемъ хорошихъ нѣмецкихъ поэтовъ, но въ особенности пepеводами классическихъ авторовъ и Шекспира. Онъ съ восторгомъ говорилъ о величавыхъ герояхъ древности и хотѣлъ подражать имъ, но между чувствами, которыя питала его душа и принципами, которымъ онъ слѣдовалъ въ жизни, была цѣлая пропасть. Душа его была полна самыхъ чистыхъ намѣренiй, самыхъ высокихъ чувствъ, но неудержимый, необузданно пылкiй темпераментъ мѣшалъ ему направить къ дѣлу эти намѣренiя и чувства, не далъ выработаться и укрѣпиться его благородному xapaктеру. Только тѣ, которымъ удавалось близко сойтись съ Бетховеномъ, могли вполнѣ оцѣнить благородную чистоту его сердца, къ сожалѣнiю только таившуюся въ немъ, рѣдко проявлявшуюся до очевидности. Какъ бы ни были велики его слабости, но никто изъ любившихъ его людей не сомнѣвался въ его глубокой, искренней любви ко всему прекрасному, въ благородной прямотѣ его характера, въ чистотѣ его высокой души.

П. Чайковскiй.

(Продолженiе будетъ).

______

ПИСЬМО КЪ РЕДАКТОРУ.

Милостивый Государь,

Господинъ Редакторъ!

Отъ 16 октября 1872 года въ № 24 издаваемаго вами журнала «Гражданинъ" помѣщена статья подъ заглавiемъ «Рязанское губернское земство въ 1871 году". Статья эта, какъ направленная противъ моего начальства, а также и моихъ «притязательныхъ", будто–бы, дѣйствiй въ oтношенiи рязанской уѣздной управы и, по вашему выраженiю, основанныхъ на какихъ–то личностяхъ, дозволяетъ мнѣ просить васъ, милостивый государь, дать мѣсто нѣсколькимъ моимъ строкамъ въ вашемъ журналѣ, для разъясненiя бывшаго дѣла.

Состоя землевладѣльцемъ въ Рязанской губернiи и на службѣ на должности уѣзднаго исправника болѣе 9 лѣтъ, я никогда не дозволялъ ceбѣ мѣшать служебной обязанности съ личными отношенiями частной жизни. Это могутъ подвердить всѣ хорошо меня знающiе и имѣвшiе со мною служебныя отношенiя; но вмѣстѣ съ тѣмъ я не оставался никогда равнодушнымъ къ тѣмъ безпорядкамъ, пpeдупрежденiе которыхъ лежало на прямой моей обязанности. Чтобы въ подробности объяснить бывшее въ pазсмотрѣнiи губернскаго собранiя дѣло въ 1871 году, потребовалось бы сказать слишкомъ многое и многое, а потому я ограничусь лишь выясненiемъ только тѣхъ обстоятельствъ, которыя вкрались въ вашей и статьѣ вѣроятно по ошибкѣ.

а) Никогда я не относился въ уѣздную упpaвy объ устраненiи такихъ безпорядковъ, которые не лежатъ на прямой моей обязанности^*), но относился на основанiи прав. зем. yчp. въ продолженiи года болѣе 13 разъ, прося ее или устроить разрушившiеся мосты, или устроить перевозы согласно кондицiй, ибо тѣ и другiе положительно въ то время находились въ неисправномъ и даже опасномъ видѣ^**).

б) Въ отвѣтахъ ко мнѣ уѣздной управы я не находилъ неумѣстнымъ употребленное ею выраженiе, какъ говорится въ статьѣ, — «особая течь" вмѣсто «сильная течь", но находилъ неумѣстнымъ со стороны управы, вмѣсто того, чтобы исправлять сооруженiя въ уѣздѣ, на которыя по нашему уѣзду собирается весьма почтенная цифра, да кромѣ того еще получается до 6,000 въ годъ въ помощь изъ губернскихъ суммъ, постоянно отвѣчать на всѣ мои законныя требованiя, что повѣстки выданы контрагентамъ о исправленiи^***) и болѣe ничего."

Въ одной же изъ переписокъ съ уѣздною управою объ опасности переѣзда чрезъ Листанскiй мостъ, управа въ концѣ своего отношенiя ко мнѣ отъ 2–го iюня 1871 года, за № 1186, между прочимъ говоритъ : «если нынѣшнiй контрагентъ управы и устроилъ въ бывшую полную воду лодочную переправу, то yпpава ни въ какомъ случаѣ не можетъ принимать зa нее на себя никакой отвѣтственности (!), какъ не приняла бы ее и въ томъ случаѣ (!) еслибы упоминаемый въ рапортѣ станцiоннаго смотрителя г. Спаскiй, становой приставъ, задумалъ переправиться чрезъ рѣку Листанъ вплавь и потерпѣлъ бы крушенiе при подобной переправѣ". Не думаю чтобы подобное заключенiе oтносилось къ похвалѣ рязанской уѣздной управы, тѣмъ болѣе, что я весьма вѣжливо просилъ только управу устроить листанскую переправу.

в) Я вовсе не считаю нужнымъ оправдывать дѣйствiя каждаго сотскаго, а тѣмъ болѣе и моpaльно принимать на себя за нихъ отвѣтственность, но въ данномъ случаѣ донесенiе уѣздной управы оказывается чисто голословное: во 1–хъ потому, что это было заявленiе самого контрагента, и только его одного, о которомъ и шла рѣчь, а во 2–хъ управа, какъ оказывается, сама не произвела никакого дознанiя. Сотскiй распоряжался на перевозѣ не самовластно, а по предоставленному ему праву по закону, конечно распоряжался какъ понималъ, но устроить безукоризненный порядокъ одному сотскому на большомъ трактѣ при большой массѣ проѣзжаго народа едва–ли и возможно, къ тому же, когда еще перевозъ не исправенъ, нѣтъ достаточнаго числа посуды, или она течетъ, нѣтъ ни багровъ, ни веревокъ ни подмостокъ и т. п.; а главное, нѣтъ еще иногда и рабочихъ^*). Сообщать же обо всемъ въ уѣздную управу не слѣдуетъ, какъ видите, г. редакторъ, изъ рѣчи А. И. Кошелева, — нужно только составлять акты, a пpoѣзжающимъ ожидать рѣшенiя мировыхъ судей. Къ чему же кондицiи и земство?

г) Перехожу теперь къ словамъ гг. А. И. Кошелева и Ѳ. С. Офросимова (если они были только сказаны). Первый изъ нихъ совершенно напрасно заявилъ губернскому собранiю, что полицiя виновата, что не составляла актовъ. Акты составлялись лично мною, помимо гг. приставовъ, и своевременно всѣ были переданы гг. мировымъ судьямъ 1, 3 и 4 участковъ; по всѣмъ актамъ состоялись обвиненiя, на которыя контрагенты уѣздной управы изъявили свое даже удовольствiе^**). Г. Ѳ. С. Офросимовъ обвиняетъ меня въ неправильности составленiя акта (одного, ибо другихъ онъ не видалъ), объясняя даже собранiю законъ кáкъ слѣдуетъ ихъ составлять; но къ сожалѣнiю, я долженъ замѣтить, что г. Офросимовъ не вникъ въ правильность составленнаго акта и не точно разъяснилъ настоящiй вопросъ.

Понятые заблаговременно полицiею никогда не возятся, и понятымъ можетъ быть всякiй, а вовсе не изъ одного крестьянскаго сословiя, — это нигдѣ не говорится въ законѣ; понятымъ бываетъ всегда тотъ, кто большею частiю находится на мѣстѣ, какъ и въ данномъ случаѣ, а потому, при составленiи акта въ мѣстѣ не заселенномъ и далеко отъ селенiя, мною и были приглашены тѣ, которые находились на лицо; къ тому же упоминаемый фельдфебель (Иванъ Васильевъ) есть и повѣренное лицо контрагента уѣздной управы (согласно кондицiй), самъ подписавшiй актъ; и слѣдовательно актъ былъ составленъ правильно, — правильно во 1–хъ потому, что уже по немъ состоялось опредѣленiе мироваго судьи 4 участка, а во 2–хъ составленiе его и безъ понятыхъ ни сколько не противурѣчитъ рѣшенiю сената 26 апрѣля 1867 года, за № 146, по дѣлу Чижовой. Кажется я совершенно достаточно выяснилъ всѣ обстоятельства, въ истинѣ которыхъ, по дошедшимъ до меня слухамъ, вполнѣ убѣдилась и избранная по этому обстоятельству губернскимъ земскимъ собранiемъ коммисiя. А потому повторяю вновь, что личностей у меня никогда никакихъ ни съ кѣмъ не было и нѣтъ, а я только желалъ и желаю въ настоящее время, чтобы у насъ были исправные мосты и перевозы и никто не ломалъ бы себѣ шеи.

Отвѣтъ мой немного замедлился собственно потому, что мнѣ хотѣлось публично подкрѣпить истину моихъ словъ, какъ опредѣленiями гг. мировыхъ судей, такъ и работою коммисiи избранной губернскимъ земскимъ собранiемъ по этому предмету.

С. Корвинъ–Круковской.

______

ОБЛАСТНОЕ OБOЗРѢНIЕ.

Кредитъ, какъ достоянiе народа и орудiе правительственной политики. Кому не нуженъ и кому нуженъ такой кредитъ? Ежегодныя нужды сельско–хозяйственнаго оборота Xepcoнской губернiи: 17 миллiоновъ въ гoдъ для краткосрочныхъ ссудъ можетъ дать только правительство. Кто избавитъ саратовскихъ крестьянъ отъ прасоловъ и барышниковъ? Отношенiе правительства и частныхъ капиталистовъ къ вопросу о русскомъ землевладѣнiи въ западномъ кpaѣ. Товарищество прiобрѣтателей колонiй. Общество взаимнаго поземельнаго кредита, — наконецъ кiевскй и виленскiй земельные банки. Ликованiе «Виленскаго Вѣстника» съ одной стороны и безотрадные факты «Кiевлянiна», «Московскихъ Вѣдомостей» и «Голоса» съ другой стороны.

Въ 10 № «Гражданина" помѣщенъ г. Степановымъ, подъ именемъ «Плутократiи", очеркъ его замѣчательной теорiи кредита, съ нѣкоторыми историческими ссылками и объяснительными указанiями на современное кредитное дѣло въ Pocciи. Вопреки господствующимъ воззрѣнiямъ, эта теорiя смѣло утверждаетъ, что кредитъ, какъ всеобщая увѣренность гражданъ во внутренней и внѣшней состоятельности своего государства, есть достоянiе всѣхъ гражданъ и не долженъ подлежать ни спекуляцiямъ финансистовъ, ни вообще отчужденiю въ частныя руки немногихъ, къ ущербу и стѣсненiю всѣхъ остальныхъ. Въ Pоссiи, во время Екатерины II, началъ было примѣняться къ дѣлу именно этотъ принципъ; государство взяло на себя управленiе кредитомъ, слѣдовательно, всѣмъ кредитнымъ операцiямъ намѣревалось придать характеръ не коммерческаго оборота, направленнаго исключительно къ частному обогащенiю, но характеръ государственной задачи, осуществляемой исключительно въ видахъ всеобщаго благосостоянiя. Затѣмъ этотъ истинно государственный взглядъ былъ вытѣсненъ западными финансовыми теорiями, выработанными изъ элементовъ западноевропейской жизни, — то есть изъ давленiя капитала на трудъ и денежной спекуляцiи на самые источники государственнаго богатства и народнаго производства. Кредитъ уже перестаетъ быть мысленнымъ бoгaтствомъ народа, какъ выражалась Екатерина, — а, по теорiи министра финансовъ Гурьева, обозначаетъ лишь довѣрiе капиталистовъ къ правительству. Общенародное достоянiе — кредитъ, изъ области государственнаго права переходить такимъ образомъ всецѣло въ сферу частнаго права и гражданскихъ оборотовъ, и дальнѣйшiй разборъ возникающихъ изъ этого послѣдствiй вѣроятно поведетъ къ рѣшенiю весьма интереснаго вопроса: не слѣдуетъ–ли по крайней мѣрѣ для Россiи пожелать возстановленiя кредитнаго дѣла на иномъ, болѣе прочномъ и широкомъ, чисто государственномъ основанiи?

Въ подтвержденie взгляда, противоположнаго этой теорiи, найдется много примѣровъ на каждомъ шагу, и привести ихъ, разумѣется, не затруднились бы защитники исключительно частной предпрiимчивости въ дѣлѣ кредита. Слѣдя за нашею печатью, всякiй замѣтитъ, съ какою изумительною послѣдовательностью проводится въ ней этотъ взглядъ. Теперь, напримѣръ относительно поземельнаго кредита, уже доказываютъ, что даже общества взаимнаго поземельнаго кредита, въ сущности, ничѣмъ болѣе не отличаются отъ акцiонерныхъ поземельныхъ банковъ, и слѣдовательно нѣтъ никакого основанiя давать хотя косвенное предпочтенiе первымъ предъ послѣдними. Относительно нѣкоторыхъ ограниченiй, которыми правительство старается еще нѣсколько сдерживать банковую спекуляцiю, вредную третьимъ лицамъ, т. е., въ концѣ концовъ, вредную всѣмъ, теперь уже преобладаетъ мнѣнiе, что этимъ правительство дѣйствуетъ лишь во вредъ частной предпрiимчивости, т. е., говорятъ, въ концѣ концовъ, во вредъ, будто–бы, своимъ собственнымъ интересамъ. Поставьте, говорятъ, нѣсколько общихъ принциповъ, затѣмъ уже дайте совершенно полный просторъ конкурренцiи капиталистовъ между собою, — не дѣлайте сами (т. е. правительство) и тѣни конкурренцiи частнымъ лицамъ, и все будетъ хорошо. Недавно, въ «Кладдерадачѣ" помѣщена была карикатура на правительство Тьера: правая и лѣвая стороны нацiональнаго собранiя, въ видѣ двухъ бѣшеныхъ коней, мчатъ съ равною силою въ двѣ противоположныя стороны маленькаго возницу–правителя, и выходитъ, что Тьеръ направляетъ страну по средней равнодѣйствующей, то есть какъ разъ по настоящему прямому пути. Совершенно такимъ же, полагаютъ, правильнымъ путемъ пойдетъ и кредитъ, при всеобщемъ взаимномъ соперничествѣ капиталистовъ: банкиры между собою будутъ рѣзаться, а частныя лица этимъ будутъ пользоваться. Но здѣсь, кажется, не принять въ расчетъ тотъ случай, когда банкиры перестанутъ рѣзаться и вступать въ стачку, въ видѣ, напримѣръ, центральнаго поземельнаго банка, которымъ недавно, какъ увѣряютъ весьма компетентные люди, предположили было европейскiе финансисты заполонить наши частные поземельные банки. Не усидѣлъ бы и Тьеръ, еслибы вдругъ оба его коня съ бѣшенствомъ кинулись въ одну и туже сторону.

Если же противоположный взглядъ на кредитъ можетъ сослаться на большое множество опытовъ и примѣровъ, — то мы съ своей стороны, единственно для ясности дѣла, приведемъ изъ нашихъ источниковъ примѣры также и въ подтвержденiе теорiи автора «Плутократiи''. Въ «Одесскомъ Вѣстникѣ", въ статьѣ «О ежегодныхъ нуждахъ сельскохозяйственнаго оборота", высчитывается напримѣръ, что для правильнаго развитiя сельскаго хозяйства въ Херсонской губернiи ему, между прочимъ, необходимо ежегодно до 17 миллiоновъ наличныхъ денегъ, въ видѣ 6 мѣсячнаго краткосрочнаго кредита. Теперь же, говоритъ авторъ, землевладѣльцы Херсонской губернiи уплачиваютъ въ земскiй банкъ ту самую сумму, какую они получаютъ отъ аренды засѣваемой земли; значитъ, они вынуждены отдавать землю въ аренду для того, чтобы уплачивать проценты по своимъ долгамъ; они только передатчики съ рукъ на руки той дани, какую земледѣлецъ Херсонской губернiи несетъ въ пользу «денежныхъ герцоговъ". Выводъ отсюда: чѣмъ болѣе будутъ закладываться имѣнiя въ разныхъ земельныхъ банкахъ, тѣмъ естественнѣе ожидать, что площадь арендаторскаго хозяйства будетъ увеличиваться, отливъ же интеллигенцiи отъ земли и сельскаго хозяйства будетъ продолжаться; сельское хозяйство, стало быть, будетъ падать какъ правильный промыселъ и превращаться въ спекуляцiю, рискованную игру. Отсутствiе краткосрочнаго кредита, если вѣрить сдѣланному расчету, ложится на губернiю ежегоднымъ налогомъ до 2 миллiоновъ, въ пользу частныхъ лицъ, — то есть налогомъ вчетверо большимъ противъ налогa въ пользу земства, — и такимъ образомъ частный интересъ банковъ и банкировъ, крупныхъ и мелкихъ, получающихъ процентъ за поземельный долгосрочный кредитъ, становится преобладающимъ факторомъ надъ интересомъ общественнымъ. Гдѣ же, спрашивается, выходъ изъ этого положенiя? Въ сельско–хозяйственномъ банкѣ для краткосрочныхъ ссудъ, — а въ этомъ случаѣ уже, какъ замѣчаетъ авторъ, необходимо содѣйствiе государства; одна же общественная стихiя не въ состоянiи разрѣшить вопроса. Открывая кредитъ купцамъ, почему не можетъ государство открыть кредита земледѣльцамъ? Губернская и уѣздныя земскiя управы — готовые учетные комитеты для векселей земледѣльцевъ. Отдѣленiя государственнаго банка смѣло могли бы учитывать портфели, представляемые имъ земствомъ; и государство получило бы тогда, по выраженiю автора, на общественныя нужды тѣ миллiоны, которые идутъ теперь въ руки частныхъ лицъ и банковъ, на пользу частнаго интереса.

Вотъ другой примѣръ уже изъ области мелкаго землевладѣнiя. «Саратовскiй Справочный Листокъ”, дѣльно разсуждая о томъ, какъ развращаются нравы и понятiя крестьянъ постоянными примѣрами кулачничества, барышничества и всякаго ростовщичества, эксплуатирующихъ всѣми способами крестьянское производство въ ущербъ производителямъ, вѣрно замѣчаетъ, что даже сельскiя ссудныя товарищества не могутъ еще вполнѣ избавить крестьянина отъ эксплуатацiи множества мелкихъ спекулянтовъ. Товарищество оградить отъ ростовщиковъ, но не спасетъ крестьянина отъ прасоловъ и барышниковъ; они по прежнему на всѣхъ перепутьяхъ будутъ перебивать наживу крестьянину, вынужденному, въ трудныхъ денежныхъ обстоятельствахъ, продать хлѣбъ свой прасоламъ за первую цѣну, какую дадутъ. Что же сдѣлать? Земство, отвѣчаетъ «Саратовскiй Листокъ", на этотъ случай должно ввести такое кредитное учрежденiе, которое давало бы крестьянину ссуду подъ залогъ хлѣба, въ суммѣ близко подходящей къ базарной цѣнѣ. Для этого оно могло бы имѣть агентовъ и ссыпные магазины въ большихъ базарныхъ селахъ. При этомъ количество хлѣба, вѣроятно, было бы очень значительно, и земство могло бы отправлять хлѣбъ даже непосредственно за границу, въ руки потребительныхъ обществъ и т. д., возвращая затѣмъ излишекъ отъ продажной цѣны въ руки производителямъ–крестьянамъ.

Въ обоихъ приведенныхъ примѣрахъ для насъ важна не столько ихъ практическая сторона, сколько самый ихъ принципъ. Быть можетъ, и краткосрочный кредитъ для крупнаго землевладѣнiя требуетъ иной организацiи, — и земство могло бы, вѣроятно, мелкому землевладѣнiю оказать помощь, не прибѣгая къ торговымъ операцiямъ. Но важно, что въ томъ и другомъ случаѣ заинтересованная сторона, несущая потери, прямо направляется противъ спекуляцiи кредитомъ частныхъ лицъ и предпочитаетъ прибѣгнуть лучше подъ защиту государства или соотвѣтственныхъ учрежденiй, нежели положиться на своекорыстную помощь отъ частной предпрiимчивости. Въ томъ и другомъ случаѣ признается необходимымъ, чтобъ съ частными капиталистами — кулакомъ и банкиромъ — конкуррировали учрежденiя власть имущiя. Въ первомъ случаѣ земству дается роль учетныхъ комитетовъ для векселей крупныхъ землевладѣльцевъ, — во второмъ — болѣе самостоятельное положенiе финансовой единицы, имѣющей, по самымъ своимъ правамъ и внутренной солидности, прямое преобладанiе надъ всѣми остальными финансовыми единицами. Но мы, въ томъ и другомъ случаѣ, можемъ говорить одинаково о содѣйствiи государства для защиты крупнаго и мелкаго землевладѣнiя, въ интересѣ государственномъ, отъ господства капитала въ интересѣ частномъ. Земскiя учрежденiя хотя и не считаются правительственными, въ сущности однако вооружены, для извѣстныхъ задачъ, авторитетомъ правительства, полномочiями котораго и дѣйствуютъ. Право налога есть правительственное, — и обязательное удовлетворенiе нѣкоторыхъ мѣстныхъ потребностей есть также обязанность, возникающая изъ современныхъ понятiй о правительствѣ. Слѣдовательно, въ принципѣ не будетъ разницы, непосредственно ли правительство, или въ лицѣ земства, призывается вступить въ конкурренцiю съ частною предпрiимчивостью въ области кредита.

Затѣмъ, къ этимъ примѣрамъ, пользуясь напечатанными недавно свѣдѣнiями о русскомъ землевладѣнiи въ Кiевской губернiи, мы приведемъ, уже изъ области всѣмъ извѣстныхъ государственныхъ интересовъ, еще примѣръ того, какъ въ сущности равнодушна къ этимъ интересамъ частная предпрiимчивость, если равнодушiе не препятствуетъ, а даже содѣйствуетъ выгодности оборотовъ и возрастанiю частой прибыли. Всѣ мы очень хорошо помнимъ, какъ послѣ польскаго мятежа вся печать заговорила о радикальныхъ мѣрахъ для ослабленiя въ западномъ краѣ полонизма, какъ политической силы. Рѣшили, что этa силa, между прочимъ, коренится въ исключительно польскомъ землевладѣнiи края. Правительство основательно полагало, что краю даетъ польскiй характеръ главнымъ образомъ сословiе польскихъ помѣщиковъ, и что «сила этого сословiя, какъ сказано въ указѣ 23 (10) декабря 1865 г., заключается въ корпоративной замкнутости владѣнiя недвижимою собственностью, не допускающей проникать къ себѣ никакую другую нацiональность, и особенно русскую". При такихъ обстоятельствахъ правительству слѣдовало прибѣгнуть къ такой мѣрѣ, которая, посредствомъ устраненiя лицъ польскаго происхожденiя отъ права прiобрѣтать вновь имѣнiя въ западномъ краѣ, не стѣсняя законныхъ правъ владѣнiя нынѣшнихъ польскихъ помѣщиковъ, окончательно преградилa бы возможность усиленiя этого класса. Мѣра эта, какъ извѣстно, была принята и состоитъ въ томъ, что впредь до окончательнаго устройства западнаго края, посредствомъ достаточнаго усиленiя въ немъ числа русскихъ землевладѣльцевъ, воспрещено лицамъ польскаго происхожденiя вновь прiобрѣтать помѣщичьи имѣнiя въ девяти западныхъ губернiяхъ; всѣ же акты и сдѣлки на переходъ ихъ къ лицамъ польскаго происхожденiя, послѣ обнародованiя этого постановленiя, повелѣно считать недѣйствительными. Затѣмъ оставленъ въ своей силѣ только переходъ этихъ имѣнiй путемъ наслѣдства по закону. Судя по сдѣланнымъ правительствомъ указанiямъ, въ каждой губернiи необходимо, чтобы pусскiе землевладѣльцы по числу превысили польскихъ, а поземельная личная собственность русскихъ владѣльцевъ достигла ²/₃ личной поземельной собственности поляковъ.

Значитъ — указомъ 10 (23) декабря 1865 г. правительство прямо объявило, что въ области западнаго края усиленiе русскаго землевладѣнiя до извѣстныхъ предѣловъ составляетъ отнынѣ государственный интересъ, — и наоборотъ, всякое противодѣйствiе, или хотя бы даже несодѣйствiе этой мѣрѣ, ecть нарушенiе кореннаго государственнагo интереса. Посмотримъ теперь, въ какое отношенiе поставила себя къ этому государственному интересу частная предпрiимчивость нашихъ капиталистовъ. Правительство, какъ извѣстно, предполагало сперва образовать, на выдачу ссудъ русскимъ, для покупки польскихъ помѣщичьихъ имѣнiй, cпeцiaльный гocудapствeнный фoндъ изъ суммъ, вырученныхъ отъ продажи казенныхъ земель и оброчныхъ статей; но потомъ эта мѣра была замѣнена другою. Правительство предпочло (указъ 17 августа 1866) привлечь къ дѣлу частные капиталы и предоставить самимъ покупщикамъ ближайшее участiе въ этомъ дѣлѣ посрѣдствомъ образованiя изъ нихъ, при содѣйствiи правительства, особеннаго товарищества прiобрѣтателей имѣнiй въ западномъ кpaѣ. Не прошло и года, какъ товарищество закрыто и предоставленныя ему правительствомъ значительныя денежныя средства переданы обществу взаимнаго поземельнаго кредита. Когда это случилось? Именно тогдa, когда министръ государственныхъ имуществъ, въ видахъ сбереженiя правительственныхъ пособiй, предназначенныхъ товариществу, и въ видахъ упроченiя общественнаго довѣрiя къ операцiямъ товарищества, входилъ съ представленiемъ о дарованiи закладнымъ листамъ его правительственной гарантiи. По чьему почину товарищество закрылось? Пo ходатайству, между прочимъ, нѣкоторыхъ русскихъ земдевладѣльцевъ. Вмѣстѣ съ этимъ, тогда же, 9 (21) iюня 1867 г., повелѣно войти въ сношенiе съ правленiемъ общества взаимнаго поземельнаго кредита относительно передачи ему денежныхъ средствъ, дарованныхъ товариществу.

Въ свое время говорено было и переговорено, что 5–ти миллiонный фондъ, переданный обществу, вывелъ его изъ самаго стѣсненнаго положенiя, и что если какимъ изъ русскихъ землевладѣльцевъ, — то именно членамъ заемщикамъ общества взаимнаго поземельнаго кредита было выгодно закрытiе товарищества прiобрѣтателей имѣнiй въ западномъ краѣ, только бы лишь поправить свои собственныя дѣла. Такимъ образомъ, для учредителей, давшихъ свои капиталы обществу взаимнаго поземельного кредита, было уже второстепеннымъ вопросомъ: насколько ихъ образомъ дѣйствiй въ настоящемъ случаѣ усиливается или ослабляется энергiя правительственной политики въ дѣлѣ усиленiя русскаго землевладѣнiя въ краѣ. Правленiе общества, по самому принципу частныхъ предпрiятiй, должно также содѣйствовать главнымъ образомъ наиболѣе выгодному ходу операцiй общества, не справляясь, одинаково ли успѣшно при этомъ осуществляется и гоcудapcтвeнный интересъ. Правда, главное управленiе сѣверо–западнаго края въ свое врѣмя (цирк. 25²⁵/₂₇ 27 янв. 1868) сообщало губернаторамъ, что выдача ссудъ отъ общества взаимнаго поземельнаго кредита должна значительно облегчить и ускорить переходъ имѣнiй польскихъ помѣщиковъ въ pуки лицъ русскаго происхожденiя и такимъ образомъ принесетъ несомнѣнную пользу обрусѣнiю края; въ виду этого генералъ–губернаторъ графъ Барановъ предписывалъ всѣми средствами облегчать правленiе общества выполненiе лежащихъ на немъ обязанностей. Правда опять и то, что общество въ видахъ содѣйствiя покупкѣ имѣнiй русскими, открыло въ Кiевѣ и Вильнѣ свои конторы и поставило имъ въ обязанность, между прочимъ, сближать покупщика съ продавцомъ. Но обратимъ только вниманiе на слѣдующее. Правительство прiостановило право лицъ польскаго происхожденiя на покупку имѣнiй въ западномъ краѣ не съ тѣмъ конечно, чтобы этотъ законъ оставался лишь на бумагѣ и перешелъ потомъ въ исторiю. Правительство ясно желало, чтобы имѣнiя дѣйствительно переходили въ русскiя руки, — и при этомъ естественно было предположить, что главный контингентъ этихъ имѣнiй дастъ не вольная покупка, но продажа за долги казнѣ и частнымъ лицамъ съ публичныхъ торговъ. Отсюда слѣдовало, что видамъ правительства и общему государственному интересу были бы явно противны операцiи поземельныхъ банковъ, по ссудамъ польскимъ помѣщикамъ подъ залогъ имѣнiй. Для частнаго интереса, конечно, нацiональность заемщика — дѣло безразличное, лишь бы процентъ выгоды былъ при этомъ надлежащiй... деньги не знаютъ патрiотизма; напротивъ — всякое ограниченiе къ ихъ свободному обращенiю прямо противно самой ихъ природѣ. Совсѣмъ не то для интереса государственнаго, — и тѣмъ любопытнѣе посмотрѣть, въ какомъ положенiи очутилось общество взаимнаго поземельнаго кредита, будучи обязано, съ одной стороны и содѣйствовать правительству, за полученнoe денежное вспомоществованiе на счетъ русскаго землевладѣнiя, и въ тоже время, — имѣя естественное стремленiе, ближайшiй частный интересъ, отъ расширенiя операцiй, предпочитать отдаленному государственному, отъ ихъ ограниченiя. Оказалось, что въ Высочайше утвержденный уставъ общества не внесено никакихъ ограниченiй относительно личности или происхожденiй владѣлъцевъ, закладывающихъ обществу свои имѣнiя, въ какой бы то ни было губернiи Имперiи. Но правленiе, дабы, какъ выразился въ 1868 г. его предсѣдатель графъ Бобринскiй, не противодѣйствовать видамъ правительства, постановило выдавать въ западныхъ губернiяхъ ссуды лишь подъ тѣ имѣнiя, которыя закладываются владѣльцами не–польскаго происхожденiя. Этого же порядка правленiе предположило держаться и впредь, причемъ графъ Бобринскiй, именемъ правленiя, увѣрилъ, что оно во всякомъ случаѣ намѣрено въ этомъ отношенiи руководствоваться видами высшей администрацiи края. Заключаемъ отсюда: значитъ 1) правленiе не выдаетъ ссудъ польскимъ помѣщикамъ только по добровольному рѣшенiю, не будучи обязано къ тому своимъ уставомъ, и 2) вмѣсто обнародованнаго закона, 10 (23) декабря, оно руководится лишь видами администрацiи края — видами, которые, какъ всякiй можетъ понять, могутъ быть у разныхъ администраторовъ весьма несходными и даже взаимно противоположными. Въ обоихъ этихъ случаяхъ на мѣсто огражденнаго закономъ твердаго порядка, ставится такъ называемое личное ycмотрѣнie, которое въ вопросѣ громадной государственной важности, каково русское землевладѣнiе въ западномъ краѣ, повидимому, не должно бы совсѣмъ имѣть мѣста. Наконецъ, вотъ еще замѣчательный фактъ. Въ извлеченiи изъ устава и правилъ общества, нами почерпнутомъ, по неимѣнiю подъ руками подлиннаго устава, изъ одного виленскаго оффицiальнаго изданiя, оговорено, что и лицамъ польскаго происхожденiя можетъ быть выдаваема ссуда, но единственно лишь въ томъ случаѣ, если они пользуются льготами при покупкѣ имѣнiй въ западномъ краѣ на основанiи положенiя 5 марта 1864 г. Раскрываемъ это положенiе и находимъ напротивъ, что по ст. 2 прямо «право на льготы, преимущества и пособiя при покупкѣ казенныхъ и частныхъ недвижимыхъ имѣнiй предоставляется вообще уроженцамъ не польскаго происхожденiя всѣхъ гyбернiй Имперiи и всѣхъ сословiй, кромѣ евреевъ". А по ст. 26 и 27 — всѣмъ прiобрѣтателямъ имѣнiй, на основанiи положенiя 1864, а также ихъ наслѣдникамъ и преемникамъ, запрещено не только продавать эти имѣнiя, или закладывать, или инымъ образомъ передавать полякамъ или евреямъ, но даже отдавать этимъ лицамъ въ простою аренду. Изъ этого сопоставленiя, если мы не ошибаемся, можно заключить, что общество полагаетъ себя въ правѣ выдавать нѣкоторымъ полякамъ ссуды на основанiи такого закона, который, напротивъ, содержитъ для лицъ польскаго происхожденiя не льготу, но ограниченiе. Впрочемъ, не имѣя подъ руками ближайшихъ данныхъ для сужденiя о послѣдствiяхъ этой неясности въ пониманiи закона, мы не имѣемъ возможности развить далѣе это замѣчанiе; довольно того, что — въ столкновенiи съ коммерческимъ интересомъ частнаго общества, интересъ государственный видимо ставится въ зависимость отъ различнаго рода случайностей.

Во всякомъ случаѣ, впрочемъ, это общество, вступивъ разъ въ права и обязанности бывшаго товарищества прiобрѣтателей имѣнiй въ западномъ краѣ и получивъ на этомъ основанiи отъ правительства денежныя средства, обезпечившiя обществу прочное положенiе, дѣйствовало все же по возможности примѣнительно къ видамъ правительства и для пользы русскаго землевладѣнiя. Мы остаемся при томъ убѣжденiи, что первоначальное товарищество принесло бы въ этомъ отношенiи болѣе пользы, еслибы осуществились всѣ первоначальныя предположенiя центральной администрацiи, для укрѣпленiя и развитiя его операцiй; но затѣмъ, и общество взаимнаго кредита не оказывало противодѣйствiя политикѣ правительства, и даже, сколько извѣстно, приняло нѣкоторыя облегчительныя мѣры для русскихъ помѣщиковъ западнаго края, напримѣръ — отнесло къ обязанности виленской конторы выдачу имъ краткосрочныхъ ссудъ. Правительство, значитъ, еще имѣло влiянiе на операцiи общества въ видахъ общегосударственныхъ интересовъ въ западномъ краѣ.

Совсѣмъ иное положенiе, повидимому, наступаетъ съ учрежденiемъ въ Кiевѣ и Вильнѣ мѣстныхъ поземельныхъ банковъ. Самъ по себѣ этотъ фактъ, по чисто экономическому воззрѣнiю, составляетъ лишь отрадное обнаруженiе частной иницiативы для удовлетворенiя потребности въ поземельномъ кредитѣ, необходимомъ для возвышенiя сельско–хозяйственнаго производства. Въ общемъ числѣ нашихъ поземельныхъ банковъ и обществъ, доходящемъ до 17, каждый новый банкъ составляетъ и новую силу, съ дѣйствiемъ которой можно справедливо соединять надежды на экономическiй подъемъ данной мѣстности. Но должно же помнить, что въ западномъ краѣ сторона экономическая соединена съ политическою и, какъ провозгласило правительство, усиленie русскаго землевладѣнiя насчетъ польскаго составляетъ государстенный интересъ. Какъ видимъ, для осуществленiя этого интереса, правительство рѣшилось пожертвовать даже нормальнымъ порядкомъ имущественно–гражданскихъ отношенiй и прiостановило для польскихъ помѣщиковъ дѣйствiе даже такихъ правъ, какъ право уступать имѣнiя свои по завѣщанiю. Правда, въ указѣ 11 (23) декабря говорится о нестѣсненiи законныхъ правъ владѣнiя нынѣшнихъ польскихъ помѣщиковъ, но здѣсь и разумѣются только всѣ тѣ права, какiя остаются, за исключенiемъ сдѣланныхъ этимъ закономъ ограниченiй. Слѣдовательно, оба банка западнаго края еслибы они захотѣли войти въ политическую программу правительства, не остановились бы на одной экономической сторонѣ своихъ операцiй. Они положительно выразили бы, что въ программу ихъ дѣйствiй не входитъ служить къ упроченiю въ составѣ мѣстнаго землевладѣнiя польскихъ элементовъ. Теперь же, когда возможность выдачи ссудъ польскимъ владѣльцамъ не закрыта, дѣло едва–ли не приметъ такого направленiя, что съ помощiю банковъ, правда, возвысится хозяйство крупныхъ землевладѣльцевъ края, но чрезъ это же самое не ослабится, но укрѣпится и польское землевладѣнiе. Ссуды банковъ послужатъ, несомнѣнно къ обогащенiю частныхъ лицъ, акцiонеры будутъ получать хорошie дивиденды, и съ частной, банкирско–финансовой точки зрѣнiя дѣло будетъ идти прекрасно; съ государственной же точки зрѣнiя будетъ, по всей вѣроятности, совсѣмъ иное. Польскiе землевлaдѣльцы, кромѣ развѣ уже самыхъ несостоятельныхъ, всегда будутъ, подъ залогъ своихъ имѣнiй, находить въ банкахъ доступный кредитъ, для уплаты долговъ; значитъ за долги имѣнiя pѣдко пойдутъ въ продажу съ торговъ, а покупка съ вольной руки прiостановится, быть можетъ, совершенно: зачѣмъ русскому покупать имѣнiе только для того, чтобы очутиться среди польскихъ помѣщиковъ въ положенiи человѣка, сѣвшаго не въ свои сани? Зачѣмъ и поляку продавать свое имѣнiе, которымъ, по удобству получать ссуды отъ банковъ, ему владѣть отнынѣ весьма выгодно. Изъ всего же этого предвидится слѣдующее:

русское землевладѣнiе будетъ усиливаться весьма слабо;

польское землевладѣнiе будетъ упрочиваться.

Наши соображенiя въ этомъ случаѣ основаны, какъ всякiй замѣтитъ, на разсмотрѣнiи природы частныхъ банковыхъ учрежденiй, дѣйствующихъ совсѣмъ на иномъ основанiи и для иной цѣли, нежели какiя должны имѣться въ виду, для достиженiя спецiальнаго государственнаго интереса. Для банка надобно, чтобы какъ можно болѣе землевладѣльцевъ закладывали въ немъ свои имѣнiя: тѣмъ болѣе будетъ его ипотечная сила и тѣмъ выше дивидендъ акцiонеровъ. Для государства же цѣль его будетъ тѣмъ достижимѣе, чѣмъ менѣе польскiе землевладѣльцы будутъ имѣть путей къ уклоненiю отъ необходимости продажи своихъ имѣнiй въ русскiя руки, и слѣдовательно удобное полученiе ссудъ подъ залогъ польскихъ имѣнiй разстраиваетъ виды правительства и отлагаетъ ихъ осущестленiе на самое неопредѣленное время. Факты же, обнародованные въ послѣднее время, говорятъ совершенно въ этомъ случаѣ въ нашу пользу. Въ самомъ дѣлѣ, въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ" и «Голосѣ" по даннымъ о русскомъ землевладѣнiи Кiевской губернiи, даются слѣдующiя знаменательныя цифры:

Съ 10–го декабря 1865 г. по 15–е января

1869 г. прiобрѣтено русскими земли..256,673 дес.

Съ 15–го января 1869 г. по декабрь

1871 годъ..........43,327 дес.

Послѣ 1869 года въ два съ половиною года куплено земли русскими втрое почти менѣе нежели въ 8¹/₂ мѣсяцевъ 1869 г. Если переходъ имѣнiй въ русскiя руки будетъ продолжаться въ томъ же размѣрѣ и въ тотъ же срокъ и на будущее время, то въ Кieвской губернiи двѣ трети личной поземельной собственности перейдутъ къ русскимъ не ранѣе какъ черезъ тридцать лѣтъ, потому что для этого остается имъ прiобрѣсти еще не менѣе 600,000 десятинъ. Но едва ли даже этотъ результатъ, весьма неблагопрiятный для русскаго дѣла, будетъ достигнуть послѣ учрежденiя въ Кiевѣ акцiонернаго поземельнаго банка. По единогласнымъ свѣдѣнiямъ, этотъ банкъ уже началъ выручать ссудами польскихъ помѣщиковъ, вынужденныхъ было продавать свои имѣнiя за долги съ публичныхъ торговъ. Въ № 7 «Кiевлянина" за этотъ годъ напечатано, что продажа съ публичныхъ торговъ имѣнiя Станислава Моссаковскаго отмѣнена, вслѣдствiе представленiя наличныхъ денегъ для удовлетворенiя долга, въ уплату котораго имѣнiе продавалось. «Кiевлянинъ" по этому поводу замѣчаетъ, что «мотивъ прiостановки (торговъ) — уплата наличными деньгами долга — явленie совершенно новое, впрочемъ, легко объяснимое въ настоящее время". Вѣроятно, поясняютъ «Московскiя Вѣдомости", по условiямъ провинцiальной печати, «Кiевлянинъ" не говоритъ прямо, что это новое явленiе, препятствующее теперь переходу польскихъ имѣнiй въ русскiя руки, есть результатъ только что начавшейся дѣятельности кiевскаго земельнаго банка. О результатѣ же январьскихъ торговъ въ Кieвѣ корреспондентъ «Голоса" пишетъ, что изъ 26 имѣнiй, назначенныхъ на торги, продажа 15 была прiостановлена вслѣдствiе того, что владѣльцы «наличными деньгами" внесли долги, лежавшiе на имѣнiяхъ. Эти данныя о кiевскихъ торгахъ можно дополнить изъ «Виленскаго Вѣстника" свѣдѣнiями о виленскихъ торгахъ: здѣсь также изъ 53 назначенныхъ на торги имѣнiй — 21 было снято съ торговъ за уплатою влaдѣльцами ихъ долга. Вѣроятно, и здѣсь уже видимъ слѣды дѣятельности виленскаго земельнаго банка, и намъ при этомъ невольно приходятъ на память ликованiя, съ какими «Виленскiй Вѣстникъ" въ 1 № своемъ за нынѣшнiй годъ встрѣчалъ учрежденiе въ Вильнѣ земельнаго банка. «Съ помощiю этого кредитнаго учрежденiя, такъ выражала надежду виленская газета (составляющая, какъ извѣстно, собственность учебнаго округа), cельскoe хозяйство нашего края можетъ получить развитiе и увеличить благосостоянiе страны на ту сумму естественныхъ богатствъ ея, которыя до сихъ поръ (такъ сожалѣетъ «Виленскiй Вѣстникъ") оставались безъ разработки, по недостатку предпрiимчивости, обуслоленному отсутствiемъ свободныхъ капиталовъ, которые могли бы быть затрачены въ дѣло сельско–хозяйственной и промышленной производительности" и т. д. Виленская газета, ставъ на точку зрѣнiя банкировъ и выразивъ свои восторги весьма стереотипными фразами, не потрудилась, хотя бы даже въ видѣ простаго вопроса, остановиться на томъ: въ какое же отношенiе этотъ банкъ станетъ къ русскому землевладѣнiю въ краѣ? Разработка мѣстныхъ экономическихъ богатствъ — дѣло хорошее; но осуществленiе видовъ правительственныхъ, направляемыхъ ко благу всего государства, чрезъ упроченiе въ краѣ твердыхъ элементовъ порядка и спокойствiя, дѣло еще лучшее. Во всякомъ случаѣ, пока правительственная политика остается на основанiяхъ закона 10 (23) декабря 1865 г., всякiй фактъ, имѣющiй связь съ мѣстнымъ землевладѣнiемъ, имѣетъ также связь и съ государственнымъ интересомъ, и обходить эту связь хотя бы даже простымъ молчанiемъ не послужитъ къ пользѣ. Спросимъ же теперь себя: въ интересахъ обще–государственныхъ не лучше–ли гораздо было бы, если бы ипотечное банковое дѣло для западнаго края регулировалось не финансовыми интересами банкировъ или дивидендомъ акцiонеровъ, но исключительно интересомъ госу дарственнымъ, состоящимъ въ усиленiи русскаго землевладѣнiя? А какъ это сдѣлать — объ этомъ говорить слѣдуетъ уже не въ «Областномъ Обозрѣнiи".

ОБЪЯВЛЕНIЕ.

ВЫШЕЛЪ И ПРОДАЕТСЯ

«КУРСЪ НОВОЙ ИСТОРIИ”.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Сочиненiе Сергѣя Соловьева [автора «Исторiи Россiи”].

Цѣна 1 р. 25 к.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) Кушъ–беги — первый министръ, визирь. Диванъ–беги — завѣдующiй сборомъ зякета и монетныхъ дворовъ.

^*) Впрочемь, былъ одинъ случай весьма непродолжительной остановки въ выдачѣ вкладовъ въ 1841 году въ московскомъ опекунскомъ совѣтѣ, вслѣдствiе происшедшаго тамъ безпорядка. Но за всѣмъ тѣмъ довѣрiе публики къ банкамъ было такъ велико, что въ то самое время какъ въ одномъ окошкѣ отказывали въ выдачѣ вкладовъ, въ другое окошко приносили новые вклады.

^*) Извѣстно, что мелкая торговая въ массѣ своей гораздо значительнѣе оптовой.

^*) Статья о. архимандрита Григорiя Паламы предназначалась для «Московскихъ Вѣдомостей». Этимъ объясняется и ея настоящая форма (обращенiе къ редактору «Московскихъ Вѣдомостей»), которой мы не коснулись. Впрочемъ мы не коснулись и самого содержанiя статьи и предлагаемъ ее своимъ читателямъ безъ всякихъ съ своей стороны примѣчанiй. Взглядъ «Гражданина» на греко–болгарскiй вопросъ извѣстенъ обществу: онъ выраженъ въ извѣстныхъ статьяхъ г. Филиппова, слово котораго о дальнѣйшемъ ходѣ дѣла будетъ, какъ мы надѣемся, въ непродолжительномъ времени сказано на страницахъ нашего изданiя. Пользуемся настоящимъ случаемъ, чтобы уплатить нашъ долгъ читателямъ: въ слѣдующемъ нумерѣ «Гражданина» будетъ напечатано давно обѣщанное нами и многими ожидаемое письмо Н. М. Воскресенскаго (напечатанное первоначально на греческомъ языкѣ въ газетѣ NeològoV), въ которомъ подробно изложены допущенныя болгарскими архiереями нарушенiя церковныхъ каноновъ.

Ред.

^*) См. Георгiй Акрополитъ., XXXI и XXXIII.

^*) См. дополн. къ акт. ист. т. II, № 76, стр. 120.

^**) Тамъ же.

^***) См. сводъ каноновъ Rálln nai Poltu т. V. стр. 152.

^****) Тамъ же т. V. стр. 160–163.

^*****) Рѣшенiя греко–болгарскаго вопроса. «Русскiй Вѣстникъ» iюнь 1870 г. Т. И. Филиппова.

^*) Это можно видѣть изъ подлинныхъ моихъ отношенiй въ уѣздную управу.

^**) Bъ настоящее время это вполнѣ доказано коммисiею, избранною по этому случаю губернскимъ земскимъ собранiемъ.

^***) Значитъ собственное сознанiе управы, чтo слѣдуетъ же исправить то что было плохо.

^*) Это доказано составленнымъ мною актомъ, находившимся въ разбирательствѣ у мироваго судьи 4 участка.

^**) Если угодно будетъ редактору навести справку, то вѣроятнo гг. мировые судьи въ томъ ему не откажутъ.